История государства Российского — Николай Михайлович Карамзин
Книга 1 * Книга 2 * Книга 3
Предисловие
Об источниках российской истории до XVII века
Том I Глава I. О народах, издревле обитавших в россии. о славянах вообще Глава II. О славянах и других народах, составивших государство российское Глава III. О физическом и нравственном характере славян древних Глава IV. Рюрик, Синеус и Трувор. Г. 862–879 Глава V. Олег Правитель. Г. 879–912 Глава VI. Князь Игорь. Г. 912–945 Глава VII. Князь Святослав. Г. 945–972 Глава VIII. Великий князь Ярополк. Г. 972–980 Глава IX. Великий князь Владимир, названный в крещении Василием. Г. 980–1014 Глава Х . О состоянии древней России Том II Глава I. Великий князь Святополк. Г. 1015–1019 Глава II. Великий князь Ярослав или Георгий. Г. 1019–1054 Глава III. Правда русская, или законы ярославовы Глава IV. Великий князь Изяслав, названный в крещении Димитрием. Г. 1054–1077 Глава V. Великий князь Всеволод.
Г. 1078–1093 Глава VI. Великий князь Святополк-Михаил. Г. 1093–1112 Глава VII. Владимир Мономах, названный в крещении Василием. Г. 1113–1125 Глава VIII. Великий князь Мстислав. Г. 1125–1132 Глава IX. Великий князь Ярополк. Г. 1132–1139 Глава Х. Великий князь Всеволод Ольгович. Г. 1139–1146 Глава XI. Великий князь Игорь Ольгович Глава ХII. Великий князь Изяслав Мстиславич. Г. 1146–1154 Глава ХIII. Великий князь Ростислав-Михаил Мстиславич. Г. 1154–1155 Глава ХIV . Великий князь Георгий, или Юрий Владимирович, прозванием Долгорукий. Г. 1155–1157 Глава XV. Великий князь Изяслав Давидович Киевский. Князь Андрей Суздальский, прозванный Боголюбским. Г. 1157–1159 Глава XVI. Великий князь Ростислав-Михаил вторично в Киеве. Андрей в Владимире суздальском. Г. 1159–1167 Глава XVII. Великий князь Мстислав Изяславич Киевский. Андрей Суздальский, или Владимирский. Г. 1167–1169 Том III Глава I. Великий князь Андрей. Г. 1169–1174 Глава II. Великий князь Михаил II [Георгиевич]. Г. 1174–1176 Глава III. Великий князь Всеволод III Георгиевич.
Предисловие
История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.
Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.
Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.
Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума! Любопытство сродно человеку, и просвещенному и дикому. На славных играх Олимпийских умолкал шум, и толпы безмолвствовали вокруг Геродота, читающего предания веков. Еще не зная употребления букв, народы уже любят Историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней Героя. Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены Вере и Дееписанию; омраченный густой сению невежества, народ с жадностию внимал сказаниям Летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина. История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая Царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность.
Если всякая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная. Истинный Космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы – красноречивыми.
Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.
Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее. Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.
Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних. Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые, ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверский, столь знаменитый великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно государствование Иоанна III есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище.
Лучи его славы падают на колыбель Петра – и между сими двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественных Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона, Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание.
Знаю, что битвы нашего Удельного междоусобия, гремящие без умолку в пространстве пяти веков, маловажны для разума; что сей предмет не богат ни мыслями для Прагматика, ни красотами для живописца; но История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный мир. Видим на земле величественные горы и водопады, цветущие луга и долины; но сколько песков бесплодных и степей унылых! Однако ж путешествие вообще любезно человеку с живым чувством и воображением; в самых пустынях встречаются виды прелестные.
Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниях Древности. Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии Греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи Легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых Римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки Республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой Некролог Римских чиновников занимают много листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее Половецких набегов.
– Одним словом, чтение всех Историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого удовольствием.
Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении ее главного народа, о составе Государства, представить важные, достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или 300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для Автора, утомительных для Читателя. Но сии обозрения, сии картины не заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново Введение в Историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о Европе средних времен. Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих – тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?.
. Так я мыслил, и писал об Игорях, о Всеволодах, как современник, смотря на них в тусклое зеркало древней Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых, целых образов представлял единственно тени, в отрывках, то не моя вина: я не мог дополнять Летописи!
