Пою премудрого российского героя ломоносов – Михаил Ломоносов — Петр Великий (Героическая поэма): читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

Содержание

Полное содержание Петр Великий Ломоносов М.В. [1/4] :: Litra.RU




Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!


/ Полные произведения / Ломоносов М.В. / Петр Великий

    Героическая поема

    

     Его Высокопревосходительству милостивому государю
     Ивану Ивановичу Шувалову, Генералу-Поручику,
     Генералу-Адъютанту, действительному Камергеру,
     Московского Университета куратору
     и орденов Белого Орла, Святаго Александра,
     Святыя Анны Кавалеру

     Начало моего великого труда
     Прими, Предстатель Муз, как принимал всегда
     Сложения мои, любя Российско слово,

     И тем стремление к стихам давал мне ново.
     Тобою поощрен в сей путь пустился я:
     Ты будешь оного споспешник и судья.
     И многи и сия дана Тебе доброта,
     К словесным знаниям прехвальная охота.
     Природный видит Твой и просвещенный ум,
     Где мысли важные и где пустых слов шум.
     Мне нужен твоего рассудок тонкий слуха,
     Чтоб слабость своего возмог признать я духа.
     Когда под бременем поникну утомлен,
     Вниманием Твоим восстану ободрен.
     Хотя вослед иду Виргилию, Гомеру,
     Не нахожу и в них довольного примеру.
     Не вымышленных петь намерен я Богов,
     Но истинны дела, великий труд Петров.
     Достойную хвалу воздать сему Герою
     Труднее, нежели как в десять лет взять Трою.
     О если б было то в возможности моей,
     Беглец Виргилиев из отчества Еней
     Едва б с Мазепою в стихах моих сравнился,
     И басней бы своих Виргилий устыдился.
     Уликсовых Сирен и Ахиллесов гнев
     Вовек бы заглушил попранный ревом Лев.
     За кем же я пойду? Вслед подвигам Петровым
     И возвышением стихов Геройских новым
     Уверю целые вселенный концы,
     Что тем я заслужу Парнасские венцы,
     Что первый пел дела такого Человека,
     Каков во всех странах не слыхан был от века.
     Хотя за знание служил мне в том талан,
     Однако скажут все: я был судьбой избран.
     Желая в ум вперить дела Петровы громки,
     Описаны в моих стихах прочтут потомки.
     Обильные луга, прекрасны бреги рек,
     И только где живет Российский человек
     И почитающи Россию все языки,
     У коих по трудам прославлен Петр Великий,
     Достойну для него дадут сим честь стихам
     И станут их гласить по рощам и лесам.
     О как я возношусь своим успехом мнимым,
     Трудом желаемым, но непреодолимым.
     Однако ж я отнюд надежды не лишен:
     Начатый будет труд прилежно совершен.
     Твоими, Меценат, бодрясь в труде словами,
     Стремлюся на Парнас как легкими крилами,
     В разборе убежден о правоте Твоей,
     Пренебрегаю злых роптание людей.
     И если в поле сем прекрасном и широком
     Преторжется мой век недоброхотным роком,
     Цветущим младостью останется умам,
     Что мной проложенным последуют стопам.
     Довольно таковых родит сынов Россия,
     Лишь были б завсегда защитники такие,
     Каков Ты промыслом в сей день произведен,
     Для счастия наук в отечестве рожден.
     Благополучная сияла к ним планета,
     Предвозвещая плод в Твои прекрасны лета.
     В благодеяниях Твои проходят дни.
     О, коль красно цветет Парнас в Твоей тени!
     Для Музы моея Твой век всего дороже;
     Для многих счастия продли, продли, о Боже.

     Ноября 1 дня 1760 года.

     ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

     Сокращение

     Петр Великий, уведав, что шведские корабли идут к городу
    Архангельскому, дабы там учинить разорение и отвратить Государев поход к
    Шлиссельбургу, отпустил войско приступать к оному. Сам с гвардиею
    предприемлет путь в Север и слухом своего приходу на Двинские устья
    обращает в бегство флот Шведский. Оттуда простирая поход к осаде помянутой
    крепости по Белому морю, претерпевает опасную бурю и от ней для отдохновения
    уклоняется в Унскую губу. Потом, пристав к Соловецкому острову для молитвы,
    при случае разговора о расколе, сказывает Государь настоятелю тамошния
    обители о стрелецких бунтах, из которых второй был раскольничий.

     Пою премудрого Российского Героя,
     Что грады новые, полки и флоты строя,
     От самых нежных лет со злобой вел войну,

     Сквозь страхи проходя, вознес свою страну,
     Смирил злодеев внутрь и вне попрал противных,
     Рукой и разумом сверг дерзостных и льстивных,
     Среди военных бурь науки нам открыл
     И мир делами весь и зависть удивил.

     К тебе я вопию, Премудрость бесконечна:
     Пролей свой луч ко мне, где искренность сердечна
     Петра Великого гласить вселенной в слух
     И показать, как Он превыше человека
     Понес труды для нас, неслыханны от века,
     С каким усердием, Отечество любя,
     Ужасным подвергал опасностям себя,
     Да на Его пример и на дела велики
     Смотря весь смертных род, смотря земны Владыки
     Познают, что Монарх и что отец прямой,

     Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой,
     Дабы Российский род вовеки помнил твердо,
     Коль, небо, ты ему явилось милосердо.
     Ты мысль мне просвети; делами Петр снабдит,
     Велика Дщерь Его щедротой оживит.

     Богиня, коей власть владычеств всех превыше,
     Державство кроткое весны прекрасной тише
     И к подданным любовь всех высший есть закон,
     Ты внемлешь с кротостью мой слабый лирный звон.
     Склони, склони свой слух, когда я пред Тобою
     Дерзаю возгласить военною трубою
     Тебя родившее велико божество!
     О море! О земля! О тварей естество!
     Монархини моей вы нраву подражайте
     И гласу моему со кротостью внимайте.

     Уже освобожден от варвар был Азов;
     До Меотиских Дон свободно тек валов,
     Нося ужасный флот в струях к пучине Черной,
     Что создан в скорости Петром неимоверной.
     Уже великая покоилась Москва,
     Избыв от лютого злодеев суровства,
     Бунтующих стрельцов достойной после казни
     Простерла вне свой меч без внутренней боязни.
     От дерзкой наглости разгневанным Петром
     Воздвигся в западе войны ужасный гром.
     От Нарвской обуяв сомнительной победы,
     Шатались мыслями и войск походом Шведы.
     Монарх наш от Москвы простер свой быстрый ход
     К любезным берегам полночных белых вод,
     Где прежде меж валов душа в нем веселилась

     И больше к плаванью в нем жажда воспалилась.
     О коль ты счастлива, великая Двина,
     Что славным шествием его освящена!
     Ты тем всех выше рек, что устьями своими
     Сливаясь в сонм един со безднами морскими,
     Открыла посреде играющих валов
     Других всех прежде струй пучине зрак Петров.
     О холмы красные и островы зелены,
     Как радовались вы, сим счастьем восхищенны!
     Что поздно я на вас, что поздно я рожден,
     И тем толикого веселия лишен?
     Не зрех, как он сиял Величеством над вами
     И шествовал по вам пред новыми полками,
     Как новы крепости и новы корабли,
     Ужасные врагам в волнах и на земли,
     Смотрел и утверждал противу их набегу,
     Грозящему бедой Архангельскому брегу,
     Дабы Российскую тем силу разделить,
     От Ингерских градов осады отвратить.
     Но вдруг пришествия Петрова в север слухом
     Смутясь, пустились вспять унылы, томны духом.

     Уже белея понт перед Петром кипит,
     И влага уступить шумя ему спешит.
     Там вместо чаянных бореи флагов Шведских
     Российские в зыбях взвевали Соловецких.
     Закрылись крайние пучиною леса;
     Лишь с морем видны вкруг слиянны небеса.
     Тут ветры сильные, имея флот во власти,
     Со всех сторон сложась к погибельной напасти,
     На Запад и на Юг, на Север и Восток
     Стремятся и вертят мглу, влагу и песок;

     Перуны мрак густой сверкая разделяют,
     И громы с шумом вод свой треск соединяют;
     Меж морем рушился и воздухом предел;
     Дождю навстречу дождь с кипящих волн летел;
     В сердцах великий страх сугубят скрыпом снасти.
     Герой наш посреде великия напасти
     И взором и речьми смутившихся крепит,
     Сквозь грозный стон стихий к бледнеющим гласит:
     «Мужайтесь! Промысл нас небесный искушает;
     К трудам и к крепости напредки ободряет
     Всяк делу своему со тщанием внимай:
     Опасности сея Бог скоро пошлет край».
     От гласа в грудь пловцам кровь теплая влиялась,
     И буря в ярости кротчае показалась.

     Я мышлю, что тогда сокрыта в море мочь,
     Желая отвратить набег противных прочь,
     Толь страшну бурю им на пагубу воздвигла,
     Что в плаваньи Петра нечаянно постигла.

     О вы, рачители и слушатели слов,
     В которых подвиг вам приятен есть Петров,
     Едина истина возлюбленна и сродна,
     От вымыслов краса Парнасских неугодна;
     Позвольте между тем, чтоб слаба мысль моя
     И голос опочил, труды Его поя.
     В Кастальски рощи я не с тем себя склоняю,
     Что оным там сыскать красу и силу чаю:
     Ключи, источники, долины и цветы
     Не могут дел Его умножить красоты;
     Собой они красны, собой они велики.
     Отважась в долгий путь, где трудности толики,
     Ищу, чтоб иногда иметь себе покой.
     В убежища сии склонитесь вы со мной,
     Дабы яснее зреть с высоких мест и красных
     Петра в волнах, во льдах, в огне, в бедах ужасных
     И славы истинной в блистающих лучах.
     Какое зрение мечтается в очах?
     Я на земли стою, но страхом колебаюсь
     И чаю, что в водах свирепых погружаюсь!
     Мне всякая волна быть кажется гора,
     Что с ревом падает, обрушась на Петра.

