Атала (повесть)

«Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне» — повесть французского писателя Франсуа Рене де Шатобриана, написанная в 1801 году. Также Атала — главная героиня этой повести.

1. История создания
По замыслу автора «Атала» вместе с другой повестью — «Рене» — должны быть «иллюстрациями» к «Апологии христианства».
Шатобриан писал, что задумал «Аталу» еще до отъезда в Америку, но «смог осуществить своё намерение только после знакомства с природой и нравами коренных обитателей этого континента».
Форму повествования, с разбиением на пролог, рассказ и эпилог, с дроблением рассказа на части, Шатобриан избрал в подражание античным образцам, в том числе гомеровской «Илиаде». Содержанием же он полемизировал с современниками и предшественниками — Вольтером, Руссо.

2. Сюжет
О любви индианки Аталы, дочери вождя племени маскоги, и Шактаса — захваченого в плен юноши из враждебного племени. Мать крестила Аталу и воспитала её в христианской вере. Атала спасает Шактаса от смерти, устраивая побег. В конце повести она погибает: из-за нежелания нарушить обет целомудрия принимает яд. Шактас до последнего не знает об обете, и эта тайна мучает его.

3. Художественные особенности
Чувства героев автор передаёт через описания природы.
Характер Аталы написан в духе европейского романтизма — это скорее европейская девушка.
В образе христианского священника Обри Шатобриан даёт «просвещенческое» толкование, отрицая фанатизм: ведь героиня могла бы обратиться к епископу с просьбой избавить её от обета.

Шатобриан использует разнообразные языковые формы — от стилизации речи индейцев до лаконизма и точности.

4. Влияние
В честь заглавной героини этой повести назван округ в штате Миссисипи. Также её именем назван астероид 152 Атала, открытый в 1875 году братьями Полем и Проспером Анри, а в честь другой героини повести, Келуты, назван астероид 186 Келута, открытый этими же астрономами в 1878 году. Сюжет повести послужил основой для нескольких живописных полотен.
Вслед за В. В. Сиповским Н. Я. Берковский не исключал возможности влияния сюжета «Аталы» на сюжет поэмы «Кавказский пленник» А. С. Пушкина, оговаривая, что «сюжет мог появиться у Пушкина и самостоятельно, в нём ведь ничего нет. Хотя Пушкин, конечно, превосходно всесторонне знал Шатобриана». Однако, А. Л. Бем считал иначе: «…не будь Байрона — литературное наследие Пушкина было бы иным, не будь Шатобриана — наследие Пушкина осталось бы тем же»

5. Переводы
Повесть «Атала» переведена на многие языки.
Первый перевод на русский сделан И. Мартыновым в 1803 году, издан в Смоленске. Позже, в 1891 году санкт-петербургское издательство «Семейная Библиотека» издало повесть в переводе В. Садикова.

Дата публикации:

05-16-2020

Дата последнего обновления:

05-16-2020

Франсуа Рене де Шатобриан: обзор творчества писателя

LiveInternetLiveInternet

Цитата сообщения Томаовсянка

Прочитать целикомВ свой цитатник или сообщество!

Бретань — родина Шатобриана. Край сурового моря, суровых скал, суровых людей. Край, издавна считавшийся оплотом монархии и церкви, обиталищем непоколебленных феодальных традиций.

Старым и ветвистым было генеалогическое древо Шатобрианов; среди предков автора «Мучеников» можно найти крестоносцев, корсаров, соратников королей и даже королевскую любовницу. Это были исконные бретонские дворяне и аристократы — не чета тем, кто в XVII а то и в XVIII веке приобрел себе дворянский титул за звонкую монету…

Да и не очень-то водилась звонкая монета у Шатобрианов. К началу XVIII столетия их род обеднел вконец. Правда, отец писателя, граф Рене Огюст, человек энергичный и не особенно разборчивый в средствах (поговаривали, что он не брезговал и торговлей неграми), сумел восстановить часть былого состояния семьи, но революция 1789 года вновь уничтожила это богатство…

Мама Шатобриана хотела, чтобы он стал священником, и отдала его в иезуитский коллеж. Но перед семинарией разрешила сделать выбор: «Лучше быть светским человеком, чем опозорившим себя священником». И Франсуа пошел в военные. Революцию, которая грянула через два года, он встретил в чине капитана.

«Никто не понял, — писал он после, — что это кровавое празднество, открывает новую эру, в котором целому народу суждено переменить нравы, идеи, политическую власть и даже человеческую природу».

Поначалу Франсуа Рене Шатобриан сочувствовал народному движению. Париж напоминал Раблезианскии карнавал. В литературных кружках политика, в театрах объявляли новости со сцен и вывешивали списки казненных за день, а приговоренных развлекали перед повозкой. Столкновение прошлого с будущим не дает скучать ни минуты — род человеческий разгуливает, устроив каникулы и выгнав учителей. Потом солдаты его полка подняли мятеж, он подал в отставку, но жить аристократам все равно становилось все опаснее, он уехал в Америку. Там он познакомился с миссионерами, которые вдохновили его на создание самой популярной книги во Франции, «Гений христианства».

В замке Комбур Шатобриан провёл детство

Под маской скептического пренебрежения к родословным «пустячкам» Шатобриан скрывал гордость, с которой носил свое аристократическое имя, посвятив его истории немало страниц своих воспоминаний — «Замогильных записок» (1848 — 1850).

Младший сын в семье, Шатобриан не был избалован вниманием сухого, поглощенного коммерческими операциями отца и несчастливой в браке, крайне религиозной и мало занимавшейся детьми матери. От отца он унаследовал высокомерный скептицизм и обостренное самолюбие, от матери — болезненную чувствительность. Позже к этим чертам прибавились меланхолия и тоска — непременные признаки «болезни века», распространению которой он немало содействовал своим творчеством. В повести «Рене» герой следующими словами описывает этот классический недуг романтизма:

«Увы, я был один, один на земле! Тайное томление овладело всем моим телом. Отвращение к жизни, знакомое мне с самого детства, возвратилось с новой силой. Вскоре мое сердце перестало давать пищу моей мысли, и я замечал свое существование только по чувству глубокой тоски».

Франсуа-Рене де Шатобриан. Портрет А. Л. Жироде

Конечно, за модным сплином всегда скрывалось недовольство настоящим, конфликт с буржуазной действительностью. Но у представителей разных направлений романтизма социальные корни этого недуга были неодинаковы. Если романтики-демократы, отвергая сегодняшний день, надеялись на лучшее завтра, то романтики-консерваторы — Шатобриан, Альфред де Виньи и некоторые другие — противопоставляли ему бесславно почивший день вчерашний, «феодальный» день. У Шатобриана и его героя «болезнь века» выражала тоску по сметенному революцией прошлому, мечту о возвращении к эпохе, в которой блистали и процветали далекие, но духовно близкие ему предки.

Быть может, воспоминания об этих предках — пиратах и крестоносцах — руководили подростком Шатобрианом, когда он готовил себя к профессии моряка или мечтал стать то священником-миссионером, то путешественником. Однако на первых порах пришлось удовольствоваться скромным званием младшего лейтенанта одного из провинциальных полков и рутиной гарнизонной службы, которую он оживлял светскими развлечениями и посещением литературных салонов во время частых поездок в Париж.

Первые раскаты революционной грозы Шатобриан встретил иронически: он еще не понял ни ее подлинного значения, ни ее настоящего размаха. Но когда ликующий народ пронес по Парижу на остриях пик головы казненных врагов революции, на смену иронии пришли страх и ненависть. Не желая оставаться в революционной Франции и еще не решаясь примкнуть к воинствующим эмигрантам-контрреволюционерам, он избрал компромисс: пересек океан и отправился путешествовать по диким дебрям Северной Америки.

Шатобриан надеялся, что его путешествие по Новому Свету будет ознаменовано великими географическими открытиями: он собирался отыскать северо-западный проход, ведущий вдоль северных берегов американского континента из Тихого океана в Атлантический — тщеславие уже тогда было не последней чертой его характера. Из географических открытий ничего не получилось; более того: весьма вероятно, что в Америке Шатобриан посетил далеко не все те места, которые впоследствии описал якобы по личным впечатлениям. Во многих случаях он просто воспользовался чужими описаниями. Зато, возвратясь в Европу, он привез с собой целый чемодан путевых записок и заметок, среди которых были и наброски опубликованных десять лет спустя знаменитых «Атала» и «Рене».

Похороны Атала. С картины Жиродэ

Эти две небольшие повести (первоначально они составляли эпизоды эпопеи «Натчезы», посвященной жизни американских индейцев) стали если не самыми ранними, то уж, во всяком случае, самыми шумными вестниками нового литературного направления — романтизма. Шатобриан одним из первых вывел тот тип героя, которому было суждено стать классическим героем консервативных романтиков — одинокого, разочарованного, сосредоточенного на собственных мыслях и переживаниях, враждующего чуть ли не с целым светом. В повести «Атала» (1801) герой — влюбленный, страдающий и гонимый — появлялся в обличии индейца, по имени Шактас, облаченный в звериные шкуры, с перьями в волосах и луком в руке, чтобы подробно рассказать историю своей несчастной любви. В молодости Шактас был схвачен воинами враждебного ему племени и осужден на мучительную смерть; от неминуемой гибели его спасла дочь вождя этого племени — Атала, полюбившая Шактаса с первого взгляда. Она сопровождает молодого воина в его скитаниях по тропическим лесам Америки, желая и боясь отдаться своей страсти: Атала христианка и считает плотскую любовь греховной. Чувствуя, что ее силы иссякают, она лишает себя жизни, чтобы не поддаться искушению. Шактас навсегда остается одиноким и безутешным.

Шатобриан размышляет на развалинах Рима. Художник А. Л. Жироде. После 1808

Нетрудно было угадать внешнее, показное родство шатобриановского героя с «естественным человеком» Ж. Ж. Руссо, с персонажами идиллий Бернардена де Сен-Пьера. Но было в нем и нечто другое: безысходная тоска обреченности и назойливая слезливость, столь же чуждые дикарю, сколь естественные для выбитых революцией из привычной колеи аристократов, одним из которых был сам Шатобриан. Заметим, что слова, которые служат как бы моралью всей повести, автор не доверяет ни одному из героев, а произносит от своего имени: «Так минует на земле все, что было прекрасно, добродетельно, отзывчиво! Человек, ты всего лишь быстролетная мечта, мучительный сон; ты существуешь одним только страданием; ты значим лишь печалью души, извечной тоской мысли».

Внутреннюю противоречивость шатобриановского хандрящего дикаря тонко почувствовал Пушкин, который, ценя Шатобриана-художника, с заметным недоверием относился к Шатобриану-этнографу:

«Нравы североамериканских дикарей знакомы нам по описанию знаменитых романистов. Но Шатобриан и Купер — оба представили нам индейцев с их поэтической стороны и закрасили истину красками своего воображения. «Дикари, выставленные в романах, — пишет Вашингтон Ирвинг, — так же похожи на настоящих дикарей, как идиллические пастухи на пастухов обыкновенных». Это самое подозревали и читатели; и недоверчивость к словам заманчивых повествователей уменьшала удовольствие, доставляемое их блестящими произведениями».

В «Рене» (1805) «роковой» герой выступал уже без экзотического грима — разочарованным в людях и обществе молодым французом, бегущим от обманчивых благ цивилизации к чистым душой дикарям, но и среди них не находящим избавления от гложущей его тоски. Шатобриан убежден, что незаурядная личность уже в силу незаурядности должна страдать, и Рене (вряд ли можно считать случайностью, что он носит одно из имен Шатобриана), подобно Шактасу, герою «Атала», непрерывно страдает. «Нет ничего удивительного в том, что жизнь заставила тебя страдать больше, чем прочих, — говорит Шактас (кстати сказать, очень на него похожий), — великая душа должна заключать в себе больше скорби, чем ничтожная».

Рене страдает потому, что жизнь кажется ему жалкой, пустой и не стоящей того, чтобы ее прожить; потому, что его гнетет одиночество; потому, что единственное дорогое ему существо — сестра — отдаляется от него: она испытывает к брату преступную кровосмесительную страсть и уходит в монастырь, чтобы одолеть и искупить эту страсть. Усталый, одинокий, во всем изверившийся бродит он по жизни.

И Рене, и Атала, и Шактас предвосхищали целую толпу отмеченных печатью «рока» героев, которые наводнили европейскую литературу первой половины XIX века.

Однако Шатобриан писал повести не только и не столько для того, чтобы вывести на сцену нового героя, сколько для того, чтобы провозгласить довольно старую идею всеблагой и всеспаситель-ной христианской религии. Если мы хотим правильно понять руководившие им мотивы, нам придется вернуться на десять лет назад, к началу 1792, когда будущий писатель возвратился из Америки к себе на родину.

Революция была в разгаре. Надежды на восстановление милых его сердцу старых порядков лопались как мыльные пузыри. Войска контрреволюции, в ряды которых он на этот раз вступил, терпели поражение за поражением. Сам Шатобриан был ранен под Тионвилем и заболел оспой под Верденом. Решив, что с него довольно, он в мае 1793 эмигрировал в Англию. Здесь ему жилось несладко: он узнал нужду и голод — участь большинства аристократов-эмигрантов тех лет. Его ненависть к революции возрастала так же быстро, как угасали его надежды на возвращение к прошлому.

Непримиримой враждебностью к революции и неверием в будущее проникнуто первое большое печатное произведение Шатобриана — трактат «Опыт о революциях», увидевший свет в Лондоне в 1797. Это была пестрая и беспорядочная смесь наивных философских размышлений, сомнительных исторических аналогий, длиннейших лирических отступлений. Рассуждения Шатобриана о невозможности прогресса в человеческом обществе, о бесполезности революций (они лишь усугубляют страдания народов, а не улучшают их судьбу), о трагическом одиночестве возвышающегося над толпой человека, соседствовали с описаниями американских лесов и высказываниями о современной европейской литературе, которую он знал довольно поверхностно.

Глубокий пессимизм «Опыта о революциях» был вполне закономерен: он отражал тоску и отчаяние класса, вытесняемого с исторической арены, теряющего почву под ногами. Та же закономерность характеризует дальнейшее поведение и дальнейшее творчество Шатобриана. Подобно многим эмигрантам-контрреволюционерам, он постепенно приходил к выводу, что религиозная реставрация могла бы проложить путь реставрации политической, что христианская религия — это полезный союзник, которым не следует пренебрегать. Уже кое-где в эмигрантских кругах утверждали, что война против революции ведется ради сохранения христианства, при этом разумно умалчивают об утраченных поместьях и привилегиях. Христианство становится модой у наиболее реакционной части эмиграции, которой принадлежал Шатобриан.

Итак — мода. Причем мода серьезная, политическая. Почему бы не воспользоваться ею для завоевания литературной известности? Вот что говорил Шатобриан: «Есть немало талантов, защищающих принципы революции: мне пришлось бы вступить в неприятное соревнование. Однако, никто не поддерживает противоположных принципов; следовательно, для меня выгоднее встать на эту сторону».

Откровенно сказано: принципы — вещь хорошая, но выгода — еще лучше. Сочетание довольно туманных христианских принципов (Шатобриан меньше всего был ортодоксальным католиком — религию он рассматривал как средство, а не как цель) с надеждой на вполне реальные земные выгоды — вот движущие им мотивы.

Новые настроения вместе с первыми набросками трактата «Гений христианства» Шатобриан привез с собой из эмиграции во Францию, куда он возвратился в мае 1800 под именем швейцарского гражданина Ля Саня и с .прусским паспортом, «пробираясь к славе», как остроумно заметил один из его биографов. Он застал последние конвульсии «великой революции»: толстосумы, пожав все ее плоды, начинали серьезно побаиваться этого не в меру острого оружия, они готовы были воскликнуть вслед за шиллеровским героем: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»; реакция открыто поднимала голову; Бонапарт уже был первым консулом и готовился стать императором, чтобы раздавить остатки свободы, равенства и братства. Лавочники, сделавшись хозяевами государства, смекнули, что мистическое учение церкви может сослужить неплохую службу против чересчур непочтительного разума, который проповедовали крайне подозрительные просветители. Время было благоприятным для провозглашения реакционных идей, выношенных в годы эмиграции. Наиболее подробно кредо Шатобриана было изложено в «Гении христианства», книге, в состав которой вошли и повести «Атала» и «Рене». В этом трактате он поставил задачу доказать, что христианская церковь своими догмами и практической деятельностью способствовала развитию культуры, искусства и что духовная жизнь должна направляться указаниями библии, ибо религия — основа цивилизации и свободы.

«Из всех существовавших когда-либо религий христианская — самая поэтическая, человечная, благоприятная для свободы, для искусства и для словесности… Современный мир обязан ей всем — от земледелия до отвлеченных наук; от приютов, построенных для бедных, до храмов, возведенных Микеланджело и расписанных Рафаэлем… Нет ничего более возвышенного ее морали, более привлекательного, более торжественного ее догм, доктрины и культ… Она благоприятствует таланту, воспитывает вкус, развивает добродетельные страсти, дает мысли могущество, дарует писателю благородные примеры, а художнику — совершенные образцы… Общество может существовать, лишь опираясь на алтарь… Крест есть знамя цивилизации».

Шатобриан

Из теории, изложенной в трактате, явствовало, что людям следует укрощать свои страсти с помощью религии, а искусству — изображать эти укрощенные страсти. Своеобразной художественной иллюстрацией к этим положениям трактата явились повести «Атала» и «Рене». В первой из них героиня — индианка Атала — жертвует любовью, а потом и жизнью, чтобы не нарушить обета безбрачия, принесенного от ее имени богу обращенной в христианство матерью. Во второй повести религия помогает героине одержать победу над преступной кровосмесительной страстью, которую она испытывает к своему родному брату. В обоих произведениях художественная правда принесена в жертву ложной идее, и это привело к искусственности многих ситуаций и неоправданности многих поступков героев этих повестей.

Шатобриан ввел во французскую литературу совершенно новый для нее материал — описание невиданных экзотических стран и народов. Это произвело на тогдашних французских читателей, вовсе не привычных к такого рода новшествам (экзотика шатобриановских повестей оставила далеко позади довольно скромную экзотику Бернардена де Сен-Пьера), глубокое впечатление. Эффектный герой Шатобриана выступал на фоне более эффектной американской природы. Описания девственных лесов и прерий Северной Америки поразили читателей новизной и красочностью: ведь литература Просвещения, не говоря уже о классицизме, очень редко рисовала природу. Шатобриан был прав, замечая: «В литературе восемнадцатого века достаточно естественности, но не достает описаний природы». Характерное для пейзажей Шатобриана буйство красок и звуков приводило в восторг современников:

«Оба берега Мешасебе (Миссисипи) представляют самое необычайное зрелище. На западном берегу всюду, куда ни достанет взор, простираются саванны; покрывающие их волны зелени, удаляясь, словно взмывают в небесную лазурь и там исчезают. В этих бескрайних прериях бродят четырех — пятитысячные стада диких буйволов… Такова картина западного берега; но она изменяется на противоположном берегу и образует с первой удивительный контраст. Нависающие над потоком, собравшиеся на горах и скалах, разбросанные по долинам перемешались деревья всевозможных форм, всевозможного цвета, всевозможных ароматов; они срастаются, тянутся к небу так высоко, что глаз устает следовать за ними. Дикий виноград, биньонии, колоквинты переплетаются у подножия этих деревьев, карабкаются по стволам, ползут до самой оконечности ветвей, перелетают от клена к тюльпановому дереву, от тюльпанового дерева к штокрозе, образуя тысячи гротов, тысячи куполов, тысячи портиков. Нередко, устремляясь от дерева к дереву, эти лианы пересекают речные рукава, перебрасывая через них мосты из цветов…»

Или вот описание грозы в лесу:

«Но темнота все сгущается: низкие облака вползают под сень лесов. Туча раскалывается, и молния рисует стремительный огненный ромб. Неистовый ветер, прилетевший от заката, сталкивает облака с облаками; леса гнутся к земле; небо разверзается снова и снова, и в его разрывах открываются новые небеса и пылающие дали…»

Читая эти описания, замечаешь и некоторую их театральность, и цветистость стиля Шатобриана. Но в начале прошлого века эти особенности, резко контрастировавшие с суховатым, педантически строгим стилем классицизма, воспринимались как достоинства, а не как недостатки.

Все это вместе взятое и обеспечило громадный успех произведений Шатобриана у его современников, успех и влияние, иногда довольно неожиданное. Ограничимся одним примером. Бальзак, далекий от Шатобриана по своим творческим принципам, искал — и находил! — экзотику в шатобриановском духе, не пересекая океана. Двойники североамериканских индейцев обнаружились не только в глухих уголках Бретани среди восставших крестьян-шуанов, но даже в Отец Горио», — Париж подобен лесам Нового Света, где кишат два десятка диких племен. Иллинои, гуроны, живущие продуктами, которые производят различные общественные классы; вы — охотник за миллионами».

Бальзак относился к Шатобриану с пиететом, числя его среди учителей, считая его мастером «литературы образов». Мнение Бальзака разделялось далеко не всеми. Стендаль, вырабатывая строгий повествовательно-реалистический стиль, видел в Шатобриане своего главного врага, носителя романтической фальши, литературного лжеца, изобретателя витиеватой напыщенности. Однажды, в 1824, резко критикуя трактат Бенжамена Констана «О религии», он с убийственным сарказмом написал, что этой книге «не достает той внутренней грации, того душевного опьянения, которые отличают среди всех других, например, сочинения г-на де Шатобриана, бывшего министра. Когда во время отвлеченного и трудного спора человек перестает рассуждать и для разрешения вопроса взывает к внутреннему чувству человечества, то он должен писать умилительно — или вовсе не писать. Он должен был бы писать, как Шатобриан, открывший искусство трогать и доставлять удовольствие, высказывая ложь и сумасброднейшие нелепости, которым он сам, как это легко заметить, вовсе не верит» (Стендаль, 1938).

Стендаль имеет равно в виду и «Гений христианства», и другую книгу Шатобриана, которую он опубликовал в 1809 — апологию христианской религии, эпопею в прозе «Мученики», его последнее большое художественное произведение. Действие эпопеи происходит в Греции и Риме III века нашей эры; перед читателем длинной и довольно унылой вереницей проходят ликующий и пирующий древний Рим, готовые ринуться на него орды варваров, терпящие неслыханные муки ради веры первые христиане, господь бог и его приближенные. Вся эта сложная, громоздкая и слишком уж театральная декорация понадобилась Шатобриану для того, чтобы поставить бок о бок умирающее язычество и нарождающееся христианство и доказать нравственное превосходство второго над первым.

Во вторую половину своей жизни Шатобриан отошел от литературы. В годы Реставрации он занимался политикой, активно поддерживая монархию Бурбонов, которые отметили его заслуги званием пэра Франции. Все это время Шатобриан ухитрялся быть чуть ли не большим роялистом, чем сами Бурбоны. На Веронском конгрессе Священного союза (1822), где он представлял Францию, а затем на посту министра иностранных дел Шатобриан сыграл позорную роль в удушении испанской революции французскими войсками и за это он был беспощадно осужден Марксом. Прямолинейная ультрареакционность Шатобриана была настолько одиозна, что даже осторожный в оценках, умеренно либеральный энциклопедический словарь Ларусса, говоря о его политической карьере, не удержался от язвительного замечания: «Он не принес особенно ярких доказательств своих политических способностей».

Однако следует отметить, что политические взгляды Шатобриана, при всей их несомненной консервативности, отличались удивительной хаотичностью. Вот как он сам характеризовал свои убеждения: «Сторонник Бурбонов — из чувства чести, монархист — от разума и по убеждению, республиканец — по склонностям и по характеру». Великому современнику Шатобриана К. Марксу были отвратительны его эклектизм и демагогия. Он с беспощадным презрением писал о Шатобриане, политике и литераторе: «…фальшивая глубина, византийские преувеличения, кокетничание чувствами, пестрое хамелеонство, word painting [словесная живопись], театральность, sublime [напыщенность], одним словом — лживая мешанина, какой никогда еще не бывало ни по форме, ни по содержанию»

itena.ru›books/item/f00/s00/z0000043/st030.shtml

Сильвестр Щедрин. Катель. Картина ночи из заключительной сцены «Рене» по Шатобриану. Около 1820.

Творчество[ | ]

Пьер-Луи Делаваль. Франсуа Рене де Шатобриан (парадный портрет), 1828
Центральным романом в творчестве Шатобриана является «Апология христианства». «Атала» и «Рене», по замыслу автора, являлись иллюстрациями к «Апологии».

«Атала» — это роман о «любви двух влюблённых, шествующих по пустынным местам и беседующих друг с другом». В романе используются новые способы выразительности — чувства героев автор передаёт через описания природы — то равнодушно величавой, то грозной и смертоносной.

Параллельно в этом романе автор полемизирует с теорией «естественного человека» Руссо: герои Шатобриана, дикари Северной Америки, свирепые и жестокие по своей природе, превращаются в мирных поселян, только столкнувшись с христианской цивилизацией.

В честь главной героини романа «Атала» назван астероид (152) Атала, открытый в 1875 году.

В «Рене, или Следствиях страстей» впервые во французской литературе выведен образ героя-страдальца, французского Вертера. «Юноша, полный страстей, сидящий у кратера вулкана и оплакивающий смертных, жилища которых он едва различает… эта картина даёт вам изображение его характера и его жизни: точно так, в течение моей жизни я имел перед глазами создание необъятное и вместе неощутимое, а рядом с собой зияющую пропасть…»

Влияние Шатобриана на французскую литературу огромно; оно с равной силой охватывает содержание и форму, определяя дальнейшее литературное движение в разнообразнейших его проявлениях. Романтизм почти во всех своих элементах — от разочарованного героя до любви к природе, от исторических картин до яркости языка — коренится в нём; Альфред де Виньи и Виктор Гюго подготовлены им.

В России творчество Шатобриана было популярно в начале XIX века, его высоко ценили К. Н. Батюшков и А. С. Пушкин. В библиотеке Пушкина хранилось 26-томное брюссельское издание Шатобриана (1826–1832), все тома с художественными произведениями разрезаны. У Пушкина присутствует семнадцать упоминаний о Шатобриане (кроме посвящённой ему статьи)[15]. М. Горький открыл свою серию книг «История молодого человека» повестью Шатобриана «Рене». В советский период Шатобриан официально был отнесён к «реакционному романтизму», его произведения не переиздавались и не изучались до 1982 года, когда отрывки из «Гения христианства» были напечатаны в сборнике «Эстетика раннего французского романтизма» (переводчик В. А. Мильчина).

Ему принадлежит так называемый Парадокс китайского мандарина.

44. Проблематика и концепция личности в повестях Шатобриана «Атала» и «Рене»

Франсуа Рене де Шатобриан – один из основоположников французского романтизма.

По мнению Шатобриана, именно христианству принадлежит мысль о двойственности: оно видит как духовную сущность, так и земное естество человека, именно христианство рождает мысль о единстве религии и морали, о близости Бога и человека, с ним связана вера в чудесное, оно считает логику и рационализм неспособными проникнуть в глубины души человека. Повести «Атала» и «Рене» должны были стать своеобразной иллюстрацией идей «Гения христианства».

Повесть «Атала» как на то указывает её полное название, рассказывает о любви двух дикарей, но это только внешняя сюжетная основа, дань экзотике. Основной замысел произведения заключается в прославлении христианства как самой гуманной религии. Шатобриан относится с большим уважением к высокой нравственности всех народов: мудрый и всеми уважаемый индеец Шактас вызывает восхищение автора. Однако в финале он и его делает христианином. Христианство превращает под пером Шатобриана в некую нравственную утопию: его герои, в какой бы вере и национальности ни принадлежали, всегда чужды обычаям своей среды, всегда страдают и только в вере находят для себя успокоение. Двоемирие Шатобриана создаётся не только двойственностью восприятия духовного и физического начал, но и противопоставлением обыденности миру веры, миру чистой духовности.

Одним из открытий Шатобриана в повести «Атала» стало изображение природы. Экзотика американского континента поразила писателя. Контраст создаёт сама неизведанная, романтическая природа: если в саванне все застыло в оцепенелом покое, на другом берегу, в лесах среди скал и гор, — царство движения и звуков.

Повесть «Рене» связана с «Атала» и сюжетом и главным героями: Шактас, теперь уже старый и слепой, становится приёмным отцом Рене. В предисловии к повести «Атала» Шатобриан утверждал, что всё душевные движения, которые могли бы показаться читателю неестественными, основаны на нем общем опыте. Повесть «Рене» стоит у истоков психологической прозы 19 века,

здесь представлена психология человека, оказавшегося чужим своему веку, своему обществу. Герой произведения стал родоначальником «лишних людей» во всей мировой литературе.

Тема одиночества главенствует в повести: «Одиноким, одиноким был я на земле!» — не раз восклицает Рене. Подводя итог размышления героя о причинах его горестей, автор заставляет его сделать вывод: «Я страдал от избытка жизненных сил». Эти страдания от избытка станут категориальной чертой лишних людей всех стран, а не только Франции времен романтизма.

Рене Шатобриана аристократ по происхождению не находя себе занятий на родине, отправляется в странствия, но культуры прошлого кажутся ему мёртвыми. Рене оказывается человеком вне времени. Мысль о самоубийстве посещает его всё чаще, спасает его появление сестры Амели, которая влюблена в него. В конце она находит приют в монастыре, где пытается скрыть свою любовь к брату.

Шатобриан вошел в историю французской и мировой литературы как автор «Гения христианства, в основном тексте которого и во вставных повестях «Атала» и «Рене» был представлен тип нового героя, ставшего родоначальником «лишних людей».

Мифологизация пейзажных элементов и их функции в повести Ф. -р де Шатобриана «Атала» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Нужная Т. В. Мифологизация пейзажных элементов и их функции в повести Ф.-Р де Ша-тобриана «Атала» / Т. В. Нужная // Научный диалог. — 2016. — № 1 (49). — С. 149—158.

ЕМ НИШ-4

Журнал включен в Перечень ВАК

и I к I С н’ Б Р1ВКИЖЛ1Ч (ЛКСТОКУ-

УДК 821.133.1Атала7Шатобриан

Мифологизация пейзажных элементов и их функции в повести Ф.-Р де Шатобриана «Атала»

© Нужная Татьяна Владимировна (2016), кандидат филологических наук, доцент, кафедра французского языка и литературы, Российский государственный гидрометеорологический университет (Санкт-Петербург, Россия), ta_nu@mail.ru.

Рассматривается актуальный в современном литературоведении вопрос о мифотворчестве предшествующих поколений писателей. Автор доказывает, что французские романтики значительно расширили круг мотивов, не имеющих в себе ничего фантастического, но сформировавших некие архетипы мифотворческого мышления, задействованные впоследствии многими писателями и даже современными режиссерами. Новизна исследования состоит в том, что элементы пейзажного пространства и их функционирование в тексте так детально до сих пор не исследовались. Отмечается, что именно из мифологической концептуализации мира складывается у романтиков антропоморфизация природы, персонификация, анимизм и метафорическая идентификация природных объектов. Указывается, что после почти полуторавекового доминирования драматических жанров во французской литературе, где функции пейзажа вообще отсутствовали или были сильно редуцированы, романтики сознательно вводят пейзаж как один из значительных компонентов мира литературного произведения. Автор утверждает, что совокупность функций пейзажных элементов в повести Шатобриана «Атала» создает особый архетипический комплекс, который становится устойчивым образцом для описания «дикой» природы в произведениях последующих поколений писателей. Мифопоэтические символы природы являются у него звеньями, соединяющими в единое целое картины новой для Европы экзотической жизни Америки.

Ключевые слова: французская литература; ранний французский романтизм; Ф.-Р де Шатобриан; мифологизация; пейзаж.

1. Введение

Миф является первичной моделью идеологии и синкретической колыбелью искусства, литературы, религии и философии. В мифе есть то, что можно назвать вечным, так как миф отражает некоторые черты первобытного мышления и в то же время определенный уровень мысли [Меле-тинский, 2001]. Первобытный человек приписывал природе человеческие черты, а ее удивительные явления мифологизировались.

Именно романтики почувствовали, что литература тесно связана с мифологией, в первую очередь генетически через сказку и народный эпос, и призывали исследовать национальные традиции и фольклор. Немецкая романтическая философия (Г. Гейне, К-Ф. Мориц, братья Шлегели, Шеллинг и др.) уделяла много внимания мифологии: для нее миф является эстетическим феноменом, моделью художественного творчества, имеет символический смысл [Там же].

В первобытной песне или сказке природа является как лицо, участвующее непосредственно в составляющих сюжет действиях, у романтиков в связи с развитием личности автора-повествователя рождается эстетически самоценный пейзаж: «Бессознательные, неизбежные олицетворения древнейшей поры становятся сознательным поэтическим приемом позднейшей эпохи» [Белецкий, 1964, с. 266].

2. Мифологизация пейзажных элементов в повести Ф.-Р де Шатобриана «Атала»

Французские романтики значительно расширили круг мотивов, не имеющих в себе ничего фантастического, но сформировавших некие архетипы мифотворческого мышления, задействованные впоследствии многими писателями и даже современными режиссерами. Примером может служить прием «сопереживания» природы чувствам персонажа, являющийся излюбленным эффектом режиссеров (например, героиня плачет — и за окном идет дождь), или мистификация природных элементов. В повести Шатобриана «Атала» даже деревья внемлют молитве девушки: «Порою мне казалось, что она (Атала) вот-вот улетит на небо, порою чудился в древесных кронах шепот спустившихся на лунных лучах духов …» [Ша-тобриан, 1992]. Обычные реалии жизни человека и природы романтики наделили специфическим значением, придав им, таким образом, мифологический контекст.

Именно из мифологической концептуализации мира идет у романтиков антропоморфизация природы, персонификация, анимизм, метафорическая идентификация природных объектов. То универсальное, что являет собой природа, совпадает с конкретно-чувственным переживанием человека.

Часто чувственные переживания героя у Шатобриана тесно связаны с картинами дикой, нетронутой цивилизацией, девственной природы. В описании поцелуя Шактаса и Атала присутствует яркое сравнение из животного мира, мира природы: Как детеныш лани на скалистом склоне, бережно проникая языком в цветы розовых лиан, словно прилепляется к ним, так я прилепился к губам моей возлюбленной [Там же].

У всех народов фиксируется устойчивая традиция обращения к пейзажным образам при создании портрета. Портретные зарисовки у Шатобриана тоже насыщены метафорами из природного мира: У Милы глаза как у горностая, волосы пушисты, как рисовые колосья, уста — розовая раковина, где сверкают два ряда жемчужин, груди — белоснежные ягнята-двойняшки [Там же]. В портретном описании индейца Шактаса слезы сравниваются с водопадами: … из потухших глаз по морщинистым щекам потекли слезы — так два источника, соседствующих в непроглядном подземном мраке, изливаются в струях, что сочатся меж скалистых утесов … [Там же].

В прологе повести «Атала» пейзажные описания даются не через призму взгляда героя, а отстраненным автором-рассказчиком. При этом природа сама выступает субъектом деятельности. Она творит, она живет. Шатобриан олицетворяет природу. Олицетворение есть одна из наиболее фундаментальных операций мифологического сознания. В мифологическом мышлении персонификация проецирует на окружающий мир свойства человека. Посредством персонификации четче обособляется субъект мифического действия, что является важным условием конкретизации мифологического образа.

В художественном сознании персонификация обеспечивает формирование особой образности, построенной на переносе культурных феноменов, психических данностей и других черт человеческой личности на явления природы: Случается, отяжелевший от старости бизон, подплывет, рассекая волны, к какому-нибудь острову на Месшасебе и ляжет в густую траву. Его лоб увенчан загнутыми рогами, стариковская борода облеплена тиной, он подобен речному богу, довольно озирающему величие своих водных владений и плодородных берегов [Там же].

В повести «Атала» у Шатобриана встречается персонификация водной стихии, животного мира и луны. Согласно древнейшим представлениям многих народов вода — одна из фундаментальных стихий мироздания. Это среда всеобщего «зачатия» и порождения. В описаниях Шатобриана река Миссисипи — живой «организм», выстраивающий свое пространство, корректирующий свое русло, умножающий свои рукава. Стволы поваленных деревьев писатель называет «трупами», вода реки «оплодотворяет» берега. Однако отдельно концепт Воды как сюжетно или психологически значимый элемент в повести «Атала» выделить, пожалуй, не представляется возможным.

Животный мир у Шатобриана тоже олицетворяется: Зеленые змеи, голубые цапли, розовые фламинго, недавно вылупившиеся крокодилы пу-

скаются в путь, словно пассажиры, на этих цветочных судах (выделено мной. — Т. Н.), которые, распустив по ветру золотистые паруса, доберутся вместе со всем своим дремлющим населением (выделено мной. — Т. Н.) до какой-нибудь укромной бухты … [Там же].

Встречается у Шатобриана и персонификация луны: вместе с Шак-тасом она присутствует при погребении Атала, подобная весталке в белом одеянии, которая пришла оросить слезами гроб усопшей подруги [Там же]. В христианской народной традиции луна чаще выступает как символ чего-то мистического, сакрального (в данном случае — как свидетель погребальной церемонии), в то время как солнце связывают с более жизнерадостными картинами повседневной жизни человека.

Трудно согласиться с мнением швейцарского специалиста по стилю А. Морье, отметившего, что у романтиков не хватает красок в описании картин природы, а присутствует только пафосность и риторичность [Morier, 1959, p. 344]. У Шатобриана с лихвой хватает красочного изображения берегов реки и ее обитателей: … волны зелени, удаляясь, как бы неспешно восходят к лазурному небосводу и в нем растворяются; … черные белки резвятся в гуще листвы; пересмешники и маленькие, величиной с воробья, виргинские голуби пасутся на прогалинах, рдеющих земляникой; изумрудные попугаи с желтыми головками, зеленые, отливающие пурпуром дятлы … и т. п. [Шатобриан, 1992].

Для более полного и объемного восприятия описываемых картин, Шатобриан наполняет свои пейзажи звучанием. Читатель погружается в царство движения и звуков: . клювы стучат по коре дубов; животные, шурша, снуют взад и вперед, щиплют траву, размалывают зубами плодовые косточки; плеск воды, тихие вскрики, глухое мычание, воркующие призывы полнят эти уединенные, девственные края нежной и дикой гармонией … [Там же].

Автор применяет разнообразные фонетические приёмы. При описании природы у Шатобриана можно найти прием противопоставления фонетически контрастных звуков, что, несомненно, увеличивает эффект воздействия на читателя.

Увлекаясь красочными и контрастными описаниями экзотической природы, Шатобриан как художник допускает забавное противоречие: Пустынный край был величав и безмолвен (выделено мной. — Т. Н.). Щелкал клювом аист в гнезде, ржали кони на стоянке семинолов, мычали бизоны, лес оглашался однообразными криками перепелов, посвистыванием попугайчиков [Там же].

Картины природы у Шатобриана не только «звучат», здесь присутствуют и обонятельные детали: … деревья самых разных форм и оттенков,

источающие самые несхожие ароматы …; Дух воздуха отряхивал смолистый бальзам с лазоревых своих волос; крокодилы, лежавшие на берегах под тамариндами, источали слабый запах амбры. [Там же]. Писатель воздействует на весь спектр возможностей чувственного восприятия адресата текста. Экзотические ароматы заставляют восприятие читателя переключиться с внешней стороны текста на более глубокий внутренний семантический пласт чувственного познания картины мира, созданной автором. Такие свободные описания слуховых, обонятельных и даже тактильных впечатлений могли возникнуть только в эпоху «свободной» литературы, то есть литературы романтической.

Конечно, настолько детально и красочно изобразить пейзажные элементы может лишь художник, увидевший все своими глазами. В 1791 году Шатобриан совершил путешествие по Северной Америке. В течение нескольких месяцев он странствовал вокруг Великих озер и по Миссисипи, в январе 1792 года вернулся во Францию. Подробное перечисление названий рек, притоков, видов деревьев и цветов, разнообразия экзотических животных в повести «Атала» делает честь Шатобриану не только как писателю, но и как путешественнику, этнографу.

Французский писатель и общественный деятель Франсуа Рене де Ша-тобриан положил начало длительной традиции восприятия Америки во Франции, продолжателями которой стали его соотечественники: Константен Вольне, Алексис де Токвиль, Мишель Шевалье, Максимилиан Леклерк, Андре Моруа и жак Маритен. Шатобриан практически создал архетип американской действительности, устойчивые мифологемы пейзажного пространства, описания быта и обрядов индейцев. Он внес крупный вклад в изучение США и распространение знаний об Америке среди просвещенной публики своего времени как во Франции, так и в других странах Европы и оставил бесценные источники непосредственного восприятия Америки, ее жителей и ее ценностей [Коленеко, 2001].

Шатобриан стал первым французским писателем и мыслителем европейского уровня, проявившим интерес к Америке уже после образования Соединенных Штатов. Американская тематика оказала серьезное влияние на исторические, политические, религиозно-мировоззренческие и литературные произведения Шатобриана. Во время своего путешествия он видел достаточно много того, чего до него не мог увидеть ни один другой писатель. И, самое главное, он вел дневник, занося в него не только данные событийного характера, но и многочисленные наблюдения за природой, флорой и фауной США, интересные сведения о нравах и обычаях североамериканских индейцев. Американская природа восхитила Шатобриана

своей красотой и во многом предопределила в будущем его литературные замыслы: повесть «Атала», роман-эпопея «Натчезы», рассказ об американской лунной ночи в стране ирокезов, использованный с вариациями в «Гении христианства» (1802, ч. I, кн. 5, гл. 12) и «Опыте о революциях» (1797, ч. 2, гл. 57). «Поражает, с какой точностью Шатобриан указывает дистанцию от Нового Орлеана до устья реки Огайо — 460 миль по ровной линии, но 856 миль по течению реки», — отмечает историк В. А. Коленеко [Коленеко, 2001].

Такими яркими и значимыми были пейзажные зарисовки Шатобриана, что даже его биограф Андре Моруа в первых строчках своей статьи о писателе использует природное сравнение: «В истории французской литературы XIX века Шатобриан предстает перед нами как высочайший горный массив, белые вершины которого не перестаешь видеть на горизонте в любой точке страны» [Моруа, 1983, с. 132].

3. Функции элементов пейзажа в повести Ф.-Р де Шатобриана «Атала»

Вероятно, что после почти полуторавекового доминирования драматических жанров во французской литературе («золотой век» — эпоха классицизма), где функции пейзажа вообще отсутствовали или были сильно редуцированы, романтики сознательно вводят пейзаж как один из значительных компонентов мира литературного произведения.

В произведениях ранних французских романтиков пейзаж, несомненно, полифункционален, хотя отдельные его функции по-разному углубляются и развиваются у каждого автора. Например, у Шатобриана в повести «Атала», как правило, представлен «дикий пейзаж», но часто описание природы вбирает в себя образы вещей или даже изображение развалин древних зданий и руин.

В повести «Атала» присутствует описание экзотического строения — места, где собирался совет старейшин: Три круга стройных колонн заменяли ему стены. По мере приближения к центру эти полированные, покрытые резьбой кипарисовые колонны, уменьшаясь в числе, становились все выше и толще; середину отмечал один-единственный столп. Полосы коры, укрепленные на нем, были перекинуты через верха всех колонн, прозрачным веером накрывая строение [Шатобриан, 1992]. Введение характеристики этого величественного сооружения выполняет в повествовании сюжетообразующую функцию: именно здесь должна решиться судьба героя — мученическая смерть или рабство. Дополнительное напряжение создает «звуковая дорожка», символы в которой целиком заимствова-

ны из природно-животного мира: Как в бурю разбиваются о берег морские валы, как осенний ветер кружит иссохшие листья, как в нежданное половодье сгибаются и вновь распрямляются тростники Месшасебе, как в лесной чащобе трубят, сбившись в многоголовое стадо, олени, так бурлило и рокотало сборище племен [Там же].

В повести Шатобриана много изображений идиллического пейзажа, не угрожающего человеку. живописная природа Америки чаще всего благосклонна к беглецам (Атала и Шактасу), но иногда она предстает в своем пугающем, мистическом свете: Когда лунной ночью вам предстает среди саванны одинокий каменный дуб в таком облачении (поросший белым мхом. — примечание Т. Н.), то невольно мнится, что видишь призрак, за которым тянется длинное одеяние» [Там же]. Однако картины надвигающейся грозы и пожара насыщены угрожающими метафорами: словно огненная ящерица, выскальзывает молния; небо то и дело разверзается, открывая в прорывах пылающие бездны; широко раскидывается грива пожара; Верховное Существо погружает горы в беспросветный мрак; из недр этого неоглядного хаоса вырывается оглушительный рев; непрерывные удары грома, который как бы захлебывается потоками воды [Там же].

Одной из важных функций пейзажа является обозначение вре -мени и места действия в произведении. Благодаря пейзажу это обозначение становится художественным описанием, а не просто конкретной констатацией фактов. В поэтике классицизма вообще запрещалось использование чисел и дат. Тем более новаторским представляется призыв романтиков использовать числа и в прозе, и в поэзии. Шатобриан сочетает в своей повести «Атала» оба приема: развернутое описание различных состояний природы с конкретно цифровым пояснением: Когда настанет луна цветов [Месяц май], исполнится семижды десять снегов и еще три снега [Один снег равняется году; семьдесят три года] в придачу с тех пор, как на берегах Месшасебе мать произвела меня на свет … (в квадратных скобках пояснения автора повести) [Там же]. В тексте присутствует также образно-экзотическое описание временных категорий: Солнце уже двадцать семь раз всходило на небо, с тех пор как мы бежали из индейского поселения; наступила огненная луна [Июль] … [Там же].

Место действия в произведении «Атала» уточняется буквально с первых строк в прологе. Причем именно благодаря пейзажным зарисовкам у читателя складывается образное представление о достаточно экзотической местности. Повествование начинается с описания ярких и красочных картин берегов реки: много цвета и точные данные (количество рукавов

реки и километров). Такая географическая детализация и использование настоящего времени в описании создают эффект правдоподобия и даже присутствия рассказчика, а за ним и читателя, обозревающего речные просторы.

Литературный пейзаж в художественных произведениях имеет разветвленную типологию. В повести «Атала», помимо «дикого», встречается экзотически-деревенский тип пейзажа. Под этим подразумеваются описания дикой природы Америки, возделываемой индейцами, а поскольку сама эта природа для западного человека — экзотика, то и взаимодействие человека с ней не совсем укладывается в рамки «классического» деревенского пейзажа: Там жизнь природы трогательно сочеталась с жизнью человеческой общины … на опушке древней кипарисовой рощи золотилась недавно возделанная нива … Птицы меняли гнездовья, хижины постепенно оттесняли логовища диких зверей … [Там же].

«Тема покорения природы, использования ее богатств особенно актуализируется начиная с эпохи Просвещения, утверждающей могущество человеческого Разума, науки и техники», — отмечает исследователь Е. Н. Себина [Введение …, 2004, с. 274]. Появляется термин урбанизация. В произведениях, рассказывающих о преобразовании природы, описания пейзажа даются, как правило, в динамике, чтобы продемонстрировать контраст образов «дикой» и «укрощенной» природы. В повести «Атала» Шатобриан отнюдь не делает таких противопоставлений. Люди и природа у него бережно сосуществуют вместе. Взаимодействия «дикого», то есть практически первобытного человека с землей Шатобриан называет «бракосочетанием»: По нерушимому договору человек обязывался отдавать ей пот лица своего, а земля в свой черед обещалась приносить ему урожай, быть опорой его сыновьям и принимать прах его мертвецов [Шатобриан, 1992].

Не только описательность в изображении обширных картин природы, а созвучие природы морально-нравственной духовной жизни персонажа выступает на первый план у романтиков. Природа служит раскрытию «внутреннего действия», психологического «климата» произведения. Стремление Шактаса спрятать, защитить свою любовь, обособиться от всякого «цивилизованного» мира подчеркивается величавыми картинами дикой природы: Я увидел творение поистине чудесное: мост, перекинутый самой природой . Там кончились бы мои скитания, там, никому не ведомый, обретя жену и скрывая свое счастье в глуши лесов, я уподобился бы одной из рек, что протекают по девственному краю, не имея даже названия! [Там же].

4. Выводы

Описание природы составляет эмоциональный фон развития сюжета: сильная гроза и долгое блуждание среди диких лесов становятся причиной гибели Атала, однако благодаря этим же бескрайним лесным просторам героям удается сбежать от соплеменников. Жизнь героев протекает на фоне природы и в соприкосновении с жизнью природы. Олицетворение природного мира и его обитателей, подчеркивание общности судьбы людей и животных, выявление драматических и трагических моментов в восприятии окружающего — все это свидетельство единства мироздания, взаимосвязи всех его граней и пронизанности его архетипическими ситуациями, образами, мотивами [Введение …, 2004, с. 539].

Совокупность функций пейзажных элементов в повести Шатобриана «Атала» создает особый архетипический комплекс, который становится устойчивым образцом для описания «дикой» природы в произведениях последующих поколений писателей. Мифопоэтические символы природы являются у него звеньями, соединяющими в единое целое картины новой для Европы экзотической жизни Америки.

Источник

Шатобриан Ф.-Р. де. Атала. Рене. Повести. [Электронный ресурс] : [пер. с фр.] / Ф.-Р. де Шатобриан. — Москва : Камея, 1992 — Режим доступа : http:// royallib.com/get/doc/shatobrian_fransua/atala.zip.

Литература

1. Белецкий А. И. В мастерской художника слова / А. И. Белецкий // Избранные труды по теории литературы. — Москва : Просвещение ,1964. — 483 с.

2. Введение в литературоведение : учебное пособие / Л. В. Чернец [и д.р.] ; под ред. Л. В. Чернец. — Москва : Высш.шк., 2004. — 680 с.

3. Коленеко В. А. От Шатобриана до Маритена : традиции и инновации восприятия Америки во Франциин [Электронный ресурс] / В. А. Коленеко // Американская цивилизация как исторический феномен : восприятие США в американской, западноевропейской и русской общественной мысли. — Москва : Наука, 2001. — Режим доступа : http://www.grinchevskiy.ru/books/amerikanskaya-civilizaciya-kak-istoricheskiy-fenomen/ot-shatobriana-do-maletina.php.

4. Мелетинский Е. М. От мифа к литературе [Электронный ресурс] / Е. М. Ме-летинский. — Москва : Издательство РГГУ, 2001. — Режим доступа : http://www. imli.ru/upload/elibr/folklor/Meletinskij_E.M._0t_mifa_k_literature._2001.pdf.

5. Моруа А. От Монтеня до Арагона [Электронный ресурс] / А. Моруа. — Москва : Радуга, 1983. — Режим доступа : http://www.imwerden.info/belousenko/books/ maurois/maurois_monten_aragon.htm.

6. Morier Н. La psychologic des styles / Н. Morier. — Geneve, 1959. — 344 р.

Mythologization of Landscape Elements and Their Functions in Novel by F.-R. de Chateaubriand «Atala»

© Nuzhnaya Tatyana Vladimirovna (2016), PhD in Philology, associate professor, Department of French Language and Literature, Russian State Hydrometeorological University (Saint Petersburg, Russia), ta_nu@mail.ru.

An actual question in modern literature studies on the myth-making of previous generations of writers is considered. The author argues that French romanticists considerably expanded the range of motives not having anything fantastic, but forming certain archetypes of myth-making thinking, used by many writers, and even modern film directors. The novelty of the research is in the fact that the elements of the landscape spaces and their functioning in the text have not been investigated in details until now. It is noted that it is the mythological conceptualization of the world that forms in the romanticists the anthro-pomorphization of nature, personification, animism and the metaphorical identification of natural objects. It is pointed out that after nearly a century and a half of domination of the dramatic genres in French literature, where the features of landscape were completely absent or were severely reduced, the romanticists deliberately introduce landscape as one of the significant components of the literary work’s world. The author states that the range of functions of landscape elements in Chateaubriand’s «Atala» creates a particular archetypal complex, which becomes a sustainable model for the description of the «wild» nature in the works of subsequent generations of writers. Mythopoetic symbols of nature are his links, connecting into integral whole pictures of a new for Europe exotic life of America.

Key words: French literature; early French romanticism; F.-R. de Chateaubriand; my-thologization; landscape.

References

Beletskiy, A. I. 1964. V masterskoy khudozhnika slova. In: Izbrannyye trudy po teorii

literatury. Moskva: Prosveshcheniye. 483. (In Russ.). Chernets, L. V., Khalizev, V. E., Esalnek, A. Ya. 2004. Vvedeniye v literaturovedeniye.

Moskva: Vyssh. shk. 680. (In Russ.). Koleneko, V. A. 2001. Ot Shatobriana do Maritena: traditsii i innovatsii vospriyatiya Ameriki vo Frantsiin. In: Amerikanskaya tsivilizatsiya kak istoricheskiy fenomen. Vospriyatiye SShA v amerikanskoy, zapadnoyevropeyskoy i russ-koy obshchestvennoy mysli. Moskva: Nauka. Available at: http://www.grin-chevskiy.ru/books/amerikanskaya-civilizaciya-kak-istoricheskiy-fenomen/ ot-shatobriana-do-maletina.php. (In Russ.). Meletinskiy, E. M. 2001. Ot mifa k literature. Moskva: Izdatelstvo RGGU. Available at: http://www.imli.ru/upload/elibr/folklor/Meletinskij_E.M._Ot_ mifa_k_literature._2001.pdf. (In Russ.). Morier, H. 1959. La psychologic des styles. Geneve. 344. (In Fran.). Morua, A. 1983. Ot Montenya do Aragona. Moskva: Raduga. Available at: http://www.

imwerden.info/belousenko/books/maurois/maurois_monten_aragon.htm. (In Russ.).

Психологическая повесть Франсуа Рене де Шатобриана “Рене”

    Франсуа Рене де Шатобриан (1768-1848) был одним из писателей, определивших особенности развития французской литературы XIX столетия. В его творчестве наблюдается противоречие между мировоззрением и художественным методом.

    Будущий писатель родился в провинциальной дворянской семье в Бретани, род был древним, но к моменту рождения Рене обнищавшим. Франсуа был десятым ребенком в семье, поэтому с малых лет его готовили к духовной деятельности. Однако Рене не пожелал становиться священником, и в 1786 году он поступил в гвардейский Наваррский полк. Шатобриан живет в Париже, служит при дворе, внимательно следит за событиями, которые разворачиваются на его глазах. Свои симпатии он отдает людям, враждебным двору. Вскоре Шатобриан сближается с оппозицией, увлеченно читает Вольтера, Дидро, становится ревностным поклонником Ж.-Ж. Руссо. Постепенно в его сознании формируется отчетливое неприятие монархии Бурбонов. Однако Великую французскую революцию Шатобриан откровенно не принял, но эмигрантом, как многие его соотечественники, не стал. 

     Весьма актуальной для будущего художника становится мысль о бегстве от цивилизации, и 1791 году он отправляется с экспедицией в Северную Америку, планирует создать эпопею о жизни индейских племен. В 1792 году Шатобриан возвращается во Францию с мыслью выступить против революции. На родине он вступает в армию принца Конде. С 1793 по 1800 гг. живет в Англии и очень сильно нуждается, систематически начинает заниматься литературным трудом. В 1800 году возвращается во Францию, временно поддерживает Наполеона. В эпоху Реставрации Шатобриан был ведущим политиком страны, последовательно проводил реакционную линию. После революции 1830 года он отходит от политики.

     В 1802 году писатель создает свой основной труд “Гений христианства”, в него вошли как иллюстрации его философских мыслей две повести: “Атала, или любовь двух дикарей в пустыне” (1801 г.) и “Рене, или Следствие страстей” (1802 г.). “Гений христианства” прославлял нравственную красоту христианской религии, которая, по мнению автора, способствует улучшению нравов. Развитие страстей пагубно влияет на людей, лишь обращение к Богу способно смирить страсти.

Однако в своих художественных текстах, которые должны были подтвердить истинность высказанных мнений, Ф. Р. де Шатобриан противоречит себе: он изображает страсть, любовь своих героев, которая оказывается сильнее любви к Богу.

    Повести связаны между собой сюжетом и героями: Шактас — центральный персонаж первого произведения, во второй повести предстает в качестве слушателя и приемного отца главного героя Рене.

     Повесть “Рене” имеет кольцевую композицию: начало — сообщение о том, что живущий в индейском племени европеец Рене получил письмо с родины и решил рассказать историю своих бедствий отцу Суэлю и Шактасу. Основная часть — исповедь Рене. Финал — сообщение о том, что все трое (рассказчик и его слушатели) погибли во время военного столкновения.

   Повествование представляет собой очень детальный рассказ о жизни, переживаниях, чувствах Рене, который является типичным романтическим героем: он одинок, отчужден от жизни и людей, очень чувствителен и раним: “Какая малость требовалась, чтобы навеять на меня грезы! Достаточно было сухого листка, гонимого передо мною ветром, хижины, над которой к оголенным верхушкам деревьев подымался дымок, клочьев мха на стволе дуба, дрожавших под холодным дуновением севера, утеса, высившегося в стороне, пустынного пруда, где нашептывали что-то поблекшие камыши! Часто привлекала мои взгляды одинокая колокольня, возвышавшаяся далеко в глубине долины; часто, подняв голову, следил я глазами за перелетными птицами. Я представлял себе дальние берега, чужие страны, куда они улетают, я хотел обладать их крыльями и тоже устремиться вдаль”.

    Герой погружен в свои чувства, которые оказываются для него важнее, чем сама жизнь. Рене очень хочет быть понятым, услышанным своими собеседниками, поэтому он постоянно уточняет свои ощущения: “По ночам, когда дыхание аквилона колебало мою хижину, когда потоки дождя низвергались на крышу, когда в окно я видел луну, бороздящую густые облака, словно лучистый корабль, разрезающий волны, мне казалось, что все существо мое начинает жить с удвоенной силой, что я обладаю мощью, способной творить миры”. Стоит обратить внимание на синтаксис этого предложения: сложная конструкция с осложнением внутри простых предлоеждний. Герой испытывает противоположные желания, он находится в “неустойчивом душевном состоянии”: “То хотелось мне быть одним из древних воинов, блуждающих среди ветров, туманов и призраков; то завидовал я даже участи пастуха, который грел себе руки над слабым огнем костра, сложенного из тонкого хвороста”. 

   Основное чувство, которое владеет Рене, — неудовлетворенность, отсюда возникают и противоречивые желания, ни одно из которых не отражает истинных потребностей героя. Важно, что Рене — человек с богатым внутренним миром: он тонко чувствует природу и малейшие изменения в ее состоянии, он обладает богатым, сочным языком, о чем свидетельствует обилие тропов в его речи, например, развернутая метафора: “Сердце наше — несовершенный музыкальный инструмент, лира, на которой не хватает струн, почему мы и вынуждены петь о радости на мотив, предназначенный для жалоб”. 

   Синтаксический строй предложений достаточно разнообразен: в основном это сложные конструкции, состоящие из простых предложений с осложнением, что опять же демонстрирует особенности личности Рене, который очень эмоционален, развит и жаждет быть понятым. 

    Основная проблема героя — его одиночество: единственный человек, который великолепно понимает и чувствует Рене, — его родная сестра Амели. Но трагедия заключается в том, что девушка испытывает к брату страсть, смирить которую Амели не удается. Чтобы избежать искушения, она решается принять постриг, тем самым обрекая Рене на одиночество и страдания. 

    Чрезвычайно важна в повести тема смерти, которую сам Рене воспринимает как возможность прекратить тягостное существование, как некий мир, где возможна гармония, где он обретет счастье. Романтики, вообще, смерть не воспрнинимали как нечто трагическое, для мнгогих из них — людей верующих — она была лишь новым этапом жизни души. Для Амели смерть становится единственным исходом, спасением от пагубной страсти. Не обретя души родной, уходит из жизни и Рене. Автор подчеркивает, что в современном ему мире человек обречен на страдания, одиночество, и изменить это может только смерть. 

    Конфликт в повести — это столкновение личности и законов мироустройства, согласно которым Рене никогда не сможет обрести в жизни родную душу. Перед нами типичный герой-созерцатель, трагический пессимист, который не находит себе места в действительности, поэтому стремится в иной мир, где возможно обретение родной души. 

    Нужно отметить, что у героя и автора очень много общего, начиная с имени: и Шатобриан, и его герой потеряли любимых сестер, оба были младшими сыновьями в семье, что вынуждало их либо принять духовный сан, либо пойти в военную службу, так как по законам майората (майорат — в феодальном законодательстве принцип наследования недвижимого имущества, согласно которому оно полностью переходит во владение старшего сына в ущерб остальным детям) они не могли рассчитывать на наследство. И автор, и герой предприняли путешествие в Америку; такое обилие биографических совпадений позволяет говорить и об их психологической близости.
© Елена Исаева

Франсуа Рене де Шатобриан (1768—1848). Биография и творчество писателя

Он появился на свет грозовой ночью в Сен-Мало, что на западе Франции, и провёл отроческие годы в замке Комбур. С XI в. замок принадлежал знаменитому роду Дю Гесклен, а незадолго до рождения Франсуа Рене был куплен его отцом, бретонским аристократом. Комнаты, в которых холодно даже летом, составляли лабиринт, в нём легко было затеряться не только ребёнку, но и взрослому («…везде тишина, мрак и лицо камня», — писал впоследствии Шатобриан). Французская литература, по-видимому, многим обязана именно атмосфере этого замка-крепости, так сильно воздействовавшего на воображение юного Шатобриана и взрастившего его меланхолию.

П. Л. Де Лаваль. Франсуа Рене де Шатобриан в костюме пэра Франции. 1824 г.

Отец прочил Франсуа Рене в королевский флот, мать мечтала о духовной карьере для сына. В результате мальчика отдали в Дольский коллеж, чтобы выучить математике, черчению и военному ремеслу.

В 1786 г. Шатобриан получил чин лейтенанта и его представили королю. Красивый юный аристократ, завсегдатай литературных салонов — Шатобриан с этого времени ведёт в Париже рассеянную жизнь пресыщенного человека. Когда разражается революция (1789 г.), вначале он рукоплещет ей, но затем, увидев, что количество жертв продолжает расти, уезжает в Америку в надежде там разрешить мучающие его сомнения.

В южных поэмах А. С. Пушкина, «Кавказском пленнике» и «Цыганах», которые принято называть байроническими, современники усматривали влияние не только Байрона, но и Шатобриана. В частности, отмечалось сходство с «Аталой» и «Рене» в обрисовке главных героев, а также в развитии интриги

В 1792 г., узнав об аресте Людовика XVI, Шатобриан отплывает назад во Францию и вступает в армию роялистов. Получив ранение в одном из сражений, он решает эмигрировать в Англию (1793 г.). Лишённый средств, в течение последующих семи лет он ведёт там полунищенское существование, но именно в Лондоне созревает как писатель.

Иллюстрация к повести Ф. Р. де Шатобриана «Атала». Издание 1805 г.

В 1801 г. в книжных магазинах Парижа появляется брошюра, озаглавленная «Атала, или Любовь двух дикарей», которая стала едва ли не самой крупной литературной сенсацией начала века. Книгу раскупали нарасхват, бульварные театры Парижа в течение нескольких месяцев почти ежедневно разыгрывали пантомиму «Атала и Шактас». Однако представители так называемой скептической философии, воспитанные на сочинениях философов-просветителей Вольтера и Монтескьё, пришли от книги в ярость, увидев в ней воскрешение католицизма, осмеянного философией XVIII в. «Старый век отверг её, новый принял», — писал о своей книге Шатобриан.

«Я всегда плачу, читая „Аталу»… Смерть Аталы прекрасна. Пустыня, безмолвие ночи, священник, читающий молитвы отходные, любовник, наконец, умирающая прелестная дева…» К. Н. Батюшков

Действие повести происходит в Луизиане (Северная Америка). Слепой индеец Шактас рассказывает «преследуемому страстями и несчастиями» молодому французу Рене историю своей жизни. В юности в одном из сражений Шактас был взят в плен, но прекрасная Атала, девушка из захватившего его племени, помогла ему бежать. Вскоре между героями возникла любовная страсть. Однако Шактас чувствовал, что есть некая тайная причина, препятствующая их счастью. Наконец, Атала призналась, что она христианка и потому не вправе любить язычника. Встретившийся на их пути миссионер отец Обри попытался обратить Шактаса в христианство и этим соединить его с Аталой. И тогда выяснилось ещё одно обстоятельство: оказывается, мать девушки с детства готовила её для служения Богоматери. Полюбив Шактаса, Атала испугалась, что теперь у неё не достанет сил выполнить роковой обет. И та же вера, которая ранее заставила её спасти юного индейца, теперь привела к смерти — в финале повести Атала кончает жизнь самоубийством.

Иллюстрация к повести Ф. Р. де Шатобриана «Рене». Издание 1805 г.

Сюжет повести (сам Шатобриан определял её как «драматическую поэму») не нов: описание трогательной любви наивных дикарей можно найти и во французской литературе XVIII в. Новым оказался тот пламенный лиризм, которым проникнута повесть, ставшая гимном стихийной и неумолимой, как смерть, любви. К тому же «Атала» должна была продемонстрировать внутреннюю связь «между христианской религией, природой и страстями человеческого сердца». И в самом деле, чудесные описания не тронутой цивилизацией природы берегов Миссисипи служили в повести не просто фоном — природа выступала здесь своеобразным проводником человеческих чувств и страстей, принимала непосредственное участие в действии. Особенно ярко это проявилось в кульминационной сцене повести, когда гроза, настигнув героев в лесу, толкнула их в объятия друг к другу и одновременно удержала от грехопадения.

«Со взором, устремлённым к небу, при блеске молний, я держал свою жену в руках перед лицом Праведного Судии. О, брачная пышность, достойная наших бедствий и величия нашей любви, вы, величественные леса, колебавшие свои лианы и своды, словно пологи и балдахин нашего ложа, вы, пылавшие сосны, служившие светильниками для нашего брака; ты, река, затопившая свои берега; ревущие горы, величественная и грозная природа, неужели вы были только великолепным покровом, за которым скрывался обман? …Ещё мгновенье… как вдруг стремительная молния, за которой последовал громовой раскат, бороздит густой мрак, наполняет лес запахом серы и светом и раздробляет дерево у наших ног. Мы бежали!»

«Наши страдания порождены не цивилизацией, как думал Руссо, а несовершенством человеческой природы. Скорбь, вечное томление, погоня за несуществующим идеалом — таков удел человека, будь то американский дикарь или образованный европеец» Ф. Р. де Шатобриан

Успех «Аталы» убедил Шатобриана в необходимости опубликовать и другое своё произведение — «Гений христианства» (1802 г.). Писатель включил в книгу новую повесть — «Рене», написанную как продолжение «Аталы».

Как и «Атала», повесть «Рене» написана в форме исповеди. Только теперь это история не благородного дикаря, а пресыщенного европейца Рене, который поведал двум старцам — отцу Суэлю и Шактасу — о том, как глубокое чувство неудовлетворённости собой и миром заставило его искать спасения в лесах Америки.

Фронтиспис первого издания книги Ф. Р. де Шатобриана «Гений христианства» 1802 г.

В отличие от «Аталы» в «Рене» почти отсутствуют события. Сюжет повести составляет история формирования души героя.

Неизлечимая меланхолия, с юных лет овладевшая сердцем Рене, в «Гении христианства» определена Шатобрианом как болезнь века. Детство героя было временем безудержного воображения, «открывшего двери» смутности страстей. Рене отправился искать успокоения в путешествии по Европе, а затем на Восток, но странствия только усилили его одиночество: повсюду он видел один лишь мертвенный мир, где господствовали руины и бесплодные воспоминания. Между тем для меланхолии Рене, в сущности, нет оснований. В Италии и Греции, казавшихся герою синонимом смерти, многие его современники, напротив, видели страны, исполненные жизни, символы вечной красоты.

Но эта беспричинность лишь увеличивала меланхолию героя и чуть не довела его до самоубийства. Только реально случившееся несчастье отвлекло Рене от мыслей о смерти. Он узнал, что единственно близкая ему в этом мире душа — сестра Амели испытывает к нему отнюдь не сестринские чувства, и потому решает уйти в монастырь. «Я не хотел более умирать с того момента, когда стал действительно несчастным», — признаётся он. И Рене бежит в Америку, пытаясь среди диких племён обрести новый смысл существования.

Единственное существо, которому в юности Шатобриан доверял свои мысли и чувства, ставшее его вторым «я», была сестра Люсиль. Нежное чувство, соединявшее их, долго мучило Шатобриана и одновременно питало его прозу

В финале повести миссионер отец Суэль, свидетель исповеди Рене, приходит к неутешительному выводу: «Расширьте немного ваше воображение, и вы убедитесь, что все беды, на которые вы жалуетесь, есть не что иное, как призраки». А ведь «тот, кому дарованы силы, должен посвятить их служению своим близким».

В литературных кругах повесть восприняли как автобиографическую. Отчасти так оно и было. Но вместе с тем Шатобриану удалось нарисовать портрет «героя века», первого из тех «лишних людей», которые затем так часто будут встречаться во французской и русской литературе XIX в.

Задумав «Рене» как демонстрацию христианской идеи, Шатобриан на самом деле показал, что романтический индивидуализм есть прямое следствие христианства (именно поэтому в христианстве Шатобриана многие усмотрели скорее богоборчество, чем веру). В то же время, желая показать всю рискованность мечтательного и мятежного воображения, не имеющего под собой почвы, Шатобриан породил своим «Рене» (как это случилось ранее и с романом Гёте «Страдания юного Вертера») моду на «человека рока», которая господствовала во французском обществе по крайней мере в течение первых двух десятилетий XIX в.

Поделиться ссылкой

Читать онлайн «Атала» автора де Шатобриан Франсуа Рене — RuLit

Франсуа-Рене де Шатобриан

Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне

Перевод с французского М. А. Хейфеца (1913).

Некогда Франция владела в Северной Америке огромными землями: они простирались от Лабрадора до Флориды, от побережья Атлантического океана до озер, затерянных в полярных широтах Канады.

Необозримые эти просторы рассечены четырьмя многоводными реками, которые берут начало в горах: река Святого Лаврентия, впадающая в одноименный залив; Западная, несущая свои волны к неведомым морям; река Бурбон, стремящаяся с юга на север, в Гудзонов залив; Месшасебе[1], проложившая себе путь с севера на юг, к Мексиканскому заливу.

Последняя из помянутых рек, длиною более тысячи лье, омывает край поистине восхитительный; жители Соединенных штатов называют его Новым Эдемом, но за ним сохранилось присвоенное ему французами сладостное имя Луизиана. Множество рек, притоков Месшасебе — Миссури, Иллинойс, Арканзас, Огайо, Уобаш, Тенесси, — удобряют его своим илом, оплодотворяют своими водами. В пору зимних дождей эти реки выходят из берегов, меж тем как буйные ветры безжалостно валят прибрежные леса. Вырванные с корнем деревья погружаются в воду, где их быстро скрепит друг с другом тина, оплетут лианы, а укоренившиеся в них растения довершат дело, сплотив в единое целое. Под напором пенистых валов поплывут они в Месшасебе, и река завладеет ими, помчит к Мексиканскому заливу, будет выбрасывать на песчаные отмели, умножая и умножая свои рукава. Порою, в горных ущельях, река начинает оглушительно грохотать, потом вздыбленные валы опадают, окружая колоннады лесов и пирамиды индейских гробниц; Месшасебе — это Нил девственных земель Америки. Но величавые картины природы там неизменно соседствуют с картинами, исполненными тихой прелести: меж тем как стремнина увлекает в море трупы дубов и сосен, течение несет вдоль берегов плавучие островки пистий и кувшинок, чьи желтые чашечки подобны маленьким беседкам. Зеленые змеи, голубые цапли, розовые фламинго, недавно вылупившиеся крокодилы пускаются в путь, словно пассажиры, на этих цветочных судах, которые, распустив по ветру золотистые паруса, доберутся вместе со всем своим дремлющим населением до какой-нибудь укромной бухты.

Берега Месшасебе представляют собой зрелище поистине поразительное. На западном берегу, куда ни поглядишь, простирается саванна; волны зелени, удаляясь, как бы неспешно восходят к лазурному небосводу и в нем растворяются. По этим степным просторам, которым нет ни конца ни края, бродят на воле многотысячные стада диких буйволов. Случается, отяжелевший от старости бизон подплывет, рассекая волны, к какому-нибудь острову на Месшасебе и ляжет в густую траву. Его лоб увенчан загнутыми рогами, стариковская борода облеплена тиной, он подобен речному богу, довольно озирающему величие своих водных владений и плодородных берегов.

Такую картину являет нам природа на западном берегу, но противоположный берег ничуть не похож на него, и каждый восхитительно оттеняет своеобразие другого. То склонившись над бегучей волной, то собравшись в купы на скалах и горах, то поодиночке разбредясь в долинах, деревья самых разных форм и оттенков, источающие самые несхожие ароматы, соседствуют, теснятся, вздымаются так высоко, что их верхи пропадают из глаз. Дикий виноград, бигнонии, колоцинты сплетаются у их подножия, ползут по стволам, свешиваются с ветвей, перекидываются с клена на тюльпановое дерево, с него на штокрозу, образуя бессчетные гроты, своды, портики. Нередко лианы, блуждая от дерева к дереву, перебираются через речные протоки и повисают над ними, словно цветочные мосты. Из глубины этих зарослей возносятся недвижные конусы магнолий; усыпанные белыми чашечками цветов, они господствуют над лесом, и нет у них соперников, кроме пальм, что легко колеблют рядом с ними зеленые веера листьев.

Бесчисленные твари, волею Создателя населяющие эти укромные пристанища, наполняют их очарованием и жизнью. Там, в просветах между деревьев, можно порою увидеть медведя, который, опьянев от виноградного сока, пошатывается на суку вяза; в озерах купаются карибу; черные белки резвятся в гуще листвы; пересмешники и маленькие, величиной с воробья, виргинские голуби пасутся на прогалинах, рдеющих земляникой; изумрудные попугаи с желтыми головками, зеленые, отливающие пурпуром дятлы, прыгая по стволам кипарисов, добираются до самых вершин; колибри искрятся на кустах флоридского жасмина; змеи-птицеловы свистят, прицепившись к веткам, и раскачиваются, как лианы.

Если в саванне, на другом берегу, все застыло в оцепенелом покое, здесь, напротив, царство движения и звуков: клювы стучат по коре дубов; животные, шурша, снуют взад и вперед, щиплют траву, размалывают зубами плодовые косточки; плеск воды, тихие вскрики, глухое мычание, воркующие призывы полнят эти уединенные, девственные края нежной и дикой гармонией. Но когда в них вторгается ветер, когда он начинает раскачивать эти колеблющиеся тела и смешивать белые, лазоревые, зеленые, розовые пятна, и сливать воедино все цвета, все шорохи и шелесты — тогда из глуби лесов доносятся такие гулы, глазам открываются такие картины, что напрасно я стал бы описывать их людям, которые никогда не бывали в первобытных обиталищах природы.

вернуться

Ее правильное название Миссиссипи или Месшассипи (Здесь и далее примеч. автора.).

«Гробница Атала» также называется «похоронами Атала»

Роман Шатобриана « Атала, или любовь двух дикарей в пустыне » дал Жироде сюжет для одной из его самых популярных картин. Действие «Атала» происходит в примитивной Америке 17 века. Это трагическая история молодой христианской метисы, которая безумно влюбляется в Чактаса, «индейца», которого она спасла от смертного приговора. Взятые миссионером отцом Обри после долгой «прогулки», молодые влюбленные, однако, не могут жить дальше своих страстей.Оказавшись в ловушке клятвы, данной ее матери посвятить себя религии, Атала выбирает самоубийство, чтобы не поддаться своей страсти, несмотря на готовность Чактаса обратить в веру, чтобы иметь возможность жениться на ней.

Представленная в Салоне 1808 года картина является свидетельством возрождения религии во Франции с тех пор, как она была повторно представлена ​​Конкордатом. И сам Шатобриан должен был сыграть важную роль в этом возвращении христианской религии со своей книгой Génie du christianisme (Дух христианства).Действительно, Шатобриан включил историю Атала (первоначально опубликованную отдельно в 1801 году) в конце третьей части его работы о христианстве, тем самым стремясь проиллюстрировать «Гармонии христианской религии со сценами природы и страстями человеческих». сердце».

Жироде в полной мере использовал романтику предмета, задав драматическую развязку. Здесь Чактас и отец Обри выносят тело Аталы для захоронения в гробнице, которую они только что выкопали у входа в пещеру в пустыне.На стене пещеры художник воспроизвел строчку из книги Иова Шатобриана: «Я увял, как цветок, я засох, как трава в поле».

Хотя верно то, что, будучи хорошим учеником Давида, Жироде отдает дань уважения неоклассическому стилю того времени, особенно в композиции «фриза» и точном характере рисования, он, тем не менее, дистанцируется от своего учителя. сентиментальность, которую он придает произведению, сильно отличается от практики исторической живописи с ее багажом морального и политического символизма.Действительно, работа прочно укоренилась в великой традиции христианской иконографии pietà. Но религиозное сильно окрашено болезненным эротизмом. Как образец девственной чистоты в ее белом саване целомудренная Атала (идеализированная красота которой отличает ее от окружающих сумерек) остается глубоко чувственной. Пронзительная печаль Чактаса, обнимающего безжизненное тело своей возлюбленной, и сочувствующий авторитет отца Обри завершают эту композицию, которая уже прошла долгий путь романтизма.

Карин Хугено (пер. P.H.)

Сентябрь 2005 г.

Burial of Atala (Музей Гетти)

Описание объекта

Христианские настроения и интерес к Америке были на пике во Франции в 1808 году, когда Анн-Луи Жироде де Руси-Триозон нарисовал свою версию Burial of Atala и захватил обе эти популярные идеи. Католическая церковь и французское правительство недавно подписали соглашение о восстановлении власти церкви после того, как Французская революция предыдущих двух десятилетий отняла ее.В то же время христианские миссионеры, колониальные поселенцы и исследователи отправляли свои путевые отчеты обратно во Францию, и большинство французов, которые на самом деле никогда не видели Америку, были очарованы историями из этого далекого места. Эта картина, полная христианских мотивов, изображающая погребение молодой девушки, оплакиваемой ее возлюбленным-индейцем, основана на новелле, написанной Франсуа Рене Шатобрианом, который путешествовал по Северной Америке в 1791 году. В 1700-х годах на юге Америки (в частности, на территории Луизианы, принадлежащей французам) христианская девушка Атала дала обет своей матери хранить целомудрие, и вместо того, чтобы нарушить его ради своей возлюбленной, индейца натчеза по имени Чактас, она покончила с собой .В композиции Жироде мы видим труп Аталы, чувственно лежащий между скорбящим Чактасом и священником, который помог им избежать бури, отцом Обри. Она одета в белое, цвет, символизирующий невинность и чистоту в европейских культурах, с распятием в руках. Ее поза и обстановка в пещере отсылают к общехристианской иконографии, например, к сценам Погребения и Падения, которые изображают Христа после его смерти. Атала изображена как святая, замученная за свою добродетель и веру.Об идентичности Чактаса как коренного американца свидетельствует его сравнительно смуглая кожа, отсутствие одежды и длинные распущенные волосы, представляющие воображаемого экзотического дикаря в миссионерском рассказе о «спасении» коренных народов с помощью христианства.

Франсуа-Рене Виконт де Шатобриан (1768-1848). Атала. Келлер, изд. 1917. Ридерз Дайджест Книг

Выберите поискWorld FactbookМеждународный тезаурус РоджераЦитаты БартлеттаУважительно процитированыFowler’s King’s EnglishСтиль СтранкаМенкенский языкКембриджская историяБиблия короля ДжеймсаОксфорд ШекспирАнатомия ГреяФермерская поваренная книгаЭтикет поста, фраза пивовара и мифология БулфонаЭлиот, Т.С.Фрост, Р. Хопкинс, GMKeats, Дж. Лоуренс, DHMasters, Э.Л.Сэндбург, К.Сассун, С.Уитман, У. Вордсворт, У. Йейтс, WBA Все документальные произведения Гарвардская классикаАмериканские очерки Относительность ЭйнштейнаГрант, СШАРузвельт, Т. История УэллсаПрезидентские инаугурацииВся художественная литератураПолка художественной литературыИстории о привиденияхКраткие рассказыШоу, Дж. Б. Стейн, Г. Стивенсон, Р. Л. Уэллс, HG Справочная информация> Библиотека> Хелен Рекс Келлер> Ридерс Дайджест книг СОДЕРЖАНИЕ · ОБЩИЙ УКАЗАТЕЛЬ · БЫСТРЫЙ УКАЗАТЕЛЬ · ПЕСНИ И ЛИРИКА · БИОГРАФИИ Дайджест ЧИТАТЕЛЯ · УЧЕБНЫЙ КУРС · ПОРТРЕТЫ · БИБЛИОГРАФИЯ

С.D. Warner, et al., Comp. Библиотека лучшей литературы мира. Антология в тридцати томах. 1917. Х. Р. Келлер. Читательский дайджест книг.

Атала

Франсуа-Рене Виконт де Шатобриан (1768–1848)

«Атала», роман о дикой природе Америки, был опубликован Шато в 1801 году. В письме в Journal des Débats за предшествующий год автор ссылается на это: «В моей работе о« Гении христианства или красотах христианской религии »определенная часть посвящена исключительно к поэзии христианства; Работа завершается рассказом, извлеченным из моих «Путешествий по Америке» и написанным под самыми хижинами дикарей.Он называется «Атала». «Атала» представляет собой экстравагантный и искусственный, но красивый роман двух влюбленных — молодого индийского храброго Чактаса (, т. Е. чокто) и индийской девушки Атала. Шатобриан черпал свое представление о Чактасе — дикаре, наполовину цивилизованном благодаря контакту с европейской культурой — из традиции индийского вождя, который, будучи рабом на галерах в Марселе, был впоследствии освобожден и представлен Людовику XIV. В основе романа лежит способность христианства подчинять самые смелые человеческие страсти.Атала, христианка, приняла обет девственности у смертного одра своей матери. После этого она влюбляется в Чактаса, взятого в плен ее племенем. Она помогает ему бежать, и вместе они бродят по непроходимым лесам Нового Света, окруженные пышной природой, преследуемые гением дикой природы, гением продуктивной жизни. Чактас был бы рад быть единым с природой в своем отказе от инстинктов; но Атала, хотя она и поглощена любовью к нему, послушна тому, что она считает высшим законом.В сильной буре молний и дождя они сбиваются с пути, будучи найденными и укрытыми благочестивым отшельником, отцом Обри, который уводит их в свою пещеру. Атала рассказывает ему историю своего обета и своего искушения. Он отвечает, что ее могут отпустить, но его заверение приходит слишком поздно. Она приняла яд, чтобы стать невестой смерти, прежде чем отдаться другому. Отшельник наполняет ее последние часы утешением своих услуг, и она уходит, примирившись и успокоенная. Чактас несет ее на руках к могиле, приготовленной отшельником, ветер задирает ее длинные волосы ему в лицо.Вместе они оставляют ее спать в пустыне. «Атала», несмотря на свою искусственность, по сей день сохраняет свое очарование. Дикари Шатобриана — европейцы, его леса — в Аркадии; тем не менее, повествование имеет очарование, которое дает ему место среди сказок художественной литературы — не только благодаря очарованию стиля, но и благородной возвышенности мысли.	1

Постоянные жители: Чактас похоронил свою любовь на похоронах Аталы

Постоянные жители: Чактас похоронил свою любовь на похоронах Аталы

К сожалению, участники не указаны

Добро пожаловать в нашу новую ежемесячную колонку Постоянные жители , куратор Эндрю Александер:
В художественной литературе много внимания уделяется новому и временному.А работы, которые постоянно находятся в нашем городе? Эта новая колонка будет направлена ​​на устранение этого дисбаланса, предлагая приглашенным писателям участвовать в работе, которая является частью нашей общей постоянной коллекции, предоставляя им возможность поразмышлять над работой, которая интригует, волнует и постоянно доступна для размышлений читателям.

РЕКЛАМА Анн-Луи де Русси Жироде-Триозон (французы, 1767–1824), Похороны Атала , ок. 1811 г., холст, масло, 35 х 46 3/8 дюйма, Художественный музей Хай, Атланта, приобретено на средства фонда Forward Arts Foundation, 1990.1

Эй, Гэндальф на картине!

Именно эта мысль остановила меня перед этой работой в Высоком музее на недавнем насыщенном и праздничном вечере в колледже. Временная выставка Frida & Diego была немного переполнена, поэтому я забрел в несколько более тихие комнаты постоянных коллекций, где эта картина, на которую я никогда особо не обращала внимания, прежде привлекла мое внимание.

Как оказалось, на самом деле это, конечно, не Гэндальф. Это Похороны Атала , написанные в начале 19 века французом по имени Анн-Луи де Русси Жироде-Триозон (имя Анна, как и Мари, когда-то обычно давалось мальчикам во Франции).Если вы заметите немного неоклассического стиля известного французского художника Жака-Луи Давида в работах Жироде, это не удивительно: Жироде был одним из звездных учеников Давида. Жироде, возможно, не особенно знакомое имя в наши дни, но, очевидно, в свое время он пользовался широкой известностью. Он также был предметом ретроспективы 100 картин в Институте искусств Чикаго в 2006 году, и веб-сайт этой выставки дает нам интересную биографическую справку.

РЕКЛАМА

Родители Жироде умерли, когда он был очень молод (и в конце концов он добавил фамилию своего опекуна «Триозон»), и, хотя он начал изучать архитектуру в молодости, он обнаружил, что его больше тянет к живописи, сначала обучаясь у художника. по имени Лукин, а позже поступил в школу великого мастера Давида.В возрасте 22 лет Жироде выиграл Римскую премию 1789 года, что позволило ему пережить самые бурные события Французской революции в соседней Италии.

Он вернулся во Францию ​​в 1793 году, где добился огромного успеха, даже заработав важные заказы на портреты от членов наполеоновской семьи. Жироде также получил известность благодаря своим изображениям классических, романтических и литературных сцен, таких как Атала , в стиле, похожем на стиль Давида. Действительно, многие критики в то время считали, что ученик превзошел учителя.В Салоне 1806 года Жироде выставил свой монументальный, но теперь в значительной степени проигнорировал Сцена потопа , и он обошел Дэвида Вмешательство сабинянок за главный приз в живописи за десятилетие (хотя слава мастера покраска оказалась намного выносливее).

Похороны Атала также произвели сенсацию, когда впервые выставили его в Парижском салоне 1808 года. Он был монументальным, размером почти 9 на 7 футов (High’s — это уменьшенная копия размером 35 x 46 3/8 дюйма, написанная художником в 1811 году якобы для императрицы Жозефины, которая, возможно, хотела получить личную копию популярного произведения, хотя есть нет документации для этой истории).На нем изображена сцена из известной тогда новеллы, основополагающего произведения раннего романтизма под названием « Атала, или« Любовь и постоянство двух дикарей »» французского писателя Франсуа-Рене де Шатобриана.

Действие мрачного романа происходит в Новом Свете (Луизиана, не меньше: место, которое, кажется, никогда не бывали ни Шатобриан, ни Жироде), и он рассказывает историю Атала, наполовину европейской, наполовину индейской девушки, которая обещает на смертном одре своей матери-христианки, что она останется девственницей на всю жизнь.Ее искушает любовь к индейцу натчез по имени Чактас, поэтому она глотает яд, чтобы не нарушить клятву. Конец этой отвратительной истории наступает, когда Атала устраивает христианские погребения от старого миссионера-отшельника по имени Поре Обри (который, оказывается, похож на Гэндальфа), и Чактас клянется стать христианином.

История полна устаревших представлений о дикости, язычестве, духовной чистоте, превосходстве христианства и так далее. Современному человеку это может показаться несколько гротескным, но новелла в свое время была блокбастером во Франции (Жироде — одно из многих художественных изображений этой сцены).

Если нам удастся отложить в сторону проблемную тему повествования, в работе Жироде все же есть вещи, которыми можно восхищаться. Богатое использование цвета; сцена изображена в нежно-мягком, но прозрачном свете; пейзаж — хотя он и не похож на Луизиану, которую любой из нас мог бы узнать, — обладает манящим, романтическим качеством с его интригующими контрастами света и тени, экзотической флорой и замкнутым, но каким-то образом не клаустрофобным или даже темным гротом-могилой .Расположение фигур явно заимствовано из известных изображений погребения Христа, но здесь тела в позах траура, смерти и утраты несут заряд эротизма, и вся сцена наполнена странным эмоциональным, эстетическим ударом с ее смесью секс и красота, смерть и драма.

В оригинале, монументальном Похороны Атала есть французский текст (предположительно), вырезанный на стене гробницы: «J’ai passà © com la fleur… J’ai sà © chà © com l’herbe des champs («Я увядал, как цветок, я сохну, как трава»), хотя любопытно, что стена гробницы в версии High осталась пустой.В то время как оригинал все еще висит в Лувре, картина в Высшей школе принадлежит нам, постоянному жителю Атланты.

— Андрей Александр

---

«Атала» от Lordon — Вилла Карлотта, Лаго ди Комо

«Атала» была представлена ​​на Парижском салоне 1808 года вместе с другим полотном на ту же тему: «Захоронение Аталы» Анн-Луи Жироде, которое сейчас находится в Лувре. Эти произведения искусства являются доказательством того, насколько популярна была у художников картина «Атала 1801 года» Франсуа-Рене де Шатубриана.

Обе картины посвящены наиболее драматическому моменту в творчестве Шатобриана, вращающемуся вокруг трагической истории любви двух индейцев Луизианы: Атала и Чактаса. Это пожилой Чактас вспоминает свою печальную историю, разделяя ее с молодым французом Рене.

Чактас — индеец, выросший и получивший образование испанскими колонистами. Проведя много лет в обучении и жизни с поселенцами, он чувствует глубокий призыв вернуться к природе и начинает искать жизнь, которая лучше для него.Он попадает в плен к вражескому племени и встречает красавицу Атала, индейца-христианина. Между ними зарождается пламенная страсть, и они решают вместе бежать в лес. Однако по неизвестным причинам Атала не отдает себя Чактасу, и мы узнаем почему, только когда двое влюбленных встречаются в лесу с миссионером, отцом Обри. Мать Атала дала обет Деве Марии, что, если она родит здоровую дочь, несмотря на тяжелую беременность, девочка останется целомудренной. В страхе, что она может нарушить клятву своей матери, Атала принимает яд и умирает, чтобы не поддаться искушению своей любви к Чактасу.

Сцена, изображенная Лордоном (1780–1838), показывает последние моменты жизни Аталы, когда она принимает Причастие от отшельника, отца Обри, в то время как Чактас, охваченный отчаянием, с любовью поддерживает ее тело.

Экзотическая ночная обстановка сцены, освещенная полной луной, доминирующей на заднем плане, и сильное эмоциональное наполнение, а также тема контраста между любовью и религией — все это кажется совершенно новаторским по отношению к предметам древней истории, типичным для неоклассической культуры .Они представляют беспрецедентное и раннее выражение романтического вкуса в коллекции Джованни Баттиста Соммаривы, предвосхищая покупку «Поцелуя» Франческо Хайеса (1823 г.), который все еще находится в музее Виллы Карлотта.

Похороны Атала | Введение в искусство XIX века

Документация:

Сильвен Белленжер отмечает творчество Жироде, черпающего вдохновение из картины Шатобриана Atala :

«Название картины в Салоне в 1808 году, Atala au tombeau (Атала у гробницы) предлагает одно место и конкретный момент из истории — застывший во временных рамках отдельного действия, воплощающего три единства классической трагедии.И все же нет точного соответствия между нарисованной сценой и текстом Шатобриана, в котором захоронение происходит на пяти страницах и перемежается с рассказом Чактаса о его собственных впечатлениях и эмоциях. Вместо того, чтобы просто проиллюстрировать решающий момент сюжета, Жироде выбрал синтез различных стадий траура, от наблюдения за телом до захоронения, и снабдил их мощными символическими атрибутами. Лопата на переднем плане намекает на фактическое снятие могилы.Молитва долгого бдения подсказана словами из Книги Иова , которые цитирует отец Обри: «Я увял, как цветок, я засох, как трава в поле», которые выгравированы на скале. , а утренний свет, просачиваясь сквозь листву, фокусируется на самом моменте захоронения. Это было на рассвете, когда тело Аталы несли «под аркой естественного моста, у входа в Чащу смерти», о чем Жироде сигнализирует крестом, устремленным на восток и видимым через скалистое отверстие.…

Вместо того, чтобы иллюстрировать текст Шатобриана, Жироде подвергает его семантическому анализу и, не воспроизводя рассказ, дает его обзор в изображении, которое суммирует как сюжет, так и смысл ».

Сильвен Белленгер, «Христианский пафос», в книге Сильвена Белленжера, изд. Girodet 1767-1824 (Париж: Лувр, 2005), 302-3.

Фридрих Анталь описывает политический и религиозный контекст, окружающий картину Жироде «Похороны Атала»:

«Роман Шатобриана Атала , картина Жироде Атала — явные признаки религиозного возрождения».Наполеон и высшие слои среднего класса — Империя принесла окончательную победу этому слою — снова потребовали помощи [католической] церкви. Был подписан конкордат и восстановлен культ [католицизм] (1802 г.). Таким образом, было ясно поле для развития тех элементов раннего романтизма, которые были окрашены религиозными эмоциями и могли быть преобразованы в религиозные чувства в церковном смысле. Но сколько бы протагонисты этой новой тенденции ни переняли у [Жан-Жака] Руссо, им, тем не менее, пришлось отказаться от его точки зрения в целом.Шатобриан, который определенно отвернулся от рационализма восемнадцатого века, создал идеологию этого раннего романтического церковно-религиозного возрождения. Его главная претензия в пользу католицизма заключалась в том, что он полон красоты и так полезен для искусства. Это было выдвинуто как новый, решающий аргумент для интеллектуалов, которые, пережив эпоху энциклопедистов и революции, закончили тем, что стали политически безразличными и в целом разочаровались … Шатобриан создал экзотическую атмосферу католицизма, наполненную сущностями, состоящими лирических эмоций с оттенком чувственности.Нетронутый «человек природы» Руссо стал христианским красным индейцем Шатобриана и Жироде ».

Фридрих Анталь, «Размышления о классицизме и романтизме-II», Журнал Burlington для знатоков , вып. 68, нет. 396 (март 1936 г.): 138.

Дэвид Уэйкфилд отмечает популярность предмета Атала и его особую привлекательность для Жироде:

«Краткий статистический подсчет картин, выставленных в парижских салонах между 1802 и 1848 годами. показывает, что пятьдесят один взял свои предметы из Шатобриана: из них восемнадцать были взяты из Атала… среди современных французских писателей Шатобриан был самым популярным литературным источником среди художников….Влияние Шатобриана на французское искусство сказалось сразу после публикации Atala в 1801 году. В Салоне 1802 года были выставлены две работы, вдохновленные Atala ; «Девушка у окна» мадемуазель Лоримье, плачущая в проходе из Атала [ Jeune fille près d’une fenêtre, pleurant sur un pass d’Atala , местонахождение неизвестно], и «Похоронная процессия Атала » Готеро [ Convoi d «Атала , местонахождение неизвестно]… Жироде можно рассматривать как ранний тип художника-поэта, решившего расширить диапазон живописи, включив в него эмоции и эффекты, до сих пор предназначенные для литературы; он был всеядным читателем и в течение своей жизни создал множество иллюстраций для изданий Гомера, Вергилия, Анакреона, Расина и Бернадена де Сен-Пьера.Более того, он твердо придерживался принципа «ut pictura poesis» и в своем длинном дидактическом стихотворении Художник определил собственное литературное представление о живописи …

Эта сильная литературная склонность инстинктивно привлекла Жироде к творчеству Шатобриана. Тесная симпатия и взаимопонимание, которые вскоре выросли между ними, могут быть частично связаны с тем фактом, что они оба находились в аналогичных отношениях с традицией, на которой они были воспитаны; оба продолжали цепляться за определенные формальные пережитки своего классического образования, даже несмотря на то, что это противоречило их эмоциональным, романтическим склонностям.Эту инстинктивную симпатию можно сразу же оценить по знаменитому портрету Шатобриана (Музей Сен-Мало) Жироде, написанному в 1807-08 гг., Изображающему автора в застенчивой наполеоновской позе, с взлохмаченными локонами, заправленными руками под лацкан, лежащими напротив. Римский фон с Колизеем слева. Он олицетворял роль, в которой играл себя Шатобриан: гений-одиночек на фоне вечности ».

Дэвид Уэйкфилд, « Atala Шатобриана как источник вдохновения в искусстве девятнадцатого века», The Burlington Magazine , vol.120, нет. 898 (январь 1978 г.): 19.

Работы по теме:

Захоронение Атала, этюд-рисунок (Лувр)

Тот же сюжет других художников:

Чезаре Муссини, Атала , 1835 (национальный Галерея современного искусства, Рим)

Родольфо Амоэдо, Смерть Атала , 1883

Атала в Томбо | Новое определение женщин

Название: Atala au tombeau, или Funérailles d’Atala

Автор: Анн-Луи Жироде де Русси-Триозон

Дата производства: 1808

Средний: холст, масло

Размеры: 2.07м x 2,67 м

Место: Лувр

Когда в западном мире зародилось Просвещение и произошла «революция разума», возник романтизм, чтобы противостоять растущему цинизму и секуляризму 18-19 веков. Один из ведущих французских авторов того времени, Франсуа-Рене де Шатобриан, написал новеллу, полную героизма, драмы и моральных дилемм литературного романтизма; эта новелла, Atala , повествует душераздирающую историю об обреченной любви индейцев Чактаса (племени натчез) и французского колонизатора Атала.Этот молодой набожный католик освобождает Чактаса, одинокого индейца натчезов из тисков соперничающего племени, и вместе с ним бежит от неминуемой смерти. Вместе они натыкаются на отца Обри, французского монаха, живущего в изоляции в дебрях Флориды. Там Атала обнаруживает, что находится в глубоком противоречии — раньше она дала обет целомудрия, но теперь влюбляется в Чактаса. В последней попытке остаться чистой и верной своим обетам она отравляет себя, потому что не может жить с Чактасом или без него.В жестокой иронии, напоминающей «Ромео и Джульетта» , Обри показывает влюбленным, скрещенным звездами, что церковь позволяет отменять клятвы, но Атала уже отравила себя. Она умирает в объятиях своей любви. Это явно сказка, которая защищает преданность любви и веры строгим рамкам рационализма и безудержному секуляризму той эпохи.

Французская художница Анн-Луи Жироде де Русси-Триозон (1767-1824) была набожным католиком и членом романтического движения, которое, как правило, отстаивало чувство, красоту и воображение, особенно в природе, по сравнению с жестким рационализмом той эпохи.Жироде учился у известного художника эпохи барокко Жака-Луи Давида, а позже путешествовал по Италии во время политических волнений в его родной стране. Как правило, он применял свое обширное гуманитарное образование в своем искусстве, создавая сложные картины маслом, которые включают символизм, историю и прозу. На этой светящейся масляной картине его иллюстрация к новелле Шатобриана изображает женщину, которая, наконец, обрела покой в ​​смерти, готовую войти в гармонию и духовный покой своей естественной могилы; это ставит женщин в роли эмоциональных мучеников своей любви.

В этом драгоценном камне он запечатлел момент времени, когда Чактас и отец Обри бросают тело Аталы на землю. Это произведение одновременно раскрывает пафос трагической любви и превозносит бессмертную веру героини. В эпоху, когда преданность вере все больше отходила от веры, Жироде рисует женщину, которая не позволяет ничему — даже любви всей своей жизни — ставить под угрозу ее преданность своему Спасителю. Жироде рисует сильную треугольную композицию: сама Атала является основанием треугольника с отцом Обри, Чактасом и крестом в качестве трех углов.Источник света на картине берет свое начало за крестом (который поднимается от кисти), символизируя небесный свет, который в первую очередь освещает Аталу аурой, которая показывает ее недавно обретенный небесный покой. Внутренний беспорядок, который привел к ее самоубийству, представлен тем, что Чактас несет ее одну половину, а отец Обри несет другую; ясно, что она разделяет свою любовь к церкви и к Чактасу. Ее единственный мир исходит от самого креста и духовной чистоты природы (представленной каскадом света от креста среди зелени) — в своем умиротворенном состоянии она умирает, схватив маленький крест, который отражает это чувство.Жироде показал романтическую трагедию ее смерти надписью из книги Иова на стене грота над ее головой: «Я увял, как цветок, я засох, как трава в поле».

Хотя это вдохновляет и сентиментально, Жироде делает определенные предположения о женщинах, которые не являются лестными. Он подразумевает, что героический и верный поступок в такой ситуации — это отдать жизнь женщине — действительно ли смерть — это правильный конец для молодой женщины, полной потенциала, энергии и благодати, когда она сталкивается с трудным решением? Действительно ли преданный и чистый выбор лишает человека собственной жизни, или он будет стремиться жить честно, несмотря на личные потрясения? Похоже, он подразумевает, что, будучи хрупкой женщиной, она не могла вынести возможности жить без своего мужского двойника — очевидно, что ее вера была не так важна для нее, что Бога было достаточно, чтобы дать ей мир и удовлетворение в ее жизни.