Гайто Газданов – биография, книги, отзывы, цитаты

Газданов Гайто (Георгий) Иванович — прозаик, литературный критик.

Родился 23 ноября (6 декабря н.с.) 1903 г. в Санкт-Петербурге в состоятельной семье осетинского происхождения, русской по культуре, образованию и языку. Профессия отца — лесничий — заставляла семью много ездить по стране, поэтому только детские годы будущий писатель провел в Санкт-Петербурге, затем жил в разных городах России (в Сибири, Тверской губернии и др.). Часто бывал у родственников на Кавказе, в Кисловодске.

Школьные годы пришлись на Полтаву, где в течение года учился в Кадетском корпусе, и Харьков, где начиная с 1912 учился в гимназии. Успел доучиться до седьмого класса. В 1919 в шестнадцать лет вступает в…

Газданов Гайто (Георгий) Иванович — прозаик, литературный критик.

Родился 23 ноября (6 декабря н.с.) 1903 г. в Санкт-Петербурге в состоятельной семье осетинского происхождения, русской по культуре, образованию и языку.

Профессия отца — лесничий — заставляла семью много ездить по стране, поэтому только детские годы будущий писатель провел в Санкт-Петербурге, затем жил в разных городах России (в Сибири, Тверской губернии и др.). Часто бывал у родственников на Кавказе, в Кисловодске.

Школьные годы пришлись на Полтаву, где в течение года учился в Кадетском корпусе, и Харьков, где начиная с 1912 учился в гимназии. Успел доучиться до седьмого класса. В 1919 в шестнадцать лет вступает в Добровольческую армию Врангеля, воюет в Крыму. Служит на бронепоезде. Когда армия отходила, Газданов ушел вместе с ней, сначала в Галлиполи, затем — в Константинополь. Здесь случайно встречает свою двоюродную сестру, балерину, которая уехала еще до революции и вместе с мужем жила и работала в Константинополе. Они очень помогли Газданову. Здесь он продолжил учебу в гимназии в 1922. Здесь был написан первый рассказ — «Гостиница грядущего». Гимназия была переведена в город Шумен в Болгарии, где Газданов окончил гимназию в 1923.

В 1923 приезжает в Париж, который не покидает в течение тринадцати лет. Чтобы заработать на жизнь, приходится выполнять любую работу: грузчика, мойщика локомотивов, рабочего на автозаводе «Ситроен» и др. Затем 12 лет работает таксистом. В течение этих двенадцати лет были написаны четыре из девяти романов, двадцать восемь из тридцати семи рассказов, на все остальное потребовалось тридцать следующих лет.

В конце 1920-х — начале 1930-х четыре года учился в Сорбонне на историко-филологическом факультете, занимаясь историей литературы, социологией, экономическими науками. Весной 1932 под влиянием М.Осоргина вступил в русскую масонскую ложу «Северная звезда». В 1961 стал ее Мастером.

В 1930 поступил в продажу первый роман Газданова — «Вечер у Клэр», и писатель сразу был провозглашен талантом. Вся эмиграция хвалила роман. Регулярно начинает публиковать рассказы, романы наряду с Буниным, Мережковским, Алдановым, Набоковым в «Современных записках» (самым авторитетным и солидным журналом эмиграции).

Активно участвует в литературном объединении «Кочевье». В 1936 отправляется на Ривьеру, где встречает свою будущую жену Гавришеву, урожденную Ламзаки (из богатой одесской семьи греческого происхождения».

В 1937 — 39 каждое лето приезжает сюда, на Средиземное море, проводя самые счастливые годы жизни.

В 1939, когда началась война, остается в Париже. Переживает фашистскую оккупацию, помогает тем, кто находится в опасности. Участвует в движении Сопротивления. Много пишет: романы, рассказы. Единственное, что было написано в это время и получило признание, — это роман «Призрак Александра Вольфа» (1945 — 48).

После войны была опубликована книга «Возвращение Будды», имевшая большой успех, принесшая известность и деньги. С 1946 живет только литературным трудом, иногда подрабатывая ночным таксистом.

В 1952 Газданову предлагают стать сотрудником новой радиостанции — «Свобода». Он принимает это предложение и с января 1953 и до смерти работает здесь. Через три года становится главным редактором новостей (в Мюнхене), в 1959 возвращается в Париж корреспондентом Парижского бюро Радио «Свобода».

В 1967 его опять переводят в Мюнхен как старшего, а затем главного редактора русской службы. Побывав в Италии, навсегда влюбился в эту страну, в особенности в Венецию. Приезжал сюда каждый год. В 1952 выходит роман «Ночные дороги», затем «Пилигримы» (1952 — 54). Последние романы, увидевшие свет, — «Пробуждение» и «Эвелина и ее друзья», начатые еще в 1950-е, но законченные в конце 60-х. Умер Газданов от рака легких 5 декабря 1971 в Мюнхене. Похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Гайто Газданов и один незнакомый с ним американец

Текст: Андрей Цунский

Коллаж: ГодЛитературы.РФ.

Фото Робер Дуано/ robert-doisneau.com

«Кто из нас мог бы утверждать в конце своей жизни, что он прожил недаром, и если бы его судили в конце, что он делал, у него было бы какое-то оправдание? Я долго думал над этим и пришел к одному выводу. Он не новый, он известен тысячу лет, и он очень простой. Если у тебя есть силы, если у тебя есть стойкость, если ты способен сопротивляться несчастью и беде, если ты не теряешь надежды на то, что все может стать лучше, вспомни, что у других нет ни этих сил, ни этой способности к сопротивлению, и ты можешь им помочь. Для меня лично — в этом смысл человеческой деятельности. И, в конце концов, не так важно, как это будет называться — «гуманизм», «христианство» или что-нибудь другое. Сущность остается одна и та же, и сущность эта заключается в том, что такая жизнь не нуждается в оправдании. И я тебе скажу больше, то, что я лично думаю, — что только такая жизнь стоит того, чтобы ее прожить».

Гайто Газданов

Можете ли вы себе представить, что открываете книгу, которую до этого не читали ни разу? В этой книге есть и война, и любовь, и спорт, и криминальный сюжет, и тоска русского эмигранта по родной земле? Конечно. Но что же это за книга, если через страниц 30—40 вы откуда-то совершенно точно знаете, что произойдет дальше и чем она кончится? Знаете — и не можете оторваться, даже перелистываете назад, чтобы не упустить неприкрашенной, но удивительно наполненной чувством фразы или просто построенного предложения? Такая книга

есть.

И нам предстоит понять, почему и зачем она была написана.

---

70 лет назад вышел в свет и взорвал литературный мир сороковых годов роман Гайто Газданова «Призрак Александра Вольфа».

---

Переведенный на все европейские языки роман принес ему не только славу. Великий писатель смог… оставить работу ночного таксиста и жить на литературные заработки, хотя это был далеко не первый его роман. До этого расстаться с рулевым колесом и не всегда приятными ночными рейсами ему не позволяло материальное положение. Но — не только это. Всему свое время.

«Каждый писатель создает свой собственный мир, а не воспроизводит действительность. И вне этого подлинного творчества литература — настоящая литература — не существует».

Гайто Газданов

Русский эмигрант осетинского происхождения и раньше вызывал интерес у читающей публики — но интерес, ограниченный эмигрантскими кругами, хотя противоположные по мировоззрению, но равновеликие Бунин и Горький отозвались о его творчестве очень высоко (впрочем, другие, напротив, — подвергали его жесточайшей критике, если не сказать поруганию).

Однако среди его поклонников — Георгий Адамович, Михаил Осоргин, Владимир

Вейдле, Николай Оцуп, Марк Слоним, Петр Пильский — и даже очень ревниво относившийся к нему и его творчеству Набоков…

После того как в 1929 году был напечатан роман «Вечер у Клэр», — автобиографический в чем-то и мистический, несомненно, и полный совершенно реалистических ужасов войны и философии, — эмигранты в

Париже и других уголках земли зачитывались этой вовсе не слезливой, строгой, очень мужской по характеру книгой. «Вечер у Клэр» не принес Газданову ничего, кроме признания этой аудитории. Зиму с 1929 на 1930 год он провел, будучи самым настоящим клошаром — под мостами и в метро. Не знавшие его лично люди представляли себе автора человеком, никак не моложе среднего возраста, а то и старше, с суровым прошлым и блистательным образованием. Во втором они не ошибались. Но были бы огорошены, узнав, что дрожащему под мостом автору «Вечера у Клэр» всего 26 лет.

«У меня — семья: жена, дочь, я люблю их и должен кормить их. Но я не хочу ни в каком случае, чтобы они вернулись в советчину. Они должны жить здесь, на свободе. А я? Остаться тоже здесь и стать шофёром такси, как героический Гайто Газданов?»

И. Бабель Ю. Анненкову

Одной лишь биографии самого Газданова хватило бы не на бабелевский рассказ, а на сагу бальзаковского масштаба и объема — Гражданская война, лагерь солдат-репатриантов в Галлиполи, работа мойщика локомотивов или на конвейере завода «Рено» — мало кто физически выдержал бы такие испытания и просто выжил бы, например, под струями ледяной воды в утробе паровоза…

Наконец

---

он нашел работу, которая позволяла (в ущерб нормальному сну) погрузиться в самое темное, ночное пространство Парижа и узнать множество людей, стать настоящим парижанином.

---

Он стал шофером такси. Нашел силы учиться в Сорбонне. Читал. И главное — писал. А ему мало — он увлекался спортом, находил время не только писать и читать, но мог бы провести квалифицированную экскурсию по Лувру… Среди его знакомых — наряду с писателями-эмигрантами и интеллигентными литераторами — шлюхи, преступники, полицейские, журналисты, мошенники, пьяницы и благополучные, ожиревшие от немецких репараций парижские обыватели… И за каждым — по едва заметной примете или словечку — Газданов безошибочно видел судьбу. Его произведения ни в коем случае не документальны — но многие замечали, что его редко высказываемые вслух предсказания оказывались порой трагически, порой до смешного — точными… А сам он — несмотря на отнюдь не романтическую работу, полюбил Париж, принимая людей такими, какими они были. Да и остаются. А в то же самое время…

«…Я приносил с собой жареные каштаны и мандарины в бумажных пакетах, ел каштаны, когда был голоден, ел маленькие оранжевые фрукты, бросая кожуру в камин и туда же выплевывая зернышки. А голоден был постоянно — от ходьбы, от холода и от работы. В комнате у меня была бутылка вишневой водки, привезенная с гор, и я наливал себе, подходя к концу рассказа или под конец рабочего дня. Закончив работу, я убирал блокнот или бумаги в ящик стола, а несъеденные мандарины — в карман. Если оставить их в комнате, они за ночь замерзнут».

Эрнест Хемингуэй

В то же время, когда Газданов выматывался на заводе или депо, по Парижу ходил молодой, недавно женившийся американец. Возможно, они даже покупали в одних киосках спортивные журналы «Ринг» и «Педаль». Но будущий «стипендиат» Нобеля приехал сюда с просто поставленной задачей — заставить, наконец, читающий мир признать себя гением. В книжном магазине «Шекспир и компания» чудесная и добрая хозяйка Сильвия Бич давала ему книги домой «почитать» (и знала, что не отдаст), даже кормила его обедами. Он регулярно наведывался в гости к Гертруде Стайн, где, бывало, общался с Джеймсом Джойсом и регулярно — с Френсисом Скоттом Фитцджеральдом, Эзрой Паундом (будущим поклонником фашизма, антисемитом и — вот ведь шутка судьбы — соседом по участку на кладбище в Венеции с Иосифом Бродским!). У Стайн этот господин тоже плотно закусывал. С Фитцджеральдом они, пожалуй, выпили на пару небольшой французский бар. Дома в грязном квартале ждали голодная жена с ребенком, но борьба за место в мировой литературе была важнее. Это был совсем другого склада человек — Эрнест Хемингуэй. Газданова ни в «Шекспир и компанию», ни тем более в гости к Гертруде Стайн просто не пустили бы — и не знали о нем, а если б знали — ему и прилично одеться было не во что. Но главное — он и сам бы туда не пошел.

Говорят, идея романа «Прощай, оружие», пришла Хемингуэю, когда, не зная французского быта, он дернул не ту цепочку в туалете и обрушил себе на голову тяжелую фрамугу. Случай напомнил ему, как он был ранен на войне.

С Газдановым такое не приключилось бы. Переночевать в ночлежке на влажных простынях под дистрофически тощим одеялом было для него редкой удачей. Если попробовать английское название романа Хемингуэя о Париже «Праздник, который всегда с тобой», The Movable Fest «перевести» при помощи гугловского переводчика, получится «передвижной банкет». Для Газданова был роскошью обед в русской «обжорке» за три франка. Хотя при чем тут Хемингуэй? Как он сюда вообще влез? Возможно, что и еще раз втиснется.

Я… вдруг вспомнил речь моего учителя русского языка, которую он сказал на выпускном акте: «Вы начинаете жить, и вам придется участвовать в том, что называется борьбой за существование. Грубо говоря, есть три ее вида: борьба на поражение, борьба на уничтожение и борьба на соглашение. Вы молоды и полны сил, и вас, конечно, притягивает именно первый вид. Но помните всегда, что самый гуманный и самый выгодный вид — это борьба на соглашение. И если вы из этого сделаете принцип всей вашей жизни, то это будет значить, что та культура, которую мы старались вам передать, не прошла бесследно, что вы стали настоящими гражданами мира и что мы, стало быть, тоже не даром прожили на свете. Потому что, если бы это оказалось иначе, это значило бы, что мы только потеряли время. Мы старые, у нас нет больше сил создавать новую жизнь, у нас остается одна надежда — это вы». «Я думаю, что он был прав, — сказал я. — Но, к сожалению, мы не всегда имели возможность выбирать тот вид борьбы, который мы считали наилучшим».

Г. Газданов, «Призрак Александра Вольфа»

1 сентября 1939 года, в день начала Второй мировой войны Гайто Газданов дал присягу на верность Французской Республике. Формально он мог этого не делать. Он служил срочную службу в армии другой страны. Да, в конце концов, он даже не был гражданином Республики — иностранцем без гражданства с патентом водителя такси… Но он не мог этого не сделать. Некоторые эмигранты, включая знаменитых Гиппиус и Мережковского, уже водили шашни с нацистами, когда немцы вошли в Париж, а кое-кто устремился в дом 4 на улице Гальера — в редакцию газеты «Парижский вестник» — издания русских коллаборационистов.

---

А Гайто Газданов вернулся в Париж с Лазурного берега, где мог спокойно переждать и посмотреть, чем все кончится, — и вернулся участником ячейки Сопротивления.

---

Он был уже женат на Фаине Ламзаки — гречанке из Одессы, у них появилась квартира с ванной — редкостью для Парижа по тем временам. Правда, диван был узкий и всего один, спали они по очереди — ночью Газданов был на работе, утром уходила она… И эта квартира стала конспиративной.

Несколько знакомых были расстреляны в гестапо. Знакомых евреев нужно было прятать и переправлять на неоккупированную территорию. Их детей крестили в православной церкви, чтобы спасти им жизни. Депортированные в лагеря еврейские семьи оставляли русскому таксисту на сохранение ценности и деньги — их нужно было надежно спрятать.

А затем, в 1943-м появились партизанские отряды бежавших из концлагерей советских военнопленных. Газдановы стали связными партизанской группы «Русский патриот».

---

Газданов участвовал в издании и распространении антифашистской газеты. А дома — спрятан пленный, или еврей, или разыскиваемый гестапо участник сопротивления

---

из бежавших советских пленных… Фаина, одев несколько таких беглецов во французскую форму без погон, пешком проводила их на конспиративные квартиры средь бела дня (не в комендантский же час?!)… Ежедневно писатель и его жена рисковали оказаться в Гестапо – и конец был бы ясен. Немецкие офицеры, садясь в его такси, не подозревали, что в буквальном смысле сидят на тираже газеты «Сопротивление»…

Но в августе 1944 года кошмар кончился. И снова в городе появляется знакомый нам американец! Как рассказывают, он ввалился в бар отеля «Ритц» и крикнул: «Париж освобожден!» «Ура» — кричит бармен. А бородатый Хэмингуэй провозглашает: «72 коктейля «Маргарита!» Нелегкое, видно, дело штурмовать столицы, взятые врагом, таская за собой передвижной банкет…

Вернулись, пережившие кошмар концлагерей евреи, отдавшие на сохранение Газданову свои сбережения. Замки чемоданов не сразу открывались — они проржавели. К ним никто не прикоснулся за 5 лет…

«Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать ее до последнего дыхания».

Гайто Газданов

«Призрак Александра Вольфа» Гайто Газданов начал писать в 1942 году. Искренний и преданный сторонник «борьбы на соглашение» увидев нацизм воочию понял, что снова лишен возможности выбора того способа борьбы, который считал наилучшим. Есть Зло, которое понимает только язык силы. Несколько лет урывками писал он роман, где выстроилась классическая фигура — треугольник. Но это не водевиль. Это треугольник между Человеком, Любовью и Злом, от которого Любовь нужно защитить.

Этот роман даже экранизировали на американском телевидении.

---

Посмотрев экранизацию, обычно очень разборчивый в словах Газданов, помолчав, покрыл фильм крепчайшим матом,

---

закончив словами: «Ни <хрена> они ни в нашей жизни, ни в нашей литературе не понимают!»

Есть такие книги, которые порядочный человек, прочитав страниц тридцать-сорок, уже знает, что будет дальше. И чем эта книга кончится. Если в начале юноше, почти обреченному, удается на огромном для револьверного выстрела расстоянии, почти смертельно ранить всадника на коне бледном, имя которому Смерть, и за которым следует ад — однажды ему придется довести дело до конца, чтобы защитить уже не только себя. Не только свою жизнь — а Жизнь с большой буквы.

Если вы читали «Призрак Александра Вольфа» — есть повод перечитать. Если же нет — читайте. Читайте! Время как раз подходящее.

А Газданов… Нет смысла делать литературоведческий разбор его книг. Это уже делали неоднократно — справьтесь в интернете. Стоит привести, разве что, еще одну цитату:

«Я верю в Бога, но, вероятно, я плохой христианин, потому что есть люди, которых я презираю, потому что если бы я сказал, что это не так, — я бы солгал. Правда, я замечал, что я презираю не тех, кого обычно презирают другие, и не за то, за что людей чаще всего презирают. Огромное большинство людей надо жалеть. На этом должен строиться мир». А кого и за что презираете вы? Уверены ли вы, что та культура, которую старались вам передать, не прошла бесследно, что вы стали настоящими гражданами мира?

Ссылки по теме:

Автор-собеседник. Гайто Газданов — 06.12.2015

Фильм о Газданове впервые покажут в Москве — 04. 12.2015

Будете у нас в Париже… — 06.02.2017

Призрак Александра Вольфа

«Я привык к двойственности своего существования, как люди привыкают, скажем, к одним и тем же болям, характерным для их неизлечимой болезни», — признаётся рассказчик. Его, с одной стороны, тянет к возвышенным мыслям, к литературным занятиям. С другой, он страстно любит спорт — занятие, так сказать, антидуховное, «чисто физическую, мускульно-животную жизнь» — и острые ощущения. В себе он отмечает «одинаково неизменную лю­бовь к таким разным вещам, как стихи Бодлера и свирепая драка с какими-то хулиганами». Реализация этой раздвоенности — журналистская карьера, в ходе которой рассказчику приходится писать о боксёрских матчах и разрезанных на куски женщинах, и писательские амбиции, которые особенно остро дают о себе знать в описании счастливого романа с Еленой Николаевной. Схожая ситуация у Александра Вольфа, только он чётко знает её причину: пережитый околосмертный опыт. Рассказчик не может поверить, что авантюрист и ловелас Вольф, каким его описывает старый товарищ Вознесенский, — это тот же самый человек,  который написал блестящую книгу рассказов по-английски. Кстати, отказ от родного языка — ещё одна маркировка раздвоения Вольфа. Газдановед Сергей Кибальник , что на двойственность обоих героев могла повлиять хорошо знакомая Газданову книга — «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. Стремление двух героев друг к другу показывает, что каждый из них — альтер эго другого, и не исключено, что смерть Вольфа означает конец раздвоения рассказчика.

Одинаково неизменная любовь к таким разным вещам, как стихи Бодлера и свирепая драка с какими-то хулиганами, заключает в себе нечто странное

Гайто Газданов

Раздвоенность, по Газданову, следствие травмы. Навсегда травмированный встречей с Вольфом рассказчик, возможно, интуитивно понимает, что и его подруга Елена Николаевна как-то связана с этим демоном. Для неё опять-таки характерна двойственность: с одной стороны, холодность, заторможенность реакций, с другой — чувственность. Всё это находит выражение в её лице (ясный, чистый лоб — и «большой рот с полными и жадными губами»), и эта физиогномика кажется даже нарочитой.

Однако у раздвоенности, помимо биографических, есть и социальные причины. В 1920–40-е почти все русские эмигранты во Франции занимаются не своим делом, оторваны от прошлого социального положения, что ведёт «к депрессивным состояниям, глубоким неврозам, переживаемым как раздвоение . Рассказчик стремится к литературным занятиям, но вынужден заниматься журнальной подёнщиной. Это накладывается на мучительно ощущаемое им противоречие между возвышенной, писательской, духовной и низменной, спортивной, плотской сторонами его натуры. Такое противоречие восходит к знаменитой аллегории души у Платона: душа представляется как колесница, запряжённая двумя конями — один из них небесного происхождения, другой земного. Возможно, появление в начале романа двух противоположных по масти лошадей — отсылка к Платону.

Мотив двойственности проявляется в романе всюду: в характерах персонажей; в обстоятельствах двух смертей Вольфа — вплоть до атмосферных, цветовых деталей; в двух криминальных сюжетах, участником которых в один день становится рассказчик; в поединке боксёров, который предваряет столкновение главных героев. «Призрак Александра Вольфа» — роман зеркал: сами они умело замаскированы, но их эффект настойчиво бьёт в глаза.

Газданов Гайто

ГАЗДА́НОВ Гайто (Георгий Иванович) [23.11(6.12).1903, СПб. — 5.12.1971, Мюнхен; похоронен на кладб. Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем] — прозаик, эссеист.

Родился в состоятельной осетинской семье, проживавшей в то время в СПб. Мать — В. Н. Абациева — воспитывалась в семье своего дяди М. Абациева, в доме кот. на Кабинетной ул., 19 и родился будущий писатель. В одном из своих рассказов Г. вспоминал: «Я родился на севере, ранним ноябрьским утром. Много раз потом я представлял себе слабеющую тьму петербургской улицы и зимний туман и ощущение необычайной свежести, кот. входила в комнату, как только открывалось окно» («Третья жизнь»). Окончив СПб. лесной ин-т, отец Г. работал лесничим на Урале, Смоленщине, в Тверском крае, в Белоруссии. Он был очень красивым, веселым и образованным человеком, собрал уникальную биб-ку, кот. с большим интересом осваивал его сын. Неожиданная смерть отца в 1911 оставила неизгладимый след в душе мальчика. В романе «Вечер у Клэр» он напишет об этом событии: «Ледяное чувство смерти охватило меня, и я ощутил болезненное исступление, сразу увидев где-то в бесконечной дали мою собственную кончину — такую же судьбу, как судьба моего отца». После смерти отца семья очутилась в Полтаве, где Г. учился в кадетском корпусе, а позже в Харьковской гимназии, кот. оставил после 7-го класса из-за начавшейся Гражданской войны.

Летом 1919 вступает в Добровольческую армию и служит солдатом на бронепоезде. Этот поступок 16-летнего юноши объяснялся не столько политич. мотивами, сколько стремлением испытать нечто новое, романтическим желанием своими глазами увидеть, что такое война. Очутившись в самой гуще страшной схватки «белых» и «красных» в Крыму, Г. ощутил весь ужас насилия, произвола, смерти. Поэтому позже в его рассказах и романах всплывали то как сон, то как воспоминание, то как рок, преследующий человечество, жуткие эпизоды того времени.

Осенью 1920 вместе с остатками врангелевской армии покидает Севастополь, навсегда прощаясь с родиной. В 1923 заканчивает русскую гимназию в болгарском г. Шумене и переезжает в Париж. Обладая отличным здоровьем, выносливостью, невероятной стойкостью духа, с достоинством переносит все тяготы эмигрантской жизни. Работает портовым грузчиком, мойщиком паровозов, рабочим на автомобильном з-де, ночным таксистом. Работа таксистом, кот. обеспечивала Г. средства для существования в теч. 25 лет, наложила своеобразный отпечаток и на его образ жизни, и на его творч. судьбу, давая возможность видеть ночную, призрачную, теневую сторону жизни.

В кон. 1920-х поступает в Сорбонну, изучает историю лит-ры, социологию, экономические учения. В это время начинает писать рассказы, публ. в пражских ж. «Своими путями» и «Воля России» («Гостиница грядущего», «Повесть о трех неудачах», «Товарищ Брак» и др.). В них заметна традиция Пильняка и Бабеля. Принимает активное участие в работе парижского ЛИТО «Кочевье».

В 1930 в изд-ве Я. Поволоцкого в Париже выходит перв. роман Г. « Вечер у Клэр », кот. принес ему заслуженную известность в среде русской эмиграции. Роман начинается с описания любовных свиданий героя с очаровательной и капризной женщиной, в кот. он был влюблен в теч. долгих лет. И в тот вечер, когда он у нее остается, ему приходится заново пережить все события своей жизни, начиная с самых перв. детских воспоминаний до своего участия в Гражданской войне и прощания с родными берегами. Герой отличается некоторой странностью, кот. выражается в том, что он «не обладает способностью немедленно реагировать на происходящее» и в то же время знает «какую-то тайну, которой не знают другие». Это запаздывающее и таинственное восприятие жизни овеяно печальным ощущением неотвратимости времени, уносящего с собой все радости и огорчения пережитых мгновений, безнадежные поиски устойчивых жизненных ориентиров, иллюзорные призраки надежды. В рец. на роман М. Осоргин писал: «В искусном кружеве рассказа незаметно ставятся и не всегда решаются сложнейшие духовные проблемы и жизни, и смерти, и любви, и того неразрешимого узла событий, который мы одинаково можем называть и судьбой, и историей».

Лит. критика русской эмиграции приветствовала рождение нового художника, отмечая его несомненную природную талантливость, стилистич. мастерство, тем не менее не всегда принимала свободную манеру его повествования, открытость композиционных решений, отсутствие авторского приговора своим героям (Г. Адамович, Н. Оцуп, М. Слоним и др.). Действительность в произведениях Г. мерцает перед глазами читателя, то обнажая, то скрывая свои тайны, а рассказчик, как усталый путешественник, стремясь к какой-то неизвестной цели, пытается раскрыть бесконечную сложность вещей, «совокупность кот. необъятна для нашей памяти и непостижима для нашего понимания». В прозе Г. критики находили традиции М. Пруста и И. Бунина, сопоставляли Г. и В. Набокова, отдавая приоритет то одному, то др. писателю.

Лит. признание романа «Вечер у Клэр» открывает Г. дорогу в самый престижный ж-л Русского зарубежья — «Совр. записки», где в 1930-е печ. его рассказы и романы рядом с произведениями Бунина, Мережковского, Зайцева, Ходасевича, Алданова и Набокова. По сведениям американского слависта Л. Диенеша, весной 1932 Г. вступает в масонскую ложу «Северная звезда» по приглашению М. Осоргина и состоит ее членом до самой смерти.

В сер. 1930-х предпринимает попытку вернуться на родину, узнав о болезни матери, оставшейся в России. 20 июня 1935 обращается к М. Горькому: «Сейчас я пишу это письмо с просьбой о содействии. Я хочу вернуться в СССР, и если бы Вы нашли возможность оказать мне в этом Вашу поддержку, я был бы Вам глубоко признателен». Горький выразил сочувствие и желание помочь, кот. не суждено было осуществиться из-за его болезни и смерти. В 1936 соединяет свою судьбу с Фаиной Дмитриевной Гавришевой, урожд. Ламзаки.

В 1935 появляется в печ. роман «История одного путешествия» — наименее печальный из всех его произведений. В основе романа лежит история жизни двух братьев, один из кот. (Николай) удачно адаптируется на чужбине, входит в иноязычный мир культуры, сохраняя и непосредственность восприятия жизни, и свои русские воспоминания. Другой — лишь путешествует по жизни, собирая свои впечатления для будущего тв-ва. Г. утверждал независимость личной судьбы человека от обществ.-ист. и соц. событий. Жизнь эмигранта не спасает, не мешает личности исполнить свое предназначение на земле, реализовать свою внутреннюю духовную задачу.

Незадолго до нач. Второй мировой войны Г. создает роман «Ночные дороги», кот. опубл. полностью лишь в 1952. В нем воплотились впечатления автора от работы ночным таксистом; повествование густо населено персонажами, кот. то исчезают, то вновь предстают перед глазами рассказчика. Здесь и представители русской эмиграции, опустившиеся на дно парижской жизни, и сами французы, обитающие на тротуарах, в маленьких кафе и на набережных Сены. Встречи и расставания с этими людьми дают автору-рассказчику повод задуматься о судьбах этих несчастных, об их трагической роли на подмостках истории, о тщетности всего сущего на земле. Будучи лишь наблюдателем, он редко вмешивается в течение событий, хотя по возможности проявляет и милосердие, и сострадание. Некот. критики называли «Ночные дороги» жестокой книгой, считая, что Г. обнаружил пренебрежение к людям, показав их во всем убожестве и разложении. Однако позиция писателя была более сложной. Она обусловлена некоторой философской отстраненностью и пониманием того, что человеческая жизнь заключена в магический круг предопределения, из которого его может вырвать только смерть. Единственным спасением из этой безысходности является творчество, минуты которого отодвигают уход и погружают в спасительную иллюзию бессмертия. В философских идеях Г. обнаруживали отголоски идей Платона, Н. Бердяева, Э. Кассирера.

Во время Второй мировой войны, оставшись в оккупированном Париже, Г. вместе с женой вступает в ряды Сопротивления, помогая, чем возможно, действиям французских и сов. партизан. Редактирует информационный бюллетень новостей подполья, участвует в спасении мн. людей (в т.ч. и своего друга М. Слонима) от концентрационных лагерей. Общение с русскими людьми, бежавшими из плена и воюющими на французской территории против фашизма, побудило Г. написать докум. книгу, единственную в его творч. практике, — «На французской земле» (1946). Л. Диенеш подчеркивал, что Г. размышлял о сов. варианте русского нац. характера. Несмотря на рудименты тоталитаризма, кот. отмечает писатель в языке и мышлении сов. людей, его подкупает удивительная молодость нации, проявляющаяся в стойкости, умении переносить физические страдания.

В нач. 1950-х опубл. романы Г. «Призрак Александра Вольфа» и «Возвращение Будды», в кот. ему удалось совместить авантюрно-детективный сюжет с философской исповедальностью и лиризмом. В романах усиливается мысль о роке, преследующем человека, о неизбежности судьбы, о тайном и подсознательном движении человека к смерти. Эти романы принесли автору мировую известность. На рубеже 1950–60-х появились в печ. блестящие рассказы Г. «Судьба Саломеи», «Панихида», «Нищий», «Письма Иванова» и др.

С янв. 1953 до конца жизни работает сотрудником американской радиостанции «Свобода», освоив несколько должностей: «автора-редактора», гл. ред. новостей, корреспондента Парижского бюро. С 1967 состоит в Мюнхене старшим, а затем гл. ред. русской службы. Эта работа позволила писателю забыть о материальных трудностях, преследовавших его всю молодость. Сначала он пишет, как утверждает Диенеш, на полит. и соц. темы, затем обращается к лит.-критич. статьям. Они посвящ. русской классике — Гоголю, Чехову, Достоевскому и др., а также писателям-современникам — Алданову, Набокову, Осоргину, Зайцеву, Сартру, Валери, Мориаку и др. Отвергая сложившиеся схемы лит. восприятия и устоявшуюся иерархию, Г. иронично, резко и парадоксально оценивал как классич. наследие, так и совр. произведения. Его оценки шокировали и публику, и лит. мэтров. Так, к примеру, он считал «Капитанскую дочку» и «Повести Белкина» Пушкина ученическими произведениями в сравнении с «Мертвыми душами» Гоголя, не находил эстетических достоинств по разным причинам и в «Жизни Арсеньева» Бунина, и в «Других берегах» Набокова и т.п.

За посл. 20 лет жизни выпустил в свет 3 романа — «Пилигримы», «Пробуждение», «Эвелина и ее друзья». Стиль его произведений становится более лапидарным, емким, философски насыщенным. В содержании появляется морализаторский оттенок, более явственно ощущается мотив помощи и спасения, дружеской поруки людей. Если в «Ночных дорогах» где-то на периферии текста исследователи обнаружили евангельскую цитату: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою Вы», то в позднем творчестве она могла бы стать эпиграфом к роману «Пробуждение», герой которого (француз Пьер) пытается вернуть сознание у больной женщины, потерявшей человеческий облик. Идеи милосердия и сострадания, существовавшие в подтексте ранних произведений, обрели в позднем тв-ве реальное воплощение. Газдановский роман — это замедленная проза, развивающаяся как бы во сне, не касаясь подробностей жизни и даже самой земли. По мнению М. Шульмана, ему свойственны сюжетно-криминальная линия, отсутствие доминанты в философском освещении событий (парадоксальные мысли проговариваются на периферии сюжета), сильное подтекстовое движение и т. д.

Проза Г., наполненная «смутной, пепельной печалью» (М. Новиков), обладает завораживающим воздействием на читателя, погружаемого в сложный мир авторского восприятия действительности. Неслучайно его реализм называли «магическим» (Вяч. Иванов), а сам автор устами своего героя определял его как «сомнамбулический». Прожив большую часть жизни на чужбине, он, как и его герои, чувствовал, что ему «трудно было дышать… в этом европейском воздухе, где не было ни ледяной чистоты зимы, ни бесконечных запахов и звуков северной весны, ни огромных пространств моей родины».

Соч .: СС: в 3 т. / сост., подгот. текста Л. Диенеша. М., 1996; Избранное: романы / сост., послесл. Р. Тотрова. Владикавказ, 1990; Вечер у Клэр: романы, рассказы / сост., вст. статья, комм. Ст. Никоненко. М., 1990; Панихида: рассказы, стихи, статьи / предисл. Ст. Никоненко; сост. Г. Иванова. М., 1991; Лит.-крит. статьи // Вопросы лит-ры. 1993. № 3; Полет: роман // Дружба народов. 1993. № 8; Великий музыкант: повесть // Дружба народов. 1994. № 6; Пилигримы: роман // Новый ж-л. 1996. № 37–39; Масонские д-ды / публ. А. Серкова // НЛО. М. 1999. № 39; СС: в 5 т. / под общ. ред. Т. Красавченко; сост., подг. текстов Л. Диенеша, С. Никоненко, Ф. Хадоновой. М., 2009.

Лит.: Dienes L Russian literature exile: The life and work of Gaito Gazdanov. Munchen, 1982; Хадарцева А. К вопросу о судьбе лит. наследия Гайто Газданова // Лит. Осетия. 1988. № 71; Фрумкина А. Предназначение и тайна // Новый мир. 1992. № 1; Красавченко Т. Гайто Газданов: Философия жизни // Российский литературоведческий ж. 1993. № 2; Никоненко Ст. Гайто Газданов — человек, писатель, критик // Лит. обозрение. 1994. № 9–10; Диенеш Л. Другие жизни (1928–71) // Там же; Хадонова Ф. Держался он вызывающе…: Г. Газданов — лит. критик // Там же; Васильева М. История одного совпадения // Там же; Новиков М. И я видел мир таким. Проза как инструмент гадания. Произведения Г. Газданова, изд. в России в 1988–94 гг. // Там же; Шульман М. Газданов: Тяжелый полет // Дружба народов. 1998. № 9; Кабалоти С. Поэтика прозы Гайто Газданова 20–30-х гг. // Вестник ин-та цивилизации. Владикавказ, 1999. Вып. 2; Федякин С. Газданов // Лит-ра русского зарубежья. 1920–40. М., 1999. Вып. 2; Семенова С. Экзистенциальное сознание в прозе Русского зарубежья: Гайто Газданов и Б. Поплавский // Вопросы лит-ры. 2000. № 3; Гайто Газданов в России. Библиография. 1988–2003. Владикавказ, 2003; Александрова Э. Романы Гайто Газданова 1920–30-х гг. Проблемы историко-лит. комментария. Автореф. канд. дис. СПб., 2010; Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: ИД «Петрополис», 2011.

Т. Вахитова

Гайто Газданов

Газданов Гайто (Георгий) Иванович (6.12.1903 – 5.12.1971) – писатель, литературный критик. Родился в Санкт-Петербурге в состоятельной семье осетинского происхождения, русской по культуре, образованию и языку. Профессия отца – лесничий – заставляла семью много ездить по стране, поэтому до четырёх лет будущий писатель жил в Санкт-Петербурге, а затем в разных городах России (в Сибири, Тверской губернии и др. ). Часто бывал у родственников на Кавказе, в Кисловодске. Школьные годы пришлись на Полтаву, где в течение года Газданов учился в Кадетском корпусе, и Харьков, где, начиная с 1912 года, он посещал гимназию (до седьмого класса).

В 1919 году Газданов вступил в Добровольческую армию Врангеля, воевал в Крыму на бронепоезде. Когда армия отходила, Газданов ушёл вместе с ней, сначала в Галлиполи, затем – в Константинополь. Здесь был написан первый рассказ – «Гостиница грядущего» (1922).

В болгарском городе Шумене Газданов окончил русскую гимназию. В 1923 году переехал в Париж, где прожил большую часть своей жизни. Четыре года учился на историко-филологическом факультете Сорбонны. Работал грузчиком, мойщиком локомотивов, рабочим на автозаводе «Ситроен». Порой, когда он не мог найти работы, жил, как клошар, ночуя на улице. Двенадцать лет, уже будучи известным писателем, работал ночным таксистом.

Первый роман «Вечер у Клэр» вышел в 1929 году и был высоко оценен И. Буниным и М. Горьким, а критики признали Гайто Газданова и Владимира Набокова самыми талантливыми писателями молодого поколения.

Весной 1932 под влиянием М. Осоргина Газданов вступил в русскую масонскую ложу «Северная звезда». В 1961 году стал её Мастером.

В 1935 году Газданов женился на Фаине Дмитриевне Ламзаки. В этом же году он предпринял неудачную попытку вернуться на родину, для чего обратился с просьбой о помощи к М. Горькому.

В годы войны Газданов оставался в оккупированном Париже. В своей квартире он укрывал евреев. С 1942 г. принимал участие в движении Сопротивления. В 1947 году Газданов с женой получили французское гражданство.

После войны была опубликована книга «Возвращение Будды», принесшая Газданову известность и деньги. С 1953 года и до конца жизни он работал журналистом и редактором на Радио Свобода, где под псевдонимом Георгий Черкасов вёл передачи, посвящённые русской литературе.

В 1970 году писателю поставили диагноз рак лёгких. Гайто Газданов умер накануне 68-летия в Мюнхене, похоронен на кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем.

Примечание к биографии:

Фантастическое в творчестве:

Фантастическое у Газданова — это чудеса в быту в сложно выстроенном сюжете, что Газданов особенно ценил у Э. По и Н.В. Гоголя. Например, то ли призрак, то ли воскресший двойник убитого рассказчиком человека в романе «Призрак Александра Вольфа». Вячеслав Иванов действительно называл реализм Газданова «магическим», но явно вкладывал в этот термин не совсем то значение, которое обычно имеют в виду, когда говорят, например, о книгах латиноамериканцев. Увлечённость масонством практически не проявляется в книгах Газданова, они лишены явной мистики, хотя после прочтения остаётся впечатление, что «так не бывает».

В «Возвращении Будды», наиболее близком к фантастике произведении, главный герой временами оказывается как бы в «параллельном мире», что описано как происходящее наяву, но никакого рационального объяснения тому нет, более того, можно считать это сном, галлюцинацией, видениями. Довольно большой эпизод посвящён пребыванию персонажа в некоем Центральном государстве, тоталитарном, напоминающем миры Кафки, Набокова, Оруэлла. Некоторые считают, что это был намёк Газданова на Советский Союз, своеобразная антиутопическая картина.

Роман «Пилигримы» рассказывает о необычном преображении нескольких человек. Иногда в совершенно реальном повествовании проскальзывают мимолётные фантастические нотки. Например, такая вот цитата из романа «Пилигримы»: «Когда поезд отошел, он долго еще продолжал стоять на краю перрона и смотрел вверх, туда, где за электрическими проводами, столбами и водокачками открывалось высокое небо. Оно было таким же, как всегда. Он видел тот же его сверкающий, прозрачный свод в незабываемые дни Голгофы и в далекие времена крестовых походов. Он был убежден, что он существовал всегда, и ему казалось, что он помнит тогдашнее небо — совершенно такое же, как теперь». Что это? Кто этот персонаж, сыгравший огромную роль в жизни Фреда, вывернувший его жизнь наизнанку?

Роман «Пробуждение» рассказывает о том, как молодой человек из чувства сострадания привозит к себе домой женщину, потерявшую человеческий облик (она не говорит, ходит под себя, это овощ в чистом виде), но он терпеливо за ней ухаживает, говорит с ней, и происходит чудо: она выздоравливает, вспоминает всё, что с нею произошло.

© bvi (специально для сайта fantlab.ru)

Гайто Газданов как писатель культурного пограничья | Красавченко

Газданов Г. Собрание сочинений : в 5 т. / род общ. ред. Т. Красавченко. М., 2009. [Gazdanov G. Sobranie sochinenij : v 5 t. / rod obsch. red. T. Krasavchenko. M., 2009.]

Горбов Я. Н. Литературные заметки 1 : Гайто Газданов. Панихида. Рассказ. Новый журнал. Вып.59… // Возрождение (Париж). 1962. Кн. 105. С. 131. [Gorbov Ya. N. Literaturnye zametki 1 : Gajto Gazdanov. Panikhida. Rasskaz. Novyj zhurnal. Vyp.59… // Vozrozhdenie (Parizh). 1962. Kn. 105. S. 131.]

Земсков В. Б. Проблема культурного синтеза в пограничных культурах // Рос. цивилизационный космос : (к 70-летию А. Ахиезера). М., 1999. С. 240–252. [Zemskov V. B. Problema kul’turnogo sinteza v pogranichnykh kul’turakh // Ros. tsivilizatsionnyj kosmos : (k 70-letiyu A. Akhiezera). M., 1999. S. 240–252.]

Земсков В. Б. Экстерриториальность как фактор творческого сознания (варианты: русский, западноевропейский, восточноевропейский. американский и латиноамериканский // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу : сб. науч. тр. / отв. ред. Л. В. Сыроватко. Калининград, 2004. С. 7–14. [Zemskov V. B. Eksterritorial’nost’ kak faktor tvorcheskogo soznaniya (varianty: russkij, zapadnoevropejskij, vostochnoevropejskij. amerikanskij i latinoamerikanskij // Russkoe Zarubezh’e: priglashenie k dialogu : sb. nauch. tr. / otv. red. L. V. Syrovatko. Kaliningrad, 2004. S. 7–14.]

Земсков В. Б. Писатели цивилизационного «промежутка»: Газданов, Набоков и другие // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур : сб. науч. тр. / отв. ред. Т. Н. Красавченко. М.,, 2005. С. 7–15. [Zemskov V. B. Pisateli tsivilizatsionnogo «promezhutka»: Gazdanov, Nabokov i drugie // Gajto Gazdanov i «nezamechennoe pokolenie»: pisatel’ na peresechenii traditsij i kul’tur : sb. nauch. tr. / otv. red. T. N. Krasavchenko. M.,, 2005. S. 7–15.]

Кибальник С. А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб., 2011. 412 с. Kibal’nik S. A. Gajto Gazdanov i ekzistentsial’naya traditsiya v russkoj literature. SPb., 2011. 412 s.

Красавченко Т. Н. Газданов – экзистенциалист // Возвращение Гайто Газданова / отв. ред. М. А. Васильева М., 2000. С. 239–270. [Krasavchenko T. N. Gazdanov – ekzistentsialist // Vozvraschenie Gajto Gazdanova / otv. red. M. A. Vasil’eva M., 2000. S. 239–270.]

Красавченко Т. Н. Лермонтов, Газданов и своеобразие экзистенциализма русских младоэмигрантов // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур : сб. науч. тр. М., 2005. С. 27–49. [Krasavchenko T. N. Lermontov, Gazdanov i svoeobrazie ekzistentsializma russkikh mladoemigrantov // Gajto Gazdanov i «nezamechennoe pokolenie»: pisatel’ na peresechenii traditsij i kul’tur : sb. nauch. tr. M., 2005. S. 27–49.]

Красавченко Т. Н. Л. Ф. Селин и русские писатели-младоэмигранты первой волны (В. Набоков, Г. Газданов, В. Яновский и др.) // Русские писатели в Париже. Взгляд на французскую литературу 1920–1940 : междунар. науч. конф., Женева, 8 – 10 дек. 2005. М., 2007. С.80–99. [Krasavchenko T. N. L. F. Selin i russkie pisateli-mladoemigranty pervoj volny (V. Nabokov, G. Gazdanov, V. YAnovskij i dr.) // Russkie pisateli v Parizhe. Vzglyad na frantsuzskuyu literaturu 1920–1940 : mezhdunar. nauch. konf., ZHeneva, 8 – 10 dek. 2005. M., 2007. S.80–99.]

Красавченко Т. Н. Смена вех. Газданов о Гоголе // Литературоведческий журн. 2009. № 24. С. 121–132. [Krasavchenko T. N. Smena vekh. Gazdanov o Gogole // Literaturovedcheskij zhurn. 2009. N 24. S. 121–132.]

Матвеева Ю. В. Превращение в «любимое». Художественное мышление Гайто Газданова. Екатеринбург, 2001. 99 с. [Matveeva Yu. V. Prevraschenie v «lyubimoe». KHudozhestvennoe myshlenie Gajto Gazdanova. Ekaterinburg, 2001. 99 s.]

Набоков В. Лолита. М., 1989. 368 с. [Nabokov V. Lolita. M., 1989. 368 s.]

Семенова С. Г. Русская поэзия и проза 1920 – 1930-х годов. Поэтика – Видение мира – Философия. М., 2001. 590 с. [Semenova S. G. Russkaya poeziya i proza 1920 – 1930-kh godov. Poetika – Videnie mira – Filosofiya. M., 2001. 590 s.]

Тернер В. У. Символ и ритуал / сост. и авт. предисл. В. А. Бейлис М., 1983. 277с. [Terner V. U. Simvol i ritual / sost. i avt. predisl. V. A. Bejlis M., 1983. 277s.]

Le Studio Franco-Russe 1929 – 1931. Textes réunis et présentés par Leonid Livak. Sous la rédaction de Gervaise Tassis.Toronto, 2005. 632 с.

Livak L. How it was done in Paris: Russian Émigré literature and French modernism. Madison, 2003.

Философское такси

Франция, Париж XV,
улица Жоббэ-Дюваль, №5
Г.И. Газданову

Мне представляешься ты вечно в черной работе, и я не могу примириться с этим. Какой-то Иосиф великолепно устроился, прекрасно живет, а мой талантливый Гайто бедствует. Впрочем, это естественно: сколько великих писателей, хирургов, естествоиспытателей умирали в нищете. В этом ужас, в неприспособленности к жизни, хотя ты казался мне совсем иным.

Я почувствовала, что фиалки доставили тебе большое наслаждение, великую радость, и я вспомнила, как в раннем детстве моих детей я любила покупать им иногда грошовые игрушки только для того, чтобы увидать на лице улыбку радости. Бывало так: плачешь так, как будто случилось большое несчастье, крупные слезы текут по прекрасному невинному личику. Вынимаешь новую игрушечку, даешь и видишь – огромную улыбку на лице и две еще оставшиеся крупные слезинки. Но следов горя уже нет, и ты весь погружен в рассматривание этой игрушки. Глазенки горят, и вместо слез в них светится счастье. За эту картину можно многое отдать. Это было давно, бесконечно давно, но и теперь я почувствовала, что уже взрослый ты на минуту при виде этих маленьких цветочков, которые я с такой нежностью и любовью посылала тебе, забыл все свои невзгоды и все чувства лучшие перенес на маму в далекий Союз республик.

Мысль о самоубийстве никогда не должна тебе приходить в голову, ты слишком здоровый человек, чтобы даже допустить мысль о таком ужасе. Иногда мне кажется, что никто столько горя не перенес, сколько я, и, тем не менее, мысль о самоубийстве мне никогда не приходила в голову, даже в самые страшные минуты. Правда, я всегда думаю, что если бы ты меня оставил, я осталась бы одна, то я этого горя не перенесла бы, но это не значит, что я кончила бы самоубийством, я не смогла и не сумела бы совершить эту гадость. Я просто зачахла бы, как это недавно случилось с одной нашей родственницей, у которой заболел и умер единственный сын. Она не могла есть, целые дни ходила из угла в угол, затем слегла и умерла голодной смертью. И удивительная вещь: последние минуты все просила ее спасти, но ничего не могли сделать. Ей было 70 лет. Я нахожу, что это была большая жестокость – дожить до 70 лет для того, чтобы испытать такое непереносимое горе. Что бы ей умереть год тому назад? Да, жизнь, говорят осетины, хитрая – сегодня ласкает, а завтра все отнимает.

А это ты верно говоришь, что в человеке до старости должно оставаться что-то детское. Как это верно! Ведь только это детское есть кристальная чистота, без которой человек лишен всего прекрасного. У меня сейчас есть ученик 9-и лет – бесплатно, конечно. Я с восторгом слежу за каждым его словом, за каждым движением – прекрасным и чистым. Иногда с ним приходит его брат 5 лет – смирно-смирно сидит и вслушивается в звуки немецкой речи. Береги себя, не бросай литературу и не забывай свою маму, которая без тебя не сможет и дня прожить.

Целую крепко-крепко.

На тему «Нищий и другие рассказы» Гайто Газданова

НЕСКОЛЬКО ВЫБОРОВ короткометражных произведений давно умершего писателя можно было бы ожидать, что их будут рассматривать как издательское мероприятие, однако этот элегантный небольшой томик из шести богатых рассказов Гайто Газданова, русского эмигранта-модерниста , это только это — и многое, многое другое.

После публикации на английском языке в 2013 году своего необычного романа середины карьеры Призрак Александра Волка (1947–48), психологической тайны, полной вины и неизбежности, Газданов (1903–1971) завлекал читателей своим тревожным настроением. смесь прямоты и метафизической внушительности.Это литературное пробуждение стало возможным благодаря блестящему переводчику Газданова Брайану Каретнику, который написал еще два из своих девяти завершенных романов: Возвращение Будды и Рейс . И The Spectre of Alexander Wolf , и The Buddha’s Return были первоначально опубликованы в конце 1940-х годов в русскоязычном литературном журнале Novyi Journal ( The New Review ) в Нью-Йорке, а The Flight , написанном десятью годами ранее он был частично сериализован в 1939 году, а затем впервые опубликован в полном виде в 1992 году.

Теперь, сделав эту первую заманчивую подборку, Каретник выбрал полдюжины репрезентативных рассказов о карьере писателя. Поскольку существует более 50 сохранившихся историй, можно предположить — и надеяться — что это только начало.

Глубокий заглавный рассказ, датируемый 1962 годом, заключает в себе главную тему Газданова: борьба за жизнь — не с точки зрения простого выживания, а в гораздо более сложном метафизическом смысле сохранения человеческого достоинства. В основе его изящной, томно-иронической прозы, которую Каретник в очередной раз с безупречным мастерством схватил, — конфликт правильного и неправильного, реальности и заблуждения.Эта озабоченность моралью очевидна во всех произведениях писателя, который в 16 лет сражался на стороне Белой армии во время Гражданской войны в России. Шокирующий опыт на фронте определил его жизнь и, как мы увидим, сформировал его художественную литературу.

Но сначала вернемся к «Нищему», в котором мы встречаем необычного постороннего, Гюстава Вердье, который проводит дни на улицах Парижа, а ночи в заброшенном ящике возле метро:

Он долго жил так как перестала не только что-либо созерцать, но и вообще думать; это было то же самое, что исчезнувшая потребность говорить.В этой безмолвной и бездумной жизни оставался только обмен ощущениями — шум в голове, боль, усталость, зуд от укусов насекомых, тяжелое зловоние ящика, которое он обнаруживал, войдя в него после долгого пребывания на открытом воздухе. воздух, холод, жар, жажда […] Он начал заново думать о тех вещах, которые занимали его мысли много лет назад. Это было так бесконечно давно, задолго до того, как он стал таким, как сейчас. Вопрос, который так настойчиво стоял перед ним тогда и на который, как он знал и тогда, и сейчас, не было и не могло быть ответа, заключался в том, что касается смысла жизни, почему это было необходимо и с какой загадочной целью эта длинная последовательность событий была приведена в движение.

Растущее отвращение к его изнеженному существованию заставило Вердье отвергнуть все и принять нищету. В нем есть очевидные отголоски Толстого, а другой рассказ, «Ошибка» (1938), — еще одна возможная дань уважения русскому мастеру XIX века. Оттенки измученной Анны Карениной очевидны в Кати, молодой женщине, довольной замужем за добрым мужчиной. Она всегда знала о резком несчастье своей матери, и скука уже начала грызть ее. На какое-то время ее беспокойство смягчается рождением сына Василия Васильевича.Чтобы бросить вызов всему, нужна случайная встреча с праздным молодым человеком. Пока они продолжают роман, она уверена, что не питает к нему чувств. Но после его смерти она понимает, что «умерший мужчина был мужчиной, которого она любила, и что она любила только его».

Газданов исследовал духовную болезнь и поиск смысла еще в 1936 году. В написанном в том году «Избавлении» рассказывается об Алексее Степановиче, который жил впроголодь, пока умное изобретение не принесло ему огромное богатство, но мало радости.В какой-то момент Алексей Степанович сидит со своей бывшей любовницей, женой старого друга и матерью «племянника», который вполне может быть его единственным ребенком. Наблюдая за ее движением, он понимает, насколько хорошо она отражает свои страдания, концентрируясь на банальностях: «Он понимал, что в ее жизни все было почти так же безнадежно, как и в его […], и что вопрос портных и горничной интересовал ее только потому что это остановило ее размышления о том, о чем ей не следует думать, чтобы она не заплакала или не расстроилась ». История, достойная Чехова, представляет собой лаконичный этюд сожаления.

Из многих элементов, которые делают этот том особенно привлекательным для преданных читателей Газданова, является то, что все рассказы, кроме одной, написаны — как и его учтивая, космополитическая человеческая комедия с изюминкой, Полет — от третьего лица. Использование всеведущего рассказчика добавляет интересную отстраненность; расстояние замедляется и смягчает повествование, в отличие от более повышенного тона рассказчиков от первого лица в Призрак Александра Волка и Возвращение Будды .Однако, несмотря на контраст, все работы Газданова демонстрируют его большой талант к характеристике. Он просто знал человеческую природу, в ее лучших и худших проявлениях.

Так как же Гайто Газданов пришел к таким знаниям? Призрак Александра Волка начинается с предложения, заслуживающего включения в число самых запоминающихся в художественной литературе:

Из всех моих воспоминаний, из всех бесчисленных ощущений моей жизни самым тяжелым было то, что я совершил единственное убийство. С того момента, как это случилось, я не могу вспомнить, чтобы прошел день, когда бы я не пожалел об этом.Никакое наказание за это мне никогда не грозило, потому что это произошло в самых исключительных обстоятельствах, и было ясно, что я не мог поступить иначе.

Рассказчиком был мальчик-солдат, которого, когда он заснул, оставили его товарищи. Проснувшись, он бросается за ними пешком, пока не находит вороную кобылу, казацкий всадник которой был убит. Он садится и уезжает только для того, чтобы упасть на землю, когда лошадь под ним застреливается. Его собственная смерть кажется неизбежной, поскольку он наблюдает, как в него целится вражеский солдат.Мальчик запоминает револьвер, который у него в руках, выдергивает его из новой жесткой кобуры и стреляет. Его противник падает, и юноша, завороженный его поступком, созерцает свою жертву, прежде чем схватить белого жеребца мертвеца и уехать.

По всей видимости, это история, взятая из собственного опыта Газданова. Что мы знаем наверняка, так это то, что он бежал из России после войны и направился в Париж, где выполнял различные черновые работы, прежде чем стать ночным таксистом. Его дни были отведены для учебы и письма.Первый роман, Вечер с Клэр , был опубликован в 1929 году и получил высокую оценку критиков, которые сравнили Газданова с Прустом и другим талантливым молодым эмигрантом, Владимиром Набоковым, который был на четыре года старше его. Однако, несмотря на свой критический успех, Газданов продолжал водить такси, размышляя и наблюдая, пока ему не исполнилось 50. В том же году он переехал в Мюнхен и начал работать на Радио Свобода, американскую станцию, которая, как полагают, финансировалась ЦРУ. Он умер в 1971 году и похоронен в Париже, городе, который он так хорошо знал и увековечил в своих произведениях.Он запечатлел туманные вечера и потрепанную романтику ночей во французской столице, как и все остальные, но именно его изображение тихих отчаянных, таинственных жителей города, особенно перемещенных русских, придает его рассказам такую ​​яркую силу.

«Письма Иванова», датируемые 1963 годом, — отличный выбор, которым можно завершить эту коллекцию, поскольку она демонстрирует видение Газданова во всей его полноте. Здесь рассказчику от первого лица разрешается бороться с его беспокойством по поводу истинной природы загадочного Николая Францевича, зажиточного русского из Парижа.Для рассказчика Николай Францевич, который оказывается автором одноименных писем, «вымысел, явный продукт чьего-то воображения […] У меня было ощущение, что он никогда не рассказывал всю историю или что-то скрывает. , хотя ему, похоже, нечего было скрывать ».

Позже другой персонаж, который также неоднозначно относится к Николаю Францевичу, замечает, что сомневается, что этот человек когда-либо жил в Санкт-Петербурге, несмотря на его убедительные описания города: «Это было так, как если бы он читал нам отрывки из книги, которую он написал об этом.

Тем не менее, именно неуловимый автор писем, не подозревающий, что он является объектом таких предположений, дает голос самому проницательному и убедительному комментарию в истории:

Я убежден, что все или почти все заинтересованы не в том, как он живет, а в том, как он хочет или должен жить. Многие люди, как вы знаете, видят себя не так, как их видят другие. […] Их душа, их интеллект требуют чего-то другого, как будто каждому из них нужно прожить несколько жизней, а не одну.

В своем вступлении к этой тревожной, но увлекательной подборке психологических дарований Брайан Каретник показывает, что Газданов не был «убежден» в необходимости составить книгу своих собственных рассказов.К счастью, убеждение Каретника победило. Как определить гений Гайто Газданова, мальчика, который смотрел в глаза верной смерти? Он понимал, как люди борются за жизнь в этом мире, неся бремя своих навязчивых мыслей, страхов, желаний и сожалений.

¤

Эйлин Баттерсби родилась в Калифорнии и имеет степень магистра английской литературы в Университетском колледже Дублина. Штатный журналист и литературный обозреватель Irish Times , она четыре раза была названа журналистом года в области искусства, а в 2012 году — национальным критиком года.Ее роман « следов на моем языке », опубликованный в США издательством Dalkey Archive, будет опубликован в Великобритании этим летом Аполлоном, главой Зевса.

Гаито Газданов · ЛРБ 6 марта 2014 г.

В октябре 1920 г. Гайто Газданов, тогда еще молодой солдат, вернулся в свой бронепоезд в Крыму и обнаружил, что он был захвачен Красной Армией. Он бежал в ноябре, переправившись через Черное море в Константинополь с некоторыми из своих однополчан. Он был одним из более чем 150 000 беженцев — печальных останков побежденной Белой армии генерала Врангеля, вместе с любыми гражданскими лицами, которым удалось попасть на борт — на флоте из 126 кораблей.Как и многие из них, Газданов оказался в переполненном лагере в Галлиполи, финансируемом французами. Франция сделала ставку не на ту сторону в гражданской войне и очень хотела перестать поддерживать лагеря. Но он стал бы более постоянным домом для многих беженцев, в том числе для некоторых из самых известных писателей России.

Газданов родился в 1903 году в Санкт-Петербурге в семье осетинского происхождения, принадлежащей к высшему среднему классу, но русскоязычной и православной. В 16 лет он вступил в Белую армию. По словам Ласло Диенеса, автора одной из немногих книг о Газданове, он не был стойким антибольшевиком: похоже, он присоединился к ним в основном из любопытства и выбрал белых, потому что они были ближе всего к ним.На своем бронепоезде он сражался на пулеметной платформе. В таких городах, как Севастополь, у него было достаточно времени, чтобы поваляться с негодяями. Мальчик, который начал читать Канта в 13 лет, был таким же аутсайдером в преступном мире Крыма, как и среди своих однополчан.

В лагере беженцев в Галлиполи Газданов вскоре поссорился с начальством и был вынужден уехать. Он вернулся к учебе сначала в Константинополе, а затем в Болгарии. Он прибыл в Париж в 1923 году, когда казалось, что половина таксистов города были русскими аристократами или офицерами Белой армии, как Лолита Мистер Таксович с густыми усами и «ужасным акцентом на его осторожный французский».Эмигранты слонялись за дешевыми напитками на Монпарнасе и поселились на улице Вожирар, или возле православного собора Святого Александра Невского, или в пригородах, таких как Булонь-Бийанкур. Привлекательность была очевидна: многие образованные россияне выучили французский язык в детстве, а Россия всегда восхищалась французской культурой.

Эмигранты без гроша в кармане редко могли практиковать свои старые профессии, и зачастую их сводили к черному труду. Первая работа Газданова заключалась в перетаскивании 36-фунтовых мешков на баржи Сены и обратно; когда он не мог больше терпеть, он работал мытьем локомотивов.Зимой он был бездомным, спал на тротуарах и на станциях метро, ​​пока его не взяли на завод Ситроен; он отказался от этого, когда его чуть не убил встречный грузовик, и понял, что оглохнет. Он устроился на работу в Hachette, но ему было слишком трудно притворяться, что он работает по восемь часов в день, и вскоре он оставил и эту работу. Затем он остановился на профессии, которой придерживался в течение двадцати лет: водить такси по ночам.

Он утверждал, что жизнь ночного таксиста хуже, чем во время Гражданской войны, но у него было достаточно времени для написания и много хороших материалов.В 1930 году он добился своего первого крупного успеха: Вечер с Клэр, лирический, полуавтобиографический роман, получивший высокую оценку в эмигрантской прессе. Его сравнивали с Набоковым, многоязычной звездой молодых писателей-эмигрантов, и с Иваном Буниным, который в 1933 году стал первым россиянином, получившим Нобелевскую премию. Сам Бунин высоко оценил работу Газданова.

Набоков и Бунин воплотили многие различия между двумя поколениями писателей-эмигрантов. Старшие эмигранты, такие как Бунин, начали писать в России и надеялись когда-нибудь вернуться; тем временем они боролись за сохранение своего языкового и культурного наследия.Бунин провел годы во Франции, писал лирические рассказы о дореволюционной России. Во время нацистской оккупации, холодный, голодный и бедный, он написал Темные проспекты , сборник изысканных рассказов о русской молодежи, проживающей в загородных поместьях. Как пишет Грэм Хеттлингер во введении к своему переводу, Бунин обладал «замечательной способностью вызывать и очищать прошлое. В письме к Бунину Жид писал: «Ваш внутренний мир… восторжествовал над внешним. Для вас это настоящая реальность.Газданов тоже предпочитал внутреннее внешнему.

Более молодые эмигранты, такие как Набоков, жили между двумя (или более) культурами; они говорили по-русски и считали себя русскими, но на них сильно повлияло новое окружение. Они хорошо знали литературный канон России, но также были проникнуты модернизмом — особенно французским модернизмом — и использовали его, чтобы отличить себя от старшего поколения. Считая себя хорошо подготовленными к модернистскому движению, они разыгрывали свою изоляцию и отчуждение.В 1936 году Газданов заявил, что эмигрантской литературы не существует. Угроза ассимиляции вызвала беспокойство у старой гвардии, опасавшейся, что молодежь теряет национальное чувство. В 1930 году группа ученых в изгнании писала, что «сама идея» России «становится все более абстрактной». Россия в том виде, в котором она существовала до революции, была миражом, а мир русских эмигрантов в Париже исчезнет после войны.

Пятый роман Газданова, Призрак Александра Волка , был задуман во время Второй мировой войны, когда у таксистов не было большой работы.(Газданов и его жена также участвовали в российском коммунистическом Сопротивлении; он снова был легкомыслен, когда дело касалось идеологии.) Роман, опубликованный в 1947-48 годах в эмигрантском журнале в Нью-Йорке, представляет собой своего рода экзистенциальный триллер. Рассказчик, имя которого мы никогда не узнаем, читает историю, в которой очень подробно рассказывается то, что он называет «болезненным воспоминанием, преследовавшим меня повсюду, куда меня вела судьба»: день, когда мальчиком, сражавшимся на Гражданской войне в России, он убил (или думал, что убил) человека в порядке самообороны.Мужчина был красивым блондином на красивой белой лошади; рассказчик был усталым и некрасивым, верхом на черной кляче. (Главные герои Газданова часто разделяли его характеристики. Его товарищ-эмигрант Василий Яновский описывал его как «коренастого парня с широкими плечами и короткой шеей, напоминающего безрогого буйвола, с оспинами на его большом уродливом лице».)

Призрак Александр Вольф — это мир двойников. Рассказчик признает раздвоение личности; Вольф, белокурый мужчина, который «пропустил свою смерть» и продолжил публиковать историю, возвращающую рассказчика в воспоминания о войне, страдает от того же недуга, как и Жан, инспектор французской полиции.У возлюбленной рассказчика, Елены, подвижное и гибкое тело, но зато у нее медлительна душа. Герои разрываются между прошлым и настоящим, выбором и бессилием, жизнью и смертью. Очень часто внутренний мир преобладает над внешним. Сюжет — события, разворачивающиеся во внешнем мире — ускользает из поля зрения и всегда вторичен по сравнению с философскими экскурсами книги. В то же время есть открытость в отношении секса как убежища от отвлеченных мыслей.

Озабоченность Газданова дублями понять нетрудно.В Париже он прожил две жизни: одну в парижском полумонде, другую в эмигрантском мире искусства и идей из России. И он кое-что знал о двух личностях до эмиграции; он так и не выучил осетинский, хотя его родители говорили на нем, и ему требовался переводчик, чтобы поговорить с бабушкой. Изгнание сделало язык опасным для всех, но особенно для писателей, которым приходилось выбирать между родным языком, частью мира, который все больше и больше казался утраченным, и языком принимающей страны, который давал надежду на широкое распространение. читательская аудитория, финансовый успех и прочное наследие.Набоков пошел на второй и стал одним из немногих молодых эмигрантов, добившихся настоящей славы. Другие стали успешными писателями с французскими именами: Эльза Триоле, урожденная Элла Каган; и Анри Троят, урожденный Лев Тарасов. Троя принял псевдоним по предложению своего редактора и стал первым русским, избранным во Французскую академию. Но гораздо больше писателей не желали или не могли отказаться от родного языка или преуменьшить свою русскую идентичность.

Газданов говорил по-французски безупречно, но он чувствовал себя неспособным писать художественную литературу ни на чем, кроме своего родного языка.Даже в этом случае его романы явно двуязычны: его главный опус, Night Roads , содержит отрывки из уличного французского сленга, которые он перевел только по настоянию своего редактора. Его романы часто происходят в Париже, где персонажи разговаривают друг с другом по-французски, иногда без перевода и без акцента, но все же они написаны (в основном) на русском языке.

В Призрак Александра Волка, рассказчик говорит на прекрасном французском; Английская проза Вольфа настолько свободна, что его можно принять за местного писателя.Елена, похоже, тоже свободно говорит на французском и английском языках. Она замужем за американцем и представляется по фамилии Армстронг. Сначала она и рассказчик говорят по-французски; он не может определить ее акцент, пока она не скажет ему, что она русская, заметив в его кармане русскую газету. Они переходят на русский язык, и он отмечает стилистическую ошибку, которую она допускает (за такие ошибки иногда критиковали Газданова). Вознесенский, старый друг Вольфа, говорит по-французски, но ни слова по-английски, и напрасно жаждет прочитать книгу Вольфа о мире, из которого они бежали вместе.Вознесенский попытался написать мемуары, чтобы вспомнить свою большую любовь Марину, которую украл Вольф, но обнаружил, что у него нет дара письма. Теперь его последние надежды лежат на Волке; но Вольф пишет по-английски, потому что денег лучше, и он не писал о Марине, потому что не любил ее, как Вознесенский. Тем не менее, Вознесенский говорит: «Может быть, нас вспомнят, если он упомянет нас в своих статьях; через пятьдесят лет школьники на английском будут читать о нас, и поэтому все, что произошло, не было напрасным… все будет жить.

Рассказчик описывает письмо Вольфа как «напряженное» и «безупречное». Как и Набоков, Вольф сбежал из литературного гетто русских эмигрантов. С другой стороны, собственные литературные устремления рассказчика никогда не реализуются. Он журналист и иногда литературный критик, который стремится писать романы, но никогда не прилагает к этому усилий. Он заменяет других писателей в газете (на французском языке) и выполняет случайные заработки. Его друзья постоянно напоминают ему о его неудаче. Елена говорит ему, что, если бы ей пришлось описать его, она бы сказала: «что вы поняли больше, чем вы знали, как сказать, и что тон вашего голоса был более выразительным, чем слова, которые вы говорили».Кудрявый Пьеро, который любит детективную литературу, спрашивает: «А вы не пишете романы?» Рассказчик озадачен тем, что Саша Вольф, пьяный и развратный авантюрист из анекдотов Вознесенского, теперь Александр Вольф, автор книги с эпиграфом. из По: «Подо мной лежал мой труп со стрелой в моем виске». Оказывается, именно его встреча со смертью сделала Сашу Вольф писателем. Истекая кровью после того, как рассказчик застрелил его в тот роковой день, во время Гражданской войны, он понял, что жизнь — это «единственная вещь, ценность которой мы можем по-настоящему постичь», но позже он говорит: «Я никогда не смог вернуть это чувство, и потому Я так и не смог его запечатлеть, я превратился в автора этой книги.Всю свою жизнь я ждал, что произойдет что-то неожиданное, что-то совершенно непредвиденное, какое-то невероятное потрясение, когда я снова увижу то, что я когда-то так любил: теплый, чувственный мир, который я потерял ». неподвижность не может быть счастья ».

Память — центральная тема Газданова, как и для многих русских эмигрантов и многих модернистов. После того, как он впервые переспал с Еленой, рассказчик говорит:

Я … знал, что, что бы жизнь ни бросала на моем пути, ничто не могло спасти меня от сурового и неизбывного сожаления о том, что все это, тем не менее, исчезнет, ​​поглощенное смертью, время или расстояние, и что внутренне ослепляющая сила этого воспоминания займет слишком большое эмоциональное пространство в моей жизни и не оставит места для других вещей, которые, возможно, также были предназначены для меня.