     Но промысл в глубину десницу простирает;
     Оковы тяжкие вдруг буря ощущает.
     Как в равных разбежась свирепый конь полях,
     Ржет, пышет, от копыт восходит вихрем прах,
     Однако доскакав до высоты крутыя,
     Вздохнул, кончает бег, льет токи потовые, —
     Так север, укротясь, впоследни восстенал.
     По усталым валам понт пену расстилал;
     Исчезли облака; сквозь воздух в юге чистый,
     Открылись два холма и береги лесисты.
     Меж ними кораблям в залив отверзся вход,
     Убежище пловцам от беспокойных вод,
     Где, в мокрых берегах крутясь, печальна Уна
     Медлительно течет в объятия Нептуна,
     В числе Российских рек безвестна и мала,
     Но Предков роком злым Петровых прослыла:
     Когда коварного свирепством Годунова
     Кипела пролита невинных кровь багрова,
     Как Праотцев Его он в север заточил,
     Во влажном месте сем, о злоба! уморил.
     Сошел на берег Петр и ободрил стопами
     Места, обмоченны Романовых слезами.
     Подвиглись б_е_реги, зря в славе оных Род.
     Меж тем способный ветр в свой путь сзывает флот?
     Он легким к западу дыханьем поспешает
     И мелких волн вокруг себя не ощущает.
     Тогда пловущим Петр на полночь указал,
     В спокойном плаванье сии слова вещал:
     «Какая похвала Российскому народу
     Судьбой дана — пройти покрыту льдами воду.
     Хотя там кажется поставлен плыть предел,
     Но бодрость подают примеры славных дел.
     Полденный света край обшел отважный Гама
     И солнцева достиг, что мнила древность, храма.
     Герои на морях Колумб и Магеллан
     Коль много обрели безвестных прежде стран,
     Подвигнуты хвалой, исполненны надежды,
     Которой лишены пугливые невежды,
     Презрели робость их, роптанье и упор,
     Что в них произвели болезни, голод, мор.
     Иное небо там и новые светила,
     Там полдень в севере, ина в магните сила;
     Бездонный Океан травой как луг покрыт;
     Погибель в ночь и в день со всех сторон грозит.
     Опасен вихрей бег, но тишина страшнее,
     Что портит в жилах кровь свирепых ядов злее.
     Лишает долгий зной здоровья и ума,
     А стужа в севере ничтожит вред сама.
     Сам лед, что кажется толь грозен и ужасен,
     От оных лютых бед даст ход нам безопасен.
     Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
     Меж льдами новый путь отворят на восток,
     И наша досягнет в Америку держава.
     Но ныне настоит в войнах иная слава».
     Надежды полный взгляд слова его скончал,
     И бодрый дух к трудам на всем лице сиял.

     Достигло дневное до полночи светило,
     Но в глубине лица горящего не скрыло;
     Как пламенна гора казалось меж валов
     И простирало блеск багровый из-за льдов.
     Среди пречудныя при ясном солнце ночи
     Верьхи златых зыбей пловцам сверкают в очи.
     От севера стада морских приходят чуд
     И воду вихрями крутят, и кверху бьют,
     Предшествуя Царю пространныя пучины,
     Что двинулся к Петру, ошибкою повинный,
     Из глубины своей, где царствует на дне.
     В недосягаемой от смертных стороне,
     Между высокими камнистыми горами,
     Что мы по зрению обвыкли звать мелями,
     Покрытый золотым песком простерся дол.
     На том сего Царя палаты и престол.
     Столпы округ его — огромные кристаллы,
     По коим обвились прекрасные кораллы;
     Главы их сложены из раковин витых,
     Превосходящих цвет дуги меж туч густых,
     Что кажет укротясь нам громовая буря;
     Помост из аспида и чистого лазуря;
     Палаты из одной иссечены горы;
     Верьхи под чешуей — великих рыб бугры;
     Уборы внутренни — покров черепокожных
     Бесчисленных зверей, во глубине возможных.
     Там трон — жемчугами усыпанный янтарь;
     На нем сидит волнам седым подобен Царь,
     В заливы, в океан десницу простирает,
     Сафирным скипетром водам повелевает.
     Одежда Царская — Порфира и виссон,
     Что сильные моря несут ему пред трон.
     Ни мразы, ни Борей туда не досягают,
     Лишь солнечны лучи сквозь влагу проницают.
     От хлябей сих и бездн владетель вод возник;
     Воздвигли радостный морские птицы клик.
     Он вслед к пловущему Герою обратился
     И новости судов Петровых удивился:
     «Твои, — сказал, — моря, над ними царствуй век,
     Тебе течение пространных тесно рек:
     Построй великий флот; поставь в пучине стены».
     Скончали пением сей глас его сирены.
     То было, либо так быть надобно б сему,
     Что должен Океан Монарху своему.

     Уже на западе восточными лучами —
     Открылся освещен с высокими верьхами
     Пречудных стен округ из диких камней град,
     Где вольны пленники спасаяся сидят,
     От мира отделясь и морем и святыней
     (Пример отеческих от древних лет пустыней),
     Лишь только лишены приятнейших плодов
     От древ, что подают и пищу и покров:
     Не может произвесть короткое их лето,
     Снегами в протчи дни лице земли одето.
     Сквозь мрак и сквозь туман, сквозь буйных ветров шум
     Восходит к небесам поющих глас и ум.
     К сим строгим берегам великий Петр приходит,
     Внимательный свой взор на здания возводит.
     Из каменных бугров воздвигнута стена,
     Водами ото всех сторон окружена,
     Его и воинов с веселием приемлет;
     Стрельбе и пению пустыня купно внемлет.
     Навстречу с ликом Фирс усердствуя спешит
     И, Гостя осенив, в восторге говорит:
     «Благословен Твой путь Всевышнего рукою:
     Могущество Его предходит пред Тобою.
     Он к сей с высот своих обители смотря,
     О имени своем возвеселит Царя.
     Живущие Его в сем месте благодати
     Причастны новые Твои да будут рати».
     Монарх, от Промысла избранный человек,
     Вменил, что перед ним стоит Мельхиседек,
     Победы прежние Его благословляет
     И к новым торжествам духовно ободряет.

     Монарх, почтив, труды и знаки чудных дел,
     Строение вокруг и место осмотрел,
     Спросил Наставника: «Кто сими вас горами
     Толь крепко оградил, поставя их руками?» —
     «Великий Иоанн, Твой сродник и пример,
     Что Россов превознес и злых Агарян стер.
     Он, жертву принося за помочь в бранях Богу,
     Меж протчими и здесь дал милостыню многу:
     Пятьсот изменников пойманных Татар,
     Им в казнь, обители прислал до смерти в дар.
     Работою их рук сии воздвиглись стены
     И, Праотцев твоих усердием снабденны,
     В холодной сей стране от бурь покров дают,
     Безмолвно бдение и безнаветен труд».
     Сие в ответ дал Фирс и, указав на следы,
     Где церьковь над врагом семь лет ждала победы,
     Сказал: «Здесь каменны перед стеной валы
     Насыпаны против раскола и хулы.
     Желая ереси исторгнуть, Твой Родитель
     Исправить церькви чин послал в сию обитель,
     Но грубых тех невежд в надежных толь стенах
     Не преклонил ни глад, ни должной казни страх.
     Крепились, мнимыми прелыценны чудесами,
     Не двигнулись своих кровавыми струями,
     Пока упрямство их унизил Божий суд:
     Уже в церьковной все послушности живут»,

     Монарх воспомянул, коль много от раскола
     Простерлось наглостей и к высоте престола;
     Вздохнув, повествовал ужасную напасть
     И властолюбную Софии хитрой страсть.

     Ах, Музы, как мне петь? Я тех лишу покою,
     Которых сродники, развращены мечтою,
     Не тщились за Петром в благословенный путь,
     Но тщетно мыслили против Его дерзнуть.
     Представив злобу их, гнушаюсь и жалею,
     Что род их огорчу невинностью своею!

     Какой бодрит меня и луч, и жар, и шум
     И гонит вскорости смущенных тучу дум?
     С прекрасной высоты с великого Парнаса
     Наполнился мой слух пронзающего гласа.
     Минерва, Аполлон и девять сестр зовут
     И нудят совершить священный спешно труд:
     «Ты хочешь в землю скрыть врученно смысла злато?
     Мы петь тебе велим; и что велим, то свято».
     Уже с горы глашу Богинь великих власть:
     В спокойстве чтите вы предписанную часть.
     Когда похвальных дел вы ходите по следу,
     Не подражая в зле ни сроднику, ни деду,
     Когда противна вам неправда, злоба, лесть
     И в сердце царствует правдивость, совесть, честь;
     Премена зла в добро явится дело чудно,
     И за попрек хвалу вам заслужить не трудно.
     А вы, что хвалитесь заслугами отцев,
     Отнюдь отеческих достоинств не имев,
     Не мните о себе, когда их похваляю:
     Не вас, заслуги их по правде прославляю,
     Ни злости не страшусь, ни требую добра;
     Не ради вас пою: для правды, для Петра.

