Спор о русской промышленности XVIII — первой половины XIX века: два проблемных вопроса отечественной историографии
Рассмотрены основные точки зрения на социальный характер русской мануфак-туры и проблему хронологии и содержания промышленного переворота в России. Представленный автором материал позволяет увидеть разнообразную палитру мнений по данной проблематике, найти точки соприкосновения и синтеза между ними. Адресовано специалистам, изучающим отечественную историю и проблемы историографии.
Во все времена интерес к истории поддерживался не только описанием событий, их обобщением и анализом, но и теми загадками и парадоксальными, на первый взгляд, ответами на них, которые возникают при изучении, казалось бы, давно отработанных исторических пластов и тем. Это в полной мере.относится и к истории развития русской промышленности XVIII — первой половины XIX в. Здесь большой интерес представляют два проблемных вопроса, которые заставляют по- новому осветить стадиальный аспект истории России.
Первый вопрос не нов: как обеспечивалось поступательное развитие русской промышленности при господстве крепостного хозяйства? Второй вопрос звучит более радикально: а являлась ли «русская фабрика» фабрикой в полном смысле этого слова?
В 1921 г. исследователь И. М. Кулишер в статье историографического характера, сам того не подозревая, начал новый виток длительной, и как мы убедимся, не утихшей до сих пор дискуссии. Он мужественно подверг критике концепцию П. Н. Милюкова об искусственном происхождении крупной промышленности первой четверти XVIII в. и не согласился с утверждением М. И. Туган-Баранов- ского о крепостном характере промышленности XVIII в., отметив существование в середине этого столетия не только крепостных мануфактур, но и капиталистических[1].
Статья И. М. Кулишера открыла новый этап спора о характере русской промышленности в XVIII — начале XIX в. От его итогов зависело изучение проблемы кризиса капитализма в России. Достаточно быстро обозначились линии спора:
1) о естественном или искусственном возникновении крупной промышленности;
2) о социальном характере русской мануфактуры.
Решающие споры развернулись вокруг теории «крепостной мануфактуры», то есть той точки зрения, которая утверждала, что в XVIII в. вся (или почти вся) промышленность носила крепостной характер. М. Н. Покровский, К. А. Пажитнов, Б. И. Сыромятников, П. И. Лященко, С. Г. Томсинский, М. П. Вяткин были сторонниками этой теории. Они утверждали, что мануфактура в России в XVIII в. не была капиталистической по причине отсутствия класса свободных рабочих. При этом они не отрицали фактов применения наемной рабочей силы, но полагали, что эти отношения найма качественно отличались от отношении найма эпохи развития капитализма[2].
Попытку опровержения теории «крепостной мануфактуры» предприняли С. Г. Струмилин, С. И. Солнцев, М. Ф. -Злотников и частично М.С. Балабанов[3]. XVIII век рассматривался ими не как период полного господства крепостной мануфактуры, а как время появления первых капиталистических мануфактур. Тем самым изучение генезиса капитализма переносилось из XIX в XVIII в. В ходе дискуссии самую оригинальную мысль по проблеме высказал С.
И. Солнцев. Петровские мануфактуры, считал он, были капиталистическими по сути, но крепостными по форме.
В 1947-1948 гг. уже в условиях господства «пятичленной» концепции на страницах журнала «Вопросы истории» развернулась новая дискуссия о социальноэкономической природе русской мануфактуры. Поводом к дискуссии послужила статья H.Л. Рубинштейна, содержащая характеристику русской мануфактуры XVIII в. Автор сформулировал положение о том, что 40-50-е гг. XVIII в. явились переломным моментом в формировании капиталистического уклада в России. Сущность этого перелома состояла в смене крепостной мануфактуры капиталистической[4]. Выступившая вслед за H. Л. Рубинштейном Е.И. Заозерская находила параллельное развитие крепостных и капиталистических мануфактур и в первой половине XVIII в., и позднее[5].
Капиталистическая природа предприятий с вольнонаемным трудом не вызывала сомнений у участников дискуссии, оценка же мануфактур с принудительным трудом привела к большим спорам. Большинство авторов (Е.
И. Заозерская, И. С. Бак и др.) видело в них крепостную мануфактуру. Для обоснования они выдвинули целый ряд доводов: наличие внеэкономического принуждения, личная зависимость крепостных рабочих, включение их в состав собственности на средства производства, отсутствие расширенного воспроизводства, слабая связь с рынком, сохранение земельного надела у рабочих, приравнивание их к дворовым в случае обезземеливания. Отрицая возможность капиталистического перерождения вотчинных предприятий* эта концепция изображала их существование в течение целого столетия в неизменном виде при кардинально изменяющихся общих условиях.
Ряд исследователей (К.А. Пажитнов, Б. Б. Кафенгауз)[6] считали возможным говорить о сочетании элементов крепостничества и капитализма в вотчинных мануфактурах.
С обоснованием капиталистической природы любой мануфактуры, в том числе и вотчинной, выступил С. Г. Струмилин[7]. Личную зависимость крепостных рабочих он рассматривал лишь как юридическую оболочку важнейшего момента, отличающего капиталистическую природу мануфактуры от крепостнических отношений — внедрение денежной оплаты труда.