Есть три рода Истории: первая современная, например, Фукидидова, где очевидный свидетель говорит о происшествиях; вторая, как Тацитова, основывается на свежих словесных преданиях в близкое к описываемым действиям время; третья извлекается только из памятников, как наша до самого XVIII века. (Только с Петра Великого начинаются для нас словесные предания: мы слыхали от своих отцев и дедов об нем, о Екатерине I, Петре II, Анне, Елисавете многое, чего нет в книгах. (Здесь и далее помечены примечания Н. М. Карамзина.)) В первой и второй блистает ум, воображение Дееписателя, который избирает любопытнейшее, цветит, украшает, иногда творит, не боясь обличения; скажет: я так видел, так слышал – и безмолвная Критика не мешает Читателю наслаждаться прекрасными описаниями.
Третий род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали – или справедливая Критика заградит уста легкомысленному Историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в Летописях, в Архивах. Древние имели право вымышлять речи согласно с характером людей, с обстоятельствами: право, неоцененное для истинных дарований, и Ливий, пользуясь им, обогатил свои книги силою ума, красноречия, мудрых наставлений. Но мы, вопреки мнению Аббата Мабли, не можем ныне витийствовать в Истории. Новые успехи разума дали нам яснейшее понятие о свойстве и цели ее; здравый вкус уставил неизмененные правила и навсегда отлучил Дееписание от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных Героями веков. Самая прекрасная выдуманная речь безобразит Историю, посвященную не славе Писателя, не удовольствию Читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы.
Как Естественная, так и Гражданская История не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло. Но История, говорят, наполнена ложью: скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примес лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях. Тем взыскательнее и строже Критика; тем непозволительнее Историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных Читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах. Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? порядок, ясность, сила, живопись. Он творит из данного вещества: не произведет золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого. Нет предмета столь бедного, чтобы Искусство уже не могло в нем ознаменовать себя приятным для ума образом.
Доселе Древние служат нам образцами.
Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное! Знание всех Прав на свете, ученость Немецкая, остроумие Вольтерово, ни самое глубокомыслие Макиавелево в Историке не заменяют таланта изображать действия. Англичане славятся Юмом, Немцы Иоанном Мюллером, и справедливо (Говорю единственно о тех, которые писали целую Историю народов. Феррерас, Даниель, Масков, Далин, Маллет не равняются с сими двумя Историками; но усердно хваля Мюллера (Историка Швейцарии), знатоки не хвалят его Вступления, которое можно назвать Геологическою Поэмою): оба суть достойные совместники Древних, – не подражатели: ибо каждый век, каждый народ дает особенные краски искусному Бытописателю. «Не подражай Тациту, но пиши, как писал бы он на твоем месте!» есть правило Гения. Хотел ли Мюллер, часто вставляя в рассказ нравственные апоффегмы, уподобиться Тациту? Не знаю; но сие желание блистать умом, или казаться глубокомысленным, едва ли не противно истинному вкусу. Историк рассуждает только в объяснение дел, там, где мысли его как бы дополняют описание.
Заметим, что сии апоффегмы бывают для основательных умов или полу-истинами, или весьма обыкновенными истинами, которые не имеют большой цены в Истории, где ищем действий и характеров. Искусное повествование есть долг бытописателя, а хорошая отдельная мысль – дар: читатель требует первого и благодарит за второе, когда уже требование его исполнено. Не так ли думал и благоразумный Юм, иногда весьма плодовитый в изъяснении причин, но до скупости умеренный в размышлениях? Историк, коего мы назвали бы совершеннейшим из Новых, если бы он не излишно чуждался Англии, не излишно хвалился беспристрастием и тем не охладил своего изящного творения! В Фукидиде видим всегда Афинского Грека, в Ливии всегда Римлянина, и пленяемся ими, и верим им. Чувство: мы, наше оживляет повествование – и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в Историке, так любовь к отечеству даст его кисти жар, силу, прелесть. Где нет любви, нет и души.
Обращаюсь к труду моему.
Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках: искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер Летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого. Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают. Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком-то Князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею. Прилежно истощая материалы древнейшей Российской Истории, я ободрял себя мыслию, что в повествовании о временах отдаленных есть какая-то неизъяснимая прелесть для нашего воображения: там источники Поэзии! Взор наш, в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно – мимо всего близкого, ясного – к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость?
