Батюшков Константин Николаевич — краткая биография | Оллам
Константин Батюшков родился в то время, когда Россия испытывала небывалый подъем: оживилась политическая мысль, укрепилось положение империи на международной арене, все громче звучали голоса, требовавшие просвещения и реформ во всех сферах жизни, которые правительство не давило мощной гирей цензуры.
Годы жизни
Батюшков прожил долгую жизнь – с 1787 по 1855 гг. Но лишь первая часть ее оказалась счастливой: детство и юность юного дворянина отмечены любовью и заботой близких, которые рано рассмотрели его поэтическое дарование. Родившийся в Вологде отпрыск просвещенного дворянского семейства получил прекрасное образование в нескольких частных пансионах Санкт-Петербурга. Он легко освоил несколько иностранных языков.
Далее последовала дипломатическая служба. Пятилетие Батюшков посвятил трудам в Министерстве народного просвещения. В 1807 г. он почувствовал тягу к мундиру – и вступил в народное ополчение.
Участвовал в Прусском походе.
После он вернулся к мирной жизни, в Санкт-Петербурге свел близкое знакомство с цветом тогдашнего просвещенного общества – с Вяземским, Карамзиным, влился в ряды членов «Арзамаса», куда чуть позже пришел и юный лицеист Пушкин. Отныне основную часть времени Батюшков посвящает литературному творчеству. Его стихи легки и воздушны – современники даже считали их предтечей пушкинской поэзии и были правы: Пушкин поначалу учился у Батюшкова, перенимая простоту слога, четкость ритмов.
Батюшков стал одним из первых, кто разгадал в мальчике-Пушкине будущее «солнце русской поэзии». В 1815 г. он, блестящий офицер, побывавший в сражениях, навестил Царскосельский лицей – специально с целью вдохновить Александра на активное занятие литературой. Можно себе представить, какой восторг и восхищение у 15-16-летних мальчишек вызвало прибытие к ним воина, принимавшего участие в заграничных походах против самого Наполеона!
После Батюшков направляется по службе в Италию.
Жизнь обещала великолепные перспективы. Но грянула болезнь. Душевное здоровье поэта пошатнулось. Он сошел с ума и все оставшиеся годы провел у родных. В периоды просветления сам он с горечью говорил: «Я похож на человека, несшего прекрасный кувшин, но он разбился. Поди угадай теперь, что в нем было…»
В 1830 г. неизлечимо больного Батюшкова посетил Пушкин. Зрелище так потрясло его, что вскоре родилось полное боли стихотворение «Не дай мне Бог сойти с ума…».
Стихи
Творчество Батюшкова можно поделить условно на 2 этапа. Первый – «довоенный» период: тогда юношу интересовали исключительно мифические красавицы Лилеи и Дориды, которым он посвящал исполненные узорных красот легкие, воздушные строки.
При этом сам поэт никогда не любил настоящим, «земным» чувством: он будто побаивался любовного огня, которым может опалить его любимая женщина. Но стихи его безупречны: о них с искренним восторгом и почитанием отзывался Пушкин, причем не только в юности, но и в зрелые годы.
Можно сказать, Батюшков положил начало реформам языка, продолженным Пушкиным: он убрал все тяжелое, сложносочиненное, переполненное «мудрствованием лукавым».
Второй этап – после 1813-1814 гг. Здесь в творчество вплетаются иные мотивы: Батюшков побывал в нескольких войнах, он близко видел боль, кровь и смерть. Сам он говорил одному из приятелей, желавших узнать, не вышло ли из-под пера поэта какого-нибудь очередного посвящения Хлое или Лилете: «Как могу я после того, что видел, писать о любви?»
Батюшков лелеял много творческих замыслов. Наверное, томики его стихов сегодня стояли бы на полочках книжных шкафов каждого дома, не срази его болезнь. Талант его не успел окончательно созреть. Но мы благодарны поэту за образы его обворожительных Дорид и, конечно, за Пушкина, для которого Батюшков стал одним из проводников, указавших арзамасскому «Сверчку» путь на вершину литературного Олимпа.
Краткая биография Батюшков
Батюшков, Константин Николаевич, известный поэт. Родился 18 мая 1787 года в Вологде, происходил из старинного, но незнатного и не особенно богатого дворянского рода.
Двоюродный дед его был душевнобольной, отец был человек неуравновешенный, мнительный и тяжелый, а мать (урожденная Бердяева) вскоре после рождения будущего поэта сошла с ума и была разлучена с семьей; таким образом, Б. в крови носил предрасположение к психозу. Детство Б. провел в родовом селе Даниловском, Бежецкого уезда, Новгородской губернии. Десяти лет был определен в петербургский французский пансион Жакино, где провел четыре года, а потом два года учился в пансионе Триполи. Здесь он получил самые элементарные общенаучные сведения да практическое знание французского, немецкого и итальянского языка; гораздо лучшей школой для него была семья его двоюродного дяди, Михаила Никитича Муравьева, писателя и государственного деятеля, который направил его литературный интерес в сторону классической художественной литературы. Натура пассивная, аполитическая, Б. к жизни и к литературе относился эстетически. Кружок молодежи, с которым он сошелся, вступив в службу (по управлению министерства народного просвещения, 1802 года) и в светскую жизнь, был также чужд политических интересов, и первые произведения Б.
дышат беззаветным эпикуреизмом. Особенно подружился Б. с Гнедичем, посещал интеллигентный и гостеприимный дом А. Н. Оленина, игравший тогда роль литературного салона, Н. М. Карамзина, сблизился с Жуковским. Под влиянием этого круга Б. принял участие в литературной войне между шишковистами и «Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств», к которому принадлежали друзья Б. Общее патриотическое движение, возникшее после аустерлицкого боя, где Россия потерпела жестокое поражение, увлекло Б., и в 1807 году, когда началась вторая война с Наполеоном, он вступил в военную службу, участвовал в прусском походе и 29 мая 1807 года был ранен под Гейльсбергом. К этому времени относится его первое любовное увлечение (к рижской немочке Мюгель, дочери хозяина дома, где поместили раненого поэта). В этом увлечении (оно отразилось в стихотворениях «Выздоровление» и «Воспоминание»», 1807 года) поэт проявил больше чувствительности, чем чувства; тогда же умер его руководитель Муравьев; оба события оставили болезненный след в его душе.
Он заболел. Прохворав несколько месяцев, Б. вернулся в военную службу, участвовал в шведской войне, был в финляндском походе; в 1810 году поселился в Москве и сблизился с князем П. А. Вяземским, И. М. Муравьевым-Апостолом, В. Л. Пушкиным. «Здесь, — говорит Л. Майков, — окрепли его литературные мнения, и установился взгляд его на отношения тогдашних литературных партий к основным задачам и потребностям русского просвещения; здесь и дарование Б. встретило сочувственную оценку». Среди талантливых друзей и подчас «прелестниц записных» поэт провел здесь лучшие два года своей жизни. Возвратившись в начале 1812 года в Петербург, Б. поступил в Публичную Библиотеку, где тогда служили Крылов, Уваров, Гнедич, но в следующем году снова вступил в военную службу, побывал в Германии, Франции, Англии и Швеции. Из грандиозного политического урока, который получила тогда молодая Россия и в лице множества даровитых своих представителей завязавшая близкое знакомство с Европой и ее учреждениями, на долю Б.
, по условиям его психического склада, не досталось ничего; он питал свою душу почти исключительно эстетическими восприятиями. Вернувшись в Петербург, он узнал новое сердечное увлечение — он полюбил жившую у Оленина А. Ф. Фурман. Но, по вине его собственной нерешительности и пассивности, роман внезапно и жалко оборвался, оставив в душе его горький осадок; к этой неудаче прибавился неуспех по службе, и Б., которого уже несколько лет назад преследовали галлюцинации, окончательно погрузился в тяжелую и унылую апатию, усиленную пребыванием в глухой провинции — в Каменец-Подольске, куда ему пришлось отправиться со своим полком. В это время (1815 — 1817) с особенной яркостью вспыхнул его талант, в последний раз перед тем, как ослабеть и, наконец, угаснуть, что он всегда предчувствовал. В январе 1816 года он вышел в отставку и поселился в Москве, изредка наезжая в Петербург, где был принят в литературное общество «Арзамас» (под прозвищем «Ахилл»), или в деревню; летом 1818 года он ездил в Одессу.
Нуждаясь в теплом климате и мечтая об Италии, куда его тянуло с детства, к «зрелищу чудесной природы», к «чудесам искусств», Б. выхлопотал себе назначение на дипломатическую службу в Неаполь (1818 год), но служил плохо, быстро пережил первые восторженные впечатления, не нашел друзей, участие которых было необходимо этой нежной душе, и стал тосковать. В 1821 году он решил бросить и службу и литературу и переехал в Германию. Здесь он набросал свои последние поэтические строки, полные горького смысла («Завещание Мельхиседека»), слабый, но отчаянный вопль духа, погибающего в объятиях безумия. В 1822 году он вернулся в Россию. На вопрос одного из друзей, что написал он нового, Б. ответил: «что писать мне и что говорить о стихах моих? Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди, узнай теперь, что в нем было!» Пробовали лечить Б., несколько раз покушавшегося на самоубийство, и в Крыму, и на Кавказе, и за границей, но болезнь усиливалась.
Умственно Б. ранее всех своих сверстников выбыл из строя, но физически пережил почти всех их; он умер в родной Вологде 7 июля 1855 года. В русской литературе, при незначительном абсолютном значении, Б. имеет крупное значение предтечи самобытного, национального творчества. Он стоит на рубеже между Державиным, Карамзиным, Озеровым, с одной стороны, и Пушкиным, с другой. Пушкин называл Б. своим учителем, и в его творчестве, в особенности юношеского периода, есть много следов влияния Б. Свою поэтическую деятельность, завершившуюся таким скорбным аккордом, он начал анакреонтическими мотивами: «О, пока бесценна младость не умчалася стрелой, пей из чаши полной радость»… «друзья, оставьте призрак славы, любите в юности забавы и сейте розы на пути»… «скорей за счастьем в путь жизни полетим, упьемся сладострастьем и смерть опередим, сорвем цветы украдкой под лезвием косы и ленью жизни краткой продлим, продлим часы!» Но эти чувства не все и не главное в Б. Сущность его творчества полнее раскрывается в элегиях.
«Навстречу внутреннему недовольству его, — говорил его биограф, — шли с запада новые литературные веяния; тип человека, разочарованного жизнью, овладевал тогда умами молодого поколения… Б., быть может, один из первых русских людей вкусил от горечи разочарования; мягкая, избалованная, самолюбивая натура нашего поэта, человека, жившего исключительно отвлеченными интересами, представляла собой очень восприимчивую почву для разъедающего влияния разочарованности… Этой живой впечатлительностью и нежной, почти болезненной чувствительностью воспиталось высокое дарование лирика, и он нашел в себе силу выражать самые глубокие движения души». В ней отражения мировой скорби смешиваются с следами личных тяжелых переживаний. «Скажи, мудрец младой, что прочно на земле? где постоянно жизни счастье?» — спрашивает Б. («К другу», 1816): «минутны странники, мы ходим по гробам, все дни утратами считаем… все здесь суетно в обители сует, приязнь и дружество непрочно…». Его терзали воспоминания о неудачной любви: «О, память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной»… («Мой гений»), «ничто души не веселит, души, встревоженной мечтами, и гордый ум не победит любви — холодными словами» («Пробуждение»): «напрасно покидал страну моих отцов, друзей души, блестящие искусства и в шуме грозных битв, под тению шатров, старался усыпить встревоженные чувства! Ах, небо чуждое не лечит сердца ран! Напрасно я скитался из края в край, и грозный океан за мной роптал и волновался» («Разлука»).
В эти минуты его посещало сомнение в себе: «Я чувствую, мой дар в поэзии погас, и муза пламенник небесный потушила» («Воспоминания»). К элегиям принадлежит и лучшее из всех стихотворение Б., «Умирающий Тасс». Его всегда пленяла личность автора «Освобожденного Иерусалима», и в своей собственной судьбе он находил нечто общее с судьбою итальянского поэта, в уста которого он вложил грустное и гордое признание: «Так! я свершил назначенное Фебом. От первой юности его усердный жрец, под молнией, под разъяренным небом я пел величие и славу прежних дней, и в узах я душой не изменился. Муз сладостный восторг не гас в душе моей, и гений мой в страданьях укрепился… Земное гибнет все — и слава, и венец, искусств и муз творенья величавы… Но там все вечное, как вечен сам Творец, податель нам венца небренной славы, там все великое, чем дух питался мой»… Русский классицизм в поэзии Б. пережил благодетельный поворот от внешнего, ложного направления к здоровому античному источнику; в древности для Б. была не сухая археология, не арсенал готовых образов и выражений, а живая и близкая сердцу область нетленной красоты; в древности он любил не историческое, не прошедшее, а над-историческое и вечное — антологию, Тибулла, Горация; он переводил Тибулла и греческую антологию.
Он ближе всех своих современников, даже ближе Жуковского, разнообразием лирических мотивов и, особенно, внешними достоинствами стиха, подошел к Пушкину; из всех предвестий этого величайшего явления русской литературы Б. самое непосредственное и по внутренней близости, и по времени. «Это еще не пушкинские стихи, — сказал Белинский об одной из его пьес, — но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских. Пушкин называл его счастливым сподвижником Ломоносова, сделавшим для русского языка то же самое, что сделал Петрарка для итальянского». До сих пор остается в силе его лучшая оценка, данная Белинским. «Страстность составляет душу поэзии Б., а страстное упоение любви — ее пафос… Чувство, одушевляющее Б., всегда органически жизненно… Грация — неотступный спутник музы Б., что бы она ни пела»… В прозе, беллетристической и критической, Б. выказал себя, как назвал его Белинский, «превосходнейшим стилистом». Его особенно занимали вопросы языка и стиля. Литературной борьбе посвящены его сатирические произведения — «Певец в беседе славянороссов», «Видение на берегах Леты», большая часть эпиграмм.
Б. печатался в разных журналах и сборниках, а в 1817 году Гнедич издал собрание его сочинений, «Опыты в стихах и прозе». Затем сочинения Б. вышли в 1834 году («Сочинения в прозе и стихах», издание И.И. Глазунова), в 1850 году (издание А.Ф. Смирдина). В 1887 году вышло монументальное классическое издание Л. Н. Майкова, в трех томах, с примечаниями Майкова и В. И. Саитова; одновременно Л. Н. Майков выпустил однотомное, общедоступное по цене издание, а в 1890 году дешевое издание стихотворений Б. с небольшой вступительной статьей (издание редакции «Пантеона Литературы»). Л. Н. Майкову принадлежит обширная биография Б. (в 1 т., изд. 1887 года). — Ср. А. Н. Пыпин «История русской литературы», т. IV; С. А. Венгеров «Критико-биографический словарь русских писателей и ученых», т. II; Ю. Айхенвальд «Силуэты русских писателей», выпуск I. Библиография указана у Венгерова — «Источники словаря русских писателей», т. I.
