Смысл жизни сократ: в чем философия предлагает поискать смысл жизни — Нож

Содержание

в чем философия предлагает поискать смысл жизни — Нож

Хотя смысл жизни — традиционный вопрос философии, исследовать его специально ученые стали только около полувека назад: тогда философия смысла жизни стала отдельным направлением. До этого философы пытались понять, что же такое счастье, нравственная жизнь, добро, справедливость и ответственность, искали определение понятиям «человек» и «бытие» и как бы между прочим отвечали на вопрос о смысле жизни. Почему этот вопрос всё время возникает снова и снова?

Люди — пока что единственные живые существа, способные на рефлексию и взгляд на самих себя со стороны. В отличие от котиков и хомячков мы в любой момент можем отвлечься от своих занятий и спросить себя, почему из множества дел мы выбрали именно это.

Такая способность не только может уберечь нас от выполнения ненужных дел, но и заставляет задумываться о глобальных вещах: почему мы вообще что-либо делаем, зачем живем? Рефлексия также помогает нам осознавать собственную смертность: понимание конечности жизни делает вопрос о ее смысле насущным. Особенно остро мы это чувствуем в кризисные моменты или, как сказали бы философы-экзистенциалисты, в «пограничных ситуациях»: например, когда переживаем смерть близких, узнаем про неизлечимую болезнь, попадаем в катастрофу или разводимся.

Как это обычно и бывает в философии, одного-единственного правильного ответа не существует, и разные философские школы предлагают свои варианты.

Учиться мудрости: жить как Сократ

Для древнегреческого философа Сократа (по крайней мере, если верить его ученику Платону) смыслом жизни является мудрость, познание и самопознание. Только они и способны сделать нас по-настоящему счастливыми, потому что учат нас не радоваться материальным вещам, а тому, как мы ими распоряжаемся. Какой смысл в деньгах, если они используются для войн и делают других несчастными? Какой смысл в золоте, если оно не приносит пользы ни нам, ни окружающим?

Сократ заметил, что даже самые хорошие вещи в руках глупого человека только сделают его более несчастным, ведь он не будет знать, как ими правильно распоряжаться.

Деньги он потеряет, здоровье разрушит, потому что не будет следить за собой, любовь упустит из-за придирок или завышенных ожиданий. Глупый человек обречен на несчастья, сколько бы он ни имел — так считал Сократ, а потому учил, что только в обретении мудрости и заключается наивысшая цель нашей жизни. Ведь умный, даже не имея ничего, найдет способы, как обернуть ситуацию в свою пользу.

«Поскольку мы все стремимся к счастью и, как оказалось, мы счастливы тогда, когда пользуемся вещами, причем пользуемся правильно, а правильность эту и благополучие дает нам знание, должно, по-видимому, всякому человеку изо всех сил стремиться стать как можно более мудрым».

— Сократ в диалоге Платона, «Евтидем»

Наслаждаться: жить моментом, как киренаики

С Сократом не соглашались его ученики, известные как школа киренаиков. Они считали, что познание субъективно — то есть истина у каждого своя, а потому мудрости учиться не надо, а лучше объявить различные радости (включая и простые телесные удовольствия вроде еды и секса) смыслом жизни.

Киренаики рассуждали так: раз будущее неизвестно, а одно и то же может разным людям (или одному человеку в разные времена) приносить и удовольствие, и страдание, нужно жить настоящим и пытаться каждый миг своей жизни сделать максимально счастливым: радоваться вкусной еде и вину, хорошей погоде и встречам с друзьями.

Неизвестно, каким окажется будущее, а жизнь происходит уже сейчас и складывается из вот таких вот отдельных моментов.

В этом и заключается смысл по-киренайски — наслаждаться жизнью и самому решать, что для тебя такое «наслаждение»: пиры и вино или интеллектуальные беседы и философия. Киренаики одобряли всё.

«Не нужно ни жалеть о прошлом, ни бояться будущего; но нужно довольствоваться только настоящим, да и то только каждым его моментом в отдельности.

Отдельное наслаждение само по себе достойно выбора. Но счастье возникает не само через себя, а через отдельные наслаждения».

— цитаты киренаиков по Лосеву, «Киренаики»

Духовно наслаждаться: жить по-эпикурейски

Взгляды киренаиков — это то, что обычно имеют ввиду, когда говорят о гедонизме: удовольствия и вседозволенность. Но не все философы готовы признать, что в простых наслаждениях и заключается смысл нашей жизни. Однако и от удовольствий отказываться они не всегда готовы. Как это совместить?

Древнегреческий философ Эпикур делил все удовольствия на «временные» и «постоянные». Первые — это те, что приходят и уходят, и после них обязательно следует страдание: например, мы были голодны, вкусно поели и получили наслаждение от еды, но спустя пару часов снова хотим есть, а значит, страдаем и опять находимся в поисках удовольствия. И так по кругу. Позже английский философ-утилитарист Джон Стюарт Милль назовет эти удовольствия «низшими» и подчеркнет, что эпикурейцы советовали воздерживаться от них.

Вместо этого Эпикур предлагал сделать смыслом своей жизни получение «постоянных» (или «высших») удовольствий — душевного покоя, благоразумия и умеренности.

Если мы достигаем душевного равновесия, оно никуда не уходит и поддерживает нас в сложные минуты, помогает видеть в жизни главное. Чтобы достичь такого состояния духа, Эпикур советовал заниматься самопознанием, изучать всё новое, не бояться богов и смерти, а также сосредоточиться на том, что в наших силах.

«Когда мы гово­рим, что наслаж­де­ние есть конеч­ная цель, то мы разу­ме­ем отнюдь не наслаж­де­ния распутства или чув­ст­вен­но­сти, как пола­га­ют те, кто не зна­ют, не разде­ля­ют или пло­хо пони­ма­ют наше учение, — нет, мы разу­ме­ем сво­бо­ду от стра­да­ний тела и от смя­те­ний души. Ибо не бес­ко­неч­ные попой­ки и празд­ни­ки, не наслаж­де­ние маль­чи­ка­ми и жен­щи­на­ми или рыб­ным сто­лом и про­чи­ми радо­стя­ми рос­кош­но­го пира дела­ют нашу жизнь слад­кою, а толь­ко трез­вое рас­суж­де­ние, иссле­ду­ю­щее при­чи­ны вся­ко­го наше­го пред­по­чте­ния и избе­га­ния и изго­ня­ю­щее мне­ния, посе­ля­ю­щие вели­кую тре­во­гу в душе».

— Эпикур, «Письмо к Менекею»

Преодолеть страдания: жить как стоики и Будда

Учение Эпикура во многом перекликается с тем, что советуют стоики и буддисты. И те и другие ищут смысл жизни в душевном покое — только он достигается не за счет поиска постоянных удовольствий, как думают эпикурейцы, а благодаря свободе от страданий. Итак, как же перестать страдать? Тут есть несколько рецептов.

Стоики считали, что мы способны преодолеть страдания, только достигнув особого состояния — апатии. И это не полное равнодушие и даже упадок сил, как принято сейчас думать, а специфическое состояние ума, которое достигается благодаря правильным суждениям и самоконтролю.

Когда мы поймем, что всё в мире делится на то, что мы можем контролировать, и на то, что не можем, а также начнем беспокоиться только о первых и не переживать о вторых, — тогда мы начнем жить стоически. Причем единственное, что мы полностью можем контролировать — это наше отношение к ситуации. Только мы сами вправе решать, переживать нам из-за плохой погоды, или вместо этого одеться теплее и сосредоточиться на своем душевном равновесии. И перестать страдать.

«Если ты огорчаешься по поводу чего-либо внешнего, то угнетает тебя не сама эта вещь, а твое суждение о ней. Но устранить последнее — в твоей власти. Если же тебя огорчает что-либо в твоем собственном настроении, то кто мешает тебе исправить свой образ мыслей? Точно так же, если ты огорчаешься по поводу того, что не делаешь чего-либо, представляющегося тебе правильным, то не лучше сделать это, нежели огорчаться?».

— Марк Аврелий, «Наедине с собою»

Философия буддизма тоже ставит свободу от страданий превыше всего. Чтобы добиться такой свободы, стоит помнить, что источник страданий — наши желания. Мы постоянно чего-то хотим и страдаем, когда этого у нас нет. Получив же, страдаем, потому что легко можем этого лишиться, а также потому, что начинаем хотеть большего (или чего-то другого). Только отказавшись от всех желаний, мы способны избавиться от страданий и достичь особого состояния — нирваны.

Впрочем, словосочетание «смысл жизни» в привычном нам значении не очень-то к буддизму применимо. Буддизм — это широкое направление философии. В нем столько разных школ и течений и такая сложная терминология, что некоторые западные философы напоминают нам: всё, что западному пониманию доступно, — это «адаптация» буддизма для нашей культуры. Конечно, это не означает, что его нужно бросить и вообще не исследовать, просто стоит всегда помнить об ограниченности нашего понимания.

Построить идеальное общество: жить по-конфуциански

Еще один любопытный вариант смысла жизни, доставшийся нам в наследие из восточной философии, — это стремление построить совершенное общество, в котором будет достигнута гармония между человеком и Небом.

Древнекитайский философ Конфуций учит, что идеальное общество можно построить, только если каждый человек будет хорошо исполнять свои обязанности и следовать своей судьбе.

Он рассматривал каждого человека как винтик в большом механизме, для слаженной работы которого важно, чтобы каждый старательно исполнял свои обязанности. Только работая сообща, исполняя свою предписанную роль и уважительно относясь друг к другу, люди способны жить в лучшем обществе. А потому и смыслом жизни Конфуций объявлял самосовершенствование и наилучшее исполнение той работы, которая тебе дана. Каждый человек, кем бы он ни был, способен учиться и совершенствовать то, что он делает: неважно, будто то уборка и готовка или управление страной.

Кроме того, Конфуций напоминает, что люди никогда не должны забывать и о других. Много внимание в конфуцианстве уделено отношениям: как быть хорошим сыном и родителем, как любить всех людей и как исполнять свой долг перед другими.

«Когда человек совершенствует то, что ему дано от природы, и использует это во благо других, он недалек от Истинного Пути. Не делайте то, что вам не нравится, по отношению к другим людям».

— Confucius, The Doctrine of the Mean

Исполнять свой долг: жить как Кант

Если идеи долга вам близки, но строить идеальный мир как-то не хочется, то спросите, в чем смысл жизни у немецкого философа XVIII века Иммануила Канта. Он посоветует добровольно следовать категорическому императиву или, проще говоря, моральному закону, который звучит так:

«Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства».

— Иммануил Кант, «Критика практического разума»

Кант предлагает еще несколько вариаций категорического императива, но его суть такова: наш долг в том, чтобы жить и относиться к другим людям так же, как мы хотели бы, чтобы жили другие и относились к нам самим.

Проще говоря, если унижаешь других, не жалуйся, когда унижают тебя. А если хочешь, чтобы тебя любили, в первую очередь люби и уважай других.

Впрочем, Кант не поощряет эгоизм и учит, что к другим ни в коем случае нельзя относиться как к средству для достижения собственных целей: например, любить других только для того, чтобы любили тебя. Наоборот, нужно ценить каждого человека и видеть в нем личность или, как сказал бы Кант, «конечную цель». Только жизнь в согласии с моралью и может быть осмысленной.

Делать счастливыми других и быть самому счастливым: жить как утилитаристы

Однако не все философы согласны, что мораль заключается только лишь в исполнении нравственного долга. Утилитаризм учит, что действие может быть названо моральным, только когда оно приносит как можно больше счастья и пользы всем вокруг. А значит, и смысл жизни состоит в том, чтобы это счастье максимизировать и быть, таким образом, полезным обществу.

Но как этого добиться? Можно, например, мысленно подсчитывать, как много счастья принесет то или иное действие, а затем делать то, что наиболее полезно обществу.

Иногда даже во вред себе: выбирая между счастьем одного или десятерых, утилитарист предпочтет количество. А потому жизнь, наполненная смыслом, будет та, в которой человек приносит наибольшую пользу обществу и делает как можно больше людей счастливыми.

Утилитаристов за это любят покритиковать: не всё в жизни можно так легко подсчитать и сравнить, да и люди вряд ли согласятся жертвовать собой в угоду остальным.

Английский философ XIX столетия Джон Стюарт Милль возражает на это: «Счастье остальных делает счастливым и меня самого», — потому мы и совершаем добрые альтруистические поступки. Чаще всего именно они и наполняет нашу жизнь смыслом: делая счастливыми других и видя на их лицах улыбки, мы и сами становимся чуточку счастливее.

Смысла нет: жить нигилистически

Впрочем, часть философов вообще сомневается в том, что в жизни есть какой-либо смысл. Например, немецкий философ XIX столетия Фридрих Ницше напоминает, что нет никакой объективной истины, всё зависит только от нас самих, точнее, от того, с какой стороны мы смотрим на вещи. У мира нет никакого смысла, как нет одной объективной истины, и нам нужно прекратить поиски.

С ним соглашается французский философ XX столетия Альбер Камю, который тоже говорит, что жизнь абсурдна и не имеет никакого смысла, как бы мы отчаянно ни пытались его найти. Все наши попытки — всего лишь разные точки зрения, ни одна из которых не может быть окончательной.

Он сравнивает вечные попытки человека найти всему объяснение с Сизифовым трудом: мы катим камень в гору, надеясь, что в этот раз удастся закатить его на вершину, смысл найдется и всё станет ясно, — вот только камень всегда скатывается вниз, мы остаемся ни с чем и начинаем всё по новой.

Жизнь бессмысленна, но это не значит, что следует сдаться и отказываться жить. Скорее, стоит прекратить попытки искать смысл и заявить, что отсутствие смысла дает человеку огромную свободу. Можно делать всё, что хочется, и не переживать за то, что твои действия бессмысленны.

Можно, наконец, честно сказать себе: «Жизнь — это абсурд, но я буду ею наслаждаться». Не жалеть о прошлом, не переживать за будущее, просто жить.

«Всё завершается признанием глубочайшей бесполезности индивидуальной жизни. Но именно это признание придает легкость, с какой они осуществляют свое творчество, поскольку принятие абсурдности жизни позволяет полностью в нее погрузиться».

— Альбер Камю, «Миф о Сизифе»

Искать собственный смысл жизни: жить, как учат современные философы

Одной статьи не хватит, чтобы описать все возможные варианты ответов на вопрос о смысле жизни. Да и жизни тоже не хватит, чтобы прочитать всех мыслителей и узнать, в чем они находили смысл.

А потому некоторые современные философы поступили хитрее: они считают, что каждый человек должен сам найти для себя свой смысл жизни.

Не стоит ждать, пока кто-то из мудрых ответит на этот самый главный вопрос, пора брать жизнь в свои руки и искать то, что вдохновляет и наполняет серые дни смыслом.

«Мне не кажется, что жизнь в общем имеет какую-либо цель. Она просто происходит. Но у каждого конкретного человека есть своя цель».

— Бертран Рассел, «Кто такой агностик?»

И вот эту самую свою цель и нужно найти, а затем жить так, чтобы ее достичь. Впрочем, философы предупреждают: зацикливаться на будущем так же опасно, как и надеяться на то, что ответ на вопрос о смысле жизни можно узнать, прочитав один лишь учебник.

«Привычка надеяться на будущее и думать, что оно придает смысл тому, что происходит сейчас, очень опасна. Не будет никакого смысла в целом, если нет смысла в его частях. Не нужно думать, что жизнь — это мелодрама, в которой главный герой или героиня мучаются и страдают, а потом обретают счастье. Я живу сейчас, и это мой день, потом у моего сына будет свой день, а затем его сын придет на его место».

— Бертран Рассел, The Conquest of Happiness

В конце концов, это правда: научиться жизни можно, только начав непосредственно жить. Это страшно. Непонятно, как это всё делается, но у нас нет другого пути. К жизни не прилагается никакой готовой и проверенной инструкции. А если бы она была, то жить было бы слишком скучно.

Зато можно придумать инструкцию по сбору своего смысла жизни — что мы и сделали.

Смысл жизни Сократа как результат формирования античного демократического интеллектуального сообщества Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 331.87:636 А.В. Зберовский

СМЫСЛ ЖИЗНИ СОКРАТА КАК РЕЗУЛЬТАТ ФОРМИРОВАНИЯ АНТИЧНОГО ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО СООБЩЕСТВА

В статье высказывается авторская интерпритация причин появления такого вида деятельности Сократа, как маевтика.

Те взгляды и идеи, что транслируют люди волей или неволей избравших путь пропагандиста собственных (или классовых, групповых и т.д.) идей, всегда являются продолжением их собственного мировоззрения, неким выведением его, словно рельсов, из себя вовне, в окружающую социальную среду. При этом совершенно понятно, что любые взгляды любого человека всегда так или иначе детерминированы, обусловлены окружающим их обществом, его проблемами и общим состоянием, производны от мировоззрения и идеологии той социальной, образовательной и возрастной группы, к которой принадлежит индивид.

Однако при этом мы знаем: одной из тех специфик человеческого сознания, благодаря которой оно является именно творчески-человеческим, является способность сознания индивида иногда вырываться за рамки общепринятого и обусловленного, создавать собственную реальность, которая хотя, чаще всего, и является реальностью только в сознании человека, однако воспринимается им именно как реальность и определяет его жизнь и повседневное поведение совершенно так, словно это настоящая реальность.

Отсюда мы можем предполагать, что и выдающийся афинский мыслитель Сократ, как всякий творческий человек и мыслитель, мог в какой-то степени быть человеком, производным от реальности своего времени, а в какой-то степени являться настоящим творцом собственной жизни и собственных учений. И, собственно говоря, у нас есть все основания считать, что одним из индивидуальных отличий одного человека от другого как раз и является процентное соотношение «привязки» его собственных жизненных целей как к окружающей его реальности (и принятым в его обществе обычным жизненным целям), так и к собственному пониманию жизни (пусть даже от реальной жизни и очень оторванному).

Итак, чего же хотел, чего мог желать в своей жизни Сократ? К чему он стремился, кем он планировал стать, каким хотел войти в историю? К сожалению, история не донесла до нас сведений, когда именно, в каком возрасте и по какой причине Сократ выбрал себе тот жизненный путь, что обессмертил его имя. В платоновском «Горгии» говорится о том, что, выбирая для себя путь, когда-то в юности Сократ задумывался о том, над чем, по его мнению, и недалекий человек должен был задумываться; как надо жить: избрать ли путь, как уверяли его собеседники, достойный мужчины, — держать речи перед народом, совершенствоваться в красноречии и участвовать в управлении государством по афинскому образцу, или же посвятить жизнь философии? [1].

