«Советский Союз распался не из-за внешней политики»
В конце 1991 года закончился Советский Союз. Осмысливая круглую дату, «Ъ» начал новый проект «30 лет без СССР».
Тому, как распадалась страна и что мы от нее унаследовали, посвящен цикл бесед, которые ведет журналист Виктор Лошак.
Собеседник «Ъ» — президент Российского совета по международным делам, в прошлом министр иностранных дел и секретарь Совета безопасности РФ Игорь Иванов. Он рассказал о том, как был послом страны, которой не стало, и почему коррида похожа на дипломатию.
В конце 1991 года закончился Советский Союз. Осмысливая круглую дату, «Ъ» начал новый проект «30 лет без СССР».
Тому, как распадалась страна и что мы от нее унаследовали, посвящен цикл бесед, которые ведет журналист Виктор Лошак.
Собеседник «Ъ» — президент Российского совета по международным делам, в прошлом министр иностранных дел и секретарь Совета безопасности РФ Игорь Иванов.
— Этот цикл «Коммерсанта» называется «30 лет без СССР». Если очень и очень пунктирно, в чем за эти 30 лет были, на ваш взгляд, главные победы российской дипломатии?
— Вы знаете, я этот период разделил бы на несколько этапов. Я знаю, что среди ваших коллег и не только среди ваших коллег есть те, кто активно критикует 90-е годы, внешнюю политику в начале 90-х годов.
— По-моему, эти же люди критикуют вообще все, что было в 90-х.
— С моей точки зрения, наверное, ваши гости здесь много говорили о процессе распада Советского Союза, но, естественно, что все это отразилось не только на внутренней жизни, на социально-экономической, но и на внешней политике. Все это произошло вмиг.
Я в это время находился в Мадриде, был назначен послом. Я был, по-моему, последний или предпоследний посол Советского Союза.
— Вы упредили мой вопрос о том, как дипломаты пережили этот момент.
— Вот так мы вот и переживали. Я вам скажу, что период был очень сложный, потому что ты был оторван, тогда не было интернета, такого объема информации. Мы были оторваны, не понимали, что происходило. Мы могли предчувствовать или чувствовали, но понимать многие вещи было очень сложно. И это не только в посольстве было, наверное, и здесь (внутри страны.— “Ъ”) было. В том числе и в дипломатической службе. Поэтому, естественно, что наступил период серьезных осмыслений того, что произошло в политическом плане и, соответственно, каким образом действовать в этой ситуации.
Когда говорят, что внешняя политика была такая неопределенная, что она шаталась из стороны в сторону, в какой-то мере я не пытаюсь оправдываться или оправдывать кого бы то ни было, но для меня, как профессионала, было понятно (что происходило.
— “Ъ”). Конечно, были и перегибы, например, курс на то, чтобы порвать отношения со всеми своими идеологическими партнерами периода советского времени и начать выстраивать новые отношения.
— Вы имеете в виду страны Варшавского договора?
— Не только Варшавского договора. Все страны, где коммунистическая, социалистическая идеология была у власти. И, к сожалению, это, конечно, нанесло ущерб нашим интересам, и потом потребовались большие усилия, чтобы восстановить отношения там, где это было необходимо для нашей страны. И в дальнейшем уже мы, кто сотрудничал вместе с Евгением Максимовичем (Примаковым.— “Ъ”) и работал под его руководством, реализовывали многие те идеи, задумки, которые он, как министр, инициировал.
— А почему Примаков рекомендовал на пост министра вас? Потому что вы были первым замом или были еще какие-то причины?
— Вы знаете, я был первым замом и у Козырева Андрея Владимировича и потом по наследству у Евгения Максимовича Примакова.
Он мне сказал, что хотел, чтобы по крайней мере во внешней политике у него был человек, которого он знает, которому доверяет и с которым может сотрудничать, а не какой-то «строитель новых типов отношений». И он обратился с такой просьбой к Борису Николаевичу Ельцину, президенту России, с тем, чтобы указ о его назначении премьер-министром одновременно подписать с указом о моем назначении министром иностранных дел. И когда он вернулся от президента в МИД, он положил на стол два указа. Для меня это был такой же сюрприз, наверное, как и для многих других. Но тут уже выбирать не приходилось, да.
— Вот мы говорим о 90-х и о критике 90-х. Один из персонажей, которых всегда критикуют, когда говорят о горбачевской эпохе, о 90-х,— Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Не так он себя повел, не с теми договор подписал… Расскажите о нем, как вы его оцениваете и его вклад в международные дела?
