Лучшие стихи Зинаиды Гиппиус — Формаслов
Гиппиус Зинаида Николаевна // ФормасловЗинаида Николаевна Гиппиус (8(20) ноября 1869 года — 9 сентября 1945 года) — русская поэтесса, основоположник русского символизма, прозаик, драматург и литературный критик. Родилась в России, но значительную часть своей жизни провела во Франции, куда эмигрировала после революции вместе со своим мужем, Дмитрием Мережковским.
Лучшие стихи Зинаиды Гиппиус, за которой прочно закрепился титул «декадентской мадонны», пронизаны настроениями одиночества, пессимизма, разлада с окружающим миром и даже предчувствия смерти. В то же время это и раздумья о жизни и судьбе поколения, обречённого на утрату жизненных идеалов, но ещё способного к возрождению:
Мы робкие — во власти всех мгновений.
Мы — гордые, — рабы самих себя.
Мы веруем, — стыдясь своих прозрений,
И любим мы, — как будто не любя…
Мы думаем, что новый храм построим
Для новой, нам обещанной земли…
Но каждый дорожит своим покоем
И одиночеством в своей щели.
Ключевые темы-образы поэзии Зинаиды Гиппиус — жизнь, смерть, человек, любовь, Бог. Как многие поэты-символисты, Гиппиус считает окружающий мир несовершенным и стремится воссоздать в своём творчестве альтернативную реальность — мир гармонии и красоты. Её идеалы далеки от революционных преобразований — она болезненно воспринимает всё, что, с её точки зрения, подрывает духовные и культурные устои общества:
Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли всё святое:
И стыд души, и честь земли.
Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста. И Невесте
Солдатский штык проткнул глаза.
Мы утопили, с визгом споря,
Ее в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И наворованном вине.
Ночная стая свищет, рыщет,
Лед по Неве кровав и пьян…
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!
Рылеев, Трубецкой, Голицын!
Вы далеко, в стране иной…
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплеванной Невой!
И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьется рабий дым,
Дрожа протягиваем руки
Мы к вашим саванам святым.
К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть — или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!
По словам самой Гиппиус, её стихи сотворены для самой себя и призваны обнажать интимные, сокровенные уголки её души. Спектр тем довольно широк — от глубоко личных переживаний до сострадания судьбе великой России, утратившей свою высокую миссию под влиянием происходящих событий. Сама Зинаида Николаевна вместе с мужем в 1906 году уезжает в Европу, где остается до 1908 года, и последние десятилетия своей жизни (с 1920 до 1945 года) тоже проводит во Франции. Вне Родины её мрачные настроения усиливаются и существенным образом влияют на творчество:
Блевотина войны — октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил — засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.
Смеются пушки, разевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь.
Несмотря на очевидный гражданский пафос, присутствующий во многих стихах Зинаиды Гиппиус, её лирика отличается при этом невероятной чувственностью в сочетании с подлинной религиозностью, переросшей в «новое религиозное сознание». Ещё до первой эмиграции Гиппиус считали в литературных кругах пропагандистской сексуального раскрепощения, поднимающей в своём творчестве запретные темы. Для самой же поэтессы чувственность и демонизм были своего рода способом преображения реальности:
«Красным углем тьму черчу,
Колким жалом плоть лижу,
Туго, туго жгут кручу,
Гну, ломаю и вяжу.
Шнурочком ссучу,
Стяну и смочу.
Игрой разбужу,
Иглой пронижу.
И я такая добрая,
Влюблюсь — так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
И опять сожму, сомну,
Винт медлительно ввинчу,
Буду грызть, пока хочу.
Я верна — не обману.
Ты устал — я отдохну,
Отойду и подожду.
