Вторая отечественная война: Вторая Отечественная

Содержание

Вторая Отечественная – Русская истина

Первая мировая война – спустя сто лет – трудно входит в культурную память России. Вместе с тем возникает вопрос, насколько наши представления об этой войне имеют отношение к событиям 1914–1918 годов, переживавшимся их непосредственными участниками. Как заметил Вальтер Беньямин, история – это предмет конструирования. Однако это конструирование протекает не в безвоздушном или вневременном пространстве, а в конкретном месте, наполненном настоящим. В случае каждой новой конструкции это настоящее всякий раз иное, так что и ее результат будет отличен от предыдущего. Так, в Германии больше не занимаются опровержением тезиса о германской ответственности за развязывание войны, не говоря уже об оправдании поражения с помощью так называемой легенды об «ударе ножом в спину» в ноябре 1918 года. После второй проигранной войны в Федеративной Республике начала формироваться так называемая «культура поражения» (Вольфганг Шифельбуш). Для нынешних французов Верден – уже не столько воплощение патриотизма и жизнестойкости grande nation, cколько символ примирения. И все же место, занимаемое «La Grande Guerre» или «The Great War» в исторической памяти соответственно Франции и Англии, несопоставимо с тем маргинальным положением, которое вплоть до 1990-х гг. отводилось Первой мировой войне в той же Германии, занятой «переработкой» своей нацистской истории и подавленной ужасами холокоста.

О России даже нельзя сказать, что память о Первой мировой войне была вытеснена памятью о победе советского народа над фашизмом в мае 1945 года. Октябрьский переворот 1917 года, фактически положивший конец участию России в изматывающем противостоянии Центральных держав и Антанты, не только не способствовал формированию национальной культуры памяти об этом великом и трагическом событии русской истории, но и прямо отрицал его в интернационалистском и классовом духе. Народ не увидел обетованного мира, так как с приходом большевиков к власти началась жесточайшая гражданская война, ставшая прологом к веку «европейской гражданской войны» (Э. Нольте). В.И. Ульянов (Ленин) назвал мировую войну «первой империалистской бойней» и низвел ее до всего лишь «одного из эпизодов падения мировой буржуазии». Дальнейшая большевистская пропаганда в общем и целом никогда не отходила от этой линии, делая почти 8.000.000 убитых, раненых и пленных из 15.000.000 мобилизованных русских солдат бессмысленными жертвами «политики русского царизма».

В советской и постсоветской историографии и мемориальной культуре безраздельно господствует Великая Отечественная война, самая кровопролитная за всю историю России. Но именно в этом отношении – в отношении к Отечественной войне 1812 года, война 1914–1918 гг. неоспоримо претендует на первенство. Более того, можно утверждать, что она в очень существенной части, хотя и неприметным образом, смоделировала хорошо знакомую нам патриотическую риторику Великой Отечественной войны. Войну 1941–1945 гг. стали называть Великой Отечественной уже в первые часы (сначала как образное выражение; в терминологическом значении это сочетание закрепилось позже). Статья в газете «Правда» от 23 июня 1941 года называлась «Великая Отечественная война советского народа». Однако уже в 1914 году, как отмечает «Словарь современных цитат» К.В. Душенко, «Второй отечественной», «Великой всемирной отечественной» и «Великой отечественной» называли войну России с Германским рейхом и Австро-Венгрией.

«Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами» – так звучала заключительная фраза обращения к советскому народу, которое заместитель Председателя Совета народных комиссаров СССР В.М. Молотов зачитал в 12 часов дня 22 июня 1941 года. Текст обращения Молотова был согласован со Сталиным. Этот призыв с некоторыми вариациями, а также по частям неоднократно повторялся в печатных изданиях и устных обращениях вплоть до конца войны. Его повторил и глава советского государства в своем первом выступлении по радио 3 июля 1941 года: «…все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии… видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить»[1].

Эти слова, вероятно, глубоко врезались в память Молотова (Скрябина), который летом 1914 года работал членом редколлегии первой легальной большевистской газеты «Правда» и должен был присутствовать на чрезвычайной сессии Государственной думы 26 июля 1914 года. Фраза «Наше дело – правое дело» прозвучала в речи руководителя кадетской фракции П.Н. Милюкова, который выразил мнение всего российского общества, сделав следующее заявление: «Мы боремся за освобождение Родины от иноземного нашествия, за освобождение Европы и славянства от германской гегемонии, за освобождение всего мира от невыносимой тяжести все увеличивающихся вооружений… В этой борьбе мы едины; мы не ставим условий, мы ничего не требуем».

В этих словах лидер думской оппозиции откликнулся на призыв Николая II к гражданскому миру, включенный в Высочайший манифест от 20 июля 1914 года ст.ст. («В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри»). Высочайший манифест также называл задачи России в предстоявшей войне, которые уже очень скоро должны были стать большой темой всей русской публицистики: «Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования… Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ея среди Великих держав». Впервые же слова о правом деле прозвучали и во втором обращении российского монарха к подданным 26 июля: «Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие, но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело».