— В 85-м году для всех для нас неожиданно, думаю, не только для МИДа, но и, наверное, для страны министром иностранных дел был назначен Эдуард Амвросиевич.
Я вам откровенно скажу, я не знал, останусь ли помощником министра, потому что мы думали, что придет новая метла и будет по-новому расставлять кадры. Конечно, в министерстве столкнулись две идеологии, скажем так. Одна идеология — консервативная, которая формировалась на протяжении длительного периода времени…
— А другая обновленческая.
— И другая, совершенно правильно,— понимание новой ситуации в мире. Можно долго спорить, насколько она была правильной, насколько отвечала интересам нашей страны, но я уверен, что если произошли проблемы у нас в стране, которые привели потом к распаду Советского Союза, то это не из-за внешней политики. Я считаю, что это проблемы внутренние, прежде всего связанные с экономикой. У нас фактически не было сформулировано, по крайней мере я этого не видел и не слышал, четкого плана перехода от стопроцентной централизованной советской экономики к рыночной. Произошел стихийный обвал, который привел к тому, к чему привел. Поэтому если приход Горбачева в 85-м году имел колоссальную поддержку населения, то в последние годы, как вы знаете, поддержки никакой не было.
И это не из-за внешней политики, а прежде всего из-за социально-экономического положения.
— Попросту из-за пустых прилавков.
— Совершенно правильно. Поэтому иногда можно принимать популярные решения, которые сегодня будут встречать аплодисментами, а завтра это обернется тяжелыми последствиями, и наоборот. Активно критиковали Горбачева и Шеварднадзе за то, что они подписали договор о ликвидации ракет средней и малой дальности. Вот мы сегодня видим, что договора нет, нет этого договора! Но мы-то его хотели сохранить. Мы же обвиняли Соединенные Штаты, что они в одностороннем порядке вышли из договора.
Так зачем надо было критиковать тогда тех, кто подписал тот договор (о ликвидации ракет средней и малой дальности.— “Ъ”), который, оказывается, нужно было сохранить уже в наше время?
— Хочу напомнить еще об одной точке критики Шеварднадзе как министра иностранных дел — это подписание договора по разделу морской акватории по Баренцеву морю.
— Вы знаете, ничего подписано не было. Шли переговоры, и были определенные договоренности. Вот когда говорят, что Шеварднадзе что-то подписал, я хочу вам напомнить, что в советское время министр иностранных дел не имел таких полномочий подписывать на свое усмотрение что бы то ни было.
— Существовало Политбюро, которое принимало решения.
— Совершенно правильно. Все решения принимались на Политбюро. И затем только министр был уполномочен от имени советского руководства подписывать те или иные документы. Я вам напомню один простой и очень интересный пример, который мало кто знает. На Генеральной ассамблее Организации Объединенных Наций каждый год выступал министр иностранных дел Советского Союза. Его выступление утверждалось на заседании Политбюро перед тем, как министр выезжал в Нью-Йорк. И он не имел права поменять слова…
— Отступить…
— Совершенно правильно. Если в ходе, скажем, работы Генеральной ассамблеи возникали какие-то вопросы, мы должны были писать в Москву запрос в ЦК КПСС, можно ли изменить, или переставить те или иные фразы.
— Потрясающе!
— Вот в мое время этого уже не было, я вам откровенно скажу. Поэтому говорить о том, что что-то в одностороннем порядке кто-то сдавал, я считаю безграмотным. Это непонимание тех реалий, которые были в Советском Союзе.
— В вашей биографии есть одна страничка, очень, на мой взгляд, важная и смелая. Вы урегулировали конфликт между сторонниками Шеварднадзе и новой властью Саакашвили в Грузии. «Революция роз» произошла мирным путем. В конце концов в Грузии не пролилась же кровь. Во многом благодаря тому, что вы были посредником. А как это происходило, почему вы решились на это?
— Вот так же, как и мое назначение на пост министра иностранных дел. У нас было неформальное заседание Совета безопасности в Москве.
— Перед этим.
— Оно проходило, во время заседания сообщили, что президент Грузии Шеварднадзе хотел бы срочно переговорить с Владимиром Владимировичем Путиным. И их соединили.
Шеварднадзе обрисовал картину, которая складывалась в то время в Грузии, и выразил обеспокоенность, что ситуация может выйти из-под контроля. Он просил оказать содействие с российской стороны тому, чтобы из этого кризиса выйти конституционным путем. Владимир Владимирович спросил, а как мы можем вам оказать содействие? Он говорит, что можете прислать Иванова Игоря Сергеевича. Его здесь хорошо знают, он знаком со многими нашими политиками, может быть, мы что-то вместе сможем сделать. Владимир Владимирович мне поручил, и я в ту же ночь вылетел в Грузию. Так что здесь никакого большого секрета нет, так я оказался вовлеченным в этот конфликт.
