|
Буниным и М. Горьким, а критики признали Гайто Газданова и Владимира Набокова самыми талантливыми писателями молодого поколения.
Гайто Газданов умер накануне 68-летия в Мюнхене, похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем.Гайто Газданов и один незнакомый с ним американец
Текст: Андрей Цунский
Коллаж: ГодЛитературы.РФ.
Фото Робер Дуано/ robert-doisneau.com
«Кто из нас мог бы утверждать в конце своей жизни, что он прожил недаром, и если бы его судили в конце, что он делал, у него было бы какое-то оправдание? Я долго думал над этим и пришел к одному выводу. Он не новый, он известен тысячу лет, и он очень простой. Если у тебя есть силы, если у тебя есть стойкость, если ты способен сопротивляться несчастью и беде, если ты не теряешь надежды на то, что все может стать лучше, вспомни, что у других нет ни этих сил, ни этой способности к сопротивлению, и ты можешь им помочь. Для меня лично — в этом смысл человеческой деятельности.И, в конце концов, не так важно, как это будет называться — «гуманизм», «христианство» или что-нибудь другое. Сущность остается одна и та же, и сущность эта заключается в том, что такая жизнь не нуждается в оправдании. И я тебе скажу больше, то, что я лично думаю, — что только такая жизнь стоит того, чтобы ее прожить».
Гайто Газданов
И, в конце концов, не так важно, как это будет называться — «гуманизм», «христианство» или что-нибудь другое. Сущность остается одна и та же, и сущность эта заключается в том, что такая жизнь не нуждается в оправдании. И я тебе скажу больше, то, что я лично думаю, — что только такая жизнь стоит того, чтобы ее прожить».Можете ли вы себе представить, что открываете книгу, которую до этого не читали ни разу? В этой книге есть и война, и любовь, и спорт, и криминальный сюжет, и тоска русского эмигранта по родной земле? Конечно. Но что же это за книга, если через страниц 30—40 вы откуда-то совершенно точно знаете, что произойдет дальше и чем она кончится? Знаете — и не можете оторваться, даже перелистываете назад, чтобы не упустить неприкрашенной, но удивительно наполненной чувством фразы или просто построенного предложения? Такая книга
есть. И нам предстоит понять, почему и зачем она была написана.
70 лет назад вышел в свет и взорвал литературный мир сороковых годов роман Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа».
Переведенный на все европейские языки роман принес ему не только славу. Великий писатель смог… оставить работу ночного таксиста и жить на литературные заработки, хотя это был далеко не первый его роман. До этого расстаться с рулевым колесом и не всегда приятными ночными рейсами ему не позволяло материальное положение. Но — не только это. Всему свое время.
«Каждый писатель создает свой собственный мир, а не воспроизводит действительность. И вне этого подлинного творчества литература — настоящая литература — не существует».Гайто Газданов
Русский эмигрант осетинского происхождения и раньше вызывал интерес у читающей публики — но интерес, ограниченный эмигрантскими кругами, хотя противоположные по мировоззрению, но равновеликие Бунин и Горький отозвались о его творчестве очень высоко (впрочем, другие, напротив, — подвергали его жесточайшей критике, если не сказать поруганию).
Однако среди его поклонников — Георгий Адамович, Михаил Осоргин, Владимир
Вейдле, Николай Оцуп, Марк Слоним, Петр Пильский — и даже очень ревниво относившийся к нему и его творчеству Набоков…
После того как в 1929 году был напечатан роман «Вечер у Клэр», — автобиографический в чем-то и мистический, несомненно, и полный совершенно реалистических ужасов войны и философии, — эмигранты в
Париже и других уголках земли зачитывались этой вовсе не слезливой, строгой, очень мужской по характеру книгой. «Вечер у Клэр» не принес Газданову ничего, кроме признания этой аудитории. Зиму с 1929 на 1930 год он провел, будучи самым настоящим клошаром — под мостами и в метро. Не знавшие его лично люди представляли себе автора человеком, никак не моложе среднего возраста, а то и старше, с суровым прошлым и блистательным образованием. Во втором они не ошибались. Но были бы огорошены, узнав, что дрожащему под мостом автору «Вечера у Клэр» всего 26 лет.
«У меня — семья: жена, дочь, я люблю их и должен кормить их. Но я не хочу ни в каком случае, чтобы они вернулись в советчину. Они должны жить здесь, на свободе. А я? Остаться тоже здесь и стать шофёром такси, как героический Гайто Газданов?»И. Бабель Ю. Анненкову
Одной лишь биографии самого Газданова хватило бы не на бабелевский рассказ, а на сагу бальзаковского масштаба и объема — Гражданская война, лагерь солдат-репатриантов в Галлиполи, работа мойщика локомотивов или на конвейере завода «Рено» — мало кто физически выдержал бы такие испытания и просто выжил бы, например, под струями ледяной воды в утробе паровоза…
Наконец
он нашел работу, которая позволяла (в ущерб нормальному сну) погрузиться в самое темное, ночное пространство Парижа и узнать множество людей, стать настоящим парижанином.
