Ленинград (Памяти Лидии Клемент; А.Пугачёва – О.Мандельштам) слова песни

Вход / Регистрация

Ленинград (Памяти Лидии Клемент; А.Пугачёва – О.Мандельштам) (исполнитель: Алла ПУГАЧЕВА)

Песня «Ленинград» посвящена памяти популярной ленинградской певицы Лидии Клемент, умершей от скоротечной болезни в 1965 году в возрасте 27 лет. В 70-е годы в нескольких журнальных изданиях эта песня упоминалась с названием "Монолог Лиды".
Текст в песне Пугачевой немного отличается от оригинала. Так она сознательно заменила название Петербург на Ленинград. А вот изменение «речных фонарей» на «ночных фонарей» произошло случайно. Записывая песню, она спела по ошибке «ночных фонарей», после чего пришлось перезаписывать и петь «речных». Но на пластинку вошел именно первый вариант, т.к. редактор, монтирующий песню, просто не обратил на это внимание. Кстати, когда Тамара Гвердцители записала песню для «Концерта ко Дню Победы 2005» она исполнила «рыбий жир ленинградских речных фонарей». 

оригинальный текст:

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

текст песни: 

Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез.
Я вернулась сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей.

Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток. 
  
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У меня еще есть адреса,
По которым найду голоса.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У тебя телефонов моих номера,
Я еще не хочу умирать.
Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез,
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.

Я вернулась в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухших желез,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У меня еще есть адреса,
По которым найду голоса.
Ленинград! Ленинград!
Я еще не хочу умирать,
У тебя телефонов моих номера,
Я еще не хочу умирать.

Послушать/Cкачать эту песню

Mp3 320kbps на стороннем сайте

У нас недавно искали песни:
30 яшь  Серёгина девятка T1ONE  Сумерки-Бах Ти  Киллер feat Нигатив Хаак  Новая бородина  Смерть Пионерки SOPOR  Клубный медляк new 2011  КОГДА УХОДЯТ ЧУВСТВА 

2020 © Tekstovoi. Ru Тексты песен

Сурганова Светлана — Ленинград, аккорды для гитары

 Am 
Я вернулась в мой город, знакомый до слез, 
                            E 
До прожилок, до детских припухших желез. 
                          Am 
Я вернулась сюда, так глотай же скорей 
       B                    E7 
Рыбий жир ленинградских ночных фонарей. 
 
         Am 
   Я вернулась в мой город, знакомый до слез, 
          A7                   Dm 
   До прожилок, до детских припухших желез. 
                        
 Am 
   Узнавай же скорее декабрьский денек, 
             B               E7 
   Где к зловещему дегтю подмешан желток. 
 
       C 
      Ленинград, Ленинград! 
                  A7    Dm 
      Я еще не хочу умирать, 
                 F         C 
      У меня еще есть адреса, 
            G               C 
      По которым найду голоса.  
 
         G#7    C# 
         Ленинград, Ленинград! 
                     Bb7    D#m 
         Я еще не хочу умирать, 
                     F#     C# 
         У тебя телефонов моих номера, 
             G#            C#  F7 
         Я еще не хочу умирать 
 
      Bbm 
Я вернулась в мой город, знакомый до слез, 
                            F 
До прожилок, до детских припухших желез. 
                         Bbm 
Я на лестнице черной живу, и в висок 
    C                    F7 
Ударяет мне вырванный с мясом звонок. 
 
         Bbm 
   Я вернулась в мой город, знакомый до слез, 
          Bb7                   D#m 
   До прожилок, до детских припухших желез. 
                               Bbm 
   И всю ночь напролет жду гостей дорогих, 
        C              F7 
   Шевеля кандалами цепочек дверных. 
 
       C# 
      Ленинград, Ленинград! 
                  Bb7    D#m 
      Я еще не хочу умирать, 
                 F#        C# 
      У меня еще есть адреса, 
            G#              C# 
      По которым найду голоса.  
 
         A7     D 
         Ленинград, Ленинград! 
                     B7    Em 
         Я еще не хочу умирать, 
                     
 G      D 
         У тебя телефонов моих номера, 
             A             D 
         Я еще не хочу умирать 
 
       D 
Ленинград, Ленинград, Ленинград... 
 
