Наконец  фургон приблизился, причем совершенно бесшумно, так как его колеса были обернуты паклей и ветошью.
   Фургон тащили двенадцать упряжек маленьких ослов, все одного роста, хотя и различной окраски.
   Некоторые были серые, другие — белые, третьи — в крапинку,

словно осыпанные перцем и солью,  а  четвертые  —  в  синюю  и желтую полоску.
   Но  самое удивительное было то, что на ногах у всех двадцати четырех осликов были не подковы, как у других вьючных животных, а белые кожаные сапожки, как у людей. Кто же был кучером этого фургона?
   Представьте себе господинчика, толстенького, кругленького  и мягонького,  как  масляный  шар,  с  лицом,  похожим на розовое яблочко,  с  ротиком,  беспрерывно  смеющимся,  и  с  тоненьким льстивым  голоском,  похожим  на  голосок  кота, выпрашивающего что-то вкусненькое у своей хозяйки.
   Все мальчишки при виде его бывали очарованы и взапуски лезли в его фургон, с тем чтобы он их отвез в  ту  истинно  блаженную страну,  которая обозначена на географической карте под манящим названием Страна Развлечений.
   И действительно, фургон был уже полон мальчишек от восьми до двенадцати  лет.  Он  был  набит  ими,  как  бочка   селедками. Мальчишкам  было  так  тесно и неудобно, что они еле дышали, но никто из них не кричал «ой» и никто  не  жаловался.  Прекрасная надежда  через  несколько  часов очутиться в стране, где нет ни книг, ни школ, ни учителей,  делала  их  такими  счастливыми  и довольными,  что  они уже не боялись никаких усилий и тягот, не хотели ни есть, ни пить, ни спать.
   Как  только  фургон  остановился.  Господинчик,   бесконечно кривляясь и выламываясь, обратился к Фитилю с улыбкой:
   —  Скажи  мне,  мой  красавец, ты тоже хочешь отправиться с нами в счастливую страну?
   — Конечно, хочу.
   — Но я должен обратить твое внимание, мой красавчик, на то, что в фургоне нет места. Как видишь, он переполнен.
   — Неважно, — возразил Фитиль, — раз в фургоне нет  места, я усядусь на дышло.
   И, подпрыгнув, он очутился на дышле.
   —  А  ты,  родненький,  —  льстиво обратился Господинчик к Пиноккио, — что нужно тебе?  Поедешь  с  нами  или  останешься здесь?
   — Я останусь, — ответил Пиноккио. — Я пойду домой. Я хочу заниматься  и  делать  успехи в школе, как все другие приличные ребята.
   — Бог в помощь!
   — Пиноккио, — вмешался Фитиль, — послушай меня, поезжай с нами, и мы весело заживем.
   — Нет, нет, нет!
   — Поезжай с нами, и мы весело заживем! —  крикнули  четыре голоса из фургона.
   —  Поезжай  с  нами, и мы весело заживем! — подхватили все сто голосов.
   — А если я с вами поеду, что тогда скажет моя  добрая  Фея? — спросил Деревянный Человечек, начиная колебаться.
   — Зачем тебе думать об этом! Лучше думай о том, что мы едем в страну, где будем бегать без дела с утра до вечера.
   Пиноккио  ничего  не  ответил,  только  вздохнул.  Потом  он вздохнул еще раз и еще раз. И после третьего вздоха он  наконец сказал:
   — Раздвиньтесь немного. Я тоже поеду.
   — Места все заняты, — ответил Господинчик, — но, чтобы ты видел,  как  мы  тебе рады, я могу уступить тебе свое кучерское место.
   — А вы?
   — Я пойду пешком рядом с фургоном.
   — Нет, этого я не могу допустить, я лучше сяду к одному  из этих осликов на спину, — возразил Пиноккио.
   И  он  сразу  же  подошел к ослику — это был правый ослик в первой упряжке — и попытался прыгнуть ему на спину.  Но  милое животное внезапно обернулось и с такой силой ударило его мордой в живот, что Пиноккио грохнулся на землю и задрыгал ногами. Можете себе представить оглушительный хохот мальчишек, когда они это увидели. Но  Господинчик  не смеялся. Он тут же подошел к строптивому
ослику, притворился, что целует его, но при  этом  в  наказание откусил ему половину правого уха.