Понятно, что такая формулировка жизненной цели — или держать речи перед народом (быть политиком), или заниматься философией, необычна уже сама по себе, и тысячи афинских юношей вряд ли рассуждали именно таким образом: их ждали торговля, ремесло, земледелие и многое другое из того, к чему, судя по всему, Сократа никогда не влекло. С учетом же отсутствия у нас достоверной информации о какой-либо трудовой или политической деятельности Сократа, становится ясно: свой путь философа он избрал уже в ранней юности и избрал совершенно сознательно. Скажем больше: у нас есть все основания предполагать, что вариант выдвижения в политику перед Сократом вообще никогда не вставал! Этот вывод напрашивается сам собой хотя бы потому, что у нас есть точная информация о том, что Сократ даже не знал, каким образом правильно вести себя на заседании афинского городского Совета: если бы человек хоть чуть-чуть думал о политической карьере, он бы в этом обязательно ориентировался.

Итак, будем уверены: свой путь отвлеченного философа Сократ избрал уже со своей юности. Так чем же определялось философское сознание и поведение Сократа в первые десятилетия его жизни и философствования? Благодаря Платону, до нас дошла одна из самых последний речей Сократа (возможно, самая последняя), где, вспоминая свою молодость, Сократ следующим образом рассказывает своему другу Кебету свое определение смысла жизни и своего мыслетворчества: «В молодые годы, Кебет, у меня настоящая страсть к тому виду мудрости, который называют познанием природы. Мне казалось удивительным и необыкновенным знать причину каждого явления — почему что рождается, и почему погибает, и почему существует. И я часто метался из крайности в крайность, и вот какого рода задавал я себе в первую очередь: когда теплое и холодное взаимодействуя, вызывая гниение, не тогда ли, как судили некоторые, образуются живые существа? Чем мы мыслим — кровью, воздухом или огнем? Или же ни тем, ни другим, ни третьим, а это наш мозг вызывает чувство слуха и зрения, и обоняния, а из них возникают память и

представление, а из памяти и представления, когда они обретут устойчивость, возникает знание?

(выделено автором). Размышлял я и о разрушении всего существующего, и о переменах, которые происходят в небе и на земле — и все для того, чтобы, в конце концов, счесть себя совершенно не пригодным к такому исследованию» [2].

Когда Кебет спрашивает Сократа, почему же произошло разочарование, Сократ объясняет ему, что однажды он понял: имевшиеся в его время античные натурфилософские объяснения (Анаксимандра, Анаксимена и т. д.) были слишком поверхностны: объясняя, почему люди растут (съеденное мясо прибавляется к мясу, кости — к костям и т.д.), натурфилософия не может объяснить их итоговые принципиальные отличия друг от друга, располагая цифрами, не в состоянии объяснить, в каких они отношениях друг к другу и т.д., и т.п. Тогда, по словам Сократа, он обратился к Анаксагору, к его концепции о том, что причиной всего является разум.

Сократ говорит: «Рассудивши так, я с удовольствием думал, что нашел в Анаксагоре учителя, кто откроет мне причины сущего, доступные моему разуму, и прежде всего расскажет, плоская земля или круглая, а рассказавши — объяснит необходимую причину — сошлется на лучшее, будет утверждать, что земле лучше быть именно такой, а не какой-нибудь еще… Да, я был готов приложить тот же взгляд и к исследованию солнца, и луны, и звезд — к скорости их движения относительно друг друга, к их поворотам и ко всему остальному, что с ними происходит: каким образом каждое из них действует или подвергается воздействию. Я ни на миг не допускал мысли, что, назвавши их устроителем разума, Анаксагор может ввести еще какую-то причину — помимо того, что им лучше всего быть в том положении, в каком они находятся.

.Но с вершины изумительной этой надежды, друг Кебет, я стремглав полетел вниз, когда, продолжая читать его книги, увидел, что разум у Анаксагора остается без всякого применения и что порядок вещей вообще не возводится у него ни к каким причинам, но приписывается — совершенно неожиданно и нелепо -воздуху, эфиру, воде и многому иному. На мой взгляд, это все равно, как если бы кто сперва объявил, что всеми своими действиями Сократ обязан мировому разуму, а потом, принявшись объяснять причины каждого по отдельности, объяснил то, что Сократ сидит здесь только исходя из устройства его тела, костей и сухожилий» [3].

Далее Сократ говорит о том, что проблема и Анаксагора, и многих других иссследователей в том, что то, что они называют причиной, — на самом деле таковой не является, истинная причина пока не познана, а все, якобы познанное натурфилософией — на самом деле видимость. И вот тогда Сократ так говорит о своем переходе от натурфилософии к исследованию истинных причин через познание того категориального аппарата, тех понятий, которыми, как он считал, и управляются все вещи и явления вокруг.

«Когда я решил отказаться от исследования бытия, я решил быть поосторожнее, чтобы меня не постигла участь тех, кто наблюдает и исследует солнечное затмение. Иные из них губят себе глаза, если смотрят прямо на солнце, а не на его образ в воде или в чем-то подобном, — вот и я подумал со страхом, как бы мне совершенно не ослепнуть душою, рассматривая вещи глазами и пытаясь коснуться ими какие-то из своих чувств. Я решил, что надо прибегнуть к отвлеченным понятиям и в них рассматривать подлинную сущность бытия, хотя составляющийся у меня в этом случае образ бытия в чем-то, пожалуй, ущербен» [4].

Возможно, именно в это время, еще в сравнительно молодые годы, пытаясь найти свой собственный, отличный от других путь, Сократ и прочитал знаменитую надпись, начертанную в храме оракула Аполлона в Дельфах: «Познай самого себя!». Согласно Платону, Сократ был настолько потрясен ее внутренним смыслом, что отныне и на всю жизнь он посвятил себя самопознанию и самосовершенствованию, одновременно с этим предлагая познавать самих себя всем своим друзьям и знакомым [5]. Эта версия позже стала канонической, присутствуя у подавляющего большиства авторов. Так, в современой историографии, в частности, в вышедшей в 2003 году монографии признанного специалиста по античной философии А.Н. Чанышева, точность информации Платона о главном мотиве философской деятельности Сократа — самопознании, буквальному следованию лозунгу, висевшему в храме Аполлона Дельфийского «Познай самого себя!», также полностью признается [6].

При этом нам представляется, что данный девиз являлся настолько глобальным и применительным буквально ко всему, что в реальной деятельности Сократа он был просто обязан каким-то образом распадаться, расчленяться, детализироваться и адаптироваться к тем конкретным беседам, действиям и рассуждениям Сократа, что имели место в его реальной жизни.

Расшифровывая те частности, в чем выражалась деятельность Учителя, Ксенофонт писал: «Сократ всегда вел беседы о делах человеческих; он исследовал, что благочестиво и что нечестиво, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо, что благоразумие и что неблагоразумие, что храбрость и что трусость, что государство и что государственный муж, что власть над людьми и что человек, спо-

собный властвовать над людьми, и так далее: кто знает это, тот, думал он, человек благородный, а кто не знает, по справедливости заслуживает названия хама» [7].

Платон в диалоге «Горгий» добавляет: «Та цель жизни, которая представляется Сократу правильной и ради нее, по мнению философа, следует не щадить сил ни своих, ни своего города, заключается в том, чтобы справедливость и воздержанность стали спутницами каждого, кто ищет счастья, не давать волю необузданным желаниям, не торопиться их утолять, в противном случае такой человек будет уподобляться разбойнику, он не будет мил ни людям, ни богу, потому что он не способен к общению, а если нет общения, то и нет и дружбы» [8]. И вообще, для Сократа главное: «Мне представляется, пусть лучше лира у меня скверно настроена и звучит не в лад, пусть нестройно поет хор, который я снаряжу, пусть большинство людей со мной не соглашается, лишь бы только не вступить в разногласие и спор с одним человеком — с собою самим!» [9].

Эта же тема — выполнение собственной цели, связанной с познанием устройства человеческого общества и самого себя, звучит и в диалоге «Гиппий Больший». В нем Платон сообщает следующее: во время одного из разговоров с софистом Гиппием, услышав от него мнение, что главная цель мудрых людей -уметь выступить с хорошей, красивой речью в суде, совете или перед иными властями, убедить слушателей и удалиться с наградой, не ничтожнейшей, но величайшей — спасти самого себя, свои деньги, друзей, а все остальное — словесные безделки, шелуха, обрывки речей, Сократ сообщает о себе следующее: он завидует тому, что Гиппий счастлив от того, что знает, чем следует заниматься человеку, и занимается этим как должно.

А вот им, Сократом, как будто владеет какая-то роковая сила, так как он вечно блуждает и не находит выхода и вечно слышит от людей то, что хлопочет о глупых, мелких и ничего не стоящих вещах. Когда же он бывал переубежден людьми, он выслушивал много дурного от человека, что живет с ним в одном доме, то есть от самого себя. И вот как только Сократ приходит домой, он заставляет его стремиться к познанию того, что прекрасно, иначе Сократ не сможет понять, с прекрасной речью или нет выступает тот или иной человек, если он не знает, что такое прекрасное, и раз он этого не знает, он даже не знает, что ему лучше — жить или быть мертвым! И вот, выслушивая брань и колкости как со стороны общества, так и со стороны самого себя, Сократ уже привык это терпеть и даже получает от этого пользу» [10].

В платоновском «Протагоре», в завершение диалога, рассмотрев вопрос о природе добродетели и о том, можно ли ей научить или нет, Сократ опять-таки говорит: «Меня же, Протагор, когда я вижу, как все тут перевернуто вверх дном, охватывает сильное желание все это выяснить, и хотелось бы мне, после того как мы все это разберем, разобраться и в том, что такое добродетель, и снова рассмотреть, можно ли ей научить или нет. И всеми этими вопросами я и занимаюсь, используя помощь Прометея, и всю свою жизнь стараюсь не быть опрометчивым» [11].

Если суммировать все то, что мы встречаем по этому поводу у античных авторов, можно предположить, что на вопрос о смысле его жизни Сократ бы ответил примерно так: «Смыслом моей жизни является познание самого себя, познание сути человека, сути добра и зла, справедливости и несправедливости, прекрасного и безобразного, поиск способов укрощения опасных человеческих страстей, создание наиболее разумной и справедливой системы государственного устройства, а также постоянное ведение работы по увеличению в обществе количества разумных людей».

При этом любопытно то, что, имея четко сформулированные жизненные цели и подчиняя все свои диалоги и диспуты поискам ответа на вышеназванные нами вопросы, Сократ, во-первых, никогда не скрывал их от людей, а во-вторых, всегда хранил верность и своим целям и методике достижения их через публичные дискуссии и рассуждения. В ксенофонтовском диалоге «Разговор Сократа с Гиппием о справедливости» софист Гиппий, во время очередного приезда в Афины, подойдя к группе людей, собравшихся вокруг Сократа, стал свидетелем разговора Сократа на тему о том, почему же если кто хочет научить кого-то плотничьему или сапожному ремеслу, он не затрудняется с тем, к кому отправить его учить; но, странное дело, если сам ли хочет научиться справедливости или отдать в обучение ей сына или слугу, то не знает, куда идти для этой цели.

Услыхав это, Гиппий, в насмешку над ним, сказал: «Ты все еще, Сократ, говоришь то же самое, что я давно когда-то от тебя слышал?». «А что еще страннее», — отвечал Сократ, «я говорю всегда не только одно и то же, но и об одном и том же; а ты, может быть благодаря своей многосторонней учености, никогда не говоришь об одном и том же одного и того же» [12]. Отсюда очевидно: Сформулировав когда-то свои жизненные цели, Сократ оставался верен им на протяжении всей своей жизни и не изменял им ни при любой власти, ни при любых (даже неблагоприятных для себя) жизненных обстоятельствах.

И друзья, и современники Сократа удивлялись такой стальной прочности убеждений Сократа и его последовательности в достижении целей — в ежедневном стремлении общаться с людьми, провоцировать их на разговоры о внутреннем естестве привычных вещей и категорий, и в ходе этого разговора пытаться совместно формулировать те или иные закономерности или дать всему четкие определения. И уже отвечая не на вопрос о смысле своей жизни, а на вопрос о том, почему он целых семьдесят лет остается верен тому смыслу, который он, как и всякий человек, придумал себе когда-то в юности, Сократ отвечал: а все потому, что во мне с детства находится некая сила, которая контролирует мой разум и мои поступки, и которая находится во мне всегда. Проще говоря, познавать мир и мудрость людей поручено Сократу высшими силами, богами.

Теперь самое время заметить, что во все времена человеческой истории, в каждом обществе всегда есть определенный процент таких гуманистически и романтически настроенных юношей (как молодой Сократ), кто ставит перед собой подобные цели. Однако, как показывает практика, по мере взросления, эти высокие, но такие абстрактно-теоретические цели, постепенно оказываются задвинутыми назад суровой жизненной практикой, всем тем, что принижает и огрубляет нас и называется семьей, бытом, карьерой и решением материальных проблем.

С учетом же того, что, как мы знаем, Сократа, на протяжении всей его жизни совершенно не интересовали ни карьера, ни быт, ни деньги, ни собственная семья, а вот познавание себя и окружающего мира являлось главным его занятием вплоть до последнего вздоха, мы можем предположить, что либо философ так и остался навсегда в своей юности (ведь каждый великий мыслитель по своей сути — наивный ребенок!), либо сумел создать себе такой дополнительный мотиватор, что помог ему сохранить верность всем тем целям и идеалам, что были сформулированы им еще в юности. Видимо, именно этим дополнительным стимулятором, который принципиально отличал его от всех других людей, являлся знаменитый «даймон Сократа».

Согласно Платону, Сократ утверждал, что некий бог поручил ему через прорицания и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когда-либо еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать что-нибудь, проверять мудрость других людей и через них свою собственную [13]. В платоновском диалоге «Лисид» Сократ прямо говорит и о том, что случилось так, что еще с детства он сильно отличался от окружающих тем, что другие люди стремились приобретать золото, лошадей, собак, почет и т.д., а вот самого Сократа тянуло приобретать друзей. И он не променял бы это свое желание и своих друзей на все сокровища персидского царя [14].

Во время суда над собой Сократ сказал об этом следующим образом: «Может в таком случае показаться странным, что я подаю свои советы частным образом, обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно в вашем собрании и давать советы городу не решаюсь. Причина этому та самая, о которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно, что мне бывает какое-то чудесное божественное знамение. Началось это у меня с детства: вдруг какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять меня к чему-то никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами. И кажется, прекрасно делает, что не допускает» [15].

Многократно проявляя себя на протяжении всей жизни Сократа, по его словам, даймон неожиданно уснул перед процессом над престарелым философом. На суде Сократ сказал: «Со мной, мужи судьи, случилось что-то удивительное. В самом деле, в течение всего прошлого времени обычный для меня вещий голос слышался мне постоянно и останавливал меня в самых неважных случаях, когда я намеревался сделать что-нибудь не так; а вот теперь, как вы сами видите, со мною случилось то, что может показаться величайшим из зол, по крайней мере, так принято думать; тем не менее божественное знамение не остановило меня ни утром, когда я выходил из дому, ни в то время, когда я входил в суд, ни во время всей речи, что бы я ни хотел сказать. Ведь прежде, когда я что-нибудь говорил, оно нередко останавливало меня среди слова, а теперь во всем этом деле ни разу оно не удержало меня от какого-нибудь поступка, от какого-нибудь слова.

Как же мне это понимать? А вот я вам скажу: похоже, в самом деле, что все это произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло. Этому у меня теперь есть великое доказательство, потому что быть этого не может, чтобы не остановило меня обычное знамение, если бы то, что я намерен был сделать, не было бы благом» [16].

В историографии о Сократе есть целые тома, посвященные анализу даймона этого выдающегося мыслителя [17]. Церковные мыслители прошлого однозначно считали даймона проявлением сверхъестественных сил и расходились только в их источнике: Тертуллиан и Лактанций видели в этом дьявольский умысел, Климент Александрийский и св. Августин — доброе божественное провидение. Т. Гомперц и С. Жебелев считали, что под даймоном Сократа скрывался сильно развитый инстинкт. Ф. Ницше и Ж. Брен видели в даймоне феномен философской трансцендентальности, Дж. Г. Льюис — проявление религиозного энтузиазма.

С гораздо более материалистических подходов писали о даймоне А.Ф. Лосев и Ф.Х. Кессиди. Так, А.Ф. Лосев видел в даймоне Сократа такую метафору, которой философ иронически прикрывал свои собственные совесть, разум и здравый смысл. А Ф.Х. Кессиди считает даймона чем-то большим, чем просто голос совести, по его мнению, это осознание Сократом того всеобщего (истинного и объективного), что находится в душе каждого человека [18].

Широта имеющихся в историографии трактовок даймона Сократа вполне объяснима — Сократ нередко вел себя так, что его можно смело отнести к числу тех людей, которых и тогда, и теперь называют «странными». У всех в Афинах на памяти был пример того, как Сократ, обдумывая что-то, сутки простоял возле палатки под Потидеей. Платон описывает реальную ситуацию, когда, двигаясь на пир к Агафону вместе с другом Аристодемом, которого он сам же с собой и позвал, Сократ вдруг неожиданно весь ушел в свои мысли, замолчал, всю дорогу отставал, а затем попросту отослал Аристодема идти вперед. А когда уже Аристо-дем пришел к Агофону, выяснилось, что Сократ до его дома так и не дошел, остановившись у ворот соседнего дома и погрузившись в свои размышления, он простоял там несколько часов подряд [19].

И тем не менее, при всей внешней «странности» Сократа, отвечая на вопрос о сущности его даймона в прямой связи с поиском ответа на вопрос, в чем же Сократ видел смысл своей жизни и, соответственно, свои жизненные цели, нам представляется, что правильный ответ лежит не в иррациональном, а все-таки в рациональном поле. И прежде всего в тех вопросах, которые еще с юности задавал себе Сократ: «Чем мы мыслим — кровью, воздухом или огнем? Или же ни тем, ни другим, ни третьим, а это наш мозг вызывает чувство слуха, и зрения, и обоняния, а из них возникают память и представление, а из памяти и представления, когда они обретут устойчивость, возникает знание?» [20]. В вопросах, сутью которых, как мы видим, являлось стремление понять сущность как самого процесса мышления, так и сущность того мышления, что отличает мышление Сократа от мышления других людей?

