Процесс. Суд над Сократом

А. Кузнецов: Фактически главным обвинителем Сократа являлся Анит, но формально таковым выступил Мелет. (По-видимому, Анит не был уверен в успехе возбуждаемого процесса, а поэтому возложил функции официального обвинителя на Мелета, на случай оправдания Сократа.) Текст обвинения гласил: «Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифеец, против Сократа, сына Софрониска из дема Алопеки. Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть».

Главными обвинителями Сократа были Анит, Мелет и Ликон

Весной 399 года до нашей эры Сократ предстал перед одной из 10 палат суда присяжных (гелиэи). В состав суда входило 6 тысяч человек, из которых 5 тысяч были действительными и 1 тысяча запасными судьями. Выбор судей (гелиастов) происходил ежегодно по жребию из числа граждан не моложе 30 лет по 600 человек от каждой из 10 фил Аттики. Судебная палата, где разбиралось дело Сократа, состояла из 500 человек, точнее 501, поскольку к четному количеству судей присоединяли еще одного, приемного, для получения нечетного числа при голосовании.

Стоит отметить, что Анит и другие обвинители не жаждали крови Сократа, не добивались его смерти. Они были уверены, что суда вообще не будет: Сократ, не подвергнутый аресту, добровольно удалится из Афин и на суд не явится. Но все вышло иначе…

Бюст Сократа в музее Ватикана

С. Бунтман: Интересно, а какие мотивы были у обвинителей? Например, у того же Анита?

А. Кузнецов: Ну, во-первых, личная неприязнь. Дело в том, что Сократ неоднократно «проходился» по Аниту, шуточки его моментально расходились по Афинам, а Анит был человеком себялюбивым. Во-вторых, и Сократ, и Анит — представители двух совершенно разных точек зрения на некие, скажем так, базовые нравственные принципы. Анит — представитель отеческих нравов. Личность для него практически ничто. Она должна полностью посвятить себя служению полису. Личность имеет свободу воли только на очень ограниченном пространстве. Идти наперевес традициям, общественным мнениям категорически нельзя. То есть человек для полиса, а не полис для человека.

Сократ проповедовал свободу воли. Он исходил из того, что человек — это микрокосмос, поэтому многое он может позволить себе решать сам. Но вот в чем парадокс: во время Пелопоннесской войны Сократ внешне вел себя в соответствии с отеческими нравами. Он не обязан был идти в армию, однако пошел, добровольно, причем в чуть ли не самую физически тяжелую ее часть, в гоплиты. Это требовало большой выносливости, здоровья. И он сражался, принял участие в трех крупнейших баталиях. А в одном сражении, оставшись совершенно один, вынес с поля боя раненого, поразив своим мужеством и афинян, и спартанцев. То есть Сократ был человеком, который во всех отношениях соответствовал той самой идее гражданина-воина, но при этом постоянно подчеркивал, что делает он это не в стаде, не потому, что идут все, а потому, что это его личный, свободный выбор.

Сократа обвиняли в недостаточном почитании богов и в развращении молодежи

С. Бунтман: Давайте теперь пройдемся по пунктам обвинения. Как все происходило? Итак, Сократ не верил в городских богов…

А. Кузнецов: Сразу отметим, что в то время с городскими богами вообще все было довольно сложно. Неразбериха в умах, горечь поражения и все прочее приводили к тому, что все больше и больше в городе получали распространение чуждые афинянам культы: фракийско-фригийские, северо-восточные, суровые. Точно сказать, какой из них на тот момент был официальным, сложно. Но Сократу-то предъявляли другого бога — его демония. Что это такое? Ну, что-то вроде ангела-хранителя, руководителя, который дает советы, личного оракула.

Но главным, конечно, пунктом обвинения было обвинение в развращении юношей…

Сократ и Алкивиад кисти Антона Петтера

С. Бунтман: Что имелось в виду?

А. Кузнецов: То, что вместо солдат, которые должны быть уверены, что главная их обязанность — повиноваться своим командирам, честно служить Отечеству, Сократ поставляет Афинам молодых людей, умеющих сомневаться. «Подвергай все сомнению» — вот главный жизненный принцип философа. Соответственно, что можно ждать от бойца, который размышляет, рассуждает о свободе воли, о своем положении и так далее. При этом Сократ, во-первых, воспитывал юношей своим примером, а во-вторых, чисто статистически так сложилось, что многие его ученики во время Пелопоннесской войны продемонстрировали себя не с лучшей стороны.

Алкивиад, Критий и Харикл — вот три имени, которыми «били» Сократа, все из его ближайшего круга. Алкивиад, которого, выражаясь современным языком, отнесли к коллаборационистам, сначала служил Афинам. Однако его таланты не были, как считал он сам, должным образом оценены, поэтому он начал метаться из стороны в сторону. А Критий и Харикл — оба из Тридцати тиранов…

Возможно, будь у Сократа профессиональный защитник, все сложилось бы по-другому, но философ защищал себя сам. Защищал, как известно, абсолютно не в традиции того времени. Всю историю он старался свести к философскому спору с лирическими и нелирическими отступлениями. У зрителей, у значительной части гелиастов, среди которых в основном были люди достаточно простые, возникало ощущение, что Сократ пытается заболтать все это дело, что он юлит, уворачивается вместо того, чтобы дать прямые ответы на прямые вопросы.

Смелое поведение Сократа разозлило судей

Затем, уже в процессе, возникли еще два обвинения. Первое совершенно удивительное: Сократа обвинили в неуважении к великой греческой литературе и в критике великих поэтов, в первую очередь Гомера и Гесиода.

На самом деле Сократ не только хорошо относился к вышеназванным поэтам, но и считал их гениями. Упоминание об этом можно встретить в «Апологии» Платона.

И второе обвинение, которое также периодически всплывало, заключалось в том, что Сократ был признан врагом демократии и дурным гражданином. Нет, его поведение на войне не давало ни малейшего повода для обвинения, однако в остальном философ был пассивен.

Естественно, решение суда было не в пользу Сократа. Он был признан виновным при соотношении голосов 281 против 220.

С. Бунтман: Ну, не совсем критично.

А. Кузнецов: Да. Шанс смягчить наказание еще был, однако Сократ им не воспользовался.

Смерть Сократа. Жак-Луи Давид, 1787 год

В чем, собственно, дело? В практике судопроизводства греческих полисов было принято, чтобы обвиняемый после признания его виновным сам предлагал себе меру наказания, которую он заслуживает в собственных глазах. После этого суд присяжных выбирал между двумя (предложенными обвинителем и обвиняемым) мерами. Tertium non datur.

Так вот, вместо назначения себе какого-либо наказания Сократ попросил бесплатный «обед в пританее». Пританей — это здание на городской площади, где часто за общественный счет питались должностные лица и почетные граждане.

С. Бунтман: Ну, это совершенно явный вызов обществу, насмешка. Его только что большинством голосов признали виновным, а он требует награды за то, в чем его обвиняют.

А. Кузнецов: И еще одна вещь, которая, видимо, тоже очень раздразнила судей: Сократ не давил на жалость, демонстративно пренебрегал правилами, приличиями, нормами. О чем речь? В Афинах существовала определенная традиция поведения обвиняемого в суде: он должен был, опустив голову, просить прощения, пускать слезу (вспомним, например, Перикла). При этом все это должно было происходить на фоне плачущих жены и детей.

С. Бунтман: Известный сюжет: на кого же ты нас покидаешь, кормилец? Как же мы, сироты, без тебя будем?

А. Кузнецов: Да. Сократ этого не сделал. У него было трое сыновей, жена Ксантиппа, но все они по его приказу остались сидеть дома. Отсюда и результат второго голосования: 360 против 141.

Спустя почти 2500 лет после смерти Сократ был оправдан

С. Бунтман: То есть суд присяжных вынес Сократу смертный приговор?

А. Кузнецов: Да.

С. Бунтман: Была ли возможность амнистии?

А. Кузнецов: Нет. Приговор гелиэи был окончательным.

Однако казнь Сократа не была совершена сразу же. Почему? Дело в том, что в это время на остров Делос к храму Аполлона афиняне отправили священное судно с дарами (один из греческих ритуалов), и пока корабль был в пути, смертная казнь запрещалась.

За это время ученики Сократа подготовили побег. Осуществить его было несложно, но философ наотрез отказался, оставшись верным отеческим законам.

Последний день Сократа описан в диалоге «Федон». Философ провел его, беседуя со своими друзьями Кебетом, Симмием и Федоном о бессмертии души. Выпив яд, он лежал, ожидая смерти, и произнес свои последние слова: «Критон, мы должны Асклепию петуха, так отдайте же, не забудьте!» Когда яд достиг сердца, тело Сократа свела судорога и он умер.

распечатать Обсудить статью

Рекомендовано вам

diletant.media

Суд над Сократом и его смерть

В 406 году до н. э. Сократ продемонстрировал гражданское мужество, отказавшись дать свое согласие на то, чтобы восемь командиров, которых обвиняли в преступной халатности во время битвы при Аргинусе, предстали перед судом совместно, а не поодиночке, что противоречило закону и было задумано для того, чтобы вынести более суровый приговор. В то время он был членом комитета сената. Ему пришлось еще раз продемонстрировать свое мужество в 403 году до н. э., когда он отказался принять участие в аресте Леона Саламинского, которого олигархи хотели убить, а имущество конфисковать. Зная, что наступит день, когда жители Афин сведут с ними счеты, те старались сделать соучастниками своих преступлений как можно больше выдающихся жителей города. Сократ, однако, просто–напросто отказался принимать в них участие и, вероятно, заплатил бы за этот отказ жизнью, если бы тридцать олигархов не лишились своей власти.

В 399 году до н. э. Сократа предали суду лидеры возрожденной демократии. Анит, державшийся в тени политик, подстрекал Мелета предъявить Сократу иск. Обвинение в суде Архонта было составлено так: «Это обвинение составил и, подтвердив присягой, подал Мелет, сын Мелета из дема Питтос, против Сократа, сына Софроникса из дема Алопеки: Сократ повинен в отрицании богов, признанных городом; и во введении новых божественных существ; повинен он и в совращении молодежи. Предлагается смертная казнь»

¹³.

Первое обвинение было сформулировано довольно невразумительно, возможно, потому, что истец надеялся, что судьи вспомнят о том, что старые ионийские космологи имели репутацию безбожников и что Алкивиад в 415 году до н. э. участвовал в профанации мистерий. Однако никто не вспомнил об амнистии 404—403 годов до н. э., главным организатором которой был сам Анит. Второе обвинение, в развращении молодежи, на самом деле подразумевало, что под влиянием Сократа молодые люди начинают критически относиться к афинской демократии. В основе обвинения, вне всякого сомнения, лежала убежденность в том, что Сократ должен ответить за то, что он «воспитал Алкивиада и Крития; Алкивиада, который временно перешел на сторону Спарты и вверг Афины в столь бедственное положение, и Крития, который был самым жестоким из олигархов». Об этом нельзя было сказать прямо, поскольку все знали об амнистии 404—403 годов до н. э., но публика сразу же поняла, в чем дело. Вот почему почти пятьдесят лет спустя Эсхин сказал: «Вы приговорили софиста Сократа к смерти за то, что он воспитал Крития».

Обвинители, несомненно, рассчитывали, что Сократ, не дожидаясь суда, отправится в добровольную ссылку, но просчитались. Он явился на суд, состоявшийся в 399 году, и сам защищал себя. На суде он мог бы потребовать, чтобы судьи учли его военные заслуги и неповиновение Критию во времена правления олигархии, но он просто упомянул об этом, добавив, что не подчинился и демократии во время суда над командирами. Он был приговорен к смерти большинством в 60 человек при общем количестве судей в 500 или 501 человек. Сократу было предложено назначить себе другое наказание, и, несомненно, это было самое лучшее решение, поскольку он мог выбрать достаточно суровое наказание. Так, если бы Сократ предпочел ссылку, это предложение было бы, вне всякого сомнения, принято. Сократ же предложил в качестве достойной «награды» для себя бесплатный обед в Принтанее, после чего он согласился бы заплатить небольшой штраф, – и все это без каких–либо попыток разжалобить судей, приведя в суд, как это делали другие, плачущую жену и детей. Смелое поведение Сократа только разозлило судей, и он был приговорен к смерти гораздо большим числом голосов, чем тогда, когда его признали виновным. Выполнение приговора отложили на месяц, когда должны были вернуться «священные корабли» с Делоса (в память о спасении города Тезеем, убившим Минотавра Кносского, которому отвозили на съедение семь девушек и семь юношей). У друзей Сократа было время организовать его бегство, что они и сделали, но Сократ отказался от предложения бежать на том основании, что это противоречит его принципам. Последний день Сократа описан в диалоге «Федон». Сократ провел его, беседуя со своими друзьями Кебетом, Симмием и Федоном о бессмертии души11. Выпив яд цикуты, он лежал, ожидая смерти, и произнес свои последние слова: «Критон, мы должны Асклепию петуха, так отдайте же, не забудьте!» Когда яд достиг сердца, тело Сократа свела судорога и он умер, «а Критон, заметив это, закрыл ему рот и глаза. Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека, который, надо сказать, был лучше всех других, каких мы знали, и, более того, самый мудрый и справедливый»12.

studfiles.net

Суд над Сократом

Образ Сократа вот уже третье тысячелетие остается одним из самых притягательных в истории мировой философии. В настоящем издании под одной обложкой собраны все исторические свидетельства древних о знаменитом процессе над афинским мудрецом, прежде разбросанные в разных книгах и разных изданиях. В книгу включены сочинения Платона, Ксенофонта, Диогена Лаэрция, Плутарха, а также специально переведенная для данного сборника «Апология» Либания.

