Из воспоминаний М. Н. Лядова о событиях 9 января 1905 г. в Петербурге

В Питер я приехал утром 8 января. Забастовка всеобщая, улицы пустынны, встречные как-то особенно насторожены, магазины закрыты, заколачиваются досками наружные витрины. Бегу на явку: ни одна не действует. Иду к знакомым на квартиру. Рассказывают подробности движения, о письме Гапона министру Святополк-Мирскому, о напрасных попытках расстроить шествие, о массовых арестах среди социал-демократов. Иду разыскивать организацию. Мне раньше часто везло в этом отношении. Стоит раза два пройтись по Невскому, обязательно кого-нибудь встретишь и таким образом свяжешься помимо явки. На этот раз не везет: никого не встретил. Иду бродить по рабочим районам. Попал на Васильевский остров, в «Отдел» гапоновский, когда уже стемнело. Народу масса, перед домом толпа. Беспрерывно читается и обсуждается петиция к царю. Лица одухотворенные. Самая гуща рабочей массы здесь представлена. Глубокая вера в правоту затеянного дела. За эту веру вся масса готова идти на смерть, на величайшие муки. Гапон для них символ, знамя их большого, правого дела. Можно ли разбить эту веру, поколебать ее чем бы то ни было? Нет, нельзя. Пытались отдельные товарищи выступать, говорить, обсуждать. Все бесполезно, не дают говорить. Я тоже пробовал говорить. «Уходи, ты чужой, ты не с нами». Это море, которое вышло из берегов. Его словами, убеждением не удержишь.

У меня не было ни минуты сомнения, чем кончится вся эта история. Будет пролито очень много крови. Но у меня в го же время была полная уверенность, что эта раз проснувшаяся масса опять заснуть не сможет. Масса эта потеряет свою веру и превратится в революционный народ. Я всем существом своим чувствовал, что действительно рождается наша революция. Как бы ни развертывались дальше события, революция уже не замрет. Я так и остался всю ночь в Васильевском отделе, вместе с массой пошел на Дворцовую площадь. Мне казалось, что уйти сейчас oт массы нельзя, надо с ней идти на эту нелепую, безумную авантюру. У меня, как и у всех, не было оружия. Я был уверен, что нас ждет неизбежный расстрел. Но в то же время я глубоко верил в неизбежное перерождение этой мирной, верующей толпы. Я видел, что многие в толпе шли, подобно мне, не веря в благополучный исход, но шли, потому что в это время нельзя было не идти.

Для меня не было неожиданностью, когда у Дворцового моста мы встретили отряд пехоты и кавалерии. Передние встали, задние ряды продолжали двигаться вперед в том же благоговейном настроении. когда раздался первый залп. Я наблюдал за лицами моих соседей. Ни у кого не заметил испуга, паники. Не ими сменилось благоговейное, почти молитвенное выражение лиц, а озлоблением, даже ненавистью. Это выражение ненависти, жажды мести я видел теперь буквально на всех лицах молодых и старых, мужчин и женщин. Революция действительно родилась, и родилась она в самой гуще, в самой толще рабочей массы.

Достаточно было одного возгласа после залпов — и мирная толпа, только что шедшая с церковным пением, бросилась разбивать железную ограду прилегающих полисадников, вырывать из мостовой булыжники, разгромила оружейную мастерскую, чтобы вступить в кровавый бой с царскими палачами. Тут же начали строить баррикаду. Часть толпы лавиной двинулась на Неву, чтобы по льду обойти солдат, пробраться на площадь. Я пошел с толпой. Нас начали обстреливать с моста, но толпа шла. Когда мы добрались до Дворцовой площади, там почти все было кончено. Навстречу бежала толпа, озлобленная, дикая, тащили убитых, раненых. Проклятья, самые грубые ругательства по отношению к царю, к офицерам доносились отовсюду. Встречных офицеров сталкивали с тротуара, избивали до смерти. Людской поток залил всю улицу. Но это уже была не мирная толпа.