   Между  тем  Пиноккио,  разъяренный,  вскочил на ноги и ловко прыгнул бедному животному прямо на спину. И  прыжок  был  такой точный   и   красивый,   что   мальчики  перестали  смеяться  и воскликнули:  «Да  здравствует  Пиноккио!»  —  и   разразились нескончаемыми аплодисментами.
   Вдруг  ослик  поднял  задние  ноги  и  отшвырнул Деревянного Человечка на дорогу, прямо на кучу щебня. Тут снова раздался  невероятный  хохот.  Но  Господинчик  не
рассмеялся,  а преисполнился такой любви к беспокойному ослику, что вместе с поцелуем откусил ему половину и левого уха.  Потом он сказал Деревянному Человечку:
   —  Садись  снова и не бойся. Этот ослик не без причуд. Но я ему шепнул  одно  словечко  и  надеюсь,  что  теперь  он  будет сдержанный и смирный.
   Пиноккио  уселся. Тронулись. Но в то время как ослики бежали галопом и  фургон  тарахтел  по  камням  мостовой.  Деревянному Человечку послышался тихий, чуть внятный голос, сказавший ему:
   —  Бедный  дурень,  ты  сделал по-своему, и ты пожалеешь об этом!
   Пиноккио, испуганный, осмотрелся по  сторонам,  не  понимая, кто  произнес  эти слова. Но он никого не увидел: ослики бежали галопом, фургон катился полным ходом, мальчишки в карете спали.
Фитиль храпел, как сурок, а Господинчик на облучке напевал  про себя:
   В ночное время дрыхнут все,
   Лишь я, лишь я не сплю…
   Когда  они  проехали  еще  с  полкилометра,  Пиноккио  снова услышал тот же тихий голосок, сказавший ему:
   —  Имей  в  виду,  болван!  Мальчики,  бросившие  учение  и отвернувшиеся  от книг, школ, учителей, чтобы удовольствоваться только игрой и развлечениями, плохо кончают… Я  это  знаю  по собственному   опыту…   и  могу  тебе  это  сказать.  В  один прекрасный день ты тоже будешь плакать, как я  теперь  плачу… но тогда будет слишком поздно.
   При этих словах, похожих больше на шелест листьев, нежели на человеческую  речь,  Деревянный  Человечек  страшно  испугался, спрыгнул со спины ослика и схватил его за морду.
   Представьте себе его изумление, когда он заметил, что  ослик плачет… плачет, как маленький мальчик.
   —  Эй,  синьор  Господинчик!  —  позвал  Пиноккио  хозяина фургона. — Вы знаете новость? Этот ослик плачет!
   — Пусть плачет. Придет время — зарыдает.
   — Но неужели вы научили его разговаривать?
   — Нет. Он сам научился произносить несколько слов, так  как в продолжение трех лет жил в компании дрессированных собак.
   — Бедное животное!
   —  Живей,  живей,  —  заторопил  его Господинчик, — мы не можем транжирить свое время на то, чтобы смотреть,  как  плачет осел. Садись, и поехали! Ночь прохладна, и путь далек.
   Пиноккио  безропотно подчинился. Фургон снова тронулся, и на рассвете они благополучно достигли Страны Развлечений.
   Эта страна не была похожа ни на одну другую страну  в  мире. Ее  население  состояло  исключительно  из детей. Самым старшим было четырнадцать лет, а самым младшим  —  восемь.  На  улицах царило  такое  веселье, такой шум и гам, что можно было сойти с ума. Всюду бродили целые стаи бездельников. Они играли в орехи,
в  камушки,  в  мяч,  ездили  на  велосипедах,   гарцевали   на деревянных  лошадках, играли в жмурки, гонялись друг за другом, бегали   переодетые   в   клоунов,   глотали   горящую   паклю, декламировали,  пели,  кувыркались,  стреляли, ходили на руках,
гоняли обручи, разгуливали, как генералы, с бумажными шлемами и картонными мечами, смеялись, кричали, орали, хлопали в  ладоши, свистели  и кудахтали. Короче говоря, здесь царила такая адская трескотня,  что  надо  было  уши  заткнуть  ватой,   чтобы   не оглохнуть.
