Что сделали большевики, когда пришли к власти

Советская власть приступила к строительству «нового мира» сразу после Октябрьской революции. Преобразования вершились с невиданным энтузиазмом, искореняя практически все, что ассоциировалось с обликом старой России.

Фото: Русская СемеркаРусская Семерка

Реформа образования

Видео дня

Одним из важнейших инструментов по внедрению новой идеологии для большевиков стала система образования. К школьной реформе были привлечены такие крупные деятели как Луначарский, Крупская и Бонч-Бруевич. Первые кардинальные изменения появились с принятием декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (февраль 1918), который не допускал преподавание церковных предметов в государственных, общественных и частных учебных заведениях, где были общеобразовательные дисциплины.

В июле 1918 года делается еще один важный шаг: все образовательные учреждения передаются в ведение Наркомата просвещения, то есть становятся государственными. Параллельно закрываются частные учебные заведения, отменяются все национальные, сословные и религиозные ограничения в образовании.

Однако наиболее значительным успехом в реформировании школьного образования принято считать создание в октябре 1918 года проекта «единой трудовой школы». Отныне провозглашалось право всех граждан независимо от расовой, национальной принадлежности или социального статуса на получение бесплатного образования.

Новая орфография

Октябрь 1918 года отметился также появлением декрета «О введении новой орфографии», который, с одной стороны, предусматривал упрощение правописания, а с другой – создание письменности для народов прежде ее не имевших.

Справедливости ради следует отметить, что реформа правописания планировалась еще в 1904 году комиссией Императорской Академии наук под председательством А. А. Шахматова.

Среди нововведений выделим следующие: исключение из алфавита букв Ѣ (ять), Ѳ (фита), I («и десятеричное») и замена их соответственно на Е, Ф, И; исключение твердого знака (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранение его в качестве разделительного знака; замена в родительном или винительном падежах окончаний прилагательных и причастий с -аго, -яго на -ого, -его (полнаго – полного, синяго – синего).

Побочным эффектом реформы орфографии стала некоторая экономия при письме и типографском наборе. По оценке русского лингвиста Льва Успенского текст при новом правописании стал короче примерно на 1/30.

Национализация

Важнейшим мероприятием советской власти стала «социалистическая национализация», проводимая в интересах трудящихся и «эксплуатируемых масс деревни». Так, национализация земли стала экономической основой кооперирования крестьянских хозяйств.

С овладением Государственным банком России большевики взяли контроль над всеми частными банками страны. В таком контроле Ленин видел переходную форму национализации, которая бы позволила трудящимся освоить управление финансами.

Но вследствие саботажа банкиров советская власть вынуждена была в кратчайшие сроки экспроприировать банковскую сферу.

Национализация банков стала связующим звеном на пути к подготовке национализации промышленности. По данным промышленной и профессиональной переписи в период с ноября 1917 по март 1918 года (который получил название «Красногвардейской атаки на капитал») было национализировано 836 промышленных предприятий.

Земля – крестьянам

26 октября 1917 года на Втором всероссийском съезде советов был принят один из первых и самых важных документов – «Декрет о земле». Основным пунктом декрета была конфискация помещичьих земель и владений в пользу крестьянства.

Однако этот документ содержал и ряд других не менее важных положений: многообразие форм землепользования (подворное, хуторское, общинное, артельное), отмену прав частной собственности на землю, запрет применения наемного труда.

Подсчитано, что после отмены частной собственности на землю в пользование крестьян перешло около 150 млн. гектар земли.

Впрочем, воплощение «Декрета о земле» в жизнь повлекло за собой неконтролируемые самозахваты помещичьей собственности. По мнению историка Ричарда Пайса, «крестьянское большинство населения страны на несколько месяцев полностью отошло от политической деятельности, с головой погрузившись в «чёрный передел» земли».

Мир – народам

«Декрет о мире» был разработан лично Лениным и единогласно принят на всё том же Втором всероссийском съезде советов. В своих инициативах советское правительство предлагало «всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире».

С нотой о начале мирных переговоров Ленин обратился к ряду европейских стран, однако предложение советской стороны было проигнорировано. Более того, посол Испании после получения соответствующей ноты был немедленно отозван из России.

Французский историк Элен Карер д’Анкосс одно из объяснений такой реакции Запада видит в том, что «Декрет о мире» был воспринят европейскими странами скорее как призыв к всемирной революции.

На предложение советского правительства отреагировала только Германия и ее союзники. Итогом сепаратных соглашений стал подписанный 3 марта 1918 года «Брестский мирный договор», который означал выход России из Первой мировой войны и признание ее поражения.

Отделение церкви от государства

23 января 1918 года вступил в силу «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви». Декрет, лишавший церковь всего имущества и юридических прав, по сути, поставил ее вне закона.

Декрет, в частности, устанавливал свободу «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой», лишал религиозные организации каких-либо прав собственности, а все церковное имущество объявлял народным достоянием.

Реакция церкви после обнародования проекта декрета последовала незамедлительно. Митрополит Петроградский Вениамин обратился в Совнарком с письмом, где были следующие слова: «Осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу… Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния».

Ответом на данное письмо стала лишь ускоренная подготовка процедуры отделения церкви от государства.

Введение григорианского календаря

Декрет от 26 января 1918 года постановил «в целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени» введение в Российской республике западноевропейского календаря. В декрете отмечалось, что «первый день после 31 января сего года считать не 1-м февраля, а 14 февраля, второй день – считать 15-м и т. д.».

