Стихи в переводе Сергея Торопцева

Ли Бо (701–763) — не просто великий китайский поэт. Это — культовая фигура, уникальное явление, мифологизировавшееся уже современниками, которые называли его Небожителем. Мистика, медитативное забвение, осенняя печаль, горькое осознание испорченности и гибельности современной поэту цивилизации, ушедшей от Чистоты изначального Дао, — вот мотивы стихотворений, которые вошли в этот сборник. Написанные в разные годы, но преимущественно в бассейне реки Янцзы, насыщенные духом мифологической чуской культуры, они могут вызвать интерес не только у специалистов, но и у широкого круга любителей как глубокой духовности Востока, так и задушевности русской поэзии, к созвучию с которой и стремился переводчик в своей работе.

litresp.ru

Ли Бо, Ду Фу — Избранная поэзия

(Пер. Л. Гитовича)

У Ли Бо и Ду Фу различные поэтические стили, и хотя к китайской поэзии вряд ли применимо определение «стиль — это человек» (точнее было бы сказать: «стиль это традиция»), индивидуальность каждого из поэтов посвоему выразилась в их творчестве. Ли Бо — поэт яркого, романтичного, экспрессивного стиля, особой словесной утонченности, фантастических образов, отображающих не столько мир вещей, сколько «вторую реальность» воображения. Точность языка у Ли Бо не внешняя, а внутренняя. В выборе слов им руководит мгновенный интуитивиый импульс, внезапная догадка, прозрение — поэтому кажется, что он всегда спешит, торопится в боязни не успеть за словом. Ду Фу более основателен в работе над языком, более рационалистичен, более точен во внешних деталях. Он поэт «первой реальности», хотя воображение подчас уносит его в мир фантастических образов. Мастерски использует Ду Фу элементы разговорной речи, придающие его стиху — в целом выдержанному по всем классическим канонам — особую стилевую окраску. Изящнейший и утонченный в одних строках, он становится простым и грубоватым в других, как бы воссоздавая тот «Великий Ком» (понятие из древнекитайского трактата «Чжуанцзы») жизни, в котором простое и грубое соединено с возвышенным и прекрасным… В императорских дворцах средневекового Китая устраивались секретные кладовые, в которых хранились древние сокровища, редкие и необыкновенные вещи. Поэзию Ли Бо и Ду Фу тоже можно сравнить с такой сокровищницей, но не секретной, а открытой для всех. Было время, когда Ли Бо и Ду Фу читали только на родине, теперь же — благодаря многочисленным переводам — их стихи известны во всем мире. Ли Бо и Ду Фу сравнивают с Шекспиром, Петраркой, Некрасовым, Тютчевым, их лучшие строки считают достоянием мировой культуры.

Д. Бежин

ЛИ БО

I. СТИХИ О ПРИРОДЕ

В ГОРАХ ЛУШАНЬ СМОТРЮ НА ЮГО-ВОСТОК, НА ПИК ПЯТИ СТАРИКОВ

Смотрю на пик Пяти Стариков,
На Лушань, на юго-восток.
Он поднимаетея в небеса,
Как золотой цветок.
С него я видел бы все кругом
И всем любоваться мог…
Вот тут бы жить и окончить мне
Последнюю из дорог.

ХРАМ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.

ЛЕТНИМ ДНЕМ В ГОРАХ

Так жарко мне
Лень веером взмахнуть.
Но дотяну до ночи
Как-нибудь.
Давно я сбросил
Все свои одежды
Сосновый ветер
Льется мне на грудь.

НАВЕЩАЮ ОТШЕЛЬНИКА НА ГОРЕ ДАЙТЯНЬ, НО НЕ ЗАСТАЮ ЕГО

Собаки лают,
И шумит вода,
И персики
Дождем орошены.
В лесу
Оленей встретишь иногда,
А колокол
Не слышен с вышины.
За сизой дымкой
Высится бамбук,
И водопад
Повис среди вершин.
Кто скажет мне,
Куда ушел мой друг?
У старых сосен
Я стою один.

О ТОМ, КАК ЮАНЬ ДАНЬЦЮ ЖИЛ ОТШЕЛЬНИКОМ В ГОРАХ

В восточных горах
Он выстроил дом
Крошечный
Среди скал.
С весны он лежал
В лесу пустом
И даже днем
Не вставал.
И ручейка
Он слышал звон
И песенки
Ветерка.
Ни дрязг и ни ссор
Не ведал он
И жить бы ему
Века.

Имя Юань Даньзю, близкого друга Ли Бо, известно тем, что император Сюаньцзун (712–756) ценил его познания в области «искусства продления жизни» и часто приглашал во дворец для бесед.

СЛУШАЮ, КАК МОНАХ ЦЗЮНЬ ИЗ ШУ ИГРАЕТ НА ЛЮТНЕ

С дивной лютней
Меня навещает мой друг,
Вот с вершины Эмэя
Спускается он.
И услышал я первый
Томительный звук
Словно дальних деревьев
Таинственный стон.
И звенел,
По камням пробегая, ручей,
И покрытые инеем
Колокола
Мне звучали
В тумане осенних ночей…
Я, старик, не заметил,
Как ночь подошла.

Шу — древнее название обширной области, расположенной на территории современной провинции Сычуань.

Покрытые инеем колокола — по преданию, эти колокола сами начинали звучать в осеннюю пору, когда в горах выпадал иней.

ВЕСЕННИМ ДНЕМ БРОЖУ У РУЧЬЯ ЛОФУТАНЬ

Один, в горах,
Я напеваю песню,
Здесь наконец
Не встречу я людей.
Все круче склоны,
Скалы все отвесней,
Бреду в ущелье,
Где течет ручей.
И облака
Над кручами клубятся,
Цветы сияют
В дымке золотой.
Я долго мог бы
Ими любоваться
Но скоро вечер,
И пора домой.

Ручей Лофутань, протекающий по территории современной провинции Шрцьси назван так в честь древней красавицы Ло Фу — героини поэмы «Туты на меже».

ОДИНОКО СИЖУ В ГОРАХ ЦЗИНТИНШАНЬ

Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.

ЗИМНИМ ДНЕМ ВОЗВРАЩАЮСЬ К СВОЕМУ СТАРОМУ ЖИЛИЩУ В ГОРАХ

С глаз моих утомленных
Еще не смахнул я слезы,
Еще не смахнул я пыли
С чиновничьего убора.
Единственную тропинку
Давно опутали лозы,
В высоком и чистом небе
Сияют снежные горы.
Листья уже опали,
Земля звенит под ногою,
И облака застыли
Так же, как вся природа.
Густо бамбук разросся
Порослью молодою,
А старое дерево сгнило
Свалилось в речную воду.
Откуда-то из деревни
Собака бежит и лает,
Мох покрывает стены,
Пыльный, пепельно-рыжий.
Из развалившейся кухни
Гляжу — фазан вылетает,
И старая обезьяна
Плачет на ветхой крыше.
На оголенных ветках
Молча расселись птицы,
Легла звериная тропка
Возле знакомой ели.
Книги перебираю
Моль на них шевелится,
Седая мышь выбегает
Из-под моей постели.
Надо правильно жить мне,
Может быть, мудрым буду?
Думаю о природе,
Жизни и человеке.
Если опять придется
Мне уходить отсюда
Лучше уйду в могилу,
Сгину в земле навеки.

ГЛЯДЯ НА ГОРУ АЙВЫ

Едва проснусь
И вижу я уже:
Гора Айвы.
И так — весь день-деньской.
Немудрено,
Что «кисло» на душе:
Гора Айвы
Всегда передо мной.

Айва — очень кислая; поэт же вынужден целыми днями смотреть на гору Айвы, поэтому он и пишет, что у него «кисло» на душе.

РАНО УТРОМ ВЫЕЗЖАЮ ИЗ ГОРОДА БОДИ

Я покинул Боди,
Что стоит средь цветных облаков,
Проплывем по реке мы
До вечера тысячу ли.
Не успел отзвучать еще
Крик обезьян с берегов
А уж челн миновал
Сотни гор, что темнели вдали.

Боди — крепость на реке Янцзы, на берегах которой много обезьян.

Тысячу ли. — Единицей измерения длины в Китае была ли, равная приблизительно 0,5 км.

БЕЛАЯ ЦАПЛЯ

Вижу белую цаплю
На тихой осенней реке,
Словно иней, слетела
И плавает там, вдалеке.
Загрустила душа моя,
Сердце — в глубокой тоске.
Одиноко стою
На песчаном пустом островке.

СТИХИ О ЧИСТОЙ РЕКЕ

Очищается сердце мое
Здесь, на Чистой реке;
Цвет воды ее дивной
Иной, чем у тысячи рек.
Разрешите спросить
Про Синьань, что течет вдалеке:
Так ли камешек каждый
Там видит на дне человек?
Отраженья людей,
Словно в зеркале светлом, видны,
Отражения птиц
Как на ширме рисунок цветной.
И лишь крик обезьян,
Вечерами, среди тишины,
Угнетает прохожих,
Бредущих под ясной луной.

Синьань — река, о которой говорили, что в ней виден на дне каждый камушек.

СТРУЯЩИЕСЯ ВОДЫ

В струящейся воде
Осенняя луна.
На южном озере
Покой и тишина.
И лотос хочет мне
Сказать о чем-то грустном,
Чтоб грустью и моя
Душа была полна.