Известный русский поэт Константин Николаевич Батюшков родился 18 мая 1787 года в Вологде в семье, происходившей из старого дворянского рода.
Дед поэта был душевнобольной, отец был психически неуравновешенный, а его мать после рождения потеряла рассудок и была разлучена с семьёй, что стало причиной предрасположения поэта к психозу. Детские годы писатель провёл в родовом селе Даниловском, а в десятилетнем возрасте, определён в петербургский французский пансион Жакино. В пансионе будущий поэт провёл четыре года, после чего он перешёл в пансион Триполи, где собственно говоря, и получил базовые общенаучные сведения и практические навыки владения французским, итальянским и немецким языками. Интерес к классической художественной литературе привил поэту его двоюродный дядя Муравьёв Михаил Никитич, который был писателем и значимым государственным деятелем. Батюшков был персоной аполитической с ярко выраженной пассивной натурой, к жизни, как и к литературе, относился эстетически. В 1802 году поэт вступил на службу по управлению министерства народного просвещения, где особенно близко подружился с Н.И. Гнедичем, после чего и сам начал пробовать свои силы литературе и писать стихи.
Также он был вхож в дома А.Н. Оленина.
Н.М. Карамзина, сблизился с Жуковским. В 1807 году вступил в военную службу, что отразилось в стихотворениях «Выздоровление» и «Воспоминание».
В 1810 году Батюшков поселился в Москве, сблизился с князем П.А. Вяземским, И.М. Муравьевым-Апостолом, В.Л. Пушкиным и провёл два лучших года в своей жизни. В 1812 году поэт вернулся в Петербург и поступил в публичную Библиотеку, где служили Гнедич, Крылов, Уваров. Затем снова писатель вступил на военную службу, побывал Англии, Франции, Германии и Швеции. Вернувшись в Петербург, у него случилось новое любовной увлечение А.Ф. Фурман, жившей в то время у Оленина, но в виду его чудовищной нерешительности роман вскоре распался. После любовной неудачи и постоянных неприятностей на службе, поэт погрузился в глубокую депрессию, его преследовали галлюцинации. В 1816 году он вышел в отставку и поселился в Москве. Мечтая об Италии и нуждаясь в мягком климате, писатель выхлопотал себе дипломатическую службу в Неаполе.
Там он не нашёл ни друзей, ни душевного спокойствия, поэт перебрался в Германию, где набросал свои последние поэтически строки «Завещание Мельхиседека». В 1822 году Батюшков вернулся в Россию и несколько раз пытался покончить с собой. Хоть друзья поэта и пробовали его лечить, болезнь усиливалась. Умер поэт в Вологде в 1855 году.
| Гражданство: | Российская империя |
|---|---|
| Род занятий: | |
| Работает на сайте Lib.ru | |
| в Wikisource. | |
Н. Сочинения / Введение. Искусство. и комп. В. В. Гура. — Архангельск: Северо-Запад. книга. изд-во, 1979. — 400 с. Тираж 100 000 экземпляров.
Психическое здоровье поэта пошатнулось. Он сошел с ума и все оставшиеся годы провел с родными. В периоды просветления он сам с горечью говорил: «Я похож на человека, несущего красивый кувшин, но он разбился. Угадай теперь, что в нем было…»
Потомок старинного рода в раннем возрасте потерял мать, которая сошла с ума и умерла в 1795 году, когда мальчику было всего 8 лет. Получив блестящее домашнее образование, а затем обучаясь в частных иностранных пансионах в Петербурге, он свободно владел французским языком. В подлиннике он читает Вольтера, чей циничный ум надолго стал для Батюшкова самым завораживающим отражением эпохи Просвещения.
Батюшков не испытывал недостатка в дружеском внимании: у него были теплые отношения с Олениным, Тургеневым, Жуковским, Вяземским. Однако ни один из них не мог повлиять на ход его жизни. При всей своей любезности и скромности Батюшков был так оригинален, что истинное содержание его жизни было для всех загадкой.
Он был дружен и с Пушкиным, но боялся его ветрености, жизнелюбия, но более всего его безрассудной щедрости в постоянной растрате себя.
Впрочем, так было в то время в любой дворянской семье. Поэтому мальчик, конечно же, стал говорить на обоих языках.
Новости русской литературы. Тогда казалось, что путь в литературу открыт, и теперь ей будет посвящена только жизнь молодого поэта.
Но потом снова сменил ручку на оружие. После бегства наполеоновской армии он увидел опустошенную Москву и во второй раз пошел на войну с Наполеоном, участвовал в историческом сражении под Лейпцигом, вошел в Париж в составе русской армии, стал свидетелем капитуляции в столице Франции.
«. Это утвердило поэта в первых рядах лидеров русской литературы.
Отец семейства принадлежал к старинному дворянскому роду, но попал в опалу из-за дяди, участвовавшего в заговоре против императрицы.
Вслед за друзьями он попробовал сочинять, и его произведения стали печататься.
Питер Франс О поэте Константине Батюшкове
Сентябрь — национальный месяц перевода, время праздника литературы в переводе. В течение месяца мы делились отрывками и гостевыми постами, но по субботам посвятили публикации названий стихов.
Сегодня у нас гостевой пост, написанный Питером Франсом, переводчиком и ведущим поэзии Константина Батюшкова в году. Сочинения Золотого века русской поэзии , который был опубликован в нашей серии «Русская библиотека».
Прославленный Александром Пушкиным, элегизированный Осипом Мандельштамом и, по слухам, вдохновивший Льва Толстого на создание Пьера Безухова в романе
• • • • • •
Когда в 1821 году Джон Боуринг представил поэтов России невежественной британской публике, он отдал почетное место Константину Батюшкову, процитировав его по-русски на титульном листе. Но с тех пор Батюшков пропал из виду в англоязычном мире.
Моя цель в Сочинениях Золотого века русской поэзии состояла в том, чтобы дать ему новую жизнь, по крайней мере, для некоторых из сегодняшних читателей. Меня вдохновляют слова другого малоизвестного поэта Золотого века России Евгения Баратынского:
… однажды
далекий собрат прочитает мои слова
и найдет мое существо, и кто знает, моя душа
поднимет эхо в его душе, и я,
, нашедший друга в свое время,
буду найти читателя в потомстве.
Итак, как вы это сделаете? С Баратынским я принял знакомый формат двуязычного издания стихов и переводов вместе с предисловием. Но для Батюшкова казалось стоящим попробовать новый подход — привязать переводы его стихов, прозы и писем к истории его жизни. Ибо это была настоящая жизнь, мало чем отличающаяся от жизни князя Андрея и Николая Ростовых в Война и мир: , оторванный от мирного мира (Москва, Петербург, русская деревня) последовательными походами против Наполеона, убитым в бою его близким другом Петином, походом в Париж с русской армией.
.. Затем, после громкого Достигнув поэтического успеха, Батюшков из-за нехватки средств вынужден занять неподходящую должность в русской миссии в Неаполе, откуда он выходит потрясенным человеком, быстро впадающим в неизлечимую душевную болезнь, в которой он проводит свои последние тридцать молчаливых лет. Стихи занимают свое место в этом повествовании, стихи о дружбе, любви, войне и депрессии, благодаря которым его искусство неуклонно крепнет, достигая парадоксальной вершины в чудесных «Подражаниях древним», написанных, когда он впал в безумие:
Жизнь без смерти — это не жизнь. Что тогда? Чаша
С каплей меда в море полыни.
Великолепный океан! Лазурный царь пустыни,
О солнце, ты чудо среди небесных чудес!
И много красоты на земле!
И все же серебро – фальшивка и бессмысленно.
Плачь, смертный, плачь! Ваше земное состояние
В руках безжалостной Немезиды.
Это трогательная история с ярким, своеобразным, трагическим героем, который прежде всего поэт.
Мой друг, я видел море зла,
Наказания мстительного неба,
Ярость наших врагов,
Война и ее разрушительные огни.
И я видел богатых, толпы
Беглецов в лохмотьях,
И бедных матерей бледных, как саваны
Изгнанных из заветных домов.
Но, оглядываясь назад, я обнаруживаю, что в моем первом, более спонтанном переводе используются триметры, характерные для легкого светского стиха Батюшкова, и я не уверен, что был прав, отказавшись от них:
Друг мой, я видел море
Зла, мести небес,
Деяния наших безжалостных врагов,
Война и ее смертоносный огонь.
Бегущих в лохмотьях и лохмотьях;
Я видел бледность матерей
Изгнанных с родной земли.
Перевод поэзии — это бесконечный труд. Редко когда кто-то создал окончательную версию .
В дискуссиях о переводе присутствует множество трюизмов, один из которых заключается в том, что если и существует непереводимый вид письма, то это перевод. Это сомнительное утверждение — подумайте о Плутархе Норта, переведенном с Амьота, или обо всех метаморфозах Оссиана, который сам по себе предположительно является переводом с гэльского.
Батюшков очень много переводил — некоторые из его самых удачных стихотворений являются вольными переводами с итальянского, французского и латинского и даже с греческого посредством французского языка. Все эти стихи, в свою очередь, могут стать английскими — самое сложное, когда оригинал на английском языке. Батюшков, по-видимому, был первым русским переводчиком Байрона — всего лишь фрагмент из
как пробы крови, из стакана в стакан
продолжай изливать свои вечные мечты.
• • • • • •
Узнайте больше о Константине Батюшкове во введении Питера Франса к Письма Золотого века русской поэзии и прочитайте одно из стихотворений Батюшкова полностью ниже.
ТЕНЬ ДРУГА
Sunt aliquid manes: letum non omnia finit
Luridaque evictos effugit umbra rogos
( Propertius )
Я отплыл от туманных берегов Альбиона;
Мне казалось, что под свинцовыми волнами они тонут.
По следу корабля трепетала зимородка
И своим тихим пением радовала труд матросов.
Вечерний бриз, плеск волн,
Тот же неизменный шум, стук парусов,
И на палубе крик кормчего
Дозорному, что грезил над журчащими волнами,
Все это было пищей для моих сладких мечтаний.
Как в чарах Я стоял у мачты,
И сквозь туманный воздух и серую ночь
Мои глаза искали любимую Северную Звезду.
Все мысли мои были поглощены воспоминанием
О родной земле моей и о родном небе.
Но музыка ветра и качающееся море
Давило на глаза томное забвение,
И сон сменил сон
И вдруг .
. . я спал? . . . я видел друга
Погибший в роковой схватке
И у вод Плейссе встретил свой благородный конец.
Но это зрелище не внушало страха; чело его
От глубоких ран не осталось и следа,
И, как апрельское утро, сияло радостью,
Небесный свет мне принося в голову.
«Милый друг, это ты, товарищ моих лучших дней?
Неужто ты? — воскликнул я — вечно любимый воин!
Не плакал ли я над безвременным погребением твоим,
Освещенный страшным сиянием воинственного пламени,
Разве я с верными друзьями не начертал
Твою доблесть острием меча на дереве,
Сопровождая свою душу в ее небесный дом
Со стонами, молитвами и слезами?
Тень незабытого, дорогой друг, говори!
Иль прошлое все лишь мираж, сон,
Все, бледный труп, могила, торжественный обряд
Совершенный дружбой памяти твоей?
О, скажи мне одно слово! Пусть этот знакомый звук
Еще раз ласкает мой нетерпеливый слух,
И позволь мне, о мой незабытый друг,
С любовью сжать твою руку в моей! .