Эту книгу мне рекомендовала прочитать Ирина Мельникова.

Суд над Сократом. Сборник исторических свидетельств. – СПб.: Алетейя, 2000. – 272 с.

Скачать конспект (краткое содержание) в формате Word или pdf

Купить книгу в Ozon (на момент публикации заметки книга недоступна)

Предисловие. Суд современников

Год 399 до нашей эры, древние Афины, весна [1]. Сократу представлено обвинение. Обвинителей было трое, главный — Мелет, а также Ликон и Анит. Мелет — сочинитель трагедий, неудачливый стихотворец, никогда не удостаивавшийся победного венка на состязаниях драматургов, опасно обозленный молодой человек; Ликон — оратор или ритор, примерно того же калибра, что Мелет, так же алчущий славы и так же обделенный ею. В отличие от первых двух Анит вошел в историю. Он – влиятельная общественная фигура, богач, владелец кожевенных мастерских, у него есть определенная идейная позиция, он — «государственник», апостол демократии того типа, что установилась после диктатуры Тридцати. Именно противоборство Сократа и Анита, их подхода к жизни и индивидуальной свободе в условиях кризиса Афинского общества и развала Афинского морского союза, явится лейтмотивом сократовского процесса.

Смысл обвинения: Сократ не чтит истинных богов, вводит собственных, развращает молодежь, наказание —смертная казнь. Судопроизводство в Афинах осуществлял суд присяжных, так называемая гелиэя, состоящая из 501 человека, выбираемых случайным образом из приблизительно 6000. Процесс включал два акта: в первом обсуждался вопрос о виновности подсудимого, во втором — о мере наказания, если вердикт был обвинительным. Дважды проводилось голосование, дважды происходили прения сторон.

Почему дело вообще возникло, и именно в 399 году? Анит, недавний герой сопротивления олигархии Тридцати тиранов, один из апостолов новой демократии. Зачем ему понадобилось возбудить процесс против семидесятилетнего старца, в политическую жизнь никогда активно не встревавшего? На наш взгляд, существенно столкновение идеологий: самоценности, независимости внутреннего мира человека-микрокосма от внешних обстоятельств (Сократ), и утверждение, что такой независимости быть не должно, что отдельная личность обязана не только уважать общественный строй, введенный им кодекс правил и обычаев, но и сообразовывать с ним свое миросозерцание.

После тотального поражения Афин в Пелопоннесской войне число свободных граждан уменьшилось почти вдвое; с потерей «вассальных» городов-полисов (при Перикле их насчитывалось до 200!) упала торговля, опустела казна, незваной гостьей пришла нищета. Государство оказалось на краю исчезновения. В этих печальных обстоятельствах отцы возобновленной демократии, как правило, люди пожилые, хорошо помнившие дни процветания, заподозрили: не от Сократа ли идет порча? Не от его ли проповедей, не от его ли «лукавых» выспрашиваний, не от его ли философии, звучащей под небом Афин уже 30 с лишком лет? Не он ли, вечно окруженный юношами, в основном, детьми состоятельных и уважаемых людей, распространяет неверие? Вот истоки начавшегося против Сократа процесса в 399 году, зачинателем которого стал Анит.

Анит не «жаждал крови» согражданина, он был твердо убежден, что Сократ уйдет в добровольное изгнание (как сделал философ Анаксагор в сходной ситуации в 433 году).

Сократу были предъявлены следующие обвинения.

Пункт 1. Сократ не признает богов, почитаемых Городом и его гражданами, и вводит собственных. Мишенью стал знаменитый «божественный голос», «демоний» Сократа. Плутарх и Диоген Лаэрций полагают, что это был некий дар пророчества, знаки из будущего, тогда как Платон настаивает, что демоний лишь отвращал Сократа от ложного, но никогда не побуждал к свершению чего-либо и не касался других людей и событий. Анит и его «мальчики» выстраивали такую схему: Сократ верит своему особому демонию, стало быть, не верит в общепризнанных богов. Схема ничем не подтверждалась, но внешне, на слух, звучала достаточно опасно и убедительно. А как защищался подсудимый? Сократ ссылался на давние и всем понятные верования греков в «знамения», что открывают волю богов.

Второй удобной «зацепкой» в пункте об отрицании Сократом богов стало его мнимое занятие физическими науками, под которыми тогда понималась теория устройства мира, космоса и материалистическое объяснение небесных явлений. Сократу приписывались идеи Анаксагора Клазоменского. Если обвинения, сгруппированные вокруг «личного» бога-даймония, основывались на невежественном переиначивании все же существовавших высказываниях Сократа, то утверждения о каких-то тайных занятиях астрономией, космогонией (возникновением вселенной), природой в ее первоначалах, были прямой и злостной ложью.

Пункт 2. Сократ морально развращает молодых людей. Как ни странно, отбиться от этого обвинения философу было труднее всего. Причин тут много, есть психологические, исторические и те, что можно отнести непосредственно к обстановке на процессе, назовем их — ситуационные.

Причины исторические. Среди учеников Сократа находилось немало людей в высшей степени достойных, позже ставших полезными и честными гражданами, но не они вспоминались судьям. Жутковатыми свидетелями обвинения явились призраки трех сверхзнаменитых лиц, принесших Городу множество бед: Алкивиад, Критий и Харикл; все они когда-то тоже входили в число приверженцев философа. Правомерно ли было вменять в вину Учителю, что из его «семинара» выходили не только полезные обществу ученики, но и разрушители?

Причины ситуационные. Среди окружавших или страстно сочувствующих Сократу — большинство составляли молодые люди. Среди же гелиастов (присяжных) преобладали мужи за 40, за 50, и их не могла не раздражать молодежь, поддерживающая подсудимого.

Пункт 3. Недостаточное уважение и даже критика Сократом великих поэтов Греции. Да не удивится и не посетует нынешний молодой читатель на «дикость» нравов афинян — через 2400 лет — в тридцатые годы XX столетия легко было получить «десятку» за отрицание литературного таланта в Горьком!

Пункт 4. Сократ — враг демократии и дурной гражданин. Этого тоже впрямую не сказано в обвинении, но в разбирательство вошло и притом широко. Атаку с этой стороны Сократу, казалось, отразить было нетрудно; его мужественное неприятие власти Тридцати тиранов не успело еще выветриться из памяти афинян — и судей, и зрителей. Анит и компания выставляли на вид общественную пассивность старика (впрочем, и в молодые годы уклонявшегося от государственных должностей) и этим, возможно, набрали какое-то число очков; тем более, что сам Сократ всячески акцентировал свое нежелание заниматься политикой как таковой.

Имелись также отягчающие обстоятельства, исходившие от самого подсудимого. Из речей Сократа возникает ощущение, что он сознательно идет навстречу смерти. Это было мужество человека, спокойно подытожившего свои дни и поставившего точку. Судебное заседание в Афинах — действо ритуальное. Почти обязательным было слезное или хотя бы трогательное воззвание подсудимого к милосердию или присутствие детей и близких, молящих о пощаде. Сократ запретил родственникам являться в суд, и сам также не просил о пощаде.

К удивлению подсудимого, первое голосование оказалось для него не столь уж катастрофичным: Сократ был признан виновным 281 голосом против 220; это означало, что судьи колеблются. Для оправдания не хватало 31 голоса; заседатели явно давали Сократу шанс «отбиться» от смертного исхода. Все твердо были уверены, что подсудимый во втором акте исправится, станет вести себя в соответствии с принятыми правилами: слезы, жалостные увещевания; но самое главное, предложит себе серьезное наказание. Дело в том, что по афинским законам подсудимый, признанный виновным первым голосованием, должен был противопоставить статье обвинения — свою собственную, после чего присяжные выбирали ту или другую. Традиционно выгодным, верным приемом, чтобы смягчить сердца судей, считалось назначение подсудимым какой-то жестокой меры самому себе. Что же предложил себе в наказание Сократ? — «даровой обед в Пританее». То было прямым вызовом, иронией, насмешкой.

После второго выступления участь подсудимого была ясна: Сократа присудили к смерти большинством, в 360 голосов; против — всего 141. Приговор гелиэи был окончательным и обжалованию не подлежал даже в Народном собрании.

ПЛАТОН. АПОЛОГИЯ СОКРАТА

Если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне. Мне-то ведь не будет никакого вреда ни от Мелета, ни от Анита, я защищаюсь теперь совсем не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудивши меня на смерть, не проглядеть дара, который вы получили от Бога. В самом деле, если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли.

Кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться честным человеком, а вступать на общественное поприще не должен. Кажется ли вам, что я мог бы прожить столько лет, если бы занимался общественными делами, занимался бы притом достойно порядочного человека, спешил бы на помощь к правым и считал бы это самым важным, как оно и следует? Никоим образом, о мужи-афиняне! И никому другому это невозможно.

Если одних юношей я развращаю, а других уже развратил, то ведь те из них, которые уже состарились и узнали, что когда-то, во время их молодости, я советовал им что-то дурное, должны были бы теперь прийти мстить мне и обвинять меня. Многие из них тут. Но все готовы броситься на помощь ко мне, к тому развратителю, который делает зло их домашним, как утверждают Мелет и Анит. Какое может быть другое основание защищать меня, кроме прямой и справедливой уверенности, что Мелет лжет, а я говорю правду.

Возможно, что кто-нибудь из вас рассердится, что я не упрашивал вас, чтобы разжалобить, что я не приводил своих детей и множество других родных и друзей, а вот я ничего такого делать не намерен. Мне кажется, что это и неправильно, о мужи, просить судью и избегать наказания просьбою, вместо того, чтобы разъяснять дело и убеждать. Ведь судья посажен не для того, чтобы миловать по произволу, но для того, чтобы творить суд; и присягал он не в том, что будет миловать кого захочет, но в том, что будет судить по законам.

Я утверждаю, о мужи, меня убившие, что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили. Ведь теперь, делая это, вы думали избавиться от необходимости давать отчет в своей жизни, а случится с вами, говорю я, совсем обратное: больше будет у вас обличителей — тех, которых я до сих пор сдерживал и которых вы не замечали, и они будут тем невыносимее, чем они моложе, и вы будете еще больше негодовать. В самом деле, если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите их от порицания вас за то, что живете неправильно, то вы заблуждаетесь. Ведь такой способ самозащиты и не вполне возможен, и не хорош, а вот вам способ и самый хороший, и самый легкий: не закрывать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше.

Мелет: «Я знаю тех, кого ты уговорил слушаться тебя больше, чем родителей».

— Согласен, — сказал Сократ, — в вопросе о воспитании: вопрос этот, как все знают, меня интересует. Однако относительно здоровья люди больше слушаются врачей, чем родителей; в Народном собрании, как известно, все афиняне слушаются больше разумных ораторов, чем родственников. Да ведь и при выборах в стратеги не отдаете ли вы предпочтение пред отцами и братьями и, клянусь Зевсом, даже пред самими собой тем, кого считаете главными знатоками в военном деле?

— Да, — заметил Мелет, — потому что это полезно и является обычаем.

— В таком случае, — продолжал Сократ, — не кажется ли тебе странным еще вот что: во всех действиях лучшие знатоки пользуются не только равенством, но и предпочтением, и вот за то, что меня считают некоторые знающим в таком полезном для людей искусстве, как воспитание, ты желаешь меня казнить?

Сократ выше всего ставил оправдаться от обвинения в нечестии по отношению к богам и в несправедливости по отношению к людям, а молить об освобождении от казни он не находил нужным, а, напротив, полагал, что ему уже пора умереть.

Заметив, что его спутники плачут, он сказал: — Что это? Вы только теперь плачете? Разве не знаете, что с самого рождения я осужден природой на смерть? Да, если бы мне приходилось погибать безвременно, когда течет счастье, то, несомненно, надо бы было горевать мне и расположенным ко мне людям; если же я кончаю жизнь в ту пору, когда ожидаются в будущем разные невзгоды, то я думаю, что всем вам надо радоваться при виде моего счастья.

Увидав проходившего мимо Анита, Сократ, говорят, сказал: «Я встретился однажды на короткое время с сыном Анита; мне показалось, что он человек даровитый; поэтому я нахожу, что он не останется при том рабском занятии, к которому его предназначил отец; а за неимением хорошего руководителя, он впадет в какую-нибудь низкую страсть и, конечно, далеко пойдет по пути порока». Слова эти оправдались: молодой человек полюбил вино, ни днем, ни ночью не переставал пить и, в конце концов, стал ни на что не годным — ни для отечества, ни для друзей, ни для себя самого. Таким образом, Анит, как вследствие скверного воспитания сына, так и по случаю своего собственного неразумия, даже и по смерти имеет дурную славу. Сократ таким возвеличением себя на суде навлек на себя зависть и этим еще более способствовал своему осуждению. Мне кажется, участь, выпавшая ему на долю, была милостью богов: он покинул наиболее тяжелую часть жизни, а смерть ему досталась самая легкая. Вместе с тем он выказал силу духа: придя к убеждению, что умереть ему лучше, чем продолжать жить, он как вообще не противился добру, так и перед смертью не выказал малодушия; напротив, радостно ожидал ее и свершил.

КСЕНОФОНТ. ВОСПОМИНАНИЯ О СОКРАТЕ

Глава 1. Опровержение первого пункта обвинения: Сократ не отрицал богов

Однажды, сделавшись членом Совета и принеся присягу, которую приносят члены Совета, в том, что они будут при исполнении этой должности руководиться законами, он попал в главы Народного собрания. Когда народу захотелось осудить на смертную казнь стратегов Фрасилла и Эрасинида с их коллегами, всех одним голосованием, вопреки закону, Сократ отказался поставить это предложение на голосование, несмотря на раздражение народа против него, несмотря на угрозы многих влиятельных лиц: соблюдение присяги он поставил выше, чем угождение народу вопреки справедливости и чем охрану себя от угроз.

Да, его вера в промысел богов о людях была не такова, как вера простых людей, которые думают, что боги одно знают, другого не знают; Сократ был убежден, что боги все знают — как слова и дела, так и тайные намерения, что они везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах человеческих. Ввиду этого я удивляюсь, как же афиняне поверили, что Сократ неразумно мыслит о богах — Сократ, который никогда не сказал и не сделал ничего нечестивого, а, наоборот, говорил и поступал так, что всякий, кто так говорит и поступает, был бы и считался бы благочестивейшим человеком.

Глава 2. Опровержение второго пункта обвинения: Сократ не развращал молодежь

Удивительным кажется мне также и то, что некоторые поверили, будто Сократ развращает молодежь — Сократ, который, кроме упомянутых качеств, прежде всего, более, чем кто-либо иной обладал воздержанием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, затем способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что, при совершенно ничтожных средствах, очень легко имел все в достаточном для него количестве. Так, если он сам был таким, то как мог сделать других безбожниками, нарушителями законов, чревоугодниками, сластолюбцами, неспособными к труду неженками?

А между тем он никогда не брался быть учителем добродетели; но, так как все видели, что он таков, то это давало надежду людям, находившимся в общении с ним, что они, подражая ему, станут такими же.

«Но, клянусь Зевсом», — говорит обвинитель, — «Сократ учил своих собеседников презирать установленные законы: он говорил, что глупо правителей государства выбирать посредством бобов, тогда как никто не хочет иметь выбранного бобами рулевого, плотника, флейтиста или исполняющего другую подобную работу, ошибки в которой приносят гораздо меньше вреда, чем ошибки в государственной деятельности; подобные речи возбуждают в молодежи презрение к установленному государственному строю и склонность к насильственным действиям».

Я, напротив, думаю, что люди образованные, чувствующие в себе способность давать в будущем полезные советы согражданам, меньше, чем кто-либо другой, бывают склонны к насильственным действиям: они знают, что насилие сопряжено с враждой и опасностями, а путем убеждения можно достигнуть тех же самых результатов без опасности, пользуясь любовью; кого заставляют силой, тот ненавидит, как будто у него что-то отняли, а на кого воздействуют убеждением, тот любит, как будто ему сделали одолжение.

* * *

– Скажи мне, Перикл, — начал Алкивиад, — мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?

– Законы — это все то, что большинство примет и напишет с указанием, что следует делать и чего не следует.

– А если не большинство, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, — это что?

– Все, — отвечал Перикл, — что напишет властвующий, обсудив, что следует делать, называется законом.

– Так если и тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?

– Да, — отвечал Перикл, — все, что пишет тиран, пока власть в его руках, это есть закон.

– А насилие и беззаконие, — спросил Алкивиад, — что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?

– Мне кажется, да — сказал Перикл.

– Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?

– Мне кажется, да, — отвечал Перикл. — Я беру назад свои слова, что все, что пишет тиран, не убедивший граждан, есть закон.

– А все то, что пишет меньшинство, не убедив большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны?

–  Мне кажется, — отвечал Перикл, — все, что кто-нибудь заставляет кого-нибудь делать, не убедивши, — все равно, пишет он это, или нет, будет скорее насилие, чем закон.

– Значит, и то, что пишет все большинство, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, а не убедив их, будет, скорее, насилие, чем закон?

Глава 4. Разговор с Аристодемом об отношении божества к человеку

Сократ так воздействовал на своих друзей, что они удалялись от всяких нечестивых, несправедливых и предосудительных поступков, не только когда их видели люди, но и когда они были одни, потому что были убеждены, что ни один их поступок не может остаться скрытым от богов.

АПОЛОГИЯ СОКРАТА РИТОРА ЛИБАНИЯ

Не касался он, с людьми беседуя, природы небесной и солнечной, путь Луны вычислять не собирался и причин молнии и грома не искал, так как полагал знание сих предметов бесполезным для жизни человека; но время свое и все силы души посвящал размышлениям об истине, и о том, кто подлинно мудр и храбр, и в чем благо семьи и отечества заключается; вот о каких вопросах он с любым поговорить был рад, учителем себя не называя и платы за слова свои не требуя, что сделал бы непременно странствующий софист [2].

Что же почтенного Анита разгневало, отчего он ныне Сократа обвиняет? Сократ, о науке жизни добродетельной беседы с афинянами ведя, Анита, бывало, упоминал. Тот от дела доходного отказаться не намерен был, однако, сердило его, что Сократ называет его торговцем кожевенным, будто было в названии нечто обидное. Не верьте, что Анит в заботе о вас суд сей затеял, или с целью единственной детей ваших от развратительства спасти. Ибо не будь Сократ другом истины, согласись он тщеславию Анитову польстить и лишь о богатстве мужа сего, от отца к нему перешедшем, в разговоре с людьми касаться, то не стал бы Анит обвинителем, и о Сократе-безбожнике, юношей губящем, вы б не услышали. Ибо движим Анит не тревогою за вас, а обидой за себя; не за отечества благополучие радеет, а за гордость свою уязвленную; не согласен он тем называться, кто и в самом деле есть; уже подав жалобу, пытался обвинитель с Сократом сговориться: пусть бы тот впредь, с горожанами беседуя, не называл Анита кожевником, и тотчас от обвинения он откажется.

Говорили мне, и немало меня слышанное порадовало, будто еще при жеребьевке кто-то из судей вероятных удивлялся, отчего ж обвинитель так долго медлил и наблюдал хладнокровно, как Сократ злое дело творит; и закралось в души многих сомнение: не свидетельствует ли сие промедление, что из видов личных Анит на жалобу решился, а не от гнева праведного.

Итак, либо Сократ ничем пред законами афинскими себя не запятнал, и потому молчал доныне обвинитель, что оснований для жалобы не было; или оба пред лицом отечества преступники: Анит-укрыватель Сократа-нечестивца ничуть не менее. А может, вот какой, афиняне, ответ годится: не попустительствовал Анит наглой дерзости, а просто мужа, которого видите вы пред собою, ныне оклеветал.

Дважды за те годы, что Сократ был в числе сограждан наших, перемены пришлось претерпеть своду законов: после несчастья сицилийского, и после поражения у Эгоспотам. Есть ли свидетельства, что Сократ примкнул к олигархии, был ли муж сей в числе Четырехсот, либо Тридцати? Сторонником Писандра? С Фераменом рядом стоял ли пред судьями? С Фринихом был ли единодушен? Но может, публично от соучастия в их устремлениях обвиняемый отказался, а втайне заодно с ними был и на благо тех же целей трудился? Не было этого, судьи.

Что же далее Анит Сократу в вину ставит, какою ложью сограждан дурачит? «Гесиода, Феогнида, Гомера и Пиндара, поэтов прославленных в Афинах, и далеко за пределами города нашего, он (Сократ) высмеивает и многое, ими сказанное, вздором считает». Боги не разгневаются, если вчера стихом восхищавшийся, иначе сегодня о нем отзовется, и мнение переменит на противоположное. Не смешно ль за помощью идти к правосудию, если собеседник в оценке предмета искусства с тобою расходится?

ДИОГЕН ЛАЭРЦИЙ. СОКРАТ

По словам Аристотеля, женат он был дважды: первый раз — на Ксантиппе, от которой, у него был сын Лампрокл, и во второй раз — на Мирто, дочери Аристида Справедливого, которую он взял без приданого и имел от нее сыновей Софрониска и Менексена. Другие говорят, что Мирто была его первой женой, а некоторые (в том числе Сатир и Иероним Родосский) — что он был женат на обеих сразу; по их словам, афиняне, желая возместить убыль населения, постановили, чтобы каждый гражданин мог жениться на одной женщине, а иметь детей также и от другой, — так поступил и Сократ. Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он ответил: «Делай, что хочешь, — все равно раскаешься». Но очень скоро афиняне раскаялись: они закрыли палестры и гимнасии, Мелета осудили на смерть, остальных — на изгнание, а в честь Сократа воздвигли бронзовую статую работы Лисиппа.

ПЛУТАРХ О ДЕМОНЕ СОКРАТА

Всю жизнь он провел в бедности, тогда как мог бы воспользоваться тем, что ему с радостью готовы были предоставить его друзья; он не поступился философией, пренебрегая всеми препятствиями; наконец, когда товарищи подготовили ему обеспеченный побег из тюрьмы, он не склонился на все их настояния, чтобы уйти от верной смерти, а встретил ее с непоколебимой твердостью решения.

[1] Александр Кургатников

[2] Апология Сократа Либания (314–393 г. н. э.) отличается от всех других представленных в этой книге своей особой стилистикой и жанром. Это — созданная на определенную тему и записанная речь, декламация, по установившемуся определению «фиктивная», то есть как бы произнесенная на суде защитником (через 800 лет!) Ей присущи повторы, особая эмоциональная витиеватость, а в сюжетном отношении — некое плавное движение «по спирали» от зачина к торжественному финалу.

baguzin.ru

Суд над Сократом. Древняя Греция

Сергей Бунтман― Добрый день всем! Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Наши судилища продолжаются ежевоскресные. Еще раз поздравляю всех, кто сегодня отмечает, с Пасхой. А тех, кто отмечает через неделю, поздравляю с вербным воскресеньем.

Алексей Кузнецов― Добрый день! Я тоже присоединяюсь к поздравлениям.

С. Бунтман― Вот сегодня мы будем судить Сократа, но не мы будем судить, потому что в «Твиттере» развернулась дискуссия, по каким статьям он проходит, да кто вы такие, чтобы его судить. Ну, обычная хорошая твиттерная такая легкая беседа. Я там нашел одну статью, которая соответствовала советским, – 58.11. Это агитация.

А. Кузнецов― Ну, да. Ну, тут в принципе ему можно еще, так сказать, кое-что из 58-й. там все-таки разброс-то большой.

С. Бунтман― Ну, да.

А. Кузнецов― Как раз дело в том, что…

С. Бунтман― 58.1. нельзя. Там шпионаж. У него вряд ли.

А. Кузнецов― Шпионаж нет. Шпионаж… Что-что? А в этом смысле он был практически безупречен. Хотя, ну, там…

С. Бунтман― Разгонял спартанцев один.

А. Кузнецов― Разгонял спартанцев один, выносил, так сказать, раненых. Но через его учеников там шпионаж можно было ему пришить через Алкивиада, как воспитатель…

С. Бунтман― Через Алкивиада можно.

А. Кузнецов― Как воспитателю Алкивиада можно было.

С. Бунтман― Но дело не в том. Мы, конечно, судить не будем. Мы вам расскажем, как это делалось. Кстати, говорю в скобках, вот пересмотры разных процессов и серьезные и не очень, как с Сократом был пересмотр…

А. Кузнецов― Был пересмотр, да.

С. Бунтман― Его оправдали нынешние греки. Но дело в том, что…

А. Кузнецов― Простые граждане. Юристы разделились пополам.

С. Бунтман― Юристы разделились пополам. Да. Но простые граждане, которые гораздо больше начитаны в области Сократа и ходили в несколько иные школы. И не знаю, что бы сделали современники – простые граждане Сократа. Но будь он сейчас там, наверное, очень бы не понравился он своими заявлениями. Но когда пересматривают, пересматривают вот с какой, если серьезно, с какой точки зрения? Были ли представлены все доказательства по тем правилам. Были ли обвинения, которые выдвинуты, подтверждались ли они фактами. Был ли факт и состав преступления. Вот для чего. И Жиль де Ре, который нас, наверное, ждет, тот который прототип Синий Бороды, соратник Жанны д’Арк, который нас ждет. Пересмотр процесса. Также вот когда просматривают инквизиционные дела и действия самой инквизиции, это именно соответствие общим представлениям. Ну, в случае инквизиции общим представлениям христианской и этики, и христианского права в соответствии выходил ли он за рамки эпохи так, что… и представления о гуманности тогдашней.

А. Кузнецов― Ну, да, разумеется, потому что судить человека осужденного 2 с половиной тысячи лет назад с точки зрения нынешних правовых норм, разумеется, не имеет никакого смысла. Понятно, что общество изменилось. Можно только попытаться реконструировать и посмотреть, насколько это все соответствовало процессуальным и материальным того времени.

А.КУЗНЕЦОВ: Сократ был человеком крайне язвительным, ехидным. Это признают даже в его апологиях

С. Бунтман― Да. И какой это процесс был! Вообще надо сразу сказать, что вот сразу мы, наверное, скажем, что процессов было два как минимум типа тогда процессов в Древней Греции. Что в принципе привело его, довело его до жизни такой?

А. Кузнецов― А до жизни такой… Помните, как у Кнышева в его замечательной просто книге, когда Робина Бобина Барабека спрашивают, действительно ли в суде он скушал 48 человек, он говорит, что он только нескольких, остальных – эпоха. Вот Сократа действительно скушала эпоха, потому что тут буквально, видимо, случись это через несколько лет, не было бы такой острой реакции. А что такое 399 год до нашей эры в истории Афин? Это чрезвычайно тяжелое время. Значит, за 5 лет до этого закончилась Пелопонесская война, война, которая длилась 27 лет и которая закончилась очень неудачно, я бы сказал, трагически закончилась для Делосского союза, который возглавляли в этой войне Афины. Победила Спарта. Победила, в общем, достаточно убедительно. И после этого устанавливается режим 30 тиранов так называемых, которые, в общем, были, ну, не коллаборационистами в нашем современном смысле слова, но так или иначе это ставленники Спарты. И среди этих людей было два близких в свое время ученика Сократа. Это Критий и Харикл, и ему это припомнится неоднократно во время процесса. Это время упадка, очень серьезного экономического упадка Афин. То есть буквально там за несколько лет после войны количество свободных полноправных граждан сократилось чуть ли не вдвое, потому что кто-то уезжает, кто-то теряет соответственно основание быть вот этим полноправным, свободным гражданином. И это еще кроме этого это время такого вот, ну, это время часто сочетается, это время определенных морально-нравственных таких вот мечтаний в афинском обществе, потому что естественно люди задаются вопросом, почему мы проиграли, почему так получилось. И ведь сравнительно недавно Афины переживали, может быть, величайший взлет своей истории – времена Перикла. Это все всего за несколько десятилетий.

С. Бунтман― Это на памяти…

А. Кузнецов― Это на памяти. Еще живы люди.

С. Бунтман― И причем на памяти такой не легендарной, а живой.

А. Кузнецов― Нет, нет. Живы люди. Живы люди, которые помнят времена Перикла и времена этой вот афинской славы. И одно из вполне логичных и, так сказать, общих мест, которые всегда в подобного рода дискуссиях возникают, – это упадок нравов. Дескать мы платим за то, что мы утратили некие наши ценности. Эти ценности, безусловно, консервативны. Это все предстоит Риму пережить через несколько столетий, то же самое, когда будут вспоминать вот те отцовские нравы, римские нравы суровые, требующие от каждого человека абсолютно безоговорочной преданности Родине, готовности встать в строй в любой момент и так далее. И вот существует такая идейная партия, которую возглавляет один из лидеров вот этой новой афинской демократии, которая пришла к власти, свергнув вот этих 30 тиранов, человек по имени Анит. Он, можно сказать, вот на этот момент 2-й человек в Афинах. И от него, судя по всему, исходит обвинение Сократу. Формально предъявил его не он. Формально обвинителей обычно бывало трое. Вот по делам об оскорблении общественной нравственности, как мы бы сейчас сказали, обычно был главный обвинитель – человек, который выдвигал обвинение, и к нему, так сказать, присоединялись сообвинители. Главным обвинителем формально был молодой человек. Его звали Мелет. Это абсолютное ничтожество собственно, судя по всему. Это человек, который был уверен в том, что он сам гениальный поэт и драматург. Он не выиграл ни одного состязания драматургов в Афинах ни разу. То есть вот во всех конкурсах он участвовал, и ни разу он не снискал никаких лавров. Это человек озлобленный. Это человек уверенный в своей гениальности. Это человек, которому доставалось и от Сократа, и от его учеников. А Сократ был человеком крайне язвительным, ехидным. Это известно. Это признают даже, так сказать, в его апологиях. И понятно, что у Мелета два здесь… двойная цель. С одной стороны он всю свою жизнь мечтает прославиться и рассчитывает, что он сможет это сделать, если не как драматург…

С. Бунтман― … Алексей Кузнецов произносит его и рассказывает о нем в течение 3-4…

А. Кузнецов― Ну, в общем, да.

С. Бунтман― … через много-много столетий, это, в общем…

А. Кузнецов― Это свидетельство того, что да, что Герострат не так уж, так сказать, не прав. Слава бывает и такая тоже. А вот два его сообвинителя, синегоры, как их называли в Греции, Лекон – это тоже молодой человек, тоже поэт, это приятель Мелета. В общем, он, так сказать, совершенно фигура совсем уже бледная. А вот Анит, 2-й сообвинитель, он, судя по всему, инициатор всего этого дела. Предъявленное обвинение должно было содержать пункты и ходатайство о мере наказания. В обвинении два пункта. Это то, что Сократ не верит в городских богов, а вместо этого пытается ввести неких своих. А 2-е… Это, кстати говоря, нередкое обвинение в то время. Это довольно часто вот интеллектуалам, которые пытались рассуждать на темы о том, как устроен мир, вот это обвинение предъявлялось. А 2-е и главное, и то, которое сейчас помнят в 1-ю очередь, заключалось в том, что Сократ интеллектуально и нравственно развращает юношество. В принципе на процессе еще два обвинения возникнут, но уже в ходе о них будут много говорить, но вот они не будут формальными обвинениями. И требование было смертная казнь. Причем вряд ли… Ну, вот большинство комментаторов исходит из того, что вряд ли Анит действительно рассчитывал, что этим дело закончится. Мы увидим, какие ничтожные были шансы на то, что дело закончится смертной казнью. Но это, видимо, соответствовало тяжести обвинений. И соответственно теперь надо сказать о том, какому суду предстояло судить Сократа, куда это. Обвинение было передано архонту, одному из 10 руководителей полиса, как раз вот тому, кто ведал такого рода делами. После чего созывается суд. Значит, афинский суд – гелиэя – состоит из 6 тысяч человек, которых отбирают по 2-м требованиям, надо было соответствовать. Во-первых, надо было быть полноправным…

С. Бунтман― Гражданином полиса. Да.

А. Кузнецов― … гражданином полиса. Это помимо всего прочего. И определенный возрастной ценз, значит, это человек, которому не менее 30 лет должно было быть. Это сыграет определенную роль, потому что если молодежь в значительной степени Сократа поддерживала. И это видно было хотя бы потому, что вот зрители, которые присутствовали на суде, вот партия Сократа – это в основном молодые люди, это эфебы, то есть те, кто проходит воинскую службу, это от 18 до 20 лет в Афинах, это люди, которые недавно ее прошли. А вот граждане постарше, люди консервативные, для которых вот эти вот отеческие нравы, которые мы якобы утратили, не пустой звук, они, конечно, были к Сократу… настороженно относились. А дальше в зависимости от, ну, так сказать, тяжести дела там и всего прочего выбиралось некоторое количество конкретно. Вот как присяжных с большого жюри набирают, в конечном итоге отбирают присяжных на определенный процесс. Вообще как мы увидим, вот эта гелиэя очень напоминала суд присяжных по многим позициям. Отбирают определенное количество. Вот в случае процесса Сократа 501 человек. Это судьи, которые должны либо в один прием. Либо в два приема это дело рассмотреть. Значит, в один прием дело рассматривается в том случае, если оно рассматривается на основании, как мы бы сейчас сказали, нормативно-правового акта, потому что, конечно, в Афинах были законы. Эти законы, кстати…

С. Бунтман― И каждый закон предусматривал каждый… ну, так скажем, условно статья предусматривала какое-то наказание.

А. Кузнецов― Совершенно верно. Нет, это и были статьи в современном смысле слова.

С. Бунтман― Да, только нужно было найти соответствие…

А. Кузнецов― Да, да. Ну, например, вот убийство – это уже, так сказать, было формализованное такое вот обвинение. Там был соответствующий акт. Эти законы выставлялись… вот мы все знаем, что в Риме выставлялись таблички с законами, но началось это еще раньше. Вот в Афинах выставлялись на горе таблички с законами соответственно. Но если большинство все-таки дел, это дела, которые рассматривались на основании правового обычая и прецедента. В Афинах было и то, и другое. То есть вот эти вот люди, вот эти гелиасты – это должны были быть афинские граждане добропорядочные и разбирающиеся вот…

С. Бунтман― А кто решает, к какой категории относится этот процесс, относится… или преступление?

А. Кузнецов― Скорее всего, это задача архонта, вот так сказать, на основании чего предъявляется обвинение. Поскольку в случае Сократа обвинение строилось на прецедентном и обычном праве, то соответственно сначала нужно было… 1-я стадия процесса – это вынесение вердикта современным языком, виновен – не виновен.

А.КУЗНЕЦОВ: Личность практически ничто. Личность должна полностью посвятить себя служению полису

С. Бунтман― Виновен. Да.

А. Кузнецов― После чего предполагалось, что стороны опять смогут сделать некие заявления. И после уже этого 2-я стадия процесса – это собственно принятие конкретного решения. Да? Это вынесение наказания. Скорее всего, Анит, планируя выдвижение обвинения, исходил из того, что суда не будет вообще. Потому, что существовала практика очень, в общем, по-своему гуманная, что в случае, например, такого обвинения обвиняемый может фактически признать свою вину, не доводя до суда, и отправиться в добровольное изгнание. Так собственно многие…

С. Бунтман― Сделка с правосудием.

А. Кузнецов― Ну, в общем, это да, опять-таки переводя на современный язык, это сделка с правосудием. И, скорее всего, Анит исходил из того, что его противник Сократ так именно и поступит. Почему они противники? Ну, тут комментаторы расходятся. Все согласны с тем, что есть два мотива, но какой из них на 1-м месте, какой на 2-м, вот тут уже разные даются оценки. Во-первых, личная неприязнь. Дело в том, что Сократ по Аниту проходился неоднократно. И шуточки его, как сказали бы в 19-м веке, мо расходились по Афинам, а Анит был человек себялюбивый. То есть личный мотив присутствовал. Но кроме того это представители 2-х совершенно разных точек зрения на некие совершенно базовые нравственные принципы. Вот собственно что в суде над Сократом, какие две позиции столкнулись? Анит – представитель вот этих отеческих нравов. Личность практически ничто. Личность должна полностью посвятить себя служению полису. Личность имеет свободу воли только на очень ограниченном пространстве. Идти наперевес традиции, идти наперевес общественным мнениям категорически нельзя. Да? Человек для полиса, а не полис для человека. Сократ проповедует свободу воли, ну, не в современном, конечно, либеральном понимании этого слова.

С. Бунтман― И не в христианском.

А. Кузнецов― И не в христианском понимании этого слова, несомненно. Но он исходит из того, что человек – это микрокосмос, и внутри этого микрокосмоса человек может, так сказать, многое может позволить себе решать сам. При этом надо сказать, что парадокс-то в том, что вот во время всех этих трагических событий Пелопонесской войны внешне вел себя Сократ именно в соответствии с отеческими нравами. Будучи уже немолодым человеком, он принимал участие… Он не обязан был идти в армию, но добровольно туда пошел, причем пошел в чуть ли не самую физически тяжелую ее часть. Он пошел в гоплиты, то есть в тяжелую пехоту. Это требовало большой выносливости. Это требовало здоровья. Кстати говоря, Сократ с молодых лет своим физическим состоянием занимался. Надо напомнить, что…

С. Бунтман― И это подробно описано.

А. Кузнецов― Конечно. Да.

С. Бунтман― Потому, что он тренировал тело для того, чтобы тренировать волю, для того, чтобы тело помогало выдерживать любые испытания, и моральные в том числе.

А. Кузнецов― Надо напомнить, что древнегреческая интеллигенция, если ее можно так назвать, – это совершенно не классический хлюпик в нашем понимании, который теряет очки, при 1-й же нестандартной ситуации становится беспомощным. Это такие боевые, так сказать, люди, которые… Все, я надеюсь, помнят хотя бы из школы, что значительную часть, очень значительную в воспитании молодого человека в Древней Греции занимали физические упражнения. Это, конечно, не Спарта с ее абсолютным культом, так сказать, военных умений там тела и всего прочего, но тем не менее. И Сократ сражался, он принял участие в 3-х крупнейших сражениях этой войны. А в одном сражении, как Вы нам уже напомнили сегодня перед… оставшись один, так сказать, вынес с поля боя раненого, поразив своим мужеством и афинян, и спартанцев. То есть это человек, который всячески соответствовал вот этой идее такого гражданина-воина, но при этом он постоянно подчеркивал, что он это делает не в стаде, так сказать, не потому, что все идут…

С. Бунтман― А от сознания…

А. Кузнецов― … а потому, что это его личный, свободный выбор.

С. Бунтман― Выбор. Да.

А. Кузнецов― Вот. И, значит, что касается… Давайте теперь пойдем по пунктам обвинения. Как это все происходит? Сократ не верит в городских богов. Дело в том, что в это время с городскими богами было вообще довольно сложно. Вот эта неразбериха в умах, вот эта горечь поражения и все прочее приводило к тому, что все больше и больше распространение в городе получали, ну, такие чуждые, в общем, Афинам культы фракийско-фригийские, северо-восточные, суровые. Ну, на наши реалии это что-то вроде скандинавских богов вот для восточных славян.

С. Бунтман― Да, относительно.

А. Кузнецов― Да, да. Вот если переносить, это вот такие северные, суровые, воинственные…

С. Бунтман― Да, там Один, Тор. Да, все вот эти ребята. Да.

А. Кузнецов― И строго говоря, сказать на этот момент вот какой официальный культ существует в Афинах было очень сложно. Но Сократу-то предъявляли его – вот возникает естественно такая языковая, вполне понятная путаница, – его демония, его можно сказать личного бога. Как понимать? Что это такое? Разные очень трактовки, тем более, что как мы знаем, ни одной письменной строчки самого Сократа до нас не дошло. Все, что до нас дошло, – это записи его учеников, это Апологии, они прямо так и называются, это Апологии Сократа, Платона и Ксенофонта. То есть это записано людьми, восторженно относящимися к учителю. А все мы помним, Иешуа и Левия Матвея. Да? Я ужаснулся. Я сказал: «Брось свой пергамент. Ты неправильно записываешь». Вот. Понятно, что ученики самых добрых… самого доброго отношения и восхищения перед учителем могут восторженно перепутать, скажем так, или не понять, или недопонять. Ну, вот у него есть представление о некоем собственном гении – что ли? – гении не в современном смысле как высшая степень таланта…

С. Бунтман― И не дéмоне в современном христианском смысле слова.

А. Кузнецов― И не демоне совсем. Демоний – это даемоний от божественный.

С. Бунтман― Да.

А. Кузнецов― Это что-то вроде, ну, если угодно такого ангела-хранителя…

С. Бунтман― Да, и который еще… это и голос ему.

А. Кузнецов― Это и руководитель. Совершенно верно.

С. Бунтман― Да, и с помощью которого он дает и советы, и он делает высказывания.

А. Кузнецов― Это и оракул личный.

С. Бунтман― Да, да.

А. Кузнецов― Это все вот такое вот… Действительно очень трудно идентифицируемое в современных условиях существо.

С. Бунтман― Ну, вот давайте здесь остановимся. Объявляется перерыв в нашем заседании на 5 минут. Послушаем новости, а потом вернемся в зал суда.

*******

С. Бунтман― Ну, что ж? Мы продолжаем. И что у нас не так в процессе? Во-первых, что так? Обвинения какие? Мы говорили сейчас о богах городских и богах собственно. Ну, короче, «Демоний – это голоса в голове», — пишет Владимир в бане.

А. Кузнецов― Ну, в каком-то смысле да, когда у нас может быть будет процесс над Жанной д’Арк, мы вернемся к этой мысли.

С. Бунтман― Да, но там это…

А. Кузнецов― Что такое…

А.КУЗНЕЦОВ: Сократ защищал себя сам. Защищал себя, как мы увидим, абсолютно не в традиции того времени

С. Бунтман― Там эта штука была посерьезней. И с другой стороны совершенно другой характер.

А. Кузнецов― Да, конечно. Да, да. Нет, и там эти голоса были. Ну, ладно, не будем торопить события. Главным, конечно, пунктом обвинения было обвинение в развращении юношей…

С. Бунтман― Что они имели в виду?

А. Кузнецов― Имелось в виду, что вместо солдата, который считает, что главная его обязанность – это повиноваться своим командирам и долгу перед Отечеством, Сократ поставляет Афинам молодых людей, умеющих сомневаться, считающих, что сомнение… Подвергай все сомнению, что это важный жизненный принцип. И соответственно, что можно ждать от бойца, ежели он начнет рассуждать…

С. Бунтман― Размышлять.

А. Кузнецов― Размышлять, рассуждать о свободе воли, о своем… И самое при том, что Сократ воспитал, во-первых, своим примером, о котором я уже говорил. Во-вторых, просто чисто статистически очень многие его ученики во время Пелопонесской войны демонстрировали себя с наилучшей точки зрения. Но вот три имени Алкивиад, Критий и Харикл, вот ими бьют Сократа. Вот смотри, вот это из ближайшего круга твоего. Алкивиад, который, ну, современным языком выражаясь, такой коллаборационист, который сначала вроде как служил Афинам, но его таланты не были, как он сам считал, должным образом оценены, и он начал метаться, так сказать, из стороны в сторону. А Критий и Харикл – двое из 30 этих вот тиранов…

С. Бунтман― … интересно этих самых твердых бойцов, которых воспитывают, у которых НВП, а не философия главное в обучении, вот сколько их бежало при…

А. Кузнецов― Трудно сказать, поскольку, понимаете, будь у Сократа профессиональный защитник, возможно, он и попытался бы увести разговор в эту сторону. Давайте посмотрим, так сказать, вот насколько репрезентативна такая выборка. Но Сократ защищал себя сам. Защищал себя, как мы увидим, абсолютно не в традиции того времени. И он все старался все это свести к философскому спору с его лирическими и нелирическими отступлениями, уходами в сторону. У зрителей и у значительной части вот этих самых гелиастов, среди которых в основном были люди достаточно простые, возникало ощущение, что Сократ пытается заболтать вот эту всю историю, что он юлит, что он уворачивается вместо того, чтобы давать прямые ответы на прямые вопросы. И затем возникают еще два обвинения уже в процессе. Одно из них нам покажется совершенно удивительным, хотя только на 1-й взгляд, потому что многие события, происходящие буквально в наши дни, в общем, показывают, что удивляться нечему. Сократа обвиняют в неуважении к великой греческой литературе и в критике великих поэтов в 1-ю очередь Гомера и Гесиода. Это наши скрепы. Нельзя критиковать Гомера, потому что начнем с критики Гомера, а потом дальше, как известно, шуточки, антиправительственные стишки…

С. Бунтман― … да. И Алкивиад.

А. Кузнецов― И Алкивиад. Пожалуйста. И поражение. Пожалуйста. Да? Вот все начинается с того, что мы ставим под сомнение великие Гомера и Гесиода. На самом деле Сократ, видимо, и к Гомеру, и к Гесиоду относился хорошо и признавал, что они гении. И, по крайней мере, в одной из Апологий, вот я не помню у Платона или у Ксенофонта, когда ученики уже перед смертью будут ему говорить: «Вот как же так? Смерть?», а он будет им говорить, что «ну, а что ж плохого-то в смерти? Как мы можем судить о том, что… чего мы еще не знаем. И потом в конце концов я же вот окажусь…» И дальше начинает перечислять несколько имен, среди которых Гомер и Гесиод. То есть я буду с ними беседовать. Что же плохого-то в этом, да? Но Сократ был чрезвычайно желчным и язвительным человеком. Многие полагают, что его довела до этого Ксантиппа, его жена. Да? Такой образец сварливости, значит, и… То есть Сократа действительно обвинили в том, что он размывает вот эти самые афинские духовные скрепы, что вот они, так сказать, основываются на богах – раз, на воинской дисциплине – два, на великой, героической поэзии – три. Ну, и, наконец, обвинение, которое тоже будет периодически всплывать в том, что Сократ – враг демократии и дурной гражданин. Его поведение на войне, еще раз говорю, не дает ни малейшего повода для обвинения. Его и не обвиняли в том, что он как-то свой воинский долг не исполнял. Но Сократ был пассивен в остальном. Он не хотел занимать выборные должности. Одну за свою жизнь он занимал, но, так сказать, без особого энтузиазма. А так он отказывался и прочее, прочее и прочее. При том, что он достаточно резко и, в общем, рискуя если не жизнью, то свободой, выступал против 30 тиранов, и за это ему как бы спасибо, но он и не встретил восторженно сменившую их демократию. А это как понимать, да? То есть вот опять мы возвращаемся к тому, что Сократ не укладывается ни в одну схему, а жителям Афин кажется, что все должно быть схематично: либо ты поддерживаешь тиранов, либо ты поддерживаешь демократию. Tertium non datur. Либо ты воспитываешь героев, либо если среди твоих воспитанников есть, так сказать, паршивые овцы, то это свидетельствует о том, что что-то…

С. Бунтман― Здесь это принципиальная и поэтому она такая архитипическая ситуация, потому что эта ситуация свидетельствует о том, и о чем будет очень много процессов, и особенно будет в советское время самое страшное. Антисоветский человек понятен был всегда. А вот внесоветский человек? Ты за кого? За наших? За немцев? Ты за кого? За наших американцев. Ты за кого? За Афины или за спартанцев?

А. Кузнецов― Ты определись однозначно.

С. Бунтман― Ты за тиранов или за демократию? Да. Вот.

А. Кузнецов― Ну, да. Вот это…

С. Бунтман― Ты за кровавую резню или за либеральную…

А. Кузнецов― Ценности.

С. Бунтман― Ценности. Да.

А. Кузнецов― Ты определись: ты укроп или ты…

С. Бунтман― А я, представьте себе, христианский демократ. Что?! И так далее. Ну, и все.

А. Кузнецов― По сути так оно и получилось. И хотя на самом деле вот 1-е голосование по вопросу виновен – не виновен было не критичным. 281 голос – виновен, 220 – не виновен. То есть в принципе при таком соотношении вот 2-й…

С. Бунтман― Была возможность повернуть…

А. Кузнецов― Конечно.

С. Бунтман― … при определении уже собственно наказания?

А. Кузнецов― Да. Дело в том, что после того, как вынесен вердикт «виновен», не только обвинителям предоставлялась возможность просить определенного наказания, но и обвиняемым предоставлялась возможность как бы высказаться в пользу какого-то наказания себе. И если это наказание было относительно суровым, суд вполне мог радостно за него ухватиться и смерть не выносить. Да? Сократ попросил в качестве наказания бесплатный обед в Притонее. Притонея – это такое общественное место, где часто за общественный счет питались государственные деятели афинские и иностранные представители. Вот это явно совершенно вызов обществу. Это насмешка. Да? Сократ, его только что большинством голосов признали виновным, а он требует награды за то, в чем его обвиняют. И еще одна вещь, которая, видимо, тоже очень раздразнила судей. Существовали определенные, скажем так, ну, не процессуальные нормы, но существовала определенная традиция поведения обвиняемого в суде. Обвиняемый должен был давить на жалость. Вот это поразительно, но эти люди, так сказать, с их культом сурового воина в голове, в суде было абсолютно просить прощения, пускать слезу. Перикл пускал слезу в суде, причем не по своему поводу, а по поводу знаменитой гетеры Аспасии, когда вот ее обвинили, Перикл пришел ее защищать, и он, да, это зафиксировано, так сказать, жалобно дрожащим голосом просил. Это нормально. Обязательно это должно происходить на фоне плачущих жены и детей, причем даже если дети взрослые, не имеет значения. Они должны, так сказать, вторым… ну, не 2-м голосом, они должны таким фоном, так сказать, осуществлять подпевку на известный сюжет: на кого же ты нас покидаешь, кормилец, так сказать, как же мы, сироты, без тебя и так далее. Демонстративно Сократ этого не делает. У него трое сыновей, причем двое еще достаточно юного возраста, они не вполне годились для этой роли. У него Ксантиппа всем Афинам известная. Да? И они сидят дома по его приказу. То есть еще одно демонстративное пренебрежение правилами, приличиями, нормами, традициями.

С. Бунтман― Да. Ну, и 1-е заявление… ну, не 1-е, важнейшее заявление и самохарактеристика Сократа: нет человека более непредвзятого, нет человека более честного, чем Сократ.

А. Кузнецов― Да. Он… Нет. Он действительно…

С. Бунтман― Он все.

А. Кузнецов― Он дразнил.

С. Бунтман― Кого Вы судите-то?

А. Кузнецов― Вот спрашивает Дмитрий Мезенцев: «Там был ли у Сократа избежать яда?» Да вообще шансов того, что процесс закончится смертной казнью, было немного. Это практически все сделал Сократ вот своими руками. Взяв на себя защиту, выстроив ее самым неудачным образом со всех точек зрения, с точки зрения содержательной, с точки зрения зрителей он фактически довел вот, так сказать, до этого результата. И надо сказать, что 2-е голосование… Кстати, такой развеем небольшой миф. Даже в школьных учебниках можно прочитать, что голосовали черными и белыми камешками. Их так называли. Это правда. Точно также как сейчас во время защиты диссертаций…

С. Бунтман― Черные и белые шары.

А. Кузнецов― … черные и белые шары, хотя они совершенно не шары и не черные, и не белые.

С. Бунтман― Я всегда…

А. Кузнецов― Да, да. А голосовали на самом деле медными дисками, просто одни были сплошные, а другие с дырочкой посередине. Вот соответственно такими вот бюллетенями голосовали за и против. Ну, и после 2-го вот этого захода уже окончательного…

С. Бунтман― Дырявили диск.

А. Кузнецов― Да. Сократ получил уже более серьезный перевес голосов за казнь: 360 против 141. Более чем в 2 раза.

С. Бунтман― Да, это уже принципиально. Да.

А.КУЗНЕЦОВ: Сократ не укладывается ни в одну схему, а жителям Афин кажется, что все должно быть схематично

А. Кузнецов― Это в 2 с половиной раза практически. Ну, и итог казнь. Хотя приговор был окончательный… Вот спрашивают тоже: «Была ли возможность амнистии?» Нет, приговор гелиэи окончательный. Но дело в том, что казнь немедленно совершена быть не могла, потому что как раз в это время отправился – это еще один из афинских ритуалов, – отправился корабль на Делос с богами богу Аполлону. И пока корабль не вернется, никаких соответственно мероприятий подобного рода казни проводиться не может, поэтому было еще некоторое количество времени. И за это время ученики подготовили побег. И, судя по всему, Афины, в общем, надеялись на то, что этот побег состоится. Это вообще был бы идеальный вариант. Казнить такого человека как Сократ, да, он нас раздразнил, он нас раздражает, но не хорошо. Ну, вот выйди, так сказать, за переделы Афин, поймай человека из другого полиса и спроси кого ты, чье имя ты знаешь в Афинах. Да? Понятно, что в 1-й пятерке Сократа назовут. Нехорошо. Неудобно. И вот если бы он бежал, он бы тем самым и вину бы свою признал, и с нас как бы снял часть морального груза, и не погиб бы, и там через несколько лет, так сказать, тихонько, спокойненько вернулся бы. Ну, если б дожил, все-таки Сократ уже, мягко говоря, не молод. Ему 70 лет. Ну, вот это бы всех устроило. А Сократ наотрез отказывается. Он говорит, что он не признает справедливости приговора. Но если каждый человек будет решать, следовать или не следовать, так сказать, законам, то вообще черте что получится. Если я побегу, я тем самым опровергну все, что я делал всю свою жизнь, все, чему я учил. Это невероятно достойный ответ. Ну, и дальше описано, как Сократ принял яд, продолжал беседовать с учениками. Современные медики спорят о том, была ли это знаменитая цикута, как всегда пишут. Дело в том, что…

С. Бунтман― Говорят, нет.

А. Кузнецов― Говорят, что это болиголов.

С. Бунтман― Да, не те…

А. Кузнецов― Не те признаки. Кроме того цикута – яд импортный для Греции. Его надо было везти издалека. А болиголов произрастал, в том числе и в этой местности. И поэтому та клиническая картина, что яд как бы постепенно поднимался…

С. Бунтман― Паралич.

А. Кузнецов― Да, и паралич парализует…

С. Бунтман― И он отмечает, что с ним происходит.

А. Кузнецов― Да, да.

С. Бунтман― Щупает.

А. Кузнецов― И вот в конце, когда уже понимает, что осталось совсем немного, он обращается к одному из своих любимых учеников Критону, говорит: «Критон, Вы должны Асклепию, богу врачевания…»

С. Бунтман― Это, кстати…

А. Кузнецов― «Мы должны Асклепию петуха. Ты, пожалуйста, проследи, чтобы…»

С. Бунтман― А это жертва за исцеление. То есть смерть как исцеление.

А. Кузнецов― Да.

С. Бунтман― И не то, что он вдруг исцелится от яда и будет жить.

А. Кузнецов― И как раз вот это последнее…

С. Бунтман― … всего этого.

А. Кузнецов― … последний разговор Сократа с учениками. Они ему… они скорбят, они говорят: «Ну, как же так?» А он как раз их утешает вот этими слова, которые уже приводил: «Как мы можем судить о том, чего мы не знаем?» Да.

С. Бунтман― Да.

А. Кузнецов― Так сказать, почему вы говорите, что смерть – это плохо. А, может, это совсем и неплохо. Вот с этим он и умирает. Вот Дмитрий говорит: «Прям спектакль какой-то».

С. Бунтман― Да!

А. Кузнецов― Греция построена на театре. Театр там гораздо больше, чем…

С. Бунтман― И вот вы знаете, я страшно люблю… За что я полюбил? За одну деталь я полюбил «Рим», телесериал. Потому, что там очень интересно сделаны выступления в сенате. Когда не просто вот красиво и плавно переходящие жесты, а когда человек принимает жест оратора и фиксирует его. Абсолютно условный жест. Вот это очень здорово сделано в «Риме». Был, кстати, наш фильм о Сократе, советский фильм.

А. Кузнецов― Да, по-моему, в 50-х, что ли…

С. Бунтман― Нет, нет.

А. Кузнецов― Более поздний?

С. Бунтман― Гораздо более поздний. Да. И это был фильм очень хорошего режиссера, который снимал «Друзья и годы» вот в оттепельное время с Граббе, с Яковлевым. Вот. так что вот так. Ну, и беседа с Сократом, конечно, там знаменитая. Вот.

А. Кузнецов― Вот тут спрашивают: «Можно ли считать Сократа основателем 5-й колонны. Сегодня на Гомера наплюешь, завтра родину продашь». Ну, конечно, очень много аналогий, разумеется.

С. Бунтман― Ну, конечно. Поэтому мы говорим, что сюжет такой архитипический, который очень общий для столкновений, когда человек… хотят быть хороший или плохой, но политиком. А он нет, он философ, и он стоит на этом до конца.

А. Кузнецов― Да, и он философ такой не суетящийся.

С. Бунтман― Да, хотя и вот это личное его, он выбирает себе личную доблесть, а не занимается всем тем, что от него требуется именно даже ритуалами политическими и демократическими ритуалами, которых он не соблюдает. Вот, друзья мои, то, что связано с Сократом. Быстренько мы выбираем следующую тему, не правда ли?

А. Кузнецов― Да, конечно.

С. Бунтман― Я думаю, что хотим вам предложить процесс, собственно процесс Жанны д’Арк.

А. Кузнецов― Мы крутились, крутились вокруг. Уже об инквизиционном процессе рассказали…

С. Бунтман― Да.

А. Кузнецов― … в прошлый раз.

С. Бунтман― Предлагали вам, подсовывали вам Жиля де Ре, который…

А. Кузнецов― Да, которого отвергли с 1-го раза, правда.

С. Бунтман― Да. Процесс Карла I еще раз предлагаем. Это 1-й, самый 1-й регулярный именно процесс низвержения собственного монарха.

А. Кузнецов― И продолжая тему Сократа, это еще один разговор о выборе линии защиты и об отстаивании принципов.

С. Бунтман― Совершенно верно. Процесс Мишеля Нея, маршала Франции. Вот у нас 15-й год, Ватерлоо там…

А. Кузнецов― Конечно.

С. Бунтман― Все это проходит. Да? Мишель Ней – замечательный человек и…

А. Кузнецов― Храбрейший из храбрых.

С. Бунтман― Да.

А. Кузнецов― Арьергард великой армии.

С. Бунтман― И предавший, и не предавший, и в конце концов расстрелянный. Суд над Сергеем Нечаевым.

А. Кузнецов― Сергей Геннадьевич Нечаев – человек, чья деятельность и взгляды, безусловно, в значительной степени определили написание романа «Бесы».

С. Бунтман― Да.

А. Кузнецов― Чьи взгляды и по сей день в молодежной левацкой среде всячески обсуждаются.

С. Бунтман― Да и не только в молодежной, и не только в левацкой они живут.

А. Кузнецов― Они живут, конечно.

С. Бунтман― Очень многие партии нечаевщиной страдают невероятно. Давайте посмотрим. И, в конце концов, суд над Аль Капоне. За чтоб не посадить, лишь бы посадить.

А. Кузнецов― Совершенно верно. И мы знаем, за что на самом деле посадили человека…

С. Бунтман― Голосуйте! Уже все…

А. Кузнецов― Да, голосование уже пошло.

С. Бунтман― Да. Спасибо. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Каждое воскресенье встречаемся.

echo.msk.ru

Суд над Сократом — atsinis

Давид Жак-Луи. Смерть Сократа (1787, Нью-Йорк, Музей «Метрополитен»)

Сократ, знаменитый афинский мудрец и чудак, выдающийся греческий философ. Выдающийся настолько, что всю античную греческую философию так и делят — на «до Сократа» и «после Сократа». Именно Сократ, насколько нам известно, первым применил диалектический метод — термин «диалектика» происходит от слова «диалог», именно диалог у Сократа — главный метод поиска истины. Сократ никогда не записывал свои мысли, всё — только в живом диалоге. Поэтому всё, что мы о нем знаем, дошло до нас в виде записей его учеников. Но диалоги Сократа — не чистая софистика, переливание мысли из пустого в псевдополное.

Правда, первым диалектиком его назвать не вполне верно — первым диалектиком правильнее считать другого греческого философа, Гераклита, именно он — автор первой диалектической картины мира («Всё течет, все меняется», «Всё состоит из огня», «Война» — отец всего и т. д.).

Жил он бедно, ходил в грубом плаще, ел что попало. Объяснял: «Я ем, чтобы жить, а остальные живут, чтобы есть». И еще: «Говорят, боги ни в чем не нуждаются; так вот, чем меньше человеку надо, тем больше он похож на бога». Гуляя по рынку, он приговаривал: «Как приятно, что есть столько вещей, без которых можно обойтись!»

Ему присылали подарки — он отказывался. Жена его Ксантиппа злилась и бранилась — он объяснял: «Если бы мы брали все, что дают, нам бы ничего не давали, даже если бы мы просили». Ксантиппа попрекала его бедностью: «Что скажут люди?» Он отвечал: «Если люди разумные, то им все равно; если неразумные, то нам все равно». Ксантиппа жаловалась, что ей не в чем выйти посмотреть на праздничное шествие. Он отвечал: «Видно, ты не так хочешь на людей посмотреть, как себя показать?» Она ругалась — он улыбался; она окатывала его водой — он отряхивался и говорил: «У моей Ксантиппы всегда так: сперва гром, потом дождь».

Мудрецом Сократа объявил сам дельфийский оракул. Был задан вопрос: «Кто из эллинов самый мудрый?» Оракул ответил: «Мудр Софокл, мудрей Еврипид, а мудрее всех Сократ». Но Сократ отказался признать себя мудрецом: «Я то знаю, что я ничего не знаю». Богам он так и молился, словно не знал о чем: «Пошлите мне все хорошее для меня, хотя бы я и не просил о том, и не посылайте дурного, хотя бы я и просил о том!»

Свой метод диалектических споров Сократ отточил настолько, что его просто боялись, «И многие, доведенные до отчаяния [разговором с] Сократом, больше не желали иметь с ним дела». Вопросы Сократ задавал под стать — «что такое справедливость?» и всё в таком духе, попробуй ответь. Хотя древние греки мудрость уважали и любили (философия это по-гречески и есть «любомудрие»), эту неоднозначность, критичность мышления Сократа афинские граждане невзлюбили. Там присутствовал, конечно, и политический аспект — но то дело для Греции скорее привычное. В 399 г. до н. э. предъявили Сократу обвинение в том, что «он не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество».

«Занимательная Греция» нашего выдающегося филолога М.Л. Гаспарова — одна из моих самых любимых книг, читал раз 6-7, не выходя в реальный мир, рекомендую всем. Действительно, занимательно, увлекательно и одновременно — очень со, после прочтения складывается очень цельная картина жизни и истории античной Греции. У Гаспарова есть и книжка про Рим — «Капиталийская волчица», но она, на мой взгляд, не такая интересная. Чувствуется, что про Грецию Михаил Леонович писал с истинным удовольствием — оно и понятно, греческая культура действительно гораздо разнообразнее и богаче культуры Римской.

История суда над Сократом — в каком-то смысла для древней Греции беспрецедентна. Бывало, что с философами судились, бывало, что и изгоняли — но на смерть осудили только одного, Сократа. В книге М.Л Гаспарова этот процесс описан очень ярко и интересно (всё — по дошедшим до нас историческим материалам, судебный процесс над Сократом описан в двух произведениях Ксенофонта и Платона со сходным названием Апология Сократа (греч. Ἀπολογία Σωκράτους)).

Суд над Сократом
(из книги М.Д Гаспарова «Занимательная Греция»)

В Афинах заседает суд. В Афинах любят судиться, за это над афинянами давно все подшучивают. Но этот суд — особенный, и народ вокруг толпится гуще обычного. Судят философа Сократа — за то же, за что судили тридцать лет назад Анаксагора и двенадцать лет назад Протагора. Его обвиняют в том, что он портит нравы юношества и вместо общепризнанных богов поклоняется каким то новым.

Сократу семьдесят лет. Седой и босой, он сидит перед судьями и с улыбкой слушает, что говорят один за другим три обвинителя: Мелет, Анит и Ликон. А говорят они сурово, и народ вокруг шумит недоброжелательно. Ведь всего пять лет, как кончилась тяжелая война со Спартой, всего четыре года, как удалось сбросить власть «тридцати тиранов», государство с трудом приводит себя в порядок. Как это случилось, что при отцах и дедах Афины были сильнее всех в Элладе, а теперь оказались на краю гибели? Может быть, в этом виноваты такие, как Сократ?

— Сократ — враг народа, — говорят одни. — Наша демократия стоит на том, чтобы всякий гражданин имел доступ к власти: всюду, где можно, мы выбираем начальников по жребию, чтобы все были равны. А Сократ говорит, будто это смешно — так же смешно, как выбирать кормчего на корабле по жребию, а не по знаниям и опыту. А у кого из граждан есть досуг, чтобы приобрести в политике знания и опыт? Только у богатых и знатных. Вот они и трутся около Сократа, слушают его уроки, а потом губят государство. Когда была война, нас чуть не погубил честолюбец Алкивиад; когда кончилась война, нас чуть не погубил жестокий Критий; а оба они были учениками Сократа.

— Сократ — друг народа, — говорят другие. — И Алкивиад, и Критий были хорошими гражданами, пока слушали Сократа, и стали опасными, лишь когда отбились от него. Разве «тридцать тиранов» любили Сократа? Нет, они тоже боялись его и тоже уверяли, будто он портит нравы юношества. Тайных уроков он не давал, жил у всех на виду, разговаривал со всеми запросто. Да, он всегда говорил: «Государством должны управлять только люди хорошие», — но он никогда не добавлял, как это любят знатные: «Нельзя научиться быть хорошим, можно только быть хорошим от рождения». Он как раз и учил людей быть хорошими, будь ты богач или бедняк, лишь бы сам хотел учиться. А что это трудно — его ли вина?

— Сократ — чудак и насмешник, — соглашаются и те и другие. — Он задает вопросы и не дает ответов; сколько ни отвечай, а все чувствуешь себя в тупике. Другие философы говорят: «думай то то!», а он: «думай так то!» Додумаешься до чего нибудь, скажешь ему, а он переспросит раз, и видишь: нужно дальше думать. А нельзя же без конца думать, надо когда то и дело делать. Начнешь, недодумав, а он улыбается: «не взыщи, коли плохо получится». Понятно, что так ни дома, ни государства не наладишь. Интересно с ним, но неспокойно. Обвинители говорят: «Казнить его смертью»; это, конечно, слишком, а проучить его надо, чтобы жить не мешал.

Но вот обвинители кончили, и Сократ встает говорить защитительную речь. Все прислушиваются.
«Граждане афиняне, — говорит Сократ, — против меня выдвинуты два обвинения, но оба они такие надуманные, что о них трудно говорить серьезно. Наверное, дело не в них, а в чем то другом.
Говорят, будто я не признаю государственных богов. Но ведь во всех обрядах и жертвоприношениях я всегда участвовал вместе со всеми, и каждый это видел. Говорят, будто я поклоняюсь новым богам, — это про то, что у меня есть внутренний голос, которого я слушаюсь. Но ведь верите же вы, что дельфийская пифия слышит голос бога и что гадателям боги дают знамения и полетом птиц, и жертвенным огнем; почему же вы не верите, что и мне боги могут что то говорить?

Говорят, будто я порчу нравы юношества. Но как? Учу изнеженности, жадности, тщеславию? Но я сам ведь не изнежен, не жаден, не тщеславен. Учу неповиновению властям? Нет, я говорю: „Если законы вам не нравятся, введите новые, а пока не ввели, повинуйтесь этим“. Учу неповиновению родителям? Нет, я говорю родителям: „Вы ведь доверяете учить ваших детей тому, кто лучше знает грамоту; почему же вы не доверяете их тому, кто лучше знает добродетель?“

Антонио Канова. Сократ, защищающийся в суде (конец XVIII в., Поссаньо, Гипсотека Кановиана)

Нет, афиняне, меня здесь привлекают к суду по другой причине, и я даже догадываюсь, по какой. Помните, когда то дельфийский оракул сказал странную вещь: „Сократ — мудрее всех меж эллинов“. Я очень удивился: я то знал, что этого быть не может, — ведь я ничего не знаю. Но раз так сказал оракул, надо слушаться, и я пошел по людям учиться уму разуму: и к политикам, и к поэтам, и к гончарам, и к плотникам. И что же оказалось? Каждый в своем ремесле знал, конечно, больше, чем я, но о таких вещах, как добродетель, справедливость, красота, благоразумие, дружба, знал ничуть не больше, чем я. Однако же каждый считал себя знающим решительно во всем и очень обижался, когда мои расспросы ставили его в тупик. Тут то я и понял, что хотел сказать оракул: я знаю хотя бы то, что я ничего не знаю, — а они и этого не знают; вот потому я и мудрее, чем они.

С тех самых пор я и хожу по людям с разговорами и расспросами: ведь оракула надо слушаться. И многие меня за это ненавидят: неприятно ведь убеждаться, что ты чего то не знаешь, да еще столь важного. Эти люди и выдумали обвинение, будто я учу юношей чему то нехорошему. А я вовсе ничему не учу, потому что сам ничего не знаю; и ничего не утверждаю, а только задаю вопросы и себе и другим; и, задумываясь над такими вопросами, никак нельзя стать дурным человеком, а хорошим можно. Потому я и думаю, что совсем я не виноват».

Судьи голосуют. Как видно, они тоже не принимают всерьез обвинений Мелета и Анита — правда, они признают Сократа виновным, но лишь малым перевесом голосов. Теперь надо проголосовать за меру наказания. Закона на такие случаи нет: обвинитель должен предложить свою меру наказания, обвиняемый — свою, а суд — выбрать. Обвинители свою уже предложили: смертную казнь. Пусть Сократ со своей стороны предложит достаточный штраф, и наверняка он этим и отделается. Но Сократ говорит:

— Граждане афиняне, как же я могу предлагать себе наказание, если я считаю, что я ни в чем не виноват? Я даже думаю, что я полезен государству тем, что разговорами своими не даю вашим умам впасть в спячку и тревожу их, как овод тревожит зажиревшего коня. Поэтому я бы назначил себе не наказание, а награду — ну, например, обед за казенный счет, потому что я ведь человек бедный. А то какой же штраф могу я заплатить, если всего добра у меня и на пять мин не наберется? Пожалуй, одну мину как нибудь заплачу, да еще, может быть, друзья добавят.
Это уже похоже на издевательство. Народ шумит, судьи голосуют и назначают Сократу смертную казнь. Приговоренному предоставляется последнее слово. Он говорит:

— Я ведь, граждане, старый человек, и смерти мне бояться не пристало. Что приносит людям смерть, я не знаю. Если загробного мира нет, то она избавит меня от тяжкой дряхлости, и это хорошо; если есть, то я смогу за гробом встретиться с великими мужами древности и обратиться со своими расспросами к ним, и это будет еще лучше. Поэтому давайте разойдемся: я — чтобы умереть, вы — чтобы жить, а что из этого лучше, нам неизвестно.
Его казнили не сразу: был праздничный месяц, и все казни откладывались. Друзья предлагали ему бежать из тюрьмы; он сказал: «Зачем? Чтобы нарушить закон и вправду заслужить наказание? И куда? Разве есть такое место, где не умирают?» Ему сказали: «Но ведь больно смотреть, как ты страдаешь незаслуженно!» Он ответил: «А вы бы хотели, чтобы заслуженно?» Его спросили: «Как тебя похоронить?» Он ответил: «Плохо же вы меня слушали, если так говорите: хоронить вы будете не меня, а мое мертвое тело».

Антонио Канова. Сократ, принимающий чашу с цикутой (конец XVIII в., Поссаньо, Гипсотека Кановиана)

Казнили в Афинах ядом. Сократу подали чашу — он выпил ее до дна. Друзья заплакали — он сказал: «Тише, тише: умирать надо по хорошему!» Тело его стало холодеть, он лег. Когда холод подступил к сердцу, он сказал: «Принесите жертву богу выздоровления». Это были его последние слова.

*    *    *

То есть казнить Сократа должны были чуть не через месяц после вынесения афинянами несправедливого по своей сути приговора. Его обвинителями выступили главные афинские демократы, своего рода «общественно-политическая элита» — гражданственный поэт Мелет, тираноборец Анит, демократический оратор Ликон. Судили они его от имени великих афинских правителей — Перикла, Фемистокла. Судили, понятно, по сфабрикованному обвинению — но уж очень достал упрямый, строптивый философ. Сократ не оспаривает такой суд, суд людей. Великий спорщик Сократ не любил пустого красноречия — он решил защищать себя сам, говоря, как вы видите, самые простые слова, и — выйгравший столько споров! — этот процесс проиграл. Друзья предлагали ему бежать — но Сократ наотрез отказался. Почему? Потому что Сократ не мог поставить себя выше закона, даже если этот закон не верен или не справедливо применен, это противоречило тому, что он сам говорил и чему учил. Для Сократа Закон  — выше, важнее Сократа.

Сам закон не стал дурен, просто его применили недобросовестные люди. Если Сократ убежит, то нарушит закон так же, как нарушили закон его обвинители, как говорится — «закон что дышло». Но своим поступком Сократ в который раз утвердил требования, свою этику – разумность и соблюдение законов. Бежать для него — даже хуже, чем смерть. Обвинители думают, что они могут стать выше Сократа, осудив его на смерть — Сократ же стал выше них, не поправ закон, не унижая себя, а наоборот — подавая пример соблюдения закона, не отказываясь от своих убеждений, от своей сущности.

atsinis.livejournal.com

Смерть Сократа — Русская историческая библиотека

Причины ненависти к Сократу демократии Афин

Демократы, вновь взявшие власть в Афинах после свержения Тридцати тиранов, хотели поддержать традиционные религиозные верования и привычные народу моральные нормы. Сократ же ещё со времён нападения на него Аристофана в комедии «Облака» не вполне справедливо считался главой софистов, учение которых породило по всей Греции гибельную безнравственность. Заменяя прежние правы и религию произвольными прихотями, оно ставило на место закона личную выгоду, внушало стремления к тирании, как самому завидному счастью, создало чуждую всяких убеждений риторику, приискивавшую хитрые технические средства оправдывать какие угодно мысли, гордившуюся тем, что умеет доставлять победу неправому делу. И действительно, из школы Сократа вышли самые горячие противники демократии, руководители аристократических заговоров Критий, Терамен, Алкивиад и Пифодор, архонт-эпоним, именем которого отмечался год беззаконий, год владычества Тридцати. А теперь ещё один ученик Сократа, знаменитый Ксенофонт, служил в том войске наемников, которое привел персидскому царевичу Киру Младшему спартанский военачальник.

Великий древнегреческий философ Сократ

Автор фото — Eric Gaba

 

Воспитатель таких учеников должен был казаться восстановленной демократии опасным учителем. Ей естественно было придти к мысли, что надо искоренить зло подавлением софистического преподавания. Демократы решили показать на Сократе пример, который напугал бы других. Тут не было заботы разбирать, подходят ли к нему те обвинения, какие были взводимы на всю новую софистическую философию. Он пал жертвою демократической реакции. Сократ был осужден на смерть не за свои политические убеждения, потому он что никогда не выказывал вражды к демократии, ни ослушания ей; и не по личной злобе он был избран жертвою, а только потому, что нужно было нанести удар приверженцам новых религиозных идей, и удар этот должен был быть тяжелым; а он был конечно тем тяжелее, чем выше стоял человек, на которого был направлен. Притом, в учении Сократа был элемент, действительно противоположный понятиям всего древнего мира. Сократ говорил, что человек должен не подчиняться безусловно законам, обычаям и понятиям своего государства, а следовать своим собственным мыслям, руководиться в своей политической деятельности собственными понятиями. В особенности опасно должно было казаться это основателям новой афинской демократии. Она не могла допустить, чтобы человек имел право уклоняться от своих гражданских обязанностей; не могла допустить учения, которое настаивало, что власть должна принадлежать только знающим философскую истину и что замещение должностей по жребию бросаемому всеми гражданами (как делалось в Афинах) – нелепость. Демократия не могла допустить, чтобы гражданин повиновался, как публично говорил о себе Сократ, своему внутреннему голосу (демону) более, чем афинскому правительству. Все эти причины и повели к смерти Сократа.

 

Суд над Сократом

Ремесло доносчиков находилось тогда в большом развитии; потому легко было найти материалы для обвинения. Руководимый вышеперечисленными мотивами Анит, один из вождей демократической партии, группировавшихся около Тразибула, и вместе с Анитом поэт Мелет и оратор Ликон внесли в восстановленный народный суд (гелиэю) обвинение против Сократа. В нём утверждалось, что деятельность Сократа опасна государству, что он внушает молодым людям вредные правила, учит их презирать нравственность и законы и стремится ввести вместо государственной религии почитание новых богов.

Анит, понесший при тирании Тридцати большие имущественные потери и старавшийся теперь исправить свои расстроенные денежные дела торговлей кожами, имел кроме политических мотивов и личную вражду против Сократа за то, что Сократ внушил его сыну отвращение к занятию отцовским промыслом. Мелет и Ликон, вероятно, принадлежали к числу людей, которых прежде оскорблял Сократ своею иронией, и, быть может, хотели теперь отомстить ему за обиды. Из «Воспоминаний о Сократе», написанных в защиту своего учителя Ксенофонтом через несколько лет после его смерти, мы видим, что обвинители приводили ряд мыслей, взятых из бесед Сократа, в доказательство, что он подрывал в молодых людях уважение к родителям, любовь к родным, выставлял смешным замещение должностей по жребию, доказывал превосходство аристократов над простолюдинами и так далее. Та часть обвинения, что он презирает народных греческих богов и вводит новых, выглядела обоснованной: Сократ отвергал антропоморфные элементы эллинской мифологии, и говорил о своем «демоне» в таких выражениях, из которых следовало, что он ставит самого себя безусловным судьею истины.

 

Речь Сократа на суде

Несмотря на тяжесть этих обвинений и на невыгодное для Сократа настроение гелиастов, он едва ли был бы осужден на смерть, если бы сам не раздражил против себя судей той речью, которой оправдывал себя. Очевидно, он сам хотел быть осужден на смерть, хотел избавить себя ею от предстоявших ему немощей и страданий старости: ему было тогда уже почти 70 лет. Сознавая честность и благородство своей жизни, Сократ не готовился к защите, и вместо того, чтобы опровергать доводы обвинителей или, как обыкновенно делалось, упрашивать суд жалобными мольбами, привести туда детей и родных для смягчения судей. Сократ произносил свою речь на суде гордым тоном уверенности в своей правоте, с бесстрашием выставлял свою деятельность безупречной, говорил, что он исполнял повеление дельфийского оракула, вменившего ему в обязанность исследование истины, пробуждение сознания о ней в себе и в других. В своей речи он утверждал, что заслужил признательность афинского народа, что если будет оправдан, то будет продолжать свою прежнюю деятельность, возложенную на него божеством; говорил судьям, что защищает себя не для своей, а для их пользы, потому что, осудив его, они сделали бы великий вред афинскому народу и тяжко согрешили бы пред богами. – Эта судебная речь, суть которой сохранена Платоном в «Апологии Сократа», была достойным завершением его благородной деятельности, наилучшим памятником ему.

Но и по тону, и по содержанию речь Сократа должна была произвести чрезвычайно дурное впечатление на судей, многие из которых видели в нем аристофановского развратителя молодёжи, другие ненавидели учителя и друга Крития и Алкивиада, некоторые имели против него личную вражду. Сократ стоял перед судьями не как обвиненный, а как повелитель; вместо того, чтобы защищать себя, он давал им наставления. При таких обстоятельствах, удивительно не то, что он был осужден, а то, что перевес на стороне обвинения был так незначителен, составлял всего пять или шесть голосов. «Сократ легко мог бы приобрести себе оправдание, если бы захотел льстить судьям или упрашивать их», – говорит Ксенофонт. Итак, приговор, объявившей его виновным, соответствовал его собственному желанию. Это видно и из того, как Сократ поступил после судебного голосования, признавшего его виновным. По афинским законам, признанный виновным имел право предлагать, чтобы наказание, которому он должен подвергнуться по закону, было заменено другим, менее тяжелым. Но Сократ воспользовался этим правом так, что его слова должны были увеличить раздражение судей. В своей новой речи, уже после приговора, он говорил:

 

 

«Итак, я должен сказать вам, какого наказания заслуживаю я, по моему мнению. По моему убеждению, я своею усердною и бескорыстною заботою сделать граждан мудрыми и добродетельными, оказал такую пользу афинскому государству, что заслуживаю получить пожизненное право обедать на государственный счет в Пританее, как победители на олимпийских играх и другие люди, заслуживающие признательность, государства. Да, я не могу признать, что я сделал что-нибудь дурное. И было бы неразумно, – продолжал Сократ, – если б я попросил себе изгнания или заключения в тюрьму – то есть, несомненно, бедствия, – вместо смерти, о которой я не знаю, бедствие она, или благо. Если б я был богат, то я предложил бы подвергнуть меня денежному штрафу; это не было бы бедствие. Но всех денег у меня только одна мина серебра; и я предлагаю взять с меня мину. Вот, впрочем, Платон и другие мои друзья говорят мне, чтоб я повысил цифру до тридцати мин, и хотят взять на себя поручительство. Потому я предлагаю, чтобы на меня был наложен штраф в тридцать мин, и подчиняюсь вашему приговору».

Называть себя заслужившим обеда в Пританее, самой высокой почести, какая могла быть получена афинским гражданином, – это должно было в устах осужденного казаться судьям насмешкою над судом, и они осудили Сократа на смерть, по предложению Мелета. Мудрец принял этот приговор с величайшим спокойствием: голос его демона молчал, не отклонял его от намерения умереть; потому Сократ полагал, что смерть не бедствие для него.

Смерть Сократа. Художник Ж. Л. Давид, 1787

 

Как умер Сократ

Обыкновенно смертные приговоры исполнялись немедленно. Но исполнение приговора над Сократом было отсрочено на тридцать дней, потому что перед тем временем, как он был произнесен, священный корабль отплыл с посольством на Делосский праздник, и по древнему обычаю не должно было до его возвращения осквернять город исполнением смертных приговоров. Сократ провел эти дни перед смертью в темнице. Его держали в оковах; но его друзьям и ученикам было дозволено посещать его, и он перед смертью по-прежнему вел свои наставнические беседы с ними. Некоторые из его друзей, – главным в этом деле был богатый гражданин Критон, – хотели, подкупив смотрителя тюрьмы, доставить узнику возможность бежать. Но как ни убеждали они Сократа спастись, он решительно отверг их просьбу. Сократ считал, что бегство было бы несогласно с его учением, опозорило бы его.

Когда прошло время отсрочки, он, беседуя с друзьями о бессмертии души, выпил кубок яда, и умер с невозмутимым, светлым спокойствием. Существенное содержание возвышенной предсмертной беседы Сократа изложено в диалоге Платона «Федон». – Умирая, он сказал друзьям: «Мы все обязаны принести петуха в жертву благодарности богу Асклепию за мое исцеление: прошу вас, исполните это». Смысл этих предсмертных слов Сократа толкуют по-разному.

Смерть Сократа. Художник Ж. Б. Реньо, 1785

 

Так угас ярый свет, озаривший современникам и потомству пути, ведущие человека к истинному, не призрачному счастью. Как солнце под тропиками, Сократ до заката сохранил весь блеск своего величия; он умер в полной силе своего гения, с невозмутимым благородством души, как герой после победы, как мученик, запечатлевший своею смертью истину своего учения. Смерть была легка для Сократа, при блаженном его сознании, что он постоянно заботился совершенствовать себя и своих друзей.

 

rushist.com

Суд над Сократом

Суд над Сократом

Ролевая проблемная урок-игра с элементами дискуссии

Цель занятия: реконструировать в игровой ситуации историческое событие, бывшее, в действительности — суд над мудрецом Сократом. Игра строится на основе включения выступлений вымышленных и реальных персонажей, действия и речи которых призваны нюансировать происходящее событие с точки зрения с точки зрения греков и современных людей. Урок является реконструкцией по характеру воображаемой ситуации, ибо суд над мудрецом действительно имел место, но основан не только на воспроизведении спора обвинителей и защитников Сократа, но и включает в себя элементы дискуссии. Занятие призвано способствовать развитию образных, логических и оценочных умений школьников.

 

Опережающее задание и подготовка. Повторить материал о Сократе и греческой философии. Заранее распределяются роли участников: самого Сократа, его судей, главных обвинителей — Милета, Анита и Ликона, а также его защитников. Остальные ребята готовят свое оценочное мнение по поводу приговора суда над Сократом.

 

Список дополнительной литературы:

1. М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция. М, 1995.

2. Великий греческий мудрец. М, 1991.

3.       Плутарх. Великие греки. Любое издание.

4.    В.С. Нерсеянц. Сократ. М, 1984.

5.    Ю.А. Франкин. Осуждение Сократа. М, 1986.

6.    А. И. Немировский. Суд над Сократом в кн: Книга для чтения по истории Древнего мира. М, 1981.

 

Познавательное задание на весь урок. Были ли справедливы и обснованы обвинения, выдвинутые против Сократа? Почему уважаемый человек в Греции престал перед судом? Считаете ли вы справедливым смертный приговор Сократу?

 

Ход занятия. Вступительное слово ведущего. Идет 399 год до н.э. Всего прошло пять лет, как закончилась поражением долгая война со Спартой. Государство с трудом приводило себя в порядок. Греки задавали себе один и тот же вопрос: как же случилось, что при отцах и дедах Афины были самым красивым городом Эллады, а теперь оказались на краю гибели? Может быть, в этом виноваты такие, как Сократ? Чтобы выяснить это , мы и собрались на суд. Сократ известен не только афинянам, но и за пределами нашего города. Для начала мы послушаем Платона, его ученика.

 

Платон: Я — ученик Сократа. Меня зовут Платон. Я немного знаю о жизни своего учителя, но больше о его суждениях и мыслях. Сократ родился в 470 году до н.э. бедной семье каменотеса Софроникса и повитухи Фенариты, в Афинах. Не знаю, кто он по профессии, он никогда не говорил об этом. Я слышал, что люди говорят, что он помогал отцу и был скульптором. Но это было не для него. Он стал ходить по городу и проповедовать свои идеи на площадях. Первые его выступления относятся ко времени великого и мудрого Перикла. Сократ любил вести беседы о смысле жизни, о сущности знания. Он и изобрел особый вид беседы, которую теперь называют сократовской. Суть ее в том, что каждый вопрос разбивается на несколько мелких так, чтобы на них можно было ответить либо да, либо нет. Сократ строил свою беседу так, что в конце концов доказывал своему собеседнику, что тот ничего не знает. Но делал он это не для того, чтобы унизить и посмеяться над ним. Ведь он сам говорил про себя: » Я знаю только то, что я ничего не знаю» И добавлял, что первым шагом к познанию мира является познание самого себя. Сократ был и есть сторонник афинской демократии, но критиковал ее. Не за это ли теперь судят его? Сам Сократ называл себя не мудрым, а любящим мудрость, отсюда произошло само понятие «философия», которое означает любовь к мудрости.

 

На доске демонстрируются афоризмы Сократа.

 

«Я ем, чтобы жить, а остальные живут, чтобы есть».

 

«Говорят, что боги ни в чем не нуждаются, так вот, чем меньше человеку надо, тем больше он похож на бога».

 

«Как приятно, что есть столько вещей, без которых можной обойтись».

 

«Если бы мы брали все, что дают, нам бы ничего не давали, даже если бы мы просили».

 

«Если люди разумные, то им все равно, а если не разумные, то нам все равно».

 

Учащимся предлагается обдумать и объяснить эти выражения.

 

Учитель обращает внимание учащихся на количество судей -500. Такое количество судей было необходимо, чтобы всех невозможно было подкупить. Но этот суд — особый, таких не бывало уже лет двадцать. Судят философа. Посмотрите на него. (Учащимся демонстрируется портрет). Сократу 70 лет. Это невысокий крепкий старик в грубом бедняцком плаще, босой. Лысый череп, крутой лоб, курносый нос, толстые губы. Когда-то в Афины приехал ученый знахарь, умевший по чертам лица определять характер человека. Его привели к Сократу, и он сразу сказал: «Жаден, гневлив, необуздан до бешенства». Афиняне расхохотались и уже собирались побить знахаря, потому что не было человека в Афинах добродушнее и неприхотливее, чем Сократ. Но Сократ сам остановил их: «Он сказал вам, граждане, чистую правду: я действительно чувствовал в себе и жадность, и гнев, но сумел взять себя в руки, воспитать себя и вот — стал таким, каким вы меня знаете».

 

Учитель подчеркивает, что речь идет не о воровстве, не об обиде, не об обмане, не о государственной измене. Так за что же судят этого мудреца? Послушаем трех его обвинителей — Милета, Анита и Ликона.

 

Анит: Я гражданин Афин, Анит, обвиняю Сократа в том, что он не признает государственных богов и поклоняется новым богам, что недопустимо для гражданина города великой Афины Паллады. Сократ — человек уважаемый в нашем городе, много говорит, беседует с людьми. А что, если и другие станут вслед за ним поклоняться чужим богам или уже делают это? И, может быть, из-за этого мы проиграли войну со Спартой, что некоторые граждане наши недостаточно уверенно защищали наших богов.

 

Прокл: Я считаю эти обвинения против Сократа несправедливыми. Ведь во всех обрядах и жертвоприношениях он всегда участвовал вместе со всеми и каждый видел это. Говорят, будто он поклоняется новым богам — это про то, что у него есть внутренний голос, которого он слушается. Но вы ведь знаете, что дельфийская пророчица Пифия слышит голоса с Олимпа и что гадателям боги дают знамения и полетом птиц, и жертвенным огнем. Почему же вы не верите, что и ему боги могут что-нибудь говорить?

 

Ликон: Меня зовут Ликон и я обвиняю Сократа в том, что он — враг народа. Наша демократия стоит на том, чтобы всякий гражданин имел доступ к власти. Всюду мы выбираем себе начальников даже не голосованием, а по жребию, чтобы все были равны. Сократ говорит, что это смешно, причем также смешно, как кормчего выбирать на корабле по жребию, а не по знаниям и опыту.

 

Голос из толпы: Но это же правильно. Нельзя заниматься каким-либо делом, сначала ему не научившись. Нельзя управлять хорошо государством только потому, что принадлежишь к власти по рождению.

 

Ликон: Но у кого из граждан есть досуг, чтобы приобрести в политике знания и опыт? Только у богатых и знатных. Вот они и трутся около Сократа, слушают его уроки, а потом губят государство. Когда была война, нас чуть не погубил честолюбец Алкивиад, уведя весь наш флот в гибельный поход на Сицили, а когда закончилась война, нас чуть не извел жестокий Критий — глава «тридцати тиранов». Но ведь оба они — ученики Сократа.

 

Клеоним: Я, Клеоним, утверждаю, что Сократ — не враг народа, а его друг. И Алкивиад, и Критий были хорошими гражданами, пока слушали Сократа, и стали опальными лишь, когда отбились от него. Разве тридцать тиранов любили Сократа? Они боялись его и уверяли, что он портит нравы юношества. Тайных уроков он не давал, жил у всех на виду, разговаривал со всеми запросто, даже с рабами, если тем было интересно. Он всегда говорил, что «государством должны управлять хорошие люди», но не добавлял, что хорошим быть можно только от рождения. Он как раз и учил людей быть хорошими, лишь бы сам человек хотел учиться.

 

 

Страница 1 — 1 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

portal-slovo.ru