13 глава война и мир: Война и мир. Том 1, часть 1, глава 13

Содержание

Лев Толстой — Война и мир: Том 1, часть 1, глава 13: читать онлайн, текст полностью

Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.

Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.

Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что-то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой-невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что-то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.

– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.

– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.

– Нет, я знаю что.

– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.

– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из-за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.

Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.

Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.

– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.

– Я не люблю, когда ты так говоришь.

– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.

«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.

– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.

– Какая же это одна вещь ? – спросил он.

Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.

– Поцелуйте куклу, – сказала она.

Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.

– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.

– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.

Борис покраснел.

– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.

Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.

Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.

– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…

– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.

– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.

Наташа подумала.

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?

И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.

– Кончено! – сказал Борис.

– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?

И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.

война и мир том 2, часть 4, глава 13

Том 2

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

XIII

Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.

Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.

Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.

Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.

– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.

– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.

– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама-голубушка, – говорила она матери.

Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.

Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.

Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.

С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.

После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда-нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.

Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда-нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких-нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.

Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически-однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.

Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.

Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.

Война и мир Том 1, Часть 2, Глава 13

Война и Мир Том 1, Часть 2, Глава 13 | Шмуп

Магазин не будет работать корректно в случае, если куки отключены.

Похоже, в вашем браузере отключен JavaScript. Для наилучшего взаимодействия с нашим сайтом обязательно включите Javascript в своем браузере.

Лев Толстой

Предыдущий Следующий

Том 1, часть 2, глава 13

Андрей немного нервничает на обратном пути. Он боится попасть в плен к французам.

Потом он видит русскую армию и забывает об этом.
В армии царит полный хаос — вагоны блокируют движение, повсюду дохлые лошади (фу!), пьяные солдаты…
Вдруг Андрей слышит крики о помощи из соседнего вагона. Это жена врача, которая застряла в армии и не может дозвониться, потому что ее водителя избивает какой-то младший офицер.
Андрей подходит и пытается уговорить младшего офицера остановиться, но тут же понимает, что парень пьян из тыквы и в пьяной ярости, так что его не переубедить.
Чем занимается Андрей? Ну, он надевает свой лучший властный голос и говорит парню, чтобы пропустил фургон. И это работает. Вроде, как бы, что-то вроде. Потому что Андрея просто бесит вся эта ситуация, и он идет в первый же попавшийся дом, чтобы купить еды и питья.
Закуска для мозгов: Что случилось с солдатами, у которых есть дома, в которые можно заходить повсюду? По сути, в те времена (до того, как повсюду были армейские базы) марширующие армии размещались или «расквартировывались» в домах местных жителей.
На самом деле это было не очень выгодно для местных жителей, так как они не имели права голоса в этом вопросе, и кучка 20-летних мальчишек сбежала в какой-то маленький городок, где им не нужно было отчитываться перед никто никогда не бывает великим. Поэтому в этом и других романах, описывающих давние военные походы, будет много разговоров о том, как солдаты обходятся с местным населением.
Тогда хорошо. Где мы были? О, Андрей и соседний дом. Там он встречает другого офицера, Несвицкого. Запомнить его? Это он позаботился о том, чтобы мост был взорван.
Едят, потом Андрей идет к генералу Кутузову докладывать о поездке к государю.
Кутузов встречается с заместителем Шмидта (Шмидт был убитым немецким генералом), и это явно напряженная ситуация.

Кутузов просит Андрея ехать с ним в его карете. Когда они остаются одни, у Кутузова наступает эмоциональный момент, когда он думает о солдатах, которые вот-вот умрут лицом к лицу с французами.
Андрей впечатлен и проверяет боевые шрамы Кутузова (у парня отсутствует глаз, который был выбит на прошлой войне).
Тут Кутузов срывается с места и задает Андрею несколько вопросов о его посещении императорского двора.

Предыдущий Следующий

Подробнее о войне и мире Навигация

Это продукт премиум-класса

Разблокировать эти функции

Устали от рекламы?

Присоединяйтесь сегодня и никогда больше их не увидите.

Начало работы

Пожалуйста, подождите…

Книга 2, глава 13 — Война и мир, Лев Толстой

Архив Льва Толстого

Война и мир

Книга 2, глава 13
1805 г.