Идея народной войны, к которой охотно прибегали и другие воюющие государства, также прочно закрепилась в общественном дискурсе. Охваченные «духовной мобилизацией» русские интеллектуалы – от «путейцев» до «логосовцев» – пытались осмыслить новый характер разразившейся войны. В отличие от предыдущих войн, которые велись профессиональными армиями с ограниченными резервами, первое крупное столкновение индустриальных держав предполагало мобилизацию на основе принципа всеобщей воинской повинности. Друг с другом боролись уже не армии сословного образца, а целые народы, целые культуры, целые миры. Этот новый характер мировой войны хорошо ухватил Н.А. Бердяев в статье 1915 г. «Современная война и нация»: «Нынешняя война глубоко отличается от прежних войн… Нынешняя европейская война показала, что войны также демократизируются, становятся общественными и народными, как и вся жизнь… Война есть борьба вооруженных во всех отношениях народов, которые мобилизуют все свои силы. Огромное значение имеют промышленность страны, ее техника, ее наука, общий ее дух. Победит сила всего народа, мощь всей страны, как материальная, так и духовная»[2].

Из этого духа «тотальной мобилизации» (Э. Юнгер), стирающей все границы между фронтом и тылом, родился и знаменитый лозунг «все для войны, все для победы»[3]. В той же статье Бердяев писал: «Объединяющий и созидательный опыт, который порождает война… Объединение всего русского общества и народа должно идти с двух сторон, быть обоюдным, оно предполагает жертвоспособность всех лагерей. Лозунг „все для войны, для победы“ предполагает свободу активности, свободу организации для всех народных сил… А страна, в которой война не будет национальной, не будет напряжением всех народных сил, рискует быть побежденной. Победить может лишь свободный и вооруженный народ. И всякий патриотический подъем народной энергии есть вместе с тем и самоосвобождение народа. Речь идет, конечно, не о народе в социально-классовом смысле слова, а о народе-нации»[4]. Статья заканчивалась на высокой патриотической ноте: «Великая страна, великий народ – непобедимы»[5].

Народную войну нельзя было выиграть без «священного единения». В.В. Розанов был одним из немногих, кто узнал о начале войны вечером 19 июля: «Напор германских племен на славянские – завершился: Германская империя объявила войну Русской империи. Исполин пошел на исполина. За нашей спиной – все славянство, которое мы защищаем грудью. Пруссия ведет за собой всех немцев – и ведет их к разгрому не одной России, но всего славянства. Это – не простая война; не политическая война. Это борьба двух миров между собой.

Да не будет малодушного между нами. Сейчас одна мысль: об единстве, крепости духа, твердом стоянии перед врагом. Будем все как один человек, будем как в войну 12-го года. Это – вторая „отечественная“ война, это – защита самых основ нашего отечества.…

Мужайся, русский народ! В великий час ты стоишь грудью за весь сонм славянских народов, – измученных, задавленных и частью стертых с лица земли тевтонским натиском, который длится уже века. Если бы была прорвана теперь „русская плотина“, немецкие воды смыли бы только что освобожденные русскою кровью народы Балканского полуострова…Да пошлет Бог свое благословение на нашего Государя и на нашу Родину в ее великом и правом деле!»[6].

Для русских интеллектуалов Вторая Отечественная была прежде всего войной с германским национализмом вильгельмовского извода, прусским милитаризмом, культом силы и поклонением материальным ценностям. Вот как клеймил германизм талантливый писатель и публицист С.Н. Дурылин, секретарь Московского религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева: «Происходит какое-то общегерманское объединение в зле всех – профессора Гарнака и императора Вильгельма, прусского вахмистра и писателя Гауптмана: все начинают мыслить по-одинаковому, чувствовать по-одинаковому, так что не отличишь, где кончается профессор и начинается вахмистр… Культурный облик и отвратительный испод варвара – вот образ современной Германии»[7]. В.Ф. Эрн обличал пагубный союз Канта и Круппа, а Е.Н. Трубецкой ополчался под знаменем «всечеловечности» на борьбу с самим Фафниром, могущественным драконом из саги о кольце Нибелунгов, в котором русскому князю виделось утверждение национальной исключительности. Победа в этой войне должна была стать одновременно и победой над «немцем в самом себе». Многие верили в том, что «новая отечественная война освободит нас от чужеземного нашествия внешнего и внутреннего и поможет нам выявить наш чистый дух»[8]. 18 августа (1 сентября) 1914 г. состоялось переименование Санкт-Петербурга в Петроград. «Мы легли спать в Петербурге, а проснулись в Петрограде!.. Кончился петербургский период нашей истории с его немецким оттенком… Ура, господа!..» – гласила передовица либеральных «Биржевых ведомостей» на следующий день.

В 1914 году время славянофильствовало. То, что звучало в патриотических речах с трибун Госдумы и со страниц литературно-политических и общественных печатных изданий, переводили на лубочный язык Казимир Малевич и Владимир Маяковский, создатели прообраза советского агитационного плаката. А Владислав Ходасевич уже в августе месяцев составил сборник «Война в русской лирике» (М.: Издательство «Польза», 1915), который открывался стихами «Певца во стане русских воинов» и на две трети складывался из произведений Языкова, Дельвига, Давыдова, Батюшкова, Пушкина и Лермонтова. Обращение к Отечественной войне 1812 года в патриотической кампании 1914-го было отнюдь не случайным. Оно отвечало необходимости не только переосмыслить отношение Востока и Запада, но и заново сформулировать вопросы национального самосознания, найти основу для коллективного социального действия и межгрупповой солидарности. Ведь, по словам А.С. Глинки (Волжского), в Отечественную войну 1812 года в России совершилось чудо «тайнозрения, сокрытого видения себя, глуби своей, сути внутри»[9]. «Гроза двенадцатого года» не только завершилась победой русского оружия над «самовластительным злодеем», а значит, исполнила провиденческую миссию России, но и помогла русской дворянской элите увидеть нацию как «сообщество всех русских людей вне зависимости от сословной принадлежности»[10].

Лучшие представители российского общества демонстрировали ясное понимание войны как «общего дела». Молодой философ Эрн обращал к гражданам честные и правильные слова: «Не будучи сами активны и „решительны“, мы изолируем армию и тем ослабляем ее в борьбе, из которой она может выйти победительницей лишь после величайших испытаний»[11]. Однако в 1914 году Российская империя втягивалась в грандиознейшую борьбу, акты которой должны были протекать в крайне сложных условиях современности, и здесь призывов к народу делать дело, «возложенное на него Провидением», было недостаточно. Патриотическая кампания 1914 года, стилизовавшая «войну масс и машин» под Отечественную войну 1812 года, как будто не замечала того факта, что Русская Армия даже в результате реформ, вызванных тяжелым поражением в вооруженном конфликте с Японией, так и не сумела уйти от устаревшего принципа ведения войны «постоянной армией» и решить насущные вопросы организации современного «вооруженного народа» и соответствующего тылового обеспечения. Россия вступила в войну с дефрагментированным обществом, представленным враждующими сословиями и партиями, в ее армии продолжало процветать деление на «белую кость» и «пушечное мясо», среди образованного класса было распространено «амбюскирование», а патриотизм малообразованной солдатской массы не выходил за пределы обрядовой формулы «За Веру, Царя и Отечество!». Через три года кровавых усилий победить, после того, как революция опрокинула установленный государственный порядок, после того, как началось общее государственное разложение, не желавшие драться солдаты говорили на митингах 1917 года: «Мы вятские, тульские, пермские, до нас немец не дойдет…». К тому времени их «политический обряд» был полностью разрушен. Несомненно, здесь лежит гораздо более глубокая причина «вытеснения» Второй Отечественной из национальной исторической памяти в стране, которая так и не стала нацией.

Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны активно «ресемантизировала» дореволюционный историко-политический словарь, но при этом удивительным образом не вышла за рамки стиля «народной и священной» войны, заданного патриотическим подъемом 1914 года. Кроме того, она была не в силах преодолеть живой опыт, сохранившийся в поколении участников «империалистической войны». Многие солдаты «явочным порядком» надевали георгиевские кресты («Егориев»), вызывая уважение однополчан, а на официальном уровне «вдруг» оказались востребованы славные боевые традиции русского воинства – от Александра Невского до Ушакова, Суворова и Кутузова. В обществе даже возникло движение за приравнивание б. («бывших») георгиевских кавалеров, награжденных орденом за боевые подвиги, «совершенные во время прошлой войны с проклятой Германией», к кавалерам советского ордена Славы (статут последнего почти полностью соответствовал статуту царского ордена Св. Георгия и даже цвета их орденских лент и их рисунок были одинаковы). 24 апреля 1944 г. появился проект такого постановления СНК СССР, которым предполагалось «воздать должное уважение героям, громившим немецких империалистов в войну 1914–1917 гг.». Правда, этот проект так и не превратился в реальное постановление…

В герменевтической ситуации «здесь и сейчас» прошлое открывается всякий раз в новой перспективе. Историческое предание продолжает существовать в модусе прерываний и возвращений. Наше нынешнее обращение ко Второй Отечественной равно невозможно вне опыта Великой Отечественной войны и вне общеевропейской культуры памяти о «первокатастрофе XX столетия».

[1] Лозунг получил вторую жизнь в 1945 году при учреждении медалей «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Надпись вокруг погрудного изображения Сталина гласила: «Наше дело правое – Мы победили».

[2] Бердяев Н.А. Футуризм на войне. Публицистика времен Первой мировой войны. М., 2004. С. 85

[3] Коммунистическая партия СССР также взяла этот лозунг на вооружение в самом начале Великой Отечественной войны. В измененном виде («Все для фронта! Все для победы!») он впервые упоминается в директиве Совета народных комиссаров СССР от 29 июня 1941 года. Публично провозглашен И.В. Сталиным 3 июля 1941 года в ходе выступления по радио.

[4] Там же. С. 88.

[5] Там же. С. 89.

[6] Розанов В.В. Война 1914 года и русское возрождение // Розанов В.В. Последние листья. М., 2000. С. 256–257.

[7] Дурылин С.Н. Лик России. Великая война и русское призвание. М., 1916. С. 19.

[8] Бердяев Н.А. Современная Германия // Бердяев Н.А. Футуризм на войне. С. 32.

[9] Волжский А. Святая Русь и русское призвание. М., 1915. С. 8

[10] См.: Сергеев С.М. Русский национализм и войны императорской России – http://www.apn.ru/publications/article32041.htm

[11] Эрн В.Ф. Меч и крест. Общее дело // Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. С. 346.

«Вторая Отечественная»: общественные настроения в уральских губерниях в начальный период Первой мировой войны | Поршнева

Беркевич А. Б. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914 г. // Ист. зап. 1947. Т. 23. С. 343. [Berkevich A. B. Krest’yanstvo i vseobshhaya mobilizaciya v iyule 1914 g. // Ist. zap. 1947. T. 23. S. 343.]

Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского Охранного Отделения. М., 1990. 335 с. [Bol’sheviki. Dokumenty po istorii bol’shevizma s 1903 po 1916 god byvshego Moskovskogo Oxrannogo Otdeleniya. M., 1990. 335 s.]

Вятская речь. 1915. [Vyatskaya rech’. 1915.]

ГАКО. Ф. 714 Оп. 1 Д. 1581. [GAKO. F. 714 Op. 1 D. 1581.]

ГАПК Ф. 65 Оп. 1. [GAPK F. 65 Op. 1.]

ГАРФ. Ф. 102. 4-е Делопроизводство. Оп. 123. 1914 г. [GARF. F. 102. 4-e Deloproizvodstvo. Op. 123. 1914 g.]

ГАРФ. Ф. 102 ДП. 4-е Делопроизводство. Оп. 124. 1915 г. Д. 81, 108. [GARF. F. 102 DP. 4-e Deloproizvodstvo. Op. 124. 1915 g. D. 81, 108.]

Зауральский край. 1914. [Zaural’skij kraj. 1914.]

Казакова-Апкаримова Е. Ю. Гражданские инициативы городского населения Урала в начальный период Первой мировой войны // Изв. Урал. гос. эконом. ун-та. 2014. № 1 (51). С. 9298. [Kazakova-Apkarimova E. Yu. Grazhdanskie iniciativy gorodskogo naseleniya Urala v nachal’nyj period Pervoj mirovoj vojny // Izv. Ural. gos. e’konom. un-ta. 2014. № 1 (51). S. 9298.]

Колоницкий Б. И. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М., 2010. 664 с. [Kolonickij B. I. «Tragicheskaya e’rotika»: Obrazy imperatorskoj sem’i v gody Pervoj mirovoj vojny. M., 2010. 664 s.]

Оренбургская газета. 1914. [Orenburgskaya gazeta. 1914.]

Оренбургская жизнь. 1914. Orenburgskaya zhizn’. 1914.

Оренбургская жизнь. 1915. Orenburgskaya zhizn’. 1915.

Очерки истории коммунистических организаций Урала : в 2 т. Свердловск, 1971, 1974. Т. 1. Ocherki istorii kommunisticheskix organizacij Urala : v 2 t. Sverdlovsk, 1971, 1974. T. 1.

Пермские ведомости. 1914. Permskie vedomosti. 1914.

Палеолог М. С. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. 241 с. Paleolog M. S. Carskaya Rossiya vo vremya mirovoj vojny. M., 1991. 241 s.

Письмо-разъяснение Г. В. Плеханова // Памятники агитационной литературы РСДРП. Т. VI (1914–1917). Период войны. Вып. I. Прокламации 1914 г. М. ; П., 1923. С. 28–29. Pis’mo-raz»yasnenie G. V. Plexanova // Pamyatniki agitacionnoj literatury RSDRP. T. VI (1914–1917). Period vojny. Vyp. I. Proklamacii 1914 g. M. ; P., 1923. S. 28–29.

Плеханов Г. В. О войне. Пг., 1917. 108 с. Plexanov G. V. O vojne. Pg., 1917. 108 s.

Попов Н. Н. Выступления рабочих и крестьян на Урале во время июльской мобилизации 1914 года // Рабочие Урала в период капитализма (1861–1917 годы) : сб. науч. тр. / УрГУ. Свердловск, 1985. С. 115–125. Popov N. N. Vystupleniya rabochix i krest’yan na Urale vo vremya iyul’skoj mobilizacii 1914 goda // Rabochie Urala v period kapitalizma (1861–1917 gody) : sb. nauch. tr. / UrGU. Sverdlovsk, 1985. S. 115–125.

Поршнева О. С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2004. 368 с. Porshneva O. S. Krest’yane, rabochie i soldaty Rossii nakanune i v gody Pervoj mirovoj vojny. M., 2004. 368 s.

Пролетарская революция в Оренбурге 1917 г.: к 10-летию Октябрьской революции. Воспоминания участников на вечерах Истпарта. Вып. I. Изд. Истпартотдела Губкома ВКП(б), 1927. 82 с. Proletarskaya revolyuciya v Orenburge 1917 g.: k 10-letiyu Oktyabr’skoj revolyucii. Vospominaniya uchastnikov na vecherax Istparta. Vyp. I. Izd. Istpartotdela Gubkoma VKP(b), 1927. 82 s.

РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 6; Ф. 1720. Оп. 7. Д. 210; Ф. 1720. Оп. 11. Д. 2. RGVIA. F. 369. Op. 9. D. 6; F. 1720. Op. 7. D. 210; F. 1720. Op. 11. D. 2.

Родзянко М. В. Крушение империи и Государственная Дума и Февральская 1917 года революция. М., 2002. 368 с. Rodzyanko M. V. Krushenie imperii i Gosudarstvennaya Duma i Fevral’skaya 1917 goda revolyuciya. M., 2002. 368 s.

Россия в мировой войне 1914–1918 гг. (в цифрах). М., 1925. 103 с. Rossiya v mirovoj vojne 1914–1918 gg. (v cifrax). M., 1925. 103 s.

Северное слово. 1914. Severnoe slovo. 1914.

Уральская жизнь. 1914. Ural’skaya zhizn’. 1914.

Уральская жизнь. 1915. Ural’skaya zhizn’. 1915.

Уфимская жизнь. 1915. Ufimskaya zhizn’. 1915.

Урибес Э. С. Современная французская историография Первой мировой войны (методология и проблематика) // Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории. М., 1994. С. 3345. Uribes E’. S. Sovremennaya francuzskaya istoriografiya Pervoj mirovoj vojny (metodologiya i problematika) // Pervaya mirovaya vojna: diskussionnye problemy istorii. M., 1994. S. 3345.

Ферстер С. Тотальная война. Концептуальные размышления к историческому анализу структур эпохи 18611945 гг. // Опыт мировых войн в истории России. Челябинск, 2007. С. 12–27. Ferster S. Total’naya vojna. Konceptual’nye razmyshleniya k istoricheskomu analizu struktur e’poxi 18611945 gg. // Opyt mirovyx vojn v istorii Rossii. Chelyabinsk, 2007. S. 12–27.

Царские слова к русскому народу. Высочайшие манифесты об объявлении войны с Германией и Австро-Венгрией. Пг., 1914. 1 с. Carskie slova k russkomu narodu. Vysochajshie manifesty ob ob»yavlenii vojny s Germaniej i Avstro-Vengriej. Pg., 1914. 1 s.

ЦГАООРБ. Ф. 1832. Оп. 3. Д. 128. CGAOORB. F. 1832. Op. 3. D. 128.

ЦДНИКО. Ф. 45. Оп. 1. Д. 88. CDNIKO. F. 45. Op. 1. D. 88.

Украина и Россия используют образы Второй мировой войны, чтобы укрепить свой имидж военного времени

Российский и украинский президенты имеют долгую историю участия в дискурсивных поединках. Однако то, что когда-то считалось троллингом, теперь превратилось в серьезную битву за наследие Второй мировой войны, конфликта, в котором погибло около 7 миллионов украинцев и 14 миллионов россиян, и чье риторическое и символическое присутствие сегодня кажется неизбежным. В разгар ужасающей новой войны Россия и Украина соревнуются за то, кому принадлежит наследие Второй мировой войны: для России память о «Великой Отечественной войне», как ее называют русские, служит оправданием ее агрессии в Украине; для Украины — способы противостоять оккупантам и создавать новые, объединяющие национальные мифы.

Аналогии, проведенные режимом президента России Владимира Путина между нынешним конфликтом и Второй мировой войной, далеко не тонкие. В речи 24 февраля, в которой он фактически объявил войну, Путин предположил, что Запад вторгается на границы России, создавая «фундаментальные угрозы» по аналогии с Германией в 1941 году. Он изобразил Россию как защитника угнетенных меньшинств, как Советский Союз защищал евреев и славян в 1941 году. Он заявил, что Советский Союз, как и Россия сейчас, сделал все возможное, чтобы избежать войны в 1941. Война, утверждал он, стала неизбежной только тогда, как и сегодня, из-за неизбежной и экзистенциальной «нацистской» угрозы.

Путинский режим потратил более 20 лет на возрождение и усиление «культа Великой Отечественной войны», изображающего Россию как белого рыцаря человечества 1940-х годов. Нерусские меньшинства, в том числе несколько миллионов украинцев, которые служили, в значительной степени остаются за бортом этой истории. Представление о безупречно чистой Красной Армии было распространено благодаря обширным образовательным, гражданским и культурным инициативам. Упоминания о зверствах военного времени, таких как резня польских интеллектуалов и офицеров в Катынском лесу, изнасилования мирных жителей солдатами Красной Армии и стратегическая некомпетентность, приведшая к ненужным смертям, фактически криминализированы. Центральное место в этом культе занимает утверждение о том, что Россия, и только Россия, может претендовать на право собственности на исторический термин «антифашизм», в то время как декадентский Запад допускает беспрепятственный рост неонацистских фракций на Украине (и даже несмотря на то, что Россия поддерживает крайне правые группы по всей Европе).

Президенты России и Украины имеют долгую историю дискурсивных поединков. Однако то, что когда-то считалось троллингом, теперь превратилось в серьезную битву за наследие Второй мировой войны, конфликта, в котором погибло около 7 миллионов украинцев и 14 миллионов россиян, и чье риторическое и символическое присутствие сегодня кажется неизбежным. В разгар ужасающей новой войны Россия и Украина соревнуются за то, кому принадлежит наследие Второй мировой войны: для России память о «Великой Отечественной войне», как ее называют русские, служит оправданием ее агрессии в Украине; для Украины — способы противостоять оккупантам и создавать новые, объединяющие национальные мифы.

Пропагандистская кампания, начатая в поддержку войны России на Украине, создала множество визуальных и риторических связей между Второй мировой войной и настоящим. Печально известная теперь кампания «Z» опирается на отличительные черно-оранжевые полосы георгиевской ленты (своего рода русский эквивалент английского памятного мака, который часто носят во время празднования Дня Победы). Патриотические деятели распространяют в социальных сетях изображения текущего конфликта, совмещенные с изображениями времен Второй мировой войны. Видео изображает Запад и украинцев неонацистами, которые уничтожат невинных людей и всю память о самой Второй мировой войне. Кремль использует все образы и язык военного времени, имеющиеся в его распоряжении, чтобы предположить не только то, что война имеет параллели с прошлым, но и то, что это почти буквальное воссоздание войны, в которой русский героизм столкнулся с нацистским варварством. Тем временем Путин все чаще упоминается в сообщениях СМИ как «верховный главнокомандующий» российских войск, по его словам, это прозвище, которое было дано Иосифу Сталину во время Второй мировой войны, но с тех пор не использовалось таким образом для политических деятелей.

Если интеграция прошлого и настоящего на российской стороне кажется простой — государство захватило и гиперболизировало язык и образы советской эпохи — то украинский опыт памяти гораздо более нюансирован.

Некоторые части Украины предприняли существенные шаги, чтобы освободиться от мифа о войне, в которой доминирует Россия, с момента обретения независимости в 1991 году. Улицы были переименованы, коммунистические флаги запрещены, а памятники снесены. Законопроект 2015 года, принятый украинским парламентом, объявил вне закона длинный список пропаганды советских времен. Монументальная память советских времен о Второй мировой войне, которую вела Красная Армия и возглавляла Россия, должна была исчезнуть из поля зрения общественности.

Тем не менее, визуальные символы и риторические фигуры, связанные с войной, оказались в Украине живучими. Памятники Второй мировой войны были исключены из списка объектов, подлежащих чистке на 2015 год. Попытки сосредоточить дискурс памяти о войне на либеральных, европоцентристских нарративах — риторике «больше никогда», сожаления и травмы — не увенчались успехом. Большая часть разговоров о войне оставалась упрощенной и националистической. До сих пор не утихают споры о статусе Степана Бандеры, националиста, который сотрудничал с Германией, чтобы противостоять Сталину. Во Львове, на западе Украины, например, местная культура памяти сосредоточена на либеральных дискурсах, бандеровских воспоминаниях и вызовах героям советской эпохи. Эта микрокультура заменила монологическую память советской эпохи на весьма конкретную, редуктивную память, созданную самим городом.

Память о Второй мировой войне занимает амбивалентное пространство в постсоветском украинском сознании: это что-то разделяющее, что-то имперское, что-то забытое, но при этом всегда присутствующее, существенное, эссенциальное.

В условиях нынешней войны и, несмотря на сложности отношений Украины с ее военным прошлым, воспоминания о Второй мировой войне занимают важное место в украинском дискурсе. Аллюзии на войну возникают повсеместно, как в преднамеренной, так и в стихийной форме, и используются как официальными деятелями, так и рядовыми гражданами. Однако в то время как использование путинским режимом аналогий со Второй мировой войной сегодня носит риторический, визуальный и часто монументальный характер, Украина использует в основном риторический и часто изменчивый подход, тем самым обходя противоречивые значения образов советской эпохи прошлого. Следовательно, украинцы могут использовать множество знакомых историй и мотивов Второй мировой войны, чтобы вступить в дискурсивную битву с Россией.

Риторика простых украинцев на войне в основном функционирует как средство обработки травмирующих событий или выражения символического сопротивления. О прежней позиции свидетельствует комментарий 83-летней Ярославы Филоненко, оставшейся без крова из-за войны: «Мы пережили Вторую мировую войну; мы переживем это». Филоненко использует сравнение с прошлым — действительно, потенциально самый трагический момент, который у нее есть в качестве ссылки, — чтобы сориентироваться в сегодняшнем конфликте. Таким образом, она намечает определенное будущее и путь к выживанию во времена хаоса.

В другом месте молодые украинцы участвуют в актах риторического неповиновения, присваивая и возвращая советское, то есть руссоцентричное, наследие Второй мировой войны. Например, киевляне якобы шутили, что монумент «Родина-мать» советских времен (открытый ко Дню Победы в 1981 году), возвышающийся над горизонтом города, был построен лицом к России, чтобы защитить город от московских захватчиков. Ироничная инверсия того, что кажется монолитным представлением о Второй мировой войне — конструкция советской эпохи с негибким значением — становится способом сопротивления российскому вторжению. Даже для тех, кто непосредственно не участвовал в войне, ее замещающая память по-прежнему является отправной точкой для участия в нынешнем конфликте.

Тем временем на высших уровнях украинского правительства память о войне используется для поощрения сопротивления путем создания новых объединений. В то время как опыт войны всегда фрагментирует идентичности и нарративы, память о войне обычно создает единство. Подумайте, например, о центральной роли мифического «блиц-духа» в высокомерных британских представлениях о независимости и единстве за последние 80 лет. В советских, российских и украинских нарративах о Второй мировой войне период немецкого вторжения описывается как время исключительного единства, когда вне зависимости от того, на чьей стороне была та или иная группа, члены этой группы объединялись в противостоянии большее зло — Сталин, Адольф Гитлер или оба.

Президент Владимир Зеленский и другие украинские лидеры воспользовались этой историей, чтобы призвать свое население к стойкости и побудить западную аудиторию оказать поддержку украинским военным усилиям. Например, в видеообращении от 2 марта Зеленский прямо призвал «евреев мира» «посмотреть, что происходит» в Украине. Зеленский ссылается на тот факт, что западные страны не спешили признать Холокост систематическим подходом к этнической чистке, а не серией отдельных инцидентов. Как еврей, он подразумевает, что история должна повториться в Украине. Затем Зеленский призвал евреев за пределами Украины «кричать об убийствах украинцев», вовлекая в конфликт зарубежных зрителей и читателей, возлагая на них моральный долг присоединиться к риторической войне Украины и тем самым повлиять на исход войны на поле боя.

В другом месте Зеленский неоднократно обвинял Запад в отказе от Украины. Один из ключевых советских мифов о Второй мировой войне, который часто повторяется в путинской России, заключается в том, что нация осталась один на один с вермахтом из-за отказа США вступить в войну и их последующего нежелания открывать второй фронт, чтобы отвлечь Гитлера от его Восточная кампания. Зеленский использует эти исторические аллюзии, чтобы бросить вызов заявлениям Путина о том, что он защитник меньшинств, использовать нарратив Второй мировой войны о том, что Советский Союз в одиночку сражался против фашистской угрозы, и занять риторическое пространство Второй мировой войны для себя. Таким образом, Зеленский ловко обращается к собственному населению, призывая его рассматривать себя как единое и преследуемое меньшинство и, таким образом, сплачиваться в борьбе, противостоит путинской пропаганде и возлагает моральное бремя на Запад, чтобы он пришел на помощь Украине.

Использование нарративов о Второй мировой войне украинским руководством было наиболее очевидным для русскоязычной аудитории, однако, в связи, установленной между сегодняшней битвой за Киев и битвой за Сталинград 1942 года. Под Сталинградом превосходящие по численности и вооружению советские силы невероятно сопротивлялись немецким войскам в течение нескольких месяцев, прежде чем одержать победу из пасти поражения. Битва занимает центральное место в путинском культе войны, где она превозносится как поворотный момент войны и наиболее важная демонстрация мужества и самопожертвования русского народа во время войны. В книгах, песнях и фильмах постоянно повторяются одни и те же фрагменты изречения советских времен о героизме, самопожертвовании и отваге, чтобы мифологизировать битву как время чудес, спасших Россию и мир от фашистской угрозы.

Однако украинские лидеры нанесли удар в самое сердце путинской собственности на Сталинград (в котором, разумеется, сражались тысячи украинских военнослужащих), присвоив себе этот привычный язык. 10 марта, когда российские войска группировались вокруг украинской столицы, мэр Киева Виталий Кличко обратился к сталинградскому языку, чтобы укрепить дух жителей: «Киев превратился в крепость… укрепляется каждая улица и каждый дом… город стоит , и он будет продолжать стоять ». Эти слова — привычные теги, применяемые к Сталинграду. Любой русскоязычный сразу определил бы их происхождение и значение.