Представляется, что всю свою жизнь Сократ действительно пытался познать самого себя, однако это познание касалось не столько его собственных интеллектуальных, волевых и нравственных качеств и возможностей, сколько имело целью ответить на вопрос: почему этим самым познанием самого себя стал заниматься именно он, Сократ?! Точнее, так: «Почему на призыв пифии познать самого себя откликнулся именно он, Сократ, а большинство других людей занимается чем угодно, кроме этого самопознания?».

И поиск ответа на этот вопрос, по мнению Сократа, являлся ключом к пониманию сущности человека и общества вообще; ведь понимание того, почему же люди отличаются друг от друга, как раз и сможет объяснить все те события, что происходят в человеческом обществе, в том числе и механизм взаимоотношений между обществом и разумным индивидом. К тому же сам процесс познавания этого настолько интересен, что уже сам по себе может становиться смыслом жизни. И потому в платоновском «Горгии» Сократ говорит: «Допытываться, каким должен быть человек и каким делом должно ему заниматься, и до каких пределов и в старости, и в молодые годы, — не самое ли это прекрасное из разысканий?» [21].

Теперь необходимо прояснить авторскую позицию. Говоря о личности Сократа, следует напомнить, что это был первый философ, который стал профессионально рассуждать об этике и устройстве человеческого общества. Материалистически понимая историю, мы обязаны задать как минимум два вопроса: «Почему первым этическим и социальным философом стал именно Сократ?» и «Каким образом это стало возможно именно в творчестве Сократа и именно в то время и в том городе, в котором все, собственно говоря, и случилось?».

Ответить на второй вопрос сравнительно просто: после всех тех открытий, что были сделаны натурфилософами Анаксимандром, Анаксименом и Анаксагором, математиками школы Пифагора, атомистами в лице Левкиппа и Демокрита, диалектиком Гераклитом и историком Геродотом, в середине V века в самом просвещенном городе Эллады — Афинах сформировалась устойчивая и самовоспроизводящаяся группа интеллектуальной элиты, которая вследствие своих творческих открытий и достижений впала в некоторую эйфорию, символом которой можно считать высказывание Софокла в «Антигоне»: «Много есть чудес на свете, человек есть всех чудесней!».

Характеризуя эту довольно пеструю группу, следует еще раз подчеркнуть: в отличие от деятельности различных мыслителей и изобретателей предшествующих веков и тысячелетий, когда они появлялись эпизодически и непредсказуемо для всех окружающих, оставались одиночками, творили без особого к себе интереса со стороны общества и при этом находились под постоянным контролем жречества, интеллектуалы Эллады середины V века до н.э. имели ряд существенных преимуществ.

Например, они:

благодаря технологической революции (массовому применению дешевого железа) и применению рабского труда, располагали тем самым досугом, который прямо способствовал развитию творческих способностей человека, давал для этого свободное время;

осознали себя как особую группу людей, занимавшихся чем-то принципиально отличающимся от всего того, чем занимались простые обыватели вокруг;

благодаря созданию государственных школьных систем и наличию персонального ученичества у наиболее выдающихся интеллектуалов, сумели создать настоящий интеллектуальный конвейер, систему интеллектуального самовоспроизводства, целевого выращивания будущих интеллектуалов из наиболее расположенных к этому занятию представителей свободного юношества;

творили в атмосфере живейшего общественного интереса к своей деятельности и открытиям, в атмосфере эллинской состязательности — агонистики;

до наступления определенного периода времени практически не испытывали какого-либо идеологического давления как со стороны жречества, так и со стороны государства и общества в целом.

И вот вся эта интеллектуальная группа, выросшая на сложной питательной смеси из эллинских традиций досуга, массового применения железа и демократии и уже почти свято уверовавшая в то, что человечество семимильными шагами движется к Прогрессу, к торжеству разумного, доброго и вечного, и уже вот-вот до всего этого дойдет, вдруг, неожиданно для себя, словно натыкается на стену общественного раздражения и непонимания!

Череда судебных процессов над Фидием, Анаксагором и Аспасией, осуждение и изгнание этих людей из демократических Афин не только заставила интеллектуалов Эллады стать заметно осторожнее в своих космогонических исследованиях, но и принудила их задуматься о главном: «Почему же все это стало возможно? Почему человеческое общество так устроено, что формально стремясь быть разумным, на практике оно довольно часто управляется глупыми, необразованными, вороватыми и чванливыми людишками, которые из-за мелких споров обрекают на страдания и смерть целые поколения? В каких отношениях должны находиться между собой просто люди, организованные в полисное общество, и философски, и научно мыслящие интеллектуалы? Кто из них кому должен подчиняться: обыватели философам или философы обывателям? Вообще, что же такое справедливо устроенное общество? Что же такое справедливое и несправедливое, разумное и неразумное, что такое добродетель и добродетельная жизнь?».

Таким образом, почему Сократ задумался обо всем этом именно в свое время, то есть живя в демократических просвещенных Афинах второй половины V века до н.э. — во время расцвета и кризиса, демократии, и полисного строя, нам в целом понятно: потому что именно на это время пришелся период его творческого расцвета, потому что получил соответствующее научное и философское образование. И еще потому, что он, в отличие от большинства тогдашних мыслителей, был полноправным афинским гражданином, в период гонений на интеллектуалов его никуда из Афин не высылали и он мог наблюдать политический и моральный кризис демократического полисного строя по сути изнутри — находясь в толще самого афинского гражданского коллектива, имея прямой доступ ко всем проходящим в его теле процессам.

А вот ответить на вопрос «Почему обо всем этом в таком четком виде задумался первым именно Сократ?», нам будет гораздо сложнее. Сложнее потому, что этот вопрос уже не исторический, а по сути философский, точнее, даже мировоззренческо-психологический. И он совершенно аналогичен по своей сути вопросам типа: «Что помешало Джордано Бруно, Жанне д’Арк и Яну Гусу отказаться от своих убеждений и избежать сожжения на костре?», «А почему столь величественную философскую систему создал именно Гегель, а никто другой, и вообще, зачем он так много писал; преподовал бы себе тихо и, глядишь, дольше бы прожил?», «Почему Эрнесто Че Гевара не стал почивать на лаврах Кубинской революции, а полез в джунгли Южной Америки и нелепо погиб там, борясь за права тех, кого он даже не знал?». Это вопрос однопорядковый, с таким, казалось бы, простым вопросом, как: «А почему не сиделось дома всем этим великим ученым, путешественникам, завоевателям и просто борцам за улучшение жизни людей? Им что, больше всех надо?».

Факт остается фактом: в его время и в его городе Сократу действительно оказалось, говоря обыденным языком, больше всех надо. Он так глубоко полез в познавание устройства общества, что в итоге общество испугалось социальных последствий его научных штудий и казнило его ровно так же, как позже казнило и преследовало сотни других мыслителей человеческой цивилизации. И исходя из вечной повторяемости событий в человеческой истории, а также из того, что последующие поколения «умников» уже точно знают, как расправлялись с теми, кто умничал до них, и., презрев инстинкт самосохранения, все равно продолжают умничать, познавать мир и указывать современникам на несовершенство и их самих, и устройства их общества, нам следует честно признать: на момент написания данной книги человечество еще не в состоянии связно объяснить сложный биосоциальный механизм появления на свет всех тех, кого мы позже (обычно посмертно) именуем гениями и героями. Точнее, механизм формирования у них именно такого мышления и поведения, при котором эти люди, собственно говоря, и становятся затем гениями и героями.

В соответствии с законами диалектики, все вокруг нас отталкивается от противного. Поэтому всякий интеллектуал и мыслитель, которого мы условно можем определить как «умник», сможет состояться как интеллектуал и мыслитель только тогда, когда однажды он осознает свое несходство и даже противопоставление всем тем «просто людям», которые совершенно не интересуются познаванием самих себя и мира вокруг. Это осознание либо почти всегда происходит в конфликте с окружающим миром, либо само это проснувшееся понимание своей собственной интеллектуальной специфики тут же вызывает у индивида острую досаду от несовершенства окружающего мира и. опять-таки провоцирует конфликт с действительностью.

То, что все это было именно так и в эпоху Сократа, мы видим хотя бы из слов его современника Фукидида, который во вступительном слове к своей «Истории» горько говорит о том, что в его время большинство людей не затрудняет себя поисками истины, склонно усваивать готовые взгляды и нередко даже не владеют точными сведениями о истории своей собственной страны, и таких, кто, как он сам, пытливо исследует происходящие события, совсем мало… [22].

Отсюда мы можем считать, что любое интеллектуальное, моральное или волевое превосходство, внешне выглядещее как синдром «больше всех надо!», обязательно существует в конфликте с окружающим обществом. Причем, следует четко понимать, что, собственно говоря, именно этот конфликт и является двигателем к Прогрессу.

Конфликт между «умниками» и «просто людьми», а попросту говоря, обывателями, объективно приводит к тому, что каждая из конфликтующих сторон стремится «отрихтовать» друг друга, привести «других» в соответствие с собственными представлениями о себе и желательном (или имеющемся) устройстве своего мира. Обыватели требуют, чтобы «умники» перестали расшатывать основы имеющегося общественного мироустройства, и, в случае их сопротивления, тянут их на костер или обрекают на изгнание. «Умники» ведут колоссальную интеллектуальную и идеологическую работу (по сути — подрывную), стремясь изменить, перевоспитать общество (особенно молодую его часть) и подтянуть его до своего более высокого уровня, одновременно с этим выступая за повышение его толерантности (что является условием для осуществления идеологической работы).

Поскольку деятельность «умников» имеет такой безусловный и осознаваемый обществом плюс, как научно-технический прогресс, то в силу сложного сочетания объективных и субъективных факторов, в человеческой истории, в конечном итоге, побеждают все-таки «умники». Однако, как уже было сказано, эта победа дается исключительно в жесткой и подчас кровавой борьбе, и если представить себе Прогресс в виде рельсов в светлое будущее человечества, то теми самыми шпалами, которые безжалостно подкладываются под эти самые рельсы, как раз и будут эти самые «умники». Как раз те самые, кто к этому Прогрессу, собственно говоря, и призывали. (И, кстати сказать, есть все основания полагать, что и топка летящего к светлому будущему паровоза человечества топится опять-таки этими самыми умниками, сожженными когда-то на кострах инквизиции.).

Вернемся теперь в Афины середины V века до н.э. Как уже было сказано выше, одной из специфик времени и места жизни Сократа являлось возникновение устойчивого и уже научившего системно воспроизводиться сообщества эллинских интеллектуалов-«умников», состоявшего из осознающих себя как общность философов, естествоиспытателей, историков, трагиков, скульпторов, профессиональных политиков и т.д. Вне всякого сомнения, вплоть до наступления эпохи гонений на них (тридцатые годы), большинство этих людей считали себя неотъемлимой частью как и общеэллинского, так и конкретно афинского общества. Однако осуждение Фидия, Аспасии и Анаксагора, произошедшее под лозунгом защиты отеческих богов, должно было методом «от противного» заставить и их самих и часть их стороников, учеников и последователей:

во-первых, осознать свое принципиальное отличие от всего остального «общества обывателей»;

во-вторых, задуматься о таком «правильном» устройстве полисного общества, при котором бы «волки были сыты и овцы целы», то есть чувствовали бы себя спокойно обыватели и могли заниматься своим любимым делом — познанием мира и себя, те, кто относился к интеллектуальной элите;

в-третьих, в связи с тем, что возникал вопрос о другом, «правильном» устройстве общества, неизбежно должна была возникнуть критика имеющегося общества, от противного объективно становящегося «неправильным»;

в-четвертых, для того чтобы определиться с «правильностью» и «неправильностью» общества и людей, должны были быть выработаны более или менее объективные критерии «правильности» и «неправильности», а попросту говоря, критерии добра и зла, истины и неправильности, вечно объективного и субъективно-относительного;

в-пятых, следовало определиться с тем местом и ролью, которое отводили себе интеллектуалы в «мире людей» обычного обывательского типа — равное со всеми, обслуживающее или господствующее;

в-шестых, им следовало для начала понять: кто же они сами — эти античные философы-интеллектуалы, откуда они взялись, почему они возникают в относительно небольшом количестве, почему при формально одинаковом государственном образовании одни юноши начинают тянуться к знаниям, а другие к сытости, власти и приятному времяпровождению;

в-седьмых, правильное познавание того, почему же люди при формально одинаковых исходных позициях (уровень дохода родителей, возраст, образование и т.д.) могут так принципиально отличаться друг от друга, теоретически могло позволить начать вести планомерную работу по увеличению в полисном обществе интеллектуальной элиты, создать такой численный перевес образованных и высокоморальных «людей нового типа» (типа самого Сократа), который стал бы тем самым «архимедовым рычагом», с помощью которого можно было бы построить новое разумно идеальное общество, будущую Утопию.

Нетрудно увидеть, что поиск ответов на все эти вопросы по сути дела определил основные векторы развития европейской философии, а на большинство из них мы не знаем ответа и до сих пор. Однако, если верить Диогену Лаэрцию, первым обо всем этом стал задумываться ученик изгнанного из Афин Анаксагора Архелай-Физик, один из учителей Сократа. Однако поскольку он был гражданином Афин, а скорее всего происходил из Милета (или откуда-то из Ионии), то, судя по всему, его пребывание в Афинах после осуждения Анаксагора было не очень продолжительным. Так, объективно в Афинах тридцатых годов V века до н.э. осталось не так много профессиональных интеллектуалов: философ Сократ, трагики Софокл и Еврипид, несколько комедиографов (самый известный из которых — Аристофан, занял антифилософскую позицию) и будущий великий историк Фукидид. Таким образом, удел поиска ответов на большую часть сформулированных выше вопросов выпал на единственного из постоянно живущих в Афинах профессионального философа Сократа.

Задавшись исходным вопросом о том, почему афинское демократическое общество оказалось столь безжалостным к Фидию и Анаксагору, людям, которых Сократ знал лично, философ был обязан познать обе стороны конфликта: как самого себя, как типичного «умника», индивида-мыслителя, по своей отвлеченности от обывательской жизни принципиально сопоставимого с Фидием и Анаксагором, так и общество в целом. Лозунг «Познай самого себя» дельфийского оракула, адресованный всякому думающему человеку, «странному» с обычной точки зрения, Сократом, с нашей точки зрения, мог бы читаться и так: «Познай причину того, почему ты столь отличен от большинства окружающих тебя афинян, почему ты столь любознателен и при этом отвлечен от всех тех бытовых проблем, что так волнуют всех вокруг?».

Можно только предполагать, как много душевных мук и расстройств на этом пути ждало Сократа. Ведь в принципе понимая, откуда берутся люди, склонные к познанию мира, общества и самих себя (присущий высшим животным развитый инстинкт любопытства, наследственность, хорошее образование, особый жизненный опыт и круг общения и т.д. и т.п.), предсказать, будет ли именно данный конкретный ребенок профессиональным мыслителем или займется карьерой, зарабатыванием денег или просто прожиганием жизни, мы не можем и по сей день.

Рассуждая об этом, современный психофизиолог В.С. Мерлин считает, что «ориентировочный или исследовательский рефлекс у человека (и это одна из видовых особенностей человека) иногда оказывается сильнее других наиболее активных влечений. На его основе возникает научная любознательность, любовь к истине. А поскольку наследственно закрепленные формы поведения возникают только под влиянием естественного отбора, очевидно, что какая-то степень непосредственного интереса к вещам, не связанным прямо с удовлетворением жизненных потребностей, оказывалась для высших животных и для человека в конечном счете полезной, способствовавшей выживанию» [23].

По мнению психофизиолога В.Д. Небылицына, «наличие индивидуальных различий в поведении, различий в склонности или способности особи отходить от обычных для данного вида в данных условиях форм поведения, особенно стремиться к проявлению ориентировочной, познавательной реакции, имеет приспособительное значение, внося элементы дифференциации ролей в каждой популяции и тем способствуя ее выживанию» [24].

Психолог В.М. Русалов добавляет: «Жизненно важный для функционирования каждого, даже самого примитивного человеческого общества, полиморфизм в формах поведения, в том числе и в познавательной деятельности, развился на базе соответствующих генетических предпосылок. Генетически обусловленная вариативность обнаруживается при исследовании различных форм общей и специальной одаренности, и, в частности, творческих возможностей индивида» [25]. Специальная же одаренность ученых, по мнению специалистов, заключается в том числе и в том, что ученые, как особая социокультурная группа, и раньше, и сейчас мало склонны к конформизму [26].

На основе этих наблюдений психологов, биологов и психофизиологов, известный культуролог, специалист по общественной жизни Древней Эллады А.И. Зайцев считает: «Генетика и генетическая психология не допускают возможности того, чтобы складывающиеся картины распределения наследственных задатков были существенно различимыми у разных народов в зависимости от расового состава. Это означает, что у каждого народа на земле в каждом поколении появляется примерно одинаковый процент индивидуумов, наделенных генетическими предпосылками для формирования познавательного интереса и творческой индивидуальной деятельности.

Причина же того, почему у тех или иных обществ, в то или иное время, процент интеллектуально развитых и социально активных граждан становится гораздо больше, чем у других, кроется в тех условиях общественной жизни, которые либо позволяют проявиться и реализоваться потенциальным творческим способностям, либо подавляют их. Очевидно, что резкие различия, обнаруживающиеся в разных обществах в разные исторические периоды в количестве людей, реализующих свои природные интеллектуальные возможности, проявляющих склонность к творческому умственному труду и достигающих в нем результатов, принимаемых в той или иной мере обществом, вызваны прежде всего исторически сложившимися условиями жизни. При этом, конечно, прослеживается особенно прозрачная зависимость между общественным устройством и готовностью к восприятию тех или иных предлагаемых индивидуумами новшеств в культурной сфере.