ОСЕНЬЮ ПОДНИМАЮСЬ НА СЕВЕРНУЮ БАШНЮ СЕ ТЯО В СЮАНЬЧЭНЕ

Как на картине,
Громоздятея горы
И в небо лучезарное
Глядят.
И два потока
Окружают город,
И два моста,
Как радуги, висят.
Платан застыл,
От холода тоскуя,
Листва горит
Во всей своей красе.
Те, кто взойдут
На башню городскую,
Се Тяо вспомнят
Неизбежно все.

Се Тяо — знаменитый поэт V в., мастер пейзажной лирики. Служа губернатором в Сюаньчэне, Се Тяо построил башню в северной части города, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Ли Бо очень любил стихи Се Тяо и, оказавшись в Сюаньчэне, конечно же, не мог не подняться на построенную им башню.

ПРИ ВИДЕ СНЕГА В МЕСТНОСТИ ХУАЙХАЙ

Посвящается Фу Ай
Здесь северный снег
Пролетает средь облачной мглы
И, следуя ветру,
Несется за берег морской.
Деревья у моря,
Как ранней весною, белы,
Прибрежный песок
Белоснежной покрыт пеленой.
С рекою Яньси
Вдохновенье связало меня,
Где Лянского князя
Пиры, что пригрезились мне?
Инчжунская песня
Плыла там, по струнам звеня.
И песню окончил
И снова грущу в тишине.

Местность Хуайхай находилась на юге Китая, поэтому снег выпадал там очень редко. Фу Ай: один из близких друзей Ли Бо, находившийся в это время на севере.

«Лянского князя пиры» — Князь древнего удела Лян любил устраивать пиры во время снегопада, приглашая известных поэтов и литераторов. Среди его гостей был знаменитый поэт Сыма Сянжу (II в. до н. э.). Инжунсунская песня поэта Сун Юя (III в. до н. э.) воспевает весенний снегопад.

profilib.org

Поэзия Ли Бо | Великая Эпоха

Ли Бо (также произносится Ли Бай) (701-762 гг.) – известный поэт и философ династии Тан, один из самых почитаемых поэтов Китая. Его также называют «Гений поэзии».

Ли Бай написал около тысячи стихотворений. Поэт любил вино, был очень эрудирован, обладал богатым воображением, писал быстро и легко. Он изучал даосизм, который сильно повлиял на его произведения.

По одной из версий легендарный поэт умер в водах реки Гуси, вывалившись из лодки, будучи пьяным, а потом на драконе вознёсся в небо. Родился Ли 28 февраля, а вот точная дата его смерти не известна.

Ниже представляем Вашему вниманию переводы некоторых стихов Ли Бо.

Перевод А.И. Гитовича

Рано утром выезжаю из замка Боди

Я покинул Боди

Что стоит средь цветных облаков,

Проплывем по реке мы

До вечера тысячу ли.

Не успел отзвучать еще

Крик обезьян с берегов —

А уж челн миновал

Сотни гор, что темнели вдали.

Навещаю отшельника на горе Дайтянь, но не застаю его

Собаки лают,

И шумит вода,

И персики

Дождем орошены.

В лесу

Оленей встретишь иногда,

А колокол

Не слышен с вышины.

За сизой дымкой

Высится бамбук,

И водопад

Повис среди вершин…

Кто скажет мне,

Куда ушел мой друг?

У старых сосен

Я стою один.

Храм на вершине горы

На горной вершине

Ночую в покинутом храме.

К мерцающим звездам

Могу прикоснуться рукой.

Боюсь разговаривать громко:

Земными словами

Я жителей неба

Не смею тревожить покой

Летним днем в горах

Так жарко мне —

Лень веером взмахнуть.

Но дотяну до ночи

Как-нибудь.

Давно я сбросил

Все свои одежды —

Сосновый ветер

Льется мне на грудь.

О том, как Юань Дань-цю жил отшельником в горах

В восточных горах

Он выстроил дом

Крошечный —

Среди скал.

С весны он лежал

В лесу пустом

И даже днем

Не вставал.

И ручейка

Он слышал звон

И песенки

Ветерка.

Ни дрязг и ни ссор

Не ведал он —

И жить бы ему

Века.

Слушаю, как монах Цзюнь из Шу играет на лютне

С дивной лютней

Меня навещает мой друг,

Вот с вершины Эмэя

Спускается он.

И услышал я первый

Томительный звук —

Словно дальних деревьев

Таинственный стон.

И звенел,

По камням пробегая, ручей,

И покрытые инеем

Колокола

Мне звучали

В тумане осенних ночей.

Я, старик, не заметил,

Как ночь подошла.

Весенним днем брожу у ручья Лофутань

Один, в горах,

Я напеваю песню,

Здесь, наконец,

Не встречу я людей.

Все круче склоны,

Скалы все отвесней,

Бреду в ущелье,

Где течет ручей.

И облака

Над кручами клубятся,

Цветы сияют

В дымке золотой.

Я долго мог бы

Ими любоваться

Но скоро вечер,

И пора домой.

Зимним днем возвращаюсь к своему старому жилищу в горах

С глаз моих утомленных

Еще не смахнул я слезы,

Еще не смахнул я пыли

С чиновничьего убора.

Единственную тропинку

Давно опутали лозы,

В высоком и чистом небе

Сияют снежные горы.

Листья уже опали,

Земля звенит под ногою,

И облака застыли

Так же, как вся природа.

Густо бамбук разросся

Порослью молодою,

А старое дерево сгнило —

Свалилось в речную воду.

Откуда-то из деревни

Собака бежит и лает,

Мох покрывает стены,

Пыльный, пепельно-рыжий.

Из развалившейся кухни —

Гляжу — фазан вылетает,

И старая обезьяна

Плачет на ветхой крыше.

На оголенных ветках

Молча расселись птицы,

Легла звериная тропка

Возле знакомой ели.

Книги перебираю —

Моль на них шевелится,

Седая мышь выбегает

Из-под моей постели.

Надо правильно жить мне —

Может быть, мудрым буду?

Думаю о природе,

Жизни и человеке.

Если опять придется

Мне уходить отсюда —

Лучше уйду в могилу,

Сгину в земле навеки.

Одиноко сижу в горах Цзинтиншань

Плывут облака

Отдыхать после знойного дня,

Стремительных птиц

Улетела последняя стая.

Гляжу я на горы,

И горы глядят на меня,

И долго глядим мы,

Друг другу не надоедая.

Глядя на гору Айвы

Едва проснусь —

И вижу я уже:

Гора Айвы.

И так — весь день-деньской,

Немудрено,

Что «кисло» на душе:

Гора Айвы

Всегда передо мной.

Ночью, причалив у скалы Нючжу, вспоминаю древнее

У скалы Нючжу я оставил челн,

Ночь блистает во всей красе.

И любуюсь я лунным сиянием волн,

Только нет генерала Се.

Ведь и я бы мог стихи прочитать, —

Да меня не услышит он…

И попусту ночь проходит опять,

И листья роняет клен.

Белая цапля

Вижу белую цаплю

На тихой осенней реке;

Словно иней, слетела

И плавает там, вдалеке.

Загрустила душа моя,

Сердце — в глубокой тоске.

Одиноко стою

На песчаном пустом островке.

Стихи о Чистой реке

Очищается сердце мое

Здесь, на Чистой реке;

Цвет воды ее дивной —

Иной, чем у тысячи рек.

Разрешите спросить

Про Синьань, что течет вдалеке:

Так ли камешек каждый

Там видит на дне человек?

Отраженья людей,

Словно в зеркале светлом, видны,

Отражения птиц —

Как на ширме рисунок цветной.

И лишь крик обезьян,

Вечерами, среди тишины,

Угнетает прохожих,

Бредущих под ясной луной.

Брожу у родника Цинлэнцзюань у Наньяна

Мне жаль, что солнце

В дымке золотой

Уже склонилось

Низко над водой.

И свет его

Течет за родником,

И путник

Снова вспоминает дом.

Напрасно

Песни распевал я тут —

Умолкнув, слышу:

Тополя поют.

Струящиеся воды

В струящейся воде

Осенняя луна.

На южном озере

Покой и тишина.

И лотос хочет мне

Сказать о чем-то грустном,

Чтоб грустью и моя

Душа была полна.

Осенью поднимаюсь на северную башню Се Тяо в Сюаньчэне

Как на картине,

Громоздятся горы

И в небо лучезарное

Глядят.

И два потока

Окружают город,

И два моста,

Как радуги, висят.

Платан застыл,

От холода тоскуя,

Листва горит

Во всей своей красе.

Те, кто взойдут

На башню городскую,

Се Тяо вспомнят

Неизбежно все.

Лиловая глициния

Цветы лиловой дымкой обвивают

Ствол дерева, достигшего небес,

Они особо хороши весною —

И дерево украсило весь лес.

Листва скрывает птиц поющих стаю,

И ароматный легкий ветерок

Красавицу внезапно остановит,

Хотя б на миг — на самый краткий срок.

Сосна у южной веранды

У южной веранды

Растет молодая сосна,

Крепки ее ветки

И хвоя густая пышна.

Вершина ее

Под летящим звенит ветерком,

Звенит непрерывно,

Как музыка, ночью и днем.

