Гераклит что открыл: Заключение. Гераклит

Содержание

жизнь, смерть и философия основоположника диалектики

Гераклит Эфесский – древнегреческий философ, основоположник диалектики. В основе учения лежит идея о постоянной изменчивости всего сущего, единстве противоположностей, управляемом вечным законом Логосом-огнем.

О жизни Гераклита Эфесского сохранилось очень мало данных. О достоверности большинства из них все еще продолжаются ученые споры. Считается, что у Гераклита не было учителей. По всей видимости, он был знаком с учениями многих своих современников и предшественников, но о себе говорил, что он «ничей слушатель» и «сам от себя научившийся». Современники прозвали его «Мрачным», «Темным». Причиной тому была его манера формулировать свои мысли в загадочной, не всегда понятной форме, а также явная склонность к мизантропии и меланхолии. В связи с этим, его иногда противопоставляли «смеющемуся мудрецу» Демокриту.

Происхождение

Известно, что Гераклит родился и прожил всю жизнь в городе Эфес, расположенном на западном побережье Малой Азии (территория современной Турции). Временем рождения философа ориентировочно называют 544-541 гг. до н. э. Такие предположения строятся, исходя из сведений, что во время 69-й Олимпиады, проходившей в 504-501 гг. до н. э., Гераклит уже вступил в возраст «акме». Так древние греки называли период, когда человек достигал физической и духовной зрелости – возраст около 40 лет.

Род Гераклита имел царское происхождение, в его семействе по наследству передавался титул басилевса (царя-жреца). Есть версия, что его отца звали Гераконтом, другие источники (более достоверные) называют его Блосоном. Один из представителей рода – Андрокл – был основателем Эфеса. Еще в молодости Гераклит решил посвятить жизнь философии и сложил с себя унаследованные высокие полномочия, добровольно уступив их своему младшему брату. По традиции тех времен, он поселился при эфесском храме Артемиды и ежедневно предавался размышлениям. Кстати, именно этот храм в 356 г. до н. э. сжег некто Герострат, мечтающий оставить свое имя в веках.

Гераклитова диалектика, логос-огонь

Ближе всех взгляды Гераклита сходятся с идеями представителей ионийской школы древнегреческой философии. Их связывала мысль, что все сущее едино и имеет некое первоначало, выражающееся в конкретном виде материи. Для Гераклита причиной и началом мира был огонь, существующий всюду и во всем, постоянно изменяющийся, «разгорающийся и угасающий согласно мере». Время от времени случается «мировой пожар», после которого космос полностью уничтожается, но лишь для того, чтобы заново возродиться. Именно Гераклит впервые использовал слово «космос» в известном сегодня значении вселенной, мироздания.

Связь всего со всем, борьба противоположностей и постоянная изменчивость мира – главная идея философии Гераклита, фундамент будущего развития диалектики. Не существует ничего постоянного и абсолютного, все относительно. Мир вечен и в его основе – круговорот веществ и стихий: земли, огня, воздуха, воды. Именно Гераклиту приписывают авторство фраз о том, что все течет и изменяется, и о реке, в которую невозможно войти дважды.

Противоположности тождественны, раздор между ними вечен и через него они ежесекундно переходят одна в другую: день в ночь, жизнь в смерть, зло в добро. Также и наоборот. Таким образом, согласно Гераклиту, война есть смысл и источник любого процесса, «отец и царь всего». Однако вся эта изменчивость не есть хаос; она имеет свои границы, ритмы и меру.

Управляет мировыми процессами неизменная судьба, особый вселенский закон, который Гераклит признает ценностью всех ценностей. Имя ему – Логос. Огонь и логос – два элемента единого целого, вечно живая душа природы, с которой человеку следует «сообразоваться». Согласно Гераклиту, все, что людям кажется неподвижным, постоянным – всего лишь обман чувств. Философ говорит, что ежедневно встречаясь с логосом, люди враждуют с ним; истинное кажется им чуждым.

Устройство человеческой души

Мизантропия философа распространялась на людей в целом и на граждан Эфеса в частности: «сами не сознают, что говорят и делают». Это подарило ему еще одно прозвище: «Плачущий». Он так сокрушался, наблюдая вокруг глупость, что порой лил слезы бессильной ярости. Гераклит считал невежество одним из страшнейших пороков, а невежественными называл тех, кто ленился размышлять, легко поддавался внушению и предпочитал погоню за богатствами совершенствованию души.

Философ считал, что путь к мудрости лежит через единение с природой, но достичь цели дано очень немногим: «Один для меня достоин тысяч, если он наилучший». При этом, просто накопление знаний не способно научить человека мыслить: «многознание не научает уму». «Варварство» человеческих душ Гераклит объясняет весьма просто: они парообразны и подпитываются теплом вселенского огня. По мнению философа, души плохих людей содержат много влаги, а души лучших людей предельно сухи и излучают свет, что свидетельствует об их огненной природе.

