Шостакович. «Казнь Степана Разина» (The Execution of Stepan Razin, Op. 119)
Вокально-симфоническая поэма на слова Е.Евтушенко для баса, хора и оркестра
История создания
Август 1964 года Шостакович проводил в Венгрии, на озере Балатон.
Там он начал работу над вокально-симфонической поэмой на стихи
Евгения Евтушенко (р. 1933). Композитор и поэт очень сблизились во
время совместной работы над Тринадцатой симфонией в 1962 году. И
теперь Шостаковича привлекла его поэма «Братская ГЭС». В
произведении, посвященном гигантской «стройке коммунизма» —
гидроэлектростанции на Ангаре, — есть эпизоды, говорящие о нашем
прошлом. Один из них повествует о вожде повстанцев XVII века
казацком атамане Степане Разине, одной из самых колоритных фигур
русской истории. В свое время Герцен писал о нем: «Прибавьте
Стеньке Разину определенную цель, дайте ему вместо казацкой голи
армию и посадите его на престол, вот вам и Петр I». Характеризуя
Разина, Герцен говорил, что ему присущи «… удаль, дерзость,
злодейство, отвага».
Собственно, Разина в поэме нет. Поэт рисует картину волнующегося человеческого моря. Возбуждение, злорадство, стихийный разгул страстей и противостоящее ему мудрое человеческое достоинство. Смысл взятого композитором эпизода в нескольких ключевых фразах:
Вы всегда плюете, люди,
В тех, кто хочет вам добра.
<…>
Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,
Приговаривал, ретив:
«Супротив народа вздумал?
Будешь знать, как супротив!..»
Ох, как, должно быть, ныли зубы у Шостаковича! Он-то помнил, как в 48-м году ему били камнями окна на даче: ведь он был объявлен антинародным композитором. В середине августа Шостакович вернулся в Москву, где закончил сочинение. В сентябре у себя на квартире он показал его друзьям и поэту, 28 декабря 1964 года состоялась премьера «Казни Степана Разина» — в Большом зале Московской консерватории.
Музыка
По своему стилю «Казнь Степана Разина» приближается к опере.
Критика называла ее «театральной симфонией», отмечая зримость,
пластичность образов, яркую сценичность.
После неторопливого эпического оркестрового вступления
рассказчик-солист начинает свое повествование. Суровое и
сдержанное, оно прерывается оркестровыми интермедиями, рисующими
возбужденную ликующую толпу в предвкушении кровавого зрелища.
Нагнетается напряжение, растет динамика. К оркестру присоединяется
хор, звучат издевательски приплясывающий мотивчик, выкрики и
завывания толпы. Вступает скорбная мелодия монолога Степана Разина
— монолога-размышления, раздумья, исповеди. Кульминация поэмы —
симфонический пролог к сцене казни, исполненный могучей красоты.
После него звучит затаенно-тихий хор «Над Москвой колокола гудут»,
исполненный удивительной нежности.
И сквозь рыла, ряшки, хари
Целовальников, менял
Стенька ЛИЦА увидал…
<…>
Прорастают ЛИЦА грозно
У безликих на лице…
Еще один конфликт впереди: народу приказано праздновать! Дудки заливаются заказанным весельем, но захлебываются. Застыла площадь, замерла.
Площадь что-то поняла,
Площадь шапки сняла.
Бьет набат. «Еще жила голова». Мрачны тяжелые колокольные удары. Замученный казненный более жив, чем его палачи. Всплеском гневных, возмущенных, угрожающих звучаний заканчивается поэма.
Л. Михеева
Иллюстрация: С. А. Кириллов. «Степан Разин»
рекомендуем
смотрите также
Берлиоз. Фантастическая симфония Симфонические
Опера Доницетти «Анна Болейн» Оперы
Бетховен. Торжественная месса Вокально-симфонические
Опера Бриттена «Давайте создадим оперу!» Оперы
Стравинский. «Байка про Лису, Петуха, Кота да Барана» Оперы
Балет Макмиллана «Манон» Балеты
Шуман.
Симфоническое творчество
Симфонические
Чайковский. Литургия Святого Иоанна Златоуста Хоровые
Брамс. Симфоническое творчество Симфонические
Бетховен. Соната для фортепиано No. 29 («Хаммерклавир») Фортепианные
Реклама
Евгений Евтушенко — Казнь Стеньки Разина
Как во стольной Москве белокаменной вор по улице бежит с булкой маковой. Не страшит его сегодня самосуд. Не до булок... Стеньку Разина везут! Царь бутылочку мальвазии выдаивает, перед зеркалом свейским прыщ выдавливает, Примеряет новый перстень-изумруд - и на площадь... Стеньку Разина везут! Как за бочкой бокастой бочоночек, за боярыней катит боярчоночек. Леденец зубенки весело грызут. Нынче праздник! Стеньку Разина везут! Прет купец, треща с гороха. Мчатся вскачь два скомороха. Семенит ярыжка-плут... Стеньку Разина везут!! В струпьях все, едва живые старцы с вервием на вые, что-то шамкая, ползут... Стеньку Разина везут! И срамные девки тоже, под хмельком вскочив с рогожи, огурцом намазав рожи, шпарят рысью - в ляжках зуд... Стеньку Разина везут! И под визг стрелецких жен, под плевки со всех сторон на расхристанной телеге плыл в рубахе белой он. Он молчал, не утирался, весь оплеванный толпой, только горько усмехался, усмехался над собой: «Стенька, Стенька, ты как ветка, потерявшая листву. Как в Москву хотел ты въехать! Вот и въехал ты в Москву... Ладно, плюйте, плюйте, плюйте - все же радость задарма. Вы всегда плюете, люди, в тех, кто хочет вам добра. А добра мне так хотелось на персидских берегах и тогда, когда летелось вдоль по Волге на стругах! Что я ведал? Чьи-то очи, саблю, парус да седло.
.. Я был в грамоте не очень... Может, это подвело? Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы, приговаривал, ретив: «Супротив народа вздумал! Будешь знать, как супротив!» Я держался, глаз не прятал. Кровью харкал я в ответ: «Супротив боярства - правда. Супротив народа - нет». От себя не отрекаюсь, выбрав сам себе удел. Перед вами, люди, каюсь, но не в том, что дьяк хотел. Голова моя повинна. Вижу, сам себя казня: я был против - половинно, надо было - до конца. Нет, не тем я, люди, грешен, что бояр на башнях вешал. Грешен я в глазах моих тем, что мало вешал их. Грешен тем, что в мире злобства был я добрый остолоп. Грешен тем, что, враг холопства, сам я малость был холоп. Грешен тем, что драться думал за хорошего царя.
Нет царей хороших, дурень... Стенька, гибнешь ты зазря!» Над Москвой колокола гудут. К месту Лобному Стеньку ведут. Перед Стенькой, на ветру полоща, бьется кожаный передник палача, а в руках у палача над толпой голубой топор, как Волга, голубой. И плывут, серебрясь, по топору струги, струги, будто чайки поутру... И сквозь рыла, ряшки, хари целовальников, менял, словно блики среди хмари, Стенька ЛИЦА увидал. Были в ЛИЦАХ даль и высь, а в глазах, угрюмо-вольных, словно в малых тайных Волгах, струги Стенькины неслись. Стоит все терпеть бесслезно, быть на дыбе, колесе, если рано или поздно прорастают ЛИЦА грозно у безликих на лице.