В целом в ходе дискуссии 1947-1948 гг. теория «крепостной мануфактуры» отступила, сохранив свои позиции только в отношении предприятий с принудительным трудом. Чуть позже, в ходе дискуссий 1949 г. авторы, признававшие крепостной характер вотчинно-посессионных предприятий, согласились отодвинуть период формирования капиталистического уклада в России ко второй половине или к концу XVIII в., и уже в этом виде теория «крепостной мануфактуры», влилась как составная часть в концепцию позднего генезиса капитализма в России, в поддержку которой выступила академик А.М. Панкратова и редакция журнала «Вопросы истории»[8].
В 50 70-х гг. XX в. в советской исторической науке продолжалась дискуссия о характере дореформенной промышленности. В 50-х гг. произошло усложнение теории «крепостной мануфактуры». В состав крепостной формы эксплуатации рабочих помещичьих предприятий Ф. Я. Полянский включил такие чужеродные феодализму элементы, как обезземеливание крепостных рабочих, получение ими денежной заработной платы, внедрение машин в производство и т.
п. [9] В это же время окрепло и направление, отстаивающее капиталистическую или полукапитадистическую природу вотчинной мануфактуры. H.М. Дружинин, М.В. Нечкина, В.К. Яцунский считали, что на вотчинно-посессионных предприятиях существовало противоречивое сочетание капиталистических производительных сил и феодальных производительных отношений[10]. М. В. Нечкина сделала вывод о том, что «нисходящая» стадия феодализма в России началась в XVI в.[11] К этому выводу присоединились многие исследователи — В.А. Голобуцкий, С.Г. Струмилин, А.А. Преображенский, Ю.А. Тихонов[12]. А.М. Сахаров же отнес начало «нисходящей» стадии феодализма ко второй половине XVIII в.[13] Аргументом в пользу своей точки зрения он считал распространение крепостной мануфактуры. Возникновение таких предприятий он объяснял политикой феодального государства, отсутствием рынка рабочей силы, отстраненностью России. В итоге он признавал, что мануфактура с принудительным трудом была явлением искусственным.
Таким образом, крепостная мануфактура оценивалась одной точкой зрения как апогей в развитии русского крепостничества, а другой — как показатель кризиса феодально-крепостнической системы и буржуазного перерождении части дворян.
Противопоставление вотчинно-посессионных мануфактур как крепостных капиталистическим мы находим в некоторых более поздних изданиях по истории промышленности России[14]. Однако эти исследования уравновешивались работами противоположного направления. Так, Г. С. Исаев и А. М. Пономарёв в доказательство тезиса о капиталистической эволюции вотчинных мануфактур показывали ключевую роль в этом самого факта выплаты крепостным рабочим заработной платы[15].
Таким образом, в ходе продолжительной дискуссии выявились и закрепились три основные точки зрения на вотчинно-посессионные мануфактуры: как на крепостные, как на сочетавшие в себе крепостные и капиталистические элементы, как на капиталистические в своей основе.
Оценивая прошедшую дискуссию., мы поддерживаем мнение А. М. Панкратовой[16] о том, что русские мануфактуры в большинстве своем (предприятия с принудительным трудом) не имели никакого прямого отношения к формированию капиталистического уклада, так как этот уклад обязательно предполагает капиталистический найм.
Однако, с другой стороны, предприятия с принудительным трудом нельзя вообще отрывать от генезиса капиталистических отношений, так как они непосредственно связаны с капиталистическим рынком. И в этом плане такие авторы, как М. Ф. Злотников и С. Г. Струмилин, действительно правы, когда говорят о буржуазном характере крепостных предприятий[17]. С одной только оговоркой сущность таких предприятий составляет не капитализм, а квазикапитализм[18].
Данный феномен был подробно рассмотрен К. Марксом на примере плантаторской системы, от которой крепостничество отличалось лишь степенью несвободы и насилия по отношению к эксплуатируемым работникам. Так он пишет: «В колониях второго типа — плантациях, которые с самого же начала рассчитаны на торговлю, на производство для мирового рынка,— существует капиталистическое производство, хотя только формально, так как рабство негров исключает свободный наемный труд, то есть самую основу капиталистического производства. Но здесь перед нами капиталисты, Строящие свое хозяйство на рабском труде негров.
Способ производства, вводимый ими, не возник из рабства, а прививается ему»[19]. Причина появления такого квазикапитализма состоит в переходе от производства, рассчитанного на непосредственное удовлетворение собственных потребностей колоний, к производству с целью получения прибавочной стоимости при вовлечении в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ производства и который преобладающим интересом делает продажу продуктов этого производства за границу[20]. Далее К. Маркс уточняет: «То же самое происходило с барщинным трудом…»[21], который,— добавим мы,— являлся тогда в России основой рыночно-крепостного уклада.
Историческую картину развития в России в XVIII в. функциональной стороны капитализма представил в свое время М. Н. Покровский. Он убедительно показал, что под влиянием аграрного перенаселения, высокого заграничного спроса на целый ряд товаров (пенька, лен, железо, сало, холст) и крепостнической монополии в середине XVIII в. сформировалось помещичье «денежное хозяйство», ориентированное на мировой капиталистический рынок[22].
Так, средний вывоз железа за границу в 1767-1769 гг. составлял 1951464 пуда, в 1793-1795 гг.— 2965724 пуда. По ценности железа вывозилось в 1790-х гг. ежегодно примерно на 5 млн р., то есть около одной восьмой всей суммы русского вывоза, где лен и пенька составляли почти 33%[23]. Из-за низких цен на хлеб (до 1780-1790-х гг.) поначалу первенствовала крепостная индустрия, так как давала такие барыши, с которыми не могло сравниться никакое сельское хозяйство. В результате, господствующими квазикапиталистическими формами дворянской промышленности становились: деятельность оброчных крестьян[24], эксплуатация крепостных кустарей, организация крепостной фабрики.