Написано: 1869 г.
Источник: оригинальный текст с сайта Gutenberg.org.
Транскрипция/разметка: Энди Карлофф
Интернет-источник: RevoltLib.com; 2021

В ту же ночь, попрощавшись с военным министром, Болконский отправился обратно в армию, не зная, где он ее найдет, и боясь попасть в плен к французам на пути к Кремсу.

В Брюнне все, прикомандированные к двору, собирались, и тяжелый багаж уже отправляли в Ольмюц. Рядом с принцем Хетцельсдорф Андрей ударил по большой дороге, по которой двигалась русская армия с в большой спешке и в величайшем беспорядке. Дорога была так загромождена телеги, мимо которых нельзя было проехать в карете. Князь Андрей взял лошадь и казак от казачьего командира, и голодный и усталый, делающий пробираясь мимо багажных вагонов, поскакал в поисках главнокомандующего и его собственного багажа. Очень зловещие сводки о положении армии достигли его, когда он шел, и появление войск в их беспорядочный полет подтвердил эти слухи.

«Cette armée russe que l’or de l’Angleterre a transportée des extrémités» de l’univers, nous allons lui faire éprouver le même sort — (le sort de l’armée d’Ulm)». * Он вспомнил эти слова в обращении Бонапарта к его войско в начале похода, и они проснулись в нем удивление перед гениальностью своего героя, чувство уязвленной гордости и надежда на славу. — А что, ничего не остается, кроме как умереть? он думал. «Ну, если надо, я сделаю это не хуже других».

 * «Та русская армия, которая приведена с концов
     землю английским золотом, мы заставим делить одно и то же
     судьба — (судьба армии под Ульмом)».

Он с пренебрежением смотрел на бесконечную беспорядочную массу отрядов, обозов, пушки, артиллерия и снова обозные вагоны и машины всех видов обгоняя друг друга и перегораживая раскисшую дорогу, трое, а иногда и четыре в ряд. Со всех сторон, сзади и спереди, насколько мог ухо досягаемости, слышен был стук колес, скрип телег и пушечный экипажи, топот лошадей, щелканье кнутов, крики, понуканья лошадей и присягу солдат, денщиков и офицеров. Все это время по обочинам дороги виднелись павшие лошади, одни ободранные, другие нет, и разбитые телеги, возле которых сидели одинокие солдаты, ожидая что-то, и снова солдаты, рассыпавшиеся по ротам, толпы которые отправлялись в соседние села или возвращались из них, волоча овцы, куры, сено и набитые мешки.

При каждом подъеме или спуске на дороге толпы были еще плотнее, а грохот криков еще более непрекращающимся. Барахтающиеся по колено в грязи солдаты толкали орудия и повозки сами себя. Затрещали кнуты, соскользнули копыта, оборвались следы, и легкие напрягся от крика. Офицеры, направлявшие марш, ехали задом и вперед между тележками. Их голоса были едва слышны среди шум, и по их лицам было видно, что они отчаялись в возможности проверки этого расстройства.

«Вот наше милое православное русское войско», — подумал Болконский, вспоминая Слова Билибина.

Желая узнать, где находится главнокомандующий, он подъехал к конвой. Прямо напротив него ехал странный одноконный экипаж, явно сооружены солдатами из подручных материалов и выглядят что-то среднее между телегой, кабриолетом и коляской

. Солдат был за рулем, а женщина, закутанная в шали, сидела за фартуком под кожаный капот автомобиля.

Князь Андрей подъехал и как раз клал свой вопрос солдату, когда его внимание было отвлечено отчаянным крики женщины в машине. Офицер, отвечающий за транспорт, был избиение солдата, который управлял автомобилем женщины, за попытку получить впереди других, и удары его кнута падали на фартук оборудование. Женщина пронзительно закричала. Увидев князя Андрея, она склонилась из-за фартука и, размахивая худыми руками из-под шерстяного шаль, воскликнул:

«Г-н. Адъютант! Господин адъютант!.. Ради бога… Защитите меня! Что с нами будет? Я жена доктора Седьмого Егеря… Нас не пропустят, мы отстали и потеряли люди…»

— Я расплющу тебя в блин! — крикнул разгневанный офицер солдат. «Вернись со своей шлюхой!»

«Г-н. Адъютант! Помогите мне!.. Что все это значит? закричал жена доктора.

«Пожалуйста, пропустите эту повозку. Разве ты не видишь, что это женщина? сказал принц Андрей подъезжает к офицеру.

Офицер взглянул на него и, не отвечая, снова повернулся к солдат. — Я научу тебя толкаться!.. Назад!

— Пусть проходят, говорю вам! — повторил князь Андрей, сжимая губы.

«И кто ты?» — вскричал офицер, оборачиваясь к нему с пьяной яростью, — кто ты? Ты здесь командуешь? А? Я здесь командир, а не ты! Идти назад, или я тебя расплющу в блин, — повторил он. Это выражение явно ему понравилось.

— Это было милое оскорбление для маленького адъютанта, — раздался голос из позади.

Князь Андрей видел, что офицер был в том бессмысленном, пьяном состоянии. ярость, когда человек не знает, что говорит. Он увидел, что его защита жены доктора в ее странной ловушке может подвергнуть его чего он боялся больше всего на свете — осмеяния; но его инстинкт побуждал его.

Прежде чем офицер закончил свой приговор, принц Андрей с искаженным от ярости лицом подъехал к нему и поднял хлыст.

— Будь добр… пропусти — их — пройти!

Офицер взмахнул рукой и поспешно уехал.

«Во всем виноваты эти ребята из штаба, что такое беспорядок, — пробормотал он. «Делай как хочешь.»

Князь Андрей, не поднимая глаз, поскакал прочь от докторской жена, которая называла его своим избавителем и вспоминала с чувством отвращение к мельчайшим подробностям этой унизительной сцены, на которую он прискакал деревня, где ему сказали, что главнокомандующий находится.

Доехав до деревни, он спешился и пошел к ближайшему дому, намереваясь хоть на минутку отдохнуть, съесть что-нибудь и попытаться разобраться жгучие и мучительные мысли, которые смущали его разум. «Это шайка негодяев, а не войско, — думал он, подходя к окна первого дома, когда знакомый голос назвал его по имени.

Он обернулся. Красивое лицо Несвицкого выглядывало из маленькой окно. Несвицкий, шевеля влажными губами, что-то жевал, и размахивая рукой, призвал его войти.

«Болконский! Болконский!.. Разве ты не слышишь? А? Давай скорее… — крикнул он.

Войдя в дом, князь Андрей увидел Несвицкого и другого адъютанта. иметь что-нибудь поесть. Они поспешно обернулись к нему и спросили, есть ли у него какие-нибудь Новости. На их знакомых лицах он читал волнение и тревогу. Это было особенно заметно на обычно смеющемся лице Несвицкого.

— Где главнокомандующий? — спросил Болконский.

— Здесь, в том доме, — отвечал адъютант.

«Ну, правда ли, что это мир и капитуляция?» — спросил Несвицкий.

— Я собирался спросить тебя. Я ничего не знаю, кроме того, что это все, что я мог сделать. добраться сюда».

— А мы, мой милый мальчик! Это ужасно! Я был не прав, смеясь над Маком, мы становится еще хуже, — сказал Несвицкий. «Но сядь и выпей что-нибудь есть.»

«Теперь ты не сможешь найти ни свой багаж, ни что-либо еще, принц. И только Бог знает, где твой человек Питер, — сказал другой. адъютант.

— Где штаб?

— Нам предстоит ночевать в Знаиме.

— Ну, у меня есть все, что мне нужно, в вьюках на двух лошадей, — сказал Несвицкий. «Они приготовили для меня великолепные рюкзаки — их хватит, чтобы пересечь Богемию. горы с. Плохая охота, старина! Но что не так с Вы? Вы, должно быть, больны, если так дрожите, — прибавил он, заметив, что князь Эндрю вздрогнул, как от удара током.

— Ничего, — отвечал князь Андрей.

Он только что вспомнил свою недавнюю встречу с женой доктора и конвойный офицер.

— Что здесь делает главнокомандующий? он спросил.

«Я вообще ничего не могу разобрать, — сказал Несвицкий.

«Ну, все, что я могу разобрать, это то, что все отвратительно, отвратительно, совершенно отвратительно!» — сказал князь Андрей и пошел в дом, где был главнокомандующий.

Проходя мимо коляски Кутузова и измученных верховых лошадей его свита, со своими казаками, громко разговаривавшими между собой, князь Андрей вошел в проход. Сам Кутузов, как ему сказали, был в доме с Князь Багратион и Вейротер. Вейротер был австрийским генералом, сменил Шмидт. В коридоре на корточках сидел маленький Козловский. каблуки перед клерком. Служащий, подвернув манжеты, торопливо писать в ванне дном вверх. Лицо Козловского выглядело усталым — он тоже, видимо, не спал всю ночь. Он взглянул на князя Андрея и сделал даже не кивнуть ему.

«Вторая строчка… ты ее написал?» он продолжал диктовать клерку. «Киевские гренадеры, Подолянь…»

— Нельзя так быстро писать, ваше благородие, — сказал приказчик, взглянув гневно и неуважительно на Козловского.

Из-за двери послышались звуки голоса Кутузова, взволнованного и недовольный, перебитый другим, незнакомым голосом. Из звука этих голосов, как невнимательно посмотрел на него Козловский, неуважительное отношение измученного клерка, тот факт, что клерк и Козловский сидел на корточках у кадки так близко к командиру в начальника, и от шумного хохота казаков, державших лошадей возле в окно, князь Андрей почувствовал, что происходит что-то важное и гибельное. вот-вот произойдет.

Он обратился к Козловскому с насущными вопросами.

— Немедленно, князь, — сказал Козловский. «Распоряжение Багратиону».

— А капитуляция?

«Ничего подобного. Отдан приказ о бое.

Князь Андрей двинулся к двери, откуда слышались голоса. Как только хотел отворить, звуки смолкли, дверь отворилась, и Кутузов с орлиным носом и одутловатым лицом появился в дверях. принц Эндрю стоял прямо перед Кутузовым, но выражение командира в единственный здоровый глаз вождя показывал, что он так поглощен мыслями и беспокойства, чтобы не замечать его присутствия. Он посмотрел прямо на свою лицо адъютанта, не узнавая его.

— Ну что, ты закончил? сказал он Козловскому.

— Одну минутку, ваше превосходительство.

Багратион, сухощавый мужчина средних лет среднего роста с твердой, бесстрастной лицо восточного типа, вышло вслед за главнокомандующим.

— Честь имею представиться, — повторил князь Андрей довольно громко, подавая Кутузову конверт.

«А, из Вены? Отлично. Позже, позже!»

Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.

— Ну, прощайте, князь, — сказал он Багратиону. «Мое благословение, и пусть Да пребудет с вами Христос в вашем великом деле!»

Его лицо вдруг смягчилось, и на глаза навернулись слезы. С левой рукой привлек к себе Багратиона, а правой, на которой он носил кольца, перекрестил его жестом, видимо привычно, подставляя свою пухлую щеку, но Багратион поцеловал его в шею вместо.

«Христос с тобой!» — повторил Кутузов и пошел к своей коляске. «Получить со мной, — сказал он Болконскому.

— Ваше превосходительство, я хотел бы быть здесь полезным. Позвольте мне остаться с Отряд князя Багратиона».

— Садитесь, — сказал Кутузов и, заметив, что Болконский еще медлит, добавил: «Мне нужны хорошие офицеры, они нужны мне!»

Они сели в карету и несколько минут ехали молча.

— Нам предстоит еще многое, многое, — сказал он, как бы по-стариковски проницательностью он понимал все, что происходило в душе Болконского. «Если десятая часть его отряда возвращается, слава богу, — прибавил он, как бы говорящий сам с собой.

Князь Андрей взглянул на лицо Кутузова всего в футе от него и невольно заметил тщательно промытые швы шрама возле своего храм, где пуля Исмаила пробила его череп, и пустой глаз разъем. — Да, он имеет право так спокойно говорить о смерти этих людей, — подумал Болконский.

«Поэтому и прошу направить меня в тот отряд», — сказал он.

Кутузов не ответил. Казалось, он забыл, кем он был говоря, и сидел погруженный в мысли. Через пять минут, слегка покачиваясь, мягкие пружины кареты, он обратился к князю Андрею. Там было ни следа волнения на его лице. С тонкой иронией он спросил Князь Андрей о подробностях свидания с государем, о замечания, которые он слышал в суде относительно дела Кремса, и о какие-то дамы, которых они оба знали.