Получите БЕСПЛАТНОЕ членское видео ! Подписывайтесь на нашу новостную рассылку.

Ниже приводится стенограмма этого видео.

Введение в Аристотеля — четыре причины

Древнегреческий философ Аристотель утверждал, что «все люди по своей природе желают знать».Но что, согласно Аристотелю, означает «знать что-то» и как мы достигаем познания мира? Цель этого видео — ответить на эти вопросы, и в процессе мы подробно рассмотрим знаменитую доктрину Аристотеля о четырех причинах, уделяя особое внимание его телеологическому взгляду на природу.

Аристотель, без сомнения, один из самых влиятельных мыслителей в истории. Его влияние было настолько велико, что он получил такие престижные прозвища, как «учитель знающих», «Аристотель мудрый», «первый учитель» и просто «философ».

Аристотель внес вклад во многие области, включая логику, биологию, эпистемологию, этику, метафизику, политическую теорию, эстетику, риторику и философию разума. Огромный объем его работ, продолжительность времени, прошедшего с тех пор, как он жил, и тот факт, что он является одним из наиболее комментируемых мыслителей в истории, делают противоречивую интерпретацию даже самых основных моментов его мысли. Об этом следует помнить при изучении Аристотеля.

Аристотель был движим стремлением к знаниям и верил, что люди в силу своей рациональности являются животными, которые естественно хотят объяснений вещей в мире. На протяжении всей своей жизни он строил мысленное здание, в котором излагались требования и процессы, необходимые для получения знаний.

Согласно Аристотелю, первым шагом в обретении знания является выявление загадок и трудностей, которые представляют для нас различные явления мира.

Как он писал:

«… нужно было заранее изучить все трудности, потому что люди, которые спрашивают, не указав заранее о трудностях, подобны тем, кто не знает, куда им идти».

Выявление загадки, будь то в этике, естественной философии (науке) или метафизике, требует использования органов чувств. Наблюдение с помощью органов чувств позволяет «констатировать видимость», заставляя нас осознать загадки, требующие объяснения, а также дает нам информацию, необходимую нашему разуму для поиска возможных решений этих загадок.Важно подчеркнуть, что для Аристотеля не просто чувственный опыт приводит к пониманию мира, скорее понимание возникает из деятельности ума, работающего с информацией, полученной от органов чувств.

Помимо описания внешнего вида, Аристотель также видел большую ценность в исследовании того, что он назвал endoxa . Эндокса — это греческое слово, переводимое как «достоверные убеждения» или «авторитетные мнения». Значительная часть сочинений Аристотеля состоит из того, что он исследует и критикует взгляды других философов, таких как Платон и философы-досократы.

Появления и эндокса были не конечной точкой поисков знания Аристотелем, а только началом. Как он писал в «Физике», в поисках истины естественный процесс «должен начинать с вещей, которые более понятны и очевидны для нас, и переходить к тем, которые более ясны и более познаваемы по природе». Другими словами, хотя достоверные убеждения и видимость имеют ценность, в конечном итоге цель состоит в том, чтобы использовать их в качестве отправных точек на пути к познанию мира.

Возникает вопрос, как Аристотель определил, когда было приобретено надлежащее знание чего-либо, и требовалось ли дальнейшее исследование? По мнению Аристотеля, надлежащее объяснение необходимо для удовлетворения того, что стало называться четырех причинным объяснением адекватности объяснения. Эта доктрина — один из самых известных, важных и мощных компонентов философии Аристотеля, играющий значительную роль в большей части его мысли.

Первое, на что следует обратить внимание в связи с этой доктриной, это то, что много путаницы вокруг нее происходит из-за использования слова «причина», поскольку философ

Джон Ллойд Акрил объясняет:

«[Доктрину четырех причин] лучше было бы назвать доктриной четырех« причин »: Аристотель различает разные типы ответов, которые могут быть даны на вопрос« Почему? »Или« Из-за чего? ».. . .Поэтому помните, что четыре так называемых «причины» являются типами объясняющих факторов. Предложение Аристотеля состоит в том, что полное знание и понимание чего-либо требует владения всеми четырьмя ». [Аристотель Философ]

Итак, каковы четыре причины или объясняющие факторы, которые Аристотель считал необходимыми для правильного знания чего-либо?

Самая основная из четырех причин называется материальной причиной и просто требует понимания того, из чего что-то сделано, или, как выразился Аристотель, «того, из чего вещь возникает и что сохраняется».Помимо определения того, из чего что-то сделано,

Аристотель также считал, что правильное знание требует от человека определения паттерна, структуры или формы, которые материя реализует, становясь детерминированной вещью, и это то, что Аристотель называл формальной причиной.

Далее следует действующая причина, и для этого требуется идентификация агента или организации, ответственных за вопрос, принимая его специфику, структуру или форму.

И, наконец, конечная причина определяется, когда можно указать цель или функцию объекта, который объясняется, или, как выразился Аристотель, «то, ради чего вещь делается».

В работе Аристотеля Physics он использует пример статуи, чтобы помочь объяснить четыре причины, и мы сделаем то же самое, используя бронзовую статую Геракла. В этом примере материальной причиной или тем, из чего сделана статуя, будет бронза. Форма статуи, в данном случае тело Геракла, была формальной причиной. Эффективной причиной статуи мог бы быть скульптор, который является агентом, ответственным за то, чтобы материя стала тем, чем она является.Чтобы определить окончательную причину статута, нужно определить его функцию, цель или, в более общем плане, для чего статуя. В нашем примере функция статуи может заключаться просто в почитании Геракла — так что это будет ее конечной причиной. Способность описать эти четыре причины или объясняющие факторы статуи, согласно Аристотелю, показала бы, что мы полностью ее понимаем.

Последняя причина Аристотеля, в частности, оказалась весьма противоречивой для тех, кто изучает Аристотеля.В случае артефактов или искусственных объектов, таких как самолет , музыкальный инструмент или молоток, не так сложно определить их цель или конечную причину. Это потому, что люди создают артефакты с определенной целью — или, другими словами, есть дизайнер, который определяет конечную причину артефакта.

Однако споры вокруг конечной причины возникают из-за того, что Аристотель определил конечные причины не только в артефактах, но он также видел конечные причины как действующие по своей природе.Другими словами он считал, что естественные организмы, такие как растения и животные, а также их части, такие как печень, зубы, легкие и т. Д., Имеют конечные причины. Этот взгляд называется телеологическим взглядом на природу, поскольку по-гречески слово telos переводится как «цель» или «цель».

Хотя телеологический взгляд Аристотеля на природу оказался проблематичным для современных ученых, слишком часто люди отвергают его, основываясь не на том, что о нем писал сам Аристотель, а, скорее, из-за стойких заблуждений.

Чтобы развеять эти заблуждения, полезно сопоставить телеологическую точку зрения Аристотеля с двумя другими взглядами на цели в природе: а именно, точкой зрения, что цели вообще не существуют в природе, и точкой зрения, что цели существуют в природе, но только там, где есть дизайнер. Точка зрения Аристотеля отличается как от тех, кто отрицает цели, так и от тех, кто видит цели только там, где есть проектировщик, и находится где-то посередине между этими двумя крайностями.Аристотель верил, что существуют в природе, но явно отрицал, что был какой-то божественный мастер, который создал природу и дал естественным объектам их конечную причину аналогично тому, как люди придают конечные причины артефактам. Как писал Аристотель в Физике, «абсурдно предполагать, что цель отсутствует, потому что мы не наблюдаем, как агент размышляет».

Или, как лаконично выразился немецкий ученый 19 ^-го века Эдуард Целлер:

«Самая важная особенность аристотелевской телеологии состоит в том, что она не антропоцентрична и не является результатом действий создателя, существующего вне мира, или даже простого организатора мира, но всегда считается имманентной природе. .”

Но что означает, что конечные причины имманентны природе? Хотя нет единого мнения о том, что именно имел в виду Аристотель, распространено мнение, что для лучшего понимания аристотелевской концепции конечных причин необходимо осознать тесную связь между конечной и формальной причиной. Как писал Аристотель: «Поскольку природа двойственна, как материя и как форма, форма — это цель, а поскольку все остальные вещи служат цели, форма должна быть причиной в том смысле, в каком она есть, ради достижения цели». который’.

Чтобы понять эту идею, полезно отметить, что телеологический взгляд Аристотеля на природу был разработан частично в ответ на механистический взгляд на природу, развитый его предшественниками, досократовскими атомистами. Механистическое мировоззрение, которое легло в основу научного мировоззрения 17 и 18 веков и остается преобладающим по сей день, утверждает, что поведение всех физических явлений, включая живые существа, сводится к действию элементарных физических процессов. которые по своей природе бесцельны и случайны — атомы, слепо взаимодействующие в пустоте, как выразился досократический философ Демокрит.

Телеологический взгляд Аристотеля на природу, напротив, полагает, что целенаправленность и целенаправленное поведение присущи природе и сущностям, составляющим мир. Вместо того, чтобы основывать любое поведение на взаимодействии независимых элементарных процессов, которые по своей природе бесцельны, как это делает механистическое мировоззрение, Аристотель утверждал, что целостные явления могут иметь причинные эффекты на физические системы. Этот тип причинности, когда целое определяет поведение частей, представляет собой аристотелевское представление о формальной причине, когда форма является целым, структурой или сущностью того, что есть вещь.

Как писал Аристотель:

«мы должны думать, что обсуждение природы касается композиции и существа в целом, а не частей, которые никогда не могут возникнуть в отрыве от существа, которому они принадлежат» (Аристотель, Части животных I; 645a).

Джонатан Лир в своей книге «Аристотель — Желание понять» объясняет, что, возможно, имел в виду Аристотель, говоря о связи между формальными и конечными причинами. Имея в виду, что Аристотель считал, что в мире существует реальная целеустремленность, Лир писал:

“.. Настоящая целеустремленность требует, чтобы цель каким-то образом управляла процессом на пути к его собственному осознанию. . Строго говоря, это не указанная как таковая цель, которая действует с самого начала: это форма, которая направляет процесс своего собственного развития от потенциальности к действительности ».

Конечно, существование потенциальной формы в начале процесса развития связано с предшествующим существованием актуальной формы. При естественном зарождении потенциальная форма ребенка возникает из-за фактической формы (одного из) родителей, передаваемых половым путем … В конечном счете, именно актуальная форма отвечает за порождение актуальной формы.Итак, в этом смысле конец был там в начале, устанавливая процесс, направленный к концу: актуальная форма ».

Эта защита телеологии Аристотеля, согласно которой конечная и формальная причина рассматривается как тесно связанная, не является общепринятой, но, безусловно, является одной из наиболее известных интерпретаций. Философы продолжают спорить о деталях телеологии Аристотеля, однако следует помнить, что Аристотель рассматривал конечные причины как действующие как в отдельных частях организмов, так и в организме в целом, и что эти конечные причины были имманентными по своей природе, а не в самой природе. результат работы божественных мастеров.

Интересно, что телеологические взгляды Аристотеля в последнее время постепенно возрождаются после того, как их избегали в течение сотен лет. В первую очередь в области робототехники, где некоторые считают, что поиск автономных роботов, способных к самостоятельным целенаправленным действиям, недостижим при работе в рамках механистического мировоззрения.

Однако чего никогда не избегали, так это наблюдение Аристотеля, отмеченное ранее, что люди по своей природе обладают неутолимой жаждой знания.Идя дальше этого относительно ручного наблюдения, Аристотель утверждал, что упражнение разума, помимо того, что оно является самым приятным занятием, которым мы можем заниматься, также дает человеку возможность выйти за пределы своего смертного существования и войти в контакт с божественным. И мы завершим эту лекцию отрывком из Аристотеля, отражающим эту точку зрения:

“. . .Он будет жить [жизнью созерцания] не постольку, поскольку он человек, но постольку, поскольку в нем присутствует нечто божественное.. . Если интеллект божественен, то по сравнению с человеком жизнь согласно ему божественна по сравнению с человеческой жизнью. Но мы не должны следовать за теми, кто советует нам, как людям, думать о человеческих вещах и, будучи смертными, о смертных вещах, а должны, насколько мы можем, сделать себя бессмертными и напрячь все силы, чтобы жить в соответствии с лучшее в нас; потому что даже если он будет небольшим по размеру, он намного превосходит все по мощности и ценности ». (Никомахова этика)

Дополнительная литература

growpis ​​

второй недоразумение об Аристотеле возникает из-за общепринятого педагогический подход противопоставления Аристотеля его наставнику Платону. Против Потусторонность Платона, Аристотель этот мирской; против крайности Платона рационализм, Аристотель — эмпирик. Платон означает вечное универсальное воплощено в математике; Аристотель для контингента скоропортящегося особенного биологии. Например, в эпоху Возрождения Рафаэль написал «Школу». Афин », где Платон указывает на небо, а Аристотель указывает на землю.Безусловно, Аристотель неоднократно критиковал концепцию Платона. «Форм», но когда дело доходит до их теорий познания, они соглашаются гораздо больше, чем они не соглашались. Клише, против которого выступает Аристотель Платону следует сопротивляться.

Суть того, что и Древние и современные делили лежит во вкладах Аристотеля в логику , собранных в рамках Название Органон .Мало того, что Аристотель в основном «изобрел» предмета логики как дисциплины, дайте ему основную терминологию и установить свою повестку дня проблем; но он успел сказать почти все стоит сказать о предмете, сказанном до последней сотни годы. Ко времени Декарта, через две тысячи лет после жизни Аристотеля, стало модно презирать Аристотеля, но идеал Декарта знания как обширная геометрия, дедуктивная система утверждений доказано, что с уверенностью следует из бесспорных аксиом не его творение, но идеал уже предусмотрен в Аристотеле Органон , и подразумевается в концепции «Разделенной линии» Платона « dianoia».«.

Кроме того, Декарт и все его коллеги-современные философы прямо вниз через Канта считать абсолютно само собой разумеющимся, что знание выражается в том, что тогда называлось «j udgments» (или, как мы сказали бы сегодня, в менее «менталистский», но более «лингвистический» словарь. «предложения») которые имеют логических форм , которые Аристотель классифицировал и назвал. Здесь Аристотель впервые сформулировал центральное понятие о том, что знание выражается в «предложениях» или «высказываниях» с простой формой предиката субъекта , и что это представляет собой метафизическое (или «онтологическое») отношение между тем, что он называл «существами» ( ousia , по-гречески), но традиционно переводится как «вещества» ( субъектов предикация) и их «свойства» или «атрибуты» (предикаты отнести к теме).Действительно, с точки зрения многих современных (, то есть , 20 век) эпистемология, которая отказалась от «модерна» (, т.е. Просвещения) цель достоверности , появляется Аристотель понимать условный характер приобретения знаний ( то есть его зависимость от индуктивного вывода из конкретного наблюдения) гораздо шире и разумнее, чем узкие взгляды, характерные для современных философов.

Однако изучение аристотелевской логики здесь не является нашей целью, достаточно можно сказать, что Аристотель совершенно ясно осознавал, что логика силлогистическая демонстрация его заключения может дать знание только в том случае, если оно достоверно выведено из истинные посылки. Эти посылки могли бы быть признаны истинными, если бы они были выведены из «высших» предпосылок, которые, как известно, были верными, но как эти посылки могут в свою очередь быть заведомо правдой? Этот вопрос предполагает «регресс». это должно заканчиваться какой-то первой посылкой, не известной, исходя из каких-то еще высшая посылка.Аристотель называет такие основополагающие предпосылки «основными истинами». Таким образом, он заключает, что знание может быть только путем демонстрации (дедукции). если есть знание таких основных истин каким-либо иным способом, кроме дедукции. Подобно Платону, Аристотель заключает, что это знание принимает в качестве объекта универсальная форма или сущность, присущая конкретной первичной субстанции.

Аристотель соглашается с Платоном в том, что знание — это истина и что эта истина должна быть оправдана таким образом, чтобы показать, что она должна быть правдой, это обязательно правда.Поскольку физические особенности, «существа» или «субстанции» которых реальность составлена ​​может изменяться, объект познания не может быть частным, но должно быть от того, что «универсально». Когда я знаю, что «Фидо — собака». Я знаю путем сенсорного наблюдения отдельное конкретное скоропортящееся вещество, собака «Фидо». Но зная, что он собака, то, что я знаю, объект Насколько я знаю, это универсальная «Собаководство», которая встречается не только в Фидо, но также миллионы других веществ; это «соизмеримое универсальное» то, что является общим для всех деталей, отображающих форму.Это форма, так что снова Аристотель соглашается с Платоном, что объект познания это универсальная форма или, как ее стали называть, «сущность» или «сущность» природа».