.. И спокойно (не зазря он, видно, жил) Стенька голову на плаху положил, подбородок в край изрубленный упер и затылком приказал: "Давай, топор...» Покатилась голова, в крови горя, прохрипела голова: "Не зазря...» И уже по топору не струги - струйки, струйки... Что, народ, стоишь, не празднуя? Шапки в небо - и пляши! Но застыла площадь Красная, чуть колыша бердыши. Стихли даже скоморохи. Среди мертвой тишины перескакивали блохи с армяков на шушуны. Площадь что-то поняла, площадь шапки сняла, и ударили три раза, клокоча, колокола. А от крови и чуба тяжела, голова еще ворочалась, жила. С места Лобного подмоклого туда, где голытьба, взгляды письмами подметными швыряла голова... Суетясь, дрожащий попик подлетел, веки Стенькины закрыть он хотел.
Но, напружившись, по-зверьи страшны, оттолкнули его руку зрачки. На царе от этих чертовых глаз зябко шапка Мономаха затряслась, и, жестоко, не скрывая торжества, над царем захохотала голова!.. 1964
Dmitri Shostakovich — The Execution of Stepan Razin
SELECT A COMPOSERAa, Michel van derAdámek, OndrejAdams, JohnAho, KaleviAlfvén, HugoAli-Zadeh, FranghizAndriessen, LouisArgento, DominickArnecke, JörnArnesen, Kim AndréAuerbach, LeraBangalter, ThomasBarratt, CarolBarron, ChristineBartók, BélaBeeson, Джек Бенджамин, Артур Бенуа, Дэвид Бернштейн, Леонард Берто, Бетти Беттисон, Оскар Бейер, Фрэнк Михаэль Биртвистл, Харрисон Блахер, Борис Блисс, Артур Блицштейн, Марк Боровски, Йоханнес Борис Брамс, Йоханнес Брандмюллер, ТеоБраунфельс, Уолтер Бриттен, Бенджамин Брострём, ТобиасБраун, ДэнБрух, МаксЧапенлиоБрюнинг, Дэвид-СотериоБрюнинг, Анна-Карфи QigangCherubini, LuigiChin, UnsukClyne, AnnaCoates, EricCollins, CharlesCopland, AaronCruixent, FerranCurrier, SebastianCurtis, Aland’Albert, EugenDalglish, MalcolmDaugherty, MichaelDean, BrettDebussy, ClaudeDel Tredici, DavidDelius, FrederickDenisov, EdisonDessau, Richard, PaulDeusch, Bernd acobDvorák, AntonínEggert, MoritzEinem, Gottfried vonElgar, EdwardEliasson, AndersElliott, DavidEvers, LeonardFenigstein, VictorFerguson, HowardFine, IrvingFinzi, GeraldFirsova, ElenaFjellheim, FrodeFleck, BélaFloyd, CarlisleFujikura, DaiGál, HansGarland, TimGerhard, RobertoGershwin, GeorgeGinastera, AlbertoGlanert, DetlevGoebbels, HeinerGoetze, MaryGoldschmidt , Бертольд Голихов, Освальдо Гуссенс, Юджин Гурецкий, Хенрик Миколай Гоф, Орландо Гросскопф, Эрхард Грубер, Х.
JohnJacob, GordonJenkins, KarlJia, GuopingJolivet, André Kabalevsky, DmitriKahn, RobertKalitzke, JohannesKancheli, GiyaKashperova, LeokadiyaKats-Chernin, ElenaKatzer, GeorgKeck, Jean-ChristopheKesselman, LeeKessler, ThomasKhachaturian, AramKlebe, GiselherKlein, GideonKopinály,Kloke, Eberhard ltánKoffler, JózefKolb, BarbaraKorngold, Erich WolfgangKortekangas, OlliKrása, HansKrol, BernhardKurtág, GyörgyLaks, SimonLange, Marius FelixLarsson, Lars-ErikLavino, JamesLazic, DejanLees, BenjaminLeon, CraigLevy, Marvin DavidLim, LizaLindberg, MagnusLittle, David TLloyd, JonathanLukáš, ZdenekMaayani, AmiMachover, TodMackey, StevenMacMillan, JamesMamlok, UrsulaManicke, DietrichManoury, PhilippeMarkevitch, IgorMartinsson, RolfMartinu, BohuslavMascagni, PietroMason, Grace-EvangelineMatthews, DavidMaw, NicholasMaxwell Davies, PeterMedtner, NikolaiMessiaen, OlivierMeyer, EdgarMeyer, KrzysztofMonk, MeredithMüller-Wieland, JanNelson, SheilaNeuwirth, OlgaNikodijevic, MarkoNorton , ChristopherNunez, FranciscoOehring, HelmutOffenbach, JacquesOrtiz, GabrielaPage, NickPanufnik, Andrzej Papoulis, JimPfitzner, HansPflüger, Hans GeorgPiston, WalterPoston, ElizabethProkofieff, SergeQin, WenchenQuilter, RogerRachmaninoff, SergeyRäihälä, Osmo TapioRasotovRaminsh, PaulenandRamsier, ImantRamsier rRathaus, KarolRautavaara, EinojuhaniRedel, Martin ChristophReger, MaxReich, SteveReinvere, JüriResch, GeraldReynolds, JamesRogers, WaylandRorem, NedRouse, ChristopherRudin, RolfRuiz-Pipó, AntonioRutter, JohnRuzicka, PeterSadikova, AzizaSandström, Sven-DavidSchachtner, Johannes X.
Schleiermacher, SteffenSchlünz, AnnetteSchnelzer, AlbertSchnittke, AlfredSchreker, FranzSchultz, Wolfgang-AndreasSchwartz, StephenSchwarz-Schilling, ReinhardSchweinitz, Wolfgang vonSchwemmer, FrankSchwertsik, KurtSeidler, ChrisShchedrin, Rodion KonstantinovichShepherd, SeanShin, DonghoonShostakovich, DmitriSimpson, MarkSmirnov, DmitriSokolovic, AnaSpinner, LeopoldStanford, Charles VilliersSteffens, WalterSteinke, GünterStrauss, RichardStravinsky , ИгорьСвобода, Майк Шпильман, Владислав Чайковский, Петр Схипхорст, Ирис Терихен, Вернер Томсон, ВирджилТин, Кристофер Тодд, Уилл Туви, Эндрю Торке, Майкл Троян, Манфред Тернаж, Марк-Энтони Уствольская, Галина Валтинони, ПьеранджелоВон Уильямс, Ральф Вивьер, ClaudeVogel, WladimirVogt, HansWaghalter, IgnatzWagner-Régeny, RudolfWalton, WilliamWarlock, PeterWeinberg, MieczyslawWeinberger, JaromírWellesz, EgonWennäkoski, LottaWesterman, Gerhart vonWhelan, BillWhitacre, EricWillems, ThomWilliamson, MalcolmWinterberg, HansWoyrsch, FelixXenakis, IannisYun, IsangZapf, HelmutZender, Hans
Казнь Степана Разина Op.
119 — Новое собрание сочинений Дмитрия Шостаковича — Том 81/82 — DSCHПереключить навигацию
Крупнейший в мире источник музыкальных публикаций
- Обзор продуктов
- О нас
- Моя библиотека
- Лицензирование
- Доступ к дилеру
- Электронные книги
Новое собрание сочинений Дмитрия Шостаковича – Том 81/82
Пристальный взглядНовое собрание сочинений Дмитрия Шостаковича – Том 81/82
Ряд: ДСЧ Издательство: ДСЧ Формат: Твердый переплет Счет Композитор: Дмитрий Шостакович
$174,00 (НАС) Инвентарный № HL 50601591 СКП: 888680902131 Код издателя: NCW81/82 Ширина: 9,0 » Длина: 11,75 дюйма 252 страницы
Цены и наличие могут быть изменены без предварительного уведомления.

..
Стеньку Разина везут!
И срамные девки тоже,
под хмельком вскочив с рогожи,
огурцом намазав рожи,
шпарят рысью -
в ляжках зуд...
Стеньку Разина везут!
И под визг стрелецких жен,
под плевки со всех сторон
на расхристанной телеге
плыл
в рубахе белой
он.
Он молчал,
не утирался,
весь оплеванный толпой,
только горько усмехался,
усмехался над собой:
«Стенька, Стенька,
ты как ветка,
потерявшая листву.
Как в Москву хотел ты въехать!
Вот и въехал ты в Москву...
Ладно,
плюйте,
плюйте,
плюйте -
все же радость задарма.
Вы всегда плюете,
люди,
в тех,
кто хочет вам добра.
А добра мне так хотелось
на персидских берегах
и тогда,
когда летелось
вдоль по Волге на стругах!
Что я ведал?
Чьи-то очи,
саблю,
парус
да седло.
..
Я был в грамоте не очень...
Может, это подвело?
Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,
приговаривал,
ретив:
«Супротив народа вздумал!
Будешь знать, как супротив!»
Я держался,
глаз не прятал.
Кровью харкал я в ответ:
«Супротив боярства -
правда.
Супротив народа -
нет».
От себя не отрекаюсь,
выбрав сам себе удел.
Перед вами,
люди, каюсь,
но не в том,
что дьяк хотел.
Голова моя повинна.
Вижу,
сам себя казня:
я был против -
половинно,
надо было -
до конца.
Нет,
не тем я, люди, грешен,
что бояр на башнях вешал.
Грешен я в глазах моих
тем, что мало вешал их.
Грешен тем,
что в мире злобства
был я добрый остолоп.
Грешен тем,
что, враг холопства,
сам я малость был холоп.
Грешен тем,
что драться думал
за хорошего царя.
Нет царей хороших,
дурень...
Стенька,
гибнешь ты зазря!»
Над Москвой колокола гудут.
К месту Лобному
Стеньку ведут.
Перед Стенькой,
на ветру полоща,
бьется кожаный передник палача,
а в руках у палача
над толпой
голубой топор,
как Волга, голубой.
И плывут, серебрясь,
по топору
струги,
струги,
будто чайки поутру...
И сквозь рыла,
ряшки,
хари
целовальников,
менял,
словно блики среди хмари,
Стенька
ЛИЦА
увидал.
Были в ЛИЦАХ даль и высь,
а в глазах,
угрюмо-вольных,
словно в малых тайных Волгах,
струги Стенькины неслись.
Стоит все терпеть бесслезно,
быть на дыбе,
колесе,
если рано или поздно
прорастают
ЛИЦА
грозно
у безликих на лице.
..
И спокойно
(не зазря он, видно, жил)
Стенька голову на плаху положил,
подбородок в край изрубленный упер
и затылком приказал:
"Давай, топор...»
Покатилась голова,
в крови горя,
прохрипела голова:
"Не зазря...»
И уже по топору не струги -
струйки,
струйки...
Что, народ, стоишь, не празднуя?
Шапки в небо - и пляши!
Но застыла площадь Красная,
чуть колыша бердыши.
Стихли даже скоморохи.
Среди мертвой тишины
перескакивали блохи
с армяков
на шушуны.
Площадь что-то поняла,
площадь шапки сняла,
и ударили три раза,
клокоча,
колокола.
А от крови и чуба тяжела,
голова еще ворочалась,
жила.
С места Лобного подмоклого
туда,
где голытьба,
взгляды
письмами подметными
швыряла голова...
Суетясь,
дрожащий попик подлетел,
веки Стенькины закрыть он хотел.
Но, напружившись,
по-зверьи страшны,
оттолкнули его руку зрачки.
На царе
от этих чертовых глаз
зябко
шапка Мономаха затряслась,
и, жестоко,
не скрывая торжества,
над царем
захохотала
голова!..
1964