     «Пять крат против меня, — Он сказывал, — восстала
     И царствовать сестра чрез кровь мою искала.
     Измена с злобою на жизнь мою сложась,
     В завесу святости притворной обвилась,
     Противников добру крепила злы советы,
     На сродников моих и на меня наветы.
     Перед кончиною мой старший брат, признав,
     Что средний в силах слаб и внутренне не здрав,
     Способность предпочел естественному праву
     И мне препоручил Российскую державу.
     Сестра под образом, чтоб брат был защищен
     И купно на престол со мною посажден,
     В нем слабость, а во мне дни детски презирала
     И руку хищную к державе простирала.
     Но прежде притворясь, составила совет,
     К которому бояр и все чины зовет
     И церькви твердого столпа Иоакима;
     Душа его была от ней непобедима.
     Коварную начав с притворной скорбью речь,
     Свои принудила и протчих слезы течь:
     «Когда любезного Феодора лишились,
     В какой печали мы, о небо, погрузились!
     Но сверх той вопиет естественный закон,
     Что меньший старшему отъемлет брату трон.
     Стрельцы и весь народ себя вооружают
     И общей пагубой России угрожают.
     Все ропщут: для чего обойден Иоанн?
     Возложат на него убийством Царский сан!»
     Познав такую злость, ответствовал Святитель:
     «От жизни отходя, и Брат твой и Родитель
     Избрание Петра препоручили нам:
     Мы следовали их Монаршеским словам».
     Несклонного сего ответа ради гневна:
     «С народом выбирать, — сказала им Царевна, —
     С народом выбирать, не запершись в чертог,
     Повелевает вам и общество и Бог».
     Толстой к Софиину и Милославский слову,
     По особливому сошедшиеся зову,
     Согласно, дерзостно поборствовали ей,
     Что нет правдивее премудрых сих речей.
     Иоаким со всем представил купно ликом:
     «Мы избрали Петра и сердцем и языком.
     Ему здесь вручена державы вышней часть:
     С престола низвести уже не наша власть».
     София, видя их против себя упорство,
     Склонила замыслов к иной стезе проворство;
     В надежде досягнуть своих желаний злых,
     Совет дала венчать на Царство обоих.
     Однако Патриарх отнюд не колебался
     И сими от того словами отказался:
     «Опасно в обществе многоначальству быть,
     И Бог мне не велел того благословить».
     И так восстав от Ней, с Святительми отходит.
     Софию страсть владеть в бесчувственность приводит.
     Делят на скопищах Москву бунтовщики,
     Готовясь ток пролить кровавыя реки.
     Предходит бешенство, и наглость, и буянство,
     И едка ненависть, и вождь раздоров — пьянство;
     Обсели улицы, торги и ворота;
     На расхищение расписаны места.
     Без сна был злобный скоп, не затворяя ока:
     Лишь спит незлобие, не зная близко рока.

     Открылся тайный ков, когда исчезла тень;
     Багровая заря кровавый вводит день.
     Наруж выходит, что умыслила София
     И что Советники ее велели злые.
     Уже изменники-стрельцы сбежались в строй
     И Милославского орудие — Толстой;
     Толстой в бунтующих шеренгах разъезжает
     И дерзких ложными словами поощряет:
     Кричит, что Иоанн, младый Царь, удушен,
     Нарышкиными, ах! толь горько умерщвлен.
     Тогда свирепствуя жестокие тираны
     Ударили везде в набат и в барабаны.
     Светило вешних дней, оставя высоту,
     Девятого часа скрывало красоту.
     Внезапно в ужасе Москва зрит изумленна
     Оружие на Кремль спешаще и знамена.
     Колеса тяжкие под пушками скрыпят,
     Глаза отчаянных кровавые горят.
     Лишь дому Царского, что должны чтить, достигли,
     Как звери дикие рыкание воздвигли:
     «На месть спешите нам Нарышкиных отдать,
     Или мы станем всех бить, грабить и терзать».
     Бояре старшие Матвеев, Долгорукой,
     Представ, давали в том стрельцам себя порукой,
     Что все волнуются, напрасно обуяв,
     Что Иоанн с Петром без поврежденья здрав
     И только лишь о сем смущении печален.
     Сим словом дерзкий бунт был несколько умален:
     Все ждали, чтобы им младых Царей узреть
     И, в домы возвратись, спокойствие иметь.
     Увидев из своих чертогов то, София,
     Что пресекаются ее коварства злые,
     Подгнету буйности велела дать — вина,
     Чтоб, снова воспылав, горела внутрь война.
     Тут вскоре разъярясь стрельцы, как звери дики,
     Возобновили шум убийственной музыки.
     Подобно как бы всю Москву съедал пожар.
     Царица, Мать моя, прошением Бояр
     Для утоления всеобщия напасти
     Презрев толь близкий рок, презрев горящи страсти,
     Выводит нас с собой на красное крыльцо.
     Опасность, слезы, гнев покрыл ее лицо;
     И Брата и Меня злодеям показала,
     И, чтоб спокоились, со властью увещала.
     Толпами наглые наверьх взбегали к Нам,
     И, мы ль то, кликали обеих по именам.
     Обличены вконец и правдой и присутством,
     Хотят оставить злость неправедну с бесстудством
     И часть бунтующих в обратный бьют поход.
     Царевна, усмотрев, что тихнет злобный род,
     Коварство новое в погибель составляет
     И искры яркие в сердца стрельцам всыпает,
     Сказав им собственну опасность и боязнь,
     Что завтра лютая самих постигнет казнь
     И те им отомстят, что ныне в оных воле;
     Пропущены часы не возвратятся боле.
     Как на полях пожар в начале утушен,
     Но вдруг дыханием из пепла оживлен,
     Сухой тростник траву в дни летни поедает,
     И пламень слабые препятства превышает, —
     Подобно так стрельцы, страх с лютостью смешав
     И поощрением злодейским воспылав,
     В чертоги Царские насильно устремились,
     Убийством, наглостью неистово вломились.
     Царица, мать моя, среди такого зла,
     Среди отчаянья едва спастись могла,
     Где праотцев престол — в палату грановиту,
     Ко святости его и к Вышнему в защиту.
     В чертогах жалкий стон, терзанье и грабеж
     И раздается крик: «Коли, руби и режь!»



[ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ]

/ Полные произведения / Ломоносов М.В. / Петр Великий


Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре.

100% гарантии от повторения!

www.litra.ru

Петр I как герой русской истории в изображении М.В. Ломоносова

 

Ломоносов постоянно стремился обратить науку в практику. Основные темы его од, как говорит Татаринова: Россия, Отечество, Петр, мир, возлюбленная тишина, науки, просвещение, вера в талантливость молодых людей. Его оды не то, что есть, а то, что должно быть (но в то же время это не утопии). Оды выходили тиражом 200-200 000 экз. Порой одам свойственно повторение одних и тех же образов.

«Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны, 1747 года» написана высоким штилем и прославляет дочь Петра 1. отдав должное добродетелям императрицы, ее «кроткому гласу», «доброму и прекрасному лику», стремлению расширять науки, поэт заводит речь о ее отце, которого называет «человеком каков не слыхан был от века». Петр 1 – это идеал просвещенного монарха, который все силы отдает своему народу и государству. В оде Ломоносова дается образ России с ее необъятными просторами, огромными богатствами. Так возникает тема Родины и служения ей – ведущая во всем творчестве Ломоносова. С этой темой тесно связана тема науки, познания природы. Она завершается гимном науке, призывом к юношам дерзать во славу Российской земли. Таким образом, в «Оде 1747 года» нашли выражение просветительские идеалы поэты.

Ломоносов возвеличивал Петра I, раскрывал его заслуги в развитии промышленности России, торговли, в разработке недр земли, в создании регулярной армии и флота, распространении просвещения, преодолении отсталости страны.

Ломоносов постоянно величает Петра Великого Героем и в других стихах — достаточно вспомнить пять надписей «К статуе Петра Великого» (с 1743 по 1747 г.), открывающихся стихом:

Се образ изваян премудрого Героя.

Определения «премудрый Герой» и «премудрый Петр» перешли и в героическую поэму «Петр Великий». Надписи «К статуе Петра Великого» — это пример характерного для Ломоносова и его культурной миссии прикладного жанра. Произведения такого рода (Ломоносов написал их немало) помещались на транспарантах во время придворных празднеств и были наглядной, лозунговой поэзией «на случай» (спуск кораблей, изобретение роговой музыки или, как в случае со статуей Петра Великого, установка монумента). Ломоносов подошел к работе инициативно, заготовив свои надписи заранее, когда еще не был сделан окончательный выбор в пользу той или иной статуи; его надписи годились и для пешей, и для конной статуи. Жанр надписи предполагал открытую публицистичность в панегирическом духе, Ломоносов в них вдохновенно занимается пропагандой своего героя, Петра Великого. Утверждение культа Петра было важнейшим пунктом просвещенческой концепции Ломоносова-идеолога. Два стиха первой надписи являются вольным переводом из «Энеиды» («Когда он строил град…»). Герой Эней — воспетый Вергилием легендарный предтеча великого Рима — был весьма подходящим аналогом Петру из мифологической истории. Так М. В. Ломоносов вводил русского героя в контекст мировой героики, но уже в героической поэме «Петр Великий» он упомянет Вергилия и Гомера в дискуссионном духе, противопоставляя их баснословной героике подлинную и реальную героику Петра.

В то же время проведение образа Петра было главной миссией Ломоносова-героизатора — в этом М. В. Ломоносов продолжил и развил миссию Феофана Прокоповича. Петру посвящена и первая «русская Илиада» (за ней последуют подобные попытки М. М. Хераскова) — героическая поэма «Петр Великий». В этом произведении представления Ломоносова об идеальном герое отразились наиболее полно.

Ломоносов гордится тем, что Петр — его соотечественник и старший современник по веку, и определяет как концепцию тот факт, что его героем является не вымышленный, а реально правивший Российской империей царь, не мифологическое, а историческое лицо. В послании И. И. Шувалову, предваряющем поэму (Начало моего великого труда \\ Прими, предстатель муз, как принимал всегда…»), Ломоносов заявляет:

Хотя вослед иду Виргилию, Гомеру,

Не нахожу и в них довольного примеру.

Не вымышленных петь намерен я богов,

Но истинны дела, великий труд Петров.

Ещё раз вспомним прямое обращение к «Энеиде», вошедшее в первую надпись «К статуе…» и отметим эволюцию героического образа Петра у Ломоносова. Державин в своем «Памятнике» как заслугу упомянет свой приоритет в воспевании Екатерины, Ломоносов утверждает собственный приоритет в воспевании Петра и пишет Шувалову:

Что тем я заслужу парнасские венцы:

Что первый пел дела такого Человека,

Каков во всех странах не слыхан был от века.

Это логическое построение станет традиционной фигурой торжественной поэзии — поэты не раз будут признаваться в том, как они счастливы и горды тем, что «первыми» воспели того или иного героя (героиню).

Первая песнь героической поэмы была окончена в 1760-м году, вторая — в 1761. Поэма так и осталась не оконченной, замысел поэта не получил полного воплощения, а ведь это произведение было своего рода итогом многолетних исканий поэта и идеолога. Ломоносов подходит к замыслу поэмы с капитальной обстоятельностью. Он начинает с традиционной, не раз варьировавшейся им самим в отношении того же Петра, запевки, напоминающей слог ломоносовских петровских надписей:

Пою премудрого российского Героя…

Прославить Героя, прославить Петра — во имя народной памяти, во имя торжества патриотического чувства, ибо Петр «С каким усердием Отечество любя, \\ Ужасным подвергал опасностям себя».