К этому перерождению толпы наша партия не была готова. Не было сделано попыток сейчас же, тут же на месте организовать, направить эту пробудившуюся ненависть, родившуюся революцию. Проклиная наше бессилие, я бросился опять искать организацию. На этот раз мне повезло. Кто-то из встреченных товарищей повел меня на заседание Петербургского комитета. Если не ошибаюсь, он заседал на этот раз в здании Художественной академии, на квартире какого-то художника.

Тут я застал всех наших членов бюро (Богданова, Землячку, Гусева) и ряд питерцев. Все делились впечатлениями о сегодняшнем дне, приходили новые товарищи, рассказывали разные эпизоды, разные случаи. Несколько товарищей писали прокламации «Ко всем рабочим», «К солдатам», «Ко всем». У многих чувствовались растерянность, не знали, что дальше делать.

Лядов М. Н. Из жизни партии в 1903-1907 гг.—М., 1956.-С. 71—73.

---

Лядов М. Н. (Мандельштам, Лидин) (1872—1947) — профессиональный революционер. В 1891 г. вступил в московский народнический кружок, в 1892 г. стал членом марксистского кружка. В 1893 г. принял участие в создании Московского рабочего союза — первой социал-демократической организации в Москве. Делегат I съезда РДСРП, большевик, агент ЦК, исколесил не раз всю Россию, объезжая по заданиям В. И. Ленина местные партийные организации.

День в истории. Кровавое воскресенье

Санкт-Петербург, 1905 год. Рабочие идут к Зимнему дворцу, чтобы вручить императору петицию. В ней, в том числе, и политические требования, включая требование созыва Учредительного собрания. Шествие разгоняют, по безоружным рабочим открывают огонь. Количество пострадавших идет на сотни. Артур Ходырев вместе с историком прошелся по местам, где разворачивались ключевые события кровавого воскресенья.

Борис Кипнис, историк: «Мы угадали общий план погоды сегодня. Она соответствует всему, что пишут мемуаристы о 9 января 1905 года. Но вот далеко не все знают, что именно эти ступени, ведущие к Неве, у Иорданского подъезда, и были поворотным место в русской истории».

Клубок той страшной истории мы начинаем распутывать где-то с середины. В советское время шествие рабочих к зимнему дворцу преподносилось как первый революционный порыв рабочего класса. Спустя век известно, что это было не так. Петербургские рабочие той зимой устроили забастовку из-за неправомерного увольнения 4 своих коллег на Путиловском заводе. За правдой решили идти прямиком к царю.

Борис Кипнис, историк: «Когда они решают выработать петицию и идти к государю – это старая русская традиция, 16-17 век. Когда Романовы, в известной степени, раскрыли ворота Кремля. Можно было. Челобитие».

К тому времени забастовка длилась почти неделю. Участниками стали тысячи рабочих разных заводов города. Власть отреагировала на протест и встреча с государем была назначена на 9-е число. Но 6 января во время воинского салюта по государю выстрелили пушки.

Борис Кипнис, историк: «128 вот таких шариков. Император потом писал в своем дневнике, что осыпало все, задело зимний дворец и был ранен один из городовых».

Как сразу выяснили, орудие забыли разрядить после учений, которые проходили накануне. Военные признали свою вину. Но шла русско-японская война, разведка сообщала о сотрудничестве японцев и англичан – они финансировали российские политические организации. И выстрел посчитали диверсией. Накануне встречи рабочих с государем спецкомиссия приняла решение вывести на улицы войска для предотвращения восстания.

Борис Кипнис, историк: «Главное, чтобы в городе сохранялся порядок. Чтобы не было скоплений. Чтобы не было нарушений правопорядка. Ждали же восстания, ждали бунта. Для этого войска были выведены на улицы. Чтобы их видели. И сообразили».

