Лучом чудесного огня (Поэма «Демон» М. Ю. Лермонтова)

Поэму «Демон» Лермонтов начал сочинять в пятнадцатилетнем возрасте и работал над ней около десяти лет. Много раз он за нее принимался, оставлял, потом начинал снова. Но интересно: первая строка— «Печальный демон, дух изгнанья» — прошла сквозь все редакции поэмы и сохранилась в ней до конца.

В первых вариантах действие поэмы происходит вне времени и пространства, в нереальной, условной обстановке.

Печальный демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснилися пред ним…

Так начинается первый вариант поэмы 1829 года. Написав еще несколько строк, Лермонтов в скобках обозначил дальнейший план:

(Демон узнает, что ангел любит одну смертную. Демон узнает и обольщает ее, так что она покидает ангела, но скоро умирает и делается духом ада. Демон обольстил ее, рассказывая, что бог несправедлив, и проч. свою историю.)

Уже в этом первом опыте отчетливо выражен богоборческий характер поэмы, отрицание божественной власти, неверие в бога.

Вслед за тем, в той же тетрадке, следует продолжение:

Любовь забыл он навсегда.
Коварство, ненависть, вражда
Над ним владычествуют ныне…
В нем пусто, пусто: как в пустыне.
Смертельный след напечатлен
На том, к чему он прикоснется,
И говорят, что даже он
Своим злодействам не смеется,
Что груды гибнущих людей
Не веселят его очей…
Зачем же демон отверженья
Роняет посреди мученья
Свинцовы слезы иногда,
И им забыты на мгновенье
Коварство, зависть и вражда?..

«Груды людей» не очень удачно сказано, но вспомним:

поэту только 15 лет.

После этих стихов возник новый план: «Демон влюбляется в смертную (монахиню) и она его наконец любит, но Демон видит ее ангела-хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее.

Она умирает, душа ее улетает в ад, и Демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой».

Как далеки эти первые стихотворные опыты от гениального создания зрелых лет. И тем не менее они — зерно, из которого впоследствии выросла грандиозная поэтическая концепция.

И вот представим себе: живет в Москве, на Малой Молчановке, в одноэтажном домике с мезонином невысокий, коренастый и смуглолицый подросток с огромными темными глазами, сидит за столом, в своей горнице под самой крышей, время от времени отрываясь от бумаги, вскидывает глаза, видит крыши приземистых арбатских особнячков и пишет о духе зла, о демоне-разрушителе.

У него есть друзья — у этого мальчика, друзья, которые его любят, высоко ценят его стихи, порою немножко над ним подтрунивают. А он и серьезен, и весел, остроумен. Он любит их. Но в глубине души бесконечно одинок. Он совсем иной, чем они. Он ненавидит светское общество, хотел бы бежать из этой душной среды, от ее законов, предрассудков, от жизни, в которой все решает положение, связи, богатство.

Он полон презрения и гнева. И герои его поэм и трагедий, как и он, одиноки в мире, их окружающем. И каждый раз они у него погибают или влачат одинокие дни. Как пушкинский Пленник, как Гирей, как Алеко. Как герои байроновских поэм. Нет, у него они чаще гибнут!

Образ Демона удивительно близок Лермонтову. «Мой демон» называется одно из стихотворений 1831 года. Лермонтову исполнилось 17 лет. Его по-прежнему тревожит его поэма. И, принимаясь за нее в третий раз, он пишет:

И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня,
И ум мой озарять он станет
Лучом чудесного огня;
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда

И, дав предчувствие блаженства,
Не даст мне счастья никогда.

На этот раз Лермонтов написал новое начало — около 60 строк— и внизу сделал помету: «Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет.— В прозе лучше».

Воплощение образа Демона в прозе не состоялось. В том же году появляется новое поручение себе самому: «Написать длинную сатирическую поэму: «Приключения Демоназ.

Но и от сатирического варианта Лермонтов отказался. В следующем году появляется мысль создать библейский вариант «Демона», перенести действие в Вавилон. Однако и это намерение не исполнилось.

В пятом варианте, над которым Лермонтов работает уже в Петербурге, обучаясь в юнкерской школе, действие происходит где-то на берегу моря, «между прибрежных диких скал», упомянут «южный теплый день», лимонная роща. И хотя в целом поэма снова не получается, здесь мы встречаем уже довольно много стихов, которые потом без перемен войдут в окончательную редакцию «Демона».

Затем наступает длительный перерыв. И только по возвращении с Кавказа, из ссылки, в которую он был отправлен за стихи на смерть Пушкина, Лермонтов снова принимается за оставленную работу. И благодаря новизне кавказского материала поэма обретает конкретность, живописность, небывалую форму.

В новой редакции вместо безликой монахини появляется красавица грузинка Тамара — дочь старого Гудала, ее жених — удалой князь. Поэма наполнилась описаниями грузинской природы и грузинского феодального быта. «Излучистый» Дарьял, Казбек, который сверху кажется Демону «гранью алмаза», Койшаурская долина, зеленые берега светлой Арагны, угрюмая Гуд-гора — все это оказалось самой подходящей обстановкой для романтической поэмы о Демоне, приблизило отвлеченный замысел к жизни.

И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел,— и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы —
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!

Но вдохновила его на новое воплощение прежнего замысла не только природа Кавказа.

Вдохновили грузинские обычаи, грузинские народные песни, предания, легенды.

Демон покоряет душу Тамары. Он открывает ей «пучину гордого познанья». Но Тамара смертная. И, полюбив  Демона, она погибает, ибо над Демоном тяготеет проклятье: он обречен на вечное одиночество. Его борьба с небом будет вечной. И хотя зло ему и «наскучило», примирение с богом для него невозможно. Для этого надо отречься от свободы, а от свободы Демон не отречется никогда.

Лермонтов воплотил в поэме свое неукротимое стремление к свободе, силу творческой мысли.

Те, кто живут на Военно-Грузинской дороге, у подножия Казбека, до сих пор говорят, что где-то возле самой вершины горы есть монастырь, куда никто не может добраться и которого никто, кроме пастухов, не видал. «Оттуда бог прогонит, ангелы не пустят туда, подымется вихрь, пойдет снег, и человек пропал».

Возможно, что Лермонтов слышал эту легенду и не случайно избрал местом последнего упокоения Тамары «чудный храм» на вершине Казбека:

На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
Куда лишь коршун залетал.

И превратилася в кладбище
Скала, родная облакам:
Как будто ближе к небесам
Теплей посмертное жилище?..
Едва на жесткую постель
Тамару с пеньем опустили,
Как тучи гору обложили
И разыгралася метель.
И громче хищного шакала
Она завыла в небесах
И белым прахом заметала
Недавно вверенный ей прах.
Но над семьей могильных плит
Давно никто уж не грустит.
Скала угрюмого Казбека
Добычу жадно сторожит,
И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.

Слышал Лермонтов в Грузии легенду о том, как злой дух Гуда полюбил красавицу грузинку, как мечтал ради нее сделаться смертным и старался из ревности погубить ее жениха. Лермонтов слышал эту легенду и в «Герое нашего времени» упоминает о ней. Она и до сих пор жива в окрестностях Гуд-горы, под которой стоит Гуд-аул. И возможно, что эти названия подсказали Лермонтову имя старого Князя Гудала.

Тем более, что напротив Гуд-аула находятся развалины старинного замка над Арагвой, которые Лермонтов зарисовал в своем путевом альбоме. А рисунок этот весьма напоминает описание замка Гудала в «Демоне».

Недалеко от этого места находятся другие развалины — древнего монастыря. Говорили, что это дух разрушил обитель громовой стрелой, обидевшись на монахинь. Есть мнение, что эти места и описывал Лермонтов, когда изобразил монастырь, куда Гудал отвел свою дочь.

Рассказывалось в Грузии преданье о женихе, который ехал на свою свадьбу и был убит недалеко от дома невесты. Узнав о его смерти, невеста, как лермонтовская Тамара, ушла в монастырь.

Недалеко от этих мест и поныне видна часовня, с которой связано преданье, гласящее, что нельзя проехать мимо нее, не помолившись. Тот, кто не последует дедовскому обычаю, погибнет от мусульман. А у Лермонтова в «Демоне»:

И вот часовня на дороге…
Тут с давних пор почиет в боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала.
Но презрел удалой жених
Обычай прадедов своих.

Отзвук народной грузинской легенды имеется в той строфе «Демона», где путнику, который слышит рыданья Тамары, кажется, что это стоны горного духа:

И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
И чуткий напрягая слух,

Коня измученного гонит,

Горный дух, прикованный в пещере к скале,—это легендарный богатырь Амирани, о котором в Грузии и вообще на Кавказе рассказывают повсеместно. Некогда Амирани, как лермонтовский демон, восстал против бога, бог разгневался и приковал его к скале, И будет, как говорится в легенде, Амирани мучиться вечно, покуда не настанет конец мира.

Но кто переводил Лермовтову эти преданья, легенды, песни? Если от проводника на Военно-Грузинской дороге, а вернее, от случайного попутчика, вроде Максима Максимыча, он и мог слышать одно или два предания, то, уж во всяком случае, не мог через них познакомиться с грузинской народной поэзией и феодальным княжеским бытом, так достоверно изображенным в «Демоне». Тем более, что Лермонтов не знал грузинского языка, а в Грузии в то время еще мало кто понимал по-русски. Ясно, что в Грузии вокруг него были люди, хорошо знавшие русский язык.

Троюродный брат поэта Аким Шан-Гирей в своих воспоминаниях заметил, что Лермонтов ошибся, назван жениха Тамары «властителем Синодала». И Шан-Гирей поправляет Лермонтова: «В Грузии нет Синодала, а есть Цинондалы, старинный замок в очаровательном месте Кахетии, принадлежащий одной из древнейших фамилий Грузии, князей Чавчавадзе».

Это важное замечание. Нижегородский драгунский полк, в котором Лермонтов отбывал свою первую ссылку, стоял в Кахетии, недалеко от Цинандали. И офицеры полка постоянно ездили в Цинандали в гости к прославленному грузинскому поэту и храброму генералу русской службы Александру Гарсевановичу Чавчавадзе, который долгое время служил в этом полку и одно время был даже его командиром. Нынешние исследователи жизни и поэзии Лермонтова устанавливают, что Лермонтов гостил в Цинандали и был знаком с Чанчавадзе и с его семьей.

Дочь Чавчавадзе, Нина Александровна, шестнадцати лет вышла замуж за великого русского драматурга Александра Сергеевича Грибоедова, а полгода спустя стала вдовой. Как известно, Грибоедов был убит при разгроме русской миссии в Тегеране.

Нина Александровна отвергла любовь многих достойных, посещавших дом ее отца, и навсегда осталась верна памяти Грибоедова. Она могла бы сказать о себе словами лермонтовской Тамары:

Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест…
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!..

Она похоронила Грибоедова в Тифлисе, на склоне Мтацминды, в небольшом гроте у подножия монастыря св. Давида, украсила могилу бронзовым изваянием плачущей женщины, упавшей к подножию креста. А на цоколе вывела вдохновенную эпитафию:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».

Она отличалась выдающейся красотой, и до сих пор о ней говорят, как об одной из самых прекрасных женщин, какие когда-либо рождались на грузинской земле. Как знать, знакомство с ней, может быть, бросило отблеск на образ Тамары?

Как только в Цинандали появлялись офицеры-«нижегородцы», тотчас съезжались гости и начинались джигитовка, скачки, стрельба в цель. «Нижегородцы» — на кабардинских конях, а у грузин — дорогие карабахские жеребцы под персидскими седлами, с чепраками, расшитыми цветным шелком, а сами — в высоких шапках из черной мерлушки, в чохах с закидными рукавами, обшитых галуном по всем швам, вооруженные длинными ружьями без чехлов и кривыми персидскими саблями. Стропы узды сверкают серебром, золотом, нетерпеливые кони грызут удила и прямо кипят под седоками.

Это взято из воспоминаний современника.

А вот описание «отважного князя», «властителя Синодала» у Лермонтова:

Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи,— кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха
Прядет ушьми и, полный страха,
Храпя носится с крутизны
На пену скачущей волны.

Над пиршественными столами, расставленными в тени столетних чинар, раздавались приветственные тосты, гремели грузинские застольные песни. Но вот раздавалось тягучее, клейкое пищание зурны, мерный ропот и говор бубна, и плеск хлопающих ладоней, и в папахе, надвинутой на брови, загнув назад рукава чохи, поправляя кинжал на ловком стане, в крут вылетал танцор, вызывая одну из красавиц. Вот где Лермонтов мог восторгаться «лекури» — танцем, так удивительно изображенном им в «Демоне».

В ладони мерно ударяя,
Они поют — и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится,— глядит
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка. ..

Вот где мог поэт наблюдать незнакомые ему дотоле обычаи, выспрашивать и запоминать значения грузинских слов. Впоследствии он даже снабдил поэму маленьким грузино-русским словариком:

Ч а д р а — покрывало.
З у р н а — вроде волынки.
Ч у х а — верхняя одежда с откидными рукавами.
П а п а х а — шапка, вроде ериванки.
Чингар, чингура — род гитары.

А к строке «Привстав на звонких стременах» сделал примечание: «Стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла».

Правда, слова «чоха» и «чонгури» он запомнил не совсем точно. Но это дела не меняет. Лермонтов открыл для русской поэзии новую страну и основал свои описания на удивительном знании конкретного материала. А это сообщило поэме и новизну и высокую поэтическую убедительность.

В новой — грузинской — редакции, написанной в 1838 году, «Демон» становится одним из самых замечательных созданий русской литературы, одной из вершин мировой романтической поэзии.

Отчетливый и глубокий смысл обрела наконец основная идея поэмы.

Демон отрицает власть бога. Изгнанный из рая и обреченный на вечное одиночество в бесконечном пространстве вселенной, он сеет зло, сеет сомнение в совершенстве существующего в мире порядка. Свободный от предрассудков, он свободен. И неограничен в познании мира:

Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,—

говорит он Тамаре.

Он отвергает законы рабства и восстает против всего, что сковывает человеческую волю и разум. С презрением глядит он на землю,

Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.

Увидев Тамару, он впервые чувствует «неизъяснимое волненье». Перед ним раскрывается вдруг новый мир — мир любви, добра, красоты. В образе Тамары воплощено то прекрасное, что создает жизнь. И в своей поэме Лермонтов выразил необыкновенно глубокую мысль, что стремление к прекрасному, к прекрасной цели ведет к нравственному совершенствованию.

Первая грузинская редакция была создана вскоре после возвращения из ссылки в первой половине 1838 года. Но и она не вполне устроила автора. И он — в который раз! — приступает к новой переработке, которую закончил 8 сентября 1838 года: это число написано им на обложке.

С юных лет Лермонтов любил Варвару Лопухину. Обстоятельства их разлучили. Она оставалась в Москве. Он уехал в Петербург, поступил в военную службу. Когда до нее дошли слухи, что он увлечен другой, она в отчаянье вышла замуж за нелюбимого, ограниченного, ревнивого и немолодого человека. А продолжала любить его. Но и Лермонтов любил ее нежно. Он тяжко страдал и, сочиняя свою поэму, вдохновлялся этой горестной любовью к ней. А, закончив «Демона», написал на последней странице:

Я кончил — и в груди невольное сомненье!
Займет ли вновь тебя давно знакомый звук,
Стихов неведомых задумчивое пенье,
Тебя, забывчивый, но незабвенный друг?
Пробудится ль в тебе о прошлом сожаленье?
Иль, быстро пробежав докучную тетрадь,
Ты только мертвого, пустого одобренья
Наложишь на нее холодную печать;
И не узнаешь здесь простого выраженья
Тоски, мой бедный ум томивщей столько лет;
И примешь за игру иль сон воображенья
Больной души тяжелый бред. ..

И отослал рукопись ей.

Эту редакцию поэмы Лермонтов решил наконец печатать. Цензура не пропустила ее. Тогда Лермонтов подверг поэму новой переработке, многие места изменил. А в конце поэмы вписал большой монолог ангела и вставил строки:

«И проклял Демон побежденный мечты безумные свои». Места, не приемлемые для цензуры, вычеркнул. В числе выкинутых стихов оказалась строка, особенно восхищавшая Белинского:

Иль с небом гордая вражда.

Эти стихи следовали за строфой ХIII второй части поэмы, вслед за описанием умершей Тамары:

И все, где пылкой жизни сила
Так внятно чувствам говорила,
Теперь один ничтожный прах;
Улыбка странная застыла,
Едва мелькнувши на устах;
Но темен, как сама могила,
Печальный смысл улыбки той:
Что в ней? Насмешка ль над судьбой,
Непобедимое ль сомненье?
Иль к жизни хладное презренье?
Иль с небом гордая вражда?
Как знать? для света навсегда
Утрачено ее значенье!
Она невольно манит взор,
Как древней надписи узор,
Где, может быть, под буквой станной
Таится повесть прежних лет,
Символ премудрости туманной,
Глубоких дум забытый след.

До переделки поэмы Демон вовлекал Тамару в свою вражду с небом. Он поселял в ее душе непобедимое сомненье, гордое презрение к небу, вызывал на вражду с богом. И поэтому ангел в конце поэмы не говорил: «Ценой жестокой искупила она сомнения свои», а спускался на ее могилу. «За душу грешницы младой Творцу молился он…» Победа оставалась за демоном. Из-за требований цензуры эти стихи пришлось заменить. Но, приблизив к условиям цензуры образ Тамары, Лермонтов стремился уберечь от искажений образ Демона. Он побежден, но не раскаивается. Вычеркивая одни стихи, он заменял их другими. Это не было механической заменой вычеркнутого текста другим. Лермонтов изменил сюжет, заново пересоздал части текста, обогатил характеристики, описания и отступления множеством новых находок и отшлифовал произведение в целом. Поэтому просто взять и вернуться к редакции, датированной 8 сентября 1838 года, нельзя, достаточно сказать, что во время переделки поэмы возник монолог Демона, без которого сейчас представить себе поэму уже невозможно.

Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды Торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
И вновь грозящею разлукой.
Клянуся сонмищем духов,
Судьбою братий мне подвластных,
Мечами ангелов бесстрастных,
Моих недремлющих врагов;
Клянуся небом я и адом,
Земной святыней и тобой,
Клянусь твоим последним взглядом,
Твоею первою слезой,
Незлобных уст твоих дыханьем,
Волною шелковых кудрей,
Клянусь блаженством и страданьем,
Клянусь любовию моей…

Очень скоро по Петербургу, а потом и по всей России пошел слух, что Лермонтов написал новое замечательное произведение. И поэма стала распространяться в списках, как когда-то «Горе от ума», а потом «Смерть Поэта». Но у одних в руках была копия первой грузинской редакции, у других — вторая, в руки третьих попал вариант, в котором уже отразились цензурные перемены. Но читали поэму по любым спискам с восторгом. В условиях николаевской действительности, история ангела, восставшего против небесного самодержца, приобретала широкий общественный смысл. Наделенный исполинской страстью, несокрушимой волей, воплотивший в себе идею свободы и отрицания существующего в мире порядка, основанного на рабстве и на религии, лермонтовский Демон воспринимался как символ личности свободной, мыслящей, непокорной. Белинский, отмечал  «беспощадный разум» в образе Демона, находил в поэме «миры истин, чувств, красот», «роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельную прелесть образов». Но больше всего Белинского восхищало «содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет – «с небом гордая вражда», как писал он из Петербурга в Москву своему другу Боткину.

«Да,— отвечал ему Боткин,— пафос его, как ты совершенно справедливо говоришь, есть «с небом гордая вражда». Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками или,— другими словами — пребывающего общественного устройства».

Под духом и миросозерцанием, выработанными средними веками, Белинский и его друзья разумели христианскую мораль, христианское вероучение, узаконившее несправедливость, неравенство, рабство. Николаевскую же деспотию они осторожно упоминали, как «пребывающее общественное устройство».

В другом месте Белинский назвал Демона «демоном движения, вечного обновления, вечного возрождения». «Он тем и страшен, тем и могущ,— писал Белинский,— что едва родит в вас сомнение в том, что доселе считали вы непреложною истиной, как уже кажет вам издалека идеал новой истины»,

Лермонтов в своей поэме ставил вопросы, над которыми мучительно размышляли лучшие люди эпохи.

В начале 1839 года он узнал, что кто-то из членов царской семьи пожелал прочесть «Демона», ходившего по рукам в несовпадающих между собой списках. Узнав об этом, Лермонтов снова принялся за поэму, отделал ее окончательно, исключил разговор Демона и Тамары о боге, понимая, что это место не может получить одобрения, заказал копию переписчику и препроводил ее по назначению. Это не означало отнюдь, что Лермонтова интересует мнение царской семьи. Это был единственный ход, который остался у него в борьбе за опубликование поэмы.

Через несколько дней он получил список обратно. Разрешения из Зимнего дворца не последовало. Только недавно стало известно, кто заинтересовался поэмой: императрица.

Лермонтов продолжал добиваться разрешения печатать поэму. Но духовная цензура и слышать не хотела о том, чтобы кощунственное сочинение, разрушающее церковные догмы, появилось хотя бы в отрывках. Уже после смерти поэта «Демон» был запрещен окончательно и только пятнадцать лет спустя после гибели автора увидел свет, да и то не в России, а за границей. В России поэма появилась только в 1873 году, тридцать пять лет спустя после того, как Лермонтов поставил в ней последнюю точку.

Незадолго до смерти, когда «Демон» давно уже был закончен, Лермонтов принялся за ироническую поэму, которую назвал «Сказкою для детей». В этой поэме есть строки, в которых он как бы прощается с «Демоном»:

Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно сладкой красотою,
Что было страшно. .. и душа тоскою
Сжималася — и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался — стихами!

Не отделался. Вернее, отделался не вполне. До самой смерти мечтая увидеть свою поэму в печати, Лермонтов читал ее на Кавказе армейским своим сослуживцам под походной палаткой. Читал в столичных салонах. Однажды — это было в Петербурге в доме Карамзиных — хозяйка встретила гостей словами:

— Послушайте, что Лермонтов написал, какая это прелесть! Заставьте его сейчас сказать вам эти стихи!

Лермонтов нехотя поднялся со стула.

— Да я давно написал эту вещь,— проговорил он. Потом словно задумался и начал:

«На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они.
Лишь только ночь своим покровом
Верхи Кавказа осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
Завороженный, замолчит;
Лишь только ветер над скалою
Увядшей шевельнет травою,
И птичка, спрятанная в ней,
Порхнет во мраке веселей;
И под лозою виноградной,
Росу небес глотая жадно,
Цветок распустится ночной;
Лишь только месяц золотой
Из-за горы тихонько встанет
И на тебя украдкой взглянет,—
К тебе я стану прилетать;
Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать…»

Это был один из монологов Демона. Взволнованные гости стали восторженно хвалить поэта.

— Восхитительно! — сказал один из них.— Это пушкинский талант!

— Нет,— возразил другой.— Это лермонтовский талант, и это стоит пушкинского!

Подумать только: эти стихи Лермонтов написал, когда ему было только двадцать четыре года. А какая великая мудрость, какая благородная простота!

< Предыдущая		Следующая >

О незамеченном библейском источнике поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон». С.А. Васильев

Библейские и, в частности, ветхозаветные образы характерны для творчества М. Ю. Лермонтова [1], для его лирики, драм, прозы и поэм, являются неотъемлемым компонентом его художественного стиля. И. Б. Роднянская отмечает: «Жизненно-поэтическое мышление Лермонтова, с детства соприкасавшегося с религиозно-молитвенным обиходом в доме бабушки, было приобщено к кругу образов „Писания“ и христианского культа даже в большей мере, чем умозрение многих других крупных фигур романтизма».[2]. Наиболее показательные примеры роли библейской образности в творчестве поэта – поэмы «Мцыри» и «Демон», «Сказка для детей», его лирические шедевры, переосмысляющие молитву и т. п.

Тема и центральный образ поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон» ориентирует читателя и исследователя на Библию, что и было неоднократно отражено в богатой научной литературе, посвященной поэме. «Поэма… основана на библейском мифе о падшем ангеле, восставшем против Бога… герой… как бы совмещает человеческие искания Фауста с мефистофельским отрицающим началом и с мятежностью героев Мильтона и Байрона»[3]. Такое видение опоры на Книгу книг (эпизоды о низвержении с Неба Денницы) и обозначенной литературной традиции (мистерии Мильтона и Байрона), безусловно, необходимо.

Однако существенно и иное. Собственно сюжетная основа, любовный конфликт не позволяют рассматривать «Демона» как философскую поэму по преимуществу [4], значительно обогащают схематически обрисованный выше мистериальный план. Достигнутый М. Ю. Лермонтовым многоплановый жанровый синтез [5] характерен для его романтизма [6], что побуждает еще раз обратиться к собственно библейской основе поэмы, более детально определить круг ее источников и функционирование библейских образов.

Сюжет поэмы о любви демона к земной девушке трактовался по-разному. Отмечалось влияние горского фольклора [7], с чем далеко не все исследователи согласились [8]. Как один из возможных источников сюжета обозначим также имеющую как минимум тематическое сходство с поэмой распространенную балладу «Демон-любовник». «Согласно А. Б. Фридману, древнейшая из записанных версий баллады относится к 1675 г. Баллада известна во многих вариантах, иногда в качестве демона-любовника выступает сам дьявол» [9].

Не отрицая возможного влияния на замысел поэта такого рода «бродячих» европейских сюжетов, тем более значимых, учитывая шотландские корни М. Ю. Лермонтова и, прежде всего, ту роль, которую он сам им придавал, обратимся к авторским планам и наброскам. Для них принципиально значимыми оказываются сфера церковной жизни и Библия.

Отмечалось, что «фабула „Демона“ формально наиболее близка» к средневековым «легендам о соблазнении монахинь дьяволом»[10]. В самом деле, «сначала намечен сюжет, в котором главную роль играет борьба демона с ангелом, влюбленным в одну смертную» [11]. На поиск собственно библейского варианта сюжета автор нацеливает в еще одном сохранившемся плане поэмы: «Демон. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела — как прежде. Еврей возвращается на родину. Ее могила остается на чужбине». По указанию комментаторов, «эта библейская интерпретация осталась неосуществленной» [12]. Как видно, сюжет написанной поэмы остался и здесь, в конечном счете, не проясненным.

Желание литературоведов и интерпретаторов непосредственно связать поэму с одним из библейских сюжетов иногда приводит к явным ошибкам. Так, в авторитетной «Лермонтовской энциклопедии» сообщается, что поэт использует мотив «любви „сынов Божиих“, ангелов, к „дочерям человеческим“ — Быт. 6:2» [13]. Речь идет об увеличении численности человеческого рода после рождения праведным Ноем сыновей Сима, Хама и Иафета. Как известно, «Сын Божий = второе лице св. Троицы, Господь Иисус Христос… В Писании сынами Божиими называются и все вообще верующие, христиане, разумеется, не по естеству, а по благодати» [14]. Таким образом, это никак не ангелы. Иначе все человечество – потомки не только Адама и, позже, Ноя, но и небесных бесплотных сил! Впрочем, оговоримся, что это место Библии традиционно считается одним из наиболее сложных для толкования. С ним связаны различного рода народные иудейские верования [15].

Между тем библейский сюжет о любви демона к девушке существует и содержится в книге Тов?т (ударение дается согласно церковно-славянской Библии). «Книга эта, хотя и неканоническая, отличается особенною назидательностью. Здесь ясно открываются премудрые и благие пути промысла Божия в нашей жизни, которых часто мы не примечаем, или видим в них одно стечение случайных обстоятельств. Здесь мы видим не видимое для нас благодетельное служение нам ангелов Божиих. Здесь мы видим поучительнейшие примеры добродетелей» [16]. Книга Товит «известна на разных языках, но первоначальным текстом ее признается греческий, семидесяти толковников… Не усвояя книге Товит канонического достоинства, церковь признает ее, однако, полезною для нравственного назидания. Амвросий Медиоланский написал сочинение „De Tobia“, в котором ставит эту книгу выше обыкновенных сочинений человеческих, как книгу пророческую (liber propheticus)» [17].

Подчеркнем, что неканоническая не значит апокрифическая. «Православная Церковь… почитает неканонические книги близкими по духу каноническим, составленными при свете книг богопросвещенных писателей, а потому высоко-важными и полезными; по св. Афанасию Великому, неканонические книги „назначены отцами для чтения новообращенным и желающим огласиться словом благочестия“. Такой высокий авторитет издавна принадлежал и доселе принадлежит в Христианской Церкви, в частности, книге Товита. …в древней Христианской Церкви книга Товит пользовалась общею известностью и высоким уважением, а в отдельных церквах имела даже богослужебное употребление наравне с книгами Священного Писания» [18].

Книга Товит, как и некоторые другие библейские книги подобные ей по более позднему времени их написания, входит не только в Септугианту [19] и церковнославянскую Библию, но и в Вульгату [20]. Отсутствует она только в сокращенной Библии протестантской традиции [21].

Согласно книге Товит, архангел Рафаил [22] (под видом благочестивого путника Азарии) помогает юноше Товии, который должен жениться на девушке из своего рода, избавиться от демона и спасти едва не изгнанную дочь Рагуила Сарру, предназначенную ему в жены Провидением. Непосредственным орудием изгнания злого духа стала совместная молитва новобрачных и каждение внутренностями (сердцем и печенью) чудесно пойманной огромной рыбы.

«Тогда юноша сказал Ангелу: брат Азария, я слышал, что эту девицу отдавали семи мужам, но все они погибли в брачной комнате; а я один у отца и боюсь, как бы войдя к ней, не умереть, подобно прежним; ее любит демон, который никому не вредит, кроме приближающихся к ней… Ангел сказал ему: разве ты забыл слова, которые тебе заповедал отец твой, чтобы ты взял жену из рода твоего? Послушай меня, брат: ей следует быть твоею женою, а о демоне не беспокойся, в эту же ночь отдадут тебе ее в жену… Когда окончили ужин, ввели к ней Товию. Он же идя вспомнил слова Рафаила и взял курильницу, и положил сердце и печень рыбы, и курил. Демон, ощутив этот запах, убежал в верхние страны Египта, и связал его Ангел» (Товит 6: 14–15, 16; 8: 1-2).

Книга Товит многообразно отразилась в европейской культуре, как церковной, так и светской, ее лица и события были вполне узнаваемы, их на протяжении столетий свободно интерпретировали (например, в живописи), применяли к новым контекстам. О ее роли в христианской культуре можно судить и по тому, что исключительно с ней связывается имя архангела Рафаила, «одного из семи высших ангелов, спутника Товии и благодетеля семейства Товита» [23].

Только там отмечается и имя «демона-ревнивца» — Асмодей (с евр. «губитель») [24]. «Не лишена… известной доли значения и попытка некоторых ученых… поставить в связь имя Асмодея с одним из злых духов или дев Авесты – aeshma – daeva, демоном плотской страсти, – так как именно таким, между прочим, выступает Асмодей в книге Товита» [25].

Напомним, что это библейское имя использовалось в русской литературе конца XVIII – начала XIX века, например, Д. П. Горчаковым, одним из ярких русских сатириков этой эпохи, членом «Беседы любителей русского слова». В сатире «Беспристрастный зритель нынешнего века» он пишет: «С болтливой госпожи пороков не снимай, А знай, Что врет она – пустые дудки; Бранить людей Из дружбы, ради шутки, То делает равно и дьявол Асмодей» [26]. Обобщающий смысл имя библейского демона приобретает в литературной критике середины XIX века, в статье М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени», посвященной роману И. С. Тургенева «Отцы и дети». Асмодей у Антоновича, впрочем, – «поэтическое» именование дьявола [27], а по В. И. Далю, это «злой дух, соблазнитель, диавол, бес, сатана» [28]. В случаях, когда в культуре упоминается этот демон, оказывается востребованной, тем более для образованного и не в пример нашему времени знакомого с Библией читателя XIX века, и сама библейская книга Товит. Ср. : Асмодей, «по мнению позднейших евреев, главный из демонов, или царь демонов» [29].

Одна из важных молитв для келейного чтения православного христианина – о путешествующих – напрямую строится на обращении к книге Товит. «Путь и истина сый, Христе, спутника Ангела Твоего рабом Твоим ныне, якоже Товии иногда, посли сохраняюща…» [30] Значит, что о книге Товит, не представленной в современном богослужении, Лермонтову вполне могло быть известно и из церковных молитв, безусловно, интересовавших поэта, как в плане личностном вообще, так и в творческом в частности.

Книга Товит преломилась в западноевропейской литературе, например, включена в образную ткань романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». В главе XVI третьей книги романа «О том, как Пантагрюэль советует Панургу обратиться к панзуйской сивилле» один из эпизодов комического характера строится с опорой на эту библейскую книгу: «И, может статься, человек тот был ангел, то есть посланник Бога, как, например, Рафаил, которого Бог послал Товиту. Слишком скоро царь его отверг, слишком поздно после раскаялся» [31]. В данном случае упоминается эпизод не об изгнании демона, а о том, как «спустившийся на землю архангел Рафаил указал целебное снадобье юноше Товии, благодаря которому слепой отец его Товит прозрел» [32].

Интересующий нас сюжет был использован и в русской литературе начала XIX века, пусть и в рамках эпизода, как составляющая развернутого сравнения. Встречается он в романе В. Т. Нарежного «Бурсак», опубликованном впервые в 1824 г. (в посмертном издании собрания сочинений 1835–36 гг. занимает первые два тома) и названном В. Г. Белинским «лучшим произведением» писателя: «Увы! – отвечала темная красавица, утирая слезы, – видно участь моя подобна жалкой участи дочери Рагуиловой, ибо и в меня влюбился злой дух, который сею ночью измучил до полусмерти жениха моего Товия».[33]

Библейский сюжет, в соответствии с художественными задачами писателя, сжимается до короткого эпизода и трансформируется в комическом ключе, оттеняя почти фарсовые сцены романа. Комизм состоит, в частности, в том, что мнимый новый Товия, вопреки библейскому источнику, пострадал от мнимого демона, в отличие от Товии подлинного, с помощью архангела демона изгнавшего. Тем не менее, мотив смертоносной любви демона к девушке сохраняется, через имена дочери Рагуила и Товия отчетливо дается и указание на его библейский источник. Кроме того, писатель вряд ли решился бы использовать этот мотив, да еще в юмористическом контексте, не будь он четко узнаваем, тем более, что книга Нарежного в изданиях первой половины XIX века не содержала привычных современному его читателю комментариев.

Этот эпизод, вполне в традициях Рабле, которого переводят в России с конца XVIII века, оттеняет комизм положений героев. Учитывая два издания «Бурсака» к середине 1830-х годов и известность произведений писателя, особенно после его, еще далеко не пожилого человека, смерти в 1825 г., выскажем уверенное предположение о том, что М. Ю. Лермонтов, автор непревзойденной прозы, обладавший широчайшим литературным кругозором, был знаком с этим романом.

Книга Товит вполне могла привлечь его через посредство Нарежного тем более, что вторая половина 1830-х годов – время коренной переработки поэмы [34], почти совпадающее с переизданием «Бурсака», случившимся двумя-тремя годами ранее. Внимание поэта к этому факту могло быть отвлечено его первой кавказской ссылкой 1837 года.

Развивая мысль о культурной значимости книги Товит, нельзя не обратить внимание на искусство западно-европейской гравюры середины XIX века. Из 240 иллюстраций к Библии Ю. Ш. фон Карольсфельда (1860) две посвящены книге Товит: «Молитва Товии и Сарры» и «Товия и Сарра после брачной ночи» [35]. Причем в левом верхнем углу первой изображен демон, которого держит и изгоняет ангел [36]. Также две из 230 гравюр Г. Доре (1864–1866 г.) на библейские темы связаны с этой книгой: «Ангел и Товия» и «Ангел Рафаил восходит на небо в виду семейства Товита» [37].

Все это позволяет сделать вывод о том, что книга Товит и библейский сюжет о «любви» демона к девушке и его изгнании были достаточно хорошо известны и неоднократно проявлялись в европейской культуре и, в частности, культуре начала и середины XIX века. Он вполне мог стать одним из источников классической лермонтовской поэмы.

Отсутствие прямого цитирования или устойчивых поэпизодных аллюзий при обращении к библейскому тексту — черта поэтического стиля Лермонтова и само по себе не может быть аргументом против предлагаемого сопоставления. Как считает И. Б. Роднянская, «тексты Лермонтова обнаруживают следы внимательного чтения библейских книг обоих заветов. Причем у Лермонтова сравнительно немногочисленны цитаты или аллюзии… В большинстве же случаев Лермонтов глубоко проникает в дух названных источников и напряженно переосмысливает те или иные эпизоды» [38].

Об этом говорят и некоторые основные мотивы, а также узнаваемый «дух источника» – Библии. Это: «любовь» духа зла к девушке, противостояние Демона и Ангела, включенное в поздние редакции убийство демоном жениха Тамары (в Библии их гибнет семеро), посрамление «духа злобы» в финале (в Библии он связывается ангелом).

Воплощение мотива «любви» Демона к Тамаре также точнее помогает понять библейский сюжет, представленный в книге Товит. Один из планов этого чувства – самообман духа зла, его чуть не погубившая девушку окончательно иллюзия о спасении через доступную лишь людям любовь.

Комментаторы Библии предпочитают не называть то, что движет Асмодеем, любовью. «Слова Товии о Сарре „ее любит демон, который никому не вредит, кроме приближающихся к ней“, – обыкновенно понимаются толкователями в смысле указания на то, что Асмодей воспламенялся нечистою любовью к Сарре (или даже имел плотское общение с нею) и как бы из чувства ревности и мести умерщвлял мужей ее прежде, нежели они были с нею, как с женою. Против такого понимания может говорить то обстоятельство, что… демон мучил Сарру (следовательно, не любил ее?), а по III, 14 (Товит 3: 14: „Ты знаешь, Господи, что я чиста от всякого греха с мужем…“ – В.С.) Сарра осталась целомудренною и девственною. Независимо от этого … мысль о том, что демоны или ангелы могут находиться в плотской связи с женщинами, в качестве народного верования, несомненно, существовала у евреев… а потому Товиею – человеком небогопросвещенным – могло быть высказано, особенно в качестве страха или догадки, суеверное мнение о плотской страсти Асмодея к Сарре. … действие Асмодея на Сарру выражалось в крайне мучительном, угнетенном состоянии Сарры, подобно тому, какое принес злой дух Саулу… побуждавшем ее бить служанок и даже доводившем ее до решения лишить себя жизни» [39].

Со смертью Тамары все иллюзии о сущности ее отношений с Демоном развеиваются. Демон показан как человекоубийца, от мнимой любви к девушке, противостоявшей бесовской силе почти до последнего мгновенья, не остается и следа:

Пред нею снова он стоял,
Но, боже! – кто б его узнал?
Каким смотрел он злобным взглядом,
Как полон был смертельным ядом
Вражды, не знающей конца, –
И веяло могильным хладом
От неподвижного лица [40].

Развенчание Демона, точное представление о нем, помощь Ангела-хранителя, к груди которого «прижалась» «Тамары грешная душа» – соответствуют духу и слову Библии и, в значительной степени, именно книге Товит.

Любопытно в этой связи взглянуть и на некоторые факты творческой истории поэмы. Так, поэт переосмысляет роль легенды о любви демона к монахине, одного из вероятных источников сюжета: Тамара оказывается в монастыре только после смерти жениха, а не сначала, как раньше. Это позволило включить мотив ревности Демона, убивающего жениха (что приближает сюжет к библейскому), и усилить степень скорби героини, а значит и мощи все же прельщающего ее Демона (усиливается романтический накал страстей).

Принципиально важным является и новый (7-й редакции) финал. Известные легенды и литературные источники (например, мистерии Байрона) не содержат, да и вряд ли могли содержать сцены, аналогичные эпизоду прощения Тамары после ее смерти.

Некоторой аналогией может быть здесь финал второй части «Фауста» И. В. Гете с прощением Богом главного героя, несмотря на сказанную им условленную фразу из договора с Мефистофелем. Но в отличие от довольно абстрактной мотивировки финала произведения Гете (неслучайно бес всячески возмущается таким решением Бога), между прочим, также продиктованного Библией – книгой Иова, мотивировка Лермонтова представляется более органичной. Она, надо признать, и более соответствует Библии, где победа над злом является основным содержанием, а не все же неожиданным, пусть и радостным, исключением.

Тамара, с учетом финала поздних редакций, предстает исключительной романтической героиней с высокой душой, умеющей по-настоящему любить. Именно так Ангел и объясняет Божию милость на частном Суде сразу после ее смерти:

«Но час суда теперь настал –
И благо Божие решенье! <…>
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои…
Она страдала и любила –
И рай открылся для любви!..» [41]

Эта любовь, которой Демон пытался воспользоваться, чтобы приобщиться через нее к сущему, героиню и спасает. В конечном счете, в частности, через Ангела-хранителя, спасает ее именно Бог-Любовь. Такова важная составляющая идеи поэмы Лермонтова-романтика, на первый взгляд, неожиданная для автора многих произведений – повестей в стихах, поэм, в которых, по словам А. С. Пушкина, «от судеб защиты нет». Художественно убедительное воплощение такого «спасенья» могло быть подсказано только Библией.

Отмеченный библейский сюжет из книги Товит имеет явную типологическую связь с сюжетом лермонтовской поэмы «Демон». Вероятнее всего, он повлиял на поэму и непосредственно, не только при воплощении ее событийного ряда, но и — самое главное — при его переосмыслении, включающем посрамление демона и спасение души героини.
__________________

[1]. См.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 59–61; 464–465 и др.
[2]. Там же. С. 59.
[3]. Там же. С. 130.
[4]. Пульхритудова Е. «Демон» как философская поэма // Творчество М. Ю. Лермонтова. 150 лет со дня рождения. М., 1964.
[5]. Напомним, что авторское жанровое определение поэмы «Демон» — «восточная повесть».
[6]. Удодов Б. Т. М. Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. Воронеж, 1973.
[7]. Андронников И. Л. Лермонтов. Исследования и находки. М., 1967. С. 249–260.
[8]. См., например, известные работы Д. А. Гиреева.
[9]. Эолова арфа. Антология баллады. М., 1989. С. 610.
[10]. Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 135.
[11]. Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений. Т.4. М. , 2000. С. 471.
[12]. Там же. С. 472.
[13]. Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 135.
[14]. Дьяченко Г., протоиерей. Полный церковнославянский словарь. М., 1993. С. 697.
[15]. См.: Толковая Библия. Стокгольм, 1987.
[16]. Библейская энциклопедия. М., 1990. С. 701–702.
[17]. Энциклопедический словарь. Репринтное воспроизведение издания Ф. А. Брокгауз – И. А. Ефрон. Т. 65. М., 1993. С. 403–404.
[18]. Толковая Библия. Т. 3. Стокгольм, 1987. С. 324–325.
[19]. Septugianta. Stuttgart, 1979. S. 1002–1039.
[20]. Biblia sacra. Iuxta vulgatum versionem. Stuttgart, 1983. S. 676–691.
[21]. См., напр.: Holy Bible, New International Version. London – Sydney – Auckland – Toronto, 1992.
[22]. С евр. «врачевание Божие».
[23]. Дьяченко Г., протоиерей. Полный церковнославянский словарь. М., 1993. С. 546.
[24]. Там же. С. 26.
[25]. Толковая Библия. Т. 3. Стокгольм, 1987. С. 338.
[26]. Сатира русских поэтов первой половины XIX века: Антология. М. , 1984. С. 47.
[27]. См.: Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» в русской критике. Л., 1986.
[28]. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. Т.1 М., 1994. С. 68.
[29]. Библейская энциклопедия. М., 1990. С. 66.
[30]. Полный православный молитвослов для мирян и Псалтырь. М., 2001. С. 553.
[31]. Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М., 1991. С. 325.
[32]. Там же. С. 733.
[33]. Нарежный В. Т. Собр. соч.: В 2-х т. Т. 2. М., 1983. С. 108.
[34]. В 1838 г. были созданы три новые редакции поэмы. См., напр.: Андронников И. Л. Примечания // Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4-х т. Т. 2. М., 1983. С. 497. Согласно седьмой редакции «Демона» конца 1838 года, Ангелу-хранителю удается отстоять душу Тамары после ее смерти, в отличие от ранних редакций, когда Демон уносит душу героини в ад и «улыбкой горькой» упрекает Ангела.
[35]. Карольсфельд Ю. Ш., фон. Библия в иллюстрациях. Гравюры на дереве. Корнталь, 2002. С. 156–157.
[36]. Васильев С. А. Поэма М. Ю. Лермонтова «Демон»: библейский сюжет и его трансформация // Гуманитарные науки и православная культура. М., 2004.
[37]. Библейский альбом Гюстава Доре. М., 1991. С. 110–111.
[38]. Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 59
[39]. Толковая Библия. Т. 3. Стокгольм, 1987. С. 346.
[40]. Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4-х т. Т. 2. М., 1983. С. 71.
[41]. Там же. С. 72.

Демон сидящий, 1890, 214×117 см: Описание произведения

Начиная с 1890 года в творчестве Врубеля стали появляться демоны. Примечательно, что к этим изображениям он впервые обращается в Киеве, работая над росписью стен Кирилловской церкви. Возможно, этому способствовали душевные терзания, связанные с безответной любовью к жене заказчика картины Эмилии Праховой.

Константин Коровин вспоминал, как однажды, купаясь в пруду, заметил на груди Врубеля страшные шрамы, на что тот ответил, что таким образом пытался избавиться от мук несчастной любви: «Я любил женщину, она не люби меня — она ​​даже любила меня, но многое мешало ей понять меня. Я страдал от невозможности объяснить ей это. Я страдал, но когда я резал себя, страдания уменьшались.

Чтобы забыть о неудачах в делах сердечных, Врубель отправляется в Одессу, где приступает к осуществлению давнего плана написать Демона. Один из первых вариантов картины (поясное изображение Демона на фоне гор) увидел отец художника Александр Михайлович, когда приехал навестить сына в Киев. Она вызывала у него отвращение: «Этот демон показался мне злой, чувственной… отталкивающей… старухой», – писал он. Врубель-старший выразил сомнение, что картина будет пользоваться успехом у членов Академии художеств и простых ценителей искусства, и художник уничтожил картину.

Вновь возвращается к теме демонов во время работы над иллюстрациями к двухтомнику Лермонтова, приуроченному к юбилею писателя. 10 апреля 1891 года издание увидело свет и тут же начало собирать в прессе жесткие критические отзывы: рисунки Врубеля обвинялись в «грубости, безобразии, карикатурности и нелепости». Выполненные черной акварелью, они, по сути, показали виртуозность художника, его умение ясно выражаться всего двумя красками: черной и белой.

Облик Демона на иллюстрациях к поэме Лермонтова напоминает облик, который Врубель рисовал параллельно с ними на картине «Демон сидящий». О работе над ней художник рассказал в письме своей сестре Екатерине: «Пишу Демону, то есть не только монументальному Демону, которого со временем напишу, но и «демоническому» — полуголому, крылатая, юная, грустно-задумчивая фигура сидит, обняв колени, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, которой к ней тянутся ветки, тянущиеся под цветами.

Врубель работал над сидящим Демоном в Москве, в доме мецената Саввы Мамонтова. Серов вспоминал, как работал над фоном картины: получил несколько фотографий с горными пейзажами и выложил их в разной последовательности, чтобы получился идеальный фон для мрачной фигуры. Врубель так описывал своего героя: «Демон не столько злой дух, сколько страдающий и скорбный, при всем этом дух властный, величественный». Весь его облик наполнен силой: мускулистое тело, крупные черты и волевой подбородок, мощная шея контрастируют с огромными грустными глазами и женственным чувственным ртом.

Вся картина подобна одному огромному драгоценному камню, переливающемуся тысячами граней. Этот эффект возникает благодаря особой технике, которую использовал художник: краску он наносил мастихином плоскими, широкими и короткими мазками. Сестра Врубеля вспоминала, что он был очарован красотой кристаллов во время учебы в гимназии, где выращивал их на уроках естествознания.

Демоны не оставили Врубеля в покое, и спустя годы он снова и снова будет возвращаться к этой теме. В 1899 он пишет «Демон летит»: Картина не закончена, но на ней просматривается такой же андрогинный вид, как и на «сидячей» версии. А через два года он начинает работу над «Демоном побежденным». В 1902 году картина участвовала в выставке художественного объединения «Мир искусства» в Петербурге. Врубель был буквально одержим полотном и каждое утро, пока посетителей было немного, приходил переписывать его, стирая одни краски и нанося другие, корректируя фон и позу своего героя.

Но больше всего ему не давало покоя появление последнего Демона. Александр Бенуа писал о мучительных попытках художника справиться с приступом перфекционизма: «Считается, что ему позировал Князь Мира. Есть что-то глубоко правдивое в этих страшных и красивых, слезливых, волнующих картинах. Его Демон остался верен своей природе. Тот, кто полюбил Врубеля, тем не менее обманул его. Эти сеансы были сплошным издевательством и издевательством. Врубель видел то одну сторону, то другую сторону своего божества, то сразу одну и другую, и в погоне за этим неуловимым он быстро стал двигаться к пропасти, к которой его подтолкнуло очарование проклятых.

То ли Демон окончательно свел художника с ума, то ли лихорадочная работа над картиной была предвестником надвигающегося психического расстройства, но вскоре после этого Врубель попал в психиатрическую клинику и до конца жизни продолжал лечиться в различных учреждениях .

Автор: Наталья Азаренко

Тамара и Демон. Иллюстрация к поэме Михаила Лермонтова «Демон», c, Фотография, картинки и права управляемого изображения.

Рис. HEZ-2627707

agefotostock ^®

место, где можно найти все визуальный контент по правильной цене

Купить это изображение сейчас…

Выберите лицензию, которая лучше всего соответствует вашим потребностям

99}»>

	Частное использование/презентация |	59,99 €
	Информативный сайт |	€89,99
	Издательский. Книга внутри |	139,99 €
	Путешествия и туризм |	159,99 €
	Журнал и информационные бюллетени. Внутреннее использование |	169,99 €
	Корпоративное общение |	239,99 €
	Прямой маркетинг |	349,99 €

Рассчитать стоимость другой лицензии

Купи сейчас

Добавить в корзину

ДОСТАВКА: Изображение сжато в формате JPG

Код изображения: ХЭЗ-2627707 Фотограф: Коллекция: Образ наследия Пользовательская лицензия: Управление правами Дата съемки: 11. 11.2015 Наличие высокого разрешения: До XL 50 МБ А3 (3612 х 5320 пикселей — 30,6 х 45 см — 300 точек на дюйм)

Релизы: для этого образа нет подписанных релизов.

Эксклюзивность: Пожалуйста, свяжитесь с нами, если вы хотите получить лицензию на это изображение с исключительными правами.

Доступность: Доступность изображения не может быть гарантирована до момента покупки.

×

Изображение композиции

Вы можете использовать это изображение в течение 30 дней после загрузки (период оценки) только для внутренней проверки и оценки (макетов и композиций), чтобы определить, соответствует ли оно необходимым требованиям для предполагаемого использования. .Это разрешение не позволяет вам каким-либо образом использовать конечные материалы или продукты или предоставлять их третьим лицам для использования или распространения любыми способами.