Политические и религиозные взгляды

Гераклит не был сторонником тирании, так же, как не поддерживал и демократию. Слишком неразумной признавал он толпу, чтобы можно было ей доверить управление городом или страной. Презирая человеческие пороки, философ говорил, что звери становятся ручными, живя с людьми, люди же лишь дичают в обществе друг друга. Кода эфесяне обратились к нему с просьбой составить для них мудрый свод законов, Гераклит отказался: «у вас дурное правление и сами вы дурно живете». Однако, когда его приглашали к себе прослышавшие о его славе афиняне или царь Персии Дарий, он отказал и им, выбрав остаться в родном городе.

Философ решительно отвергал привычные для тех времен политеистические верования и обряды. Единственным божеством, которое он признавал, был вечный логос-огонь. Гераклит утверждал, что мир не был создан никем из богов или людей, а в потустороннем мире людей ожидает то, чего они не предполагают. Философ считал, что достиг огненного просветления: открыл истину и победил все пороки. Он был уверен, что благодаря его мудрости, имя его будет жить, покуда существует род человеческий.

Рассуждения о природе вещей

Единственное сочинение Гераклита, о котором известно ученым – «О природе». Целиком оно не сохранилось, но досталось потомкам в виде около полутора сотен фрагментов, вошедших в произведения более поздних авторов (Плутарх, Платон, Диоген и др.). Сочинение содержало три части: о вселенной, о государстве и о боге. Гераклиту было свойственно высказываться метафорически, он часто использовал поэтические образы и аллегории, что часто затрудняет понимание глубинного смысла его разрозненных цитат и перифразов. Лучшей исследовательской работой в этом направлении считается изданный в начале XX в. труд немецкого филолога-классика Германа Дильса «Фрагменты досократиков».

Отшельничество и смерть

Однажды философ ушел в горы и стал отшельником. Пищей ему служили травы и коренья. Некоторые свидетельства указывают, что Гераклит умер от водянки, обмазавшись навозом в надежде, что его тепло испарит излишнюю жидкость из организма. Некоторые исследователи склонны видеть в этом связь с зороастрийскими традициями погребения, с которыми якобы был знаком философ. Другие ученые придерживаются мнения, что Гераклит умер позже и при иных обстоятельствах. Точная дата смерти философа неизвестна, но большинство предположений сходятся на 484-481 годов до н. э. В 1935 г. одному из кратеров на видимой стороне Луны было присвоено имя Гераклита Эфесского.

Гераклит Эфесский практически не имел последователей; «гераклитовцами» в большинстве случаев называют людей, в одностороннем порядке воспринявшим идеи философа. Наиболее известен Кратил, ставший героем одного из платоновских диалогов. Доводя мысли Гераклита до абсурда, он утверждал, что ничего определенного о действительности сказать нельзя. В античности идеи Гераклита оказали заметное влияние на учения стоиков, софистов и Платона, а в дальнейшем и на философскую мысль нового времени.

Читать онлайн «О природе», Гераклит Эфесский – ЛитРес, страница 2

Поэтому Гераклит, писал Баумгартен, всегда становился понятен разумным читателям, способным к анализу действительности вещей. Конечно, после Г. Фреге и последующей аналитической философии, разделившей положение дел и протоколы высказывания, мы уже не можем рассуждать так наивно, как Баумгартен. Впрочем, в следующем параграфе создатель эстетики объясняет темноту стиля Гераклита раздражением на сограждан, тем самым перенося внимание от слабости аудитории к предполагаемой слабости самого Гераклита и порицая его.

Мы же можем говорить, что «темнота» Гераклита не бо́льшая, чем темнота «Бхагавад-Гиты», также интерпретирующей понимание мироздания в ситуации столкновения с войной. Или темнота «Войны и мира» Л. Толстого, где тоже люди непривычные сталкиваются с войной – признание в истории беспорядочного движения, неколебимость нравственных императивов, наконец, сон Пьера Безухова с образом жизни как шара, не исключающего случайности, в отличие от разных метафизик всеобщей цельности – чем это не повторение труда Гераклита? Тем более что амбиции политически-религиозного реформатора и миротворца у Толстого были не меньшие, равно как и бытовая раздражительность, критика обрядовой религии, вегетарианство, обучение детей с заменой церкви школой, презрение к художественным выдумкам в трактате «Что такое искусство» и загадочная смерть – почти все основные вехи биографии Гераклита повторены Толстым.

