«Я» и «Ты» — Белый. Полный текст стихотворения — «Я» и «Ты»
Литература
Каталог стихотворений
Андрей Белый — стихи
Андрей Белый
«Я» и «Ты»
Говорят, что «я» и «ты» —
Мы телами столкнуты.
Тепленеет красный ком
Кровопарным облаком.
Мы — над взмахами косы
Виснущие хаосы.
Нет, неправда: гладь тиха
Розового воздуха, —
Где истаял громный век
В легкий лепет ласточек, —
Где, заяснясь, «я» и «ты» —
Светлых светов яхонты, —
Где и тела красный ком
Духовеет облаком.
1918 г.
О любви
Стихи Андрея Белого – О любви
Другие стихи этого автора
Один
Окна запотели.
На дворе луна.
О любви
К ней
Травы одеты
Перлами.
О любви
Я
Далек твой путь: далек, суров.
Восходит серп, как острый нож.
Нет
Ты, вставая, сказала, что — «нет»;
И какие-то призраки мы:
Ты
Меж сиреней, меж решеток
Бронзовых притих.
Не тот
Как читать
Публикация
Как читать «Преступление и наказание» Достоевского
Рассказываем о масштабном психологическом исследовании русского классика
Публикация
Как читать «Белую гвардию» Булгакова
Литературная традиция, христианские образы и размышления о конце света
Публикация
Как читать «Очарованного странника» Лескова
Почему Иван Флягин оказывается праведником, несмотря на далеко не безгрешную жизнь
Публикация
Как читать поэзию: основы стихосложения для начинающих
Что такое ритм, как отличить ямб от хорея и могут ли стихи быть без рифмы
Публикация
Как читать «Лето Господне» Шмелева
Почему в произведении о детстве важную роль играют религиозные образы
Публикация
Как читать «Двенадцать» Блока
На какие детали нужно обратить внимание, чтобы не упустить скрытые смыслы в поэме
Публикация
Как читать «Темные аллеи» Бунина
На что обратить внимание, чтобы понять знаменитый рассказ Ивана Бунина
Публикация
Как читать «Гранатовый браслет» Куприна
Что должен знать современный читатель, чтобы по-настоящему понять трагедию влюбленного чиновника
Публикация
Как читать «Доктора Живаго» Пастернака
Рассказываем о ключевых темах, образах и конфликтах романа Пастернака
Публикация
Как читать Набокова
Родина, шахматы, бабочки и цвет в его романах
«Культура.
РФ» — гуманитарный просветительский проект, посвященный культуре России. Мы рассказываем об интересных и значимых событиях и людях в истории литературы, архитектуры, музыки, кино, театра, а также о народных традициях и памятниках нашей природы в формате просветительских статей, заметок, интервью, тестов, новостей и в любых современных интернет-форматах.
- О проекте
- Открытые данные
© 2013–2023, Минкультуры России. Все права защищены
Контакты
- E-mail: [email protected]
- Нашли опечатку? Ctrl+Enter
Материалы
При цитировании и копировании материалов с портала активная гиперссылка обязательна
К ней — Белый. Полный текст стихотворения — К ней
Литература
Каталог стихотворений
Андрей Белый — стихи
Андрей Белый
К ней
Травы одеты
Перлами.
Где-то приветы
Грустные
Слышу, — приветы
Милые:
Милая, где ты, —
Милая?..
Вечера светы
Ясные, —
Вечера светы
Красные:
Руки воздеты:
Жду тебя:
Милая, где ты, —
Милая?
Руки воздеты:
Жду тебя
В струях Леты,
Смытую
Бледными Леты
Струями:
Милая, где ты, —
Милая?
1908 г.
О любви
Стихи Андрея Белого – О любви
Другие стихи этого автора
«Я» и «Ты»
Говорят, что «я» и «ты» —
Мы телами столкнуты.
О любви
Один
Окна запотели.
На дворе луна.
О любви
Я
Далек твой путь: далек, суров.
