Гроза характеристика образа Катерины

Катерина — главная героиня, жена Тихона, невестка Кабанихи. Образ К. — важнейшее открытие Островского — открытие рожденного патриархальным миром сильного народного характера с просыпающимся чувством личности. В сюжете пьесы К. — протагонист, Кабаниха — антагонист в трагическом конфликте. Их отношения в пьесе не бытовая вражда свекрови и невестки, их судьбы выразили столкновение двух исторических эпох, что и определяет трагедийный характер конфликта. Автору важно показать истоки характера героини, для чего в экспозиции вопреки специфике драматического рода дается пространный рассказ К. о жизни в девичестве. Здесь нарисован идеальный вариант патриархальных отношений и патриархального мира вообще. Главный мотив ее рассказа — мотив всепронизы-вающей взаимной любви: «Я жила, ни о чем не тужила, точно птичка на воле, что хочу, бывало, то и делаю». Но это была «воля», совершенно не вступавшая в противоречия с вековым укладом замкнутой жизни, весь круг которой ограничен домашней работой, а поскольку К.

— девушка из богатой купеческой семьи, — это рукоделие, шитье золотом по бархату; так как работает она вместе со странницами, то, скорее всего, речь идет о вышивках для храма. Это рассказ о мире, в котором человеку не приходит в голову противопоставить себя общему, поскольку он еще и не отделяет себя от этой общности. Именно поэтому здесь нет насилия и принуждения. Идиллическая гармония патриархальной семейной жизни (быть может, именно результат детских ее впечатлений, навсегда оставшихся в душе) для К. — безусловный нравственный идеал. Но она живет в эпоху, когда самый дух этой морали — гармония между отдельным человеком и нравственными представлениями среды — исчез и окостеневшая форма держится на насилии и принуждении. Чуткая К. улавливает это в своей семейной жизни в доме Кабановых. Выслушав рассказ о жизни невестки до замужества, Варвара (сестра Тихона) удивленно восклицает: «Да ведь и у нас то же самое». «Да здесь все как будто из-под неволи», — роняет К., и в этом для нее главная драма.

Для всей концепции пьесы очень важно, что именно здесь, в душе вполне «калиновской» по воспитанию и нравственным представлениям женщины, рождается новое отношение к миру, новое чувство, еще неясное самой героине: «…Что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то!.. Что-то во мне такое необык-новенное. Точно я снова жить начинаю, или уж и не знаю». Этс смутное чувство, которое К. не может, конечно, объяснить рационалистически, — просыпающееся чувство личности. В душе героини оно, естественно в соответствии со всем складом понятий и сферой жизни купеческой жены, принимает форму индивиду-альной, личной любви. В К. рождается и растет страсть, но это страсть в высшей степени одухотворенная, бесконечно далекая от бездумного стремления к потаенным радостям. Проснувшуюся любовь К. воспринимает как страшный, несмываемый грех, потому что любовь к чужому человеку для нее, замужней женщины, есть нарушение нравственного долга, моральные заповеди патриархального мира для К. полны первозданного смысла.

Она всей душой хочет быть чистой и безупречной, ее нравственная требовательность к себе не допускает компромисса. Уже осознав свою любовь к Борису, она изо всех сил противится ей, но не находит опоры в этой борьбе: «точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что». И действительно, вокруг нее все уже мертвая форма. Для К. же форма и ритуал сами по себе не имеют значения — ей нужна сама суть человеческих отношений, некогда облекавшихся этим ритуалом. Именно поэтому ей неприятно кланяться в ноги уезжающему Тихону и она отказывается выть на крыльце, как этого ожидают от нее блюстители обычаев. Не только внешние формы домашнего обихода, но даже и молитва делается ей недоступна, как только она почувствовала над собой власть грешной страсти. Не прав был Н. А. Добролюбов, утверждавший, что К. скучны сделались молитвы. Напротив, религиозные настроения К. усиливаются по мере нарастания ее душевной грозы. Но именно несоответствие между ее греховным внутренним состоянием и тем, чего требуют от нее религиозные заповеди, и не дает ей молиться, как прежде: слишком далека К. от ханжеского разрыва между внешним исполнением обрядов и житейской практикой. При ее высокой нравственности такой компромисс невозможен. Она чувствует страх перед собой, перед выросшим в ней стремлением к воле, неразделимо слившимся в ее сознании с любовью: «Конечно, не дай Бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!»

К. отдали замуж молодой, судьбу ее решила семья, и она принимает это как вполне естественное, обычное дело. Она входит в семью Кабановых, готовая любить и почитать свекровь («Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты…» — говорит она Кабанихе в I действии, а лгать она не умеет), заранее ожидая, что муж будет над ней господином, но и ее опорой, и защитой. Но Тихон не годится на роль главы патриархальной семьи, и К. говорит о своей к нему любви: «Мне жалко его очень!» И в борьбе с незаконной любовью к Борису К., несмотря на ее попытки, не удается опереться на Тихона.

«Гроза» — не «трагедия любви», а скорее «трагедия совести». Когда падение свершилось, К. более не отступает, не жалеет себя, ничего не хочет скрывать, говоря Борису: «Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда!» Сознание греха не оставляет ее в момент упоения счастьем и с огромной силой овладевает ею, когда счастье кончилось. К. кается всенародно без надежды на прощенье, и именно полное отсутствие надежды толкает ее на самоубийство, грех еще более тяжкий: «Все равно уж душу свою я ведь погубила». Не отказ Бориса взять ее с собой в Кяхту, а полная невозможность примирить свою любовь к нему с требованиями совести и физическое отвращение к домашней тюрьме, к неволе убивает К.

Для объяснения характера К. важна не мотивировка (за любовь именно к Борису осудила К. радикальная критика), а свободное волеизъявление, то, что она внезапно и необъяснимо для себя вопреки собственным представлениям о морали и порядке полюбила в Борисе не «функцию» (как это полагается в патриархальном мире, где она должна любить не личность конкретного человека, а именно «функцию»: отца, мужа, свекровь и т.

д.), а другого, никак не связанного с ней человека. И чем необъяснимее ее влечение к Борису, тем яснее, что дело как раз в этом свободном, непредсказуемом своеволии индивидуального чувства. А оно-то и есть признак пробуждения личностного начала в этой душе, все нравственные устои которой определены патриархальной моралью. Гибель К. поэтому предрешена и необратима, как бы ни повели себя люди, от которых она зависит: ни ее самосознание, ни весь уклад ее жизни не позволяют проснувшемуся в ней личному чувству воплотиться в бытовые формы. К. жертва не кого-либо персонально из ее окружающих (что бы ни думала она об этом сама или другие персонажи пьесы), а хода жизни. Мир патриархальных отношений умирает, и душа этого мира уходит из жизни в муках и страданиях, задавленная окостенелой, утратившей смысл формой житейских связей, и сама себе выносит нравственный приговор, потому что в ней-то патриархальный идеал живет в своей первозданной содержательности.
Помимо точной социально-исторической характерности, «Гроза» обладает и явно выраженным лирическим началом и мощной символикой. И то и другое в первую очередь (если не исключительно) связано с образом К. Судьбу и речи К. Островский последовательно соотносит с фабулой и поэтикой лирических песен о женской доле. В этой традиции выдержан рассказ К. о вольной жизни в девичестве, монолог перед последним свиданием с Борисом. Автор последовательно поэтизирует образ героини, используя для этого даже такое нетрадиционное для драматического рода средство, как пейзаж, который сперва описан в ремарке, затем красота заволжских далей обсуждается в беседах Кулигина, потом в словах К., обращенных к Варваре, появляется мотив птицы и полета («Отчего люди не летают?.. Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела»). В финале мотив полета трагически преображается в падение с волжской кручи, с той самой горы, что манила полететь. А спасает К. от мучительной жизни в неволе Волга, символизирующая даль и волю (вспомним рассказ К; о ее детском бунте, когда она, обидевшись, села в лодку и поплыла по Волге — эпизод из биографии близкой приятельницы Островского актрисы Л. П. Косицкой, первой исполнительницы роли К.).

Лиризм «Грозы» возникает именно из-за близости мира героини и автора. Надежды на преодоление социальной розни, разгула индивидуалистических страстей, культурного разрыва образованных сословий и народа на почве воскрешения идеальной патриархальной гармонии, которые Островский и его друзья по журналу «Москвитянин» питали в 1850-е гг., не выдержали испытания современностью. Прощанием с ними и была «Гроза», отразившая состояние народного сознания на переломе эпох. Лирический характер «Грозы» глубоко понял А. А. Григорьев, сам бывший москвитянинец, сказав о пьесе: «…как будто не поэт, а целый народ создавал тут».

Катерина | Литературный портал

Героиня драмы А.Н. Островского «Гроза» (1859). Пьеса Островского имеет все основания именоваться «русской трагедией». Конструктивные элементы жанра трагедии выступают в ней, преображенные спецификой национальной жизни. В качестве «рока» выступают «роковая» страсть героини, ведущая к «погибели», образ «грозы», пронизывающий все действие, прорицания сумасшедшей барыни, в которых воскресает миф «о трагической вине, заложенной в красоте» (П. А. Марков). Обитатели города Калинова, свидетели и комментаторы важнейших событий, как бы образуют хор. Протагонисткой трагедии является К. В ней более всего выражено начало драмы с ее предчувствием беды и неотвратимости возмездия, с ее сознанием трагической вины («греха»).

В литературе о «Грозе» сложились три толкования образа К. Первое, «добролюбовское», рассматривает К. как вольнолюбивую натуру, страдающую под гнетом «темного царства» и ценой жизни бросающую вызов его косности и жестокости. В толковании, предложенном А.А. Григорьевым, «темное царство» рассматривается как категория душевной жизни, подверженной борьбе страстей. Образ К. рассматривается как «органическое» выражение народной души. «Символическая» версия под «темным царством» понимает власть демонических сил, видя в К. вестницу иного, идеального мира, скорбно отрешенную от жизни. При любом истолковании остается несомненной в образе К. ее народность.

Тайна К. открылась в пьесе единственному человеку, Борису, увидевшему ее в церкви и пораженному тем, «какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится». В этом внутреннем свете души К. — ее «неотмирность», ее целостное «средневековое» мироощущение: жизнь пред Богом, в ощущении Его близости. Этим живым переживанием наполнен рассказ о детстве К. («Отчего люди не летают») и страх грозы, на-летевшей как раз в тот момент, когда она признавалась Варваре в своих греховных помыслах.

К. отнюдь не экзальтированная, мистически настроенная натура. Она земная страстная женщина, неожиданно для себя охваченная чувством любви. Замужняя женщина, К. полюбила всем своим существом, и всем своим существом она сознает греховность своего чувства. Борьба К. с собой определяет перипетии пьесы. Она ищет спасения в молитве и «не отмолится никак». Она стремится подавить в себе «незаконную» тягу к Борису, хочет «мужа любить» — и не может. Она ищет в муже поддержки — и не находит. В сцене отъезда Тихона она пытается «заклясть» судьбу («Умереть мне без покаяния, если я…»), но Тихон останавливает ее («Что ты! Какой грех-то! Я и слушать не хочу!»). Последующий монолог К. раскрывает ее внутреннюю борьбу с соблазном и победу страсти: «Мне хоть умереть, да увидеть его».

Сцена свидания с Борисом наполнена атмосферой греховной и сладкой любви. Здесь во всей полноте проявляется отважная, решительная натура К., отбросившей все сомнения и смело идущей навстречу самому страшному — небесному наказанию. «Геенна огненная», о которой вещала сумасшедшая барыня, такая же реальность для К., как и гроза — вестник гнева Божия. Понятно, что перед этой абсолютностью «небесного» меркнут все условности «мирского»: «Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда».

Прилюдное признание в содеянном — во время грозы, перед фреской с изображением страшного суда — доказывает правоту и прямоту слов К. Она призналась, но, как показывают события пьесы, не покаялась в содеянном. К. не может осудить свой грех, не может отречься от своей любви. «Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет Божий не мил»,— говорит она в монологе, полном предсмертной тоски. Благодатное, полное счастье переживание красоты Божьего мира — в начале трагедии и «Свет Божий не мил» — в финале — такова эволюция К. в пьесе. Трагическая коллизия между неодолимыми требованиями жизни, натуры и максимализмом христианского народного миропонимания приводит героиню к потере благодати, к утрате желания жить. Расставаясь навсегда с Борисом, она просит его не пропустить по дороге ни одного нищего, каждому подать, «чтоб молились за мою грешную душу». Мысль о смерти овладевает К. и перебивается другой — мыслью о неискупимости греха самоубийства: «Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться…»

Смерть К. вызвана категорической невозможностью примирить «земное» и «небесное», крушением ее целостного, глубоко народного, религиозного в основе миросозерцания.

Первая исполнительница роли К.— Л.П. Никулина-Косицкая (1859). Среди других исполнительниц — Г.Н. Федотова (1863), М.Н. Ермолова (1873), П.А. Стрепетова (1873), Е.Н. Рощина-Инсарова (1916), А.Г. Коонен (1924).

 

Лит.:

Добролюбов Н.А. Луч света в темном царстве // А.Н. Островский в русской критике. М., 1948;

Ревякин А. И. «Гроза» А.Н. Островского. М.; Л., 1955;

Вишневская И.Л. Великая пьеса // Театр. 1988. №6;

Вайль П., Генис А. Мещанская трагедия // Звезда. 1992. №7

Реконструкция истории шторма: ураган Катрина в пять лет

• Города
• Особенность
• Выпуск от 13 сентября 2010 г.

Как мы будем помнить Катрину, так мы подготовимся к будущим бедствиям. Понимание истории важно для справедливости — и для выживания.

26 августа 2010 г.

26 августа 2010 г.

Пять лет спустя мы все еще пытаемся смириться с тем, что произошло в Новом Орлеане 29 августа 2005 г., и после этого изо всех сил пытаемся разобраться в фактах и ​​понять, что там говорится о расе, катастрофах и даже человеческая природа. То, как мы помним ураган Катрина, также помогает нам подготовиться к будущим стихийным бедствиям, поэтому правильная история важна как для выживания, так и для справедливости и истории.

Ребекка Солнит подробно описала ураган Катрина и четыре других крупных стихийных бедствия в своей книге Рай, построенный в аду: невероятные сообщества, возникающие во время катастрофы , только что вышедшей в мягкой обложке.
 

В августе 2005 года 90 000 квадратных миль побережья Мексиканского залива были опустошены; погибло более 1800 человек; 182 000 домов были серьезно повреждены только в Новом Орлеане, где было затоплено 80 процентов города. Сотни тысяч ушли в изгнание, из которого некоторые уже никогда не вернутся. Сильная и оправданная горечь возникла у афроамериканцев, которых демонизировали средства массовой информации и правительство и которые чувствовали, что с ними не обращались как с гражданами или даже как с ближними. Месяц спустя афроамериканка на антивоенном митинге в столице страны несла плакат с надписью: «Ни один иракец не оставил меня умирать на крыше».

Связанные статьи

Широко распространенная первоначальная версия урагана Катрина была ложью и клеветой, основанной на слухах и расизме, и с тех пор она неуклонно разваливается. Последние два года его обгоняет антитетическая версия, рассказывающая реальную историю о том, кто сошёл с ума и кому угрожала опасность в дни после урагана. Он получил большее распространение, чем я когда-либо мог себе представить, и книги по истории, возможно, все еще правильно его объясняют.

Когда СМИ сошли с ума

История урагана Катрина в том виде, в каком она была изначально создана, служила авторитаризму, расизму и в целом мрачному взгляду на человеческую природу. Сначала об этом рассказывали истерически, как будто Новый Орлеан захлестнул поток чернокожих бедняков или превратился, как тогда выразилась Морин Дауд из New York Times , в «змеиную яму анархии, смерти, грабежей, изнасилований». , мародерствующие бандиты». Переутомленный обозреватель Huffington Post даже распространял слухи о каннибализме, в то время как многие крупные СМИ повторяли слухи о снайперах, стреляющих по вертолетам. Эти слухи так и не были подтверждены, но тем не менее мешали спасательным работам.

Суть этих историй заключалась в том, что в отсутствие власти люди сходили с ума; подразумеваемым решением было восстановление власти — вооруженной, безжалостной и жесткой. Тяжеловооруженные наемники Blackwater были отправлены в Новый Орлеан, где, как сообщает Джереми Скахилл в этом журнале, они стреляли в граждан, почти не опасаясь последствий. В то время как в центре внимания были цветные молодые люди как опасность, полиция и белые дружинники устроили серию убийств, о которой в то время не говорили.

Агентство AP сообщило 1 сентября 2005 года: «Мэр Рэй Нагин приказал 1500 полицейским оставить свою поисково-спасательную операцию в среду вечером и вернуться на улицы осажденного города, чтобы остановить мародерство, которое становится все более враждебным». Всего через два дня после того, как разразилась катастрофа, в то время как тысячи людей все еще застряли на крышах, на чердаках, на эстакадах, на вторых и третьих этажах и в изолированных зданиях на возвышенностях в затопленных районах, мэр предпочел защиту собственности человеческой жизни. Не было ни торговли, ни электричества, ни возможности купить столь необходимые товары. Хотя ненужные вещи были взяты, многое из того, что называлось мародерством, было затруднительным поиском пищи для выживания единственными доступными средствами.

Средства массовой информации сломались под давлением сообщений о такой масштабной и сложной истории. Журналисты на местах часто писали чуткие и точные истории и вырывались из своих «объективных» ролей, чтобы защищать отчаявшихся и протестовать против системных неудач. Между тем, еще дальше доверчивые телевизионные, онлайновые и печатные репортеры распространяли зловещие слухи о насильниках младенцев и массовых убийствах и относились к мелким и иногда оправданным кражам как к концу цивилизации. Они использовали такие слова, как «мародерство» и «мародерство», как спички, зажигая их снова и снова, пока не возник пожар общественного мнения.

Они вместе с правительственными чиновниками всех уровней создали накаленную атмосферу страха и враждебности, превратившую задачу по спасению застрявших людей в попытку контролировать пленное население. Новый Орлеан стал городом-тюрьмой; попавшие в ловушку граждане стали бесправными заключенными. Например, тем, кто находился в Супердоуме, не давали покинуть вонючую, палящую зону, поскольку люди падали от жары и обезвоживания. Буквально заключенные, взрослые и несовершеннолетние, в тюрьмах Нового Орлеана были брошены на произвол судьбы, голода и наводнения. Больницы, битком набитые умирающими, эвакуировать не разрешили; гражданам не разрешалось выходить из Нового Орлеана по мосту в Гретну, потому что шериф на другой стороне был там с дружками и оружием, не пуская их.

В сентябре и октябре 2005 года истории о социальном распаде были тихо опровергнуты, но ущерб уже был нанесен. Очень многие нашли новое подтверждение старым стереотипам о том, что во время кризиса люди, особенно бедные и небелые, возвращаются к гоббсовской войне каждого против каждого.

Преступления, которые имели значение

Если вы верите, что все, что произошло после урагана Катрина, было связано с массами, взбесившимися, то правильный ответ будет в значительной степени линчевателем: вооружитесь, относитесь к ближнему как к врагу, сначала стреляйте, потом задавайте вопросы. Но данные свидетельствуют о том, что люди, взбесившиеся, были теми, кто должен был защищать общественность. Это были шериф на том мосту, ведущем в Гретну, коррумпированные и переутомленные полицейские, стрелявшие в безоружных мирных жителей, и губернатор Луизианы Кэтлин Бланко, которая сказала: «У меня есть одно сообщение для этих хулиганов: эти солдаты умеют стрелять и убивать, и они более чем готовы сделать это в случае необходимости, и я ожидаю, что они это сделают».

Реальные люди попали под перекрестный огонь. Возьмите Доннелла Херрингтона, 33-летнего бывшего водителя грузовика Бринка, который остался, чтобы помочь своим бабушке и дедушке, а позже спас многих других на лодке из их затопленного жилого комплекса. Херрингтон шел к месту эвакуации в Алжир-Пойнт, когда белый мститель с дробовиком попытался убить его. Херрингтон был ранен в шею, так сильно, что взрыв оторвал его от земли, а затем снова выстрелил в спину, когда он пытался убежать. Его друг и двоюродный брат, которые шли с ним, также были ранены картечью, а затем их преследовали расисты, терроризировавшие их. Афроамериканская пара по соседству отвезла Херрингтона в ближайшую больницу, где хирург наложил ему швы. По словам этого хирурга, Херрингтон чуть не истек кровью от пуль, попавших в яремную вену.

Нападавшие на него были частью организованной милиции, которая считала всех без исключения чернокожих мародерами и решила, что имеет право применять смертную казнь ad hoc за подозреваемую или потенциальную мелкую кражу. Никто не сообщал об этих преступлениях линчевателей в первом раунде освещения.

Прошлое — оборудование для будущего

В федеральном обвинительном заключении Ролана Буржуа-младшего от 15 июля стоит штамп «Уголовное преступление», а обвинения в верхней части страницы включают «заговор, нарушение гражданских прав, воспрепятствование правосудию, ложные заявления и нарушение правил обращения с огнестрельным оружием». Это означает, что этот белый человек якобы пытался убить Херрингтона и его товарищей, потому что они были черными, потому что они гуляли по его району и потому что после урагана Катрина не было много правил, и те, кто должен был Я сошёл с ума.

«План и цель заговора заключались в том, что подсудимый Роланд Дж. Буржуа-младший и другие лица, известные и неизвестные большому жюри, применяли силу и угрозы силой, чтобы не дать афроамериканцам использовать общественные улицы Алжир-Пойнт в последствия урагана Катрина», — говорится в обвинительном заключении. Буржуи и другие дружинники располагались между эвакуационным пунктом береговой охраны и остальной частью города, отстреливая людей, которые только пытались выбраться. «Все, что появляется на этой улице темнее бумажного пакета, расстреливают», — говорится в обвинительном заключении Буржуа. Он первый, но, возможно, не последний из пригородных дружинников, которым этим летом было предъявлено обвинение.

Эти обвинительные акты являются частью пакета, наряду с двумя обвинительными актами полиции, составленными Департаментом юстиции Эрика Холдера, которые поступили как раз вовремя; пятилетняя годовщина урагана Катрина также является сроком давности для некоторых из этих обвинений.

Пятая годовщина катастрофы становится возможностью для серьезного пересмотра колоссальной катастрофы, раскрытой отмеченным наградами репортажем журналиста А. К. Томпсона, с новым документальным фильмом Спайка Ли, If God Is Will and Da Creek Don’t Rise , а также документальный фильм Frontline , оба должны выйти в эфир в конце августа. Я никогда не думал, что доживу до этого дня. В начале 2007 года, когда я начал разбираться в том, что произошло после урагана Катрина, мне довольно быстро стало ясно, что, хотя город кишел журналистами, никто из них не хотел касаться преступлений, совершенных Буржуа и его приспешниками.

Доказательства, которые проглядели эти журналисты, были повсюду. В сентябре 2005 года Малик Рахим, бывший член «Черной пантеры», соучредитель Common Ground Relief и живущий в районе Алжира, рассказал Эми Гудман о Демократия сейчас! на камеру об убийствах чернокожих линчевателями. Он показал ей тело мертвого негра, лежащее под листом гофрированного металла, раздувшееся и разлагающееся на жаре. Херрингтон свидетельствовал о том, что его чуть не убили, в документальном фильме Ли « Когда прорвались дамбы », который транслировался в 2006 году в первую годовщину урагана. В конце сегмента он снимает рубашку, чтобы были видны раны от картечи, покрывающие его туловище, а также длинный шрам на шее.

Некоторые улики, с которыми я столкнулся, были не столь очевидны, но найти их было несложно. Я слышал от сотрудников Common Ground Health Clinic, что дружинники и их сообщники, пришедшие за медицинской помощью, признались или хвастались преступлениями. Рахим дал мне DVD с малоизвестным документальным фильмом, в котором некоторые из ополченцев Алжир-Пойнт хвастались тем, что стреляли в чернокожих. Несколько других рассказали мне истории, подтверждающие, что дружинники вели подсчет убитых. Я получил это доказательство, не прилагая особых усилий, в то время как полностью расследовал другие истории, что заставило меня задуматься о том, что случилось с сотнями репортеров, приехавших в Новый Орлеан.

1 марта 2007 года я написал лучшему знакомому мне журналисту-расследователю, моему другу А. С. Томпсону: «Эй, я занимаюсь дикой историей и хотел бы поговорить с вами об этом». Он никогда не был в Новом Орлеане, и только когда Нация и Исследовательский фонд Национального института заинтересовались тем, что А.С. отправили в город. Спустя более трех лет и десятки поездок в Новый Орлеан AC перевернул город и историю Катрины с ног на голову. Без его работы многим людям сошли бы с рук убийства и покушения на убийство.

AC раскрыла историю, которую никто не коснулся в СМИ, — убийство полицией Генри Гловера, впервые опубликованное на этих страницах в декабре 2008 года [«Совокупность доказательств», 5 января 2009 года]. Он также объединил усилия с репортером Times-Picayune Лаурой Мэгги, которая вновь открыла дело о Данцигерском мосту, в котором полиция застрелила нескольких безоружных афроамериканцев после урагана, в том числе мать средних лет, которой оторвало предплечье, умственно отсталую мужчина, который был убит выстрелом в спину, а также подросток (несколько других были ранены).

Должностные лица Министерства юстиции предъявили обвинения одиннадцати полицейским по делу Данцигерского моста и пяти по делу Гловера, а совсем недавно отправили предупредительные письма еще двум по делу после Катрины, в котором Дэнни Брумфилд был убит выстрелом в спину. В общей сложности они возбудили шесть дел о гражданских правах в связи с преступлениями полиции Нового Орлеана после «Катрины», и в настоящее время ведется федеральное расследование в отношении департамента. Если повезет, это основа реальной истории того, что произошло после урагана, а также реформы того, что, по словам AC, является самым коррумпированным и некомпетентным полицейским управлением в стране.

Истина в чрезвычайных ситуациях

Истина может стать первой жертвой войны; это, безусловно, самое важное оборудование, которое нужно иметь под рукой на случай стихийного бедствия. Есть практическая правда о том, что происходит: горит ли город? Есть ли попытки эвакуации на другом конце города? И еще большая правда: что происходит во время стихийных бедствий? Кто разваливается и кто ведет себя хорошо? Кому вы должны доверять? Большинство обычных людей ведут себя на удивление хорошо, когда их город раздирают на части стихийные бедствия. Они сделали в Сан-Франциско после 1906 землетрясение; в Новом Орлеане во время урагана Бетси в 1965 году; в Мехико после землетрясения 1985 года; в Нью-Йорке после 11 сентября; и в большинстве бедствий в большинстве времен и мест.

С другой стороны, власть имущие часто выходят из себя. Они сделали это в Сан-Франциско в 1906 году, когда навязчивый страх того, что частная собственность будет незаконно присвоена, привел к провозглашению мэра стрелять на поражение; массовая армия и национальная гвардия на улицах; и гибель десятков, а может и сотен мирных жителей. Как и в Новом Орлеане девяносто девять лет спустя, те, кто утверждал, что защищает общество, сами терроризировали и стреляли. Ранее в этом году гаитяне подверглись аналогичному буйству, которое социологи-катастрофы Ли Кларк и Кэрон Чесс называют «элитной паникой». Например, 15-летняя Фабьен Черисма была застрелена в конце января в Порт-о-Пренс за то, что взяла несколько небольших картин из магазина в руинах, что стало одной из многих жертв институциональной одержимости защитой собственности вместо спасения попавших в ловушку. , страдающих и нуждающихся.

Чтобы выжить в новую эру, когда изменение климата уже вызывает все больше и больше бедствий, нужно быть готовым — с правдой. Правда в том, что во время стихийного бедствия обычные люди в целом ведут себя хорошо; ваши шансы выжить в крупном бедствии частично зависят от здоровья и силы вашего общества, переживающего это. Тем не менее, бесчисленное количество людей при коррумпированных правительствах в Новом Орлеане, в Мехико, в Порт-о-Пренсе часто подходят к случаю с глубоко альтруистическими, творческими и смелыми ответами. Это норма. Дикость паники элиты является исключением, но она стоит жизней.

Части картины

После урагана Катрина неолибералы и Буш представили почти идеальный пример теории катастрофического капитализма Наоми Кляйн. Все, от предоставления автобусов для эвакуации до брезента для сорванных крыш, стало для сторонников Буша возможностью пожинать финансовые плоды. Государственное жилье города было снесено; школы стали чартерными школами, многие по военному образцу. Рассказывая таким образом, то, что произошло, было чистой потерей как для левых, так и для бедняков (хотя в школах до Катрины царил беспорядок). Но это еще не все, что вызвало Катрину.

Во время шторма и его последствий гораздо больше людей совершили героические поступки, и это, возможно, даже больше, чем преступления, о которых сообщил Томпсон, являются ключевыми недостающими историями шторма. До того, как его застрелили, Херрингтон был одним из сотен человек, которые сели в лодки и начали спасать людей, застрявших в паводковой воде. Некоторые жители близлежащих населенных пунктов прокрались мимо властей, чтобы начать спасать людей в затонувшем городе. Молодые члены банд снабжали провизией матерей с маленькими детьми и младенцами и пожилых людей. Люди объединялись в школах и других уцелевших структурах и образовывали импровизированные сообщества, члены которых присматривали друг за другом.

Дни превратились в недели, а затем в месяцы, и добровольцы со всей страны прибыли, чтобы накормить перемещенных лиц и восстановить город. Другие принимали эвакуированных в свои дома и помогали им начать новую жизнь. Меннониты средних лет, молодые анархисты, музыканты, члены Радужной семьи коммунаров-хиппи, защитники окружающей среды, баптисты, католики, студенты колледжей на весенних каникулах, бывшие «Черные пантеры», кинозвезды, плотники Habitat for Humanity, медсестры и почти все остальные Гражданин появился, чтобы спасти Новый Орлеан. Излияние щедрости и сочувствия было необыкновенным. Новый Орлеан был спасен любовью.

Впервые я посетил город после «Катрины» через шесть месяцев после урагана, и казалось, что с тех пор почти ничего не произошло. Место было разрушено. Дома были разрушены или выброшены паводковой водой на середину улицы; на многих были нанесены аэрозольной краской маркировки поисково-спасательных групп, некоторых тел или домашних животных, найденных внутри. Машины переворачивались или подпирались заборами и деревьями. Целые районы были заброшены, и по ночам стояла кромешная тьма, потому что даже уличные фонари были выключены; а в таких местах, как Нижний девятый район, вернувшимся жителям приходилось вручную делать уличные знаки.

Место могло умереть; его судьба была в воздухе. Это все еще так — с береговой эрозией и повышением уровня моря, ядами нефтяной промышленности, неблагополучной экономикой и коррозией политической системы, которые были проблемами города до удара «Катрины». Преступность выросла, а Новый Орлеан стал жестоким местом. Но это также оживленное место снова. По некоторым оценкам, через город прошло более миллиона добровольцев. Некоторые, кто собирался приехать на несколько недель, обнаружили, что не могут уйти: они влюбились в общительность стольких орлеанцев и в возможность изменить ситуацию. Они добавили к городской смеси свою приверженность альтруизму и гражданскому обществу. В Новом Орлеане всегда была процветающая общественная сфера фестивалей и уличной жизни, а также частная сфера социальных организаций, но наблюдается рост гражданской активности, общественных собраний, групп соседей и специализированных организаций, занимающихся жильем, окружающей средой и правами иммигрантов. и более. Жилья стало меньше и оно стало дороже, но заработная плата выросла, поскольку количество рабочей силы сократилось. Готовятся или реализуются новые экологические инициативы.

Затем катастрофа повлияла на национальную политику. Возмутительная некомпетентность и безразличие администрации Буша побудили запуганную до сих пор прессу и нацию начать критиковать не только неудавшуюся реакцию, но и войну в Ираке и администрацию в целом. Дамбы рухнули, как и фальшборты, защищавшие президента. Как выразился собственный социолог Буша: «Катрина для меня стала переломным моментом. Президент разорвал связь с общественностью… Я знал, когда Катрина — я подумал: «Чувак, ты знаешь, вот оно, чувак. Были сделаны.» Расизм и нищета, которые выявила катастрофа, заложили основу для победы новичка Барака Обамы в 2008 году. Именно так мы получили Эрика Холдера, генерального прокурора, который этим летом принимал непосредственное участие в некоторых федеральных обвинительных актах в Новом Орлеане.

Сама тема восстановления является сложной для Нового Орлеана. После 11 сентября Нью-Йорк очень хотел вернуться туда, где он был — процветающий, функционирующий город (хотя и с большим количеством бедности и несправедливости). Никто не думал, что Новый Орлеан должен вернуться к тому, чем он был, и катастрофа дала городу возможность заново изобрести себя различными способами. Этот процесс продолжается, и куда он пойдет, можно только догадываться. Это по-прежнему зависит от самоотверженности добровольцев и горожан, некоторые из которых возвращаются, собирая свою жизнь воедино в том, что может быть, по некоторым неосязаемым меркам радости и сопричастности, самым богатым городом Америки, даже если он самый бедный по мнению других.

Катастрофа немного похожа на революцию. Никто не отвечает, и все возможно. Усилия элит, часто изображаемые как спасение или защита, часто больше направлены на сохранение статус-кво или захват власти. Иногда они выигрывают; иногда нет. Катрина принесла множество разрушений и небольшое возрождение, в том числе распространение проектов зеленого строительства, новые общественные организации и, возможно, вскоре, благодаря работе Томпсона и других, давно назревшее правосудие за полицейские преступления. Пока рано говорить, что все это будет значить через сто лет, но пора уже начать рассказывать реальную историю того, что произошло в те страшные первые дни и недели.

социологических историй об урагане Катрина в каталоге SearchWorks

Выходные данные

Ньюкасл-апон-Тайн: Cambridge Scholars Publishing, 2007.

Физическое описание

1 интернет-ресурс (259 страниц)

Онлайн

Доступно онлайн

Описание

Создатели/Соавторы

Автор/Создатель

Идальго, Даниэль Антуанетта.

Участник

Барбер, Кристен.

Содержание/Обзор

Содержание

• СОДЕРЖАНИЕ; СПИСОК ИЗОБРАЖЕНИЙ; БЛАГОДАРНОСТИ; ВВЕДЕНИЕ; ЧАСТЬ I; ЗАПОЛНИТЕ ПОЖАЛУЙСТА; КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК ОТ УРАГАНА; КАТАКЛИЗМ В НОВОМ ОРЛЕАНЕ; ДОБРОВОЛЬЧЕСТВО НА ОСТРОВЕ ГАЛВЕСТОН; УМЕНЬШЕНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ УЯЗВИМОСТИ И НЕРАВЕНСТВА В ВЫЖИВАНИИ В БЕДСТВИЯХ; ЧАСТЬ II; ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ НЕзнакомцем; ОБ УПРАВЛЕНИИ ИСПРАВЛЕННОЙ ИДЕНТИЧНОСТЬЮ; ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЕ ГОЛОСА; ЧАСТЬ III; КАТАСТРОФА И ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ «РАЦИОНАЛЬНОЙ» БЮРОКРАТИИ; МОЯ ТЕТЯ ПО; ИСПОЛЬЗОВАНИЕ SIMMEL ДЛЯ ВЫЖИВАНИЯ; ПЕРВАЯ КРУПНАЯ ГОРОДСКАЯ ЭВАКУАЦИЯ В США; ЧАСТЬ IV; ТРАВМА, НАПИСАННАЯ НА ПЛОТИ; BRICOLAGE ПОТЕРИ; УРАГАН КАТРИНА.

• НЕ ВЕРНУЛСЯ ЛИ НОВЫЙ ОРЛЕАН В НОРМАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ? ДРАМАТУРГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СОТРУДНИКОВ НОВОГО ОРЛЕАНА ПОСЛЕ КАТРИНА; ИНДЕКС.

Резюме издателя

Для тех, кто хочет узнать больше о личном влиянии урагана «Катрина» и его последствий, «Рассказ о буре» станет важным чтением. Этот важный и неподвластный времени том представляет собой сборник из шестнадцати повествований, рассказывающих об опыте жителей побережья Мексиканского залива, преподавателей и аспирантов, которые оказались втянутыми в крупнейшее (но не очень) стихийное бедствие в истории Соединенных Штатов. Каждый участник использует социологию рассказывания историй в качестве методологического подхода, чтобы проиллюстрировать, как «личный» опыт стихийного бедствия не так уж и личный, а скорее отражает более крупные социальные явления, связанные с такими проблемами, как раса, класс, пол, возраст, бюрократия, риск. , коллективная память, пресыщение и многое другое. Повествования в этом томе иллюстрируют, как неравенство и несправедливость обнаруживаются, усугубляются и создаются в результате стихийного бедствия; и выявить социологическое в повседневных и не очень повседневных переживаниях.
(источник: данные книги Нильсена)

Субъекты

Субъекты

Ураган Катрина (2005)

Ураган Катрина, 2005 г. > Социальные аспекты.

Ураганы > Социальные аспекты > Луизиана > Жители Нового Орлеана.

Жертвы стихийных бедствий > Луизиана > Жители Нового Орлеана.

СОЦИАЛЬНАЯ НАУКА > Общий.

Жертвы катастрофы.

Ураганы > Социальные аспекты.