Bm F# Bm C# F#7 Bm B7 Em Bm 
    C#      F#7   Bm 
Я еще не хочу умирать... Ленинград... 
    C#      F#7   Bm 
Я еще не хочу умирать... Ленинград... 
    C#      F#7   Bm 
Я еще не хочу умирать... Ленинград... 
    C#      F#7   Bm 
Я еще не хочу умирать... Ленинград...

‘Ленинград’, Мандельштам — Русский Кувырок: приключения в понимании России

Ниже приводится стихотворение Осипа Мандельштама, которое я недавно перевел. Это стихотворение особенно понравилось мне по ряду причин: оно вдохновлено городом, в котором я жил достаточно долго, чтобы оно проникло в мое сердце и стало другом; это говорит об истории изменений названия, через которые он прошел в 20-м веке — из Санкт-Петербурга в Петроград, в Ленинград и обратно в Санкт-Петербург; образы в этом стихотворении мрачны и в то же время интимны.

Вот мой перевод:
Ленинград
Осип Мандельштам
(1930)

Я вернулся в свой город, знакомый до слез,
К венам, набухшим железам детских лет

Ты вернулся сюда в Ленинград, так скорей хлебни
Рыбий жир из приречных фонарей в городе

Узнай все скорее день в декабре
Где с черной смолой смешался яичный желток серы

Петербург, я все еще не хочу умирать
У вас есть мои телефоны, пожалуйста, попробуйте

Петербург, у меня до сих пор есть адрес, который хвастается
Окружение наполнено голосами призраки

Я живу на темной лестнице, а внутри моей головы
Звучит колокол, вырванный из плоти мертвеца

И всю ночь я жду своих дорогих гостей
Двигающиеся дверные цепи, как кандалы, свидетельствуют об их приближении

Мне нравится, как это стихотворение, хоть и называется Ленинград , обращается к «Петербургу». Я понимаю, что, несмотря на мою собственную ностальгию и желание вернуться в это место, которое до сих пор нежно хранит часть моих собственных слез, крови и юношеской страсти, Санкт-Петербург/Ленинград человека, пережившего Первую мировую войну, революции 1917 год, Гражданская война в России и установление власти коммунистической партии имели над ними власть иного характера. Я полагаю, что было много людей, которые продолжали думать о городе как о Петербурге в течение довольно долгого времени. Тот факт, что ему вернули это имя в 1991 года, в течение года после падения коммунистической партии, свидетельствует о живучести такого рода памяти.

Перевод этого стихотворения был забавным упражнением. Я сделал все возможное, чтобы сохранить образы, даже когда мне было трудно полностью понять их значение. Наверное, самая сложная в этом плане строка — двенадцатая — Звучит колокольчик, вырванный из плоти мертвеца . У меня возникли проблемы с этим, я пошел в Google переводчик, чтобы посмотреть, что это должно было сказать. Вот что он дает для одиннадцатой и двенадцатой строк:

Я живу на темной лестнице и в храме
Ударяет меня разорванным мясом звонит

Одна хорошая вещь в Google-переводчике заключается в том, что он настолько снижает планку для переводов, что я чувствую, что сделал очень хорошо ну а если сравнивать с такой компьютерной чушью.

Автор Джон ДогертиОпубликовано 24 ноября, 2012 14 ноября, 2013 Рубрики Язык и перевод, Литература, Перевод русской поэзииМетки Язык, Русская поэзия, Санкт-Петербург, Перевод с русского на английский

«Я был на вершине горы» доктора Мартина Лютера Кинга-младшего

Доктор Мартин Лютер Кинг-младший произнес эту речь в поддержку бастующих санитарных работников в храме Мейсон в Мемфисе, штат Теннесси, 3 апреля. , 1968 — за день до убийства. Лицензия на воспроизведение этого выступления предоставлена ​​Управлением интеллектуальной собственности, 1579-F Monroe Drive, Suite 235, Atlanta, Georgia 30324, в качестве управляющего King Estate. Напишите в IPM по поводу разрешения авторских прав на использование слов и изображений Мартина Лютера Кинга-младшего

Большое спасибо, друзья мои. Когда я слушал Ральфа Абернати в его красноречивом и великодушном вступлении, а затем думал о себе, мне стало интересно, о ком он говорит. Всегда приятно, когда твой ближайший друг и соратник говорят о тебе что-то хорошее. А Ральф — мой лучший друг на свете.