Восходит серп, как острый нож.
Нет
Ты, вставая, сказала, что — «нет»;
И какие-то призраки мы:
Ты
Меж сиреней, меж решеток
Бронзовых притих.
Не тот
Как читать
Публикация
Как читать «Преступление и наказание» Достоевского
Рассказываем о масштабном психологическом исследовании русского классика
Публикация
Как читать «Белую гвардию» Булгакова
Литературная традиция, христианские образы и размышления о конце света
Публикация
Как читать «Очарованного странника» Лескова
Почему Иван Флягин оказывается праведником, несмотря на далеко не безгрешную жизнь
Публикация
Как читать поэзию: основы стихосложения для начинающих
Что такое ритм, как отличить ямб от хорея и могут ли стихи быть без рифмы
Публикация
Как читать «Лето Господне» Шмелева
Почему в произведении о детстве важную роль играют религиозные образы
Публикация
Как читать «Двенадцать» Блока
На какие детали нужно обратить внимание, чтобы не упустить скрытые смыслы в поэме
Публикация
Как читать «Темные аллеи» Бунина
На что обратить внимание, чтобы понять знаменитый рассказ Ивана Бунина
Публикация
Как читать «Гранатовый браслет» Куприна
Что должен знать современный читатель, чтобы по-настоящему понять трагедию влюбленного чиновника
Публикация
Как читать «Доктора Живаго» Пастернака
Рассказываем о ключевых темах, образах и конфликтах романа Пастернака
Публикация
Как читать Набокова
Родина, шахматы, бабочки и цвет в его романах
«Культура.
РФ» — гуманитарный просветительский проект, посвященный культуре России. Мы рассказываем об интересных и значимых событиях и людях в истории литературы, архитектуры, музыки, кино, театра, а также о народных традициях и памятниках нашей природы в формате просветительских статей, заметок, интервью, тестов, новостей и в любых современных интернет-форматах.
- О проекте
- Открытые данные
© 2013–2023, Минкультуры России. Все права защищены
Контакты
- E-mail: [email protected]
- Нашли опечатку? Ctrl+Enter
Материалы
При цитировании и копировании материалов с портала активная гиперссылка обязательна
Парижское обозрение — Искусство поэзии № 26
В 1963 году Никита Хрущев лично предупредил Андрея Вознесенского, чтобы он убирался из России. Предупреждение пришло слишком поздно. Публичные чтения писателей, в том числе Вознесенского и Евтушенко, уже разрослись до такой степени, что огромные стадионы едва вмещали публику, жаждущую услышать новую поэзию.
Ответ Вознесенского тоже был чем-то новым.
— Я русский поэт, — объявил он, — и никуда не уйду.
С этого момента ни любовь российской публики к стихам Вознесенского, ни подозрения, которые его творчество вызывает в консервативных советских кругах, ничуть не ослабли. Хотя он был в официальной милости своего правительства и не в ней, теперь именно международная аудитория спонсирует его преданность поэзии и его веру в ее способность изменить дух мира.
Его искусство неизбежно стало таким же космополитичным, как и его слава; его русские темы и источники легко перетекают в стихи о стриптизершах и безалкогольных напитках; после его поездок в Европу и Америку за последние пятнадцать лет его стихи наполнены отсылками к Мэрилин Монро, синим джинсам, парижским мотоциклетным бандам (которых он называет «адскими гончими с пятнами на голове»).
Это невысокий человек, размером с битла, с крепкими славянскими чертами лица. Когда он читает, его голос равен любой музыке, которую предлагает его язык, и он подбрасывает свои стихи к аудитории правой рукой, как твидовая кобра; он произносит свои строки со страстной, почти пугающей интенсивностью.
Известно, что во время выступлений толпа бросалась на подиум, чтобы коснуться манжет его брюк; после них поклонники поэзии ищут своего рода закулисное благословение, которое Дилан Томас любил давать. Его имя появляется в литературных журналах, а его лицо появляется в модных журналах. Он легенда в России; его узнают в небольших аэропортах на юге Америки.
