Источ­ник: “Пове­сти и рас­сказы (1910–1943)”, “СП”, М. 1944.

Солнечное утро

Никита вздох­нул, про­сы­па­ясь, и открыл глаза. Сквозь мороз­ные узоры на окнах, сквозь чудесно рас­пи­сан­ные сереб­ром звезды и лап­ча­тые листья све­тило солнце. Свет в ком­нате был снежно-белый. С умы­валь­ной чашки скольз­нул зай­чик и дро­жал на стене.

Открыв глаза, Никита вспом­нил, что вчера вече­ром плот­ник Пахом ска­зал ему:

— Вот я ее смажу да полью хоро­шенько, а ты утром вста­нешь, — садись и поезжай.

Вчера к вечеру Пахом, кри­вой и рябой мужик, сма­сте­рил Никите, по осо­бен­ной его просьбе, ска­мейку. Дела­лась она так:

В карет­нике, на вер­стаке, среди коль­цом закру­чен­ных, паху­чих стру­жек Пахом выстро­гал две доски и четыре ножки; ниж­няя доска с перед­него края — с носа — сре­зан­ная, чтобы не заеда­лась в снег; ножки точе­ные; в верх­ней доске сде­ланы два выреза для ног, чтобы лов­чее сидеть. Ниж­няя доска обма­зы­ва­лась коро­вьим наво­зом и три раза поли­ва­лась водой на морозе, — после этого она дела­лась, как зер­кало, к верх­ней доске при­вя­зы­ва­лась вере­вочка — возить ска­мейку, и когда едешь с горы, то править.

Сей­час ска­мейка, конечно, уже готова и стоит у крыльца. Пахом такой чело­век: «Если, гово­рит, что я ска­зал — закон, сделаю».

Никита сел на край кро­вати и при­слу­шался — в доме было тихо, никто еще, должно быть, не встал. Если одеться в минуту, безо вся­кого, конечно, мытья и чище­ния зубов, то через чер­ный ход можно удрать на двор, А со двора — на речку. Там на кру­тых бере­гах намело сугробы, — садись и лети…

Никита вылез из кро­вати и на цыпоч­ках про­шелся по горя­чим сол­неч­ным квад­ра­там на полу…

В это время дверь при­от­во­ри­лась, и в ком­нату про­су­ну­лась голова в очках, с тор­ча­щими рыжими бро­вями, с ярко-рыжей бород­кой. Голова под­миг­нула и сказала:

— Вста­ешь, разбойник?

Аркадий Иванович

Чело­век с рыжей бород­кой — Ники­тин учи­тель, Арка­дий Ива­но­вич, все про­ню­хал еще с вечера и нарочно встал пораньше. Уди­ви­тельно рас­то­роп­ный и хит­рый был чело­век этот Арка­дий Ива­но­вич. Он вошел к Никите в ком­нату, посме­и­ва­ясь, оста­но­вился у окна, поды­шал на стекло и, когда оно стало про­зрач­ное, — попра­вил очки и погля­дел на двор.

— У крыльца стоит, — ска­зал он, — заме­ча­тель­ная скамейка.

Никита про­мол­чал и насу­пился. При­шлось одеться и вычи­стить зубы, и вымыть не только лицо, но и уши и даже шею. После этого Арка­дий Ива­но­вич обнял Никиту за плечи и повел в сто­ло­вую. У стола за само­ва­ром сидела матушка в сером теп­лом пла­тье. Она взяла Никиту за лицо, ясными гла­зами взгля­нула в глаза его и поцеловала.

— Хорошо спал, Никита?

Затем она про­тя­нула руку Арка­дию Ива­но­вичу и спро­сила ласково:

— А вы как спали, Арка­дий Иванович?.

— Спать-то я спал хорошо, — отве­тил он, улы­ба­ясь непо­нятно чему, в рыжие усы, сел к столу, налил сли­вок в чай, бро­сил в рот кусо­чек сахару, схва­тил его белыми зубами и под­миг­нул Никите через очки.

Арка­дий Ива­но­вич был невы­но­си­мый чело­век: все­гда весе­лился, все­гда под­ми­ги­вал, не гово­рил нико­гда прямо, а так, что сердце екало. Напри­мер, кажется, ясно спро­сила мама: «Как вы спали?» Он отве­тил: «Спать-то я спал хорошо», — зна­чит, это нужно пони­мать: «А вот Никита хотел на речку удрать от чая и заня­тий, а вот Никита вчера вме­сто немец­кого пере­вода про­си­дел два часа на вер­стаке у Пахома».