Градация героев, разделяющая их на мифологических и исторических (о которой писал в «Сочинениях Державина» В. Г. Белинский — см. ниже) осознавалась Ломоносовым, и поэт совершенно осознанно отдает приоритет герою историческому, память о котором может быть полезной как рычаг просвещения и усиления России.

Ломоносов создает поэтический миф об историческом Петре — и он останется в русской поэзии очень и очень жизнеспособным, как проявятся в строках других поэтом ломоносовские строки. Петр предстает у Ломоносова царем-тружеником, царем-работником:

Познают, что монарх и что отец прямой,

Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой.

В подобном духе позже писали о Петре позднейшие поэты. Культ Петра необходим Ломоносову для утверждения славы России, для утверждения права России на великих, бессмертных героев.

По Ломоносову, самые сильные сцены «Илиады», «Одиссеи» и «Энеиды» затмились бы изображениями победа Петра. Эта гиперболическая идейная установка сопровождает образ Петра на протяжении всей поэмы. Характерно, что Ломоносов включает в свой эпос и были о современных ему героях — героях Семилетней войны. С отступления, адресованного им, начинается вторая песнь поэмы. Здесь Ломоносов демонстрирует свое мастерство одописца елизаветинского времени и еще раз демонстрирует свой метод исторической поэзии (ярко отразившийся в торжественных одах), включающей в себя сюжеты разных эпох, объединенные общей идеей. В поэме это идея преемственности русского героизма:

О войско славное, потомки тех героев,

Что, следуя Петру по жатве многих боев,

Торжественные ввек приобрели венцы,

Отечество в земны прославили концы,

Я вашим мужеством в труде сем ободряюсь

И сердцем и умом меж вами обращаюсь:

Воюйте счастливо, сравните честь свою

Со предков похвалой, которую пою.

Смысл этого обращения прозрачен. Величие петровского героизма, по Ломоносову, и состоит в том, что он заложил традиции, продолженные героями елизаветинского времени, поразившие Европу на полях сражений. Ломоносова интересует герой, создавший новую Россию, с величественной имперской идеей и преемственностью героизма. Героизму новой России, олицетворенному Петром, и посвящен эпос Ломоносова.

Просветитель и естествоиспытатель, Ломоносов не мог придать своему герою черты победителя природы, подчинившего себе ее силы в апофеозе науки. Ломоносов любуется тем, как Петр, не боявшийся смелых замыслов, подчинил себе природу, ждущую человеческих трудов, готовую обогатить труженика, неутомимого работника:

И в сердце положил великий труд. Канал,

Дабы российскою могущею рукою

Потоки Волхова соединить с Невою.

Здесь М. В. Ломоносов закладывает влиятельную традицию. Подобные черты были присущи и советской героике, воспевавшей строителей Беломорканала и Днепрогэса, канала имени Москвы и т. п. Ломоносов, гениальный сын века энциклопедистов, умел видеть героизм в победе над природой, в утверждении человеческого гения и могущества, в пафосе всепобеждающего труда. Здесь у Ломоносова возникает род героизма, редкий у поэтом XVIII века (даже у Державина), но утвержденный русской поэзией века ХХ (В. Брюсовым, В. Маяковским, Н. Заболоцким и др.) — героизм труда. Петр у Ломоносова пророчески оценивает и богатство русского севера, озвучивая мысли самого Ломоносова-северянина:

Сказал: «Ты можешь мне произвести, Россия,

Целебны влажности и жилы золотые.

Но ныне для твоей бессмертной похвалы

Спешу против врагов чрез горы и валы;

Железо мне пролей, разжженной токи меди…

Здесь Петр пророчествует, как вергилиевский Эней (все-таки Эней остается ключевой мифологической фигурой для понимания образа Петра у Ломоносова), проникая в славное будущее создаваемой им империи (Ломоносов ставит именно такую идеологическую задачу). Пророчество Петра содержит и характерный для Ломоносова апофеоз науки и географических исследований, героизация которых входит в программу поэта:

Колумбы русские, презрев угрюмый рок,

Меж льдами новый путь отворят на восток,

И наша досягнет в Америку держава…

Эти строки перекликаются с прославлением героизма Витуса Беринга, которое встречается в елизаветинской оде Ломоносова 1742 года:

К тебе от встречных стран спешат

Уже Американски волны

В Камчатской порт, веселья полны…

Герои науки, герои-первопроходцы (именно в 1742 году было получено известие о достижении берегов Америки экспедицией В. Беринга) становились, наряду с героями-монархами и воинами, национальными героями России, утверждёнными и воспетыми в поэзии — и в этом заслуга Ломоносова, его мощного поэтического и культуртрегерского энтузиазма. В поэме присутствует и новый для Ломоносова (и русской поэзии) исторический герой — московский царь Иван Третий, Иван Великий, о котором поэт помнит, что:

Сей бодрый государь в Россию первый ввел

На бранях новый страх земных громовых стрел.

Неслыханны пред тем и сильные удары

Почувствовав от нас против себя татары,

Вовек отчаялись над россами побед:

Скончался с гордостью ордынскою Ахмет.

«Бодрый государь» — то есть, под стать Петру, работоспособный, активный, неутомимый (таким и был Иван Великий, строитель московского Кремля). «Бодрый государь» — это близкое к постижению идеала и потому исключительно важное как для Ломоносова, так и для эпохи, определение (вспомним тезис В. Кожинова о единстве стиля эпохи и стиля поэта-классика). И Петр, создатель новых традиций, является в свою очередь продолжателем традиций русского героизма защитников нашей государственности, освободителей от ордынского ига, из которых поэт вспоминает Ивана III.

 




infopedia.su

Ломоносов Михаил Васильевич — Петр Великий — Книги

  

  

   М. В. Ломоносов

  

  

  

   Петр Великий

  

  

  

   Героическая поема —————————————

  Ломоносов М. В. Стихотворения / Сост., подгот. текста, вступ. статья и примеч. Е. Н. Лебедева.

  М.: Сов. Россия, 1984. Серия «Поэтическая Россия».

  OCR Бычков М.Н. mailto:[email protected] —————————————

  

  Его Высокопревосходительству милостивому государю

  

   Ивану Ивановичу Шувалову, Генералу-Поручику,

  

   Генералу-Адъютанту, действительному Камергеру,

  

  

  Московского Университета куратору

  

   и орденов Белого Орла, Святаго Александра,

  

  

  

  Святыя Анны Кавалеру

  

   Начало моего великого труда

  

   Прими, Предстатель Муз, как принимал всегда

  

   Сложения мои, любя Российско слово,

  

   И тем стремление к стихам давал мне ново.

  

   Тобою поощрен в сей путь пустился я:

  

   Ты будешь оного споспешник и судья.

  

   И многи и сия дана Тебе доброта,

  

   К словесным знаниям прехвальная охота.

  

   Природный видит Твой и просвещенный ум,

  

   Где мысли важные и где пустых слов шум.

  

   Мне нужен твоего рассудок тонкий слуха,

  

   Чтоб слабость своего возмог признать я духа.

  

   Когда под бременем поникну утомлен,

  

   Вниманием Твоим восстану ободрен.

  

   Хотя вослед иду Виргилию, Гомеру,

  

   Не нахожу и в них довольного примеру.

  

   Не вымышленных петь намерен я Богов,

  

   Но истинны дела, великий труд Петров.

  

   Достойную хвалу воздать сему Герою

  

   Труднее, нежели как в десять лет взять Трою.

  

   О если б было то в возможности моей,

  

   Беглец Виргилиев из отчества Еней

  

   Едва б с Мазепою в стихах моих сравнился,

  

   И басней бы своих Виргилий устыдился.

  

   Уликсовых Сирен и Ахиллесов гнев

  

   Вовек бы заглушил попранный ревом Лев.

  

   За кем же я пойду? Вслед подвигам Петровым

  

   И возвышением стихов Геройских новым

  

   Уверю целые вселенный концы,

  

   Что тем я заслужу Парнасские венцы,

  

   Что первый пел дела такого Человека,

  

   Каков во всех странах не слыхан был от века.

  

   Хотя за знание служил мне в том талан,

  

   Однако скажут все: я был судьбой избран.

  

   Желая в ум вперить дела Петровы громки,

  

   Описаны в моих стихах прочтут потомки.

  

   Обильные луга, прекрасны бреги рек,

  

   И только где живет Российский человек

  

   И почитающи Россию все языки,

  

   У коих по трудам прославлен Петр Великий,

  

   Достойну для него дадут сим честь стихам

  

   И станут их гласить по рощам и лесам.

  

   О как я возношусь своим успехом мнимым,

  

   Трудом желаемым, но непреодолимым.

  

   Однако ж я отнюд надежды не лишен:

  

   Начатый будет труд прилежно совершен.

  

   Твоими, Меценат, бодрясь в труде словами,

  

   Стремлюся на Парнас как легкими крилами,

  

   В разборе убежден о правоте Твоей,

  

   Пренебрегаю злых роптание людей.

  

   И если в поле сем прекрасном и широком

  

   Преторжется мой век недоброхотным роком,

  

   Цветущим младостью останется умам,

  

   Что мной проложенным последуют стопам.

  

   Довольно таковых родит сынов Россия,

  

   Лишь были б завсегда защитники такие,

  

   Каков Ты промыслом в сей день произведен,

  

   Для счастия наук в отечестве рожден.

  

   Благополучная сияла к ним планета,

  

   Предвозвещая плод в Твои прекрасны лета.

  

   В благодеяниях Твои проходят дни.

  

   О, коль красно цветет Парнас в Твоей тени!

  

   Для Музы моея Твой век всего дороже;

  

   Для многих счастия продли, продли, о Боже.

  

   Ноября 1 дня 1760 года.

  

  

  

   ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

  

  

  

  

  Сокращение

  Петр Великий, уведав, что шведские корабли идут к городу Архангельскому, дабы там учинить разорение и отвратить Государев поход к Шлиссельбургу, отпустил войско приступать к оному. Сам с гвардиею предприемлет путь в Север и слухом своего приходу на Двинские устья обращает в бегство флот Шведский. Оттуда простирая поход к осаде помянутой крепости по Белому морю, претерпевает опасную бурю и от ней для отдохновения уклоняется в Унскую губу. Потом, пристав к Соловецкому острову для молитвы, при случае разговора о расколе, сказывает Государь настоятелю тамошния обители о стрелецких бунтах, из которых второй был раскольничий.

