Поэма Цыганы читать онлайн Александр Сергеевич Пушкин

Цыганы шумною толпой

По Бессарабии кочуют.

Они сегодня над рекой

В шатрах изодранных ночуют.

Как вольность, весел их ночлег

И мирный сон под небесами;

Между колесами телег,

Полузавешанных коврами,

Горит огонь; семья кругом

Готовит ужин; в чистом поле

Пасутся кони; за шатром

Ручной медведь лежит на воле.

Всё живо посреди степей:

Заботы мирные семей,

Готовых с утром в путь недальний,

И песни жен, и крик детей,

И звон походной наковальни.

Но вот на табор кочевой

Нисходит сонное молчанье,

И слышно в тишине степной

Лишь лай собак да коней ржанье.

Спокойно всё, луна сияет

Одна с небесной вышины

И тихий табор озаряет.

В шатре одном старик не спит;

Он перед углями сидит,

Согретый их последним жаром,

И в поле дальнее глядит,

Ночным подернутое паром.

Его молоденькая дочь

Пошла гулять в пустынном поле.

Она привыкла к резвой воле,

Она придет; но вот уж ночь,

И скоро месяц уж покинет

Небес далеких облака, —

Земфиры нет как нет; и стынет

Убогий ужин старика.

Но вот она; за нею следом

По степи юноша спешит;

Цыгану вовсе он неведом.

«Отец мой, — дева говорит, —

Веду я гостя; за курганом

Его в пустыне я нашла

И в табор на́ ночь зазвала.

Он хочет быть как мы цыганом;

Его преследует закон,

Но я ему подругой буд

Его зовут Алеко — он

Готов идти за мною всюду».

Старик

Я рад. Останься до утра

Под сенью нашего шатра

Или пробудь у нас и доле,

Как ты захочешь. Я готов

С тобой делить и хлеб и кров.

Будь наш — привыкни к нашей доле,

Бродящей бедности и воле —

А завтра с утренней зарей

В одной телеге мы поедем;

Примись за промысел любой:

Железо куй — иль песни пой

И селы обходи с медведем.

Алеко

Я остаюсь.

Земфира

Кто ж от меня его отгонит?

Но поздно… месяц молодой

Зашел; поля покрыты мглой,

И сон меня невольно клонит. .

Светло. Старик тихонько бродит

Вокруг безмолвного шатра.

«Вставай, Земфира: солнце всходит,

Проснись, мой гость! пора, пора!..

Оставьте, дети, ложе неги!..»

И с шумом высыпал народ;

Шатры разобраны; телеги

Готовы двинуться в поход.

Всё вместе тронулось — и вот

Толпа валит в пустых равнинах.

Ослы в перекидных корзинах

Детей играющих несут;

Мужья и братья, жены, девы,

И стар и млад вослед идут;

Крик, шум, цыганские припевы,

Медведя рев, его цепей

Нетерпеливое бряцанье,

Лохмотьев ярких пестрота,

Детей и старцев нагота,

Собак и лай и завыванье,

Волынки говор, скрып телег,

Всё скудно, дико, всё нестройно,

Но всё так живо-неспокойно,

Так чуждо мертвых наших нег,

Так чуждо этой жизни праздной,

Как песнь рабов однообразной!

Уныло юноша глядел

На опустелую равнину

И грусти тайную причину

Истолковать себе не смел.

С ним черноокая Земфира,

Теперь он вольный житель мира,

И солнце весело над ним

Что ж сердце юноши трепещет?

Какой заботой он томим?

    Птичка божия не знает

    Ни заботы, ни труда;

    Хлопотливо не свивает

    Долговечного гнезда;

    В долгу ночь на ветке дремлет;

    Солнце красное взойдет,

    Птичка гласу бога внемлет,

    Встрепенется и поет.

Анализ поэмы Цыганы Пушкина

1. Сочинения
2. По литературе
3. Пушкин
4. Анализ поэмы Цыганы Пушкина

История создания, жанр.

Поэма была начата А.С. Пушкиным  в 1824, процесс её создания составил полгода. Опубликовали произведение лишь в 1827 году. Это одно из романтических произведений поэта. Поэма наполнена размышлениями о свободе человека, его внутреннем мире и способности меняться. Произведение относится к лиро-эпосу, так как довольно большой объем произведения и долгий промежуток времени действия сочетаются с философскими размышлениями героя, рифмой.

Главные герои.

Алеко – молодой человек, влюбившийся в  цыганку, убежавший с ней в поисках свободы от гнета большого города, тяжести социума . Не обретает душевной свободы, не принимает убеждения племени, убивает жену и её любовника, за что изгоняется из племени.

Земфира – вольная цыганка, ветреная, свободная, освобождена от социальных предрассудков.

Отец Земфиры – пожилой человек, сумевший осознать и принять уход жены, воспитал свою дочь – Земфиру. Истинный представитель племени, мудрый человек.

Сюжет и тема.

Цыганский табор собирается идти в другое место, и дочь одного из цыган приводит в племя молодого человека.

Таким образом, в произведении ясно раскрывается тема истинной и ложной свободы. Алеко предстает перед нами лишь эгоистом, который не терпит осуждения в свою сторону, считая, что сам может вершить судьбу других людей.

Композиция.

Композиция данного произведения линейна. События развиваются постепенно, с соблюдением завязки, кульминации и экспозиции. Произведение строится на антитезе, противопоставляя мир цыган истинной стороне души Алеко. 

2 вариант

Нередко писатели черпают вдохновение из действительности и обстоятельств, в которых пребывают. Пушкин в 1824 году пребывал в ссылке в городе Кишинев и там сумел пробыть более двух недель в цыганском таборе. Этот опыт позволил ему создать поэму Цыганы, которая описывает существование цыганского табора.

По сути, эта поэма предлагает читателям рассмотреть проблематику двух разных миров. С одной стороны мы видим мир цивилизации и культуры, выходцем из которой является Алеко. С другой стороны перед нами цыганский табор – фактически дикое существование.

Мир цивилизации существует по законам и правилам, от которых, по сути, и ежит Алеко. Ведь принятые правила вырождаются в низость и грязь под воздействием человеческой природы (имеется в виду, конечно, отрицательная сторона этой природы).

Формально Алеко убегает от закона, от людского закона. Однако, вероятно, в этом Пушкин также имеет в виду не только преследование законом как таковым, но и бегство от человеческого закона подлости. Главный герой поэмы сетует на низость устоев и скованность людей, которые как бы сами себя держат в загоне фальши.

Бежит главный герой в цыганский табор, который существует как бы вне закона. Там действует традиция и ритуал. Некая подлинная человечность, которая регулирует повседневность свободных людей.

Представительницей цыганского табора в поэме по большей части являются цыганка Земфира, которая становится возлюбленной Алеко и рождает ему сына и мудрый отец Алеко, который наставляет героя касательно цыганских порядков. Сначала главный герой принимает новый мир, он становится его частью, обосновывается, получает семью и источник заработка.

Тем не менее, в действительности этот герой не меняется полностью и в завершение поэмы мы понимаем – он убегал не только от человеческого общества, но и от самого себя. Он остается один, и даже цыгане уходят этого ревнивца, который уничтожает свою супругу и ее любовника. Алеко не может примириться и с новым миром и его порядками, которых как бы и не существует.

Мудрый цыган рассказывает герою о любви цыганок и просит не сетовать на временность этого феномена. Цыганки могут полюбить другого и не стоит ждать чего-то другого.

Традиция цыган заключается в свободе, в том числе и в том, чтобы предоставить свободу другому. Они предоставляют Алеко сделать собственный выбор, но не хотят больше иметь с ним ничего общего. Алеко в свою очередь не понимает этого неписанного закона свободы и не может предоставить свободы другим, хотя и хочет свободы для себя.

Поэма завершается сценой его одиночества. Он как бы оказывается между двумя мирами в полной пустоте, в которой ему предстоит понять себя.

По структуре поэма близка к романтизму, хотя Пушкин и вносит некоторое новаторство для своего времени. Из основных образов, которые использует автор, следует отметить образ Луны, который также представляет собой душу главного героя.

Вариант 3

Данная поэма Александра Сергеевича Пушкина была написана очень давно, более двухсот лет назад. Сюжет достаточно интересный. В поэме Пушкина «Цыгыны» показана жизнь свободных цыган и жизнь города с его законами и и жителями. Но здесь идёт не только описание жизни и обычаев табора, но и выделена романтическая история Алеко и Земфиры. Он свободолюбивый молодой человек, который не может мириться с жизнью которая у него есть. Алеко романтик и хочет жить в свободном и идеальном мире, поэтому он оказывается у цыган. Старик – цыган даёт ему возможность остаться, и предлагает делить пищу и кров.

Земфира же, как раз олицетворяет собой свободу и независимость, она красивая черноокая цыганка. Алеко остаётся с ними, но он грустит и тоскует, и не понимает причину этого.

Но проходит время, и парня уже невозможно отличить от других живущих в таборе, он стал как все цыгане. Алеко понимает, что и в таборе нет той полной свободы, о которой он так мечтал. Здесь тоже все живут по правилам, и все повторяется изо дня в день. Но есть и те кто смирился со своей жизнью здесь  и не требует большего, например, Старик просто сидит и греется на солнышке. Кажется что каждый из них на своём вместе.

Но однажды цыганка Земфира заводит песню, в которой намекает что любит другого. Она говорит что эту песню ей пела мама и дразнит этой песней Алеко. В итоге Алеко убивает Земфиру. И тут проявляются  все его негативные черты, которых мы не видели вначале поэмы. Им овладевает гнев на Земфиру и все заканчивается трагично.

Смысл поэмы заключён в том, что каждый ищет свое предназначение и «лучшую долю», но не все счастливы обретая то, что казалось нужным. Один только Старик смирился со своей долей и счастлив от нового прожитого дня. Каждый человек думает, что лучше в другом месте или у других, но ведь от судьбы не уйдёшь. И яркий пример этого — Алеко и цыганка Земфира.

Проблемы затронутые в произведении Пушкина актуальны и по сей день, ведь люди продолжают искать место, где по их мнению лучше, но чаще всего проблема заключается в самом человеке и его мироощущении.

Анализ произведения Цыганы

Часто авторы берут свое вдохновение из той среды, в которой обитают. Такой легендарный автор, как Пушкин, точно также вдохновился на написание поэмы «Цыганы». В 1824 году автор был в городе Кишинёве и там пробыл две неделе в цыганском таборе. Благодаря этому опыту он и создал поэму, которую знаю все.

Этот рассказ помогает читателю рассмотреть поближе проблему двух миров. Один мир – это цивилизация, культура и законы. Другой мир – дикость цыганского табора.

Вся цивилизация держится только на писаных законах и различных правилах. Именно от этого всего и хотел убежать главный герой произведения – Алеко. Он хотел окунуться в мир дикости и свободы и попал в цыганский табор.

 Можно сказать, что Алеко хочет убежать от законов.  Ему все это дико, он хочется скрыться от всех.

Сбежал Алеко к цыганам, которые, по его мнению, не подчиняются законам. Ведь там нет закона, там есть традиции.

Представительницей данного табора в поэме Пушкина является Земфира, в которую влюбляется Алеко. Женщина родила ему сына. Изначально главный герой поэмы принял этот новый пир, он хочет стать частью всего этого. Он создал семью и нашел работу, чтобы обеспечивать жену и ребенка.

Однако, читатель понимает, что герой не изменился в полной степени. В конце произведения становиться ясно, что герой убегал не от людей, а от самого себя. Алеко никак не может смириться с новыми миром, со всеми порядками и неписаными законами. Он не готов к такой жизни.

Один мудрый цыган разъяснил главному герою то, что цыганки очень любвеобильные. Сначала они любят одного, затем другого. Не стоит это принимать близко к сердцу.

Цыгане ценят свободу и ставят ее на первое место. Они за права выбора во всем, даже в отношениях. Алеко должен сделать выбор, ведь с ним больше не хотят иметь дело. Даже не хотят его больше видеть.  Герой не понимает, почему так. Он не понимает этих законов и не хочет дарить кому-то свободу, хоть и сам в поисках этой свободы для самого себя.

Поэма Пушкина оканчивается тем, что главный герой остается в одиночестве. Он оказался между двумя мирами, в какой-то пустоте. Ему еще предстоит понять самого себя и это будет непросто.

По своей структуре данная поэма очень близка к романтике. Пушкин экспериментировал и вносил множество коррективов, чтобы произведение получилось удачно. Все образы подобраны довольно точно и удачно. Каждый герой несет в себе некую историю, которую хочется узнавать. Так же, произведение очень поучительное и интересное.

← Герои романа Дубровский↑ ПушкинФранцуз Бопре в романе Капитанская дочка →

Анализ поэмы Цыганы Пушкина

Несколько интересных сочинений

лучших известных цыганских стихов | Известные стихи

Здесь собраны самые известные цыганские стихи всех времен. Это избранный список лучших известных цыганских стихов. Чтение, сочинение и наслаждение известной цыганской поэзией (а также классическими и современными стихами) — прекрасное времяпрепровождение. Эти топовые стихи являются лучшими образцами цыганских стихов.

Ищите и читайте самые известные цыганские стихи, статьи о цыганских стихах, поэтические блоги или что-либо еще, связанное с цыганскими стихами, используя поисковую систему PoetrySoup в верхней части страницы.

См. также:

• Все известные цыганские стихи

 Не делай, не делай
Больше, черный ботинок
В котором я жил как нога
Тридцать лет, бедных и белых,
Едва осмеливаясь дышать или Achoo.
  


Папа, мне пришлось тебя убить. 

Ты умер прежде, чем я успел ---
Мрамор-тяжелый, мешок, полный Бога,
Жуткая статуя с одним серым пальцем на ноге
Большой, как печать Фриско

И голова в причудливой Атлантике
Где он льет зеленый цвет фасоли на синий
В водах прекрасного Наузета. 

Раньше я молился, чтобы вылечить тебя. 

Ах, ду. 


На немецком языке, в польском городке
Соскребается роликом
О войнах, войнах, войнах. 

Но название города обычное. 

Мой польский друг

Говорит, что их дюжина или две. 

Поэтому я никогда не мог сказать, где ты
Поставь ногу, свой корень,
Я никогда не мог поговорить с тобой. 

Язык застрял у меня в челюсти. 


Он застрял в ловушке из колючей проволоки. 

Ич, ич, ич, ич,
Я едва мог говорить. 

Я думал, что каждый немец — это ты. 

И язык непристойный

Двигатель, двигатель,
Отшвырнул меня, как еврея. 

Еврей в Дахау, Освенцим, Бельзен. 

Я стал говорить как еврей. 

Я думаю, что вполне могу быть евреем.   


Снега Тироля, прозрачное пиво Вены
Не очень чисты. 

С моей прародительницей-цыганкой и моей странной удачей
И мой пакет Taroc и мой пакет Taroc
Может быть, я немного еврей. 


Я всегда был свят для тебя,
С вашим Люфтваффе, с вашей тарабарщиной. 

И твои аккуратные усы
И твой арийский глаз, ярко-голубой. 

Танкист, танкист, О Ты ----

Не Бог, а свастика
Такой черный, что небо не может просвистеть. 

Каждая женщина обожает фашиста,
Сапог в лицо, скотина
Грубое сердце такого скота, как ты. 


Ты стоишь у доски, папа,
На твоей картинке, которая у меня есть,
Расщелина на подбородке вместо ноги
Но не меньший черт за то, нет не
Меньше черного человека, который

Укусил мое красивое красное сердце надвое. 

Мне было десять, когда тебя похоронили. 

В двадцать я пытался умереть
И вернуться, вернуться, вернуться к тебе. 

Я думал, что даже кости сойдут. 


Но меня вытащили из мешка,
И склеили меня клеем. 

И тогда я знал, что делать.  

Я сделал модель из вас,
Человек в черном с видом Майнкампфа

И любовь к стойке и винту. 

И я сказал, что да, да. 

Итак, папа, я наконец закончил. 

Черный телефон выключен на корню,
Голоса просто не могут просочиться. 


Если я убил одного человека, я убил двоих...
Вампир, который сказал, что он ты
И пил мою кровь целый год,
Семь лет, если хочешь знать. 

Папа, теперь ты можешь лечь на спину. 


В твоем толстом черном сердце есть доля
И ты никогда не нравился сельским жителям. 

Они танцуют и топают по тебе. 

Они всегда знали, что это ты. 

Папа, папа, ублюдок, я закончил. 


(1962) 

 Играет на своей пергаментной луне
Precosia приходит
по водной дорожке лавров и хрустальных огней. 

Беззвездная тишина, бегущая
от ее ритмичного бубна,
падает там, где море хлещет и поет,
его ночь наполнилась серебристыми роями. 

Высоко на горных вершинах
часовые плачут;
они охраняют высокие белые башни
английского консульства.  

И цыгане воды
для своего удовольствия возводят
маленькие замки из раковин
и беседки из зеленеющей сосны. 


Играя в свою пергаментную луну
Приходит прекосия. 

Ветер видит ее и поднимается,
ветер, который никогда не дремлет. 

Обнаженный святой Христофор набухает,
наблюдая за девушкой, как он играет
с языками небесных колоколов
на невидимой волынке. 


Цыганка, позволь мне приподнять твою юбку
и посмотреть на вас. 

Откройте в моих древних пальцах
голубая роза твоего чрева. 


Precosia бросает в бубен
и в ужасе убегает. 

Но мужественный ветер преследует ее
своим дышащим и горящим мечом. 


Море темнеет и шумит,
в то время как оливковые деревья бледнеют. 

Звучат флейты тьмы,
и приглушенный гонг снега. 


Прекосия, беги, Прекосия!
Или зеленый ветер настигнет тебя!
Прекосия, беги, Прекосия!
И посмотрите, как быстро он приходит!
Сатир низкорожденных звезд
своими длинными и блестящими языками. 


Прекосия, наполненная страхом,
теперь идет к этому дому
за высокими зелеными соснами
где живет английский консул.  


Встревоженный тоскливыми криками,
прибегают трое стрелков,
их черные плащи туго натянуты,
и береты на лоб. 


Англичанин дарит цыганке
стакан теплого молока
и стопка голландского джина
который Precosia не пьет. 


И пока она рассказывает им, плача,
о ее странном приключении,
ветер яростно скрежещет
против шиферной черепицы. 
 

 Я должен снова спуститься к морям, к одинокому морю и небу,
И все, что я прошу, это высокий корабль и звезда, чтобы вести ее,
И удар руля, и песня ветра, и дрожь белого паруса,
И серый туман на морском лице, и серый рассвет. 


Я должен снова спуститься к морю, на зов прилива
Является диким вызовом и четким вызовом, который нельзя отвергнуть;
И все, что я прошу, это ветреный день с летящими белыми облаками,
И летящие брызги, и летящая пена, и крики чаек. 


Я должен снова спуститься к морям, к бродячей цыганской жизни,
На путь чайки и путь кита, где ветер, как заточенный нож;
И все, что я прошу, это веселый анекдот от смеющегося товарища-путешественника,
И тихий сон, и сладкий сон, когда долгий фокус окончен.  
 

 Извилистая петля по комнате
На дымных язычках подслащенных папирос, --
Печальные, но гордые звуки виолончели возобновляются
Анданте гладких надежд и утраченных сожалений. 


Яркие павлины пьют из огненных горшков у стены,
Так же, как женщины, потягивающие абсент, дрожат
С мерцающей синевой чаши в зале Цирцеи. 

Их карие глаза чернеют, а голубые теряют оттенок. 


Анданте дрожит от начала крещендо,
И умирает от рождения огня в сердце каждого человека. 

Гобелен выдает палец насквозь
Разрез, мягкое натяжение; -- -- -- и музыка следует реплике. 


Идет размах, -- сокрушительный, -- хор
Беспокоит варварская фантазия. 

Пульс в ушах, сердце выше,
И тянется сквозь смертные глаза, чтобы увидеть. 


Кармен! Подбоченившиеся руки и тлеющие глаза; --
Кармен! Беспокойная надежда и замирающие глаза; --
«Кармен» кружится, а музыка кружится и падает. 

«Кармен!» — благоговейно слетает с горячих от вина губ.  


Finale уходит в тишине, чтобы перезапустить
Крылья согнуты, и Кармен с ней красуется сквозь мрак
Шепчущих гобеленов, коричневых со старой бахромой: --
Винные тоже уходят, а фонарики чихают. 


Утро: и сквозь туманные городские ворота
Цыганская повозка виляет, стремясь прямо. 

А некоторым снится еще таинственное лицо Кармен, --
Желтое, бледное, как древнее кружево. 
 

 В старинном городе Брюгге,
В причудливом старом фламандском городе,
Когда спустились вечерние тени,
Низкий, громкий и сладко смешанный,
Иногда тихо, а иногда громко,
И меняясь, как стихи поэта,
Звучали красивые дикие куранты
С колокольни на рынке
Из древнего города Брюгге. 


Затем с глубоким звонким лязгом
Спокойно отвечая на их сладкий гнев,
Когда пререкания колоколов закончились,
Медленно пробило часы одиннадцать,
И, с безмолвного неба,
На город опустилась тишина. 

Тишина, везде тишина,
На земле и в воздухе,
Сохраните эти шаги здесь и там
Какого-то горожанина, возвращающегося домой,
При слабо горящих уличных фонарях,
На мгновение проснулись эхо
Из древнего города Брюгге.  


Но среди моих разбитых снов
Тем не менее я слышал эти волшебные числа,
Когда они громко провозгласили полет
И украденные марши ночи;
До их курантов в сладком столкновении
Смешавшись с каждым блуждающим видением,
Вперемешку с гаданием
цыганские отряды мечтаний и фантазий,
Что среди пустынных просторов
Безмолвной страны трансов
Имеют свое уединенное жилище;
Все остальное в Брюгге, казалось, уснуло,
В причудливом старом фламандском городе. 


И я подумал, как похожи эти куранты
Воздушные рифмы поэта,
Все его рифмы и хороводы,
Его тщеславие, и песни, и частушки,
С колокольни его мозга,
Рассыпались вниз, хоть и напрасно,
На крышах и камнях городов!
Ночью сонное ухо
Под его занавесками не слышно,
А днем ​​люди идут своей дорогой,
Слушая музыку, когда они проходят,
Но считай, что не более того, увы!
Чем глухой звук меди. 


Но, может быть, бессонный дух,
Жилье в какой-то скромной гостинице
В узких улочках жизни,
Когда сумерки и тишина ночи
Выключить непрекращающийся гам
О дневном свете, его тяжелом труде и борьбе,
Может слушать со спокойным восторгом
Под мелодии поэта,
Пока он не услышит или не услышит во сне,
Вперемешку с песней,
Мысли, которые он лелеял давно;
Слышит среди звона и пения
Колокола родного села звонят,
И просыпается, и находит его дремлющие глаза
Мокрый от вкуснейших слез.  


Так я мечтал, как ночью я лежу
В Брюгге, на Флер-де-Бле,
Слушаю с диким восторгом
К курантам, что сквозь ночь
Взрыв их изменения с колокольни
Из этого причудливого старого фламандского города. 
 

 (Для Амелии Жозефин Берр)

Дорога широкая и звезды отсутствуют
и дыхание ночи сладко,
И это время, когда страсть к путешествиям должна завладеть моими ногами. 

Но я рад свернуть с открытой дороги и звездного света на моем
лицо,
И оставить великолепие загородного дома человеческому
место. 

Я никогда не видел бродяги, который действительно любил бы
бродить
Все вверх и вниз по улицам мира и не иметь дома:
Бродяга, который прошлой ночью спал в твоем сарае и ушел на рассвете.
день
Будет скитаться только до тех пор, пока не найдет другое место для проживания. 

Цыган будет спать в телеге с парусиной
накладные;
Или же он пойдет в свою палатку, когда придет время спать. 

Он будет сидеть на траве и отдыхать, пока солнце высоко,
Но когда темно, он хочет, чтобы крыша закрывала небо.  

Если вы называете цыгана бродягой, я думаю, что вы
он ошибается,
Ибо он никогда не путешествует, но берет с собой свой дом. 

И единственная причина, по которой дорога хороша, как знает каждый странник,
Только из-за домов, домов, домов, к которым оно идет. 

Говорят, что жизнь - это шоссе и его вехи
годы,
И время от времени есть платные ворота, где вы покупаете свой путь с
слезы. 

Это неровная дорога и крутая дорога, и она тянется широко и далеко,
Но в конце концов она ведет в золотой Город, где стоят золотые Дома. 
 

 Слава, как своенравная девица, все равно будет скромничать
Тем, кто ухаживает за ней с слишком рабскими коленями,
Но сдается какому-то легкомысленному мальчишке,
И больше любит сердце в покое;
Она цыганка, не станет говорить с теми,
Кто не научился быть довольным без нее;
Джилт, чье ухо никогда не шептали близко,
Кто думает, что оскорбляют ее, говоря о ней;
Очень цыганка она, Нилу рожденная,
Невестка ревнивому Потифару;
Вы, влюбленные барды! отплати ей презрением за презрение;
Вы, художники, влюбленные! сумасшедшие, что вы!
Сделай свой лучший поклон ей и попрощайся,
Тогда, если ей это понравится, она последует за вами.  
 

 Так что я отвел ее к реке
полагая, что она дева,
но у нее уже был муж. 

Это было в ночь св. 
 Джеймса.
и почти как если бы я был обязан. 

Фонари погасли
и сверчки загорелись. 

В самых дальних углах улиц
Я коснулся ее спящей груди
и они открылись мне вдруг
как шипы гиацинта. 

Крахмал ее юбки
прозвучало в моих ушах
как кусок шелка
аренда десятью ножами. 

Без серебряного света на их листве
деревья стали больше
и горизонт собак
лаял очень далеко от реки. 


Мимо ежевики,
тростник и боярышник
под ее пучком волос
Я сделал впадину в земле
Я снял галстук,
она тоже не в платье. 

Я, мой пояс с револьвером,
Она, ее четыре корсажа. 

Ни девясил, ни перламутр
у меня такая прекрасная кожа,
ни стекло с серебром
сиять таким блеском. 

Ее бедра ускользнули от меня
как испуганная рыба,
наполовину полный огня,
наполовину полон холода. 

В ту ночь я побежал
по лучшей из дорог
на перламутровой кобыле
без уздечных стремян.  


Как мужчина, я не буду повторять
вещи, которые она сказала мне. 

Свет понимания
сделал меня более осторожным. 

Измазанный песком и поцелуями
Я увел ее от реки. 

Мечи лилий
боролся с воздухом. 


Я вел себя так, как я есть,
как настоящая цыганка. 

Я дал ей большую корзину для шитья,
из атласа соломенного цвета,
но я не влюбился
хотя у нее был муж
она сказала мне, что она девушка
когда я взял ее к реке. 
 

 К тому времени Вест-Виллидж менялся; вскоре
ветхие бурые камни на самом дальнем краю
попал бы в более модные руки. 
 Она жила,
невосприимчивый к тенденциям, за живой изгородью в горшке
каучуковые деревья, с тремя кошками, канарейкой — отказ
из чьей клетки просеивал и потом
прорастающий, тоскующий хор рассады, вокруг
блюдца на подоконнике — и неумолимое
когорта тараканов, она была слишком близорука, чтобы иметь дело
с, хотя она знала, что они были там, и будет
говорить о них с сожалением, как о бедствии, которое
 когда-то, давным-давно, можно было предотвратить.  


Неклассифицируемые отбросы, неудачники, маргинальные случаи:
когда ты сам такой или близок к этому, есть
уверенность в том, что вы еще не совсем ушли
под тем, что свяжется с кем-то более странным, чем вы. 

Или пытается. 
 «Они мои друзья», — говорила она о
ее кошки - Молли, Митци и Кэролайн, их звали,
и она вечно везла то одного, то другого в извозчике
к ветеринару — как будто других у нее не было. 
 Сосед по комнате
кто стал монахиней, тот, кто был евреем, пара
она познакомилась во время тура по листве, однажды осенью, все были люди
она больше не видела. 
 Она работала в юридической фирме, сказала все
 судьи были пьяны, никогда не голосовали. 


Но иногда обедал со мной — телятиной в панировке,
белое вино, клубничное баварское — а иногда и из
то, что она не знала, что она говорила, я хватал кусочек
или два из ее изношенной истории. 
 Балтийский холод. 
 Бытие
отправили домой на тройке, когда у нее затекли ноги. 
 В
лето, прогулки в карете. 
 Стая цыганских детей
отгоняли плетками.  
 Восьмидесятилетний отец, епископ
умирающей раскольнической секты. 
 Очень молодая мать
кто ее не хотел. 
 Сводный брат, которого она встретила всего один раз. 

Кузены в Висконсине, один из которых позвонил ей из конфеты
магазине, ни с того ни с сего, пока она жила в Чикаго. 

 Что и когда привело ее сюда, оставалось неясным. 


Как и многое другое. 
 Мы познакомились в церкви. 
 Я первый заметил
большое, парящее сопрано с колебанием в нем, затем
густо сплетенный и плетеный изгиб в мыши-
золотая прическа. 
 Старый? Молодой? Она была без возраста. 

Сквозь линзы без оправы она смотрела из детской,
или кукольный, шаровидный голубой. 
 Носил кеды круглый год,
в противном случае имел тенденцию переодеваться. 
 Владел мандолиной. 
 Один раз
Я заставил ее снять его с каминной полки и вытащить,
через теплую струйку сотерна, много головокружительного итальянского
мелодии из песенника, страницы которого начали осыпаться. 

Канарейка взъерошилась и затрепетала, а коты, изумленные,
 вылез из-под дивана и посмотрел.  


Что могло потомство раскольнического века и
неохотного ребенка невеста ждет от жизни? Немного. 

Меньше и меньше. 
 Мечта, к которой она возвращалась,
лет спустя. 
 Она устроилась на работу в Вашингтоне с
какое-то правое лобби, и жил в одном из тех
особняки с арочными окнами, которые превращаются в ночлежки,
и в ее комнате было зеркало в полный рост: овальное,
с молдингом, так я себе это представляю. 
 Во сне
что-то разбудило ее, она встала, чтобы посмотреть, и там
в стакане, который у нее был, был накрыт — она дала ему
 удивленный акцент - с серыми вуалями. 


Вест-Виллидж менялся. 
 Я переодевался. 
 Последний
когда я пригласил ее на ужин, она не пришла. 
 часов—
или это были дни? -- потом она позвонила, чтобы объяснить: она не
удалось найти мой блок; патрульный отвёз её домой. 

Я проводил вечера, агитируя за Джина Маккарти. 
 Прохождение,
Я видел, как ее шторы опущены, за каучуковыми деревьями не было света. 

Ее не было дома, у нее не было телевизора.  
 Она была там,
аккуратно промокните. 
 Что было дальше, я не был смелым
достаточно знать. 
 Только однажды, проходя, я увидел
новые оттенки, бамбуковая спичка быстрого шика, поднимаясь туда, где
старые были в пятнах воды, а там, где рассада…
 О серые завесы, серые завесы — поднялись и опустились. 
 

 Бабушка, вернись, я забыл
Сколько сала для этих булочек

Думаю, ты можешь положить себя в землю
Нравится обычный картофель и растет в Огайо?
Мне чертовски надоело толстеть, как ты

Думаешь, ты можешь лгать на словацком?
Рассказывать пошлые истории про кровяную колбасу?
Тупые ночи у девственницы в Детройте?

Я виню, что ты воспитываешь меня за мой славянский язык
Ты избил меня сзади, научил танцевать

Я тебе скажу, я не помню никакого хлеба
Твои волнистые буханки плоти
Вонь сквозь мой сон
Звезды на твоих шелковых одеждах

Но я рад, что посмотрю, когда состарюсь
Как цыганская душа таскает молоко 

Циган.

В это новое издание Цигана вошли новые стихи Сесилии Волох, отражающие продолжающуюся сагу народа рома, а также расширенная и обновленная хронология, основанная на ее новом исследовании.​

Похвала Циган: Цыганская поэма :

Я читал и перечитывал ее с восхищением, правда, но и с благодарностью за осознание подлинности ее блуждающего огня. Какой глубины и размаха придается здесь самому образу Цыгана-цыгана, пока он не становится самим духом.
    — В. С. Мервин

Лирическое путешествие по истории и памяти, столь прекрасное, что временами оно противоречит глубокой боли, которую оно представляет. Волох проводит нас через фрагменты воспоминаний, которые дают представление о продолжающейся всю жизнь борьбе со скрытой личностью. Прежде чем я прочитал Цыган: цыганская поэма, я знал, что происходило с цыганами на протяжении веков — я знал подробности их преследований при нацистах; их травили газом в Освенциме — но теперь я это понимаю совсем по-другому. Теперь я чувствую это так, как будто я жил этим. Такая нежная поэзия позволяет с достоинством и любовью вести за руку через страдающий и иначе неприступный мир. Циган: Цыганская поэма дает нам время и пространство, чтобы дышать, жить дугой истории и присутствовать в каждой эпохе, а также совершить личное путешествие в глубокую борьбу памяти и идентичности. Трудно сказать, что чтение о пятисотлетнем преследовании цыган сильно обогатило меня, но иначе нельзя описать то, что я чувствую. Волох взял меня в личное путешествие как искателя, историка, проводника и рассказчика. Трогательно аутентично.

     — Стивен Д. Смит, исполнительный директор USC Shoah Foundation Institute

​Сесилия Волох восхваляет и прославляет жизнь цыган, народа, который из-за диаспор и истории преследований пережил столетия лишений, изгнания, бедности и истребление. Что необычайно и глубоко убедительно в этом поэтическом размышлении длиной в книгу, так это то, как умело Волох переплетает свое личное путешествие идентичности с более крупными силами в мире, которые сформировали судьбу и судьбу цыган.
      — Маурья Саймон

 
Говорят, что поэты пишут, чтобы дать голос тем, кто не говорит сам за себя. Сесилия Волох делает это в Циган: Цыганская поэма и других. Она придает форму своему собственному стремлению к исторической и личной идентичности. Ее голос поет через свободный стих, стихотворения в прозе и неустанно бьющийся ритм основных акцентов, которые подчеркивают жестокое обращение с цыганами на протяжении всей западной цивилизации, где душа цыган преследовалась почти до исчезновения. Но, по словам Волоха, цыганские жизни запечатлены в горящих образах дольше, чем вспышка на странице.
     — Сильвия Мелвилл

Я не могу вспомнить никого, кто писал бы так, как Сесилия Волох. Как она говорит, цитируя Изабель Фонсеку, «среди цыган постоянное самосовершенствование было основным инструментом выживания». В Циган: Цыганская поэма Сесилия Волох заново изобретает себя как цыганский огонь языка, «одно слово», зажженное дерзким, танцующим лирическим пожаром в руке читателя.
     — Кэрол Маске-Дюкс

На пустой странице смерти своей бабушки и смерти каждой цыганки Сесилия Волох пишет свою собственную историю. Привидениями. Неустроенный. Шикарно так.
     — Ральф Энджел

О, маленькая тень. Маленький затаившийся в дверях. Маленькая цыганка
Цыганка Цыганочка. Чьей ты была птицей. Чей черномазый
в ветвях на изнанке утра бил их
мерцающими прощанием, когда я поворачивался. Кто исчез. Каждое
горькое слово или взгляд падали, как монета, в карман, маленькое
золото, спрятанное в слепых складках юбки. Держись подальше. Подойди
близко. В городах, сделанных из падающих и не падающих, пахнет дымом.
Запах ветра, крови и пепла. Запах танцев и
копоти. Говорят, кузнец-цыган выковал гвозди, чтобы убить их
Христа; вот почему кто-то заставил звонить церковные колокола,
небо в огне.