Исследования А. М. Панкратовой и Т. К. Гуськовой подтвердили правоту выводов М. Н. Покровского о расцвете крепостных предприятий во второй половине XVIII в. На примере Нижнетагильских заводов Демидовых Т. К. Гуськова показала процесс перехода от вольнонаемного к крепостному труду, массовые переселения на заводы Урала крепостных крестьян из Европейской России.
Переход к крепостному труду в промышленности автор считает закономерным и экономически обусловленным явлением. «Без этого,— пишет она,— невозможно было формирование многочисленного и устойчивого контингента рабочих, а, следовательно, и организация в отпущенный историей предельно короткий срок сложного заводского хозяйства, без которого не могла существовать металлургическая мануфактура» [25]. Шкала оплаты труда приписных крестьян, установленная плакатами 1724 г., приближалась к вольнонаемной только в первые годы своего применения. В дальнейшие годы разница в оплате принудительного и наемного труда увеличивалась с каждым годом. Так, крестьяне Толвуйского погоста, приписанного к Олонецким заводам, жаловались в 1743 г., что норма оплаты труда по плакату не достигала «половины настоящей наемной цены», а некоторые работы завод оплачивал только на Уз их реальной, рыночной цены. К 1760-м гг. нормы плакатной расценки труда стали ниже наемных в 5-10 раз, и поэтому неудивительно, что заводовладельцы настойчиво требовали увеличить нормы приписки государственных крестьян к заводам, а после выхода указа 1762 г.
, запрещавшего покупать крестьян к заводам, наказывали в Уложенную комиссию об его отмене[26].
В целом, в масштабе страны в течение XVIII в. происходило стирание грани между разными категориями свободного и принудительного труда и их объединение в общей массе крепостных работников. Исчезло деление работников на казенных, вечноотданных, не помнящих родства, отданных по указам, беглых и т. п. Все они были объединены законодательством в две группы закрепощенных людей:
1) приписные крестьяне, которые обслуживали вспомогательные работы и стремились освободиться от заводской барщины; и 2) посессионные работники, с которыми сливались все остальные разрозненные категории принудительного труда, в том числе и крепостные крестьяне. Применение вольнонаемного труда, который использовался преимущественно на купеческих и крестьянских мануфактурах, не имело широкого распространения[27].
Втягивание во второй половине XVIII в. помещичьих хозяйств в рынок при низких ценах на хлеб привело к ускорению промышленного производства на крепостнической основе.
Всего за период с середины до конца века число промышленных предприятий, не считая горных заводов, выросло с 984 (1762 г.) до 3161 (1796 г.) [28].
Таким образом, сочетание современного обобщающего понятия квазикапитализма, методологического подхода К. Маркса к рассмотрению некапиталистических укладов, включенных в капиталистический рынок с историческим освещением их генезиса на российской почве, осуществленное М. Н. Покровским и многими советскими учеными, позволило решить вопрос о стадиальном статусе русской промышленности XVIII в.
Изучение природы вотчинно-посессионных мануфактур было тесно взаимосвязано с исследованием проблемы хронологии и содержания промышленного переворота.
По проблеме промышленного переворота еще М. Н. Покровским была высказана мысль о том, что этот процесс имел место в России в дореформенное время. Данное положение в 1930-х гг. развивали ученики и последователи М. Н. Покровского (П.П. Парадизов, В. 3. Зельцер и др.). С. Г. Струмилин же поначалу доказывал, что первая половина XIX в.
была временем застоя или весьма незначительного прогресса не только для металлургии, но и для всей вообще промышленности страны[29] . Однако в 1944 г. понимание этим автором существа и хронологических рамок промышленного переворота значительно изменилось. Теперь дореформенное время в промышленной сфере характеризовалось как период резкого подъема, когда с 30-х гг. XIX в. начался, а к 1861 г. в основном завершился промышленный переворот. Соответственно, в новой концепции С. Г. Струмилина факту отмены крепостнического права уже не придавалось того значения для развития капиталистической промышленности, как в предшествующем исследовании автора.
Предложенная С. Г. Струмилиным методика изучения промышленного переворота, при которой решающее значение приобретал лишь сам факт наличия механизированных предприятий без определения того, какой характер (капиталистический или некапиталистический) имело применение на них машин, привела к появлению серии работ, в которых предлагались еще более ранние датировки начала промышленного переворота, вплоть до 90-х гг.
XVIII в.[30]
Однако не все исследователи приняли концепцию С. Г. Струмилина. П. И. Лященко отмечал, что в условиях крепостничества не могло быть места крутой ломке общественных отношений[31].
А. М. Панкратова, А. С. Нифонтов, В.К. Яцунский подчеркивали, что в дореформенное время отсутствовали сколько-нибудь широкие кадры промышленного пролетариата. В. К. Яцунский предложил считать временем завершения промышленного переворота в России не начало 60-х, а начало 80-х гг. XIX в.[32]
Автор исследований по уральской металлургии В. Я. Кривоногов, как и некоторые другие исследователи, высказался против несколько упрощенного, по его мнению, истолкования Струмюганым истории развития промышленности на Урале. Он убедительно показал, что в уральской металлургии промышленный переворот начался не ранее 50-х гг. XIX в.[33]
В 1960-1980-х гг. историки продолжали использовать два варианта понимания времени осуществления и завершения промышленного переворота в России: Струмилина и Яцунского.