Я встречался и с лидерами оппозиции, и с Саакашвили, и с Жванией, и с Эдуардом Амвросиевичем. Смысл всей нашей миссии заключался в том, чтобы выйти из этого кризиса бескровно, не нарушая конституционных норм. И в принципе такая договоренность была достигнута. Надо было посадить за стол их вместе, потому что они не разговаривали (друг с другом.
— “Ъ”). Когда лидеры «революции роз» вошли в парламент, то фактически Эдуард Амвросиевич был вынужден оттуда срочно уехать к себе в резиденцию. Они по-прежнему не общались, только через какие-то третьи каналы, поэтому надо было их посадить за стол и вместе договориться, как выйти из этого кризиса.
Мы осуществляли некую челночную дипломатию до тех пор, пока не удалось усадить их за этот стол переговоров. И смысл нашего послания был в том, что нужно сделать все, чтобы не допустить кровопролития и не нарушить конституцию. Шла речь о том, чтобы, учитывая, что оппозиция не принимала результатов состоявшихся до этого выборов, провести новые выборы. В принципе была такая договоренность. Мы так договорились, что и Саакашвили, и Жвания приехали в резиденцию к Эдуарду Амвросиевичу. С одной стороны был Эдуард Амвросиевич с его помощником, с другой стороны — Саакашвили и Жвания. Ну и я там был. В этой части я сказал, что считаю свою миссию выполненной, мы в принципе обговорили, как выходить из этого кризиса.
Я улетел оттуда в Батуми, потому что нужно было с Абашидзе договориться, лидером Аджарии, чтобы он тоже поддержал такую договоренность. Что там дальше произошло, я не знаю, скажу вам откровенно. Но когда я прилетал в Батуми, меня встретил Абашидзе и сказал, что после нашего отлета через полчаса Эдуард Амвросиевич сообщил, что уходит в отставку. Я не могу сказать вам, какой там был разговор, потому что во время моих разговоров ни о какой отставке речь не шла. Речь шла о том, чтобы выйти из кризиса путем проведения новых выборов.
— Вы больше после этого с Саакашвили не сталкивались?
— Как вы знаете, после этого состоялись выборы, победил Саакашвили. Я был на инаугурации, и затем, конечно, у нас было очень много контактов.
— Что вообще о нем думаете?
— Я считаю, что была возможность серьезно нормализовать отношения между Россией и Грузией. С российской стороны было сделано очень много для этого. Вот в Грузии бытовало и бытует такая версия, что ключи от урегулирования находятся в Москве, они все время это повторяли.
Когда Саакашвили свой первый визит осуществил в Москву, на встрече с президентом России Владимиром Путиным он сказал, что ключ у вас в Москве. На что Владимир Владимирович ответил, что ключ у вас, мы готовы оказать содействие и будем его оказывать.
Мы действительно очень помогали. Значительная часть, 40 тыс. или более грузинских беженцев вернулись в Абхазию, мы сформировали делегации для того, чтобы закрыть вопрос по границе. Более того, мы приняли очень сложное решение, чтобы вывести две наши военные базы с территории Грузии. Это был сложный вопрос, но мы такое решение приняли, при этом наши грузинские коллеги, в данном случае президент Саакашвили, уверяли нас, что эти базы не будут заняты третьими государствами, а будут использованы для нужд в чрезвычайных ситуациях, а возможно, и для совместных каких-то действий между Россией и Грузией. То есть с российской стороны было сделано, с моей точки зрения, очень много. К сожалению, затем, я не могу судить почему, последовал целый ряд провокационных действий с задержанием российских граждан, с навешиванием различных ярлыков и так далее.
Отношения стали портиться.
Я всегда говорю, профессионал может строить отношения или портить, смотря какую задачу поставить перед ним.
Можно построить отношения, можно их разрушить, примерно одно время займет, даже разрушить быстрее. Кто поставил задачу разрушить отношения между Грузией и Россией, я не знаю, но могу вам с уверенностью сказать, и за это я несу ответственность, с российской стороны было сделано все, чтобы выстроить долгосрочные, нормальные отношения на длительную перспективу.
— Вы в одном интервью сказали довольно сенсационную для меня вещь, что до того, как США еще вступили в Ирак, там уже существовала уникальная система контроля во избежание производства оружия массового поражения. Я никогда ничего не слышал о такой системе, которая существовала в Ираке по контролю. Что это такое, о чем вы говорили?