Учение Гераклита

Гераклит запомнился в культуре как «плачущий» философ, раздраженный скептик, предвосхищающий эллинистических скептиков и стоиков. Действительно, ряд идей, например идея «Великого года» (промежутка существования мира между двумя воспламенениями, гибелью богов и мироздания – у греков был свой Рагнарек), поддержанная стоиками, вероятно, впервые появилась у Гераклита. Также Гераклит впервые ввел в широкий оборот многозначные слова «Логос» и «философия» (второе сомнительнее). Логос – это мера, счет, отношение, а уже во вторую очередь – речь (все же логика учит правильным сочетаниям понятий, а не правильному произнесению публичных речей), и мы увидим, что это верховное понятие Гераклита, собирающее всю его систему в единый комплекс тем и проблем, одновременно означает и некоторое слово, и даже саму эту книгу, которая должна преобразить реальность – Гераклит, в отличие от позднейших мыслителей, таких как Аристотель, не стеснялся многозначности и игры слова.

Для понимания мысли Гераклита прежде всего обратим внимание на замечание французского хайдеггерианца Ф. Федье:

Слово Гераклита вещает и показывает «двойное единство сущего и бытия». На самом деле, показывает с одной стороны все, что есть, все сущее, а с другой стороны единство, бытие одним. Для мысли Гераклита важно схватить обе стороны. Это Платон будет после говорить, что стол – это идея, эйдос стола, общая для всех столов. А для Гераклита все, что есть, то так и есть, как все. Нам здесь важно, что сам способ мысли Гераклита в том, что единство открывается мысли как мысли и только тогда можно говорить о единстве, когда мысль пришла как единая мысль (F 54).

Возьмем то же слово «логос». Согласно Гераклиту, люди не слышат логос и прежде, чем выслушать, и уже выслушав. Потому что люди, несмотря на то что умеют классифицировать вещи (любой эпик различал божественную и человеческую область и называл вещи своими именами), не могут понять меру в вещах. Они слишком суеверны и не понимают, что такое достаточное основание существования вещи.

Поэтому Гераклит и говорит, что люди оказываются в разладе с тем, с чем находятся в непрестанном общении. Стоит им этот логос попробовать поймать, стоит с ним вступить в общение, стать соответствующими этому логосу, как они начинают суеверно мечтать. В результате оказывается, что, хотя они столкнулись с логосом лицом к лицу и, казалось, уже совпали с этим логосом и уже стали «логосными» людьми, тем не менее они оказались очень далеко от этого логоса.

По видимости, очень многие высказывания Гераклита говорят именно о том, что цель человека – совпасть с этим логосом. Но человек все время пытается мыслительными действиями и догадками отклониться от того, что уже познал. Логос, с одной стороны, непривычен, а с другой стороны, привычки будут роковым образом работать и после встречи человека с логосом, уже не как человека мифологического, а как человека мыслящего. Поэтому неожиданно для нас Гераклит противостоит не только поэзии, но и научной философии – истинные догадки для Гераклита еще не есть истина.

Поэтому Гераклит называет своих противников лжесвидетелями, говорит о том, что они идут против правды, не понимают самых простых вещей, которые впоследствии войдут в культурную традицию Европы, где все изучавшие философию запомнили, что путь вверх и вниз – один и тот же путь, что начало и конец совмещаются, что море оказывается различным по вкусу для рыб и для людей, что ослы солому предпочли бы золоту. На поверхностном уровне эти изречения, настоящий смысл которых раскрывается в комментариях, – об умении Гераклита понимать разные стороны вещей и видеть, что каждое действие, исходя из собственных законов, может привести к общему логосу, и ради этой общности он утверждает различие вкусов и переход вещей в противоположности.

Но будем внимательны к тому, что на самом деле имеется в виду. На самом деле, каждая вещь может оказаться избыточной и недостаточной. Поэтому Гераклит говорит, что море расточается и вновь восполняется: море, будучи постоянно морем, оказывается одновременно избыточным и недостаточным, такими же оказываются огонь и любой другой предмет, о котором толкует Гераклит – любой из них может оказаться как превышающим себя, так и не достигающим до самого себя. Все эти переходы, которым учит Гераклит, свидетельствуют о том, что каждая вещь колеблется относительно своей сущности и никогда не находит свою сущность сама. Она постоянно оказывается то больше самой себя, то меньше. По сути, Гераклит здесь и создает модель кредитования, важную и для Афинского морского союза, и для современных международных финансовых организаций. И когда он говорит о всеобщем огне и всеобщей ценности золота как красоте, он учреждает порядок для всего мира.

Если вещь неуловима, то для человека следуют самые пессимистические выводы. Гераклит постоянно упоминает о том, что нрав преследует человека, нрав человека – это его демон, некий дух, который им управляет. Оказывается, что эти колебания в человеке относительно некоей нормы, по отношению к которой вещь никак не придет в норму, говорят о том, что человек есть нрав. Нрав одновременно превышает его и как-то ограничивает. Но как он это делает, выясним уже при чтении комментариев.