В темноте, на огромной спортивной арене,
четырнадцать тысяч великих бардов плотно упакованы.
Теперь я, последний читатель стихов,
шагнет в яркий свет огней.
ИНТЕРВЬЮЕР
В 1963 году вы, Евтушенко и некоторые другие поэты были русским аналогом «Битлз».
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Да. Тогда в России был запрещен рок-н-ролл. Внезапно на наши чтения на спортивных стадионах стали приходить молодые люди, жаждущие этого, и аплодировать нам, как рок-звездам. Мы обнаружили, что читаем стихи для 14 000 человек. Теперь те, кто хочет слушать народную или рок-музыку, могут ее получить, и я счастлив, что поэзия отделяется от этого.
ИНТЕРВЬЮЕР
Сейчас, когда в России так много рок-групп, можете ли вы сказать, оказала ли смерть Элвиса Пресли большое влияние? Его воспринимают всерьез?
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Конечно не серьезно. Но для многих молодых людей он был символом массовой причастности к року, внутреннего ритма человека.
ИНТЕРВЬЮЕР
Одна из причин, по которой я спросил, заключается в том, что вы стали знаменитыми, когда были очень молоды, а на Западе люди, ставшие знаменитыми в раннем возрасте, например Пресли или «Битлз», считают невозможным позже продолжать свой первоначальный уровень энергии.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Да. Мне очень странно говорить о своей славе, — конечно, я известен, да. Я не так сильно беспокоюсь о популярности. В начале, видите ли, мы были группой, сердитой группой молодых поэтов, таких как Ахмадулина, Евтушенко и я. Слушать поэзию – русская традиция, но до нас не было больших аудиторий. Поэт не продал много экземпляров сборника стихов.
ИНТЕРВЬЮЕР
Есть ли русский Боб Дилан?
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Есть несколько.
ИНТЕРВЬЮЕР
Я спрашиваю, потому что по крайней мере некоторым произведениям Дилана присвоен статус поэзии—
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Конечно; но, как я уже сказал, меня теперь больше интересуют различия между поэзией и роком.
ИНТЕРВЬЮЕР
Есть ли сходство между аудиторией, которая пришла бы послушать Дилана, и вашей в Советском Союзе?
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Сравнивать американскую аудиторию с российской невозможно. В России мне реклама не нужна.
ИНТЕРВЬЮЕР
Несмотря на это, вам очень повезло, что ваши произведения были переведены на английский язык некоторыми из наших лучших писателей.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Да, я с ними работаю. Мне особенно нравятся переводы У. Х. Одена, Стэнли Куница и Уильяма Джея Смита. Но и многие другие тоже — все очень хороши. Так я выучил много новых английских слов. В этом туре я выучил несколько новых слов. Ускорение! —Мне нравится это слово. Я не знал этого раньше. И я всегда знал слово отвали , но я не знал ебанутый . Итак, в этой поездке у меня есть два новых знания: Ускорение и ебаный .
Пиздец Мне очень нравится.
ИНТЕРВЬЮЕР
Вы говорите ебать отвали .
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Конечно, да.
Художник кошмаров | Елена Мучник
В интеллектуально головокружительный, воинственный, блестящий период русского искусства рубежа веков Андрей Белый был выдающейся фигурой, без сомнения лучшим представителем его ультраромантических спекуляций и экспериментов. Он был «недисциплинированным и взбалмошным Ариэлем», по остроумной характеристике Д. С. Мирского, «провидцем и пророком» для одних, «каким-то мистическим шутом» для других. 1 Он был ведущим представителем и практиком русского символизма и, как считается, оказал огромное влияние на русскую литературу. С него началось научное изучение русской стихосложения, а в критике его работы породили школу формалистов. Теперь у нас есть превосходные переводы его шедевра в прозе и лучшая на сегодняшний день биография о нем.
Константин Мочульский, выдающийся ученый-эмигрант, намеревался написать книгу о русском символизме, но его проект расширился до трех отдельных исследований о трех крупнейших поэтах движения: Александре Блоке, Валерии Брюсове и Андрее Белом. Все они были опубликованы в Париже издательством YMCA Press после его смерти в 19 г.48. Книга о Белом осталась незаконченной. Проживи он дольше, он обязательно подтянул бы текст, дополнил бы некоторые эпизоды, разъяснил бы некоторые моменты. Но даже в нынешнем виде это авторитетное, сочувственное исследование и прекрасный портрет. Перевод Норы Салавиц, хотя иногда и омрачен неуклюжими оборотами речи, точен, а ее редакция очень умна.
Мочульский рисует портрет парадоксального и сложного существа, одаренного человека на грани безумия, иногда падающего за грань. Хотя он и не был настолько ненормальным, чтобы его помещали в лечебницу, он всегда был эксцентричным, страдал манией преследования и несколько раз срывался. Его творчество отражало его характер.
Начало жизни Белого запечатлено глубоко травмирующим переживанием, которое он сам описал в автобиографическом романе Котик Летаев , воссоздав с поразительной проницательностью и точностью жалкое, забавное, беспомощное смятение ребенка в несчастном мире, которого он не может понимать. Его звали Борис Николаевич Бугаев — «Андрей Белый», русский эквивалент «Андрей Белый», был псевдонимом. Он родился в 1880 году в семье мужчины и женщины, враждующих друг с другом. Его отец, Николай Васильевич Бугаев, крупный математик, профессор Московского университета и декан его естественнонаучного факультета, был эксцентричен, умен и необычайно некрасив. Его мать была легкомысленной, кокетливой, истеричной и очень красивой. Она презирала своего мужа, противостояла ему во всех делах; и ребенок был предметом их ссор. Он любил своего отца за то, как тот научил его молитве «Отче наш» и рассказал увлекательные истории об Адаме и Еве, добре и зле; и свою мать он обожал как сказочное существо, все в бархате, кружевах и бриллиантах.
Я очень люблю папу; кроме того: он — учит, а мне грех учиться (это я от мамы знаю)… Кто прав?.. Я грешен: с мамой грешу против папы; с папой против мамы. Как я могу существовать и: не грешить?
Мальчику снились кошмары, и он просыпался с криком.
«Действительность напала на его детское сознание, — говорит Мочульский, — как страшный сон; шок и страх остались с ним на всю жизнь. Литературное творчество Белого — это попытка изгнать хаос в себе и вокруг себя; спасти себя от гибели, найти твердую почву, найти разум в смятении бреда.
В основе его творчества лежит изумление и ужас перед жизнью». А Владислав Ходасевич, поэт-эмигрант и критик, на который не раз ссылается очерк о Белом Мочульском, пишет:0003
Каждое явление казалось ему двойственным, раскрывалось двояко, в двояком значении… Он полюбил сочетаемость несовместимого, трагедию и сложность внутренних противоречий, правду в неправде, может быть, добро во зле и зло в добре.
Белый изучал науку в Московском университете в угоду отцу и философию в угоду себе, и, стремясь соединить эти несовместимые занятия, называл себя «ученым-эстетиком» или «ученым-эстетиком». Он начал издаваться в 1902, много участвовал в литературной жизни Москвы и Петербурга, страстно вступая в полемику между ними; возглавлял «теоретический раздел» журнала Vesý ( The Scales ), обзора, который Мирский назвал «без сомнения самым цивилизованным и европейским изданием своего времени»; и с самого начала много писал. К 1911 году было опубликовано шесть томов его работ, три сборника стихов и три эссе и рецензии.
В возрасте тридцати лет он уже был известен как «официальный идеолог символизма».
Реклама
Все его творчество — поэзия, поэтика, языкознание — отражает ту «двойственность», которая, по словам Мочульского, «была трагической судьбой Белого». Все его сочинения свидетельствуют о стремлении выйти за пределы «хаотических волн жизни» к какому-то абсолютному и устойчивому единству, будь то в мистическом постижении Высшей Мудрости, в сотворении жизни через искусство или в желании открыть врожденную порядок в происхождении слов. Мочульский резюмирует «мистическое кредо» Белого, его «попытку изгнать хаос» как «неокантианский идеализм… доведенный до крайности. Вне творческого духа мир есть хаос… Художник не только творец слов и образов, но и демиург, творящий миры. Искусство становится теургией».
То же и в жизни Белого. Это была битва с отвратительным миром, решимость уйти от кошмарной реальности в царство трансцендентной гармонии. «Границы между искусством и жизнью, — по выражению Мочульского, — почти полностью исчезли.
Стихи воспринимались как жизнь; жизнь создала стихи». Но эта путаница была не только у Белого. Это было характерно для группы, с которой он был связан, «Бешеные поэты», в соответствующем названии, которое выбрал для своего изучения профессор Олег Маслеников. 2
Они жили [писал Ходасевич] в свирепом напряжении, напряжении, в лихорадке. Они жили сразу на нескольких планах…. Только непрекращающийся энтузиазм; движение требовалось от всякого, кто вступал в орден (а символизм в известном смысле был орденом)… Человек мог быть одержим чем угодно; требовалось полное владение.
Результаты были гротескными и абсурдными, иногда трагичными.
Например, Белый влюбился в жену своего лучшего друга Александра Блока, восторженно подходил к ней как к воплощению Дамы Прекрасной, Жены, Облеченной в Солнце, но его экзальтация вылилась, а может быть, просто разоблачилась в: самая настоящая сексуальная страсть, самая большая любовь в его жизни, по Ходасевичу.
Существует несколько противоречивых версий этого эпизода, но несомненно то, что он разрушил тесную дружбу между двумя поэтами, вызвал недовольство всех сторон и чуть не закончился дуэлью.
Случай с Ниной Петровской был более трагичен. Жалкая женщина с литературными амбициями, три поэта-символиста подряд побудили ее превратить жизнь в поэзию. Сначала Бальмонт убедил ее, что им предназначено «усыпать себя лепестками роз» и сложить из своей любви поэму. Когда целомудренное обожание сделалось земным, они расстались, и Белый принужден был ее утешить. Она видела в нем златокудрого ангела, но опять высокий идеал рухнул; последовали горькие угрызения совести, и вмешался Брюсов, подействовавший на нее как завораживающий демон. Однажды на литературном сборе она попыталась застрелить Белого, хотя Белый утверждал, что она целилась в Брюсова. Так или иначе, пистолет дал осечку. Нина была брошена, пила и употребляла наркотики, жила за границей в страшной нищете, а в 1928 человек покончили жизнь самоубийством в нищенской комнате в Париже.
Ей были стихи всех трех поэтов, и Брюсов написал роман «Огненный ангел» о ней, о себе и Белом.
Даже сочувствующему Мочульскому возмутило жеманство Белого по поводу этого дела:
В поэме «Легенда» воспоминание о романе с Ниной Петровской превращается в эзотерическую мистерию. Его символистские претензии раздражают. Он был пророком, она — Сивиллой в храме; их любовь «сожжена розами в благовониях заката». Он уплывает в золотом каноэ по волнам Стикса… Сивилла тихонько плачет.
В 1910 году Белый женился на Асе Тургеневой, племяннице знаменитого романиста, и на деньги, взятые взаймы у своего издателя, путешествовал с ней за границу: на Сицилию, в Италию, Тунис, Египет, Иерусалим. Когда они вернулись в Россию весной следующего года, им было очень не на что жить, и Белый принял предложение журнала Русская мысль закончить для него роман к январю. Он работал до изнеможения, закончил вовремя, но его рукопись была отклонена как непригодная к печати.
Это была первая версия Петербург . (Вторая версия была опубликована в 1916 г., а третья — в 1922 г.) В 1912 г. молодые супруги снова уехали за границу, на этот раз в Швецию, Англию, Францию, Германию и Швейцарию, где в феврале 1914 г. они присоединились к антропософскому сообществу. Рудольфа Штайнера в Дорнахе. Днем работали на строительстве «Иоганнесеума», а ночью Белый, страдая бессонницей, писал Котик Летаев .
В 1916 г. Белый был призван в Россию на военную службу; Ася не пошла за ним. Он был отвергнут армией, и его жизнь в годы войны, революции и гражданской войны была крайне тяжелой. Но он был очень востребован как лектор и продолжал много писать. В 1921 года после многочисленных попыток ему разрешили покинуть страну. Ася, к которой он хотел воссоединиться, оттолкнула его, а Рудольф Штейнер, которому он представлялся «послом русской антропософии», не хотел его иметь. В воспоминаниях видевших его в это время Ходасевич, Марину Цветаеву, Илью Эренбурга Белый предстает трагически смешным, жалко диким, обезумевшим от горя.
Точно так же в 1922-1923 годах в Берлине вышло шестнадцать его произведений, семь переизданий и девять новых книг. В 1923 года он уехал из Европы с К.Н. Васильева, антропософ, на которой он женился в России.
Реклама
Белый умер в 1934 году, и Мочульский принимает версию о том, что причиной его смерти был солнечный удар, хотя инсульт случился в июле, а он умер в феврале следующего года. С медицинской точки зрения такой отсроченный эффект может быть неправдоподобен, но драматически диагноз впечатляет, поскольку Белый предсказал, что солнце погубит его, и много лет назад написал об этом стихотворение.
Самой поразительной чертой Белого, по-видимому, была какая-то духовная установка, привычка к обману, которая, должно быть, мешала не только другим, но и ему самому узнать, верит ли он в то, что говорит, верит или чувствует то, что, по его словам, чувствует . В его действиях было столько позерства, столько уклончивости в идеях, которые он выдвигал, столько напыщенности в том, что он писал, что даже его приступы безумия кажутся иногда самопроизвольными, восторженными вымыслами, которым аплодируют его друзья.
В его несчастливом детстве «водолазный колокол» притворства был необходимой защитой. У взрослого человека притворство превратилось в укоренившееся двуличие, которое, действуя через своего рода самогипноз, иногда превращало выдуманные эмоции в нечто вроде подлинного чувства, а фантастические идеи — в подобие искренней веры. Белый не мог жить без притворства.
В его попытках «изгнать хаос» не было ничего научного. Его тянуло к мистическим учениям и эзотерическим культам: Владимир Соловьев, Упанишады, Шопенгауэр, Ницше, неоплатонизм, неокантианство, теософия, антропософия. Он хотел каких-то быстрых и надежных средств для достижения непогрешимой Истины и был полностью эгоцентричен в своих философских размышлениях, а также в своей поэзии и в своих отношениях с другими. «Блок искал забвения в вине и страсти, — замечает Мочульский, — Белый в неокантианской логике». Чего он хотел от философии, так это подтверждения единственной реальности, которую он мог принять, реальности невыразимого.
Символизм его поэзии — аллегория невыразимого. Его цель не в том, чтобы передать смысл, а в том, чтобы с помощью заклинательных ритмов и слов, используемых как магия, внушить невыразимое понимание. Иногда, когда ему случалось доходчиво выражаться, он чувствовал потребность извиниться. Когда, например, в начале их дружбы он присылал Блоку какие-нибудь свои незатейливые, довольно условные тексты, тот сопровождал их такими комментариями, как: «Я не умею их писать. Словом, в стихах я не я, а кто-то, кроме меня»; или: «Как видите, все посторонние стихи… не в Главном…» Образцом его письма, когда он был «в Главном», является его надпись на фотографии самого себя, которую он отправил Блоку:
Ночью бывает рассвет. Неизвестное было облучено. Подождите с залитым лицом. Ждать.
Даже если не будет солнца, даже если сама заря начнет меркнуть, ты увидишь на горизонте матовую жемчужную улыбку прощания.