Он стал шофером такси. Нашел силы учиться в Сорбонне. Читал. И главное — писал.
А ему мало — он увлекался спортом, находил время не только писать и читать, но мог бы провести квалифицированную экскурсию по Лувру… Среди его знакомых — наряду с писателями-эмигрантами и интеллигентными литераторами — шлюхи, преступники, полицейские, журналисты, мошенники, пьяницы и благополучные, ожиревшие от немецких репараций парижские обыватели… И за каждым — по едва заметной примете или словечку — Газданов безошибочно видел судьбу. Его произведения ни в коем случае не документальны — но многие замечали, что его редко высказываемые вслух предсказания оказывались порой трагически, порой до смешного — точными… А сам он — несмотря на отнюдь не романтическую работу, полюбил Париж, принимая людей такими, какими они были. Да и остаются. А в то же самое время…
«…Я приносил с собой жареные каштаны и мандарины в бумажных пакетах, ел каштаны, когда был голоден, ел маленькие оранжевые фрукты, бросая кожуру в камин и туда же выплевывая зернышки. А голоден был постоянно — от ходьбы, от холода и от работы.Эрнест Хемингуэй
В комнате у меня была бутылка вишневой водки, привезенная с гор, и я наливал себе, подходя к концу рассказа или под конец рабочего дня. Закончив работу, я убирал блокнот или бумаги в ящик стола, а несъеденные мандарины — в карман. Если оставить их в комнате, они за ночь замерзнут». В то же время, когда Газданов выматывался на заводе или депо, по Парижу ходил молодой, недавно женившийся американец. Возможно, они даже покупали в одних киосках спортивные журналы «Ринг» и «Педаль». Но будущий «стипендиат» Нобеля приехал сюда с просто поставленной задачей — заставить, наконец, читающий мир признать себя гением. В книжном магазине «Шекспир и компания» чудесная и добрая хозяйка Сильвия Бич давала ему книги домой «почитать» (и знала, что не отдаст), даже кормила его обедами. Он регулярно наведывался в гости к Гертруде Стайн, где, бывало, общался с Джеймсом Джойсом и регулярно — с Френсисом Скоттом Фитцджеральдом, Эзрой Паундом (будущим поклонником фашизма, антисемитом и — вот ведь шутка судьбы — соседом по участку на кладбище в Венеции с 
У Стайн этот господин тоже плотно закусывал. С Фитцджеральдом они, пожалуй, выпили на пару небольшой французский бар. Дома в грязном квартале ждали голодная жена с ребенком, но борьба за место в мировой литературе была важнее. Это был совсем другого склада человек — Эрнест Хемингуэй. Газданова ни в «Шекспир и компанию», ни тем более в гости к Гертруде Стайн просто не пустили бы — и не знали о нем, а если б знали — ему и прилично одеться было не во что. Но главное — он и сам бы туда не пошел.
Говорят, идея романа «Прощай, оружие», пришла Хемингуэю, когда, не зная французского быта, он дернул не ту цепочку в туалете и обрушил себе на голову тяжелую фрамугу. Случай напомнил ему, как он был ранен на войне.
С Газдановым такое не приключилось бы. Переночевать в ночлежке на влажных простынях под дистрофически тощим одеялом было для него редкой удачей. Если попробовать английское название романа Хемингуэя о Париже «Праздник, который всегда с тобой», The Movable Fest «перевести» при помощи гугловского переводчика, получится «передвижной банкет».
Для Газданова был роскошью обед в русской «обжорке» за три франка. Хотя при чем тут Хемингуэй? Как он сюда вообще влез? Возможно, что и еще раз втиснется.
