НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ И ОЦЕНКА | Опубликовать статью ВАК, elibrary (НЭБ)

 Ю.Д. Гранин

Институт философии РАН, ведущий научный сотрудник, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой «История и философия науки» ФГБОУ ДПО “Академия медиаиндустрии»” (Институт повышения квалификации работников телевидения и радиовещания).

НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ И ОЦЕНКА

Аннотация

В статье анализируются процедуры выбора и оценки, их функции в научных исследованиях и научной коммуникации.

Ключевые слова: выбор, познание, оценка, ценность.

Y.D. Granin

The Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences (IPhRAS), leading researcher of IFRAN, Doctor of philosophy, Professor, Head of the Department of «History and philosophy of science», Institute for television and radio broadcasting.

SCIENTIFIC KNOWLEDGE AND ASSESSMENT

Abstract

The article analyzes the procedures of a choice and  assessment, their functions in scientific researches and scientific communication.

Keywords: choice, knowledge, assessment, value.

Обращение автора к вынесенной в заглавие теме обусловлено главным образом  тем, что выбор и оценка в процессе и структуре научного познания продолжают оставаться на периферии внимания специалистов в области философии и методологии науки. Последнее обусловлено рядом причин, важнейшими из которых оказались многолетнее противопоставление “аксиологии” “гносеологии” и связанный  с этим отказ в признании гносеологического статуса понятия “оценка”. Будучи записана по ведомству “аксиологии” оценка до сих пор интерпретируется как процедура отнесения к тем или иным ценностям, которые, будто бы, выступают ее основанием и критерием. Между тем это не так. Если ценность характеризует лишь

положительную значимость вещей и процессов для человека, то оценка не сводится только к определению ценности, а связана с вычленением  функциональной значимости объектов и средств реализации во всех видах деятельности человека, реализуясь во внутреннем и внешнем планах.

По мнению автора, оценка имманентна научной и вненаучной формам познания, она предпослана процедурам рационального выбора и включена в эти процедуры как их неотъемлемая часть. Попробую обосновать и конкретизировать эту идею.

***

Реализуясь в конкретных институцио­нализированных формах, испытывая влияние «внешней» социальной истории, научное познание вместе с тем обладает относительной самостоятельностью, имеет собственную («внутреннюю») историю: производство нового знания в науке всег­да базируется на апробированном прош­лом и настоящем теоретическом и эмпи­рическом основании, которое, будучи предпосланным науке «переднего края», обеспечивает преемственность, единство процесса познания и во многом определяет логику его последующего функ­ционирования и развития.

Характерной чертой последней являет­ся то, что теоретические и эмпирические предпосылки, которые выступают в качестве необходимого условия (причины) становления системы научного знания, одновременно являются и результатом (следствием) ее собственного бытия. Этот процесс перманентного превраще­ния предпосылок научного исследования в результаты его собственного бытия, а этих последних – в условия дальнейшего развития осуществляется в форме так называемого «оборачивания метода» и представляет собой, по мне­нию специалистов, общую схему (закон) развития научного познания в це­лом.

Временно абстрагируясь от социокуль­турной детерминации научного познания и акцентируя внимание на ее «когнитив­ном» аспекте, следует сказать, что «обо­рачивание метода», которое не без осно­ваний считают логическим механизмом производства необходимых предпосылок развития науки [9], является выражением такой динамической характеристики познания, как возможность постоянного из­менения функционального статуса зна­ния в системе научной деятельности. Будучи закономерным итогом предшествующего развития научных исследова­ний, новое знание в то же время потен­циально является условием, предметом и средством последующей научной деятель­ности. Функционируя в этом диапазоне, новая научная идея, гипотеза или теория объективно имеют возможность раскрыть все стороны своего содержания, реализо­вать свою методологическую, методиче­скую, прогностическую и иную научную ценность и тем самым в какой-то мере определить будущее развитие науки.

Но для того, чтобы данная возмож­ность стала действительностью, необхо­дим и такой субъективный фактор, как адекватная оценка. Если попытаться в самом общем виде сформулировать роль оценки в развитии когнитивного плана научного познания, то можно сказать: эта роль в конечном счете сводится к тому, что, выявляя функциональные ха­рактеристики, ценностные параметры знания и, следовательно, активно влияя на характер и эффективность их после­дующего использования в сферах собст­венно научных исследований и внутринаучной коммуникации, оценка выступает необходимым субъективным компонентом “механизма” внутренней детерминации научного познания, фактором, в известной мере определяющим направленность его самодвижения. Попытаемся конкре­тизировать это утверждение, рассмотрев научное познание в единстве его взаимо­связанных аспектов: производства, обме­на и потребления нового знания.

Эта взаимосвязь, по существу, имеет диалектический характер, ибо, строго го­воря, любой отдельный эвристический акт предполагает в качестве своей имма­нентной стороны процессы обмена и пот­ребления «живого» и овеществленного знания. Но в научном познании как си­стемном целом эти процессы в известной мере обособляются, что и позволяет рассматривать их как определенные эта­пы генезиса нового знания в науке. Здесь в качестве относительно самостоятельных выделяются: . а) собственно эвристиче­ский этап, целью и результатом которого является производство новой научной ин­формации; б) этап апробации и оценки данной информации научным сообщест­вом, в зависимости от которой она при­нимается (либо не принимается) в каче­стве .«установленного знания», и, наконец, в) заключительный этап использования этого знания в функции непроблематизируемой предпосылки и средства даль­нейшего научного поиска. Поэтому ког­да возникает вопрос о перспективах бы­тия новых научных идей, гипотез, отк­рытий, следует иметь в виду, что их «судьба» в науке определяется не толь­ко такими объективными характеристи­ками, как истинность и ценность, по в определенной мере зависит и от оценки специалистами, научной обществен­ностью, неадекватность которой, напри­мер, влечет за собой на какое-то время потерю части ценной научной информа­ции и, следовательно, тормозит научный прогресс.

Несмотря на то, что оценка и последующий отбор новой ин­формации выделяется в науке в относи­тельно самостоятельную процедуру, было бы неверно ограничивать сферу действия оценки и, следовательно, ее роль в науч­ном познании только этой областью и этой функцией. В действительности они значительно шире. Это вполне понятно, если не забывать, что любой отдельный исследовательский акт представляет со­бой планомерную, особым образом орга­низованную деятельность, которая не мо­жет быть подготовлена, осуществлена и вновь воспроизведена без осознания значимости ее составляющих.

Конкретное эмпирическое либо теоре­тическое исследование, его процессуаль­ная сторона обладает достаточно высокой степенью свободы в том смысле, что оно, как правило, может быть реализовано различными средствами и способами. Поэтому научные исследования всегда начинаются и осуществляются в ситуа­ции, которая предполагает выбор из чис­ла имеющихся в распоряжении ученого установленных знаний и новой научной информации тех (той), которые, но его мнению, могут быть использованы в ка­честве наиболее адекватных способов и средств решения проблемы[1]. Так как этот выбор связан с дифференциацией принципов, методов, методик, понятий­ного аппарата и других известных уче­ному потенциальных средств познания по их значимости в контексте предпола­гаемого научного поиска, можно утвер­ждать, что

выбор и оценка являются одним из условий и факторов организации начала научного исследования. На этом этапе научного творчества оценочный акт как и всегда производится по самым разным основаниям, правда, при доминирующем влиянии предварительно имеющегося у субъекта общего представ­ления о типе исследуемой проблемы, на основе которого формируется гипотетиче­ский план ее решения.

Конечно, часто ученый находится в си­туации, когда и тип, и характер пробле­мы, совокупность познавательных средств и действий, необходимых для ее реше­ния, и их эвристическая ценность ему в принципе известны. В каждой науке существует ряд стандартных проблем и апробированных концепций, методов, ме­тодик, научных «языков», использование которых не проблематизируется, по­скольку в научном мышлении они обла­дают закрепленной ценностно-норматив­ной функцией, а потому если и оцениваются, то чаще всего формально (некри­тически) и положительно. Оценка здесь, как правило, осуществляется в «автоматическом режиме» и нередко ускользает из-под контроля сознания, Это, безуслов­но, имеет свои «плюсы», так как позво­ляет «не мудрствуя» понапрасну надеж­но достигать цели проверенными средст­вами и кратчайший путем, то есть рабо­тать профессионально. Но этот же профессионализм может стать сдержива­ющим фактором, когда исследователь сталкивается с проблемами, решение ко­торых требует выхода за пределы  «уста­новленного знания» и пересмотра многих, казавшихся ранее очевидными, положе­ний. В периоды научных революций происходит переоценка отдельных цен­ностно-нормативных структур научного мышления в ходе выдвижения и обосно­вания нестандартных гипотез.

Но и в обычном, «типовом» исследова­нии, проводимом в рамках действующей «парадигмы», присутствует критико-оценочный компонент в той мере, в какой изучаемая проблема, будучи стандартной в плане выбора методологических прин­ципов и подходов к ее исследованию, вместе с тем требует нетривиальных хо­дов мысли, оригинальных методических решений. И тут возникает эвристическая ситуация, попадая в которую теоретик или экспериментатор неизбежно вынуж­ден отказываться от первоначально принятых замыслов, рабочих гипотез, позна­вательных средств, то есть пересматри­вать стационарный и операциональный «планы» решения проблемы. В психоло­гическом аспекте эта ситуация характе­ризуется выдвижением новых (вербализованных и невербализованных) замы­слов и гипотез, которые в структуре научного мышления выполняют регуля­тивную функцию и имеют статус опера­тивных образов, направляющих творче­ский _: процесс и служащих основанием переоценки а) характера проблемы, б) значимости средств, используемых для ее решения и в) вариационной стороны научного поиска, «Гипотезы,— подчер­кивает Э. Д. Телегина,— выступают как одно из функциональных образований в структуре мыслительной деятельности, выступая, с одной стороны, как резуль­тат исследовательской деятельности, с другой – как средство ее изменения, направления, регулирования, как критерий оценки последующих дейст­вий»[7].

Не имея возможности более детально проанализировать эвристические функ­ции оценки, отметим лишь то, что все типы оценок[2], во-первых, играют весьма значительную роль в формирования условий и выборе средств научного ис­следования и, во-вторых, контролируют и регулируют процесс научного творче­ства, определяя значимость его проме­жуточных и конечных результатов. На­пример, если мы обратимся к такой фор­ме эмпирического исследования, как экс­перимент, то убедимся, что его успешное осуществление предполагает преднаме­ренное моделирование такой ситуации, в состав которой отобраны наиболее зна­чимые условия и средства наблюдения, позволяющие провоцировать и наиболее адекватно фиксировать ожидаемое (в со­ответствии с целевой гипотезой) поведе­ние объекта. Наряду с этим уже в про­цессе проведения эксперимента, состоя­щего, как правило, из нескольких серий опытов, условия его протекания и работа приборов постоянно критически оцени­ваются с позиций исходных представле­ний о необходимой степени «чистоты» и точности измерений, а из числа промежуточных результатов отбираются те, что наиболее значимы в контексте под­тверждения либо опровержения прове­ряемой гипотезы.

Когда же наблюдаемый эффект не со­ответствует планируемому результату и особенно когда наблюдается нечто со­вершенно неожиданное, адекватная оцен­ка приобретает особое значение. Дело в том, что хотя в общем научное открытие есть итог целеполагающей деятельности, доля непреднамеренных («сверхцелевых» и «квазицелевых») открытий в научном познании весьма значительна[3]. Но зна­чительно и число случаев, когда экспе­риментатор мог, но не сделал выдающегося открытия только потому, что смысл наблюдаемого явления не был им пра­вильно понят. Для эпистемологии объяснение этих фактов истории познания пред­ставляет определенную сложность, свя­занную с необходимостью ответа да во­прос о том, возможно ли адекватное чувственное восприятие, а тем более правильная интерпретация и понимание случайно наблюдаемого явления действи­тельности, которое до сих пор не встре­чалось в обыденной и научной практике.

В общем виде положительный ответ на этот вопрос обосновывается доказанным современной психологией фактом влияния категориальных структур мышления на восприятие («категоризацию восприя­тий»)[1], воздействия теоретического и шире, ин­теллектуального контекста, попадая в ко­торый новые чувственные данные и дан­ные наблюдения приобретают определен­ный «здравый» и «научный» смысл, ста­новятся понятными благодаря всеобщно­сти содержания понятий и категорий, при участии которых идет процесс ин­терпретации: т. е. установление ассоциа­тивной связи нового и неизвестного с уже познанным конкретным через абст­рактное. Иными словами, теоретическая «вооруженность» ученого, его общая на­учная и, что не менее важно, философ­ская эрудиция делают потенциально возможным случайные экстраординарные открытия. Но эта возможность далеко не всегда реализуется в действительной научной практике. В каждом конкретном случае тому есть общие и частные при­чины. Укажем лишь на одну, связанную с конкретно-исторической динамикой ценностно-оценочных характеристик теоре­тического знания.

В истории научного познания есть не­мало примеров, когда открытия не были сделаны не только потому, что в распоря­жении ученого не было соответствующих теоретических представлений, позволяю­щих правильно проинтерпретировать (а значит, и понять) физическую при­роду наблюдаемого явления, но и в связи с тем, что эти представления еще не по­лучили в науке статус «установленного знания» и, следовательно, не вошли в состав ценностно-нормативной структуры сознания экспериментатора. Свидетельством, подтверждающим высказанное мнение, может служить история эмпири­ческого открытия волновых свойств электрона. Известно, что К. Дж. Дэвидсон и Дж. П, Томпсон независимо друг от друга открыли волнообразность электро­на в 1927 г.  А потом выяснилось, что Дэ­видсон уже наблюдал электронную диф­ракцию шестью годами ранее – в 1921 г., но не смог понять странную картину, по­лучающуюся при работе с электронами и никилиевым кристаллом [5].

Обычно этот исторический факт приво­дят только как пример, подтверждающий мысль А. Эйнштейна о том, что «лишь теория решает, что мы ухитряемся на­блюдать». В общем виде такая оценка, конечно, верна, но она нуждается в оп­ределенном уточнении. Действительно, теоретическое обоснование волновых свойств электрона было сделано Луи де Бройлем лишь в 1924 г., т. е. почти через три года после того, как Дэвидсон наблю­дал дифракцию электронов в кристаллах. Означает ли это, что без этого револю­ционного шага в области «чистой теории» волновые свойства элементарных частиц в принципе не были доступны понима­нию физиков-экспериментаторов? Исходя из общих соображений, касающихся сути процесса понимания и анализа конкрет­ных условий того периода истории физи­ки микромира, на этот вопрос, думается, следует дать отрицательный ответ. Преж­де всего потому, что не только специаль­ная теория ответственна за понимание того, что мы наблюдаем, но и тот общий теоретический и, шире, информационный контекст, в «силовом поле» которого осуществляется научный поиск. И если мы обратимся к теоретической, интеллек­туальной атмосфере, в которой происхо­дило становление физики микромира, то убедимся, что на протяжении первой тре­ти XX столетия она характеризовалась длительным сосуществованием и конку­ренцией двух – корпускулярной и волно­вой — картин микромира, и задача, подчеркивал Эйнштейн,  состояла в том, что­бы логически связать их между собой. В определенной мере это было сделано в конце 20-х годов, когда в соответствии с принципом дополнительности Н. Бора удалось обосновать вероятностный харак­тер причинности в микромире и тем са­мым «снять» логико-методологическое противоречие между волновой и «мат­ричной» механиками. Но даже и после этого «совмещенный» образ частицы и волны оценивался как противоречащий «философии природы»[4], «здравому смыслу», а потому и его ассимиляция науч­ным мышлением проходила достаточно сложно: оно не осваивало парадоксаль­ный объект в том числе и по причинам аксиологического порядка.

Несмотря на то, что с 1905 г. представ­ление о корпускулярно-волновом харак­тере световых квантов вошло в научный обиход и отдельные физики рассматрива­ли некоторые виды излучения как ком­бинацию волны и частицы, экстраполя­ция этого представления на электрон оказалась затруднена тем, что образы «электрон-частица» и «электрон-волна» имели в научном сознании различ­ный статус. Если первый был подтверж­дён эмпирически и потому оценивался как отражение установленного факта, то второй в лучшем случае рассматривался как «рабочая гипотеза», которая еще нуждалась в специальном теоретическом и эмпирическом оправдании. Поэтому в мышлении большинства исследователей, а особенно исследователей-экспериментаторов, у которых образ электрона-час­тицы был особенно устойчив, эти два альтернативных представления объекта оказались неравноценными. Это и явилось одной из субъективных причин того, почему физический смысл остался непонятным Дэвидсону и некоторым другим исследователям: данные наблюдения интерпретировались главным об­разом в ценностно-нормативном контек­сте, где, как известно, доминирует уста­новленное знание, а не «сумасшедшие» гипотезы.

Какое же эпистемологическое содержа­ние можно извлечь из этих и подобных им фактов истории познания? Разумеет­ся, самое разнообразное. Во всяком слу­чае, они дают известные основания сде­лать следующий вывод: поскольку в сфе­ре конкретных исследований процедура интерпретации играет значительную роль и зависит от контекста, а ценностно-нор­мативные структуры научного мышле­ния включены в интерпретационный кон­текст, то, вероятнее всего, выбор и оценка так или иначе связаны с интерпретацией и пониманием как ее итогом. Возможности и степень понимания (или непонимания) «заданы» не только специальной и общей эрудицией ученого, но и типом его со­знания («конформистский», либо «твор­ческий»), тем, на основе каких научных императивов производится оценка новых данных и какие субъективные возмож­ности «открыты» специалисту для пере­вода новой научной информации в со­став оперативных структур мышления.

Сказанное относится не только к во­просу о роли оценки в индивидуальном научном исследовании, но может быть распространено и на область научного общения, где так же постоянно возни­кает необходимость в адекватной оценке и сопряженного с ней понимания учены­ми результатов собственных и чужих ис­следований.

[1] Эта ситуация распространяется и на материальные условия и средства ис­следования.

[2] Социальные, личностные, профессиональные, ситуационные, оперативные и др. Подробнее см.: Гранин Ю.Д. Эпистемология. М.2010.С.57-58.

[3] Подробнее см.: Майданов А.С. Экстраординарные открытия и их типология // Вопросы философии. 1986. №12.

[4] См. известный спор А. Эйнштейна с Н. Бором.

Литература

1. Брунер Дж. Психология познания. М., 1977. С.14-25.
2. Данин Д. Вероятностный мир. М., 1981. С.110-111.
3. Гранин Ю.Д. Эпистемология. М.2010.С.57-58.
4. Гранин Ю.Д. История и философия науки. Курс лекций для аспирантов. Саабрюкен, 2012.
5. Данин Д. Вероятностный мир. М., 1981.
6. Планк М. Единство физической картины мира. М., 1966.
7. Телегина Э. Д. Виды и функции гипотез в структуре мыслительной дея­тельности // B кн.: «Психологические ис­следования творческой деятельности», М.. 1975. С. 48.
8. Фабело Х.Р. Проб­лема истинности оценки // Вопросы фи­лософии, 1984. № 7. С. 96.
9. Черняк В.С. История. Логика. Наука. М, 1986. С.17.
10. Швырев В.С. Рефлексия и пони­мание в современном анализе науки // Вопросы философии, 1985, № 6.

References

1. Bruner Dzh. Psihologija poznanija. M., 1977. S.14-25.
2. Danin D. Verojatnostnyj mir. M., 1981. S.110-111.
3. Granin Ju.D. Jepistemologija. M.2010.S.57-58.
4. Granin Ju.D. Istorija i filosofija nauki. Kurs lekcij dlja aspirantov. Saabrjuken, 2012.
5. Danin D. Verojatnostnyj mir. M., 1981.
6. Plank M. Edinstvo fizicheskoj kartiny mira. M., 1966.
7. Telegina Je. D. Vidy i funkcii gipotez v strukture myslitel’noj deja¬tel’nosti // B kn.: «Psihologicheskie is¬sledovanija tvorcheskoj dejatel’nosti», M.. 1975. S. 48.
8. Fabelo H.R. Prob¬lema istinnosti ocenki // Voprosy fi¬losofii, 1984. № 7. S. 96.
9. Chernjak V.S. Istorija. Logika. Nauka. M, 1986. S.17.
10. Shvyrev V.S. Refleksija i ponimanie v sovremennom analize nauki // Voprosy filosofii, 1985, № 6.

НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ — это… Что такое НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ?

НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ

это особый вид познавательной деятельности,направленный на выработку новых, систематизированных, объективных знаний,процесс перехода логики бытия (сущности, законов) в логику мышления, в ходе которого приобретаются новые знания. Познавательная деятельность – это процесс  активного  отражения  социальным  субъектом  действительности,  а  не  её механическое, зеркальное копирование. Научное познание опирается на принципы научной рациональности, осуществляется профессионально подготовленными людьми  (см. научное сообщество), опирается на строго определенные для конкретной области правила, нормы, методы  (см. методы научного познания, парадигма, исследовательская программа). Результаты Н. п., в отличие от  познания обыденного,  универсальны,  они  раскрывают  сущность  изучаемого  предмета, законы его функционирования и развития. В отличие от эзотерического познания, Н. п. имеет общезначимый характер,  лишено догматизма (см. уровни научного познания,  формы  научного  познания). Научное  познание  осуществляется  по законам объективной реальности. Всеобщие (диалектические) законы развития бытия и научного познания (мышления) – это два ряда законов, тождественных по сути и различных по своему выражению. Человек как субъект научного познания применяет эти законы сознательно, между тем как в природе они реализуются бессознательно.

Философия науки и техники: тематический словарь. — Орёл: ОГУ. С. И. Некрасов, Н. А. Некрасова. 2010.

• НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
• НАУЧНОЕ СОЗНАНИЕ

Смотреть что такое «НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ» в других словарях:

• НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ — исследование, которое характеризуется своими особыми целями, а главное – методами получения и проверки новых знаний …   Современный образовательный процесс: основные понятия и термины

• Научное познание — исследование, которое характеризуется своими особыми целями, а главное методами получения и проверки новых знаний …   Исследовательская деятельность. Словарь

• ЭМПИРИЧЕСКОЕ (ОПЫТНОЕ) НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ — – фактофиксирующее знание об  изучаемом научном объекте. Это начальный этап научного познания, где преобладает живое созерцание  (чувственное познание), а рациональный момент и его формы имеют подчиненное значение. Сбор фактов, их первичное… …   Философия науки и техники: тематический словарь

• ПОЗНАНИЕ — категория, описывающая процесс получения любых знаний путем повторения идеальных планов деятельности и общения, создания знаково символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и др. людьми. Филос. концепции П. чрезвычайно… …   Философская энциклопедия

• Познание (философия) — Познание  совокупность процессов, процедур и методов приобретения знаний о явлениях и закономерностях объективного мира. Познание является основным предметом науки гносеологии (теории познания). Содержание 1 Виды(методы) познания 1.1 …   Википедия

• познание социальное —         ПОЗНАНИЕ СОЦИАЛЬНОЕ. 1. В широком смысле научные и вненаучные формы познания общества. 2. Научное познание общества.         1. Общество познается как наукой, так и вненаучными формами познания, включающими в себя знания, которыми… …   Энциклопедия эпистемологии и философии науки

• познание —         ПОЗНАНИЕ философская категория, описывающая процесс построения идеальных планов деятельности и общения, создания знаково символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и другими людьми в ходе синтеза различных… …   Энциклопедия эпистемологии и философии науки

• познание: форма — сюда относятся: познание научное, познание обыденное, познание художественное и познание религи …   Большая психологическая энциклопедия

• Познание — Эта статья о познании вообще. О познании как предмете изучения психологии см. Когнитивность Познание  совокупность процессов, процедур и методов приобретения знаний о явлениях и закономерностях объективного мира. Познание является основным… …   Википедия

• Познание (в философии) — Познание  совокупность процессов, процедур и методов приобретения знаний о явлениях и закономерностях объективного мира. Познание является основным предметом науки гносеологии (теории познания). Содержание 1 Виды(методы) познания 2 Античность …   Википедия

Группа компаний ИНФРА-М

 В истории философии науки было выработано два принципиально различных понимания основных категорий теории научного познания: объект и субъект научного познания [6]. Начнем с анализа двоякого понимания категории объект научного познания. Первое понимание – это «метафизическая» или трансцендентальная трактовка данного понятия. При нем объект понимается как имманентный элемент объективной реальности, существующий вне и независимо от познающего субъекта. Это – традиционное, докантовское понимание категории объект. В отличие от субъективной реальности объективная реальность считалась самодостаточной и функционирующей на основе присущих ей внутренних законов. При этом часто объективная реальность просто отождествлялась с природой (Космосом). Позднее (например, в марксистской философии) в объективную реальность стали наряду с природой включать также и социальную реальность и, прежде всего, экономический базис общества (его производительные силы и производственные отношения). При таком более широком понимании объективной реальности объектами стали не только природные процессы и явления, но и материальные структуры общества, созданные при непосредственном участии человеческого сознания, в том числе и с использованием научного знания. Это  такие элементы социума, как производительные силы общества, материальная инфраструктура, техника, технологии, оборудование, приборная и экспериментальная база науки, социальные институты, да и сами люди как субъекты трудовой деятельности, а также носители определенных социальных функций. Подобное расширенное понимание объективной реальности позволяло рассматривать человека как особый случай объекта, а именно, как объекта, наделенного сознанием и волей. Однако оно вступало в логическое противоречию с прежним метафизическим определением объективной реальности как реальности, существующей вне и независимо от человека. Впервые радикально отличное от рассмотренного выше метафизического понимания категорий «объект» и «объективная реальность» было предложено в XVIII в. И. Кантом [1]. Он предложил понимать под «объектом» то, на что направлено наше познание, то есть понимать объект познания как предмет познания. Соответственно, согласно Канту, в науке не может быть объекта без субъекта познания. В отличие от первого, «метафизического» понимания объекта кантовское понимание получило в философии название «интенциональной концепции объекта». Кант впервые предложил также во избежание путаницы терминологически  закрепить две этих разных концепции объекта разными терминами: «вещь в себе» (для обозначения метафизической концепции объекта) и «вещь для нас» (для обозначения интенционального понимания объекта). Позже кантовское понимание объекта будет обобщено Гуссерлем. У него объект уже стал пониматься как то, на что направлено сознание вообще, а не только  познающая часть сознания. 

   Каков же критерий существования объекта как «вещи для нас»? Здесь правильным ответом мог быть только такой: единого или универсального критерия существования объекта как вещи для нас не существует, поскольку удостоверение сознанием его существования зависит от типа или уровня сознания: в частности, от того, чувственное это познание или рациональное [5; 12]. Чувственное познание требует для признания существования объекта как вещи для нас соблюдения следующих двух условий: 1) его фиксацию в чувственном опыте и 2) повторного (желательно многократного) воспроизведения в чувственном опыте. Ясно, что реализация второго условия более всего возможна в экспериментальном исследовании, где изучаемый объект может быть воспроизведен потенциально неограниченное число раз [16; 17]. При рациональном способе удостоверения существования объекта как вещи для нас требуется выполнение других условий: 1) непротиворечивости мысленно данного объекта; 2) простоты его содержания с целью возможности непосредственного (интуитивного) восприятия мышлением; 3) возможности его потенциально неограниченного воспроизведения в мышлении [7; 13; 14].     

Необходимо отметить, что в современной науке понятие объекта употребляется в основном в кантовском смысле как «вещи для нас» со всеми вытекающими отсюда гносеологическими и методологическими последствиями. Первым неизбежным  гносеологическим следствием понимания объекта как « вещи для нас» стало утверждение «без субъекта нет объекта» [3; 6]. Вторым методологическим следствием такого понимания объекта стало в науке понимание того, что всякое знание об объекте всегда относительно, поскольку коррелятивно той когнитивной системе отсчета, той «когнитивной оптике», которая используется при его познании [8; 11]. Третьим следствием понимания объекта как «вещи для нас» стало осознание того, что человек вообще и наука, в частности, в принципе не способны достичь абсолютно объективного («трансцендентального») знания о действительности (абсолютно истинного знания о ней) [6; 18]. Всякое знание о любом объекте является всегда принципиально условным и предпосылочным, имеющим форму «Если .., то …». Без предпосылочного знания об объектах в принципе не существует.    Четвертым следствием понимания объекта как «вещи для нас» явился вывод, что всякое знание об объектах, в том числе и научное, в строгом смысле слова является не чисто объективным, а субъективно-объективным. Это знание зависит не только от содержания «вещи в себе», но и от наличных условий и средств ее познания: экспериментальной ситуации, научных приборов, накопленного ранее знания, познавательной и практической установки исследователя, его познавательного интереса, творческого потенциала («продуктивного воображения» – Кант) и, наконец, когнитивной воли в принятии научных решений и др. [7]. Пятым  методологическим следствием понимания объекта как «вещи для нас» (правда, при условии отказа от кантовского абсолютного априоризма) стало признание неизбежности теоретического плюрализма в науке как ее естественного состояния. Более того, необходимо признать, что плюрализм в науке вместе с прогрессом науки будет только возрастать. При этом существование в науке альтернативных подходов в отношении познаваемых объектов вовсе не означает субъективизма научных концепций. В научном познании существует система регуляторов, ограничивающих творческий плюрализм исследователей и способствующая возможности достижения ими общезначимого знания. И одним из важных таких регуляторов является сам коллективный характер научного познания, социальность субъекта научного познания, диалог членов научного сообщества при оценке различных концепций, который в итоге должен заканчиваться достижением определенного научного консенсуса, конечно, при этом не абсолютного, а только относительного, хотя и возможно весьма долговременного [6; 9; 18]. Концепции социальной природы субъекта научного познания противостоит, с одной стороны, традиционное «метафизическое» или  трансценденталистское его понимание, как носителя врожденных или априорных (одинаковых для всех людей) познавательных способностей (Декарт, Кант, Гуссерль и др.). А с другой ему противостоит понимание субъекта как носителя сознания, являющегося tabula rasa, содержание которого наполняется только благодаря воздействию на него объектов как вещей в себе, являясь отражением этого воздействия (материализм). Оба этих понимания субъекта познания (априористское и tabula rasa) оказались фактически и  методологически несостоятельными. При их принятии оказалось в принципе невозможно адекватно ответить на реальный вопрос современной науки о том, как возможна в науке объективная но, вместе с тем, лишь относительная истина (с точки зрения как ее полноты, так и адекватности). А именно о таком характере истинности научного знания убедительно свидетельствует вся история науки, области человеческого познания, где контролю научного познания, методологии получения, проверки и обоснования знания уделяется наиболее пристальное внимание по сравнению со всеми другими видами человеческого познания.     

Как известно, вопрос о возможности достижения истины в научном познании был впервые поставлен еще в Новое время, в эпоху становления современного естествознания. Так, в эпистемологии Р. Декарта утверждалось, что научная истина имплицитно (неявно) находится в человеческом уме и имеет так сказать «врожденный характер». Выявляется же она с помощью «естественного света»  разума путем использования определенного набора его средств (сомнения, критики, интеллектуальной интуиции, дедукции) [4]. Другой крупный философ науки Нового времени Ф. Бэкон поставил важный вопрос о факторах, затемняющих или искажающих научную истину, развив свою концепцию идолов или «призраков» истины. Он же предложил и главный метод устранения этих призраков (призраков толпы, театра, рынка и др.). Таким методом должно быть экспериментальное исследование объекта познания и индуктивное обоснование научной истины [4; 11; 12]. Только таким образом полученное знание, полагал он, способно увеличить могущество человека и дать ему реальную власть над природой. Попытка примирить  рационализм Декарта и эмпиризм Бэкона в вопросах научной истины была предпринята И. Кантом [1]. Основой такого примирения по Канту должно быть признание философами и учеными существования необходимых априорных предпосылок осуществления любого акта познания, как чувственного, так и рационального. Хотя научное познание, утверждал Кант, начинается с опыта, это отнюдь не означает, что оно логически вытекает, следует из чувственного опыта. Условием получения научных знаний о познаваемых объектах является структурирование полученной о них чувственной информации в ходе взаимодействия познающего сознания с объектом с помощью априорных форм чувственного созерцания (в частности, заложенных в нем представлений о пространстве и времени), а также рассудка (основные онтологические категории, формы и законы мышления). Эти априорные структуры образуют когнитивную структуру, создающую саму возможность продуцирования и конституирования истинных суждений и научных доказательств. Однако априоризму Канта не суждено было стать общезначимой теорией научной истины.

Первым серьезным возражением кантовской эпистемологии явилось неприятие  научным сообществом кантовского учения о якобы «трансцендентальном», вневременном характере субъекта научного познания. Такому пониманию был противопоставлен реальный исторический и социальный субъект научного познания [3; 5; 9]. Социальный характер субъекта научного познания четко обозначился уже в конце 19-го – начале 20-го в., времени формирования так называемой «большой науки» (термин известного науковеда Дж. Прайса). Этот тип науки пришел на смену прежней, так называемой «малой науке», где главным действующим лицом был действительно отдельный ученый. В период существования малой науки общее число ученых во всем мире не превышало нескольких десятков тысяч по всем отраслям науки. Многие философы и методологи науки по-прежнему рассматривают в качестве субъекта научного познания либо отдельного ученого (а это аналог «гносеологического Робинзона»), либо как Кант «ученого вообще» или «трансцендентального субъекта». Тогда как основным субъектом современной науки является уже не отдельный ученый (каким бы талантливым он ни был), а научный коллектив и, прежде всего, дисциплинарное научное сообщество [2; 9]. Почему так важно акцентировать этот момент? Потому что субъект – объектное познавательное отношение – существенно оказывается детерминированным различного рода социальными, коммуникационными и организационными требованиями и ограничениями функционирования субъекта научного познания. Деятельность отдельных ученых в научных коллективах и организациях подчинена законам разделения труда в рамках функционирования коллективного субъекта науки. Она существенно диверсифицирована, специализирована и организована по принципу дополнения в рамках деятельности целостного субъекта науки (экспериментаторы, теоретики, создатели полезных моделей и опытно-конструкторских разработок, инженеры, математики-прикладники, экономисты, менеджеры, руководители научных программ и т.д.). Любой научный коллектив, решающий определенный класс проблем и задач, всегда действует как единое целое, как единый субъект. Одним из следствий социального характера субъекта научного познания является то, что субъект – субъектные отношения между членами профессионального научного сообщества стали иметь не меньшее значение для эффективного осуществления познавательной деятельности, чем субъект – объектные отношения между ученым и познаваемой им объективной реальностью. Соответственно,  исследование процесса научного познания, осуществлявшегося когда-то в категориях  традиционной эпистемологии и методологии науки, сегодня должно быть дополнено социологическим, историческим, психологическим, герменевтическим и праксиологическим контекстами его анализа [18].

Вторым важным шагом на пути критики и преодоления кантовской эпистемологии явилось осознание следующего обстоятельства: предпосылочность научного познания в целом как его опора на ранее полученное знание, безусловно, имеет место в любом акте научного познания. Но предпосылочное знание в науке имеет не абсолютно-априорный характер, как полагал Кант, а только относительно-априорный и исторический [4]. При этом оказалось, что оно детерминировано не только результатами своего предшествующего развития, но и наличными социокультурными условиями [15]. Так возникла тенденция, ставшая сегодня устойчивой в методологии науки:  признание детерминации научного познания и его результатов не только содержанием изучаемых объектов и накопленным ранее научным знанием и методами его получения, но и социокультурным контекстом функционирования науки и научного познания. В отличие от классической методологии науки с ее идеей трансцендентального субъекта познания, для современной философии науки субъект научного познания это не некое абстрактное, вне мира ютящееся существо, а вполне конкретное. Это – реальные ученые или их коллективы, оперирующие физическими приборами, инструментами измерения, накопленными ранее научными знаниями и находящиеся во вполне конкретной «познавательной позиции» [15].

     Если попытаться дать обобщенное описание той познавательной ситуации, в которой находится реальный субъект научного познания, то она состоит из двух основных элементов: предмета познания и условий познания. В объективированном языке условия познания могут быть обобщенно названы «когнитивной системой отсчета». Содержание этой системы образует совокупность определенных предпосылок философского («метафизического»), исторического, социокультурного, научно-теоретического и физического характера (реальная физическая система отсчета или условия наблюдения), с позиций которых и рассматривается конкретный предмет познания. По своему онтологическому  статусу «когнитивная система отсчета» является вполне объективной, так как никогда не является продуктом конструктивной деятельности ни отдельного ученого, ни даже коллективного субъекта научного познания, поскольку почти все ее элементы, как правило, «присваиваются» субъектом познания из арсенала существующей культуры. С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что субъект научного  познания является активным конструктором когнитивной системы отсчета. Именно он своей волей и творчеством «собирает» ту или иную когнитивную систему отсчета и идентифицирует себя с ней. Поэтому для полного понимания содержания когнитивной системы отсчета всегда очень важно знать характеристики самого познающего субъекта: кто познает, как (с помощью каких средств) познает, наконец, для чего (с какой целью, целями) познает. Очевидно, что ответ на последний вопрос невозможен вне анализа ценностной сферы познания [10]. Хотелось бы также подчеркнуть два следующих момента. Во-первых, субъект научного познания  играет активную роль не только в формировании условий познания, но и в решении вопроса о том, что познается (содержание предмета познания). Это – также результат определенного когнитивного решения субъекта, а не просто (не только) детерминации сознания субъекта со стороны объекта («вещи в себе»). В качестве факторов, существенно определяющих перспективу видения познаваемого объекта, могут выступать следующие детерминанты: накопленные знания, практические потребности, цели и задачи познания, идеалы и нормы научного исследования, мировоззренческие и философские основания. Эти факторы могут быть как устойчивыми, долговременными, глубинными, так и быстро меняющимися, случайными, ситуационными. Но во всех случаях они выступают как реальные основания и предпосылки процесса научного познания и соответственно получения определенного научного знания как своего результата.

Лекции по философии «Наука. Научное познание»

30 марта

«Наука. Научное познание»

План:

1. Понятие и свойства науки

2. Особенности научного познания

3. Формы и методы научного познания.

1. Уровни познания, определения науки.

Изначально есть два способа постижения мира: вера и познание.

Познание в процессе развития принимает следующие уровни:

-Обыденное познание;

Так или иначе, обладают все

-Теоретическое познание;

Например, школа. Более серьезное познание.

-Научное познание;

-Философское осмысление реальности.

Научное познание

Наука – форма духовной деятельности, направленная на производство знаний о мире.

Наука – система теоретических, объективных знаний о мире; процесс и продукт творческой деятельности людей.

Наука – система теоретических знаний, фундаментом и основанием которой являются принципы и законы.

2. Наука.

Чем является наука? Что представляет собой, как общественное явление?

Наука – система теоретических знаний.

Наука – форма общественного сознания.

Наука – социальный институт.

Наука – сфера общественной деятельности.

Наука сегодня играет важную роль не только в производстве, но и в управлении.

1. Научное познание есть способ адекватного истинного познания мира, его структуры, связей, принципов, законов.

2. Основная задача научного познания – выявление объективных законов природных, социальных и познавательных процессов познавательной деятельности.

3. Цель научного познания – истина.

4. Основой истинного знания является его объективность.

3. Особенности научного познания

Особенностью современной науки является то, что она обеспечивает производство. Сегодня наука опережает развитие практики, так и должно быть. Все же не стоит забывать что причиной развития науки является практика. Развитие научного знания и внедрение науки в производство приводит к научно техническим революциям.

Научному познанию присущи:

А) Системность

Б) Логичность

В) Доказательность

Г) Обоснованность

Д) Достоверность в выводах.

В XIX веке сложилось философское направление — позитивизм (философия науки).

Его третья форма, неопозитивизм, утверждает, что научное знание могут дать только частные науки. Истинным, знание, может быть признано только тогда, когда оно опирается на эмпирический базис. Основой познания является опыт, эксперимент.

Вводится принцип верификации, т.е. подтверждаемости соответствия знаний опыту.

4. Фальсификация, уровни научного познания

Позже появляется такая мысль: основой научного знания является принцип фальсификации, т.е. опровержения. Заключается в том, что выдвигается гипотеза и все ученые должны её опровергать.

Появляется идея роста научного знания и отделения его от знания ненаучного.

Уровни научного познания

В научном познании существует два основных уровня:

1. Эмпирический

Эмпирическое познание опирается на опыт. Это знания фактические, получаемые путем наблюдений, экспериментов. В т.ч. есть некоторая доля логического упорядочивания.

2. Теоретический.

Способ постижения сущности, принципов законов. Знания, сформировавшиеся на основое логического мышления, абстрактных суждений и размышлений.

5. Формы научного познания

1. Научный факт.

Начальная форма исследования. В научном факте отображаются определенные события, явления, процессы, происходящие реально.

2. Научная проблема.

Формулировка, постановка идеи, требующие четкого логического обоснования.

3. Научная гипотеза.

Гипотеза – предположительное знание. Происходит её логическое осмысление. Должна опираться на конкретные факты.

4. Научная идея.

Это уже концептуальные знания.

Концепция – основополагающая мысль, выражающая сущность идеи, теории, концентрация содержания, смысла. Основная точка зрения, ведущая идея.

5. Научная теория.

Теория – система, логически обоснованных концептуальных идей. 6. Наука.

В данном случае это система знаний, теорий. Фундаментом являются принципы и законы.

6*. Научные методы (не уверен, что удобно рассказывать, вопрос можно проигнорировать)

Метод – определенное средство и способ исследования.

Методика – порядок применения выбранных методов.

Методология – способ получения знаний, достижения истины, опирающихся на принципы и законы. Системы методов:

-Всеобщий диалектический

—Принцип всесторонности

—Принцип связи

—Принцип развития

-Методы имперического познания

—Научные наблюдения и описания

—Эксперимент

—Измерения и сравнения

-Методы теоретического знания —Абстрагирование

—Восхождение от абстрактного к конкретному

—Идеализация, мысленный эксперимент

—Формализация (выражение в символах)

—Аксиоматический метод

—Гипотетический метод

-Общие научные методы

—Анализ и синтез

—Индукция и дедукция

—Аналогия и моделирование

Научное познание | Философио.Ру

Хотя исчерпывающее знание и невозможно, это вовсе не означает, что недостижимо надежное знание, то есть такое, которое можно было бы положить в основу успешной практической деятельности и прогнозирования. Такое знание существует и его производством занимается наука.
Научное познание отличается от обыденного познания целью, конечным результатом, методами и средствами своего получения, предметом познавательного интереса и спецификой субъектов, которые занимаются наукой.
Целью научного познания является получение объективных знаний о реальности. Хотя знания человек получает в обыденной жизни, в художественном творчестве, в производственной деятельности, но там они представляют собой побочный продукт, а в науке выступают в качестве основной цели.
В результате научного познания появляется научное знание об объекте. Оно отличается от обыденного, религиозного, художественного и других видов познания объективностью, систематичностью, оформленностью, обоснованностью.
Научное познание осуществляется не спонтанно, а опирается на целый арсенал надежных принципов, методов и средств, с большой вероятностью обеспечивающих успех. Причем методы и принципы научного исследования постоянно подвергаются рефлексии, которой занимается философия и методология наука. Помимо общенаучных методов и средств, конкретные науки применяю свои, диктуемые природой их объектов, методы. Более подробно на этом мы остановимся ниже.
Предметом научного познания является наиболее существенные и необходимые свойства объектов, а также отношения между объектами. Наука нацелена на выявление и познание законов и закономерных связей, которые не могут быть установлены в ходе повседневной деятельности на уровне здравого рассудка.
Субъектом научного познания выступает ученый, человек, который по уровню своей квалификации, интеллектуальным способностям и призванию в состоянии заниматься наукой. История науки свидетельствует о том, что индивидуальное творчество первых ученых постепенно сменяется совместной работой творческих коллективов и научных сообществ.
Обобщая приведенные выше признаки научного познания можно дать такое его определение: «Научное познание — это специальным образом организованный, систематизированный и оформленный вид познавательной деятельности, направленный на получение объективных знаний о мире». Непосредственной целью науки является описание, объяснение и предсказание явлений и процессов действительности на основе открываемых ею законов. Иными словами, научное познание — это теоретическое отражение действительности.
Научное познание появилось и сформировалось в тесной связи с практической деятельностью людей, и по мере приближения к нашему времени играла все возрастающую роль в жизни общества. Исторический опыт свидетельствует, что возникшая в ХVII веке экспериментальная наука оказалась несравненно более эффективным орудием обновления социальных структур, чем соответствующие социальные институты в других эпохах и культурах. Если сравнивать уровень жизни, доходы на душу населения и степень внешней свободы людей в странах, которые последние 300 лет были захвачены научно-технической революцией и в государствах с традиционной культурой, то сравнение окажется в пользу первых. Наука не только непосредственно влияет на состояние хозяйственной жизни, но и оказывает революционизирующее воздействие на остальные сферы общества: политику, искусство, мораль, образование, религию.
Элементы научных знаний начали формироваться в древних цивилизациях Ближнего Востока, Китая и Индии. К 3000 году до нашей эры относят создание клинописи в Месопотамии, иероглифического письма в Египте, изобретение первых систем чисел в Вавилоне. Во втором тысячелетии до нашей эры вавилоняне разработали оригинальную технику решения арифметических и алгебраических задач, включая квадратные уравнения, и на основе долголетних наблюдений небесных светил определили продолжительность года. Большой известностью и славой в регионе пользовалась египетская медицина, опиравшаяся не на теоретические знания в области анатомии и физиологии человека, а на практический опыт многих поколений врачей. Однако на Востоке математические, астрономические, медицинские и иные знания носили прикладной характер и служили только практическим целям. Если решение давало практически приемлемые результаты, оно считалось истинным. То, что это решение распространялось только на конкретный случай, никого особенно не беспокоило. Для другого случая, пусть даже сходного, искалось новое решение. Греки же, переняв от вавилонян и египтян очень много из области технических знаний, не довольствовались их практической пользой, а поставили своей задачей подтвердить знания, полученные в ходе практической деятельности, через логическое доказательство. К примеру, египтяне могли очень точно вычислять объем конкретного сооружения или определять площадь конкретного участка, но только греки (Фалес и Пифагор) предложили универсальное решение подобных задач, то есть открыли универсальные закономерности, описывающие глубинную геометрическую структуру определенного типа. Это означает, что не нужно каждый раз делать измерения, чтобы убедиться в том, что (в данном примере) углы при основании конкретного равнобедренного треугольника равны. По мнению греков такое же вечное и неизменное начало присутствует во всех вещах и явлениях природы и называется законом.
Греки, таким образом, в V-IV веках до нашей эры заложили основы научного подхода к познанию. Но наука в современном смысле слова появляется только в XVI- XVII столетиях и имеет форму опытного естествознания, в котором результаты наблюдений и экспериментов подкрепляются математическими моделями изучаемых явлений. Это эпоха Кеплера, Гюйгенса и Галилея, с работ которых начала формироваться новая картина мира, опирающаяся на экспериментально-математические методы. Важную роль в развитии научного подхода к познанию мира сыграли открытые И.Ньютоном законы классической механики и закон гравитации. Особенно «богатыми» на научные открытия были XVIII и XIX века. В дальнейшем роль науки в жизни индивидуальной и общественной жизни людей постоянно возрастала, и в настоящее время мало кто ставит под сомнение её принципиальную важную роль науки в обеспечении человеческого прогресса.

Позитивизм и научное познание

Сущность позитивизма

Определение 1

Позитивизм – это философское направление, а также раздел методологии науки, которое в качестве единственного источника истинного, действительного знания определяет эмпирическое исследование и отрицает познавательную ценность философских исследований.

Основным тезисом позитивизма считают высказывание: все позитивное знание является совокупным результатом специальных наук.

Огюст Конт – основоположник позитивизма, именно им был провозглашен разрыв позитивной науки и философии. К его последователям можно отнести Дж. Милля и Г. Спенсера.

Готовые работы на аналогичную тему

В классическом позитивизме бытовало выражение, что науке необходимо ответить на вопрос «как» и нет задачи отвечать на вопрос «почему». Иными словами, наука только описывает и регистрирует факты, но при этом их не объясняет. Наука взаимодействует только с конкретными предметами, изучение которых может протекать исключительно конкретными методами.

Все человеческие знания делятся на:

• позитивные – связаны с конкретными науками и отвечает тому, что есть на самом деле;
• идеологическое – ориентируется на способы установления должного.

Замечание 1

Знание первого типа – истинное, так как оно может быть проверено. Знание второго типа лежит за гранью истинной оценки. А значит, любая общественная наука не является на самом деле таковой, так как в ней господствует субъективный интерес, цель и идеал.

Основные идеи неопозитивизма

Неопозитивизмом отрицается метафизика как учение о первых философских принципах. Представителями Венского кружка полностью отрицалась значимость метафизики. Например, Карнап считал, что метафизику преодолевают науки в результате логического анализа языка. С одной стороны, логические позитивисты базировались на выдвинутом Витгенштейном понимании философских предложений в качестве бессмысленных, а с другой – продолжали традиции позитивизма XIX века, а в первую очередь французского мыслителя Огюста Конта и австрийского деятеля Э. Маха. Позитивизм претендовал на звание положительного учения, то есть полноценной науки.

Следует рассмотреть ряд основных неопозитивистских идей.

Аналитические и синтетические предложения. Деление на аналитические и синтетические предложения играет важную роль в процессе неопозитивистского понимания науки.

Определение 2

Аналитическое предложение – это предложение, истинность которого может быть определена его собственным содержанием, что невозможно, если предложение синтетическое.

Иными словами, аналитические предложения являются априорными и логические необходимыми, а синтетические – эмпиричные и логически не необходимые. В соответствии с этим все науки подразделяются на экспериментальные – химия, физика и пр., и неэкспериментальные – логика и математика. Предложения философии не аналитические и не синтетические, они бессмысленные, например: материя первична, сознание вторично. Основываясь на понятии материи невозможно вывести понятие сознания, поэтому такое предложение не аналитическое. Вместе с тем, экспериментально можно взаимодействовать только с материей как таковой, а значит, предложение не может быть эмпирически проверено, то есть оно не является синтетическим. Значит оно бессмысленно.

Верифицируемость, или проверяемость. В соответствии с данным принципом, научная достоверность синтетических предложений может быть подтверждена экспериментом. Вслед за Витгенштейном, неопозитивисты начали использовать представления об элементарном предложении, называемом предложением наблюдения, протокольным предложением, которое может быть проверено непосредственно фактами. Сложное синтетическое предложение следует свести к элементарным предложениям, которые будут сопоставляться с фактами. Например, нужно удостовериться в истинности утверждения «Все студенты этой группы выше 160 см.». Предложением будет сведено к элементарному предложению типа «Рост студента выше 160 см».

Анализируя принцип верификации можно сделать вывод, что он по своей сути – философский и вовсе не бессмысленный. А это значит, что неопозитивисты в своем критическом отношении к философии были слишком строги.

Физикализм. Стремление неопозитивистов последовательно применять принцип верификации привел к развитию физикализма.

Определение 3

Физикализм – это убеждение в том, что все предложения в эмпирических науках в конечном счете должны быть сведены к предложениями физики.

Данное требование было выдвинуто в связи со мнением, что у любых экспериментальных наук базис единый – это физика. В этом смысле все экспериментальные науки – едины. А также данные физики доступны для всех, то есть являются интерсубъетивными. Необходимо отметить, что еще никто не смог последовательно осуществить программу физикализма.

Эмотивизм в этике. Неопозитивисты считали, что моральные предложения не поддаются верификации, а значит, не являются истинными или ложными. Их значение заключается в выражении моральных эмоций, откуда и возник термин «эмотивизм». А. Айер – британский неопозитивист – утверждал, что мораль – это чувство, а не познание, ее невозможно обосновать научным путем. Вместе с тем, неопозитивисты не отрицали, что могут быть изучены моральные, политические, эстетические установки, желания и чувства конкретных людей, социальных групп. Изучение данных аспектов – работа социологов, психологов и историков. Однако по мнению неопозитивистов, идеалы истинно научного знания не чужды и для гуманитарных наук. Спустя годы позиция эмотивистов станет значительно скорректированной, а моральные суждения привлекут много интереса, по сравнению с естественными науками. Англичанин Р. Хэар продемонстрировал, что этика начинается предписаниями. Когда даются предписания, в силу вступают логические законы, то есть руководствуясь определенными правилами, можно вывести из одного предложения другое.

Замечание 2

Неопозитивизмом, или логическим позитивизмом, было существенно прояснено содержание научного знания и вызвано к жизни множество новых проблем, включая и философские. Что же касается философского знания, оно значительно реабилитировалось в работах постпозитивистов.

Особенности научного познания | Статья в журнале «Молодой ученый»

Как отличить научную деятельность и её результаты от ненаучной? Именно при попытке ответа на этот вопрос появился позитивизм — одно из авторитетных направлений в философии науки. Основатель позитивизма О. Конт заметил, что некоторые проблемы, принимаемые людьми в качестве научных, по существу таковыми не являются. Для разделения научных и ненаучных высказываний он ввел закон подчинения воображения наблюдению, больше известный в современной науке и философии под названием принципа верификации. Согласно этому принципу научными являются только такие высказывания, которые можно проверить на практике или сформулировать в виде «протокольных предложений». Если теорию можно обосновать или опровергнуть с помощью фактов, то мы имеем право называть ее научной. Но если это сделать невозможно, то теория ненаучна. Например, высказывание «Жизнь на Землю была внесена из других планет» в настоящий момент не верифицируемо — его пока нельзя ни обосновать, ни опровергнуть при помощи фактов. Следовательно, оно не должно входить в науку, это только усложнит последнюю, породив массу ненужных проблем.

Думается, выдвинутая Контом идея достойна внимания: она позволяет отделить то, чем должна заниматься наука, от того, чем она заниматься не должна. Ведь есть и другие формы духовного производства (религия, философия, искусство, обыденное познание), которые имеют свои проблемы, решают свои задачи. Таким образом, одним из важных отличительных признаков научного познания является егонаправленность на обоснование своих положений фактами. Позднее, в логическом позитивизме эта особенность науки была названа принципом верификации. Он включил в себя как прямую проверку высказывания при помощи наблюдения или эксперимента, так и его косвенную проверку путем установления логических отношений между непосредственно верифицированными утверждениями.

В 1935 году К. Поппер предложил для установления научности теории применить более жесткий критерий — принцип фальсификации. Суть этого принципа сводится к поиску факта, который способен опровергнуть существующую теорию или гипотезу. Если же её принципиально невозможно опровергнуть никакими способами, то она ненаучна, замечает Поппер. Например, суждение «Бог сотворил мир за шесть дней» не является научным, т. к. мы не знаем способа его опровержения.

На другую особенность науки указал такой авторитетный специалист в области гносеологии, как И. Кант: «Наука — это система, то есть приведенная в порядок на основании определенных принципов совокупность знаний», — писал он [1, c. 56]. Принцип системности науки прежде всего реализуется в её стремлении к созданию теорий. Последние позволяют соединить в одну целостность различные знания на основе идеи причинности.

Итак, вторым признаком науки является ее системность, достигаемая при помощи теоретических методов.

Ряд ученых (А. Эйнштейн, П. Л.Капица и др.) считают важнейшим признаком науки её интерсубъективность, то есть стремление описать объект в «чистом» виде, без личностных наслоений. Чтобы наиболее адекватно воспринимать художественное произведение, необходимо чувствовать то же, что чувствовал автор этого произведения в момент его творения. Но для понимания сути положений науки это условие вовсе не обязательно: идея декартовых координат воспринимается всеми независимо от знания того, что чувствовал Декарт, когда делал это открытие. В. С. Степин уточняет этот критерий, рассматривая в качестве определяющего признака науки предметный и объективный характер рассмотрения мира. При научном познании все рассматривается как объект, т. е. нечто противостоящее субъекту. «Наука в человеческой деятельности выделяет только ее предметную сторону и все рассматривает сквозь призму этой структуры. Как царь Мидас из известной древней легенды — к чему бы он не прикасался, все превращалось в золото, — так и наука, к чему бы она не прикоснулась, — все для нее предмет, который живет, функционирует и развивается по объективным законам», — пишет В. С. Степин [2, c. 59].

Научное знание не уникально, скорее, оно претендует на универсальность. Это является причиной такого его признака, как репродуктивность, то есть воспроизводимость полученных результатов. Во многих науках это означает воспроизводимый экспериментальный результат. Если продукты художественного творчества уникальны, неповторимы, то научные теории и идеи могут быть тиражированы в сколь угодно больших количествах без всякого ущерба своему качеству.

Будучи особой областью культуры, наука нацелена на изучение объектов, оказывающихся вне поля зрения обыденного опыта (элементарные частицы, экономические законы, галактики и т. п.). Для исследования подобных объектов требуются особые средства познания: специальные орудия (приборы), специальный язык (формулы, особые термины и т. п.), специальные способы производства знания (научные методы). Таким образом, следующими признаками науки являются наличие в ней особых объектов исследования, специальных орудий, методов и языка.

Видимо, к критериям научности знания следует относить и его оценку научным сообществом, что выражается, как правило, ссылками на опубликованный текст со стороны известных специалистов (так называемый коэффициент цитируемости).

Особенно хорошо заметны особенности науки при сравнении научного и обыденного познания:

Обыденное познание	Научное познание
Создание несистематизированного конгломерата знаний	Создание систематизированной совокупности знаний
Проверка истинности полученных знаний в повседневной практике	Проверка истинности большей части знаний при помощи научного эксперимента
Использование обыденного языка и орудий, применяемых в общественном производстве и повседневной жизни	Применение специального (эмпирического и теоретического) языка и приборов
Субъектом познания являются все члены общества	Субъектом познания являются специально подготовленные для этого люди
Знания передаются от человека к человеку в непосредственном повседневном общении	Знания передаются, главным образом, в результате специального обучения
Объект отражается в его внешних проявлениях	Стремление к отражению сущности объекта
Нестрогость обоснования, применение в нем слухов, предположений и т. п.	Стремление к строгой доказательности, получению достоверных выводов

Взятые в совокупности, указанные выше признаки и должны помочь человеку определить с каким знанием он имеет дело — с научным или ненаучным.

Профессор В. В. Ильин предлагает разделить критерии научности знания на три уровня: а) универсальные критерии, к которым он относит воспроизводимость опытных данных, интерсубъективность, непротиворечивость, проверяемость, рациональность; б) исторически преходящие критерии. Они существуют лишь в рамках определенной исследовательской культуры в виде норм познавательной деятельности, образцов обоснования и изложения научного знания; в) узкодисциплинарные критерии. К ним он относит нормы, принятые в определенных областях познания. К примеру, в физике — это требования к эксперименту и способу его описания; в математике — требования к оформлению математического языка; в социологии — нормы проведения социологического исследования и обработки его результатов [3, c. 25–26].

На наш взгляд, существуют и ряд критериев, связанных с мировоззренческой позицией ученого. Например, если ученый верующий, то для него важным фактором оценки научного знания является его совместимость с сакральными идеями и ценностями. Эта идея подробно отражена нами во многих работах [4; 5; 6; 7; 8; 9].

Литература:

1.      Кант И. Сочинения: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 56.

2.      Степин В. С. Философская антропология и философия науки. М., 1992.

3.      Ильин В. Критерии научности знания. М., 1989.

4.      Жуковский В. И., Пивоваров Д. В., Рахматуллин Р. Ю. Визуальное мышление в структуре научного познания. Красноярск, 1988.

5.      Рахматуллин Р. Ю. Онтологизированные образы в научном познании: генезис и функции: дисс…. д. филос. н. Уфа, 2000.

6.      Рахматуллин Р. Ю. Методология науки и научного познания: пособие для аспирантов. Уфа, 2004.

7.      Абдуллин А. Р., Рахматуллин Р. Ю. История и философия науки: пособие для аспирантов. Уфа, 2007.

8.      Рахматуллин Р. Ю. Генетические источники мусульманского права // Научный вестник Омской академии МВД России. 2011. № 4.

9.      Рахматуллин Р. Ю. О метафизических основаниях внеисторического в праве // Молодой ученый. 2013. № 11.

Что такое научное знание? | Философия в гуманитарных науках

Философия науки: что такое научное знание?

Философия науки — это подраздел философии, посвященный основам, методам и значениям науки. Центральные вопросы этого исследования касаются того, что квалифицируется как наука, надежности научных теорий и конечной цели науки. Эта дисциплина основана на эпистемологии, но пересекается с метафизикой, когда исследует взаимосвязь между наукой и природой реальности.

Среди философов нет единого мнения по поводу многих центральных проблем, связанных с философией науки, включая то, может ли наука раскрыть правду о ненаблюдаемых вещах и можно ли вообще обосновать научные рассуждения. Помимо этих общих вопросов о науке в целом, философы науки рассматривают проблемы, относящиеся к конкретным наукам (таким как биология или физика). Некоторые философы науки также используют современные результаты науки, чтобы делать выводы о самой философии.

В то время как философская мысль, относящаяся к науке, восходит, по крайней мере, ко временам Аристотеля, философия науки возникла как отдельная дисциплина только в середине 20-го века в результате движения логического позитивизма, которое стремилось сформулировать критерии для обеспечения всех осмысленность философских высказываний и их объективная оценка. Знаменательная книга Томаса Куна 1962 года « Структура научных революций » также была формирующей, бросая вызов взгляду на научный прогресс как устойчивое, кумулятивное приобретение знаний, основанное на фиксированном методе систематических экспериментов, и вместо этого утверждая, что любой прогресс связан с «парадигмой, »Набор вопросов, концепций и практик, определяющих научную дисциплину в конкретный исторический период.Карл Поппер и Чарльз Сандерс Пирс отошли от позитивизма и установили современный набор стандартов научной методологии. ⁽³⁶⁾

Мнение: Зачем науке нужна философия

Несмотря на тесные исторические связи между наукой и философией, современные ученые часто воспринимают философию как нечто совершенно отличное от науки или даже антагонистическое ей. Мы утверждаем, что, наоборот, философия может иметь важное и продуктивное влияние на науку.

Мы проиллюстрируем нашу точку зрения тремя примерами, взятыми из различных областей современных наук о жизни. Каждый из них связан с передовыми научными исследованиями, и каждый был однозначно признан практикующими исследователями как полезный вклад в науку. Эти и другие примеры показывают, что вклад философии может принимать по крайней мере четыре формы: разъяснение научных концепций, критическая оценка научных предположений или методов, формулирование новых концепций и теорий и налаживание диалога между различными науками, а также между наукой и обществом.

Концептуальное разъяснение и стволовые клетки.

Во-первых, философия предлагает концептуальное разъяснение. Концептуальные разъяснения не только улучшают точность и полезность научных терминов, но также приводят к новым экспериментальным исследованиям, потому что выбор данной концептуальной основы сильно ограничивает то, как задуманы эксперименты.

Определение стволовых клеток является ярким примером. Философия имеет давнюю традицию исследования свойств, и инструменты, используемые в этой традиции, недавно были применены для описания «стволовости», свойства, которое определяет стволовые клетки.Один из нас показал, что в современных научных знаниях существуют четыре различных типа свойств под видом строгости (1). В зависимости от типа ткани стволовость может быть категориальным свойством (внутренним свойством стволовой клетки, независимо от ее окружения), диспозиционным свойством (внутренним свойством стволовой клетки, которое контролируется микросредой), реляционным свойством. (внешнее свойство, которое может быть придано не стволовым клеткам микросредой) или системное свойство (свойство, которое поддерживается и контролируется на уровне всей популяции клеток).

Исследователь стволовых клеток и рака Ганс Клеверс отмечает, что этот философский анализ подчеркивает важные семантические и концептуальные проблемы в онкологии и биологии стволовых клеток; он также предполагает, что этот анализ легко применим к экспериментам (2). Действительно, помимо концептуального разъяснения, эта философская работа имеет практическое применение, как показано на примере раковых стволовых клеток в онкологии.

Исследования, направленные на разработку лекарств, нацеленных либо на раковые стволовые клетки, либо на их микроокружение, на самом деле полагаются на разные виды стволовости и, таким образом, могут иметь разные показатели успеха в зависимости от типа рака (1).Более того, они могут не охватывать все типы рака, потому что современные терапевтические стратегии не принимают во внимание системное определение стволовости. Таким образом, определение типа стволовости каждой ткани и рака полезно для управления разработкой и выбором противоопухолевых методов лечения. На практике эта структура привела к исследованию методов лечения рака, которые сочетают в себе нацеливание на внутренние свойства раковых стволовых клеток, их микроокружение и иммунные контрольные точки, чтобы охватить все возможные виды стволовых клеток (3).

Кроме того, эта философская концепция недавно была применена к другой области, изучению органоидов. В системном обзоре экспериментальных данных по органоидам из различных источников Picollet-D’hahan et al. (4) охарактеризовали способность образовывать органоиды как диспозиционное свойство. Затем они могут утверждать, что для повышения эффективности и воспроизводимости производства органоидов, что является основной проблемой в данной области, исследователям необходимо лучше понимать внутреннюю часть диспозиционного свойства, на которое влияет микросреда.Чтобы различать внутренние особенности клеток с таким расположением, эта группа в настоящее время разрабатывает высокопроизводительные функциональные геномные методы, позволяющие исследовать роль практически каждого человеческого гена в формировании органоидов.

Иммуногенность и микробиом.

В дополнение к своей роли в концептуальном прояснении, философия может внести свой вклад в критику научных предположений — и даже может быть активна в формулировании новых, проверяемых и предсказательных теорий, которые помогают установить новые пути для эмпирических исследований.

Например, философская критика структуры иммунного «я-несамо» (5) привела к двум важным научным вкладам. Во-первых, это стало основой для формулировки новой теоретической основы, теории прерывности иммунитета, которая дополняет предыдущие модели «я-не-я» и опасность, предполагая, что иммунная система реагирует на внезапные модификации антигенных мотивов (6). Эта теория проливает свет на многие важные иммунологические явления, включая аутоиммунные заболевания, иммунные ответы на опухоли и иммунологическую толерантность к хронически экспрессируемым лигандам.Теория прерывности была применена к множеству вопросов, помогая исследовать влияние химиотерапевтических агентов на иммуномодуляцию при раке и объясняя, как естественные клетки-киллеры постоянно изменяют свой фенотип и функционируют посредством взаимодействия со своими лигандами таким образом, чтобы обеспечить устойчивость к телесным (самостоятельные) составляющие (7). Теория также помогает объяснить последствия повторных вакцинаций у лиц с ослабленным иммунитетом (8) и предлагает динамические математические модели иммунной активации.В совокупности эти различные эмпирические оценки иллюстрируют, как философски вдохновленные предложения могут привести к новым экспериментам, открывая новые возможности для исследований.

Во-вторых, философская критика вместе с другими философскими подходами внесла вклад в представление о том, что каждый организм, далекий от генетически однородного «я», представляет собой симбиотическое сообщество, укрывающее и допускающее множество чужеродных элементов (включая бактерии и вирусы), которые признаются, но не признаются. устраняется его иммунной системой (9).Исследования симбиотической интеграции и иммунной толерантности имеют далеко идущие последствия для нашей концепции того, что составляет индивидуальный организм, который все больше концептуализируется как сложная экосистема, ключевые функции которой, от развития до защиты, восстановления и познания, зависят от взаимодействия с микробами. (9).

Влияние на когнитивную науку.

Изучение познания и когнитивной нейробиологии является яркой иллюстрацией глубокого и длительного влияния философии на науку.Как и в случае с иммунологией, философы сформулировали влиятельные теории и эксперименты, помогли инициировать конкретные исследовательские программы и внесли свой вклад в смену парадигм. Но масштабы влияния затмевают дело иммунологии. Философия участвовала в переходе от бихевиоризма к когнитивизму и вычислительной технике в 1960-х годах. Возможно, наиболее заметной была теория модульности разума, предложенная философом Джерри Фодором (10). Его влияние на теории когнитивной архитектуры трудно переоценить.В честь кончины Фодора в 2017 году ведущий когнитивный психолог Джеймс Рассел в журнале Британского психологического общества выступил с докладом «Когнитивная психология развития BF (до Фодора) и AF (после Фодора)» (https://thepsychologist.bps.org .uk / jerry-fodor-1935-2017).

Модульность относится к идее, что ментальные феномены возникают в результате действия множества отдельных процессов, а не одного недифференцированного. Вдохновленный данными экспериментальной психологии, лингвистики Хомского и новыми вычислительными теориями в философии разума, Фодор предположил, что человеческое познание структурировано в виде набора низкоуровневых, предметно-ориентированных, инкапсулированных в информацию специализированных модулей и более высокого уровня. Общая центральная система для абдуктивных рассуждений с информацией, идущей только вверх по вертикали, а не вниз или по горизонтали (т.е., между модулями). Он также сформулировал строгие критерии модульности. По сей день предложение Фодора устанавливает условия для многих эмпирических исследований и теорий во многих областях когнитивной науки и нейробиологии (11, 12), включая когнитивное развитие, эволюционную психологию, искусственный интеллект и когнитивную антропологию. Хотя его теория была пересмотрена и подвергнута сомнению, исследователи продолжают использовать, корректировать и обсуждать его подход и базовый концептуальный инструментарий.

Философия и наука разделяют инструменты логики, концептуального анализа и строгой аргументации.Тем не менее философы могут использовать эти инструменты с такой степенью тщательности, свободы и теоретической абстракции, которую практикующие исследователи часто не могут себе позволить в своей повседневной деятельности.

Задание на ложное убеждение представляет собой еще один ключевой пример влияния философии на когнитивные науки. Философ Дэниел Деннетт был первым, кто задумал основную логику этого эксперимента как пересмотр теста, используемого для оценки теории разума, способности приписывать психические состояния себе и другим (13).Задача проверяет способность приписывать другим убеждения, которые один считает ложными, при этом ключевая идея состоит в том, что рассуждение о чужих ложных убеждениях, в отличие от истинных убеждений, требует представления других людей как имеющих ментальные представления, которые расходятся с вашими собственными и от других. каков мир на самом деле. Его первое эмпирическое применение было сделано в 1983 г. (14) в статье, название которой «Убеждения относительно убеждений: репрезентация и сдерживающая функция ложных убеждений в понимании обмана маленькими детьми» само по себе является прямой данью вкладу Деннета.

Задача ложного убеждения представляет собой важный эксперимент в различных областях когнитивной науки и нейробиологии с широким применением и последствиями. Они включают в себя тестирование стадий когнитивного развития у детей, обсуждение архитектуры человеческого познания и его различных способностей, оценку теории умственных способностей у человекообразных обезьян, разработку теорий аутизма как умственной слепоты (согласно которым трудности при прохождении задания на ложное убеждение являются связанных с состоянием), и определение того, какие конкретные области мозга связаны со способностью рассуждать о содержимом разума другого человека (15).

Философия также помогла области когнитивной науки отсеять проблемные или устаревшие предположения, способствуя научным изменениям. Понятия разума, интеллекта, сознания и эмоций повсеместно используются в разных областях, часто с небольшим соглашением об их значении (16). Разработка искусственного интеллекта, построение психологических теорий переменных психического состояния и использование инструментов нейробиологии для исследования сознания и эмоций требуют концептуальных инструментов для самокритики и междисциплинарного диалога — именно тех инструментов, которые может предоставить философия.

Философия — иногда обозначаемая греческой буквой фи — может помочь продвинуться на всех уровнях научного предприятия, от теории до эксперимента. Недавние примеры включают вклад в биологию стволовых клеток, иммунологию, симбиоз и когнитивную науку. Изображение предоставлено Вибке Бреттинг (художник).

Философия и научные знания.

Приведенные выше примеры — далеко не единственные: в науках о жизни философские размышления играли важную роль в таких разнообразных вопросах, как эволюционный альтруизм (17), дебаты по единицам отбора (18), построение «дерева». жизни »(19), преобладание микробов в биосфере, определение гена и критический анализ концепции врожденности (20).Точно так же в физике фундаментальные вопросы, такие как определение времени, были обогащены трудами философов. Например, анализ временной необратимости Хью Прайсом (21) и замкнутых временных кривых Дэвидом Льюисом (22) помог рассеять концептуальную путаницу в физике (23).

Вдохновленные этими и многими другими примерами, мы видим, что философия и наука находятся в континууме. Философия и наука разделяют инструменты логики, концептуального анализа и строгой аргументации.Тем не менее философы могут использовать эти инструменты с такой степенью тщательности, свободы и теоретической абстракции, которую практикующие исследователи часто не могут себе позволить в своей повседневной деятельности. Философы, обладающие соответствующими научными знаниями, могут внести значительный вклад в развитие науки на всех уровнях научного предприятия от теории до эксперимента, как показывают приведенные выше примеры.

Но как на практике мы можем облегчить сотрудничество между исследователями и философами? На первый взгляд решение может показаться очевидным: каждое сообщество должно сделать шаг навстречу другому.Однако было бы ошибкой считать это легкой задачей. Препятствий много. В настоящее время значительное число философов презирают науку или не видят ее отношения к своей работе. Даже среди философов, предпочитающих диалог с исследователями, немногие хорошо знакомы с новейшими научными достижениями. И наоборот, немногие исследователи осознают пользу, которую могут принести философские идеи. В нынешнем научном контексте, где преобладают растущая специализация и растущие потребности в финансировании и результатах, только очень ограниченное число исследователей имеет время и возможность даже быть в курсе работ, произведенных философами в области науки, не говоря уже о том, чтобы читать их.

Чтобы преодолеть эти трудности, мы считаем, что ряд простых рекомендаций, которые можно было бы легко реализовать, могут помочь преодолеть разрыв между наукой и философией. Восстановление связи между философией и наукой весьма желательно и более осуществимо на практике, чем предполагалось десятилетиями отчуждения между ними.

• i ) Освободите место для философии на научных конференциях. Это очень простой механизм, позволяющий исследователям оценить потенциальную полезность идей философов для их собственных исследований.В свою очередь, большее количество исследователей могло бы участвовать в философских конференциях, расширяя усилия таких организаций, как Международное общество истории, философии и социальных исследований биологии; Ассоциация философии науки; и Общество философии науки на практике.

• ii ) Приглашайте философов в научные лаборатории и отделы. Это мощный способ (уже исследованный некоторыми авторами и другими) для философов изучать науку и предоставлять более подходящий и хорошо обоснованный анализ, а для исследователей — получать пользу от философского вклада и адаптироваться к философии в целом.Это может быть наиболее эффективным способом помочь философии оказать быстрое и конкретное влияние на науку.

• iii ) Совместное руководство аспирантами. Совместное руководство аспирантами со стороны исследователя и философа — прекрасная возможность сделать возможным совместное использование этих двух областей. Он способствует созданию диссертаций, которые являются как экспериментально богатыми, так и концептуально строгими, и в процессе обучения новое поколение философов-ученых.

• iv ) Создавайте учебные программы, сбалансированные по науке и философии, которые будут способствовать подлинному диалогу между ними. Некоторые из таких учебных программ уже существуют в некоторых странах, но их расширение должно стать первоочередной задачей. Они могут предоставить студентам, изучающим естественные науки, точку зрения, которая позволит им лучше решать концептуальные задачи современной науки и предоставить философам прочную основу для научных знаний, которые будут оказывать максимальное влияние на науку. Учебные программы по естествознанию могут включать занятия по истории науки и философии науки.Учебные программы по философии могут включать в себя научный модуль.

• v ) Читайте науку и философию. Научное чтение необходимо для практики философии науки, но чтение философии также может стать отличным источником вдохновения для исследователей, о чем свидетельствуют некоторые из приведенных выше примеров. Например, журнальные клубы, в которых обсуждаются как научные, так и философские вклады, представляют собой эффективный способ интеграции философии и науки.

• vi ) Откройте новые разделы, посвященные философским и концептуальным вопросам в научных журналах.Эта стратегия была бы подходящим и убедительным способом предположить, что философская и концептуальная работа является продолжением экспериментальной работы в той мере, в какой она вдохновляется ею и может вдохновлять ее в ответ. Это также сделало бы философские размышления о конкретной научной области более заметными для соответствующего научного сообщества, чем когда они публикуются в философских журналах, которые ученые редко читают.

Мы надеемся, что изложенные выше практические шаги будут способствовать возрождению интеграции науки и философии.Кроме того, мы утверждаем, что сохранение верности философии повысит жизнеспособность науки. Современная наука без философии наткнется на стену: поток данных в каждой области будет все более и более затруднять интерпретацию, пренебрежение широтой и историей приведет к дальнейшему расколу и разделению научных дисциплин, а акцент на методах и эмпирических результатах приведет к сужению их глубины. и более поверхностное обучение студентов. Как писал Карл Вёзе (24): «общество, которое позволяет биологии стать инженерной дисциплиной, позволяет науке играть роль изменения живого мира, не пытаясь понять его, представляет собой опасность для самого себя.«Нам нужно возродить науку на всех уровнях, которая вернет нам преимущества тесной связи с философией.

Социальные аспекты научного знания (Стэнфордская энциклопедия философии)

Философы, изучающие социальный характер научного знания могут проследить их происхождение, по крайней мере, до Джона Стюарта Милля. Мельница Чарльз Сандерс Пирс и Карл Поппер восприняли в некоторой степени критические взаимодействие между людьми как центральное место в подтверждении знаний претензии.

Аргументы Милля встречаются в его известном политическом эссе «О Свобода (Mill 1859), а не в контексте его логического и методологические труды, но он дает понять, что они должны применяться к любому виду знания или правдивости. Милль аргументирует ошибочность людей, знающих о необходимости беспрепятственного возможность и практика критического обсуждения идей. Только такое критическое обсуждение может убедить нас в обоснованности (истинные) убеждения, которые у нас есть, и могут помочь нам избежать лжи или пристрастность убеждений или мнений, сформулированных в контексте только одного точка зрения.Критическое взаимодействие поддерживает свежесть наших причин и способствует улучшению как содержания, так и причины наших убеждений. Таким образом, достижение знания — это социальное или коллективное, а не индивидуальное значение.

Вклад Пирса в социальную эпистемологию науки обычно считается его общепринятой теорией истины: мнение, которое в конечном итоге должно быть принято всеми, кто исследовать — вот что мы подразумеваем под истиной, а представленный объект реальность.(Peirce 1878, 133). Хотя часто читают, что правда в том, что сообщество исследователей сходится в в долгосрочной перспективе это понятие можно интерпретировать как более точное значение либо эта правда (и «реальное») зависит от согласия сообщества исследователей или что это эффект реальности, в конечном итоге приведет к соглашению между запрашивающими. Каким бы ни был правильное прочтение этого конкретного утверждения, Пирс в другом месте делает ясно, что, по его мнению, истина достижима и недоступна досягаемость любого человека.«Мы индивидуально не можем надеяться на достижение высшая философия, которой мы следуем; мы можем искать его только для сообщество философов ». (Пирс 1868, 40). Пирс отлично иметь возможность вызывать сомнения и критическое взаимодействие как средство знание. Таким образом, является ли его теория истины консенсуалистской или реалист, его взгляд на методы, с помощью которых мы достигаем этого, дает центральное место для диалога и социального взаимодействия.

Поппера часто считают предшественником социальной эпистемологии, потому что его акцента на важности критики в развитии научные знания.В его работах присутствуют две концепции критики. (Popper 1963, 1972), и их можно описать как логические и практический смысл фальсификации. Логический смысл фальсификации это просто структура аргумента modus tollens, в котором гипотеза фальсифицируется демонстрацией того, что одна из ее логических последствия ложны. Это одно из понятий критики, но это дело формальных отношений между высказываниями. Практический смысл фальсификация относится к попыткам ученых продемонстрировать несостоятельности теорий друг друга путем демонстрации недостатки наблюдений или концептуальные несоответствия.Это социальная активность. Для Поппера методология науки фальсификационист как в логическом, так и в практическом смысле, а наука прогрессирует через демонстрацию путем фальсификации несостоятельность теорий и гипотез. Логика Поппера фальсификационизм является частью попытки разграничить подлинную науку от псевдонауки и утратил свою правдоподобность в качестве описания научная методология, поскольку проект демаркации попал под вызов натуралистического и историцистского подходов в философии наука.Хотя критика играет важную роль в некоторых современных подходов в социальной эпистемологии, собственные взгляды Поппера более близко аппроксимируется эволюционной эпистемологией, особенно версия, которая рассматривает когнитивный прогресс как эффект отбора против неверных теорий и гипотез. В отличие от Милля взглядов, для Поппера функция критики заключается в устранении ложных теории, а не улучшать их.

Работы Милля, Пирса и Поппера — это ресурс для философов. в настоящее время исследует социальные аспекты научного знания.Однако текущие дебаты строятся в контексте развития событий. как в философии науки, так и в истории и социальных исследованиях наука после краха консенсуса логических эмпириков. Философы Венского кружка традиционно связаны с некритической формой позитивизма и с логическим эмпиризмом который пришел на смену американскому прагматизму в 1940-х и 1950-х годах. В соответствии с некоторые недавние ученые, однако, считали естественные науки мощным сила для прогрессивных социальных изменений.(Картрайт, Кэт и Чанг, 1996; Гьер и Ричардсон, ред., 1996; Uebel 2005) с основанием в наблюдение и общественные формы проверки, наука для них представляли собой превосходную альтернативу тому, что они считали метафизическим мракобесие, мракобесие, ведущее не только к плохому мышлению, но и к плохая политика. Хотя одно развитие этой точки зрения приводит к сциентизм, точка зрения, что на любой значимый вопрос можно ответить методы науки; другое развитие приводит к исследованию того, что социальные условия способствуют росту научных знаний.Логический эмпиризм, версия философии Венского кружка, которая развивалась в Соединенные Штаты, сосредоточенные на логических, внутренних аспектах научных знания и обескураженные философские исследования социальных измерения науки. Они снова стали известны после публикация книги Томаса Куна «Структура научных Революции (Kuhn 1962). Новое поколение социологов науки, среди них Барри Барнс, Стивен Шапин и Гарри Коллинз, взял акцент Куна на роли недоказуемого сообщества факторов в научных изменениях даже дальше, чем он, и утверждал, что научное суждение определялось социальными факторами, такими как профессиональные интересы и политические идеологии (Barnes 1977, Shapin 1982, Коллинз 1983).Эта семья позиций вызвала ответная реакция философов. Эти ответы отмечены значком попытка признать некоторые социальные аспекты научного знания в то же время сохраняя свою эпистемологическую легитимность, которую они считают подорванной новой социологией. В то же время, особенности организации научного запроса заставляют философы, чтобы рассмотреть их значение для нормативного анализа научных практик.

Во второй половине двадцатого века возникло то, что стали известны как большая наука: организация большого количества ученые, объединяющие разные экспертные знания в общее исследование проект.Первоначальной моделью был Манхэттенский проект. во время Второй мировой войны для разработки атомного оружия в США Состояния. Физики-теоретики и экспериментаторы, находящиеся в различных сайтов по всей стране, но в основном в Лос-Аламосе, Нью-Йорке. Мексика, работала над подзадачами проекта в рамках общей направление Дж. Роберта Оппенгеймера. В то время как академические и военные с тех пор исследования были до некоторой степени разделены, многие экспериментальные исследования в области физики, особенно физики частиц высоких энергий, продолжает изучаться большими группами исследователей.Исследования в другие области науки, например, работа под эгидой Human Genome Project взяла на себя некоторые из свойства Большой науки, требующие множества форм опыта. Помимо появления Большой науки, переход от малых масштабировать университетскую или даже любительскую науку до институциональных исследований с серьезными экономическими последствиями при поддержке национальных финансовых органов и соединенные через международные границы, казалось, требуют новых этическое и гносеологическое мышление.Более того, последующий зависимость исследований от центральных финансирующих органов и, во все большей степени, частные фонды или коммерческие организации, задает вопросы о степень независимости современных научных знаний от его социальный и экономический контекст.

Джон Хардвиг (1985) сформулировал одну философскую дилемму, поставленную большие группы исследователей. Каждый член или подгруппа, участвующая в такой проект необходим, потому что каждый имеет решающую долю опыта не принадлежат другим членам или подгруппе.Это может быть знание части аппаратуры, способность выполнять определенную вид расчета, возможность произвести определенный вид измерения или наблюдение. Остальные участники не могут оценить результаты работы других участников, и, следовательно, все должны принимать чужие результаты на доверии. Следствие — экспериментальное результат (например, измерение такого свойства, как распад скорость или спин данной частицы), свидетельства о которых не полностью понятен любому отдельному участнику эксперимента.Это приводит Хардвиг, чтобы задать два вопроса, один о статусе доказательств свидетельство, и одно о природе знающего субъекта в этих случаи. В отношении последнего Хардвиг говорит, что либо группа в целом, но ни один член не знает или возможно знать опосредованно. Ни то, ни другое ему не нравится. Говоря о группа или сообщество, знающее привкус суперорганизмов и трансцендентные сущности, и Хардвиг уклоняется от этого решения. Заместительное знание, знание, не обладающее доказательствами поскольку истина того, что известно, требует, по мнению Хардвига, значительный отход от наших обычных представлений о знании.

Первый вопрос, как отмечает Хардвиг, является частью более общего обсуждение эпистемической ценности свидетельских показаний. Многое из того, что проходит ибо общие знания приобретаются от других. Мы зависим от экспертов, чтобы скажите нам, что не так, а что правильно с нашей техникой, нашими автомобилями, нашими тела. Действительно, многое из того, что мы узнаем позже, зависит от того, что мы ранее учились в детстве от наших родителей и учителей. Мы познавать мир через образовательные учреждения, журналистика и научные изыскания.Философы расходятся во мнениях относительно статус убеждений, приобретенных таким образом. Вот вопрос: если A знает, что p на основании доказательств e , B имеет основания считать A заслуживающим доверия, а B полагает p. на основании показаний A , что p , знает ли B , что p ? Некоторый философы, как, по-видимому, считают Локк и Юм, утверждают, что только то, что наблюдение себя может считаться веским основанием для веры, и что свидетельства другого, таким образом, никогда не бывает достаточно основание для веры.Таким образом, B не знает просто на основании показаний A , но должны иметь дополнительные доказательства около A Надежность . Хотя этот результат непротиворечив с традиционным философским эмпиризмом и рационализмом, которые подчеркнул чувственный опыт человека или рациональный понимание как основание знания, оно имеет последствия что мы не знаем большей части того, что мы думаем, что знаем.

Ряд философов недавно предложили альтернативные методы анализа. сосредоточение внимания на том или ином элементе проблемы.Некоторые утверждают, что показания квалифицированного эксперта сами по себе являются доказательствами (Schmitt 1988), другие, для которых показания эксперта являются уважительной причиной, но сам по себе не является доказательством для получателя свидетельских показаний (Hardwig 1985, 1988), другие — что то, что передается в свидетельских показаниях, является знанием а не только пропозициональное содержание и, следовательно, вопрос о том, Причина, по которой получатель свидетельских показаний, не по делу (Велборн 1981).

Однако этот спор разрешен, вопросы доверия и авторитета особенно остро возникают в науках, и Дилемма Хардвига в отношении физического эксперимента также является специфической версия более общего явления.Популярная концепция науки, отчасти питаемый фальсификационизмом Поппера, заключается в том, что он эпистемически надежны, потому что результаты экспериментов и Наблюдательные исследования проверяются независимым повторением. В однако на практике так проверяются только некоторые результаты, а многие просто принимается на веру. Не только положительные результаты должны быть приняты на доверии, но заявления об отказе в воспроизведении, а также другие критика тоже должна быть. Таким образом, как и в ненаучном мире информация принимается на доверие, поэтому в науке знания растут на в зависимости от показаний других.Каковы последствия принимая этот факт за наши представления о надежности научные знания?

Философ биологии Дэвид Халл в своей работе (1988) утверждал, что потому что общая структура вознаграждения и наказания в науках мощный стимул не жульничать, дальнейший эпистемологический анализ наук не нужно. Что ученые должны потерять, так это их репутация, которая имеет решающее значение для их доступа к грантам, сотрудничество, призы и т. д. Таким образом, сама структура гарантирует достоверность исследовательских отчетов.Но некоторые отметили недавние эпизоды, такие как предполагаемое производство «холодного синтеза» были характеризуется неудачей попыток репликации произвести то же явление. И хотя сторонники холодного синтеза были убедившись, что их эксперименты привели к появлению этого феномена, также были случаи откровенного мошенничества. Таким образом, даже если структура награда и наказание — это стимул не жульничать, это не гарантировать достоверность каждого отчета об исследовании.

По мнению Халла, научное сообщество ищет истинные теории или адекватные модели.Кредит или признание начисляется физическим лицам в насколько они воспринимаются как внесшие вклад в это сообщество Цель. То есть отдельные ученые стремятся к репутации и признанию, чтобы их работы упоминались как важные и необходимые для дальнейшего научный прогресс. Мошенничество, неверное сообщение результатов экспериментов или другие проступки, будут наказаны потерей репутации. Но это зависит от надежных гарантий обнаружения. Без таких гарантий, есть такой же сильный стимул к обману, чтобы попытаться получить кредит не обязательно выполнив работу, чтобы не обмануть.

И Элвин Голдман (Goldman, 1995, 1999) и Филип Китчер (1993) лечили возможность преждевременного или иного (ненадлежащего) заинтересованное сообщение результатов, чтобы подорвать науку как вопрос необходимо ответить с помощью теоретико-решающих моделей. Решение теоретический подход к проблемам доверия и авторитета рассматривает оба кредит и правда как полезность. Тогда задача состоит в том, чтобы придумать формулы, которые показывают, что действия, направленные на максимальное увеличение кредита, также максимизировать правду. Китчер, в частности, разрабатывает формулы, предназначенные для показать, что даже в ситуациях, населенных неэпистемически мотивированными люди (то есть люди, более мотивированные желанием кредита, чем из-за стремления к истине), структура вознаграждения сообщество может быть организовано таким образом, чтобы максимизировать правду и способствовать научному прогрессу.Одним из следствий этого подхода является относиться к научному мошенничеству, а также к науке, основанной на ценности или интересе, как к та же проблема. Одним из преимуществ является то, что он включает в себя мотивацию обмануть решение проблемы обмана. Но можно задаться вопросом насколько эффективно это решение. Все чаще мы узнаем о проблемное поведение в наукоемких отраслях, таких как фармацевтическая индустрия. Результаты не разглашаются или искажаются, авторство манипулируют. Горячие области, такие как исследования стволовых клеток, клонирование или модификации гена, подверглись мошенническим исследованиям.Таким образом, даже если структура вознаграждения и наказания в принципе стимул не жульничать, это не гарантирует надежность каждого исследовательский отчет. Теоретическая модель принятия решений должна включать в себя: по крайней мере еще один параметр, а именно ожидаемая вероятность обнаружение в соответствующие сроки.

Проблемы сообщества также решались под знаменами этика исследований и экспертная оценка. Можно подумать, что единственный этические требования к ученым заключаются в защите их исследований субъектов от вреда и, как профессиональные ученые, искать истину выше любых других целей.Это предполагает, что поиск истины — это достаточное руководство по принятию научных решений. Хизер Дуглас в ее критическое исследование идеала свободы ценностей (Дуглас 2009), отвергает это понятие. Дуглас опирается на свое более раннее исследование индуктивного рискуют (Douglas 2000) настаивать на том, что бесчисленные методологические решения, необходимые в ходе выполнения отдельной части исследования не определяются фактическими элементами ситуации и должны руководствоваться оценкой последствий бытия неправильный.Наука не свободна от ценностей, но ее можно защитить от пагубные последствия ценностей, если ученые предпримут шаги для смягчения влияние несоответствующих ценностей. Один шаг — различать прямая и косвенная роль ценностей; другой — артикуляция руководство для отдельных ученых. Ценности играют прямую роль, когда они обеспечивают прямую мотивацию принять или отвергнуть теорию; они играют косвенная роль, когда они играют роль в оценке последствий принятия или отклонения претензии, тем самым влияя на то, что будет считаться достаточные доказательства для принятия или отклонения.Ответственность ученые должны убедиться, что ценности не играют прямой роли в свою работу и быть прозрачными в отношении косвенной роли ценностей. А ряд авторов не согласились с правомерностью Различие Дугласа между прямым и косвенным. Сталь и Уайт (2012) изучает руководства по тестированию, разработанные фармацевтической компанией. компании, чтобы указать, что это же решение может быть мотивировано ценности, играющие прямую или косвенную роль. Если точка состоит в том, чтобы запретить такие практики, как утаивание отрицательных результатов, тогда это не имеет значения, мотивируется ли практика ценностями функционирует прямо или косвенно.Эллиотт (2011) сомневается в том, следует учитывать только вредные последствия. Если наука должна быть полезны для политиков, затем вопросы относительной социальной выгоды также должно быть разрешено играть роль. Наконец когнитивный действия, требуемые этическими рецептами Дугласа для ученые кажутся за пределами возможностей отдельных ученых. Этот этот пункт будет рассмотрен ниже.

Торстен Вильхолт (2013) утверждает, что исследовательская ситуация более сложнее, чем эпистемическое vs.неэпистемный компромисс, подразумеваемый теоретико-решающий подход. Отчасти из-за трудностей в достижении степени знаний, необходимых для реализации Этические рецепты Дугласа, он утверждает, что опора требуемый в науке выходит за рамки достоверности сообщаемых результаты к ценностям, на которые опирались исследователи. Большинство исследование включает оба результата, выраженные статистически (что требует выбор порога значимости и уравновешивания шансов типа I vs. Ошибка типа II) и несколько шагов, каждый из которых требует методологического решения.Эти решения, утверждает Уилхолт, представляют собой компромисс между достоверность положительных результатов, достоверность отрицательных результаты и мощность расследования. Делая эти компромиссов, исследователь должен руководствоваться оценкой последствия различных возможных результатов исследования. Уилхольт расширяет аргументы об индуктивном риске, предложенные изначально. Ричардом Руднером и разработан Хизер Дуглас, чтобы предложить это, полагаясь на результаты других, я полагаюсь не только на их компетентность и правдивость, но на их методологическом решения основаны на тех же оценках результатов, что и я.Этот установка — это больше, чем эпистемическая уверенность, но более глубокая установка: один уверенности в том, что мы руководствуемся одними и теми же ценностями на совместном предприятии. Таким образом, для Уилхолта научное исследование затрагивает этические нормы, а также эпистемологические нормы. Формальные или механические решения, такие как предложенные применением теоретико-решающих моделей, не являются достаточно, если сообщество должно поддерживаться общими этическими принципами. значения.

Рецензирование и тиражирование — это методы научного сообщества, действительно, исследовательский мир в целом использует, чтобы гарантировать потребителям научное исследование, что работа заслуживает доверия.Экспертная оценка обоих предложения по исследованиям и отчеты об исследованиях, представленные для публикации экраны качества, которые включают методологическую компетентность и уместность, а также оригинальность и значимость, в то время как Репликация предназначена для проверки устойчивости результатов, когда сообщенные эксперименты проводятся в разных лабораториях и с небольшими изменениями экспериментальных условий. Ученые-коллеги обзор отметил различные формы предвзятости, входящие в экспертную оценку процесс. В обзоре литературы Ли, Сугимото, Чжан и Кронин (2013) сообщает о задокументированной предвзятости по полу, языку, национальность, престиж и содержание, а также такие проблемы, как отсутствие согласованность надежности между рецензентами, предвзятость подтверждения и рецензентский консерватизм.Ли (2012) утверждает, что куновский взгляд на ценности в науке интерпретируют отсутствие согласованности между рецензентами как вариации в интерпретации, применимости и весе, присвоенном общие ценности разными членами научного сообщества. Ли и коллеги (2013) утверждают, что редакторы журналов должны принимать гораздо больше действия, которые предпринимаются в настоящее время, чтобы требовать от исследователей необработанные данные и другая соответствующая информация о испытаниях, доступные для того, чтобы рецензенты должны адекватно проводить свою работу.

Одна проблема, которую еще предстоит решить философам, — это разрыв между идеалом репликации, приводящей к подтверждению, модификация или отказ и реальность. Этот идеал лежит в основе предположения об эффективности структур вознаграждения и санкции. Только если исследователи полагают, что их отчеты об исследованиях будут проверены усилия по воспроизведению будут угрозой санкций против ошибочных или мошеннические исследования будут реалистичными. Джон Иоаннидис и соавторы (Тациони, Бонитсис и Иоаннидис, 2007; Янг, Н.С. Иоаннидис и Аль-Убайдли 2008) показали, насколько редко бывают попытки воспроизвести на самом деле сделал и, что еще более поразительно, насколько противоречивые результаты упорствуют в литературе. Это проблема, выходящая за рамки частные лица и не только крупные научные сотрудники, но и научные сообщество в целом. Это подчеркивает утверждение Уилхолта о том, что научное сообщество должно быть скреплено узами доверия, но требуется гораздо больше эмпирической и философской работы, чтобы понять, как действовать, когда такое доверие не оправдано.Демонстрация широко распространенное отсутствие возможности воспроизведения на исследованиях в области психологии и биомедицинские исследования вызвали дебаты о причинах и серьезность предполагаемого кризиса (Локен и Гельман 2017; Иоаннидис 2007; Редиш, Куммерфельд, Моррис и Лав 2018).

Винсберг, Хюбнер и Кукла (2013) обращают внимание на другой вид супраэмпирических, этических проблем, поднятых современной ситуацией многократного авторства. То, что они называют «радикальным сотрудничеством исследования »вовлекают исследователей с различными формами опыт, как в примере Хардвига, и как сейчас многие области, сотрудничающие для получения экспериментального результата.Для Винсберг, Хюбнер и Кукла, вопрос не только в надежности, но подотчетность. Кто может говорить о достоверности исследования когда это было проведено исследователями с различными, а не только интересов, но методологических стандартов, самый непрозрачный для Другой? Винсберг, Хюбнер и Кукла утверждают, что модель социальной сотрудничество необходимо так же, как модель данных или инструменты. Они также утверждают, что невмешательство в мудрость Модель толпы (согласно которой локальные различия в методических стандарты будут уравновешивать друг друга), хотя, возможно, адекватны, если вопрос в надежности, не подходит для решения этих вопросы подотчетности.Однако сами они не предлагают альтернативная модель.

Работа над ролью науки в обществе охватывает обе общие модели. государственного органа науки и анализа отдельных исследований программы, имеющие отношение к общественной жизни. В своих ранних работах Стив Фуллер и Джозеф Роуз были озабочены политическими проблемами. измерения когнитивного авторитета. Роуз, чья (1987) интегрировала аналитическая и континентальная философия науки и техники, развивать то, что можно было бы назвать критическим прагматизмом.Этот перспектива облегчила анализ преобразующего воздействия наука о человеческой жизни и общественных отношениях. Роуз подчеркнула усиление власти над индивидуальными жизнями, что развитие науки делать возможным. Можно сказать только, что он увеличился с развитие информационных технологий. Фуллер (1988) частично принял утверждение эмпирических социологов о том, что традиционные нормативные отчеты о научных знаниях не могут быть приобретены фактическую научную практику, но воспринял это как вызов, чтобы переместить нормативные проблемы философов.Они должны включать распространение и распространение требований о знаниях. Задача социальной эпистемология науки, согласно Фуллеру, должна регулировать производство знаний путем регулирования риторических, технологические и административные средства его коммуникации. Пока предложения Фуллера не получили должного внимания, поскольку сформулированная, работа Ли, упомянутая выше, начинает детализировать рекомендации, учитывающие текущую структуру финансирование и коммуникация.

Одна из ключевых областей социально значимой междисциплинарной науки — риск оценка, которая включает в себя как исследования эффектов различных вещества или методы и оценка этих эффектов один раз идентифицированы. Идея состоит в том, чтобы понять как положительные эффекты и отрицательные эффекты, а также метод их оценки. Этот предполагает интеграцию работы специалистов в виде субстанции риски которых оцениваются (генетики, химики, физики), биомедицинские специалисты, эпидемиологи, статистики и т. д.В В этих случаях мы имеем дело не только с проблемами доверия и авторитет среди специалистов разных дисциплин, но также с последствия внедрения новых технологий или новых веществ в Мир. Изучаемые риски, как правило, связаны с причинением вреда здоровью человека или среда. Интерес к применению философского анализа к риску оценка возникла в результате дебатов о разработке и распространение технологий атомной энергетики. В дополнение применение анализа затрат и выгод и попытки понять принятие решений в условиях неопределенности стало темой интерес как расширение формальных методов моделирования (Giere 1991).Эти дискуссии пересекаются с дебатами о масштабах рационального теории принятия решений и были расширены за счет включения других технологий, таких как а также приложения научных исследований в сельском хозяйстве и в мириады форм биологической инженерии. Очерки о соотношении научные и социальные ценности в исследованиях риска, собранные в сборнике под редакцией Деборы Мэйо и Рашель Холландер (1991) попытка управлять курс между некритической опорой на модели рентабельности и их абсолютное неприятие.Если взглянуть немного под другим углом, то принцип предосторожности представляет собой подход, снимающий бремя доказательства в регулирующих решениях от демонстрации вреда демонстрация безопасности веществ и методов. Карл Кранор (2004) исследует версии этого принципа и защищает его использование в определенные контексты принятия решений. Шредер-Фрешетт (2002) выступал за модели этически взвешенного анализа затрат и выгод и более широкое общественное участие в оценке рисков. В частности она (Shrader-Frechette 1994, 2002) выступал за включение представителей общественности в обсуждение последствий для здоровья и разумных пределов воздействия по загрязнителям окружающей среды, особенно радиоактивным материалам.Философы науки также работали над тем, чтобы сделать видимыми пути в какие ценности играют роль в исследовании, оценивающем влияние научно-производимые вещества и сами практики, как в отличие от проблем присвоения значений идентифицированным рискам и преимущества.

Дуглас (2000) — влиятельное исследование токсикологических исследований по последствия воздействия диоксинов. Дуглас изложил свой анализ в рамки индуктивного риска, введенные Ричардом Руднером (1953) и также исследовал Карл Хемпель (1965).Амплиативный характер индуктивный вывод означает, что посылки могут быть истинными (и даже решительно поддерживаю) и вывод ложный. Руднер утверждал, что это особенность индуктивного вывода означает, что ученые должны принять во внимание последствия ошибки во внимание при определении того, насколько сильны доказательства гипотезы должны быть перед принятием гипотеза. [Но см. Джеффри (1956) для другой точки зрения.] Дуглас предлагает, чтобы такие соображения глубже проникали в научные процесс, чем принятие вывода, основанного на доказательствах, построение самого доказательства.Ученые должны сделать решения об уровнях статистической значимости, как сбалансировать вероятность ложных срабатываний против вероятности ложноотрицательных результатов. Они должны определять протоколы для решения пограничных случаев в своей ткани образцы. Они должны выбрать одну из возможных моделей доза-реакция. Решение одним способом имеет один набор социальных последствий, а другим — Путь другой, противоположный, набор последствий. Дуглас утверждает, что ученые должны принимать во внимание эти риски при разработке соответствующие методологические решения.Поскольку даже в ее примерах публичная соображения здоровья указывают на одно направление, а экономические соображения указывают в другом, в конце концов не ясно, что именно ответственность может быть разумно возложена на человека ученый.

Помимо оценки рисков, философы начали думать о разнообразные исследовательские программы и методы, влияющие на человека благополучие. Лейси (2005), например, выделяет контрастирующие ценности, лежащие в основе промышленного, традиционного сельского хозяйства, с одной стороны с другой стороны, малая агроэкология.Картрайт (2012), разработанная Картрайтом и Харди (2012), в первую очередь является критическим анализ зависимости от рандомизированных контрольных испытаний для поддержки политические решения в области экономического развития, медицины и образования. Они не учитывают различия в контекстах применения. это повлияет на результат. Картрайт уделяет особое внимание методологический подход является продолжением философского традиционное участие в спорных областях, в которых философские анализ может иметь значение.Филиппа Китчера (1985), который занялся социобиологией, а Эллиот Собер и Дэвид Слоан Уилсон (1998), обширный аргумент в пользу выбора на уровне группы, являются примерами которые сосредоточены на содержании и методологии расширений эволюционной теория.

Исследования изменения климата спровоцировали несколько совершенно разных анализ. Как сложная междисциплинарная область, ее доказательная структура делает его уязвимым для проблем. Противники ограничения использование ископаемого топлива использовало эти уязвимости, чтобы посеять общественные сомнения в реальности и / или причинах изменения климата (Орескес и Конвей 2011).Паркер 2006, Ллойд 2010, Паркер 2010, Винсберг 2012 соответственно, исследовали стратегии согласования очевидных несоответствия между климатическими моделями, различия между проекции на основе моделей и строго индуктивные проекции, методы для оценки и сообщения неопределенностей, присущих климату модели. Философы также думали, как интерпретировать Восприимчивость (американской) общественности к изменению климата отрицатели. Филип Китчер (2012) интерпретирует это как недостаток информации. среди множества дезинформации и предлагает методы для большего эффективное информирование общественности об авторитетной науке.Андерсон (2011), напротив, утверждает, что представители общественности отлично умеет оценивать достоверность противоречивых оценки по следам цитирования и т. д., независимо от того, в Интернете или в печатных экземплярах журналов. По ее мнению, нежелание принять реальность изменения климата — это нежелание отказаться от привычного образа жизни, что помогает избежать климатических катастрофа требует, чтобы все делать. Наконец, есть этические и политический вопрос, поскольку неизбежность изменения климата принято: как распределять бремя принятия мер? В промышленно развитый Запад несет ответственность за большую часть углеродного загрязнения. до конца 20 века, но развивающиеся страны пытаются Industrialize внесли все больший вклад и будут продолжать для этого в 21 веке.Кто несет бремя? И если последствия будут ощущаться только поколениями в будущем, почему нынешние поколения предпринимают действия, вред которых будет ощущаться сейчас и чьи преимущества лежат в будущем и не будут испытаны теми несущие расходы? Брум (2008) исследует межпоколенческую проблемы, а Райна (2015) исследует глобальные измерения.

Двумя дополнительными областями продолжающихся научных противоречий являются биологическая реальность (или нет) расы и биология пола различия.Изменения в генетике и документально подтвержденные расовые различия в состоянии здоровья, поставили под сомнение более ранние антиреалистические взгляды расы, такие как сформулированные Стивеном Дж. Гулдом (1981) и Ричард Левонтин (Левонтин, Роуз и Камин, 1984). Спенсер (2012, 2014) выступает за изощренную форму биологического расового реализма. Ганнетт (2003) утверждает, что биологические популяции не являются независимыми объекты, которые могут предоставить данные, относящиеся к расовому реализму, в то время как Каплан и Винтер (2013) утверждают, что никаких утверждений о расе нельзя прочесть из биологическая теория или данные.Реальность и основы наблюдаемого пола различия были предметом многочисленных споров в конце 20-го века. века (см. Fausto-Sterling 1992). Эти проблемы выкристаллизовались в начало 21 века в дебатах о мозге и познании привлечение внимания философов биологии и когнитивной ученые. Ребекка Джордан-Янг (2010), Корделия Файн (2010) и Блун, Якобсон и Майбом, ред. (2012) все исследуют с целью разоблачение, претензии на гендерный мозг.

Критика Куном логического эмпиризма включала в себя сильную натурализм.Научная рациональность должна была быть понята путем изучения актуальные эпизоды в истории науки, а не формальный анализ разработаны на основе априорных концепций знания и разума (Kuhn 1962, 1977). Социологи и историки науки с социологическим уклоном воспринял это как мандат на изучение всего спектра практики ученых без какого-либо предварительного предубеждения относительно того, какие были эпистемически легитимными, а которые нет. Это самое различие попал под подозрение со стороны новых социологов, часто называемых «Социальные конструктивисты.»Они настаивали на том, чтобы понять производство научных знаний требует рассмотрения всех факторы, имеющие причинное отношение к принятию научной идеи, а не как раз те, которые, по мнению исследователя, должны иметь отношение к делу.

Широкий спектр подходов в социокультурных исследованиях науки попала под зонтичный ярлык «социальная конструктивизм ». Оба термина на этикетке понятны по-разному в разных программах исследования. В то время как конструктивисты согласны с тем, что эти факторы рассматриваются как доказательные или как рационально оправдывающее принятие, не следует отдавать предпочтение за счет других причинно-следственных факторов, они расходятся во взглядах какие факторы являются причинными или заслуживают изучения.Макроаналитический подходы, такие как те, которые связаны с так называемым сильным Программа по социологии научного знания, относиться к социальным отношения как внешний, независимый фактор и научное суждение и содержание как зависимый результат. Микроанализы или лаборатория исследования, с другой стороны, отвергают подразумеваемое разделение социальных контекст и научная практика и акцент на социальных отношениях в рамках научно-исследовательских программ и сообществ, а также тех, которые связывать научно-производственные и исследовательско-восприимчивые сообщества все вместе.

Исследователи также различаются по степени отношения к социальным и когнитивные измерения исследования как независимые или интерактивные. Исследователи, связанные с сильной макроаналитической программой в Социология научного знания (Барри Барнс, Дэвид Блур, Гарри Коллинз, Дональд Маккензи, Эндрю Пикеринг, Стив Шапин) были особенно интересуется ролью крупномасштабных социальных явлений, будь то широко распространенные социальные / политические идеологии или групповые профессиональные интересов, по разрешению научных споров.Некоторый к знаковым исследованиям в этом жанре относятся работы Эндрю Пикеринга (1984) изучение конкурирующих профессиональных интересов в интерпретации эксперименты по физике частиц высоких энергий, а также Стивен Шапин и Саймон Исследование Шаффера (1985) противоречия между Робертом Бойлем и Томас Гоббс об эпистемологической значимости экспериментов с вакуумными насосами.

Особенности подхода микросоциологических или лабораторных исследований этнографические исследования отдельных исследовательских групп, прослеживая бесчисленное множество действия и взаимодействия, которые приводят к производству и принятие научного факта или данных.Карин Кнорр Цетина (1981) сообщает о своем годовом исследовании лаборатории растениеводства в Калифорнийском университете. Беркли. Исследование Бруно Латура и Стивена Вулгара Лаборатория нейроэндокринологии Роджера Гиймена в Солке Институт — еще одна классика в этом жанре. Эти ученые утверждали последующие работы (Knorr-Cetina 1983; Latour, 1987), что их форма Исследование показало, что философский анализ рациональности, доказательств, истины и знания, не имели отношения к пониманию научных знание. Сравнительное исследование Шэрон Трэуик (1988) культуры японской и североамериканской физики высоких энергий сообщества указали на параллели между космологией и социальными организация, но воздерживалась от экстравагантных или провокационных гносеологические претензии.Усилия философов науки по четко сформулированные нормы научного мышления и суждения были в взгляд как макро-, так и микроориентированных ученых, неверно направленный, потому что настоящие ученые полагались на совершенно разные соображения в практика науки.

До недавнего времени, за исключением нескольких аномальных фигур, таких как Кэролайн Гершеля, Барбары МакКлинток и Мари Кюри, науки были мужской заповедник. Ученые-феминистки спрашивают, что несет мужественность научной профессии сказалась на содержании наука и концепции научного знания и практики.Опираясь на работы ученых-феминисток, которые разоблачали и критиковали гендерно-предвзятая наука и теории гендера, историки-феминистки и философы науки предложили множество моделей научные знания и рассуждения, предназначенные для учета критика принятой науки и сопутствующего предложения и отстаивание альтернатив. Эвелин Келлер (1985) предложила психодинамическая модель познания и объективности, утверждая, что определенный психологический профиль, чему способствуют типичные модели мужское психологическое развитие, связанные с ним знания и объективность с доминированием.Ассоциация знания и контроля продолжает оставаться темой для беспокойства мыслителей-феминисток, так как это также для критиков науки, неравнодушных к окружающей среде. В этом связи, см. особенно исследование Лейси (2005) о полемика относительно трансгенных культур. Другие феминистки обратились к Марксистские модели общественных отношений и разработанные версии теория точки зрения, которая утверждает, что убеждения, которых придерживается группа отражают социальные интересы этой группы. Как следствие, научные теории, принятые в контексте, отмеченном разделением власти например, пол будет отражать интересы власть имущих.Альтернативные теоретические перспективы можно ожидать от тех систематически отстраняется от власти. (Harding 1986; Rose 1983; Haraway 1978).

Тем не менее другие феминистки утверждали, что некоторые стандартные философские подходы к науке могут использоваться для выражения феминистских опасений. Нельсон (1990) использует холизм и натурализм Куайна для анализа дебаты в новейшей биологии. Элизабет Поттер (2001) адаптирует Мэри Сетевая теория научного вывода Гессе для анализа гендерные аспекты физики 17 века.Хелен Лонгино (1990) развивает контекстуальный эмпиризм для анализа исследований на людях эволюции и в нейроэндокринологии. Помимо прямой роли играя на гендерной предвзятости, ученые обратили внимание на то, как ценности в контексте приема могут априори придавать неправдоподобность определенных идей. Келлер (1983) утверждал, что это было судьба неортодоксальных предложений Барбары МакКлинток о генетических транспозиция. Стивен Келлерт (1993) сделал аналогичное предложение. Что касается тогдашнего сопротивления так называемой теории хаоса, то это использование нелинейной динамики для моделирования таких процессов, как изменение климата.

Что общего у феминистского и эмпирического социологического анализа мнение, что социальная организация научного сообщества имеет отношение к знаниям, производимым этим сообществом. Есть однако глубокие различия во взглядах на то, какие особенности этого социальная организация считается актуальной, и как они выражаются в теории и модели, принятые данным сообществом. Пол отношения, на которых сосредоточились феминистки, остались непризнанными социологами выполнение программ макро- или микросоциологических исследований.Феминистка ученые и ученые еще больше отличаются от ученых эмпирическими социокультурные исследования науки в их призывах к альтернативным теории и подходы в науке. Эти призывы подразумевают, что философские заботы об истине и оправдании — это не только законные, но полезные инструменты для продвижения феминистских трансформационных целей для наук. Как видно из их различных методов лечения объективность, однако философские концепции часто переделываются в чтобы их можно было применить к интересующему содержанию или эпизодам. (См. Anderson 2004, Haraway 1988, Harding 1993, Keller 1985, Longino 1990, Нельсон 1990, Уайли 2005)

Помимо различий в анализе таких философских концепций, как объективность, рациональность или истина, феминистские философы науки также обсуждали надлежащую роль контекстного (иногда называемого, «Внешние» или «социальные») ценности.Некоторые феминистки утверждают, что, учитывая, что ценности действительно играют роль в научных исследованиях, социально прогрессивные ценности должны определять не только решения о что исследовать, но также и процессы обоснования. Философы науки должны включать примеры правильные значения в своих отчетах о подтверждении или обосновании. Другие менее уверены в идентификации ценностей, которые должны и те, которые не должны информировать ведение науки. Эти философы сомневаются, что консенсус существует или даже возможен в плюралистическом обществе, что составляет ценности, которые должны руководство запрос.В обмен на Рональда Гьера Джанет Курани (2003a, 2003b) утверждает, что не только наука, но и философия науки должны быть озабоченным продвижением социально прогрессивных ценностей. Гьер (2003) отвечает, что то, что считается социально прогрессивным, будет у разных философов различаются, и что в условиях демократии маловероятно, что единодушное или почти единодушное согласие относительно ценностей для информирования философский анализ или научное исследование может быть достигнуто либо в более крупном обществе или в более мелкой социальной группе философов науки.

С 1980 г. интерес к разработке философских концепций научные знания, которые включают социальные аспекты научная практика растет. Некоторые философы видят внимание к социальному как прямое продолжение уже развитые подходы в эпистемологии. Другие, склонные к некоторым форма натурализма, взяли работу в эмпирических социальных исследованиях наука обсуждалась выше серьезно. Однако они довольно сильно разошлись. значительно в их обращении с соц.Некоторые понимают социальное как предубеждение или искажение, и, следовательно, рассматривает социальное как противоположное к когнитивному или эпистемическому или конкурируют с ним. Эти философы увидеть пренебрежение социологов к нормативным философским проблемы как часть общего разоблачения науки, требующего ответ и защита. Некоторые философы видят социальные аспекты наука второстепенна для глубоких вопросов о знании, но информативно об определенных тенденциях в научных сообществах. Другие относиться к социальному как к составляющей рациональности.Эти различия в представлениях о роли и характере социальной информации различия в нескольких подходах к моделированию социальности вопросы и знания обсуждаются ниже.

Современные философы занимаются как формальным, так и неформальным моделированием. подходы к решению социального характера знания. Те следуя формальным моделям, как правило, ставят в скобки вопросы о рациональности, объективность или оправдание и сосредоточиться на математически изучение влияния общественных структур на особенности стремление к знаниям и их распространение в сообществе.Те, кто преследует неформальные модели больше заинтересованы в понимании роли сообщество в усилении или создании желаемых характеристик исследования таких как рациональность и объективность, а также в размышлениях о путях знания реализованы

Коммуникация и разделение познавательного труда. Среди Первыми вопросами, которые следовало исследовать с использованием формальных методов, были разделение познавательного труда. В то время как крупные научные проекты, такие как Обсуждаемые Хардвигом, ставят проблему интеграции разрозненных элементов решения вопроса, разделение познавательного труда касается надлежащего или оптимального распределения усилий по решение данной проблемы.Если все будут следовать одному и тому же исследованию стратегия решения проблемы или ответа на вопрос, затем решение лежащие вне этой стратегии не будут достигнуты. Если такое решение лучше, чем что-либо достижимое с помощью общей стратегии, сообщество не может найти лучшего решения. Но как может быть рационально принять стратегию исследования, отличную от той, которая считалась наиболее шансы на успех? Филип Китчер в своей работе (1993) был обеспокоен тем, что альтернатива предложению сильной программы, которое противоречия и настойчивость альтернативных исследовательских программ были функция различных социальных или идеологических обязательств исследователи.Однако он также признал, что если исследователи следовали только стратегии, которая в то время была наиболее вероятной. правда, они не будут следовать неортодоксальным стратегиям, которые могут привести к новые открытия. Поэтому он назвал наблюдаемый факт, что исследователи использовали разные подходы к той же проблеме, что и разделение когнитивного труда и предложила модель принятия решений, которая объяснил стремление к неортодоксальной (индивидуальной) исследовательской стратегии к рациональному расчету шансов на положительный выигрыш.Этот шанс был рассчитан на основе вероятности индивидуалистов стратегия успешна (или более успешна, чем ортодоксальные подход), количество сверстников, преследующих ортодоксальных или инакомыслящих стратегии и ожидаемая награда за успех. Сообщество может распределять исследовательские ресурсы таким образом, чтобы поддерживать баланс ортодоксальных и нестандартных ученых, которые, скорее всего, будут способствовать прогресс. Таким образом, научный прогресс может терпеть и действительно приносит пользу от некоторого количества «нечистой» мотивации.Майкл Strevens (2003) вместо этого утверждал, что стремление к индивидуальным исследованиям стратегии следовало ожидать как следствие правила приоритета. Правило приоритета относится к практике ссылки на закон или объект с именем первого человека, который сформулировал или воспринял и определите это. Вспомните закон Бойля, комету Галлея, Постоянная Планка, число Авогадро и т. Д. вознаграждение, связанное с проведением исследовательской стратегии, разработанной другим, и «Просто» добавляя к тому, что этот человек уже обнаруженный.Вознаграждение за исследования приходит от того, чтобы быть первым. И быть для начала необходимо преследовать новую проблему или новую стратегию. Разделение познавательный труд, понимаемый как разные исследователи, различные исследовательские стратегии, это простой эффект приоритетного правило. Малдун и Вайсберг (2011) отвергают и Китчера, и Расчеты Стревенса как предполагающие нереалистично единообразные и идеальные агенты. На самом деле, как они отмечают, ученые в лучшем случае несовершенное знание всей исследовательской ситуации, не знаю полноту исследовательского ландшафта, и когда они действительно знают, знают разные вещи.У них нет достаточной информации, чтобы использовать методы принятия решений, которые им приписывают Китчер и Стревенс. Малдун и Вайсберг предлагают агентное моделирование как средство представления несовершенное, неперекрывающееся и частичное знание агентов решение, какие исследовательские проблемы и стратегии преследовать. Пропаганда Соломона разногласий, обсуждаемая ниже, может быть понимается как отказ от предпосылки проблемы. С этого момента точки зрения, целью научной организации должно быть содействие несогласие.

Кевин Золлман, вслед за Бала и Гоял (1998), использовал теорию сетей для моделируйте различные возможные коммуникационные структуры. Цель Цольмана (2007, 2013) — выяснить, какая разница в коммуникации структуры повышают вероятность того, что научное сообщество остановится на правильная (или неверная) теория или гипотеза и скорость, с которой такой консенсус достигнут. Сети состоят из узлов и ребер, которые соедините их. Узлы могут представлять отдельных лиц или любую группу, которая имеет единообразные убеждения.Узлы могут иметь значения верю или нет. верю и консенсус состоит в том, что все узлы в сети принимают такое же значение. Цоллман исследует три возможных способа коммуникации структуры: цикл, в котором каждый узел связан только с узлами по обе стороны от него в цикле; колесо, в котором есть центральный узел, к которому эксклюзивно подключены все остальные узлы; а также полный, в котором каждый узел подключен к каждому другому узлу. Используя математику теории сетей, Цольман доказывает несколько противоречивый тезис о том, что сеть с ограниченным общением, цикл, имеет самую высокую вероятность консенсуса по правильному гипотеза, в то время как сеть с наиболее плотной связью, полное, имеет немаловажную вероятность достижения консенсуса (из которого отъезд невозможен) по неверной гипотезе.Цоллман (2010) также использует этот метод для исследования проблемы разделения труда, хотя он подходит к этому с несколько иной точки зрения, что сделать Китчер или Стревенс. Структуры с редкими или ограниченными общение с большей вероятностью приведет к правильной гипотезе, но потому что для достижения консенсуса требуется больше времени, различные исследования подходы могут сохраняться в таких сообществах. Под правым обстоятельства, это предотвратит потерю права выкупа по неправильному гипотеза. Цоллман неявно обвиняет плотную структуру коммуникации за преждевременный отказ от бактериальной гипотезы язвенной болезни язвы.Разнообразие — это хорошо, пока нет доказательств. решающей, и если кислотная гипотеза, которая господствовала до новой Метод окрашивания показал наличие Helicobacter pylori , имел медленнее распространяться в обществе, бактериальная гипотеза могли сохраняться достаточно долго, чтобы иметь лучшую поддержку.

В то время как Цоллман представляет свои результаты как альтернативный метод механизмы вознаграждения, обсужденные Китчером, Стревенсом и Малдуном, и Вайсберга, они не содержат механизма для установления каких-либо сетевые структуры в качестве предпочтительной системы связи для научное сообщество.Китчер и другие были озабочены тем, как агенты могут быть мотивированы придерживаться теории или метода, чей шанс успех был либо неизвестен, либо маловероятен. Финансирующие органы, такие как государственные научные фонды и частные фонды предоставляют или может предоставить соответствующую структуру вознаграждения. Наградные органы, вроде Нобелевский фонд или Фонд Кавли, а также исторические практика, закрепите правило приоритета. Оба они являются сообществом методы, которые могут мотивировать выбор следовать высокому риску, высокому вознаграждению исследовать.Неясно, как сообщества выберут общение. структур, ни какая система не сможет обеспечить соблюдение состав. Розенсток, О’Коннор и Брунер (2017) указывают в кроме того, результаты Цоллмана очень чувствительны к тому, как задаются параметры моделей. Отрегулируйте количество узлов или вероятности, присвоенные альтернативным стратегиям / гипотезам и эффект Цольмана исчезает. Вероятность консенсуса по неверная гипотеза в плотно связанной структуре коммуникации сводится к нулю с большим количеством узлов или большим несоответствием присвоенные вероятности альтернативам.

О’Коннор и другие коллеги использовали эволюционную теорию игр. моделировать другие явления сообщества, такие как сохранение меньшинства неблагоприятное положение в научных сообществах (Rubin & O’Connor 2018), научная поляризация (O’Connor & Weatherall, 2017), разнообразие (O’Connor & Bruner 2017), консерватизм в науке (О’Коннор готовится к печати). Хотя не обязательно утверждать, что эти теоретико-игровые модели полностью описывают явления они моделируют, эти теоретики утверждают, что при определенных начальных условий, определенных нежелательных социальных ситуаций (например, недостаток статуса меньшинства) следует ожидать скорее чем восприниматься как извращение научной практики.Этот предложил бы некоторые способы решения этих нежелательных социальных результаты могут быть неэффективными, и что альтернативные меры должны искать в случае неудачи.

Социальность, рациональность и объективность. Философы, которые лечат социальные как предвзятые или искажающие, как правило, сосредотачиваются на мнение конструктивистов о том, что не существует универсальных принципов рациональность или принципы доказательства, которые могут быть использованы для идентификации в любым контекстно-независимым способом, какие факторы являются доказательными, а какие нет.Сторонники примирения склонны утверждать, что то, что правильно в мнения социологов могут быть включены в ортодоксальные отчеты научных знаний. Ключ в том, чтобы отсеять правильное из преувеличены или ошибочны. Интеграционисты понимают актуальность мнения социологов как поддерживающие развитие новых объясняет рациональность или объективность, а не как основание для отвергая убедительность таких нормативных идеалов.

Философы, озабоченные защитой рациональности науки от социологические искажения включают Ларри Лодана (1984) Джеймс Браун (1989, 1994), Элвин Голдман (1987, 1995) и Сьюзан Хаак (1996).Детали подходов этих философов различаются, но они соглашаются в том, что ученых убеждает то, что они считают лучшее доказательство или аргумент, доказательство, наиболее показательное истина в их свете, и в утверждении, что аргументы и доказательства соответствующий фокус внимания для понимания производства научные знания. Когда доказательства не побеждают соображения, не связанные с доказательством, мы имеем дело с плохой наукой. Они считают, что социологи утверждают, что принципиальное различие нельзя провести различие между доказательственными и не доказательными соображениями и приложить значительные усилия для опровержения этих аргументов.В их положительные предложения по учету социального характера науки, социальность понимается как совокупность индивидов, не их взаимодействия, а общественное знание как просто добавка результат многих людей, выносящих здравые эпистемологические суждения. Таким образом, индивидуальная рациональность и индивидуальные знания являются правильными фокус философов науки. Демонстрация принципов рациональности применимого к индивидуальным рассуждениям, достаточно, чтобы продемонстрировать рациональность науки, по крайней мере, в ее идеальной форме.

Среди сторонников примирения — Рональд Гьер, Мэри Хессе и Филип. Китчер. Гьер (1988) моделирует научное суждение, используя решение теория. Это позволяет объединить интересы ученых как единое целое. параметров матрицы решений. Он также выступает за удовлетворительный, а не оптимизирующий подход к моделированию решения ситуации, что позволяет различным интересам взаимодействовать с одним и тем же эмпирическая база для поддержки различных выборок, пока они в соответствии с этой базой.Мэри Хессе (1980) использует сетевую модель научного вывода, напоминающего W.V.O. Сеть Куайна убежденность в том, что его составляющие неоднородны по своему характеру, но все подлежат пересмотру в связи с изменениями в других частях сеть. Она понимает социальные факторы как условия согласованности. работая в тандеме с логическими ограничениями, чтобы определить относительную достоверность убеждений в сети.

Наиболее тщательно продуманная примиренческая позиция была выработана в Филип Китчер (1993).Помимо моделирования отношений авторитет и разделение познавательного труда, как описано выше, он предлагает то, что он называет компромиссом между крайними рационалистами и социологические разоблачители. Модель компромисса апеллирует к принципу рациональность, которую Китчер называет Внешним стандартом. Считается внешний, потому что он предлагается как холдинг независимо от каких-либо конкретный исторический, культурный или социальный контекст. Таким образом, не только он внешний, но он также универсален. Принцип применяется к изменению веры (или переход от одной практики к другой, по мнению Китчера более широкое выражение), а не веры.Лечит смену (на практике или убеждение) как рациональное тогда и только «процесс, посредством которого был произведен сдвиг, имеет коэффициент успеха, по крайней мере, такой же высокий, как и у любого другого другой процесс, используемый людьми (когда-либо) … »(Kitcher 1993, 303). Компромисс Китчера предполагает, что научные идеи со временем развиваться и извлекать выгоду из вклада многих по-разному мотивированные исследователи. Это уступка социологически ориентированные ученые. Однако в конце концов эти теории рационально приняты те, которые удовлетворяют Китчер Внешний стандарт.Таким образом, Китчер присоединяется к Гольдману, Хааку и Лаудану в точка зрения, что можно сформулировать априорные условия рациональности или эпистемического обоснования, которые действуют независимо от, или, возможно, можно было бы сказать ортогонально социальным отношениям наука.

Третий набор моделей носит интеграционистский характер. Интеграционисты использовать наблюдения социологов науки для разработки альтернативных счета научной рациональности и объективности. Нельсон (1990) фокусируется на несколько ином аспекте холизма Куайна, чем делает Гессен.Нельсон использует аргументы Куайна против независимо основополагающий статус заявлений о наблюдении как основа того, что она называет феминистским эмпиризмом. По словам Нельсона, между теориями нельзя проводить принципиальное различие, наблюдения или ценности сообщества. Что считается доказательством в ее точка зрения фиксируется всей совокупностью теории, ценностные обязательства и наблюдения. Нет ни знания и доказательства, кроме такого общего комплекса. Сообщество является основным знатоком этой точки зрения, а индивидуальные знания зависит от знаний и ценностей сообщества.

Социальный эмпиризм Мириам Соломон сосредоточен на научных рациональность (Соломон 2001). Это тоже подразумевает отрицание универсального принципиальное различие причин веры. Соломон опирается на современная когнитивная научная литература, чтобы утверждать, что то, что традиционно называемые предубеждениями — это просто один из видов «Вектор решения», влияющий на убеждение. Они не обязательно нежелательные элементы, из которых наука должна быть защищен, и может быть продуктивным для понимания и рациональной веры.Важность и доступность (данных, технологий измерения), а также называемые холодными предубеждениями, являются векторами принятия решений в такой же степени, как и социальные идеологии или другие мотивационные факторы, «горячие предубеждения». В отличительной чертой социального эмпиризма Соломона является ее контраст между индивидуальной и общественной рациональностью. Ее (2001) призывает плюралистический взгляд на то, что сообщество рационально, когда Теории, которые он принимает, имеют уникальные эмпирические успехи. Люди могут упорствовать в убеждениях, которые (из паноптического перспектива) менее хорошо поддерживается, чем другие, в этом виде, если совокупность имеющихся доказательств (или эмпирических данных) недоступна для их, или когда их любимая теория объясняет явления, не учитывались другие теории, даже если они могли иметь большее значение. количество эмпирических успехов.Однако для науки важно чтобы совокупные суждения сообщества были рациональными. Сообщество является рациональным, когда теории, которые он принимает, являются теориями со всеми или с уникальные эмпирические успехи. Коллективно нерационально отказываться от теория с уникальными эмпирическими успехами. Таким образом, сообщество может быть рационально, даже когда его члены, судя по традиционной эпистемологической стандарты, индивидуально иррациональные. Действительно, индивидуальная иррациональность может способствовать рациональности сообщества в том, что отдельные лица теории, которая учитывает их данные, держат эти данные в диапазоне явлений любая теория, принятая всем сообществом, должна в конце концов объясню.Помимо эмпирического успеха, Соломон предлагает дополнительный нормативный критерий. Чтобы обеспечить соответствующие распределение научных усилий, предубеждения должны быть надлежащим образом распространяется в сообществе. Соломон предлагает схему определение того, когда распределение является нормативно приемлемым. Таким образом, для Соломон, научное сообщество рационально, когда предубеждения должным образом распределен, и он принимает только теорию со всеми или теории с уникальными эмпирическими успехами в качестве нормативных гносеологическое состояние.Рациональность достается только сообществу, а не лицам, составляющим сообщество. Как в Согласно сетевым моделям Цоллмана, консенсус заключается в том, что все члены сообщество, присваивающее одинаковое значение (T / F) гипотезе или теория.

Наконец, в критическом контекстуальном эмпиризме Лонгино когнитивные процессы, которые приводят к научному знанию, сами социальные (Longino 1990, 2002). Отправная точка Лонгино это версия аргумента недоопределенности: семантический разрыв между утверждениями, описывающими данные, и заявлениями, выражающими гипотезы или теории, которые должны подтверждаться или опровергаться этими данными.Этот пробел, созданный разницей в описательных терминах, используемых в описание данных и в выражении гипотез означает, что доказательственные отношения не могут быть формально указаны, и эти данные не могут поддержать одну теорию или гипотезу, исключив все альтернативы. Напротив, такие отношения опосредуются фоновыми предположениями. В конце концов, в цепочке обоснований мы достигаем допущений для доказательства чего отсутствуют. Если это контекст, в котором доказательные отношения, возникают вопросы о том, как принятие таких предположений может быть законным.В соответствии с Лонгино, единственная проверка против произвольного преобладания субъективного (метафизическое, политическое, эстетическое) предпочтение в таких случаях критическое взаимодействие между членами научного сообщества или среди членов разных сообществ. Нет высшей власти или трансцендентная аперспективная позиция, из которой можно вынесение решения среди основополагающих предположений. Лонгино берет аргумент недостаточной детерминации, чтобы выразить логическими терминами сделанную мысль социологически ориентированными исследователями: индивиды участвующие в производстве научных знаний исторически, географически и социально расположенные и их наблюдения и рассуждения отражают их ситуации.Этот факт делает не подрывать нормативную деятельность философии, но требует ее расширение, чтобы включить в его рамки социальные взаимодействия внутри и между научными сообществами. Что считается знанием определяется такими взаимодействиями.

Лонгино утверждает, что научные сообщества институционализируют некоторые критические методы (например, экспертная оценка), но утверждает, что такие практики и институты должны удовлетворять условиям эффективности в чтобы квалифицировать как объективные.Таким образом, она утверждает, что расширение научных норм, таких как точность и последовательность, до включать нормы, применимые к сообществам. Это (1) положение мест, в которых может иметь место критическое взаимодействие, (2) критического вмешательства, продемонстрированного в изменении убеждений распространение в сообществе с течением времени с учетом критический дискурс, происходящий в этом сообществе, (3) публичный доступность стандартов, регулирующих дискурс, и (4) умеренное равенство интеллектуальной власти.По этому последнему условию возможно, самая противоречивая из предложенных ею норм, Лонгино означает что любая перспектива на первый взгляд способна внести свой вклад в критические взаимодействия сообщества, хотя равное положение может быть проиграли из-за того, что не ответили на критику. В ее 2002, Лонгино утверждает, что познавательные процессы науки, такие как наблюдение и рассуждение сами по себе являются социальными процессами. Таким образом взаимодействие, подчиняющееся нормам сообщества, распространяется не только на обсуждение предположений в законченном исследовании, но конструктивным процессам исследований.

Соломон и Лонгино расходятся во мнениях относительно того, где они размещают нормативность и роль и эффективность совещательных процессов в актуальных научных расследование. Соломон следит за образцами принятия и распределение векторов решений, независимо от взаимодействия между членов сообщества, в то время как Лонгино участвует в совещательных процессах и взаимодействия. Они также могут отличаться во взглядах на то, что составляет научный успех.

Один набор вопросов, который еще не стал причиной расширенного философского размышления — это вопрос, насколько цивилизационные различия выражено в научной работе (см. Bala 2008).Здесь тоже есть микро- и макроверсия. На микроуровне можно спросить, как культура взаимодействия отдельных лабораторий или теоретических подсообщества выражаются или не выражаются в результатах их исследовать. На макроуровне можно спросить, насколько велик масштаб культурные особенности отражаются в содержании и практике науки в данной культурной формации. Например, Джозеф Нидхэм утверждал, что особенности культуры Древнего Китая направили свои технические и интеллектуальная изобретательность в каналы, которые препятствовали развитию чего-либо подобного науке, которая развивалась в Западной Европе в 14-17 вв.Другие культуры развили некоторые аспекты о том, что мы сейчас считаем космополитической или глобальной научной культурой (например, математика и астрономия с 10-го по 14-й века исламских и южноазиатских ученых) независимо от ранних современная физика развивалась в Западной и Центральной Европе. Документы в Хабиб и Райна (2001) с уважением рассматривают аспекты этих вопросов. к истории науки в Индии.

Единство, множественность и цели исследования. Разнообразие взглядов от степени социальности, присваиваемой эпистемологическим концепциям науки приводят к различным взглядам на окончательный характер результата расследования.Это различие можно резюмировать как разница между монизмом и плюрализмом. Монизм, охарактеризованный в Келлерт, Лонгино и Уотерс (2006) считают, что цель исследования и должен представлять собой единый, всеобъемлющий и полный отчет о явления (будь то все явления или явления, характерные для конкретная область исследования). Если это так, то нормы оценка должна основываться на этой цели, и должна быть стандарт, по которому теории, модели и гипотезы в науке оценен.Отклонение от общепринятой теоретической основы проблематично и требует объяснения, например, предлагаемых объяснений для разделения познавательного труда. Монизм с его приверженностью конечное единство, требует способов примирения конкурирующих теорий или разрешать споры, чтобы исключить конкуренцию в пользу одна верная или лучшая теория. С другой стороны, плюрализм утверждает, что наблюдаемое множество подходов в науке не обязательно недостаток, а скорее отражает сложность явлений под исследование во взаимодействии с ограничениями человеческого познавательного способности и разнообразие человеческих когнитивных, а также прагматических интересуется репрезентациями этих явлений.

Среди плюралистов можно найти самые разные взгляды. Суппес (1978) подчеркнули взаимную непереводимость описательных терминов разработан в ходе научной специализации. Такой несоизмеримость не поддается оценке с помощью общей меры. Призыв Картрайта (1999) к пятнистому миру подчеркивает сложность и разнообразие природного (и социального) мира. Научный теории и модели представляют собой представления различной степени абстракции, которые можно применить в лучшем случае частично к чему бы то ни было явления, которые они якобы изображают.В той мере, в какой они доводятся до представляют собой реальный процесс в реальном мире, они должны быть защищены при прочих равных условиях. Научные законы и модели прикрепляются к заплатам мира, но не в единое целое, управляемое законом. Интегративный плюрализм Митчелла (2002, 2009) — это отказ от цель объединения путем сведения к единому (фундаментальному) уровень объяснения или абстракции до единого теоретического репрезентации в пользу более прагматично настроенного набора объяснительные стратегии.Успех любого конкретного расследования отвечает целям расследования, но могут быть несколько совместимых счетов, отражающих как непредвиденные обстоятельства, так и пристрастность законов / обобщений, которые могут фигурировать в объяснениях и разные цели, которые можно поставить перед исследованием одного и того же явление. Объяснения, требуемые в каждом конкретном пояснении ситуация будет опираться на эти несколько учетных записей в зависимости от уровень представительства, достаточный для достижения его прагматических целей.Защита Митчеллом интегративного плюрализма опирается как на пристрастность репрезентации и сложность явлений, подлежащих рассмотрению. объяснил.

Келлерт, Лонгино и Уотерс продвигают плюрализм, который видит множественность не только между, но и внутри уровней анализа. более того они не видят причин требовать, чтобы несколько учетных записей были совместимый. Множественность несовпадающих эмпирически адекватных учетные записи помогают нам оценить сложность явления без иметь возможность создать единую учетную запись такой сложности.Они не считают, что все явления будут поддерживать неизбежное плюрализм, но есть некоторые явления, которые потребуют взаимно несовместимые или несовместимые модели. Какие это определяется путем изучения явлений, моделей и соответствия между явлениями и моделями. Как Митчелл, Келлерт, Лонгино и Уотерс считает, что прагматические соображения (в широком смысле) будут определяют выбор модели, которая будет использоваться в конкретных обстоятельствах. Обе формы плюрализма (компатибилистский и некомпатибилистский) отвергают представление о том, что существует множество естественных видов, причинно-следственные взаимодействия являются основой фундаментальных объяснений естественных процессы.Некомпатибилист открыт для множественной классификации схемы, отвечающие различным прагматическим интересам классификации. К в этой степени некомпатибилистский плюралист придерживается взглядов, близких к беспорядочный реализм, сформулированный Джоном Дюпре (1993). В компатибилист или интегративный плюралист, с другой стороны, должен придерживаться что есть способ, которым различные схемы классификации могут быть согласованы для поддержки предполагаемой интеграции пояснительных модели.

Плюрализм получает поддержку нескольких дополнительных подходов.Giere (2006) использует феномен цветового зрения, чтобы поддержать позицию, которую он называет перспективным реализмом. Подобно цветам предметов, научный представления являются результатом взаимодействия когнитивных факультеты и мир. У других видов другое визуальное оснащение. и воспринимать мир иначе. Наши человеческие познавательные способности, затем составляйте перспективы. Мы могли быть построены иначе а значит воспринимал мир иначе. Перспективный реализм ведет плюрализму, потому что перспективы частичны.Пока фургон Фраассен (2008) не рассматривает плюрализм vs. монизм (и как эмпирик и антиреалист ван Фраассен не стал бы должны), его акцент на пристрастности и перспективной зависимости измерение обеспечивает дополнительную точку входа в такое разнообразие. Соломон (2006) призывает к еще более доброжелательному отношению к множественность. По ее мнению, диссенсус — необходимая составляющая хорошо функционирующие научные сообщества и консенсус могут быть эпистемологически пагубно. В продолжение аргументов в Соломон (2001) утверждает, что разные модели и теоретические представления будут связаны с определенными идеями или конкретные данные, которые могут быть потеряны, если цель состоит в интеграции или в противном случае объедините модели для достижения консенсусного понимания.В деятельность по интеграции двух или более моделей отличается от процесс одной модели из набора альтернатив, который в конечном итоге распределить все эмпирические успехи между другими моделями. В своем исследовании консенсусных конференций, созванных Соединенными Штатами Государственные национальные институты здравоохранения (Соломон, 2011 г.), считает Соломон что такие конференции не разрешают существующие разногласия в научное сообщество. Вместо этого они, как правило, происходят после консенсус возник в исследовательском сообществе и направлен на большее к передаче такого консенсуса внешним сообществам (таким как врачей, страховщиков, экспертов по политике здравоохранения и общественности), чем оценка доказательств, которые могут потребовать консенсуса.

Исследователи, приверженные монистической или объединенной науке, увидят множественность как проблема, которую необходимо преодолеть, в то время как исследователи уже приверженный глубоко социальному взгляду на науку, будет рассматривать множественность как ресурс сообществ, а не проблема. Разнообразие и пристрастие, которое характеризует как локальную, так и глобальную научную сообщество характеризует продукты этих сообществ, а также производители. Универсализм и унификация требуют устранения эпистемологически релевантное разнообразие, в то время как плюралистическая позиция продвигает его и глубоко социальную концепцию знания, которая следует.

Социальность и структура научного знания. Внимание к социальным аспектам научного знания и, как следствие, потенциал для множественности побудил философов переосмыслить структура того, что известно. Многие философы (включая Гьера, Китчер и Лонгино), выступающие за формы плюрализма, ссылаются на метафора карт, чтобы объяснить, как научные представления могут быть обоими частичный и адекватный. Карты представляют только те особенности нанесенная на карту территория, имеющая отношение к цели, для которой карта нарисован.Некоторые карты могут представлять физическую область, ограниченную государством. границы, другие могут представлять численность населения или относительную изобилие / бедность природных ресурсов. Винтер (готовится к печати) исследует разнообразие видов карт, используемых в науке и философии метафора карты. Но метафора карты — это лишь один из нескольких способов переосмыслить структуру научного знания.

Другие философы больше опираются на когнитивную науку. Giere (2002) использует натуралистический подход к моделированию, а не распределение познавательного труда, но распределение познания.Этот подход использует систему или интерактивное сообщество в качестве локуса познание, а не индивидуальный агент. Нерсесян (2006) расширяет распределенное познание к рассуждению на основе моделей в науках. Модели артефакты, которые сосредотачивают познавательную деятельность множества люди в определенных условиях. Знания распределяются по умы, взаимодействующие по поводу артефактов в этой обстановке. Павел Тагард опирается на все более междисциплинарные (и, следовательно, социальные) природа самой когнитивной науки утверждать, что не только когнитивная наука (или определенные направления анализа в когнитивной науке) поддерживают концепцию познания как распределенного между взаимодействующими агентов, но эту концепцию можно повернуть обратно к когнитивным сама наука.(Thagard 2012). Наконец Александр Бёрд (2010) размышляет на чувство знания, необходимое для атрибуции, такой как: «Биомедицинское сообщество теперь знает, что пептические язвы часто вызвано бактерией Helicobacter pylori ». Или же «Произошел взрывной рост научных знаний в двадцатое столетие.» Берд обвиняет других социальных эпистемологов в том, что все еще делая такое коллективное знание супервентным по состояниям частные лица. Вместо этого, утверждает он, мы должны понимать социальные знания. как функциональный аналог индивидуального познания.Оба зависят от наличие и правильное функционирование соответствующих структур: рассуждение и восприятие для людей; библиотеки и журналы и другие социальные структуры для коллективов. Научное знание возникающий эффект коллективных эпистемических взаимодействий, конкретизированный в текстах, которые были обозначены как транспортные средства для сохранение и передача этих знаний

Современная наука рассматривается как модель демократического самоуправление и деятельность, требующая и способствующая демократическому в поддерживающем социальном контексте (Popper 1950, Bronowski 1956).С этой точки зрения наука рассматривается как неотъемлемая часть зависит от поддерживающего социального контекста, но изолирован практики под влиянием этого контекста. Как досягаемость науки и наукоемкие технологии все больше и больше распространились на экономика и повседневная жизнь индустриальных обществ, новое внимание выплачивается руководству науки. Независимо от взглядов о социальном характере знания есть дополнительные вопросы относительно того, какие исследования проводить, какие социальные ресурсы посвятить кто должен принимать такие решения и как они должны приниматься.

Филип Китчер (2001) открыл эти вопросы философским внимательное изучение. Хотя Китчер в основном поддерживает эпистемологические взгляды его (1993), в более поздних работах он утверждает, что не существует абсолютного стандарт значимости (практического или эпистемологического) исследования проекты, ни какой-либо стандарт хорошего, кроме субъективного предпочтения. Единственный непроизвольный способ защиты судебных решений, касающихся повестка дня исследований в отсутствие абсолютных стандартов осуществляется через демократические средства установления коллективных предпочтений.Китчер, таким образом, попытки разъяснить процедуры, с помощью которых решения, касающиеся какие направления исследований можно проводить демократическим путем. Результатом, который он называет хорошо упорядоченной наукой, является система, в которой фактически принятые решения отслеживают решения, которые будут приняты надлежащим образом созданным представительным органом коллективно обсуждение с помощью соответствующей информации (относительно, например, стоимость и осуществимость), предоставленные экспертами.

«Хорошо упорядоченная наука» Китчера привлекла внимание других философов, ученых и ученых государственной политики.Получив похвалу в качестве первого шага, он также вызвал различные критические замечания и дополнительные вопросы. Критика его предложения варьируются от опасений по поводу чрезмерного идеализма концепции к опасениям, что она закрепит предпочтения многих меньшая группа, чем те, на кого повлияют исследовательские решения. Предложение Китчера в лучшем случае работает для системы, в которой все или большинство научных исследований финансируется государством. Но доля частное, корпоративное, финансирование науки по сравнению с государственным финансирование увеличивалось, что ставит под сомнение эффективность модели, предполагающей в основном общественный контроль (Мировски и Сент 2002, Крымский 2003).Модель Китчера, это следует отметить, по-прежнему существует значительное разделение между фактическое проведение исследований и решения относительно направления исследования и ученые, которые видят более тесную связь между социальными процессы и ценности в контексте и при проведении исследователи будут этим недовольны. Сам Китчер (Kitcher 2011) кажется, несколько ослабляет разделение.

Контрфактический характер предложения вызывает вопросы о насколько хорошо организованная наука действительно демократична.Если фактические решения не обязательно должны быть результатом демократических процедур но только быть такими же, как и те, которые возникли бы в результате такого процедуры, как мы узнаем, какие решения они фактически не принимаются проходите совещательное упражнение? Даже если процесс фактически выполнено, есть места, например по выбору специалистов чей совет запрашивается, что позволяет индивидуальным предпочтениям ниспровергнуть или искажать предпочтения в целом (Roth 2003). Кроме того, учитывая что результаты научных исследований потенциально глобальны, в то время как демократические решения в лучшем случае являются национальными, национальные решения будут имеют влияние далеко за пределы населения, представленного в решении производители.Шейла Ясанофф также отметила, что даже в современных индустриальные демократии есть совсем другая наука режимы управления. Нет ни одной модели демократического решения делает, но многие, и различия выражаются в совершенно разных политики (Jasanoff 2005).

В своей работе (2011) Китчер отказывается от контрфактического подхода, поскольку он сопоставляет идеал упорядоченности с реальными дебатами в современной науке и о ней. Здесь его заботит разнообразие способы, которыми научный авторитет был подорван тем, что он называет «Химерные эпистемологии».»Недостаточно сказать что научное сообщество пришло к выводу, что, скажем, вакцина MMR безопасен, или что климат меняется так, что требует изменение в человеческой деятельности. В демократическом обществе есть много другие голоса, заявляющие о своих правах, будь то на основании предполагаемых доказательств основания или в рамках кампаний по манипулированию общественным мнением. Китчер предлагает механизмы, с помощью которых небольшие группы, которым доверяют их сообщества может развить понимание сложных технических вопросов через наставничество со стороны членов соответствующих исследовательских сообществ и затем донести это понимание до общественности.Он также одобряет Джеймс Фишкин (2009) экспериментирует с совещательным опросом как означает привлечь представителей общественности, приверженных разным сторонам технический выпуск вместе с научными представителями проблемы и в серии обменов, которые охватывают доказательства, разные виды импорта обладают разными линиями рассуждения, а другие элементы аргументированного обсуждения, приведите группу к консенсусу по правильный взгляд. Плюралист и прагматично настроенный философы, рассмотренные в предыдущем разделе, могут беспокоиться о том, что не является единственной правильной точкой зрения, к которой подобная встреча должна сходятся, но это более широкое обсуждение, включающее обсуждение о целях и ценностях может привести к достаточному (временному) сближению к наземным действиям или политике.

Философское исследование социальных измерений научного знания за десятилетия, прошедшие с 1970 года, усиливается. Социальные противоречия о науках и наукоемких технологиях, а также развитие философского натурализма и социальной эпистемологии объединить, чтобы продвинуть вперед мышление в этой области. Ученые в ряде родственных дисциплин продолжают исследовать мириады социальных отношения внутри научных сообществ и между ними и их социальные, экономические и институциональные контексты.

Хотя эта область впервые получила известность в так называемых научных войнах, 80-х годов прошлого века внимание к социальным аспектам науки принесло количество тем к философскому вниманию. Феномен Большого Наука подтолкнула философов к рассмотрению эпистемологических значимость таких явлений, как доверие и когнитивная взаимозависимость и разделение познавательного труда. Повышенная экономическая и социальная зависимость от научно обоснованных технологий привлекла внимание к вопросы индуктивного риска и роль ценностей в оценке гипотезы с социальными последствиями.Споры о здоровье риски, связанные с некоторыми вакцинами, превышающие экологические загрязнение, и причины изменения климата расширились философия науки из ее более привычных областей логики и эпистемологический анализ, чтобы включить опасения по поводу обмен и усвоение научных знаний и этических размеры поверхностных фактических дебатов.

Частично в ответ на работу ученых в области социальных исследований наука, отчасти в ответ на меняющуюся роль научного исследования на протяжении 20-го и 21-го веков философы искали способы приспособить (разумные) результаты социологов и историков культуры, или изменить традиционные эпистемологические концепции, используемые при анализе научного знания.Эти исследования, в свою очередь, приводят к новому пониманию структуры и расположение содержания знаний. В то время как дебаты в философии науки между и среди приверженцев той или иной модели социальности знания будет продолжаться, важный шаг в будущем будет более полная встреча между индивидуальными социальными эпистемологии с ее акцентом на свидетельство и несогласие как транзакции между отдельными людьми и в большей степени социальные эпистемологии, которые рассматривают социальные отношения или взаимодействие как частично составляющая эмпирического знания.

Введение в современную эпистему

Содержание

Предисловие

Часть I: Как генерируются научные знания?

1. Сколько нужно ученых, чтобы обладать знаниями? Йерун де Риддер

2. Какое отношение должны иметь ученые? Хорошая академическая практика как предпосылка для получения знаний Thomas A.C. Reydon

3. Как исследователи-медики делают причинно-следственные выводы? Олаф Дамманн, Тед Постон и Пол Тагард

4.Как объяснения приводят к научному знанию? Кевин Маккейн

5. Что такое научное понимание и как его достичь? Хенк В. де Регт и Кристоф Баумбергер

Часть II: Какова природа научного знания?

6. Что такое научные концепции? Теодор Арабатзис

7. Как отличить науку от лженауки? Стивен Лоу

8. Откуда мы знаем, что 2 + 2 = 4? Кэрри С.И. Дженкинс

9. Являются ли научные знания особенными? Plus ça change, plus c’est la même выбрал Richard Fumerton

10. Можно ли измерить научное знание числами? Ханне Андерсен

Часть III: Влияет ли предвзятость на наш доступ к научным знаниям?

11. Почему логически несовместимые убеждения кажутся психологически совместимыми? Наука, лженаука, религия и суеверия Эндрю Штульман и Эндрю Янг

12.Не вводит ли нас в заблуждение наша интуиция? Роль человеческого предубеждения в научных исследованиях Сьюзен А. Гельман и Кристан А. Марчак

13. Может ли научное знание отсеять пшеницу от плевел? Краткая история предвзятости (и опасений по поводу предвзятости) в науке Эрик Л. Петерсон

14. Какие у нас есть основания для достоверности научных выводов? Новые заботы о науке Джанет А. Курани

15. Действительно ли наука ценится бесплатно и объективно? От объективности к научной честности Мэтью Дж.Коричневый

Часть IV: Ограничены ли научные знания?

16. Следует ли нам доверять тому, что говорят наши научные теории? Дана Тулодзецки и Мартин Творог

17. Каковы пределы научного объяснения? Сара Готлиб и Таня Ломброзо

18. Следует ли принимать сциентизм? Аргумент от референциальной непоследовательности Рик Пилс

19. Как неопределенности научных знаний представлены в публичной сфере? Генетика интеллекта на примере исследования Костас Кампуракис.

Индекс

эпистемология | Определение, история, типы, примеры, философы и факты

Большинство людей заметили, что зрение может играть шутки. Погруженная в воду прямая палка выглядит изогнутой, хотя на самом деле это не так; железнодорожные пути кажутся сходящимися на расстоянии, но это не так; и страницу англоязычной печати, отраженную в зеркале, нельзя читать слева направо, хотя во всех других случаях это возможно. Каждое из этих явлений в некотором роде вводит в заблуждение.Любой, кто считает, что палка погнута, что железнодорожные пути сходятся и т. Д., Ошибается в том, каков мир на самом деле.

оптическая иллюзия: преломление света

Преломление (изгиб) света при его переходе из воздуха в воду вызывает оптическую иллюзию: соломинки в стакане с водой кажутся сломанными или изогнутыми на поверхности воды.

© Cheyenne / Fotolia

Хотя такие аномалии поначалу могут показаться простыми и беспроблемными, более глубокое их рассмотрение показывает, что верно как раз обратное.Как узнать, что палка на самом деле не изогнута и гусеницы на самом деле не сходятся? Предположим, кто-то говорит, что он знает, что палка на самом деле не изогнута, потому что, когда ее вынимают из воды, можно увидеть, что она прямая. Но разве вид на прямую палку из воды дает основание думать, что когда она находится в воде, она не изогнута? Предположим, кто-то говорит, что рельсы на самом деле не сходятся, потому что поезд проезжает по ним в точке, где они, кажется, сходятся. Но как узнать, что колеса поезда и в этой точке не сходятся? Что оправдывает предпочтение одних из этих убеждений другим, особенно когда все они основаны на том, что мы видим? Видно, что палка в воде изогнута, а палка из воды прямая.Почему же тогда палка объявляется прямой? Почему, в сущности, одно восприятие имеет приоритет над другим?

Один из возможных ответов — сказать, что зрения недостаточно, чтобы дать знание о том, как обстоят дела. Зрение необходимо «скорректировать» с помощью информации, полученной от других органов чувств. Предположим, что человек утверждает, что веская причина полагать, что палка в воде прямая, состоит в том, что когда палка в воде, можно почувствовать руками, что она прямая.Но что оправдывает веру в то, что осязание надежнее зрения? В конце концов, прикосновение порождает неправильное восприятие, как и зрение. Например, если человек холодит одну руку и согревает другую, а затем помещает обе в ванну с теплой водой, вода будет теплой для холодной руки и холодной для теплой руки. Таким образом, проблему нельзя решить, обращаясь к информации, исходящей от других органов чувств.

Другой возможный ответ начнется с утверждения, что ни одно из органов чувств не может гарантировать представление вещей такими, какие они есть на самом деле.Следовательно, вера в то, что палка действительно прямая, должна быть обоснована какой-то другой формой осознания, возможно, разумом. Но почему следует считать разум непогрешимым? Его часто используют неидеально, например, когда кто-то забывает, просчитывает или делает поспешные выводы. Более того, почему следует доверять разуму, если его выводы противоречат выводам, полученным на основе ощущений, учитывая, что чувственный опыт, очевидно, является основой большей части того, что известно о мире?

Ясно, что здесь есть сеть трудностей, и нужно будет хорошенько подумать, чтобы прийти к убедительной защите очевидного простого утверждения о том, что палка действительно прямая.Человек, который принимает этот вызов, по сути, обращается к более широкой философской проблеме познания внешнего мира. Эта проблема состоит из двух вопросов: как можно узнать, существует ли реальность, существующая независимо от чувственного опыта, учитывая, что чувственный опыт в конечном итоге является единственным свидетельством существования чего-либо; и как можно узнать, что на самом деле похоже, учитывая, что различные виды сенсорных свидетельств часто противоречат друг другу.

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Домой

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
  • Тарифы и полные платежи Пакет для Чикаго
  • Полный цикл и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатка
  • Инициатива развивающихся стран Чикаго
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты
  • Тарифы, заказы, и платежи
  • Полный пакет Chicago
  • Полный охват и содержание
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы агента
• Партнеры по издательству
  • О нас
  • Публикуйте с нами
  • Недавно приобретенные журналы
  • Издательская номинальная tners
• Новости прессы
  • Подпишитесь на уведомления eTOC
  • Пресс-релизы
  • Медиа

• Книги издательства Чикагского университета
• Распределительный центр в Чикаго
• Чикагский университет

• Положения и условия
• Заявление об издательской этике
• Уведомление о конфиденциальности
• Доступность Chicago Journals
• Доступность университета

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

• Свяжитесь с нами
• Медиа и рекламные запросы
• Открытый доступ в Чикаго

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

Понимание, объяснение и научные знания | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Около 20 лет назад понимание не было важной философской концепцией вне философии гуманитарных наук.Это слово иногда появлялось в текстах, связанных с научным объяснением, но не было предметом систематического внимания. С тех пор многое произошло. Эпистемологи и философы науки выдвинули теории о понимании. Книга Карима Халифы — это попытка подвести итоги нынешней сцены. Его подход относительно консервативен, поскольку он намеревается защищать то, что он называет общепринятым взглядом на понимание. Согласно ему, понимание состоит из знания соответствующей пояснительной информации.По сути, книга представляет собой развернутый аргумент против различных попыток оспорить сложившуюся точку зрения.

Защита Халифы основана на его модели понимания Объяснение-Знание-Наука (EKS). Модель основана на следующих четырех идеях. Во-первых, понимание приходит по ступеням. Учтите, что можно более или менее что-то понять, а также что мы можем сравнить, насколько хорошо разные люди понимают данное явление или факт. Во-вторых, степень понимания человека отражает то, насколько полностью он улавливает пояснительную связь , относящуюся к p (объяснительное ).Халифа определяет объяснительную связь как набор правильных объяснений p и отношения между этими объяснениями. Полнота понимания будет варьироваться в зависимости от количества, важности и детализации усвоенных объяснений и взаимосвязей между объяснениями. В-третьих, хватание определяется как когнитивное состояние, имеющее сходство с научным знанием части объяснительной связи. Таким образом, один человек понимает p лучше, чем другой, если его понимание объясняющей связи больше похоже на научное знание этого вопроса.

Наконец, чтобы исключить случайные сходства, Халифа требует, чтобы объяснительные знания человека основывались на научной объяснительной оценке (SEE). Это имеет три особенности: a) рассмотрение , человек должен рассмотреть несколько правдоподобных альтернативных объяснений; б) сравнение , человек должен сравнить конкурирующие объяснения, используя лучшие научные методы и доказательства; и c) формирование убеждений , доксастические установки человека должны определяться упомянутыми пояснительными сравнениями.Эти принципы приводят к мерам, которые могут использоваться для оценки сходства между пониманием человека и научными знаниями: 1) количество правдоподобных альтернативных объяснений, которые человек рассмотрел; 2) количество объяснений, сравниваемых по научным критериям; 3) научный статус критериев, используемых при сравнении; 4) надежность убеждений человека относительно объяснений; 5) точность убеждений человека относительно объяснений и 6) разнообразие способов, которыми человек может использовать пояснительную информацию для достижения научных целей.

В книге восемь глав. Основные идеи модели ESK представлены в главе 1. Глава 2 иллюстрирует модель, используя обсуждение масштабирования Бьоркена в физике и сравнение модели ESK с хорошо известным объяснением понимания Хенком де Регтом. В главе 3 рассматривается связь между пониманием и способностями. Халифа защищает позицию, согласно которой и понимание, и знание требуют одинаковых способностей, тем самым блокируя популярную стратегию, используемую для разделения понимания и знания пояснительной информации.Его аргументированная стратегия двояка. Он начинает с утверждения, что знание объяснения требует некоторых способностей, а затем переходит к доказательству того, что они такие же, какие требуются для понимания в модели ESK. В главе 4 обсуждается неудобно названная проблема объектного понимания. Это понятие относится в основном к овладению каким-либо предметом. Халифа утверждает, что объектное понимание не требует большего, чем объяснительное понимание, а просто изобилие объяснительного понимания.Соответственно, модель ESK может справляться с интуицией, возникающей из объектного понимания.

Провокационное заявление Питера Липтона о том, что понимание может быть без объяснения, является темой главы 5. Халифа очень подробно реконструирует защиту этого утверждения Липтоном и утверждает, что ни одно из соображений, которые он поднимает, не ставит под вопрос модель ESK. Чтобы справиться с интуицией, которая делает аргумент Липтона привлекательным, он вводит понятие прото-понимания . У человека есть прото-понимание, когда он еще не имеет правильного понимания, но имеет некоторое представление об объяснительной роли некоторой части пояснительной информации.Кроме того, он утверждает, в отличие от Липтона, что объяснения не обязательно должны быть лингвистическими. Это оставляет место для «молчаливого» понимания, которое все еще считается объяснительным. Критическое обсуждение Халифы ценно, поскольку стало обычным делом принимать аргументы Липтона за чистую монету.

Глава 6 касается отношения между пониманием и истинной верой. Нефактивисты, согласно которым понимание того, почему p не требует веры в истинные (или приблизительно верные) объяснения p , представляют проблему.Их аргументы бывают двух видов. Во-первых, есть исторический аргумент, который указывает на примеры прошлых ученых, которые верили в ложные теории, но, тем не менее, имели некоторое понимание этого явления. Во-вторых, есть аргументы, которые предполагают, что, хотя идеализированные теории буквально не соответствуют действительности, они по-прежнему являются важным источником понимания в науке. В обоих случаях Халифа утверждает, что можно рассматривать эти случаи выборочно или апеллировать к прото-пониманию, чтобы сохранить модель ESK.

В главе 7 обсуждается совместимость удачи и понимания. Халифа утверждает, что, хотя некоторое понимание может быть удачным, это не составляет проблемы для модели ESK, потому что принципы SEE гарантируют, что удача уменьшает понимание. Наконец, в главе 8 рассматривается вопрос о том, имеют ли знание и понимание одинаковую эпистемическую ценность. Согласно Халифе, объяснительные улучшения расширяют наши истинные убеждения, поэтому лучшее понимание связано по крайней мере с одним фундаментальным эпистемическим благом.Более того, три принципа СЭЭ — рассмотрение, сравнение и формирование убеждений — связаны с улучшением объяснения. Другими словами, понимание надежно связано с когнитивными достижениями и эпистемической ценностью.

Я прочитал эту книгу как натуралистический философ науки, заинтересованный в объяснении. Признаюсь, я всегда сомневался в значимости аналитической эпистемологии для философии науки. Я думаю, что книга Халифы демонстрирует это в отношении теорий понимания.(Не знаю, согласился бы он с этим сам.) Однако я рад, что кто-то проработал литературу.

С точки зрения философии науки я нашел отчет Халифы слишком абстрактным. Ему нечего сказать об объяснении, и тем более о взаимосвязях между объяснениями, хотя они являются ключевыми элементами в его описании. Его аргументативная стратегия состоит в том, чтобы позволить читателю заполнить ее предпочтительный отчет об объяснении, поскольку модель EKS должна быть приемлемой, независимо от того, что кто-то думает о научном реализме или о характеристиках, которые определяют объяснительную релевантность.Это может быть разумной стратегией аргументации в эпистемологических дебатах, но она оставляет теорию в высшей степени абстрактной. Например, это делает невозможным рассмотрение таких вещей, как (теоретические или практические) компромиссы между различными измерениями добротности объяснения или различные отношения между объяснениями. Более того, минимальная теория объяснения также ограничивает то, что можно сказать о понимании. Поверхностная теория объяснения подразумевает тонкую теорию понимания.

Еще один недостаток использования эпистемологической постановки вопросов для защиты принятого взгляда на понимание состоит в том, что Халифа, похоже, упускает две основные причины, по которым понятие понимания вообще интересно.Во-первых, это метакогнитивная роль понимания. Кажется, что какое-то чувство (или чувство) понимания играет важную регулирующую роль в нашей познавательной жизни. Он говорит нам, когда нам нужно получить больше знаний и когда у нас достаточно понимания, чтобы дать объяснение. Хотя это чувство понимания и понимания, проанализированное Халифой, — разные вещи, было бы ошибкой отвергать его как простое ложное убеждение о понимании. Хотя наше чувство понимания может быть плохо откалибровано, оно является важной особенностью нашего познания.Как только кто-то начинает задумываться об этом, очень трудно представить себе какую-либо продвинутую когнитивную систему, которая обошлась бы без метапознания. Однако современная эпистемология и философия науки почти полностью упускают из виду это измерение нашего познания. По этой причине быстрый отказ Халифы от феноменологии понимания — упущенная возможность. Не только понимание, но и иллюзорное понимание требует философского анализа.

Второй упущенный аспект понимания касается его объектов.Мы понимаем как научные представления (теории, модели, графики и т. Д.), Так и явления с помощью этих представлений. Понимание теорий и других научных представлений right — серьезная проблема, которая не является просто еще одним разговорным использованием слова «понимание». Это важнейший элемент понимания явлений в мире. Без этих представлений у нас вообще не было бы большого понимания. Более того, вопрос заключается не только в понимании истинных теорий, настоящая проблема понимания явлений с помощью научных представлений состоит в том, чтобы правильно установить связь между репрезентацией и предполагаемым объектом.Опять же, ключевой элемент нашего познания, связанный с пониманием, упускается из виду в рассказе Халифы.