Однако при этом получила хождение и другая точка зрения. Б. Л. Цыпин, А. М. Соловьёва, Л. Г. Мельник, Л. Г. Рындзюнский отстаивали мнение о том, что промышленный переворот завершился только в 90-х гг. XIX столетия[34].
Таким образом, данная проблема долгое время не выносилась историками за те методологические рамки, которые были очерчены еще в 1950-х гг. Однако в последнее время благодаря уточнению таких базовых понятий, как «индустриализация» и «промышленный переворот», А. В. Островскому удалось осуществить серьезный прорыв в понимании проблемы: он доказал, что завершение индустриализации и промышленного переворота следует относить к 50-м гг. XX в.[35]
Дело в том, что с большой осторожностью следует воспринимать данные С. Г. Струмилина о доле механизированного производства в российской промышленности на I860 г. Из них явствует, что оно давало на тот момент 54% промышленной продукции[36].
А. В. Островский в своем, исследовании[37] показал, что С. Струмилин, пытаясь определить соотношение ручного и механизированного труда в промышленности, оперировал данными только по обрабатывающей промышленности, полностью оставляя в стороне промышленность добывающую.
Во-вторых, данные С. Г. Струмилина не позволяют говорить о преобладании механизированного труда и в обрабатывающей промышленности, так как им явно неполно были учтены кустарные предприятия и совершенно оставлены в стороне миллионы крестьянских хозяйств, занимавшихся домашней промышленностью.
Данные С. Г. Струмилина не позволяют говорить о преобладании механизированного труда и на тех предприятиях, к которым они относятся, так как дореволюционная промышленная статистика учитывала лишь наличие паровых двигателей, их количество, не всегда мощность, но не брала во внимание ту роль, которую они играли в производственном процессе. Исходя из этого, можно поддержать вывод А. В. Островского о том, что «в середине XIX в. подавляющее большинство “фабрик” в действительности представляли собой централизованную мануфактуру лишь с частичной механизацией производственного процесса»[38].
Итак, длительные дискуссии о развитии производительных сил и характере экономических отношений в русской дореформенной промышленности показывают, что невысокий уровень ее механизации и индустриализации явился материальным фундаментом образования специфического симбиоза крепостничества и капитализма.
Понимание его как квазикапиталистического феномена позволяет расширить наши представления о путях экономической модернизации и придти к заключению о том, что процессы регрессии капитала, то есть возвращения капитализма к использованию низших укладных форм, имеют, возможно, универсальный характер и не ограничиваются только так называемыми развивающимися странами XX в.
[1] См.: Кулишер И. М. Вопросы истории русской промышленности и промышленного труда (дореформенное время), постановка их в нашей литературе // Архив истории труда. 1921. Кн. 1. С. 28.
[2] См.: Томсинский С. Г. Начальная стадия крепостной мануфактуры России: Вводные замечания к материалам по истории крепостной мануфактуры // Архив истории труда. 1934. Ч. 5. С. 24.
[3] См.: Солнцев С. И. К вопросу о социальном составе рабочих на мануфактурах первой половины XVIII века // Архив истории труда. 1934. Ч. 5; Злотников М. Ф. К вопросу о формировании вольнонаемного труда в крепостной России (первая половина XVIII века) // История пролетариата СССР.
1930. № 1; Струмилин С. Г. Царская мануфактураXVIIвека //Крепостная мануфактура в России. Л., 1932. Ч. 3.
[4] См.: Рубинштейн Н. Л. Крепостное хозяйство и зарождение капиталистических отношений в XVIII в. // Ученые записки Московского университета. М., 1946. Вып. 87.
[5] См.: Заозерская E. Н. К вопросу о развитии крупной промышленности России в XVIII в. // Вопр. истории. 1947. № 12. С. 73.
[6] См.: Пажитнов К. А. К вопросу о «переломе» в мануфактурной промышленности XVIII века // Вопр. истории. 1948. № 3. С. 60; Кафенгауз Б. Б. История хозяйства Демидовых в XVIII-XIX вв. М., 1949. Т. 1. С. 13.
[7] См.: Струмилин С. Г. Экономическая природа первых русских мануфактур II Вопр. истории. 1948. №6. С. 63.
[8] См.: Панкратова А. М. О роли товарного производства при переходе от феодализма к капитализму //Вопр. истории. 1953. № 9. С. 75-76,
[9] См.: Полянский Ф. Я. Экономический строй мануфактуры в России XVIII века. М., 1956.
[10] См.: Дружинин Н. Д. Генезис капитализма в России // X международный конгресс историков в Риме: Докл.
сов. делегации. М., 1956. С. 193; Яцунский В. К. Основные этапы генезиса капитализма в России // История СССР. 1958. № 5. С. 70-80.
[11] См.: НечкинаМ. В. О «восходящей» и «нисходящей» стадиях феодальной формации// Вопр. истории. 1958. № 7. С. 91.
[12] См.: Голобуцкий В. А. О начале «нисходящей» стадии феодальной формации //Вопр. исто-рии. 1959. № 9. С. 123; Струмилин С. Г. Внутренний рынок России XVII-XVIII вв. // История СССР. 1959. № 4. С. 82,84; Он же. К вопросу о генезисе капитализма в России //Вопр. истории. 1961. № 9. С. 68; Преображенский А. А. Итоги изучения начального этапа складывания всероссийского рынка (XVII в.) / А. А. Преображенский, Ю. А. Тихонов // Вопр. истории. 1961. №4. С. 90.