Я… вдруг вспомнил речь моего учителя русского языка, которую он сказал на выпускном акте: «Вы начинаете жить, и вам придется участвовать в том, что называется борьбой за существование. Грубо говоря, есть три ее вида: борьба на поражение, борьба на уничтожение и борьба на соглашение. Вы молоды и полны сил, и вас, конечно, притягивает именно первый вид. Но помните всегда, что самый гуманный и самый выгодный вид — это борьба на соглашение. И если вы из этого сделаете принцип всей вашей жизни, то это будет значить, что та культура, которую мы старались вам передать, не прошла бесследно, что вы стали настоящими гражданами мира и что мы, стало быть, тоже не даром прожили на свете. Потому что, если бы это оказалось иначе, это значило бы, что мы только потеряли время. Мы старые, у нас нет больше сил создавать новую жизнь, у нас остается одна надежда — это вы».Г. Газданов, «Призрак Александра Вольфа»
«Я думаю, что он был прав, — сказал я. — Но, к сожалению, мы не всегда имели возможность выбирать тот вид борьбы, который мы считали наилучшим».1 сентября 1939 года, в день начала Второй мировой войны Гайто Газданов дал присягу на верность Французской Республике. Формально он мог этого не делать. Он служил срочную службу в армии другой страны. Да, в конце концов, он даже не был гражданином Республики — иностранцем без гражданства с патентом водителя такси… Но он не мог этого не сделать. Некоторые эмигранты, включая знаменитых Гиппиус и Мережковского, уже водили шашни с нацистами, когда немцы вошли в Париж, а кое-кто устремился в дом 4 на улице Гальера — в редакцию газеты «Парижский вестник» — издания русских коллаборационистов.
А Гайто Газданов вернулся в Париж с Лазурного берега, где мог спокойно переждать и посмотреть, чем все кончится, — и вернулся участником ячейки Сопротивления.
Он был уже женат на Фаине Ламзаки — гречанке из Одессы, у них появилась квартира с ванной — редкостью для Парижа по тем временам. Правда, диван был узкий и всего один, спали они по очереди — ночью Газданов был на работе, утром уходила она… И эта квартира стала конспиративной.
Несколько знакомых были расстреляны в гестапо. Знакомых евреев нужно было прятать и переправлять на неоккупированную территорию. Их детей крестили в православной церкви, чтобы спасти им жизни. Депортированные в лагеря еврейские семьи оставляли русскому таксисту на сохранение ценности и деньги — их нужно было надежно спрятать.
А затем, в 1943-м появились партизанские отряды бежавших из концлагерей советских военнопленных. Газдановы стали связными партизанской группы «Русский патриот».
Газданов участвовал в издании и распространении антифашистской газеты. А дома — спрятан пленный, или еврей, или разыскиваемый гестапо участник сопротивления
из бежавших советских пленных… Фаина, одев несколько таких беглецов во французскую форму без погон, пешком проводила их на конспиративные квартиры средь бела дня (не в комендантский же час?!)… Ежедневно писатель и его жена рисковали оказаться в Гестапо – и конец был бы ясен.
Немецкие офицеры, садясь в его такси, не подозревали, что в буквальном смысле сидят на тираже газеты «Сопротивление»…
Но в августе 1944 года кошмар кончился. И снова в городе появляется знакомый нам американец! Как рассказывают, он ввалился в бар отеля «Ритц» и крикнул: «Париж освобожден!» «Ура» — кричит бармен. А бородатый Хэмингуэй провозглашает: «72 коктейля «Маргарита!» Нелегкое, видно, дело штурмовать столицы, взятые врагом, таская за собой передвижной банкет…
Вернулись, пережившие кошмар концлагерей евреи, отдавшие на сохранение Газданову свои сбережения. Замки чемоданов не сразу открывались — они проржавели. К ним никто не прикоснулся за 5 лет…
«Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последнего дыхания».Гайто Газданов
«Призрак Александра Вольфа» Гайто Газданов начал писать в 1942 году. Искренний и преданный сторонник «борьбы на соглашение» увидев нацизм воочию понял, что снова лишен возможности выбора того способа борьбы, который считал наилучшим.
Есть Зло, которое понимает только язык силы. Несколько лет урывками писал он роман, где выстроилась классическая фигура — треугольник. Но это не водевиль. Это треугольник между Человеком, Любовью и Злом, от которого Любовь нужно защитить.
Этот роман даже экранизировали на американском телевидении.
Посмотрев экранизацию, обычно очень разборчивый в словах Газданов, помолчав, покрыл фильм крепчайшим матом,
закончив словами: «Ни <хрена> они ни в нашей жизни, ни в нашей литературе не понимают!»
Есть такие книги, которые порядочный человек, прочитав страниц тридцать-сорок, уже знает, что будет дальше. И чем эта книга кончится. Если в начале юноше, почти обреченному, удается на огромном для револьверного выстрела расстоянии, почти смертельно ранить всадника на коне бледном, имя которому Смерть, и за которым следует ад — однажды ему придется довести дело до конца, чтобы защитить уже не только себя. Не только свою жизнь — а Жизнь с большой буквы.
Если вы читали «Призрак Александра Вольфа» — есть повод перечитать. Если же нет — читайте. Читайте! Время как раз подходящее.
А Газданов… Нет смысла делать литературоведческий разбор его книг. Это уже делали неоднократно — справьтесь в интернете. Стоит привести, разве что, еще одну цитату:
«Я верю в Бога, но, вероятно, я плохой христианин, потому что есть люди, которых я презираю, потому что если бы я сказал, что это не так, — я бы солгал. Правда, я замечал, что я презираю не тех, кого обычно презирают другие, и не за то, за что людей чаще всего презирают. Огромное большинство людей надо жалеть. На этом должен строиться мир». А кого и за что презираете вы? Уверены ли вы, что та культура, которую старались вам передать, не прошла бесследно, что вы стали настоящими гражданами мира?
Ссылки по теме:
Автор-собеседник. Гайто Газданов — 06.12.2015
Фильм о Газданове впервые покажут в Москве — 04.
12.2015
Будете у нас в Париже… — 06.02.2017
О книге Гайто Газданова «Нищий и другие рассказы»
НЕСКОЛЬКО ИЗБРАННЫХ рассказов давно умершего писателя, которые можно было бы ожидать как издательское событие, но этот изящный томик из шести богатых рассказов от Гайто Газданова, русского эмигранта модернист, это только это — и многое, многое другое.
С момента публикации в 2013 году на английском языке его выдающегося романа середины карьеры Призрак Александра Вольфа (1947–48), психологической загадки, чреватой чувством вины и неизбежностью, Газданов (1903–1971) покорил читателей своим тревожным сочетанием прямоты и метафизической многозначительности. Это литературное пробуждение стало возможным благодаря блестящему переводчику Газданова Брайану Каретнику, который перевел еще два из его девяти завершенных романов: «: Возвращение Будды» и : «Полет ». И Призрак Александра Вольфа , и Возвращение Будды были первоначально опубликованы в конце 1940-х годов в русскоязычном литературном журнале 9.
0005 Новый журнал ( Новое обозрение ) в Нью-Йорке, в то время как Рейс , написанный десятилетием ранее, был частично сериализован в 1939 году, а затем впервые опубликован в полной форме в 1992 году.
Сейчас , с этим первым заманчивым выбором Каретник выбрал полдюжины репрезентативных историй, охватывающих карьеру писателя. Поскольку сохранилось более 50 историй, кажется уместным предположить — и надеяться — что это только начало.
Глубокий заглавный рассказ, датируемый 1962, заключает в себе основную тему Газданова: борьбу за жизнь — не с точки зрения простого выживания, а в гораздо более сложном метафизическом смысле сохранения человеческого достоинства. В основе его изящной, томно-ироничной прозы, которую Каретник вновь уловил с безупречным мастерством, лежит конфликт правильного и неправильного, реальности и иллюзии. Эта озабоченность моралью проявляется во всем творчестве писателя, который в 16 лет сражался на стороне Белой армии во время Гражданской войны в России.
Шокирующий опыт на фронте определил его жизнь и, как мы увидим, сформировал его художественную литературу.
Но сначала вернемся к «Нищему», в котором мы встречаем необычного аутсайдера, Гюстава Вердье, который проводит дни на улицах Парижа, а ночи в заброшенном ящике возле метро:
Он давно так как перестал не только что-либо созерцать, но и вообще думать; это было то же самое, что исчезнувшая потребность говорить. В этой немой и бездумной жизни оставался только обмен ощущениями — шум в голове, боль, усталость, зуд от укусов насекомых, тяжелое зловоние ящика, который он ощущал, войдя в него после долгого пребывания на свежем воздухе. воздух, холод, жара, жажда… Он начал заново думать о том, что занимало его мысли много лет тому назад. Это было так бесконечно давно, задолго до того, как он стал таким, какой он есть сейчас. Вопрос, который так настойчиво вставал перед ним тогда и на который, как он знал и тогда, и теперь, не было и не могло быть ответа, был вопрос о смысле жизни, зачем она нужна и с какой таинственной целью эта длинная череда событий была приведена в движение.
Растущее отвращение к его избалованному существованию заставило Вердье отвергнуть все и принять бедность. В этом есть явные отголоски Толстого, и другой рассказ, «Ошибка» (1938), — еще одна возможная дань уважения русскому мастеру XIX века. Оттенки измученной Анны Карениной очевидны в Кате, молодой женщине, счастливо вышедшей замуж за доброго человека. Она всегда знала о резком несчастье своей матери, и скука уже начала грызть и ее. На время ее волнения смягчаются рождением сына Василия Васильевича. Нужна случайная встреча с праздным молодым человеком, чтобы бросить вызов всему. Пока у них роман, она уверена, что не питает к нему никаких чувств. Но после его смерти она понимает, «что человек, который умер, был человеком, которого она любила, и что она любила только его».
Газданов исследовал душевные недуги и поиски смысла еще в 1936 году. В «Избавлении», написанном в том же году, рассказывается об Алексее Степановиче, который жил впроголодь, пока умное изобретение не принесло ему огромное богатство, но мало радости.
В какой-то момент Алексей Степанович сидит со своей бывшей любовницей, женой старого друга и матерью «племянника», который вполне может быть его единственным ребенком. Наблюдая за ее движениями, он замечает, как хорошо она отвлекает свое горе, концентрируясь на банальностях: «Он понял, что в ее жизни все было почти так же безнадежно, как и в его […] и что портнихи и горничная интересовали ее только потому что это мешало ей думать о том, о чем ей не следует думать, иначе она заплачет или расстроится». Рассказ, достойный Чехова, представляет собой сжатое исследование сожаления.
Из многих элементов, которые делают этот том особенно привлекательным для преданных читателей Газданова, является то, что все истории, кроме одной, написаны — как и его учтивая, космополитическая человеческая комедия с изюминкой, Полет — от третьего лица. Использование всезнающего рассказчика добавляет интересной отстраненности; расстояние замедляет и смягчает повествование, в отличие от более повышенного тона рассказчиков от первого лица в Призрак Александра Вольфа и Возвращение Будды .
Однако, несмотря на контраст, все творчество Газданова свидетельствует о его большом даре характеризации. Он просто знал человеческую природу в ее лучших и худших проявлениях.
Так откуда у Гайто Газданова такие знания? Призрак Александра Вольфа начинается с предложения, которое заслуживает того, чтобы быть включенным в число самых памятных произведений художественной литературы:
Из всех моих воспоминаний, из всех бесчисленных ощущений моей жизни самым тяжким было воспоминание об единственном совершенном мною убийстве. С того момента, как это случилось, я не могу вспомнить ни одного дня, когда бы я не сожалел об этом. Никакое наказание за это мне никогда не грозило, потому что это произошло при самых исключительных обстоятельствах и было ясно, что я не мог поступить иначе.
Рассказчик был мальчиком-солдатом, который, заснув, был оставлен своими товарищами. Проснувшись, он мчится за ними пешком, пока не находит вороную кобылу, у которой убит казачий всадник.
Он садится и уезжает только для того, чтобы упасть на землю, когда лошадь застрелена под ним. Его собственная смерть кажется неизбежной, когда он наблюдает, как вражеский солдат целится в него. Мальчик вспоминает о револьвере, который носит, выдергивает его из новой жесткой кобуры и стреляет. Его противник падает, и юноша, загипнотизированный его действиями, созерцает свою жертву, прежде чем взять белого жеребца мертвеца и уехать.
Это, по всей видимости, история, почерпнутая из собственного опыта Газданова. Что мы знаем наверняка, так это то, что он бежал из России после войны и направился в Париж, где выполнял различные черновые работы, прежде чем стать ночным таксистом. Его дни были зарезервированы для учебы и письма. Первый роман « Вечер с Клэр » был опубликован в 1929 году и получил высокую оценку критиков, сравнивших Газданова с Прустом и другим талантливым молодым эмигрантом, Владимиром Набоковым, который был на четыре года старше его. Однако, несмотря на свой критический успех, Газданов продолжал водить такси, размышляя и наблюдая, пока ему не исполнилось 50 лет.
В том же году он переехал в Мюнхен и начал работать на Радио Свобода, американской станции, которая, как считается, финансируется ЦРУ. Он умер в 1971 и похоронен в Париже, городе, который он так хорошо знал и увековечил в своих произведениях. Он запечатлел туманные вечера и убогую романтику ночей французской столицы не хуже других, но именно его изображение тихо отчаявшихся, таинственных жителей города, особенно перемещенных русских, придает его рассказам такую выразительную силу.
«Письма Иванова», датированные 1963 годом, — это вдохновенный выбор, которым можно завершить этот сборник, поскольку он демонстрирует видение Газданова в его наиболее аллюзивном виде. Здесь рассказчику от первого лица разрешается бороться со своим беспокойством по поводу истинной природы таинственного Николая Францевича, зажиточного русского в Париже. Для рассказчика Николай Францевич — который оказывается автором одноименных писем — «вымысел, откровенно продукт чьего-то воображения […] У меня было ощущение, что он так и не рассказал всей истории, или еще что-то скрывает , хотя, похоже, ему нечего было скрывать».
Позже другой персонаж, также неоднозначно относящийся к Николаю Францевичу, замечает, что сомневается, что этот человек когда-либо жил в Петербурге, несмотря на его убедительные описания города: «как будто он читал нам отрывки из книги, которую писал об этом».
Тем не менее именно неуловимый автор писем, не подозревая о том, что он подвергается таким спекуляциям, озвучивает самый проницательный и красноречивый комментарий в этой истории:
Я убежден, что всем или почти всем интересно не не в том, как он живет, а в том, как он хочет или должен жить. Многие люди, как известно, видят себя не такими, какими их видят другие. […] Их душа, их интеллект требуют другого, как будто каждому из них нужно прожить несколько жизней, а не одну.
В предисловии к этой тревожной, но захватывающей подборке психологических дарований Брайан Каретник раскрывает, что Газданов не был «убежден» в том, что необходимо составить книгу собственных рассказов.
К счастью, собственные убеждения Каретника победили. Как определить гениальность Гайто Газданова, мальчика, который смотрел верной смерти в глаза? Он понимал, как люди борются за жизнь в этом мире, взваливая на свои плечи бремя своих навязчивых мыслей, страхов, желаний и сожалений.
¤
Эйлин Баттерсби родилась в Калифорнии и имеет степень магистра английской литературы Университетского колледжа Дублина. Штатный журналист по искусству и литературный обозреватель Irish Times , она четыре раза была названа журналистом года по искусству и стала национальным критиком года в 2012 году. Ее роман Teethmarks on my Tongue , опубликованный в США издательством Dalkey Архив будет издан в Британии этим летом Аполлоном, главой Зевса.
Гайто Газданов · LRB 6 марта 2014 г.
В октябре 1920 г.
, Гайто Газданов, тогда еще молодой солдат, вернулся к своему бронепоезду в Крыму и обнаружил, что он захвачен Красной Армией.
Он бежал в ноябре, перейдя Черное море в Константинополь с некоторыми из своих однополчан. Он был одним из более чем 150 000 беженцев — печальных останков побежденной Белой армии генерала Врангеля вместе со всеми мирными жителями, которым удалось пробраться на борт — на флоте из 126 кораблей. Как и многие из них, Газданов оказался в переполненном лагере в Галлиполи, финансируемом французами. Франция сделала ставку не на ту сторону в Гражданской войне и стремилась прекратить поддерживать лагеря. Но он стал бы более постоянным домом для многих беженцев, в том числе для некоторых из самых известных писателей России.
Газданов родился в 1903 году в Санкт-Петербурге, в обеспеченной семье осетин по происхождению, но русскоязычной и православной. В 16 лет он вступил в Белую армию. По словам Ласло Дьенеша, автора одной из немногих книг о Газданове, он не был закоренелым антибольшевиком: похоже, он присоединился в основном из любопытства и выбрал белых, потому что они были ближе всего. На своем бронепоезде он воевал на пулеметной платформе.
У него было достаточно времени, чтобы кутить с подонками в таких городах, как Севастополь. Мальчик, начавший читать Канта в 13 лет, был таким же аутсайдером в крымском преступном мире, как и среди своих однополчан.
В лагере беженцев в Галлиполи Газданов вскоре поссорился с начальством и был вынужден уйти. Он вернулся к учебе сначала в Константинополе, а затем в Болгарии. Он приехал в Париж в 1923 году, в то время, когда казалось, что половина городских таксистов были русскими аристократами или офицерами Белой армии, как Лолиты мистер Таксович с его густыми усами и «ужасным акцентом на его осторожном французском языке». Эмигранты слонялись за дешевыми напитками на Монпарнасе и селились на улице Вожирар, или возле православного собора Святого Александра Невского, или в пригородах, таких как Булонь-Бийанкур. Привлекательность была очевидна: многие образованные русские в детстве выучили французский язык, а Россия всегда восхищалась французской культурой.
Бедные эмигранты редко могли заниматься своими старыми профессиями и часто были вынуждены выполнять черную работу.
Первой работой Газданова было таскание 36-фунтовых мешков на баржи Сены и обратно; когда он не мог больше терпеть, он устроился мыть паровозы. Он был бездомным всю зиму, спал на тротуарах и на станциях метро, пока его не взяли на завод Ситроен; он отказался от этого, когда его чуть не сбил приближающийся грузовик, и понял, что глохнет. Он устроился на офисную работу в Hachette, но ему было слишком сложно притворяться, что он работает по восемь часов в день, и вскоре он тоже ушел. Затем он остановился на профессии, которой останется на двадцать лет: вождение такси по ночам.
Он утверждал, что жизнь ночного таксиста была хуже Гражданской войны, но это дало ему много времени для написания и много хорошего материала. В 1930 году у него был первый крупный успех: « Вечер с Клэр», лирический полуавтобиографический роман, получивший высокую оценку эмигрантской прессы. Его сравнивали с Набоковым, многоязычной звездой молодых писателей-эмигрантов, и с Иваном Буниным, который в 1933 году станет первым русским, получившим Нобелевскую премию.
Сам Бунин высоко оценил работу Газданова.