   На  всех  площадях стояли небольшие балаганы, с утра до ночи переполненные  детьми,  а  на  стенах  всех  домов  можно  было прочитать  самые  необыкновенные  вещи,  написанные  углем, как например: «Да сдраствуют  игружки!»  (вместо:  «Да  здравствуют игрушки!»),  «Мы  не  хатим  ф  школу!» (вместо: «Мы не хотим в
школу!»), «Далой орихметику!» (вместо: «Долой арифметику! «).
   Пиноккио,  Фитиль   и   остальные   ребята,   приехавшие   с Господинчиком,  только  успели  вступить  в город, как сразу же кинулись в самое средоточие сутолоки и через  несколько  минут, как вы можете легко догадаться, стали закадычными друзьями всех
других детей. Кто еще чувствовал себя счастливее и довольнее их!
   В  таких  разнообразных  развлечениях  и забавах часы, дни и недели пролетали, как сон.
   — Ах, какая прекрасная житуха! — говорил  Пиноккио  каждый раз, когда случайно встречал Фитиля.
   — Теперь ты видишь, что я был прав! — отвечал Фитиль. — А ты не  хотел  ехать с нами! А ты хотел обязательно идти домой к своей Фее и тратить время на учение!.. Если ты  на  сегодняшний день  избавлен  от тупоумных книг и школ, ты должен благодарить
меня, мои советы и усилия! Ты это понимаешь?  Только  настоящий друг способен оказать такую услугу!
   —   Это   правда.   Фитиль.  Если  я  на  сегодняшний  день действительно счастливый мальчик, то это только твоя заслуга. А знаешь, что  мне  говорил  учитель  про  тебя?  Он  мне  всегда говорил:  «Не водись с этим бродягой! Фитиль плохой товарищ и к добру тебя не приведет».
   — Бедный учитель! — покачал головой Фитиль. —  Я  слишком хорошо  знаю,  что  он  меня  терпеть не мог и говорил про меня всякие гадости. Но я великодушен и прощаю ему это.
   — Ты благородный человек! — воскликнул Пиноккио,  сердечно обнял своего друга и поцеловал его в лоб.
   Такое  беспечальное  житье,  с  играми и болтовней с утра до вечера,  без  лицезрения  хотя  бы  одной  книги   или   школы, продолжалось   уже   полных   пять   месяцев,  когда  Пиноккио, проснувшись однажды  утром,  был  неприятно  поражен  событием,
основательно испортившим ему настроение…

Какое же это было событие?
   Я вам сейчас расскажу, мои дорогие маленькие читатели. Когда Пиноккио однажды утром проснулся, у него зачесалась  голова,  и он начал чесаться. И, когда он начал чесаться, он заметил… Как вы думаете, что он заметил?
   К  своему  величайшему  удивлению,  он  заметил, что его уши стали длиннее на целую ладонь.
   Вы  знаете,  что  Деревянный  Человечек  от  рождения   имел совсем-совсем маленькие уши, такие, что невооруженным глазом их вообще   нельзя   было   увидеть.   Стало   быть,  можете  себе представить, что он почувствовал, когда обнаружил, что его  уши за ночь стали длинные, как две метелки.
   Он  тотчас  же начал искать зеркало, чтобы посмотреть, в чем дело. Не найдя зеркала, он налил в миску воды и  увидел  в  ней такое  отражение, что не приведи господь: он увидел собственную голову, украшенную парой первоклассных ослиных ушей. Вы можете вообразить горе, стыд и отчаяние бедного Пиноккио.
   Он плакал, дрожал, бился головой о стенку. Но, чем больше он отчаивался, тем  длиннее  становились  его  уши,  и  вскоре  их кончики даже покрылись волосами.
   Его пронзительные крики привлекли внимание милого маленького Сурка,  который  жил на верхнем этаже. Сурок прибежал и, увидев Деревянного Человечка в таком состоянии, заботливо спросил:
   — Что с тобой приключилось, дорогой сосед?
   — Я болен, милый Сурок,  я  очень  болен…  У  меня  такая болезнь, которая приводит меня в ужас. Ты умеешь щупать пульс?
   — Немножко.
   — Тогда пощупай, пожалуйста, не лихорадка ли у меня.