Рабочие не поменяли своего решения идти к Николаю. Они были уверены, что он поймет свой народ. А армия не станет стрелять. Уверенность в успехе подогревали агитаторы революционных партий. Почва была благоприятная: рабочие трудились по 11 часов в день и не имели права высказывать свои предложения руководству заводов. К тому же только-только стало известно о падении Порт-Артура.

Борис Кипнис, историк: «Приготовления рабочих воспринимались властью как действия революционного комитета. И войска, стоявшие трое суток, – что с ними началось, когда они увидели эти действительно огромные толпы».

На улицы в тот день вышло более 100 тысяч человек. Солдат было в три раза меньше. Николай из Петербурга уехал. А толпы рабочих под руководством священника Гапона направились к Зимнему дворцу. В разных частях города начались столкновения с войсками. В итоге, погибших более 120 человек. Раненых больше 300. На следующий день начались аресты.

Вечером Гапон написал обращение к своим товарищам: «У нас нет больше царя. Река крови протекла сегодня между ним и русским народом. Пора русским рабочим без него начать борьбу за народную свободу».

Так началась первая русская революция.

Борис Кипнис, историк: «Надо перестать грешить той же самой болезнью – бюрократией. Не отгораживаться вертикалями от народа, а быть с народом. Не по телевизору, а натурально. Если критика допускается в обществе, то оно будет говорить, не с чего-то голоса, а то, что чувствуется».

То есть изменения должны инициироваться снизу, а не насаждаться сверху.

9 января 1905 г.: «Кровавое воскресенье» — начало первой русской революции

9 января 1905 г. сотни тысяч русских рабочих вышли на массовую демонстрацию в Петербурге, тогдашней столице России, с требованием Царь, чтобы он выполнил их требования. Их встретила Имперская гвардия, которая жестоко расстреляла толпу, оставив более 200 убитых, сотни раненых и тысячи арестованных. Но день, который стал известен как «Кровавое воскресенье», положил начало тому, что должно было стать 19-м.05 Русская революция, генеральная репетиция 1917 года, в ходе которой «Совет рабочих депутатов» выступил организатором революционного действия.

События 1905 года дают много уроков для сегодняшнего дня. Как и во многих протестах, которые мы наблюдаем сегодня по всему миру, сознание участников на ранних стадиях неразвито, у многих есть иллюзии и надежды на то, что части правящего класса им помогут. Но встречая реакцию и репрессии, идеи проверяются и вырабатываются новые методы борьбы. Необходимо наличие молодой, организованной революционной силы, способной руководить этими процессами.

В октябре 1905 года Льва Давидовича Троцкого в возрасте всего 25 лет избрали главой Совета. Ниже мы перепечатываем отрывок из книги Троцкого 1905 год под названием «9 января». В этой главе Троцкий предложил свое описание событий «Кровавого воскресенья».

---

«Сир! Мы, рабочие, наши дети и жены, беспомощные старики, наши родители, пришли к вам, сир, просить справедливости и защиты. Мы в великой нищете, мы угнетены и отягощены непосильными для нас трудами; нас оскорбляют, нас не признают людьми, с нами обращаются как с рабами, которые должны молча терпеть свою участь. И мы терпели это, но нас все больше загоняют в нищету, беззаконие и невежество. Нас душит деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Сир, наши силы на исходе! Достигнут предел нашего терпения; для нас наступила страшная минута, когда лучше умереть, чем продолжать терпеть невыносимые муки».

Так началась знаменитая петиция петербургских рабочих. В этих словах пролетарская угроза может звучать более правдоподобно, чем мольба верноподданных. Далее в петиции описывались все притеснения и оскорбления, которые приходилось терпеть народу. В нем перечислялось все, от неотапливаемых заводов до политического беспредела в стране. Он требовал амнистии, общественных свобод, отделения церкви от государства, восьмичасового рабочего дня, справедливой заработной платы и постепенной передачи земли народу. Но во главе всего она поставила созыв Учредительного собрания на основе всеобщего и равного избирательного права.