Появление данного постановления было связано, главным образом, с тем, что юлианский календарь, использующийся православной церковью, создавал для России «неудобства при сношениях с Европой», ориентированной на григорианское летоисчисление. После отделения церкви от государства уже ничто не сдерживало советское правительство от введения «нового стиля».

Октябрьские события 1917 г. в Ярославской губернии — Яркипедия

Авторы:В.П. ФЕДЮКН.П. РЯЗАНЦЕВ

Приход к власти большевиков объясняется не только луч­шей организацией этой партии, большим опытом нелегальной работы, стечением обстоятельств, но прежде всего их нацеленностью на власть.

Ни одна российская политическая партия в 1917 г. не стремилась к власти так целенаправленно, упорно, с такой уверенностью в победе, как партия большевиков, точнее, ее руководящее ядро. И провинциальные организации этой партии, каких бы взглядов на текущий момент они не придерживались, вынуждены были в силу партийной дисциплины почти всегда жестко следовать за своим Центральным комитетом.

Ярославские большевики

Ярославская партийная организация большевиков после Февральской революции находилась под непосредственным руководством Московского областного бюро ЦК РСДРП (б). В сентябре — октябре 1917 г., в эти самые важные для решения вопроса о власти месяцы, представители большевистского центра постоянно находились в Ярославской губернии. Так, в сентябре в Ростове проводила работу представитель Московского бюро О. И. Розанова. На первой губернской партийной конференции, которая состоялась 4 -5 октября, присутствовал уполномоченный ЦК Н. М. Широков. 15 октября на второй партийной конференции с докладом выступил представитель Московского бюро М. П. Янышев. Он довел до сведения ярославских большевиков решение ЦК о вооруженном восстании. В октябре в губернии постоянно находились уполномоченные ЦК И. К. Богомолов, Я. А. Берзин, агитатор ЦК П. Я. Чистяков, который вел работу в деревне. Без преувеличения можно сказать, что накануне октябрьских событий ярославские большевики жестко следовали в русле политики своего Центрального комитета.

Известие о событиях в Петрограде пришло в Ярославль утром 26 октября. Различные политические силы совершенно по- разному отреагировали на это событие. Вечером 26 октября в Ярославле состоялась городская конференция большевиков, на которой доклад о текущем моменте сделал представитель Московского бюро М. П. Янышев. По его докладу конференция высказалась за передачу власти Совету.

В этот же день собралась на свое заседание меньшевистская фракция Ярославского Совета. После долгих дискуссий уже поздно вечером было принято решение: «Запретить местным газетам печатать о событиях в столице. Для поддержания порядка в городе создать Комитет по охране города». Комитет был создан из представителей Городской думы и Совета. Так была сделана заявка на власть.

И в этот же самый день 26 октября состоялось еще одно заседание — Ярославской Городской думы. Городские гласные высказались в поддержку уже свергнутого Временного правительства и заявили о готовности бороться с большевистскими поползновениями на власть. Таким образом, различные политические силы решительно разошлись по вопросу о том, как отнестись к событиям в Петрограде. Чтобы окончательно разрешить этот вопрос, было решено созвать расширенное заседание Ярославского Совета.

Власть — Советам

27 октября 1917 г. в Доме народа на Волжской набережной состоялось заседание Ярославского Совета с участием представителей фабрично-заводских и солдатских комитетов. Следует заметить, что присутствие представителей солдатских комитетов придавало позиции большевиков особую решительность, так как все военные гарнизоны — в Ярославле, Рыбинске и Ростове — стояли на большевистских позициях, а это означало, что большевики могли опереться на пятидесятитысячную солдатскую массу.

Разгорелась очень острая дискуссия о власти, в ходе которой довольно скоро выявились три позиции. Первая — позиция эсеров, которые предлагали оставить вопрос открытым до созыва Учредительного собрания. Вторая — позиция меньшевиков, которые констатировали «несвоевременность перехода власти к Советам». Третья — позиция большевиков, предполагавших передать власть в руки Советов. По предложению эсера Жирковича было решено голосовать только позицию о переходе власти к Советам. Уже поздно вечером состоялось голосование, которое дало следующие результаты: за переход власти к Советам — 88 голосов, против — 46 голосов, воздержались — 9 голосов.

Недовольные результатами голосования представители эсеров и меньшевиков сложили с себя депутатские полномочия и покинули Дом народа. Уже без них был избран Временный исполком Совета, состоявший из 12 человек (по 6 человек от рабочих и от солдат). 22 октября при Ярославском Совете был образован Военно-революционный комитет, председателем которого стал большевик Д. И. Гарновский. Он создавался, очевидно, по образцу Петроградского ВРК и призван был стать вооруженной опорой Совету.

4 ноября 1917 г. после возвращения из Петрограда ярославцев — делегатов II Всероссийского съезда Советов — был избран и постоянный исполком во главе с председателем Н. Ф. Доброхотовым, старым членом большевистской партии, учителем, ставшим в годы войны солдатом. Его заместителями стали большевик Д. С. Закгейм и беспартийный Н. П. Ворохов. Совет начал действовать как полноценный орган власти.

Чего хотел Рыбинский Совет?

Процесс прихода к власти большевиков на остальной территории Ярославской губернии занял, как и по всей стране, время с ноября 1917 г. по март 1918 г. В ноябре — декабре 1917 г. власть оказалась в руках Советов примерно в половине уездов — Ярославском, Любимском, Мологском, Ростовском, Угличском. В остальных уездах — Пошехонском, Романово-Борисоглебском, Даниловском, Мышкинском- это произошло в январе 1918 г. Пожалуй, единственным исключением стал Рыбинск и Рыбинский уезд. Здесь изначально были сильны позиции умеренных партий — меньшевиков и эсеров. Дважды — в октябре и ноябре — Рыбинский Совет принимал резолюции, где осуждался захват власти большевиками. Взамен они предлагали создать власть из представителей всех социалистических партий России, что напоминало идею формирования «однородного социалистического правительства». Эта власть, по их мнению, должна была функционировать до созыва Учредительного собрания.