   Сурок  поднял свою правую переднюю лапку, пощупал у Пиноккио пульс и, вздыхая, сказал:
   — Мой дорогой друг, я должен,  к  сожалению,  сделать  тебе неприятное сообщение.
   — А именно?
   — У тебя тяжелая лихорадка.
   — И что это за лихорадка?
   — Это ослиная лихорадка.
   —  Не  понимаю,  —  ответил Пиноккио, который, однако, все очень хорошо понял.
   — Тогда я тебе объясню, — продолжал  Сурок.  —  Да  будет тебе  известно,  что ты через два или три часа не будешь больше Деревянным Человечком, а также не будешь мальчиком…
   — Кем же я буду?
   — Через два или три часа ты станешь настоящим ослом, таким, как те, которых запрягают в повозку и которые  возят  на  базар капусту и салат.
   —  Ах я несчастный! Ах я несчастный! — воскликнул Пиноккио в отчаянии, схватил свои оба уха руками и стал их яростно рвать и терзать, как будто это были чужие уши.
   — Мой  милый,  —  попытался  утешить  его  Сурок,  —  что поделаешь!  Это  определено  судьбой.  Ибо  написано  в  книгах мудрости, что все ленивые  мальчишки,  которые  отвернулись  от книг   и  учителей  и  проводят  свои  дни  только  в  играх  и развлечениях, раньше или позже должны  стать  ослами,  все  без
исключения.
   — И это действительно так? — зарыдал Деревянный Человечек.
   —  К  сожалению,  это  действительно  так.  И  напрасны все стенания. Надо было раньше об этом думать.
   — Но я не виноват! Поверь мне. Сурок, виноват один Фитиль.
   — А кто это — Фитиль?
   — Мой школьный товарищ.  Я  хотел  вернуться  домой,  хотел стать   послушным,   хотел   продолжать  учение,  хотел  делать успехи… но Фитиль сказал: «Зачем  тебе  нужно  забивать  себе голову  учением? К чему тебе школа? Лучше идем со мной в Страну Развлечений! Там мы не будем  больше  учиться,  мы  с  утра  до вечера будем прохлаждаться и забавляться!»
   —  А  почему ты послушался совета этого неверного и плохого друга?
   — Почему?.. Мой дорогой  Сурок,  потому  что  я  Деревянный Человечек, лишенный разума… и сердца. Ах, если бы у меня было хоть  немножко  сердца,  я  бы  не  убежал  от моей доброй Феи, которая меня любила, как мать, и так много сделала для  меня!..
Я  бы  теперь  уже  был  не  Деревянным Человечком, а настоящим мальчиком, как другие. Попадись мне теперь этот  Фитиль,  он  у меня получит! Я ему задам перцу!
   И  он  бросился  к  выходу.  Но  на  пороге вспомнил о своих ослиных ушах, и ему стало страшно появиться в таком виде  перед честным  народом.  Что же он сделал? Он взял большой фланелевый колпак и надел себе на голову, нахлобучив его до самого носа.
   Затем он пошел искать Фитиля.  Он  искал  его  на  улицах  и площадях,  в  маленьких  театральных балаганах, одним словом — везде. Но не нашел его. Каждого встречного он спрашивал о  нем, но никто не видел Фитиля.
   Тогда он пошел к нему домой и постучал в дверь.
   — Кто там? — спросил Фитиль за дверью.
   — Это я, — ответил Деревянный Человечек.
   — Подожди одну минутку, я тебе сейчас открою.
   Через  полчаса дверь открылась. И представьте себе изумление Пиноккио, когда он увидел Фитиля в большом фланелевом  колпаке, напяленном по самый нос!
   При  виде  этого  колпака  Пиноккио  почувствовал  некоторое удовольствие и сразу же подумал: «Не болен ли мой друг  той  же болезнью, что и я? Не ослиная ли у него лихорадка?»
   Но  он  притворился,  что  ничего  не замечает, и, улыбаясь, спросил:
   — Как твои делишки, мой дорогой Фитиль?
   — Все отлично. Чувствую себя, как мышь в швейцарском сыре.
   — Ты это говоришь серьезно?
   — Зачем мне врать?
   — Прости, дружище, для чего ты надел на  голову  фланелевый колпак, закрывающий твои уши?
