Разное

История россии карамзин: История государства Российского | Карамзин Николай Михайлович

Содержание

Николай Карамзин: История государства Российского Артикул: p196964

Карамзин есть первый наш историк и последний летописец… — такое определение дал А. С.Пушкин великому просветителю, писателю и историку Н.М.Карамзину. Знаменитая «История государства Российского», все двенадцать томов которой вошли в эту книгу, стала крупным событием общественной жизни страны, эпохой в изучении нашего прошлого. В качестве приложения к ней здесь же публикуется «Записка о древней и новой России», почти два столетия находившаяся под негласным запретом. Издание богато иллюстрировано — и прежде всего гравюрами из редчайшего альбома «Живописный Карамзин», вышедшего еще в пушкинские времена.

Серия «Российская императорская библиотека» — это грандиозное собрание выдающихся образцов отечественной мысли и словесности. Издания, вошедшие в серию, представляют собой лучшее в великом духовном наследии нашей страны.

Это труды, созданные знаменитыми историками, учеными, великими государственными деятелями и посвященные тысячелетней истории России, ее культуре и искусству, военной славе, многовековым народным обычаям и деяниям выдающихся представителей нашего Отечества. Прекрасная возможность составить свою домашнюю библиотеку из великих трудов о великой стране. Каждая книга серии прекрасно проиллюстрирована многочисленными цветными и черно-белыми иллюстрациями, которые дают возможность в полном объеме увидеть то, что составляет сокровищницу культурного наследия нашей страны!

ДЛЯ КОГО ЭТА СЕРИЯ

Каждая книга серии станет великолепным подарком:

— для тех, кто собирает домашнюю библиотеку классических трудов;

— для тех, кто интересуется историей России, выдающимися личностям;

— для школьников и студентов.

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

В издание входят все 12 томов знаменитой «Истории государства Российского», а также произведение «Записка о древней и новой России», почти два столетия находившаяся под негласным запретом.

«История государства Российского» Карамзин Николай Михайлович — описание книги | Иллюстрированная история

Алтайский край

Альметьевск

Ангарск

Астрахань

Белгород

Благовещенск

Воронеж

Екатеринбург

Калужская

Кемерово

Кемеровская область

Краснодарский край

Красноярск

Красноярский край

Курск

Москва

Московская область

Нижний Тагил

Новосибирск

Омск

Оренбург

Оренбургская область

Орловская область

Пенза

Пермь

Республика Башкортостан

Республика Бурятия

Республика Крым

Республика Мордовия

Республика Северная Осетия — Алания

Республика Татарстан

Республика Хакасия

Ростовская область

Самара

Самарская область

Саратов

Свердловская область

Севастополь

Тула

Тюмень

Улан‑Удэ

Хабаровск

Ханты-Мансийский автономный округ

Челябинск

Челябинская область

Энгельс

Ярославская область

в 3 кн.

, указатель. — Подарочное издание оригинала 1842–1845 гг. (Кожаный переплет)

Нумерованное подарочное издание

Цена: 180 000 р.

( в наличии )

Бесплатная курьерская доставка сегодня

Оплата банковской картой онлайн, наличными курьеру, счет на юр. лицо

Подарочные книги   /   История России

Входит в Топ-50 самых ценных и редких
Входит в Топ-100 самых популярных изданий
Автор/Редактор:  Карамзин Н. М.

Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) — великий русский писатель и литературный деятель, историк, главная фигура эпохи русского сентиментализма, редактор «Московского журнала» и «Вестника Европы».

«История Государства Российского» — первый обобщающий труд по истории России, написанный специально для широкого круга образованных читателей. В данном издании репринтно воспроизведено 5-е издание «Истории», выпущенное И. Ф. Эйнерлингом. Особенность этого издания состоит в том, что в дополнение к нему был выпущен «Ключ, или алфавитный указатель», составленный П. М. Строевым — знаменитым историком и библиографом. Кроме того, дополнение включает в себя двадцать четыре таблицы родословной русских князей, составленные совместно Карамзиным и Строевым.

Работа над этим монументальным историческим сочинением стала делом всей жизни Карамзина. По плану автора, повествование в «Истории» должно было охватывать большой временной промежуток от становления Древней Руси до эпохи царствования дома Романовых. Однако Карамзин не успел довести изложение до конца: последний двенадцатый том включает в себя эпоху от правления Ивана Грозного до периода Междуцарствия 1611–1612 гг.

Оформление подарочного издания:

В подарочный комплект входит: 4 книги
Формат подарочного издания: 190 x 270 мм

Подарочный кожаный переплет
Элитный переплет из натуральной кожи, ручная сшивка блока, многокрасочное тиснение. Премиальный переплетный материал ведущих европейских фабрик. Великолепная печать на высококачественной дизайнерской бумаге. Каждый том имеет индивидуальное тиснение и нумерацию.

Роспись по томам подарочного издания:
  • 1) Т. I-IV (190 х 270 мм, 712 с.; 2 л. ил., карт.) 2) Т. V-VIII (190 х 270 мм, 644 с.) 3) Т. IX-XII (190 х 270 мм, 740 с.) 4) Ключ, или алфавитный указатель к «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина (190 х 270 мм, 312 с.)
Содержание/оглавление:
Издание представлено в разделах:
Подарочные книги   /   История России
Подарочные коллекции   /   Санкт-Петербург и дворцы
Подарочные коллекции   /   Москва и Московская область
Артикул: 103782
Karamzin N.M. History of the Russian State: in 12 volumes: in 3 books, index. — Gift edition of the original of 1842–1845.

Блестящий сын златого века. Н.М. Карамзин и его эпоха. К 250-летию со дня рождения Н.М. Карамзина.

Н.М. Карамзин: время и бремя русского писателя и историка

Как убедимся ниже, с именем Н.М. Карамзина в российской истории связано немало поступков и деяний, которые сегодня позволяют говорить о нем как о первопроходце в прямом и положительном смысле этого слова. Быть первопроходцем всегда трудно, но, вероятно, еще труднее уловить позыв времени к тому, чтобы новизна стала реальностью, да еще рано или поздно признанной обществом.

Карамзин жил и творил при четырех российских императорах. Для российской истории – вещь вполне обычная при формировании и реализации возможностей одного поколения. Но каждое из этих четырех царствований наложило свой отпечаток на личную судьбу и творчество этого человека. Время Екатерины Великой открыло для него возможности литературного творчества и сделало его основателем нового литературного направления – сентиментализма. Оно же подарило ему путешествие в Европу, благодаря которому он не только по книгам, но и воочию познал жизнь европейских народов, познакомился с их культурой, известными мыслителями, стал очевидцем современной ему европейской истории. Жизнь западноевропейских народов, ее несопоставимый с Россией уровень, начиная от дорог и кончая библиотеками, поразили Карамзина, как и каждого россиянина вплоть до сегодняшних дней впервые оказывающегося на Западе. Мучительный вопрос: почему Россия отстает в своем развитии несмотря на реформы Петра Великого, с тех пор, как и последующие поколения россиян, Карамзин задавал себе и пытался найти на него ответ в российской истории. Да и где его было искать еще, если современная история, в том числе западно-европейская, демонстрировала подчас Карамзину не самые лучшие образцы для подражания. Преодолевая цензурные рогатки, Карамзин донес до современников-россиян свое восприятие Европы, ее культуры и истории в «Письмах русского путешественника». Благодаря им Европа стала России известней, хотя вряд ли ближе и понятней. В этом произведении в великолепном по литературному стилю, образно и с острой наблюдательностью Карамзин открыл для России Европу. И это сделало Карамзина в России первопроходцем в описании Европы и европейцев.

Царствование Павла I породило в душе Карамзина скепсис и душевное уныние, хотя и не затормозило его активного литературного творчества. Конвульсивные попытки нового императора реформировать российскую действительность казались ему поспешными и непонятными отступлениями от реально значимых для России дел Екатерины Великой, а избранные тем деспотические средства реформирования – неприемлемыми. На этом фоне задуманное им похвальное слово Петру Великому могло вызвать нежелательные параллели. Карамзин отказался от своего замысла и сосредоточил усилия на оценке роли в истории страны Екатерины Великой.

Вскоре для этого появились и необходимые условия: вступивший на царство Александр I обещал всем царствовать «по законам и по сердцу августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Вторыя». Уже в 1801 г. Карамзин смог передать написанное им «Историческое похвальное слово Екатерине II» новому императору, а в 1802 г. издать свое сочинение отдельной брошюрой. В жанре историко-похвальных слов, возникшем в России во второй половине ХVIII в., мы не найдем ничего более выдающегося по художественному выражению исторических обобщений. Панегирик Екатерине Великой получился не только во славу ее, но и во славу русской литературы.

Воодушевленный примером Н.И. Новикова писатель Карамзин на рубеже ХVIII–ХIХ века становится успешным издателем-журналистом. Основанные им журналы «Московский журнал» и особенно «Вестник Европы» имели большую популярность, благодаря прежде всего помещенным здесь разнообразным историческим, политическим, литературно-критическим статьям, хронике европейских событий самого Карамзина. Карамзин сделал второй первопроходческий шаг – теперь уже в истории отечественной журналистики.