Язык Кличко «Киев как Сталинград» адресован непосредственно украинцам. Им говорят, что Киев выстоит и что еще может быть одержана невероятная победа. Но такая формулировка также предназначена для того, чтобы отобрать у Путина мантию праведности и вручить ее защитникам Киева: Сталинград и наследие героизма во Второй мировой войне принадлежат Украине, а не России.

Историк Андрей Портнов утверждал, что захват, интерпретация и контроль над нарративами военного прошлого были ключевой чертой антисоветских движений Украины в XIX веке.80-е годы. Массовый общественный интерес к истории вращался вокруг «переоткрытия» табуированных событий советской эпохи, в частности Голодомора и сталинского террора, но распространялся и на обсуждение Второй мировой войны.

Здесь однобокие антисоветские нарративы давно осложнены неурядицами. Украинцы боролись с желанием героизировать солдат-мучеников и мирных жителей войны и учитывать роль антисоветских группировок, в частности групп, возглавляемых Бандерой. Результаты, остро отмечает Портнов, создали противоречивые и случайные воспоминания о прошлом. Однако крайне важно, что использование нарративов прошлого долгое время было ключевым методом сопротивления для украинцев, стремящихся бросить вызов доминированию Москвы в их культуре.

Как было в 1980-х, так и сегодня. Украинцы всех мастей активно используют воспоминания о Второй мировой войне для обработки, участия и формирования хода нынешнего конфликта. Однако это сопротивление, как и в 1980-х годах, имеет более глубокое значение в долгосрочной перспективе. Акт захвата, присвоения и переделывания легенд и языка — это акт создания нации.

Оглядываясь назад на эту войну, мы можем себе представить, что то, что осталось от независимой украинской нации, будет перерабатывать ее новые нарративы. Он возвысит одних героев и истории, отбросит других и найдет способы связать героев 21-го века с героями прошлого, создав новый национальный миф о единстве и преемственности перед лицом империалистической агрессии. Путинский культ Великой Отечественной войны призывает граждан жить и воссоздавать прошлое. Новые военные мифы Украины потянут ее, более сильную и имеющую более глубокие исторические корни, в будущее.

Музей Великой Отечественной войны

Центральный музей истории Великой Отечественной войны 1941-1945 годов был открыт 9 мая 1995 года к празднованию 50-летия Победы. Это крупнейший военно-исторический музей в Российской Федерации. Музей является центральным элементом мемориального комплекса «Парк Победы», в который входят многочисленные военные выставки под открытым небом, памятники и три мемориальных храма.

Центральный музей Великой Отечественной войны

Память и Скорбь

Вторая мировая война (известная в России как Великая Отечественная война) была самой кровопролитной войной, которую когда-либо пережила Россия. Погибло более 27 миллионов человек; вряд ли есть семья, которая не потеряла друга или родственника на войне. В музее хранятся книги памяти с именами всех россиян, с большим мужеством посвятивших себя защите Родины. Сегодня новая компьютерная поисковая система помогает посетителям легче находить информацию о солдатах.

Зал Памяти и Скорби

Зал Славы

В Зале Славы указаны имена 11 717 участников войны, удостоенных почетного звания «Герой Советского Союза». В центре зала установлена бронзовая скульптура «Солдат Победы». Приходите в зал в 11:00, 12:00, 13:00, 14:00, 15:00, 16:00, 17:00, 18:00, 19:00, чтобы стать свидетелем 11-минутного видеошоу. 3D-инсталляция «Дорога к Победе» рассказывает о ключевых событиях военных лет от начала до Парада Победы в Москве.

Зал Славы

История войны

В Зале Памяти расположены шесть диорам, изображающих крупнейшие сражения войны: «Контрнаступление советских войск под Москвой в декабре 1941 года»; «Соединение фронтов, Сталинград»; «Блокада Ленинграда»; «Битва на Курской дуге»; «Переправа через Днепр, 1943 год»; и «Штурм Берлина».

Блокада Ленинграда. Диорама

К 75-летию Великой Победы в музее открылась новая масштабная экспозиция под названием «Подвиг народа». Расположенная на площади 3 тысячи квадратных метров, она показывает, как жила воюющая страна вне фронта, освещает такие малоизвестные стороны войны, как эвакуация промышленности и людей, сопротивление и партизанское движение, большой вклад российских деятелей науки и культура. Инсталляция использует современные технологии и позволяет взаимодействовать с экранами и просматривать видеоматериалы.

Инсталляция «Подвиг народа»

В музее также есть историко-военная экспозиция «Путь к Победе». Он показывает историю войны от вторжения нацистов в СССР в 1941 году до окончания войны и победы в 1945 году.

Посетите музей

Восточный фронт, обязательно включите в свой маршрут музей Великой Отечественной войны. Вы можете посетить его самостоятельно, прогуливаясь по Парку Победы, или включить его в свои экскурсии по Москве.