  

  

  Пою премудрого Российского Героя,

  

   Что грады новые, полки и флоты строя,

  

   От самых нежных лет со злобой вел войну,

  

   Сквозь страхи проходя, вознес свою страну,

  

   Смирил злодеев внутрь и вне попрал противных,

  

   Рукой и разумом сверг дерзостных и льстивных,

  

   Среди военных бурь науки нам открыл

  

   И мир делами весь и зависть удивил.

  

  

  К тебе я вопию, Премудрость бесконечна:

  

   Пролей свой луч ко мне, где искренность сердечна

  

   Петра Великого гласить вселенной в слух

  

   И показать, как Он превыше человека

  

   Понес труды для нас, неслыханны от века,

  

   С каким усердием, Отечество любя,

  

   Ужасным подвергал опасностям себя,

  

   Да на Его пример и на дела велики

  

   Смотря весь смертных род, смотря земны Владыки

  

   Познают, что Монарх и что отец прямой,

  

   Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой,

  

   Дабы Российский род вовеки помнил твердо,

  

   Коль, небо, ты ему явилось милосердо.

  

   Ты мысль мне просвети; делами Петр снабдит,

  

   Велика Дщерь Его щедротой оживит.

  

  

  Богиня, коей власть владычеств всех превыше,

  

   Державство кроткое весны прекрасной тише

  

   И к подданным любовь всех высший есть закон,

  

   Ты внемлешь с кротостью мой слабый лирный звон.

  

   Склони, склони свой слух, когда я пред Тобою

  

   Дерзаю возгласить военною трубою

  

   Тебя родившее велико божество!

  

   О море! О земля! О тварей естество!

  

   Монархини моей вы нраву подражайте

  

   И гласу моему со кротостью внимайте.

  

  

  Уже освобожден от варвар был Азов;

  

   До Меотиских Дон свободно тек валов,

  

   Нося ужасный флот в струях к пучине Черной,

  

   Что создан в скорости Петром неимоверной.

  

   Уже великая покоилась Москва,

  

   Избыв от лютого злодеев суровства,

  

   Бунтующих стрельцов достойной после казни

  

   Простерла вне свой меч без внутренней боязни.

  

   От дерзкой наглости разгневанным Петром

  

   Воздвигся в западе войны ужасный гром.

  

   От Нарвской обуяв сомнительной победы,

  

   Шатались мыслями и войск походом Шведы.

  

   Монарх наш от Москвы простер свой быстрый ход

  

   К любезным берегам полночных белых вод,

  

   Где прежде меж валов душа в нем веселилась

  

   И больше к плаванью в нем жажда воспалилась.

  

   О коль ты счастлива, великая Двина,

  

   Что славным шествием его освящена!

  

   Ты тем всех выше рек, что устьями своими

  

   Сливаясь в сонм един со безднами морскими,

  

   Открыла посреде играющих валов

  

   Других всех прежде струй пучине зрак Петров.

  

   О холмы красные и островы зелены,

  

   Как радовались вы, сим счастьем восхищенны!

  

   Что поздно я на вас, что поздно я рожден,

  

   И тем толикого веселия лишен?

  

   Не зрех, как он сиял Величеством над вами

  

   И шествовал по вам пред новыми полками,

  

   Как новы крепости и новы корабли,

  

   Ужасные врагам в волнах и на земли,

  

   Смотрел и утверждал противу их набегу,

  

   Грозящему бедой Архангельскому брегу,

  

   Дабы Российскую тем силу разделить,

  

   От Ингерских градов осады отвратить.

  

   Но вдруг пришествия Петрова в север слухом

  

   Смутясь, пустились вспять унылы, томны духом.

  

  

  Уже белея понт перед Петром кипит,

  

   И влага уступить шумя ему спешит.

  

   Там вместо чаянных бореи флагов Шведских

  

   Российские в зыбях взвевали Соловецких.

  

   Закрылись крайние пучиною леса;

  

   Лишь с морем видны вкруг слиянны небеса.

  

   Тут ветры сильные, имея флот во власти,

  

   Со всех сторон сложась к погибельной напасти,

  

   На Запад и на Юг, на Север и Восток

  

   Стремятся и вертят мглу, влагу и песок;

  

   Перуны мрак густой сверкая разделяют,

  

   И громы с шумом вод свой треск соединяют;

  

   Меж морем рушился и воздухом предел;

  

   Дождю навстречу дождь с кипящих волн летел;

  

   В сердцах великий страх сугубят скрыпом снасти.

  

   Герой наш посреде великия напасти

  

   И взором и речьми смутившихся крепит,

  

   Сквозь грозный стон стихий к бледнеющим гласит:

  

   «Мужайтесь! Промысл нас небесный искушает;

  

   К трудам и к крепости напредки ободряет

  

   Всяк делу своему со тщанием внимай:

  

   Опасности сея Бог скоро пошлет край».

  

   От гласа в грудь пловцам кровь теплая влиялась,

  

   И буря в ярости кротчае показалась.

  

  

  Я мышлю, что тогда сокрыта в море мочь,

  

   Желая отвратить набег противных прочь,

  

   Толь страшну бурю им на пагубу воздвигла,

  

   Что в плаваньи Петра нечаянно постигла.

  

  

  О вы, рачители и слушатели слов,

  

   В которых подвиг вам приятен есть Петров,

  

   Едина истина возлюбленна и сродна,

  

   От вымыслов краса Парнасских неугодна;

  

   Позвольте между тем, чтоб слаба мысль моя

  

   И голос опочил, труды Его поя.

  

   В Кастальски рощи я не с тем себя склоняю,

  

   Что оным там сыскать красу и силу чаю:

  

   Ключи, источники, долины и цветы

  

   Не могут дел Его умножить красоты;

  

   Собой они красны, собой они велики.

  

   Отважась в долгий путь, где трудности толики,

  

   Ищу, чтоб иногда иметь себе покой.

  

   В убежища сии склонитесь вы со мной,

  

   Дабы яснее зреть с высоких мест и красных

  

   Петра в волнах, во льдах, в огне, в бедах ужасных

  

   И славы истинной в блистающих лучах.

  

   Какое зрение мечтается в очах?

  

   Я на земли стою, но страхом колебаюсь

  

   И чаю, что в водах свирепых погружаюсь!

  

   Мне всякая волна быть кажется гора,

  

   Что с ревом падает, обрушась на Петра.

  

  

  Но промысл в глубину десницу простирает;

  

   Оковы тяжкие вдруг буря ощущает.

  

   Как в равных разбежась свирепый конь полях,

  

   Ржет, пышет, от копыт восходит вихрем прах,

  

   Однако доскакав до высоты крутыя,

  

   Вздохнул, кончает бег, льет токи потовые, —

  

   Так север, укротясь, впоследни восстенал.

  

   По усталым валам понт пену расстилал;

  

   Исчезли облака; сквозь воздух в юге чистый,

  

   Открылись два холма и береги лесисты.

  

   Меж ними кораблям в залив отверзся вход,

  

   Убежище пловцам от беспокойных вод,

  

   Где, в мокрых берегах крутясь, печальна Уна

  

   Медлительно течет в объятия Нептуна,

  

   В числе Российских рек безвестна и мала,

  

   Но Предков роком злым Петровых прослыла:

  

   Когда коварного свирепством Годунова

  

   Кипела пролита невинных кровь багрова,

  

   Как Праотцев Его он в север заточил,

  

   Во влажном месте сем, о злоба! уморил.

  

   Сошел на берег Петр и ободрил стопами

  

   Места, обмоченны Романовых слезами.

  

   Подвиглись б_е_реги, зря в славе оных Род.

  

   Меж тем способный ветр в свой путь сзывает флот?

  

   Он легким к западу дыханьем поспешает

  

   И мелких волн вокруг себя не ощущает.

  

   Тогда пловущим Петр на полночь указал,

  

   В спокойном плаванье сии слова вещал:

  

   «Какая похвала Российскому народу

  

   Судьбой дана — пройти покрыту льдами воду.

  

   Хотя там кажется поставлен плыть предел,

  

   Но бодрость подают примеры славных дел.

  

   Полденный света край обшел отважный Гама

  

   И солнцева достиг, что мнила древность, храма.

  

   Герои на морях Колумб и Магеллан

  

   Коль много обрели безвестных прежде стран,

  

   Подвигнуты хвалой, исполненны надежды,

  

   Которой лишены пугливые невежды,

  

   Презрели робость их, роптанье и упор,

  

   Что в них произвели болезни, голод, мор.

  

   Иное небо там и новые светила,

  

   Там полдень в севере, ина в магните сила;

  

   Бездонный Океан травой как луг покрыт;

  

   Погибель в ночь и в день со всех сторон грозит.

  

   Опасен вихрей бег, но тишина страшнее,

  

   Что портит в жилах кровь свирепых ядов злее.

  

   Лишает долгий зной здоровья и ума,

  

   А стужа в севере ничтожит вред сама.

  

   Сам лед, что кажется толь грозен и ужасен,

  

   От оных лютых бед даст ход нам безопасен.

  

   Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,

  

   Меж льдами новый путь отворят на восток,

  

   И наша досягнет в Америку держава.

  

   Но ныне настоит в войнах иная слава».

  

   Надежды полный взгляд слова его скончал,

  

   И бодрый дух к трудам на всем лице сиял.

  

  

  Достигло дневное до полночи светило,

  

   Но в глубине лица горящего не скрыло;

  

   Как пламенна гора казалось меж валов

  

   И простирало блеск багровый из-за льдов.

  

   Среди пречудныя при ясном солнце ночи

  

   Верьхи златых зыбей пловцам сверкают в очи.

  

   От севера стада морских приходят чуд

  

   И воду вихрями крутят, и кверху бьют,

  

   Предшествуя Царю пространныя пучины,

  

   Что двинулся к Петру, ошибкою повинный,

  

   Из глубины своей, где царствует на дне.