   —  Это  мне врач прописал, потому что я сильно стукнул себе коленку. А ты, дорогой Деревянный Человечек, почему ты  напялил себе на нос этот фланелевый колпак?
   — По предписанию врача, так как я сильно ударил себе пятку.
   — Ах, бедный Пиноккио!
   — Ах, бедный Фитиль!
   После  этих  слов  последовало  долгое-предолгое молчание, в течение которого  оба  приятеля  с  насмешкой  оглядывали  друг друга.
   Наконец Пиноккио пропел медовым голоском:
   —  Скажи  мне,  мой  милый  Фитиль, ты никогда еще не болел ушной болезнью?
   — Я? Нет!.. А ты?
   —  Никогда!  Но  вот  сегодня  одно  мое  ухо  очень   меня обеспокоило.
   — И у меня то же самое.
   — И у тебя тоже? А какое ухо у тебя болит?
   — Оба. А у тебя?
   — Оба. Значит, у нас одна и та же неприятность?
   — Боюсь, что да.
   — Сделай мне одно одолжение. Фитиль…
   — Охотно. От всей души!
   — Не покажешь ли ты мне свои уши?
   —  Почему  бы  нет?  Но  сначала я хочу увидеть твои, милый Пиноккио.
   — Нет, сначала ты покажи свои.
   — Нет, дорогуша! Сначала ты, а потом я.
   — Ну ладно, — сказал  Деревянный  Человечек,  —  в  таком случае, заключим дружественный договор.
   — Прошу огласить этот договор.
   — Мы оба одновременно снимаем наши колпаки. Согласен?
   — Согласен.
   — Итак, внимание! — И Пиноккио крикнул громким голосом: — Раз! Два! Три!
   По  счету  «три»  оба  мальчика  сорвали  с головы колпаки и подбросили их в воздух.
   И тогда  случилось  нечто  такое,  во  что  нельзя  было  бы поверить,  если бы это не было правдой. А именно: случилось то, что Пиноккио и Фитиль вовсе не были охвачены  горем  и  стыдом, когда увидели, что больны одной и той же болезнью, — напротив, они стали подмигивать друг другу и после многочисленных прыжков
и гримас разразились неудержимым хохотом.
   И  так  хохотали  до  упаду. Но вдруг Фитиль замолчал, начал шататься, побледнел и крикнул своему другу:
   — Помоги, помоги, Пиноккио!
   — Что с тобой?
   — Ой, я не могу прямо стоять на ногах!
   — Я тоже  не  могу!  —  воскликнул  Пиноккио,  заплакал  и зашатался.
   И при этих словах они оба опустились на четвереньки и начали бегать  по  комнате на руках и ногах. И, в то время как они так бегали, их руки превратились в ноги, лица  вытянулись  и  стали мордами,  а  тела  их  покрылись светло-серой, усеянной черными крапинками шерстью.
   Но знаете ли вы, какое  мгновение  было  самым  ужасным  для обоих  несчастных?  Мгновение,  когда  они  заметили, что у них сзади выросли хвосты. Охваченные  горем  и  стыдом,  они  стали плакать и жаловаться на свою судьбу.
   Лучше  бы  они  промолчали!  Ибо  вместо плача и жалоб из их глоток раздался ослиный рев. И,  громко  ревя,  они  произнесли согласно, как дуэт:
   — И-а, и-а, и-а!
   В  этот  момент  раздался стук в дверь, и с улицы послышался голос:
   — Откройте! Я Господинчик, кучер  фургона,  который  привез вас  в  эту  страну.  Немедленно  откройте,  иначе  вы  у  меня запляшете!

Увидев,  что  дверь  не  открывается.  Господинчик открыл ее самолично сильным пинком ноги.  И,  войдя  в  комнату,  сказал, обращаясь к Пиноккио и Фитилю со своей обычной ухмылкой:
   —  Молодцы, ребята! Вы неплохо ревели, я вас сразу же узнал по голосам. И поэтому я здесь.
   При этих словах  оба  ослика  примолкли  и  присмирели.  Они стояли, поджав хвост, опустив голову и развесив уши. Прежде  всего Господинчик погладил и ощупал их. Затем достал скребок и очень основательно почистил. И,  когда  он  их  почистил  так  здорово,  что   их   шкуры заблестели,  как  два  зеркала, он надел на них узду и отвел на базар, дабы продать с хорошей прибылью.
   И действительно, покупатели не заставили себя ждать. Фитиля купил некий крестьянин, у которого за  день  до  того подох  осел,  а  Пиноккио  был  продан  директору  одной труппы клоунов и канатных плясунов. Директор решил выдрессировать его, чтобы он вместе с другими зверями танцевал и прыгал.
   Теперь вы поняли,  мои  дорогие  маленькие  читатели,  каким ремеслом  занимался  Господинчик? Этот отвратительный карлик, у которого лицо было  прямо-таки  как  молоко  и  мед,  время  от времени  совершал  со своим фургоном прогулку по белу свету. По дороге он собирал при помощи  обещаний  и  льстивых  слов  всех ленивых  детей,  которым  опротивели книги и школа, грузил их в свой фургон и привозил в Страну Развлечений, с  тем  чтобы  они там  все  свое  время тратили на игры, возню и забавы. Когда же бедные  обманутые  дети  от   беспрерывных   игр   и   безделья
становились  ослами,  он  их  с  большим удовольствием брал под уздцы и вел продавать на различные ярмарки  и  звериные  рынки. Таким  образом он за несколько лет заработал массу денег и стал миллионером.
   Что в дальнейшем произошло с Фитилем, я не могу вам сказать. Но я знаю, что Пиноккио уже с первого дня стал  вести  тяжелую, суровую жизнь.
   Когда  его  привели  в  стойло,  новый  хозяин насыпал ему в кормушку соломы. Но Пиноккио,  отведав  этой  пищи,  немедленно выплюнул все обратно.
   Тогда  хозяин, ворча, положил ему в кормушку сена, но и сено не понравилось начинающему ослу.
   — Что, ты и сена не жрешь? — гневно воскликнул хозяин.  — Можешь не сомневаться, дорогой ослик, что дурь я из тебя выбью! И, чтобы образумить ослика, он ударил его бичом по ногам.
   Пиноккио заплакал и заревел от боли. И сказал:
   — И-а, и-а, я не могу переварить солому!
   —  В  таком  случае,  жри  сено! — ответил хозяин, который очень хорошо понимал ослиный диалект.
   — И-а, и-а, от сена у меня болит живот!
   — Ты, кажется, думаешь, что я буду кормить такого осла, как ты, куриной печенкой  и  каплунами!  —  еще  пуще  рассердился хозяин и снова вытянул его бичом.
   После  второго  удара Пиноккио счел за благо промолчать и не произнес больше ни звука.
   Хозяин запер стойло, и Пиноккио остался один. А так  как  он давно  уже  не  ел,  то  начал  реветь  от  голода.  И при этом раскрывал свою пасть широко, как печь.
   Но, не находя в своей кормушке ничего  другого,  он  наконец начал старательно жевать сено. И, хорошо разжевав, закрыл глаза и проглотил его.
   «Сено  не такая уж плохая вещь, — сказал он затем сам себе, — но было  бы  лучше,  гораздо  лучше,  если  бы  я  продолжал учиться!..  Тогда  бы  я  сегодня вместо сена ел краюху свежего хлеба и хороший кусок колбасы к тому же! Ох, ох, ох!..»
   Проснувшись на следующее утро, он сразу же начал искать сено в кормушке. Но ничего  не  нашел,  ибо  ночью  сожрал  все  без остатка.  Тогда  он  напихал  себе  полный  рот резаной соломы. Пережевывая эту пищу, он  точно  выяснил,  что  солома  даже  в отдаленной  степени  не  напоминает миланскую рисовую бабку или
неаполитанские макароны.
   — Терпение! — сказал он и продолжал жевать. — Если бы мое несчастье хотя бы могло послужить  уроком  всем  непослушным  и ленивым мальчишкам. Терпение!..    Терпение,  вот  еще!  — крикнул хозяин, который как раз вошел в стойло. — Ты, наверное, думаешь, мой милый ослик,  что я тебя купил только для того, чтобы ты мог жрать и пить? Я тебя купил затем, чтобы ты работал, а я бы зарабатывал на тебе много
денег.  А  нука!  Пойдем  со  мной в цирк. Я тебя научу прыгать через обруч, пробивать головой бумажные бочки и танцевать вальс и польку на задних ногах.
   Волей-неволей бедный Пиноккио должен был учиться  всем  этим премудростям.  И  в  течение  трех  месяцев  он получал уроки и бесконечное множество ударов бичом по шкуре.
   Наконец настал день, когда  хозяин  смог  объявить  об  этом действительно  необыкновенном представлении. На пестрых афишах, которые он велел расклеить на всех углах, было написано:
   БОЛЬШОЕ ПАРАДНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
   Сегодня вечером вы увидите знаменитые  и удивительные прыжки и другие номера,
исполненные всеми артистам и лошадьми нашей трупп. Кроме того, будет впервые представлен публике прославленный ОСЛИК ПИНОККИО, называемый «Звезда танца».
Театр будет ярко освещен. Понятное дело, что цирк  в  этот  вечер  был  переполнен  до отказа еще за час до начала представления.
   Нельзя  было  достать  ни местечка в партере, ни приставного стула, ни ложи, даже  если  бы  за  них  было  уплачено  чистым золотом.
   Ступени  цирка кишели маленькими девочками и мальчиками всех возрастов, которые  жаждали  увидеть,  как  танцует  знаменитый ослик Пиноккио.
   Когда   первое   отделение  спектакля  окончилось,  директор предстал перед многочисленной публикой. На нем был черный фрак, белые рейтузы и пара кожаных сапог выше колен.
   После   глубокого   поклона   он    произнес    с    большой торжественностью и достоинством следующую бестолковую речь:
   — Уважаемая публика, кавалеры и дамы! Я, нижеподписавшийся, находящийся проездом в вашей блестящей столице, имею честь, так же как  и  удовольствие,  представить  сей  мудрой  и почтенной аудитории знаменитого ослика, который имел  честь  танцевать  в присутствии   его   величества   императора   всех   главнейших европейских дворов. И пусть мы почувствуем ваше  воодушевляющее
присутствие, и просим вас оказать нам снисхождение!
   Эта   речь   вызвала   немало   смеха  и  аплодисментов.  Но аплодисменты удвоились и дошли до ураганной силы,  когда  ослик Пиноккио  был  выведен  на  арену.  Он был празднично одет, его украшали новая уздечка из лакированной кожи, пряжки  и  подковы из  меди.  На  ушах  его  висели  две белые камелии, грива была заплетена красными шелковыми ленточками  в  маленькие  косички, живот  повязан  серебристо-золотистым  шарфом,  а хвост перевит бархатными  бантами  амарантового  и  небесно-голубого   цвета. Словом, это был ослик, в которого можно было влюбиться.
   Представив  его  публике,  директор  произнес  еще следующую краткую речь:
   — Мои многоуважаемые слушатели! Я  не  собираюсь  в  данный момент  рассказывать  вам  о  тех великих трудностях, которые я должен был преодолеть, чтобы  уразуметь,  каким  образом  можно подчинить  себе это млекопитающее, которое еще недавно свободно и беспечно  прыгало  с  холма  на  холм  в  иссушенных  солнцем тропических долинах. Обратите внимание на то, сколько дикости в его взгляде! Ввиду того, что все другие средства привести его в цивилизованный  четырехногий  вид оказывались несостоятельными, мне приходилось часто  говорить  с  ним  на  проверенном  языке плетки.  Но,  как  я  ни  был  ласков к нему, он не любил меня, наоборот — ненавидел меня все  больше.  Однако  я  открыл,  по научной  системе  Галлеса,  в  его  голове маленькую завитушку, которую даже  медицинский  факультет  в  Париже  определил  как знаменующую   собой   гениальность  в  искусстве  танца.  И  я использовал это открытие для того, чтобы научить его танцевать, а также прыгать через обруч и через бумажную бочку. Удивляйтесь
сначала! Затем судите! Но, прежде чем я начну,  разрешите  мне, синьоры,  пригласить вас на завтра на вечернее представление. В случае же, если дождь окажет влияние на  погоду,  представление будет перенесено с вечера на одиннадцать часов пополудни.
   Тут  директор  еще  раз  сделал глубокий поклон, обратился к Пиноккио и сказал:
   —  Вперед,  Пиноккио!  Прежде  чем  вы  покажете  наилучшим образом   ваше   искусство,  приветствуйте  эту  многоуважаемую публику — кавалеров, дам и детей!
   Пиноккио послушно подогнул  передние  ноги  и  оставался  на коленях, пока директор не щелкнул бичом и не крикнул:
   — Шагом!
   Тогда  ослик  снова  встал на свои четыре ноги и пошел шагом вокруг арены.
   Через минуту директор воскликнул:
   — Рысью!
   И Пиноккио послушно перешел с шага на рысь.
   — В галоп!
   И Пиноккио пустился в галоп.
   — В карьер!
   И Пиноккио побежал изо всех сил. Но  вдруг  директор  поднял руку и выстрелил из пистолета в воздух.
   При  этом выстреле ослик притворился раненым и упал на землю как мертвый.
   И, когда он под бурю аплодисментов снова поднялся  на  ноги, он, разумеется, поднял также и голову и огляделся… и увидел в одной  ложе  красивую даму. На шее у нее висела тяжелая золотая цепь, а на цепи висел медальон.  А  на  медальоне  был  портрет Деревянного Человечка.
   «Это   мой   портрет!..  Эта  синьора  —  Фея!»сказал  себе Пиноккио. Он сразу узнал  Фею  и,  охваченный  радостью,  хотел позвать:
   — О моя Фея, о моя Фея!
   Но  вместо  этих слов из его глотки вырвался такой громкий и продолжительный рев, что все зрители, а особенно дети, чуть  не умерли со смеху.
   Директор  ударил его рукояткой кнута по носу, чтобы дать ему понять, сколь неприлично реветь в присутствии публики.
   Бедный ослик вытянул язык и в течение чуть ли не пяти  минут облизывал свою морду. Может быть, он думал таким путем смягчить боль.
   Но  велико  же  было  его удивление, когда он, во второй раз подняв голову, увидел, что ложа пуста и Фея исчезла.
   Он  почувствовал  себя   глубоко   несчастным.   Его   глаза наполнились  слезами, и он начал горько плакать. Но никто этого не заметил, а меньше всех — директор,  который  снова  щелкнул бичом и закричал:
   —  Смелее,  Пиноккио! Теперь вы покажете этим синьорам, как прекрасно вы умеете прыгать через обручи.
   Пиноккио попытался это сделать два или три раза.  Но  всякий раз,  оказавшись  перед  обручем,  он  не  прыгал через него, а гораздо охотнее пробегал под ним.
   Наконец он прыгнул, но  его  задние  ноги,  по  несчастливой случайности,  зацепились  за обруч, и он упал по другую сторону на землю, как мешок.
   Когда он снова встал на ноги, оказалось, что  он  охромел  и только с большим трудом смог добраться до своего стойла.
   — Пиноккио! Мы хотим видеть ослика! Сюда ослика! — кричали дети  в  нижних рядах, полные жалости и сочувствия к маленькому животному.
   Но в этот вечер они ослика больше не увидели.
   На следующее утро ветеринар осмотрел его и установил, что он останется хромым на всю жизнь. Тогда директор сказал конюху:
   — Что мне делать с хромым ослом? Это же  будет  бесполезный объедала. Отведи-ка его на базар и продай.
   На базаре они быстро нашли покупателя, который осведомился у конюха:
   — Сколько ты хочешь за хромого ослика?
   — Двадцать лир.
   —  Я даю тебе одну лиру. Не думай, что мне нужен этот осел.
Мне нужна только его  шкура.  У  него  такая  красивая  крепкая шкура,  что  я  хочу  сделать  из  нее барабан для деревенского оркестра.
   Можете себе представить, что  почувствовал  Пиноккио,  когда услышал, что станет барабаном!
   Так или иначе, покупатель уплатил одну лиру и сразу же повел ослика к берегу моря. Там он повесил ему на шею большой камень, привязал  к  его  ноге  веревку, другой конец которой остался у него в руке, и неожиданным сильным  толчком  спихнул  ослика  в
воду.
   Пиноккио   с   громадным   камнем   на  шее  незамедлительно погрузился на самое дно. А покупатель, по-прежнему крепко держа в руке веревку, сел на скалу и стал терпеливо ждать, пока ослик утонет, чтобы затем снять с него шкуру.