Однако аристотелевская форма отличается от платонической тем, что это абсолютно в веществе (на латыни «in rem» в противоположность к платоническому « ante re» , означающему точку зрения Платона, что форма существование не зависит от физических особенностей), поэтому нет ничего «потустороннее» об объекте познания для Аристотеля.Более того, также, в отличие от Платона, у Аристотеля чувственное восприятие не принижается. как препятствие (почти) к знанию, чтобы поднять умственное. я познакомиться с формой в веществе напрямую или «немедленно»; Я вижу в Фидо собачью натуру. Таким образом, через чувства мы начинаем , чтобы узнать о форме, которая делает вещество особенным субстанция это. Но пока процесс начинается с чувственного восприятия, подлинное «знание» не доставляется просто в акте восприятия, но скорее достигается только в «суждении», что то, что я воспринимаю, имеет это особая форма.Из записей памяти повторенных восприятий, Аристотель говорит нам, что «опыт» рождается. [Обратите внимание, что этот аристотелевский определение «опыта» как требующего умения ума каким-то образом найди что общего в записях памяти всего разное из того, как то же слово используется в философии Просвещения, которой противопоставляется от того, что мы знаем «по опыту», до того, что известно «умом»]. По определению, суждения «опыта» являются универсальными; по опыту Я знаю, что конкретный Фидо, которого я воспринимаю, — это собака, i.е. , что есть у Фидо в самом себе форма «Собаки», которая не свойственна ему, а универсальна. всем собакам, то, что их всех объединяет и в силу чего они собаки и известны как собаки; это «сущность» того, что есть собака. В конкретном ощущении я знаю сенсорную особенность, помеченную «Фидо», но мои знания , что он «собака», это , а не , учитывая чувствами, но ментальным актом суждения об отдельных ощущениях благодаря которому я осознаю, что Фидо — это ощущение собаки, суждение, которое стало возможным только благодаря «опыту» того, что является общим, i.е. универсальный, в записях памяти о своих ощущениях от многих конкретных собак. В «Орган», воспринимающий универсальное в опыте, — это , а не чувства , но nous , то есть « ума», в частности, эта «способность» ум, который называют «рациональной интуицией», означающей то, что «дано прямо «в разум».

Суждения, лежащие в основе всех научных знаний, основные истины, суждения, выражающие природу формы, которая известно только из опыта.Таким образом, Аристотель кажется современным эмпириком. удерживая это на собственном опыте, мы познаем основные истины каждая конкретная наука (а затем оттуда берет начало дедукция), но эти основные истины принимают в качестве своих объектов формы или сущности которые воспринимаются умом, а не частными ощущениями чувства. Процесс приобретения знаний начинается с ощущения конкретный, но достигает своей цели только с помощью понимания соизмеримого универсальный .Таким образом, хотя эпистемология Аристотеля, безусловно, имеет больше уважения к опыту, чем у Платона, это не эмпиризм род, связанный с современными философами, которые стремились сделать сенсорное представления сами по себе основы познания.

Разделение первичных веществ происходит по образцу родов-видов иерархия , уже знакомая по методологии Платона, и весьма вероятно, «изобретен» историческим Сократом.Внизу виды самого низкого уровня (они называются « инфимае видов» ), которые являются классами определенных «естественных видов», членами которых являются многие первичные вещества, все разделяют общую форму или сущность. Но каждая форма нижнего уровня — это то, что есть из-за высшие формы, которые участвуют в нем, в виде пирамидальной иерархии уже знаком по биологии. В Фидо есть собачий облик, но собачий включает в себя высшие существенные сущности млекопитающих, животных, живых существ, и т.п.Таким образом, знание форм infimae видов приводит к знание более общих форм, и далее, пока мы не придем к пониманию основных истин обо всем бытии, то есть метафизики. Эти самые основные из всех истин, в свою очередь, делают первичные субстанции тем, чем они являются; они оправдатели. Все суждения, которые выражают те свойства, которые предикат вещества по существу являются «основными истинами», соответствующими знаниям «науки», которые касается веществ этой формы.Пока процесс приобретения знаний ( ordoognescendi) переходит от ощущения к пониманию умом форма, в порядке бытия ( ordo essendi) истин о высшем формы уровня оправдывают более низкий уровень. Таким образом, вся эпистемология Аристотеля включает свою метафизику первичных субстанций, которые есть то, чем они являются из-за форм или природных сущностей, которые они воплощают.

Теория форм Аристотеля также связана с его точкой зрения, что мы имеем научный знание первичного вещества только тогда, когда мы знаем, что обычно назвал его «причинами».«Греческое слово aitia, что переводится как« причины » вероятно, лучше передать как «то, что объясняет». Это значит что то, что мы знаем, известно только в том случае, если мы можем объяснить, почему наше суждение верно, в нашем эпистемологическом словаре, чтобы «оправдать» это. Таким образом, если сущность собаки заключается в том, чтобы быть четвероногим, мы можем объяснить Четыре ноги Фидо апеллируют к его собачьей форме. Итак, знания формы или сущности — это, в сущности, знание причин вещи, что объясняет, почему это то, что есть.Таким образом, теория познания Аристотеля интегрирован с его метафизикой.

Полный отчет аристотелевского учения о «причинах» первичного субстанция потребует полного тура по метафизике Аристотеля, что выходит за рамки настоящих целей. Для эпистемологических целей мы нужно только отметить, что обычное перечисление причин по четырем различным видов не противоречит тому, что было сказано об аристотелевской теория форм или сущностей как объектов познания.Ученые очень далеки от согласия с точкой зрения Аристотеля на «причины», но обычная классификация, вошедшая в историю, — это формальная причина ( т.е. . форма в веществе), агент или « эффективный » причина ( то есть . Существо, которое принесло это существо в существование, «создатель», от которого он исходит), final или телеологическая причина ( т.е. цель или цель ( телос ) к которому он «движется»), а материал вызывает ( i.е. , что который «отделяет» это конкретное вещество от других веществ которые являются членами этого вида infimae ).

В развитии своей метафизики, с одной стороны, концепция Аристотеля форм как « энтелехии» в конечном итоге идентифицирует как агента причина и окончательная причина с образуют в веществе. Материал причина как то, что является чисто частным и не проявляет никакой формы, полностью несформированная материя или « первичная материя » становится совершенно непознаваемой.

Таким образом, заключение метафизики Аристотеля состоит в том, что — как необходимое и достаточное условие «знания» — у нас есть знание основные истины «науки», связанные с первичными субстанциями определенный естественный вид тогда и только тогда, когда разум (из опыта воспоминаний дается ощущением) схватывает универсальную форму, общую для всех субстанций такого естественного вида.

Об истории бытия

В начале «Быть ​​во времени» есть вступительная часть, это цитата Платона, из софистов, и незнакомец, Ксенос, говорит: «Вы давно знаете, что вы имеете в виду, когда вы говорите «бытие», но те из нас, кто думал, что мы знаем, что это означает, сейчас недоумевают ».Во многом это открывает вопрос о значении бытия для Хайдеггера. Как мы знаем, бытие традиционно понималось как разумное и постижимое, реальное и идеальное по-разному: как сущность или определение, субстрат и т. Д.

У Аристотеля бытие, тем не менее, обретает особый способ понимания, и традиционно оно понимается как субстанция. Конечно, это также имеет несколько разных значений. Его можно трактовать по-разному. У Брентано, например, есть четыре различных понимания аристотелевской субстанции: случайное, истинное, потенциальное и актуальное, или категории.Во всем этом бытие все еще понимается как субстанция. Аргумент, однако, состоит в том, что когда доходит до того, что означает само бытие, аргумент состоит в том, что бытие не для Аристотеля, чтобы пониматься как гений, бытие универсально, потому что все есть — я, вы, все в мире есть. Однако бытие не следует понимать как гения, и у Аристотеля есть конкретный аргумент в пользу этого. А именно, что если бытие было гением, то его нельзя было бы определить в его собственном различии. Почему? Потому что тогда вам понадобится еще один гений, который сочетал бы в себе как гений, так и различие.Бытие для Аристотеля является универсальным для всех существ, но не универсальным универсальным.

Итак, что это? Аристотель называет это arche , оригинальной универсалией. Именно это определение, это понимание бытия во многих смыслах является руководящим пониманием бытия от греков до современной философии. Многие люди сегодня фактически все еще следуют этому пониманию бытия.

Хайдеггер утверждает: «Да, Аристотель и Кант правы: бытие не есть бытие». Что это? Это универсальный. Да, они правы.Что за универсал? Это не сущность и не существование — это универсальное. Das Transzendenz schlechthin . Если хотите, это трансцендентное. Не так, как утверждали схоласты, а универсальная трансцендентность.

В чем же тогда причина, по которой этого никогда раньше не видели (насколько мне известно)? Это потому, что история философии перевела оригинальное понимание Аристотеля о бытии, которое он назвал ousia как «субстанция». Таким образом, мы остались в истории философии преданными или верными этому переводу ousia , и не могли понять, что это на самом деле неправильный перевод.Перевод должен был быть «присутствие». Это вклад Хайдеггера в историю бытия, потому что он понимает, что бытие есть присутствие.

Например, он цитирует Гете: «В горах все мирно — в Gipfel alles ist ruhe» . В горах все мирно, значит мир в горах, мир царит, мир в горах, мир в горах. Вот что мы подразумеваем под бытием.

Для Хайдеггера бытие — это не просто присутствие, как это было у Аристотеля, но присутствие и отсутствие. Пример Хайдеггера: если я скажу о своем друге: «Его здесь нет. Я очень по нему скучаю ». Я имею в виду, что его нет, но он отсутствует, и все же он каким-то образом присутствует, а именно присутствует как отсутствующий. Таким образом, Хайдеггер хочет настаивать на том, что бытие определяется как присутствие и отсутствие. Итак, универсальность бытия, которую первоначально открыл Аристотель, — это присутствие и отсутствие в этих двух способах бытия. Tertium non datur или «третьего не существует». Но что говорит Аристотель?

Аристотель говорит, что бытие и единство подразумевают друг друга. Почему? Потому что бытие подразумевается в существах, не только в единстве, но и в существах: вы и я, все, что есть. Бытие — это импликация, тогда как бытие означает ни просто присутствие, ни отсутствие. Пример от Хайдеггера: подсказка. Когда я даю намек на что-то, это должен быть намек, он должен оставаться намеком. Если я объясню, если я объясню значение намека, на то, на что намекают, это уже не намек.Проблема в том, чтобы намек оставался намеком.

То же, но со следствием. Если я что-то намекаю, я точно не привожу то, что подразумевается, к присутствию, хотя и не оставляю это просто в отсутствии. Тогда последствия подобны намекам. Это означает, что в истории философии, как в «Похищенном письме» По, значение бытия как импликации пристально смотрело нам в глаза. Он был на виду, хотя мы его никогда не видели. Бытие означает подразумевающее, и это приостанавливает понимание бытия как присутствия в отсутствии.Таким образом, бытие не подразумевается, потому что оно универсальное. Быть универсальным, потому что это подразумевается. Это открывает для нас теперь совершенно новую область онтологических исследований, а именно исследование или изучение со-импликации.

Профессор философии НИУ ВШЭ, Москва

Как пример Аристотеля может помочь современной общественной философии

В демократическом обществе, где теоретически каждый гражданин вносит свой вклад в процесс обсуждения — или, по крайней мере, в выбор представителей, которые будут проводить совещание от ее имени, — трудно спорить. против улучшения общественного понимания философии.Вот почему Аристотель, философ, который в IV веке до нашей эры определил механику логики — процессы рассуждения, которые мы используем не только во всех академических дисциплинах, но и в политике и других сферах повседневной жизни, — нарушил традиционную исключительность философских кругов.

Аристотель отверг элитарность Платоновской академии, где он тренировался, и стал читать лекции афинской публике каждый день в университете, который он сам основал, — лицее. Он также опубликовал короткие, доступные и недорогие версии своих продвинутых трактатов, чтобы его идеи могли распространяться среди населения в форме диалогов или бесед между философом и «обычным» человеком.Он назвал эти более короткие работы «экзотерическими», что означает «обращенные вовне», в противоположность «эзотерическим» или «обращенным вовнутрь», и использовал их для распространения своих открытий во многих различных областях знания.

Аристотель был одним из отцов-основателей не только философии, но и почти всех областей академических исследований — зоологии и космологии, эстетики и риторики. Его книги по этим темам относительно сухие и иногда в напряженной прозе от третьего лица, с частями аргументированных аргументов, но они сформировали саму форму академического письма, используемого на протяжении всей истории.Они составляют одну из основных причин, почему философы, как и все современные ученые, обычно пишут официальные книги и статьи в прозе, а не, например, романы, пьесы или эпические поэмы. Между тем экзотерические публичные трактаты Аристотеля — древний эквивалент блогов с открытым доступом — не пережили 23 века, которые лежат между ним и нами. К счастью, однако, мы можем собрать интересную информацию о них из другой классической литературы.

Большинство людей не осознают, что Аристотель писал произведения, предназначенные для широкой публики.Если бы они это сделали, то, возможно, больше философов автоматически предположили бы, что им нужно последовать его примеру. В идеальном обществе все исследования, проводимые в университетах, будут регулярно делаться доступными для общественности, что позволит большему количеству людей участвовать в дискуссиях о политике, обществе, культуре и науке осознанными и инструментальными способами. Это потребует полной реформы экономической инфраструктуры академического сообщества — например, вырвать контроль над распространением исследований у коммерческих издателей и снизить завышенную стоимость подписки на журналы.Но Интернет означает, что теперь у нас есть прекрасная возможность возродить приверженность Аристотеля общественной философии.

В книге Уильяма Шекспира «« Генрих IV », часть 2» Фальстаф умоляет своего дружка Пистолета, который хвастается, используя сложный язык, доносить свои новости «как человек из этого мира». Но Pistol мог использовать одну из четырех категорий причин, по которым некоторые ученые не прилагают усилий, чтобы ясно объяснить свою работу людям «из этого мира». Причины первого типа — прагматические.Если ученые хотят найти место в университете или обеспечить себе постоянное место работы, то деятельность, направленная на то, чтобы сделать их исследования доступными для общественности, будь то онлайн или через «популярные» журналы и периодические издания или телерадиовещание, редко принимается во внимание при оценке их профессиональной деятельности. .

Во-вторых, писать только для ближайших коллег требует гораздо меньше усилий. Как выразился Артур Шопенгауэр, разочарованный темнотой писаний своего предка Г. В. Ф. Гегеля: «Нет ничего проще, чем написать так, чтобы никто не мог понять; точно так же, как, наоборот, нет ничего труднее, чем выразить глубокие вещи таким образом, чтобы каждый обязательно их уловил.«Многие академические сочинения не могут быть непонятными намеренно. Это непонятно для читателя-непрофессионала просто потому, что писатель молчаливо избегал дополнительных усилий, необходимых для выражения «глубоких вещей таким образом, что каждый обязательно должен их понять».

Тем не менее, существует третий тип причин, по которым философское письмо часто недоступно, и заключается в том, что автор сознательно намеревается сделать это так. Это признавали ученые Древней Греции и Рима, а также ученые Средневековья, которые комментировали трактаты Платона и Аристотеля.Эти комментаторы критиковали письмо, в котором намеренное скрытие было разработано, чтобы помешать читателям понять или опровергнуть его. Они символизировали такого рода мракобесие с каракатицей, которая выделяет чернила, чтобы затуманивать воду вокруг себя. Но эти комментаторы согласились с тем, что намеренное затемнение может быть похвальным, если оно призвано стимулировать читателя к обучению через борьбу с текстом.

Аристотель уважал «мудрость толпы» и верил в демократический «коллективный разум».

Более поздние версии этого аргумента были выдвинуты целым рядом мыслителей, многие из которых придерживались традиций континентальной философии, связанной с Гегелем, чей заумный стиль подвергался критике со стороны Шопенгауэра.Теодор Адорно защищал безвестность в The Jargon of Authenticity (1964). Он считал, что наш повседневный язык укрепляет деспотические социальные системы. Если, например, мы безоговорочно воспроизводим язык, который высмеивает людей за принадлежность к низшему классу или приравнивает свободу к неконтролируемой капиталистической спекуляции, Адорно думал, что мы вступаем в сговор в словесной и культурной системе, которая поддерживает социальные иерархии и предполагает, что свободные рынки естественны. В книге One-Dimensional Man (1964) Герберт Маркузе предположил, что повседневная речь закрепляет образ мышления, не позволяющий людям заглядывать под поверхность общества в невидимые структуры, закрепляющие статус-кво.А в книге Monolingualism of the Other (1996) Жак Деррида защищал свой непонятный стиль, говоря, что он хотел освободить язык от его властного, колониального прошлого, чтобы избавиться от менталитета «стада».

Аристотель, однако, нашел бы такое отношение мыслителей к повседневному языку и взгляды «многих» снисходительным и чрезмерно пренебрежительным. Он уважал «мудрость толпы» и верил в демократический «коллективный разум». Он рекомендовал начать любое расследование с endoxa , убеждений, которых обычно придерживается большинство, вместо того, чтобы предполагать, что они слишком загрязнены историческими традициями и социальными предрассудками, чтобы быть полезными.

Тем не менее, сохранившиеся — и зачастую трудные — трактаты Аристотеля показывают, что он поддерживал аргумент четвертого типа в защиту стиля письма, для понимания которого от непрофессионального читателя могут потребоваться усилия. Большинство дошедших до нас сочинений Аристотеля были написаны для его продвинутых учеников. Философия, думал Аристотель, — это такой же навык или совокупность знаний, как и все остальные — techne . Он часто приравнивал его к techne медицины, игры на арфе или архитектуры.Любая предметная область или techne должны иметь свои собственные элементы словарного запаса, которые могут не использоваться регулярно среди неспециалистов. Если мы хотим оскорбить эту специальную лексику, мы называем ее «жаргоном» или «тупицей». Но мы также можем рассматривать это как сокращение сложных идей. Если я буду изучать автомеханику, мне нужно будет выучить более 100 терминов, чтобы общаться с коллегами и обеспечивать безопасную работу автомобилей. Точно так же в философии есть концепции, которые философ может принять как должное, с которыми знакомы ее коллеги, и которые, когда они обсуждаются на семинаре, не нуждаются в объяснении.Но они делают это, когда их выводят за пределы этой среды.

Аристотель решил прочитать два типа лекций и написать два типа трактатов. Одна категория была нацелена на его учеников и коллег, а другая — на широкую публику. Некоторые академические дисциплины в наши дни следуют примеру Аристотеля (хотя они могут этого не знать) как само собой разумеющееся. Академия медицинских наук Великобритании в настоящее время выступает за добавление «непрофессиональных резюме» ко всем публикациям результатов биомедицинских и медицинских исследований и , где даются советы о том, как их писать в доступной форме.