«Историческое похвальное слово Екатерине II» вместе с одой «Его императорскому величеству Александру I, самодержцу Всероссийскому на восшествие его на престол» (аналогичная ода ожидания была написана Карамзиным и после вступления на трон Павла I) стали своеобразными визитными карточками Карамзина перед новым императором. Они, а также поддержка друзей, вхожих к императору, решили дело, к которому Карамзин стремился последние годы: в 1803 г. он получил должность-звание «историографа государства Российского», а вместе с ней – скромное денежное содержание, без какого-либо временного ограничения и, самое главное, возможность «невозбранно», т.е. без каких-либо ограничений, пользоваться архивами Российской империи. И это был третий новаторский шаг, связанный с именем Карамзина, выразившийся в дотоле неизвестной России форме организации исторических исследований.

Карамзин погрузился в написание своего труда.

Надо понимать, что работа современного историка – будь-то историк уже состоявшийся или только начинающий, – разительно отличается от работы историка начала ХIХ в., когда Карамзин приступил к созданию своего историко-литературного шедевра под названием «История государства Российского».

Современный профессиональный или начинающий историк свое вдохновение может испытать в неизмеримо более комфортных условиях, нежели Карамзин. В распоряжении современного историка находятся целые системы библиотек, архивов, огромное количество документальных публикаций, справочных и поисковых пособий, Интернет, различные профессиональные сообщества, внутри которых он может добровольно или по обязанности проверить свой труд.

Двести с лишним лет назад, когда Карамзин приступил к написанию своей «Истории», все было иначе.

Первое, что нужно историку, – это книги. Карамзину, замахнувшемуся на написание истории России с древнейших времен до начала ХIХ в., нужны были не десятки, не сотни, а тысячи книг, которые ко времени его работы уже были изданы по истории России не только в России, но и за ее пределами. Но как узнать об их существовании?

Карамзин, владевший английским, немецким и, разумеется, в совершенстве, французским языками, внимательно следил за европейской литературой по истории России. Основным источником его знаний о ней были европейские газеты и журналы, с запозданием и дозированно через цензуру поступавшие в Россию. С российскими изданиями работ по истории было попроще: к этому времени какая-никакая, но текущая и ретроспективная библиография по истории страны уже существовала.

Но как познакомиться с нужной книгой? Наилучший способ – это ее купить. И Карамзин в меру своих возможностей и средств старался сформировать свою личную библиотеку через приобретение книг во время своего заграничного путешествия, потом в книжных лавках Москвы и Санкт-Петербурга. А на ловца и зверь бежит – после 1803 г., когда указом Александра I он стал «историографом Российской империи», многие современники историка почитали за честь дарением пополнять своими трудами его личную библиотеку.

В московский период работы Карамзина над «Историей» важным подспорьем его историографических штудий стали библиотеки близких и друзей. Это были прежде всего библиотеки князей Вяземских, графов Муравьевых и самого близкого друга И.И. Дмитриева со значительным числом европейской литературы. Немало книг по истории ему удалось получить из редких книжных собраний Московского университета и Московского архива Коллегии иностранных дел(МАКИД). Так на столе историка оказались, например, важнейшие документальные публикации по российской истории, начиная от «Записок» С. Герберштейна и кончая «Древней российской вивлиофикой» Н.И. Новикова и изданиями Румянцевского кружка.

Книга для Карамзина была не только источником знания, но и то согласным, то не согласным собеседником. Поэтому он, как и многие его современники, не жалел не только свои, но и чужие книги, делая в них самые разнообразные пометки, ныне называемые маргиналиями. Так Карамзин разговаривал не только с авторами книг, но и с самим собой, выделяя для себя что-либо значащее из прочитанного.

Карамзин старался «вжиться» в любое описываемое им время российской истории. И делал он это не только через книги и документальные источники, но и через посещение исторически значимых мест. Он хорошо знал Москву и Подмосковье, Нижний Новгород, Новгород Великий, Тверь. Посещая такие места, историк получал заряд вдохновения, тщательно фиксировал сохранившиеся приметы ушедшего времени.

Но, конечно же, первостепенное значение для исторических штудий Карамзина имели российские архивы. Ко времени работы историка российские архивы только начинали обустраиваться, т.е. приводиться в порядок – организовываться в исторически сложившиеся документальные комплексы и описываться. Несмотря на большое небрежение архивами властей в центре и на местах, в одном они преуспели – в создании условий, в принципе исключавших доступ любого человека к ним, будь то хранилища гражданских или духовного ведомств. Правда, во время работы Карамзина над «Историей» в России сложились несколько крупных частных коллекций документальных источников по средневековой российской истории. То были прежде всего коллекции трех крупных сановников тогдашней России – графов А.И. Мусина-Пушкина, Ф.А. Толстова и Н.П. Румянцева. Но доступ к их уникальным материалам целиком зависел от воли их владельцев.

Во времена Карамзина без архивов написание российской истории было уже просто невозможно. Это сейчас на полках государственных библиотек и библиотек историков могут стоять тысячи документальных публикаций – летописей, актов, записок иностранцев, дипломатической переписки, законодательных материалов и т.д. Во времена Карамзина работа по изданию корпуса главнейших документальных источников по российской истории только развертывалась – достаточно сказать, что Судебник 1497 г. был издан в последние годы работы Карамзина над «Историей».

Через своих друзей Муравьева и Дмитриева Карамзин добился того, чтобы в императорском указе о назначении его историографом появилась важнейшая для него фраза о «невозбранном» пользовании им библиотеками и архивами Российской империи. В истории России Карамзин стал тем самым первым историком, получившем так называемый «доверительный» доступ к российским архивам. Позже его будет безуспешно добиваться А.С. Пушкин, зато успешно получит историк С.М. Соловьев.

Доверительный доступ к архивам открывал для Карамзина возможность знакомства прежде всего с документальными источниками официального происхождения. Их основной комплекс, включавший документы до начала ХIХ в., хранился в МАКИД, – самом упорядоченном архиве России того времени и одной из самых элитарных и интеллектуальных государственных структур Александровской эпохи. С этим, тогда главным архивом России, Карамзину еще и повезло – на всем протяжении работы над «Историей» архивом руководили два его хороших приятеля, знатоки истории и документальных источников Н.Н. Бантыш-Каменский и А.Ф. Малиновский. Их помощь в разыскании нужных материалов для Карамзина была решающей. Что немаловажно и немыслимо для современных историков – благодаря им Карамзин имел возможность на неопределенный срок получать даже на дом архивные документы.

Московская Синодальная библиотека дала Карамзину возможности познакомиться с рядом важных летописных и литературных произведений, в изобилии хранившихся здесь и в своем большинстве бывших неизвестными. После 1812 г. советником Карамзина по этой библиотеке стал ее в то время лучший знаток, историк-архивист и археограф К.Ф. Калайдович.

Такую же помощь Карамзин имел и со стороны Мусина-Пушкина. Из его богатейшего собрания историк получил для работы около 40 уникальных рукописей – летописей, актов, древнерусских литературных произведений. В 1812 г. Карамзин предусмотрительно перед наполеоновским захватом Москвы вывез их в Нижний Новгород. Тем самым этот ценнейший документальный комплекс был сохранен – все остальное рукописное собрание Мусина-Пушкина было утрачено[1].

Карамзин не гнушался и собственными архивными разысканиями, которые, как правило, оказывались успешными – достаточно сказать, что в библиотеке Троице-Сергиевой лавры им были обнаружены «Хождение» Афанасия Никитина и «Житие» Максима Грека, ранее неизвестные.

Близкий родственник, ученик и младший друг Карамзина князь П.А. Вяземский, не один год наблюдавший за работой историка в его московской квартире и в подмосковной усадьбе Остафьево, однажды очень образно, но точно сказал, что после 1803 г. Карамзин «постригся в историки», т.е стал монахом от истории

Для Вяземского карамзинский «постриг в историки» прежде всего означал высочайшую самоорганизацию жизни историка ради того, чтобы из под его пера ежедневно выходили десятки страниц нового текста, подкреплявшиеся в огромных «Примечаниях» ссылками на литературу и источники, цитатами и комментариями последних. Российский интеллектуал в работе над главным трудом своей жизни обрек себя не только на монашеский постриг, но и на немецкую педантичность, подчинив распорядок каждого дня своей жизни исключительно работе над «Историей». Его жена, трепетно преданная делу мужа, незаметно, но последовательно и настойчиво делала все, чтобы историк был окружен домашним уютом, обеспечивавшим спокойную и ни на день не прекращавшуюся работу над «Историей». По преданию, именно она «перебелила» первые восемь томов «Истории», написанные ужасающим карамзинским почерком. Орудиями слова Карамзина о российской истории были грубоватая синяя бумага, настоянные на дубовых «орешках» железистые чернила и гусиное перо.

Личный архив Карамзина не сохранился – и это особая и печальная история – но дошедшие до нас отрывки его труда свидетельствуют о том, что свой текст он редактировал и переписывал не менее 3 раз, добиваясь безупречного слога и образного языка.

Приступая к созданию «Истории», Карамзин должен был прежде всего читать и понимать древнерусские тексты. Освоение мастерства палеографа и толкователя текстов к нему пришло не сразу, но зато со временем он стал одним из лучших в России и знатоков источников, и их интерпретаторов. Преодолев «скучное», как он писал друзьям, освоение оказавшегося в его распоряжении огромного документального массива, Карамзин открыл для себя документальный мир российской истории. При этом первые тома его «Истории» – приблизительно до времени княжения Ивана III – давались ему с большим трудом. И дело не только в том, что в работе над ними Карамзин постигал ремесло историка. Карамзина привлекали события величественные, характеры людей героические, либо чем-то особо знаменитые. Именно описывая их он ощущал особый прилив творческой энергии.

В российской истории Карамзин искал не истину, а свой образ прошлого. Поэтому из громады собранных им источников он черпал то, что соответствовало этому образу. Этот образ российской истории, построенный Карамзиным, представлял собой ничто иное как конструктивистский тип исторического исследования, в основе которого лежал и лежит до сих пор один метод – поиск в исторических источниках свидетельств, укладывающихся, подтверждающих заранее придуманную конструкцию прошлого. Карамзин шел не от источника к исторической реконструкции, а от собственной концепции к источнику, в котором искал доказательства своей схеме российского исторического процесса. То было ничем иным как потребительским использованием исторических источников – способ написания истории, встречающийся и в наши времена.

И Карамзин преуспел в этом. Обладая литературным даром, он легко и внешне убедительно интерпретировал исторические источники в угоду своей конструкции. Позже читатели «Истории» увидят как бы две ее вполне самостоятельные, но взаимосвязанные части – собственно историческое повествование и огромные, обстоятельные «Примечания», впервые вводившие в научный оборот большой массив ранее неизвестных исторических источников, часть которых, например Троицкая летопись, впоследствии оказалась утраченной. Такого охвата исторического материала и его предоставления в рамках одного исторического труда до Карамзина отечественная историография не знала[2]. Таким образом, историк в четвертый раз стал первопроходцем – теперь уже в истории российской археографии. Его «Примечания» к основному тексту «Истории» по количеству вновь вводимого исторического материала, не имели аналогов ни до, ни некоторое время после издания «Истории». По существу «Примечания» стали первой сводной хрестоматией документальных источников по российской истории, подавляющая часть которых вводилась впервые в общественный оборот. Они давали возможность не только доверять, но и спорить с историком.

Вероятно, после А.Н. Радищева Карамзин был первым российским сочинителем, кто писал свой труд изначально не в ящик письменного стола, а с твердой уверенностью в его опубликовании, без оглядки на существовавшую в России цензуру (до 1993 г., между прочим). А с позиций духовной и светской цензуры первой четверти ХIХ в. в труде Карамзина было немало криминального – от доказательства фальсификации т.н. «Соборного деяния на мниха Мартына арменина», затрагивавшего интересы русской православной церкви, до повествования о жестокостях царствования Ивана Грозного – пусть и Рюриковича, а не представителя династии Романовых, но все же российского самодержца. Конечно, создавая «Историю», Карамзин не избежал самоцензуры. Однако она находилась в пределах его нравственных и философских убеждений. Он не душил в себе самого себя, оставаясь в «Истории» искренним приверженцем своих взглядов на прошлое, мир, человека. Ныне уже немного избитая пушкинская характеристика труда Карамзина как «подвига честного человека» и впрямь точно и тонко зафиксировала суть сделанного Карамзиным как историком.

Ну а для современного историка Карамзин останется примером поразительной самоорганизации, трудолюбия, влюбленности в историю Отечества, образцом человека, сумевшего освоить ремесло историка и привнести в него художественную образность и языковую изящность.

Живя в Москве и подмосковном Остафьеве, Карамзин воспринимался многими современниками отшельником, монахом, исполняющим взятый на себя обряд историка. Друзья и близкие знали, что это далеко не соответствует действительности. Этот образ вовсе не означал, что Карамзин полностью ушел из мира современного в исключительно мир прошлого. Совсем не так: Карамзин жадно впитывал современность, находя в ней действительные и мнимые параллели с прошлым, или наоборот, в прошлом видел события и явления, похожие на современную ему историю.

Историк горячо комментировал современность не только в письмах к своим близким, но и в тайных политико-публицистических трактатах, ложившихся на стол императора. Прекрасно им самим организованная работа над «Историей» соседствовала с регулярным чтением газет и журналов, интенсивной перепиской с друзьями, в том числе жившими в Санкт-Петербурге. Современные известия свидетельствовали: Наполеон, покончивший с радикализмом французской революции, на волнах своих побед все более и более реально становится для Европы, как считал Карамзин, «новым Тамерланом». Россия, как один из гарантов существования пусть несовершенного, но реально существующего общеевропейского спокойствия, неизбежно столкнется с ним, но к этой встрече, как показали Аустерлиц и Тильзитский мир, она была явно не готова. К тому же тайно задуманная императором административная реформа, заявлявшая о себе трудно поддающимися логическому пониманию протуберанцами императорских указов, явно дезорганизовывала государственное управление.

Главный идеолог и организатор этой реформы – государственный секретарь М.М. Сперанский – очень напоминал Карамзину Бориса Годунова, прокравшегося во власть, незаконно ставшего царем, и в конечном счете приведший Россию к Смуте. Позже в «Истории» многочисленными деталями Карамзин постарался в образе Бориса Годунова напомнить своим читателям об их современнике Сперанском, якобы, набравшем непомерную власть при Александре I[3].

Журналистская страсть к узнаванию современности, полученные навыки философского осмысления повседневности на основе размышлений современных крупнейших европейских мыслителей, политические убеждения, воспитанные екатерининским временем и покоившиеся на понимании национального государственного блага в духе Ш. Монтескье, но разбавленные исконно российскими гуманистическими идеалами, наконец, должность-звание государственного историографа, призванного не только описать историю государства Российского, но и на ее основе создать идеологическую доктрину, способную укрепить государство, – все это вырывало Карамзина из погружения в прошлое, делало его политиком, а присущий ему темперамент заставлял действовать.

Так появилась «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском состояниях», едва ли не конспиративно переданная Александру I в 1811 г. в Твери и десятилетия после этого остававшаяся неизвестной в своем первоначальном виде. Для темы этой статьи нет смысла подробно говорить о содержании «Записки» – оно сегодня хорошо известно и во многом коррелируется в своей исторической части с идеями «Истории», о чем речь чуть ниже.

Важнее другое. Едва ли не впервые в российской истории на стол самодержца специально и непосредственно, минуя секретарей и прочих неофициальных цензоров, легло сочинение российского ученого-гуманитария, не обремененного высокими государственными постами и не обиженного (пусть даже справедливо, как в случае с М.М.Щербатовым и его сочинением «О повреждении нравов в России») своей судьбой литератора. И одно это было, конечно, уже знаковым позитивным явлением в российской истории ХIХ в.: власть, пусть под огромным давлением близких к себе влиятельных чиновников, пожелала услышать не только голос, но мнение признанного в то время российского интеллектуала. И это был пятый новый шаг Карамзина, навсегда сделавший его одним из первопроходцев теперь уже в истории российской общественно-политической мысли.

Услышала ли власть советы Карамзина – и сегодня ответ на этот вопрос требует специального изучения. Связь с «Запиской» Карамзина отставки и ссылки Сперанского до сих пор выглядит эфемерной, не доказанной конкретными фактами. То же самое мы можем сказать и о реальных последствиях на внешнеполитические и внутриполитические действия других записок Карамзина. Император слушал, но по большому счету вряд ли прислушивался к политическим советам своего историографа. После переезда Карамзина в 1816 г. из Москвы в Санкт-Петербург он разрешил ему проживать в летние месяцы в одном из «китайских домиков» Царского Села. Расстояние между домиком и императорским дворцом как бы символизировало отдаленность главного чиновника России и ее главного историка. Император был близко, но не рядом. Оно, это расстояние, можно считать символом взаимоотношений власти и интеллигенции в последующей истории России. Правда, однажды, накануне войны с Наполеоном, Александр I предложил Карамзину через его друга поэта И.И. Дмитриева, бывшего в то время министром юстиции, должность министра просвещения, словно бы проверяя Карамзина на приверженность к одной из идей «Записки»: сначала просветить, а затем освободить крестьян от главной болезни России на протяжении столетий – крепостничества. Этот своеобразный тест на прочность карамзинских убеждений, изложенных в «Записке», одновременно означал приглашение вступить в сословие российских чиновников, чтобы попробовать реализовать на деле мысли «Записки». Карамзин отказался, трезво оценивая свои способности быть руководителем столь высокого ранга и, не отступая от движения к главной цели своей жизни – написанию «Истории государства Российского».

К началу 1816 г. более половины пути к этой цели была пройдена: на письменном столе историографа лежали аккуратно переписанные его женой первые восемь томов создаваемой им «Истории». Карамзин прекрасно отдавал себе отчет в том, что ни светская, ни духовная цензура никогда не разрешат их издание – слишком необычными, смелыми, политически острыми для россиянина начала ХIХ в. были нарисованные им картины российской истории и даваемые характеристики ее основных деятелей. Цензором должен быть только сам император – с этим убеждением историограф прибыл в Санкт-Петербург и после полуторамесячного тревожного ожидания и хлопот («синдром китайского домика» и в этом случае имел место) все же получил желаемое: благосклонную императорскую цензуру и деньги на издание.

Этому предшествовали чтения Карамзиным отрывков из своего труда в салонах петербургской знати. Такие чтения и цензорство императора оказались новыми явлениями в российской общественной жизни, получившие впоследствии известные трансформации. Они заложили традицию публичных лекций в данном случае по российской истории. Тем самым Карамзин сделал шестой новаторский шаг, связанный с устной пропагандой отечественной истории.

Династический кризис после смерти Александра I, ставший детонатором событий 14 декабря 1825 г., привел на императорский трон Николая I. Четвертый и последний в жизни Карамзина император остался многоточием в его судьбе. Простудившемуся на Сенатской площади 14 декабря историографу Николай I обещал содействие в организации лечения на солнечных берегах Адриатики. Содействие не потребовалось, Карамзин вскоре умер.

Оценивая «Историю государства Российского» Карамзина с современных позиций, нельзя не напомнить о важных событиях, которые сопровождали все 22 года работы над ней историка. Так или иначе они находили отклик на страницах этого произведения. Назовем эти события в хронологической последовательности. Это убийство Павла I, подробности которого Карамзину были хорошо известны, Великая французская революция, за которой Карамзин наблюдал как очевидец, попытки реформ правительства Александра I, Отечественная война 1812 г., польская конституция, запутанность вопроса о престолонаследии при Александре I, о чем Карамзин знал от самого императора и ряд других.

И тут важно еще раз подчеркнуть, что Карамзин был совсем не похож на историка-монаха или бесстрастного летописца, которым он казался некоторым своим современника, хотя образ летописца Нестора был создан Пушкиным исключительно на заметках Карамзина о русских летописцах, разбросанных по всем томам «Истории». «Записка о древней и новой России», записка о Польше, ряд стихотворных произведений историка начала ХIХ в., особенно «Освобождение Европы и слава Александра I» показывают нам человека, глубоко погруженного не только в прошлое, но и в современность, желающего его исправить, в том числе на основе учета опыта прошлого России. Ради исправления современности Карамзин модернизировал историю России – где то очень откровенно, где-то затмевая свои параллели с современностью изящным повествованием. В этом смысле чрезвычайно показательно, что после 1812 г. он был готов отказаться от дальнейшей работы над своей «Историей», завершить ее написание восьмым томом[4]. Иначе говоря, продолжения, т.е. самых интересных страниц «Истории» с описанием царствований Ивана Грозного, Бориса Годунова, событий первой русской Смуты, могло и не быть. И все ради того, чтобы написать историю России первых полутора десятилетий ХIХ в. По разным причинам этого не получилось и мы теперь имеем почти 12 полновесных томов его труда, причем последние пять из них оказались самыми яркими и запоминающимися.

В конце концов почти 12 томов «Истории государства Российского», выдержав два прижизненных издания и многочисленные зарубежные переиздания в извлечениях, стали доступны российским и европейским читателям. А.С. Пушкин писал, что своим трудом Карамзин открыл россиянам историю их Отечества подобно тому как Колумб открыл Америку. Добавим, что эта история стала известна и в Европе. Благодаря этому Карамзин сделал седьмой – просветительский – новаторский шаг в истории общественной жизни России.

Переходя к собственно «Истории государства Российского», обратим внимание на это название. Исключая оставшийся малозамеченным труд сотрудника МАКИД И.Г. Стриттера, три тома которого вышли в свет в 1800-1802 гг., Карамзин впервые в отечественной историографии названием своего труда обещал читателям не историю российского «царства», как у Г.Ф. Миллера, не «российскую историю», как у М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева и М.М. Щербатова, не «повествование о России», как у Елагина, а историю российского государства.

Это чисто внешнее, на первый взгляд, отличие названия труда Карамзина от предшествующих русских исторических сочинений было не случайным. Оно имело корни в немецкой историографии, представители которой, прежде всего Г. Ахенваль и А.-Л. Шлецер, историю общества стали рассматривать как историю государства. Государство провозглашалось орудием прогресса, а сам прогресс оценивался с точки зрения степени развития государственного начала. Соответственно предметом исследования прошлого становились «государственные достопримечательности» – состояние промышленности, торговли, наук, искусств, международное положение, войны, а самое главное – политическая организация государства

Именно политическая история России у Карамзина становится главным объектом изучения ее государственности. Российская история, по Карамзину, это медленный, порой зигзагообразный, но в целом поступательный процесс движения к гражданскому обществу, в котором должны быть обеспечены «неотъемлемость собственности и безопасность личности». В этом процессе едва ли не извечно принимали участие четыре основные силы.

Первая – это народ с его безудержной тягой к вольности, порождающей анархию, либо стремящийся самоорганизоваться, но почти неизменно взамен этого получающий деспотическую власть нарождающейся олигархии. Народ, его действия, страсти буквально пронизывают «Историю», особенно в ее последних томах. Народ присутствует в труде Карамзина благодаря словам своих героев, вождей, шумным спорам на вече, стонам казненных, крикам недовольных. В ужасе, страхе, сочувствии, сострадании, гневе, осуждении, с немыслимым для какого-либо другого народа терпением и терпимостью российский народ еще чаще в «Истории» Карамзина безмолвствует. Полифоничность карамзинского рефрена о «безмолвие народа», характерная для первых томов истории, затем наполняется все более однозначным смыслом, пока, наконец, не завершается в последних томах рассуждениями о «народной тишине», в которой слышится «грозная готовность к великой перемене, тайно желаемой сердцами»[5].

Таким образом, впервые в отечественной историографии Карамзин широко обозначил роль народа в политических процессах прошлого. Однако в его понимании эта роль была скорее деструктивной, носила стихийный и даже анархический характер. В последних томах «Истории» роль народа трансформировалась в важный художественный прием историка. Народ становится моральным судьей действий других политических сил российского исторического процесса.

Второй силой, заявлявшей о себе в российской истории, по Карамзину, были представители олигархически-аристократических кланов, ведших борьбу за свои интересы друг с другом. Находясь рядом с российскими правителями, – великими князьями и царями – они пытались вовлечь их в сферы своих интересов, а порой, объединяясь, устраивали заговоры и против них. Такие действия, пишет Карамзин, расшатывали государство, дестабилизировали его положение и даже в ряде случаев угрожали ему гибелью. Карамзин беспощаден в негативной оценке этой силы, которая в его представлении оставалась неизменно враждебной государству.

Третья сила, определявшая по Карамзину исторический процесс России, – это сила удельная, представленная князьями, боярами, связанными со своими родовыми уделами, либо сословиями, выраставшими в процессе развития государственности. В описании Карамзина жадные до денег и власти, стремящиеся оторвать для себя побольше кусок от государственного пирога, представители этой силы меньше всего думали о благе человека и российского государства. Погрязшие в коррупции и интригах, они играли судьбами народа и страны, демонстрируя то сословно-кастовые, то родовые, то сугубо личные удельные интересы. Эта сила всегда стремилась разорвать на части формирующееся российское государство. И в оценках этой силы Карамзин не жалеет черных красок, лишь изредка выделяя ее отдельных представителей не столько из-за сути их поступков, сколько из-за их несчастных судеб.

В условиях противоборства, а подчас и независимого воздействия на русский исторический процесс каждой из этих трех сил Карамзин искал и нашел четвертую силу, которая, на его взгляд, выступала равнодействующей, примиряющей, играла цементирующую роль потенциально, а иногда и реально воплощая в себе идею гражданского общества, обеспечивая «благоденствие государства» и счастье его жителей. Этой силой, по Карамзину, выступало самодержавие.

Учитывая решающую роль этой силы в истории российской государственности, Карамзин в своей «Истории» уделяет ей подчеркнуто большое внимание. Эффективность действия этой силы он прямо связывает с личностями ее носителей, а оценки этих личностей он дает исключительно с учетом их нравственных качеств. Иногда эти оценки о «доброте», «великодушии», «злодействе» того или иного правителя современному человеку кажутся наивными. Но в двух-трех случаях Карамзин рискнул на обобщение своего измерения исторической роли того или иного правителя России и с такими обобщениями уже трудно спорить и современному историку. «Никогда выгода государственная не может оправдать злодеяния: нравственность существует не только для частных людей, но и для государей: они должны поступать так, чтобы правила их деяний могли быть общими законами. Кто же установит, что венценосец имеет право тайно убить другого, находя его опасным для своей державы, тот разрушит связь между гражданскими обществами, установит вечную войну, беспорядок, ненависть, страх, подозрение между ними, совершенно противные их цели, которая есть безопасность, спокойствие, мир»[6].

Думается, в этом можно увидеть поучительный урок для современных историков, уже не могущих оперировать формационными и классовым категориями, которыми совсем недавно легко и просто можно было объяснить мир. Теперь приходится мучительно искать новые критерии исторической истины. Оказывается, один из таких критериев, вечный и неизменный, – нравственная оценка деяний людей прошлого – был давно найден и продемонстрирован Карамзиным. И здесь мы, пожалуй, подходим к главному, чем сегодня нам дорог труд Карамзина и его автор.

Карамзин был первым в России, кто широко и остро  попытался использовать нравственный потенциал истории. В нравственных оценках прошлого, убежденно считал он, заключается одна из живительных, самоочищающих сил общества. В своем труде он поднял не только политические вопросы российского исторического бытия, но и глубинные, основополагающие для жизни человека, общества и государства проблемы морали и нравственности, распространив их и на самодержцев. Нравственность существует не только для обычного человека, но и для правителя государства – эта мысль, постоянно звучащая со страниц «Истории», для современников Карамзина, привычно соглашавшихся с тем, что государь ответственен только перед Богом, а не людьми, была оглушительна по своей новизне и смелости.

В отечественной истории Карамзин искал и находил примеры величия духа, созидания, истоки тех сил, которые сбросили иго ордынского завоевания, объединили страну, спасли ее во времена Смуты, а потом и в 1812 г. Находил и воспевал их. Так же, впрочем, как находил и бичевал жестокость, варварство, несправедливость, низменные страсти. Карамзин в своем труде трижды ставит вопрос об унижении духа россиян. Первый раз, пишет он, это произошло в результате ордынского ига, второй – в царствование Ивана Грозного. Именно от последнего он тянет ниточку к третьему унижению россиян – во время Смуты. Униженный дух, пишет историк, не способен на великое. Следствие унижения – равнодушие, безмолвие, «злое семя в народе». «Так готовилась Россия к ужаснейшему из явлений своей истории, готовилась долго: неистовым тиранст­вом двадцати четырех лет Иоанновых, адскою игрою Борисова властолюбия, бедствиями свирепого голода и всеместных разбоев, ожесточением сердец, развратом народа – всем, что предшествует ниспровержению государств, осужденных провидением на гибель или на мучительное возрождение»[7]. К этому глубокому по обобщению размышлению Карамзина сегодня добавить нечего. Разве что вспомнить слова одного из стихотворений историка конца ХVIII в., формально посвященного Тациту, а реально – судьбам Римской и других империй:

Тацит велик; но Рим, описанный Тацитом,

Достоин ли пера его?

В сем Риме, некогда геройством знаменитом,

Кроме убийц и жертв не вижу ничего.

Жалеть об нем не должно:

Он стоил лютых бед нещастья своего,

Терпя, чего терпеть без подлости не можно[8].

Карамзин верит и старается убедить читателя в том, что честь, добро, правда, справедливые законы, общественное благо торжествуют в мире, а значит и в его Отечестве. Именно поэтому Иван Грозный, превративший свою власть в деспотию, осужден на проклятье в его труде, а Борису Годунову, запятнавшему кровью невинно убиенного царевича свой путь к власти, историк уготовил едва ли не божественное возмездие. «Жизнь тирана, – читаем мы в «Истории», – есть бедствие для человечества, его история всегда полезна для государей и народов, вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели, и слава времени, когда вооруженный истиною дееписатель может … выставить на позор такого властителя, да не будет уже впредь ему подобных! Могилы бесчувственны, но живые страшатся вечного проклятия в истории, которая, не исправляя злодеев, предупреждает иногда злодейства, всегда возможные, ибо страсти дикие свирепствуют и в веки гражданского образования, веля уму безмолвствовать или рабским гласом оправдывать свои исступления»[9].

Итак, по Карамзину, самодержавная власть являлась органической и определяющей российский исторический процесс силой. Для российской историографии того времени это не было чем-то новым. Новизна была в полифоничности оценок деяний реальных представителей этой силы Карамзиным и воспевании ее положительной регулирующей роли в государстве. Читателям – современникам Карамзина, да и части сегодняшних читателей, был понятен карамзинский настрой в отношении, например, Бориса Годунова – как никак он способствовал и пресечению династии Рюриковичей, и возникновению Смуты. Хотя и в этих оценках Карамзин был противоречив, если мы сравним его характеристики Бориса Годунова 1803 г. и 1820 г. Но негативные оценки Карамзиным деяний Ивана Грозного, за которым несмотря на неудачи в Ливонской войне. стояли присоединение Астраханского, Казанского ханств и сибирских земель, вызвали восторг лишь у будущих декабристов. Карамзин со своим нравственным подходом к оценкам событий прошлого, если и не опередил время, то предложил историографическую альтернативу, которую после него уже было невозможно игнорировать.

Размер этой статьи не дает возможности рассмотреть трактовку Карамзиным истории других «государственных достопримечательностей», например, церкви или крепостного права. Но на одной из них, особенно актуально звучащей и сегодня, кратко позволим себе остановиться.

Киевская Русь, Московское царство в системе международных отношений Средневековья занимают в «Истории» одно из важнейших мест. По существу труд Карамзина стал самым подробным сводом фактических сведений по этой проблеме с их отдельными и общими оценками. Историк тщательно проштудировал весь комплекс дипломатических материалов МАКИД и копии документов, полученных им разными путями из германских, британских, итальянских архивов. Подобного масштаба исследования положения России в системе международных отношений Средневековья российская историография до этого не знала.

И было это не случайно. Карамзин принадлежал к той партии, которая еще в XVIII в., после петровских преобразований заявляла, что «Россия есть Европа». Для Карамзина это означало не только констатацию реальности, которую можно было легко оспаривать. Он окончательно принял концепцию, которая восходила к Вольтеру, Ж.А. Кондорсе и И.Г. Гердеру. Она, как известно, постулировала идею непрерывности человеческого прогресса, историческое движение в ней выступало движением к будущему, более совершенному состоянию человечества. Отсюда следовали оптимистические надежды о единстве развития человечества от невежества к братству просвещенных народов. Не случайно после победы над Наполеоном Карамзин в пространном стихотворении «Освобождние Европы и слава Александра I» провозгласил: «Народы – Братья! Злобы нет»[10]. В этом отразился не только пацифизм Карамзина, но и его глубокая убежденность в братском будущем человечества.

Эти общие методологические позиции Карамзин попытался приложить к своей концепции исторического пути России для установления общеевропейских и национальных явлений ее истории.

Российское государство, по Карамзину, вошло «в общую систему» государств, возникших «на развалинах владычества римского». Тогда Россия «не уступала в силе и гражданском образовании первейшим европейским державам … имея тот же характер, те же законы, обычаи, уставы государственные», испытывая благотворное воздействие Греции, единственной не уничтоженной варварами древней державы.

Однако уже со второй половины XI в., согласно Карамзину, роли поменялись. В то время как в Европе благодаря крестовым походам укреплялась государственная власть, оживлялись торговля, просвещение, в России расцветала удельная система германских народов. Следствием раздробленности стало ордынское иго. Оно исключило Россию из системы европейских государств. В то время когда последние продолжали двигаться по пути прогресса, смягчая нравы, развивая науки и искусства, Россия была вынуждена напрягать все силы, чтобы не исчезнуть, не раствориться в удельных закоулках. Находясь около трех веков вне круга европейской политики, Россия погружалась в невежество.

И все же, считает Карамзин, отстав от Европы, Россия вышла из-под ордынского ига «более с европейским, нежели азиатским характером». Европа с трудом узнавала восточного соседа, не потому, что для нее он оказался совсем непонятным, а потому, что она сама изменилась, тогда как Россия оставалась такой, какой была триста лет назад. Благодаря политике московских князей, последовательно и успешно укреплявших самодержавие, между Европой и Азией постепенно возрождалось государство, представляя собой «смесь древних восточных нравов, принесенных славянами в Европу и подновленных, так сказать, нашею долговременной связью с монголами, Византийских, заимствованных россиянами вместе с христианскою верою, и некоторых германских, сообщенных им варягами». Эта смесь, по Карамзину, и составляет «нравственную собственность» россиян.

Петровские преобразования, по Карамзину, окончательно сделали Россию европейской страной. Воздавая ему за это должное, историк тем не менее решительно осуждал первого российского императора за то, что тот одновременно уничтожил «древний народный дух» россиян, составляющий нравственное могущество любого государства.

Итак, согласно Карамзину, Россия не только есть, но и была европейским государством.

Однако ум просвещенного человека и знания историка – профессионала, которому были известны судьбы прошлых империй, неизбежно вынуждали Карамзина проецировать эти судьбы на настоящее и будущее своей страны. И чтобы сделать эту проекцию не пессимистической, а оптимистической, историк обнаруживает первое принципиальное отличие исторического пути России от истории других империй и государств. Он убеждает в том, что Российская империя создавалась «без насилия, без злодейства, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего». Карамзину казалось, что постулировав тезис о «мирном» процессе создания Российской империи, он разрешил проблему, рано или поздно встававшую перед каждой империей. Российское государство ему представлялось органическим соединением разных народов, судьба которых исторически предопределилась общим тысячелетним прошлым. Эту своеобычность России историк пытался подпереть просветительским постулатом о верховенстве человеческих интересов над державными. «Для того ли образуются, для того ли возносятся державы на земном шаре, – писал он, – чтобы единственно изумлять нас грозным колоссом силы и его звучным падением; чтобы одна, низвергая другую, через несколько веков обширною своею могилою служила подножием новой державе, которая в чреду свою падет неминуемо? Нет! и жизнь наша и жизнь империй должны содействовать раскрытию великих способностей души человеческой, здесь все для души, все для ума и чувства; все бессмертно в их успехе! Сия мысль, среди гробов и тления, утешает нас каким-то великим утешением. Возвеличенная, утвержденная победами, да сияет Россия всеми блестящими дарами ума бессмертного; да умножает богатства наук и словесности; да слава России будет славою человечества»[11]. Эта идея Карамзина в более огрубленной форме и сегодня владеет частью российского общества.

Принимая за данность пределы России, Карамзин в соответствии с «Духом законов» Ш.Л. Монтескье и его российского варианта в виде «Наказа» Екатерины II Уложенной комиссии, объявляет о необходимости для российского государства монархической, точнее самодержавной формы правления. Для России, считает он, важно самодержавие как самовластие, то есть как неограниченная власть одного человека, пусть даже и не наследственная. «Россия не Англия, – писал он в 1818 г. П.А. Вяземскому, – и даже не Царство Польское; имеет свою государственную судьбу, великую, уважительную… Самодержавие есть душа, жизнь ее, как республиканское правление было жизнью Рима»[12].

Сегодня, с высоты знаний, накопленных о прошлом России, включая ее «посткарамзинскую» историю, можно легко подметить, в чем ошибался Карамзин, характеризуя отличия российского исторического процесса от западноевропейского. Не было ни исключительного в анналах истории мирного призвания варягов, ни «мирного» включения народов в состав империи. Политическая организация российское самодержавия выступала

издревле носителем авторитета не столько власти, сколько силы, не столько закона, сколько страха. Идея патриархальной «отечес­кой власти» государства вряд ли могла сколько-нибудь серьезно противостоять и тому бюрократическому деспотизму, который, привитый на русской почве петровскими реформами, дал метастазы ра­ковой опухоли чисто российского бюрократизма, поразительно живучего несмотря на неоднократные хирургические вмешательства. Так называемая терпимость россиян – следствие не столько политической добродетели, сколько извечной забитости, страха перед силой, выбрасывающих лишь протуберанцы бунтов.

Карамзин творил исторический миф о России. Но как творец такого мифа он сам – представитель российской интеллигенции рубежа двух столетий – историческая реальность, отразившая представления определенной части русского общества о прошлом России и Европы. И после Карамзина элементы этого мифа, сотворенного им, не были сложены в старинный сундук российской бабушки.

Наш замечательный современный историк А.А. Зимин как-то назвал Карамзина Пушкиным отечественной исторической науки Он говорил, что тот вобрал в себя все представления о прошлом, которые бытовали до него в течение многих столетий. В его труде мы легко можем обнаружить провиденциальный взгляд на совершавшееся, усвоенный им с молоком матери и воспринятый от русских летописцев. Он, рассматривая вместе с ними историю как деяния славных или бесславных мужей Отечества, дополнял, а порой и заменял общехристианские идеалы «благом государственным», демонстрируя подход к истории, порожденный уже Петровским столетием.

Итак, целый мир представлений, в котором находилось места и для Бога, и для Отечества, и для Человека. То был восьмой новаторский шаг Карамзина теперь уже в развитии отечественной исторической мысли.

В истории отечественной общественно-политической мысли и исторической науки Карамзин занял особое место. В наше время его восемь новаторских шагов заслуживают не только внимания, но и уважения. Но его творческое наследие сегодня сохраняет для нас злободневность в силу того, что принято называть консерватизмом. Карамзин любил свою большую и малую Родину, став автором пронзительных строк об этой любви в классической статье «О любви к Отечеству и народной гордости»[13]. Он был убежденным противником революций, сторонником единовластия для России, скептически отнесся к реформаторским устремлениям правительства Александра I, видел в народе силу больше анархическую, чем созидательную. Историк восхищался терпением и терпимостью любимых им искренне россиян прошлого и современности. Адресуя читателям свою «Историю государства Российского», он прямо признавался в том, что надеется на ее воспитательную роль в формировании созерцательного отношения к прошедшим и грядущим бедам своего Отечества. Карамзин отчаянно отмахивался даже от намеков на освобождение крестьян от крепостной неволи – самого большого зла, тормозившего развитие страны. Он предложил систему конвергенции «праотеческих добродетелей» и западноевропейских просветительских идей.

В российском общественном сознании эти идеи Карамзина во всяком случае на официальном уровне очень скоро стали доминирующими. Последний российский император, с которым судьба свела Карамзина, Николай I, обласкав историографа, затем сделал немало для того, чтобы его представления о жизни и российской истории получили поддержку и внедрение в общественное сознание.

Много лет альтернативы этим представлениям жестоко подавлялись, пока в конце ХIХ в. одна из таких альтернатив, абсолютная по своим идеям, не зазвучала во весь голос, победив в конце концов в 1917 г. и став надолго господствующей.

Судьба или Провидение распорядились так, что создателем, носителем и успешным организатором реализации этой альтернативы стал земляк Карамзина В.И. Ленин.

У ленинской альтернативы все не просто иначе, а все с точностью до наоборот. До написания своего манифеста строительства социалистического государства «Государство и революция» он камня на камне не оставлял от почти тысячелетней истории России и ее государственности. Он не то чтобы признает, он скорее соглашается с прогрессом в истории России, но во всем этом прогрессе видит подготовку к ее неизбежному и оправданному краху. Если Карамзин российскую государственность не сводит только к самодержавию, придавая, впрочем, ему определяющую роль, то для Ленина государственность России и самодержавие – понятия и явления полностью совпадающие. Монархическая Россия, а значит, и государственность страны, для Ленина являются субъектом саморазвала и объектом разрушения революционным путем. Самодержавие в его представлении – сила, исключительно выражающая интересы дворянства, а с конца ХIХ в – услуживающая еще нарождающейся буржуазии. Зато народ, по Ленину, все более и более настойчиво выступает на историческую сцену. В прошлом ему не хватало организованности, теперь, с развитием капитализма, у народа появилась передовая сила в лице пролетариата и его руководящей части – партии социал-демократов. Эта партия должна занять место российских правителей.

Если для Карамзина любое политическое объединение, а в рамках самодержавной системы до октября 1905 г. оно могло быть только нелегальным, – это всегда объединение заговорщиков, то по Ленину, уже хорошо знакомому с теорией и практикой западноевропейского парламентаризма, легальная политическая партия – дело вполне привычное, а в условиях самодержавия конца ХIХ – начала ХХ в. оправданно действующая и нелегально.

Карамзин мечтал и верил в то, что через расцвет российской государственности и внутреннее обретение каждым человеком счастья может наступить благоденствие жителей России, которых впервые в отечественной общественно-политической мысли он называет россиянами. Он признает как вполне естественное явление на определенном этапе исторического процесса такое благоденствие только для отдельных народов, но верит и в то, что рано или поздно оно наступит для всех народов мира, каждый из которых к нему придет своим путем. Иначе говоря, он верит в прогресс не только России, но и всех других стран мира. У Ленина совсем иначе. Трудящиеся всех стран мира имеют общие интересы – освобождение от угнетения, достижение всеобщего равенства. Значит, на основе этого интереса они могут объединиться, действовать под руководством своего передового отряда сообща. Отсюда призыв к тому, чтобы трудящиеся воюющих в Первую мировую войну стран дружно желали и действовали так, чтобы в этой войне не было победителей, а были бы только побежденные, включая Россию – тогда открываются большие возможности для слома их и ее государственности. Отсюда идея создания третьего, коммунистического, Интернационала.

Если Карамзин призывал к примирению, к поиску инструментов, обеспечивающих сохранение священного права на собственность и безопасность граждан ради «благоденствия» их и государства, то для Ленина определяющим признаком жизни человека в прошлом является деление общества на классы, среди которых класс имущих как эксплуататоры, подлежал ликвидации. Никакого мира в классовом обществе быть не должно, утверждал он. В ликвидации эксплуататорских классов он видел залог будущего человеческого благоденствия.

Карамзин и Ленин размышляли и действовали в разных исторических условиях и обстоятельствах.

Карамзин жил все же в сравнении с нашим временем в романтическую эпоху, эпоху, когда высоко стало цениться знание и когда просвещение – просвещение массовое – уже невозможно было отрицать, хотя и трудно было реализовать, когда в том числе благодаря и тому и другому политика «просвещенного абсолютизма» приносила позитивные результаты. Победа над Наполеоном заглушила на время реальные социальные противоречия, существовавшие в России. Еще романтичными казались отношения с Княжеством Финляндским, еще в Королевстве Польском только начинались смутные брожения, еще не было походов на юг и юго-восток, продемонстрировавшие цивилизационную миссию России, но подрывавшие ее внутренние силы, обескровливавшие страну, отвлекавшие ее от освоения Сибири и Дальнего Востока и оттянувшие отмену крепостного права. В этих условиях Россия казалась эдаким колоссом, покоящемся на мощном основании успехов в прошлом и устремленным в процветающее будущее. И ядром, стержнем этого колосса казалось самодержавие, каковым и было оно в то время. Карамзин не то, чтобы не замечал, но как бы старался отодвинуть куда-то в сторону главную проблему России его времени – крепостничество, без разрешения которой невозможно было не только счастье материальное, но и духовное, нравственное. Эта главная проблема покрывала своим саваном мертвечины не только российское крестьянство и дворянство, но все государство Российское.

В своих взглядах на Россию Карамзин был мыслителем-наблюдателем. Практическая деятельность по реализации своих идей его явно тяготила – не случайно он отказался от лестного предложения Александра I стать министром народного просвещения. Он хотел быть рядом с властью, но и отдаленным от нее. Он желал быть ее беспристрастным советником. Особенно-то это у него и не получилось.

Ленин был тоже мыслителем-наблюдателем. Но, живя в иное время, он был еще и политическим технологом, причем, свои политические технологии он не только провозглашал, но и стремился их реализовать. И здесь два земляка оказались далеки друг от друга. Ленин со своими соратниками оказался успешным не только теоретическим, но и практическим политтехнологом. Поэтому сегодня мы, зная о не просто печальных, но и трагических для России последствиях торжества ленинских политтехнологий, должны устрашиться не только ими как таковыми, но их методологической составляющей. И вольно или невольно обратить свой взор на человека, который лишь на первый взгляд может показаться «последним романтиком» России.

Карамзин ошибался во многом и прежде всего в согласии с оттягиванием на будущее решения вопроса о рабстве в России. Тем самым он взращивал почву для Ленина и его соратников, вынашивавших идеи великого эксперимента над преимущественно крестьянской Россией. Как радикальный ответ на величайшую несправедливость в российской истории – крепостничество – их появление было неизбежно.

Ко времени Ленина только ленивый или ангажированный политической экзальтацией человек не мог не видеть приближающийся крах государства, ускоряемый характером его главного символа, не способного к государственной деятельности. Самодержавие казалось уже не колоссом, а неким монстром, упрямо цепляющимся за отжившие еще лет восемьдесят назад институты и механизмы государственного управления, да еще к тому же сохранявший уже ничем не обоснованные имперские амбиции. Системный кризис романовской монархии обозначился на рубеже столетий абсолютно во всех сферах российской действительности. Его судороги во время русско-японской войны, событий 1905 г., во время попыток реформ и после убийства П.А. Столыпина, наконец, после бездумного вовлечения в Первую мировую войну все более и более даже не угрожали, а становились беспощадной реальностью энергии разрушения, конечно же, нелегально и где-то даже изящно подпитываемой со стороны.

Общественная атмосфера рубежа ХVIII – начала ХIХ вв. в большей степени культивировала романтизм, чем прагматизм. Карамзин был скорее во власти первого, чем второго. Столетие спустя в политике проблемы романтизма уже не существовало, разве что романтизм оставался уделом очень малого круга людей, к реальной политике отношения не имеющих. Ленин, как и все его соратники ( и многие политические противники), не имел не только капли, но даже молекулы романтизма. Поэтому не с авантюрным фанатизмом, а с полным знанием дела он тысячи раз говорил и писал: российская монархия обречена, хотя бы как искупление за несправедливость современной российской действительности. И в этом смысле он оказался выше, он победил Карамзина.

Но тот человек России из рубежа ХVIII – начала ХIХ вв. подготовил и свой ответ. Каждая человеческая жизнь бесценна, не раз повторял он. Государство обязано ее ценить, оставаясь в своих решениях и действиях в рамках гуманизма. Любые государственные катаклизмы создают угрозу для человека. Форму государственного устройства не выбирают, а постепенно изменяют, если она не отвечает новым реалиям, приспосабливают к ним. Любой стране нужны реформаторы, а не революционеры. Тогда и российская монархия может трансформироваться даже в республику, не говоря уже о конституционной монархии. Нужны время и люди, искренне озабоченные не своим благом, а благом Отечества и способные без бездумных заимствований усваивать позитивный опыт в государственном строительстве, культуре, науке других народов, не забывая и о своем историческом наследии – позитивном и негативном.

Итак, счастье каждого через счастье всех, или счастье всех через счастье каждого – этот вопрос получил ответы Карамзина и Ленина прямо противоположные. Другой вопрос: чем хуже, тем хуже или чем хуже, тем лучше имел у них такие же непримиримые ответы. Третий вопрос – что и как любить в своей стране – также не нашел единого ответа у двух наших соотечественников. И, наконец, четвертый вопрос: что же делать? – опять не встретил совпадающего ответа: Карамзин призывал к просвещению, к внутреннему совершенствованию каждого человека; Ленин мечтал о революции.

Кто прав в разрешении этих двух крайних по своей сути альтернативах? Ответ на этот вопрос должны постараться дать и мы, сегодняшние. И не столько потому, что он важен своей историко-академической составляющей, но прежде всего в связи с тем, что «вечные» для России вопросы, на которые пытались дать ответы Карамзин и Ленин, сохраняют свою актуальность и теперь, несмотря на то, что почти двести лет отделяют нас от ухода из жизни Карамзина и почти сто лет – от смерти Ленина. Эти своеобразные мировоззренческие ножницы, разделившие Карамзина и Ленина, и формально выглядящие всего лишь временной шкалой, на самом деле щелкают и над нашими головами. Карамзинская и ленинская альтернативы исторического пути России – самые радикальные и в корне противоположные в истории российской общественно-политической мысли – и сегодня не отправлены на архивные полки.

В этой связи нельзя не присоединиться к словам тонкого русского критика Аполлона Григорьева, сказанным им о Карамзине: «…пора воздвигнуть памятник великому мужу, вполне его достойный, памятник, который не гласил бы о том, что он не дал и дать не мог, но который зато исчислил бы все, что он сделал для нашего развития».

И этот памятник – наше понимание, наше глубокое уважения к великому российскому писателю и историку, гражданину Россия Николаю Михайловичу Карамзину.

 

* * *

Сложность подготовки предлагаемой на суд зрителей виртуальной выставки заключалась в том, что архив Карамзина как цельный документальный комплекс не сохранился. С его частью удалось познакомиться М.П. Погодину при работе над книгой о Карамзине, затем в литературе упоминался «сундук Карамзина», хранившийся в имении Карамзиных Макателемы в Новгородской губернии. Ныне исследователям приходится довольствоваться документами официального происхождения и осколками документов личного происхождения, сохранившимся благодаря разным обстоятельствам в архивных фондах официальных учреждений и в личных архивах друзей, близких и современников Карамзина.

С учетом этого обстоятельства надо выразить должное уважение организаторам выставки, сумевшим провести большую работу по выявлению документов в пяти российских архивах. Никогда до этого документальное отражение жизни и деятельности Карамзина не было представлено в одном месте и в столь концентрированном виде.

Документы, наиболее интересные, а также мало известные и совсем не известные, демонстрируются на выставке с высокой степенью полноты.

Это прежде всего родословные и имущественно-хозяйственные документы рода Карамзиных – описание их имения Карамзино, вид дома брата Карамзина в Симбирске. Собственно биографические документы Карамзина включают его автобиографию, материалы о военной службе, императорские указы о присвоении чинов историографу, его поощрениях.

Очень познавательны материалы о работе Карамзина над «Историей государства Российского» – оригинал императорского указа о его назначении историографом, списки рукописей и книг, полученных историком из разных книго- и архивохранилищ, черновые варианты фрагментов текста «Истории», документы о ее бесцензурном издании, переводах на французский, греческий, китайский языки.

Самостоятельное значение имеют документы об увековечивании памяти Карамзина, праздновании его юбилеев. Многие из замыслов, зафиксированные в таких документах, сохраняют свою актуальность и сегодня, например, идея издания полного академического собрания сочинений этого писателя, поэта и историка. В самом начале 1917 г. вышел только первый том этого издания, ныне представляющий большую редкость в связи с гибелью его тиража в последующих событиях 1917 г.

Уникальна по своей новизне подборка документов, связанных с участием Карамзина в решении вопроса в 1819 г. об издании «Опыта повествования о России» И.П. Елагина, – одного из самых заметных исторических произведений, написанных в конце ХVIII в. и ныне остающемся в рукописных списках.

Иначе говоря, посетитель выставки найдет здесь немало нового о жизни и деятельности нашего известного соотечественника и о времени, в котором он жил и творил.

 

В.П. Козлов, член-корреспондент РАН

 

[1] Подробнее см.: Козлова Н.А., Козлов В.П. Архивные разыскания Н.М. Карамзина // Советские архивы – 1977. – № 3.– С. 63-67; Козлов В.П. Кружок А.И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве». – М., 1988. – С. 252-266.

[2] Подробнее см. : Козлов В.П. «Примечания» Н.М. Карамзина к «Истории государства Российского» // В кн.: Карамзин Н.М. История государства Российского: В 12 т. Т. 1. – М.: Наука, 1989. – С. 551-574.

[3] Подробнее см.: Он же. Н.М. Карамзин о Борисе Годунове: (К характеристике общественно-политических и исторических взглядов) // Общественная мысль в России ХIХ в. – Л., 1986. – С. 19-34.

[4] Переписка Н.М. Карамзина с 1793 по 1826 год //Атеней. М., 1858. Ч. 3. С. 536; Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 176.

[5] Подробнее см.: Козлов В.П. «Народ безмолвствовал…» // Пушкинские материалы в архивах России: К 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина. – М., 1999. – С. 32-38.

[6] Карамзин Н.М. История государства Российского. – Изд. 5-е. – Кн. II. – Т. VI. – С. 150.

[7] Карамзин Н.М. История государства Российского. – Изд. 5-е. – Кн. III. – Т. ХI. – СПб., 1843. – С. 71.

[8] Сочинения Карамзина. Т. I: Стихотворения. – Петроград, 1917. – С. 233.

[9] Карамзин Н.М. История. – Т. IХ. – С. 259.

[10] Сочинения Карамзина. – С. 313.

[11] Карамзин Н.М. Речь, произнесенная на торжественном собрании императорской Российской академии 5 декабря 1818 года. – В кн. Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. – М., 1982. – С. 147.

[12] Письма М.Н. Карамзина к кн. П.А. Вяземскому. 1810-1826 гг. – СПб, 1897. – С. 193.

[13] Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. – С. 92-97.

 

«История государства Российского» читать онлайн книгу📙 автора Николая Карамзина на MyBook.ru

Том 1 Вопреки всем отзывам — читается легко и увлекательно, все понятно и структуирироввано. Я наконец-то разобралась в князьях и племенах, и в отношениях с Византией. Минус — за недостаток описания особенностей культуры и быта (по сравнению, например, с Грушевским) и за оды монархии (явно это был реверанс в сторону царя).
Том 2. После Мономаха я начала путаться в князьях, уяснив только, что в каждом поколении было по одному-два Владимира, Всеволода, Святополка, Изяслава, Вячеслава, Игоря, Ростислава и т.д., и т.п. Кто из них кто запомнить совершенно невозможно и не нужна, главное, что суть междоусобных войн схвачена, тенденции и характеристики эпохи поняты. Местами даже увлекательно, местами откровенно усыпляет.
Том 3. 12-13 века — страшное время. все друг друга режут, за кусок земли (ну ладно, княжескую область) — родного брата/сына/отца убить готовы. Но все это очень интересно. Понравился отрывок про жизненные сложности Даниила Галицкого и про начало нашествия татар.
Том 4. Я боялась, что когда придут татары, то я запутаюсь окончательно, но оказалось ничего, наоборот — я разобралась кто куда зачем и как, и что происходило в земле Русской и Галицкой, и как Россия пришла к единодержавию и трону Московскому.
Том 5. Довольно трудная и напряженная часть, описывающая, по сути, небольшой период времени — период формирование московского самодержавия. Интересно и много нового для меня.
Том 6. Тяжело читалось, но вместе с тем — увлекательно. Я честно скажу, ничего до этого не знала о царствовании Иоанна Третьего, даже вообще не знала, что такой царь был. Интересное время!
Том 7. На удивление легкий том, и удивительно интересный — открыла для себя прекрасного царя Василия, интересное время его царствование, во время которого сформировалась, по сути, русская держава.
Том 8. Увлекательная глава истории, читающаяся на одном дыхании. Ранний период царствования Ивана Грозного, его радости и горести, и то самое, знаменитое «Казань брал, Астрахань брал…».
Том 9. Наверное, это был самый длинный и тяжелый том, обо всех ужасах царствования Грозного, о нравах той эпохи, геополитике Европы и придворных интригах. Удивительно увлекательно!
Том 10. Интересна последняя глава — подробный рассказ о нравах и быте россиян в период царствования Ивана Грозного и его сына Федора, вплоть до описания одежды и пищи, которую ели. Интересен также эпизод с описанием убийства царевича Дмитрия и прихода Годунова к власти. Все понятно, доступно и увлекательно.
Том 11. Потрясающая книга. Самый интересный том, из всех, что были: о царствовании Годунова и истории Лжедмитрия.
Том 12. Ну вот и все, закончился огромный и увлекательный труд по истории Руси. Последний том показался мне несколько неоконченным, даже смазанным. Конечно, события там очень быстро сменяют друг друга и прекрасно объяснено состояние страны на момент межцарствования, и «кто» «куда» «как» «зачем».

Что я могу сказать в целом… Я ожидала, что будет сложнее. Что это будет нудное документальное чтение со множеством цифр и имен. Однако нет. Книга живая и увлекательная, почти как художественное произведение. Образы лиц и мест встают перед глазами ярко, словно видишь их перед собой. И все очень понятно и доступно.

Карамзин «История государства Российского» – краткий критический анализ

История государства российского Карамзина с самого своего появления имела немедленный и всеобщий успех. По распродаже она била рекорды. Громадное большинство читателей восприняло ее как каноническую картину российского прошлого. Даже либеральное меньшинство, которому не по душе был ее главный тезис о действенности самодержавия, было увлечено литературной прелестью изложения и новизной фактов. С тех пор критические взгляды изменились, и сегодня никто уже не переживет восторгов публики, читавшей это в 1818 году. Исторический взгляд Карамзина узок и исковеркан специфическим для XVIII века характером его мировоззрения. Он занимался изучением исключительно (или почти исключительно) политической деятельности русских государей. Русский народ практически оставлен без внимания, что и подчеркивается самим названием – История государства российского. Суждения, которые он выносит по поводу царствующих особ (поскольку лица ниже рангом не слишком привлекают его внимание) часто составлены в морализаторском, сентиментальном духе. Его основополагающая идея о все искупающих добродетелях самодержавия искажает прочтение некоторых фактов.

 

Карамзин. История государства Российского. Анализ. (Видеоверсия этой статьи)

 

Но у этих недостатков имеется и хорошая сторона. Заставляя читателя воспринимать русскую историю как единое целое, Карамзин помог ему понять ее единство. Рассуждая о поведении государей с точки зрения моралиста, он получал возможность осуждать их за эгоистическую или деспотическую политику. Сосредоточивая внимание на действиях князей, он придавал своему труду драматизм: больше всего воображение читателя поражали именно истории отдельных монархов, без сомнения, основанные на солидных фактах, но поданные и объединенные с искусством настоящего драматурга. Самая знаменитая из них – история Бориса Годунова, которая стала великим трагическим мифом русской поэзии и источником трагедии Пушкина и народной драмы Мусоргского.

 

Карамзин. Краткая биография. Иллюстрированная аудиокнига

 

Стиль Истории риторичен и красноречив. Это компромисс с литературными консерваторами, которые за то, что он написал Историю, простили Карамзину все прежние грехи. Но в главном она все-таки представляет развитие французского, в духе XVIII века, стиля молодого Карамзина. Он абстрактен и сентиментален. Он избегает, или, точнее, упускает всякую локальную и историческую окраску. Выбор слов рассчитан на универсализацию и гуманизацию, а не на индивидуализацию древней Руси, и монотонно закругленные ритмические каденции создают ощущение непрерывности, но не сложности истории. Современники любили этот стиль. Кое-кому из немногих критиков не нравились его высокопарность и сентиментальность, но в целом вся эпоха была им очарована и признала его величайшим достижением русской прозы.

Читайте также статьи Карамзин «История государства Российского» – краткое содержание, Карамзин как историк, Карамзин «История государства Российского» – отзывы и критика.

 

История государства Российского (Карамзин, Н. М.)

Карамзин, Н. М.

Труд великого русского историка и писателя Н. М. Карамзина уже при его жизни стал классическим и образцовым, множество поколений узнавало из него историю России, деяния своих предков.

Полная информация о книге

  • Вид товара:Книги
  • Рубрика:История России
  • Целевое назначение:Исследования
  • ISBN:978-5-91926-046-2
  • Серия:Коллекционное издание
  • Издательство: РООССА
  • Год издания:0
  • Количество страниц:1223
  • Тираж:5000
  • Переплет:в пер.
  • Сведения об ответственности:Николай Карамзин
  • Код товара:3325530

Аудиокнига недоступна | Audible.com

  • Evvie Drake: более

  • Роман
  • От: Линда Холмс
  • Рассказал: Джулия Уилан, Линда Холмс
  • Продолжительность: 9 часов 6 минут
  • Несокращенный

В сонном приморском городке в штате Мэн недавно овдовевшая Эвелет «Эвви» Дрейк редко покидает свой большой, мучительно пустой дом почти через год после гибели ее мужа в автокатастрофе.Все в городе, даже ее лучший друг Энди, думают, что горе держит ее взаперти, а Эвви не поправляет их. Тем временем в Нью-Йорке Дин Тенни, бывший питчер Высшей лиги и лучший друг детства Энди, борется с тем, что несчастные спортсмены, живущие в своих худших кошмарах, называют «ура»: он больше не может бросать прямо, и, что еще хуже, он не может понять почему.

  • 3 из 5 звезд

  • Что-то заставляло меня слушать….

  • От Каролина Девушка на 10-12-19

Перейти к основному содержанию Поиск