Наверное, Блок мог бы что-то из этого сделать, но когда он прочитал сочинение Белого «Формы искусства» — именно с обсуждения этой мешанины философских понятий и началась их дружба, — он указал, предварительно назвав это произведением гениальности, что статья была на самом деле не исследованием «форм искусства», а суждением о «превращении жизни в мистерию», и что Белый обошел главное дело, не поставил границ и не определил границ, и не утвердил свой аргумент.
«И потому, — заключал Блок, — последние страницы ужас и сомнение… извилистая дорожка, на которой ты исчезаешь за поворотом, и твои последние слова слышны как-то приглушенно, издалека… и тебя самого мы уже не можем видеть.»
Если трудно отличить смысл от притворства в учениях, изложенных Белым, если, по выражению Осипа Мандельштама, Белый, захлебываясь «изысканным многословием», вгонял слова «беспощадно и бесцеремонно» в «пляшущую прозу», в его жизни есть один повторяющийся опыт, реальность и представление которого не могут быть подвергнуты сомнению. Это опыт кошмара. Белый был испуганным человеком. Он чувствовал себя во власти враждебных сил, за ним следили, его преследовали. И по этой причине, когда он писал из сердцевины кошмара, его работа обладала целостностью и силой, которых не хватало его пророческим видениям и его спекулятивным размышлениям. Особенно это касается Петербург , который даже Мандельштам освободил от своей критики. По его словам, это произведение не имеет себе равных ни у одного другого русского писателя по мощному воспроизведению предреволюционных тревог и потрясений.
Мочульский охарактеризовал его как «представление беспрецедентного в литературе бреда… [созданного] мира — невероятного, фантастического, чудовищного, мира кошмара и ужаса, мира искаженных перспектив, бестелесных людей и живых трупов».
Теперь, благодаря профессорам Магуайру и Мальмстаду из Колумбийского университета, он стал доступен в переводе, который улавливает своеобразный язык Белого и ритм его прозы и, не нарушая английского языка, передает не только буквальное значение русского но и его отголоски и последствия. Их научное образное издание с обильными примечаниями — историческими, литературными, биографическими — и форзацами, представляющими собой карту города, погружает почти в сознание Белого.
Время действия романа — 1905 год, а действие его, как выяснили профессора Магуайр и Мальмстад, занимает девять дней в октябре этого революционного года. Это не исторический и не психологический роман. Его люди не портреты, а карикатуры; его город — жуткая фантасмагория, символ опасности, хотя его улицы и здания настолько хорошо узнаваемы, что по карте можно проследить блуждания людей по нему; и человеческое состояние, которое, как известно из истории, было на грани невообразимой трагедии, предстает в нем как отвратительный гротеск.
Сюжет, связанный с предполагаемым убийством отца сенатора Аполлона Аполлоновича Аблеухова его сыном Николаем, сосредоточен на негласных отношениях между ними. И хотя сенатор создан по образцу пресловутого ультрареакционера Победоносева, обер-прокурора Священного Синода, а также напоминает толстовского солдафона Алексея Каренина, даже беглое знакомство с Белым покажет, насколько Аблеуховы похожи на профессора Николая Васильевича Бугаева и его сын Борис. Они враждебны друг другу, но очень похожи. Их встречи жестоки, и все же глубоко укоренившееся сочувствие и жалость, даже любовь, проступают сквозь их ненависть. Сын, легкомысленное, морально дряблое, интеллектуально дезориентированное существо, мысли которого заняты философией, а сердце занято глупой любовной связью, оказывается связанным с группой террористов, которым он когда-то нечаянно присягнул на верность.
Теперь он сам вносит свой вклад в атмосферу ужаса, которая пронизывает город, носясь по его улицам, входя и выходя из домов, одетый в ярко-красное домино, которое он заказал для маскарада.