Своеобразие политического положения в Рыбинске состояло также в том, что председатель городского Совета, Михайлов, одновременно являлся городским головой. Поэтому, хотя формально в городе сохранялось двоевластие, фактически власть была в одних руках, но не у большевиков.

В конце ноября 1917 г. рыбинские большевики добились через Совет создания в городе Военно-революционного комитета, получили в нем большинство, пытались использовать этот орган как власть, альтернативную Совету, но отстранить Совет не смогли и таким способом.

Окончательный приход к власти большевиков в Рыбинске был связан с использованием силы. Большевистская фракция Совета обратилась за помощью в Петроград. Якобы для предотвращения в городе погромов в Рыбинск был прислан отряд вооруженных матросов численностью более ста человек. Городская управа вскоре была ликвидирована, часть меньшевиков просто арестована.

В феврале 1918 г.  состоялись перевыборы Рыбинского Совета, и к началу марта в городе утвердилась новая власть.

К весне 1918 г. власть оказалась в руках Советов и примерно в 70% волостей губернии. Смена власти прошла хотя подчас и весьма драматично, но практически везде бескровно. Временное правительство и его органы власти на местах были настолько дискредитированы, что в губернии не было никакого массового движения в их поддержку.

Выборы в Учредительное собрание в Ярославской губернии

Идея созыва Учредительного собрания была весьма популярна в 1917 г. Лозунг Учредительного собрания присутствовал в программных заявлениях практически всех политических партий. Назначенные на ноябрь 1917 г. выборы стали важнейшим после прихода большевиков к власти событием года и возродили у многих политических деятелей надежды на пересмотр вопроса о власти.

Выборы должны были проводиться по партийным спискам. Это означало, что каждая политическая партия регистрировала свой список кандидатов под определенным номером и вела предвыборную работу, агитируя всевозможными средствами за свой список.

Для привлечения голосов избирателей в партийные списки включались многие авторитетные люди, известные политики. Например, ярославские кадеты в свой партийный список — список № 2 — включили бывшего министра Временного правительства И. Коновалова, который к моменту выборов был арестован большевиками и находился в тюрьме. В списке оказался и бывший «узник Шлиссельбурга», почти четверть века отсидевший в этой царской тюрьме, Н. А. Морозов, пользовавшийся большой популярностью в среде либеральной интеллигенции. Вместе с ним в их списке находилсяпрофессор уголовного права, директор Демидовского лицея В. Н. Ширяев и другие.

Ярославские кадеты очень активно провели предвыборную кампанию. Кроме агитации через прессу они использовали для пропаганды своих кандидатов студентов лицея, многие из которых выехали в отдаленные уезды и распространили там десятки тысяч листовок кадетской партии, биографий своих кандидатов и т. п. В Ярославле они устроили несколько митингов, на один из которых специально приезжал из своего имения «Борок» в Мологском уезде Н. А. Морозов.

Основные политические противники кадетов — большевики — провели свою предвыборную кампанию, пожалуй, скромнее, в основном через свою газету «Власть труда». В газете был опубликован и список № 7 — список большевистских кандидатов. В него вошли кроме ярославских большевиков такие известные деятели партии, какА. М. Коллонтай и А. И. Рыков. Незначительные масштабы предвыборной работы у большевиков объясняются их позицией. Они полагали, что после Декрета о мире и Декрета и земле людям и так ясна их позиция. Кроме того, уже к началу ноября у большевиков окрепло убеждение, что, в крайнем случае, с мнением Учредительного собрания можно будет и не считаться.

По решению Ярославской окружной избирательной комиссии выборы проводились 12 — 13 ноября 1917 г. Но из-за разного рода технических причин в эти дни уложиться не удалось, и в некоторых местах выборы проводились до самого конца ноября.

Что показали выборы

Пресса разных направлений писала, как о характерной черте выборов, о равнодушии и пассивности избирателей. Объяснялось это запутанностью обывателей, их неверием в результаты выборов. Наиболее оживленно выборы прошли на тех избирательных участках, где голосовали солдаты.

В целом в голосовании на территории Ярославской губернии приняло участие около 50% избирателей. В Ярославле активность избирателей оказалась несколько ниже: только 35% избирателей пришли на избирательные участки. Каких-либо инцидентов и насильственных действий избирательные комиссии в ходе выборов не зарегистрировали.

Как же можно охарактеризовать результаты выборов по губернии?

Прежде всего очевиден глубокий раскол среди избирателей по социальному признаку. Например, в центральной части Ярославля около 75% избирателей проголосовали за партию кадетов и примыкающий к ней торгово-промышленный союз. Большевики здесь получили лишь около 4% голосов. Зато в пролетарском Закоторосльном районе большевики получили 73% голосов ибирателей, а кадеты только 8,6%. Весьма характерные цифры в преддверии Гражданской войны.

Как и в целом по стране, выборы в Ярославской губернии выиграла партия социалистов-революционеров, за которую отдали свои голоса около 48% избирателей, прежде всего крестьян. Неожиданностью стало то, что большевики не просто вышли на второе место (второе место они получили и по стране), а сумели набрать 37,5% голосов (для сравнения — по стране они имели около 25%). Ярославские кадеты потерпели поражение. За них проголосовало только 12% избирателей, хотя в городах их позиции были еще достаточно сильны.