Рад видеть каждого из вас здесь сегодня вечером, несмотря на штормовое предупреждение. Вы показываете, что полны решимости продолжать в любом случае. Что-то происходит в Мемфисе, что-то происходит в нашем мире.

Как вы знаете, если бы я стоял в начале времен, с возможностью общего и панорамного обзора всей истории человечества до сих пор, и Всевышний сказал бы мне: «Мартин Лютер Кинг, какой возраст вы бы хотели жить в?» — Я бы совершил свой мысленный полет через Египет, или, вернее, через Красное море, через пустыню к земле обетованной. И, несмотря на его великолепие, я бы не стал останавливаться на достигнутом. Я бы проехал мимо Греции и направился бы мыслями к горе Олимп. И я видел Платона, Аристотеля, Сократа, Еврипида и Аристофана, собравшихся вокруг Парфенона и обсуждавших великие и вечные вопросы реальности.

Но я бы не стал останавливаться на достигнутом. Я бы продолжил, даже до великого расцвета Римской империи. И я бы видел развитие событий там, через различных императоров и лидеров. Но я бы не стал останавливаться на достигнутом. Я бы даже дошел до дней Ренессанса и получил бы беглую картину всего того, что Ренессанс сделал для культурной и эстетической жизни человека. Но я бы не стал останавливаться на достигнутом. Я бы даже пошел по тому пути, что человек, в честь которого я назван, имел свою среду обитания. И я наблюдал за Мартином Лютером, когда он прикалывал свои девяносто пять тезисов к двери церкви в Виттенберге.

Но я бы не стал останавливаться на достигнутом. Я доходил даже до 1863 года и наблюдал, как колеблющийся президент по имени Авраам Линкольн наконец пришел к выводу, что он должен подписать Прокламацию об освобождении рабов. Но я бы не стал останавливаться на достигнутом. Я даже подходил к началу тридцатых годов и видел человека, борющегося с проблемами банкротства своей нации. И приходите с красноречивым криком, что нам нечего бояться, кроме самого страха.

Но я бы не стал останавливаться на достигнутом. Как ни странно, я обращался бы к Всевышнему и говорил: «Если вы позволите мне пожить всего несколько лет во второй половине двадцатого века, я буду счастлив». Странное заявление, потому что в мире все запутано. Нация больна. Беда в земле. Смятение вокруг. Это странное заявление. Но я каким-то образом знаю, что только когда достаточно темно, можно увидеть звезды. И я вижу, как Бог работает в этот период двадцатого века в стороне, на которую люди каким-то странным образом реагируют — что-то происходит в нашем мире. Массы людей поднимаются. И где бы они ни собирались сегодня, будь то в Йоханнесбурге, Южная Африка; Найроби, Кения; Аккра, Гана; Нью-Йорк; Атланта, Джорджия; Джексон, Миссисипи; или Мемфис, штат Теннесси — крик всегда один и тот же — «Мы хотим быть свободными».

И еще одна причина, по которой я счастлив жить в этот период, заключается в том, что мы были вынуждены столкнуться с проблемами, с которыми люди пытались бороться на протяжении всей истории, но спрос не заставлял их это делать. Выживание требует, чтобы мы боролись с ними. Мужчины уже много лет говорят о войне и мире. Но теперь они уже не могут просто говорить об этом. Это больше не выбор между насилием и ненасилием в этом мире; это ненасилие или небытие.

Вот где мы сегодня. А также в революции прав человека, если что-то не будет сделано и в спешке, чтобы вывести цветные народы мира из их долгих лет нищеты, их долгих лет боли и пренебрежения, весь мир обречен. Сейчас я просто счастлив, что Бог позволил мне жить в этот период, видеть, что разворачивается. И я счастлив, что Он позволил мне быть в Мемфисе.

Я помню, я помню времена, когда негры просто ходили вокруг, как сказал Ральф, так часто, чесали там, где не чесались, и смеялись, когда их не щекотали. Но этот день закончился. Сейчас у нас серьезные намерения, и мы полны решимости занять свое законное место в Божьем мире.

Вот и все. Мы не занимаемся никаким негативным протестом и никакими негативными спорами ни с кем. Мы говорим, что полны решимости быть мужчинами. Мы полны решимости быть людьми. Мы говорим, что мы дети Божьи. И что мы не должны жить так, как нас заставляют жить.

Итак, что все это означает в этот великий период истории? Это значит, что мы должны оставаться вместе. Мы должны оставаться вместе и сохранять единство. Вы знаете, всякий раз, когда фараон хотел продлить период рабства в Египте, у него была любимая, любимая формула для этого. Что это было? Он заставлял рабов драться между собой. Но всякий раз, когда рабы собираются вместе, что-то происходит при дворе фараона, и он не может держать рабов в рабстве. Когда рабы собираются вместе, это начало выхода из рабства. Теперь сохраним единство.

Во-вторых, давайте оставим проблемы там, где они есть. Проблема в несправедливости. Проблема заключается в отказе Мемфиса быть справедливым и честным в своих отношениях со своими государственными служащими, которые, как оказалось, являются санитарными работниками. Так вот, мы должны удерживать на этом внимание. Это всегда проблема с небольшим количеством насилия. Вы знаете, что произошло на днях, и пресса занималась только разбиванием окон. Я читал статьи. Они очень редко упоминали о том, что тысяча триста санитарных рабочих бастовали, что Мемфис несправедлив к ним и что мэру Лебу срочно нужен врач. Они не дошли до этого.

Теперь мы собираемся снова идти, и мы должны снова идти, чтобы поставить вопрос там, где он должен быть. И заставь всех увидеть, что здесь триста триста Божьих детей, страдающих, иногда голодающих, проводящих темные и тоскливые ночи в раздумьях, как же все это выйдет наружу. В этом проблема. И мы должны сказать нации: мы знаем, что это выходит наружу. Ибо когда люди увлечены тем, что правильно, и они готовы пожертвовать ради этого, нет никакой остановки кроме победы.

Мы не позволим булаве остановить нас. Мы мастера в нашем ненасильственном движении по разоружению полиции; они не знают, что делать, я видел их так часто. Я помню, как в Бирмингеме, штат Алабама, когда мы вели ту величественную борьбу, мы день за днем ​​покидали баптистскую церковь на 16-й улице; сотнями мы выезжали. И Бык Коннор велел им выслать собак, и они пришли; но мы просто пошли перед собаками, поющими: «Никому не позволю повернуть меня». Затем Булл Коннор сказал бы: «Включите пожарные шланги». И как я сказал вам прошлой ночью, Булл Коннор не знал истории. Он знал физику, которая каким-то образом не имела отношения к трансфизике, о которой знали мы. И это был тот факт, что был определенный вид огня, который не могла потушить никакая вода. И мы пошли перед пожарными шлангами; мы знали воду. Если бы мы были баптистами или представителями какой-либо другой деноминации, мы были бы погружены в воду. Если бы мы были методистами и некоторыми другими, нас бы окропили, но мы знали воду.

Это не могло нас остановить. И мы просто шли перед собаками и смотрели на них; и мы шли бы перед водяными шлангами, и мы смотрели бы на это, и мы просто продолжали бы петь «Над моей головой я вижу свободу в воздухе». А потом нас бросали в автозаки, и иногда нас там набивали, как сардины в банке. И они бросали нас туда, и старый Бык говорил: «Снимите их», и они так и поступали; и мы просто ехали в автозаке и пели «Мы победим». И время от времени мы попадали в тюрьму и видели, как тюремщики смотрят в окна, взволнованные нашими молитвами, нашими словами и песнями. И там была сила, с которой Бык Коннор не мог приспособиться; Так мы превратили Быка в бычка и выиграли нашу битву в Бирмингеме.

Теперь нам нужно отправиться в Мемфис просто так. Я призываю вас быть с нами в понедельник. Теперь о судебных запретах: у нас есть судебный запрет, и завтра утром мы собираемся в суд, чтобы бороться с этим незаконным, неконституционным судебным запретом. Все, что мы говорим Америке, это: «Будь верен тому, что ты сказал на бумаге». Если бы я жил в Китае, или даже в России, или в любой другой тоталитарной стране, возможно, я мог бы понять отказ в некоторых основных привилегиях Первой поправки, потому что там они не брали на себя таких обязательств. Но где-то я читал о свободе собраний. Где-то я читал о свободе слова. Где-то я читал о свободе печати. Где-то я читал, что величие Америки — это право протестовать за право. И поэтому, как я уже сказал, мы не позволим никакому судебному запрету изменить нас. Мы продолжаем.

Вы нам нужны все. И вы знаете, какой прекрасный фолиант — это видеть всех этих служителей Евангелия. Это чудесная картина. Кто должен выражать стремления и чаяния людей больше, чем проповедник? Каким-то образом проповедник должен быть Амосом и говорить: «Пусть правосудие течет, как вода, и правда, как могучий поток». Каким-то образом проповедник должен сказать вместе с Иисусом: «Дух Господа на мне, потому что Он помазал меня решать проблемы бедных».

И я хочу воздать должное проповедникам под руководством этих благородных людей: Джеймса Лоусона, который был в этой борьбе на протяжении многих лет; он сидел в тюрьме за борьбу; но он все еще продолжает бороться за права своего народа. Преподобный Ральф Джексон, Билли Кайлз; Я мог бы просто продолжить список, но время не позволяет. Но я хочу поблагодарить их всех. И я хочу, чтобы вы поблагодарили их, потому что так часто проповедники не заботятся ни о чем, кроме самих себя. И я всегда рад видеть соответствующее министерство.

Можно говорить о «длинных белых одеждах вон там» во всей их символике. Но, в конце концов, люди хотят носить здесь какие-то костюмы, платья и туфли. Можно говорить об «улицах, которые текут молоком и медом», но Бог повелел нам заботиться о здешних трущобах и Его детях, которые не могут есть три раза в день. Можно говорить о новом Иерусалиме, но однажды Божьи проповедники должны будут говорить о Нью-Йорке, новой Атланте, новой Филадельфии, новом Лос-Анджелесе, новом Мемфисе, Теннесси. Это то, что мы должны сделать.

Теперь еще одна вещь, которую мы должны сделать, это: Всегда закрепляйте наше внешнее прямое действие силой экономического ухода. Итак, мы бедные люди по отдельности, мы бедны, если сравнивать нас с белым обществом в Америке. Мы бедны. Никогда не останавливайтесь и не забывайте, что все вместе, то есть все мы вместе, вместе мы богаче всех народов мира, за исключением девяти. Вы когда-нибудь думали об этом? После того, как вы покинете Соединенные Штаты, Советскую Россию, Великобританию, Западную Германию, Францию ​​и я мог бы назвать других, негры в совокупности станут богаче большинства народов мира. У нас годовой доход более тридцати миллиардов долларов в год, что больше, чем весь экспорт Соединенных Штатов, и больше, чем национальный бюджет Канады. Вы это знали? Это сила прямо здесь, если мы знаем, как ее объединить.

Нам не нужно ни с кем спорить. Нам не нужно ругаться и ходить вокруг да около своими словами. Нам не нужны никакие кирпичи и бутылки, нам не нужны никакие коктейли Молотова, нам просто нужно ходить по этим магазинам и этим крупным предприятиям в нашей стране и говорить: «Бог послал нас сюда, чтобы сказать вам, что вы не обращаетесь с его детьми должным образом. И мы пришли сюда, чтобы попросить вас сделать первый пункт в вашей повестке дня справедливым обращением, когда речь идет о Божьих детях. Теперь, если вы не готовы сделать это, у нас есть повестка дня, которой мы должны следовать. И наша повестка дня призывает лишить вас экономической поддержки».

В связи с этим мы просим вас сегодня вечером пойти и сказать своим соседям, чтобы они не покупали кока-колу в Мемфисе. Пройдите мимо и скажите им, чтобы они не покупали молоко Sealtest. Скажи им, чтобы они не покупали — какой еще хлеб? — Чудо-хлеб. А что за компания по производству хлеба, Джесси? Скажи им, чтобы не покупали хлеб Харта. Как сказал Джесси Джексон, до сих пор только мусорщики чувствовали боль; теперь мы должны как бы перераспределить боль. Мы выбираем эти компании, потому что они несправедливы в своей политике найма; и мы выбираем их, потому что они могут начать процесс, говоря, что они будут поддерживать нужды и права этих мужчин, которые бастуют. А потом они могут отправиться в центр города и сказать мэру Лебу, чтобы он поступал правильно.

Но не только это, мы должны усилить институты черных. Я призываю вас взять свои деньги из банков в центре города и положить их в Tri-State Bank — мы хотим, чтобы в Мемфисе возникло движение «банк-ин». Так что идите на ссудно-сберегательную ассоциацию. Я не прошу вас о чем-то, чего мы не делаем сами в SCLC. Судья Хукс и другие скажут вам, что у нас есть счет в сберегательно-кредитной ассоциации Южно-христианской конференции лидеров. Мы просто говорим вам следить за тем, что мы делаем. Положите туда свои деньги. У вас шесть или семь черных страховых компаний в Мемфисе. Оформите там страховку. Мы хотим иметь «страховку».

Вот некоторые практические вещи, которые мы можем сделать. Мы начинаем процесс создания большей экономической базы. И в то же время мы оказываем давление там, где это действительно больно. Я прошу вас пройти здесь.

Теперь позвольте мне сказать, переходя к заключению, что мы должны отдаться этой борьбе до конца. Нет ничего более трагичного, чем остановиться здесь, в Мемфисе. Мы должны довести это до конца. И когда у нас марш, ты должен быть там. Побеспокойтесь о своем брате. Вы не можете быть на забастовке. Но либо мы поднимаемся вместе, либо опускаемся вместе.

Давайте разовьем в себе опасное бескорыстие. Однажды к Иисусу пришел человек; и он хотел поднять некоторые вопросы о некоторых жизненно важных вопросах в жизни. Иногда он хотел обмануть Иисуса и показать ему, что он знает немного больше, чем знал Иисус, и тем самым сбить его с толку. Теперь этот вопрос легко мог закончиться философскими и богословскими дебатами. Но Иисус немедленно вырвал этот вопрос из воздуха и поставил его на опасном повороте между Иерусалимом и Иерихоном. И он рассказал о каком-то человеке, который попался в разбойники. Вы помните, что с другой стороны прошли левит и священник. Они не остановились, чтобы помочь ему. И, наконец, пришел человек другой расы. Слез со своего зверя, решил не жаловаться по доверенности. Но вместе с ним оказывали первую помощь и помогали нуждающемуся человеку. В конце концов Иисус сказал, что это был хороший человек, это был великий человек, потому что у него была способность проецировать «я» на «ты» и заботиться о своем брате. Теперь вы знаете, мы много используем наше воображение, чтобы попытаться определить, почему священник и левит не остановились. Иногда мы говорим, что они были заняты посещением церковных собраний — церковных собраний — и им нужно было добраться до Иерусалима, чтобы не опоздать на собрание. В других случаях мы предположили бы, что существует религиозный закон, согласно которому «Тот, кто участвует в религиозных церемониях, не должен прикасаться к человеческому телу за двадцать четыре часа до церемонии». И время от времени мы начинаем задаваться вопросом, не собирались ли они отправиться в Иерусалим или в Иерихон, а скорее для того, чтобы организовать «Ассоциацию благоустройства дорог в Иерихоне». Это возможность. Возможно, они считали, что лучше решать проблему, исходя из причинно-следственной связи, чем увязнуть в индивидуальных усилиях.

Но я собираюсь рассказать вам то, что подсказывает мне мое воображение. Возможно, эти люди боялись. Видите ли, дорога на Иерихон — опасная дорога. Я помню, когда миссис Кинг и я впервые были в Иерусалиме. Мы арендовали машину и поехали из Иерусалима в Иерихон. И как только мы выехали на эту дорогу, я сказал жене: «Я понимаю, почему Иисус использовал это как декорации для своей притчи». Это извилистая, извилистая дорога. Это очень удобно для засады. Вы начинаете в Иерусалиме, который находится примерно в 1200 милях или, скорее, в 1200 футах над уровнем моря. И к тому времени, как вы доберетесь до Иерихона, пятнадцать или двадцать минут спустя, вы окажетесь примерно на 2200 футов ниже уровня моря. Это опасная дорога. Во времена Иисуса он стал известен как «Кровавый перевал». И вы знаете, возможно, священник и левит посмотрели на того человека на земле и подумали, не разбойники ли еще поблизости. Или, возможно, они чувствовали, что человек на земле просто притворялся. И он вел себя так, как будто его ограбили и обидели, чтобы захватить их там, заманить их туда для быстрого и легкого захвата. Итак, первый вопрос, который задал левит, был: «Если я остановлюсь, чтобы помочь этому человеку, что со мной будет?» Но тут пришел добрый самаритянин. И перевернул вопрос: «Если я не перестану помогать этому человеку, что с ним будет?»

Этот вопрос перед вами сегодня вечером. Не «Если я перестану помогать санитарным работникам, что будет со всеми часами, которые я обычно провожу в своем офисе каждый день и каждую неделю в качестве пастора?» Вопрос не в том, «Если я перестану помогать этому нуждающемуся человеку, что со мной будет?» «Если я не перестану помогать сантехникам, что с ними будет?» Вот в чем вопрос.

Давайте встанем сегодня вечером с большей готовностью. Давайте стоять с большей решимостью. И давайте двигаться дальше в эти могущественные дни, в эти дни испытаний, чтобы сделать Америку такой, какой она должна быть. У нас есть возможность сделать Америку лучшей нацией. И я хочу еще раз поблагодарить Бога за то, что он позволил мне быть здесь с вами.

Знаете, несколько лет назад я был в Нью-Йорке и давал автограф на первой написанной мной книге. И пока они сидели и раздавали автографы, подошла сумасшедшая негритянка. Единственный вопрос, который я услышал от нее, был: «Вы Мартин Лютер Кинг?»

Я смотрел вниз и писал, и сказал да. А в следующую минуту я почувствовала, как что-то бьется мне в грудь. Прежде чем я осознал это, эта сумасшедшая женщина ударила меня ножом. Меня срочно доставили в Гарлемскую больницу. Был темный субботний полдень. И это лезвие прошло, и рентген показал, что кончик лезвия был на краю моей аорты, главной артерии. И как только он будет проколот, вы утонете в собственной крови — это ваш конец.

На следующее утро в «Нью-Йорк Таймс» появилось сообщение, что если бы я чихнул, то умер бы. Ну, примерно через четыре дня мне разрешили, после операции, после вскрытия грудной клетки и извлечения лезвия, передвигаться в инвалидной коляске по больнице. Они позволили мне прочитать часть приходящей почты, и со всех штатов и со всего мира приходили добрые письма. Я прочитал несколько, но одно из них я никогда не забуду. Я получил письмо от президента и вице-президента. Я забыл, что было в тех телеграммах. Я получил визит и письмо от губернатора Нью-Йорка, но я забыл, что было в письме. Но было еще одно письмо, которое пришло от маленькой девочки, молодой девушки, ученицы средней школы Уайт-Плейнс. И я посмотрел на это письмо, и я никогда его не забуду. Там было просто сказано: «Дорогой доктор Кинг, я учусь в девятом классе средней школы Уайт-Плейнс». Она сказала: «Хотя это не имеет значения, я хотела бы упомянуть, что я белая девушка. Я прочитала в газете о вашем несчастье и о ваших страданиях. И я прочитала, что если бы вы чихнули, вы бы умерли. И я просто пишу вам, чтобы сказать, что я так счастлив, что вы не чихнули».

И я хочу сказать сегодня вечером, я хочу сказать, что я счастлив, что не чихнул. Потому что, если бы я чихнул, меня бы здесь не было в 1960 году, когда студенты со всего Юга начали сидеть за обеденными столами. И я знал, что пока они сидели, они действительно отстаивали лучшее в американской мечте. И вернуть всю нацию к тем великим колодцам демократии, которые были глубоко вырыты отцами-основателями в Декларации независимости и Конституции. Если бы я чихнул, меня бы не было в 1962 года, когда негры в Олбани, штат Джорджия, решили выпрямить спину. И всякий раз, когда мужчины и женщины выпрямляют спину, они куда-то идут, потому что мужчина не может ездить на вашей спине, если она не согнута. Если бы я чихнул, меня бы не было здесь в 1963 году, когда чернокожие Бирмингема, штат Алабама, пробудили совесть этой нации и привели к принятию Билля о гражданских правах. Если бы я чихнул, у меня не было бы возможности позже в том же году, в августе, попытаться рассказать Америке о сне, который мне приснился. Если бы я чихнул, я бы не был в Сельме, штат Алабама, в Мемфисе, чтобы увидеть, как общество сплачивается вокруг тех братьев и сестер, которые страдают. Я так счастлив, что не чихнул.

А мне говорили, теперь это не имеет значения. На самом деле неважно, что происходит сейчас. Я вылетел из Атланты этим утром, и, когда мы садились в самолет, нас было шестеро, пилот сказал по системе громкой связи: «Приносим извинения за задержку, но у нас в самолете доктор Мартин Лютер Кинг. И чтобы убедиться, что все сумки проверены, и чтобы быть уверенным, что с самолетом все в порядке, мы должны были все тщательно проверить. И мы охраняли и охраняли самолет всю ночь».

А потом я попал в Мемфис.