[13] См.: Сахаров А. М. К вопросу о двух стадиях развития феодальной формации в России II Вопр. истории. 1959. № 1. С. 103.
[14] См.: Хромов П. А. Экономическое развитие России. М., 1967. С. 54; Панкратова А. М. Фор-мирование пролетариата в России (XVII—XVHI вв.). М., 1963.
С. 231—299; Полянский Ф. Я. Товарное производство в условиях феодализма. М., 1969. С. 315—317.
[15] См.: Исаев Г. С. Роль текстильной промышленности в генезисе и развитии капитализма в России. 1760-1860. Л., 1970. С. 270; Пономарьов О. М. Розвиток кашталютичных вщносин у промюловост! Украши. Льв1в, 1971. С. 79.
[16] См.: Панкратова А. М. Формирование пролетариата в России (XVII-XVIII вв.). М., 1963. С. 13,470-471.
[17] См.: Злотников М. Ф. От мануфактуры к фабрике // Вопр. истории. 1946. № 11/12; Струмилин С. Г. Экономическая природа первых русских мануфактур (в порядке обсуждения) // Вопр. истории. 1948. № 6.
[18] См. более подробно об этом явлении: Капитализм на Востоке во второй половине XX в. М., 1995.
[19] Маркс К. Теории прибавочной стоимости // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1963. Т. 26,ч. II. С. 329.
[20] См.: Маркс К. Капитал. М., 1983. Т. III, ч. И. С. 368.
[21] Там же
[22] См.: Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен.
С. 89-115.
[23] Там же. С. 99. В 1769 г. по стоимости вывоз пеньки и льна составлял 4478 тыс. р. (Там же. С. 101.)
[24] В нечерноземной полосе в екатерининское время на оброке было 55% всех крестьян. (См.: СемевскийВ. Н. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1903. Т. 1. С. 48.) Можно предполагать, что Уз взрослого мужского населения занималась неземледельческими отхожими промыслами. (См.: Туган-Барановский М. И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. 2-е изд. СПб., 1900. Т. 1. С. 47.)
[25] Гуськова Т. К. Заводское хозяйство Демидовых в первой половине XIX в. Челябинск, 1995. С. 133.
[26] См.: Павленко Н. И. О некоторых сторонах первоначального накопления в России // Ист. зап. 1955. Т. 54. С. 388-389.
[27] См.: Панкратова А. М. Указ. соч. С. 13,470-471.
[28] См.: Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен // Покровский М. Н. Избранные произведения. М., 1965. Кн. 2. С. 96.
[29] См.: Струмилин С. Г. Черная металлургия в России и в СССР: Технический прогресс за 300 лет.
М.; Л., 1935.
[30] См.: Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1985. Т. V. С. 245.
[31] См.: Лященко П. Н. История народного хозяйства СССР: В 3 т. М., 1950-1956. Т. 2.1952.
[32] См.: Яцунский В. К. Промышленный переворот в России: (К проблеме взаимодействия производственных сил и производственных отношений) // Вопр. истории. 1952. № 12.
[33] См.: Кривоногов В. Я. Из истории уральской металлургии первой половины XIX века: (О рецензии академика С. Г. Струмилина на 9-й том «Исторического архива») // Вопросы истории. 1954. № 12.
[34] См.: Цыпин Б. Л. Некоторые особенности промышленного переворота в России. Свердловск, 1968. С. 166; Соловьёва А. М. Промышленная революция в России // Производительные силы и монополистический капитал в России и Германии в конце XIX — начале XX в. М., 1986. С, 5-28; Рындзюнский П, Г. Утверждение капитализма в России. 1850-1880 гг. М., 1978. С. 21-48; Мельник Л. Г. К вопросу о начале промышленного переворота в России (на материалах Украины) // Проблемы генезиса капитализма.
М., 1979. С. 104-138.
[35] См.: Островский А. В. О времени завершения индустриализации и промышленного переворота в России // На пути к революционным потрясениям: Из истории России второй половины XIX — начала XX века: Материалы конф. пам. В. С. Дякина. СПб.; Кишинев, 2001. С. 95-107.
[36] Там же. С. 82.
[37] См.: Островский А. В. Указ. соч.
[38] Там же. С. 98.
Десять казней египетских для Ближнего Востока — Артемий Шарапов
Аннотация
Лето 2022 года стало едва ли не самым тяжёлым для арабского мира за последние десятилетия. К «традиционным» для региона военным конфликтам добавились одновременно аномальные засухи и наводнения, эпидемии, нашествия ядовитых насекомых, а также энергетический и продовольственный кризисы. Уже осенью ряд стран региона рискует столкнуться с голодом и тотальной нехваткой топлива. И пока, увы, не похоже, чтобы кто-нибудь пытался найти пути выхода из системного кризиса, который угрожает региону.
Артемий Шарапов,
30 августа 2022, 14:22 — REGNUM Исторической науке известно множество примеров, когда кризисы, которые назревали на протяжении десятилетий или даже веков, в итоге «взрывались», навсегда изменяя историю отдельных стран или всего человечества.
К этим примерам можно отнести кризис колониальной системы, который привёл к Первой мировой войне, кризис крепостничества, который привёл к революции в России и т.д. и т.п. Хочется ошибаться, но похоже, что очередной такой глобальный кризис может начаться на Ближнем Востоке в ближайшие месяцы, возможно, до конца 2022 года.
Джон Мартин. Казни египетские. 1823
К числу проблем, с которыми регион сталкивался в последние годы, в первую очередь стоит отнести кризис перенаселения. В таких странах, как Египет и Ирак, население растёт огромными темпами, однако государство не в состоянии обеспечить людей рабочими местами. В 2022 году ряд стран Персидского залива заявил о намерении избавиться от труда мигрантов из Египта и других бедных арабских государств. А значит, рабочих мест станет ещё меньше.
Далее. Кризис перенаселения ведёт к тому, что остаётся всё меньше территории, пригодной для строительства домов. Для того чтобы прокормить население, властям приходится распахивать всё новые и новые территории, что приводит к песчаным бурям и сокращению угодий для выпаса скота.
Ещё одна глобальная проблема, которая проистекает из кризиса перенаселения — продовольственный кризис. Это вынуждает страны Ближнего Востока закупать хлеб за рубежом. Однако в 2022 году мировые цены на хлеб выросли в разы. Корабли с зерном приходят в порты Ливана, Туниса, Йемена, но у местных властей нет денег на то, чтобы купить товар. В ряде государств это уже привело к введению ограничений на экспорт хлеба и других продуктов питания.
Выпечка хлеба
pxhere.com
Однако, как будто только этого было мало, на регион обрушились новые проблемы.
По невероятно жестокой иронии судьбы, лето 2022 года ознаменовалось аномальной погодой в ряде стран арабского мира: в половине началась жестокая засуха, в то время как другая половина столкнулась с проливными дождями, наводнениями и оползнями.
Засухи погубили урожай в Ираке, Ливии, Йемене.
В Сирии, Ливане, Алжире, Марокко пожары уничтожили сотни гектаров леса и разрушили сотни жилых домов. Кроме того, засуха привела к тому, что из пустынь в жилые районы потянулись ядовитые насекомые. Сообщается о резком росте смертей в результате укусов скорпионов, пауков и змей.
С другой стороны, муссонные дожди обрушились на Йемен, Судан и Мавританию. В Йемене, ко всему прочему, не менее ста человек погибло в результате ударов молний. В Судане наводнения разрушили десятки тысяч жилых домов. Вода из разлившихся рек попадает в чистые источники, превращая их в рассадник всевозможных инфекций. То есть наводнение приводит к нехватке питьевой воды.
Итак, арабский мир за три месяца лета столкнулся одновременно с проливными дождями, наводнениями, засухой, пожарами, нападениями скорпионов, ударами молний и голодом. Добавьте к этому дефицит топлива, возобновление военных конфликтов в Ливии, Палестине и Ираке и получите предпосылки для небывалого по своим масштабам кризиса.
Засуха
pogoda-dnem.
ru
Первые «ласточки» кризиса уже появились: за летний период резко выросло число мигрантов, стремящихся прорваться через Средиземное море.
Кроме того, если раньше на помощь арабским странам приходили страны Европы, США и международные организации, то в этом году помощи точно ждать не стоит. Занятые своими проблемами, европейские страны вряд ли будут отправлять продовольствие и топливо бедным странам. А значит, помочь арабским странам не сможет никто.
Хотелось бы верить, что кризис приведёт к консолидации государств региона, которые смогут совместно противостоять угрозам. Но, скорее всего, нехватка ресурсов приведёт к большему обострению старых военных конфликтов и началу новых.
Командные высоты: Путь Хайека к рабству
Заброшенная дорога Когда ход цивилизации принимает неожиданный поворот — когда вместо непрерывного прогресса, которого мы привыкли ожидать, нам угрожает зло, связанное с прошлыми веками варварства, — мы, естественно, винить кого угодно, кроме себя. Если результат так отличается от наших целей — если вместо свободы и процветания перед нами стоят рабство и нищета — разве не ясно, что зловещие силы должны были помешать нашим намерениям, что мы являемся жертвами какая-то злая сила, которую нужно победить, прежде чем мы сможем вернуться на путь к лучшему? Как бы мы ни разошлись, когда назовем виновника, будь то злой капиталист или злой дух той или иной нации, глупость наших стариков или общественный строй, которого еще нет, хотя мы и боролись с ним на протяжении долгого времени. полувека, полностью свергнуты, — все мы уверены или, по крайней мере, были до недавнего времени уверены в одном: что руководящие идеи, ставшие в течение последнего поколения общими для большинства людей доброй воли и определившие главные перемены в нашем общественная жизнь не могла быть неправильной. Мы готовы принять почти любое объяснение нынешнего кризиса нашей цивилизации, кроме одного: что нынешнее состояние мира может быть результатом искренней ошибки с нашей стороны и что преследование некоторых из наших самых заветных идеалов дал, по-видимому, результаты, совершенно отличные от тех, на которые мы рассчитывали… Что демократический социализм, великая утопия последних нескольких поколений, не только недостижим, но и к чему стремиться — он дает нечто настолько совершенно иное, что немногие из тех кто теперь желает, чтобы он был готов принять последствия, многие не поверят, пока связь не будет раскрыта во всех ее аспектах. Индивидуализм и коллективизм Прежде чем мы сможем продвинуться вперед в решении нашей главной проблемы, нам еще предстоит преодолеть одно препятствие. Путаница, в значительной степени ответственная за то, как мы дрейфуем к вещам, которые никому не нужны, должна быть прояснена. Эта путаница касается не меньше, чем самой концепции социализма. «Планирование» во многом обязано своей популярностью тому факту, что все, конечно, желают, чтобы мы решали наши общие проблемы как можно рациональнее и чтобы при этом мы использовали как можно больше предвидения. В этом смысле всякий, кто не является законченным фаталистом, является планировщиком, всякий политический акт есть (или должен быть) акт планирования, а различия могут быть только между хорошим и плохим, между мудрым и дальновидным, глупым и недальновидным планированием.  Спор между современными плановиками и их противниками, таким образом, не является спором о том, должны ли мы делать разумный выбор между различными возможными организациями общества; это не спор о том, должны ли мы использовать предвидение и систематическое мышление при планировании наших общих дел. Это спор о том, как лучше всего это сделать. Вопрос в том, не лучше ли для этой цели, чтобы обладатель принудительной власти вообще ограничивался созданием условий, при которых знание и инициатива отдельных лиц получили бы наилучший размах, чтобы они могли планировать наиболее успешно; или же рациональное использование наших ресурсов требует централизованного руководства и организации всей нашей деятельности в соответствии с каким-то сознательно сконструированным «планом». Социалисты всех партий присвоили термину «планирование» планирование последнего типа, и теперь оно общепринято в этом смысле. Но хотя это подразумевает, что это единственный рациональный способ вести наши дела, это, конечно, не доказывает этого. Важно не путать оппозицию такому планированию с догматической позицией невмешательства. Либеральный аргумент состоит в том, чтобы наилучшим образом использовать силы конкуренции как средство координации человеческих усилий, а не в пользу того, чтобы оставить все как есть. Он основан на убеждении, что там, где можно создать эффективную конкуренцию, это лучший способ направления индивидуальных усилий, чем любой другой. Он не отрицает, а даже подчеркивает, что для того, чтобы конкуренция работала на благо, необходима тщательно продуманная правовая база и что ни существующие, ни прошлые правовые нормы не свободны от серьезных недостатков. Он также не отрицает, что там, где невозможно создать условия, необходимые для эффективной конкуренции, мы должны прибегать к другим методам руководства экономической деятельностью. Однако экономический либерализм выступает против замены конкуренции низшими методами координации индивидуальных усилий. Успешное использование конкуренции в качестве принципа социальной организации исключает определенные виды принудительного вмешательства в экономическую жизнь, но допускает другие виды, которые иногда могут очень значительно способствовать ее работе и даже требуют определенных действий правительства. Но есть веская причина, почему отрицательные требования, точки, где нельзя применять принуждение, были особенно подчеркнуты. Однако это не обязательно верно в отношении мер, просто ограничивающих разрешенные методы производства, при условии, что эти ограничения в равной степени затрагивают всех потенциальных производителей и не используются в качестве косвенного способа контроля над ценами и количествами. Прискорбно, хотя и нетрудно объяснить, что в прошлом позитивным требованиям успешного функционирования конкурентной системы уделялось гораздо меньше внимания, чем этим негативным моментам. Есть, наконец, несомненные области, где никакие юридические соглашения не могут создать главного условия, от которого зависит полезность системы конкуренции и частной собственности, а именно, что собственник извлекает выгоду из всех полезных услуг, оказываемых его собственностью, и страдает за весь ущерб, причиненный другим лицам в результате его использования. Если, например, практически невозможно поставить пользование определенными услугами в зависимость от уплаты цены, конкуренция не будет производить услуги; и система ценообразования также становится неэффективной, когда ущерб, причиненный другим в результате определенного использования собственности, не может быть эффективно отнесен на счет владельца этой собственности. Во всех этих случаях существует расхождение между статьями, которые входят в частные расчеты, и теми, которые влияют на общественное благосостояние; и всякий раз, когда это расхождение становится важным, может потребоваться найти какой-либо другой метод, кроме конкуренции, для предоставления рассматриваемых услуг. Создать условия, при которых конкуренция будет как можно более эффективной, дополнить ее там, где она не может быть эффективной, предоставить услуги, которые, по словам Адама Смита, «хотя они могут быть в высшей степени выгодны для великое общество, но таковы, что прибыль никогда не могла бы возместить расходов ни одному отдельному лицу или небольшому числу лиц» — эти задачи дают, действительно, широкое и бесспорное поле деятельности государства. Copyright © 1944 (обновлено в 1972 г.), 1994 г., издательство Чикагского университета. Все права защищены. Мировые права, за исключением США, принадлежат Routledge. | |||
Разве мы все не старались изо всех сил, и разве многие из наших лучших умов не работали неустанно, чтобы сделать этот мир лучше? Разве все наши усилия и надежды не были направлены на большую свободу, справедливость и процветание?
И он считает конкуренцию высшей не только потому, что в большинстве случаев она является наиболее эффективным из известных методов, но даже в большей степени потому, что это единственный метод, с помощью которого наши действия могут быть приспособлены друг к другу без принудительного или произвольного вмешательства властей. Действительно, один из главных аргументов в пользу конкуренции заключается в том, что она избавляет от необходимости «сознательного социального контроля» и дает людям возможность решить, достаточны ли перспективы той или иной профессии, чтобы компенсировать недостатки и риски. связано с этим.
В первую очередь необходимо, чтобы стороны на рынке были свободны продавать и покупать по любой цене, по которой они могут найти партнера для сделки, и чтобы каждый был свободен производить, продавать и покупать все, что может быть производится или продается вообще. И важно, чтобы доступ к различным профессиям был открыт для всех на равных условиях и чтобы закон не допускал никаких попыток отдельных лиц или групп ограничить этот доступ с помощью открытой или скрытой силы. Любая попытка контролировать цены или количество конкретных товаров лишает конкуренцию способности обеспечивать эффективную координацию индивидуальных усилий, потому что тогда изменения цен перестают отражать все соответствующие изменения обстоятельств и больше не служат надежным ориентиром для индивидуальных действий. действия.
Хотя все подобные меры контроля над методами производства влекут за собой дополнительные затраты (т. е. заставляют использовать больше ресурсов для производства данного объема продукции), они могут оказаться вполне оправданными. Запрещать использование некоторых ядовитых веществ или требовать особых мер предосторожности при их использовании, ограничивать рабочее время или требовать соблюдения определенных санитарных норм, что полностью совместимо с сохранением конкуренции. Единственный вопрос здесь заключается в том, превышают ли в данном конкретном случае получаемые преимущества социальные издержки, которые они налагают. Сохранение конкуренции также не является несовместимым с экстенсивной системой социальных услуг — до тех пор, пока организация этих услуг не устроена таким образом, чтобы сделать конкуренцию неэффективной в широких областях.
Функционирование конкуренции требует не только надлежащей организации определенных институтов, таких как деньги, рынки и каналы информации, некоторые из которых никогда не могут быть адекватно обеспечены частным предприятием, но и, прежде всего, зависит от наличия надлежащего правовая система, правовая система, предназначенная как для сохранения конкуренции, так и для того, чтобы она работала с максимальной выгодой. Ни в коем случае недостаточно, чтобы закон признавал принцип частной собственности и свободы договора; многое зависит от точного определения права собственности применительно к различным вещам. К сожалению, систематическое изучение форм правовых институтов, обеспечивающих эффективную работу конкурентной системы, игнорируется; и можно привести веские аргументы в пользу того, что серьезные недостатки здесь, особенно в том, что касается права корпораций и патентов, не только сделали конкуренцию гораздо менее эффективной, чем она могла бы работать, но даже привели к ее уничтожению во многих сферах.
Таким образом, ни установка указателей на дорогах, ни, в большинстве случаев, установка самих дорог не может оплачиваться каждым отдельным пользователем. Определенные вредные последствия вырубки лесов, некоторых методов ведения сельского хозяйства или дыма и шума фабрик не могут быть ограничены собственником рассматриваемой собственности или теми, кто готов понести ущерб за согласованную компенсацию. В таких случаях мы должны найти замену ценовому регулированию. Но тот факт, что нам приходится прибегать к замене прямого регулирования властью там, где невозможно создать условия для надлежащего функционирования конкуренции, не доказывает, что мы должны подавлять конкуренцию там, где ее можно заставить функционировать.
Ни в одной системе, которую можно было бы рационально защитить, государство просто ничего не делало бы. Эффективная конкурентная система нуждается в разумно разработанной и постоянно корректируемой правовой базе так же, как и в любой другой. Даже самая необходимая предпосылка ее надлежащего функционирования — предотвращение мошенничества и обмана (в том числе эксплуатации невежества) — представляет собой большую и далеко еще не полностью выполненную цель законодательной деятельности.Когда паника, вызванная COVID-19, утихает, пришло время развернуться на пути к рабству
Сто двадцать один год назад, в этот день, 8 мая, в Вене, Австрия, родился Фридрих Август фон Хайек. Стало почти клише говорить, что его идеи сейчас более актуальны, чем когда-либо.
Я сам писал об этом в нескольких статьях FEE, в том числе в одной, опубликованной ровно год назад. И все же во времена коронавируса очень важно слушать этого человека, который пережил свою долю кризисов, включая две мировые войны и Великую депрессию, и все же остался одним из самых стойких защитников свободы в мире. двадцатое столетие.
Чтобы было ясно, Хайек действительно видел причины для того, чтобы правительства действовали более активно во время чрезвычайных ситуаций, «когда, и только когда, речь идет о сохранении свободы в долгосрочной перспективе», как он писал в году. Конституция Свобода .
Однако он также утверждал, что политикам редко можно доверять решение этих проблем. Он писал, что «ввиду трудности оценки часто неосязаемых преимуществ публичного действия и пресловутой склонности опытного администратора переоценивать важность конкретной цели момента» важно оставить как можно больше власти. в руках частных лиц.
Именно такой политической скромности очень не хватало в этот кризис со стороны нашего политического класса, который вместо этого воспользовался возможностью, чтобы участвовать в самом радикальном социально-экономическом инженерном эксперименте в мирное время.
И эта проблема может пережить нынешний кризис, потому что всякий раз, когда правительству даются чрезвычайные полномочия, избавиться от них снова трудно, тем более что граждане могут хотеть оставаться в состоянии полурабства, боясь последствия свободы или убеждены, что интервенционистские меры «спасли нас».
Самая известная работа Хайека, Дорога к рабству , была предупреждением против такого развития событий. Когда люди в Великобритании и США утверждали, что военное экономическое планирование начала 1940-х годов должно продолжаться до бесконечности , Хайек ответил энергичной защитой свободы. Существовал большой риск того, что экстренная интервенция окажется «прилипчивой», поскольку политики будут опасаться отпускать власть и возвращать право принятия решений народу.
Хайек опасался, что возобладают «растущее благоговение перед государством» и «энтузиазм по поводу «организации» всего (теперь мы называем это «планированием»)».
Следуя примеру Хайека, сегодня мы должны сопротивляться тому, чтобы временные чрезвычайные меры стали «новой нормой», и не впадать в постоянную манию планирования.