Гераклитоведение: несколько эпизодов

Гераклита знали ренессансные неоплатоники, такие как Марсилио Фичино (1433–1499), благодаря античным и средневековым комментариям к Платону. Но настоящую волну интереса к Гераклиту создал богослов-романтик Фридрих Шлейермахер благодаря своей работе «Гераклит Темный», содержавшую 73 фрагмента текстов Гераклита. И уже Гегель и Шеллинг смогли публично заговорить о Гераклите как одном из гениев мировой философии, хотя они оба были знакомы с основными идеями Гераклита еще до выхода книги Шлейермахера, хотя бы из сочинений Диогена Лаэртского и французских материалистов: Д.

Дидро считал Гераклита «моральнейшим из философов», а П. Гольбах видел в нем, наравне с Демокритом, создателя научного материализма, предпочитающего знание субстанции показаниям чувств.

Согласно Гегелю, Гераклит реформировал прежде всего медийный характер субстанции, субстрата; он не мог считать, что в основе всех вещей лежит вода или воздух потому, что мыслил бытие тождественным с небытием, как чистую изменчивость или как «бесконечное понятие». Дело не в том, что мышление Гераклита возвысилось на должный уровень абстракции, а в том, что Гераклит не мог укоренять понятия в процессах: вода казалась ему изменчивой, тогда как любое понятие оказывалось никак не привязано к этой ограниченности и изменчивости.

Поэтому огонь Гераклита, по Гегелю, это постоянная метаморфоза, но и постоянное установление параметров, «меры» для других вещей: например, душа, в отношении к огню оказывается «испарением». В духе своей эпохи даже в мировом пожаре по Гераклиту Гегель увидел «постоянное сгорание как возникновение дружбы, всеобщую жизнь и всеобщий процесс вселенной»^[5], иначе говоря, практическое применение первопринципа, в том числе и для социальных практик. Единственное, чего, по Гегелю, не хватило Гераклиту – это превращения бесконечного понятия во всеобщее понятие, т. е. отождествления субстанции и покоя, которое только и позволяет давать научные определения, – не в ошибочном духе «это когда», а открывая сущность вещи. Окончательно утвердил Гераклита в каноне мировой философии труд гегельянца Фердинанда Лассаля «Философия Гераклита Темного из Эфеса», вышедший в Берлине в 1858 году, в котором Гераклит был изображен прогрессистом и первым политэкономом, – этот труд, в частности, конспектировал, ругаясь, Ленин.

Пионером изучения Гераклита в России в рамках самостоятельной системы был князь Сергей Трубецкой, издавший в 1900 году книгу «Учение о Логосе в его истории». Для Трубецкого первая проблема гераклитоведения – насколько мыслитель отождествлял «свое слово, свою мудрость с самой премудростью вещей»^[6], иначе говоря, считал ли он мир постигаемым или нет? В сфере идей новейшей философии об агентности нечеловеческого мира, его способности к самостоятельному действию (современные новые онтологии или экологическая философия), этот вопрос кажется странным – ясно, что для Гераклита существенны законы мира, тогда как законы мышления еще должны быть политически учреждены.

Гераклит для Трубецкого – прямой предшественник стоиков, отождествивших мировой принцип разума со стихией жизненного огня и тем самым преодолевших хотя бы на уровне этических решений противоречие между нормативным и действительным. Гераклит просто развил эту мысль локально, в зерне, как написал Трубецкой: «тот скрытый, идеальный разум вещей, то Слово Гераклита, которым все вертится, в котором разгадка вселенной»^[7]. Такое стоическое снятие противоречия между нормой и действительностью было недопустимо для идеализирующего символизма, о чем можно прочитать, к примеру, в поэме «Первое свидание» Андрея Белого о дружеских студенческих спорах с племянником Вл. Соловьева Сергеем:

О Логосе мы спорим с ним,
Не соглашаясь с Трубецким,
Но соглашаясь с новым словом,
Провозглашенным Соловьевым
О «Деве Радужных Ворот»…

Идеалисты, как П. Флоренский, выводили учение Гераклита из его двоемирия. Согласно Флоренскому и вечная нормативная мудрость, и пребывающий во времени земной хаос изменчивости были для Гераклита равно реальными; поэтому гармония относится у Гераклита только к мудрости, но не к онтологии, изменчивости вещей. Тем самым Гераклит оказывается предшественником софиологии Соловьева и Флоренского, учения о Софии-Премудрости как стоящей выше любых привычных онтологических порядков. Но идея гармонии противоположностей тоже присутствует у Гераклита, и Флоренский вслед за Ницше полностью вписывает эту версию гармонии в трагическое мироощущение греков. Гораздо проницательнее оказался Н. Бердяев, который в статье «Мое философское миросозерцание», опубликованной в 1937 г., сблизил Гераклита с Оригеном и Григорием Нисским, сторонниками апокатастасиса, всеобщего восстановления и спасения.

Одним из ведущих исследователей Гераклита в самом начале XX века был Освальд Шпенглер, впоследствии крупнейший консервативный теоретик культуры в XX веке. Для Шпенглера Гераклит тоже выпадал из общего ряда досократиков, но не из-за особенностей его учения, а из-за особой жреческо-аристократической позиции. Согласно Шпенглеру все досократики исповедовали взгляды, находящиеся между сакральной храмовой мудростью и позднейшей прикладной философией, которая в конце концов выродилась в стоицизм и эпикурейство. Особенность Гераклита лишь в том, что он наследует династические ценности династии эфесских жрецов, и в частности их тайное учение о возможности нарушения гармонии.

Тем самым оказывается, что как философ Гераклит учит о постоянстве с целью словом противостоять угрозе хаоса, но как эзотерик, бесспорно, признает хаос как момент данного тождества. Он и вынужден разыгрывать из себя презирающего толпу аристократа, чтобы хаос не возобладал в общественной жизни, – и превозносить вечность и тождество себе даже самых изменчивых вещей, чтобы поддерживать жреческие традиции, почитание всего вокруг как вечного, глубокомысленного и божественного, уже в поле политической дискуссии. Таким образом, для Шпенглера Гераклит является прежде всего консервативным вождем, умеющим настаивать на «вечных ценностях», наподобие любых консервативных вождей нового и новейшего времени. Но, конечно, гераклитоведение не могло на этом остановиться. Стихотворение Т. С. Элиота «Animula» – это целый трактат о Гераклите и его учении о душе, в котором подчеркивается беззащитность души как необходимое условие для изучения закономерностей природы.

А. Ф. Лосев дал также совершенно романную характеристику философу: «Он был противником всего недодуманного, всего компромиссного, всего слабого, жалкого, трусливого, беспомощного и поверхностного»^[8]. Аристократизм Гераклита для Лосева прямо проистекает из трагического мироощущения: античный философ-герой не может мыслить богов антропоморфно, потому что захвачен общей гибелью космоса, общей его переменчивостью, катастрофичностью. При этом Лосев спорил с Г. Дильсом (о нем ниже), утверждая, что Дильс слишком акцентирует текучесть вещей по Гераклиту, пытаясь подогнать все под один принцип. Тогда как на самом деле Гераклит, по Лосеву, это диалектик, которому, чтобы добиться должного уровня философского отвлечения, нужно было научиться мыслить множество вещей, в том числе тождество изменчивых явлений. Представление о том, что Гераклит, несмотря на утверждение изменчивости, такой же философ тождества и экспериментатор, двигавшийся в сторону открытия полноценной онтологии, как и все прочие досократики, стало нормативным в школе Лосева.

При этом Лосев отмечает и своеобразное «вчувствование», когда говорит о конструктивных интуициях Гераклита: «Попробуйте представить себе, что перед вами вещь, которая есть одновременно и отвлеченная идея, и мифическое существо, и физическое тело. Если вам это удастся, то вы поймете гераклитов огонь, логос, войну, лиру, лук, играющего ребенка. В таком случае станет ясно, что бесполезно приписывать Гераклиту те или иные новоевропейские философские ярлыки»^[9]. Таким образом, оказывается, что Гераклит постоянно переизобретал философию в качестве способа работы в том числе с образами нашего ума, инструментализации этих образов, и поэтому его философия не может быть рассмотрена как доктрина, но только как жизнь мысли, ограничившей себя некоторыми параметрами вроде идеализма и анимизма для каких-то чуждых интуициям аргументативных целей.

В. В. Бибихин выразил философию Гераклита в одной формуле, близкой уже приведенным словам Федье: «Мир скован – Гераклит совпадает здесь с Парменидом – простым и таинственным фактом, что он именно такой, как он есть» (Б). А позицию Хайдеггера приведу здесь в изложении его французского собеседника переводчика Ж. Бофре, цитируемую Ф. Федье:

Если философия Платона – первый подступ самой философии, так что она только и начала именовать себя философией, это вовсе не начальная точка философии. На самом деле нужно исходить из другого звания, предшествующего философии, исчезнувшего в языке. Это то, как звались бы Гераклит и Парменид. Ни тот, ни другой не называли себя философами, хотя один раз это слово употреблено Гераклитом в 35 фрагменте по Дильсу и Кранцу, но в смысле, о котором нельзя уверенно сказать, не уничижительный ли этот смысл, а глагол философствовать появился немного позднее у Геродота. Значит ли это, что Гераклит и Парменид не были «философами»? Если употреблять это обозначение технически, вслед за Платоном, то не были. Разберемся с этим подробнее.
Различие между бытием и сущим, важнейшая черта философии Платона и философии Аристотеля, появляется уже в мысли Гераклита и Парменида. Они оба на самом деле мыслили сущее в его бытии, а не просто рассказывали о происшествиях сущего. Они впервые поставили вопрос о бытии. Но считать, что Платон и Аристотель просто повторили тот же вопрос, просто пошли дальше и развили его дальше – это значит не видеть, насколько радикально поменялся у них этот вопрос в сравнении с Гераклитом и Парменидом. Платон и Аристотель прекрасно понимали, какую перемену они произвели. Для них Гераклит и Парменид – просто болтуны <…>
Слово Гераклита, которое впервые утверждает двойное единство сущего и бытия, таково: эн панта, одно-все. Одно в этом одно-все – это общее, ксюнон, для всего. Не в том смысле, что все относится к одному, но в том смысле, что все вещи, какими бы они ни были, они все одинаково такие, как есть, если посмотреть на них с умом. С умом, ксюн ну, созвучно ксюну – общему. Если смотреть с умом, то тогда и можно последовательно и выдержанно увидеть их «неявную сопряженность» (F 35).

Сам Федье видит в Гераклите эстетического реформатора, сопоставимого с Сезанном: как Сезанн научил нас видеть черный цвет и цвета в единстве как необходимую часть живого бытия вещей, а не их условной репрезентации, как у прежних живописцев, так и Гераклит впервые отошел от условного указания на субстрат у прежних досократиков и стал говорить о единстве противоположностей, которое впервые и делает вещи видимыми и постигаемыми.

Издания Гераклита

Первым научным изданием Гераклита, отвечающим современным требованиям, был, как уже говорилось, труд Ф. Шлейермахера «Гераклит Темный из Эфеса, представленный по дошедшим до нас фрагментам его труда и свидетельствам древних» (1808). Но каноническим стало издание Германа Дильса 1903 года, профессора и одно время ректора Берлинского университета, под названием «Фрагменты досократиков», с разделом по Гераклиту. Именно это издание легло в основу переводов В. О. Нилендера (Н) и А. О. Маковельского (Д), почти во всем следующего за Дильсом, а также и других переводов, делавшихся с других философских позиций, лейбницианско-гельмгольцевского материализма (П. П. Блонский) или советского официального диалектического материализма (М. А. Дынник, автор книги «Диалектика Гераклита Эфесского», 1929). Также нумерация этого издания сохранена в этой книге для удобства читателей, хотя сейчас часто в мировой науке используется альтернативное расположение фрагментов, предложенное Мирославом Марко́вичем (наиболее актуальное издание: Marcovich M. Heraclitus: Greek text with a short commentary. Sankt Austin: Academia-Verlag, 2001). А. В. Лебедев в книге «Фрагменты ранних греческих философов», изданной в 1990 году и представляющей собой глубокую переработку труда Дильса, пользовался нумерацией Марковича наравне с нумерацией Дильса, а в новейшем издании (Л) предложил собственную нумерацию, иногда, как и Маркович, объединяя или разъединяя фрагменты. При том что я, как оговаривается в комментариях, поддерживаю многие интерпретации Лебедева, все же сохраняю порядок Дильса как устоявшийся и более подходящий для популярного издания.

Труд Дильса представлял собой издание фрагментов с параллельным немецким переводом, научно-критическим аппаратом, экскурсами и объяснениями, что сразу позволяло пользоваться книгой и в научных, и в учебных целях. Лебедев справедливо отметил хронологическую условность слова «досократики»: не называем же мы Крылова и Жуковского «допушкинскими» поэтами, когда они пережили Пушкина? Тем не менее слово «досократики» иногда употребляется и сейчас как объединяющее ранних натурфилософов, включая и Пифагора как радикального реформатора натурфилософии, и дедуктивных рационалистов, таких как Парменид, и ответивших на дедуктивный рационализм своей теорией языка софистов. Гераклит в таком случае, будучи оппонентом натурфилософов, Пифагора и учителя Парменида Ксенофанта Колофонского, не может быть причислен ни к одной из перечисленных школ, но досократиком будет назван точно.

Название труда Дильса понятно из его концепции «доксографии». Согласно Дильсу, который полностью разделял господствующую тогда «источниковедческую» программу классической филологии, в которой сначала нужно было найти или предположить источник какого-то текста, а потом уже считать его оригинальным, разрозненность фрагментов ранних философов – результат бытования этих цитат в справочных сводах. Крупнейшим таким сводом были «Мнения физиков» ученика Аристотеля Феофраста, который впоследствии не раз переписывали и конспектировали, в результате чего (с учетом того, что труд Феофраста не сохранился) все дошедшие до нас цитаты разрозненны и фрагментарны. Потому задача филолога – имея поздние своды-конспекты, такие как «Антология» Стобея, попытаться восстановить более ранние своды, которые, дробя материал, использовали авторы более поздних. Если удастся понять таким образом контекст какой-то цитаты или соединить две цитаты из разных сводов в одну, бывшую в предполагаемом общем источнике, это уже будет успех.

Дильс предположил ряд промежуточных источников, например не дошедший до нас труд Аэция, в реальном существовании которого современная наука очень сомневается. Труд Дильса после его смерти дорабатывал, с учетом новых научных данных, его ученик В. Кранц, который во времена нацизма вынужден был из-за жены-еврейки эмигрировать в Стамбул и там, как и Эрик Ауэрбах, стал одним из основателей современной гуманитарной традиции. Поэтому данное издание чаще всего цитируют как «Дильс-Кранц».

Благодаря вниманию Маркса и Ленина Гераклит присутствовал во всех советских учебниках, о нем выпускались монографии и защищались диссертации. Необходимость улучшенного издания назревала. Идею нового понимания всего наследия Гераклита предложил в начале 1970-х годов С. Н. Муравьев, впоследствии создавший наиболее объемное многотомное издание Гераклита на французском языке и представивший его краткую версию на русском языке (М). Согласно Муравьеву, Гераклит писал особой жреческой прозой, близкой омузыкаленной речи (шпрехгезангу) модернистской оперы, где вопреки нормам как античного стихосложения, так и ритмики античной прозы с ее плавными завершениями фраз, использовалась сплошная на протяжении всего текста силлабо-тоническая система – за много веков до Романа Сладкопевца, сделавшего силлабо-тонику нормой стиха^[10].

В своих изданиях, скажем, в приложении к изданию Лукреция (Тит Лукреций Кар. О природе вещей. М.: Худ. лит., 1983), Муравьев предложил собственный порядок следования стихов, претендуя на достаточно полную реконструкцию книги (в этом смысле Муравьев действовал как и переводчик Лукреция Ф. А. Петровский, тоже кое-где перекомпоновавший поэму Лукреция, возможно, отчасти исходя из тех не поддающихся проверке сведений, что это был изданный при участии Цицерона черновик тяжелобольного поэта, а не окончательно авторизованный текст). Как и Маркович и Муравьев, я делю в этом издании изречения Гераклита на строки для удобства восприятия, вдохновляясь переводом «Бхагавад-Гиты», выполненным Борисом Гребенщиковым (М. , АСТ, 2020), который и стал совершенным образцом для данного перевода греческого оригинала.

Замена терминов глубокомысленными словами, например «Глагол» вместо «Логос», сделала перевод Муравьева выразительным и заслуживающим обсуждения. Лебедев непримиримо сурово оценил труд Муравьева, в том числе в окончательной редакции, считая, что он не укоренен в норме текстологии античных текстов и показывает нам недопустимо произвольную переделку ряда фрагментов. «Поэтому автора изданных в этом томе текстов следовало бы называть не Гераклитом, а Мураклитом» (Л 531). Также Лебедев невысоко оценил и усилия Маковельского, хотя к его труду я тоже обращаюсь как к памятнику научной мысли и живого научного поиска своего времени.

Итак, создавая это издание, я опирался сразу на четыре русские версии Гераклита (Н; Д; М; Л), из которых все, кроме Д, включают греческий текст, изредка обращаясь к другим русским версиям. Конечно, мы не разделяем многих позиций Муравьева и разделяем многие позиции Лебедева, о чем указываем в комментариях. Но создание «живого» Гераклита – тоже диалектический процесс, который не может обойтись без рассмотрения всех путей, которыми мировая наука шла к Гераклиту. Но главное в нашем издании – убеждение, что, несмотря на справедливую критику Гераклитом мифологической поэзии, именно поэтические строки иногда лучше объясняют мысль Гераклита, чем научные труды, потому что позволяют соотнести фигуры речи, фигуры мысли и научный эксперимент, в том числе естественнонаучный или психологический. Поэтому лучше привести четыре строки Элиота, чем написать многостраничное сочинение «Гераклит и Квентин Мейясу», от которого в популярном издании будет толку не больше, чем от цитат из поэтов. Но я убежден, что мой перевод и мои интерпретации – на уровне мировой философии XX века.

Можно было бы много цитировать вместо поэтов современных философов, например Г. Хармана, С. Я. Жижека, Ю. Хуэя или Н. Ланда, сопоставив «устройство разрыва» по Жижеку, «хонтологию» по Марку Фишеру или «хронозис» по Р. Негарестани с идеями Гераклита, но эти объемные ключи, вместо изящных ключей поэзии, прирастили бы объем книги, мало усилив аргументацию, уместную в популярном адаптированном издании, поэтому это дело для будущих научных изысканий. Здесь ограничиваюсь традицией Хайдеггера и его французских последователей как влиятельной новой континентальной философии, а также цитирую нескольких современных женщин-философов: Б. Кассен, М. Нуссбаум, М. Н. Вольф. Для поиска значений слов я руководствовался электронной базой греческих текстов TLG, но постарался свести к минимуму греческие слова в комментариях, опять же исходя из характера издания.

Надо сказать, что лучше всего понимают древнюю философию те, кто 1. понимает современность: разбирается в музыкальных направлениях, имеет подписку на стриминговые платформы, обустраивает себе умный дом; 2. регулярно читает и переводит хотя бы для себя модернистскую поэзию (глаголы в данном случае относятся к слову «кто», а не к «те»). Те, кто состоит в живом диалоге с современностью, многократно прожившей поставленные Гераклитом Темным вопросы, те понимают с полуслова, что говорил Гераклит, и достраивают философский контекст фрагментов. Речь, разумеется, о философском понимании, о том, чтобы Гераклит стал частью современности и современной дискуссии по экологическим, этическим и общественным вопросам. На экране современности Гераклит Темный стал Гераклитом Светлым.

Не менее 30 фрагментов я истолковываю так, как раньше не толковали в мировой науке, просто потому, что читал Гераклита как его нужно читать после А. Бадью и А. Мол, Д. Харауэй и Ю. Такера и многих других наших великих современников, о которых ранее писал уже в своих монографиях^[11]. Желающим продолжать рекомендую посмотреть видеолекции А. В. Лебедева, находящиеся в свободном доступе, и фильм «Гераклит Темный» (1967) французского режиссера и интеллектуала П. Деваля. И читать мировую философию XXI века хотя бы понемногу каждый день.

Александр Марков,
профессор РГГУ

Гераклит | Биография, философия, логос, огонь и факты

Год рождения:: около 540 г. до н.э. Эфес

Умер:: около 480 г. до н.э.

Предметы изучения:: космология Огонь элемент логотипы

Просмотреть весь связанный контент →

Гераклит, изменение и течение – философия перемен

Древний философ Гераклит Эфесский (530-470 гг. до н.э.) – один из самых важных мыслителей в истории. Взгляды Гераклита на изменения и потоки резко противоречат картине статической вселенной, представленной его предшественником Парменидом (5 век до н.э.), и нашли свое отражение в работах неисчислимых философов от Марка Аврелия (121–180 гг. Н.э.) до Фридриха Ницше. (1844-1900 г. н.э.).

Философия Гераклита — хорошая отправная точка для всех, кто интересуется переменами в жизни. Гераклит говорил, что жизнь подобна реке. Пики и впадины, ямы и водовороты — все это часть пути. Делай как Гераклит — плыви по течению. Наслаждайтесь поездкой, какой бы дикой она ни была.

Гераклит родился в богатой семье, но отказался от своего состояния и ушел жить в горы. Там у Гераклита было много возможностей поразмышлять о мире природы. Он заметил, что природа находится в состоянии постоянного движения. «Холодное согревает, горячее охлаждает, влажное сушит, выжженное увлажняет», — отмечал Гераклит. Все постоянно сдвигается, меняется и становится чем-то иным, чем было раньше.

Гераклит пришел к выводу, что природа есть изменение. Подобно реке, природа течет вперед. Меняется даже характер течения.

Гераклитово видение жизни ясно выражено в его эпиграмме о реке течения:

«Мы и ступаем, и не ступаем в одни и те же реки. Мы есть и нас нет» (B49a).

Одна из интерпретаций этого отрывка состоит в том, что Гераклит говорит, что мы не можем войти в одну и ту же реку дважды. Это потому, что река постоянно меняется. Если я прогуливаюсь по берегу Дуная, вода перед моими глазами из мгновения в мгновенье не та же самая. Если река и есть эта вода (что является спорным моментом — река может быть ее берегом, шрамом, который она вырезает в ландшафте, но давайте оставим это в стороне), отсюда следует, что Дунай — это не одна и та же река от момента к моменту. Мы вступаем в Дунай; мы выходим из него снова. Когда мы вступаем в него во второй раз, мы вступаем в другую воду и, следовательно, в другую реку.

Более того, мы входим и выходим из реки разными существами .

Большинство интерпретаций фрагмента реки Гераклита сосредоточены на идее реки в состоянии течения. Но Гераклит говорит в этом фрагменте больше: «Мы есть и нас нет».

Река меняется, и ты тоже.

Мы знакомы с принципом биологического зарождения и разложения. Гераклит ломал голову над этим принципом за две тысячи лет до рождения современных биологических наук и извлек главный урок для человеческого существования. Как материальные существа, мы живем в постоянно меняющемся мире. Более того, мы — это поток . Как физические тела, мы постоянно растем и умираем, потребляя свет и ресурсы для воспроизведения нашей структуры, постоянно теряя материю.

Изменение и смерть — неотъемлемые черты мира природы. Может быть, именно это имел в виду Гераклит, когда говорил в своей неподражаемой манере:

«Боги смертны, люди бессмертны, живут своей смертью, умирают своей жизнью».

А может и нет. С Гераклитом мы не можем быть уверены. То, что мы знаем о Гераклите, исходит от его комментаторов (от его оригинальной работы ничего не сохранилось), поэтому гераклитовы эпиграммы могут показаться сомнительными по происхождению, приписываемыми другим авторам.