Арка­дий Ива­но­вич не жало­вался нико­гда, это правда, но зато Никите все время при­хо­ди­лось дер­жать ухо востро.

За чаем матушка ска­зала, что ночью был боль­шой мороз, в сенях замерзла вода в кадке и когда пой­дут гулять, то Никите нужно надеть башлык.

— Мама, чест­ное слово, страш­ная жара, — ска­зал Никита.

— Прошу тебя надеть башлык.

— Щеки колет и душит, я, мама, хуже про­сту­жусь в башлыке.

Матушка молча взгля­нула на Арка­дия Ива­но­вича, на Никиту, голос у нее дрогнул:

— Я не знаю, в кого ты стал неслухом.

— Идем зани­маться, — ска­зал Арка­дий Ива­но­вич, встал реши­тельно и быстро потер руки, будто бы на свете не было боль­шего удо­воль­ствия, как решать ариф­ме­ти­че­ские задачи и дик­то­вать посло­вицы и пого­ворки, от кото­рых глаза слипаются.

В боль­шой пустой и белой ком­нате, где на стене висела карта двух полу­ша­рий, Никита сел за стол, весь в чер­ниль­ных пят­нах и нари­со­ван­ных рожи­цах. Арка­дий Ива­но­вич рас­крыл задачник.

— Ну‑с, — ска­зал он бодро, — на чем оста­но­ви­лись? — И отто­чен­ным каран­да­ши­ком под­черк­нул номер задачи.

«Купец про­дал несколько аршин синего сукна по 3 рубля 64 копейки за аршин и чер­ного сукна…» — про­чел Никита. И сей­час же, как и все­гда, пред­ста­вился ему этот купец из задач­ника. Он был в длин­ном пыль­ном сюр­туке, с жел­тым уны­лым лицом, весь скуч­ный и плос­кий, высох­ший. Лавочка его была тем­ная, как щель; на пыль­ной плос­кой полке лежали два куска сукна; купец про­тя­ги­вал к ним тощие руки, сни­мал куски с полки и гля­дел туск­лыми, нежи­выми гла­зами на Никиту.

— Ну, что же ты дума­ешь, Никита? — спро­сил Арка­дий Ива­но­вич. — Всего купец про­дал восем­на­дцать аршин. Сколько было про­дано синего сукна и сколько черного?

Никита смор­щился, купец совсем рас­плю­щился, оба куска сукна вошли в стену, завер­ну­лись пылью…

Арка­дий Ива­но­вич ска­зал: «Аи-аи!» — и начал объ­яс­нять, быстро писал каран­да­шом цифры, помно­жал их и делил, повто­ряя: «Одна в уме, две в уме». Никите каза­лось, что во время умно­же­ния — «одна в уме» или «две в уме» быстро пры­гали с бумаги в голову и там щеко­тали, чтобы их не забыли. Это было очень непри­ятно. А солнце искри­лось в двух мороз­ных окош­ках класс­ной, выма­ни­вало: «Пой­дем на речку».

Нако­нец с ариф­ме­ти­кой было покон­чено, начался дик­тант. Арка­дий Ива­но­вич захо­дил вдоль стены и осо­бым, сон­ным голо­сом, каким нико­гда не гово­рят люди, начал диктовать:

— «…Все живот­ные, какие есть на земле, посто­янно тру­дятся, рабо­тают. Уче­ник был послу­шен и прилежен…»

Высу­нув кон­чик языка, Никита писал, перо скри­пело и брызгало.

Вдруг в доме хлоп­нула дверь и послы­ша­лось, как по кори­дору идут в мерз­лых вален­ках. Арка­дий Ива­но­вич опу­стил книжку, при­слу­ши­ва­ясь. Радост­ный голос матушки вос­клик­нул неподалеку:

— Что, почту привезли?

Никита совсем опу­стил голову в тет­радку, — так и под­мы­вало засмеяться.

— Послу­шен и при­ле­жен, — повто­рил он нарас­пев, — «при­ле­жен» я написал.

Арка­дий Ива­но­вич попра­вил очки.

— Итак, все живот­ные, какие есть на земле, послушны и при­лежны… Чего ты сме­ешься?.. Кляксу поса­дил?.. Впро­чем, мы сей­час сде­лаем неболь­шой перерыв.

Арка­дий Ива­но­вич, под­жав губы, погро­зил длин­ным, как каран­даш, паль­цем и быстро вышел из класс­ной. В кори­доре он спро­сил у матушки:

— Алек­сандра Леон­тьевна, что — пись­меца мне нет?

Никита дога­дался, от кого он ждет пись­мецо. Но терять вре­мени было нельзя. Никита надел корот­кий полу­шу­бок, валенки, шапку, засу­нул баш­лык под комод, чтобы не нашли, и выбе­жал на крыльцо.

Сугробы

Широ­кий двор был весь покрыт сия­ю­щим, белым, мяг­ким сне­гом. Синели на нем глу­бо­кие чело­ве­чьи и частые соба­чьи следы. Воз­дух, мороз­ный и тон­кий, защи­пал в носу, иго­лоч­ками уко­лол щеки. Карет­ник, сарай и скот­ные дворы сто­яли при­зе­ми­стые, покры­тые белыми шап­ками, будто вросли в снег. Как стек­лян­ные, бежали следы поло­зьев от дома через весь двор.

Никита сбе­жал с крыльца по хру­стя­щим сту­пе­ням. Внизу сто­яла новень­кая сос­но­вая ска­мейка с мочаль­ной витой верев­кой. Никита осмот­рел — сде­лано прочно, попро­бо­вал — сколь­зит хорошо, взва­лил ска­мейку на плечо, захва­тил лопатку, думая, что пона­до­бится, и побе­жал по дороге вдоль сада к пло­тине. Там сто­яли огром­ные, чуть не до неба, широ­кие ветлы, покры­тые инеем, каж­дая веточка была точно из снега.

Никита повер­нул направо, к речке, и ста­рался идти по дороге, по чужим сле­дам, в тех же местах, где снег был нетро­ну­тый, чистый, — Никита шел задом напе­ред, чтобы отве­сти глаза Арка­дию Ивановичу.

На кру­тых бере­гах реки Чагры намело за эти дни боль­шие пуши­стые сугробы. В иных местах они све­ши­ва­лись мысами над реч­кой. Только стань на такой мыс — и он ухнет, сядет, и гора снега пока­тится вниз в облаке снеж­ной пыли.

Направо речка вилась сине­ва­той тенью между белых и пустын­ных полей. Налево, над самой кру­чей, чер­нели избы, тор­чали журавли деревни Сос­новки. Синие высо­кие дымки под­ни­ма­лись над кры­шами и таяли. На снеж­ном обрыве, где жел­тели пятна и полосы от золы, кото­рую сего­дня утром выгребли из печек, дви­га­лись малень­кие фигурки. Это были Ники­тины при­я­тели — маль­чишки с «нашего конца» деревни. А дальше, где речка заги­ба­лась, едва вид­не­лись дру­гие маль­чишки, «кон­чан­ские», очень опас­ные. Никита бро­сил лопату, опу­стил ска­мейку на снег, сел на нее вер­хом, крепко взялся за веревку, оттолк­нулся ногами раза два, и ска­мейка сама пошла с горы. Ветер засви­стал в ушах, под­ня­лась с двух сто­рон снеж­ная пыль. Вниз, все вниз, как стрела. И вдруг, там, где снег обры­вался над кру­чей, ска­мейка про­нес­лась по воз­духу и скольз­нула на лед. Пошла тише, тише и стала.

Никита засме­ялся, слез со ска­мейки и пота­щил ее в гору, увя­зая по колено. Когда же он взо­брался на берег, то невда­леке, на снеж­ном поле, уви­дел чер­ную, выше чело­ве­че­ского роста, как пока­за­лось, фигуру Арка­дия Ива­но­вича. Никита схва­тил лопату, бро­сился на ска­мейку, сле­тел вниз и побе­жал по льду к тому месту, где сугробы нави­сали мысом над речкой.

Взо­брав­шись под самый мыс, Никита начал копать пещеру. Работа была лег­кая, — снег так и резался лопа­той. Вырыв пещерку, Никита влез в нее, вта­щил ска­мейку и изнутри стал закла­ды­ваться комьями. Когда стенка была зало­жена, в пещерке раз­лился голу­бой полу­свет, — было уютно и приятно.