Я верна, любовь верну,
Я опять к тебе приду,
Я играть с тобой хочу,
Красным углем зачерчу…»
Любовная лирика основоположницы русского декаданса представляла собой необычный сплав чувственности, духовности и даже философичности, поскольку в глубоко личном, сокровенном, подлинно дорогом и ценном она видела то, что противостоит земному праху — временному, преходящему, сиюминутному. Своеобразным символом мистического таинства, мечты, олицетворением Прекрасного для Гиппиус становятся «апельсинные цветы»:
О, берегитесь, убегайте
От жизни легкой пустоты.
И прах земной не принимайте
За апельсинные цветы.
Под серым небом Таормины
Среди глубин некрасоты
На миг припомнились единый
Мне апельсинные цветы.
Поверьте, встречи нет случайной, —
Как мало их средь суеты!
И наша встреча дышит тайной,
Как апельсинные цветы.
Вы счастья ищете напрасно,
О, вы боитесь высоты!
А счастье может быть прекрасно,
Как апельсинные цветы.
Любите смелость нежеланья,
Любите радости молчанья,
Неисполнимые мечты,
Любите тайну нашей встречи,
И все несказанные речи,
И апельсинные цветы.
К началу XX столетия у Гиппиус и Мережковского сложились свои представления о свободе, любви и религиозности. В статье «Хлеб жизни» (1901) Гиппиус писала: «Пусть же будет у нас чувство обязанности по отношению к плоти, к жизни, и предчувствие свободы — к духу, к религии. Когда жизнь и религия действительно сойдутся, станут как бы одно — наше чувство долга неизбежно коснется и религии, слившись с предчувствием Свободы…» Супругами было решено создать «новую церковь», где рождалось бы «новое религиозное сознание». Так появилась организация Религиозно-Философских собраний, главные тезисы которой звучали так: «Дух — Церковь, плоть — общество; дух — культура, плоть — народ; дух — религия, плоть — земная жизнь…». Как представители новой веры супруги стремились устранить разрыв между духом и плотью и упразднить христианский аскетизм — соединить в одно христианство и язычество.
Эта идея была близка многим философам того времени, в том числе Розанову и Бердяеву:
Над темностью лампады незажженной
Я увидал сияющий отсвет.
Последним обнаженьем обнаженной
Моей душе — пределов больше нет.
Желанья были мне всего дороже…
Но их, себя, святую боль мою,
Молитвы, упованья — все, о Боже,
В Твою Любовь с любовью отдаю.
И этот час бездонного смиренья
Крылатым пламенем облек меня.
Я властен властью — Твоего веленья,
Одет покровом — Твоего огня.
Я к близкому протягиваю руки,
Тебе, Живому, я смотрю в Лицо,
И, в светлости преображенной муки,
Мне легок крест, как брачное кольцо.
Истинная в ее понимании вера в Бога становится для Гиппиус точкой нравственной опоры в жизни и ключевой идеей в творчестве. Уже после поэтического дебюта поэтессы (стихи, опубликованные в журнале «Северный Вестник» в 1888 году) становится ясно, что её творчество отражает внутреннее состояние современного человека, вечно о чём-то тревожащегося, ни с чем не мирящегося, чего-то вечно ищущего.
Но подлинная религиозность способна спасти от страхов и душевных противоречий, дать надежду на счастье и возрождение:
Я в себе, от себя, не боюсь ничего,
Ни забвенья, ни страсти.
Не боюсь ни унынья, ни сна моего —
Ибо всё в моей власти.
Не боюсь ничего и в других, от других;
К ним нейду за наградой;
Ибо в людях люблю не себя… И от них
Ничего мне не надо.
И за правду мою не боюсь никогда,
Ибо верю в хотенье.
И греха не боюсь, ни обид, ни труда…
Для греха — есть прощенье.
Лишь одно, перед чем я навеки без сил, —
Страх последней разлуки.
Я услышу холодное веянье крыл…
Я не вынесу муки.
О Господь мой и Бог! Пожалей, успокой,
Мы так слабы и наги!
Дай мне сил перед Ней, чистоты пред Тобой
И пред жизнью — отваги…
Свои религиозные настроения, чувства, мысли Гиппиус нередко передает с помощью символов, иносказаний или даже магии чисел. Так, в одном из своих стихотворений, посвящённых числу тринадцать, поэтесса рассуждает о том, что цифра, созданная дьяволом, может распадаться на числа, то отсылающие к бесконечности (8, если прибавить к нему «пустое 5»), то дающие звериное число дьявола (6 в сочетании с семью).
Так утверждается обманность и изменчивость бытия, в котором «тринадцать …необходимо» по самим законам мироздания:
Тринадцать, темное число!
Предвестье зол, насмешка, мщенье,
Измена, хитрость и паденье—
Ты в мир со Змеем приползло.
И, чтоб везде разрушить чет —
Из всех союзов и слияний,
Сплетений, смесей, сочетаний —
Тринадцать Дьявол создает.
Он любит числами играть.
От века ненавидя вечность —
Позорит 8 — бесконечность, —
Сливая с ним пустое 5.
Иль, чтоб тринадцать сотворить, —
Подвижен, радостен и зорок, —
Покорной парою пятерок
Он 3 дерзает осквернить.
Порой, не брезгуя ничем,
Число звериное хватает
И с ним, с шестью, соединяет
Он легкомысленное 7.
И, добиваясь своего,
К двум с десятью он не случайно
В святую ночь беседы тайной
Еще прибавил — одного.
Твое, тринадцать, острие
То откровенно, то обманно,
Но непрестанно, неустанно
Пронзает наше бытие.
И, волей Первого Творца,
Тринадцать, ты — необходимо.
Законом мира ты хранимо —
Для мира грозного Конца.
Для художественного сознания Зинаиды Гиппиус характерны также гибкость, антиномичность, образность. В её стихах нередко соединяется несоединимое — технически это выражается в использовании таких художественных приёмов, как оксюморон, антиномия, антитеза. Неожиданное сближение «отдалённых значений», как выражался Тынянов, в составе яркой окказиональной метафоры даёт новый взгляд на предметы и явления. Интересен в этом смысле антиномичный образ дождевой пустыни в стихотворении «Август»:
Пуста пустыня дождевая…
И, обескрылев в мокрой мгле,
Тяжелый дым ползет, не тая,
И никнет, тянется к земле.
Страшна пустыня дождевая…
Охолодев, во тьме, во сне,
Скользит душа, ослабевая,
К своей последней тишине.
Где мука мудрых, радость рая?
Одна пустыня дождевая,
Дневная ночь, ночные дни…
Живу без жизни, не страдая,
Сквозь сон все реже вспоминая
В тени угасшие огни.
Господь, Господь мой. Солнце, где Ты?
Душе плененной помоги!
Прорви туманные наветы.
О, просияй! Коснись! Сожги…
Бесспорный поэтический талант Зинаиды Гиппиус, её превосходное владение материей стиха и стремление к творческой свободе отразились, в частности, в том, что, помимо силлабо-тоники, поэтесса использовала также технику верлибра — и это в начале XX столетия. Подобные художественные эксперименты делают её произведения ещё более притягательными для современного поколения пишущих людей. Верлибры звучат свежо и оригинально — кажется, что они созданы в нашу эпоху, буквально на днях. В этом — огромное достоинство автора.
Главное, мне понравилось, что небо
такое просторное и
ничем не загромождено. Если б крыса там
бегала, ей некуда
было бы спрятаться, и я бы её
непременно поймал. А здесь
выдумали эти амбары да норы… Хорошо
тоже, что пустынно.
И небо, хотя видело мое поражение,
осталось серьёзным
и не очень меня осуждало, так что я
перестал стыдиться,
и оно мне ещё больше понравилось.
Я
взглянул на рубашку.
Она порвалась на рукаве и казалась
очень тусклой перед небом.
Я полежал ещё, потом бодро встал,
оправился и опять
взглянул наверх. Ну не поймал крысу, ну
изорвал рубашку,
а вот зато у меня теперь есть небо. Оно
видело всё —
и ничего, осталось, как было. Это
хорошо, что
оно теперь у меня есть.
Своеобразно складывались отношения поэтессы со своими собратьями по цеху. Так, повторяя отчасти судьбу Цветаевой, Гиппиус создала целый цикл стихов, посвященных Блоку. Однако, в отличие от страстной, наполненной чувственными, лирическими настроениями цветаевской поэзии, стихи Гиппиус, адресованные поэту-символисту, отличаются сухостью, нарочитой психологической отдалённостью и как будто взглядом свысока. Общеизвестно, что Гиппиус, будучи ярой противницей российских социальных изменений, никак не могла простить Блоку его «упоения революцией». После его статьи они долгое время не общались, потом встретились — чтобы уже навсегда расстаться:
Душа моя угрюмая, угрозная,
Живет в оковах слов.
Я — черная вода, пенноморозная,
Меж льдяных берегов.
Ты с бедной человеческою нежностью
Не подходи ко мне.
Душа мечтает с вещей безудержностью
О снеговом огне.
И если в мглистости души, в иглистости
Не видишь своего,—
То от тебя ее кипящей льдистости
Не нужно ничего.
В последние годы и месяцы своей жизни Зинаида Гиппиус, уже вдова Мережковского, будучи сама тяжело больной, много работала, писала о муже, создавала стихи и поэмы… Скончалась поэтесса в Париже 9 сентября 1945 года. Остававшийся до последнего рядом с ней секретарь Злобин свидетельствовал, что в мгновение перед кончиной две слезы стекли по её щекам, и на её лице появилось «выражение глубокого счастья».
Зинаида Гиппиус была похоронена под одним надгробием с Мережковским на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В СССР произведения Гиппиус не издавались вплоть до 1990 года.
Что мне делать с тайной лунной?
С тайной неба бледно-синей,
С этой музыкой бесструнной,
Со сверкающей пустыней?
Я гляжу в нее — мне мало,
Я люблю — мне не довольно…
Лунный луч язвит, как жало,-
Остро, холодно и больно.
Я в лучах блестяще-властных
Умираю от бессилья…
Ах, когда б из нитей ясных
Мог соткать я крылья, крылья!
О, Астарта! Я прославлю
Власть твою без лицемерья,
Дай мне крылья! Я расправлю
Их сияющие перья,
В сине-пламенное море
Кинусь в жадном изумленьи,
Задохнусь в его просторе,
Утону в его забвеньи…
Зинаида Гиппиус. Лучшие стихи Зинаиды Гиппиус на портале ~ Beesona.Ru
Гиппиус Зинаида Николаевна (1869 — 1945) — русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик, одна из видных представителей «Серебряного века» русской культуры. Гиппиус считается одим из идеологов русского символизма.
Крик
930
Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови…
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?
Между
447
Д.Философову
На лунном небе чернеют ветки…
Внизу чуть слышно шуршит поток.
А я качаюсь в воздушной сетке,
Свободный стих
408
Приманной легкостью играя,
Зовет, влечет свободный стих.
И соблазнил он, соблазняя,
Ленивых, малых и простых.
Оно
532
Ярко цокают копыта…
Что там видно, у моста?
Все затерто, все забыто,
В тайне мыслей пустота…
У. С.
475
Наших дедов мечта невозможная,
Наших героев жертва острожная,
Наша молитва устами несмелыми,
Наша надежда и воздыхание,-
Дьяволенок
464
Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый — как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар.
А. Блоку
375
Дитя, потерянное всеми…
Все это было, кажется в последний,
В последний вечер, в вешний час.
..
И плакала безумная в передней,
Мера
422
Всегда чего-нибудь нет,-
Чего-нибудь слишком много…
На все как бы есть ответ -
Но без последнего слога.
Без оправданья
688
М.Горькому¹
Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья.
Счастье
866
Есть счастье у нас, поверьте,
И всем дано его знать.
В том счастье, что мы о смерти
Умеем вдруг забывать.
Надпись на книге
390
Мне мило отвлеченное:
Им жизнь я создаю…
Я все уединенное,
Неявное люблю.
Закат
557
Освещена последняя сосна.
Под нею темный кряж пушится.
Сейчас погаснет и она.
День конченый — не повторится.
Апельсинные цветы
464
H.
B-t
О, берегитесь, убегайте
От жизни легкой пустоты.
И прах земной не принимайте
О вере
384
А. Карташеву
Великий грех желать возврата
Неясной веры детских дней.
Нам не страшна ее утрата,
Как он
471
Георгию Адамовичу
Преодолеть без утешенья,
Все пережить и все принять.
И в сердце даже на забвенье
Никогда
463
Предутренний месяц на небе лежит.
Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит.
На дерзостный лик я смотрю неустанно,
И он отвечает улыбкою странной.
14 декабря 1918 года
448
Ужель прошло — и нет возврата?
В морозный день, заветный час,
Они, на площади Сената,
Тогда сошлися в первый раз.
Осенью
537
(сгон на революцию)
На баррикады! На баррикады!
Сгоняй из дальних, из ближних мест.
..
Замкни облавкой, сгруди, как стадо,
14 декабря 1917 года
513
Д. Мережковскому¹
Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Юный март
598
«Allons, enfants, de la patrie…»
Пойдем на весенние улицы,
Пойдем в золотую метель.
Там солнце со снегом целуется
Снег
433
Опять он падает, чудесно молчаливый,
Легко колеблется и опускается…
Как сердцу сладостен полет его счастливый!
Несуществующий, он вновь рождается…
Идущий мимо
649
У каждого, кто встретится случайно
Хотя бы раз — и сгинет навсегда,
Своя история, своя живая тайна,
Свои счастливые и скорбные года.
Стекло
439
В стране, где все необычайно,
Мы сплетены победной тайной.
Но в жизни нашей, не случайно,
Разъединяя нас, легло
Там
467
Я в лодке Харона, с гребцом безучастным.
Как олово, густы тяжелые воды.
Туманная сырость над Стиксом безгласным.
Из темного камня небесные своды.
К пруду
547
Не осуждай меня, пойми:
Я не хочу тебя обидеть,
Но слишком больно ненавидеть,-
Я не умею жить с людьми.
Стихотворный вечер в «Зеленой Лампе»
427
Перестарки и старцы и юные
Впали в те же грехи:
Берберовы, Злобины, Бунины
Стали читать стихи.
Тли
442
Припав к моему изголовью,
ворчит, будто выстрелы, тишина;
запекшейся черной кровью
ночная дыра полна.
Она
543
В своей бессовестной и жалкой низости,
Она как пыль сера, как прах земной.
И умираю я от этой близости,
От неразрывности ее со мной.
Оправдание
492
Ни воли, ни умелости,
Друзья мне — как враги…
Моей безмерной смелости,
Господь, о помоги!
Боль
369
«Красным углем тьму черчу,
Колким жалом плоть лижу,
Туго, туго жгут кручу,
Гну, ломаю и вяжу.
Соблазн
415
П. П. Перцову
Великие мне были искушенья.
Я головы пред ними не склонил.
Но есть соблазн… соблазн уединенья…
Б. Б[угаев]у
288
Б. Б[угаев]у
«…И не мог совершить там
никакого чуда…»
Не знаю я, где святость, где порок,
Однообразие
558
В вечерний час уединенья,
Уныния и утомленья,
Один, на шатких ступенях,
Ищу напрасно утешенья,
Игра
547
Совсем не плох и спуск с горы:
Кто бури знал, тот мудрость ценит.
Лишь одного мне жаль: игры…
Ее и мудрость не заменит.
Овен и стрелец
488
Я родился в безумный месяц март…
А. Меньшов
Не март девический сиял моей заре:
Ее огни зажглись в суровом ноябре.
Шутка
539
Не слушайте меня, не стоит: бедные
Слова я говорю; я — лгу.
И если в сердце знанья есть победные,-
Я от людей их берегу.
За что?
547
Качаются на луне
Пальмовые перья.
Жить хорошо ли мне,
Как живу теперь я?
Водоскат
294
А. А. Блоку
Душа моя угрюмая, угрозная,
Живет в оковах слов.
Последнее
332
Порой всему, как дети, люди рады
И в легкости своей живут веселой.
О, пусть они смеются! Нет отрады
Смотреть во тьму души моей тяжелой.
Нелюбовь
380
3. В[енгеровой]
Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Посвящение
373
Небеса унылы и низки,
Но я знаю — дух мой высок.
Мы с тобой так странно близки,
И каждый из нас одинок.
Господи, дай увидеть!
342
Господи, дай увидеть!
Молюсь я в часы ночные.
Дай мне еще увидеть
Родную мою Россию.
Сложности
335
К простоте возвращаться — зачем?
Зачем — я знаю, положим.
Но дано возвращаться не всем.
Такие, как я, не можем.
Имя
543
Безумные годы совьются во прах,
Утонут в забвенье и дыме.
И только одно сохранится в веках
Святое и гордое имя.
Мешается, сливается
320
Мешается, сливается
Действительность и сон,
Все ниже опускается
Зловещий небосклон -
Петроград
342
Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?
Все она
375
Медный грохот, дымный порох,
Рыжелипкие струи,
Тел ползущих влажный шорох…
Где чужие? где свои?
Предел
345
Д.В.Философову
Сердце исполнено счастьем желанья,
Счастьем возможности и ожиданья,-
Но и трепещет оно и боится,
Ключ
318
Струись,
Струись,
Холодный ключ осенний.
Молись,
Пауки
739
Я в тесной келье — в этом мире
И келья тесная низка.
А в четырех углах — четыре
Неутомимых паука.
Пыль
368
Моя душа во власти страха
И горькой жалости земной.
Напрасно я бегу от праха -
Я всюду с ним, и он со мной.
Почему
376
О Ирландия, океанная,
Мной не виденная страна!
Почему ее зыбь туманная
В ясность здешнего вплетена?
Песня (Окно мое высоко над землею…)
352
Окно мое высоко над землею,
Высоко над землею.
Я вижу только небо с вечернею зарею,
С вечернею зарею.
Молодому веку
324
Тринадцать лет! Мы так недавно
Его приветили, любя.
В тринадцать лет он своенравно
И дерзко показал себя.
Два сонета
363
Л. С. Баксту
I. Спасение
Мы судим, говорим порою так прекрасно,
И мнится — силы нам великие даны.
Бессилье
430
Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу…
Стою над пропастью — над небесами,-
И улететь к лазури не могу.
Грех
308
И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело — воздаянье
Само в себе, таясь, таит.
Заклинанье
456
Расточитесь, духи непослушные,
Разомкнитесь, узы непокорные,
Распадитесь, подземелья душные,
Лягте, вихри, жадные и черные.
Часы стоят
485
Часы остановились. Движенья больше нет.
Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.
На скатерти холодной наубранный прибор,
Как саван белый, складки свисают на ковер.
Мудрость
397
Сошлись чертовки на перекрестке,
На перекрестке трех дорог
Сошлись к полночи, и месяц жесткий
Висел вверху, кривя свой рог.
Свет
349
Стоны,
Стоны,
Истомные,
Бездонные,
О другом
530
Господь. Отец.
Мое начало. Мой конец.
Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне,
Во Имя Сына прошу я ныне
Б Б[угаев]у
298
Б. Б[угаев]у
«…И не мог совершить там
никакого чуда…»
Не знаю я, где святость, где порок,
Иметь
418
Вас. Успенскому
В зеленом шуме листьев вешних,
В зеленом шорохе волны,
Я вечно жду цветов нездешних
Электричество
472
Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет» не слиты,
Не слиты — сплетены.
Сонет (Не страшно мне…)
341
Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат как змея.
Нет!
391
Она не погибнет — знайте!
Она не погибнет, Россия.
Они всколосятся,- верьте!
Поля ее золотые.
Святое
349
Печали есть повсюду…
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду…
О, мне иное жало бы!
Непредвиденное
328
По Слову Извечно-Сущего
Бессменен поток времен.
Чую лишь ветер грядущего,
Нового мига звон.
Веселье
366
Блевотина войны — октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!
Зеркала
458
А вы никогда не видали?
В саду или в парке — не знаю,
Везде зеркала сверкали.
Внизу, на поляне, с краю,
Дверь
370
Мы, умные,- безумны,
Мы, гордые,- больны,
Растленной язвой чумной
Мы все заражены.
Ей в Торран
340
1
Я не безвольно, не бесцельно
Хранил лиловый мой цветок,
Принес его длинностебельный
Цветы ночи
516
О, ночному часу не верьте!
Он исполнен злой красоты.
В этот час люди близки к смерти,
Только странно живы цветы.
Отрада
471
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.
Если
370
Если гаснет свет — я ничего не вижу.
Если человек зверь — я его ненавижу.
Если человек хуже зверя — я его убиваю.
Если кончена моя Россия — я умираю.
Снежные хлопья
519
Глухим путем, неезженным,
На бледном склоне дня
Иду в лесу оснеженном,
Печаль ведет меня.
Сейчас
325
Как скользки улицы отвратные,
Какая стыдь!
Как в эти дни невероятные
Позорно — жить!
Любовь — одна
523
Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь — одна.
Непоправимо
337
Н. Ястребову
Невозвратимо. Непоправимо.
Не смоем водой. Огнем не выжжем.
Наc затоптал — не проехал мимо!-
Гибель
379
Близки
кровавые зрачки,
дымящаяся пеной пасть…
Погибнуть? Пасть?
Любовь
444
В моей душе нет места для страданья:
Моя душа — любовь.
Она разрушила свои желанья,
Чтоб воскресить их вновь.
Крик — [Зинаида Гиппиус]
Счастье — [Зинаида Гиппиус]
Пауки — [Зинаида Гиппиус]
Без оправданья — [Зинаида Гиппиус]
Идущий мимо — [Зинаида Гиппиус]
Юный март — [Зинаида Гиппиус]
Однообразие — [Зинаида Гиппиус]
Закат — [Зинаида Гиппиус]
За что? — [Зинаида Гиппиус]
Игра — [Зинаида Гиппиус]
К пруду — [Зинаида Гиппиус]
Она — [Зинаида Гиппиус]
Имя — [Зинаида Гиппиус]
Шутка — [Зинаида Гиппиус]
Осенью — [Зинаида Гиппиус]
Оно — [Зинаида Гиппиус]
О другом — [Зинаида Гиппиус]
Любовь — одна — [Зинаида Гиппиус]
Снежные хлопья — [Зинаида Гиппиус]
Цветы ночи — [Зинаида Гиппиус]
Пять стихотворений Зинаиды Гиппиус – Tertia Vigilia
Зинаиды Гиппиус
пер. Линда Саутби
Шутка
Не слушай меня, не стоит: бедняга
Слова, которые я говорю; Я лгу. И если
сердце имеет побеждающее знание.
Я храню это от людей.
Как дети, люди злые и невинные,
Любящие, умеют обидеть.
Они не горные, а долинные…
Им нужно знать, но им еще рано.
Скульптурные времена проходят…
Душа ждет своих заветных пролетов
До времен, устав от тишины,
Лежим, тоскуем и развлекаемся.
А теперь, переплетая речь с мерой,
говорю только о ненужном.
Но тайны — окончательной, грозной, верной,
Все равно не скажу.
Осложнения
Вернуться к простоте — зачем?
Возможно, я знаю почему.
Но это возвращение не для всех.
Такие, как я, не могут.
Сквозь куст крапивы я прохожу,
Он цепкий, я не вырвусь…
Дай мне упасть,
Я не дойду до второй простоты,
Нет пути назад.
Оно
Ярко цокают копыта…
Что это, у моста?
Все стерто, все забыто,
В тайне мыслей, пустота…
Я только копыта слушаю,
Грохот и крики у моста.
Начинает бежать бодро, сбившись в кучу,
Многоногое Оно.
Увлекательно — и скучно.
Хорошо — и неважно.
А я следую, смотри, как бодро
Грозный Он мчится.
Катается и шумит,
Жует и жует,
Смывает, все разъедает.
Чем жила моя душа.
Душа входит в чужое тело
Вливается — и умирает.
Звенят копыта жадные,
Дикие, громкие и темные.
Там — пирушка слилась с кровью,
Тело в тело вплелось…
Все разбито, все забыто,
Пей молодое вино!
Жадны звенящие копыта,
Что бы ни случилось — неважно.
Боль
Красным углем темноту прочерчиваю,
Острым жалом лижу плоть,
Туго-туго жгут плету,
Сгибаю, рву и сплетаю.
Веревочкой кручу,
Затягиваю и мочим,
Игрой пробуждаю,
Иголкой прокалываю.
А я такая добрая,
Если влюблюсь — истощу.
Как нежная кобра,
Лаская, обнимет.
И снова схвачу и раздавлю,
Вкрутить винт с опозданием,
Грызть, сколько хочу.
Я верен и не обману.
Ты устал — я отдохну,
Уходи и подожди,
Я верен и верну любовь,
Я приду к тебе снова,
Я хочу с тобой поиграть,
Обведи тебя красным углем .
Сегодня на Земле
Вот это трудно,
Это позорно.
Почти невозможно —
Трудно:
Это поднять ресницы
И посмотреть в лицо матери,
Чьё сына убили.
Но не об этом.
О ПЕРЕВОДЧИКЕ:
Линда Саутби изучает славистику. Участвовала в разработке программы по англоязычной литературе в Институте социально-гуманитарных и политических наук САФУ в Архангельске. В настоящее время она преподает творческое письмо в Сент-Эндрюсском университете.
Нравится:
Нравится Загрузка…
Поэма Александра Блока (1880-1921) Двенадцать была опубликована 5 марта 1918 года. Великое и глубоко неоднозначное художественное достижение, поэма является также переломным моментом в определении позиций и отношений — политических, личных и художественных — для курса русского модернизма после революции. Зинаида Гиппиус (1869-1945), некогда близкая знакомая Блока, не могла простить и примириться с отношением, высказанным к революции в В 1922 году в статье о Блоке в мемуарном тексте «Живые лица» Гиппиус описывает свою последнюю встречу с поэтом, где недвусмысленно констатируется этот публичный разрыв связи. Трамваи в это время еще ходили, отмечает Гиппиус, несмотря на влияние Гражданской войны на город. Другие грани материальной культуры не пользовались таким непрерывным присутствием; не было ни книг, ни журналов, а только государственные газеты. Коммерческая жизнь города замерла; из окна трамвая Гиппиус видит заколоченную сторону Гостиного двора, обращенную к Садовой. Трамвай полон. Неподалеку ее приветствует голос, который Гиппиус не может не узнать. Это Александр Блок. В трамвае, обрывки собственного напряженного разговора теперь слышны попутчикам, Гиппиус повторяет неизбежность их публичного отчуждения: «Публично — мосты между нами разрушены. Вы знаете, что… Хватит.. … Но наедине… как мы были раньше…» Гиппиус выходит из трамвая. С пыльной мостовой она видит Блока, все еще стоящего на борту, уносимого от нее. «Наша последняя встреча на земле», — заключает она. Этот эпизод прочно вписался в нарративы русского модернизма. | ||||||
Двенадцать большевиков, воспоминание о двенадцати апостолах, идут по улицам революционного Петрограда в бушующую метель. Собственное фланирование Блока заключено в композиции стихотворения: оно включает в себя звуки улицы и обрывки разговоров, фрагменты, вдохновленные тем, что Блок собрал, гуляя по городу за несколько месяцев до написания стихотворения.
Эта встреча происходит в трамвае, едущем с Невского по Садовой.