Набоков и Бунин воплотили многие различия между двумя поколениями беллетристов-эмигрантов. Старшие эмигранты, такие как Бунин, начали писать в России и надеялись однажды вернуться; тем временем они изо всех сил пытались сохранить свое языковое и культурное наследие. Бунин провел годы во Франции, сочиняя лирические рассказы о дореволюционной России. Во время нацистской оккупации, в холоде, голоде и бедности, он написал « темных аллей » — сборник изысканных рассказов о русской молодежи в загородных поместьях. Как пишет Грэм Хеттлингер в предисловии к своему переводу, Бунин обладал «замечательной способностью вызывать и очищать прошлое». В письме к Бунину Жид писал: «Ваш внутренний мир… восторжествовал над внешним. Для вас это истинная реальность». Газданов тоже предпочитал внутреннее внешнему.
Молодые эмигранты, такие как Набоков, находились между двумя (или более) культурами; они говорили по-русски и считали себя русскими, но на них сильно повлияло их новое окружение.
Они хорошо знали русский литературный канон, но также были пропитаны модернизмом, особенно французским модернизмом, и использовали его, чтобы отличаться от старшего поколения. Считая себя хорошо подготовленными к модернистскому движению, они подыгрывали своей изоляции и отчужденности. В 1936 году Газданов заявил, что эмигрантской литературы не существует. Угроза ассимиляции вызывала тревогу у старой гвардии, опасавшейся, что молодые теряют национальное чувство. В 1930 группа ссыльных ученых писала, что «сама идея» России «становится все более абстрактной». Россия, как она существовала до революции, была миражом, и мир русской эмиграции в Париже рассеется после войны.
Пятый роман Газданова, Призрак Александра Вольфа , был задуман во время Второй мировой войны, когда таксистов работы было немного. (Газданов и его жена также участвовали в российском коммунистическом Сопротивлении; он снова был легкомыслен, когда дело доходило до идеологии.) Опубликовано в 19 г.47-48 в эмигрантском журнале в Нью-Йорке, роман представляет собой своего рода экзистенциальный триллер.
Рассказчик, чье имя мы никогда не узнаем, читает историю, в которой в мельчайших подробностях рассказывается то, что он называет «болезненным воспоминанием, которое преследовало меня повсюду, куда меня заносила судьба»: день, когда мальчиком, участвовавшим в Гражданской войне в России, он убил (или думал, что убил) человека в целях самообороны. Мужчина был белокурый и красивый, на красивой белой лошади; рассказчик был усталым и некрасивым, верхом на черной кляче. (Главные герои Газданова часто разделяли его черты. Соотечественник по эмиграции Василий Яновский описывал его как «коренастого парня с широкими плечами и короткой шеей, похожего на безрогого буйвола, с оспинами на большом некрасивом лице»).0003
Призрак Александра Вольфа — это мир двойников. Рассказчик признается в раздвоении личности; Вольф, светловолосый мужчина, который «пропустил свою смерть» и опубликовал рассказ, погружающий рассказчика в воспоминания о войне, страдает тем же недугом, как и Жан, французский полицейский инспектор.
У возлюбленной рассказчика, Елены, быстрое, гибкое тело, но вялая душа. Герои разрываются между прошлым и настоящим, выбором и бессилием, жизнью и смертью. Очень часто внутренний мир преобладает над внешним. Сюжет — события, разворачивающиеся во внешнем мире, — то проскальзывает, то пропадает, всегда второстепенный по отношению к философским экскурсам книги. В то же время секс открыт как убежище от абстракций ума.
Озабоченность Газданова двойниками нетрудно понять. В Париже он прожил две жизни: одну в парижском полусвете, другую в русском эмигрантском мире искусства и идей. И он знал кое-что о наличии двух личностей до того, как эмигрировал; он так и не выучил осетинский, хотя его родители говорили на нем, и ему нужен был переводчик, чтобы говорить с бабушкой. Изгнание сделало язык опасным для всех, но особенно для писателей, которым приходилось выбирать между родным языком, частью мира, который все более и более утрачивался, и языком принимающей страны, который давал надежду на широкое распространение.
читательская аудитория, финансовый успех и прочное наследие. Набоков выбрал второе и стал одним из немногих молодых эмигрантов, добившихся настоящей славы. Другие стали успешными писателями с французскими именами: Эльза Триоле, урожденная Элла Каган; и Анри Труа, урожденный Лев Тарасов. Троя принял этот псевдоним по предложению своего редактора и стал первым русским, избранным во Французскую академию. Но гораздо больше писателей не хотели или не могли отказаться от своего оригинального языка или преуменьшить свою русскую идентичность.
Французский язык Газданова был безупречен, но он чувствовал себя неспособным писать художественную литературу ни на чем другом, кроме родного языка. Его романы явно двуязычны, даже несмотря на это: его выдающееся произведение « Ночные дороги » содержит отрывки из французского уличного сленга, которые он перевел только по настоянию своего редактора. Его романы часто происходят в Париже, персонажи говорят друг с другом по-французски, иногда без перевода и без акцента, и все же они написаны (в основном) по-русски.
В Призрак Александра Вольфа, рассказчик прекрасно говорит по-французски; Английская проза Вольфа настолько беглая, что его можно принять за местного писателя. Елена, кажется, тоже свободно владеет французским и английским языками. Она замужем за американцем и представляется по фамилии Армстронг. Сначала она и рассказчик говорят по-французски; он не может определить ее акцент, пока она не скажет ему, что она русская, заметив у него в кармане русскую газету. Они переходят на русский язык, и он замечает ее стилистическую ошибку (Газданова иногда критиковали за такие ошибки). Вознесенский, старый друг Вольфа, говорит по-французски, но ни слова по-английски, и напрасно жаждет прочесть книгу Вольфа о мире, который они покинули вместе. Вознесенский попытался написать мемуары, чтобы вспомнить свою великую любовь Марину, украденную Вольфом, но обнаружил, что писательского дара у него нет. Теперь его последние надежды связаны с Вольфом; а Вольф пишет по-английски, потому что деньги лучше, а о Марине не написал, потому что не любил ее так, как Вознесенский.
И все же Вознесенский говорит: «Может быть, нас вспомнят, если он упомянет нас в своих сочинениях; лет через пятьдесят о нас будут читать школьники по-английски, так что все, что было, не будет напрасным… все будет жить дальше» 9 .0003
Рассказчик описывает письмо Вольфа как «натянутое» и «безупречное». Как и Набоков, Вольф сбежал из литературного гетто русской эмиграции. С другой стороны, собственные литературные устремления рассказчика никогда не реализуются. Он журналист, а иногда и литературный критик, который очень хочет писать романы, но никогда не прилагал усилий. Он заменяет других писателей в газете (на французском языке) и подрабатывает случайными заработками. Его друзья постоянно напоминают ему о его неудаче. Елена говорит ему, что если бы ей нужно было описать его, она бы сказала, «что ты понял больше, чем мог сказать, и что тон твоего голоса был более выразительным, чем слова, которые ты говорил». Кудрявый Пьеро, любящий детективы, спрашивает: «А романы вы не пишете?» Рассказчика озадачивает, что Саша Вольф, пьяный, развратный авантюрист пабных анекдотов Вознесенского, теперь Александр Вольф, автор книги с эпиграфом из По: «Подо мной лежит мой труп со стрелой в виске.
» Оказывается, его встреча со смертью сделала Сашу Вольфа писателем. Истекая кровью после того, как рассказчик застрелил его в тот роковой день, во время Гражданской войны, он понял, что жизнь — это «единственная вещь, ценность которой мы можем по-настоящему понять», но позже он говорит: «Я никогда не мог вернуть себе это чувство, и потому Я никогда не мог вернуть его, я превратился в автора этой книги. Я всю жизнь ждал, чтобы случилось что-то неожиданное, что-то совершенно непредвиденное, какое-то невероятное потрясение, когда я заново увижу то, что когда-то так любил: теплый, чувственный мир, который я потерял». неподвижности не может быть счастья».0003
Память — центральная тема Газданова, как и многих русских эмигрантов и многих модернистов. После того, как он впервые переспит с Еленой, рассказчик говорит:
Я… знал, что, что бы ни бросала жизнь на моем пути, ничто не может спасти меня от сурового и окончательного сожаления, что все это все равно исчезнет, поглощенное ли смертью, время или расстояние, и что внутренне ослепляющая сила этого воспоминания заняла бы слишком большое эмоциональное пространство в моей жизни и не оставила бы места для других вещей, которые, возможно, также были предназначены мне.
Это мысли человека, находящегося в изгнании из цивилизации, которой больше не существует и которая в конце концов будет обречена на вымирание. Из-за своей озабоченности памятью и любви к длинным предложениям Газданова сравнивают с Прустом, хотя он говорит, что читал его только после Второй мировой войны. Критик Леонид Ливак утверждает, что на него повлиял не столько Пруст, сколько смутное представление о «прустианстве». Газданов далеко уходит от Пруста в своих частых сценах насилия; сложный синтаксис создает противоречие между тоном и предметом. Но, может быть, он кажется прустовцем, потому что быть эмигрантом было прустовским условием: в Новая Мекка, Новый Вавилон, История русских эмигрантов во Франции, Роберт Джонстон описывает то, как русские участники сессии Studio Franco-Russe 1930 года сказали, что они чувствовали себя «обреченными на прустовское существование», существование «как пассивное и созерцатель жизни, как Пруст».
Газданов говорил, что это «типичная русская литературная проза», без чувства живой речи, и хотя часто красивая, но временами бесцветная.