Никита сидел и думал, что ни у кого из маль­чи­шек нет такой чудес­ной ска­мейки. Он вынул перо­чин­ный ножик и стал выре­зы­вать на верх­ней доске имя — «Вевит».

— Никита! Куда ты про­ва­лился? — услы­шал он голос Арка­дия Ивановича.

Никита сунул ножик в кар­ман и посмот­рел в щель между комьями. Внизу, на льду, стоял, задрав голову, Арка­дий Иванович.

— Где ты, разбойник?

Арка­дий Ива­но­вич попра­вил очки и полез к пещерке, но сей­час же увяз по пояс.

— Выле­зай, все равно я тебя оттуда вытащу.

Никита мол­чал, Арка­дий Ива­но­вич попро­бо­вал лезть выше; но опять увяз, сунул руки в кар­маны и сказал:

— Не хочешь, не надо. Оста­вайся. Дело в том, что мама полу­чила письмо из Самары… Впро­чем, про­щай, я ухожу…

— Какое письмо? — спро­сил Никита.

— Ага! Зна­чит, ты все-таки здесь.

— Ска­жите, от кого письмо?

— Письмо насчет при­езда одних людей на праздники.

Сверху сей­час же поле­тели комья снега. Из пещерки высу­ну­лась голова Никиты. Арка­дий Ива­но­вич весело засмеялся.

Таинственное письмо

За обе­дом матушка про­чла, нако­нец, это письмо. Оно было от отца.

Толстой Лев Николаевич | Encyclopedia.com

(1828–1910), русский прозаик, а в последние годы жизни диссидент и религиозный деятель, наиболее известный своими романами «Война и мир», и «Анна Каренина».

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ (1828–1852)

Четвертый сын графа Николая Ильича Толстого и княгини Марии Николаевичи Волконской, Толстой родился в высшем русском дворянстве. Несмотря на раннюю смерть матери (1830 г.) и отца (1837 г.), у Толстого было типично идиллическое детство аристократа девятнадцатого века. Практически каждое лето своей жизни он проводил в родовом поместье своей семьи Ясная Поляна, расположенном примерно в 130 милях (200 километрах) к югу от Москвы.

Несмотря на то, что первоначально он провалил вступительные экзамены по истории и географии, Толстой поступил в Казанский университет в 1844 году. Его уволили с кафедры восточных языков после того, как он провалил выпускные экзамены за первый семестр

. В следующем году он снова поступил, чтобы получить юридическое образование, а два года спустя, зная, что его снова собираются уволить, он попросил отпуск по причине испорченного здоровья и домашних обстоятельств. Толстой вернулся в Ясную Поляну с грандиозными планами самосовершенствования, экспериментами в управлении имением и благотворительными проектами. В течение следующих нескольких лет он мало продвинулся в этих планах, но ему удалось накопить большие игровые долги, дурную репутацию и несколько приступов венерической болезни. Он также начал вести подробный дневник, который с некоторыми существенными упущениями вел всю свою жизнь. Эти дневниковые записи занимают двенадцать томов, каждый по несколько сотен страниц, из его Полное собрание сочинений.

РАННИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ И ЯСНАЯ ПОЛЯНСКАЯ ШКОЛА

Первое опубликованное произведение Толстого, Детство (1852), появилось во влиятельном журнале The Contemporary, и было подписано просто «Л.Н.» Работу с энтузиазмом хвалили за сложный психологический анализ и описание, переданное кажущимся простым стилем произведения и эпизодической, почти бессюжетной структурой. Пять лет после публикации Детство 9В 0004 году взошла литературная звезда Толстого: он опубликовал продолжения « Детство » ( Отрочество [1852–1864] и Юность [1857]) и несколько рассказов о войне. (Толстой был зачислен артиллерийским курсантом в 1852 году и участвовал в боях на Кавказе, а затем в русско-турецкой войне). Почти все без исключения рассказы пользовались успехом как у критиков, так и у читателей.

В 1857 году Толстой ушел из армии как награжденный ветеран и путешествовал по Европе, где написал серию плохо принятых рассказов и новелл, которые хвалили за их артистизм, но резко критиковали за прямолинейное осуждение цивилизации и апатию к животрепещущим вопросам день. Отчасти из-за этой критики Толстой объявил в 1859 г.отказавшись от литературной деятельности, заявил, что навсегда посвятит себя просвещению масс России, и основал в Ясной Поляне школу для крестьянских мальчиков, которой руководил до ее закрытия в 1863 году. Толстой написал за это время мало литературных произведений, хотя и написал несколько статьи по педагогике в журнале Ясная поляна, , которые публиковались частным образом. Это был не последний раз, когда Толстой занимался образованием. Спустя десятилетие после закрытия второй яснополянской школы он начал образовательную серию Новый русский букварь для чтения, и почти два десятилетия работали над ним. Букварь был продан тиражом более миллиона экземпляров, что сделало его самым читаемым и самым прибыльным из произведений Толстого при его жизни.

БРАК И ВЕЛИКИЕ РОМАНЫ (1862–1877)

Осенью 1862 года Толстой женился на Софье Андреевне Берс, дочери бывшего товарища по играм и девушке вдвое моложе его. Их брак, длившийся почти пятьдесят лет, произвел на свет десять отпрысков, переживших детство, и несколько детей, не переживших детства. Хотя их ранние отношения были бурными, в основном они были счастливыми. В 1863 году Толстой закрыл школу и приступил к работе над своим великим произведением 9.0003 Война и мир (1863–1869). Частично исторический отчет о периоде с 1805 по 1812 год, частично новаторское описание повседневной жизни вымышленных персонажей, а частично историографическая анимационная версия традиционных исторических описаний, « Война и мир » изначально воспринималась как бросающая вызов общепринятым правилам, разделяющая характеристики с дидактическое эссе, история, эпос и роман. Возможно, отражая его хаотичную структуру, Война и мир изображает войну как чрезвычайно хаотичную. Он высмеивает самовозвеличивающие заявления царя и военных стратегов о том, что они несут ответственность за победу русских над Великая Армия. Единственным эффективным командиром был генерал Михаил Кутузов, который в предыдущих исторических отчетах изображался как неумелый грубиян. В романе он изображен как идеальный полководец, поскольку его образ действий проистекает из принципа «терпение и время», то есть он мало полагается на планы и военную науку, а вместо этого на смесь инстинктов и покорности судьбе. В романе утверждается, что настоящими героями войны были отдельные русские — солдаты, крестьяне, дворяне, горожане, — которые инстинктивно и бессознательно, но успешно реагировали на вторжение на их родину.

В 1873 году Толстой начал свой второй великий роман « Анна Каренина » (1873–1878), в котором есть одна из самых известных первых строк в мировой литературе: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». способ.» Несчастливые семьи романа — Каренины, Алексей и Анна, Облонские, Стива (брат Анны) и Долли. Анна чувствует себя в ловушке брака со своим скучным, хотя и преданным мужем, и заводит роман с привлекательным, хотя и тусклым офицером по имени Вронский. Алексей отказывает Анне в просьбе о разводе, и она дерзко решает жить с Вронским открыто. Их незаконная связь одновременно осуждается и прославляется обществом. Стива — харизматичный сибарит, который развратничает по жизни, пользуясь невинностью Долли и ее заботой о домашнем хозяйстве. Третья, счастливая пара романа, Константин Левин и Кити (младшая сестра Долли), в начале повести не состоят в браке. Их непостоянные ухаживания и возможный брак происходят в основном на фоне драмы Облонских и Карениных. Роман заканчивается тем, что Анна, почти обезумев от чувства вины и стресса, бросается под поезд. Левин, теперь семейный человек, претерпевает религиозное обращение, когда понимает, что его постоянная озабоченность вопросами жизни и смерти, соединенная с врожденной склонностью к философствованию, мешали ему видеть чудесную простоту самой жизни.

ОБРАЩЕНИЕ И ПОСЛЕДНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Несмотря на свой чувственный темперамент, Толстой всегда страдал от спорадических приступов сильного желания принять аскетический образ жизни. Еще работая над « Анной Карениной», Толстой начал Исповедь (1875–1884), повествование от первого лица о человеке, очень похожем на Левина в конце Анны Карениной , который, несмотря на свой успех и кажущееся счастье, оказывается в муках депрессии и суицидальных мыслях, от которых его спасает религия. Хотя риторика произведения предполагает радикальное обращение — Толстой позже описал это время как «горячую внутреннюю перестройку всего моего взгляда на жизнь», — некоторые критики ставят под сомнение фундаментальность обращения. Еще в 1855 году, например, Толстой записал в своем дневнике планы создания новой религии, «очищенной от веры и тайны, религии практической, не обещающей будущего блаженства, но дающей блаженство на земле».

Толстой провел 1880-е и 1890-е годы, развивая свои религиозные взгляды в серии работ: Критика догматического богословия (1880), Перевод и объединение Евангелий (1881), Во что я верю (1884) и Царство Божье внутри вас (1893). Большинство этих произведений были запрещены религиозной или светской цензурой в России, но были напечатаны либо нелегально в России, либо напечатаны за границей и тайно ввезены, таким образом предопределяя судьбу многих советских произведений, напечатанных как самизат или тамиздат. Суть веры Толстого заключена в заповедях Божиих в Нагорной проповеди: не противься злу, не клянись, не похоти, не злопамятствуй, люби врага своего. Толстой всюду и старается указать, что следование этим предписаниям, особенно непротивление злу, неизбежно ведет к отмене всех принудительных законов, полиции, тюрем, войск и, наконец, к уничтожению самого государства. Он назвал свои убеждения христианско-анархистскими. Владимир Набоков описывал их как нейтральную смесь своего рода индуистской нирваны и Нового Завета, да и сам Толстой рассматривал свои верования как синкретическое примирение христианства со всей мудростью веков, особенно с даосизмом и стоицизмом. Следуя этому убеждению, Толстой стал вегетарианцем; бросил курить, пить и охотиться; и частично отказывался от привилегий своего класса — например, он часто носил крестьянскую одежду, считал физический труд необходимой частью нравственной жизни и отказывался принимать участие в общественных функциях, которые считал коррумпированными.

Его новая жизнь привела к усилению раздора с женой и семьей, которые не разделяли убеждений Толстого. Это также привлекло международное внимание. Начиная с 1880-х годов сотни журналистов, искателей мудрости и туристов устремлялись в Ясную Поляну, чтобы встретиться с ныне известным русским писателем, ставшим пророком. Толстой, который всегда вел обширную переписку с друзьями и семьей, был завален письмами от любопытных и ищущих. За свою жизнь он написал 10 000 писем и получил 50 000. В 1891 он отказался от авторских прав на многие из своих литературных произведений. Свободные от авторских прав и авторских отчислений издательства по всему миру выпустили внушительные тиражи произведений Толстого почти сразу после их официальной публикации в России. В 1901 году его международная известность возросла, когда Толстой был отлучен от Русской Православной Церкви за богохульство.

Помимо работ по философии, религии и социальной критике, Толстой написал за последние десятилетия своей жизни ряд произведений высочайшего литературного достоинства, в частности повесть Смерть Ивана Ильича (1882), трогательная история человека, вынужденного признать бессмысленность собственной жизни перед лицом надвигающейся смерти; и Хаджи Мурат (1896–1904, опубликовано посмертно), прекрасно написанный, но незаконченный роман, действие которого происходит во время российской империалистической экспансии на Кавказе. Третий длинный роман Толстого « Воскресение » (1889–1899), хотя и уступает по художественному качеству другим его романам, представляет собой убедительный казуистический рассказ о попытке человека исправить совершенные им ошибки. Толстой также написал влиятельную и обсуждаемую художественную критику. Что такое искусство? (1896–1898) критиковал искусство за то, что оно не выполняет своего истинного предназначения, а именно объединения людей в универсальный коллектив. В его книге « о Шекспире и драме » (1903–1904) Шекспир назван шарлатаном.

Все больше огорчаясь бытовыми конфликтами и тревогой из-за несоизмеримости своей жизни с его убеждениями, Толстой тайно покинул дом осенью 1910 года. Астапово (впоследствии переименованное в Льва Толстого), где он лежал умирая от сердечной недостаточности, вызванной пневмонией. То, что можно было назвать только медийным цирком, было собрано у дома начальника станции, когда Толстой умер рано утром 7 ноября 1919 года.10. Его последними словами были: «Правда, я очень люблю».

См. также: анархизм; золотой век русской литературы

библиография

Эйхенбаум Борис. (1972). Молодой Толстой, т.р. Гэри Керн. Анн-Арбор, Мичиган: Ардис.

Эйхенбаум Борис. (1982). Толстой в шестидесятые годы, т.р. Даффилд Уайт. Анн-Арбор, Мичиган: Ардис.

Эйхенбаум Борис. (1982). Толстой в семидесятых, т.р. Альберт Каспин. Анн-Арбор, Мичиган: Ардис.

Густафсон, Ричард Ф. (1986). Лев Толстой: житель и незнакомец: исследование художественной литературы и богословия. Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета.

Морсон, Г. С. (1987). Скрытые на виду: повествовательный и творческий потенциал в Война и мир. Стэнфорд, Калифорния: Издательство Стэнфордского университета.

Орвин, Донна Туссинг. (1993). Искусство и мысль Толстого, 1847–1880 гг. Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета.

Орвин, Донна Туссинг, изд. (2002). Кембриджский компаньон Толстого . Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.

Васиолек, Эдвард. (1978). Большая проза Толстого. Чикаго: Издательство Чикагского университета.

Уилсон, А. Н. (1988). Толстой . Нью-Йорк: WW Norton and Company.

Майкл А. Деннер

Лев Николаевич Толстой 1901 плакаты и гравюры Леонида Осиповича Пастернака

• Плакат изобразительного искусства
• Картинка в рамке
• Холст
• Открытка
• Поздравительная открытка

Леонид Осипович Пастернак

Художественный плакат

Другие продукты…

• Невероятное качество печати жикле
• Бумага для художественной печати плотностью 240 г/м²
• Гарантия цвета более 100 лет

Художественный плакат / XS: 35,5 x 28 см / нет Плакат изобразительного искусства / S: 40 x 30 см / нет Художественный плакат / M: 50 x 40 см / нет Плакат изобразительного искусства / L: 70 x 50 см / нет Художественный плакат / XL: 80 x 60 см / нет Художественный плакат / XXL: 100 x 70 см / нет Художественный плакат / XXXL: 120 x 100 см / нет

£17,95Специальное предложение Был .

• Плакат изобразительного искусства
• Картинка в рамке
• Холст
• Открытка
• Поздравительная открытка

Закрыть

Информация о размерах

Модель 5 футов 4 дюйма (1,62 м)

Наши отпечатки

Мы используем бумагу для изобразительного искусства плотностью 240 г/м2 и фирменные чернила премиум-класса

Наш опыт и использование высококачественных материалов означают, что наши цвета печати прошли независимую проверку на соответствие сроку службы от 100 до 200 лет .

Узнайте больше о наших репродукциях.

Произведено в Великобритании

Вся продукция создается на нашей печатной фабрике в Суррее в Великобритании, и мы являемся надежным партнером многих известных и уважаемых художественных галерей и музеев.

Мы гордимся тем, что произвели более 1 миллиона отпечатков для сотен тысяч клиентов.

Доставка и возврат

Мы печатаем все на заказ, поэтому сроки доставки могут варьироваться, но все отпечатки без рамы отправляются в течение 2-4 дней курьером или заказной почтой. все фотографии в рамке отправляются в течение 5-7 дней курьером или заказной почтой. все холсты отправляются в течение 5-7 дней курьером или заказным письмом. все открытки отправляются в течение 1-3 дней.

Доставка в Великобританию осуществляется 5 фунтов стерлингов за отпечаток любого размера без рамы, 10 фунтов стерлингов за печать в одной рамке, 10 фунтов стерлингов за одно полотно (5 фунтов стерлингов за рулонные полотна), 1 фунт стерлингов за одну карту, до 4 фунтов стерлингов за набор из 16 карт, 1 фунт стерлингов за одну карту, до 4 фунтов стерлингов за набор из 16 карт, или бесплатно, если вы потратите 60 фунтов стерлингов.

Мы с радостью заменим ваш заказ, если все не на 100% идеально.

Изображения товаров Льва Николаевича Толстого 1901

Информация о товаре Лев Николаевич Толстой 1901

Лев Николаевич Толстой 1901

Леонид Осипович Пастернак

Найти похожие изображения

зум

Узнайте больше

Еще от художника Леонид Осипович Пастернак.