Именно такая общественная установка, поощряющая творческие достижения, сложилась в VII-V веках до н.э. в Древней Элладе, прежде всего в наиболее развитых полисах, например, таких, как Афины. В них произошло высвобождение непосредственного познавательного интереса, когда среди определенного круга людей проявление непосредственного познавательного интереса получает прочное право на существование — складывается убеждение в том, что познание истины ценно само по себе и может быть главным смыслом существования человека» [27].

Таким образом, мы видим, что современная наука считает: одной из особенностей человечества как биологического вида является то, что в нем постоянно вопроизводится определенный процент таких особенных индивидов, которые склонны проявлять любознательность ради собственно любознательности, подчас никак не подкрепляя это какой-либо своей материальной заинтересованностью. В некоторых обществах, где поощряется творчество, таких индивидов постепенно становится больше обычного, где их искореняют -соответственно, меньше.

Казалось бы, все просто. Однако, если мы попытаемся понять существо, суть того, о чем мы сейчас рассуждали, становится совершенно ясно: если убрать всю наукообразную терминологию, можно увидеть, что, на самом деле, уровень понимания природы творчества у современной науки вряд ли намного выше, чем это было во времена Сократа. Увы, это так.

И хотя, по мнению некоторых современных социальных бихевиористов, поведение человека представляет собой «функцию от вознаграждения»; тип и объем человеческого поведения зависят от типа и объема вознаграждения и наказания, которое оно доставляет, можно согласиться с известным современным социальным психологом П.Н. Шихиревым, что, на самом деле, ситуация в этом вопросе гораздо сложнее. То есть человек может создавать собственные мотивы из самого себя, мотивы, не только не связанные с непосредственной жизнью человека, но и нередко идущие прямо вразрез явно выраженным общественным тенденциям, которые сам человек вполне осознает. И опыт мировой общей и социальной психологии показывает, что человек, по сути дела, — система не столько физическая, сколько метафизическая, несущая колоссальный запас такого субъективизма, который подчас трудно объяснить чем-то объективным [28].

Говоря же о метафизичности и субъективности человека, мы не имеем в виду метафизичность и субъективность религиозную, идеалистическую. Речь идет о такой вполне объективной и эволюционно приобретенной человеческим мозгом (сознанием) возможности сильно отрываться от непосредственого бытия, что бытие ему вдруг представляется настолько несущественным, а сам этот творческий отрыв настолько необыкновенным и даже сверхестественным, что многие творческие люди (и их современники) и в древности, и по сей день не могут объяснить этот факт ничем другим, кроме как вмешательством неких сверхъестественных, божественных сил.

Исходя же из того, что даже в начале XXI века, то есть через две с половиной тысячи лет после времени Сократа, человечество по-прежнему понимает только общий смысл того, что каким-то генетически обусловленным образом в каждом поколении людей рождаются те, кто склонны познавать мир ради самого этого процесса и готовы отказаться от погони за столь значимыми для всех остальных членов общества материальными ценностями. Можно считать, что в своих попытках познать самого себя и ту причину, по которой

он не мог не заниматься этим самопознанием, в то время как остальные граждане полиса просто жили, великий философ вряд ли мог выйти за те пределы, что мы имеем сейчас.

При этом совершенно понятно, что пытаясь осмыслить то, почему ему самому, говоря обычным языком, «больше всех надо» разбираться в добродетели и правильном устройстве общества, Сократ еще не располагал таким понятийным аппаратом, которым располагают современные генетики и психофизиологи. То, что мы называем сейчас мудреным термином «генетически обусловленной спецификой биологического вида» (а по сути дела все равно не понимаем сути и механизма того, что описываем данным понятием) в эпоху Сократа могло объясняться только одним — вмешательством божественных сил.

Соответственно, мы знаем: в эллинской традиции любые подвиги выдающихся людей (начиная от Геракла и вплоть до эпохи «сына Зевса» Александра Македонского) пытались объяснять не какими-то там генетически обусловленными мутациями генов, а родственной связью героев с богами и богинями, когда небожители как бы делились своими сверхъестественными силами и способностями. Отсюда неудивительно, что Сократ, в процессе познания самого себя, быстро выяснив свое принципиальное отличие от большинства современников и не имея технической возможности найти для этого какое-то научно-логическое объяснение, объективно был просто вынужден объяснять свою необычность теми категориями, что имели место в его время. И эта ситуация принципиально сопоставима с тем, что, наблюдая в небе неопознанные летающие объекты, в начале Средневековья их принимали за драконов, в расцвет инквизиции — за ведьм на помелах, а в космическом XX веке — за космические корабли инопланетян.

Пытаясь хоть каким-то образом объяснить свое принципиальное отличие от всех тех людей, с кем ему удавалось общаться, или которых он ежедневно наблюдал, понимая что этот особый дар склонности к анализу всего вокруг просто ради самого этого анализа не имел никакого практического значения в повседневной жизни, удивляясь той его поразительной мощности, что мешала ему успешно заниматься чем-то другим (а это хорошо знакомо тем творческим людям, что всю свою жизнь не могут оторваться от пианино, печатной машинки или лабораторного оборудования), Сократ в конечном итоге нашел собственное успокоение в том, что увидел в себе частицу божественных сил, которую и назвал своим внутренним голосом, своим даймоном.

Бессмысленно критиковать или осуждать Сократа: анализ текстов Платона и Ксенофонта показывает, что Сократ являлся глубоко верующим человеком. Однако в силу своей интеллектуальности и специфической образованности, судя по всему, он считал наивным верить в каких-то там скандальных и похотливых богов-олимпийцев. Эти боги привычного для эллинов пантеона были для него (равно как и для многих интеллектуалов его времени) слишком примитивны, по сути слишком. человечьими, человекоподобными. Ежедневно отмечая несовершенство природы человека, судя по всему, Сократ отошел от традиционного поклонения антропоморфным богам и верил просто в то самое божественное присутствие, в то самое «я точно ничего не знаю, но чувствую, что вокруг нас что-то есть и оно вмешивается по все происходящее», которое, как показывает практика, столь распространено среди интеллектуалов всего мира, всех народов и всех веков человеческой истории.

Отсюда Сократ, судя по всему, как и его учитель Анаксагор, верил просто в некую божественную силу, некий божественый Ум(Нус), присутствие которого в природе (веществе) и человеке собственно и вдыхает жизнь во все мироздание. А особое, увеличенное присутствие этого божественного Ума в наиболее интеллектуальных индивидах типа Сократа, призвано организовывать и упорядочивать человеческий мир, их общество. Именно поэтому люди такого типа просто не могут жить по-другому, как все, не могут не заниматься самознанием и познаванием мира! Их неумолимо влечет к этому просто потому, что именно в этом и заключен сам смысл их создания и земного существования. Они — любимые игрушки божественных сил, дистанционно управляемые богами роботы, имеющие миссию облагораживать жизнь косного общества, пришпоривать его развитие, не позволять ему застаиваться.

Даймон Сократа — эта та самая сила увлеченности интеллектуальным промыслом, которая по сей день труднопонимаемым образом постоянно присутствует в тех творческих людях, что не мыслят себя без творчества, и которая была осмыслена афинским мыслителем в единственно возможном в его время категориальном аппарате «божественной искры», вселившегося в него с детства божественного голоса, призывающего его постоянно размышлять и познавать мир и себя самого.

Таким образом, наше объяснение феноменального даймона Сократа, его божественного голоса, вполне объективно и естественнонаучно, ровно в той мере, в какой способно понять суть человеческого творчества современная наука.

Даймон Сократа — это та самая искра творчества, которая в силу целого ряда объективных и субъективных причин еще с юности озарила жизнь Сократа, мобилизовала его на самопознание, познание окружающего мира и общества и на определенное его переделывание, улучшение. И с нашей авторской точки

зрения, нет никаких сомнений в том, что появление даймона Сократа, который задал Сократу такой смысл жизни, как позание самого себя, являлось следствием большого глобального события, случившегося в Элладе эпохи «классики» — в человеческом обществе впервые возникли не просто отдельные интеллектуальные индивиды, а их целое, устойчиво воспроизводящееся сообщество, которое не могло не начать свое собственное осмысление, осмысление своего собственного появления на свет. И, с нашей авторской точки зрения, самым началом этого осмысления как раз и явилась мыслительная деятельность Сократа Афинского [29].

Литература

1. Платон. Г оргий. 500 с.

2. Платон. Федон. 96 а-е.

3. Платон. Федон. 97 с-99 е.

4. Платон. Федон. 99 а-100 а.

5. Платон. Алкивиад Первый. 129 а.

6. Чанышев, А.Н. Философия Древнего мира / А.Н. Чанышев. — М., 2003. — С. 286.

7. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. I, 1, 16.

8. Платон. Горгий. 508 е.

9. Платон. Горгий. 482 b-c.

10. Платон. Гиппий Больший. 304 с-е.

11. Платон. Протагор. 361 b-d.

12. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. IV, 4, 6-7.

13. Платон. Апология Сократа. 33 с.

14. Платон. Лисид. 211 е.

15. Платон. Апология Сократа. 31 d-е.

16. Платон. Апология Сократа. 40 b-с.

17. Об этом: Кессиди, Ф.Х. Сократ / Ф.Х. Кессиди. — Ростов-н/Д: Феникс, 1999. — С. 204-209.

18. Кессиди ,Ф.Х. Сократ / Ф.Х. Кессиди. — Ростов-н/Д: Феникс, 1999. — С. 208.

19. Платон. Пир. 174 а-175 b.

20. Платон. Федон. 96 b.

21. Платон. Горгий. 488 а.

22. Фукидид. История Пелопоннесской войны. I, 20.

23. Мерлин, В.С. Лекции по психологии мотивов человека / В.С. Мерлин. — Пермь, 1971. — С. 15.

24. Небылицын, В.Д. Психофизиологические исследования индивидуальных различий / В.Д. Небылицын. -М., 1976.

25. Русалов, В.М. Биологические основы индивидуально-психологических различий / В.М. Русалов. — М., 1979. — С. 304-305.

26. Ярошевский, М.Г. Наука как предмет психологического иссследования // Проблемы научного творчества в современной психологии / М.Г. Ярошевский. — М., 1971. — С. 7-45.

27. Зайцев, А.И. Культурный переворот в Древней Греции VIII-V вв. до н.э. / А.И. Зайцев. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. — С. 124; 128-149.

28. Шихирев, П.Н. Современная моциальная психология / П.Н. Шихирев. — М., 2000. — С. 27-28.

29. Более подробно об этом см.: Зберовский, А.В. Сократ и афинская демократия. — Красноярск: Изд-во КрасГАУ, 2007.

» Страница не найдена

» Страница не найдена

Ошибка 404 — Не найдено

    Архивы

    Архивы Выберите месяц Май 2021  (92) Апрель 2021  (467) Март 2021  (171) Февраль 2021  (172) Январь 2021  (256) Декабрь 2020  (295) Ноябрь 2020  (230) Октябрь 2020  (121) Сентябрь 2020  (130) Август 2020  (3) Июль 2020  (11) Июнь 2020  (43) Май 2020  (551) Апрель 2020  (903) Март 2020  (220) Февраль 2020  (95) Январь 2020  (107) Декабрь 2019  (217) Ноябрь 2019  (171) Октябрь 2019  (232) Сентябрь 2019  (189) Август 2019  (15) Июль 2019  (2) Июнь 2019  (127) Май 2019  (125) Апрель 2019  (171) Март 2019  (127) Февраль 2019  (141) Январь 2019  (88) Декабрь 2018  (116) Ноябрь 2018  (154) Октябрь 2018  (139) Сентябрь 2018  (78) Август 2018  (2) Июль 2018  (19) Июнь 2018  (46) Май 2018  (37) Апрель 2018  (37) Март 2018  (20) Февраль 2018  (94) Январь 2018  (66) Декабрь 2017  (97) Ноябрь 2017  (67) Октябрь 2017  (52) Сентябрь 2017  (50) Август 2017  (2) Июнь 2017  (37) Май 2017  (47) Апрель 2017  (58) Март 2017  (67) Февраль 2017  (48) Январь 2017  (50) Декабрь 2016  (42) Ноябрь 2016  (52) Октябрь 2016  (52) Сентябрь 2016  (30) Август 2016  (11) Июль 2016  (6) Июнь 2016  (29) Май 2016  (50) Апрель 2016  (61) Март 2016  (44) Февраль 2016  (55) Январь 2016  (24) Декабрь 2015  (82) Ноябрь 2015  (36) Октябрь 2015  (47) Сентябрь 2015  (42) Август 2015  (3) Июль 2015  (1) Июнь 2015  (23) Май 2015  (41) Апрель 2015  (80) Март 2015  (66) Февраль 2015  (41) Январь 2015  (46) Декабрь 2014  (53) Ноябрь 2014  (44) Октябрь 2014  (68) Сентябрь 2014  (52) Август 2014  (5) Июль 2014  (2) Июнь 2014  (26) Май 2014  (40) Апрель 2014  (79) Март 2014  (65) Февраль 2014  (64) Январь 2014  (39) Декабрь 2013  (65) Ноябрь 2013  (60) Октябрь 2013  (62) Сентябрь 2013  (67) Август 2013  (1) Июнь 2013  (8) Май 2013  (53) Апрель 2013  (60) Март 2013  (42) Февраль 2013  (43) Январь 2013  (42) Декабрь 2012  (48) Ноябрь 2012  (34) Октябрь 2012  (32) Сентябрь 2012  (66) Август 2012  (5) Июнь 2012  (7) Май 2012  (20) Апрель 2012  (68) Март 2012  (75) Февраль 2012  (27) Январь 2012  (22) Декабрь 2011  (6) Ноябрь 2011  (17) Октябрь 2011  (12) Сентябрь 2011  (11) Август 2011  (1) Июль 2011  (12) Май 2011  (9) Апрель 2011  (2) Март 2011  (10) Февраль 2011  (5) Январь 2011  (5) Декабрь 2010  (2) Ноябрь 2010  (1) Октябрь 2010  (3) Сентябрь 2010  (11) Август 2010  (1) Июнь 2010  (2) Май 2010  (1) Апрель 2010  (8) Март 2010  (4) Февраль 2010  (2) Ноябрь 2009  (1) Октябрь 2009  (3) Сентябрь 2009  (1) Июнь 2009  (1) Май 2009  (2) Апрель 2009  (5) Март 2009  (4) Февраль 2009  (2) Январь 2009  (1) Декабрь 2008  (1) 0  (2)

Школа гуманітарної праці

Наші координати

ШКОЛА ГУМАНІТАРНОЇ ПРАЦІ
Навчально-виховний комплекс Херсонскої обласної ради

Старша школа: вул. Молодіжна, 33.

Тел. (0552) 45-47-02.

Молодша школа и дошкільні групи: вул. Українська, 19. 

Тел. (0552) 49-10-60.

Спальний корпус: ул. П. Орлика, 46.

Тел. (0552) 26-46-13.

10 взглядов на смысл жизни / философия, социология, смысл жизни

Киренаики

Киренаки были сторонниками одной из ветвей учения Сократа. Эта группа была основана около 400 года до нашей эры в Северной Африке, ее возглавил Аристипп, один из учеников Сократа. Их учение содержало положение о том, что опыт и знание, доступные отдельному человеку, всегда субъективны. Поэтому ни один человек не сможет увидеть мир так, как его видит другой. Они также считали, что мы не знаем ничего определенного о мире, а единственное доступное знание — это чувственный опыт.

Они учили, что единственная цель жизни — испытывать удовольствие в настоящем, вместо того, чтобы делать планы на будущее. Первостепенны физические наслаждения и человек должен принимать все меры к тому, чтобы максимизировать их количество. В целом, это была очень эгоистичная точка зрения, ставившая удовольствие отдельного человека выше  благополучия общины, города или страны.

Киренаики игнорировали не только чужую философию, но и традиционные социальные нормы. Так, Аристипп учил, что в инцесте нет ничего дурного — по его мнению, только общественная условность привела к табуированию родственных браков.

Моизм

Моизм разрабатывался китайскими философами примерно в то же время, когда в эллинистическом мире появились киренаики. Это учение создал Мо Ди, который одним из первых в Китае поставил вопрос о смысле жизни. Он наметил 10 принципов, которым должны следовать люди в повседневной жизни, центральным из которых стала беспристрастность.

По этому учению, смысл жизни будет достигнут тогда, когда каждый человек будет в равной степени уделять внимание всем остальным, не ставя никого из людей выше других. Это означало, разумеется, отказ от роскоши, богатства и удовольствий. Моисты видел идеал человеческих отношений в равенстве и верили, что будут вознаграждены за это таким же равенством в загробной жизни.

Циники

Циники были еще одной группой, близкой к Сократу. Они находили смысл жизни в том, чтобы жить повинуясь больше естественному порядку вещей, а не этике и традициям. Циники считали, что такие социальные условности, такие как богатство или лицемерие, мешают людям достигать добродетелей.

Они не отказывались от общественных установлений целиком, но считали, что каждый человек вырабатывает свои личные представления о добре и зле и имеет право пойти против общества, следуя своим установкам. Отсюда возник принцип «парезии» — принцип говорить правду.

Еще одним важным принципом цинизма была самодостаточность. Циники полагали, что свободу человек может сохранять только если он готов в любой момент отказаться от общения с другими людьми и благ цивилизации.

Альберт Эйнштейн

Эйнштейн был одним из самых выдающихся представителей человечества. В 1951 году молодая женщина спросила у него в письме, в чем смысл жизни. Ответ был коротким: «Чтобы создавать удовлетворение для себя и для других».

В письме своему сыну Эдуарду Эйнштейн был более конкретен. Он написал ему, что верит в «высшую стадию сознания как высший идеал», а человеческая способность создавать новые вещи из ничего — это больше, чем мы можем подумать. Именно акт творения позволяет нам испытывать счастье. Он также напоминал, что творить нужно не из желания запомниться, а из любви к вещи, которую создаешь.

Дарвинизм

У Чарльза Дарвина были сложные отношения с религией и с религиозным значением смысла жизни. Первоначально он придерживался христианских убеждений, но позже его представления заметно поколебались.

Некоторые его наследники стали практически обожествлять эволюцию — ведь именно она обеспечила появление человека. Они видят в этом высший смысл эволюции и полагают, что она неминуемо должна была привести к современным людям. Некоторые, напротив, подчеркивают, что эволюция — это сочетание цепочки случайностей и способностей к выживанию. Но и те, и другие согласны, что смысл жизни в том, чтобы передать часть своей ДНК будущим поколениям.