— На протяжении ряда лет до вторжения Соединенных Штатов, Великобритании и других стран на основании соответствующей резолюции Совета Безопасности ООН в Ираке была развернута система так называемого мониторинга, когда группы специалистов различных областей — специалисты в ядерной области, химической, ракетной и так далее — получали возможность посещать различные объекты, которые могли вызывать подозрение, устанавливать соответствующую аппаратуру для круглосуточного мониторинга и так далее.
Более того, я вам скажу…
— То есть это была акция, поддержанная руководством Ирака?
— Совершенно правильно. Более того, даже в некоторых дворцах Хусейна международные эксперты проводили досмотр.
— Очень интересно.
— Это, конечно, было сделано с провокационной целью западными нашими коллегами с тем, чтобы Хусейн отказался (от международного контроля.— “Ъ”). Тогда бы сказали, что у него во дворце находится спрятанное ядерное оружие или какое-то другое. Мы активно работали непосредственно с президентом страны, с иракским руководством. Три заседания было — это редкий случай на уровне министров иностранных дел Совета Безопасности, где мы обсуждали ситуацию в Ираке. Если бы не начало войны, которая, как вы знаете, началась без каких-либо санкций, то через два-три месяца две комиссии, которые там работали по линии ООН — одну возглавлял Бликс, другую эль-Барадеи, дали бы развернутую информацию о том, что нет ни ядерного оружия, ни химического, ни бактериологического и никаких носителей, которые бы нарушали резолюции Совета Безопасности.
Мы бы смогли закрыть этот конфликт. Это была уникальная возможность, поэтому Соединенные Штаты так торопились.
— Скажите, пожалуйста, когда вы тревожно говорите о том, что все три уровня отношений между Россией и НАТО нарушены на уровне дипломатии, на уровне политики, на уровне военных, у меня возникает вопрос, а какой из них самый тревожный?
— Для меня, конечно, самый тревожный — это политический. У нас ежегодно проводилось два саммита Россия—Европейский союз, встречи премьер-министров, встречи министров иностранных дел, министров экономики, у нас была сеть создана для диалога. У нас ежегодно проходил саммит Россия—НАТО, на высшем уровне встреча министров обороны, министров иностранных дел, начальников генеральных штабов. Была создана огромная ткань двусторонних отношений, которая позволяла балансировать и снижать риск тех или иных инцидентов и конфликтов, искать пути решения.
К сожалению, постепенно сначала отменили одну встречу по какой-то причине, потом другую.
И если раньше визит министра иностранных дел Франции был обыденным явлением, потому что он два-три раза в год мог приехать, то сегодня вы будете говорить: ой, какое это событие! Я уже не говорю про встречи президентов и так далее. Раньше это все было нормально, как оно и должно быть, потому что сегодня во внешнюю политику вовлечены руководители государств, все ведомства и так далее. Должны быть нормальные контакты, диалог. Это не значит, что каждый раз надо ждать каких-то судьбоносных решений, договоров, соглашений,— это обмен мнениями, попытка разобраться в тех или иных вопросах, понять логику другой страны, чтобы политика была предсказуемой, чтобы другая страна понимала, а что вы можете сделать в определенной ситуации, а что не можете или не будете делать.
И беда еще в том, когда отсутствует диалог, теряется культура диалога.
Журналист, если он не пишет, то через пару-тройку лет он не сможет писать. Если дипломат не ведет переговоров, то через какое-то время теряются навыки тонкой настройки, как мы говорим, дипломатической.
А некоторым это просто даже нравится, когда можно отделываться общими заявлениями или посылать твиты или делать стейтменты. Так, наверное, проще, потому что для этого большого ума не надо.
— У нас появилась категория послов, которые очень резко относятся к стране пребывания, как бы демонстрируют свою такую наступательную позицию. Должен ли посол любить страну, в которой работает?
— Я к послам по понятным причинам отношусь с уважением. Послы, как правило, действуют в соответствии с теми инструкциями, которые они получают. Что касается страны пребывания, конечно, если ты страну не знаешь, а тем более ее не любишь, то успехов никогда не будет. Конечно, страну надо знать, любую страну. Я иногда удивлялся сам, когда пришел работать в Министерство иностранных дел, почему некоторым моим коллегам нравился не Париж, а нравился Кабул. У нас была целая школа специалистов по Афганистану, которые мечтали вернуться в Афганистан, хотя, наверное, комфортнее было бы жить в Европе.