В тени, на корнях,

Зеленеет, курчавится мох,

И цвет ее игл —

Словно темно-лиловый дымок.

Расти ей, красавице,

Годы расти и века,

Покамест вершиной

Она не пронзит облака.

Жду

За кувшином вина

Я послал в деревенский кабак,

Но слуга почему-то

Пропал — задержался в пути.

На холмах на закате

Горит расцветающий мак,

И уж самое время,

Чтоб рюмку к губам поднести.

Потихоньку б я пил,

У восточного сидя окна,

И вечерняя иволга

Пела бы мне за окном.

Ветерок прилетел бы,

И с ним — захмелев от вина

Утомленному путнику

Было б нескучно вдвоем.

С отшельником пью в горах

Мы выпиваем вместе —

Я и ты,

Нас окружают

Горные цветы.

Вторая чарка,

И восьмая чарка,

И так мы пьем

До самой темноты.

И, захмелев,

Уже хочу я спать;

А ты — иди.

Потом придешь опять:

Под утро

Лютню принесешь с собою,

А с лютнею —

Приятней выпивать.

Беседка Лаолао

Здесь душу ранит

Самое названье

И тем, кто провожает,

И гостям.

Но ветер,

Зная горечь расставанья,

Все не дает

Зазеленеть ветвям.

Воспеваю гранатовое дерево, растущее под восточным окном моей соседки

У соседки моей

Под восточным окном

Разгорелись гранаты

В луче золотом.

Пусть коралл отразится

В зеленой воде —

Но ему не сравниться с гранатом

Нигде.

Столь душистых ветвей

Не отыщешь вовек —

К ним прелестные птицы

Летят на ночлег.

Как хотел бы я стать

Хоть одной из ветвей,

Чтоб касаться одежды

Соседки моей.

Пусть я знаю,

Что нет мне надежды теперь, —

Но я все же гляжу

На закрытую дверь.

Думы тихой ночью

У самой моей постели

Легла от луны дорожка.

А может быть, это иней?

Я сам хорошо не знаю.

Я голову поднимаю —

Гляжу на луну в окошко,

Я голову опускаю —

И родину вспоминаю.

Весенней ночью в Лояне слышу флейту

Слышу: яшмовой флейты музыка,

Окруженная темнотой.

Пролетая, как ветры вешние,

Наполняет Лоян ночной.

Слышу «Сломанных ив» мелодию,

Грустью полную и тоской…

Как я чувствую в этой песенке

Нашу родину — сад родной!

В Сюаньчэне любуюсь цветами

Как часто я слушал

Кукушек лесных кукованье,

Теперь — в Сюаньчэне —

Гляжу на «кукушкин цветок».

А вскрикнет кукушка —

И рвется душа от страданья,

Я трижды вздыхаю

И молча гляжу на восток.

Вспоминаю горы Востока

В горах Востока

Не был я давно,

Там розовых цветов

Полным-полно.

Луна вдали

Плывет над облаками,

А в чье она

Опустится окно?

На закате солнца вспоминаю Шаньчжун

Дождь кончился,

И в дымке голубой

Открылось небо

Дивной чистоты.

Восточный ветер

Обнялся с весной

И раскрывает

Юные цветы.

Но опадут цветы —

Уйдет весна.

И человек

Начнет вздыхать опять.

Хотел бы я

Все испытать сполна

И философский камень

Отыскать.

Без названия

И ясному солнцу,

И светлой луне

В мире

Покоя нет.

И люди

Не могут жить в тишине,

А жить им —

Немного лет.

Гора Пэнлай

Среди вод морских

Высится,

Говорят.

Там, в рощах

Нефритовых и золотых

Плоды,

Как огонь, горят.

Съешь один —

И не будешь седым,

А молодым

Навек.

Хотел бы уйти я

В небесный дым,

Измученный

Человек.

Стихи о краткости жизни

День промелькнет —

Он короток, конечно,

Но и столетье

Улетит в простор.

Когда простерлось небо

В бесконечность?

Десятки тысяч кальп

Прошло с тех пор.

И локоны у феи

Поседели —

То иней времени

Оставил след.

Владыка

Взор остановил на деве —

И хохот слышен

Миллионы лет.

Остановить бы

Шестерых драконов

И привязать их

К дереву Фусан,

Потом, Небесный Ковш

Вином наполнив,

Поить — чтоб каждый

Намертво был пьян.

Хочу ли

Знатным и богатым быть?

Нет!

Время я хочу остановить.

Увидев цветок, называемый «белоголовым стариком»

У деревенских

Глиняных домов

Бреду уныло

По земле суровой,

И на лугу,

Средь полевых цветов,

Гляжу — растет

«Старик белоголовый».

Как в зеркало,

Смотрю я на цветок:

Так на него

Виски мои похожи.

Тоска. Ужели

Этот карлик мог

Мои печали старые

Умножить?

С кубком в руке вопрошаю луну

С тех пор, как явилась в небе луна —

Сколько прошло лет?

Отставив кубок, спрошу ее —

Может быть, даст ответ.

Никогда не взберешься ты на луну,

Что сияет во тьме ночной.

А луна — куда бы ты ни пошел —

Последует за тобой.

Как летящее зеркало, заблестит

У дворца Бессмертных она.

И сразу тогда исчезает мгла —

Туманная пелена.

Ты увидишь, как восходит луна

На закате, в вечерний час.

А придет рассвет — не заметишь ты,

Что уже ее свет погас.

Белый заяц на ней лекарство толчет,

И сменяет зиму весна.

И Чан Э в одиночестве там живет —

И вечно так жить должна.

Мы не можем теперь увидеть, друзья,

Луну древнейших времен.

Но предкам нашим светила она,

Выплыв на небосклон.

Умирают в мире люди всегда —

Бессмертных нет среди нас, —

Но все они любовались луной,

Как я любуюсь сейчас.

Я хочу, чтобы в эти часы, когда

Я слагаю стихи за вином, —

Отражался сияющий свет луны

В золоченом кубке моем.

Луна над горной заставой

Над горами Тяньшань

Золотая восходит луна,

И плывет в облаках

Беспредельных, как море, она.

Резкий ветер, пронесшийся

Сотни и тысячи ли,

Дует здесь, на заставе,

От родины нашей вдали.

Здесь, над Ханьской дорогою,

Горы нависли в упор,

Гунны здесь проходили

К озерной воде Кукунор.

И по этой дороге

Бойцы уходили в поход,

Но домой не вернулись,

Как ныне никто не придет.

Те, кто временно здесь,

Да и весь гарнизон городской —

Все горюют о родине,

Глядя на север с тоской.

Эту ночь я опять

Проведу в кабачке за вином,

Чтоб забыться на время —

Не думать о доме родном.

Путешествие при северном ветре

За воротами Холода

Властвует грозный дракон;

Свечи — вместо зубов,

Пасть откроет — и светится он.

Ни луны и ни солнца

Туда не доходят лучи,

Только северный ветер

Свистит, свирепея в ночи.

Только снежная вьюга

Бушует недели подряд,

И громадные хлопья

На древнюю башню летят.

Я тоскую о муже,

Воюющем в диком краю, —

Не смеюсь я, как прежде,

И песен теперь не пою.

Мне осталось стоять у калитки

И думать одной:

Жив ли мой господин

Далеко — за Великой стеной.

Взял он меч, чтоб дракона

Сразить — и рассеять туман.

Мне оставил на память

Обтянутый кожей колчан.

Две стрелы с опереньем

Оставил он мне заодно,

Но они паутиной и пылью

Покрылись давно.

Для чего эти стрелы,

Колчан, что висит на стене,

Если ты, господин,

Никогда не вернешься ко мне?

Не могу я смотреть

На подарок, врученный тобой.

Я сожгла твой подарок,

И пеплом он стал и золой.

Можно Желтую реку

Смирить, укрепив берега,

Но труднее брести

Сквозь туманы, пургу и снега.

Ветка ивы

Смотри, как ветви ивы

Гладят воду —

Они склоняются

Под ветерком.

Они свежи, как снег,

Среди природы

И, теплые,

Дрожат перед окном.

А там красавица

Сидит тоскливо,

Глядит на север,

На простор долин,

И вот —

Она срывает ветку ивы

И посылает — мысленно —

В Лунтин.

Осенние мысли

С террасы нашей на Яньчжи

Гляжу сквозь желтый листопад:

Тебя увидеть я хочу —

Но зря глаза мои глядят.

Над морем тают облака —

Они к тебе не доплывут.

Уже и осень подошла,

А мне — одной томиться тут.

Отряды варваров степных

Опять готовятся в поход, —

Ни с чем вернулся наш посол

К заставе Яшмовых ворот.

Ужели ханьские бойцы

Не возвратятся на восток?

Ужели надо мне жалеть

О том, что сорван был цветок?

Осенние чувства

Сколько дней мы в разлуке,

Мой друг дорогой, —

Дикий рис уже вырос

У наших ворот.

И цикада

Уж свыклась с осенней порой,

Но от холода плачет

Всю ночь напролет.

Огоньки светляков

Потушила роса,

В белом инее

Ветви ползучие лоз.

Вот и я

Рукавом закрываю глаза.

Плачу, друг дорогой,

И не выплачу слез.

Весенние думы

У вас еще зеленеют едва

Побеги юной травы,

А у нас уже тополь ветви склонил,

Тяжелые от листвы.

Когда ты подумаешь, государь,

О дальнем ко мне пути,

У меня, наверное, в этот день

Разорвется сердце в груди.

Весенний ветер я не зову —

Он не знаком со мной, —

Зачем же в ночи проникает он

Под газовый полог мой?

Ночной крик ворона

Опять прокаркал

Черный ворон тут —

В ветвях он хочет

Отыскать приют.

Вдова склонилась

Над станком своим —

Там синий шелк

Струится, словно дым.

Она вздыхает

И глядит во тьму:

Опять одной

Ей ночевать в дому.

www.epochtimes.com.ua

Ли Бо переводах В.М. Алексеева и А.И.ГитовичаЛи Бо. Поэзия в переводах А.И.Гитовича

Ли Бо переводах В.М. Алексеева и А.И.Гитовича

Поэзия Ли Бо выделяется богатой образностью и разговорным тоном. Его работа повлияла на некоторых поэтов 20-го века, в том числе на творчество Эзра Паунда и Джеймса Райта .

«Ли Бо — зенит китайской поэзии, поэт-пророк, величайший мастер слова, национальный колосс. В огромном и ярком потоке поэзии этот гений выразил все бесконечное богатство народного духа и всю беспредельную сложность литературной традиции. Ученый академик, магнат, царедворец и юродствующий бродяга, то льнущий к славе, то презирающий жизнь, жаждущий прозренья и освобождения от земной орбиты, которая мешает ему стать вечным другом луны, немой подруги его земного одиночества, дерзновенный безумец, ищущий пути к истине в «верховно-мудром» вине, — Ли Бо [304] размахом своего необузданного творчества и несдержанных чувств распахнул дверь в неслыханные до него шири. Ли Бо ждет своего признания и в русской литературе, ждет переводчика, который найдет в себе силы и знания, чтобы посмотреть великому поэту Китая прямо в глаза, как умели иногда смотреть в глаза Байрону и Гете.»
В СТАРОМ КИТА. ДНЕВНИКИ ПУТЕШЕСТВИЯ 1907 г .Глава VI. Академик В.М. Алексеев

Ли Бо. Из четверостиший. Пер. с китайского В.М. Алексеева

ИЗ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

Воспроизводится по изданию: Ли Бо. Из четверостиший. Пер. с кит. — «Восток». Кн. 5. 1925.

Ван Чжао Цзюнь

Чжао Цзюнь коснулась седла из яшм.
На лошадь сев, плачет об алых щеках.
Нынешний день — дама из ханьских дворцов,
Завтрашним утром — наложница варварских стран.

Встретились

Встретил тебя среди красной пыли:
В высь руки, с плетью из желтого золота.
Тысячи входов среди повисших ив:
Твой дом в которой, скажи, стороне?

Тоска на яшмовом крыльце

Яшмовый помост рождает белые росы…
Ночь длинна: овладели чулочком из флера.
Уйду, опущу водно-хрустальный занавес:
В прозрачном узоре взгляну на месяц осенний.

Сянъянские песни

а. В Сянъяне, где шло веселье,
Пели, плясали «Белой меди копыта»…
— Стена у цзяна, крутят чистые воды;
Цветы, луна вводят меня в забытье.
б. Почтенный Шань, когда упивался вином,
Пьяный, без чувств сидел у Гаояна.
На голове — шапка из белых перьев
Неверно одета… А сам на коне!
в. Гора Янь у реки Хань.
Воды зеленые, песок — словно снег.
На ней есть памятник: там роняли слезы…
Темными мхами давно стерт, угас.
г. Дай напьюсь у прудка, где живут Си!..
Не буду глядеть на памятник слезы роняющих!.
Почтенный Шань хотел сесть на коня:
Смешил насмерть сянъянских ребят.

Чистые, ровные мелодии

а. Облако… Думает — платье! Цветок… Мнится —
лицо!
Ветер весенний коснется куртин: сочно
цветенье в росе.
Если не свидеться там, на горе Груды Яшм,
То под луной повстречать, у Изумрудных
Террас.
б. Целая ветвь сочной красы: роса в благовоньи
застыла.
Горы У в туче-дожде напрасно рвут нутро.
Дайте спрошу: в ханьских дворцах кого
могла бы напомнить?
— Милую ту «Летящую Ласточку», новым
нарядом сильную.
в. Славный цветок и крушащая царство друг
другу рады:
К ним всегда и взгляд, и улыбка
князя-государя.
Таять послав, растопив досаду бескрайнюю
ветра весеннего,
Около домика: «Топь благовоний» стала
к резным перилам.

На аллее Лояна

Из чьей семьи молодец — что белая яшма,
Повернул коляску, едет по «Броду Неба»?
Глядит на цветы, что в Восточной Аллее,
Тревожа, волнуя живущих в Лояне.

Юноша в пути

С пяти Гор юноша на восток от Золотого Рынка
В серебряном седле, на белом коне мчится
в весенний ветер…
Опавшие цветы примяв все, в каком
направлении едет?
— С улыбкой въезжает к хуской деве,
в ее винный погреб.

Конь с белою мордой

Седло в серебре, с белою мордой конь.
На зелени поля — защита от грязи, парча.
И в мелкий дождь, и в ветре весны, когда
опадают цветы,
Взмахнет плетью, прямо промчится к деве
хуской пить.

Гаогюйли

С золотым цветком ветер ломящая шапка…
А белый конь тихо бредет вспять.
Порхает-взлетает, пляшет широкий рукав —
Что птица, с восточных морей прилетевшая.

Думы в тихую ночь

У постели вижу лунный свет:
Мнится — это иней на полу.
Голову поднял — взираю на горный месяц;
Голову вниз — в думе о крае родном.

Песнь о купце

Гость заморский ловит с неба ветер
И корабль далеко в страду гонит.
Словно сказать: птица среди облаков!
Раз улетит — нет ни следа, ни вестей.

Переправа в Хэнцзян

а. Люди скажут: Хэнцзян прекрасна,
Я скажу: Хэнцзян противна!
Ветер сплошной дует три дня, валя горы;
Белые волны выше вздымаются башни
при Вагуань.

б. Морской прилив к югу идет, проходит
за Сюньян.
«Воловья мель» с давних пор опаснее,
чем Мадан.
В Хэнцзяне хочу перебраться, но волны и ветер
злы;
Вся река тащит тоску в дали тысяч ли.

в. Хэнцзян, на запад если посмотришь, скрыла
западный Цинь;
Воды Хань к востоку слиты с бродом на Янцзы
цзяне,
Белые волны — словно горы… Как же здесь
переехать?
Бешеный ветер смертельно томит пловца
с горой парусов.

г. Морской бог прошел здесь — злой ветер кружит.
Волны бьют по Небесным Вратам — стены скал
раздались.
Река Чжэ, в восьмой месяц зачем такая ты?
Волны похожи на горы сплошные, снегом
плюющие в нас.

д. Перед Хэнцзянскою будкой встречает пристав
паромный меня.
Мне говорит, указав на восток, где в море
родились тучи:
— Сударь, сегодня ехать хотите ради какой
нужды?
Если такие волны и ветер, ехать никак нельзя.

е. Мутнеет луна, небо в ветре, туман не может
раскрыться,
Киты морские насели с востока, сотни рек —
обратно…
Волны в испуге раз взвились, колеблются Три
Горы…
— Сударь, не надо вам переправы!.. Идите
прочь, домой!

Осенняя заводь

г. В Осенней Заводи парчево-горбатая птица,
Среди людей и на небе редкая.
Горная курочка стыдится чистой воды:
Не смеет глядеться в наряд перьев.

д. Оба виска вошли в Осеннюю Заводь;
Утром одним, — смерч — и уже мертвы.
Вой обезьяны торопит белеть волосы:
Длинные, мелкие — стали сырцом все.

е. В Осенней Заводи много белых обезьян:
Прыгают, скачут, словно летящий снег.
Тащут, зовут дитя с ветвей
Пить шаловливо в воде луну.

ж. С тоскою живу скитальцем в Осенней Заводи.
С усильем гляжу в цветы Осенней Заводи.
— Горы, реки — как в Шаньсяне,
Воздух, солнце — как в Чанша!

з. Пьяный, сажусь на лошадь почтенного
Шаня;
Стыну, пою песнь про вола Нин Ци.
Зря напеваю: «Белые камни ярки»:
Слез полна чернособолья шуба.

и. В Осенней Заводи тысяча горных рядов.
Гора Шуи Цзюй — самая странная с виду.
Небо склонилось, хочет валить каменья;
Воды плещут к ветви «живого чужим».

к. Прадед Речной — некий кусок скалы.
Синь небес вымело в красочный полог.
Врезан стих; здесь он тысячи лет.
В буквах зеленых мох парчовый растет.

м. Утес Ложэнь в перерез птичьим путям.
Речной Прадед вышел за Рыбьи Мосты.
Воды быстры, лодка скитальца мчится…
Горный цветок пахнет, коснувшись лица.

н. Вода — словно одна полоса шелка,
Земля эта — то же ровное небо.
— Что, если бы, пользуясь светлой луною,
Взор — в цветы, сесть в ладью, где вино?

о. Чистые воды, покойна простая луна.
Луна светла, белая цапля летит.
Он слушает девушку, рвущую лины,
Как всю дорогу ночью домой поет.

п. Пламя печей озаряет и небо, и землю;
Красные звезды рассеяны в алом дыму.
Юноша скромный светлою лунною ночью
Песню поет, оживляя холодные реки.

р. Белые волосы — в три тысячи сажен:
Это кручина кажется длинной такой!
Мне не постичь: в зеркале этом светлом,
Где мог достать иней осенний я?

с. В Осенней Заводи старик из сельской хаты
Наловит рыбы, среди вод уснет.
Жена с детьми пустила белых кур
И вяжет свой невод напротив густых
бамбуков.

т. Холм Персиков — один лишь шаг земли…
Там четко-четко слышны речь и голос.
Безмолвно с горным я монахом здесь
прощаюсь.
Склоняю голову; привет вам — в белых тучах!

Ли Бо. Поэзия (в переводах А.И.Гитовича

Смотрю на водопад в горах Лушань

За сизой дымкою вдали
Горит закат,

Гляжу на горные хребты,
На водопад.

Летит он с облачных высот
Сквозь горный лес —

И кажется: то Млечный Путь
Упал с небес.

В горах Лушань смотрю на юго-восток,
на пик Пяти Стариков

Смотрю на пик Пяти Стариков,
На Лушань, на юго-восток.

Он поднимается в небеса,
Как золотой цветок.

С него я видел бы все кругом
И всем любоваться мог…

Вот тут бы жить и окончить мне
Последнюю из дорог.

Храм на вершине горы

На горной вершине
Ночую в покинутом храме.

К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.

Боюсь разговаривать громко:
Земными словами

Я жителей неба
Не смею тревожить покой

Летним днем в горах

Так жарко мне —
Лень веером взмахнуть.

Но дотяну до ночи
Как-нибудь.

Давно я сбросил
Все свои одежды —

Сосновый ветер
Льется мне на грудь.

---

Навещаю отшельника на горе Дайтянь,
но не застаю его

Собаки лают,
И шумит вода,

И персики
Дождем орошены.

В лесу
Оленей встретишь иногда,

А колокол
Не слышен с вышины.

За сизой дымкой
Высится бамбук,

И водопад
Повис среди вершин…

Кто скажет мне,
Куда ушел мой друг?

У старых сосен
Я стою один.

---

О том, как Юань Дань-цю жил отшельником в горах

В восточных горах
Он выстроил дом

Крошечный —
Среди скал.

С весны он лежал
В лесу пустом

И даже днем
Не вставал.

И ручейка
Он слышал звон

И песенки
Ветерка.

Ни дрязг и ни ссор
Не ведал он —

И жить бы ему
Века.

---

Слушаю, как монах Цзюнь из Шу играет на лютне

С дивной лютней
Меня навещает мой друг,

Вот с вершины Эмэя
Спускается он.

И услышал я первый
Томительный звук —

Словно дальних деревьев
Таинственный стон.

И звенел,
По камням пробегая, ручей,

И покрытые инеем
Колокола

Мне звучали
В тумане осенних ночей.

Я, старик, не заметил,
Как ночь подошла.

---

Весенним днем брожу у ручья Лофутань

Один, в горах,
Я напеваю песню,

Здесь, наконец,
Не встречу я людей.

Все круче склоны,
Скалы все отвесней,

Бреду в ущелье,
Где течет ручей.

И облака
Над кручами клубятся,

Цветы сияют
В дымке золотой.

Я долго мог бы
Ими любоваться

Но скоро вечер,
И пора домой.

---

Зимним днем возвращаюсь к своему
старому жилищу в горах

С глаз моих утомленных
Еще не смахнул я слезы,

Еще не смахнул я пыли
С чиновничьего убора.

Единственную тропинку
Давно опутали лозы,

В высоком и чистом небе
Сияют снежные горы.

Листья уже опали,
Земля звенит под ногою,

И облака застыли
Так же, как вся природа.

Густо бамбук разросся
Порослью молодою,

А старое дерево сгнило —
Свалилось в речную воду.

Откуда-то из деревни
Собака бежит и лает,

Мох покрывает стены,
Пыльный, пепельно-рыжий.

Из развалившейся кухни —
Гляжу — фазан вылетает,

И старая обезьяна
Плачет на ветхой крыше.

На оголенных ветках
Молча расселись птицы,

Легла звериная тропка
Возле знакомой ели.

Книги перебираю —
Моль на них шевелится,

Седая мышь выбегает
Из-под моей постели.

Надо правильно жить мне —
Может быть, мудрым буду?

Думаю о природе,
Жизни и человеке.

Если опять придется
Мне уходить отсюда —

Лучше уйду в могилу,
Сгину в земле навеки.

---

Одиноко сижу в горах Цзинтиншань

Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,

Стремительных птиц
Улетела последняя стая.

Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,

И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.

Глядя на гору Айвы

Едва проснусь —
И вижу я уже:

Гора Айвы.
И так — весь день-деньской,

Немудрено,
Что «кисло» на душе:

Гора Айвы
Всегда передо мной.

---

Рано утром выезжаю из замка Боди

Я покинул Боди
Что стоит средь цветных облаков,

Проплывем по реке мы
До вечера тысячу ли.

Не успел отзвучать еще
Крик обезьян с берегов —

А уж челн миновал
Сотни гор, что темнели вдали.

Ночью, причалив у скалы Нючжу,
вспоминаю древнее

У скалы Нючжу я оставил челн,
Ночь блистает во всей красе.

И любуюсь я лунным сиянием волн,
Только нет генерала Се.

Ведь и я бы мог стихи прочитать, —
Да меня не услышит он…

И попусту ночь проходит опять,
И листья роняет клен.

Watercolor, Lin Fengmian

Белая цапля

Вижу белую цаплю
На тихой осенней реке;

Словно иней, слетела
И плавает там, вдалеке.

Загрустила душа моя,
Сердце — в глубокой тоске.

Одиноко стою
На песчаном пустом островке.

---

Стихи о Чистой реке

Очищается сердце мое
Здесь, на Чистой реке;

Цвет воды ее дивной —
Иной, чем у тысячи рек.

Разрешите спросить
Про Синьань, что течет вдалеке:

Так ли камешек каждый
Там видит на дне человек?

Отраженья людей,
Словно в зеркале светлом, видны,

Отражения птиц —
Как на ширме рисунок цветной.

И лишь крик обезьян,
Вечерами, среди тишины,

Угнетает прохожих,
Бредущих под ясной луной.

---

Брожу у родника Цинлэнцзюань у Наньяна

Мне жаль, что солнце
В дымке золотой

Уже склонилось
Низко над водой.

И свет его
Течет за родником,

И путник
Снова вспоминает дом.

Напрасно
Песни распевал я тут —

Умолкнув, слышу:
Тополя поют.

---

Струящиеся воды

В струящейся воде
Осенняя луна.

На южном озере
Покой и тишина.

И лотос хочет мне
Сказать о чем-то грустном,

Чтоб грустью и моя
Душа была полна.

JOHNNY LUNG Лотос

---

Осенью поднимаюсь на северную башню Се Тяо
в Сюаньчэне

Как на картине,
Громоздятся горы

И в небо лучезарное
Глядят.

И два потока
Окружают город,

И два моста,
Как радуги, висят.

Платан застыл,
От холода тоскуя,

Листва горит
Во всей своей красе.

Те, кто взойдут
На башню городскую,

Се Тяо вспомнят
Неизбежно все.

Лин. Глициния

Лиловая глициния

Цветы лиловой дымкой обвивают
Ствол дерева, достигшего небес,

Они особо хороши весною —
И дерево украсило весь лес.

Листва скрывает птиц поющих стаю,
И ароматный легкий ветерок

Красавицу внезапно остановит,
Хотя б на миг — на самый краткий срок.

---

Chen Shaomei (陳少梅, 1909-1954) Сосна
Сосна у южной веранды

У южной веранды
Растет молодая сосна,

Крепки ее ветки
И хвоя густая пышна.

Вершина ее
Под летящим звенит ветерком,

Звенит непрерывно,
Как музыка, ночью и днем.

В тени, на корнях,
Зеленеет, курчавится мох,

И цвет ее игл —
Словно темно-лиловый дымок.

Расти ей, красавице,
Годы расти и века,

Покамест вершиной
Она не пронзит облака.

Жду

За кувшином вина
Я послал в деревенский кабак,

Но слуга почему-то
Пропал — задержался в пути.

На холмах на закате
Горит расцветающий мак,

И уж самое время,
Чтоб рюмку к губам поднести.

Потихоньку б я пил,
У восточного сидя окна,

И вечерняя иволга
Пела бы мне за окном.

Ветерок прилетел бы,
И с ним — захмелев от вина

Утомленному путнику
Было б нескучно вдвоем.

Среди чужих

Прекрасен крепкий аромат
Ланьлинского вина.

Им чаша яшмовая вновь,
Как янтарем, полна.

И если гостя напоит
Хозяин допьяна —

Не разберу: своя ли здесь,
Чужая ль сторона.

---

Под луной одиноко пью

I

Среди цветов поставил я
Кувшин в тиши ночной

И одиноко пью вино,
И друга нет со мной.

Но в собутыльники луну
Позвал я в добрый час,

И тень свою я пригласил —
И трое стало нас.

Но разве, — спрашиваю я, —
Умеет пить луна?

И тень, хотя всегда за мной
Последует она?

А тень с луной не разделить,
И я в тиши ночной

Согласен с ними пировать,
Хоть до весны самой.

Я начинаю петь — и в такт
Колышется луна,

Пляшу — и пляшет тень моя,
Бесшумна и длинна.

Нам было весело, пока
Хмелели мы втроем.

А захмелели — разошлись,
Кто как — своим путем.

И снова в жизни одному
Мне предстоит брести

До встречи — той, что между звезд,
У Млечного Пути.

II

О, если б небеса, мой друг,
Не возлюбили бы вино —

Скажи: Созвездье Винных Звезд
Могло ли быть вознесено?

О, если б древняя земля
Вино не стала бы любить —

Скажи: Источник Винный мог
По ней волну свою струить?

А раз и небо, и земля
Так любят честное вино —

То собутыльникам моим
Стыдиться было бы грешно.

Мне говорили, что вино
Святые пили без конца,

Что чарка крепкого вина
Была отрадой мудреца.

Но коль святые мудрецы
Всегда стремились пить вино —

Зачем стремиться в небеса?
Мы здесь напьемся — все равно.

Три кубка дайте мне сейчас —
И я пойду в далекий путь.

А дайте доу выпить мне —
Сольюсь с природой как-нибудь.

И если ты, мой друг, найдешь
Очарование в вине —

Перед ханжами помолчи —
Те не поймут: расскажешь мне.

---

Развлекаюсь

Я за чашей вина
Не заметил совсем темноты,

Опадая во сне,
Мне осыпали платье цветы.

Захмелевший, бреду
По луне, отраженной в потоке.

Птицы в гнезда летят,
А людей не увидишь здесь ты…

Провожу ночь с другом

Забыли мы
Про старые печали —

Сто чарок
Жажду утолят едва ли,

Ночь благосклонна
К дружеским беседам,

А при такой луне
И сон неведом,

Пока нам не покажутся,
Усталым,

Земля — постелью,
Небо — одеялом.

---

С отшельником пью в горах

Мы выпиваем вместе —
Я и ты,

Нас окружают
Горные цветы.

Вторая чарка,
И восьмая чарка,

И так мы пьем
До самой темноты.

И, захмелев,
Уже хочу я спать;

А ты — иди.
Потом придешь опять:

Под утро
Лютню принесешь с собою,

А с лютнею —
Приятней выпивать.

С кубком в руке вопрошаю луну

С тех пор, как явилась в небе луна —
Сколько прошло лет?

Отставив кубок, спрошу ее —
Может быть, даст ответ.

Никогда не взберешься ты на луну,
Что сияет во тьме ночной.

А луна — куда бы ты ни пошел —
Последует за тобой.

Как летящее зеркало, заблестит
У дворца Бессмертных она.

И сразу тогда исчезает мгла —
Туманная пелена.

Ты увидишь, как восходит луна
На закате, в вечерний час.

А придет рассвет — не заметишь ты,
Что уже ее свет погас.

Белый заяц на ней лекарство толчет,
И сменяет зиму весна.

И Чан Э в одиночестве там живет —
И вечно так жить должна.

Мы не можем теперь увидеть, друзья,
Луну древнейших времен.

Но предкам нашим светила она,
Выплыв на небосклон.

Умирают в мире люди всегда —
Бессмертных нет среди нас, —

Но все они любовались луной,
Как я любуюсь сейчас.

Я хочу, чтобы в эти часы, когда
Я слагаю стихи за вином, —

Отражался сияющий свет луны
В золоченом кубке моем.

turisheva.ru

Китайский поэт Ли Бо (701-762/763)

Ли Бо – один из самых почитаемых китайских поэтов. Да что там китайских – его имя ставят в один ряд с Данте и Петраркой, Гете и Шиллером, Пушкином и Шекспиром.

Гениальный безумец Ли Бо черпал свое вдохновение в вине. Отказался от службы, уехал в горы, собрав шесть единомышленников – Шесть воспаривших у ручья в бамбуковой роще (или Шестеро беспечных из бамбуковой долины). Компания проводила время за разговорами за чаркой вина. Позже их стало восемь – Восемь пьяных бессмертных (или Восемь винных сяней).

Как говорили современники:

У поэта Ли Бо на доу вина –
Сто превосходных стихов.

Потом были долгие годы странствий и недолгая служба при дворе императора. Ли Бо был изгнан из дворца за то, что не явился к повелителю, так как был сильно пьян:
В Чанъане на рынках знают его
Владельцы всех кабаков.
Сын Неба его пригласил к себе –
Он на ноги встать не смог.

И снова странствовал, писал стихи:
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая
*  *  *
Я – цзюйши из Цинляня, изгнанный сянь.
В кабаках хороню свое имя вот уже тридцать лет.
А тебе, правитель Хучжоу, чего же и спрашивать?
Я – будда Цзиньсу, его воплощение.

Под луной одиноко пью
(пер. А.И. Гитовича)
Cреди цветов поставил я
Кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино,
И друга нет со мной.

Но в собутыльники луну
Позвал я в добрый час,
И тень свою я пригласил —
И трое стало нас.

Но разве, — спрашиваю я, —
Умеет пить луна?
И тень, хотя всегда за мной
Последует она?

А тень с луной не разделить,
И я в тиши ночной
Согласен с ними пировать,
Хоть до весны самой.

Я начинаю петь — и в такт
Колышется луна,
Пляшу — и пляшет тень моя,
Бесшумна и длинна.

Нам было весело, пока
Хмелели мы втроем.
А захмелели — разошлись,
Кто как — своим путем.

И снова в жизни одному
Мне предстоит брести
До встречи — той, что между звезд,
У Млечного Пути.

По легенде, Ли Бо утонул в реке Гуси, притоке Янцзы, вывалившись пьяным из лодки, когда пытался поймать отражение луны в воде — достойная смерть великого поэта!

Поэт Ли Бо, любующийся луной, 13в.

Здесь о Ли Бо больше: http://syu-soply.livejournal.com/4664.html

skoroden.livejournal.com

Ли Бо, бессмертный пьяница — Журнал мисс Сью

У поэта Ли Бо на доу вина —
Сто превосходных стихов.
В Чанъане на рынках знают его
Владельцы всех кабаков.
Сын Неба его пригласил к себе —
Он на ноги встать не смог.
«Бессмертным пьяницею» Ли Бо
Зовут на веки веков…
(Ду Фу, «Восемь бессмертных за вином»)

В Китае, в VII веке жил человек по имени Ли бо или Ли Бай, или Ли Тай-Бо (в общем, есть ещё много вариантов имени, но мы будем его называть Ли Бо). Был он великим пьяницей, мастером меча и покорителем женских сердец… а ещё он был великим поэтом, одним из самых почитаемых в истории китайской литературы.
Китайские биографы рисуют Ли Бо гениальным безумцем, черпающим свое вдохновение в винной чарке, в обществе других поэтов, составлявших поэтическое содружество сперва из шести членов («Шесть мудрецов с Бамбукового ручья» или «Шесть воспаривших у ручья в бамбуковой роще» — компания друзей проводила время за чаркой вина у горной речки в ущелье, поросшем бамбуком.), такие общества играли роль своеобразных литературных школ. Позже Ли Бо участвовал в похожем обществе, но из восьми членов(«Восемь бессмертных Винной чаши»… или «Восемь винных сяней»… или «Восемь пьяных бессмертных»).

Последнее общество, общество «бессмертных» нашло своё отражение в стихах друга Ли Бо — Ду Фу. Так описывает Ду Фу знаменитых своей эксцентричностью поэтов, художников, ученых и каллиграфов VII—VIII вв.: «Чжичжан на лошади едет, будто на лодке плывет. В глазах цветы, упадет в колодец — так в воде и уснет… Ли Бо — этому четверть: получишь сотню стихов… Чжан Сюй — три чарки ему, и он корифей в цао. Бесцеремонно, без шапки стоит перед вельможей-князем. Кистью взмахнет, приложит к бумаге — вихри дыма, клубы облаков… Цзяо Суйю — пять четвертей — только тогда и приличен: речью возвышенной, критикой мощной всех за столом удивляет»…  Целиком «песнь о винных сянях» Ду Фу можно здесь: http://baruchim.narod.ru/8_drunks.html

Ду Фу, и не только он, Ли Бо называет сянем… Кто такой сянь одним словом не расскажешь, да и двумя тоже, сянь —  это образ, созданный даосизмом. «Восемь сяней» («Восемь бессмертных») — это восемь святых даосского пантеона.
Восемь мифологических сяней

Но  даосизм не только совокупность исконных народных верований,  не  только  построенная  на  них  религия  средневекового Китая, но и свод представлений о мире, о  жизни,  целое мироощущение.  Для  одних  людей это был чародей,  кудесник,  маг, небожитель, для других  — отшельник, подвижник. Даоский  сянь в обычном представлении — это человек,  удалившийся  в  «пустыню», в Китае — в глубь гор, стремившийся там познать  тайну  природы,  в  частности  открыть  секрет  вечной  молодости и бессмертия. 
Таким  людям  было свойственно чувство вольности,  независимости  от  всякой  власти  в природе, в обществе, в себе самом  —  от  власти  желаний  и страстей. Ли Бо еще в юности стал изучать даоские «книги о необычайном»; в 718 г., т. е. когда ему было 17 лет,  он  ушел  в  горы,  стремясь  войти  в  общение  со  скрывавшимися там отшельниками.  В  721  г.  Ли  Бо во второй раз удалился в горы и прожил там около пяти лет. Да,  поэт имел право сказать о себе, что он сянь.

Вся жизнь поэта наполнена легендами, легендарно не только название общества, в котором он участвовал, даже его рождение и смерть не остались без внимания современников поэта. «Среди известных фигур прошлого в Китае редко можно было встретить столь необычные имя и фамилию, как у Ли Бо… Да и подобный жизненный путь не часто выпадал китайским литераторам… Он не имел даже места, где бы жил достаточно долго».
Никто не знает, где родился Ли Бо, то ли в городе Чу (на территории современного Казахстана), то ли в древнем городе Суяб (Киргизия). На сегодняшний день значительная часть исследователей предполагает, что Ли Бо возможно родом из области прежнего Туркестана (Тюркского каганата).  Современников очень волновало происхождение Ли Бо, поговаривали даже, что один из его предков был императором.

Даже имя поэта, и то овеяно легендой: в предисловии к первому собранию его произведений Ли Янбин, дядя поэта, которому тот еще при жизни оставил свои рукописи и чуть слышным от болезни и слабости голосом перечислил важнейшие вехи своей жизни, как бы фиксируя их для потомков, дал такую формулировку: «На сносях вошла в сон звезда Чангэн, потому новорожденному дали имя Бо, а прозванье — Тайбо». Тайбо (Венера) выдвигается на небосклон в сумеречной западной части неба и растворяется в рассветных лучах востока. Не символично ли это? Ведь Ли Бо как раз и родился на западе, а умер на востоке страны.

Так ли, нет ли, но отец дал сыну имя Бо, то есть «белый», а по наступлении совершеннолетия, как было установлено традицией, добавил имя Тайбо (Великая Белизна), которое более определенно вводило сына в мистическую ауру небесного пространства. Белый цвет – один из излюбленных в поэтической палитре Ли Бо.
Неясность его происхождения, генеалогии, имени, места и времени рождения – все складывается в нестандартность фигуры, уводит от конкретности человеческого облика в абстрактную знаковость.
Легенды о Ли Бо намеренно избегали жизненных перипетий, несчастий, неприкаянности Ли Бо и преувеличивали одухотворенность и легкость его бытия. Но и в самом деле, даже не приукрашивая, реальное существование Ли Бо было в высшей степени незаурядным.

Как-то  раз  Ли  Бо  во  время  своих  странствий  очутился  в  Хучжоу, оживленном  торговом  городе  на  берегу  озера Тайху.  На  вопрос местного градоправителя, кто он такой, поэт ответил:

                   Я — цзюйши из Цинляня, изгнанный сянь.
                   В кабаках хороню свое имя вот уже тридцать лет.
                   А тебе, правитель Хучжоу, чего же и спрашивать?
                   Я — будда Цзиньсу, его воплощение.

В  китайском тексте этого четверостишия всего двадцать четыре знака, но в этих немногих знаках — и биография поэта, и его характеристика.
Словом  цзюйши  среди  горожан средневекового Китая обозначали человека самостоятельного,  имеющего свое хозяйство, главу семьи; в этом случае слово цзюйши  означало  «хозяин».  Отец  Ли Бо был богатым купцом, он оставил сыну большое  состояние.  Следовательно,  Ли  Бо мог назвать себя «хозяином». Это было как бы определение им своего общественного положения.

Однако  слово  цзюйши  употреблялось  и  в других случаях. Так называли человека образованного, ученого, но из тех, кто не принадлежал к официальной касте, не находился на государственной службе. Среди буддистов термин цзюйши прилагался  к почтенным лицам из мирян, т. е. к верующим, не принадлежащим к официальным  кругам  церкви.  Ли  Бо был,  безусловно,  очень  образованным человеком,  но  чиновником  он  никогда  не  был.  Правда, около трех лет он состоял  при  дворе,  но  попал туда только по настоянию друзей и именно как поэт.  Его  обязанность  состояла  в том,  чтобы  писать стихи по повелению императора. Однако придворным поэтом Ли Бо не стал. Во дворце он держался не только  независимо,  но  даже вызывающе. Говорили, что у него в спине «кость гордости»,  которая  мешает ему сгибаться. Дело кончилось тем, что Ли Бо был изгнан из дворца.

Далее Ли Бо говорит о себе, что он «изгнанный  сянь»:  так  называли  его современники, особенно друзья.  Кто такой сянь, мы уж знаем, но  почему же он добавил «изгнанный»? Действительно, в жизни поэта было многое,  что  никак  не  вязалось  с представлением о подвижнике-отшельнике. Например, в возрасте 19-20 лет он примкнул к «героям» (жэньсе), как называли тогда народных рыцарей, взявших на себя защиту слабых и обиженных и расправу с  сильными  и  обидчиками. Профессией их было «совершать подвиги». Под этим могли  разуметься и расправа с угнетателями и ограбление зловредных богачей (эдакие средневековые китайские Робин Гуды). «Герои»  могли  тут  же раздать неимущим все, что добывали, могли и устроить грандиозный  пир.  И  даже готовы были всегда по любому поводу пустить в ход «искусство  меча».  В  те  времена  это  были  защитники  народа — горожан и крестьян.   Им  были свойственны  стремление  к  независимости  и  свободе, неукротимый мужественный дух, безудержно широкая натура. Ли Бо, побывав в их среде,  пожив  их  жизнью,  позаимствовал  их  качества, впрочем, в зачатках заложенные  в нем самом. Он работал мечом и швырял деньгами и ценностями, не отобранными  у  других,  а  своими:  биографы утверждают, что он в эти годы растратил и раздал почти все свое состояние.

Итак, почему  же  все-таки  «изгнанный», неужели это только лишь отражение изгнания Ли Бо из дворца?  Нет, это прозвище появилось раньше. А изгнанный он, потому что настоящий сянь, «оседлав ветер»,  вольно  летит  по поднебесью, Ли  Бо  же  «тридцать  лет провел в кабаках». Так  он  сам сказал о себе. Это подтверждает и Ду Фу, его младший современник  и  приятель: «Ли Бо… в кабаках Чанъаня пьяный спит»-«Сын Неба его пригласил к себе — Он на ноги встать не смог»,-  читаем мы  в  одном стихотворении этого поэта. Из него мы узнаем, что Ли Бо говорил про себя:   «Я — винный   сянь».  —При чём эту историю большинство биографов считают реальной: в Чанъани, тогдашней танской столице, когда Ли Бо с друзьями веселился в открытом для публики императорском парке на берегу реки Цюйцзян, к берегу причалила лодка с порученцами от императора, передавшими поэту Высочайшее повеление немедленно прибыть во дворец для сочинения стихов на готовые мелодии (жанр цы). Но уже изрядно хмельной Ли Бо в резких выражениях отказался последовать за ними.— Так и закрепилось за Ли бо прозвание «винный сянь»  («винный святой», «винный гений» ), вероятно, наложившееся на определение «гений стиха», и такое представление о Ли Бо как о «двойном сяне» закрепилось у потомков.

Ли Бо, величайший поэт средневекового Китая, пьет вино. XVII в

Более того, Ли Бо можно назвать «теоретиком пития», ибо если до него поэты славили вино и опьянение, не мудрствуя лукаво, не ища сему объяснения и оправдания, то Ли Бо первым сформулировал:

Я знаю мудрость, что несет вино,
Оно в безбрежность душу раскрывает.
(«В одиночестве пью под луной»)

Само вино и даже его воздействие для Ли Бо были вторичны, ему было важнее, где, когда и с кем пить. Для пития он предпочитал позднюю весну, когда широко распахнувшиеся цветы услаждают глаз и насыщают воздух ароматами, а шальные птицы, ожившие после зимы, влетают в кабачки и едва не садятся на столы. И обосновал питие как благое действо – не только наслаждение, расцвечивающее скудное бытие, не только способ  нравственно отгородиться от мирской пыли, но возможность ощутить духовное удовлетворение от самого бытия:

Кувшин обвязан шелка лентой черной,
Не медли, парень, поскорей налей.
Кивают мне цветы со склонов горных –
Настало время чаше быть полней.
Так выпью у окна в закатном свете,
Ко мне заглянет иволга опять.
Хмельной гуляка и весенний ветер –
Друг другу мы окажемся под стать.
( «Жду не дождусь вина» )

 
***             
 Как хорош сегодняшний день — и ветер и солнце!
 И завтра, вероятно, будет не хуже.
 Весенний ветерок смеется над нами:
 «Люди, чего вы сидите уныло?
 Задуйте в цевницы! Пусть запляшет у вас
                   птица-феникс с радужным опереньем.
 Зачерпните чашей! Пусть запрыгают у вас чудесные
                                                          рыбешки.
 И за тысячу золотых покупайте себе хмель!
 Берите радость и не ищите ничего другого…»

Винолюбов история знает немало, но столь прославлен, пожалуй, один лишь Ли Бо.

Последнее,  что сказал о себе Ли Бо в ответе градоправителю Хучжоу, что он  «будда  Цзиньсу».  Цзиньсу  —  обозначение Вималакирти, одного из очень популярных персонажей буддизма. Вималакирти был очень богатым человеком, вел большие торговые дела, имел семью. В буддизме он является воплощением образа праведника-мирянина,  прямо  противоположного  подвижнику,  аскету.  В  этом образе  утверждается  мысль, что истинная праведность состоит не в отказе от мира,  а  в  приятии мира, не в отрешении от мирских дел, а в самой активной мирской деятельности. В уста Вималакирти при этом вкладываются слова резкого осуждения  не  только аскетизма, но и приверженности к догматам. Он порицает тех  последователей  Будды,  которые  живут  мертвой доктриной, находятся во власти  схоластических  формул. Таким образом, словами «я — Вималакирти, его воплощение»   Ли  Бо хотел  подчеркнуть,  что  он  человек  жизни,  человек действительности, свободный от всякого схоластического догматизма.

Единственный сохранившийся «автограф» Ли Бо

Вот такой человек это был бессмертный пьяница!.. или не такой, ведь даже о смерти его мы не можем ничего сказать наверняка. Наиболее популярна версия того, что Ли бо умер от болезни легких в доме своего дяди в Данту. Существует версия о смерти от отравления ртутью в результате употребления даосских эликсиров долголетия. А по легендарной версии Ли Бо утонул в реке Гуси, притоке Янцзы, вывалившись из лодки в состоянии опьянения, когда пытался поймать отражение луны в воде, а затем взлетел на небо, оседлав гигантскую рыбо-птицу кунь-пэн, как и подобает настоящему сяню.

Но разве может бессмертный пьяница умереть, если в его стихах столько жизни и красоты?

Под луной одиноко пью
(пер. А.И. Гитовича)

Cреди цветов поставил я
Кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино,
И друга нет со мной.

Но в собутыльники луну
Позвал я в добрый час,
И тень свою я пригласил —
И трое стало нас.

Но разве, — спрашиваю я, —
Умеет пить луна?
И тень, хотя всегда за мной
Последует она?

А тень с луной не разделить,
И я в тиши ночной
Согласен с ними пировать,
Хоть до весны самой.

Я начинаю петь — и в такт
Колышется луна,
Пляшу — и пляшет тень моя,
Бесшумна и длинна.

Нам было весело, пока
Хмелели мы втроем.
А захмелели — разошлись,
Кто как — своим путем.

И снова в жизни одному
Мне предстоит брести
До встречи — той, что между звезд,
У Млечного Пути.

перевод Николая Гумилева
      ***

Среди искусственного озера
Поднялся павильон фарфоровый.
Тигриною спиною выгнутый,
Мост яшмовый к нему ведёт.

И в этом павильоне несколько
Друзей, одетых в платья светлые,
Из чаш, расписанных драконами,
Пьют подогретое вино.

То разговаривают весело,
А то стихи свои записывают,
Заламывая шляпы жёлтые,
Засучивая рукава.

И ясно видно в чистом озере —
Мост вогнутый, как месяц яшмовый,
И несколько друзей за чашами,
Повёрнутых вниз головой.

Счастье

Из красного дерева лодка моя,
И флейта моя из яшмы.

Водою выводят пятно на шелку,
Вином — тревогу из сердца.

И если владеешь ты лёгкой ладьёй,
Вином и женщиной милой,

Чего тебе надо ещё? Ты во всём
Подобен гениям неба.

Провожу ночь с другом
(перевод А. Гитовича)

    Забыли мы
    Про старые печали —

    Сто чарок
    Жажду утолят едва ли,

    Ночь благосклонна
    К дружеским беседам,

    А при такой луне
    И сон неведом,

    Пока нам не покажутся,
    Усталым,

    Земля — постелью,
    Небо — одеялом.

Источники:

http://ru.wikiquote.org/wiki/%D0%9B%D0%B8_%D0%91%D0%BE

http://ru.wikisource.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D1%80%D1%84%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9_%D0%BF%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BE%D0%BD_%28%D1%81%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%BD%D0%B8%D0%BA_%E2%80%94_%D0%93%D1%83%D0%BC%D0%B8%D0%BB%D1%91%D0%B2%29

http://www.adada.nm.ru/transmitter/li_bo_f.htm

http://www.ifes-ras.ru/attaches/books__texts/zhizneopisanie_li_bo.pdf

http://lib.ru/POECHIN/libo.txt

en.wikipedia.org/wiki/Li_Bai

syu-soply.livejournal.com

Стихотворения Ли Бо 李白 в переводах Б.Мещерякова

Ли Бо

Осенью поднимаюсь на северную башню Се Тяо в Сюаньчэне 

Город вечерний чудной картиной предстал.
Горы в багрянце, синие дали чисты.
Реки бок о бок блещут, как пара зеркал.
Арками радуг встали над ними мосты.
Дым над домами,— хлад мандарины гнетёт.
В платье осеннем старится мощный утун.
Всякий, кто наверх северной башни взойдёт,
Стоя под ветром, вспомнит о Вас, о Се-гун!

Сюаньчэн — город в восточнокитайской провинции Аньхой.
Северная башня — название сторожевой башни, выстроенной по приказу великого китайского поэта Се Тяо (464-499) в его бытность сюаньчэнским тайшоу.
Утун — широколиственное дерево семества платановых.
Се-гун — дословно: господин Се. Ли Бо мысленно обращается к Се Тяо, которого он очень высоко ценил как поэта и никогда не упускал возможности посетить места, связанные с его памятью.

Провожаю друга

Зеленеет гора, там, где города северный край,
Серебрится река, повернув за восточной стеной.
Здесь, на этой земле, говорим мы друг другу: «Прощай!»,
Ты за тысячи ли должен мчаться «летучей травой».
Странник, в мыслях твоих — лишь плывущие вдаль облака,
А у друга в душе — лишь закатного солнца печаль.
Ты отправился в путь, и воздета в прощаньи рука.
Разлучённый скакун  вдруг заржал в опустевшую даль…

… за тысячи ли — соответствует русскому выражению «за тридевять земель». Ли — китайская мера расстояния, около 0,5 км.
… «летучей травой» (кит. гу-пэн, дословно: «[как] одинокий мелколепестник») — мелколепестник острый (лат. Erigeron acris). Сорная трава, созревшие соцветия которой отламываются от стеблей и носятся по воле ветра. В поэзии, метафорический образ чиновника, которого, как «перекати-поле», всё время перегоняет с места на место ветер государственной службы.

Одиноко сижу в горах Цзинтиншань

Птицы исчезли, в выси неба растаяв;
Облако скрылось в поисках отдохновенья…
Видеть друг друга нам не надоедает,
Милые Горы Беседки Благоговенья!

Горы Цзинтин(шань) — расположены в нынешней провинции Аньхой, к северу от г. Сюаньчэна. Изначально, носили название Чжаотиншань, второе же название получили в честь некогда стоявшего на одной из горных вершин павильона-беседки Цзинтин (дословно: «Беседка Благоговения»). По преданию‚ знаменитый поэт Китая Се Тяо (464—499)‚ высоко ценимый Ли Бо и поэтами его круга‚ любил черпать вдохновение‚ наслаждаясь из павильона Цзинтин красотами окрестных пейзажей.

Из цикла «Стихи на мелодию Цин Пин»

Твой, словно облако, наряд, а лик твой — как пион,
Что на весеннем ветерке росою окроплён.
Коль на вершине Цюньюйшань не встретился с тобой,
— Увижусь у дворца Яотай под светлою луной.

Это четверостишие — первое в цикле из 3 стихотворений, который Ли Бо посвятил Ян Гуйфэй (дословно: Драгоценная Супруга из рода Ян), любимой наложнице танского императора Сюаньцзуна (мы писали о ней здесь). В её обществе последний проводил почти все своё время. Во время написания цикла, Ли Бо был одним из наиболее приближённых к императору лиц. История создания цикла такова: однажды Сын Неба и Ян Гуйфэй любовались цветущими пионами подле Беседки из дерева Алоэ у Дворца Рассвета и Счастья. Император приказал позвать Ли Бо и дать ему бумагу с золотыми цветами, чтобы тот написал экспромтом стихи на мелодию Цин Пин.
… на мелодию Цин Пин — дословно: Чистая и Ровная. В глубокой древности мелодии этого типа использовались для воспевания супружеских радостей. Вообще практика сочинения стихов на определённую мелодию была весьма распространена в Китае. Позднее для этого сформировался даже особый стихотворный жанр, называемый «цы». Наивысшее развитие он получил во времена династии Сун в творчестве поэтессы Ли Цинчжао. Следует также сказать, что жанр «цы» ставился ниже регулярных классических стихов «ши», ибо вначале почитался за простонародный.
… Цюньюйшань и далее: Яочи — мифические гора и пруд, рядом с которыми по легенде находился дворец Яотай, где жила Сиванму — Владычица Запада — одно из божеств китайского пантеона. Таким образом, здесь налицо уподобление вполне земной женщины бессмертной небожительнице. Говоря о Яочи (дословно: Яшмовый Пруд), нелишним будет упомянуть, что на территории императорского дворца существовал реальный пруд с тем же названием. Сюаньцзун приказал устроить его специально для купания ненаглядной Ян Гуйфэй.

Сайт Б. Мещерякова

saygotakamori.livejournal.com