Это мысли человека, который находится в изгнании из цивилизации, которая больше не существует, и в конечном итоге будет обречена на исчезновение. Из-за его озабоченности памятью и любви к длинным предложениям Газданова сравнивают с Прустом, хотя он сказал, что не читал его до окончания Второй мировой войны. Критик Леонид Ливак утверждает, что на него повлиял не столько Пруст, сколько смутное представление о «прустианстве». Газданов далеко от Пруста в своих частых сценах насилия; сложный синтаксис создает противоречие между тоном и предметом.Но, возможно, он кажется прустианским, потому что быть эмигрантом было условием Пруста: в г. Новая Мекка, Новый Вавилон, г. — история русских эмигрантов во Франции, Роберт Джонстон описывает то, как говорили русские участники на сеансе Франко-русской студии 1930 года. они чувствовали себя «обреченными на прустовское существование», существование «столь же пассивное и созерцательное к жизни, как Пруст».

Газданов сказал, что это «квинтэссенция русской литературной прозы», без ощущения живой речи, и хотя она часто прекрасна, но временами бесцветна.Перевод Брайана Каретника удобочитаем и иногда элегантен, но небольшие неточности в очень философском тексте, где важна точность, заставляют основные идеи звучать более расплывчато, чем следовало бы. Одна из центральных тем Газданова — отсутствие какого-либо смысла, кроме созданного собственными действиями. Известно, что он восхищался Камю (большая часть работ которого была опубликована после того, как был написан Призрак Александра Волка ), хотя он ненавидел Сартра. В то же время роман явно происходит от Достоевского, и в этом смысле творчество Газданова является идеальным сплавом русской традиции и французского новаторства.Недавно во Франции его стали считать «французским писателем на русском языке». К несчастью для Газданова, во Франции до сих пор говорят по-французски.

Мелисса Пуркисс отзывы о рейсе

Мелисса Пуркисс

Гайто Газданов, перевод Брайана Каретника
Полет
Пушкин Пресс, 2016
286 стр.
ISBN 9781782271628
£ 12

Представьте себе парижскую улицу.Декорирован суровым асфальтом, ровными стенами и постройками, где земля ровная, как живот ящерицы, а швейцары вялые, как крокодилы. Украшается ежедневными обедами и светлой жизнью, как облако. Гостиница будущего .

Парижские улицы бесконечно рисовали, зарисовывали, снимали, фотографировали и писали. Парижские улицы изобразить несложно. Но эти вступительные строки раннего рассказа Гайто Газданова «Отель будущего» (1926), переведенного с русского Брайаном Каретником, почти наверняка не первый пример, который приходит на ум.Имя Газданова обычно относят к так называемому «незамеченному поколению» русской литературы. Осетин по происхождению, он родился в 1903 году и в детстве эмигрировал через Россию, потому что отец работал лесником. В возрасте шестнадцати лет он участвовал в Гражданской войне в России на стороне Белой армии. Он один из многих россиян, которые покинули свою родину после революции 1917 года и гражданской войны и собрались в Париже, который примерно с 1925 года стал неофициальной столицей межвоенной диаспоры.В Париже Газданов работал ночным таксистом, чтобы поддержать свои писательские способности, что привело к близкому знакомству с улицами, кафе и парками города. Он должен был оставаться там большую часть своей жизни.

Париж уже давно признан как место, оказавшее влияние на европейский модернизм, причем термин «École de Paris» относится не к какой-то единой художественной форме или движению, а в широком смысле обозначает огромное разнообразие музыки, изобразительного искусства и литературы, появившихся в городе. в течение диффузного периода, простирающегося примерно с 1900 года до Второй мировой войны.По словам Паскаля Казановы, межвоенный Париж был «денационализированной» универсальной столицей », способной катапультировать до сих пор неизвестных или« периферийных »художников на международную литературную известность. Эта идея убедительна: подумайте о Гертруде Стайн, Эрнесте Хемингуэе или Джеймсе Джойсе, чья резиденция во французской столице и интеграция в яркую культурную жизнь Левого берега тесно связаны с их собственной художественной идентичностью. Но этого нельзя сказать о поколении Газданова писателей-эмигрантов, которые продолжали писать по-русски, несмотря на то, что они оторвались от массового читателя на этом языке.Связь с «международной литературной столицей» Парижем в конечном итоге мало что сделала для тех эмигрантов, которые не могли или не хотели мигрировать на второй или третий язык, например французский или английский.

К счастью для современной англоязычной аудитории, недавно к творчеству Газданова вновь обратилось внимание благодаря его последнему переводчику Брайану Каретнику и лондонскому издателю Pushkin Press. Переводы Каретника Призрак Александра Волка (2013) и Возвращение Будды (2014) были единодушно приняты и ознаменовали триумфальное начало возрождения. Buddha и Spectre имеют много общего, не в последнюю очередь центральный сюжет об убийстве, переданный с намеренным привкусом нуара, и которые русские и английские читатели сравнивают с более известными товарами российского экспорта, такими как Достоевский и Набоков. Последнее предложение Каретника, The Flight (2016), однако, сильно отличается от этих двух предшественников как стилистически, так и по тематике. Это также, в частности, самый первый английский перевод романа и, возможно, лучший из всех, что есть у Каретника, он похвально передает мрачно-юмористический тон, сохраняя лирическую простоту оригинального русского языка.Каретник преуспевает в переводе разнообразного набора голосов в тексте в явно продуманные идиоматические англоязычные варианты. Он справедливо сохраняет многочисленные французские междометия и отступления, предоставляя переводы в сносках, где это необходимо, и его чувствительность к замысловатому и отвлеченному качеству галлизированных русских предложений Газданова наиболее ярко проявляется в двух предпоследних главах, представляющих заключительный драматический эпизод романа.

Написанный между 1936 и 1939 годами, Рейс изображает жизнь богатой семьи русских эмигрантов, члены которой делят свое время между парижской квартирой, лондонским домом и виллой на Французской Ривьере среди других европейских курортов.Сергей Сергеевич, его жена Ольга Александровна, их сын Сережа и младшая сестра Ольги Лиза составляют центральные фигуры в обширном спектре русских эмигрантов, французских и британских персонажей. Сюжет извилистый и запутанный, но основные его события хранятся в семье. Летом перед тем, как Сережа должен поступить в Оксфорд, он заводит роман со своей тетей Лизой, которая ровно вдвое старше его и (без его ведома) также бывшая любовница его отца.(По крайней мере, ему будет о чем поговорить, когда его неизбежно спросят, чем он занимался этим летом.)

Книга, что характерно для «Пушкин Пресс», красиво оформлена и скомпонована. На передней обложке есть поразительная геометрическая иллюстрация Жюльена Пако, сочетающая в себе рисованные и фотографические элементы. Коллаж символизирует собственную повествовательную технику Газданова; влияния принимаются, обрезаются до нужного размера и накладываются друг на друга, обрезки отбрасываются. Фокус изображения — открытая дверь, сквозь которую льется поток белого света.С одной стороны, силуэт женщины в голубом пальто, повернутой спиной, смотрит вверх на удаляющийся ряд идентичных одноцветных жилых домов. С другой стороны, спортивный молодой человек стоит у кромки воды перед береговой линией, усеянной пальмами, скрестив руки на груди, глядя на море, над головой парит самолет. В треугольных формах этих двух контрастирующих сцен, обрамляющих открытую дверь, есть тонкая симметрия; соответствующий синий цвет океана и пальто создают дополнительную нить между двумя видами, выпрыгивая из бледно-зеленого покрова и предвещая очарование Сережи Средиземным морем.Предчувствие сокрушительной кульминации романа, одноименного полета, витает на передней и задней обложках.

Пересматривая Рейс в TLS, Кэрил Эмерсон справедливо отметила задолженность Льва Толстого Анна Каренина (1877). Образ неверности жены, автоматоподобный муж, более чувствующий себя в делах, чем в личных делах, и сбитый с толку сын по имени Сережа — вот несколько параллелей между первыми Карениными и их эмигрантскими собратьями. Значение «Анна Каренина » в первой волне эмиграции было двояким: основанный на дореволюционной литературной традиции, которую многие авторы-эмигранты считали своим долгом сохранять, роман также пользовался бешеной популярностью за пределами России и уже к тому времени он стал предметом многократных пересказов, в том числе киноверсии MGM 1935 года режиссера Кларенса Брауна и с Гретой Гарбо в главной роли в роли Анны.Но Рейс — непростой пересказ. Там, где Анна и Вронский вынуждены неофициально изгнаться из петербургского общества как прямой результат скандала, вызванного их любовью, герои Газданова не имеют никакого влияния на их личные изгнанные судьбы. Более того, капризы их любовной жизни совершенно не имеют отношения к их статусу эмигрантов.

Предлагая отрывок из романа французскому издателю в конце 1930-х годов, Газданов подчеркнул важность «слепого вмешательства внешней силы», действующей на его главных героев, независимо от того, в какой степени они заслужили свою судьбу.Персонажи действуют в The Flight , но они не всегда полностью понимают, почему они это делают. О первом романе Ольги Александровны, который происходит через четыре месяца после ее свадьбы с Сергеем Сергеевичем, нам очень мало рассказывают, за исключением того, что он «произошел случайно и был незначительным». В другом месте Слетов, незадачливый друг Сергея Сергеевича, в агонии своего последнего горя грозит броситься под поезд метро, ​​понимающий кивок развязке Анны Карениной . К счастью, на данном этапе мы еще далеки от конца романа, и любой намек на железнодорожное самоубийство быстро и беспощадно предотвращается в беззаботно-бесстрастном ответе Сергея Сергеевича: «Это того не стоит, Федя».Оправдались ли беспорядочно переплетенные связи Рейса «того», еще предстоит выяснить, когда мы, в конце концов, дойдем до конца романа.

Газданов, написавший Рейс , совершенно неузнаваем по сравнению с тем, что мы можем ассоциировать с более поздними работами после 1945 года, такими как Spectre и Buddha . Возможно, это неудивительно, учитывая, что эти отдельные этапы его карьеры разделены основными и травмирующими событиями Второй мировой войны.Эмерсон высказал предположение, что Газданов никогда не стремился опубликовать The Flight полностью после войны, потому что он чувствовал, что «история, посвященная исключительно любви, не идет в ногу со временем». Отчасти это может быть правдой, но такая оценка сюжета романа чрезмерно упрощена. Не стесняясь о любви как в семейной, так и в сексуальной формах, The Flight также глубоко озабочен тем, как развиваются отношения, когда они географически разбросаны по суше и морю.

Таким образом, вопрос многоязычия — и возможностей, которые он предоставляет для включения или исключения — повсюду в романе. Мы видим это в детском замешательстве Сережи, когда его родители в частном порядке обсуждали свои семейные трудности на немецком языке, который он не понимает. Мы видим это в дипломатической ролевой игре, в которой Сережа и Сергей Сергеевич обсуждают международные дела, как если бы они были на заседании Лиги Наций, причем сын изображал из себя министра иностранных дел Франции, а отец — представителя министерства иностранных дел, разговаривая с французским. «Чистый английский акцент».Мы видим это в умелом трехъязычном соблазнении Людмилой ничего не подозревающего и богатого англичанина, представленного ей знакомым итальянцем. Мы видим это в живописце-эмигранте Егоркине, который, несмотря на то, что он окончил ничем не примечательную художественную школу в Тамбове, настаивает на использовании французского термина «école supérieure», исходя из неуместного представления, что это придает его работам большую легитимность. После его буквального перемещения его художественная практика также претерпевает значительные изменения, и он совершает смехотворный переход от специализации на написании религиозных икон святого Николая к сознательному решению «проникнуться страстью к сюрреализму»:

и поэтому к своей обычной тройке, мчащейся по снегу, он начал добавлять, хотя и по краям, на заднем плане, а иногда даже с далекой перспективы, пальмы и море глубочайшей синевы, сквозь которое он был можно разглядеть какого-нибудь хвостатого монстра с плавниками.

Посредством избитых Егоркиным сцен со снегом и тройками и абсурдным добавлением пальм и морских существ Газданов показывает, хотя и карикатурно, на очень реальную творческую незащищенность, которую испытывали многие русские в изгнании в этот период. К счастью для нас, эта незащищенность была в его собственном случае очень продуктивной, и мы, наконец, можем быть благодарны за то, что этот рейс , рейс , благополучно добрался из Парижа в Лондон.

~

Мелисса Пуркисс читает докторскую диссертацию по русскому языку в Вольфсон-колледже в Оксфорде.

ОБЗОР: «Призрак Александра Волка» Гайто Газданова

Pushkin Press умеет извлекать из памяти давно забытые европейские классики, стирать с них пыль, заново переводить и знакомить читателей с новыми интересными выпусками.Теперь они обратили свое внимание на Гайто Газданова, русского писателя, который жил в изгнании в Париже с 1920-х годов и чьи работы увидели свет только на его родине после распада СССР «Призрак Александра Волка» (великолепно переведен Брайаном Каретником) — это, попросту говоря, мини-шедевр, который говорит не только о талантах Газданова, но и о жемчужинах пушкинской сокровищницы.

Роман открывается взрывным признанием: «Из всех моих воспоминаний, из всех бесчисленных ощущений моей жизни самым тяжелым было то единственное убийство, которое я совершил.«Эта строка не только соблазняет, но и инкапсулирует, резюмируя то, что ждет нас: глубокие размышления (« воспоминания »), страсть и тоска (« ощущения ») и острые ощущения (« убийство »). Наш анонимный рассказчик — 16-летний — старый солдат гражданской войны в России. В один знойный день он застрелил вражеского солдата и убегает на белом жеребце своей жертвы. Спустя годы, будучи эмигрантом в Париже, он наталкивается на рассказ английского писателя по имени Александр Вольф, в котором Вышеупомянутый инцидент рассказывается с точки зрения убитого.Обескураженный параллелями и все еще преследующий его поступок, рассказчик спрашивает о личности загадочного автора. Вольф — это человек, которого он застрелил? И если да, выжил ли он?

Мы следим за нашим рассказчиком в его погоне за бумагами и вместе с ним просеиваем лакомые кусочки, которые ему давали.Мы узнаем, что Волк — это масса противоречий: левый революционер, авантюрист, пьяница, развратник и соблазнитель, но также и культурный продюсер прекрасной литературы.

Рассказчик влюбляется в капризную и светскую Елену, и мы задаемся вопросом, как она связана с его давним противником.Когда «убийца» и «труп» воссоединяются, эти двое сталкиваются со своим прошлым и поддаются приступам русского самоанализа.

На всем протяжении Газданов подогревает наше любопытство, манипулируя нашим беспокойством. Вопросы без ответа и чувство вины и сожаления приводят к интермедиям, пронизанным угрозой и напряжением.То, что начиналось как загадка, пахнущая По, переросло в историю с богатой психологической сложностью.

Газданов также умеет оригинально преподнести любовь. «Всякая любовь — это попытка помешать судьбе», — говорят нам; «это наивная иллюзия кратковременного бессмертия.«Чувства его героя переданы импрессионистски, особенно когда он очарован« всей безмолвной мелодией кожи и мускулов Елены, встречным толчком ее тела ». Напротив, мы получаем интуитивные кадры войны, кровавого боксерского поединка и романа. тур по Парижу 1920-х годов, возвращение на Монмартр.

В эпоху, когда публикуется слишком много так себе новых книг, возможно, пора заново открыть для себя классику.Если «Призрак Александра Волка» является показательным для остальной части творчества этого писателя, то мы можем только надеяться, что Пушкинская пресса откроет хранилище Газданова и даст нам еще то же самое.

Малькольм Форбс написал для Times Literary Supplement, Economist и Daily Beast.Родился в Эдинбурге, живет в Берлине.

Рецензия на книгу: «Призрак Александра Волка» Гайто Газданова

Во время Гражданской войны в России — конфликта, приведшего к образованию Советского Союза — солдат-подросток оказывается один, его лошадь стреляет из-под него.Хотя ему никогда раньше не приходилось делать ничего подобного, он целится и стреляет во вражеского солдата, затем подходит и смотрит, как этот человек, кажется, умирает. Спустя годы он читает небольшой рассказ, в котором подробно рассказывается о происшедшем — с точки зрения убитого человека.

Это невозможно. В этом заключается загадка короткого романа русского писателя Гайто Газданова 1947–1948 годов, опубликованного в новом прекрасном издании «Пушкин Пресс» в мягкой обложке в новом переводе Брайана Каретника. Отчасти загадочный, отчасти любовный, отчасти метафизический, роман кажется тяжелым и напряженным, но на этого читателя он не произвел того глубокого впечатления, которое, кажется, произвел на других.Возможно, это длинная лакуна, в которой не происходит ничего, имеющего отношение к загадке. Возможно, это перевод, который кажется довольно грубым, хотя, не зная русского, я не могу судить о нем тонко.

Также может быть немного несправедливо с моей стороны читать эту книгу в перерывах между рассмотрением томов Пруста. Но некоторые прустовские сравнения преувеличивают. Они относятся, я думаю, к таким отрывкам, как этот, в которых недавно влюбленный рассказчик свежим взглядом наблюдает за улицей и домом, где живет его девушка:

Как будто все было декорацией для единственной (и, конечно, самой прекрасной) пьесы, которую могло вообразить человеческое воображение.Возможно, это была театральная декорация. Это также могла быть визуальная увертюра к мелодии, которую мог слышать только я среди миллионов людей, и которая была готова начать в тот момент, когда мне открылась дверь на первом этаже — дверь, такая же, как и тысячи других, но тем не менее единственный в мире.

Конечно, вызывающий воспоминания отрывок, но было ли это второе предложение действительно необходимым?

Позже он вспоминает ночь, когда он впервые встретил довольно загадочную Елену на боксерском поединке в Париже:

Намного позже, вспоминая нашу первую встречу и то, как все начиналось, я обнаружил, что легче реконструировать события, закрыв глаза и гипотетически опуская содержание нашего первоначального разговора в кафе, нашего расставания под дождем и вообще тех вещей, которые содержание может вписаться в связное повествование.Более остро, чем когда-либо прежде в моей жизни, я чувствовал, что все это сводится к некоему слепому, неясному движению, к последовательности визуальных и слуховых впечатлений, сопровождаемых бессознательной одновременной мышечной силой тяжести, которая бесконтрольно развивалась.

Гайто Газданов

Столь тщательное изучение собственного разума и памяти рассказчика дает нам твердое представление о его внутреннем мире и его понимании психологии. «Я знал, — размышляет он в какой-то момент, — что безмолвные, почти бессознательные воспоминания о войне преследуют большинство людей, прошедших через нее, оставляя в них что-то сломанное раз и навсегда.«Любовные отношения обеспечивают эмоциональную основу этой довольно ледяной истории, в то время как его поиск автора необъяснимого рассказа дает интригу. Менее прочна общая структура повествования, которая раскрывает тайну, чтобы подробно рассказать историю любви, прежде чем вернуться к более раннему вопросу и завершить то, что, по крайней мере, для меня, было неожиданным финальным поворотом.

Модерн? Да. Экспериментальный? Возможно. Успешный? Не совсем. Я читал с интересом всюду, но разочаровался в длинном среднем разделе, во время которого напряжение рассеялось — и весь рассказ занимает всего 187 крошечных страниц Pushkin Press.

Пушкин выводит на свет множество «утерянных» классиков известных, но по большей части забытых авторов. Это прекрасный пример, но не идеальная книга. Тем не менее, я рекомендую его за его психологическую остроту и чувство места и времени. Это не только литературное произведение, но и своего рода исторический документ: запись в истории России и Европы, а также в истории художественной литературы.

Читать «Полет онлайн» Гайто Газданова

Copyright

ПОЛЕТ

E

ВЕНТС ИН

S

ЖИЗНЬ ЕРЁЖИ

начался в тот памятный вечер, когда впервые за много месяцев он увидел в своей комнате, над кроватью, где он спал, свою мать — в шубе, перчатках и незнакомой черной бархатной шляпе.На ее лице было выражение тревоги, столь непохожее на то, которое он всегда знал. Он не мог объяснить ее неожиданное появление в столь поздний час, потому что она уехала почти год назад, и он привык к ее продолжающемуся отсутствию. Но теперь она стояла у его постели. Она быстро села и прошептала ему, чтобы он не суетился, велела одеться и немедленно пойти с ней домой.

Но папа мне ничего не сказал, Сережа сказал.

Но она ничего не объяснила, а просто повторяла: Скорее, Сереженька.

Затем она вынесла его на улицу — это была холодная туманная ночь — где ее ждала высокая женщина в черном; Через несколько шагов, завернув за угол, они сели в автомобиль, который сразу же с феноменальной скоростью тронул их по незнакомым улицам. Потом, в полусне, Сережа увидел поезд, а когда проснулся, оказалось, что он действительно в этом поезде, но что-то незаметно изменилось; затем, наконец, его мать сказала ему, что он собирается жить с ней во Франции, а не со своим отцом в Лондоне, что она купит ему электричку со всеми видами экипажей и повозок, и что теперь они никогда больше не будут расстаться, хотя иногда приходил в гости папа.

Сережа потом снова и снова вспоминал тот вечер: незнакомое, нежное лицо матери, ее торопливый шепот, тревожную тишину в холодном отцовском доме в Лондоне, потом поездку на машине и поезде. Лишь позже он узнал, что они пересекли Ла-Манш на пароходе, но он не сохранил ни малейшего воспоминания об этом, потому что крепко спал и понятия не имел, как он прибыл к месту назначения. В то время ему было семь лет, и это путешествие положило начало множеству других событий.После этого он путешествовал со своей матерью вдоль и поперек; Но однажды летним днем, ближе к вечеру, на террасе с видом на море, где они с мамой ужинали вместе, отец Сережи спокойно вошел, снял шляпу, поклонился матери Сережи, поцеловал Сережу и сказал:

Ну-ну, Ольга Александровна. Мы подумаем сегодня о завершении этого небольшого романтического эпизода, не так ли? Когда он стоял за креслом Сережи, его огромная рука взъерошила мальчику волосы.Он взглянул на жену и быстро заговорил по-немецки. Сережа не понял ни слова, пока отец не сказал по-русски: Неужели, Оля, тебе все это не надоело? Вспомнив себя, он сразу же снова перешел на немецкий язык. Через несколько минут Сереже удалось уловить еще одну фразу, которую он мог понять — на этот раз ее произнесла его мать: Милый, ты так и не понял и не способен понять. Вы не можете судить. Отец Сережи цинично кивнул в знак согласия.Волны плескались под террасой, коричнево-зеленые пальмы неподвижно нависали над ними, а темно-голубоватая вода блестела в маленькой бухте, недалеко от узкой дороги. В тишине Сережа взмахнула загорелой ногой, безмятежно и выжидательно глядя на отца мальчика, как бы изучая его, несмотря на то, что он был такой же, как всегда — высокий, безупречный, широкий и чисто выбритый.

Какой убогий немецкий язык, наконец сказал он.

По сути так?

Он засмеялся и сказал: Да, даже не смотря на обстоятельства, что …

Мать Сережи отправила его в комнату.

Папа не уезжает? — спросил он, немедленно оказавшись высоко в воздухе перед гладким лицом отца с его большими темно-синими глазами.

Нет, Сережа, я не ухожу. «Не снова», — сказал он.

Его родители долго беседовали на террасе. Сережа успел прочитать полкниги, но они продолжали разговаривать. Затем его мать позвонила по телефону; Сережа слушал, лежа на полу, как она сказала:

« Impossible ce soir, mon chéri . А затем, Si je le regrette? Je le crois bien, chéri. « *

Таким образом, Сережа понял, что chéri сегодня не придет, и поэтому остался очень доволен, так как ему не нравился этот человек, которого он, вслед за своей матерью, также назвал chéri , думая, что это его имя, вызывая смех на этом темном лице с застывшей ухмылкой, над которой свисали плотные, густые кудри волос, черных, как сам дьявол. Шери больше никогда не появлялся.Однако был еще один человек, в чем-то похожий на него, тоже говоривший с акцентом, как по-французски, так и по-русски.

Отец Сережи в тот день не уехал, а пробыл там две недели и однажды рано утром исчез, не попрощавшись. После этого в Париже на вокзале он встретил жену и ребенка с цветами, сладостями и игрушками; он нес цветы в руке, а все остальное лежало в той же длинной темно-синей машине, которую Сережа запомнил по Лондону.Они поселились в огромном новом особняке, где Сережа мог ездить на велосипеде из одной комнаты квартиры в другую; все шло хорошо, пока мать Сережи снова не ушла, взяв с собой лишь маленькую nécessaire и осыпая Сережу поцелуями. Во всяком случае, она вернулась ровно через десять дней, но обнаружила, что муж ушел, найдя только лаконичную записку: Я считаю период отсутствия необходимым и в наших общих интересах. Желаю вам… Через два дня, вечером, зазвонил телефон — мамы Сережи не было дома, хотя ее ждали в любой момент; Сережу позвали к телефону, и он издалека услышал очень смешной (во всяком случае, так ему показалось) голос отца, спрашивающего, не скучал ли он.Сережа сказал нет, накануне они с матерью притворились грабителями, и это было очень весело.

С мамой? — спросил странным голосом своего отца.

Да, с мамой, сказал Сережа и, обернувшись, увидел ее. Она вошла так, что Сережа не заметил ее легких шагов по коврику. Она взяла у него трубку и завела быстрый разговор.

Да, опять же, она сказала. Нет, я так не думаю … Конечно … Ну, каждому свое … Да … Когда? … Нет, просто за доброту расплачиваться добротой; помнишь, ты встретил меня с цветами … Что, цветы ему? … Игрушки подойдут … Хорошо.

Почему ты всегда уходишь? — спросил Сережа у матери. Тебе здесь с нами скучно?

Сереженька моя глупая, мама сказала. Мой глупый мальчик, мой глупый светловолосый мальчик. Когда вырастешь, поймешь.

Так же, как Сережа с первых дней своего осознания помнил свою мать и отца, так ясно и прочно мог он вспомнить свою тетю Лизу, ее черные волосы, ее красные губы и аромат, смешанный с табаком. от английских сигарет, которые она курила своими духами, теплыми, шелковистыми тканями и этой собственной легкой кислинкой.Это был очень слабый запах, но он был настолько характерен для нее, что его невозможно было забыть, как и ее особенный голос, который всегда звучал отстраненно и до странности приятно. Но как бы ни были полны жизни матери и отца Сережи извинений, разговоров на непонятном немецком, отъездов, путешествий, возвращений и сюрпризов, существование Лизы в той же мере было лишено каких-либо отклонений. Воистину, она была живым укором для родителей Сережи — все в ее жизни было так ясно, идеально и прозрачно, что Сережа, лежа в любимой позе на полу в коридоре, однажды поймал отца, говорящего матери:

To посмотри на Лизу, никогда не приходило в голову, что она может вдруг родить ребенка, а потом снова…

Сережа мама всегда смотрела на Лизу слегка виноватым взглядом; даже его отец, казалось, съежился в ее присутствии, и каждый почти извинялся перед тетей Лизой за свои личные недостатки, которые были особенно уродливыми в свете ее неоспоримого морального величия.Однако в голове Сережи смутно всплыло неуловимое воспоминание: когда он был совсем маленьким, тетя Лиза вывела его на прогулку, а с ними пришел человек, оживленно беседовавший с тетей. Но это случилось так давно, и воспоминания об этом были так расплывчаты, что Сережа уже не был уверен, что все это не было сном. Естественное состояние тети Лизы было тихим удивлением. Ее поражало все: поведение родителей Сережи, сама возможность такого поведения, книги и газеты, которые она читала, преступления, которые в них содержались; единственное, что не могло ее поразить, — это невероятные и героические поступки — например, когда человек отдал за кого-то свою жизнь, спас группу людей или предпочел смерть позору.Она была стройной, кожа у нее была почти такой же гладкой, как у Серёжи, она была безупречной, а руки всегда были холодными и довольно твердыми. Однажды, когда все четверо — Сережа, его родители и тетя Лиза — проезжали на улице мимо стрелкового ларька, отец Сережи вдруг остановил машину и сказал:

Ну, дамы, переживем хорошее старые времена и есть шанс?

Мать Сережи ни разу не попала в яблочко; отец несколько раз промазал, хотя в целом стрелял очень хорошо, и только тетя Лиза, направив картонную мишень прямо в поле зрения, пустила в нее пять пуль, сбивая мяч за мячом по танцующим струям фонтана.

Рука твоя крепкая, как скала, Лиза, — сказал тогда Сережа отец.

С возрастом Сережа стал лучше понимать людей, и его инстинктивные суждения обо всем постепенно обретали перспективу; он начал подозревать, что тетя Лиза не похожа на других людей, так как все будет меняться в течение их жизни, в зависимости от обстоятельств, событий и влияний; они могли посчитать абсурдом то, что еще год назад казалось вполне практичным, и так часто они противоречили самим себе и менялись в целом настолько, что трудно было сказать, кто умен, а кто глуп, даже кто красив, а кто уродлив; Другими словами, сила их сопротивления внешним влияниям, определявшим их жизнь, была ничтожна, и они проявляли постоянство лишь в очень редких и ограниченных отношениях.Сережа знал толпы людей, потому что через отцовский дом проходил самый разнообразный поток гостей, посетителей, просителей, друзей, женщин и родственников. Тетя Лиза отличалась от всех тем, что в ней ничего не менялось. Эта сложная сеть чувств, знаний и идей, которая для других была изменчивой и текучей, оставалась для нее такой же постоянной и статичной, как и всегда, как если бы мир был некой фиксированной концепцией. Так думал Сережа о Лизе; так же думали и другие о ней, и так продолжалось много лет, пока не произошло событие, которое продемонстрировало явную ошибочность этих представлений.Однако еще за несколько лет до этих событий Сережа, знавший Лизу ближе, чем остальные, начал сомневаться в точности созданного им образа, когда Лиза и его отец поссорились перед ним. о недавно опубликованном романе. В романе рассказывается история мужчины, который посвятил свою жизнь женщине, которая его не любила, женщине, ради которой он оставил другую женщину, которой он был дороже всего на свете. Отец Сережи защищал этого человека. «Ты должна понять, Лиза, дело в том, что его привлекла vilaine , тогда как другая женщина была почти неуместной.Так что, если она любила его? Это все хорошо, но правда, он хотел чего-то еще, понимаете? »

Я не говорю, что не понимаю причину, — сказала Лиза. Причина достаточно ясна. Но дело в том. в другом месте: в идиотском предательстве, в его тщетности. Она заслужила счастья больше, чем та другая женщина.

Счастье не заслужено, Лиза, резко сказал отец Сережи. т.

Вы ошибаетесь; это заслужено, — решительно сказала Лиза.

Сережа слушал. Он был удивлен мягким, тихим голосом отца, в то время как тетя Лиза продолжала неумолимо доводить до конца свою точку зрения, ее глаза были узкими и дикими.

Сережа спросил, Папа, ты заметил, какая хорошенькая тетя Лиза?

Его отец растерялся и сказал, что он заметил это давно и что все знают, что это правда. Тетя Лиза встала и ушла, оставив отца Сережи смущенным, что могло показаться удивительным, потому что спор был абстрактным и не мог иметь никакого отношения ни к отцу Сережи, ни к его тете.Это был первый раз, когда Сережа видел, как его тетя Лиза лишилась своего неизменного безмятежности.

Вообще Сережа виделся с отцом и матерью сравнительно нечасто — тётя Лиза была его постоянной спутницей. У его отца были дела, дела, поездки; его мать вела свою совершенно отдельную жизнь. Часто на два-три дня Сережа лишался ее быстрых шагов, только чтобы они появлялись позже; она заходила к нему в комнату и говорила: Здравствуй, Сереженька, привет, милый, я так по тебе скучала. Она обычно говорила с ним в таких теплых, утешительных выражениях, всегда цеплялась за то, что его интересовало в этот самый момент, с энтузиазмом играла с ним, часами проявляя к нему доброту и нежность. Она знала, почему у некоторых собак длинные хвосты, почему кошки держатся в стороне, почему у лошадей глаза по бокам головы и какова длина среднего крокодила. Тетя Лиза тоже все это знала, но ее ответы как-то не удовлетворяли Сережу, потому что не хватало чего-то существенного, может быть, этого уюта и тепла.Но Сережа был счастлив только после того, как все ушли, и он остался один на попечение экономки. Такое событие обычно знаменовалось приездом Сергея Сергеевича с какой-нибудь особенно замысловатой игрушкой; Отец Сережи отдавал его, выражая надежду, что Сережа будет вести себя прилично, и просил его не расстраиваться; Через несколько минут Сережа будет наблюдать из окна, как отъезжает длинная отцовская машина. Теперь он мог делать все, что хотел. Он стрелял в портрет своей бабушки из лука, спускался по перилам, катался на лифте до боли в голове — вверх и вниз, вверх и вниз — проводил все свободное время, лежа на полу, объедаясь выпечку, вылейте суп в унитаз, съешьте горсть соли и откажитесь от мытья.Вечером, лежа на полу, он протирал глаза и радовался, когда перед ним появлялись зеленые звезды.

Позже, когда он стал старше, никто не ограничивал его свободу, и поэтому он начал понимать, что его родители по сути не имеют к нему никакого отношения. Постоянный поток людей, который поселился в его памяти, не только никогда не прекращался, но фактически, казалось, становился сильнее — и он жил отдельно от этого. Когда ему было шестнадцать, он впервые пригласил тетю Лизу в театр.К настоящему времени ее авторитет несколько уменьшился; над некоторыми из его слов она смеялась и спрашивала его мнение — и поэтому Сережа чувствовал себя почти равным ей. И она, и Сережа говорили о его родителях как о их , как бы подсознательно отделяя себя друг от друга. Они вместе читали, слушали одну музыку, любили одни и те же книги. Лиза была старше Сережи на целых пятнадцать лет. Он начал видеть ее во сне, в размытых, сюрреалистических ситуациях; потом однажды ночью — была поздняя весна, где-то после двух часов ночи, и Сережа читал в своей комнате, — вдруг всю квартиру залил свет, и были слышны шаги и голоса; Родители Сережи вернулись с бала, взяв с собой несколько человек , чтобы завершить вечер дома; Через несколько минут в дверь раздался знакомый стук, и вошла Лиза в откровенном черном платье, обнажающем спину, с голыми — холодными, подумал Сережа, руками и глубоким вырезом.Ее глаза из-под этих вздернутых ресниц казались больше обычного, а возбужденная улыбка не походила на ту, которая обычно украшала ее лицо. В этот момент Сережу охватило необъяснимое желание, настолько, что его голос сорвался, когда он заговорил.

Ты слишком много читал, Сережа, сказала она, садясь рядом с ним и кладя руку ему на плечо. Я просто пришел пожелать спокойной ночи.

И с этими словами она вышла, не заметив странного настроения, в котором, казалось, находился Сережа.После того, как дверь за ней закрылась, Сережа просто лежал, не раздеваясь; он почувствовал легкую тошноту — смутное, предупреждающее и приятное ощущение.

Итак, с невероятной скоростью, за два месяца, прошедшие с вечера до отъезда Сережи на побережье, произошла глубокая и прочная перемена, которая началась с того, что весь идиллический мир долгого, запоздалого детства Сережи рухнул, исчезнув навсегда. Когда-либо. Однако за это время ничего существенно не изменилось: голос его матери звучал так же тепло и нежно, как и раньше, всякий раз, когда она разговаривала с кем-нибудь по телефону; его отец, как всегда, путешествовал по городу взад и вперед; а к вечеру, как и прежде, огромные комнаты квартиры заполнились бы разными людьми, и все было бы, как всегда.Но вдруг Сережа понял ряд вещей, о которых он уже знал, но в отношении которых у него возникло совершенно неверное представление. Теперь ему стали понятны обрывки разговоров между матерью и отцом, а также сдержанное раздражение Лизы; он заметил и многое другое — деньги разбрасывались во все стороны и расходовались в гораздо большем количестве, чем было необходимо. Он внезапно понял, как живет его мать, — это пробудило в нем жалость, смешанную с нежностью.Иногда, находясь во время беседы в гостиной, он внимательно прислушивался к тому, что говорилось, следил за любопытными интонационными скачками, а иногда, умышленно закрываясь от смысла произнесенных фраз, слушал их. их музыкальные экскурсии, как если бы это был какой-то своеобразный концерт — с крещендо, диминуэндо, монотонными нотами баритона, высокими женскими голосами, которые то задыхались и прерывались, только чтобы потом снова подняться под глубокий, немелодичный аккомпанемент хрипящего баса; Крепко закрыв глаза, Сережа отчетливо увидел перед собой бас-барабан с тугой, безжизненно-бесстрастной кожей — вот там, где не было барабана, а почтенного старикашка, философа и профессионального консультанта по вопросам международного права.

Отец Сережи входил в число тех немногих, кто нажил значительное состояние за счет наследства и не только сопротивлялся его разбазариванию, но фактически приумножил его. Это стало возможным благодаря тому факту, что он был — щедрым, опрометчивым и великодушным — в делах был проницателен и по существу осторожен, а также прежде всего потому, что всю свою жизнь ему сопутствовала слепая удача. У него были предприятия в нескольких странах, на него работали тысячи людей, и его статус можно было объяснить знакомством с каждой знаменитостью, а также тем фактом, что его дом часто посещали музыканты, писатели, певцы, инженеры, промышленники, актеры. и представители этого особого типа людей, которые всегда элегантно и красиво одеты, но источники дохода которых — если их отследить, что в большинстве случаев потребовало бы либо случайности, либо бесцеремонности полицейского расследования — очевидно, почти всегда принадлежат к тому типу, которому никогда нельзя принадлежать.В то время как Лиза смотрела на этих людей с отвращением, отец Сережи похлопывал их по спине и вообще источал ту широкую, фальшивую откровенность и искренность, истинная ценность которых была известна только его близким. Когда Сережа сказал отцу, что его грабят, отец засмеялся.

Вы не говорите.

Потом, все еще смеясь и глядя на Сережу живыми глазами, сказал: Сказать, кто меня грабит и на сколько?

Он объяснил Сереже, что так все и будет, что люди все равно будут воровать.Однако это убеждение не вызвало в нем ни огорчения, ни удивления; он воспринимал это как нечто само собой разумеющееся и иногда забавлялся тем, что дурачил своих домашних работников — как он поступил, например, со своим водителем, который украл у него масло, бензин и тысячу других вещей и неизменно дарил ему фальшивых счетов-фактур. Он рассказал хозяину гаража, где все обычно покупалось, что

Призрак Александра Волка Гайто Газданова

Повесть Гайто Газданова, Призрак Александра Волка , представляет собой необычную смесь романа, тайны и метафизического трактата о природе любви, судьбы, памяти и смерти.Сюжет вращается вокруг воспоминаний главного героя о коротком, но жестоком столкновении во время Гражданской войны в России. Сейчас, работая журналистом в Париже, месте крупнейшего в России сообщества изгнанников, рассказчик, Белый, одержим воспоминаниями о битве с красным солдатом много лет назад. Полагая, что он убил своего противника, рассказчик, кажется, полностью преображен чувством вины. Соответственно, книга начинается с его признания. «Из всех моих воспоминаний, — пишет он, — из бесчисленных ощущений всей моей жизни самым тяжелым было то, что я совершил одно-единственное убийство.»

Хотя убийство противника в разгар войны обычно не считается убийством, автор не сомневается в безнравственности своего действия. Более того, автор неоднократно возвращается к этому единственному моменту насилия. Его одержимость этим событием проявляется в двух Во-первых, главный герой, кажется, несколько оторвался от своей жизни, то есть живет прохладной, отстраненной жизнью и ищет острых ощущений, взаимодействуя с поврежденными женщинами, преступниками и преступным миром Пэрис.Его работа журналиста прекрасно отражает эту отстраненную жизнь. В конце концов, каждый журналист обязан объективно освещать бесконечную вереницу событий. Во-вторых, главный герой воображает, что английский писатель может быть человеком, которого он думал, что убил. В конце концов, главный герой встречает свою жертву, и воспоминания о травме проявляются во плоти.

Призрак Александра Волка — это работа в форме эллипса. Автор намеренно избегает четкой экспликации своего сюжета и его значения.Мы не всегда знаем, почему автор останавливается на определенных сюжетах и ​​темах. В чем значение любовного интереса главного героя? Почему так важен его визит на боксерский поединок? Почему автор тратит время на обсуждение встречи главного героя с преступниками? Книга изобилует подобными эллипсами. Мы даже знаем, почему тень автора пишет на английском, а не на французском или даже русском. В любом случае, в книге ясно одно: судьба действительно держит главного героя и его тень.Понятно, что ни главный герой, ни Александр Вольф никогда не смогут забыть жестокость Гражданской войны в России. Как и для большинства россиян, катастрофы современной российской истории будут следовать за ними навсегда.

Если у книги необычный (и отчасти случайный) сюжет, ее извилистый стиль, кажется, дает читателям интересный комментарий о судьбе. Ибо, хотя главный герой книги видит руку судьбы в своем раннем столкновении со смертью, его жизнь на самом деле кажется несколько хаотичной и не нанесенной на карту.Этот парадокс может объяснить кажущуюся небрежность автора. Случайные события в жизни главного героя, кажется, предполагают, что чем больше мы понимаем траектории нашей жизни и неизбежную природу судьбы, тем больше мы вынуждены отказываться от наших попыток поддерживать упорядоченный, разумный и понятный повседневный образ жизни. существование.

Некоторые любимые цитаты из книги:

«Он был одним из тех архетипических авантюристов, известных в анналах каждой революции и каждой гражданской войны.«

« Я был закаленным человеком, — сказал он, — я видел, как убивали моих товарищей на моих глазах, я сам часто рисковал своей жизнью, и все хлестало меня, как вода со спины утки ». Но в тот день я пошел домой, лег на кровать и заплакал, как маленький мальчик ».

« Вся его жизнь была замечательна поразительной последовательностью: череда сомнительных сделок, поддельных банковских операций и партийных предательств … »

«Или посмотрите на это так: возьмите такую ​​красивую женщину, как Марина, для которой десятки людей готовы даже умереть — несколько лет, и от нее не останется ничего, кроме гниющего трупа.Так ли это на самом деле? »

« Первый город, который она когда-либо увидела, был Мурманск ».

« Ваш дар мышления мешает вам: без него, конечно, вы были бы счастливы ».

« Иногда ничего нет. скучнее, чем быть правым ».

« Каждая жизнь становится ясной — то есть ее путь, ее изгибы и повороты — только в ее последние моменты ».

« Всякая любовь — это попытка помешать судьбе; это наивная иллюзия кратковременного бессмертия … «

» Некоторое время спустя она пришла к пониманию того, как этот человек смог существовать и что поддерживало его на его долгом пути к смерти: он был наркоманом.