Африканисты наши просто были влюблены в Африку. Мне кажется, это нормальное состояние. Нормально, когда ты знаешь страну, ты знаешь не только ее дефекты и проблемы, ты знаешь ее прекрасные стороны. Любая страна имеет свои прекрасные стороны.
— Как человек, познакомившийся с вами, когда вы были послом в Испании, могу сказать, что вы знали и любили эту страну.
— Это правда.
Я один из немногих, кто продолжает любить корриду.
Я был недавно в Испании, там целое движение против корриды под европейским влиянием, а я люблю корриду. Я всегда говорю, что коррида — это дипломатия, это примерно одно и то же, это целый спектакль, который заканчивается победой одного или другого актера.
— Несколько коротких вопросов. Вы ведете дневник?
— Нет, не веду. Это, видимо, формируется на каких-то этапах в юности. Когда поехал работать в Испанию, в 73-м году, был период, когда еще франкизм там был, мы снимали небольшое помещение.
Нас было 13 человек, это была торговая миссия, в которой было четыре представителя Министерства иностранных дел, в том числе я. Естественно, у нас не было никаких возможностей хранить какие-то документы и так далее, поэтому надо было все хранить в голове. Все встречи, мысли, задумки надо было держать в голове, пока не удастся один раз в несколько месяцев поехать во Францию в наше посольство, закрыться в секретную часть и все это сформулировать на бумагу. Поэтому, видимо, я никогда ничего не писал, я все пытался запомнить. Пока еще помню, хотя, может быть, и не все.
— Как вы относитесь к фразе «любое силовое вмешательство — это опасная игра и его последствия обычно постыдны»?
— Так и отношусь, вы сами все сказали.
— Спасибо большое за интервью. Это был цикл «Коммерсанта» «30 лет без СССР».
Интервью взял Виктор Лошак.
Впервые опубликовано в «Коммерсанте».
Please enable JavaScript to view the comments powered by Disqus.
«Большевики своими руками рыли себе яму». Почему распался Советский Союз
Вслед за революцией 1917 года в ходе Гражданской войны на территории исторической России постепенно появилось полтора десятка самостоятельных государств, крупнейшим из которых была Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР). В августе 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) организовало комиссию для рассмотрения вопроса о взаимодействии РСФСР и других республик. В конце декабря того же года на конференции делегаций от съездов Советов РСФСР, УССР, БССР и ЗСФСР, в которую вошли Абхазия, Грузия, Азербайджан и Армения, пописали Договор об образовании СССР. Этот документ утвердили 30 декабря 1922 года первым Всесоюзным съездом Советов, в котором приняли участие 2215 делегатов.
«СССР — это новый этап для всех народов, входивших в состав Союза. Он действительно многое изменил в их истории, в частности, в истории развития России», — отметил профессор РАН, доктор исторических наук и президент РГГУ Ефим Пивовар.
По словам эксперта, в образовании СССР было множество как положительных моментов, так и отрицательных.
«Одним из положительных моментов образования Союза можно считать тот факт, что Российская империя не рассыпалась на осколки, а осталась в значительной степени в тех же границах, хоть и в новом обличии. СССР был одним из самых влиятельных государств в мире — стремительный индустриальный рост, научно-технический прогресс, все в нем было. Сказать, что большевики все загубили, было бы неправильно», — считает президент РГГУ.
«Страна вышла из гражданской войны, прекратилось кровопролитие, удалось воссоединить ряд республик. Удалось восстановить тяжелую промышленность, что позволило потом выиграть войну. Было много строек, которые давали людям возможность работать, развивалась инфраструктура», — добавил позитивные результаты член Совета Федерации, представитель от исполнительного органа государственной власти Мурманской области Константин Долгов.
При этом, по словам эксперта, «проблемы были огромные».
К началу XX века Российская империя была лидером по росту промышленного производства. Темпы роста национального дохода составляли 3,4% в год, на душу населения – 1,75%, в то время как в странах Западной Европы – 2,7% и 1,6% соответственно. В с 1861 по 1900 год удалось построить 51,6 тыс. км железных дорог, в результате чего Россия поднялась на второе место в мире по их протяженности. За последнее десятилетие XIX века производство чугуна, проката и стали утроилось, добыча нефти увеличилась в 5 раз.
«Конечно, большевистский переворот — это больше негативный вектор развития России, потому что была развалена Империя, которая успешно развивалась экономически, инфраструктурно, индустриально — с точки зрения производства, аграрного сектора и прочих позиций», — отметил Долгов.
«С другой стороны, это был отнюдь не безболезненный процесс. В данном историческом периоде были и трагические страницы. Мы не можем учитывать только «пряники» и не говорить о том, что весь этот скачок в развитии сопровождался большим террором», — добавил Ефим Пивовар.
Кроме того, с целью укрепления власти первое поколение большевиков заложило противоречия между народами исторической России. В мире осталось множество заложенных большевиками до сих пор не урегулированных территориальных конфликтов — это Нагорный Карабах, Ферганская долина, Приднестровье и прочие.
«Было губительным в корне неверное административно-терриальное деление, которое породило массу конфликтов, которые где-то тлеют до сих пор. Разрушались традиционные ценности, были гонения на религию, преследования по религиозным мотивам, это было трагедией. Запрещались целые пласты литературы, российского и мирового культурного наследия. Дети и взрослые были отрезаны от своих духовных и культурных корней», — подчеркнул Константин Долгов. Он добавил, что задача стояли — управлять и не дать объединиться на антибольшевистской основе. Поэтому сначала общество разъединяли, а потом объединяли искусственным образом — например, патриотизм заменили интернационализмом. Кроме того, был нанесен большой урон институту семьи, который мы преодолеваем до сих пор — в России сегодня очень много разводов.
Также существует мнение, что большевики дискредитировали проект построения социалистического государства на десятилетия вперед. По этой причине необдуманная внутренняя и внешняя политика могла отвернуть от СССР крупных союзников и сторонников — страны восточной Европы навсегда отказались от построения социализма и вместе с этим от дружбы с Россией.
«Социализм, как таковой, не удалось построить до конца, и другие страны не воспринимали его всерьез. Как только распался Союз, ушли военно-идеологические скрепы, вся конструкция распалась мгновенно. Крепких основ Союза не было, и в этом смысле искусственное деление мира, а сама социализма идея была дискредитирована как в национальном, так и в народном плане», — согласился Долгов.
По мнению президента РГГУ, это не было прямой дискредитацией, но механизмы разрушения действительно присутствовали в проекте.
«В целом СССР — первый, невиданный до этого проект. Противоречия в идее были, но они не были ее дискредитацией, и нельзя сказать, что задумка совсем не удалась.
Например, сейчас мы по сути являемся Российской Федерацией — многонациональным государством с огромными территориями, на которых живут и взаимодействуют разные народы. Множество обстоятельств сыграло свою роковую роль, но при более тонкой настройке и более удачном проведении такой политики проект мог иметь продолжение. Впрочем, тот факт, что мины замедленного действия были заложены в него в самом начале — это правда», — отметил профессор.
Так, распад Союза был предсказуем. На это намекало и то, в каком виде были образованы все республики:
«Большевики своими руками рыли себе яму. Создавали элементы государственности народов, своего рода наделенные большими правами элиты, заложили в основе союзного договора право на самоопределение и выход из состава СССР. При этом компартии республик контролировались центром и не имели возможности выхода в отдельное плавание. Это казалось скрепами, которые будут нерушимы. Но идея того, что элиты, которым давались большие возможности и преференции, рано или поздно не захотят эту систему оседлать, была утопической.
Сепаратизм на местах нарастал, и в момент ослабления центра показал свое влияние», — резюмировал Ефим Пивовар.
Что осталось от СССР? Воспоминания о распаде Советского Союза
Выдано:
Дебаты © Франция 24
К: Франсуа ПИКАР
Следовать| Алессандро КСЕНОС | Жюльетт ЛОРЕН
Предлагаем вашему вниманию специальный выпуск дебатов FRANCE 24, приуроченный к 30-летию распада Советского Союза.
В детстве казалось, что игра с нулевой суммой холодной войны будет длиться вечно. Что мы предвидели? И что мы пропустили, когда закончились запасы, сломалась Чернобыльская атомная электростанция, красная армия потерпела неудачу в Афганистане и хватка Коммунистической партии начала ослабевать в дальних уголках империи, простирающейся более чем на 11 часовых поясов?
Реклама
К Рождеству 1991 года Михаил Горбачев был президентом федерации, которой больше не существовало, государства провозгласили независимость и сформировали Содружество Независимых Государств.
Так что же осталось от Советского Союза и предшествовавшей ему Российской империи? Это была поездка на американских горках с такими странами, как Беларусь, которые прочно вошли в сферу влияния Москвы, странами, которые ушли и присоединились к Западу, такими как страны Балтии и Грузия, и странами, которые остаются полем битвы, такими как современная Украина.
Как наше чтение прошлого влияет на наше понимание настоящего?
Продюсеры: Алессандро Ксенос, Джульет Лорен и Имен Меллаз.
Наши гости
- Андрей ГРАЧЕВ, бывший пресс-секретарь Михаила Горбачева
- Татьяна ЧУЛИЦКАЯ, научный сотрудник, Университет Витаутаса Великого
- Артемий ТРОИЦКИЙ, журналист, музыкальный критик, автор книги «Назад в СССР»
- Крейг КОПЕТАС, журналист и автор книги «Охота на медведя с Политбюро»
- Россия
- Владимир Путин
- история
- Беларусь
- Грузия
- Украина
- Советский Союз
Связанный контент
Россиянин Владимир Путин говорит, что водил такси после распада Советского Союза
Байден предупреждает Путина, что Россия заплатит «ужасную цену», если вторгнется в Украину
Отрицая свою причастность, Кремль предлагает помощь в разрешении миграционного кризиса в Беларуси
Предыдущие шоу
28/02/2023
Напряженность на западном берегу: могут ли Израиль и палестинцы обуздать смертоносное насилие?
01.
07.2022
Тень 6 января: по какому пути демократия в Америке?
01.05.2022
Европейская кампания? Макрон подает заявку на переизбрание на фоне председательства Франции в ЕС
01.04.2022
Авантюра Эрдогана: Что стоит за стремительной инфляцией в Турции?
01.03.2022
Разборки после переворота в Судане: после отставки премьер-министра Хамдока нет места для компромисса?
23.
12.2021
Что осталось от СССР? Воспоминания о распаде Советского Союза
23.12.2021
Политика и предубеждения: как процветать и выживать в войнах идентичностей?
21.12.2021
Еда будущего: что в меню для спасения планеты?
12.16.2021
Внутри нового Афганистана: эксклюзивный взгляд FRANCE 24 на жизнь при талибах
15.
12.2021
Покидая Тимбукту: что дальше, когда Франция передислоцирует войска на север Мали?
Распад СССР положил конец маршу России к демократии | Стивен Коэн
Самое значимое событие второй половины ХХ века произошло 15 лет назад в уединенном охотничьем домике в Беловежской пуще под Минском. 8 декабря 1991 года главы трех из 15 республик Советского Союза во главе с Борисом Ельциным собрались здесь, чтобы подписать документы об упразднении этого 74-летнего государства.
Для большинства западных комментаторов распад СССР стал однозначно положительным поворотным моментом в российской и мировой истории. Поскольку это быстро стало определяющим моментом в новом американском триумфальном нарративе, надежда на то, что просоветские демократические и рыночные реформы Михаила Горбачева 1985-91 удалось бы забыли. Советская история теперь представлялась как «семь десятилетий России как жесткого и безжалостного полицейского государства». Аналогичным образом отреагировали и американские ученые, большинство из которых вернулись к догорбачевским аксиомам о том, что система всегда была нереформируемой и обреченной.
Противоположная точка зрения о том, что в советской истории были и другие возможности, «неизбранные дороги», была отвергнута как «сомнительная», если не нелояльная, идея. Реформы Горбачева, несмотря на то, что они так замечательно свергли диктатуру коммунистической партии, были «химерой», и поэтому Советский Союз умер от «отсутствия альтернатив».
Большинство специалистов больше не задавались вопросом, даже в свете человеческих трагедий, последовавших в 1990-е годы, мог ли реформирующийся Советский Союз быть лучшей надеждой на посткоммунистическое будущее России. Основные комментаторы также не задавались вопросом, было бы лучше его выживание для мировых дел. Наоборот, они пришли к выводу, что все советское должно быть отброшено путем «сноса всего здания политических и экономических отношений». Такая уверенность сейчас, конечно, единственная политкорректная в американской (и большей части европейской) политике, СМИ и академических кругах.
С другой стороны, подавляющее большинство россиян, как они регулярно показывают в опросах общественного мнения, сожалеют о распаде Советского Союза не потому, что тоскуют по «коммунизму», а потому, что потеряли безопасный образ жизни.
Они не разделяют почти единодушного мнения Запада о том, что «распад» Советского Союза был «неизбежен» из-за присущих ему фатальных дефектов. Вместо этого они считают, и небезосновательно, что его разрушили три «субъективных» фактора: то, как Горбачев проводил свои политические и экономические реформы; борьба за власть, в которой Ельцин сверг советское государство, чтобы избавиться от его президента Горбачева; и захватившая собственность советская бюрократическая элита, номенклатура, которая была больше заинтересована в «приватизации» огромных богатств государства в 1991, чем защищать его. Поэтому большинство россиян, в том числе даже заключенный в тюрьму олигарх Михаил Ходорковский, до сих пор считают декабрь 1991 года «трагедией».
Кроме того, все большее число российских интеллектуалов приходит к выводу, что было упущено нечто существенное — историческая возможность демократизировать и модернизировать Россию более постепенными, консенсуальными и менее травматичными методами, а значит, более плодотворными и менее затратными, чем принятые после 1991 года.
Один из распространенных постсоветских мифов, продвигаемый сторонниками Ельцина, состоит в том, что роспуск был «мирным». На самом деле в Центральной Азии и Закавказье вспыхнули межэтнические гражданские войны, в результате которых погибли сотни тысяч людей и еще больше подверглись жестокому перемещению, и этот процесс все еще продолжается.
Трудно представить более экстремальный политический акт, чем упразднение того, что, несмотря на все кризисы, все еще оставалось ядерной сверхдержавой с населением 286 миллионов человек. И все же Ельцин сделал это, как признавали даже его сочувствующие, «нелегитимно и недемократично».
Покончив с советским государством способом, лишенным юридической или народной легитимности (девять месяцев назад на референдуме 76% проголосовали за сохранение Союза), правящая группа Ельцина вскоре стала бояться настоящей демократии. И действительно, вскоре последовало вооруженное свержение Ельциным российского парламента.
Экономические размеры Беловежа были не менее значительными.
Распад союза без каких-либо подготовительных стадий подорвал высокоинтегрированную экономику и стал основной причиной развала производства на постсоветском пространстве, которое в 1990-е годы сократилось почти вдвое. Это, в свою очередь, способствовало массовой бедности и сопутствующим ей социальным патологиям, которые до сих пор, по выражению уважаемого московского экономиста, являются «главным фактом» современной российской жизни.
И, как писал позднее однократный сторонник Ельцина, «почти все, что происходило в России после 1991 в значительной степени определялся дележом имущества бывшего СССР». Советские элиты забрали большую часть огромных богатств государства, не считаясь ни со справедливыми процедурами, ни с общественным мнением. Чтобы обогатиться, они хотели получить самое ценное государство. имущество, распределяемое сверху, без участия законодательных органов.Они добились этого сначала сами, путем «стихийной номенклатурной приватизации», а после 1991 года — кремлевскими указами Ельцина.
Опасаясь за свои сомнительно нажитые активы и даже за свою жизнь Новые собственники были так же полны решимости, как и Ельцин, ограничить или обратить вспять парламентскую избирательную демократию, инициированную Горбачевым. Вместо нее они стремились создать политическую систему, преданную и коррумпированную их богатством, в лучшем случае «управляемую» демократию. выбор Владимира Путина, энергичного человека из спецслужб, на смену ослабевшему президенту Ельцину в 1999. И не зная, как долго они смогут на самом деле сохранить свою огромную собственность, они были больше заинтересованы в том, чтобы лишить ее активов, чем инвестировать в них. Результатом стало 80-процентное сокращение инвестиций в российскую экономику к концу 1990-х годов и демодернизация страны. Учитывая такой послужной список, неудивительно, что попытка Путина восстановить государственный контроль над нефтегазовой промышленностью России пользуется такой популярностью.
Так почему же так много западных комментаторов приветствовали распад Советского Союза как «прорыв» к демократии? Их реакция основывалась главным образом на антикоммунистической идеологии и обнадеживающих мифах.
Ельцин упразднил Советский Союз при поддержке номенклатурной элиты, преследовавшей «собственность как зверь за добычей», как выразился главный министр Ельцина, и открыто продемократического крыла интеллигенции. Традиционные враги в догорбачевской советской системе, они вступили в сговор в 1991 году главным образом потому, что радикальные рыночные идеи интеллигенции, казалось, оправдывали номенклатурную приватизацию.
Но самые влиятельные проельцинские интеллектуалы не были ни случайными попутчиками, ни настоящими демократами. С конца 19В 80-е годы они настаивали на том, что рыночная экономика и крупная частная собственность должны быть навязаны российскому обществу режимом «железной руки» с использованием «антидемократических мер». Подобно элитам, стремящимся к собственности, они видели препятствие в новоизбранных российских законодательных органах. Поклонники чилийского Аугусто Пиночета говорили о Ельцине: «Пусть будет диктатором!» Неудивительно, что они приветствовали (наряду с правительством США и основными средствами массовой информации), когда он использовал танки для уничтожения всенародно избранного российского парламента в 1919 году.