Нигилизм

Чаще всего слово «нигилизм» ассоциируется с предшественниками русских революционеров начала XX века, но этот термин куда более сложен. Нигилизм — от латинского hihil («ничто») – полагает, что таких вещей как «ценность» или «смысл» в природе не существует, а потому и существование человека смысла не имеет.

Ницше полагал, что распространение нигилистических убеждений со временем приведет к тому, что люди прекратят какую-либо деятельность в принципе. Этого, как мы видим, не произошло, но нигилизм как безразличие к происходящему все-таки остается популярным.

Тибетская философия

Эти учения распространены в Тибете и других частях Гималаев. Очень похожая на классический буддизм тибетская философия полагает, что смыслом жизни является прекращение земных страданий. Первым шагом к этому является понимание мира. Поняв мир, вы сможете прийти к знаниям, необходимым для прекращения страданий.

Философия предоставляет возможность выбрать «Путь малых возможностей», на котором человек занимается прежде всего своим спасением из мира, либо «Путь больших возможностей», на котором человек помогает другим. Истинный смысл жизни обретается в практике. Тибетская философия запоминается еще и тем, что она предлагает своим последователям точные инструкции по поведению.

Эпикурейцы

Эпикурейскую философию часто чрезмерно упрощают. По Эпикуру, все состоит из мельчайших частиц, в том числе и человеческий организм, который складывается из частиц души. Без частиц души тело мертво, а без тела душа неспособна воспринимать внешний мир. Таким образом, после смерти ни душа, ни тело не способны продолжить существование. После смерти нет ни наказания, ни награды — ничего. Это значит, что человеку надо сосредоточиться на земных делах.

Частицы души способны испытывать и удовольствие, и боль. Поэтому нужно избегать боли и получать удовольствие. С тем, что мы не можем контролировать (неожиданную смерть), нужно просто смириться.

Это не означает, что можно делать все, что хочется. Даже если ограбление банка принесет некоторые приятные впечатления, настоящий эпикуреец помнит, что чувства вину и тревоги могут принести затем больший дискомфорт. Эпикурейцы также привержены дружбе, самому приятному, безопасному и надежному чувству, которое может быть доступно человеку.

Ацтекская философия

Высший смысл жизни у ацтеков заключался том, чтобы жить в гармонии с природой. Такая жизнь позволяет продолжать энергию и образовывать новые поколения. Эта энергия называлась «теотль» и была не божеством, а чем-то вроде джедайской Силы. Теотль наполняет собой мир, все наши знания и простирается за пределы знаний.

В теотль есть полярные противоположности, которые борются друг с другом и тем самым сохраняют равновесие во Вселенной. Ни жизнь, ни смерть не плохи — они лишь часть цикла. Ацтеки полагали, что правильнее всего оставаться на середине, не стремясь к богатству и пользуясь тем, что уже есть, с умом. Это было залогом того, что дети получат мир в том же состоянии, что и отцы.

Стивен Фрай и гуманисты

Стивен Фрай — один из ярких представителей современного гуманизма — ставит вопрос о смысле жизни так, чтобы он касался каждого, вне зависимости от пола, убеждений, расы или возраста. В гуманизме нет конкретного смысла жизни. Каждый человек находит собственный смысл в жизни. Вместо того, чтобы искать его вовне, человек должен найти его внутри себя, думая о том, что делает его счастливым.

Потому что смысл жизни действительно будет для каждого из нас своим. Кто-то хочет создать шедевр, кто-то — благотворительный фонд. Или посадить сад, усыновить ребенка, подобрать животное с улицы… Нет единственного правильного ответа на вопрос о смысле жизни — каждый вырабатывает этот ответ самостоятельно. И, кажется, именно эта теория позволяет быть счастливыми наибольшему числе людей.

Сократ

Сократ

Сократ (470/469-399 гг. до н.э.) — первый по рождению афинский философ. Его отец — Софрониск — был каменотесом, мать — Финарета — повивальной бабкой. Его жизнь в чем-то была похожа на жизнь любого другого афинянина того времени. Как гражданин полиса, он нес определенные обязанности — трижды участвовал в сражениях Пелопонесской войны, был заседателем в афинском совете пятисот. И все же судьба Сократа необычна, неординарна.

 

Сократ — может быть самое загадочное явление античного духа. Он не писал объемных философских трудов. Он вообще не оставил после себя ни одной строчки, считая, что буквы омертвляют смысл слова. И большая часть сведений о Сократе, его речи и беседы дошли до нас в записи его учеников Платона и Ксенофонта.

 

В обыденной жизни Сократ не был похож на своих современников. Их заботы о хлебе насущном, об общественном признании, о достижении материального благосостояния, характерные для обыкновенных людей, были далеки от интересов Сократа. Зато в разных местах Афин можно было увидеть его — с всклокоченными волосами и бородой, в заплатанном хитоне, — о чем-то беседующим с согражданами. В этих беседах Сократ пытался понять сам некие непреходящие истины и показать их другим.

 

Философия Сократа — это его жизнь. Своей собственной жизнью и смертью он показал современникам и потомкам в чем заключается истинный смысл бытия человека.

 

Проблема смысла жизни — вот главное, что занимало Сократа. Для чего живет человек? В чем суть человеческой личности? Что есть добро и что есть зло? Все эти вопросы — основные для Сократа. По сути дела, Сократ стремился познать истинное содержание общепринятых в Древней Греции «гражданских добродетелей», моральных ценностей и придать им абсолютное, непреходящее значение. Потому он по праву считается создателем первой в европейской истории нравственной философии.

 

Сократ совершил своего рода переворот в древнегреческом сознании, ибо для него настоящие жизненные ценности заключались не во внешних обстоятельствах, к которым так стремится большинство людей — богатство, высокое положение в обществе и т.д. В понимании Сократа, истинные «гражданские добродетели» содержатся в самом человека — в способностях его души. Раскрыть эти способности, по мнению Сократа, значит познать сущность человеческой личности. И потому основное занятие человека в жизни — это воспитание собственной души путем разумного, нравственного поведения.

 

В отличии от популярных в то время философов-софистов, Сократ признавал существование объективной истины. Все его философские рассуждения, споры, диалоги — это попытка вместе со своими собеседниками определить содержание самых общих понятий: добро, зло, мудрость, прекрасное, безобразное.

 

В своих рассуждениях Сократ приходил к тому, что эти основополагающие для человека понятия можно познать с помощью разума. «Храбр тот, кто знает, что такое храбрость» — говорил он.

 

Но что такое храбрость? Софисты сказали бы: храбрость — это то, что думает о ней тот или иной человек. Горгий добавил бы, что в любом случае всякие представления о храбрости ложные. Протагор подчеркнул бы, что все, пусть и различные, определения храбрости истинны.

 

Сократ шел совершенно иным путем. Он был уверен в существовании понятия «храбрость» как такового. Это понятие, как, впрочем, и все другие основополагающие понятия, даны свыше — богом. У человека же есть разум, который предоставляет человеку возможность осмыслить сущность храбрости, добра, красоты и в дальнейшем строить свое повседневное поведение уже в соответствии с обретенным знанием. Обретение истинного знания и реальная жизнь в соответствии с этим знанием — жизненный принцип, проповедуемый Сократом.

 

Но познание истины — это опять же задача внутреннего мира каждого человека. Нельзя научить добру, храбрости, прекрасному, т.е. нельзя делать то, что в те времена делали софисты, ибо человек, учащий других людей, часто сам не имеет представление о добре и зле. И Сократ в своих постоянных спорах с софистами великолепно показывал, что они не знают того, чему пытаются учить.

 

Нельзя научить высшим добродетелям, но можно научиться, если сам человек стремится к такому знанию, если он готов подчинить свою жизнь освоению великих истин.

 

Мы не можем сегодня сказать, нашел ли Сократ ответы на поставленные им самим вопросы. Во всяком случае, в дошедших до нас письменных источниках таких однозначных и бесспорных ответов нет. Однако своими постоянными и настойчивыми поисками истины он доказал и современникам, и потомкам, что процесс познания не менее важен чем его итог, что искреннее стремление к истинному знанию — это уже важнейший шаг в раскрытии тайн человеческой души, даже, если эти тайны человек не успеет разгадать полностью.

 

И свое предназначение Сократ видел в том, чтобы побудить людей к поиску истины. Он говорил, что «приставлен богом» к Афинам, как к коню, «большому и благородному, но обленившемуся от тучности и нуждающемуся в том, чтобы его подгонял какой-нибудь овод». «Вот, по-моему, бог послал меня в этот город, чтобы я, целый день носясь повсюду, каждого из вас будил, уговаривал, упрекал непрестанно».

 

Метод, избранный Сократом для поиска истины и для пробуждения в согражданах стремления к ней, получил впоследствие название «сократической беседы». В процессе беседы Сократ как бы срывал маску с человека, открывал для всех, и прежде всего для самого своего собеседника, его истинное лицо. Платон заметил по этому поводу: «Всякий, кто был рядом с Сократом и вступал с ним в беседу, о чем бы ни шла речь, пропускался по виткам спирали дискурса и неизбежно оказывался вынужденным идти вперед до тех пор, пока не отдаст себе отчета в самом себе, как он жил и как живет теперь, и то, что даже мельком однажды проскальзывало, не могло укрыться от Сократа».

 

Неотъемлемой составляющей сократовского метода была ирония, величайшим мастером которой был афинский мудрец. Часто, начиная беседу, Сократ иронически выдавал себя за человека непонятливого, невежественного и превозносил умственные способности своего собеседника. Однако, по ходу разговора, выяснялось совершенно обратное. Оказывалось, что собеседник Сократа, считая себя человеком умудренным, на самом деле имел очень приблизительное представление о, казалось бы, всем известных вещах — о добре и зле, о красоте, о храбрости и трусости. И только беседа с Сократом открывала перед ним всю глубину его невежества, показывая, что он живет в мире иллюзий. В этом заключалось главное предназначение иронии для Сократа — это способ освобождения собеседника от иллюзий.

 

Сократовская ирония разрушала иллюзию собеседника о его всезнании. Но великая созидательная сила Сократа заключалась в том, что он, таким образом, отделив все ложное и наносное, умел показать человеку, беседующему с ним, и истинные ценности. В этом случае Сократ пользовался методом субъективной диалектики — всесторонним осмыслением обсуждаемых в процессе беседы понятий. Так, например, парадоксально сталкивая различные определения мудрости и показывая их иллюзорность, он, с одной стороны, доказывал, что само понятие мудрости существует, просто пока оно недоступно нам, а с другой стороны, указывал путь к постижению истинного понимания мудрости.

 

Большинство людей не могут считаться поистине мудрыми. Но кто же тогда вправе быть назван мудрецом? Дельфийский оракул, по верованию древних греков вещающий устами бога, самым мудрым на этом свете назвал Сократа. Сам Сократ подверг сомнению это изречение. И, занявшись выяснением истины, пришел к выводу, что в сущности «мудрым-то оказывается бог, и этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе даже ничего и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем для примера». Таким образом бог как бы говорит: «Из вас, люди, всего мудрее тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего по правде не стоит его мудрость».

 

В этих словах, сказанных Сократом, мы и находим объяснение его знаменитому афоризму «Я знаю, что ничего не знаю». Смысл этого афоризма в том, что абсолютное истинное знание существует, но доступно оно лишь богу, а люди раскрывают способности своей души в стремлении к этому знанию.

 

Понятно, что нескончаемые вопросы, которые ставил Сократ перед согражданами, его умение показать настоящее лицо человека вызывали неприязнь у многих жителей Афин. В 399 г. до н.э. три гражданина Афин — Мелит, Анит и Ликон — обвинили Сократа в том, что он «не признает богов». По законам Афин непочитание богов каралось смертной казнью.

 

Сократ предстал перед судом. Три раза держал он оправдательную речь. И ни в одном случае не отступил от своих принципов. Он не просил прощения, не оправдывался в грехах. В своих речах, опубликованных Платоном под названием «Апология Сократа», он в очередной раз доказал афинянам, что они не знают, и самое страшное, не стремятся к истине. И даже осуждение его, Сократа, на смерть — всего лишь способ сохранить свой иллюзорный мир, спрятаться от правды, ибо только так возможно избавиться от Сократа, не собирающегося молчать ни при каких обстоятельствах. Иронизируя над судьями, он предложил за свои заслуги перед Афинами вынести ему смехотворный приговор: приговорить к пожизненному питанию Пританее — месте, где имели право бесплатно питаться победители Олимпийских игр.

 

Сократа осудили на смерть. Он, видимо, и не ожидал иного решения суда, ведь сам доказал судьям, что иначе от него не избавиться. И в своих последних словах, сказанных на суде, Сократ не клянет жителей Афин за несправедливое решение, а сожалеет об их нравственной слепоте, об их слишком элементарном понимании смысла жизни: «Но уже пора идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это никому не ведомо, кроме бога».

 

В связи религиозными праздниками, время казни было отсрочено на месяц, и все это время Сократ находился в тюрьме. Его друзья и ученики неоднократно предлагали ему бежать и даже подготовили побег. Но Сократ отказался, мотивируя отказ тем, что, совершив побег он нарушит свои принципы. Он всю жизнь учил соблюдать законы, жить благочестиво и справедливо. Убежав, он как бы перечеркнет дело всей своей жизни, покажет неистинность своего учения. А это для него хуже смерти. И Сократ бестрепетно выпил чашу с цикутой, приняв смерть спокойно и легко.

 

Смерть Сократа — такая же философская проблема, как и его жизнь. Сократ поистине стоически отнесся к смерти, совершив свой последний поступок в этой жизни в соответствии с собственными представлениями о моральных и духовных ценностях человека. Его философская позиция оказалась сильнее, значимее, нежели страх смерти, терзающий каждого. И этим он вновь показал дорогу всем людям на пути познания еще одной великой истины — смерти. И недаром, уже на протяжение многих веков мыслители разных времен и народов постоянно размышляют над проблемой смерти афинского мудреца.

 

Сократ вроде бы не создал законченного философского учения. Но огонь стремления к истине, зажженный им в душах многих учеников, не потух и спустя столетия. Ученики Сократа пошли каждый своей дорогой, создали множество различных философских школ и направлений, и источником их философского творчества был пример великого афинского мыслителя. Не иссяк этот источник и по сию пору. И в наши дни нередко обращаемся мы к мыслям и делам Сократа, пытаясь воспользоваться его помощью на путях познания истины.

 


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

Статья о смысле жизни — Сноб

Это текст о смысле жизни. В нём вряд ли попадутся новые идеи и точно не будет эзотерических откровений. Моя цель — собрать в одном месте и на русском языке несколько очевидностей. Которые, к сожалению, становятся очевидными не сразу. Мне, например, понадобилось лет двадцать, чтобы заметить некоторые из них. И ещё лет десять — чтобы найти для них подходящие слова

Начну с самого очевидного: «В чём смысл жизни?» — стереотип философского вопроса. Он так затаскан, что его трудно воспринимать всерьёз.

Однажды я убедился в этом на практике. Неми Пелгром, с которой я познакомился на курсе по теории моделей, уговорила меня и Софи Мачавариани постоять в центре Уппсалы с табличкой FRÅGA EN FILOSOF/ASK A PHILOSOPHER. 

Фото: Nemi Pelgrom

Люди реально останавливались, задавали нам всякие разные вопросы. Увлечённо спорили. За два сеанса такого социологического представления не менее десятка прохожих спросили о смысле жизни. Но ни один человек не задал этот вопрос без ухмылки. Все поминали смысл жизни в шутку, не ожидая ответа.

Почему этот вопрос затаскан до такой степени? Отчасти потому, что его, в отличие от многих других вопросов, может задать кто угодно.

Некоторые философские проблемы относительно просты. «Просты» не в том смысле, что у них есть одно очевидное решение, с которым согласится любой разумный человек. Нет; разные люди могут решать их по-разному. Они просты в том смысле, что их не так уж трудно сформулировать. Задать вопрос — это же в философии половина дела. А иногда и всё дело. Иногда, если хорошо поставить вопрос, решение приходит само собой и потом кажется очевидным.

В этом значении слова «простой», вопрос о смысле жизни — один из самых простых философских вопросов. Чтобы спросить о смысле чего бы то ни было, надо всего ничего: взять это самое что-бы-то-ни-было и добавить к нему «зачем». Ходить на выборы — зачем? Учиться — зачем? Вылезать утром из кровати — зачем?

Жить — зачем?

Сравните это с каким-нибудь вопросом позаковыристей. Например: возможны ли априорные синтетические суждения? Или вот ещё вопрос, который Сократ задаёт афинянину Евтифрону в платоновском диалоге:

— Слушай, Евтифрон, — говорит Сократ в вольном переложении на современный русский. — А высшие силы любят всё хорошее, потому что оно хорошее? Или это всё хорошее — хорошее, потому что его любят высшие силы?

— Ты о чём вообще, Сократ? — отвечает Евтифрон. — Я не понимаю.

Вопрос «Зачем мы живём, Евтифрон?» вряд ли вызвал бы недоумение того же рода.

Так или иначе, взрослые люди редко говорят о смысле жизни всерьёз. Грузиться над смыслом жизни — это для подростков, слушающих музыку с большим количеством воплей, подвываний и минорных аккордов. Каждый уважающий себя взрослый уже нашёл себе очевидный ответ на вопрос «Зачем жить?». В свете этого ответа, простого и неизбежного, весь экзистенциальный сыр-бор, все пролитые слёзы, чернила и пикселы кажутся милой детской глупостью. 

Мне тоже обычно так кажется. У меня тоже есть свой очевидный-простой ответ на вопрос «В чём смысл жизни?». Но ещё мне кажется, что самое важное в вопросе «Зачем жить?» — это не ответы на него как таковые. Самое важное — зачем нам нужны эти ответы.

Об этом первая часть моего текста.

Первая часть. Смыслы смысла жизни

На каждый вопрос философии найдутся метавопросы. Метавопрос — это вопрос о вопросе. Попытка уточнить, о чём речь. Например, то, что выпытывает Сократ у Евтифрона в моём вольном пересказе, — это метавопрос по отношению к любой проблеме, в которой фигурирует понятие «хорошо» или «плохо».

Представьте, что мы взялись спорить на тему «Плохо ли бить детей». За этим вопросом неотвязно плетётся мета-спутник: «А что вообще значит «плохо»?» Ведь «плохо» может означать много чего. Например, «не угодно высшим силам». Или «противоречит Библии». Или «вызывает боль». «Наносит вред развитию личности». «Вызывает у меня отвращение», в конце концов.

Вытащишь на свет эти разные варианты, и сразу видно: спорить о физических наказаниях, не прояснив, какое «плохо» имеется в виду, — занятие сомнительное. Потому что да, одни виды «плохо» включают в себя насилие над детьми. Но другие, мягко говоря, не включают. 

У вопроса «В чём смысл жизни?» тоже есть мета-компания. Можно, например, уточнить, что имеется в виду под словом «жизнь». Биологическая жизнь, т. е. от рождения до смерти организма? Тогда речь идёт о том, зачем жить, пока не умрёшь. Со смертью проблема снимается. Или же имеется в виду биологическая жизнь плюс бесконечное посмертное существование, в которое многие верят? Тогда смерть не освобождает от экзистенциального сыр-бора. Речь уже не просто о том, зачем жить, а зачем жить вечно. Ответы должны быть соответствующие.

Но меня больше интересует другой мета-вопрос, связанный со смыслом жизни. Для ясности я задам этот вопрос в виде маленького диалога:

— Зачем жить?

— А зачем тебе знать, зачем жить?

Причины у желания знать смысл жизни могут быть разные. Например:

— Дочка спросила. Пообещал ей, что скажу, когда с продлёнки заберу.

Или:

— Да курсовую тут пишу по философии.

Или даже:

— Да так, любопытно просто.

Но иногда желание знать смысл жизни объясняют примерно так:

— Мне плохо. Всё кажется бессмысленным. Соберусь делать что-нибудь — и не могу. Вообще ничего не могу.

Эта причина кардинально отличается от прочих. Чтобы увидеть, чем она отличается, надо сделать то, что вообще очень любят делать философы: сделать явным какое-то неявное, но важное различие. Другими словами, надо заметить вот что: когда мы говорим о «смысле жизни», мы часто путаем две очень разные вещи.

Одну из них можно назвать словесным смыслом. Словесный смысл жизни — это какая-то цель, облечённая в слова. «Мы живём, чтобы рожать детей». «Мы живём, чтобы познавать мир». «Мы живём, чтобы помогать другим». «Мы живём, чтобы служить Богу и Отечеству». Всё это примеры словесного смысла жизни. Утверждение «Да нет у жизни никакого смысла» и все многословные вариации на эту тему относятся сюда же.

Иногда, чтобы не наговорить глупостей, этот словесный смысл жизни стоит отличать от бессловесного. Бессловесный смысл жизни — это состояние организма. Если угодно — состояние души, связанной с организмом. Так или иначе, это не набор слов, отвечающий на вопрос «зачем?». Это ощущение. Фоновое чувство оправданности, осмысленности того, что ты делаешь. Когда оно исчезает напрочь, его не вернёшь за пять минут одними словами. Даже самыми умными и верными словами.

Вот банальный пример из моей повседневности. Мне повезло: я из людей, эмоциональное состояние которых почти каждый день следует одной и той же стабильной кривой. Прожить день, будучи мной, — это как скатиться с горки с небольшим бугорком у конца.

Утром, примерно через полчаса после подъёма, чувство осмысленности сущего переполняет меня. За какое из моих дел ни возьмусь — всё кажется интересным или как минимум нужным. Начиная где-то с двух это чувство ослабевает. Смысл начинает выходить из мироздания, как воздух из дырявого воздушного шара. К вечеру почти всё, что утром казалось таким осмысленным, становится нелепым, никому не нужным. А если ещё не поел нормально днём, то даже самые рутинные действия начинают бесить своей абсурдностью.

Только за пару часов до отбоя мир снова наполняется тихим, усталым смыслом. Долгосрочные цели и большие амбиции по-прежнему кажутся пустыми и жалкими, как в начале вечера, но возвращается ощущение, что моя обыденная жизнь ценна безо всяких сверхзадач, сама по себе, — ценна тем, что принято называть «простыми радостями жизни».

И так изо дня в день. Разумеется, кривую можно сгладить. Например, как следует выспавшись. А также здоровым обедом, послеобеденной прогулкой, каким-нибудь особенно увлекательным делом. Иногда кривая даже превращается в прямую — скажем, если вечером встреча с новыми интересными людьми или с друзьями, которых сто лет не видел. 

Но пытаться выправить эту горку одними словами бесполезно. Я могу (я сто раз пробовал) напоминать себе в районе пяти-шести вечера, как много разных целей у меня есть. Всё впустую. Уровень бессловесного смысла от этих напоминалок не поднимается.

Верно и обратное: пока я на вершине горки, одними словами о бесцельности жизни меня оттуда не спихнёшь. Бессловесный смысл пропитывает всё. Даже рассуждения о том, что жизнь не имеет смысла, кажутся приятным и нужным занятием в длинном ряду приятных и нужных занятий.

Повторюсь: это пример из везучей жизни, в которой приливы и отливы смысла происходят по ежедневному графику. В разговоре с человеком вроде меня можно сколько угодно путать словесный смысл с бессловесным. Какой бы пустой ни казалась мне жизнь в данный момент и как бы ни раздражали меня ваши увещевания, пройдут считанные часы, и кривая всё равно поползет вверх.

Но в других случаях держать в уме разницу между словесным и бессловесным смыслом жизни намного важней. Скажем, женщина с послеродовой депрессией не почувствует никакого смысла от рассуждений о том, что дети — наше всё. Наоборот, ей от подобных нотаций станет только хуже. Смысл жизни, которого не хватает человеку, болеющему депрессией, — бессловесный. Эту нехватку не восполнить списками духоподьёмных целей и простых радостей. Разговоры на тему «Зачем жить?» если и помогают в таких случаях, то благодаря тому, с кем и как ведётся беседа, а не из-за каких-то конкретных тезисов.

Вернёмся к нашему маленькому диалогу:

— Зачем жить?

— А зачем тебе знать, зачем жить?

— Мне плохо. Всё кажется бессмысленным. Соберусь делать что-нибудь — и не могу. Вообще ничего не могу.

— … 

Я поставил многоточие, потому что не знаю, какая реакция здесь наиболее уместна. Что делать в случае хронической утраты чувства смысла — это знают авторы, у которых больше чуткости и несравнимо больше познаний в клинической психологии, а также соответствующего опыта.

Я могу лишь повторить, что рассуждения о смысле жизни, даже самые философские и тонкие, сами по себе здесь не помогут. Не поможет и самодовольное перечисление типовых смыслов жизни, которые известны всем. И тем более не поможет неискреннее, наигранное поддакивание в духе: «Я тоже давно понял, что нет ни в чём никакого смысла».

Итог первой части:

Серьёзный разговор о смысле жизни стоит начинать с разницы между словесным и бессловесным смыслом. Иначе говоря, с разницы между сформулированной целью и состоянием организма. Мы часто путаем эти очень разные вещи. Как следствие, иногда мы говорим и делаем глупости с печальными последствиями.

Но заканчивать разговор на этой разнице не обязательно. Есть у вопроса о смысле жизни и другие грани, о которых стоит поговорить даже очень взрослым, шибко занятым людям. Об одной из таких граней вторая часть моего текста.

Иллюстрация: Наталья Ямщикова

Вторая часть. Всё и так ясно

Задним числом я понимаю, что заразился философией тридцать лет назад, когда прочитал рассказ Лема «Собысчас» (т. е. «Созерцатель бытия счастливый»; в другом переводе — «Блаженный»). В этом рассказе конструктор Трурль пытается создать совершенное счастье. Начинает он с того, что строит машину, которая впадает в экстаз от любого взаимодействия с окружающим миром:

Присев на трёх металлических ногах, водил [Собысчас] вокруг телескопическими глазами, а когда падал его взгляд на доску заборную, на камень или старый башмак, то безмерно он восторгался, так что даже тихонько постанывал от великой радости, его распиравшей.

Вы бы хотели быть Собысчасом? Подозреваю, что не очень. Безмозглое всеядное блаженство плохо отвечает нашим представлениям о том, что такое подлинное счастье. Как только Трурль приделывает к Собысчасу «небольшую мыслящую приставку», тот бросает стонать от восторга. На вопрос Трурля, нравится ли ему всё как раньше, снабжённый мыслящей приставкой Собысчас отвечает:

Нравиться-то мне по-прежнему всё нравится, но сдерживаю я своё восхищение рассудком, ибо хочется мне сначала понять, почему же мне всё нравится, то есть откуда, а также для чего, то есть с какой целью.

Чувство смысла жизни — это, конечно, не экстаз, не восторг и даже не какая-нибудь умеренная радость. Это фоновое состояние организма, которое позволяет нам изо дня в день держаться на плаву. Однако требования к этому состоянию минимальной необходимой мотивации у нас примерно те же, что и к счастью. Подобно счастью, оно не должно быть всеядным.

Представьте, что уже создан безвредный нейростимулятор, приняв который можно заниматься чем угодно с одинаково крепким чувством осмысленности собственных действий. Вышивать можно крестиком. На бирже играть. Телемаркетингом заниматься. Целый сезон «Игры престолов» досмотреть до конца. Вы бы купили такое средство? Я бы купил. Небольшую дозу, максимум на неделю. Любопытно же.

Но вживлять себе чип с таким стимулятором я бы не стал. Жить в состоянии тотальной осмысленности всего происходящего — всё равно что превратиться в Собысчаса без мыслящей приставки. Нет, спасибо. Мне не нужна универсальная мотивация. Я не хочу тратить жизнь на всё подряд. Я, во-первых, хочу тратить её на что-нибудь достойное. А в промежутках между достойными делами я хочу заниматься безобидными пустяками и глупостями, которые нравятся именно мне — такому, какой есть, — больше, чем другие пустяки и глупости.

Иначе говоря: 

Если тебе повезло — если фоновое чувство смысла никогда не пропадает надолго из твоего организма, то вопрос о смысле жизни переходит-таки из клинической плоскости в философскую. Он становится вопросом о ценностях: о том, что такое хорошо и что такое плохо. Что значит «достойное»? Что значит «безобидное»? Какую пропорцию следует блюсти между достойными делами и безобидными удовольствиями? И почему её вообще следует блюсти?

Пресловутая сложность, «нерешаемость» проблемы словесного смысла жизни отчасти кроется именно здесь. Вопрос «Зачем жить?», если браться за него всерьёз, скоро оборачивается вопросом: «Если уж жить, то как?» А вопрос, как жить, в свою очередь, — это уже вообще вся этика, всё кантовское Was soll ich tun?, а заодно и вся метаэтика, то есть вопросы о сути этических вопросов (включая то, чем Сократ донимал Евтифрона).

Надо ли говорить, что этика с метаэтикой нас в повседневной жизни интересуют мало. У каждого взрослого есть набор стихийных представлений о том, как надо и не надо жить, — так называемая система ценностей. Лидия Гинзбург называла её «моральной рутиной»:

С детства воспитанные привычки, иррациональные остатки, потерявшие содержание и сохранившие форму реликты прошлых моральных систем, самолюбие, естественное стремление к среднему, принятому уровню, болезненное чувство, возникающее у многих при виде чужих страданий…

Наша моральная рутина строится на ходу и перекраивается по обстановке; она полна нестыковок и белых пятен. Но её обычно хватает, чтобы поддерживать статус-кво и отношения с окружающими.

Как следствие, мы склонны считать её адекватной и очевидной. Многие из нас охотно согласятся, что этические проблемы сложны в некоем «абстрактном», «философском» смысле. О них можно заумно спорить в специально отведённых для этого тепличных условиях. Однако и эта уступка — способ лишний раз заверить себя: «на практике», «в настоящей жизни» всё и так ясно.

Если спор о том, зачем жить, — это спор о ценностях, то наше снисходительное отношение к смыслу жизни растёт из того же места. Поэтому я и назвал его сложность «пресловутой». Мы рады признать, что у очкастых личностей на философских семинарах есть резон мусолить эту тему бесконечно. Но «в настоящей жизни» нас полностью устраивает свой стихийный хит-парад ценностей. Мы живы моральной рутиной, наложенный на бессловесный смысл жизни — на тот смысл, которого у людей, не болеющих депрессией, полно по умолчанию.

Наглядней всего это проявляется в таких образцах житейской мудрости:

— Да не парься ты. Нету в жизни никакого смысла. Живи себе, радуйся, пока жив.

В переводе с не совсем честного русского на честный эта реплика звучала бы так:

— Хочешь знать, как надо жить? Смотри на меня. Я уже в курсе.

При этом утверждение, что в жизни «нет никакого смысла», особенно показательно. За ним прячется одна популярная система ценностей, которая нередко роднит самых завзятых атеистов с самыми истовыми верующими. Поскольку эта система не только популярна, но и бесчеловечна, о ней тоже стоит поговорить.

В третьей части.

Третья часть. О Высшем Смысле

Был такой хороший советский философ — Эвальд Ильенков. У него в архиве нашли раннюю работу под названием «Космология духа. Попытка установить в общих чертах объективную роль мыслящей материи в системе мирового взаимодействия».

Впервые опубликовали её в 1991, через 12 лет после самоубийства Ильенкова. Жаль, что так поздно. Выйди она в пятидесятые, когда была написана, — возможно, стала бы одним из священных текстов оттепельной научно-технической интеллигенции. В любом случае, «Космология духа» — вероятно, один из лучших (и точно один из наиболее вменяемых) текстов жанра, который принято называть «русский космизм».

Основная идея такая. Ильенков предлагает допустить, что вселенная имеет циклическую природу. Каждый цикл длится многие миллиарды лет и кончается незадолго до тепловой смерти вселенной. 

(Тепловая смерть вселенной наступает, когда энтропия достигает однородного максимального уровня по всему космосу. Грубо говоря, везде в космосе делается одинаково холодно, темно, мертво и пусто. Те из нынешних космологов, которые считают такой исход возможным, ожидают его примерно через 10100 лет.)

Допустим, продолжает Ильенков, что всякий раз некий механизм не даёт вселенной умереть тепловой смертью до конца. Этот механизм запускает в рассеянной, растраченной энергии космоса цепную реакцию. Он превращает «умирающие, замерзающие миры» «в огненно-раскалённый ураган» рождающейся заново вселенной. Как мы сказали бы сегодня, происходит новый Большой Взрыв. История космоса начинается с чистого листа.

Что же это за механизм? По мнению Ильенкова, от необратимого охлаждения вселенную каждый раз спасает «мыслящая материя». Законы природы, полагает Ильенков, делают возникновение разумной материи неизбежным. Ну, а возникнув, «мыслящий дух» рано или поздно отдаёт «долг перед матерью-природой»:

…в какой-то, очень высокой, точке своего развития мыслящие существа, исполняя свой космологический долг и жертвуя собой, производят сознательно космическую катастрофу — вызывая процесс, обратный «тепловому умиранию» космической материи…

Эта перспектива воодушевляет Ильенкова:

В сознании огромности своей роли в системе мироздания человек найдёт и высокое ощущение своего высшего предназначения — высших целей своего существования в мире. Его деятельность наполнится новым пафосом, перед которым померкнет жалкий пафос религий.

Ильенков, как видите, особо подчёркивает разницу между своим взглядом на космологическое призвание человека и религиозным мировоззрением. Это, с одной стороны, неудивительно: Ильенков был марксистом, причём думающим марксистом. Вряд ли из тех, которые до перестройки ритуально бубнили студентам диамат, а потом враз воцерковились.

С другой стороны, Ильенков не замечает (во всяком случае, не в «Космологии духа»), что изначально играет на чужом поле. Поиск «высшего предназначения» и «высшей цели» за пределами человеческой жизни — очень религиозный подход к проблеме, которую он пытается решить. Религиозная изнанка особенно бросается в глаза там, где Ильенков живописует судьбу разума без сверхзадачи, без «космологического долга»:

В этом случае мышление … оказывается пустоцветом — красивым, но абсолютно бесплодным цветком, распустившимся где-то на периферии всеобщего развития лишь затем, чтобы тотчас увянуть под ледяным или огненно-раскалённым дуновением урагана бесконечной Вселенной…

По сути, это вариация на тему «Если бога нет, то всё зря». Только вместо бога здесь могучее человечество будущего, которое самоотверженно взойдёт на космологический крест во имя спасения вселенной.

«Космология духа» Ильенкова хорошо иллюстрирует ту длинную тень, которую бросают на наш образ мыслей иудаизм, христианство и ислам. В религиозной системе координат есть понятие высшего смысла жизни — грубо говоря, бог. Этот Высший Смысл вынесен за пределы нашего мира и объявлен тайной. Постичь его до конца человеку не дано по определению. (Вот, кстати, и ещё одна причина, по которой вопрос о смысле жизни слывёт «нерешаемым».)

Эта потусторонняя непостижимость — одна из самых психологически привлекательных черт религиозной картины мира. Она гарантирует, во-первых, что смысл есть не только у каких-то отдельных действий, а у всей жизни сразу. Во-вторых, она обещает, что этот смысл превосходит наши самые смелые ожидания. Покуда мы живы, он будет светлой тайной, мерцающей высоко-высоко над нашей мышиной вознёй в сумерках.

Хорош этот смысл жизни и тем, что пытается быть словесным и бессловесным одновременно. Он стремится выйти через язык за пределы языка — в ту сияющую пустоту всех восточных и западных мистиков, которая как забором огорожена известной цитатой из Витгенштейна: Wovon man nicht sprechen kann, darüber muss man schweigen. 

«О чём невозможно говорить, про то надо молчать».

Этим предложением заканчивается единственная книжечка (она тоненькая), которую Витгенштейн, главный Страдающий Гений западной философии XX столетия, издал при жизни. Если вы всецело разделяете религиозную картину мира, считайте это занавесом и моего текста:

ВЫ НАШЛИ ВЫСШИЙ СМЫСЛ!

КОНЕЦ

Если же не разделяете или не всецело, то можно вспомнить другой вклад Витгенштейна в копилку мировой мысли. Поздний Витгенштейн склонялся к мнению (и убедил целое поколение британских философов), что философских проблем как таковых нет. А есть, говорил Витгенштейн, много языковой путаницы. Все так называемые философские вопросы — это туман в голове, возникающий, когда мы употребляем обычные слова необычным образом.

Как это бывает — можно показать на примере понятия «Ничто». Представление о Ничто с большой буквы восходит, надо думать, к банальным выражениям вроде «Там ничего нет», «Я ничего не ломаю», «Мне нечего вам сказать» и так далее. 

В повседневной речи, когда мы говорим «ничего», мы всегда имеем в виду отсутствие чего-то когда-то и где-то. В голове, затуманенной философией, однако, это скромное бытовое ничего превращается в Полное и Абсолютное Отсутствие чего бы то ни было, включая пространство, время, частицы, поля, струны, браны, логосы, эйдосы и законы природы. Как следствие, встают мучительные вопросы: «Как Что-то взялось из Ничего?» и «Почему вообще есть Нечто, а не Ничто?» При этом, стоит ли говорить, никакого Полного и Абсолютного Ничто никто никогда не видел — ни в глаза, ни в Большом адронном коллайдере.

Оговорюсь: Витгенштейн, наверное, погорячился, объявив всю философию языковой терапией для тех, кто запутался в словах. Но местами его подход работает как часы. В частности, он помогает разогнать немалую часть тумана, в котором мы блуждаем, разыскивая Высший Смысл жизни.

Высший Смысл жизни отличается от просто смысла примерно как Абсолютное Ничто от обычного ничего. Абсолютное Ничто добывается путём подставления слова «нет» ко всему, что придёт в голову: денег нет, кошек нет, Земли нет, космоса нет, времени нет — и так до «вообще ничего нет», то есть до упора. Высший Смысл получается при помощи такой же процедуры со словом «зачем». Мы начинаем с обыденных действий (зачем вставать, зачем мыться, зачем идти на работу, зачем пить с Таней после работы) и накручиваем себя до «Зачем человечество». Иными словами, до вопроса: «Зачем мы живём, если всё равно все умрём?»

Увидев это, проще разглядеть и один побочный эффект поисков Высшего Смысла. Вопросы в стиле «Зачем всё на свете?» не так безобидны, как иные упражнения в языковой комбинаторике. Когда мы вытаскиваем слово «зачем» из его естественной среды обитания — из одной человеческой жизни среди других жизней, мы неизбежно начинаем придумывать соответствующие ответы. Ответы, в которых нет ничего человеческого.

Один пример такого ответа — иудео-христиано-исламский бог — уже появлялся несколько абзацев назад. Почитание этой сверхценности служит образцом для культа многих других: Отечества, Нации, Революции или даже Народа (не путать с людьми). На первый взгляд, такие Высшие Смыслы живей и человечней бога. Они, в теории, ближе к источнику нашей тоски по внешним целям: к насущной потребности жить не только для себя, но и для других живых существ. На практике, однако, они сплошь и рядом оказываются такими же бесчеловечными, как и любой бог. Во всяком случае, и мучаются, и мучают, и умирают, и убивают ради них с той же лёгкостью.

Итог третьей части:

Уверенность, что «настоящий» смысл бытия непременно должен быть выше отдельных жизней отдельных людей, — плод игры со словом «зачем», помноженной на тысячи лет монотеизма. Эта уверенность кажется многим из нас естественной. Возможно, большинству из нас.

Показательно при этом даже не то, что её не ставили под сомнение марксисты середины прошлого века, вроде Ильенкова. Им, как говорится, сам Гегель велел верить в поступательный ход истории к великой цели. Нет, поразительней всего, что доктрину Высшего Смысла нередко исповедуют и те, кто не верит ни в бога, ни в чёрта, ни в Гегеля, ни в отечество с нацией. Именно такие люди, снисходительно усмехнувшись, предложат вам не париться, потому что «нету в жизни никакого смысла».

Заключение

В начале этого текста я вспоминал, как стоял с Неми, Софи и табличкой «Спроси философа» в центре Уппсалы. Прохожие регулярно спрашивали нас: «В чём смысл жизни?» Но спрашивали в шутку, в качестве ироничной преамбулы к другим, «солидным» философским вопросам.

Что бы я ответил, если бы хоть один человек задал этот вопрос всерьёз? 

Трудно сказать. У каждого разговора свои участники и своя динамика.

Возможно, я вспомнил бы слова Сьюзен Хаак. Хаак — одна из крупных англоязычных философов нашего времени. «“В чём смысл жизни?”, — посетовала она однажды, — это очень плохой вопрос». В лучшем случае, он предлагает валить в одну кучу достойное и приятное, общие этические ценности и личные удовольствия. В худшем — с порога подменяет жизнь человека судьбой человечества. Тащит за собой Высший Смысл в виде какого-нибудь бога или всеобщего счастья в светлом будущем.

Надеюсь, я бы сказал: вопрос плох уже тем, что слово «смысл» (meningen, the meaning, le sens, der Sinn, il senso и т. д.) вечно фигурирует в нём в единственном числе. Пытается свести тысячи разных дел, которые мы успеваем переделать даже за недлинную жизнь, к единому знаменателю.

Очень надеюсь, что вспомнил бы и фундаментальную разницу между словесным и бессловесным смыслом. Разницу между целями и тем состоянием организма, которое вообще позволяет выбирать и преследовать цели. Позволяет думать в категориях «важно/не важно», «интересно/неинтересно», «сделаю/не сделаю».

Возможно, договорился бы я и до своей любимой темы: до того, что поиски словесного смысла жизни — это, конечно же, роскошь, доступная далеко не всем. Чтобы выбирать цели и в муках «искать себя», нужны здоровье, образование, социальная защищённость, близкие люди и либеральное общество, которое не выбирает всё за тебя.

Впрочем, повторюсь: кто знает, что бы я сказал. И ещё неизвестней, что бы я услышал. Неизвестней и горадо интересней. Интересно поговорить с человеком, который готов на полном серьёзе обсуждать смысл жизни прямо на улице. «Плохой вопрос» ещё не значит «вопрос ни о чём». Иногда, если покопаться, плохой вопрос бывает вообще обо всём.

Может, стоит в следующий раз подкорректировать текст на нашей табличке. Добавить мелким шрифтом: Vi tar alla frågor på största allvar, inkl. meningen med livet.

Мы принимаем всерьёз все вопросы, вкл. смысл жизни.

Смысл жизни как осознанная добродетель: античная версия(Карданова М.В.)

Непрерывно меняющееся взаимодействие жизни со смыслом делает личностное существование в каждый момент его бытования в обществе уникальным и неповторимым феноменом. И если осознание смысла, осознание его самой личностью, невозможно без предварительно заданных добродетелей, с которыми жизнь так или иначе соотносится, то оно также невозможно без погружения жизни в текущую смысловую среду, при котором само личностное существование становится частицей и движущей силой этой среды, частицей такой же изменчивой, как сама эта среда (Гаспаров,1993).

Осознание парадокса, определяющего личностное существование: жизнь, как неустойчивое единство, относительно замкнутое целое, временные границы которого ясно очерчены, единство, которое возникает из открытого, не поддающегося полному учету множества разнородных и разноплановых компонентов, и такое замкнутое целое, которое заключает в своих пределах открытый, растекающийся в бесконечность смысл (а значит, и бесконечные возможности его интерпретации), — начинается уже в античности (Гаспаров,1993).

В цепи античных понятий, связанных со смыслом жизни всегда присутствует добродетель, которая в отношении первого постоянно меняет свое предикативное состояние на субъектное и, наоборот. При этом внутренняя связь добродетели со смыслом жизни состоит не в концептуально-логической конверсии, а в продолжении того нравственного дела, которое начато природой и продолжено в социуме в форме главной гражданско-личностной задачи.

Сократ и Платон сущностью всякой добродетели считали знание, то есть знание того, что надо делать и чего не надо делать. При этом знание и разум, о которых они говорили, были не абстрактным знанием и чистым разумом, далеким от жизни. Это были принципы самой человеческой жизни, которые придавали ей смысл и создавали ее структуру. Античная добродетель есть не просто знание и разум, но способность разума выбирать благо, необходимое для жизни. Благо есть удовольствие, но не просто само по себе, а за вычетом его дурных последствий в виде страданий. Само же страдание есть зло не само по себе, но опять-таки в связи с той или другой оценкой его последствий. Из этого вытекает, что человек совершает добро и зло не ради возможных удовольствий, но из-за неправильного осознания того, что такое подлинное благо и удовольствие. А это в свою очередь заставляет признать, что подлинное благо возникает в результате нравственной силы человеческого разума выбирать те или другие удовольствия и страдания, имея в виду их жизненную величину и значимость, из чего делается вывод: «… нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем пересиливает и удовольствия и все прочее» (Платон, 1968, с.247). Постижение добродетели с его помощью равнозначно обретению смысла жизни.

Основные античные добродетели человека и гражданина: Благо, Мудрость, Справедливость, Мужество, — присутствуют во всех диалогах Платона с участием Сократа. Здесь важно убеждение философов в частичной врожденности нравственно-эстетического сознания в единстве с волевой составляющей, выражающей готовность к действию. «Есть в нас в известном смысле с детства начала справедливого и прекрасного; под их влиянием мы воспитались, как бы под влиянием родителей, повинуясь им и уважая их» (Платон, 1971, с.351). Правда, нам врожденны и инстинкты обратного порядка, но с ними нужно бороться, чтобы «воспитать чувство необходимости повиноваться законам» (Платон, 1971, с.352).

Таким образом, под добродетелью в античности понималось не только знание того, что делает нечто благим (по-разному трактуемом), но и, одновременно, универсальная активность, или способ бытия (личностного, общественного, космического), который ведёт любое существо и вещь к совершенству, реализуя их назначение, смысл существования. Сократ и Платон, адресуют добродетели, в первую очередь, к душе и разуму: добродетель — то, что делает душу благой и совершенной, т. е. тем, к чему она предрасположена по природе и что реализуется в социуме через знание, точнее, через перманентную рефлексию над ним, которая соединяет познавательно-информационную составляющую с нравственно-волевой.

Полагая смысл жизни в знании и добродетели, в деятельности, предписываемой нравственным долгом, Сократ указывал на недостатки современной ему афинской педагогической системы: «Хорошо бы, если бы мудрость имела свойство перетекать из того, кто полон ею, к тому, кто пуст, как течет вода по шерстяной нитке из полного сосуда в пустой» (Платон, 1970, с.101), к сожалению, это невозможно. Нужен другой — интерактивный метод, в ходе которого ученик и учитель посредством задаваемых вопросов устремляются на поиск истины. Сама истина сокрыта в человеке, следует лишь припомнить ее. «В человеке живут верные мнения насчет того, чего он не знает… Он все узнает, хотя его будут не учить, а только спрашивать, и знания он найдет в самом себе… а это значит припомнить…» (Платон, 1968, с. 391).

По мнению Сократа и Платона, философия должна стать педагогическим учением о том, как человеку жить, поскольку она вырабатывает общее понятие о вещах, обнаруживает единую основу существующего, которая для человеческого разума оказывается благом и высшей целью. Единая основа человеческой жизни не существует в отрыве от духовных усилий самого человека, это не равнодушное природное начало. Только когда единое будет представлено в форме понятия его собственной жизни и станет целью человека, оно составит его счастье и, тем самым, искомый смысл, осознанную добродетель (Лосев А.Ф., 1974).

Здесь четко проявляется первое, параллельно с другими античными философскими школами движение от всеобщности и универсальности понятия и сущности к уникальности и индивидуальности отдельного существования

Такое сближение знания и нравственности нередко вызывало недоумение у мыслителей последующих эпох. Однако «этический рационализм» античности, особенно у Сократа и Платона, обладает, по нашему мнению, многими позитивными моментами для современного человека, вынужденного искать смысл жизни в разбалансированном информационно-ценностном мире.

Литература:

  1. Гаспаров Б.М. Структура текста и культурный контекст // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М.: Наука, 1993.- С. 275 — 303.
  2. Лосев А.Ф. Художественно-воспитательная теория Платона в связи с его социально-историческими взглядами // Лосев А.Ф. История античной эстетики: в 4 тт. Т.3 — М.: Искусство, 1974.
  3. Платон. Протагор. // Платон. Соч.: В 3 тт. Т. 1. — М.: Мысль, 1968.
  4. Платон. Государство // Платон. Соч.: В 3 тт. Т. 3 (1). — М.: Мысль, 1971.
  5. Платон. Пир // Платон. Соч.: В 3 тт. Т. 2. — М.: Мысль, 1970.
  6. Платон. Менон // Платон. Соч.: В 3 тт. Т. 1. — М.: Мысль, 1968.

Карданова М.В.,

См. также

Сократ и его взгляд на счастье

Сократ прожил в Афинах, Греция, всю свою жизнь (469–399 до н.э.), уговаривая своих сограждан серьезно задуматься над вопросами истины и справедливости, будучи убежденным, что «неизученная жизнь не стоит того, чтобы жить». Утверждая, что его мудрость заключается просто в том, чтобы «знать, что он ничего не знает», Сократ действительно имел определенные убеждения, главная из которых заключалась в том, что счастье достигается человеческими усилиями. В частности, он рекомендовал обрести рациональный контроль над своими желаниями и гармонизировать различные части своей души.Это вызовет божественное состояние внутреннего спокойствия, на которое не может повлиять внешнее. Верный своему слову, он весело встретил собственную смерть, обсуждая философию вплоть до момента, когда он принял смертельный болиголов. Благодаря его влиянию на Платона и Аристотеля была открыта новая эра философии, и курс западной цивилизации был решительно сформирован.

Сократ — немного предыстории

Сократ занимает уникальное место в истории счастья, поскольку он является первой известной фигурой на Западе, которая утверждает, что счастье действительно достижимо с помощью человеческих усилий.Он родился в Афинах, Греция, в 460 г. до н.э .; Как и большинство древних народов, греки придерживались довольно пессимистического взгляда на человеческое существование. Счастье считалось редким явлением и предназначалось только тем, кому покровительствовали боги. Мысль о том, что можно обрести счастье для себя, считалась высокомерием , своего рода чрезмерной гордостью, и за нее следовало суровое наказание.

На этом мрачном фоне появляется оптимистичный Сократ. Он утверждает, что ключ к счастью — это отвлечь внимание от тела и направить его на душу.Гармонизируя свои желания, мы можем научиться умиротворять ум и достичь божественного состояния спокойствия. Моральную жизнь следует предпочесть аморальной, прежде всего потому, что она ведет к более счастливой жизни. Прямо здесь, в начале западной философии, мы видим, что счастье находится на переднем крае, оно связано с другими концепциями, такими как добродетель, справедливость и высший смысл человеческого существования.

Пример счастливого человека

Римский философ Цицерон однажды сказал, что Сократ «поднял философию с небес и принес ее на землю.До Сократа греческая философия состояла в основном из метафизических вопросов: почему мир не спит? Состоит ли мир из одной субстанции или многих субстанций? Но, живя среди ужасов Пелопоннесской войны, Сократа больше интересовали этические и социальные вопросы: как жить лучше всего? Зачем быть нравственными, если аморальные люди, кажется, получают больше пользы? Удовлетворяет ли счастье чьи-то желания или это добродетельная деятельность?

Известно, что Сократ больше умел задавать такие вопросы, чем давать нам ответы с ложечки.Его «сократический метод» состоял из процесса вопрошания, призванного выявить невежество и расчистить путь знаниям. Сам Сократ признает, что он невежественен, и тем не менее он стал мудрейшим из всех людей благодаря этому самопознанию. Подобно пустой чаше, Сократ открыт для принятия вод знания, где бы он ни находил их; однако через перекрестные допросы он находит только людей, которые утверждают, что они мудрые, но на самом деле ничего не знают. Большинство наших чашек слишком наполнены гордостью, тщеславием и убеждениями, за которые мы цепляемся, чтобы дать нам чувство идентичности и безопасности.Сократ бросает вызов всем нашим предвзятым мнениям, большинство из которых основано на слухах и ошибочной логике. Излишне говорить, что многие люди возмущались Сократом, когда он указывал им на это на агоне или на общественной площади.

Ценой, которую Сократ заплатил за свои честные поиски истины, была смерть: он был признан виновным в «развращении молодежи» и приговорен к смерти от отравления Болиголова. Но здесь мы видим, что жизнь Сократа свидетельствует об истинности его учения. Вместо того чтобы оплакивать свою судьбу или обвинять богов, Сократ невозмутимо смотрит на свою смерть, даже весело обсуждая философию со своими друзьями в моменты перед тем, как принять смертельную чашу.Как человек, который верил в вечную ценность души, он не боялся встретить смерть, поскольку считал, что это окончательное освобождение души от ограничений тела. В отличие от преобладающего греческого убеждения, что смерть обречена на Аид, место наказания или блуждающего бесцельного призрачного существования, Сократ надеется на место, где он сможет продолжить свои вопросы и получить больше знаний. Пока есть ум, который искренне стремится исследовать и понимать мир, будут возможности расширить свое сознание и достичь все более счастливого психического состояния.

Сократ Три диалога о счастье: Евтидем, Симпозиум и Республика

Хотя Сократ сам ничего не писал, его ученик Платон написал огромное количество диалогов с ним как с главным персонажем. В научных кругах до сих пор ведутся споры о взаимосвязи между первоначальным учением Сократа и собственными развивающимися идеями Платона. В дальнейшем мы будем рассматривать взгляды, выраженные Сократом-персонажем, как собственные взгляды Сократа, хотя следует отметить, что чем ближе мы подходим к «окончательному ответу» или исчерпывающей теории счастья , тем ближе мы к Платону. чем историческому Сократу.

Евтидем

Это первая часть философии на Западе, в которой обсуждается концепция счастья, но она представляет не только исторический интерес. Скорее, Сократ представляет аргумент относительно того, что такое счастье, который сегодня так же силен, как и тогда, когда он впервые обсуждал его более 2400 лет назад. По сути, Сократ стремится установить два основных момента: 1) счастье — это то, чего желают все люди: поскольку оно всегда является конечной целью (целью) нашей деятельности, это безусловное добро, 2) счастье не зависит от внешних факторов. , а скорее о том, как эти вещи использовали .Мудрый человек будет правильно распоряжаться деньгами, чтобы сделать свою жизнь лучше; невежественный человек будет расточительным и плохо распоряжаться деньгами, в конечном итоге еще хуже, чем раньше. Следовательно, нельзя сказать, что деньги сами по себе сделают человека счастливым. Деньги — это условное благо, хорошее только тогда, когда оно находится в руках мудрого человека. Этот же аргумент можно использовать для любого внешнего блага : любого имущества, любых качеств, даже красивой внешности или способностей. Например, красивый человек может стать тщеславным и склонным к манипуляциям и, следовательно, злоупотреблять своими физическими способностями.Точно так же умный человек может быть еще худшим преступником, чем неразумный.

Затем Сократ делает следующий ошеломляющий вывод:

«Итак, что следует из того, что мы сказали? Не в том ли дело, что в остальном нет ни хорошего, ни плохого, а из этих двоих мудрость — хорошо, а незнание — плохо? »

Он согласился.

«Что ж, давай посмотрим, что осталось», — сказал я. «Поскольку все мы желаем быть счастливыми, и поскольку мы, очевидно, становимся таковыми из-за того, что мы используем — в этом наше хорошее использование — других вещей, и поскольку знание — это то, что обеспечивает эту доброту использования, а также удачу, каждый мужчина должен как это кажется правдоподобным, готовьтесь к этому всеми средствами: быть как можно более мудрым.Верно?»

«Да, — сказал он. (281e2-282a7)

Здесь Сократ поясняет, что ключ к счастью находится не в товарах, которые человек накапливает, или даже не в проектах, которые составляют составляющие его жизни, а в агентстве сам человек, который дает ее жизни направление и фокус. Также ясно из этого отрицание идеи о том, что счастье состоит всего лишь в удовлетворении наших желаний. Ибо для того, чтобы определить, какие желания заслуживают удовлетворения, мы должны применить наш критический и рефлексивный интеллект (это то, что Сократ называет «мудростью»).Мы должны прийти к пониманию человеческой природы и обнаружить, что раскрывает в человеке все самое лучшее, какие желания подкрепляют друг друга и что мешает нам достичь чувства общей цели и хорошо функционировать. Несомненно, из этого можно сделать вывод, что Сократ был первым «позитивным психологом», поскольку он призвал к научному пониманию человеческого разума, чтобы выяснить, что действительно ведет к человеческому счастью.

Симпозиум

Этот диалог происходит на званом обеде, и тема счастья поднимается, когда каждый из участников вечеринки по очереди произносит речь в честь Эроса, бога любви и желаний.Доктор Эриксимах утверждает, что этот бог, прежде всего, способен принести нам счастье, и драматург Аристофан соглашается, утверждая, что Эрос — «тот помощник человечества … который устраняет то зло, лечение которого приносит величайшее счастье человечеству». (186b) Для Эриксимаха Эрос — это та сила, которая дает жизнь всему, включая человеческие желания, и, таким образом, является источником всего добра. Для Аристофана Эрос — это сила, которая стремится воссоединить человека после его разделения на мужскую и женскую противоположности.

Для Сократа, однако, у Эроса есть и более темная сторона, так как как представление желания он постоянно тоскует и никогда полностью не удовлетворяется. Таким образом, он не может быть полноценным богом, поскольку божественность должна быть вечной и самодостаточной. Тем не менее, Эрос жизненно важен в человеческих поисках счастья, поскольку он является посредником между человеческим и божественным. Эрос — это сила желания, которая начинается с поиска физических удовольствий, но может быть переобучена, чтобы преследовать высшие цели ума.Человека можно научить уходить от любви к прекрасным вещам, которые гибнут, к чистой любви к самой Красоте. Когда это происходит, душа находит полное удовлетворение. Сократ описывает это как своего рода восхищение или прозрение, когда чешуя падает с глаз, и человек созерцает истину своего существования. Как он говорит:

Если … жизнь человека когда-либо стоит того, чтобы жить, то это тогда, когда он достиг этого видения души красоты. И как только вы это увидите, вы больше никогда не будете соблазнены очарованием золота, платьев, милых мальчиков, вам будет наплевать на красотки, от которых у вас перехватило дыхание … истинная добродетель, а не видимость добродетели.И когда человек родит и возвысит эту совершенную добродетель, он будет назван другом бога, и если когда-либо человек сможет наслаждаться бессмертием, оно будет дано ему. (212d)

В то время как Сократ и Платон, казалось, полагали, что это мистическое восхищение должно было быть достигнуто прежде всего философией, найдутся и другие, кто поднимет эту тему, но даст ей религиозную или эстетическую интерпретацию: христианские мыслители объявят величайшее счастье — это чистое видение Бога (Фома Аквинский), в то время как другие будут провозглашать, что это видение красоты в музыке или искусстве (Шопенгауэр).В любом случае идея состоит в том, что это единственное всепоглощающее переживание истины, красоты или божественности сделает все страдания и невзгоды нашей жизни значимыми и достойными того, чтобы их пережить. Это Святой Грааль, который приходит только после всех наших приключений в дикой природе.

Республика

В шедевре Платона Республика Сократ хочет доказать, что справедливый человек счастливее несправедливого. Поскольку, как он уже утверждал в Евфидеме, , все люди естественно желают счастья, то мы все должны стремиться жить справедливой жизнью.В процессе этого аргумента Сократ делает много других замечаний относительно а) того, что такое счастье, б) отношения между удовольствием и счастьем и в) отношения между удовольствием, счастьем и добродетелью (мораль).

Первый аргумент Сократа касается аналогии между здоровьем в теле и справедливостью в душе. Мы все, конечно, предпочитаем быть здоровыми, чем нездоровыми, но здоровье — это не что иное, как гармония между различными частями тела, каждая из которых выполняет свои функции.Оказывается, справедливость — это подобная гармония, но между разными частями души. Несправедливость, с другой стороны, определяется как «своего рода гражданская война» между частями души (444а): восстание, в котором один элемент изгоев — желающая часть нашей природы — узурпирует разум как контролирующую силу. Напротив, справедливая душа обладает «психической гармонией»: что бы жизнь ни бросала на справедливого человека, он никогда не теряет своего внутреннего самообладания и может сохранять мир и спокойствие, несмотря на самые суровые жизненные обстоятельства.Здесь Сократ эффективно переопределяет общепринятое понятие счастья: оно определяется с точки зрения внутренних преимуществ и характеристик, а не внешних.

Второй аргумент касается анализа удовольствия. Сократ хочет показать, что добродетельная жизнь приносит больше удовольствия, чем недобродетельная жизнь. Этот пункт уже связан с предыдущим, поскольку можно утверждать, что психическая гармония, являющаяся результатом справедливой жизни, приносит с собой больший мир и внутреннее спокойствие, что более приятно, чем несправедливая жизнь, которая имеет тенденцию приносить внутренний разлад, чувство вины. , стресс, беспокойство и другие характеристики нездорового ума.Но Сократ хочет показать, что есть и другие соображения, чтобы подчеркнуть высшие удовольствия справедливой жизни: не просто душевный покой, но и азарт стремления к знаниям порождает в человеке почти божественное состояние. Философ находится на вершине этого стремления: сбросив шоры невежества, он теперь может исследовать высшую сферу истины, и этот опыт заставляет бледнеть по сравнению с любым чисто физическим удовольствием.

Возможно, самый сильный аргумент, и тот, который Сократ фактически «посвящает Зевсу» (583b-588a), можно назвать аргументом «относительности удовольствия».Большинство удовольствий на самом деле вовсе не удовольствия, а просто результат отсутствия боли. Например, если я очень болею и внезапно выздоравливаю, я могу назвать свое новое состояние приятным, но только потому, что это облегчение от моей болезни. Достаточно скоро это удовольствие станет нейтральным, поскольку я приспособлюсь к своему новому состоянию. Практически все наши удовольствия относительны, поэтому они не являются чисто удовольствием. Другой пример — это опыт наркотического опьянения: это может вызвать состояние сильного удовольствия в краткосрочной перспективе, но затем неизбежно приведет к противоположному состоянию боли.Однако Сократ утверждает, что есть некоторые удовольствия, которые не относительны, потому что они касаются высших частей души, которые не связаны с относительностью, производимой физическими вещами. Это философские удовольствия — чистое удовольствие от достижения большего понимания реальности.

Через несколько сотен лет после Сократа философ Эпикур подхватил аргумент Сократа и провел очень интересное различие между «положительными» и «отрицательными» удовольствиями. Положительное удовольствие зависит от боли, потому что это не что иное, как снятие боли: вы хотите пить, поэтому выпиваете стакан воды, чтобы получить облегчение.Однако отрицательное удовольствие — это состояние гармонии, при котором вы больше не чувствуете боли и, следовательно, больше не нуждаетесь в положительном удовольствии, чтобы избавиться от боли. Положительное удовольствие всегда поддается количественному определению и оценивается по шкале: например, получаете ли вы больше или меньше удовольствия от секса, чем от еды. В результате положительные удовольствия неизбежно будут разочаровывать, поскольку всегда будет существовать контраст между состоянием, в котором вы находитесь сейчас, и «более высоким» состоянием, из-за чего ваш нынешний опыт будет казаться менее желательным.Однако отрицательные удовольствия не поддаются количественной оценке: вы не можете спросить: «Насколько вы не голодны?» Эпикур заключает из этого, что истинное состояние счастья — это состояние отрицательного удовольствия, которое, по сути, является состоянием отсутствия каких-либо невыполненных желаний. Излишне говорить, что можно также установить связь между этой точкой зрения и буддийской концепцией достижения нирваны через устранение желания или предписанием современного писателя Экхарта Толле испытать простую тишину бытия без вмешательства позитивных мыслей и эмоций.

Заключение

Можно сказать, что Сократ (через призму Платона) разделяет следующие идеи о счастье:

  • Все люди по своей природе желают счастья
  • Счастье можно получить и научить его усилиям
  • Счастье — директива , а не добавка : это зависит не от внешних благ, а от того, как мы используем эти внешние блага (мудро или неразумно)
  • Счастье зависит от «воспитания желаний», посредством которого душа учится согласовывать свои желания , перенаправляя свой взор с физических удовольствий на любовь к знаниям и добродетели.
  • Добродетель и счастье неразрывно связаны, так что было бы невозможно иметь одно без другого.
  • Удовольствия, возникающие в результате стремления к добродетели и знаниям, имеют более высокое качество, чем удовольствия, возникающие в результате удовлетворения простых животных желаний. Удовольствие — это , но не цель существования, а, скорее, неотъемлемый аспект проявления добродетели в полностью человеческой жизни.

Краткое изложение учения Сократа | Причина и значение

Мраморная голова Сократа в Лувре

© Даррелл Арнольд, доктор философии.

Биография Сократа

Сократ имел скромные корни.В глазах Ницше: он родился от черни. Его отец был каменщиком, мать — акушеркой. Считается, что в молодости он изучал греческую натурфилософию. Но он находил взгляды естествоиспытателей слишком неясными и необоснованными. Таким образом, он, подобно софистам, обратился против натурфилософии к вопросам морали и справедливости.

В Афинах он жил простой жизнью, женился на Ксантиппе, от которой у него было трое детей. Он, очевидно, героически сражался в Пелопоннесской войне против Спарты.В Афинах он был известен тем, что собирался и говорил на Агоре, рыночной площади. Он был известен как неопрятный, часто немытый и за то, что был довольно невзрачным … Тем не менее, многих он привлекал. Он… заручился поддержкой некоторых афинян, которые были членами и соратниками «Тридцати тиранов», которые вначале организовали кровавый переворот против правительства в Афинах и которые были категорически против его демократического правительства.

Согласно рассказу Платона, он … был мотивирован к своей публичной речи одним из первых Дельфийских оракулов, который указал, что никто в Греции не был мудрее Сократа.В том, что мы можем считать ироничной защитой в суде, он утверждает, что считал это невероятным, поэтому решил расспросить ученых в Афинах, чтобы найти кого-то более мудрого, чем он сам. По словам Платона, допрос Сократа вызвал беспокойство у властей в Афинах, которые думали, что он подрывает гражданскую религию Афин и развращает молодежь. Таким образом, Сократ предстал перед судом, где был признан виновным и приговорен к смертной казни. Таким образом, Сократ стал знаменитым мучеником философии.

Обследованная жизнь

Среди взглядов, которыми Сократ наиболее известен, является то, что «неизведанная жизнь не стоит того, чтобы жить.«Способность мыслить, по мнению Сократа, — это наша уникальная человеческая способность. Таким образом, жить жизнью без мышления — когда мы просто принимали то, что говорили нам традиции и авторитет — значило жить не вполне человеческой жизнью. Но что влечет за собой исследованная жизнь, полностью человеческая жизнь? Для Сократа это повлекло за собой оспаривание моральных и религиозных взглядов его традиции. По мнению Сократа, это исследование должно проводиться как форма морального или духовного развития — оно проводится с целью нравственного улучшения как самого себя, так и, в конечном итоге, своего сообщества.

Хотя традиционно считалось, что существующие законы полиса отождествлялись с волей богов, Сократ ставит это под сомнение. Уже были намеки у Гераклита и других на такую ​​точку зрения — что есть другой закон, который выше законов города, с которым у каждого есть больший союз. Жизнь и смерть Сократа — свидетельство веры в такой закон и осознания того, что соблюдение этого другого закона является обязательным.

Разъяснение понятий

Сократ вкладывается в прояснение понятий, даже если он не всегда заканчивает работу (или почти никогда не завершает), и дает нам явно удовлетворительное определение или описание, даже если нам часто нужно смотреть на то, что он делает — как на персонаж в диалогах Платона — если мы хотим ответить на некоторые из вопросов, которые он задает.

Сократ занялся своим собственным самоанализом с ясной убежденностью, что он может прийти к пониманию истины и что средства для этого — через прояснение концепций, достигаемое не через индивидуальное саморефлексию, а через диалог. Это действительно так заметно в нем, что Аристотель считал это основополагающим для перехода в античной философии от досократиков к новой эре греческой мысли. Мы видим намеки на это у мыслителей, предшествовавших Сократу, которые думали о метафизике — Парменид является главным примером.Но он становится полномасштабным и получает новое внимание в вопросах справедливости у Сократа. Что такое справедливость? Что такое благочестие? Как люди, живущие в обществе, мы усвоили представления о том, что это такое. [Но] Сократ считает, что самоанализ вовлекает нас в процесс обдумывания наших собственных убеждений по этим вопросам…

Метод Сократа

Сократ утверждал, что никого не учил. Он способствовал их собственному самоанализу посредством публичных диалогов.Метод дискуссии, который Сократ использовал на публичном форуме, привел к его репутации овода, поскольку его логика часто была язвительной. Принимая какое-то предложенное общее определение такого вопроса, как справедливость, он беспощадно критиковал его слабости, часто косвенно и с иронией. И он не постеснялся поставить в неловкое положение самых известных афинян.

Этот диалогический подход, [сегодня] описываемый как метод Сократа, использовался не для того, чтобы предлагать его собственные взгляды. Сократ не был гуру, который отвечал на самые непонятные метафизические вопросы и искал приверженцев построенной им системы.Скорее его метод заключался в том, чтобы заняться исследованием и побудить участников задуматься над своими собственными взглядами, над культурно принятыми взглядами, которые они в основном приняли. Он сосредоточился на прояснении того, что означают обсуждаемые концепции, какие предпосылки они влекут за собой. Обычно все начиналось с определения понятия, которое затем анализировалось и разбивалось на отдельные части; затем на основе анализа были синтезированы идеи.

В своих публичных диалогах Сократ, кажется, руководствуется верой в то, что анализ концепций должен привести к положительным результатам.Однако, как ни странно, Сократ не выработал четких представлений о том, что такое справедливость, что такое благочестие, или о других вещах, которые он обсуждал с таким энтузиазмом. Он гораздо больше разбирает, чем конструирует.

Сократова мудрость

В самом деле, это даже основа того, что стало известно как сократовская мудрость. В интерпретации Платоном истории Сократа в «Апология », когда… Дельфийский оракул [сказал Сократу]… что никто не был мудрее его, Сократ [был] скептически.Он утверждает, что это вдохновило его начать публичное обсуждение идей. Совершенно не чувствуя себя мудрым, он был уверен, — говорит он с некоторой иронией, — наверное, были и другие мудрее его самого. Однако в судебном деле, где он обсуждает это, он отмечает, что после многих лет таких допросов и публичных бесед он действительно пришел к выводу, что в Оракуле была доля правды. В нем была какая-то мудрость. Его мудрость, которой не хватало другим, заключалась просто в понимании ограниченности своего собственного знания. Мудрость Сократа заключалась в знании собственного невежества.

Это интересный парадокс, возможно, то, что один из людей, наиболее известных своей мудростью в мировой истории, на самом деле открыто заявил, что эта мудрость состоит в очень малом. Дело в том, что те, кто считал Сократа мудрым, на самом деле никогда не воспринимали это явное заявление о его мудрости как законченную историю. Сократ пытался прояснить концепции, но как заявление даже о том, чем была его собственная мудрость, это было довольно неполным — только отрицательное определение.

Если это все, что было в сократовской мудрости, то мы могли бы вообразить это как сноску в античной философии.Но, конечно, большая часть того, что мы приняли за сократовскую мудрость, заключалась не в том, что было сказано, а в том, что было недосказано. Это происходит из исследования того, как Сократ прожил свою жизнь. И здесь действительно гораздо больше, чем суммируется в негативном описании мудрости.

Является ли его заявление о том, что он мудр, потому что он осознает то, чего он не знает, просто иронией? Неужели это вообще не предлагается в качестве определения? В любом случае, если мы хотим знать, в чем заключается мудрость Сократа, тогда исследование его жизни предлагает нам нечто гораздо более богатое, чем его отрицательное определение.В своей жизни… Сократ — человек, глубоко любопытный, сознательный в отношении самоанализа, которым он занимался как практика самосовершенствования. Сократ мудр из-за своей заботы о душе, из-за того, что сомневается, были ли его собственные приоритеты в жизни правильно расставлены и была ли его собственная жизнь справедливой и хорошей … когда дело доходит до понимания того, что он думает, мы должны делать больше, чем исследовать то, что он говорит. Надо посмотреть, как он живет.

Понравилось? Найдите секунду, чтобы поддержать доктора Джона Мессерли на Patreon!

Смысл жизни согласно различным философиям

Можно ли одним словом передать смысл жизни? Может быть, это наивно, но нет ничего плохого в том, чтобы получить простой ответ на, казалось бы, простой вопрос: зачем жить? Здесь мы визуализировали наиболее известные философии, которые занимались этим вопросом за последние 5000 лет.