Петиция окончена:

«Это, сир, наши величайшие нужды, которые мы приносим вам. Прикажи и поклянись, что они будут удовлетворены, и ты сделаешь Россию великой и славной и навечно запечатлеешь свое имя в наших сердцах и сердцах наших потомков. Но если ты их не исполнишь, если ты не услышишь нашу мольбу, мы умрем здесь, на этой площади перед твоим дворцом. Нам больше некуда идти и нечему служить. Перед нами только два пути: на свободу и счастье или в могилу. Сир, укажите нам любой из этих путей, и мы пойдем за ним, даже если это путь к смерти. Пусть наши жизни будут принесены в жертву многострадальной России. Нам не жаль идти на эту жертву; мы сделаем это добровольно».

И они принесли жертву.

Рабочая петиция не только заменила туманную фразеологию либеральных резолюций острыми лозунгами политической демократии, но и наполнила эти лозунги классовым содержанием, требуя права на стачку и восьмичасового рабочего дня. Однако его историческое значение заключается не в тексте, а в факте. Петиция была лишь прологом к акции, объединившей рабочие массы. На мгновение они объединились в своей апелляции к идеализированной монархии; затем в признании пролетариата и настоящей монархии смертельными врагами.

Ход событий еще жив в памяти всех. Он длился всего несколько дней и разворачивался странным образом, как бы по плану. 3 января на Путиловском заводе вспыхнула забастовка. К 7 января число забастовщиков достигло 140 тысяч человек. Кульминация забастовки пришлась на 10 января. К тринадцатому работа уже возобновилась. Таким образом, сначала произошла экономическая забастовка, вызванная случайными причинами. Он распространился на десятки тысяч рабочих и превратился в политическое событие. Забастовка была организована «Союзом фабрично-заводских рабочих», организацией, возникшей в полиции. Радикалы, чья банкетная политика зашла в тупик, сгорали от нетерпения. Недовольные чисто экономическим характером забастовки, они подтолкнули ее лидера Гапона к более политической позиции; но среди рабочих он нашел такое недовольство, злость и революционную энергию, что мелкие планы его либеральных покровителей совершенно захлебнулись. На первый план выдвинулись социал-демократы. Встретившись поначалу враждебно, они быстро приспособились к своей аудитории и взяли ее под свой контроль. Их лозунги были подхвачены массами и включены в петицию.

Правительство ушло в полное бездействие. По какой причине? Хитрая провокация? Жалкое замешательство? Обе. Чиновники типа князя Святополка тупо потеряли голову. Банда Трепова, стремясь покончить с «весной» и потому сознательно надеясь на бойню, позволила событиям развиваться до их логического завершения. Телеграфу была предоставлена ​​полная свобода информировать весь мир о каждом этапе январской стачки. Каждая парижская консьержка знала за три дня, что в воскресенье, 9 января, в Петербурге будет революция.. И российское правительство и пальцем не пошевелило, чтобы избежать бойни.

Беспрестанно шли собрания в одиннадцати секциях рабочего «Союза». Была составлена ​​петиция и обсуждены планы похода во дворец. Гапон ходил из секции в секцию; социал-демократические агитаторы охрипли и упали на пол от изнеможения. Полиция ничего не сделала, чтобы вмешаться. Полиции не существовало.

Как и договаривались, марш к дворцу прошел мирно, без песен, знамен и речей. Люди носили свою воскресную одежду. В некоторых частях города они несли иконы и хоругви. Повсюду просители встречали войска. Они просили, чтобы им разрешили пройти. Они плакали, пытались обойти преграду, пытались ее пробить. Солдаты стреляли весь день. Погибших считали сотнями, раненых — тысячами. Точный подсчет был невозможен, так как полиция увозила и тайно закапывала тела убитых ночью.

В полночь 9 января Георгий Гапон написал:

«Проклятие мое пастырское на солдат и офицеров, убивающих своих невинных братьев и их жен и детей, на угнетателей народа. Мое благословение тем солдатам, которые помогают людям стремиться к свободе. Я освобождаю их от воинской присяги предателю-царю, который приказал пролить невинную кровь».

История использовала фантастический план Гапона в своих целях – и Гапону оставалось только санкционировать своим авторитетом священника ее революционное завершение.

На заседании Комитета министров 11 января граф Витте, не находившийся тогда у власти, предложил обсудить события, происшедшие 9-го, и меры «к будущему предотвращению таких прискорбных событий». Предложение Витте было отклонено как «не относящееся к компетенции Комитета и не включенное в повестку дня настоящего заседания». Комитет министров позволил началу русской революции остаться незамеченным, потому что русская революция не стояла в его повестке дня.

* 

Формы, которые приняли исторические события 9 января, конечно, никто не мог предвидеть. Священник, которого история так неожиданно поставила на несколько дней во главе трудящихся масс, наложил на события отпечаток своей личности, своих взглядов и своего священнического статуса. Истинное содержание этих событий было скрыто от многих глаз их формой. Но внутреннее значение 9 января выходит далеко за рамки символики шествия к Зимнему дворцу. Поповское одеяние Гапона было в этой драме только реквизитом; главным героем был пролетариат. Пролетариат начал со стачки, объединился, выдвинул политические требования, вышел на улицу, привлек к себе восторженное сочувствие всего населения, столкнулся с войсками и вызвал русскую революцию. Гапон не создавал революционной энергии петербургских рабочих; он просто выпустил его, к собственному удивлению. Сын священника, а затем семинарист и студент Духовной академии, этот агитатор, столь явно поощряемый полицией, вдруг оказался во главе стотысячной толпы мужчин и женщин. Политическая обстановка, его поповское одеяние, стихийное возбуждение малосознательных еще масс и баснословно быстрый ход событий превратили Гапона в «вождя».

Прядильщик фантазий на психологической почве авантюризма, южанин сангвинического темперамента с налетом самоуверенности, полный профан в социальных вопросах, Гапон так же мало умел руководить событиями, как и предвидеть их. События полностью захлестнули его.

Либералы долго упорствовали в том, что вся тайна событий 9 января кроется в личности Гапона. Это противопоставляло его социал-демократам, как если бы он был политическим лидером, знающим секрет управления массами, а они — доктринерской сектой. При этом они забыли, что 9 январяне состоялось бы, если бы Гапон не столкнулся с несколькими тысячами сознательных рабочих, прошедших школу социализма. Эти люди немедленно образовали вокруг него железное кольцо, кольцо, из которого он не мог бы вырваться, даже если бы захотел. Но он не сделал попытки вырваться. Загипнотизированный собственным успехом, он позволил волнам унести себя.

Но хотя уже на следующий день после Кровавого воскресенья мы приписывали Гапону вполне подчиненную политическую роль, мы все, несомненно, переоценивали его личность. С ореолом святого гнева, с пастырскими проклятиями на устах он издалека казался чуть ли не библейским персонажем. Казалось, мощные революционные страсти пробудились в душе этого молодого священника, служившего в петербургской пересыльной тюрьме. И что случилось? Когда свет горел слабо, все видели в Гапоне полнейшее политическое и моральное ничтожество, которым он был на самом деле. Его позерство перед социалистической Европой, его патетические «революционные» писания из-за границы, грубые и наивные, его возвращение в Россию, его заговорщические отношения с правительством, сребреники, раздаваемые графом Витте, претенциозные и нелепые беседы Гапона с представителями консервативная пресса и, наконец, жалкое предательство, ставшее причиной его гибели, — все это окончательно разрушило все иллюзии относительно Гапона 9 января..

Нельзя не вспомнить остроумные слова лидера австрийских социал-демократов Виктора Адлера, который, прочитав первую телеграмму, извещавшую об отъезде Гапона из России, сказал: «Жаль… Лучше бы его имя было в история, если бы он исчез со сцены так же таинственно, как и появился на ней. У нас осталась бы красивая романтическая легенда о священнике, открывшем шлюзы русской революции. Есть люди, — добавил Адлер со свойственной ему тонкой иронией, — которым роль мучеников подходит больше, чем роль товарищей по партии».

*

«Революционного народа в России еще нет». Так писал Петр Струве в своей газете «Освобождение » (« Освобождение «), изданной за границей, 7 января 1905 года, ровно за два дня до того, как гвардейские полки разгромили петербургскую рабочую демонстрацию.

«В России нет такого понятия, как революционный народ», — сказал русский либерализм устами ренегата-социалиста, сумевшего убедить себя в ходе трехмесячного банкетного бала, что он главный деятель на политическая сцена. Не успело это заявление дойти до России, как телеграфные провода разнесли во все концы земли великую весть о начале русской революции.

Мы ждали этого; мы никогда не сомневались в этом. Долгие годы это было для нас единственным логическим завершением нашей «доктрины», над которой насмехались ничтожества всех политических мастей. Они не верили в революционную роль пролетариата; вместо этого они верили в силу земских челобитных, в Витте, в Святополк-Мирского, в кувшины с динамитом. Не было политических предубеждений, в которые бы они не верили. Наша вера в пролетариат была единственным, что они считали предрассудком.

Не только Струве, но и та «образованная публика», к службе которой он недавно присоединился, были застигнуты врасплох. Выпучив глаза от ужаса и бессилия, они наблюдали в окна за разворачивающейся исторической драмой. Вмешательство интеллигенции в события было поистине жалким и ничтожным. Депутация нескольких литераторов и профессоров посетила князя Святополк-Мирского и графа Витте «в надежде, — как объясняла либеральная пресса, — осветить вопрос таким образом, чтобы можно было избежать применения военной силы». Гора надвигалась на другую гору, а между тем эта демократическая кучка полагала, что достаточно посетить пару министерских приемных, чтобы избежать неизбежного. Святополк отказался принять делегацию. Витте только безнадежно жестикулировал. И тогда, как бы пользуясь шекспировской вольностью внести элемент фарса в величайшую трагедию, полиция объявила жалкую депутацию «временным правительством» и отправила ее в Петропавловскую крепость.

Но январские дни провели резкую черту на аморфном размытом поле политического сознания интеллигенции. Интеллигенция временно отправила в архив наш традиционный либерализм с его верой в счастливую смену государственных личностей. Юродивое царствование Святополка-Мирского было эпохой наилучшего цветения такого либерализма, реформистского указа от 12 декабря — его наиболее созревшим плодом. Но 9 января смела «весну», заменив ее военной диктатурой и предоставив неограниченные полномочия незабытому генералу Трепову, только что снятому либеральной оппозицией с поста московского полицмейстера. В то же время в либеральном обществе все отчетливее становилось различие между демократами и официальной оппозицией. Выступление рабочих укрепило позиции радикальных элементов в интеллигенции, как ранее земская конференция дала козырную карту в руки оппортунистических элементов. Вопрос о политической свободе впервые принял конкретную форму в сознании левого крыла оппозиции. Они видели его в условиях борьбы, соотношения сил, натиска мощных народных масс. И вот революционный пролетариат — вчерашняя «политическая фикция марксистов» — предстал могучей реальностью.

«Не пора ли, — писал влиятельный либеральный еженедельник Право , — после кровавых январских дней ставить под сомнение историческую миссию русского городского пролетариата? Видно, что вопрос этот, по крайней мере на данный исторический момент, решен — не нами, а теми рабочими, которые в памятные январские дни силой страшных и кровавых событий написали свои имена. в священной книге общественного движения России». Между публикацией статьи Струве и написанием этих строк прошла всего неделя; но между ними лежит целая историческая эпоха.

*

9 января стало поворотным пунктом в политическом сознании капиталистической буржуазии.

В годы, предшествовавшие революции, к великому неудовольствию капитала, возникла целая школа правительственной демагогии (так называемая зубатовская школа).

Его целью было спровоцировать рабочих на экономические столкновения с фабрикантами и таким образом отвлечь их от столкновения с государством. Но теперь, после Кровавого воскресенья, нормальное течение производственной жизни полностью остановилось. Работа велась только урывками, в промежутках между моментами волнения. Огромные прибыли от поставок в вооруженные силы шли не промышленности, находившейся в состоянии кризиса, а небольшой группе привилегированных и хищнических монополистов. Ничто не могло примирить промышленность с состоянием нарастающего хаоса. Одна отрасль промышленности за другой переходила к оппозиции. Биржевые товарищества, промышленные съезды, так называемые «консультационные бюро», т. е. замаскированные синдикаты, и другие организации капитала, еще вчера политически девственные, теперь излили свое недоверие к самодержавной полицейско-государственной системе и заговорили: язык либерализма. Городской купец показал, что в деле оппозиции ему нечего уступать «просвещенному» помещику. Думы не только присоединялись к земствам, но в некоторых случаях становились во главе их. И Московская дума, представлявшая собой купеческую организацию, выдвинулась на первый план.

Борьба различных отраслей капитала между собой за милости и милости Министерства финансов временно отступила перед всеобщим требованием восстановления гражданского и государственного порядка. Вместо простых представлений о концессиях и субсидиях или рядом с ними стали возникать более сложные представления о развитии производительных сил и расширении внутреннего рынка. Наряду с этими господствующими идеями во всех петициях, меморандумах и резолюциях предпринимателей-организаций фигурировала острая заинтересованность в успокоении рабочих и крестьянских масс. Капитал разочаровался в панацее полицейской репрессии, которая подобна веревке, которая одним концом хлещет живые тела рабочих, а другим бьет по карманам промышленников; и поэтому он пришел к торжественному выводу, что мирный курс капиталистической эксплуатации нуждается в либеральном режиме. «Эт ты, Брут!» выла реакционная пресса, наблюдая за московскими старообрядческими купцами, столпами древней традиции, поддерживающими конституционные «платформы». Но вой не остановил бутафора текстильной промышленности. Ему пришлось описать свою политическую параболу, чтобы в конце года, когда пролетарское движение достигло своего апогея, еще раз потребовать покровительства святого, единого и неделимого полицейского кнута.

*

Но самое глубокое и значительное воздействие январской бойни было на русский пролетариат. Огромная волна забастовок прокатилась по стране от края до края, сотрясая все тело нации. По приблизительным подсчетам, забастовка охватила 122 города и населенных пункта, несколько шахт Донбасса и железные дороги. Пролетарские массы были взволнованы до глубины души. В забастовке участвовало около миллиона мужчин и женщин. В течение почти двух месяцев, без всякого плана, во многих послаблениях, без выдвижения каких-либо претензий, останавливаясь и начинаясь, повинуясь только инстинкту солидарности, забастовка правила страной.

В разгар стачечной бури, в феврале 1905 года, мы писали:

«После 9 января революция не знает остановки. Его уже не удовлетворяет скрытая подпольная работа по постоянному возбуждению новых слоев населения; сейчас она проводит открытую и срочную перекличку своих боевых рот, полков, батальонов и дивизий. Пролетариат является главной силой его армии, и поэтому революция сделала забастовку средством проведения этой переклички.

«Торговля за торговлей, фабрика за фабрикой, город за городом останавливают работу. Железнодорожники действуют как детонаторы забастовки; железнодорожные пути — это каналы, по которым распространяется забастовочная эпидемия. Хозяйственные требования выдвигаются и удовлетворяются полностью или частично почти сразу. Но ни начало забастовки, ни ее окончание не определяются в полной мере ни характером предъявляемых требований, ни формой их удовлетворения. Забастовка происходит не потому, что экономическая борьба нашла свое выражение в определенных требованиях; напротив, требования выбираются и формулируются потому, что должна быть забастовка. Рабочие должны раскрыть перед собой, перед пролетариатом в других частях страны, наконец, перед всей нацией свои накопленные силы, свою классовую отзывчивость, свою боевую готовность. Все должно быть подвергнуто всеобщей революционной оценке. Сами бастующие и те, кто их поддерживает, те, кто их боится, и те, кто их ненавидят, — все сознают или смутно чувствуют, что эта бешеная стачка, перескакивающая с места на место, потом снова взлетает и несется вперед, как вихрь, — что эта стачка не только самого себя, но и того, что он послушен воле революции, которая наслала его на землю. Над операционным районом удара — а этим операционным районом является страна в целом — нависает что-то грозное, зловещее и дерзкое.

«После 9 января революция не знает остановки. Не заботясь о военной тайне, открыто, шумно, насмехаясь над обыденностью жизни, разгоняя ее одурманенную серость, революция ведет нас к своей кульминационной точке».

Исторические события января 1905 года

январь 1905 г. 90 103

• Дом
• событий по годам
• 1905
• январь

Все месяцыЯнварьФевральМартАпрельМайИюньИюльАвгустСентябрьОктябрьНоябрьДекабрь

Все типыСобытияДни рожденияСмертиСвадьбы и разводы

• 1 января 9-часовой рабочий день для алмазодобытчиков
• 2 января Американский анархо-синдикалистский союз, известный как Промышленные рабочие мира, формирует

• 2 января Элара, спутник Юпитера, открытый Чарльзом Диллоном Перрином в Сан-Хосе, Калифорния
• 2 января Японские войска захватывают Порт-Артур у России, что наносит удар по моральному духу нации и вызывает дальнейшее недовольство внутри России
• 5 января Шарль Перрин объявляет об открытии 7-го спутника Юпитера, Элары
• 5 января Учреждение Национальной ассоциации общества Одюбона, некоммерческой экологической организации, занимающейся вопросами охраны природы
• 14 января Мюзикл Рэймонда Хаббелла, Сэма Шуберта и Роберта Смита «Фонтана» открывается в Lyric Theater, Нью-Йорк; пробеги 298 для спектаклей
• 16 января Бейсбольный аутфилдер Фрэнк Хелсман совершает восьмую сделку за 8 месяцев
• 16 января Кубок Стэнли, Dey’s Arena, Оттава, Онтарио: Сенаторы Оттавы разгромили Доусон Сити (Юкон), 23-2 в серии 2-0; самая однобокая игра плей-офф в истории; Фрэнк МакГи 14 голов
• 17 января. Перфоборды запатентованы Charles Brewer & CG Scannell, Чикаго
• 18 января Падение французского правительства Комба

Историческое событие

20 января США начинают контролировать национальный и международный долг Доминиканской Республики, проверяя «следствие» президента Теодора Рузвельта из доктрины Монро

26-й президент США Теодор Рузвельт

• 22 января Голландец Коэн де Конинг выиграл бег на 1500 м, 5000 м и 10 000 м на чемпионате мира по конькобежному спорту в Гронингене, Нидерланды, став вторым голландцем, завоевавшим титул чемпиона мира

1905 Русская революция

22 января В Санкт-Петербурге, Россия, большая демонстрация рабочих во главе с отцом Гапоном идет к Зимнему дворцу с петицией к царю; солдаты открыли огонь по протестующим в ходе так называемого «Кровавого воскресенья» 900:05 Царские войска ждут у Зимнего дворца в Санкт-Петербурге.

История музыки

25 января Премьера оперы Арнольда Шёнберга «Пеллеас и Мелиссанда» в Музикферайне в Вене, Австрия

Композитор и художник Арнольд Шенберг

• 26 января Хан Ён-ун [Бонван, Манхэ] (1879-1944) принял монашеский сан в Корее

Обнаружен самый большой в мире алмаз

26 января Самый большой в мире алмаз «Куллинан» весом 3106 карат найден в Южной Африке

Алмаз «Куллинан» обнаружен в Южной Африке 26 января 19 года.