Примерно в 500 году н. Э. Философ по имени Аммоний Александрийский описал разницу между тем, как Аристотель писал для коллег-философов и для публики. В его специализированных трактатах его мысль «лаконична, сжата и полна вопросов»; язык довольно скучный, «из-за его поиска точной истины и ясности», и он «придумывает слова, если необходимо». Но в публичных экзотерических произведениях, которые он написал для многих, он стремится к определенной полноте, тщательному выбору дикции и метафор, и изменяет стиль своей дикции, чтобы он соответствовал говорящим, и, короче говоря, делает все, что может украсить его стиль.’

Это настойчивое требование разрешить изобретать новый язык при разговоре со специалистами говорит о многом. Если я автомобильный инженер и изобретаю новый компонент, мне нужно будет придумать новое слово для его обозначения. Это будет быстро принято моими коллегами, но может показаться странным для «обычного» человека, покупающего машину. Обычное распространение идей Аристотелем в двух опубликованных формах — это конструктивная политика, которую философы могут подражать сегодня.

Он был адресован царю, но его можно было носить с собой и читать при выполнении поручений

Поскольку экзотерические произведения Аристотеля не были переданы нам из древности — поскольку они недостаточно часто копировались учеными византийскими, арабскими и средневековыми латинскими писцами, которые их изучали, нам необходимо собрать воедино картину того, как он писал для широкой публики. .Его предполагаемыми читателями были люди, которых он часто называет «другими» (помимо философов). Из того, что нам известно об одном утерянном экзотерическом сочинении, вероятно, под названием Nerinthus , мы можем оценить тот тип личности, которого Аристотель считал своим читателем. Это был коринфский фермер, который прочитал трактат о том, чтобы отказаться от виноградарства в пользу полного изучения философии. В брошюре для общественности под названием On Pleasure Аристотель пошутил над потусторонними интеллектуалами, которые утверждали, что являются экспертами по Черному морю, которое они никогда не посещали, перед толпой, включая деловых людей, недавно вернувшихся из коммерческих поездок. к Черному морю.

Диалоги Аристотеля для публики также связаны с «обычным рабочим человеком» в анекдоте о его самом известном экзотерическом произведении, его Protrepticus или Поощрение философии . История касается философа Ящика Фивского, учителя Зенона, основавшего философскую школу под названием стоицизм:

Зенон сказал, что Кратес, сидя в мастерской сапожника, прочитал вслух Protrepticus , который Аристотель написал Фемисонскому царю Кипра, говоря, что ни у кого нет больших преимуществ стать философом: у него было большое богатство, поэтому он мог позволить себе тратить деньги на философию, а также имел репутацию.Пока он читал, сапожник слушал, как он продолжал шить, и Ящик сказал: «Я думаю, Филиск, я напишу тебе Protrepticus ; ибо я вижу, что у вас больше преимуществ для изучения философии, чем у того, для кого писал Аристотель ».

Protrepticus мог быть адресован царю, но его можно было носить с собой и читать во время выполнения поручений, и он был понятен сапожнику. Скептицизм относительно того, что добродетель и философский талант имели какое-либо отношение к хорошему рождению, также выражен в сохранившемся отрывке из экзотерики Аристотеля О хорошем рождении : «Предпочтение этому — вопрос мнения, и на самом деле нет никакой разницы между ними. низкорожденные и знатные.Указывая на то, что скромный мастер, такой как Филиск, может быть лучше подготовлен к философствованию, чем король Фемисон, анекдот также подчеркивает знакомую аристотелевскую тему о том, что «внутренние блага» — моральные качества характера — более ценны, чем внешние блага, такие как богатство и т. Д. его атрибуты.

Сам Аристотель появился как говорящая фигура в его Protrepticus , как Сократ появляется в диалогах Платона. Он предположил, что философия — это один из лучших способов проведения досуга нефилософам.Он сделал воодушевляющее заявление, что философское исследование желательно само по себе, а не потому, что оно дает какую-либо финансовую выгоду. Он сравнивает созерцание всего во Вселенной, чем занимаются философы, с наблюдением за соревнованиями на Олимпийских играх или спектаклями, разыгрываемыми на фестивалях. Люди не ожидают, что им будут платить за просмотр таких шоу, «потому что само зрелище стоит больше, чем огромное богатство», даже если оно не является «полезным» напрямую. Если мы хотим наблюдать за спортсменами или актерами и учиться у них, почему бы нам не «считать правильным безвозмездно смотреть на природу и реальность вещей?»

Он также использовал загадочный, хитрый аргумент, который нравится людям, только начинающим изучать философию, утверждая, что все мы философствуем постоянно.Даже для того, чтобы опровергнуть существование или полезность философии, необходимо использовать философскую аргументацию, «поскольку даже спрашивать, должны ли мы философствовать или нет, значит философствовать», что является «естественной для человека деятельностью». Чтобы проиллюстрировать, что внешний вид — плохой проводник к истинным благам, присущим душе, Аристотель использовал миф о Линкее, аргонавте, наделенном сверхспособностью рентгеновского зрения:

Сила, размер, красота — это смех и ничего более, а красота кажется красотой только потому, что мы ничего не видим точно.Если бы кто-то мог видеть так ясно, как говорят, Линкей, который видел сквозь стены и деревья, разве можно было бы подумать, что какой-нибудь человек, на которого можно выносить взгляды, когда увидел, из каких плохих материалов он сделан?

Некоторые из наших лучших источников содержания работ Аристотеля для широкой публики — это его собственные сохранившиеся специализированные книги. Его Poetics технически анализирует составляющие и последствия трагедии и читается как конспект лекций, предназначенный для хорошо читающей академической аудитории. Но он говорит, что уже опубликовал книгу для публики, в которой обсуждаются ошибки, которые драматург может сделать в отношении музыкального и визуального измерения трагедии, то есть наиболее заметных аспектов театра.Он сделал доступными общественности причины, по которым он отверг представление Платона о существовании мира «идей» или «форм», таких как «форма добра», невидимая невооруженным глазом, в пользу философской системы, которая началось с материального мира, который мы могли воспринимать вокруг себя — возможно, самое фундаментальное различие между Платоном и Аристотелем. В «Евдемовой этике » он говорит, что даже «утверждение существования формы не только добра, но и чего-либо еще — это просто праздная абстракция, но это рассматривалось по-разному как в экзотерических трудах», так и в более продвинутых. трактаты.

В отрывке из Никомаховой этики Аристотель перекрестно ссылается на экзотерический труд, в котором он уже «адекватно» обсуждает природу души. Подразумевается, что для понимания студентом лицея лекции, прочитанной Аристотелем, он считает необходимым предварительным условием знание ранее распространенных работ. В своей книге Politics Аристотель сообщает нам, что он уже обсуждал в своей общественной работе «принципы ведения домашнего хозяйства… что человек по своей природе является политическим животным; и поэтому, даже когда мужчины не нуждаются в помощи друг друга, они, тем не менее, хотят жить вместе ».Этот материал подробно рассмотрен в книге I Политики , но похоже, что Аристотель также опубликовал доступную версию того же аргумента, фундаментального для всей его системы, о домашнем хозяйстве как основе человеческого сообщества.

Один из самых длинных фрагментов экзотерической работы Аристотеля происходит из его влиятельной книги Eudemus, или «О душе ». Этот диалог был написан, чтобы увековечить память друга Аристотеля Евдема Кипрского, которому также была посвящена Евдемова этика .Евдем был одним из выпускников Платоновской академии и погиб, сражаясь на Сицилии примерно в 354 году до нашей эры. Один длинный фрагмент, который Плутарх цитирует дословно и поэтому чрезвычайно ценен, сохранился в утешительном письме биографа к погибшему мужчине. В нем есть отрывок, написанный собственным голосом Аристотеля, в котором он разговаривает со слушателем с высоким статусом. Он представляет басню, которая требует, чтобы он оживил сатира Силена в диалоге, чтобы обсудить знаменитую пословицу «Лучше не родиться».Обращение к хорошо известному изречению согласуется с уважением Аристотеля к endoxa , или широко распространенным верованиям, в его дошедших до нас трактатах.

Разрешите враждебность к ученым, обеспечив публичное распространение идей в удобоваримой форме

Наша реконструкция публичных философских диалогов Аристотеля показала, что он использовал их для передачи всех разделов философии и что он не боялся изложить в них свои самые трудные идеи. Все свидетельства говорят о том, что он считал экзотерическую среду равноценной, методом интеллектуального общения, работающим параллельно с его работой с коллегами и учениками в лицее, но оформленным по-другому.Какая лучшая модель может быть для современных философов, которым, возможно, потребуется использовать продвинутый технический язык, стенографию и изобретение новых слов для развития своих идей, но которые могут улучшить ясность и точность своей мысли, систематически сделав ее доступной для более широкая аудитория?

Я не верю, что большинство ученых являются преднамеренными обскурантистами, цель которых — исключить непосвященных из их эзотерических сочинений. Я также не считаю, что они намеренно хотят отчуждать тех, чья способность читать научные публикации ограничена их ценниками или нетерпимостью к таинственному метаязыку, библиографическим ссылкам и сноскам.Существуют долгосрочные политические, социальные и экономические причины, по которым академическая индустрия забыла о своей изначальной обязанности распространять знания среди других людей за пределами своего круга. Но мы можем помочь разрядить враждебность по отношению к академическим обскурантам, которую нагнетают антиинтеллектуальные популисты, обеспечив публичное распространение идей в удобоваримой форме.

Пример Аристотеля может помочь нам в решении этой задачи. Когда ему нужно было выразить передовые идеи с максимальной точностью для своих эрудированных коллег, он свободно использовал лаконичный язык, новые слова и плотные рассуждения.Но он также потратил значительное количество времени, пропагандируя практику философии всеми и объясняя свои основные идеи в более коротких работах, предназначенных для распространения в грекоязычном мире. В них он пытался сделать философствование привлекательным с помощью диалоговой формы, включающей красочную характеристику собеседников, а также такие украшения, как намек на мифы и басни.

Эта форма принесла ему высокую оценку: Цицерон говорил о ораторской «золотой реке», которую изливали популярные диалоги Аристотеля.Это означает, что они отлично поработали при доставке вживую. Цицерон также говорит, что они включали предисловия, чтобы побудить читателя открыть свиток папируса, как сегодня в аннотации к книге. Они перешли прямо к делу, без многословных преамбул, и сразу же погрузились в центральный аргумент. Их было приятно читать, говорит Фемистий в 4 веке н. Э., Даже «толпой», поскольку они были «полны света и полупрозрачны; их полезность не лишена удовольствия и удовольствия ».

Я не предлагаю философам просто использовать форму диалога в своей письменной работе.Цифровая эпоха и YouTube принесли с собой другие прекрасные новые средства коммуникации, хотя короткая книга или брошюра в доступной прозе, предпочтительно начинающаяся с версии аргументации в еще более коротком предисловии, по-прежнему предлагает такие же широкие возможности, как когда Крейтс зачитал Аристотель Protrepticus этому сапожнику. Также важно, что Protrepticus , по словам сирийского философа Ямвлиха в c 300 г. н.э., было , вдохновляющим читателей-непрофессионалов, заверяя их, что интеллектуальный труд может сделать каждого хорошими гражданами, и это не сложно.Более всего вдохновляющим было то, что Аристотель писал в двух разных формах, в конечном счете, филантропический: он делал это, по словам Элиаса, александрийского комментатора VI века н.э., просто потому, что «хотел принести пользу всему человечеству ».

Бытие, сущность и субстанция у Платона и Аристотеля | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Это перевод курса, который Поль Рикер читал в Страсбургском университете в 1953–1954 годах и с тех пор несколько раз.Он распространялся в виде мимеографической версии, сделанной в Сорбонне в 1957 году, и был опубликован как курс в 1982 году. Французское издание Жана-Луи Шлегеля появилось в 2011 году. Несколько других курсов будут доступны в электронном виде в ближайшем будущем.

Публикация и перевод этого курса дают три основных преимущества. Во-первых, это подлинный вклад Рикера в исследования Платона и Аристотеля. Этот курс представляет собой его наиболее подробное обсуждение двух философов, которые до конца оставались его партнерами по дискуссии.Рикер ставит перед собой долгосрочные и краткосрочные цели. Долгосрочная цель довольно амбициозна, и ее широта вызовет у многих комментаторов дискомфорт. Это не что иное, как «разработать онтологические основы нашей западной философии, чтобы понять ее намерения через историю ее начала» (стр. 1). Краткосрочная цель более управляема. Он хочет спорить между Платоном и Аристотелем о бытии, сущности и субстанции, но против традиционного взгляда во времена Рикера, согласно которому Платон — философ сущности, а Аристотель — философ субстанции.Если мы посмотрим за пределы платонического эссенциализма и аристотелевского субстанциализма, мы увидим, утверждает Рикер, что у них есть общие основания.

Это сравнение разделено на две части: одну по Платону, а другую по Аристотелю. Часть о Платоне состоит из трех разделов: «Истинное бытие или Идея», «Идея бытия и не-бытия» и «Бытие и« Божественное »». Рикер хочет показать, что онтология Платона плюралистична. Бытие «по существу прерывно» в той степени, в которой оно дает себя множеством способов, в разных существах.В главе «Сущность и язык» Рикер показывает влияние Кратила на Платона в аналогии между проблемой сущности и проблемой наименования. Спросить, что такое добродетель, значит спросить, что мы называем добродетелью. Затем Рикер исследует два вопроса: во-первых, в каком смысле сущность лежит в основе слова ?; во-вторых, что мы узнаем о сущности из акта именования?

В интересном обсуждении в нескольких главах Рикер исследует вопросы, поднятые в нескольких диалогах, например, Парменид, Софист и Тимей, и степень их успеха в ответах на них.Рикер различает в онтологии Платона два уровня. Теория идей и их связь с частностями через «вертикальное» участие представляет собой первый, наиболее очевидный слой. Второй слой менее очевиден и более радикален. Это касается самого бытия самих идей, учитывая, что они «есть», и вида «бокового» участия, которое они имеют в других идеях.

Из-за сократической проблемы языка, философия Платона, утверждает Рикер, является «философией понятных определений» (стр.111) и, таким образом, как обычно представляется, «эссенциализм». Тем не менее, это не философия бытия, а скорее «существ», так что существует необходимость удерживать вместе множественность существ под Единым или Добром, которые сами по себе находятся за пределами сущности, тем самым избегая дискурсивного языка. Таким образом, эссенциализм Платона охвачен заботой о «субстанции». Таким образом, хотя Платон предоставляет онтологию сущности, он также указывает на пределы такой онтологии, например, через потребность в «небытии», которое должно служить посредником между существами и существом, которое эти существа имеют.В конце он предлагает незавершенную онтологию, богатую множеством идей, но систематическая версия которой появится позже у кого-то вроде Плотина. Платон, как несколько провокационно пишет Рикер, «не хотел делать ничего, кроме как сочинять диалоги» (стр. 111).

Третий раздел «Бытие и« Божественное »» рисует следствие этой незаконченной онтологии. Оно незавершено, потому что идеи, например, подчиняют чувственный мир, придавая ему понятность, а также сами нуждаются в существовании.Это приводит Рикера к тому, чтобы показать связь между эпистемологическими озабоченностями Платона по поводу идей, единого, бытия, небытия и религии. Рикера интересует не религия как таковая, а то, как философия Платона « перезаряжает себя от Священного» (стр. 115). Рикер хочет выделить «религиозный указатель» в платоновской комбинации разума и онтологии.

Во второй части, посвященной Аристотелю, Рикер хочет показать, что его онтология субстанции не является простой антитезой эссенциализму Платона, но в некотором смысле является продолжением его, с конкретными и решающими различиями.Часть состоит из двух разделов: «Бытие как бытие» и «Бытие и субстанция». Рикер уделяет много внимания метафизике . В одной главе он следует генетической интерпретации Вернера Джегера, пытаясь выйти за рамки систематического порядка изложения и раскрыть историческое развитие взглядов Аристотеля. Такая реконструкция генезиса «Метафизика » позволяет нам увидеть, какие проблемы пытается решить Аристотель, и с какими трудностями ему приходится иметь дело. Вслед за Джегером Рикер напоминает нам, что, хотя у нас нет работ платонического периода Аристотеля, его зрелые взгляды зародились в те двадцать лет, которые он провел с Платоном.Однако, выходя за рамки Ягера, Рикер хочет поставить генеалогический метод на службу систематическому порядку, чтобы историческое «расчленение» «Метафизика » (стр. 148) позволило нам увидеть значительные нюансы в традиционно принятых взглядах Аристотеля, например , о субстанциальности, материи и индивидуации.

Что касается субстанциальности, Рикер показывает, что в конечном итоге субстанцию ​​составляет не материя, а форма. Это тесная связь с Платоном.Хотя Аристотель начинает с субстанции в физическом мире, тема чувственного рассматривается только как один из компонентов анализа бытия или как один шаг между исследованием бытия как бытия и анализом высшей субстанции. Таким образом, несмотря на свою исходную точку в конкретной субстанции, Аристотель достигает онтологической основы Платона, когда спрашивает о на , о существе как существе.

Что касается материи, Рикер использует некоторых французских комментаторов, таких как Жан Мари Ле Блонд, чтобы указать, что материя на самом деле не является чисто неопределенным или непознаваемым субстратом, а скорее относительным термином.В модели изготовления Аристотеля материя является наименее детерминированной, например, дерево, когда она соотносится с наиболее детерминированной, например, кроватью. Это также означает, что материя не инертна, но связана с потенцией, так что материя «имеет то же значение, что и орган, в отношении функции» (207). Формы материальных желаний, как указано в Physics I 9.

Что касается индивидуации, Рикер показывает, что понимание Аристотелем реальности как определенного и детерминированного не сводится к отождествлению субстанции с индивидуальной сущностью.Субстанция познаваема через ее форму, но единичное число «не определено» (стр. 234) для Аристотеля ровно в той степени, в которой оно не универсально и, следовательно, не полностью постижимо. Аристотель, утверждает Рикер, проявляет «безразличие к уникальности индивидов» (стр. 148). Как следствие, наиболее реальным в человеке является его сущность, а не его существование, для чего, как утверждает Рикер, Аристотель на самом деле не имеет теории. Скорее, он «отступает на сторону философии как , а не личности» (стр.234) и остается, как Платон, «философом умопостигаемости» (стр. 148). Рикер заключает: «Его философия ousia , бытия, étance колеблется между платонической философией Формы и эмпирической философией конкретного, понимаемого как« действие », смешанное с потенциальностью» (стр. 236). Это объясняет, почему ousia одновременно является (и было переведено как) сущностью и сущностью. Это «деэкзистенционализированная ousia » (стр. 249).

Как и Платон, Рикер показывает, что в основе трудности лежит нестабильный статус бытия.У Платона это была, среди прочего, амбивалентность идеи как того, что наделяет бытие чувственным и как то, что все еще нуждается в бытии. У Аристотеля это напряжение между сущностью, которая делает индивида понятным, и существованием, которое дает индивидуацию сущности, но не разборчивости и, следовательно, не реального онтологического статуса. Рикер утверждает, что богословие на самом деле является окончательной реализацией онтологии бытия как бытия. Это влечет за собой, что причинно-следственная связь, поставленная на карту в первопроходце, является причинностью сущности, а не существования.Если Бог является причиной мира, он является причиной того, «что есть мир», а не того, «почему мир« должен быть »» (стр. 249). Поскольку Рикер повторяет взгляды Этьена Жильсона, представление о существовании, отличном от ousia , будет вызвано «теологией Ветхого Завета» (стр. 249).

Помимо преимущества представления собственного вклада Рикера в исследования Платона и Аристотеля, этот курс также предлагает второе, более историческое преимущество в двух отношениях: в отношении источников, которые использует Рикер, и в отношении того, какую стипендию он практикует.Он никогда не вносил существенных изменений в версию 1953-54 годов, поэтому курс не отражает огромного количества вторичной литературы и прогресса в изучении этих философов. Однако датированная стипендия Рикера также является историческим свидетельством комментаторов 19 ^-го -го и начала 20-го ^-го века, сыгравших центральную роль в понимании Платона и Аристотеля во франкоязычных странах до 1960-х годов. Такие комментаторы, как Бремон, Брошар, Дьес, Фестужьер, Гольдшмидт, Ле Блонд, Особняк Огюста, Особняк Сюзанны, Робин или Родье, возможно, не были широко известны в американских кругах.В этом отношении курс Рикера вносит свой вклад в историю восприятия Платона и Аристотеля.

Этот курс также имеет исторический интерес, поскольку он иллюстрирует определенный, более континентальный вид науки, в котором такой философ, как Рикер, обсуждает двух основных философов и рассматривает три фундаментальных вопроса: бытие, сущность и субстанцию. Недостатком такого рода «эпических» исследований, очевидно, является то, что они носят несколько общий характер и приносят в жертву подробный анализ конкретных отрывков.Это может показаться даже подозрительным для узкоспециализированного философского исследования, более типичного для англо-американского академического мира. Однако в такой стипендии в эпическом режиме есть что-то освежающее и стимулирующее. Во-первых, он предлагает реальную конфронтацию и дебаты, Auseinandersetzung с двумя философскими проектами или программами, чтобы определить реальный смысл и значение этих вопросов о бытии, сущности или субстанции; и, во-вторых, такая стипендия напоминает нам, почему мы на самом деле заботимся об этих проблемах и что на самом деле «актуально» или «актуально» в них.

Третье преимущество публикации и перевода этого курса касается собственной философии Рикера. Подробно представляя, как он понимает фундаментальный онтологический проект Платона и Аристотеля, он помогает нам лучше понять, как он использует Платона и Аристотеля в своих более поздних работах. Эти философы лежали в основе и часто в центре его исследований таких вопросов, как время, действие, личность, память и хорошая жизнь. Например, в The Course of Recognition и Memory, History, Forgetting, Рикер использует греков и особенно Платона и Аристотеля, чтобы представить проблему и обрисовать историю проблемы, которую он хочет решить.В некоторых случаях он также довольно творчески использует этих философов. Ярким примером является его теория повествований, которая, возможно, представляет собой наиболее оригинальный и плодотворный способ соединения Платона и Аристотеля. Само понятие повествования происходит от размышлений Аристотеля о трагедии в Поэтике . Занятость — вот что приносит множественность происходящего в единство чувств. Рикер сочетает это понятие использования или повествования с тем, что он называет тремя «великими видами» — То же, Другой и Аналогичный, — которые он интерпретирует как идеи, работающие как метакатегории, выходящие за пределы категорий первого порядка. например человек и вещь.Хотя он признает, что Аналогия отсутствует у Платона, он находит его в «Риторике » Аристотеля с той же «трансцендентальной» ролью, что и То же и Другой. Рикер использует эти три вида в третьем томе «Время и повествование » как тест на наивное представление о прошлом как о «том, что действительно произошло». Мы можем варьировать прошлое в соответствии с «одним и тем же», и у нас есть то, к чему стремится историография: восстановить прошлое таким, каким оно было. Мы также можем варьировать прошлое в зависимости от «другого», и у нас есть рассказы, которые имеют иную природу и иной порядок, чем факты и события.Мы также можем варьировать прошлое в соответствии с «Аналогичным», и у нас есть то, что считается тем, что может «стоять за» прошлое и служить заменой или представлением того, что произошло. В таких вариациях три платоновских «вида» или метакатегории наделяют нарративы квазионтологическим статусом — нарратив «означает» действие — и выводят дискуссию о прошлом за пределы простого противопоставления нарратива как «бытия». «прошлое или повествование как« небытие »прошлым.

В «Сам как другой» Рикер представляет другую комбинацию Платона и Аристотеля, чтобы развить понятие самости.У Аристотеля Рикер заимствует понятие характера, ethos , чтобы выявить значение самости, которое имеет репрезентация или участие в мире с другими. Он в значительной степени опирается на Никомахова этика , чтобы построить свои собственные взгляды на хорошую жизнь, этическую цель, добродетель справедливости и т. Д. Наиболее эффективно Рикер использует точку зрения Аристотеля о том, что изменение и движение являются потенциально возможными существами. и поэтому не являются внешними по отношению к бытию или небытию.Рикер сочетает этот взгляд с платоновскими метакатегориями и диалектикой того же и другого. Затем он может сформулировать возможность того, что «я» изменится с течением времени — станет другим (на стороне изменчивости Платона) или субстанцией, которая «должна быть» (Аристотель), оставаясь неизменной. Это собственная диалектика Рикёра между ipseity и alterity, в которой диалектика изменений, которым претерпевает самость, не являются внешними по отношению к самости, а являются частью его бытия. Или это диалектика между ipse и idem , которая предоставляет изменениям и вариациям онтологический статус внутри личности.Рикер признает, что вся его герменевтическая феноменология действующего человеческого существа основана на схеме действия и потенциальности Аристотеля, которую он считает истинным открытием Аристотеля. Для многих комментаторов, которые, возможно, посчитали использование Рикером Платона и Аристотеля в его более поздних работах несколько произвольным, этот курс 1953-54 годов обеспечивает недостающее звено, а также полное оправдание.

Последнее слово по переводу. Дэвид Пеллауэр был одним из основных переводчиков Рикера на английский язык и несколько раз сотрудничал с другими, как в данном случае с Джоном Старки.Глубокое знание Пеллауэром работ Рикера, его искусный выбор слов и его ориентация на удобочитаемость позволили Рикёру стать легко доступным в ясной и точной прозе. Это снова так и здесь. Несмотря на некоторые опечатки и кое-где предложения, которые можно было бы сделать более ясными, Пеллауэр и Старки в своем переводе нашли правильный баланс между обязательством надежности по отношению к французскому оригиналу и обязанностью понятности и удобочитаемости по отношению к аудитории.

Аристотель | Введение в философию: Hymowech

Аристотель

Аристотель — выдающаяся фигура в истории философии и науки. Аристотель внес существенный вклад практически в каждую философскую и научную проблему, известную в древнегреческом мире. Аристотель был первым, кто разработал формальную систему логики. Будучи сыном врача, он всю жизнь интересовался биологией. Его физика была стандартным взглядом на европейское средневековье.Он был учеником Платона, но отверг платоновскую потустороннюю теорию форм в пользу взгляда, согласно которому вещи представляют собой соединение субстанции и формы. Современные дискуссии о хорошей жизни по-прежнему обычно берут за отправную точку этику Аристотеля. Здесь я дам краткий очерк логики и метафизики Аристотеля. Мы вернемся к его этике позже в ходе курса.

Логика

Система логики Аристотеля была не только первой, разработанной на Западе, она считалась законченной и авторитетной на протяжении более 2000 лет.В основе логики Аристотеля лежит систематическая трактовка категориальных силлогизмов:

1. Все обезьяны — приматы.

2. Все приматы — млекопитающие.

3. Итак, все обезьяны — млекопитающие.

Этот аргумент — категорический силлогизм. Это довольно устаревший способ сказать, что это аргумент из двух предпосылок, использующий простые категорические утверждения. Простые категориальные претензии бывают одной из следующих четырех форм:

· Все A являются B

· Все A не являются B

· Некоторые A — это B

· Некоторые A не являются B

Существует ограниченное количество из двух форм аргумента посылки, которые могут быть сгенерированы из комбинаций пунктов формулы, имеющих одну из этих четырех форм.Аристотель систематически идентифицировал все из них, предлагал доказательства правильности одного и доказательства недействительности других.

Помимо этого, Аристотель доказывает ряд интересных вещей о своей системе силлогистической логики и предлагает анализ силлогизмов, включая утверждения о том, что также обязательно имеет место.

Не меньший авторитет, чем Иммануил Кант, один из самых блестящих философов XVIII века, объявил логику Аристотеля завершенной и окончательной.Лишь в прошлом веке или около того логика существенно превзошла логику Аристотеля. Хотя достижения Аристотеля в области логики были поистине замечательными, это только подчеркивает драматический прогресс 20-го века. Система символической логики, которую мы сейчас преподаем в стандартных введениях в логику (PHIL 120 здесь, в Британской Колумбии), намного мощнее, чем система Аристотеля, и хотя эта система была совершенно новой всего столетие назад, теперь это действительно введение, первый шаг к пониманию очень много дальнейших разработок в логике.Достаточно одаренные студенты колледжа теперь имеют возможность овладеть дедуктивным мышлением на уровне сложности, неизвестном миру всего 150 лет назад. Методы и идеи современной символической логики уже настолько глубоко интегрированы в современную философию, что большая часть современной философии была бы невозможна без нее.

Метафизика

Когда Аристотель был учеником Платона, его метафизика явно антиплатонична. Материал мира принимает различные формы.Здесь это дерево, а там скала. Вещи, состоящие из материи, обладают различными свойствами. Дерево определенной формы и высоты, скала имеет определенную массу. Платон объясняет различные формы, которые принимает материя, и способы существования вещей с точки зрения их участия в абстрактных и идеальных формах в той или иной степени. В метафизике Платона центральное место занимает абстрактное царство вечных неизменных и идеальных форм. Формы Платона сами по себе не являются частью физического пространственно-временного мира.Аристотель отвергает теорию абстрактных форм и считает все существующее частью физического пространственно-временного мира. Таким образом, может возникнуть соблазн думать об Аристотеле как о материалисте, который думает, что все существующее — материя, просто атомы, кружащиеся в пустоте. Некоторых философов-досократов можно точно назвать материалистами. Но при этом упускаются ключевые элементы метафизики Аристотеля. Хотя Аристотель отрицает существование абстрактного царства вечных и неизменных идеальных сущностей, его описание природы вещей включает в себя нечто большее, чем просто материю.Аристотель придерживается точки зрения, согласно которой форма является неотъемлемой частью вещей в физическом мире. Такие вещи, как камень или дерево, состоят из материи и формы. Помимо материи, в метафизику Аристотеля включается то, как материя равна .

Среди способов существования вещей некоторые кажутся более важными для их бытия, чем другие. Например, дерево можно обрезать до другой формы без разрушения дерева. Дерево может пережить потерю формы.Но если бы оно перестало быть растением, если бы, например, его раскололи и мульчировали, оно бы тоже перестало бы быть деревом. Иными словами, быть растением существенно для дерева , а иметь определенную форму — нет. Существенное свойство — это просто свойство, потерять которое вещь не смогла бы пережить. Напротив, свойство, которое может пережить потеря, имеет случайно . Аристотель вводит различие между существенными и случайными характеристиками вещей. Это было важным нововведением.Когда мы намереваемся дать отчет о том, что такое вещь, мы стремимся к объяснению ее сущности. Сказать, что представляет собой вещь, — значит перечислить те способы существования, которые она не могла пережить после утраты. Длина моих волос не важна для меня, как и мой вес, наличие четырех конечностей или данный индекс тела / массы. Но, возможно, мой разум важен для того, чтобы быть собой.

С точки зрения Аристотеля, то, как вещь функционирует, является критическим аспектом ее природы. Как организм я метаболизирую. Думаю, как разумный организм.Это оба способа функционирования. Для Аристотеля то, что делает что-то тем, чем оно является, его сущностью, обычно следует понимать с точки зрения того, как оно функционирует. Например, по мнению Аристотеля о сущностной природе человека, люди являются разумными животными. То есть мы животные, которые действуют рационально.

Функционирование в некотором смысле целенаправленно. Аристотель сказал бы, что функционирование ориентировано на достижение цели. Греческий термин для обозначения цели или цели — телос .Итак, у Аристотеля телеологический взгляд на мир . То есть он понимает вещи как действия, направленные на достижение целей или целей, и мы можем понять суть вещей с точки зрения этих целенаправленных способов функционирования. Мы по-прежнему понимаем действия людей как телеологические или целенаправленные. Мы объясняем, почему люди делают что-то, с точки зрения их целей и методов. Аристотель также понимал природные процессы в целом как ориентированные на достижение цели. Даже физика Аристотеля в основе своей телеологична.Итак, вода течет вниз, потому что поиск нижнего места является частью ее сущности.

Объяснение: Четыре причины

Что значит «что-то объяснить»? Если мы хотим иметь какое-то представление о том, что мы делаем, когда объясняем что-то, такое объяснение должно казаться важной методологической и эпистемологической проблемой. Фактически, природа объяснения продолжает оставаться центральным вопросом философии науки. Аристотель был первым, кто обратился к объяснению систематическим образом и к своей трактовке структур объяснения и руководил своими философскими и научными исследованиями в целом.Согласно Аристотелю, чтобы что-то объяснить, нужно обратиться к четырем причинам . Здесь нам нужно рассматривать «причины» как аспекты объяснения или «вещи , потому что из которых». . . . » Только одна из четырех причин Аристотеля похожа на то, что мы теперь считаем причиной чего-либо. Три из четырех причин или объяснительных принципов отражены в метафизике Аристотеля и будут известны из вышеприведенного обсуждения. Часть объяснения чего-либо включает в себя определение материала, из которого это сделано.Это материальная причина .

Изложение Фалеса природы мира обращено к его материальной причине. Дальнейшая часть объяснения чего-либо — это описание его формы, формы и структуры. Стул, на котором я сижу, не просто деревянный, это что-то деревянное, имеющее определенную форму. Полное объяснение того, что это за стул, будет включать описание его формы. Это формальная причина . Пифагор и Платон вводят объяснение формальных причин.Идея конечной причины относится к функции, цели или телосу вещи. Что делает стул, на котором я сижу, стулом, так это то, что он выполняет определенную функцию, которая служит конечной цели или телосу , обеспечивая удобное место для сидения. Опять же, Аристотель считает, что конечные причины вездесущи в мире природы. Таким образом, часть объяснения того, что такое томатное растение, например, будет включать в себя описание того, как оно функционирует, и целей, на достижение которых направлено это функционирование. Не забывайте об интересе Аристотеля к биологии.Полное биологическое описание организма включает как его анатомию (его материальные и формальные причины), так и физиологию (которая включает функционирование и конечные причины). Оставшаяся причина (объяснительный принцип) — это та, которую мы можем идентифицировать как своего рода причину в нашем обычном понимании этого слова. Действующая причина вещи — это то, что вызывает ее к существованию или придает форму ее материалу. Так, например, плотник — действенная причина моего стула.

Следующие отрывки из книги Аристотеля Physics подробно описывают его теорию причинности, которая на самом деле также является его МЕТАфизикой, и это текст под названием Metaphysics , приписанный Аристотелю, который следует за Physics .Причина в том, что его ученики, которые объединили его лекции в текстовую форму, назвали их именно так. Причина в том, что приставка «мета» может означать «примерно» и «до», поэтому метафизика — это условия, потребности, реальности, которые существуют В ПОРЯДКЕ для существования физического мира, которые Аристотель описывает в обоих текстах. Это немного сбивает с толку, но не беспокойтесь; все, что нужно помнить, — это различие и связь между физикой и метафизикой, и что дальнейшее чтение касается и того, и другого!