Он смешивается с призрачной толпой, «циркулирующей» по петербургским улицам, и хотя его мотивы ребячливы и эгоистичны, его лихорадочная тривиальность усиливает всеобщее опасение и маскирует его собственное зловещее соучастие, которое он хотел бы отрицать и отбросить. выключенный. Дома доставленная ему адская бомба замедленного действия, которую он сам запустил, отсчитывает мгновения до роковой катастрофы. И в нервном напряжении этого тиканья держится действие романа. Это кошмар наяву, заключающий в себе другие, настоящие кошмары, самым мучительным из которых является галлюцинация безумного заговорщика Дудкина, которая в страшной пародии на пушкинские «Медный всадник» и «Каменный гость» воплощают в себе видение как универсальной Немезиды, так и личного возмездия за индивидуальное преступление.
Вдохновение Белого было до некоторой степени книжным. Пушкинское творчество имплицитно прослеживается на протяжении всего романа, гоголевское — в элементах сверхъестественного, демонического, юмористического.
Есть отголоски Достоевского, Толстого и др. Но Белый пользуется этими намеками на службу своему особому искусству, как и своими наблюдениями над действительностью. Как ни странно для человека, столь преданного трансцендентным видениям, он был способен к очень внимательному наблюдению — в конце концов, он получил научную подготовку. Но его микроскопически отмеченные детали искажаются, создавая сверхъестественные или абсурдные эффекты, так что время от времени удивляешься, обнаружив следы знакомых человеческих эмоций в его нечеловеческом, великолепно организованном дизайне.
Петербург , несмотря на потенциал трагедии, по своей сути комедия несравненной странности. Многое в нем чудовищно смешно по-гоголевски, но в общем и целом вызывает скорее содрогание, чем смех, и, в общем, представляет собой виртуозный образец ужасающего черного юмора. «Как и многие современные писатели, — замечают наши редакторы, — Белый не пытается ничего похожего на полные психологические портреты», но все же его персонажи «реальны и памятны как личности».
Однако они «реальны» только потому, что Белый наделил их некоторыми узнаваемыми особенностями. Их отличительные черты внешние; это фигуры в замысловатом узоре. Белого больше всего интересовали не мужчины и женщины, а узор — звуков, форм, цветов. Введение переводчика содержит особенно проницательный анализ одной формы в дизайне, круга, который, кажется, является определяющим фактором всего романа.
Тем не менее я не готов согласиться с их интерпретацией круговой схемы как указанием со стороны Белого на оптимистическую философию вечного возвращения и преемственности, или с их мнением, что страшное напряжение книги есть свидетельство динамической силы, сигнализирующей о жизненном принципе. . С таким же успехом круговая схема может казаться проявлением пессимизма тщетности и ужасного напряжения — невротического ужаса. Наши переводчики, по моему мнению, делают добродетелью, безусловно, самый серьезный недостаток Белого, его нерешительность, сомнительность человека, чей ум представлял собой клубок философских разногласий, но не имевший собственной целостной философии.
Он мог одновременно превозносить и высмеивать поглощавшие его мысли и чувства и испытывать крайнюю тревогу, но у него не было чувства трагедии. Мир представлялся Белому пугающим хаосом, неконтролируемым насилием, и именно в этих чертах он рисовал себе Россию 19 века.05. Его сила как художника заключалась в проецировании кошмаров и бреда, то есть в состояниях умственной и духовной дезориентации; и Петербург , его шедевр, есть страшное предзнаменование какой-то надвигающейся, близкой, но неопределенной катастрофы, ужасной и — нелепой.
На Петербург заявлены высокие требования . Владимир Набоков назвал его одним из четырех «величайших шедевров прозы двадцатого века», которые он перечислил «в таком порядке: Улисса Джойса ; Кафка Трансформация ; Белых Петербург ; и первая половина сказки Пруста « В поисках утраченного времени ». И это «твердое мнение» цитируется повсюду: г-жа Салавиц ссылается на него; наши переводчики начинают свое введение с его цитирования; и это, конечно, упоминается на обложке книги, где, однако, несколько затмевается еще более экстравагантной аннотацией.