По результатам выборов членами (депутатами) Учредительного собрания в Ярославской губернии стали от эсеров — В. А. Кильчевский, М. В. Вишняк (оба — представители ЦК эсеров), Ф. П. Большаков, от большевиков — А. М. Коллонтай и А. И. Рыков, и от кадетов А. И. Коновалов.

Объединение Советов

Таким образом, выборы в Учредительное собрание очень отчетливо показали, что буржуазные партии потеряли доверие избирателей и основная масса населения готова теперь поддержать две социалистические партии — эсеров и большевиков. Но между этими партиями не было никакой основы для союза. Эсеры уже раскололись на правых и левых. И если левые эсеры в какой-то мере готовы были сотрудничать с большевиками, то для правых эсеров большевики являлись главными политическими противниками. Почва для политического компромисса если и была, то очень зыбкая. После разгона в начале января 1918 г. Учредительного собрания, пытаясь избежать политической нестабильности, лидеры большевиков объявили о созыве III Всероссийского съезда Советов, который почти сразу же объединился со II Всероссийским съездом крестьянских депутатов. Этот процесс объединения Советов был затем продолжен и на местах, хотя происходил подчас очень непросто.

Первая попытка объединить губернские съезды Советов была сделана в январе 1918 г. во время работы губернского съезда Советов крестьянских депутатов. Руководство съезда, во главе которого стояли эсеры, отклонило это предложение. Тогда большевистское руководство съезда рабочих и солдатских депутатов обратилось непосредственно к делегатам крестьянского съезда. Часть их них откликнулась на призыв, явилась в Дом народа для обсуждения сложившегося положения, а затем разъехалась по волостям для выяснения мнения волостных Советов.

С 20 по 23 февраля 1918 г.  прошел объединенный съезд Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Ярославской губернии. В новый состав губисполкома вошли 33 большевика и 19 левых эсеров, а в президиуме губисполкома оказалось 4 большевика и 2 левых эсера. Председателем губисполкома вновь стал большевик Н. Ф. Доброхотов. Таким образом, высший орган власти Ярославской губернии представлял собой коалицию двух социалистических партий — большевиков и левых эсеров при руководящей роли большевиков.

Нашли ошибку или опечатку? Выделите текст и кликните по значку, чтобы сообщить редактору.

Мерфи о Рабиновиче, «Большевики приходят к власти» | Н-Россия

Александр Рабинович. Большевики приходят к власти. Чикаго: Haymarket Books, Лондон: Pluto Press, 2004. xxxiii + 394 стр. 70 долларов США (ткань), ISBN 978-0-7453-2269-8; 20,95 долларов США (бумага), ISBN 978-0-7453-2268-1 .

Отзыв Кевина Дж. Мерфи (факультет истории, Массачусетский университет, Бостон) Опубликовано на H-Россия (октябрь 2004 г. )

Установка стандарта для изучения русской революции

Современная политика всегда занимала видное место в формировании подхода историков к русской революции. Общественные движения 1960-х годов вдохновили целое поколение историков на изучение истории «снизу», в ходе которого они пытались реконструировать действия и устремления тех, кто ранее был вычеркнут из истории. Ни в одной области эта новая социальная история не произвела более тщательного пересмотра, чем в оспариваемой области русистики. В течение десятилетия небольшая, но очень талантливая группа историков безошибочно доказала то, о чем давно доказывали многие левые, а именно, что массовое народное восстание положило начало переходу власти к Советам в 1919 г.17.

Чтобы оценить этот сейсмический сдвиг, необходимо вспомнить, в какой степени тоталитарная школа доминировала в этой области с момента ее зарождения. Российские исследования возникли в Соединенных Штатах как падчерица холодной войны и имели много общего со своими коллегами, спонсируемыми советским государством. УСС (предшественник ЦРУ) помогло создать основные академические исследовательские институты, и историки легко перемещались между академическими должностями и государственными должностями. Чтобы сконструировать полезное прошлое, ученые просто передислоцировали тоталитарную парадигму, которая была популяризирована в противостоянии с нацистским режимом, против своего бывшего союзника и нового противника, Советского Союза. В течение 1950-х годов в профессии доминировали идеологический конформизм и страх. Как напомнил историкам президент AHA, «тотальная война, будь то горячая или холодная, вербует каждого и призывает каждого взять на себя свою роль», и сотни профессоров-диссидентов во многих дисциплинах были изгнаны из академических кругов. Смелые исследования социальных историков русской революции не только бросили вызов, но и в конечном счете вытеснили тоталитарную школу. В связи с возрождением интереса к политической истории 1917 г. публикация самой важной социальной истории русской революции предлагает полезный барометр для измерения того, как далеко продвинулась эта область.

[2]

Вместо того, чтобы преуменьшать влияние большевизма в 1917 году, как это делалось даже в большей части лучшей социальной истории Революции, книга Александра Рабиновича «

Большевики приходят к власти » стремится скрупулезно объяснить их господство в Петрограде.[3] Рабинович прослеживает радикализацию массового движения, изучая «стремления фабричных рабочих, солдат и матросов, выраженные в современных документах». Отвергая точку зрения, согласно которой хитрые большевики манипулируют кратким, неглубоким сдвигом влево после неудавшегося корниловского военного переворота, он утверждает, что уже поздней весной «быстро растущее число петроградских рабочих и солдат и матросов Балтийского флота смотрело на Временное правительство все больше становится органом имущих классов, противостоящим коренным политическим преобразованиям и не интересующимся нуждами простых людей». По словам Рабиновича, именно большевистская связь с этой массовой радикализацией, а не какая-то уникальная способность к интригам, принесла им политическое господство. Народные чаяния полностью соответствовали большевистской программе, в то время как другие крупные политические партии были «широко дискредитированы из-за того, что не смогли достаточно сильно настоять на значимых внутренних изменениях», включая прекращение участия России в войне (стр. xvi-xxvi).

Хотя Рабинович признает стратегический гений Ленина и «иногда решающую роль личности в исторических событиях» (стр. 208), он также в ярких деталях описывает множество партийных разногласий, показывая, что во многих случаях Ленин оказывался в явном меньшинство. Рабинович показывает, что «внутри петроградской большевистской организации на всех уровнях в 1917 г. продолжались живые дискуссии и дебаты по самым основным теоретическим и тактическим вопросам». Он делает поразительный вывод о приходе партии к власти: «Феноменальный успех большевиков в немалой степени можно объяснить характером партии в 1917», и прежде всего «внутренне относительно демократичной, толерантной и децентрализованной структуре и методу работы партии, а также ее принципиально открытому и массовому характеру — в разительном контрасте с традиционной ленинской моделью» (стр.

311).

Эта оценка большевистской демократии как источника жизненной силы для интеграции партии в массовое движение, безусловно, противоречит карикатуре времен холодной войны.Спустя почти тридцать лет после первой публикации основополагающей работы Рабиновича большинство консервативных и некоторых либеральных историков продолжают утверждать, что Господство большевиков было основано на их манипулятивной и конспирологической практике.[4]

Оценку Рабиновичем народной власти и большевистской практики можно рассматривать как мощную критику более поздних неудач как консервативных, так и либеральных историков 1917 года. радикальное массовое движение задало параметры для различных политических решений кризиса. Например, именно эта массовая радикализация сделала невозможным для Керенского принятие мер Корнилова, которые (некоторые утверждают) могли позволить военачальникам вести тотальную войну, разгромив советы, расширив смертную казнь в тылу, введя военное положение в военной промышленности и принятия «решительных мер» против большевиков.

[5] В своей главе «Неэффективность репрессий» Рабинович показывает, что даже после июльских дней районные советы сопротивлялись попыткам правительства разоружить рабочих и вывести радикализированных солдат из столицы. Точно так же решение Корнилова о репрессиях провалилось именно потому, что верные господствующим классам вооруженные силы были намного слабее воинствующих рабочих, солдат и матросов (глава 8). Когда Керенский попытался использовать немецкие военные успехи как предлог, чтобы избавить столицу от непокорных элементов, войска гарнизона ответили «с предсказуемой горячностью», и к началу октября части «в унисон» заявили о своем недоверии Временному правительству, потребовав переход власти к Советам (стр. 226-227).

В то время как консервативные историки признали пропасть между левыми и правыми (и в конечном итоге встали на сторону последних), некоторые либеральные историки продолжают пытаться залатать взаимную классовую вражду и обвинять якобы непримиримых большевиков в неспособности пойти на компромисс с умеренными . [6] Между тем Рабинович показывает, что большевики неоднократно пытались примириться с меньшевиками и эсерами. В начале сентября Ленин предложил мирную передачу власти Советам — если умеренные социалисты захотят извлечь уроки из предыдущих шести месяцев и порвать с дискредитировавшими себя кадетами и другими партиями правящего класса (стр. 169).-173). Через несколько недель (25 октября) Второй съезд Советов единогласно проголосовал за формирование коалиционного правительства партий, представленных в советах. Тогда умеренное меньшинство немедленно предпочло проигнорировать резолюцию, за которую они только что проголосовали, осудило большевиков за свержение Временного правительства и ворвалось из Смольного (стр. 292-293). Даже в дни после съезда, когда «большевистское руководство склонялось к компромиссу, меньшевики и эсеры мало интересовались соглашением с большевистским режимом», отказываясь принять генеральную программу советов и коалиционное правительство без представителей. из имущих классов (стр.

308-309).

Многие историки гораздо ближе к оценке Рабиновичем большевистской практики и их интеграции в массовое движение. Например, Рекс Уэйд утверждает в своей истории 1917 года, что большевистская «политика радикальных перемен, революционной перестройки общества привела их в соответствие с народными чаяниями, поскольку население обратилось к более радикальным решениям нарастающих проблем России». Уэйд более компетентен в своей оценке большевистской демократии, заявляя, что низшие члены партии «иногда бросали вызов или игнорировали политику высших лидеров». в течение короткого периода после июльских дней народная поддержка их позиций «неуклонно росла в течение 1917». Ключевым фактором, приведшим к захвату власти большевиками, по словам Кенеза, был «полный распад государственной власти». «сформировали недовольство на заводах и в гарнизоне, по-своему объясняя причины кризиса». за советское правительство», в результате чего большевики заняли более исключительную позицию.] Кроме того, выдающаяся коллекция первоисточников Рональда Ковальски включает в себя подробную историографию русской революции с многочисленными цитатами от Ричарда Пайпса до Александра Рабиновича, побуждая студентов делать собственные оценки.

[10]

Но такое разнообразие в сводках 1917 г. не должно скрывать заметного сдвига вправо в новых архивных исследованиях русской революции. В то время как Рабинович тактично намекает на «текущие политические соображения» (с. 242), отмечая недостатки 19В советской историографии 70-х годов то же самое можно сказать о нынешнем состоянии американских исследований 1917 года. Несколько исследований поддержали «тезис преемственности», подчеркнув предполагаемый естественный прогресс от раннего советского режима к более позднему сталинизму. Некоторые историки даже вернулись к «прокурорскому» подходу к русской революции, сильно преувеличив ранние большевистские репрессии и приуменьшив белый террор. Поскольку политика США сдвинулась вправо, было бы трудно найти либо недавние ссылки на понятие Рабиновича о большевистской «демократии» как центральном для понимания Революции, либо цитаты о том, что сейчас известно о финансируемом США массовом насилии против советских граждан. [12]

Рабинович уверенно интегрирует и оценивает все свои источники. Однако если в книге Большевики приходят к власти и есть слабость, так это то, что ему иногда не удается сделать более широкие интерпретационные выводы из своих собственных открытий, предпочитая вместо этого «позволить фактам говорить самим за себя» (стр. xxi). Убедительно документируя эскалацию народного негодования против правящих классов и неизбранного Временного правительства, Рабинович избегает предаваться мифологии об упущенной возможности надклассовой «демократии». Однако он обвиняет восстание 24—25 октября в том, что ему не удалось создать «съездом Советов широко представительное социалистическое правительство» (стр. 314). Но именно такого антикапиталистического «социалистического правительства» больше всего боялись правые эсеры и меньшевики. Настойчивое потворство умеренных либералам и их непоколебимый отказ поддерживать советскую власть — что так ясно описывает Рабинович, но недостаточно анализирует — были обусловлены их классовой коллаборационистской посылкой о том, что массы неспособны управлять. В этом смысле исследованию не хватает теоретической глубины Троцкого.0005 История русской революции , произведение, которому удается поместить глубокий социальный кризис конца лета и начала осени в контекст эпохального классового противостояния, противостояния, которое могло закончиться только насильственным правлением либо имущих, либо или советов.

Тем не менее, сила работы Рабиновича заключается в его беспрецедентном упорстве в объединении и объяснении противоречивых данных, а не в разборе их для полемического удобства. Те, кто не согласен с выводами Рабиновича, еще не бросили прямой вызов его работе. Доказательств ошибок предоставлено не было, а также не были введены новые, противоречивые данные. Скорее, впечатляюще подробные исследования, лежащие в основе аргументов, выдвинутых в Большевики приходят к власти просто проигнорировали. Эта новаторская работа выдержала испытание временем и будет продолжать устанавливать стандарт для изучения самого важного социального движения в мировой истории.

Примечания

[1]. Питер Новик, Эта благородная мечта: «Вопрос объективности» и американская историческая профессия (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1988), стр. 281–319.

[2]. О новой политической истории см. Kritika 9.0006 5 шт. 1 (2004).

[3]. О стремлении социальных историков опошлить влияние большевиков в 1917 г. см. Джон Маро, «Классовый конфликт, политическая конкуренция и социальная трансформация», Revolutionary Russia 7, no. 2 (1994): стр. 111-163.

[4]. О большевиках как о коварных заговорщиках см. главы 9, 10 и 11 книги Ричарда Пайпса «Русская революция » (Нью-Йорк: Кнопф, 1990). Точно так же Марк Стейнберг в Voices of Revolution, 1917 г. (Нью-Хейвен: издательство Йельского университета, 2001), с. 258, утверждает, что большевистская идеология «была мало известна или понята за пределами узкого круга активистов».

[5]. Ричард Пайпс обвиняет Керенского в том, что он не принял этих «решительных мер». См. его Русская революция , стр. 441-445.

[6]. Пример либеральной интерпретации см. в Mark Steinberg’s, Voices of Revolution, 1917 .

[7]. Рекс Уэйд, Русская революция, 1917 (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 2000), стр. 207-208.

[8]. Питер Кенез, История Советского Союза от начала до конца (Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1999), стр. 27-28.

[9]. Рональд Сани, Советский эксперимент (Оксфорд: издательство Оксфордского университета, 1998), стр. 50-52.

[10]. Рональд Ковальски, Русская революция 1917–1921 (Лондон: Routledge, 1997).

[11]. Критику «тезиса непрерывности» см. в книге Стивена Коэна 9.0005 Переосмысление советского опыта: политика и история с 1917 г. (Нью-Йорк: Oxford University Press, 1985). В книге «Переживая гражданскую войну в России » (Принстон: издательство Принстонского университета, 2002) Дональд Рэли приводит доводы в пользу такой точки зрения преемственности, потому что «[м]акие черты советской системы, которые мы связываем со сталинской эпохой, а затем уже были отчетливо намечались, практиковались и даже внедрялись в период 1914-1922 гг. » (с. 416). Питер Холквист в Making War, Forging Revolution (Cambridge: Harvard University Press, 2002) разделяет эту оценку.

[12]. О прокурорском подходе к русской революции см. Peter Kenez, The Prosecution of Soviet History: A Critical of Richard Pipes’ The Russian Revolution , The Russian Review , 50 (1991): pp. 345-352. Кенез критикует Пайпса за несколько диких утверждений, в том числе за его абсурдное заявление о том, что Красный террор был хуже, чем Белый террор. Питер Холквист завершает свою 9-ю0005 Ведение войны, создание революции , повторив заявление Пайпса о красном терроре, не предоставив видимость доказательства (стр. 288). О тайном финансировании США казачьего террора см. работу Дэвида Фоглсонга «Тайная война Америки против большевизма » (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1996), работу, которая в значительной степени игнорировалась. О недавнем возрождении «прокурорской» методологии см. Кевин Мерфи, «Историки-либералы в эпоху неолиберализма: «Постмодернистский» возврат к судебному преследованию русской революции?», Исторический материализм (ожидается).

Версия для печати: http://www.h-net.org/reviews/showpdf.php?id=9856

Ссылка: Кевин Дж. Мерфи. Рецензия на Рабиновича Александра, К власти приходят большевики . H-Россия, H-Net Обзоры. Октябрь 2004 г. URL: http://www.h-net.org/reviews/showrev.php?id=9856

Copyright © 2004 H-Net, все права защищены. H-Net разрешает повторное распространение и перепечатку этой работы в некоммерческих, образовательных целях с полным и точным указанием автора, веб-сайта, даты публикации, исходного списка и H-Net: Humanities & Social Sciences Online. Для любого другого предполагаемого использования обращайтесь в редакцию Reviews по адресу [email protected].

Большевики приходят к власти – рецензия на книгу

Классический отчет Рабиновича о 1917 году раскрывает массовый, народный характер Октябрьской революции под руководством большевиков, утверждает Крис Найнхэм

Александр Рабинович, Большевики приходят к власти: революция 1917 года в Петрограде (Плутон 2017), 400 стр.

Это окончательный отчет об одном из самых драматичных четырех месяцев в истории — с июля по 19 октября.17 в России, когда революционеры завоевали поддержку большинства среди рабочих и солдат, организованных в советы, и вместе с ними пришли к власти. Он сочетает в себе захватывающие рассказы о ключевых эпизодах революции с реальным пониманием меняющихся настроений масс русского народа в самый демократический год в российской истории.

Книга вышла в свет в 1973 году. Автор Александр Рабинович был сыном русских эмигрантов, бежавших после революции в Германию и осевших в США. Первоначально враждебный большевизму, тщательное исследование заставило Рабиновича пересмотреть свои взгляды. Проанализировав редко используемые протоколы партийных и советских собраний и публикации, доступные на Западе, а затем изучив партийные и советские газеты в московских библиотеках, он разработал картину революции, резко расходившуюся с господствующей ортодоксальностью революции, которую он называет « неудавшийся ленинский переворот» (стр. xx).

Извилистый путь к власти

Его история начинается на полпути между Февральской и Октябрьской революциями, когда левые революционеры (большевики) пытались справиться с тяжелой ситуацией «июльских дней». Рабочие и солдаты в столице Петрограде созвали массовые демонстрации против войны и нехватки продовольствия, которые перерастали в полномасштабное наступление на власть. Полувосстание июльских дней было преждевременным, по мнению большевистского руководства, потому что революционные рабочие не имели достаточной поддержки в остальной части страны. Если бы они взяли власть в Петрограде, то были бы изолированы и раздавлены. Благодаря сочетанию поддержки протестов и интенсивных споров им удалось убедить лидеров движения временно отступить.

Но большевистская партия заплатила высокую цену. Правительство, союз умеренных социалистов и либералов, обвинило большевиков в попытке свергнуть его в то время, когда стране угрожало вторжение. Он ввел жесткие меры, поощряя роспуск партийной прессы, арестовывая лидеров и заставляя других, таких как Ленин и Зиновьев, скрываться. Он начал пропагандистское наступление и против большевиков, обвиняя их, среди прочего, в том, что они являются немецкими агентами. В результате значительная часть рабочего класса восстала против большевиков.

Судьба революционеров изменилась довольно быстро, по той простой причине, что их основные аргументы оказались верными. Правительство оказалось не в состоянии решить проблемы, радикализировавшие Россию. Она не смогла положить конец катастрофической бойне Первой мировой войны. Он оказался не в состоянии справиться с ужасной нехваткой продовольствия и предметов первой необходимости, которые отчасти сами по себе являются продуктом военной экономики. Она не могла ответить растущему отчаянию крестьян, начавших захватывать землю у своих помещиков.

Между тем его идеологическая оппозиция рабочей власти заставляла правительство очень нервничать по поводу существования рабочих и солдатских советов (советов) и продолжающегося влияния большевиков в них. Настолько, что когда в августе генерал Корнилов (человек с «львиным сердцем и бараньими мозгами», по словам коллеги, с. 97) начал готовить переворот, у премьер-министра Керенского возникло искушение поддержать его, по крайней мере, пока не понял, что Корнилов задумал убрать и его. Попытка государственного переворота была остановлена ​​вдохновенным движением снизу, описанным Рабиновичем в некоторых великих отрывках книги:

«Через несколько часов после публичного объявления корниловской чрезвычайной ситуации на заводах по всему Петрограду зазвучали тревожные свистки. Самостоятельно, без указаний вышестоящего начальства, рабочие усилили охрану заводских корпусов и территории и стали формировать боевые отряды… Для помощи в вооружении новобранцев работники канонических цехов Путиловского завода ускорили выпуск различного оружия, которое отправляли прямо в поле даже без пробных стрельб; слесари просто сопровождали свои изделия и на месте прилаживали оружие… спешно организованные массовые собрания солдат в воинских казармах по всей столице и ее пригородам принимали резолюции, осуждающие контрреволюцию и выражавшие готовность помочь защитить революцию… кроме того, быстро действия железнодорожников и телеграфистов поначалу мешали лидерам правых установить связь с наступающими контрреволюционными силами» (с. 142—144).

Демократия и революция

Большевистская партия была главной организованной политической силой, поддержавшей эту экстраординарную акцию. Это, а также разоблачение частичного сотрудничества правительства с переворотом еще раз радикализовали население и восстановили положение большевиков. С этого момента авторитет правительства иссяк. Возникли новые вопросы. Можно ли было относительно мирно перейти власть от буржуазного полупарламента к рабочему правительству, основанному на советах, или потребовалось бы вооруженное восстание? Если требовалось восстание, то следовал вопрос, кто его должен организовать? По этим вопросам большевики разделились. Рабинович тщательно описывает дебаты, бушевавшие внутри большевистского ЦК, между ЦК и более широкими органами партии, а также с различными учреждениями Петроградского Совета.

Книга Рабиновича — великолепная историческая книга со многими достоинствами, но две вещи снова и снова поражают вас, когда вы читаете. Первое — это цинизм, коварство и насилие российской элиты под давлением, второе — безудержный демократизм рабочего и солдатского движения.

Ленин вел беспощадную и в конечном итоге успешную борьбу с руководством большевистской партии, требуя организованного свержения режима. Он снова выиграл спор, потому что оказался прав. По мере того, как его авторитет падал, правительство использовало все имеющиеся в его распоряжении средства, включая угрозу применения силы, чтобы попытаться подавить еще одну революцию. Тем не менее по ряду вопросов, в том числе о сроках восстания и механизме его организации, Ленин был отвергнут.

Рабинович показывает решающее значение политического вмешательства Ленина в целом, но также показывает, что организация революции включала в себя динамическое взаимодействие между избранным руководством большевиков, широкой партией и рабочими, солдатами и матросами — и крестьянами — организованными в советы. Например, военно-организационные комитеты большевистской партии настаивали на том, что первоначальная дата восстания, которую продвигал Ленин, была слишком ранней, чтобы надеяться на успех. Именно Троцкий и другие настаивали на том, чтобы восстание было организовано Военно-революционным комитетом советов, а не партийным органом. Это придало ему большую легитимность и привлекло более широкие силы.

Рабинович развивает картину массовой партии, глубоко укоренившейся в массах населения, в которой региональные и местные петроградские организации «были относительно свободны приспосабливать свою тактику и призывы к местным условиям», в которой происходили «живые дебаты и энергичные давать и брать’. Результатом стала партия, чья «относительная гибкость… так же как и ее отзывчивость на преобладающее массовое настроение» имели «по крайней мере такое же отношение к окончательной… победе, как и революционная дисциплина, организационное единство или подчинение Ленину» (с. xxxix). ). В эпилоге Рабинович еще раз приходит к выводу, что наиболее важным атрибутом большевистской партии была ее «внутренне относительно демократическая, терпимая и децентрализованная структура и метод работы, а также ее по существу открытый и массовый характер» (стр. 311).

Искусство восстания

Это, конечно, далеко от правой карикатуры на диктатуру сверху вниз внутри партии или даже на революцию как на переворот или заговор. Захват власти фактически произошел накануне собрания в Петрограде II съезда Советов. У этого решения были технические причины, но фундаментальная причина была политической. Было ясно, что съезд должен был стать моментом, когда большевистская партия стала сильнейшей силой внутри советов. На съезде у большевиков было 300 делегатов против 19.3 у эсеров и 68 у меньшевиков (с. 291). 1917 год нельзя понять без осознания того, что вся концепция революции большевиков зависела от массового участия и поддержки среди рабочих и угнетенных. Только этим можно объяснить политику сдержанности в июльские дни, только этим можно объяснить ту необычайную легкость, с которой были взяты ключевые центры власти в октябре.

Гарнизоны были мобилизованы для восстания, линкоры, в том числе «Аврора», как известно, стояли на реке Неве, а их орудия были направлены на Зимний дворец, резиденцию правительства, но в ночь восстания насилия почти не было. Керенский бежал из города, едва избежав ареста, а собравшиеся министры сдались, потому что практически не осталось солдат, готовых их защищать. Жизненно важные объекты, такие как телеграф и почта, были легко взяты, потому что солдаты, охранявшие их, поддерживали революцию, а люди, работавшие в них, хотя часто и не большевики, в конечном итоге были убеждены через своих профсоюзных лидеров принять авторитет Военно-революционного комитета. Петроградского совета (с. 262).

Если взять эти драматические события в Петрограде с нарастающим полустихийным массовым мятежом на фронте и с волной крестьянских захватов земли, которую он может лишь обрисовать, сосредоточившись на Петрограде, то массовый характер этих событий становится ясным. Никто из читающих эту книгу с ее огромным накоплением документальных свидетельств не мог сомневаться в том, что Октябрьская революция была не чем иным, как народным восстанием при поддержке большинства и участии в той или иной форме миллионов.

Эффективно разобрав господствующее повествование о революции, Рабинович поднимает нотки сомнения прямо в конце эпилога, что любопытным образом расходится с основной частью произведения. В том же абзаце он предполагает, что сильная поддержка большевиков пришла только «вслед за прямой атакой правительства на левых» и что вера масс в то, что большевики выступали за «широко представительное, исключительно социалистическое правительство на съезде Советов было в некотором роде заблуждением (с.314). Это два довольно разных пункта.

Атаки левого правительства были и реальными, и предсказанными Лениным и большевиками. Но вряд ли они были какой-то исторической случайностью. Скорее они доказали правоту большевиков. Они составляли часть практического воспитания трудящихся масс, что правые социалисты объединятся с частями буржуазии против революции, и что демонтаж существующего режима и замена его правительством, основанным на советах, необходим для принятия революция вперед.

Сокращение поддержки революционного режима, имевшее место на съезде Советов, было результатом, как подробно описывает Рабинович, не в первую очередь действий большевиков, а большей части эсеров и меньшевиков, которые фактически вышли из Конгресс в знак протеста против захвата власти.