Историческая хроника это: хроника | это… Что такое хроника?

хроника | это… Что такое хроника?

ХРОНИКА. Термин этот употребляется в трех смыслах: как название для особого вида исторических сочинений, как обозначение чисто литературного жанра, наконец, как наименование особого отдела газет и журналов.

В последнем смысле своем хроника затрагивает область художественного слова не более, чем всякое иное словесное произведение: предметом описания в журнальной и газетной хронике бывают события сегодняшнего дня, как в области социально-политической, так и в других: в литературной, музыкальной, театральной, научной… Существует хроника мод, хроника спорта, хроника шахматной игры. В английских и французских журналах распространена хроника великосветской жизни. Главная цель подобной хроники — осведомление читателя. Творческое начало проявляется здесь в весьма малой степени, — темы и материал лишь выбираются составителем, но поставляются они реальной действительностью. Язык и стиль хроники весьма, побольшей части, трафаретны.

Связь между газетными хрониками и хрониками историческими — чисто терминологическая. Историческая хроника, хотя и не лежит еще всецело в области литературы, скрывает в себе уже значительную долю элементов, имеющих обще-литературное значение.

Примером исторических хроник могут быть хроники Византии и средневекового Запада.

Византийская хроника есть повествование о прошлой жизни человечества, начиная с самых отдаленных времен и кончая современными хронисту событиями. Рассказ касается не истории одного только народа, но затрагивает события из истории вселенной.

Особенности в построении исторической хроники зависят от трех основных факторов: 1) от особенностей авторов, 2) от особенностей читателя, для которого предназначалась хроника, 3) от особенностей литературно-традиционного материала.

Авторами византийских хроник были монахи. Отсюда церковно-морализующая тенденция этих произведений.

Но, вместе с тем, одного материала, интересного с точки зрения поучительной, было недостаточно, если принять во внимание, что хроники назначались для широкого круга читателей, для простого народа.

Авторы поэтому стремились дать побольше занимательного материала, беря его частью из библии, частью из античной мифологии.

Эта раздвоенность традиции влекла за собой и раздвоенность стиля. Герои древней Греции оставались и у христианских хронографов на своих местах, но к их деяниям присоединялись толкования религиозно-христианского характера, совершенно чуждые духу античной мифологии.

Действие указанных трех факторов — в самом языке византийских хроник. Особенно ощутимо здесь влияние второго: книга, предназначенная для народа, естественно должна была и в языке своем приближаться к живой народной речи. В этом одно из основных отличий византийской хроники от стиля современной ей научной историографии.

Что касается творческой роли автора, то она сказывалась, главным образом, в изложении материала, а не в его подборе. Большинство хронографов только повторяют своих предшественников. Иные хроники — целиком компиляция. Некоторые — сплошной плагиат.

Образчиком византийских хроник могут служить хроники Иоанна Малалы и Георгия Амартолы. Обе они пользовались популярностью в древней Руси, распространившись там в славянском переводе и воздействуя на местную хронографическую литературу.

Наряду с вульгарной византийской хроникой существовала и хроника более высокого научного и литературного достоинства. Представителем ее может быть назван Гезихий Милетский (VI в.).

Общий свод византийских хроник был сделан при Людовике XIV, по его распоряжению: это так называемый corpus.

Тот же жанр хроники существовал в средние века и на Западе, культивируясь, как это и подобает подобного рода произведениям, среди монахов, в монастырях. В сравнении со своим прототипом зап.-европейская хроника дает мало отличительных особенностей: так же легендарен и двойствен ее материал, так же некритично к нему отношение, так же сильна религиозно-поучительная тенденция. Лишь авторы приспособляют свой рассказ не к Византии, а к своей родине: так, Григорий Турский пишет: Historia ecclesiastica francorum. Впрочем, различие здесь не столь уже существенно, ибо основной материал из всемирной истории остается приблизительно тот же.

В той части, где хроника говорит о близкой автору эпохе, к событиям исторической жизни постоянно примешиваются факты совершенно фантастические: здесь мы встретим и легенды, рассказывающие о святых, и описание знамений… Все это связано хронологически с данной исторической эпохой, но по существу не представляет собой ничего нового. Язык подобных хроник, как язык всей почти монастырской тогдашней литературы — вульгарно-латинский.

В связи с особенностями монастырского быта на Западе, хроники отличаются крайней тенденциозностью не только обще-церковного, но и личного характера. Нередко тайной причиной того или иного изображения событий служили богатые вклады, сделанные участником событий в монастырь, где составлялась хроника.

Позже хроника приобретает на Западе более светский характер, изменяет и латинскому языку.

Наиболее яркие примеры светской хроники — описание 4-го Крестового похода, данное Вильардуэном, и хроника Жуанвиля, посвященная личности Людовика Святого. Эти хроники уже очень сильно отображают личность своих авторов. Более эластичной делается самая форма: так, хроника Вильардуэна дана в форме дневника, довольно беспорядочных записей, хроника Жуанвиля в форме воспоминаний, проникнутых лиризмом.

Если средневековые западные хроники и не являют вполне достоверного исторического материала, то, во всяком случае, они давали много интересных сюжетов, получавших нередко художественную обработку. Пример таких обработок — драматические хроники Шекспира, в основе которых лежит историческая хроника. Почти не отступая от фантастической основы своего источника, Шекспир проявляет свое творческое отношение к ней лишь в языке, в сценической компановке событий и в обрисовке характеров.

Наконец, к третьему жанру, определяемому тем же термином, «хроника» должны быть отнесены произведения, подобные «Семейной хронике» Аксакова. Материалом для них служит сама жизнь, вымыслу нет места совершенно, художественная же воля автора сказывается в стиле, в языке и проч. Так, события из Аксаковской хроники не оставляют сомнений в своей полной реальной достоверности, автор, казалось бы, рабски следует в рассказе своем одной лишь жизни.

Между тем, это подлинное художественное произведение: решающую роль здесь приобретает характер изображения в обрисовке типов, а также психологическая мотивация поступков.

Валентина Дынник. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. — М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925

Эстезис — Жанр номера: Хроника

Мы все привыкли к тому, что в центре изображения любого литературного произведения — человек, находящийся в сложных взаимоотношениях с другими людьми, Богом или абстрактными идеями (например, Раскольников). При этом совершенно неважно, личность ли это автора (и тогда мы говорим о таких автобиографических жанрах как дневник или исповедь) или героя. Но что если предметом изображения становится великое и ужасное Время?

Время появления

: XVI век

Место появления: Англия

Канон: как таковой не существует

Распространение: европейские и американские литературы

Особенности: тесно связана с внелитературной реальностью, не существует вне исторических событий (связь намного теснее, чем у исторического романа).

Человек перед лицом времени

Время как субъект исторического процесса выступает на первый план в жанре хроники, который излагает относительно (почему относительно – увидим позднее) достоверные исторические события. Необратимый и подчиняющий себе всё и всех ход времени становится организующей силой сюжета.

Проблема под кодовым названием «человек перед лицом времени» появляется в эпоху Возрождения, сменяя собой проблему «человек перед лицом Бога», актуальную в Средние века, и проблемы рока, фатума, предначертанности судьбы, которые господствовали в умах людей античности. Именно тогда писатели и поэты, создавая литературные произведения, начинают обращаться к историческим хроникам, художественно переосмысляя и перерабатывая реальные исторические события в угоду цельности художественного замысла.

 

Исторические хроники Шекспира

Одним из таких ярчайших литературных «мистификаторов» истории был Уильям Шекспир, сам человек-загадка. Его десять знаменитых исторических хроник сюжетно опираются на «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» Рафаэля Холиншеда и, вероятно, на книгу «Союз двух прославленных семейств Ланкастеров и Йорков» Эдуарда Холла.

 

Ричард III Английский (портрет конца XVI века)

 

Эти хроники, среди которых «Генрих IV», «Ричард  III», составляют единый цикл, который, по мысли Шекспира, должен был отобразить становление английской государственности. Короли, именами которых названы хроники, интересны Шекспиру не как реально существовавшие люди, но как собирательные образы личностей в истории, то есть людей, ближе всех прочих соприкасающихся с вечностью и временем.

Так, современные историки считают, что Ричард III – сосредоточие земного зла для Шекспира – на деле не был таким уж отъявленным негодяем, каким он предстаёт в хронике. Скорее наоборот – по всей вероятности, он был не только талантливым организатором, но и смелым воином, который достойно принял смерть в бою. Причиной такой «демонизации» образа Ричарда специалисты называют долгое правление его победителя, Генриха VII, которое дало ему больше времени на то, чтобы «подкорректировать» историю. Но благодаря таланту Шекспира все эти «оправдания» меркнут перед литературным изображением братоубийцы, интригана и беспринципного лицемера.

Все десять хроник имеют открытый сюжет. Это значит, что сюжет является только эпизодом в цепи исторических событий и без них не может быть понят, а действующие лица перемещаются из одной хроники в другую, то исчезая, то появляясь вновь. Неизменным остаётся лишь главный герой всего цикла — неумолимое историческое время. Шекспир пытается доказать, что современная ему мощь 

Но благодаря таланту Шекспира все эти «оправдания» меркнут перед литературным изображением братоубийцы, интригана и беспринципного лицемера.

Английского королевства стала возможной только благодаря победе Тюдоров над Йорками, что восстановило законность престолонаследия. Точка крушения – убийство законного короля Ричарда II, не оставившего наследников, которое привело к нарушению гармонии бытия. Именно это событие стало причиной долгой и кровавой войны Алой и Белой роз и обусловило приход к власти «негодяя» Ричарда III. Ричард Глостер, ставший позднее королём Ричардом III, не просто убивает Генриха IV, его сына Эдуарда и всех своих многочисленных родственников, мешающих законно занять трон, по мысли Шекспира он совершает преступление куда более гнусное – решает изменить ход времени, «перепрыгнуть» через десятилетия возможных царствований этих королей.

И Время мстит ему: гибель Ричарда –  это восстановление нормального течения времени, возврат к законности и гармонии, которые и помогают Англии стать великой державой. В любом учебнике зарубежной литературы вы найдете фразу о том, что Шекспир стоит как бы на рубеже Средневековья и Возрождения. Не в последнюю очередь это происходит именно из-за его концепции времени: господствовавшую в Средние века вертикаль (устремлённость ввысь, к Богу) Шекспир опрокидывает и превращает в горизонталь, изображая не статичность, но движение.

Дж. Эверетт Милле. Гугенот в День св. Варфоломея, отказывающийся огородить себя от опасности, надев белую повязку католиков, 1851-1852.

Хроника в эпоху романтизма. Проспер Мериме

Хроника отходит на задний план в классицистическую эпоху, ведь авторов интересует не столько история в её непрерывности, сколько правление конкретного современного им монарха, которого нужно изобразить идеалом мудрости и справедливости, но вновь ярко заявляет о себе в эпоху романтизма. Романтический интерес к индивидуальности, приоритет частного над общим в жанре хроники приводит к тому, что исторические события, существовавшие в действительности, изображаются в литературе глазами конкретных людей тех или иных сословий.

Примером такой «романтической» хроники может служить «Хроника царствования Карла IX» Проспера Мериме. Во время борьбы за свержение режима реставрации начинает активно развиваться французская историческая наука, которая, в свою очередь, даёт мощный толчок в развитии исторического жанра в литературе.

Франсуа Дюбуа. Варфоломеевская ночь, ок. 1572.

Общество охвачено интересом к собственному прошлому, книжные рынки наводняют романы Стендаля, Дюма, Гюго, де Виньи, Бальзака. «Хроника царствования Карла IX» рассказывает о событиях Варфоломеевской ночи и социальном напряжении, скапливавшемся до неё, на примере жизни двух братьев де Мержи: младшем, гугеноте, Бернаре, и старшем, Жорже, атеисте, который примкнул к католикам из чувства противоречия и в знак протеста против гугенотской верхушки.

Историзм Мериме – это уже не Шекспир с его довольно вольным обращением с историческими лицами и фактами. Мериме стремится к объективному изображению событий, вот только взгляд профессионального историка ему не интересен. Писатель признаётся: «Я с удовольствием отдал бы Фукидида за подлинные мемуары Аспазии или Периклова раба, ибо только мемуары, представляющие собой непринужденную беседу автора с читателем, способны дать изображение человека, а меня это главным образом занимает и интересует».

Именно с позиции интереса к человеку вообще Мериме анализирует события гражданской войны XVI века. Варфоломеевская ночь – это переворот государственный, но состоявшийся лишь благодаря тому, что его поддержали широкие народные массы, конкретные люди, которые поднимали руку на брата или друга. Поэтому его главные анти-герои – вовсе не Карл IX, или Генрих де Гиз с Екатериной Медичи, хоть их аморальность и очевидна. Куда страшнее религиозные фанатики, разжигающие в людях предрассудки и сеющие ненависть к ближнему вопреки заветам своей же Церкви.

Выбирая в качестве протагонистов обычных людей, братьев де Мержи, Мериме помещает их по разные стороны баррикад веры, одной только сценой невольного братоубийства показывая всю бесчеловечность гражданской войны.

 

Хроника в русской литературе. Аксаков и Салтыков-Щедрин

В русской литературе жанр хроники имеет уникальные черты – с полным правом мы можем говорить о так называемой «усадебной реалистической хронике», которая становится предметом изображения, например, у Аксакова. Его «Семейная хроника», где под фамилией Багровы выведены реально биографические родственники писателя, рассказывает историю нескольких поколений семьи Аксаковых, и главное место действия — усадьбы, в которых эти поколения проживали. В усадебной или семейной хронике время – замкнутое, оно как будто остановилось и замерло где-то в одной точке. Писателей, работающих в этом жанре, интересует не хронологическая последовательность событий, а воспоминания, ощущения, с помощью которых они надеются хотя бы ненадолго вернуться в идиллическое прошлое.

Ещё одна специфическая черта русской хроники – пародия, сатирическое изображение застойности, времени механического, подавляющего всё живое. Характерным примером является «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина: произведение, написанное от лица глуповских летописцев, фиксировавших важнейшие свершения градоначальников города Глупова с 1731 по 1825 год.

Ещё одна специфическая черта русской хроники – пародия, сатирическое изображение застойности, времени механического, подавляющего всё живое.

Автор называет себя лишь издателем случайно найденной тетради в глуповском архиве, он комментирует и поясняет её нарочито наивно, под напускным простодушием выражая «крамольные» мысли о тупости и безликости представителей власти, обличает их взяточничество и ограниченность.

Время у Щедрина, как и история человечества, бесконечно и сравнимо с горной рекой, чьё течение невозможно остановить. Так, когда один из по-настоящему страшных образов правителей Глупова, деспотичный Угрюм-Бурчеев исчезает, «словно растаяв в воздухе», автор говорит о том, что «история прекратила течение своё», подразумевая, конечно, не завершение истории как таковой, но конец истории забитых и покорных горожан, выносящих на своих плечах и Бурчеевых, и Органчиков.

 

Хроника в XX веке

ХХ век – время исторических событий, перевернувших мир. Столь резкие изменения привычного течения жизни не могли не найти отражения в литературе: писатели создают эпические полотна, где на примере истории жизни одного человека или одной семьи пытаются осмыслить историю своей страны и предсказать вектор дальнейшего её развития. Хроникальное начало усиливается, литература тяготеет к документальности, и по таким произведениям, как, скажем, «Жизнь Клима Самгина» Горького, «Тихий Дон» Шолохова или трилогии «США» Дос Пассоса можно воссоздать картину эпохи практически с точностью до мельчайших деталей, а художественная форма изложения делает такое чтение куда более захватывающим, чем пролистывание учебника истории.

О «Тихом Доне» если не читали, то хотя бы слышали все, поэтому, говоря о жанре хроники в русской литературе XX века, мне бы хотелось остановиться на куда менее читаемом сейчас романе Максима Горького, «Жизнь Клима Самгина».

Андрей Руденский в роли Клима Самгина в телесериале «Жизнь Клима Самгина» (1988, реж. В. Титов).

Роман-хроника о Климе Самгине – это самое крупное произведение Горького, подводящее итог его творческой деятельности. В основу четырёхтомной эпопеи, писавшаяся одиннадцать долгих лет, с 1925 по 1936, положен принцип двойной хроники: это и история семьи Самгиных, которая потом сосредотачивается на одном Климе, и история России со второй половины XIX века до 1917 года. В центре внимания Горького на этот раз не рабочий класс, а та часть русской интеллигенции, которая саму себя считала «жертвой истории».

Главный герой горьковской эпопеи – человек из числа тех, которые «искали-искали свободы духа и, вот, будто нашли, а свободой-то оказалась бесцельность, надменная пустота какая-то…». Причисляя себя к лучшим людям страны, Самгин плывёт по течению, не желая задействовать свой ум, не принимая участия в важнейших для страны событиях. С некоторыми оговорками Самгина можно считать некой карикатурой на галерею «лишних людей» в русской литературе: Горький доводит до логического завершения душевную смуту Чацкого, Онегина, Печорина, показывая, как нежелание большей части интеллигенции действовать, активно реализовывать себя в мире и стоять на позициях гуманизма не только на словах, приводят к страшным революционным событиям, состоявшимся не только благодаря напору большевиков и народных масс, но и благодаря растерянности и внутренней противоречивости интеллигенции.

В сорок лет Клим Самгин говорит: «Я еще не познал себя». С какой иронией вспоминаешь в этот момент пресловутые вечные вопросы Печорина о поиске «предназначения великого»! Характер главного героя бесконечно амбивалентен: будучи неглупым, он тяготится интеллектом, являясь представителем интеллигенции, отрицает её. Такое самоотрицание, по мысли Горького, неизбежно заканчивается саморазрушением, за которым – только пустота. Подводя итог жизни Самгина, Горький говорит: «Клим Иванович Самгин видел много, много слышал и пребывал самим собою как бы взвешенный в воздухе над широким течением событий. Факты проходили перед ним и сквозь него, задевали, оскорбляли, иногда — устрашали. Но все проходило, а он непоколебимо оставался зрителем жизни».

«Факты проходили перед ним и сквозь него, задевали, оскорбляли, иногда — устрашали. Но все проходило, а он непоколебимо оставался зрителем жизни».

Строительство Эмпайр стейт билдинг. Фотограф: Льюис Хайн. Нью-йорк, 1931.

 Перефразируя известнейший афоризм романа: а был ли он вообще, этот мальчик? «Жизнь Клима Самгина» – произведение глубоко трагичное не только из-за фигуры непутёвого главного героя, но и из-за понимания Горьким своей эпохи. Как «буревестник революции», её идеолог, он может оправдать большевизм и последовательно делает это практически в каждом своём романе. Но как большой художник, Горький становится ушами и глазами, и показывает, чем был большевизм: не только единственной силой, способной перевернуть судьбу России в тот момент, но и непримиримостью, нетерпимостью, фанатичностью.

В Америке примерно в то же время Дос Пассос создаёт трилогию под названием «США», в которую входят романы «42 параллель», «1919» и «Большие деньги».

В центре повествования три первых десятилетия двадцатого века в Америке, охватывающие подъём рабочего движения, Первую мировую войну и мировой финансовый кризис 1929 года. Композиция всей трилогии чрезвычайно любопытна: повествование представляет собой биографии исторических личностей, портреты литературных героев, газетные сводки и авторские отступления, чередующиеся между собой. Впервые использованная в американской литературе техника монтажа применяется Дос Пассосом при обращении к газетным очеркам: отрывки статей, заголовки, мысль, обрывающаяся на середине, создают, во-первых, иллюзию чтения настоящей газеты, когда глаза перебегают от заголовка к заголовку, ни на одном не останавливаясь надолго, а во-вторых, – ощущение раздробленности, информационного и исторического хаоса.

Развитием сюжета, как и положено в хронике, заправляет время, ход истории, представленный в документальном материале.

По мысли автора, всё это должно показать основные тенденции развития американской цивилизации, из-за которых она оказывается в кризисе.

Это критическое восприятие реальности, поставившей крест на «американской мечте», отражено в названии первого романа, эпиграф к которому взят из «Американской климатологии» Ходжинса, где говорится о том, что 42-я параллель северной широты, пересекающая США, – это центральная ось движения ураганов, следующих от Скалистых гор к Атлантическому океану.  Точно так же, как зарождается ураган в природе, в социальной жизни появляются свои стихийные силы: забастовки рабочих, падение акций на бирже. Природа подобных явлений, как и предсказание их дальнейшего движения, Дос Пассосу не интересны. Куда важнее выхватить этот кусок жизни во всей его полноте, передать течение времени, показать, что главной действующей силой является именно оно -–беспощадное и равнодушное.

С ещё одной хроникой XX века знакомы, пожалуй, все: гепталогия Клайва Льюиса о Нарнии являет собой яркий пример мифологической хроники. История вымышленной страны, которая проходит перед читателем в портретах династии королей Нарнии: от первых короля и королевы Фрэнка и Елены до последнего короля Тириана, и есть стержень сюжета, всё, что происходит с героями волшебного или ужасного, разворачивается в том или ином историческом нарнийском времени. Как эпическо-исторический жанр, хроника даёт установку на достоверность происходящего: читая не только «Хроники Нарнии», но и другие образцы фэнтезийной литературы как, например, «Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкина, непременно ловишь себя на ощущении, что эти выдуманные миры не менее осязаемы, чем тот, в котором ты сидишь и держишь в руках эту книгу. А всё благодаря хроникальности – продуманные до последней детали фантастические вселенные обязательно имеют свою мифологию, историю, даже подробно расчерченные карты. Хроникальность даёт ощущение реальности: всё, что можно представить на линейной оси времени, позволяет определить на этой оси и самого себя, свою семью, страну, позволяет ощутить величие времени и его неумолимость. Кого-то эта неумолимость заставляет действовать, кого-то – созерцать, но так или иначе равнодушных не остаётся. ■

Екатерина Орлова

Истории и хроники | Словарь средневековой латыни из британских источников

Вы здесь: Главная ~ ~ Тексты ~ Истории и хроники

В Средние века история понималась как линейный процесс, имеющий начало и конец. История началась с сотворения мира Богом и закончилась Страшным Судом. Бог понимался как творец и правитель мира и времени. Задача историографии заключалась не только в том, чтобы рассказать о том, что произошло, но и в том, чтобы просвещать, побуждать к добру и предостерегать от зла.

Современные исследования делят «историографию» на разные жанры. Хроники представляют собой подробный и непрерывный реестр в порядке времени, в прозе или стихах , обычно без литературных амбиций. Они не только дают нам информацию о событиях прошлого, но и передают исторические, политические и культурные взгляды своих писателей и их средневековой аудитории. Одним из самых известных примеров является древнеанглийская англо-саксонская хроника года. Первоначально он был скомпилирован в конце 9 года.20-го века при дворе короля Альфреда Великого, взятые из множества более ранних письменных источников, включая Historia ecclesiastica Беды и ныне утерянные анналы. Англо-саксонская хроника обеспечивает основу для наших знаний об англо-саксонской истории. Часто авторы хроник неизвестны, особенно когда они записывают историю определенного региона, например Chronica regum Manniae et Insularum (1000–1374), или периода правления, например Хроник времен правления Эдуарда I и Эдуарда. II или Chronica Pontificum Ecclesiae Eboracensis .

Основными центрами производства летописей были монастыри. Монахи были грамотны, умели читать и писать, знали латынь и часто стремились записать историю своего монастыря, особенно если могли использовать ее для защиты прав и собственности от претензий со стороны других монастырей или мирян. Примерами монастырских хроник являются Chronica Buriensis (1212–1301) или Chronicon abbatiae de Evesham 9.0010 ( c 700–1214). John of Worcester ‘s Chronicon ex Chronicis (Creation–1140), Gervase of Canterbury ‘s Chronica (время Августина Кентерберийского до 1199 г.) 1066–1224), и это лишь некоторые из них, были написаны монахами в своих монастырях, а часто и для них.

Texts like Gildas De exidio et conquestu Britanniae , Bede ‘s Historia ecclesiastica gentis Anglorum, , чтобы назвать только два влиятельных исторических повествования об англосаксонском периоде или хроники после завоевания, такие как William of Malmesbury ‘s De gestis regum Anglorum и De gestis pontificum 90rum Anglorum01010 и Мэтью Пэрис ‘s Historia Anglorum sive historia minor (1066–1253) и Chronica majora (Сотворение–1259) не только дают нам информацию об исторических событиях, но и сами по себе являются влиятельными литературными произведениями. Столь же влиятельным стал Henry of Huntingdon Historia Anglorum , охватывающий период с 55 г. до н.э. по 1154 г. распространялся в Нормандии.

Анналы подобны хроникам повествования о событиях, но они писались из года в год в ретроспективе, фиксируя важные события прошедшего года. Подобно хроникам, они часто писались в монастырях, как Annales Cestrenses (Сотворение–1297) или Annales monasterii de Oseneia (1016–1347) или записали «официальную» историю города (например, Annales Londonienses, 1195–1311) или правление (например, Annales Regis Edwardi Primi , 1285–1307 или Annales Ricardi Secundi, 1392–1399).

Истории, хроники и летописи

истории, Хроники и Анналы
История является обширным и разнообразным предметом и имеет множество вариантов. Есть аналитические истории и простые сборники фактов. Они могут сосредоточиться на огромный промежуток времени или пространства, либо сконцентрироваться на каком-то маленьком, но значимом уголке Вселенной. Они могут быть написаны книжными людьми, прочесывающими литературу. и письменные свидетельства прошлого для новых интерпретаций, или людьми, которые были там, когда что-то случилось, и оставили свои письменные наблюдения для потомство. То же разнообразие присутствует в историях, написанных средневековыми писателями. но некоторые характеристики средневековой письменной науки в целом также, что неудивительно, обнаруживается в их разнообразии историй.
Тексты или выдержки из них многих работ, обсуждаемых в этом разделе, можно найти в Интернете в Средневековом университете Фордхэма Справочник. Все больше старых текстов появляется в сети в виде электронных книг и т. п., и всегда стоит проводить их общий поиск. Крис Гивен-Уилсон представляет историю хроник как жанра.
термины история, хроники и летописи есть не исключают друг друга, но определяют варианты в пределах исторической жанр. Слово история понимается как интерпретирующий или объяснительный воплощение прошлого. Хроника – гораздо более краткое и простое описание событий в хронологическом порядке. Это различие было сделано в середине возраст. Джервас, монах XII века из Крайст-Черч, Кентербери, изложил совершенно ясно по этому поводу в предисловии к своему английскому История, написанная научным языком латыни.
Реконструкция рисунок пересечения нормандского собора Крайст-Черч-Кентербери, разрушен пожаром и позже перестроен в готическом стиле. Реконструкция основан на археологических данных и подробных описаниях Жерваза, Кто был здесь.
В ранняя часть средневекового периода, как историки, так и летописцы набирались из монашеских рядов. Монашеская жизнь давала образование в навыках грамотности, и работа была одобрена как часть научной традиции поощряется Правилом святого Бенедикта. Летописцев отличали их социальные обстоятельства. от описываемых ими событий, за исключением тех случаев, когда те события, связанные с религиозными учреждений, в которых они жили и работали.
Интерьер аббатства Питерборо, еще одного ученого бенедиктинского заведения.
Анналы представляет собой простое перечисление, год за годом, значительных событий, которые произошли в них. Ясно, что понятия анналов и хроник пересекаются, но в целом Термин «анналы» относится к описанию событий по мере их возникновения, а не долгий ретроспективный взгляд на события прошлого. Их происхождение, очевидно, основанный на монашеской практике записи событий прошедшего года в пробелы и поля многочисленных таблиц, используемых церковью для подсчета дата Пасхи в любом данном году. Таким образом, события истории связаны в само понятие измерения времени.
Образец из летописи 791 г. из аббатства Лорш (Библиотека Ватикана, Палат. 966, ф.53в). (Из Эрле и Либерта, 1932 г.)
Приведенный выше пример демонстрирует очень краткий стиль, в котором основные события каждого года перечислены в монашеской летописи.
выдвинуто обвинение в том, что анналы и хроники указывают на то, что средневековые люди не интересовались богатством и сложностью истории. Они просто хотели запоминать имена и даты королей и сражений. Однако это был общества, которое многое помнило и многое пересказывало в своей истории через устная традиция. Анналы просто привязывали каждую историю к временной шкале. Каждый редкий запись была лишь ключом к длинному и живому устному повествованию.
Летописцы и летописцы также должны были сообщать о событиях, которые могли иметь значение как предзнаменования, такие как затмения, землетрясения или кометы. летописей не было просто ретроспективно, но предсказательно, так что если что-то удивительное или неприятное случалось, они могли вернуться и сказать: «Послушайте, я же вам говорил!»
Галлея комета драматически появилась перед крупными событиями 1066 года, как изображено на гобелене из Байе.
Средневековый литературная традиция была очень кумулятивной. Авторитет любой работы повышался опираясь на работы предыдущих авторитетных писателей. Человек дополнения автора только стали законной частью корпуса грамотных знания, если они были построены на таком фундаменте. Любой, у кого есть написав аспирантскую диссертацию, поймет, что мало что изменилось. Там также тенденция ко всем видам грамотного знания в средние века быть рефлексивным. Авторитет латинского классического автора о природе определенный вид растения имел большее значение, чем наблюдения за современник, который вышел на луга и посмотрел на одного, хотя грамотный образец мог быть переписан столько раз, что текст, и, в частности, иллюстрация, испортилась. Однако авторы изучали литературные традиции, а не лютики. Подобные вещи произошли при составлении истории.
семь дней творения были началом истории. Первые пять изображены здесь, в восточном окне Йоркского собора.
Для большая часть средневековых людей верила, что у мира есть начало, середина и конец, и этот конец был близок. Формат, которому следовали многие исторические сочинения должны были дать краткое изложение событий, происходящих в мире. с первых дней создания до относительно недавнего времени, за которым последовали хроникой или летописным форматом событий собственного времени писателя.
Этот Жанр имел долгую историю. В начале V века испанский писатель Паулюс Орозий написал свою «Всеобщую историю» против Язычники. Как первая история мира с христианской точки зрения, это имело большое значение для монахов-миссионеров Средневековья. и был расшифрован и переведены на протяжении веков.
А декоративный инициал и какой-то островной крошечный шрифт из 10-го века Старого Английский перевод Орозиуса, предположительно переведенный Альфредом Великим, теперь в Британской библиотеке (добавьте ms 47967). (От Новая палеографическая Общество 1910)
В начале 6 века Кассиодор, в то время высокопоставленный чиновник при Теодорих Остгот, завоеватель Рима, составил такую ​​историю, начиная с со днями творения. Ему удалось придумать римское происхождение для квази-император в процессе. Ученый человек в конце концов отказался от своей жизни в подлых политических махинациях и стал монахом, основав монастырь который был одним из основополагающих институтов ученого монашества и сохранение письменной латинской культуры. Он стал плодовитым писателем и его монахи трудились над копированием многих древних произведений. Есть надежда для любого.
Мавзолей Теодориха в Равенне.
Тексты произведений Кассиодора и некоторые изображения средневековых рукописей его работу, можно найти в Cassiodorus Веб-сайт.
Эти массивно составленные истории опирались на ряд письменных работ, начиная с Библия и различные комментаторы, классические произведения привлекались к делу христианства, и они рисовали друг на друге. Каждое повторное включение тела материала в новое произведение повысило свою легитимность как часть ученой и грамотной культуры.

продолжение

Категории работ

Если вы смотрите на эту страницу без рамок, там больше информации о средневековую письменность можно найти, зайдя в дом страница (в рамке) или карта сайта (без рамок).
Этот сайт создан и поддерживается Dr. Дайан Тиллотсон, внештатный исследователь и компульсивное мультимедийное и веб-автор.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *