XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Гоголевское направление«Гоголевское направление» — литературное направление, начало которому положил Н.В. Гоголь «петербургскими повестями», «Ревизором» и «Мертвыми душами» и которое определилось в 40-х годах как натуральная школа. В.Г.Белинский, выступавший горячим сторонником натуральной школы, подчеркивал ее связь с идейно-художественными принципами гоголевского реалистического творчества, утверждая плодотворное влияние гоголевской школы на современную русскую литературу. Термин возник в 50-х годах 19 века в полемике между революционно-демократической и либеральной критикой как обозначение социально-критической, сатирической линии в русской литературе. Демократическая критика выступила с обоснованием «Г.н.» в современной литературе. Этой цели прежде всего был посвящен обширный труд Н.Г.Чернышевского «Очерки гоголевского периода русской литературы», печатавшийся в «Современнике» в 1855 году. Против идей, развитых Чернышевским, выступил А.В.Дружинин, напечатавший в «Библиотеке для чтения» (1856, №№ 11, 12) статью «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения», в которой нарочито сталкивал гоголевское и пушкинское начала в русской литературе, ратовал за «артистическое» понимание искусства. Критика идеалистическая, либеральная (Дружинин, П.В.Анненков, С.С.Дудышкин, Н.Д.Ахшарумов) и славянофильская (А.А.Григорьев, Т.И.Филиппов, Б.Н.Алмазов, Е.Н.Эдельсон) писала о необходимости преодоления гоголевского «одностороннего» критицизма (П.В.Анненков, «О значении художественных произведений для общества», 1856) и о победе «пушкинского направления», «чистой художественной поэзии», «здорового» отношения к жизни. Подтверждение этого тезиса пытались найти в творчестве А.Н.островского, А.Ф.Писемского, И.С.Тургенева, И.А.Гончарова, односторонне характеризуя некоторые стороны творчества этих писателей. Историко-литературное сопоставление А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя как художников и сравнительная оценка их социального значения для определенного периода развития русского общества, характерные для В.Г.Белинского, превратились у либеральных критиков 50-х годов в метафизическое противопоставление их творческих принципов, в связи с чем термины «Г.н.» и «пушкинское направление» приобрели антиисторический характер, отвлеченный от конкретных стадий развития реализма – от Пушкина к Гоголю. «Пушкинское направление» объявлялось либеральной критикой единственным подлинно поэтическим выражением якобы «чистого искусства». «Г.н.» истолковывали как искусство «грубое», даже низменное. В противовес подобному искажению действительного смысла эволюции русского реализма критики революционно-демократического лагеря всемерно подчеркивали общественное значение критического пафоса именно «Г.н.». Продолжая точку зрения Белинского, Чернышевский и Добролюбов справедливо утверждали, что для современной жизни нужна столько «поэзия действительности», сколько «идея отрицания» ее, составляющая пафос творчества Гоголя. Вместе с тем революционно-демократическая критика понимала, что «Г.н.» не может просто повторять Гоголя. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода» говорит о необходимости «более полного и удовлетворительного развития идей, которые Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий». Вскоре он отметил в «Губернских очерках» Щедрина отсутствовавшее у Гоголя ясное понимание связи отдельных «безобразных фактов со всею обстановкою нашей жизни». Таким образом, в основе литературно-эстетической полемики был вопрос об отношении к русской действительности, об общественной роли литературы, ее задачах и путях развития; в конечном счете это был спор о том, по какому пути пойдет русская литература – по пути «чистого» (по существу, охранительного) искусства или по пути прямого, открытого служения народу, то есть по пути борьбы против крепостничества и самодержавия. С точки зрения методологической противопоставление «пушкинского направления» «Г.н.» (как бы ни были различны и даже противоположны те цели, с которыми это противопоставление совершалось) связано с известной утратой русской критикой того времени целостного восприятия явлений искусства, которое отличало критические выступления Белинского. В целом же влияние «Г.н.» на дальнейшие судьбы русской литературы свидетельствовало о победе материалистической эстетики над идеалистической, что благотворно сказывалось на развитии русского реалистического искусства. В современном зарубежном литературоведении часто повторяются воззрения русской либеральной критики в истолковании русского литературного процесса 19 века. Так в «Словаре русской литературы» (издан в США в 1956 году) принижается роль революционно-демократической критики, Пушкин же трактуется как сторонник «чистого искусства». Р.Поджоли в книге очерков о русских писателях «Феникс и паук» (издана в США, 1960) называет «сомнительной» теорию Белинского и Чернышевского о Гоголе как отце русского реализма, полагая, что «русский классический реализм был в большей степени отрицанием дела Гоголя, чем продолжением его». Таким образом, зарубежная буржуазная критика пытается опереться на те тенденции русской «эстетической» критики 60-х годов 19 века, которые были отвергнуты всем последующим развитием русской литературы. Краткая литературная энциклопедия в 9-ти томах. Государственное научное издательство «Советская энциклопедия», т.2, М., 1964. Литература:Анненков П.В., Замечательное десятилетие. 1838-1848, в его книге: Литературные воспоминания, М., 1860; Анненков П.В., Молодость И.С.Тургенева, там же; Виноградов В., Гоголь и натуральная школа, Л., 1925; Пруцков Н.И., Этапы развития гоголевского направления в русской литературе, «Уч. записки Грозненского пед. ин-та», 1946, в. 2; Пруцков Н.И., «Эстетическая» критика (Боткин, Дружинин, Анненков), в книге: История русской критики, т. 1, М.-Л., 1958; Мордовченко Н., Белинский и начало гоголевского периода русской литературы, в его книге: Белинский и русская литература его времени, М.-Л., 1950; Машинский C., Гоголь и революционные демократы, М., 1953; Кулешов В.И., «Отечественные записки» и литература 40-х годов 19 века, М., 1958; Покусаев Е.И., Н.Г.Чернышевский, М., 1960, с. 107-122; Поспелов Г.Н., История русской литературы XIX века, т. 2, ч. 1, М., 1962. Далее читайте:Гоголь Николай Васильевич (1809-1852), биографические материалы.
|
Гоголь и пути развития русской литературы. К 200-летию И. С. Тургенева. XVIII Гоголевские чтения
Восемнадцатый сборник научных статей по материалам ежегодных Гоголевских чтений посвящён многообразным связям художественных и публицистических произведений Гоголя с русской литературой XIX–XX веков. В статьях участников конференции анализируется «гоголевский период» отечественной литературы, влияние Гоголя на формирование реализма и модернизма, а также многочисленные связи Гоголя с современной русской литературой. В отдельном разделе сборника собраны статьи, посвященные творческим и биографическим связям Гоголя и Тургенева. Материалы сборника будут интересны не только профессиональным исследователям русской литературы, но и студентам-филологам, а также самому широкому кругу читателей.
Викулова В. П. (Москва), директор ГБУК «Дом Н.В. Гоголя — мемориальный музей и научная библиотека», заслуженный работник культуры РФ
Манн Ю. В. (Москва), д.ф.н., заслуженный проф. РГГУ, академик РАЕН
Воропаев В. А. (Москва), д.ф.н., проф. МГУ им. М. В. Ломоносова
Виноградов И. А. (Москва), д.ф.н., проф. МГУ им. М. В. Ломоносова
Гуминский В. М. (Москва), д.ф.н., проф., гл. науч. сотр. ИМЛИ им. А. М. Горького РАН
Гольденберг А. Х. (Волгоград), д.ф.н., проф. ВСПУ
Анненкова Е. И. (Санкт-Петербург), д.ф.н., проф. РГПУ им. А. И. Герцена
Лиляна Байич (Белград, Сербия), д.ф.н., проф. Белградского университета
Кораблёв А. А. (Донецк, Украина), д.ф.н., проф. ДНУ
Александра Вранеш, Лиляна Маркович (Белград, Сербия), д.ф.н., проф. Белградского университета
Сартаков Е. В. (Москва), к.ф.н., ст. препод. МГУ им. М. В. Ломоносова
Джафарова К. К. (Махачкала), к.ф.н., доцент ДГУ
Маливанова Е. И. (Москва), науч. сотр. ГБУК «Дом Гоголя»
Сапченко Л. А. (Ульяновск), д.ф.н., проф. УГПУ им. И. Н. Ульянова
Савинков С. В. (Воронеж), д.ф.н., проф. ВорГУ и ВорГПУ
Иваницкий А. И. (Москва), д.ф.н., вед. науч. сотр. ИВГИ им. Е. М. Мелетинского РГГУ
Сугай Л. А. (Банска Быстрица, Словакия), д.ф.н., проф. Университета им. Матея Бела
Рипинская Е. В. (Санкт-Петербург), независимый исследователь (СПбГУ, ИРЛИ РАН)
Шульц С. А. (Ростов-на-Дону), д.ф.н.
Рясов Д. Л. (Саратов), к.ф.н., ст. препод. СГУ им. Н. Г. Чернышевского
Высоцкая В. В. (Москва), ст. препод. Университета РАО
Капустин Н. В. (Иваново), д.ф.н., проф. ИвГУ
Нагина К. А. (Воронеж), д.ф.н., проф. ФГБОУ ВО «Воронежский государственный университет»
Таня М. Попович (Белград, Сербия), д.ф.н., проф. Белградского университета
Есаулов И. А. (Москва), д.ф.н., проф. Литературного института им. А. М. Горького
Балакшина Ю. В. (Санкт-Петербург), д.ф.н., учёный секретарь Свято-Филаретовского православно-христианского института
Кривонос В. Ш. (Самара), д.ф.н., проф. СГСПУ
Яблоков Е. А. (Москва), д.ф.н., вед. науч. сотр. Института славяноведения РАН
Иваньшина Е. А. (Воронеж), д.ф.н., проф. ВорГПУ
Швецова Т. С. (Воронеж), студентка ВорГПУ
Волоконская Т. А. (Саратов), к.ф.н., ст. препод. СГУ им. Н. Г. Чернышевского
Плешкова О. И. (Барнаул), к.ф.н., доц. АлтГПУ
Захаров К. М., Волоконская Т. А., Рясов Д. Л. (Саратов), д.ф.н., доцент СГУ им. Н. Г. Чернышевского / (Саратов), к.ф.н., ст. препод. СГУ им. Н. Г. Чернышевского / (Саратов), к.ф.н., ст. препод. СГУ им. Н. Г. Чернышевского
Своеобразие реализма Гоголя.. История русской литературы XIX века. Часть 1. 1800-1830-е годы
Своеобразие реализма Гоголя.
Творчество Гоголя обозначило новую фазу в развитии русского реализма. Сначала Белинский, а потом Чернышевский стали утверждать, что этот писатель явился родоначальником «гоголевского периода» в нашей литературе, который начался со второй половины 1840-х годов. Правда, содержание этого нового периода сводилось у них к развитию так называемого обличительного направления в литературе. В Гоголе они видели первого писателя-сатирика, сокрушившего в «Мертвых душах» социальные основы существовавшего в России общественного строя. Это был крайне односторонний взгляд на существо реализма Гоголя. Ведь не случайно же Достоевскому, глубоко религиозному писателю, чуждому идеологии революционной демократии, приписывается фраза: «Все мы вышли из гоголевской,,Шинели“». Дарование Достоевского, считавшего себя наследником Гоголя и Пушкина, бесконечно шире и богаче социального обличительства. «Гоголевское направление», утверждаемое Белинским и Чернышевским, просуществовало недолго и ограничилось, в сущности, рамками реализма писателей второй половины 1840-х годов, группировавшихся вокруг Белинского и получивших, с легкой руки Ф. В. Булгарина, название «натуральной школы». Подлинно гоголевская традиция, оказавшаяся продуктивной, развивалась в ином направлении, ведущем не к Чернышевскому с его романом «Что делать?», а к Достоевскому с его «Преступлением и наказанием».
Если подыскивать реализму Гоголя аналогии, то придется вспомнить о писателях позднего Возрождения – о Шекспире и Сервантесе, остро почувствовавших кризис того гуманизма, который с оптимизмом утверждали писатели раннего и высокого Возрождения в Италии. Этот гуманизм, традиции которого не умерли и в наше время, сводился к идеализации человека, его доброй природы. Новая русская литература, начиная с Пушкина, никогда не разделяла такой облегченной веры в человека, сознавая истину православно-христианского догмата о помраченности его природы первородным грехом. Этот взгляд очевиден у Пушкина, начиная с «Бориса Годунова». Русское Возрождение не порывало столь резко с религиозной традицией, как это случилось на Западе, и отстаивало гуманизм христианский, сознавая, что сама вера в человека изначально выросла из христианского сознания его связи с Богом. Конечно, реализм Гоголя существенно отличается от реализма Пушкина. Но природу этого реализма нельзя свести к социальному обличительству, ее можно понять лишь в соотношении творчества и эстетических позиций Гоголя с творчеством и эстетическими позициями Пушкина.
«Ничего не говорю о великости этой утраты. Моя утрата всех больше, – писал Гоголь друзьям, получив известие о гибели Пушкина. – Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина. Ничто мне были все толки… мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего я не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему».
Гоголь встретился и сошелся с Пушкиным в 1831 году, а расстался с ним, уезжая за границу, в 1836-м. С уходом Пушкина исчезла опора. Небесный свод поэзии, высокой и недосягаемой в своей Божественной гармонии, который Пушкин, как атлант, держал на своих плечах, теперь обрушился на Гоголя. Он испытал впервые чувство страшного творческого одиночества, о котором поведал нам в седьмой главе «Мертвых душ».
Ясно, что в поэте, который никогда не изменял возвышенному строю своей лиры, Гоголь видит Пушкина, а в писателе, погрузившемся в изображение «страшной, потрясающей тины мелочей, опутавших нашу жизнь», писателе одиноком и непризнанном, Гоголь видит себя самого. За горечью утраты Пушкина, великого гения гармонии, чувствуется уже и скрытая полемика с ним, свидетельствующая о творческом самоопределении Гоголя по отношению к пушкинскому художественному наследию. Эта полемика ощущается и в специальных статьях. Определяя Пушкина как русского человека в его развитии, Гоголь замечает, что красота его поэзии – это «очищенная красота», не снисходящая до ничтожных мелочей, которые опутывают повседневную жизнь человека.
В «Выбранных местах из переписки с друзьями», давая Пушкину высокую оценку, Гоголь замечает в то же время некоторую односторонность его эстетической позиции: «Изо всего, как ничтожного, так и великого, он исторгает только одну его высшую сторону, не делая из нее никакого примененья к жизни… Пушкин дан был миру на то, чтобы доказать собою, что такое сам поэт, и ничего больше… Все сочинения его – полный арсенал орудий поэта. Ступай туда, выбирай себе всяк по руке любое и выходи с ним на битву; но сам поэт на битву с ним не вышел». Не вышел потому, что, «становясь мужем, забирая отовсюду силы на то, чтобы управляться с большими делами, не подумал о том, как управиться с ничтожными и малыми».
Мы видим, что сквозь похвалу Пушкину слышится гоголевский упрек ему. Может быть, этот упрек не совсем справедливый, но зато ясно выражающий мироощущение Гоголя. Он рвется на битву со всем накопившимся «сором и дрязгом» «растрепанной действительности», который был оставлен Пушкиным без внимания. Литература призвана активно участвовать в жизнестроительстве более совершенного человека и более гармоничного миропорядка. Задача писателя, по Гоголю, заключается в том, чтобы открыть человеку глаза на его собственное несовершенство.
Расхождение Гоголя с Пушкиным было не случайным и определялось не личными особенностями его дарования. Ко второй половине 1830-х годов в русской литературе началась смена поколений, наступала новая фаза в самом развитии художественного творчества. Пафос Пушкина заключался в утверждении гармонических идеалов. Пафос Гоголя – в критике, в обличении жизни, которая вступает в противоречие с собственными потенциальными возможностями, обнаруженными гением Пушкина – «русским человеком в его развитии». Пушкин для Гоголя остается идеалом, опираясь на который он подвергает анализу современную жизнь, обнажая свойственные ей болезни и призывая ее к исцелению. Образ Пушкина является для Гоголя, как потом и для Достоевского, «солнцем поэзии» и одновременно залогом того, что русская жизнь может совершенствоваться в пушкинском направлении. Пушкин – это гоголевский свет, гоголевская надежда.
«Высокое достоинство русской природы, – считает Гоголь, – состоит в том, что она способна глубже, чем другие, принять в себя слово Евангельское, возводящее к совершенству человека. Семена небесного Сеятеля с равной щедростью были разбросаны повсюду. Но одни попали на проезжую дорогу при пути и были расхищены налетевшими птицами; другие попали на камень, взошли, но усохли; третьи, в тернии, взошли, но скоро были заглушены дурными травами; четвертые только, попавшие на добрую почву, принесли плод. Эта добрая почва – русская восприимчивая природа. Хорошо взлелеянные в сердце семена Христовы дали все лучшее, что ни есть в русском характере».
Пушкин, по Гоголю, гений русской восприимчивости. «Он заботился только о том, чтобы сказать одним одаренным поэтическим чутьем: „Смотрите, как прекрасно творение Бога!“ – и, не прибавляя ничего больше, перелетать к другому предмету затем, чтобы сказать также: „Смотрите, как прекрасно Божие творение!“… И как верен его отклик, как чутко его ухо! Слышишь запах, цвет земли, времени, народа. В Испании он испанец, с греком – грек, на Кавказе – вольный горец в полном смысле этого слова; с отжившим человеком он дышит стариной времени минувшего; заглянет к мужику в избу – он русский весь с головы до ног».
Эти черты русской природы связаны, по Гоголю, с православнохристианской душой народа, наделенного даром бескорыстного приветного отклика на красоту, правду и добро. В этом заключается секрет «силы возбудительного влияния» Пушкина на любой талант. Гоголь почувствовал эту возбудительную силу в самом начале творческого пути. Пушкин дал ему «некий свет» и призвал его: «Иди ж, держись сего ты света. / Пусть будет он тебе единственная мета». Гоголь пошел в литературе собственным путем, но направление движения определял по пушкинскому компасу. Наряду с этим удивительно то напряженное чувство ответственности перед страной и народом, которое испытывал Гоголь на протяжении всего жизненного пути: «Русь! чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?»
Во второй половине жизни своей Гоголь вдруг почувствовал себя одиноким. Ему показалось, что современники плохо его понимают. И хотя при жизни его высоко ценил Белинский и другие русские критики, этими оценками писатель был не удовлетворен: они скользили по поверхности его дарования и не касались глубины. В Гоголе все предпочитали видеть писателя-сатирика, обличителя пороков современного общественного строя. Но скрытые духовные корни, которые питали его дарование, современники склонны были не замечать.
В одном письме к Жуковскому Гоголь говорит, что в процессе творчества он прислушивается к высшему зову, требующему от него безусловного повиновения и ждущему его вдохновения. Вслед за Пушкиным Гоголь видит в писательском призвании Божественный дар. В изображении человеческих грехов, в обличении человеческой пошлости Гоголь более всего опасается авторской субъективности и гордыни. И в этом смысле его произведения тяготели к пророческому обличению. Писатель, как человек, подвержен тем же грехам, что и люди, им изображаемые. Но в минуты творческого вдохновения он теряет свое «я», свою человеческую «самость». Его устами говорит уже не человеческая, а Божественная мудрость: голос писателя – пророческий глас.
Мировоззрение Гоголя в основе своей было глубоко религиозным. Гоголь никогда не разделял идейных установок Белинского и русской мысли, согласно которым человек по своей природе добр, а зло заключается в общественных отношениях. «Природа человека» никогда не представлялась Гоголю «мерою всех вещей». Источник общественного зла заключен не в социальных отношениях, и устранить это зло с помощью реформ или революций нельзя. Несовершенное общество не причина, а следствие человеческой порочности. Внешняя организация жизни – отражение внутреннего мира человека. И если в человеке помрачен его Божественный первообраз, никакие изменения внешних форм жизни не в состоянии уничтожить зло.
«Я встречал в последнее время много прекрасных людей, которые совершенно сбились, – обращался Гоголь к Белинскому и людям его круга. – Одни думают, что преобразованьями и реформами, обращеньем на такой и на другой лад можно поправить мир; другие думают, что посредством какой-то особенной, довольно посредственной литературы, которую вы называете беллетристикой, можно подействовать на воспитание общества. Но благосостояние общества не приведут в лучшее состояние ни беспорядки, ни пылкие головы. Брожение внутри не исправить никакими конституциями. Общество образуется само собою, общество слагается из единиц. Надобно, чтобы каждая единица исполняла должность свою. Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство». Источник этих убеждений писателя очевиден: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33).
Все творчество Гоголя взывает к падшему человеку: «Встань и иди!» «В нравственной области Гоголь был гениально одарен, – утверждал исследователь его творчества К. Мочульский, – ему было суждено повернуть всю русскую литературу от эстетики к религии, сдвинуть ее с пути Пушкина на путь Достоевского. Все черты, характеризующие „великую русскую литературу“, ставшую мировой, были намечены Гоголем: ее религиозно-нравственный строй, ее гражданственность и общественность, ее пророческий пафос и мессианство».
Гоголь бичевал социальное зло в той мере, в какой видел коренной источник несовершенств. Гоголь дал этому источнику название пошлость современного человека. «Пошлым» является человек, утративший духовное измерение жизни, образ Божий. Когда помрачается этот образ в душе, человек превращается в плоское существо, замкнутое в себе самом, в своем эгоизме. Он становится пленником своих несовершенств и погружается в болото бездуховного ничто. Люди вязнут в тине мелочей, опутывающих жизнь. Смысл их существования сводится к потреблению материальных благ, которые тянут человеческую душу вниз – к расчетливости, хитрости, лжи.
Гоголь пришел к мысли, что всякое изменение жизни к лучшему надо начинать с преображения человеческой личности. В отличие от либералов-реформаторов и революционеров-социалистов Гоголь не верил в возможность обновления жизни путем изменений существующего социального строя. Гоголь опровергает всякое сближение имени Христа с революционными идеями, что неоднократно делал Белинский, в том числе и в зальцбруннском письме: «Кто же, по-вашему, ближе и лучше может истолковать теперь Христа? – задает Гоголь вопрос Белинскому. – Неужели нынешние коммунисты и социалисты, объясняющие, что Христос повелел отнимать имущества и грабить тех, которые нажили себе состояние? Опомнитесь!… Христос нигде никому не говорил отнимать, а еще, напротив, и настоятельно нам велит Он уступать: снимающему с тебя одежду отдай последнюю рубашку, с просящим тебя пройти с тобою одно поприще пройди два». «Мысль об „общем деле“ у Гоголя была мыслью о решительном повороте жизни в сторону Христовой правды – не на путях внешней революции, а на путях крутого, но подлинного религиозного перелома в каждой отдельной человеческой душе», – писал о Гоголе русский религиозный философ Василий Зеньковский. В настоящей литературе Гоголь видел действенное орудие, с помощью которого можно пробудить в человеке религиозную искру и подвигнуть его на этот крутой перелом. И только неудача с написанием второго тома «Мертвых душ», в котором он хотел показать пробуждение духовных забот в пошлом человеке, заставила его обратиться к прямой религиозной проповеди в «Выбранных местах из переписки с друзьями».
Белинский придерживался в те годы революционно-демократических и социалистических убеждений. Потому он и обрушился на эту книгу в «Письме к Гоголю», упрекая писателя в ренегатстве, в отступничестве от «прогрессивных» взглядов, в религиозном мракобесии. Это письмо показало, что религиозную глубину гоголевского реализма Белинский не чувствовал никогда. Пафос реалистического творчества Гоголя он сводил к «обличению существующего общественного строя».
От Белинского пошла традиция делить творчество Гоголя на две части. «Ревизор» и «Мертвые души» рассматривались как прямая политическая сатира на самодержавие и крепостничество, косвенно призывавшая к их «свержению», а «Выбранные места из переписки с друзьями» толковались как произведение, явившееся в результате крутого перелома в мировоззрении писателя, изменившего своим «прогрессивным» убеждениям. Не обращали внимания на неоднократные и настойчивые уверения Гоголя, что «главные положения» его религиозного миросозерцания оставались неизменными на протяжении всего творческого пути. Идея воскрешения «мертвых душ» была главной и в художественном, и в публицистическом его творчестве. «Общество тогда только поправится, когда всякий человек займется собою и будет жить как христианин», – утверждал Гоголь. Это было коренное его убеждение от ранних повестей и рассказов до «Мертвых душ» и «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Введите ответ в поле ввода
Назовите литературное направление, к которому принадлежит произведение Н.В. Гоголя «Мёртвые души».
Прочитайте приведённый ниже фрагмент текста и выполните задания #.
– Держи, держи, дурак! – кричал Чичиков Селифану.
– Вот я тебя палашом! – кричал скакавший навстречу фельдъегерь
с усами в аршин. – Не видишь, леший дери твою душу: казённый экипаж! –
И, как призрак, исчезнула с громом и пылью тройка.
Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! и как чудна она сама, эта дорога: ясный день, осенние листья, холодный воздух… покрепче в дорожную шинель, шапку на уши, тесней и уютней прижмёшься к углу! В последний раз пробежавшая дрожь прохватила члены, и уже сменила её приятная теплота. Кони мчатся… как соблазнительно крадётся дремота и смежаются очи, и уже сквозь сон слышатся: и «Не белы снеги», и сап лошадей, и шум колёс, и уже храпишь, прижавши к углу
своего соседа. Проснулся: пять станций убежало назад, луна, неведомый город, церкви с старинными деревянными куполами и чернеющими остроконечьями, тёмные бревенчатые и белые каменные дома. Сияние месяца там и там: будто белые полотняные платки развешались по стенам, по мостовой, по улицам; косяками пересекают их чёрные, как уголь, тени; подобно сверкающему металлу, блистают вкось озарённые деревянные крыши, и нигде ни души – всё спит. Один-одинёшенек, разве где-нибудь в окошке брезжит огонёк; мещанин ли городской тачает свою пару сапогов, пекарь ли возится в печурке – что до них? А ночь! небесные силы! какая
ночь совершается в вышине! А воздух, а небо, далёкое, высокое, там,
в недоступной глубине своей, так необъятно, звучно и ясно раскинувшееся!.. Но дышит свежо в самые очи холодное ночное дыхание и убаюкивает тебя, и вот уже дремлешь и забываешься и храпишь, и ворочается сердито, почувствовав на себе тяжесть, бедный, притиснутый в углу сосед. Проснулся – и уже опять перед тобою поля и степи, нигде
ничего – везде пустырь, всё открыто. Верста с цифрой летит тебе в очи; занимается утро; на побелевшем холодном небосклоне золотая бледная полоса; свежее и жёстче становится ветер: покрепче в теплую шинель!.. какой славный холод! какой чудный вновь обнимающий тебя сон! Толчок – и опять проснулся. На вершине неба солнце. «Полегче! легче!» – слышишь голос; телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий ясный пруд, сияющий, как медное дно, перед солнцем; деревня, избы рассыпались на косогоре; как звезда, блестит в стороне крест сельской церкви; болтовня мужиков, и невыносимый аппетит в желудке… Боже! как ты хороша подчас, далёкая, далёкая дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала! А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грёз, сколько перечувствовалось дивных впечатлений!.. Но и друг наш Чичиков чувствовал в это время не вовсе прозаические грёзы. А посмотрим, что он чувствовал. Сначала он не чувствовал ничего и поглядывал только изредка назад, желая увериться, точно ли выехал из города; но когда увидел, что город уже давно скрылся, ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов, не было видно, и даже белые верхушки каменных церквей давно ушли в землю, он занялся только одной дорогою, посматривал только направо и налево, и город N. как будто не бывал в его памяти, как будто проезжал он его когда-нибудь давно, в детстве. Наконец и дорога перестала занимать его, и он стал слегка закрывать глаза и склонять голову к подушке. Автор признаётся, этому даже рад, находя таким образом случай поговорить о своём герое; ибо доселе, как читатель видел, ему беспрестанно мешали то Ноздрёв, то балы, то дамы, то городские сплетни, то, наконец, тысячи тех мелочей, которые кажутся только тогда мелочами, когда внесены в книгу, а покамест обращаются в свете, почитаются за весьма важные дела.
(Н.В. Гоголь, «Мёртвые души»)
«ГОГОЛЕВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ» — это… Что такое «ГОГОЛЕВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ»?
- «ГОГОЛЕВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ»
«ГО́ГОЛЕВСКОЕ НАПРАВЛЕ́НИЕ», термин, возникший в 50‑х гг. XIX в. для обозначения социально-критической линии в русском реализме 4050‑х гг., начало которой положил Н. В. Гоголь. Соотносится с понятием натуральная школа и нередко выступает как синоним последнего (не путать с гоголевскими традициями, сохраняющими свою жизненность и в современной литературе). В советском литературоведении 6070‑х гг. термин «Г. н.» употребляется реже.
Литературный энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Под редакцией В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. 1987.
- ГОВОРНОЙ СТИХ
- ГОМЕРИДЫ
Смотреть что такое ««ГОГОЛЕВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ»» в других словарях:
Натуральная школа — Натуральная школа условное название начального этапа развития критического реализма в русской литературе 1840 х годов, возникшего под влиянием творчества Николая Васильевича Гоголя. К «натуральной школе» причисляли Тургенева и Достоевского … Википедия
Добролюбов, Николай Александрович — (род. 17 января 1836, ум. 17 ноября 1861) один из замечательнейших критиков русской литературы и один из характерных представителей общественного возбуждения в эпоху «великих реформ». Он был сыном священника в Нижнем Новгороде. Отец,… … Большая биографическая энциклопедия
Добролюбов Н. А. — Добролюбов Н. А. ДОБРОЛЮБОВ Николай Александрович (1836 1861) русский критик 60 х годов (псевдонимы: Н. Лайбов, Н. бов, Н. Турчанинов, Н. Александрович, Н. Л., Н. Д., Н. Т ов). Р. в Н. Новгороде, в семье небогатого священника, учился в духовном… … Литературная энциклопедия
натуральная школа — литературное направление, существовавшее в 40 50 х гг. XIX в. в России, связанное с развитием критического реализма, с творчеством Н.В. Гоголя и В.Г. Белинского. Рубрика: художественные методы и направления Род: критический реализм Пример: Н.… … Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению
«СОВРЕМЕННИК» — «СОВРЕМЕННИК». 1) В 1836 русский «литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным» (кн. 14), в 1837 друзьями Пушкина в пользу его семьи, в 1838 1846 П. А. Плетневым. Выходил в Петербурге раз в три месяца. Основу… … Литературный энциклопедический словарь
«СОВРЕМЕННИК» — 1 . лит. и обществ. политич. журнал, выходивший в Петербурге в 1836 66; до 1843 4 раза в год, с 1843 ежемесячно. Основатель С. А. С. Пушкин, привлекший к участию в нем Н. В. Гоголя, П. А. Вяземского, В. Ф. Одоевского и др. После смерти Пушкина… … Советская историческая энциклопедия
БОТКИН — Василий Петрович [27 дек. 1811 (8 янв. 1812) – 10 (22) окт. 1869] – рус. либеральный публицист, лит. критик. Сын моск. купца. В юности принадлежал к кружку Станкевича (см. Станкевича кружок), был близок к Белинскому, позже сблизился с Герценом,… … Философская энциклопедия
НАТУРАЛЬНАЯ ШКОЛА — НАТУРАЛЬНАЯ ШКОЛА, условное название начального этапа развития критического реализма в русской литературе 40‑х гг. XIX в. Термин «Н. ш.», впервые употребленный Ф. В. Булгариным в пренебрежит. характеристике творчества молодых последователей… … Литературный энциклопедический словарь
Чернышевский, Николай Гаврилович — — сын Гавриила Ивановича Ч., публицист и критик; род. 12 го июля 1828 г. в Саратове. Одаренный от природы отличными способностями, единственный сын своих родителей, Н. Г. был предметом усиленных забот и попечений всей семьи. Хотя и… … Большая биографическая энциклопедия
Гоголь, Николай Васильевич — (1809 1852) один из величайших писателей русской литературы, которого влияние определяет ее новейший характер и достигает до настоящей минуты. Он родился 19 марта 1809 года в местечке Сорочинцах (на границе Полтавского и Миргородского уездов) и… … Большая биографическая энциклопедия
Надо ли делиться с другими странами классиками русской литературы — Российская газета
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Так начинает свои «Записки» гоголевский чиновник Поприщин. Он известен тем, что разговаривал с собачкой Меджи и верил, что завтра в семь часов земля сядет на луну. Поприщин был серьезный человек и чувствовал себя испанским королем, и даже стал подписывать чиновные бумаги — не именем столоначальника такого-то, а «Фердинанд VIII».
И все же речь сейчас совсем не про него. И приключение по нашим временам уже вполне обыкновенное.
Украинский министр культуры сделал умозаключение о писателе Гоголе — и разместил его в Telegram-канале. Все началось с того, что в «день дурня» министр решил «зараз глянути на свою книжкову полицю та знайти там книжку Гоголя». Нашел ли он на полке книжку, неизвестно. И не важно — министр и открестился сразу, как от ладана: «Не хочу розписувати його літературний талант».
Но если не росписувати, то чего хотел министр? Не будем возводить напраслину: он честно сообщил, что две статьи про Гоголя из «Википедии» прочел — на русском и украинском. И этого хватило, чтоб перехватило дух — и появилась мысль. Министр ею поделился. Вот она: Миколу Гоголя «украли» у украинцев. Его насильно, то есть, «примусово записали в росіяни». И только потому, «що він писав російською» (по-русски, то есть).
Зачем же москали присвоили себе українського письменника Миколу? Ясно: чтобы українцям насолить. А между тем министр узнал из «Википедии»: писатель и родился на Полтавщине, и среди предков у него имелся гетман (который был с Хмельницким заодно и воевал, по перемене ветра, то за поляков, то за русских). Конечно, раз такое дело, классика надо отобрать у русских, переименовать в украинского.
Слова министра тут же стали комментировать, цитировать. С ним стали спорить и доказывать. Кто-то сейчас же вспомнил, что в духоподъемном «Тарасе Бульбе» слово «русский» повторяется двадцать четыре раза. Кто-то привел письмо от Гоголя — Николай Васильевич просил знакомых, чтобы перестали взвешивать, сколько в его душе «хохлацкого» и «русского»: «обе природы» неразрывны, «слишком щедро одарены» и «должны пополнять одна другую». Заговорили, загалдели.
Кадр из фильма «Тарас Бульба», 2009 г. Фото: kinopoisk.ru
Все понимают, что переливают из пустого в порожнее. Ни здравый смысл, ни аргументы ни при чем. Тут даже нет, по сути, и предмета спора. Речь не о любви, не о культуре, даже не о Гоголе. Во время фейков и словесных провокаций главное — чтоб булькало. Понятно, для чего это министру — политика зудит, он делает свою работу, метит территорию и расставляет вешки. Разумеется, все так и было. Гоголь пострадал от рук агрессоров, которые жестокой ночью тайно вывезли писателя с Полтавщины, заставили писать по-русски, злонамеренно назвали классиком. Эти новые, на первый взгляд, нелепые лекала — для новых, необремененных поколений. Думаете, чушь? Да шаг по шагу — свыкнутся.
А Гоголь что? А Гоголю не привыкать: он всякого наслышался.
Да и его Поприщин подтверждает: «Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони… Вон небо клубится передо мною… с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына!»
А знаете ли, — добавляет он, — что у алжирского дея под самым носом шишка?
Между прочим, именно Поприщин подсказал хорошую идею. Что уж, в самом деле, торговаться. Если так хочется министру украинскому — пусть забирает. Нет, в самом деле, как возьмете — цельным шматом, в нарезку, завернуть? Отвесить Гоголя на полкило? Отправим бандеролью через Минск?
Конечно, это все детали и предмет договоренностей. Другое важно. Вдруг откроют книги? Прочитают — и?
* * *
И тут окажется: одно из двух — либо «Гоголь», либо «Европа».
Вот что у Гоголя за пазухой — для украинского министра.
Когда-то автор «Мертвых душ» и «Ревизора» — на пике славы — измучившись со вторым томом своего романа, взялся за исповедь. Мучительную и важнейшую для понимания пути писателя. Книга вышла — о выборе России: Запад или Восток, своим путем или в хвосте Европы. На этом, собственно, случился весь сыр-бор у Гоголя со всеми. Главное, с Белинским. Вышел по сути спор о том, как надо правильно любить Россию.
Кадр из фильма «Мертвые души». 1984 г. Киностудия «Мосфильм». Режиссер Михаил Швейцер. В роли Чичикова — Александр Калягин (слева), в роли Манилова — Юрий Богатырев. Фото: Галина Кмит/РИА Новости
Про «Выбранные места из переписки с друзьями» уже в двадцатом веке точно напишет поэт Владислав Ходасевич: «Когда-то Гоголь весело наблюдал, как черт вносит в мир путаницу, и утешался воображаемым зрелищем кузнеца Вакулы, шутя ловящего черта за хвост. С течением времени необходимость поймать, обличить, закрестить беса, живущего в нем самом и во всей России, стала для него единственным жизненно-литературным подвигом, не совершив которого, жить стало для него немыслимо».
Гоголь все время повторяет в книге и в письме Белинскому слово «примирение».
Дело литератора — служение «высшей примиряющей истине, а не вражде, любви к человеку, а не ожесточению и ненависти».
Умение «только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в России ни делается, — это еще не любовь» к России.
Если бы «те, которые имеют влияние на общество», не желали разрушения «само собою умирилось бы общество» — в том, что касалось «политических событий». Дело не в том, что обществу лечение не нужно — все наоборот. Но важна по Гоголю система ценностей — и в ней на первом месте нравственность, любовь и вера: что в голове и за душой. Без этого все остальное невозможно: это дорога к разрушению, тупик.
Памятник Н. В. Гоголю на Малой Конюшенной улице в Санкт-Петербурге. Фото: Алексей Даничев/РИА Новости
«Когда Россия молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов». Но тут у Гоголя не только мистика. Кто-то, конечно, молится — но его волнуют те, кто в это время озабочен только лишь «комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация».
И, между прочим, Гоголь написал — как будто впрок. Заглядывая в будущее. Не хуже манифестов наших дней: «Даже честные и добрые люди между собой в разладе. Велико незнанье России посреди России. Все живет в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек человека; люди, живущие только за одной стеной, кажется, как бы живут за морями».
Но это все было в письме, которое он не послал Белинскому: порвал и спрятал. Послал короткое и примирительное. Признал, что где-то, может быть, переборщил. И пожелал «неистовому Виссариону» «спокойствия душевного, без которого нельзя действовать и поступать разумно ни на каком поприще».
«А покамест помните прежде всего о вашем здоровье».
Спор оказался совершенно на опережение — с прицелом в двадцать первый век. Критик ответил Гоголю знаменитым письмом — не церемонясь в выражениях, чем вызвал в прогрессивной публике восторг. «Ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию». Спасение России не в мистицизме, аскетизме и пиэтизме, а «в успехах цивилизации, просвещения, гуманности». «Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства». Здесь «люди торгуют людьми» — не придумав себе даже такого «оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр — не человек». А может Гоголь просто хочет — написал Белинский — выслужиться перед государем?
Зачем же москали присвоили себе українського письменника Миколу? Ясно: чтобы українцям насолить
Физический недуг как раз Белинского и подкосил: он вскоре умер. Гоголь протянул еще пять лет. Оба сгорели — и от болезней, и от силы страсти. Осталось убеждение, внушенное Белинским: настоящий Гоголь — злой сатирик, а все, что было после «Мертвых душ» — противоречит его гению. Но очевидно: спор не завершен.
Фрагмент памятника «Тысячелетие России». Гоголь среди других классиков русской литературы. Фото: Александр Овчинников/ТАСС
По-прежнему, одни вслед за Белинским видят спасение в «европейском выборе». По-прежнему, другие, вслед за Гоголем, повторяют про «особый путь». Правда, по-прежнему, ни те, ни эти не очень понимают, а куда в конце концов они хотят прийти.
К чему все это украинскому министру? Да все к тому же — просто так поговорить и Гоголя назвать «своим» нетрудно. Но тут придется выбирать. Если вы с Гоголем — то, следуя завету самого писателя, вы с Россией. Если вы против, стало быть — с Белинским. Критик был, хоть и патриот, но все же демократ. И видел идеал в признании вождя французской революции Марата: «Чтобы сделать счастливою часть человечества, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную».
Придется выбирать. А так-то что ж, пожалуйста, берите и читайте.
КСТАТИ
1. Александр Пушкин. Великий абиссинский (эфиопский) поэт. Другая версия: великий камерунский. Прадеда Александра Сергеевича — Абрама (Ибрагима) Ганнибала — взяли в плен турки. Из Константинополя в Москву его привез русский посол. Крестным отцом у принявшего православие Абрама стал Петр I. Если эфиопы не поделят с камерунцами — Пушкина можно сделать и «великим итальянским». Он сочинял и про Сальери, и стихи из вымышленного Пиндемонти.
2. Михаил Лермонтов. Великий шотландский поэт. По отцовской линии предком поэта был Томас Лермонт, легендарный шотландский бард XIII века, воспетый Вальтером Скоттом.
3. Василий Жуковский. Великий турецкий поэт. Другая версия: великий украинский поэт. Главный русский романтик был внебрачным сыном тульского помещика Афанасия Бунина и турчанки Сальхи, попавшей в плен в войну 1768-74-х годов. В крещении ей дали имя Елизаветы Турчаниновой. Сына Василия усыновил и дал ему имя Андрей Жуковский, бедный киевский дворянин, живший на содержании у Буниных.
4. Владимир Даль. Великий датский (немецкий, французский) литератор и этнограф. Отцом у автора «Толкового словаря живого великорусского языка» был датчанин Иоганн Христиан Дал, служивший у Екатерины II придворным библиотекарем. У матери — Марии Фрейтаг, обрусевшей немки — в роду были еще французы-гугеноты.
5. Федор Достоевский, Великий белорусский писатель. Вариант: великий украинский. Далекий предок писателя, Даниил, в 1506 г. получил во владение село Достоево на землях нынешней белорусской Брестской области. На украинской Волыни, на Ковельщине, в XVI веке проживал Феодор Достоевский, служивший у князя Андрея Курбского. Дед писателя Андрей служил священником в селе Вийтовцы на Подолье, откуда отца писателя Михаила за успехи в учебе отправили в Медико-хирургическую академию в Москву.
6. Александр Блок. Великий немецкий поэт. Прапрапрадед по отцу, фельдшер Людвиг Блок, женатый на дочери булочника Сусанне Катерине Зиль, жил в немецком городке Демитц на берегу Эльбы. Прапрадед Иоганн Фридрих, учился медицине в Ростоке и Берлине. На русской службе стал Иваном Леонтьевичем. Можно назвать Блока и великим скифским поэтом — сам же признавался: скифы, азиаты мы, и мнем ковыль.
P.S. А Грибоедов похоронен в городе Тбилиси рядом с красавицей-женой Нино. Значит, грузинский драматург? А от Паустовского была без ума Марлен Дитрих — чем он не немецкий писатель? А деда автора «Теркина» — Гордея — после службы в Польше прозвали «пан Твардовский», так что внук, Александр Трифонович, поэт немного польский? Эренбурга, Бабеля и Мандельштама можно, разумеется, назвать великими израильскими. Великий Томас Манн говорил: попади он на необитаемый остров, он хотел бы взять с собой «Отцов и детей» Тургенева. А Виардо? Тургенев, стало быть, и немец, и француз. Так — до бесконечности.
И, честно говоря, не жаль. Русская литература, в самом деле, не обеднеет, если и другие ею прирастут. Отзывчивость ее действительно всемирная — распахнутая миру. Ну захотелось Гоголя украинскому министру — пусть пользуется. Что это изменит?
Писатели 19 века: Гоголь Н.В.
Значение Гоголя.
Трагедия Гоголя, жизненная и художественная, убедительно свидетельствует, что все истинно эстетическое создается лишь на основе верности действительности, прогрессивной идейности, связанной с освободительной борьбой, со стремлениями народа. Гоголь остается жить как создатель прогрессивных произведений, проникнутых жизненной правдой, гражданственным патриотизмом. Именно об этих произведениях, подрывающих основы самодержавного деспотизма, Ленин писал, что их идеи дороги «всякому порядочному человеку на Руси».
Заслуги Гоголя перед русским народом, перед русской литературой безмерны и бессмертны. Развивая реалистические принципы Пушкина, Гоголь обращается к житейской повседневности, к обычным, заурядным явлениям отечественной действительности и использует по преимуществу средства сатиры. Обличая самодержавно-крепостнический строй в «Ревизоре» и первом томе «Мертвых душ», сочувственно изображая «маленьких» людей в повестях «Невский проспект», «Записки сумасшедшего» и «Шинель», смело демократизируя литературно-художественный язык, писатель новаторски раздвигал границы реализма. Огромные заслуги Гоголя, явившегося родоначальником сатирического направления, названного «натуральным», глубоко определены еще Белинским. Он заявлял: «Гоголь внес в нашу литературу новые элементы, породил множество подражателей… С Гоголя начинается новый период русской литературы». Эта оценка была поддержана Чернышевским. Отмечая огромную роль Грибоедова и Пушкина в развитии реализма, он называл Гоголя «величайшим из русских писателей» и считал необходимым «приписать исключительно Гоголю заслугу прочного введения в русскую изящную литературу сатирического или, как справедливее будет назвать его, критического направления».
Обогащая реализм достижениями романтизма, сплавляя в своем творчестве сатиру и лирику, анализ действительности и мечты о прекрасном человеке, о будущем нашей родины, Гоголь поднял критический реализм в сравнении со своими предшественниками на новую, более высокую ступень и вошел своими прозаическими и драматическими произведениями в пантеон самых величайших творцов критического реализма русской и мировой литературы.
По пути, проложенному им, пошли Герцен, Некрасов, Сухово-Кобылин, Салтыков-Щедрин, Островский, Гончаров и Чехов. У него учились Л. Толстой и Достоевский.
Его произведения все чаще и чаще привлекают внимание западноевропейских читателей и исследователей литературы. Одни из них интересуются объективными свойствами его оригинального творчества, тесно связанного с реальной действительностью. Другие, продолжая традиции компаративистов (Алексея Веселовского), стремятся доказать его зависимость от западноевропейских писателей. Третьи, пытаясь представить его первым символистом, предтечей модернизма, грубо искажают свойственный ему художественный облик и трактуют его в ирреалистическом, экзистенциалистском, мистическом, сюрреалистическом духе. Но попытки субъективно-идеалистического истолкования творчества Гоголя не новы. Их полная несостоятельность сказалась еще в работах А. Л. Волынского, Д. С. Мережковского, В. В. Розанова и следовавших за ними поборников декадентско-символического направления.
Могучая сила художественной правды, очищающих и возвышающих идейно-нравственных исканий, пламенной гражданственности, воплощенных в творчестве Гоголя, «царя русского смеха», сквозь слезы, преодолевая время, продолжает активно служить потребностям сегодняшних дней. Осуществилась мечта Некрасова ( «Кому на Руси жить хорошо»), и произведения Гоголя стали достоянием самых широчайших читательских масс.
Беспощадно-обличительный сарказм произведений творца «Ревизора» и «Мертвых душ» сохраняет действенную силу, направленную против всего эгоистического, античеловеческого. Они дороги нам поистине волшебством изобразительного мастерства, доставляющего высокое нравственное и эстетическое наслаждение.
Реклама от Literature-XIX.Ru
Николай Гоголь — Прочтите бесплатный литературный анализ на ExclusivePapers.com
Только произведения действительно талантливых писателей становятся частью международного литературного наследия благодаря переводам на разные языки. Гениальность автора позволяет ему изобразить ситуации и людей, которые будут понятны каждому, независимо от национальности, независимо от того, как далеко они живут от родины писателя. Кроме того, произведения одаренных людей вне времени, что делает их еще более ценными для мира литературы.Один из таких писателей — Николай Гоголь, выдающийся русский писатель, родившийся на Украине. Он прожил короткую жизнь (умер в возрасте 42 лет), но его творения сумели продлить ее на многие поколения. Его непревзойденные изображения повседневной реальности, приправленные оттенком чуда и мистики, не утратили своей актуальности и до сих пор пользуются популярностью в 21-м -м -м веке.
Николай Васильевич Гоголь родился 19 марта 1809 года в местечке Сорочинцы Российской Империи (ныне Полтавская губерния, Украина) в семье предков украинского казачества.Его отец был оруженосцем и драматургом. Семья была небогатой, и это способствовало стремлению Николая добиться чего-то большего и сбежать из унылого провинциального городка. Мальчик, сдержанный и замкнутый с раннего детства, приехал в Петербург. Там он начал работать государственным служащим в одном из департаментов Министерства внутренних дел. Отсюда его яркие характеры — рутинная монотонная жизнь чиновников, борющихся за выживание или преследующих более высокие карьерные цели.Затем Гоголь занялся преподаванием и изучением истории. Его первое произведение — повествовательная поэма «Ганс Кюхельгартен» — появилось в 1829 году и не имело успеха, по мнению критиков. Он переключился на прозу и начал свой замечательный украинский цикл. Его тома рассказов, вышедших в 1835 году, называются «Арабески» и «Миргород». Американский критик Гарольд Блум отмечает, что наряду с последующей пьесой «Ревизор» эти произведения «сделали его крупным русским писателем». Декорация также сыграла для Гоголя большую роль.Его рассказы о городской бюрократической жизни Санкт-Петербурга контрастируют с рассказами из коллекции Диканьки, в которых рассказывается об обычной сельской крестьянской жизни живописной Украины, напоминающей отдушину детских лет. Затем, уставший и разочарованный российской действительностью, Гоголь уезжает за границу, а точнее в Рим. Последующий период характеризуется глубоким самоанализом и самосовершенствованием писателя. Печально известные крайне реакционные (специфически русский термин, обозначающий контрпрогрессивное мышление) Избранные отрывки из переписки с друзьями (1947) стоили Гоголю немалых доброжелателей.Став еще мрачнее после такого критического приема, Николай Гоголь отваживается совершить паломничество на Святую Землю. Вернувшись в Россию в 1951 году, он снова оценивает это как духовно неудовлетворительный и разочаровывающий опыт — поскольку он не нашел всех ответов, на которые он ожидал, — писатель поселился в Москве, где прожил год спустя до своей смерти. Блум описывает последний год своей жизни как «мучительную смерть» как печальный, но логичный результат «жизни, наполненной как физическими, так и душевными страданиями, причем эти две категории часто смешиваются вместе».Блум упоминает о гоголевской болезни желудка, эмоциональной депрессии и ипохондрии. Он умер 21 февраля 1852 года. Его смерть в значительной степени была вызвана недоеданием и общим истощением. Это была трагическая смерть внутренне неуравновешенного и растерянного человека, лишившая русскую литературу потенциальных будущих шедевров. Душевное спокойствие — вот что искал Гоголь, но не нашел.
Что касается творческой жизни Гоголя, то ее действительно можно назвать плодотворной. Диапазон его работ впечатляет жанровым разнообразием.Он писал стихи, рассказы, очерки, трактаты, пьесы и романы. Гарольд Блум утверждает, что успех повествования не зависел от жанра письма. Он приводит пример того, что «его рассказы с равным успехом переносятся из украинской деревни в дела космополитического Санкт-Петербурга». Он продолжает, говоря, что «его коллекция Arabesques состоит из эссе, в которых обсуждаются искусство, история, поэзия и даже география». Такой широкий художественный размах, несомненно, только преимущество писателя. Самым неожиданным в творчестве Гоголя является тот факт, что представители многих исторических литературных направлений и жанров заявляют, что он имеет отношение к их соответствующей школе.Романтики, реалисты, символисты, формалисты, структуралисты и другие интерпретируют его как своего представителя. Среди наиболее известных произведений Николая Гоголя — комедия «Ревизор», романы «Мертвые души», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Тарас Бульба», рассказы «Дневник сумасшедшего», «Сказка о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и т. Д. самое грандиозное начинание в его карьере. Он задумал это как «новую Божественную комедию» (здесь приятны следы пребывания Гоголя в Италии).Многострадальный роман известен несколькими вариантами, вызванными несколькими разрушениями самим автором — он предал свои рукописи огню. Его украинский цикл приветствовали из-за фольклорного колорита, который тогда был в моде. Янко Лаврин подчеркивает яркость гоголевского языка в рассказах Диканьки: «он пропитан ритмом, орнаментом и музыкой, как будто автор хотел загипнотизировать себя собственным словесным потоком». Исследователь также упоминает источники вдохновения для цикла — детские рассказы, рассказанные дедушкой секвенированием в личной интерпретации, а также произведения европейских мастеров Тика и Гофмана, последний — самопроявленный литературный пример Гоголя.Русский поэт Василий Гиппиус подчеркивает эстетическое самосознание Гоголя, которое оставалось решающей силой на протяжении всех лет его юности. Он продолжает, что это «могло проявиться косвенно, как побуждение к творчеству, или прямо, как тема в его сочинении». Итак, эстетический характер Николая Гоголя — еще одна грань его литературного таланта. Милтон Эре упоминает во введении к сборнику пьес Гоголя, что он «делал карьеру, больше похожую на карьеру Чехова». Гоголь не был писателем на полную ставку и время от времени совершал набеги на другие типы медиа.Обращает внимание на то, что в своей жизни он с детства занимался театральной деятельностью и как режиссер, и как актер, ставил пьесы классического репертуара (был талантливым юмористическим актером и непревзойденным чтецом). Впоследствии он составил несколько второстепенных произведений для театра (всего три полных пьесы). Эре определяет общую метафору творческой карьеры Гоголя — сравнение с кометой, «внезапно рвущейся по ландшафту, быстро выгорающей, но преображающей преображение русской литературной культуры».Хотя многие из его произведений были результатом всплесков вдохновения, Гоголь был скрупулезным мастером.
Спорный вопрос, чьи слова следует считать авторитетными, а чьи — нет. У соотечественников более глубокое понимание творческой личности по менталитету, но с другой стороны — люди из других стран непредвзяты и стараются увидеть картину шире. Во всяком случае, только те, кто профессионально занимается литературой, могут дать адекватную оценку той или иной фигуре.Что касается Николая Гоголя, то здесь трудно найти какую-либо негативную критику в адрес этого писателя: его наследие настолько выдающееся и влиятельное, что само собой разумеется, что он считается прекрасным примером для писателей и признанным положительным и заметным деятелем литературы. Один из самых влиятельных литературных критиков своего времени Виссарион Белинский хвалил Гоголя за то, что последний наполнял его произведения социальной ценностью и воплощал их в жизнь. В своем письме писателю он писал: «Да, я любил тебя со всей страстью, с которой человек, связанный кровными узами со своей родной страной, может любить ее надежду, ее честь, ее славу, одного из великих вождей. на своем пути осознания, развития и прогресса ».Отрывок написан в прошедшем времени из-за разочарования Гоголем утратой натурализма, тесной связи с окружающей его жизнью. Британский журналист Эд Миллер цитирует одного из русских писателей Федора Достоевского: «Все мы вышли из« Шинели »Гоголя». В частности, он приводит в пример «волшебный русский талант писать разными регистрами, буквальными и символическими одновременно». Выражение такого глубокого уважения к творчеству среди коллег-писателей — большая редкость и, может быть, высшая похвала.Другой представитель русской письменности, Владимир Набоков, называет Гоголя «самыми странными поэтами-прозой, которых когда-либо создавала Россия». Здесь его коллега ссылается на его необычный образ жизни и творческие особенности. Говоря о творчестве Гоголя, литературоведы и историк литературы Д.С.Мирский охарактеризовал его как «один из самых чудесных, неожиданных — в самом строгом смысле оригинальных — миров, когда-либо созданных художником слова». Такое одобрение найти сложно. Джон Курноус во введении к «Шинели и другим рассказам» упоминает, что Гоголь сделал для русского романа, а проза — то же, что Пушкин сделал для русской поэзии ».Таким образом автор хочет подчеркнуть свой новаторский стиль и использование модных тем. Гоголь «до самых дней задал русскому роману направление». Добавляя свое мнение к мнению своих коллег, словенский исследователь Янко Лаврин метафорически представляет влияние Гоголя, указывая на то, что его деятельность «открыла великую эру русской фантастики». Гарольд Блум обращает внимание на то, что две фигуры — Белинский и Пушкин — сыграли решающую роль в успешной писательской карьере Гоголя.Он был знаком с ними обоими, они связались друг с другом, и эти знакомства принесли ему большую пользу. Следует отметить, что ранее исследователи стремились идеализировать отношения между Гоголем и Пушкиным. В американской литературе Гоголь также является эталоном. Например, такие особенности художественного письма, как лаконичность голоса, тонкость аллюзий, умение рисовать персонажей в привлекательном гротескном стиле, относятся как к постмодернизму, так и к реализму. Объект сравнения — американский писатель Чарльз Портис, а представитель последнего направления в литературе — Николай Гоголь.Переводчик и гоголевед, профессор языка и литературы и заведующий кафедрой славянских языков Колумбийского университета Роберт Магуайр провел всестороннее исследование мысли и творчества автора, представив вдумчивый, умный и образный анализ творчества Гоголя и внесший свой вклад в англоязычный мир. -Американская гоголевская критика. Магуайр неожиданно характеризует Гоголя, называя его «единственным великим русским писателем, который больше всего озадачил англоязычных читателей». Он объясняет это тем, что Гоголь нуждается в постановке, объяснении и интерпретации высокого порядка.Мало того, что русский писатель был выдающимся деятелем литературы. Известно, что Гоголь внес большой вклад в развитие русского языка. Канадский журналист Роберт Фулфорд, ссылаясь на пьесу Гоголя «Ревизор» (1842), заявляет, что русские отзываются об этой пьесе как о переломном моменте в истории театра, «пьесе, которая привнесла в русскую литературу реалистичное чувство национальной идентичности». Достоевский и Набоков объяснили, что Гоголь первым приблизил литературный русский язык к повседневной речи.Это то, что не позволяет его творчеству остаться незамеченным.
Американский историк искусства Керри Кубилюс обращает внимание на национальную принадлежность Николая Гоголя. В частности, она указывает, что во времена, когда писал Гоголь, Украина и Россия были более тесно связаны, чем сейчас, поскольку обе страны входили в состав Российской империи. Упоминая о так называемой битве с Гоголем, она также заявляет, что независимо от утверждений о Гоголе, которые может сделать любая страна, писатель не может полностью стать наследием ни одной из них.Это невозможно, потому что своими творениями и своей жизнью он принадлежал обоим. Кубилюс приводит аргументы в пользу того, что его ранние произведения (например, Вий, сказка об уродливом демоне с тяжелыми веками) взяты из украинского фольклора. А его роман «Тарас Бульба» представляет читателям изображение украинского казачества. Однако стоит отметить, что еще при жизни Гоголя россияне стали идентифицировать его как «русского» писателя. Это была столица России, где Гоголь жил в последние годы своей жизни и написал свои знаменитые «Мертвые души».Вторую часть «Мертвых душ» он сжег, когда находился в состоянии душевных мучений. Дом, в котором в духовном порыве сгорела вторая часть романа, превращен в музей Гоголя. Могила Гоголя тоже находится в России. Керри Кубилюс резюмирует, что ни Украина, ни Россия не должны недооценивать принадлежность Гоголя к обеим культурам. Она утверждает, что эта национальная двойственность — одна из составляющих его богатого и уникального стиля письма и общего успеха. Может показаться разумным положить конец этому противоречию, длившемуся более 150 лет.
«Шинель» (в других переводах — «Плащ») написана в 1842 году. Это один из самых известных рассказов, раскрывающих его литературный стиль во всей красе и размахе. В центре сюжета — переписчик Акакий Акакиевич Башмачкин, который мало зарабатывает. Его пальто, сшитое с большим трудом, украдено. Он не хочет оставлять дело нераскрытым (потому что холодный сезон в Санкт-Петербурге требует теплой верхней одежды) и обращается за помощью к важному чиновнику, чтобы оживить полицейское расследование.Последний обращается с ним очень грубо и ведет себя высокомерно. Помня о полном шоке от такого приема и полностью потеряв надежду, вскоре после этого бедный переписчик умирает. Но его призрак заканчивает месть, нападая на людей на улицах и крадя их пальто. Последней жертвой ограбления является сам высокопоставленный чиновник. «Шинель», по словам Белинского, была одной из работ, привлекающих внимание к несправедливым политическим условиям в России, которые были «важными шагами в направлении прогресса».Эд Миллер сумел найти параллели между современной Британией и Россией 19-го -го века, изображенными в рассказе: «безличность и случайная жестокость офисной жизни; тщеславие и самообман ». Он также упоминает, что, прожив какое-то время в России, он понял, насколько эта история проницательна в отношении ситуации в стране. Д.С.Мирскти упоминает, что «Шинель породила целую литературу благотворительных историй о бедном клерке, из которых наиболее значимой является« Бедняк Достоевского ».Еще раз убеждаемся в необычайном влиянии Гоголя на русскую литературу.
Тот факт, что история названа в честь предмета одежды, уже может иметь какой-то подтекст. Это повествование о сложных отношениях между мужчиной и его шинелью. Но читатель должен видеть больше, чем кажется на первый взгляд: шинель — это символ гордости человека, всех его достижений и упорного труда. Предмет одежды, как и в наши дни, является индикатором социального статуса, знаком принадлежности к определенному классу.Для Акакия, совершенно лишенного профессиональных амбиций и не привыкшего к приятному отдыху, его пальто — единственное средство демонстрации своего звания. Он готов сэкономить и пожертвовать ради нового предмета одежды. Очень ярко и свежо авторское сравнение шинели со спутником жизни. Отличительная черта Гоголя — его мистицизм — также находит отражение в «Шинели» в образе призрака покойного Акакия Акакиевича. Кроме того, содержание рассказа одновременно очень простое и очень глубокое, что является одним из показателей чистого таланта.
Некоторым читателям ситуации, подобные описанной в «Шинели», могут показаться комичными, но с другой стороны, понятно, что тогда в этом не было ничего смешного. Все зависит от угла зрения. Гоголю удается описывать жизнь простых людей, делая их образы очень яркими и реалистичными. У читателя появляется интерес к действительно обычным событиям. Причина такого «эффекта Гоголя» может заключаться в том, что люди видят себя или кого-то, кого они знают, за этими говорящими именами, неуклюжими жестами и предсказуемыми реакциями.Конечно, сегодня стиль русского автора воспринимается как возвышенный и несколько устаревший, но его непревзойденный приземленный юмор остается выразительным средством констатировать наши недостатки и несовершенства как общества. Писатель также известен тем, что в своих произведениях обращается к мистике. Он популярен среди детей, которые любят пощекотать себе нервы нервными историями, полными неестественных событий и персонажей. Для молодых умов должно быть сюрпризом обнаружение захватывающих повествований среди произведений классиков.В этом отношении Николай Гоголь напоминает американского мистика Эдгара Аллана По. Мое личное отношение к этому автору очень положительное и уважительное. Я твердо убежден, что Гоголя нужно читать, восхищаться и анализировать, потому что его разносторонний талант до сих пор допускает множество интерпретаций, а в его жизни много белых пятен.
Николай Васильевич Гоголь — признанный писатель-классик русской литературы, видный литературный деятель многих других стран. Творческая и личная жизнь Гоголя исследована учеными многих поколений и до сих пор остается популярной.Его работы дают нам возможность во всех аспектах познакомиться с Россией 19-го -го годов. Уникальные, но столь банальные персонажи Гоголя раскрывают как достоинства, так и в основном пороки общества, претерпевшего не так много изменений за 150 лет. Высоко оцененный не только рядовыми читателями, но и другими писателями, Николай Гоголь стал вдохновителем для ряда последователей. Феномен Гоголя выходит даже за пределы литературы. Гоголь веками стал культурным брендом и проник в другие сферы общественной жизни.
Он взял на себя лицемерие — Индус
С уходом мудраракш мы потеряли творческую душу, которая неустанно показывала зеркало обществу.
После выступления артисты спустились со сцены и получили бурные аплодисменты наэлектризованной публики. Один из них, невысокого роста, но замечательный своей живучестью, мощным и сладким голосом, выступил на несколько шагов вперед и получил овации. Это был человек, который был творческой силой постановки «Алаа Афсар», поставленной более четырех десятилетий назад в Центре Шри Рам.Этим человеком, страстно преданным своему искусству, был Мудраракша, который скончался 13 июня в Лакхнау.
Мудраракша родился в деревне под названием Бехата недалеко от Лакхнау и стал одним из приверженцев литературы на хинди, излучающей разнообразные творческие области — драматургию, режиссуру, актерское мастерство, романы, литературную критику, написание рассказов и детскую литературу, оказавшую неизгладимое влияние на творчество. его творческий гений. Прежде всего, он один из немногих художников, известных своей социальной приверженностью, которые постоянно следовали своей гражданской ответственности как художника.Его работы отражают его страх перед несправедливостью, господствующей в обществе, основанном на эксплуатации экономически и социально угнетенных. Среди его театральных подвигов — экранизация пьесы Николая Гоголя «Ревизор» «Алаа Афсар». Вызывая критическую оценку критиков и публики, адаптация Мудраракши является воссозданием русской классики XIX века. «Алаа Афсар» — мюзикл со партитурой по «Наутанки». Но элемент сатиры оригинала становится тем более беспощадным.Он изменил исторический контекст, среду, сохранив при этом фон коррумпированного государственного аппарата. Марксист-ленинец, он обогатил жанр театра абсурда, пионером которого был Бхуванешвар Прасад. «Тилхатта» принадлежит к этому жанру, режиссером которого является Раджан Сабхравал для Национальной школы драматического репертуара в 1974 году с участием Насируддина Шаха, Уттара Баокар и Панкадж Капур. Его первой пьесой была «Марджеева», которую драматург в сотрудничестве с Капилом Кумаром Агнихотри представил в Дели в 1966 году.Позже, это было направлено Шрилатой Сваминатаном для NSD в 1972 году, на роль были сыграны Сурекха Сикри, Насируддин Шах, Банси Каул и Джайдев Хаттангади.
Некоторые критики считают, что политическая идеология Мудраракши не отражена в большинстве его пьес и что они имеют дело с сексуальными фантазиями, в то время как некоторые считают, что они имеют дело с гротескным и извращенным. Но его пьесы, такие как «С уважением» и «Даку», дают глубокое понимание бесчеловечного лица социально-политической системы, управляемой землевладельцами и имущими классами.Его творческий потенциал огромен — 10 пьес, 12 романов, пять сборников рассказов, три книги сатиры, три по истории и пять по литературной критике.
Он стал режиссером (сценаристом) Всеиндийского радио и отвечал за постановку драмы и обучение. Он не был кабинетным марксистом и принимал активное участие в профсоюзном движении. Во время чрезвычайного положения в стране он оставил работу. Его настоящее имя было Субхаш Чандра. Он взял имя Мудраракша от главного героя классического санскритского произведения Вишакхадатты.Выдающийся хинди-драматург Рамешвар Прем отмечает: «Глубоко увлеченный народным театром Наутанки, он является пионером музыкального театра на хинди. Он разработал новый театральный язык на хинди, который отличается живостью, четкостью и драматизмом. Очень мало людей, которые с равным авторитетом писали почти во всех литературных жанрах. Мудраракши — одна из таких творческих личностей. В то же время он был серьезным политическим мыслителем ».
Тепло вспоминающий, известный драматург Нанд Кишор Ачарья, комментирует: «Я нашел в нем писателя, преданного обществу с сильными левыми взглядами.Меня тронуло то, как он поощрял молодых писателей. У меня было с ним разногласие, но у него хватило терпения выслушать взгляды, противоречащие его идеологии. Позже он изменил свои взгляды, особенно на произведения Агеи, и стал писателем, открытым для всех взглядов ». Анализируя творческий процесс мудраракш, профессор Сатендра Танеджа отмечает: «Расцвет многогранного гения мудраракш является результатом противостояния различных идей, преобладающих в области культуры, которые стали более мощными в его представлении к его пьесам и литературным произведениям. критика скорее в его экспериментах с драматургией.”
Его другие известные пьесы включают «Тендуа», «Сантола» и «Гупхайен». С нежностью вспоминая о своей тесной связи с мудраракшами, известный режиссер Сатиш Ананд говорит: «Режиссировать его пьесы, особенно« Даку », было действительно полезным опытом. Это пьеса об обществе, терроризируемом негодяями, которое на самом деле порождает антисоциальные элементы, дает им убежище, а затем делает вид, что борется с угрозой. Он фигурирует в первой главе «Бхарат Ранг Махотсав» и «Бхартенду Натья Самарох» из «Сахитья Кала Парисад» как один из лучших спектаклей года.”
Последнее слово за известным театральным деятелем Бхану Бхарти: «Мудраракши были по существу нетрадиционными и смелыми в выборе тем в то время, когда хинди были консервативными и сдерживающими. Он экспериментировал с темами, которые не пробовали его современники ».
Бхану Бхарти о своей Мудра Бхаи
«Его первая пьеса« Марджива », которую, как мне кажется, я был первым читателем, была смелой сексуальной фантазией. Впервые он был поставлен Шрилатой Сваминатаном, известным общественным и политическим активистом, для NSD, на котором первоначально было проведено два или три шоу, потому что критики были единодушны в возражении против смелого эксперимента.После этого Мудра Бхаи, как я его называл, написал еще одну пьесу в этом жанре. Внезапно после чрезвычайного положения в стране он покинул Дели и оставил работу на Всеиндийском радио. Он переехал в Лакхнау и адаптировал гоголевский «Ревизор» в стиле Наутанки. Это был новаторский эксперимент в театре хинди, и ему чрезвычайно удалось преобразовать реалистичную пьесу в традиционную форму, такую как Наутанки, во всем ее великолепии и музыкальной феерии. Тем не менее, содержание пьесы показалось мне весьма удачным, и именно в «Алаа Афсар» я столкнулся с Мудрой Бхаи как с очень виртуозным актером.”
Литературная критика Владимира Набокова как проявление практики чтения «Kenyon Review Blog
Введение
Слишком часто читатели подходят к набегам писателя на литературную критику как к источнику понимания его вкусов, эстетических предрасположенностей и теоретических предположений о литературе. Этот тип мышления часто проявляется в отношении художественной литературы Владимира Набокова и его научных работ, посвященных известному русскому писателю Николаю Гоголю.И это разнообразие стипендий, безусловно, остается жизненно важным и необходимым. Тем не менее, можно подходить к научным трудам Набокова как к размышлению о функции читателя. В частности, монография Набокова о Гоголе, названная просто Николай Гоголь , дает представление не столько об эстетических пристрастиях писателя, сколько, скорее, она предлагает исполнение оптимального прочтения литературного текста, мировоззрение идеального читателя и их предположения о функции литературы.
Набоков подробно рассматривает предлагаемую функцию идеального читателя в таких произведениях, как «Хорошие читатели и хорошие писатели»; Говори, память ; и Pale Fire. Эти дискуссии о методах чтения и о том, как они соотносятся с литературой, часто не основаны на конкретном тексте и редко относятся к определенной литературной традиции. В самом деле, афоризмы, содержащиеся в «Говори, запоминай», , обобщения, изложенные в «Хороших читателях и хороших писателях», и юмористическая пародия на Pale Fire много говорят нам о нежелательных методах чтения, но при этом дают мало информации о том, что хорошее чтение выглядит применительно к работе конкретного писателя.С учетом сказанного, я считаю, что набоковский Николай Гоголь существует в рамках этой расширенной медитации на функции читателя и дает представление об идеальном читателе Набокова, которого нет в других литературных текстах.
Набоков Николай Гоголь предлагает выполнение оптимальных практик чтения, как описано в «Хорошие читатели и хорошие писатели»; Говори, память; и Pale Fire, все же основаны на работе конкретного писателя. Тот факт, что Набоков основывает свое исполнение практики чтения на определенном наборе текстов, предполагает, что его монография предлагает ценный контрапункт другим его сочинениям о функции читателя.Имея это в виду, я считаю, что монография Набокова раскрывает текст как сотрудничество между художником и аудиторией, в котором читатель играет решающую роль в актуализации смысла произведения. В конце концов, исполнение Набоковым чтения подчеркивает роль воображения в чтении художественных текстов, предполагая, что именно читатель в конечном итоге выполняет творческую задачу, начатую самим писателем.
Пример Набокова: Почему Гоголь?
Хотя Набокову явно нужна была работа конкретного писателя, чтобы реализовать свое представление о приемлемых методах чтения, можно спросить, почему он выбрал именно Гоголя.Набоков определенно видел родство между своими эстетическими интересами и интересами Гоголя. Действительно, рецензенты того времени отмечали одержимость обоих писателей «гротескным», предполагая, что подход Набокова к художественной литературе Гоголя граничил с «признательностью», а не с литературной критикой [1]. Но, что, возможно, более важно, оба автора избегают буквальных трактовок реальности, вместо этого сосредотачиваясь на более субъективных способах описания, поскольку реалистичные трактовки окружающего нас мира часто исключают возможность трансформирующего эстетического опыта.Во многих смыслах творчество Гоголя можно рассматривать как предшественник беллетристики Набокова. Тот факт, что Набоков и Гоголь демонстрируют схожие взгляды на функцию писателя, предполагает, что работа Гоголя окажется способствующей тому типу опыта чтения, к которому Набоков стремился в своем собственном творчестве.
Это сходство во взглядах двух авторов на роль автора в художественном тексте остается особенно очевидным при рассмотрении ими использования отвлечения в качестве риторического образа в « Лолита, » и «Нос.Оба автора используют риторический трюк, чтобы выразить понимание, эстетические суждения и различные изречения о функции литературы. В работе двух авторов писатель выступает как то, что Набоков описывает как «комбинацию» из «рассказчика», «учителя» и «чародея». [2] Это понятие очарования воплощено в том, как авторы используют отвлечение как они преподают читателю уроки, изречения и суждения. Например, на протяжении всего рассказа Гоголя читатель отвлекается от более серьезных аспектов повествования абсурдом, будь то большой нос или запутанность бюрократии.Таким образом, для Гоголя тот факт, что наиболее значимое действие происходит на полях рассказа, является источником как пафоса, так и иронии. Набоков, кажется, приспособил этот риторический прием к Lolita , удивительным образом перепрофилировав его. Действительно, читателя Набокова отвлекает не абсурд, а, скорее, риторика эмоций, которая часто оказывает преобразующее влияние на окружающий нас мир. Часто это проявление чувств отвлекает читателя от важнейшего понимания сюжета романа.Вытесняя факты и истину в менее заметное риторическое пространство, отвлекая читателя во многом так же, как огромный нос Гоголя или его запутанные бюрократические структуры, Набоков в конечном итоге ставит под сомнение то, в какой степени буквальные трактовки реальности заслуживают того, чтобы занимать привилегированное место в литературном творчестве. художественная литература. Более того, использование отвлечения в качестве риторического инструмента в конечном итоге подчеркивает важность преобразующего эстетического опыта в установлении отношений между художником и аудиторией.Эти возвышенные отвлечения в конечном итоге служат для писателя средством выразить свои убеждения об идеальной функции литературного текста более приемлемым способом, чем он мог бы в противном случае.
На протяжении всего этого рассказа, например, Гоголь обращается к оторванному носу Ивана Яковлевича как к отвлечению от более широких экономических и социальных проблем. Он пишет: «Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полиция может найти у него нос и предъявить ему обвинение, привела его в полное безумие.Он уже представлял алый воротник, красиво расшитый серебром, саблю… »[3] Здесь Гоголь обращается к сложной иерархии, которая характеризовала российское общество через материальные детали одежды персонажей:« алый воротник », вышивка серебром, сабля. . В самом деле, возможность физической опасности, окружающей эти, казалось бы, величественные и красивые признаки социальной иерархии, по-прежнему смущает и даже пугает. И все же Гоголь отвлекает внимание от этой стороны повествования, вместо этого сосредотачиваясь на нелепой дилемме персонажа, связанной с оторванным носом.Тот факт, что такие развлечения и подавленное рассмотрение социальных и экономических проблем, возможно, были результатом цензуры (как обсуждалось в предыдущем уроке), оказывается источником глубокого пафоса со стороны читателя. Для Гоголя то, что находится на переднем плане повествования, а то, что остается на заднем плане, становится средством для комментариев о российском обществе, способом указывать на дискурсы, которые его современники ценят, и те, которым они не уделяют первоочередного внимания.
Точно так же Набокова « Лолита » помещает одни элементы повествования на передний план, а другие на задний план, в конечном счете используя этот образ, чтобы прокомментировать то, что ценится в современной художественной литературе.Этот риторический прием становится педагогическим приемом по мере развития романа. Писатель действует как «учитель», но делает эту роль более приемлемой благодаря своим усилиям «очаровать» аудиторию. Действительно, целенаправленные попытки Набокова отвлечь читателя дают нам нормативное представление о том, что следует ценить в художественных занятиях. Это качество в написании Набокова кажется наиболее очевидным в его обсуждении Аннабель, первой любви рассказчика Гумберта Гумберта. Набоков уточняет: «Был ли у нее предшественник? Да, действительно, так и было.На самом деле, Лолиты могло бы и не быть, если бы я однажды летом не полюбил одну из первых девочек. В княжестве у моря »[4]. Тот факт, что отрывки, подобные этому, усыпаны отсылками к« Аннабель Ли »Эдгара Аллена По, предполагает, что Гумберт сфабриковал эту историю целиком. Но Набоков отвлекает читателя от этих намеков, намекающих на обман. Вместо этого он ставит на первый план эмоциональное состояние Гумберта, которое так романтизировано, что эти ссылки на По вряд ли кажутся неуместными.Решение Набокова выдвинуть на первый план определенные элементы повествования, позволяя другим отступить на задний план, часто отражает его собственные ценностные суждения о различных способах взаимодействия с миром. Эмоции, эстетический опыт и трансформация для него важнее буквального измерения описываемых событий. В самом деле, Набоков отвлекает нас от того, что мы замечаем, что факты не обязательно сходятся, вместо этого отдавая приоритет эстетическому опыту, возникающему из вымышленных утверждений о событии.
Имея это в виду, факты, истина и собственное окружение служат только отправной точкой для трансформирующих эстетических переживаний, которые занимают наиболее привилегированное положение в повествовании Набокова. При рассмотрении влияния этих решений на отношения между художником и аудиторией становится ясно, что и Набоков, и Гоголь видят в писателе одинаковые роли. Хотя читатель помогает актуализировать работу посредством воображения, именно писатель направляет их, в конечном итоге предоставляя идеи, суждения и художественные изречения через преобразующий эстетический опыт.Идеальный читатель — послушный, хороший спортсмен, который подыгрывает играм писателя, или, по выражению Набокова, «очарованию». Имея это в виду, и Набоков, и Гоголь предполагают сопоставимую роль писателя, предлагая Набокову идеальную отправную точку для моделирования идеальных практик чтения для широкой публики.
Набоков как арбитр практики чтения: что чтение не есть
Как упоминалось ранее в этом эссе, другие произведения Набокова, имеющие отношение к этой теме, такие как Pale Fire; Говори, память; и «Хорошие читатели и хорошие писатели» предлагают много информации о том, как выглядят нежелательные практики чтения.Хороший читатель не морализирует и не стремится доминировать над литературным текстом, приписывая ему окончательное «значение», и не «отождествляет» себя с главным героем, ища параллели между произведением и жизненным опытом. Тем не менее, эти изречения о чтении оставляют без ответа многие вопросы о том, как выглядят хорошие практики чтения в применении к конкретному литературному тексту.
Набоков, например, утверждает, что идеальное прочтение художественного текста представляет собой «художественный гармоничный баланс между умом читателя и умом автора.[5] Во многом это изречение предполагает, что хорошо составленный литературный текст предоставит читателю возможность активно участвовать в процессе создания смысла произведения. Похоже, это наводит на мысль, что читатель может допускать толкование произведения. И все же некоторые творческие прыжки кажутся более приемлемыми, чем другие. Например, Набоков исключает возможность для читателя проецировать собственный жизненный опыт на сам текст. Он утверждает, что «худшее, что может сделать читатель», — это «отождествить себя с персонажем книги.[6] Имея это в виду, «Хорошие читатели и хорошие писатели» поднимают множество вопросов о природе читательского воображения, которого Набоков желает в отношении своей работы: как можно участвовать в процессе создания смысла литературного произведения не опираясь на жизненный опыт? Может ли смысл существовать отдельно от опыта окружающего мира? Если бы кто-то мог извлечь смысл из текста, не опираясь на жизненный опыт, будет ли такое понимание вообще иметь отношение к жизни вне литературной работы? В то время как Набоков формулирует многие характеристики плохих практик чтения, специфический характер хороших практик чтения и свободы толкования, которые он счел бы приемлемыми, кажутся неясными, когда их представляют в связи с конкретным литературным текстом.
В этом направлении Набоков часто изображает читателя как играющего довольно активную роль в создании смысла. Он пишет, что «мы должны визуализировать комнаты, одежду и манеры людей автора» [7]. Подобные утверждения, похоже, подразумевают, что читатель может допускать некоторую интерпретационную вольность, заполняя детали, которые автор мог пропустить. А это подразумевает, что читатель сохраняет довольно эгалитарное отношение к писателю, поскольку он или она участвует в процессе актуализации описываемого мира.Тем не менее, многие из набоковских дискуссий о чтении предполагают более пассивного читателя. Описывая автора как «очаровывающего» свою аудиторию, Набоков в конечном итоге проблематизирует эти описания читателя как активного [8]. Действительно, читатель становится почти пассивным, поскольку ожидается, что он или она пассивно воспримет значение, данное автором.
При подходе к этим идеям набоковские дискуссии о чтении в конечном итоге поднимают вопросы о природе читательского воображения, о свободах, которые читатель имеет право использовать при работе с данным произведением, и о взаимоотношениях между художником и аудиторией.С учетом вышесказанного, я считаю, что монография Набокова о Гоголе предлагает нам исполнение приемлемых вольностей, размышлений и отступлений, которые читатель может правдоподобно сделать, имея дело с конкретным литературным текстом. Ученый Кристин Клегг отмечает, что Набоков называет своих идеальных читателей «множеством маленьких Набоковых», предполагая некоторую близость между собственными читательскими практиками Набокова и способами, которыми он представлял себе чтение своей литературной прозы [9]. Имея это в виду, Набоков в конечном итоге моделирует это представление о читательском воображении для широкой публики, в конечном итоге отвечая на многие из этих давних вопросов о том, как он представлял, что его собственное письмо будет оценено аудиторией.
Монография Набокова как перформанс: Читатель как писатель
В « Николая Гоголя, » Набокова можно увидеть несколько различных практик чтения, особенно в отношении читательского воображения и его роли в художественной литературе, которые восхваляются. Во-первых, идеальный читатель действительно является активным участником создания смысла данного литературного произведения, однако значение, которое читатель находит в тексте, должно соответствовать интерпретативным ограничениям, установленным писателем.По этой причине значение, извлекаемое из художественного текста, может быть личным только постольку, поскольку оно укладывается в специфику текста. В соответствии с этим Набоков утверждает, что идеальный читатель подчиняется герменевтическим ограничениям, наложенным писателем, в конечном итоге предостерегая нас от присвоения текста для собственных целей. Действительно, Набоков представляет ограничения значения, интерпретации и т. Д., Установленные писателем, не только как продуктивные, но и как катализатор воображения читателя.
Представление о писателе как о человеке, устанавливающем продуктивные ограничения для читательского воображения, особенно отчетливо проявляется при чтении Набоковым «Носа» Гоголя. На протяжении всей своей монографии Набоков ссылается на эту историю, позволяя ей служить иллюстрацией множества способов, которыми читатель может участвовать в создании смысла, не нарушая правил, установленных автором. Набоков пишет о гоголевском «Носе»: «Носовые аллюзии в известной сцене из« Сирано де Бержерака »Ростана — ничто по сравнению с сотнями русских пословиц и поговорок, вращающихся вокруг носа.Мы в унынии вешаем его, мы возносим его во славе; Вялую память советуют оставить в ней, и победитель ее стирает за вас »[10]. Здесь повторяющийся образ в художественной литературе Гоголя становится точкой входа как в литературу прошлого, так и в русскую культуру. В самом деле, Набоков предполагает, что функция художественного текста состоит в том, чтобы пробудить воображение читателя и вызвать, казалось бы, бесконечную последовательность ассоциаций между текстом и другими явлениями. Эта ассоциативная логика, эти набеги на мир, на который намекает автор, представляют для Набокова самую суть читательского воображения.
При этом Гоголь очень старается отличить читательское воображение от читательского присвоения текста. Мир, который создает автор, остается во многих отношениях центрированным на автора. Идеальный читатель Набокова стремится не к тому, чтобы текст соответствовал их жизненному опыту, а, скорее, к лучшему пониманию намерений и эстетического темперамента автора текста. Эта линия рассуждений кажется особенно заметной в изложении Набоковым рассказа Гоголя «Наш господин.Чичиков ». Он пишет в своей главе «Наш господин Чичиков», что читатель должен отметить «это постоянное баловство цифрами — не пятьсот и не сто, а восемьсот, потому что сами числа тяготеют к своеобразной индивидуальности в творческой атмосфере Гоголя … жалкие городки, так или иначе построенные из ветхих лавок, сколоченных из нескольких досок… »[11] В таких отрывках, как этот, Набоков рассматривает текст как точку входа в воображение писателя. Работа читателя — воссоздать вымышленный мир, который писатель представлял, создавая текст с максимальной правдоподобностью.Для Набокова художественный текст — просто свидетельство творческого процесса писателя, и читатель должен в конечном итоге попытаться восстановить этот момент эстетического видения.
Для Набокова, соблюдая правила писателя, можно многое выиграть. В «Хороших читателях и хороших писателях» он пишет, что «Природа всегда обманывает. От простого обмана размножения до невероятно обманчивой иллюзии защитных цветов у бабочек или птиц — в природе существует чудесная система заклинаний и уловок.Художник-фантаст только следует за природой »[12]. Во многих отношениях Набоков намекает, что художественный текст служит точкой входа в воображаемый мир. Читатель в конечном итоге выступает в роли своего рода археолога, задача которого — воскресить этот вымышленный мир из фрагментов, которыми он или она представлены. С учетом этих идей книга Набокова «Николай Гоголь » представляет собой отчет об усилиях одного читателя по воссозданию эстетического видения писателя прошлого. В самом деле, моменты красоты в критическом исследовании Набокова кажутся задуманными как свидетельство преимуществ игры по авторским правилам и действия в рамках ограничений воображения, установленных в самом тексте.Этот импульс кажется особенно заметным в обсуждении Набоковым гоголевского развития его персонажей в деталях. Он пишет:
Различные атрибуты персонажей помогают расширить их сферически до самых крайних областей книги. Аура Чичикова продолжается и символизируется его табакеркой и дорожным чемоданом, той « табакеркой из серебра и эмали », которую он всем щедро поднес и на дне которой люди могли заметить пару фиалок, изящно помещенных туда ради дополнительных духи.[13]
Здесь Набоков представляет детали, описанные Гоголем как точку входа в воображаемый мир. Действительно, мельчайшая деталь, представленная писателем, служит катализатором читательского воображения. Следуя подсказкам, предложенным писателем, идеальный читатель Набокова в конечном итоге получает доступ к вымышленному миру, к которому он или она не могли бы иначе получить доступ. Действительно, писатель оставил фрагменты своего эстетического видения и зависит от читателя, чтобы актуализировать мир, который они себе представляли.Во многом таким же образом читатель полагается на писателя в поисках деталей, фрагментов и фрагментов своего творческого процесса, которые предлагают точку входа в опыт, который читатель не смог бы создать, если бы оставил его наедине с собой.
Имея это в виду, монография Набокова отвечает на многие вопросы, оставшиеся без ответа в других его работах о функции читателя. Набоков в конечном итоге определяет точную природу читательского воображения — понятие, которое казалось довольно расплывчатым в «Хороших читателях и хороших писателях», а также в других статьях, посвященных этой теме.Используя Гоголя как своего рода тематическое исследование, Набоков в конечном итоге показывает, как именно воображение читателя выглядит по отношению к творчеству конкретного писателя, выделяя как его ограничения, так и бесчисленные предлагаемые преимущества для оценки искусства.
Набокова Николай Гоголь: Предостережение
Сказав это, Набоков осторожно предостерегает нас от нескольких распространенных практик чтения, которые он считает контрпродуктивными для реализации эстетического видения писателя-беллетриста.Он показывает, как выглядит воображение читателя, какую форму оно может принимать, не допуская усвоения читателем данного текста. Набоков предложил в других текстах тонкую грань между воображением и присвоением, и здесь он очерчивает эти границы более конкретно, чем в других текстах.
Для Набокова одним из наиболее спорных аспектов читательского воображения была точная роль жизненного опыта читателя по отношению к художественному тексту. После прочтения работ Набокова о функции читателя, кажется, остается несколько вопросов: как читатель может найти релевантность в художественном тексте, не полагаясь на жизненный опыт? Как писатель может использовать жизненный опыт, не заслоняя эстетическое видение автора? В своей монографии Набоков предполагает, что в некоторых случаях жизнь читателя может быть направлена на конкретный текст, не являясь присвоением.Взять, к примеру, отношение Набокова к русскому наследию Гоголя. Он считает, что для него уместно использовать собственный опыт общения с русским языком и культурой, поскольку эти вещи были уместны для общей эстетики Гоголя. Пишет в Николай Гоголь,
Русский язык способен одним безжалостным словом выразить идею некоего широко распространенного дефекта, для которого три других европейских языка, которые я знаю, не имеют специального термина … Различные аспекты идеи, которую русские лаконично выражают этим термином. poshlust … разбиты на несколько английских слов и поэтому не образуют определенного целого.[14]
Набоков предполагает, что его опыт общения с русским языком помог ему реконструировать воображаемый мир Гоголя. Тем не менее, его представление о пережитом опыте и его отношении к художественному тексту по-прежнему в основном сосредоточено на авторах. Жизненные переживания, которые Набоков связывает с гоголевскими произведениями, похоже, имеют параллели в биографии самого Гоголя. Действительно, опыт Набокова служит лишь средством представить себе явления, вдохновившие Гоголя.
Кто-то может возразить, что лингвистический анализ Набокова poshlust , который включает знание европейских языков, отличных от русского, расширяет первоначальный опыт Гоголя, поскольку это знание, к которому он, возможно, не имел доступа.Действительно, Михаил С. Блинников описывает Гоголя как находящегося под влиянием различных русских диалектов, которые варьировались от «церковнославянского» до более разговорной речи [15]. Кажется, что Набоков накладывает переживания на художественный текст, которые не имеют отношения к авторскому процессу. Однако при внимательном чтении такие отрывки вводят решающее различие между присвоением читателем художественного текста и творческим расширением художественного текста, исследованием его потенциала. Для Набокова эта языковая инфраструктура оставалась частью гоголевского мира, независимо от того, ощущал он ее сознательно или нет.Таким образом, Набоков предполагает, что соотнесение такого опыта с художественным текстом остается уместным, поскольку этот опыт был разделен самим автором (сознательно или нет). Для Набокова это привнесение эстетических переживаний, чуждых авторскому процессу и его эстетическому видению, к которым читателям следует опасаться. Это различие между читательским расширением данного текста и присвоением читателем того же самого произведения четко обозначено в обсуждении Набоковым poshlust .Во многих смыслах poshlust служит иллюстрацией границ между читателем и писателем, очерчиванием границ свободы и творчества читателя.
С учетом сказанного, можно наблюдать, как Набоков использует конкретные текстовые примеры, чтобы провести другие различия между желательными и нежелательными практиками чтения. Рассмотрим его обсуждение российской политики в связи с творчеством Гоголя. Как известно, Набоков в своих лекциях по русской литературе заявляет, что чисто политическое или идеологическое прочтение текстов чаще всего является редуктивным.Для Набокова функция литературы остается гораздо более сложной, чем эта. В самом деле, он пишет об искусстве во время русской революции: «Они искренне и смело выступали за свободу и равенство, но они противоречили своему собственному кредо, желая подчинить искусство текущей политике». [16] Для Набокова эти чисто политические прочтения текста упускают из виду искусство многие другие функции. Искусство, безусловно, сохраняет педагогическую функцию, но также служит источником созерцания и преобразующего эстетического опыта.
При подходе к этим идеям кажется загадочным, что Набоков часто действительно рассматривает творчество Гоголя как имеющее политическую функцию или, возможно, более точно, как находящееся в диалоге с политическими дебатами времен автора.Например, Набоков в Николай Гоголь, пишет: «Основная лирическая нота Мертвых душ рождается, когда идея России, как Гоголь видел Россию (своеобразный пейзаж, особая атмосфера, символ, долгий-долгий путь. ) во всей своей странной красоте вырисовывается через потрясающий сон о книге »[17]. Здесь можно задаться вопросом, учитывая взгляды Набокова на литературу и политику, почему он обращается к этой идее национального характера по отношению к творчеству Гоголя. По мнению Набокова, гоголевская оценка национального характера России не является идеологической.Скорее, Набоков изображает гоголевский опыт России как высоко эстетизированный. В этом отношении политическое — лишь одна из граней гоголевского опыта России, ее сущности и характера. Набоков изображает это как для Гоголя зрительный, тактильный, а чаще чувственный опыт. Россия для Гоголя воплощена в мельчайших и самых своеобразных деталях: «долгий путь», «своеобразный пейзаж». Для Набокова это видение России ускользает от идеологии, потому что оно по-прежнему основано на осязаемых деталях, предлагая точку входа для более философских взглядов на нацию и ее культуру.В этом смысле Набоков предостерегает нас от политизации произведений искусства, когда это превращается в абстракцию и нечеткие обобщения. Здесь он очерчивает конкретные детали как идеальный катализатор для воображения читателя, поскольку они служат точкой входа в более философские представления об окружающем мире.
Эти примеры показывают, насколько полезно конкретное литературное исследование для ответа на многие вопросы об идеальном читателе Набокова для его собственной художественной литературы. Действительно, можно наблюдать, как художественная литература Гоголя становится отправной точкой для обсуждения конкретных ограничений, которые Набоков хочет наложить на понятие читательского воображения, которое он обсуждает в таких произведениях, как «Хорошие читатели и хорошие писатели»; Pale Fire; и Speak Memory. Художественная литература Гоголя становится средством демонстрации того, сколько свободы читатель может получить по отношению к литературному тексту, не допуская его присвоения читателем. В самом деле, Набоков подводит читателя к периферии приемлемой читательской практики, показывая нам точку, в которой творческое участие в данной работе размывается в присвоении этого литературного текста.
Заключение
Короче говоря, книга Набокова «Николай Гоголь » дает новое представление об идеальном читателе Набокова, особенно о том, как он представлял читателя, взаимодействующего с его собственными литературными текстами.Хотя Набоков затрагивает эту тему в других произведениях, тот факт, что его обсуждение чтения основывается на работе конкретного писателя, помогает нам понять важность читательского воображения и участия в работе, а также пределы, которые Набоков предвидел для такого рода творчества. свобода толкования.
С учетом сказанного, художественная литература Гоголя, безусловно, представляет собой идеальный пример, поскольку Набоков иллюстрирует и применяет оптимальные методы чтения. И Гоголь, и Набоков представляли писателя одновременно учителем и чародеем, человеком, который дает понимание и суждения через трансформирующий эстетический опыт.Во многих отношениях можно было бы возразить, что Набоков и Гоголь представляли себе подобный опыт чтения в отношении своей художественной литературы.
На этом примере Набоков может прояснить и сформулировать ограничения читательского воображения, очерчивая четкие границы для участия читателя в художественном тексте. В то время как Набоков ясно представлял, что читатель сотрудничает с автором и активно участвует в создании смысла из текста, Набоков показывает, что это участие в работе в основном сосредоточено на авторах.Действительно, Набоков постулирует, используя художественную литературу Гоголя, модель чтения, в которой пытаются воспроизвести писательское воображение, в конечном счете предостерегая нас от присвоения читателем художественного текста для собственных эстетических целей.
[1] Норман Пейдж, Владимир Набоков: Критическое наследие (Нью-Йорк: Рутледж, 1997), 10.
[2] Владимир Набоков. «Хорошие читатели и хорошие писатели». Техасский университет на факультете английского языка в Остине.
[3] Николай Гоголь, «Шинель». Шинель и другие рассказы. New York: Dover Publications, 1992), 59.
[4] Владимир Набоков, Лолита (Нью-Йорк: Винтаж, 1997), 9.
[5] Владимир Набоков. «Хорошие читатели и хорошие писатели». Техасский университет на факультете английского языка в Остине.
[6] Там же.
[7] Там же.
[8] Там же.
[9] Кристин Клегг, Владимир Набоков: Лолита (Нью-Йорк: Palgrave MacMillan, 2003), 100.
[10] Владимир Набоков. Николай Гоголь (Нью-Йорк: Новые направления, 1971), 4.
[11] Там же, 108.
[12] Владимир Набоков. «Хорошие читатели и хорошие писатели». Техасский университет на факультете английского языка в Остине.
[13] Владимир Набоков. Николай Гоголь (Нью-Йорк: Винтаж, 1971), 89.
[14] Там же, 63.
[15] Блинников Михаил Сергеевич. География России и ее соседей (Нью-Йорк: Guilford Press, 2010), 206.
[16] Владимир Набоков. Лекции по русской литературе (Нью-Йорк: Houghton Mifflin Harcourt, 2002), 5.
[17] Владимир Набоков. Николай Гоголь (Нью-Йорк: Новые направления, 1971), 107.
Николай Гоголь Владимир Набоков: Новая мягкая обложка (1961) Исправленное Ред.
Мы сожалеем; эта конкретная копия больше не доступна. У AbeBooks миллионы книг. Мы перечислили похожие копии ниже.Описание:
Инвентарный номер продавца № DADAX0811201201
О названии:
Оценки книг, предоставленные Goodreads: 4,18 средняя оценка •(Оценок: 1055)
Сводка:
Николай Гоголь был самым своеобразным из великих русских писателей XIX века и прожил трагически короткую жизнь, столь же хаотичную, как и жизни созданных им персонажей.
Эта биография начинается со смерти Гоголя и заканчивается его рождением, перевернутая структура, типичная как для Гоголя, так и для Набокова. Биограф переходит к установлению родства Гоголя с его романами, особенно в том, что касается «сознания носа», своеобразной черты русской жизни и письма, апофеозом которой является жизнь самого Гоголя и его проза. По поводу носа в русском языке больше выражений и пословиц, чем в любом другом языке мира. Стиль Набокова в этой биографии комичен, но, как всегда, ведет к серьезным проблемам в данном случае к признанию особого «чувства физического», присущего творчеству Гоголя.Набоков описывает, как жизнь Гоголя смешалась с литературой, и объясняет структуру и стиль прозы Гоголя с точки зрения жизни романиста.Об авторе & двоеточие; Владимир Набоков (1899–1977), один из величайших писателей ХХ века на русском и английском языках, родился в Санкт-Петербурге, Россия, и провел свою взрослую жизнь в Германии, Франции, США и Швейцарии.Помимо литературной деятельности, он был страстным лепидоптерологом и шахматистом. Его книги включают «Лолиту», «Бледный огонь», «Настоящий свет Себастьяна Найта», «Смех в темноте» и многие другие.
«Об этом заголовке» может принадлежать другой редакции этого заголовка.
Нос Нос: По произведению Гоголя «И земля сядет на Луну: существенные рассказы»
27 АПРЕЛЯ 2020 ГОДА
ОДИН ИЗ САМЫХ СЧАСТЛИВЫХ моментов, когда я читал русский язык-любитель, показал мне, что удовольствие, которое мы получаем от искусства, преодолевает наши предрассудки.Нам нравится то, что нам нравится, даже если мы этого не одобряем. В «Носе», моем втором любимом рассказе в мире, коллежский асессор Ковалев просыпается однажды утром, и у него нет носа. Это невозможно, но это случилось. Он тщеславный, расчетливый, презрительный придурок, поэтому, несмотря на его ужасную потерю, мы не чувствуем ни капли сочувствия. Мы просто заинтригованы, вот и все, как все в Санкт-Петербурге относятся к этому человеку с гладким, как блин, лицом. И все же, когда Ковалев преследует свой нос, видит, что он замаскированным, бродит по городу, и когда он пытается разместить объявление в газете, чтобы загнать его в загон, и в отчаянии предвидит безнадежную социальную или домашнюю жизнь, мы улыбаемся.Он нам не нравится; мы никак не можем идентифицировать себя с ним. Он один из тех плохо ведущих себя комических персонажей, чьи разочарования нас радуют, но, черт возьми, я забыл, что мы тоже наслаждаемся радостью таких персонажей. Когда я перелез через отрывок на русском языке про полицейского, который приходит в квартиру Ковалёва, чтобы объявить, что нос найден, я смеялся и сиял от счастья: «Радость лишила его речи. Он широко раскрытыми глазами смотрел на инспектора, на полных губах и щеках которого ярко мерцал трепещущий свет свечи.«Но как?» Инспектор объясняет, как, затем «полез в карман и вытащил обернутый бумагой нос. «Да, вот и все!» — крикнул Ковалев. «Вот он!»
Конечно, это тот самый. Но даже если ваш нос вернется, как вы его снова прикрепите?
Попробуйте нажать. Или нанесите немного влаги. Но «нос, казалось, превратился в дерево и все время падал на стол с самыми странными звуками, как будто это была пробка». Кто это сделал с бедным Ковалевым? Он придумывает виновницу, пишет ей гневное письмо, но вскоре обнаруживает, что ошибается.Жизнь идиотская! А потом, менее чем через пару недель, он просыпается и там , нос вернулся, посреди его дурацкого лица: «Схватил его рукой — да, нос! «Ура!» — сказал Ковалев ».
Делает ли его выздоровление Ковалёва более приятным и задумчивым человеком? Не больше, чем любой из нас после мечты, полной чувства вины.
«Никакой читатель, — пишет переводчик Оливер Риди, — может помочь зарегистрировать отсутствующий нос рассказа как фаллический символ, которым он так явно является.«Я один из тех, у кого проблемы с символами. Если N = P, значит, P = N, верно? Неужели я единственный читатель, который думает, что «Нос» касается носа? Если это пенис… то позвольте мне поинтересоваться у парикмахера Ивана Яковлевича: как он попал в свежеиспеченный хлеб, который жена Ивана «бросила […] на стол»? Что значит то, что парикмахер узнает это? Моя любимая фраза в переводе Риди — это когда Иван Яковлевич выдергивает нос из утренней буханки хлеба и видит «не какой-нибудь старый нос, а нос, который знал.Но является ли цирюльник символом кастратора? И в конце рассказа, что мог означать этот фаллический символ носа, когда головокружительный переносый Ковалев «вынул табакерку и очень долго с обоих входов затыкал нос»? Наконец, что мы будем думать, когда столкнемся с еще неоткрытой историей Гоголя под названием «Хуй» («Член»)?
«Большой острый нос [Гоголя] был такой длины и подвижности, — пишет Владимир Набоков, — что в дни его юности он был в состоянии (будучи в некотором роде акробатом-любителем) приводить его кончик и нижнюю губу в омерзительный контакт. ; этот нос был его самой острой и важной внешней частью.« Николая Гоголя » Набокова — одно из тех редких литературных этюдов, почти столь же интересных, как и само произведение, которое оценивается. «Следует отметить, что с самого начала нос как таковой был забавной вещью для него (как и для всех россиян), что-то торчащее, что-то не совсем принадлежащее его носителю [.]» И так, давайте сформулируем мораль: если нос покидает вас и не возвращается, значит, он никогда не должен был принадлежать вам.
Набоков много думает о Гоголе и думает о мире «Шинели», которая не так интересна, как «Нос.В «Шинели» тяжеловесен случайный пафос Гоголя. Мы знаем, что эта история более личная, потому что Гоголь сочувствует этому насмешливому профессиональному переписчику Акацкому Акацкевичу (Риди предпочитает этот нетрадиционный перевод Акакия Акакиевича), и мы должны чувствовать к нему тоже.
Молодые клерки издевались над ним со всем остроумием, которое только могла собрать канцелярия, прямо на его глазах рассказывали разные выдуманные истории о нем и его семидесятилетней хозяйке, говорили, что она его била, спрашивали, когда они будут завязал узел, рассыпал по голове клочки бумаги и назвал их снежинками.Но Акацкий Акацкевич не сказал в ответ ни слова, как будто их и не было. […] Только когда они пошутили, что было просто невыносимо, или когда они продолжали стучать ему по руке и мешать его задаче, он сказал: «Оставьте меня в покое. Почему ты меня обижаешь? »И было что-то странное в этих словах и в голосе, которым они были сказаны, что-то настолько жалкое, что один молодой человек, который был назначен совсем недавно и который, следуя примеру других, тоже почувствовал себя вправе посмеяться над ним, внезапно прекратил, как будто ошеломленный, и после этого как будто в его собственных глазах все изменилось и приняло другой вид.
Бедный, жалкий, удивительно упорный переписчик, высмеянный на работе и его портным из-за его поношенного пальто, запускает самую крупную кампанию по скупке копеек в своей жизни, чтобы накопить денег на покупку нового пальто.
Иногда гоголевские рассказчики, наши проводники — это свое собственное зрелище. Я подозреваю, что у всех нас были гиды, которые стали такими же интригующими, как и знаменитые места, по которым они нас вели. Как интересно и забавно иметь рассказчика, которому, например, не хватает хладнокровия:
Акацкий Акацкевич покачал головой, усмехнулся и пошел своей дорогой.Мы можем только удивляться, почему он ухмыльнулся: возможно, он натолкнулся на что-то совершенно незнакомое ему, но от чего, тем не менее, у каждого человека сохранилось какое-то шестое чувство, или, возможно, как многие клерки, он подумал: «О, эти французы! Я имею в виду, правда! Когда они, э-э, решают, что хотят чего-то, тогда э-э… »Или, возможно, он даже не подумал об этом; в конце концов, нельзя просто залезть в душу человека и узнать все, что он думает.
Ты чертовски болван. И трудно сделать какие-либо выводы о художественной литературе Гоголя, потому что, э-э, гениальность и удовольствие от них выскакивают из половиц, ящиков комода и из его шляпы.Пальто Акаки украдено в первую же ночь, когда он его наденет, и в погоне за помощью полиции Акаки унижается «значительным человеком», которого Гоголь мгновенно характеризует: «Строгость окрашивала все его обычные разговоры с подчиненными, которые состояли почти исключительно из три коротких предложения: «Как ты посмел? Вы знаете, с кем разговариваете? Вы понимаете, кто стоит перед вами? »» Возмущенная поза значимого человека приводит к жалкой смерти Акаки, но Гоголь воскрешает Акаки в виде мстительного призрака, и мы чувствуем справедливость, в отличие от совершенно комично аморального «Носа».”
В «Дневнике сумасшедшего» дневник разворачивается перед нами; во-первых, он убежден, что две собаки сплетничают и переписываются друг с другом о нем. В этом убежден не только он, но и мы. Это не Гоголь, хладнокровно представляющий жизнь и мысли сумасшедшего, а игра самого сумасшедшего. Он крадет письма из собачьей конуры и убегает домой, чтобы их проанализировать: «Хорошо, давай посмотрим: достаточно разборчиво. Тем не менее, в почерке есть что-то немного собачье. […] Очень неровный стиль.Он становится нетерпеливым: «Сразу видно, что это не мог бы написать ни один человек. Начинается достаточно разумно, но конец — собачий обед ».
Такие мнения неопровержимы.
Несмотря на разумный аргумент Оливера Риди в кратком введении (т. Е. «Только пурист может утверждать, что [эти рассказы] не могут быть освещены некоторыми знаниями их часто дезориентируемого автора»), возможно, менее известный о Гоголе (1809–1852) лучше. Жизнь комиков обычно не бывает смешной; нужен Ричард Прайор, чтобы быть в огне смешным; требуется «самый странный прозаик из когда-либо созданных в России» (снова Набоков), чтобы заставить нас поверить в мир Гоголя, который был ужасно печален.
Родился в рыночном городке на Украине. «Он был слабаком, трясущимся мальчиком, с грязными руками, с жирными локонами и гноем, струящимся из уха. Он наелся липких конфет. Его одноклассники избегали прикасаться к книгам, которые он использовал »(Набоков). Он уехал из дома в Санкт-Петербург в возрасте 19 лет и регулярно упрашивал овдовевшую мать, чтобы она побольше денег. Он намеревался завоевать литературный мир, и через несколько лет это сделал великий Александр Пушкин, опубликовавший и прославивший его.Но в возрасте 25 лет Гоголь уехал из Санкт-Петербурга и провел большую часть следующих дюжин лет за пределами России, с отрезками в Риме и Париже. Его пьеса « Государственный инспектор » до сих пор забавна. К 33 годам он написал и опубликовал первую часть книги « Мертвых душ», «», одного из самых смешных романов в истории, но, как говорит Набоков, Гоголь не мог заставить вторую и третью части насмехаться над своими колоссальными морализаторскими планами, в которых он дикая комедия соответствовала бы традиционному консервативному русскому православию.Сойдя с ума, он морил себя голодом и незадолго до своей смерти в возрасте 42 лет сжег незаконченные рукописи Мертвых душ . Его смерть, по словам Набокова, была кошмаром:
Ужасно читать о гротескно грубом обращении, которому подверглось бедное обмякшее тело Гоголя, когда все, чего он просил, было оставить в покое. […] Доктор Овер (или Ховерт) погрузил своего пациента в теплую ванну, где его голова была промыта холодной водой, после чего его уложили спать с полудюжиной пухлых пиявок, прикрепленных к его носу.Он стонал, плакал и слабо сопротивлялся, пока его жалкое тело (можно было почувствовать позвоночник через живот) несли в глубокую деревянную ванну; он дрожал, лежа голым в постели, и умолял удалить пиявок: они свисали с его носа и попадали ему в рот [.]
Йойкс! Достоевский в своих самых странных моментах для меня — самый гоголевский из русских, а Михаил Булгаков, кажущийся более близким к Гоголю (он написал роман, рассказанный частично с точки зрения человека-собаки), принадлежит к советскому человеку. эпохи, и для меня они не связаны.Во-первых, Булгаков — романтик, а Гоголь не может изобразить физическую любовь (впрочем, Набоков: «Живот — красавица его рассказов, нос — красавчик»). Конечно, обобщения допускают исключения. В «Карете» «герой», который в пьяном виде хвастался перед знакомыми потрясающими качествами одного из своих экипажей, утром разбужен женой по прибытии этих знакомых, чтобы осмотреть эту машину: «Поднимайся, ты! хабадуб! Ты не слышишь? У нас гости. — Гости? Какие гости? » — после чего он издал слабое мычание, как может издать теленок, ощупывая мордой соски матери.«Мм…» — проворчал он. «Дай мне свою шею, зайчик мой! Дай поцеловать тебя ». Это самая сокровенная по-человечески любовная сцена во всем Гоголе.
Каждый, кто интересуется художественной литературой, должен знать Гоголя не понаслышке, и в этом сборнике есть четыре его величайших рассказа, а также один необычный, «Старосветские помещики», в котором рассказчик — просто неинтересный «нормальный», единственный тип персонажа. в лишенном личности Гоголе. Вежливый рассказчик Гоголя рассказывает историю доброй бездетной пожилой пары, не обращающей внимания на воровство и коварство домашнего персонала и крепостных.Есть штрихи ярких наблюдений Гоголя, но тон подобен желе или спрею, удерживая все волоски на месте. Чарльз Диккенс, его современник (1812–1870), — самый близкий автор, с которым я могу его сравнить: чем более своеобразны их персонажи, тем более живыми они кажутся.
Серия «Основные рассказы» Пушкинской прессы необычайно привлекательна; каждый из них легко читается и читается быстро, около 260 слов на странице на красивой бумаге. Переводы Риэда очень редко переходят черту лексики и фразеологии 19-го века в 21-е (напр.грамм. «Этот мошенник […] мог бы воспользоваться этой возможностью, чтобы убить другого бегуна и сбежать из города»; « Ни в коем случае ! Я не буду продавать его по всему миру! »). Но что с того? Эти фразы — неровности на дороге и не перевернут карету с чудесными сказками Гоголя.
Название происходит из отрывка из «Дневника сумасшедшего»:
Я бы посоветовал каждому написать на листе бумаги Испанию, и вы увидите, что получится Китай. Однако я был очень расстроен предстоящим завтра мероприятием.Завтра в семь часов произойдет странное явление: Земля сядет на Луну. […] Честно говоря, я чувствовал глубокую тревогу, когда представлял себе необычайную нежность и хрупкость луны. В конце концов, луну обычно делают в Гамбурге, и делают ее очень плохо. […] Сама луна слишком нежная сфера для человеческой жизни, так что теперь там живут только носы. Вот почему мы не можем видеть свои собственные носы: все они на Луне.
Как я и подозревал. Носы есть носы … но иногда они находятся где-то в другом месте.
¤
Примечание: Набокова Николай Гоголь все еще печатается из New Directions.
¤
Книга Боба Блейсделла «Создание Анны Карениной: Толстой и рождение самой загадочной героини литературы» будет опубликована Pegasus в августе.