Читатель заметит, что описываю деяния не врознь, по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти.
Историк не Летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний: может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место.
Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы Древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности, однако ж необходимая! Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены Критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено – надобно вооружиться терпением. В воле Читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением. Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям. С XV века уже менее выписываю: источники размножаются и делаются яснее.
Муж ученый и славный, Шлецер, сказал, что наша История имеет пять главных периодов; что Россия от 862 года до Святополка должна быть названа рождающеюся (Nascens), от Ярослава до моголов разделенною (Divisa), от Батыя до Иоанна угнетенною (Oppressa), от Иоанна до Петра Великого победоносною (Victrix), от Петра до Екатерины II процветающею.
Сия мысль кажется мне более остроумною, нежели основательною. 1) Век Св. Владимира был уже веком могущества и славы, а не рождения. 2) Государство делилось и прежде 1015 года. 3) Если по внутреннему состоянию и внешним действиям России надобно означать периоды, то можно ли смешать в один время Великого Князя Димитрия Александровича и Донского, безмолвное рабство с победою и славою? 4) Век Самозванцев ознаменован более злосчастием, нежели победою. Гораздо лучше, истиннее, скромнее история наша делится на древнейшую от Рюрика до Иоанна III, на среднюю от Иоанна до Петра, и новую от Петра до Александра. Система Уделов была характером первой эпохи, единовластие – второй, изменение гражданских обычаев – третьей. Впрочем, нет нужды ставить грани там, где места служат живым урочищем.
С охотою и ревностию посвятив двенадцать лет, и лучшее время моей жизни, на сочинение сих осьми или девяти Томов, могу по слабости желать хвалы и бояться осуждения; но смею сказать, что это для меня не главное.
Одно славолюбие не могло бы дать мне твердости постоянной, долговременной, необходимой в таком деле, если бы не находил я истинного удовольствия в самом труде и не имел надежды быть полезным, то есть, сделать Российскую Историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей.
Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия… по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!
Декабря 7, 1815.
Об источниках российской истории до XVII века
Сии источники суть:
I. Летописи. Нестор, инок Монастыря Киевопечерского, прозванный отцом Российской Истории, жил в XI веке: одаренный умом любопытным, слушал со вниманием изустные предания древности, народные исторические сказки; видел памятники, могилы Князей; беседовал с Вельможами, старцами Киевскими, путешественниками, жителями иных областей Российских; читал Византийские Хроники, записки церковные и сделался первым летописцем нашего отечества.
Второй, именем Василий, жил также в конце XI столетия: употребленный Владимирским Князем Давидом в переговорах с несчастным Васильком, описал нам великодушие последнего и другие современные деяния юго-западной России. Все иные летописцы остались для нас безыменными; можно только угадывать, где и когда они жили: например, один в Новегороде, Иерей, посвященный Епископом Нифонтом в 1144 году; другой в Владимире на Клязьме при Всеволоде Великом; третий в Киеве, современник Рюрика II; четвертый в Волынии около 1290 года; пятый тогда же во Пскове. К сожалению, они не сказывали всего, что бывает любопытно для потомства; но, к счастию, не вымышляли, и достовернейшие из Летописцев иноземных согласны с ними. Сия почти непрерывная цепь Хроник идет до государствования Алексея Михайловича. Некоторые доныне еще не изданы или напечатаны весьма неисправно. Я искал древнейших списков: самые лучшие Нестора и продолжателей его суть харатейные, Пушкинский и Троицкий, XIV и XV века. Достойны также замечания Ипатьевский, Хлебниковский, Кенигсбергский, Ростовский, Воскресенский, Львовский, Архивский.
В каждом из них есть нечто особенное и действительно историческое, внесенное, как надобно думать, современниками или по их запискам. Никоновский более всех искажен вставками бессмысленных переписчиков, но в XIV веке сообщает вероятные дополнительные известия о Тверском Княжении, далее уже сходствует с другими, уступая им однако ж в исправности, – например, Архивскому.
II. Степенная книга, сочиненная в царствование Иоанна Грозного по мысли и наставлению Митрополита Макария. Она есть выбор из летописей с некоторыми прибавлениями, более или менее достоверными, и названа сим именем для того, что в ней означены степени, или поколения государей.
III. Так называемые Хронографы, или Всеобщая История по Византийским Летописям, со внесением и нашей, весьма краткой. Они любопытны с XVII века: тут уже много подробных современных известий, которых нет в летописях.
IV. Жития святых, в патерике, в прологах, в минеях, в особенных рукописях.
Многие из сих Биографий сочинены в новейшие времена; некоторые, однако ж, например, Св. Владимира, Бориса и Глеба, Феодосия, находятся в харатейных Прологах; а Патерик сочинен в XIII веке.
V. Особенные дееписания: например, сказание о Довмонте Псковском, Александре Невском; современные записки Курбского и Палицына; известия о Псковской осаде в 1581 году, о Митрополите Филиппе, и проч.
VI. Разряды, или распределение Воевод и полков: начинаются со времен Иоанна III. Сии рукописные книги не редки.
VII. Родословная книга: есть печатная; исправнейшая и полнейшая, писанная в 1660 году, хранится в Синодальной библиотеке.
VIII. Письменные Каталоги митрополитов и епископов. – Сии два источника не весьма достоверны; надобно их сверять с летописями.
IX. Послания cвятителей к князьям, духовенству и мирянам; важнейшее из оных есть Послание к Шемяке; но и в других находится много достопамятного.
X. Древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы: источник скудный, однако ж не совсем бесполезный.
XI. Грамоты. Древнейшая из подлинных писана около 1125 года. Архивские Новогородские грамоты и Душевные записи князей начинаются с XIII века; сей источник уже богат, но еще гораздо богатейший есть.
XII. Собрание так называемых Статейных списков, или Посольских дел, и грамот в Архиве Иностранной Коллегии с XV века, когда и происшествия и способы для их описания дают Читателю право требовать уже большей удовлетворительности от Историка. – К сей нашей собственности присовокупляются.
XIII. Иностранные современные летописи: Византийские, Скандинавские, Немецкие, Венгерские, Польские, вместе с известиями путешественников.
XIV. Государственные бумаги иностранных Архивов: всего более пользовался я выписками из Кенигсбергского.
Вот материалы Истории и предмет Исторической Критики!
Историк государства Российского
Масштаб личности и творчества Н.М. Карамзина таковы, что здесь уместно процитировать слова В.Г. Белинского: «К чему ни обратись в нашей литературе — всему начало положено Н.
М. Карамзиным: журналистике, критике, повести-роману, повести исторической, публицизму, изучению истории». В личности Карамзина удачно слились крупнейший мастер художественного слова и талантливый историк. «Последним летописцем и первым историографом Отечества» назвал его Пушкин, раскрывая своеобразие его гения. Ему был присущ дар образного воссоздания исторического прошлого на основе глубокого изучения первоисточников. Созданный им многотомный труд по истории Отечества является одновременно образцом художественной прозы.
К замыслу создания крупного исторического полотна Карамзин был подведен всем развитием своего творчества, ходом размышлений о судьбах Отечества. Во время путешествия по Европе (совпавшее с началом Французской революции), посещая библиотеки, музеи, университеты, беседуя с европейскими учеными, Карамзин не перестает думать об Отечестве. Именно в это время у Карамзина рождается замысел создания Отечественной истории. «Больно, что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием… Нужен только вкус, ум, талант.
Можно выбрать, одушевить, раскрасить…», — восклицает автор «Писем русского путешественника».
В 1802 году в том же «Вестнике Европы» Карамзин публикует статью «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». Она может быть названа манифестом молодого Карамзина. Здесь прямо говорится, что России пора иметь красноречивых историков, которые могли бы восславить предков наших: «Должно приучить россиян к уважению собственного, — восклицает автор. «Я не верю той любви к Отечеству, которая презирает его летописи и не занимается ими: надобно знать, что любишь, а чтобы знать настоящее, должно иметь сведения о прошедшем».
«История» Карамзина не была первым описанием истории России, до него были труды В.Н. Татищева. М.В. Ломоносова, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина. Но именно Карамзин открыл историю России для широкой образованной публики.
«Появление «Истории государства Российского», — писал А.С. Пушкин, — наделало много шума и произвело сильное впечатление… Светские люди бросились читать историю своего Отечества.
Виртуальная выставка рассказывает о личности и творчестве выдающегося историка России, который рассматривал историю страны через призму становления и укрепления российской государственности. Через прижизненные издания автора и публикации первой половины XIX в., цитаты великих современников Карамзина и его последователей, творчество самого историографа он представлен как выдающийся историк, положивший начало, по выражению В. Г. Белинского, «дельному, ученому изучению русской истории».
Центральное место в экспозиции отдано его главному труду – «Истории государства Российского» – выдающемуся для своего времени достижению в русской и мировой исторической науке, первому монографическому описанию русской истории с древнейших времен до начала ХVII века.
Это первое издание «Записки о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1861), «Сочинения Н. М. Карамзина» (1814) и «Переводы Карамзина» (1835), прижизненные издания журналов, издававшихся Карамзиным: «Московский журнал» (1792), «Вестник Европы» (1802–1803). Россия встречает свою историю | Wilson Center
Те, кто решил проигнорировать или не узнать темную историю России, теперь страдают за это. Многие в России в настоящее время на горьком опыте обнаруживают, что увлечение «великим прошлым» — верный путь к катастрофе.
Вот уже более двадцати лет российские государственные СМИ, консервативные писатели и кинематографисты воспевают героическое прошлое страны, советское и имперское. Многим это показалось бы неприятным, но мало кто ожидал бы, что дебаты об истории будут иметь какие-то ощутимые последствия для их повседневной жизни.
Тем не менее, эти последствия пришли и достигли миллионов, а не только откровенных активистов, интеллектуалов или журналистов.
В ходе так называемой частичной мобилизации в России власти без разбора арестовывали мужчин на заводах, в общежитиях, административных зданиях, в метро и на улице. Полиция забрала мужчин из приютов для бездомных и нуждающихся, а также из общежитий трудовых мигрантов, самых незащищенных групп любой страны.
Точные цели проекта никогда не разглашались. Оценки варьируются от 700 000 до миллиона и более. Единственное, что известно точно, это то, что эти цели количественные. Для кремлевской администрации эти цифры сейчас являются главным приоритетом.
Есть план по количеству завербованных душ и задача выполнить квоту любыми возможными способами. Отброшена даже видимость законности. Даже политическая или экономическая целесообразность, которая советовала бы действовать осторожно, чтобы предотвратить недовольство и избежать привлечения ценных специалистов для смягчения удара по экономике, была отвергнута перед лицом команд Путина. Явная интенсивность и хаос призывной кампании выдают панику, охватившую Кремль.
Российское государство сейчас пытается провернуть один из самых архаичных своих институтов, массовую мобилизацию, не работавшую в таком экстраординарном режиме на памяти живущих поколений. На этом фоне даже циничные пропагандисты, пытающиеся уберечь себя и своих сотрудников от призыва, выглядят почти современно, потому что призывают к соблюдению правил и законов.
Но это не обычная мобилизация. В конце концов, в 1940-х годах, несмотря на некоторые смешанные чувства по поводу выполнения приказов Сталина, народное стремление вести справедливую и патриотическую войну было подавляющим.
На этот раз все иначе. Нынешнюю кампанию боятся и ненавидят, в то время как целевые цифры не разглашаются и, по-видимому, могут быть произвольно изменены. Некоторым регионам были даны новые мобилизационные задания после выполнения первоначальных. Абсолютный приоритет, который Кремль отдает своим квотам, увязывает нынешнюю мобилизацию не с массовыми вербовочными кампаниями эпохи Второй мировой войны, а с массовым террором 19-го века.
30 с.
Во время Великой чистки 1930-х годов Москва вводила квоты на аресты региональных властей по всему СССР. Кремль наметит социальные группы, подлежащие «карательным мерам», но Москва оставит на усмотрение местных чиновников, кто будет выполнять эти квоты. Чтобы попасть на расстрел или принудительные работы, советским гражданам достаточно было произвольно заклеймить их «кулаками» или «антисоветскими» элементами.
В то время как некоторые из наиболее ужасающих подробностей массовых репрессий в Советском Союзе могут быть затемнены, большинство учебных программ по современной истории в России действительно адекватно отражают общеизвестные истины — казни, чистки, голод, депортации. Однако система образования (и фильмы, и публикации в государственных СМИ) представляет эти факты на фоне государственных решений и событий таким образом, что репрессии кажутся неизбежными и почти оправданными. Победа Советского Союза в Великой Отечественной войне неизменно считается вершиной истории России.
Это хорошо согласуется с триумфальным прочтением истории, которое Владимир Путин отстаивал с самого начала своего пребывания у власти. Историки должны правдиво излагать факты, но так, чтобы «молодые люди гордились своей страной», — сказал Путин еще в 2003 году в своем обращении к школьным учителям. Конечно, это не были ваши типичные дебаты между различными школами мысли. Путин, самопровозглашенный любитель истории, нуждался в истории для своей политики.
Важно понимать, что превращение истории в предмет национальной гордости не было детищем Путина. С тех пор, как начались регулярные выборы, в 1994, по вопросу о национальной гордости, «история России, ее прошлое» всегда был на первом месте. На просьбу расположить карточки с надписями типа «язык моего народа», «земля, на которой я живу», «великий народ моего народа», «военная мощь моей страны» в порядке убывания важности, большинство опрошенных поставил бы историю на первое место.
Не научные достижения, не культура и не какое-то видение будущего позволили большинству россиян построить связь со своим народом, а прошлое страны.
Путин не изобрел акцент российского общества на истории как таковой. Вполне вероятно, что в начале своего правления, изучив опросы общественного мнения, он увидел в повествовании о патриотической истории полезный политический инструмент. Он только что сделал «великое прошлое» России все более заметным в своей пропаганде.
Постоянный акцент российского общества на исторических триумфах теперь стал преследовать его. Те русские, которые позволили победе во Второй мировой войне, сталинской индустриализации или космическим прорывам Хрущева скрыть суровую правду прошлого своей страны, теперь узнают свою советскую историю на горьком опыте.
Поскольку преступления российского государства так и не были осуждены или привлечены к ответственности, советские институты, в том числе бесчеловечная пенитенциарная система, неустойчивые правоохранительные органы и предвзятая судебная система, сохранились и в постсоветской России. Сам акцент на централизованно устанавливаемых квотах является неотъемлемой чертой всех этих институтов.
Ученые и интеллектуалы всегда понимали это, но Кремль яростно боролся за свой пропагандистский триумф. Важной вехой в этой борьбе стала ликвидация «Мемориала», самой видной общественной организации России, которая вместе с украинским Центром гражданских свобод и белорусским активистом Алеся Беляцкого несколько дней назад была удостоена Нобелевской премии мира. Более тридцати лет «Мемориал» расследовал советские политические репрессии. Если бы ее наследие легло в основу преподавания истории в России, мы бы не увидели ни этой войны, ни повальных облав граждан по всей стране.
Но Россия — и ее общество, и ее лидеры — решили успокоить себя победами. В результате Путин и его силовики сейчас, в 2022 году, пытаются заставить работать ржавый сталинский механизм. Русские бегут за границу и прячутся. Люди, которых приучили гордиться историей, оказались совершенно не готовы к встрече с ней в реальной жизни.
Мнения, выраженные в этой статье, принадлежат исключительно автору и не отражают точку зрения Института Кеннана.
Краткая история Средневековой Руси
Первые государственно-подобные образования на территории современной России возникли вокруг Новгорода и Киева в IX веке. В России тогда господствовали варяги. После 250 лет монгольского господства, с 13 века, Москва стала важнейшей опорой власти в России. Именно из Москвы твердой рукой правил Иван Великий.
Предыстория
Название Россия происходит от группы варягов (варягов), называемых «Русь». Они создали государство, в середине 9 в.века на севере России, вокруг важного торгового центра Новгорода. Примерно через двадцать лет их опора власти переместилась на Днепровский торговый путь к грекам, где процветала их столица Киев. После этого государство стало называться «Киевская Русь». В основном меха, рабы и воск обменивались на арабское серебро, а также на византийские предметы роскоши.
Варяжские князья составляли господствующий класс, но вскоре они ассимилировались с местными славянами и финнами.
Государство Киевская Русь представляло собой рыхлую конфедерацию княжеств, вождями которых были князья (князи). Они постоянно спорили из-за верховного титула великого князя киевского (великого князя).
Каждого князя поддерживала дружина (дружина) верных воинов (дружинников). Старшие члены этого товарищества назывались «боярами», и они образовывали совещательный совет, называемый «Думой».
Необычно то, что городами Новгородом и Псковом управляло большое купеческое собрание под названием «вече». Вече было настолько могущественным, что могло именовать и низлагать князей.
Когда монголы завоевали Русь, важнейшим центром был не Киев, а Владимир, князь которого был выше других и называл себя великим князем. Под властью монголов князья сохраняли свои владения, но были обязаны платить налоги монголам. После этого титул «великий князь» перешел к правителю Москвы.
Культура Русские находились под сильным влиянием византийской культуры и православной веры.
Менталитет, обычаи и искусство были заимствованы из Византии.
882
Kievan State is founded
988
Vladimir adopts Christianity
1237
Mongol invasion begins
1380
Russian victory at Kulikovo
Kievan Rus882-1283
The первый предшественник государства, которое находилось на территории восточных славян, называлось «Русь» и было основано кланом викингов, называемым «Русь», в 9 веке. Богатая культура и процветающая торговля с Византийской империей сделали ее доминирующим правителем современной Западной России.
ВарягиЖизнь на Руси была сосредоточена вокруг ее длинных рек. Реки Днепр, Дон, Волга и Волхов были торговыми путями, соединявшими Скандинавию с Константинополем и Багдадом. Варяги установили контроль над этими территориями. Они пришли к власти славян и постепенно смешались с ними.
Киевская Русь Легенда, записанная в Первом летописи, гласит, что в середине IX века славянские и финно-угорские племена Северной Руси устали воевать друг с другом и пригласили варягов к власти над собой.
В 862 году варяг, князь Рюрик, основал в Новгороде «Династию Рюриковичей», правившую Русью 700 лет. Преемник Рюрика, Олег, основал государство Киевская Русь в 882 году, соединив Новгород с Киевом и сделав последний своей новой столицей.
Следующие правители, Игорь I, его вдова Ольга и сын Святослав I, расширили свое господство на территории нынешней Южной Руси, сражаясь с Византией, печенегами и половцами.
В 988 году Владимир I, ища способ духовного объединения своего народа, принял православную веру из Византии.
Время правления Ярослава Мудрого, в первой половине XI века, стало кульминацией киевской власти. Ярослав расширил государство, построил укрепления, ввел свод законов, способствовал развитию культуры.
Упадок Последовавшая за этим раздробленность Киевского государства была лишь временно остановлена Владимиром II (Владимиром Мономахом) в начале XII века. После правления Юрия Долгорукого, во второй половине XII века, значение Киева уменьшилось.
Его сын, Андрей Боголюбский, совершил набег на Киев. После этого Владимиро-Суздальское княжество и Новгородская республика стали важнейшими государствами на территории России.
Монгольское нашествие
1237-1480
Монголы были самой большой угрозой для христианского мира в 13 веке. Они основали самую большую континентальную империю всех времен. Большая часть Западной Руси находилась под властью монголов в течение 250 лет.
МонголыВ 13 веке с востока напал новый и сильный враг. Монголы были среднеазиатским кочевым народом, уже подчинившим себе многие могущественные государства Азии. Их правителем был Чингисхан.
Впервые русские столкнулись с ними в битве на Калке в 1223 году. Они помогли половцам бороться с монголами, но с треском проиграли.
В 1237 году началось нашествие при Бату-хане. Целые города были разрушены, а целые жители обезглавлены. Всего за три года монголы одного за другим сломили сопротивление князей Руси. Пощадили только Новгород и Галицию.
Монголы разграбили и разрушили Киев в 1240 году, а затем двинулись на запад. Монголы основали самую большую континентальную империю, которую когда-либо видел мир, простирающуюся от Тихого океана до Восточной Европы. Под командованием Бату-хана они собирались завоевать остальную Европу. Вместо этого они внезапно решили вернуться домой из-за смерти великого хана в 1241 году. В последующие годы монголы разделили свою обширную империю на более мелкие государства. Большинство из них назывались Ордами.
Золотая Орда Золотая Орда управляла княжествами Руси, а также степью, что к югу от них. Монголы не желали селиться в княжествах. Вместо этого они ввели высокие налоги и позволили править князьям Руси.
Князья должны были получать свой аттестат власти (ярлык) из Сарая, столицы хана. Это правило держало князей в состоянии постоянного соперничества за власть.
Александра НевскогоСамым успешным князем в борьбе за власть был Александр Невский Новгородский, ставший впоследствии великим князем. Он достиг власти, сотрудничая с монголами. Особое место для многих русских историков занимает Александр Невский как мифический спаситель России от западников: шведов и германских тевтонских рыцарей. Он победил их в двух решающих битвах. Шведы были отброшены в Невской битве 1240 г., а немецкие рыцари потерпели поражение в Ледовом побоище 1242 г.
Великое княжество Московское1283-1547
В непрекращающейся борьбе за власть московские князья оказались самыми ловкими в борьбе с монгольскими завоевателями.
Их Великое княжество Московское постепенно присоединило к себе все соседние княжества и стало сердцем государства, которое позже стало известно как Россия.
К 1200-м годам крупнейшими городами Руси были Киев, Новгород, Владимир, Тверь, Рязань и Ростов. Москва не имела значения до 14 века. Он был основан Юрием Долгоруким в 1147 году посреди дремучих лесов.
Восстание МосквыВ 1283 году князем Даниилом было основано Великое княжество Московское. Государство также было известно как «Великое княжество Московское» или просто «Московия». Московские князья, которые вначале еще предпочитали именоваться великими князьями владимирскими, научились угождать монгольским ханам и зарабатывали особые привилегии за счет других княжеств.
Иван I (Иван Калита) умел собирать все налоговые деньги с братьев-князей и отдавать их монголам. Они взамен признали его великим князем московским, стоящим выше всех прочих князей.
Значение Москвы еще более возросло, когда русский митрополит (глава церкви) перенес свою резиденцию из Владимира в Москву. Великое княжество Московское постепенно поглотило все соседние земли и стало центральной властью на территории нынешней Западной России.
Победа над монголамиВ 1380 году князь Дмитрий Донской почувствовал себя достаточно сильным, чтобы противостоять монголам на поле боя. Он разбил монгольское войско в Куликовской битве 1380 года. Однако через два года монгольский хан Тохтамыш снова завоевал Москву и восстановил над ней свою власть.
Таким образом, конец монгольского владычества был не разовым событием, а очень длительным процессом. Еще сто лет понадобилось московским правителям, чтобы навсегда избавиться от монгольского ига.
Иван Великий1462-1505
Иван III (Иван Великий), был «…собирателем земель русских».
Отдельные княжества князей Рюриковичей он подчинил непосредственно Москве и утроил размеры своей территории. Иван Великий заложил основы того, что впоследствии стало называться Русским государством.
Конец монгольского владычества
В 1476 году Иван отказался платить дань Золотой Орде и, как известно, разорвал письмо монгольского хана на куски. Его войска и войска хана встретились на противоположных берегах реки Угры в 1480 году. Ни одна из сторон не хотела атаковать первой, и через несколько недель хан отправился домой. Это был конец монгольского владычества над Москвой. Сама Золотая Орда распалась, а Казанское ханство стало вассалом Ивана.
Собирание земель русских Средневековый Новгород был огромным богатым государством, связанным с западноевропейской торговой сетью через Ганзейский союз. В 1478 году Иван Великий послал свою армию на захват Новгорода. Он разрушил вече, перебил большое количество его жителей, выслал семьи и привязал его к Москве.
В 1497 году Иван издал свод законов, названный Судебник, который еще больше привязывал крестьян к своей земле. Это было истолковано как один из первых шагов в процессе превращения русских крестьян в крепостных сто лет спустя.
Третий РимВ 1453 году Византийская империя пала перед турками-мусульманами. Иван Великий женился на Софье Палеологине, племяннице последнего византийского императора Константина XI. Она принесла византийские культурные влияния ко двору Ивана.
Двор Ивана Великого смотрел в сторону византийского великолепия, а себя видел наследниками наследия Византии. Потомки Ивана развили эту идею еще дальше в теории Третьего Рима (Римская империя была первой, Византия — второй, а Россия — третьей и последней).
Иван Великий также принял императорского двуглавого орла в качестве своей эмблемы и иногда называл себя «царем» (происходит от латинского титула «цезарь»). Он пригласил лучших архитекторов из Юго-Восточной Европы, чтобы превратить Москву в имперскую столицу.