  

   В недосягаемой от смертных стороне,

  

   Между высокими камнистыми горами,

  

   Что мы по зрению обвыкли звать мелями,

  

   Покрытый золотым песком простерся дол.

  

   На том сего Царя палаты и престол.

  

   Столпы округ его — огромные кристаллы,

  

   По коим обвились прекрасные кораллы;

  

   Главы их сложены из раковин витых,

  

   Превосходящих цвет дуги меж туч густых,

  

   Что кажет укротясь нам громовая буря;

  

   Помост из аспида и чистого лазуря;

  

   Палаты из одной иссечены горы;

  

   Верьхи под чешуей — великих рыб бугры;

  

   Уборы внутренни — покров черепокожных

  

   Бесчисленных зверей, во глубине возможных.

  

   Там трон — жемчугами усыпанный янтарь;

  

   На нем сидит волнам седым подобен Царь,

  

   В заливы, в океан десницу простирает,

  

   Сафирным скипетром водам повелевает.

  

   Одежда Царская — Порфира и виссон,

  

   Что сильные моря несут ему пред трон.

  

   Ни мразы, ни Борей туда не досягают,

  

   Лишь солнечны лучи сквозь влагу проницают.

  

   От хлябей сих и бездн владетель вод возник;

  

   Воздвигли радостный морские птицы клик.

  

   Он вслед к пловущему Герою обратился

  

   И новости судов Петровых удивился:

  

   «Твои, — сказал, — моря, над ними царствуй век,

  

   Тебе течение пространных тесно рек:

  

   Построй великий флот; поставь в пучине стены».

  

   Скончали пением сей глас его сирены.

  

   То было, либо так быть надобно б сему,

  

   Что должен Океан Монарху своему.

  

  

  Уже на западе восточными лучами —

  

   Открылся освещен с высокими верьхами

  

   Пречудных стен округ из диких камней град,

  

   Где вольны пленники спасаяся сидят,

  

   От мира отделясь и морем и святыней

  

   (Пример отеческих от древних лет пустыней),

  

   Лишь только лишены приятнейших плодов

  

   От древ, что подают и пищу и покров:

  

   Не может произвесть короткое их лето,

  

   Снегами в протчи дни лице земли одето.

  

   Сквозь мрак и сквозь туман, сквозь буйных ветров шум

  

   Восходит к небесам поющих глас и ум.

  

   К сим строгим берегам великий Петр приходит,

  

   Внимательный свой взор на здания возводит.

  

   Из каменных бугров воздвигнута стена,

  

   Водами ото всех сторон окружена,

  

   Его и воинов с веселием приемлет;

  

   Стрельбе и пению пустыня купно внемлет.

  

   Навстречу с ликом Фирс усердствуя спешит

  

   И, Гостя осенив, в восторге говорит:

  

   «Благословен Твой путь Всевышнего рукою:

  

   Могущество Его предходит пред Тобою.

  

   Он к сей с высот своих обители смотря,

  

   О имени своем возвеселит Царя.

  

   Живущие Его в сем месте благодати

  

   Причастны новые Твои да будут рати».

  

   Монарх, от Промысла избранный человек,

  

   Вменил, что перед ним стоит Мельхиседек,

  

   Победы прежние Его благословляет

  

   И к новым торжествам духовно ободряет.

  

  

  Монарх, почтив, труды и знаки чудных дел,

  

   Строение вокруг и место осмотрел,

  

   Спросил Наставника: «Кто сими вас горами

  

   Толь крепко оградил, поставя их руками?» —

  

   «Великий Иоанн, Твой сродник и пример,

  

   Что Россов превознес и злых Агарян стер.

  

   Он, жертву принося за помочь в бранях Богу,

  

   Меж протчими и здесь дал милостыню многу:

  

   Пятьсот изменников пойманных Татар,

  

   Им в казнь, обители прислал до смерти в дар.

  

   Работою их рук сии воздвиглись стены

  

   И, Праотцев твоих усердием снабденны,

  

   В холодной сей стране от бурь покров дают,

  

   Безмолвно бдение и безнаветен труд».

  

   Сие в ответ дал Фирс и, указав на следы,

  

   Где церьковь над врагом семь лет ждала победы,

  

   Сказал: «Здесь каменны перед стеной валы

  

   Насыпаны против раскола и хулы.

  

   Желая ереси исторгнуть, Твой Родитель

  

   Исправить церькви чин послал в сию обитель,

  

   Но грубых тех невежд в надежных толь стенах

  

   Не преклонил ни глад, ни должной казни страх.

  

   Крепились, мнимыми прелыценны чудесами,

  

   Не двигнулись своих кровавыми струями,

  

   Пока упрямство их унизил Божий суд:

  

   Уже в церьковной все послушности живут»,

  

  

  Монарх воспомянул, коль много от раскола

  

   Простерлось наглостей и к высоте престола;

  

   Вздохнув, повествовал ужасную напасть

  

   И властолюбную Софии хитрой страсть.

  

  

  Ах, Музы, как мне петь? Я тех лишу покою,

  

   Которых сродники, развращены мечтою,

  

   Не тщились за Петром в благословенный путь,

  

   Но тщетно мыслили против Его дерзнуть.

  

   Представив злобу их, гнушаюсь и жалею,

  

   Что род их огорчу невинностью своею!

  

  

  Какой бодрит меня и луч, и жар, и шум

  

   И гонит вскорости смущенных тучу дум?

  

   С прекрасной высоты с великого Парнаса

  

   Наполнился мой слух пронзающего гласа.

  

   Минерва, Аполлон и девять сестр зовут

  

   И нудят совершить священный спешно труд:

  

   «Ты хочешь в землю скрыть врученно смысла злато?

  

   Мы петь тебе велим; и что велим, то свято».

  

   Уже с горы глашу Богинь великих власть:

  

   В спокойстве чтите вы предписанную часть.

  

   Когда похвальных дел вы ходите по следу,

  

   Не подражая в зле ни сроднику, ни деду,

  

   Когда противна вам неправда, злоба, лесть

  

   И в сердце царствует правдивость, совесть, честь;

  

   Премена зла в добро явится дело чудно,

  

   И за попрек хвалу вам заслужить не трудно.

  

   А вы, что хвалитесь заслугами отцев,

  

   Отнюдь отеческих достоинств не имев,

  

   Не мните о себе, когда их похваляю:

  

   Не вас, заслуги их по правде прославляю,

  

   Ни злости не страшусь, ни требую добра;

  

lib-ru.do.am

Пролей свой луч ко мне, где искренность сердечна Петра Великого гласить вселенной в слух И показать, как Он превыше человека Понес труды для нас, неслыханны от века, С каким усердием, Отечество любя, Ужасным подвергал опасностям себя, Да на Его пример и на дела велики Смотря весь смертных род, смотря земны Владыки Познают, что Монарх и что отец прямой, Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой, Дабы Российский род вовеки помнил твердо, Коль, небо, ты ему явилось милосердо. Ты мысль мне просвети; делами Петр снабдит, Велика Дщерь Его щедротой оживит. 1756 – 1761г.

ОЧЕНЬ СРОЧНО!!!!!!!!ПИШИТЕ ПРАВИЛЬНЫЕ!!!!!!!!!ОТДАЮ 34 БАЛЛА !!!!!!!!!!!!!! Дать историко–литературный комментарий к стихотворению. М.В.Ломоносов Пётр Великий (отрывок) Пою премудрого Российского Героя, Что грады новые, полки и флоты строя, От самых нежных лет со злобой вел войну, Сквозь страхи проходя, вознес свою страну, Смирил злодеев внутрь и вне попрал противных, Рукой и разумом сверг дерзостных и льстивных, Среди военных бурь науки нам открыл И мир делами весь и зависть удивил. К тебе я вопию, Премудрость бесконечна: Пролей свой луч ко мне, где искренность сердечна Петра Великого гласить вселенной в слух И показать, как Он превыше человека Понес труды для нас, неслыханны от века, С каким усердием, Отечество любя, Ужасным подвергал опасностям себя, Да на Его пример и на дела велики Смотря весь смертных род, смотря земны Владыки Познают, что Монарх и что отец прямой, Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой, Дабы Российский род вовеки помнил твердо, Коль, небо, ты ему явилось милосердо. Ты мысль мне просвети; делами Петр снабдит, Велика Дщерь Его щедротой оживит. 1756 – 1761г.

Ответы:

Сокращение   Петр Великий, уведав, что шведские корабли идут к городу Архангельскому, дабы там учинить разорение и отвратить Государев поход к Шлиссельбургу, отпустил войско приступать к оному. Сам с гвардиею предприемлет путь в Север и слухом своего приходу на Двинские устья обращает в бегство флот Шведский. Оттуда простирая поход к осаде помянутой крепости по Белому морю, претерпевает опасную бурю и от ней для отдохновения уклоняется в Унскую губу. Потом, пристав к Соловецкому острову для молитвы, при случае разговора о расколе, сказывает Государь настоятелю тамошния обители о стрелецких бунтах, из которых второй был раскольничий.

cwetochki.ru

Читать Росс непобедимый… — Ганичев Валерий Николаевич — Страница 1

Валерий Николаевич Ганичев

Росс непобедимый…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Историческое повествование, были и легенды о южном «окне» в Европу, о земле, поднятой трудом и разумом наших людей, и о создании Черноморского флота

Пою премудрого Российского героя,

Кто грады новые, полки и флоты строя,

От самых нежных лет со злобой вел войну,

Сквозь страхи проходя, вознес свою страну…

М. Л о м о н о с о в

ПОЛУДЕННОЕ ОКНО

7 июня 1764 года на Мойке показался выезд императрицы. Екатерина ехала в карете, покусывая губу. Много державных дел, доселе неведомых, обрушилось на ее голову, еще не привыкшую независимо и гордо держать императорский венец.

Не знаешь, что важнее: приемы вельмож во дворце, заседание Сената, рассмотрение донесений дипломатов, выход на драму, подписание указов или разбор прошений.

Как велика эта империя! Крошечное бывшее Ангалы-Цербтское княжество научило быть внимательным ко всем сословиям и соседям. Не учтешь чего-то, и нет княжества. На благо ее новой родины, империи, будет трудиться она не покладая рук. А ее подданные, слуги и друзья будут служить ей и преклоняться перед ее разумом и мудростью. Великое дело надо и вершить по-великому…

Со страхом вспомнила, как в запыленном платье привезли ее и под звон колоколов нарекли государыней. Все просто делается… А могли и не одолеть… Где была бы нынче, в какой крепости? Зло подумала: надо или погибнуть было с сумасшедшими, или спастись вместе с теми, кто хотел избавиться от него, ее мужа Карла-Петра-Ульриха. Если бы он вел себя благоразумнее, с ним ничего бы не случилось. А Карла-Петра-Ульриха, то бишь Петра Федоровича, вывезли в Ропщу, немцем прозвали. А немка-то и она… Но глупым потомкам пруссаков потакать не собирается. В этой стране можно достичь цели, только когда уважаешь ее народ, ее дворян. А что сделать, чтобы поверили?.. Надо дорогу дать всем, кто империю прославить и возвеличить может воинской службой, наукой, торговлей, драмой, стройкой, музыкой всякой. Находить их и ласкать надо, пусть в России знают, что новая императрица русских людей блюдет и защищает. Чернь надо в узде держать. Европу успокоить и утвердить в божественной благодати Мудрости, Славы, Добродетели и Мира, опустившихся на русский престол.

Сопровождающая ее Дашкова неучтиво перебивала ход мысли.

Сия дама очень есть умная, признавала Екатерина. Но своенравна и непочтительна бывает. Заслуги переворота себе приписывает. Вот и недавно стала уговаривать ее при всех ехать к статскому советнику и профессору Михайле Ломоносову, хотя императрица и сама хотела любомудрие подчеркнуть, да и благосклонность показать к сему наиболее знаменитому мужу российской науки. Нрав, правда, у него, говорят, нелегкий, но в науках силен. Об этом ей сказал, отъезжая «на некоторое время в чужину», бывший ранее всесильным Иван Иванович Шувалов.

Она знала, что Петр Великий посещал не токмо знатные ученые общества, но и приватные дома людей, в науках и художествах искусных и рачительных. Отставать не хотела.

Проехали мимо деревянной пристани.

– Чьи дома? – спросила императрица у Дашковой.

– Князей Щербатовых, Путятина, Тараканова. А этот самый большой – Ломоносова.

Дом в два этажа с пятнадцатью окнами по фасаду выходил на Мойку. Узорные ворота были заперты, пришлось заехать в малые. На подворье было тихо, тонкие увитые плющом ворота открывали вид на крытые зеленые аллеи, бассейн, веселый фруктовый сад. У входа в дом засуетилась девка, подхватила подол, убежала. С изумлением уставились на знатных дам два русоволосых молодца с руками, до локтей заляпанными известью и глиной.

Выбежала растрепанная жена Ломоносова, закричала:

– Михайло, Михайло!

Екатерина властно подняла руку и, отстранив ее, вошла в дом, прошла прихожую и вступила в кабинет, в полутьме которого виден был беспорядок. Оный создавался поставленными вроде бы для выставки, а потому неуместными в квартире бирюзовыми чернильницами, ароматницами, табакерками, нюхательницами, диковинными графинами, кружками из цветного хрусталя.

Одно окно из цветного стекла обрамлено мозаикой, напоминало Ораниенбаумский «стеклярусный кабинет». На столе стояла колба, какие-то приборы и навалены книги. Сам почетный академик (избранный в прошлом году), накрывшись пледом, дремал и, когда двери открылись, не спеша встал и с достоинством, как будто всю жизнь встречал дома коронованных особ, поприветствовал императрицу, поблагодарив за высокое посещение. Пригласил осмотреть дом. После лаборатории, где Екатерина задавала много вопросов, зашли в павильон мозаичных картин, где академик подвел к начертанному на стене проекту памятника Петру I.

Напомнил кому-то еще раз сурово:

– За то терплю, что стараюсь защитить труды Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоинство pro aris (за алтари). Памятник сей надобно бы построить семи саженей в высоту и четырех в ширину из битой и кованой меди. А стоять он должен на пьедестале из черного российского мрамора, в окружении аллегорических скульптур и двадцати мозаичных картин. Все может быть отделано яшмой, лазурью и всеми драгоценными камнями, что в Российской империи имеются.

Екатерина покусывала губку, не хотела чужие проекты принимать, свои задумала. Но ничего не молвила, а в ответ на приглашение хозяйки весело сказала:

– Ну что, попотчуемся щами у академика.

Щи были, но была и копченая семга, и говядина, и треска, и палтус, и шанежки, и морошка, и клюква, и малина.

– Все из Холмогор, матушка, – приговаривал, оживясь, Михайло Васильевич, радуясь, что императрица пробует гостинцы его радушных земляков.

На стене висела большая карта Европейской России, южные границы которой расплывчато упирались в Причерноморье и Северный Кавказ.

– Великая страна, – молвила Екатерина.

– Да, сударыня, но она и взор алчущих соседей привлекает, и дальние державы ей завидуют. Прусский король, английская корона, да и французы с Цесарией не преминут земли наши урезать.

Императрица нахмурилась. Короны, хотя и соперничающих государей, трогать не стоило. Ломоносов продолжал:

– Да и не только сами, но и Порту османов натравить на нас хотят, и мы за их мыслями надзирать должны. А сколько народу православного погибает от набегов крымчаков и турок! И единоверные греки стонут под игом, и единокровные славяне: сербы, словене, болгары, черногорцы гибнут.

Екатерина внимательно посмотрела на карту и поразмышляла:

– Однако же тут и непонятно, где границы проходят. Рядом и Речь Посполита, и Австрийская империя, и османы, и валахи.

– А земли эти, государыня, искони российскими были.

online-knigi.com

Биография Ломоносова. Личность, ученый, поэт

М. В. Ломоносов. Личность, ученый, поэт.

(1711-1765)

В этом году исполняется 305 лет со дня рождения М. В. Ломоносова.

В. Г. Белинский писал: «Юноши с особенным вниманием и особенной любовью должны изучать его жизнь, носить в душе своей его величавый образ».

Широко известно пушкинское высказывание: «…Он создал первый университет.

Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».

Произношу его имя, сразу возникают картины: поморский мальчик Михайло, вытверженные наизусть две книги: «Славянская грамматика» Смотрицкого и «Арифметика, сиречь наука числительная» Магницкого, обоз мороженой рыбы, обман, что он — сын дворянина, — и Славяно-греко-латинская академия., насмешки мальчишек: «Гляньте, какой болван пришел с нами учиться!

Дядь, достань воробушка!»

Ломоносову было тогда 19 лет. Все перенес ради науки: недоедал, недосыпал, ютился в холодных сенях, жалованье по 3 копейки в день. И так жил пять лет!

Победил самого себя: в 1735 году(в 24 года!) стал первым русским профессором. Вот почему Белинский считает, что именно юноши должны «с особенной любовью изучать его жизнь». Зачем? Чтобы брать с него пример, как приносить пользу Отечеству.

М. В. Ломоносов читает лекции, пишет книги, ставит опыты: вместе со своим другом Георгом Рихманом во время грозы изучают природу электричества и делают научное открытие, почему в атмосфере возникает электричество, и решают задачу с громоотводом.

Полушутя говорил: «Стихотворство — моя утеха, физика — мое упражнение».

А сколько было сделано в «утехе»! Общепризнанный первый поэт своего времени, он написал героическую поэму, две трагедии, 36 од, более ста стихотворений.

Одним из лучших произведений Ломоносова-поэта является героическая поэма «Петр Великий», в ней он прославляет Петра:

Пою премудрого российского Героя,

Что, грады новые, полки и флоты строя,

От самых нежных лет со злобой вел войну,

Сквозь страхи проходя, вознес свою страну.

Я не могу сказать, что в средних классах, когда изучали творчество Ломоносова, я зачитывался его стихами. Нет. Тогда было трудно понять устаревшие старославянские слова, увидеть, как он приближал русский язык к народной речи, обновляя его. Но уже тогда я понял, что и в поэзии он прославляет труд и науку, что в науке много пользы:

Науки юношей питают,

Отраду старым подают,

В счастливой жизни украшают,

В несчастный случай берегут.

В этих строках — мечта — видеть свой народ просвещенным.

Молодое поколение он призывает посвятить себя служению науке, он уверен, «что может собственных Платонов /И быстрых разумом Невтонов /Российская земля рождать».

Его волновал вопрос, почему маленький человек, который по природной живости ума отечеству послужить хочет, нигде ходу не имеет.

Ломоносов критиковал слепое преклонение перед иностранцами: «Что может быть здоровее и вкуснее простой русской пищи? А ведомо ли вам, сударь, что лучше нашей квашеной капусты и малосольных огурцов ничего нет?» Три столетия прошли, а не поспоришь: прав Михаил Васильевич.

Обширны его познания: история, механика, химия, минералогия, поэзия, физика, астрономия -всего не перечислить! Мозаичные картины из стекла, «ночезрительная» труба, наблюдения за солнечными затмениями…

Когда в 1765 году Михайло Васильевич умер, огромная толпа простого народа шла за гробом: народ хоронил своего первого академика, «великого человека, сподвижника просвещения», по словам А. С. Пушкина.

Целеустремленность, служение отечеству, патриотизм — все это сделало имя Михаила Васильевича Ломоносова бессмертным: 305 лет прошло, русский народ гордится своим верным сыном, чья жизнь — подвиг.

.

ege-essay.ru

Петр I как герой русской истории в изображении М.В. Ломоносова — МегаЛекции

 

Ломоносов постоянно стремился обратить науку в практику. Основные темы его од, как говорит Татаринова: Россия, Отечество, Петр, мир, возлюбленная тишина, науки, просвещение, вера в талантливость молодых людей. Его оды не то, что есть, а то, что должно быть (но в то же время это не утопии). Оды выходили тиражом 200-200 000 экз. Порой одам свойственно повторение одних и тех же образов.

«Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны, 1747 года» написана высоким штилем и прославляет дочь Петра 1. отдав должное добродетелям императрицы, ее «кроткому гласу», «доброму и прекрасному лику», стремлению расширять науки, поэт заводит речь о ее отце, которого называет «человеком каков не слыхан был от века». Петр 1 – это идеал просвещенного монарха, который все силы отдает своему народу и государству. В оде Ломоносова дается образ России с ее необъятными просторами, огромными богатствами. Так возникает тема Родины и служения ей – ведущая во всем творчестве Ломоносова. С этой темой тесно связана тема науки, познания природы. Она завершается гимном науке, призывом к юношам дерзать во славу Российской земли. Таким образом, в «Оде 1747 года» нашли выражение просветительские идеалы поэты.

Ломоносов возвеличивал Петра I, раскрывал его заслуги в развитии промышленности России, торговли, в разработке недр земли, в создании регулярной армии и флота, распространении просвещения, преодолении отсталости страны.

Ломоносов постоянно величает Петра Великого Героем и в других стихах — достаточно вспомнить пять надписей «К статуе Петра Великого» (с 1743 по 1747 г.), открывающихся стихом:

Се образ изваян премудрого Героя.

Определения «премудрый Герой» и «премудрый Петр» перешли и в героическую поэму «Петр Великий». Надписи «К статуе Петра Великого» — это пример характерного для Ломоносова и его культурной миссии прикладного жанра. Произведения такого рода (Ломоносов написал их немало) помещались на транспарантах во время придворных празднеств и были наглядной, лозунговой поэзией «на случай» (спуск кораблей, изобретение роговой музыки или, как в случае со статуей Петра Великого, установка монумента). Ломоносов подошел к работе инициативно, заготовив свои надписи заранее, когда еще не был сделан окончательный выбор в пользу той или иной статуи; его надписи годились и для пешей, и для конной статуи. Жанр надписи предполагал открытую публицистичность в панегирическом духе, Ломоносов в них вдохновенно занимается пропагандой своего героя, Петра Великого. Утверждение культа Петра было важнейшим пунктом просвещенческой концепции Ломоносова-идеолога. Два стиха первой надписи являются вольным переводом из «Энеиды» («Когда он строил град…»). Герой Эней — воспетый Вергилием легендарный предтеча великого Рима — был весьма подходящим аналогом Петру из мифологической истории. Так М. В. Ломоносов вводил русского героя в контекст мировой героики, но уже в героической поэме «Петр Великий» он упомянет Вергилия и Гомера в дискуссионном духе, противопоставляя их баснословной героике подлинную и реальную героику Петра.



В то же время проведение образа Петра было главной миссией Ломоносова-героизатора — в этом М. В. Ломоносов продолжил и развил миссию Феофана Прокоповича. Петру посвящена и первая «русская Илиада» (за ней последуют подобные попытки М. М. Хераскова) — героическая поэма «Петр Великий». В этом произведении представления Ломоносова об идеальном герое отразились наиболее полно.

Ломоносов гордится тем, что Петр — его соотечественник и старший современник по веку, и определяет как концепцию тот факт, что его героем является не вымышленный, а реально правивший Российской империей царь, не мифологическое, а историческое лицо. В послании И. И. Шувалову, предваряющем поэму (Начало моего великого труда \\ Прими, предстатель муз, как принимал всегда…»), Ломоносов заявляет:

Хотя вослед иду Виргилию, Гомеру,

Не нахожу и в них довольного примеру.

Не вымышленных петь намерен я богов,

Но истинны дела, великий труд Петров.

Ещё раз вспомним прямое обращение к «Энеиде», вошедшее в первую надпись «К статуе…» и отметим эволюцию героического образа Петра у Ломоносова. Державин в своем «Памятнике» как заслугу упомянет свой приоритет в воспевании Екатерины, Ломоносов утверждает собственный приоритет в воспевании Петра и пишет Шувалову:

Что тем я заслужу парнасские венцы:

Что первый пел дела такого Человека,

Каков во всех странах не слыхан был от века.

Это логическое построение станет традиционной фигурой торжественной поэзии — поэты не раз будут признаваться в том, как они счастливы и горды тем, что «первыми» воспели того или иного героя (героиню).

Первая песнь героической поэмы была окончена в 1760-м году, вторая — в 1761. Поэма так и осталась не оконченной, замысел поэта не получил полного воплощения, а ведь это произведение было своего рода итогом многолетних исканий поэта и идеолога. Ломоносов подходит к замыслу поэмы с капитальной обстоятельностью. Он начинает с традиционной, не раз варьировавшейся им самим в отношении того же Петра, запевки, напоминающей слог ломоносовских петровских надписей:

Пою премудрого российского Героя…

Прославить Героя, прославить Петра — во имя народной памяти, во имя торжества патриотического чувства, ибо Петр «С каким усердием Отечество любя, \\ Ужасным подвергал опасностям себя».

Градация героев, разделяющая их на мифологических и исторических (о которой писал в «Сочинениях Державина» В. Г. Белинский — см. ниже) осознавалась Ломоносовым, и поэт совершенно осознанно отдает приоритет герою историческому, память о котором может быть полезной как рычаг просвещения и усиления России.

Ломоносов создает поэтический миф об историческом Петре — и он останется в русской поэзии очень и очень жизнеспособным, как проявятся в строках других поэтом ломоносовские строки. Петр предстает у Ломоносова царем-тружеником, царем-работником:

Познают, что монарх и что отец прямой,

Строитель, плаватель, в полях, в морях Герой.

В подобном духе позже писали о Петре позднейшие поэты. Культ Петра необходим Ломоносову для утверждения славы России, для утверждения права России на великих, бессмертных героев.

По Ломоносову, самые сильные сцены «Илиады», «Одиссеи» и «Энеиды» затмились бы изображениями победа Петра. Эта гиперболическая идейная установка сопровождает образ Петра на протяжении всей поэмы. Характерно, что Ломоносов включает в свой эпос и были о современных ему героях — героях Семилетней войны. С отступления, адресованного им, начинается вторая песнь поэмы. Здесь Ломоносов демонстрирует свое мастерство одописца елизаветинского времени и еще раз демонстрирует свой метод исторической поэзии (ярко отразившийся в торжественных одах), включающей в себя сюжеты разных эпох, объединенные общей идеей. В поэме это идея преемственности русского героизма:

О войско славное, потомки тех героев,

Что, следуя Петру по жатве многих боев,

Торжественные ввек приобрели венцы,

Отечество в земны прославили концы,

Я вашим мужеством в труде сем ободряюсь

И сердцем и умом меж вами обращаюсь:

Воюйте счастливо, сравните честь свою

Со предков похвалой, которую пою.

Смысл этого обращения прозрачен. Величие петровского героизма, по Ломоносову, и состоит в том, что он заложил традиции, продолженные героями елизаветинского времени, поразившие Европу на полях сражений. Ломоносова интересует герой, создавший новую Россию, с величественной имперской идеей и преемственностью героизма. Героизму новой России, олицетворенному Петром, и посвящен эпос Ломоносова.

Просветитель и естествоиспытатель, Ломоносов не мог придать своему герою черты победителя природы, подчинившего себе ее силы в апофеозе науки. Ломоносов любуется тем, как Петр, не боявшийся смелых замыслов, подчинил себе природу, ждущую человеческих трудов, готовую обогатить труженика, неутомимого работника:

И в сердце положил великий труд. Канал,

Дабы российскою могущею рукою

Потоки Волхова соединить с Невою.

Здесь М. В. Ломоносов закладывает влиятельную традицию. Подобные черты были присущи и советской героике, воспевавшей строителей Беломорканала и Днепрогэса, канала имени Москвы и т. п. Ломоносов, гениальный сын века энциклопедистов, умел видеть героизм в победе над природой, в утверждении человеческого гения и могущества, в пафосе всепобеждающего труда. Здесь у Ломоносова возникает род героизма, редкий у поэтом XVIII века (даже у Державина), но утвержденный русской поэзией века ХХ (В. Брюсовым, В. Маяковским, Н. Заболоцким и др.) — героизм труда. Петр у Ломоносова пророчески оценивает и богатство русского севера, озвучивая мысли самого Ломоносова-северянина:

Сказал: «Ты можешь мне произвести, Россия,

Целебны влажности и жилы золотые.

Но ныне для твоей бессмертной похвалы

Спешу против врагов чрез горы и валы;

Железо мне пролей, разжженной токи меди…

Здесь Петр пророчествует, как вергилиевский Эней (все-таки Эней остается ключевой мифологической фигурой для понимания образа Петра у Ломоносова), проникая в славное будущее создаваемой им империи (Ломоносов ставит именно такую идеологическую задачу). Пророчество Петра содержит и характерный для Ломоносова апофеоз науки и географических исследований, героизация которых входит в программу поэта:

Колумбы русские, презрев угрюмый рок,

Меж льдами новый путь отворят на восток,

И наша досягнет в Америку держава…

Эти строки перекликаются с прославлением героизма Витуса Беринга, которое встречается в елизаветинской оде Ломоносова 1742 года:

К тебе от встречных стран спешат

Уже Американски волны

В Камчатской порт, веселья полны…

Герои науки, герои-первопроходцы (именно в 1742 году было получено известие о достижении берегов Америки экспедицией В. Беринга) становились, наряду с героями-монархами и воинами, национальными героями России, утверждёнными и воспетыми в поэзии — и в этом заслуга Ломоносова, его мощного поэтического и культуртрегерского энтузиазма. В поэме присутствует и новый для Ломоносова (и русской поэзии) исторический герой — московский царь Иван Третий, Иван Великий, о котором поэт помнит, что:

Сей бодрый государь в Россию первый ввел

На бранях новый страх земных громовых стрел.

Неслыханны пред тем и сильные удары

Почувствовав от нас против себя татары,

Вовек отчаялись над россами побед:

Скончался с гордостью ордынскою Ахмет.

«Бодрый государь» — то есть, под стать Петру, работоспособный, активный, неутомимый (таким и был Иван Великий, строитель московского Кремля). «Бодрый государь» — это близкое к постижению идеала и потому исключительно важное как для Ломоносова, так и для эпохи, определение (вспомним тезис В. Кожинова о единстве стиля эпохи и стиля поэта-классика). И Петр, создатель новых традиций, является в свою очередь продолжателем традиций русского героизма защитников нашей государственности, освободителей от ордынского ига, из которых поэт вспоминает Ивана III.

 


Рекомендуемые страницы:


Воспользуйтесь поиском по сайту:

megalektsii.ru

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *