Смерть Юлия Цезаря: причины и последствия
Прежде чем разбирать причины смерти Цезаря, а также их последствия необходимо раскрыть личность этого человека.
Гай Юлий Цезарь – великий римский военачальник, консул, государственный и политический деятель. При жизни Цезарь славился отличным здоровьем и решительностью, у него были прекрасные полководческие таланты.
Цезарь сам добивался всех высоких должностей в республике. Все что у него было – это имя, но не было поначалу ни средств, ни поддержки.
Прежде всего, следует отметить его как военачальника. Под его началом была захвачена вся Галлия, что прежде никому не удавалось сделать. Цезарь нанес сокрушительное поражение галльским племенам и те прекратили сопротивление.
Юлий Цезарь реформировал республику и заложил начало формирования империи. В 46 году до н. э. Цезарь добился того, что стал единоличным правителем республики, а Сенат стал играть значительно меньшую роль.
Причины убийства Цезаря
Как уже говорилось, Юлий Цезарь добился того, что стал диктатором. Он сосредоточил в себе все ветви власти, и существенно уменьшил полномочия Сената. Это, конечно же, вызывало серьезно недовольство со стороны сенаторов. Те боялись, что Цезарь разрушит республику и установит императорскую власть, превратит Рим в империю, где Сенат уже не будет главным органом правления.
Это и принято считать главной причиной смерти Цезаря. Он также был очень доверчивым человеком, а в особенности он доверял Бруту, который и был инициатором заговора против Цезаря.
Убит Цезарь был во время совещания Сената 15 марта 44 года до н. э. Около восьмидесяти сенаторов выступили против Цезаря и сумели пронести в зал кинжалы. Когда один из сенаторов дал сигнал к атаке, все накинулись на него и нанесли несколько ножевых ранений. Однако это не сломило Цезаря, как говорят историки, он отчаянно отбивался. Но когда он увидел Брута среди заговорщиков, которого он любил как сына, прекратил сопротивляться. Последними словами Цезаря были: «И ты, дитя мое?».
Юлий Цезарь скончался более чем от двадцати ножевых ранений. Историки утверждают, что Цезарь еще долго оставался в живых, не смотря на огромное количество ран, он продержался до прибытия охраны.
Последствия убийства Цезаря
Смерть Цезаря стала шоком для всей республики. Ближайшие друзья Цезаря, как и армия, хотели отомстить за убийство величайшего из римлян. Среди народа Юлий Цезарь был уважаемым человеком, практически все слои общества хотели смерти заговорщиков.
Марк Антоний и Октавиан расправились с Брутом и Кассием. Октавиан был назван наследником Цезаря и стал первым римским императором.
Сенат надеялся, что смерть Цезаря сможет сохранить республику, но все случилось с точностью наоборот. Убийство ускорило перемены в государстве, республиканцы не смогли укрепиться у власти, запятнав свое имя и тогда Октавиан, поддерживаемый народом, как человек, отомстивший за смерть Цезаря, получил себе императорский престол, а заговорщики были казнены.
www.istmira.com
«Я что, все еще жива?!»: предсмертные слова великих
К последним словам умирающих всегда относились с особым трепетом. Что чувствует и что видит человек, находящийся на грани между двумя мирами?… Последние слова великих людей были простыми, загадочными, странными. Кто-то высказал свое самое большое сожаление, а кто-то нашел в себе силы пошутить. Что сказали перед смертью Чингисхан, Байрон и Чехов?
Последняя фраза императора Цезаря вошла в историю слегка искаженной. Все мы знаем, что Цезарь якобы произнес: «И ты, Брут?». На самом деле, судя по сохранившимся текстам историков, эта фраза могла звучать немного по-другому — в ней сквозило не возмущение, а скорее сожаление. Говорят, что бросившемуся на него Марку Бруту император сказал: «И ты, дитя мое?…»
Последние слова Александра Македонского были пророческими, правитель недаром слыл отличным стратегом. Умирая от малярии, Македонский произнес: «Вижу, на моей могиле будут большие состязания». Так оно и случилось: построенная им великая империя была буквально разорвана на куски в междоусобных войнах.
«Батый продолжит мои победы, и над вселенной протянется монгольская рука», — заявил на смертном одре Чингисхан. Последними словами Мартина Лютера Кинга были: «Боже, как это больно и страшно — уходить в мир иной». «Ну, я пошел спать», — заявил Джорд Гордон Байорн, после чего уснул навечно. По другой версии, перед смертью поэт воскликнул: «Сестра моя! Дитя мое… Бедная Греция!… Я отдал ей время, состояние, здоровье…
А теперь отдаю ей и жизнь». Как известно, последний год своей жизни мятежный поэт провел, помогая грекам в освободительной борьбе против Османской империи. Антон Павлович Чехов умирал от чахотки в гостинице немецкого курортного городка Баденвейлер. Его лечащий врач почувствовал, что смерть Чехова близка. По старинной немецкой традиции доктор, поставивший своему коллеге смертельный диагноз, угощает умирающего шампанским. «Ich sterbe!» («Я умираю!»), — сказал Чехов и выпил поданный ему бокал шампанского до дна.
«Надежда!… Надежда! Надежда!… Проклятая!», — кричал перед смертью Петр Ильич Чайковский. Возможно, композитор находился в бреду, а быть может, отчаянно цеплялся за жизнь. «Так каков ответ?» — философски спросила американская писательница Гертруда Стайн, когда ее повезли на каталке в операционную. Стайн умирала от рака, от которого ранее скончалась ее мать. Не получив ответа, она спросила снова:
«А каков тогда вопрос?» От наркоза она уже не очнулась. Петр Первый умирал в беспамятстве. Однажды придя в себя, государь взял грифель и начал было с усилием царапать: «Отдайте все…». Но кому и что — государь объяснить не успел. Монарх велел позвать любимую дочь Анну, но был не в силах ничего сказать ей. На следующий день в начале шестого часа утра император открыл глаза и прошептал молитву. Это были его последние слова. Известно также о предсмертном страдании короля Англии Генриха Восьмого. «Корона пропала, слава пропала, душа пропала!» — воскликнул умирающий монарх.
Вацлав Нижинский, Анатоль Франс и Гарибальди перед смертью прошептали одно и то же слово: «Мама!». Мария Антуанетта перед казнью вела себя, как подобает настоящей королеве. Всходя на гильотину по лестнице, она случайно наступила на ногу палачу. Ее последними словами были: «Простите, мосье, я не нарочно». Императрица Елизавета Петровна крайне удивила лекарей, когда за полминуты до смерти поднялась на подушках и грозно спросила: «Я что, все еще жива?!». Но не успели врачи испугаться, как положение «исправилось» — правительница испустила дух.
Говорят, что великий князь Михаил Романов, брат последнего императора, перед казнью отдал палачам свои сапоги со словами: «Пользуйтесь, ребята, все-таки царские». Знаменитая шпионка, танцовщица и куртизанка Мата Хари послала целящимся в нее солдатам воздушный поцелуй с игривыми словами: «Я готова, мальчики!». Умирая, Бальзак вспомнил одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона. «Он бы меня спас», — вздохнул великий писатель. Английский историк Томас Карлейль спокойно сказал: «Так вот она какая, эта смерть!» Столь же хладнокровным оказался и композитор Эдвард Григ.
«Ну, что же, если это неизбежно», — вымолвил он. Считается, что последними словами Людвига Ван Бетховена были: «Поаплодируйте, друзья, комедия закончилась». Правда, некоторые биографы приводят другие слова великого композитора: «Я чувствую, будто до этого момента я написал всего лишь несколько нот». И последний факт — правда, то Бетховен был не единственным великим человеком, кто перед смертью сокрушался о том, насколько мало он успел сделать. Говорят, что, умирая, Леонардо да Винчи в отчаянии воскликнул: «Я оскорбил Бога и людей! Мои произведения не достигли той высоты, к которой я стремился!».
Многие знают, что великий Гете прямо перед смертью сказал: «Больше света!». Но куда менее известен факт, что перед этим он спросил доктора, сколько ему осталось жить. Когда лекарь признался, что всего один час, Гете облегченно вздохнул со словами: «Слава Богу, только час!». Фридрих Гегель и перед лицом смерти остался верен принципам диалектики, на которых была основана вся его философия. Перед смертью он промолвил: «Только один человек за всю мою жизнь понимал меня». Но помолчав, добавил: «А в сущности, и он меня не понимал!» Философ Иммануил Кант перед самой смертью произнес всего одно слово: «Достаточно».
Один из знаменитых братьев-кинематографистов, 92-летний Огюст Люмьер сказал: «Моя пленка кончается». «Умирать — скучное занятие, — съязвил напоследок Сомерсет Моэм. — Никогда этим не занимайтесь!» Умирая в местечке Буживаль под Парижем Иван Сергеевич Тургенев произнес странное: «Прощайте, мои милые, мои белесоватые…».
Французский художник Антуан Ватто ужаснулся: «Уберите от меня этот крест! Как можно было так плохо изобразить Христа!» — и с этими словами умер. Поэт Феликс Арвер, услышав, как санитарка говорит кому-то: «Это в конце
Читайте также: Бесценная мудрость Авиценны
Двойники великих людей: правда и вымысел
Слова, разрушающие здоровье
Лингвисты нашли первое слово на Земле
История московских поговорок и крылатых фраз
www.yoki.ru
Убийство Цезаря: самое знаменитое преступление древности
Есть несколько личностей в мировой истории, оказавших на неё столь глубокое воздействие, сыгравших настолько яркую роль, что о них знают решительно все. Это знание может для некоторых ограничиваться лишь именем персонажа, но обычно такие люди настолько популярны, что все более или менее значимые события их биографии являются достоянием не только истории, но и искусства. Древнеримский полководец и государственный деятель Гай Юлий Цезарь относится к числу таких исторических личностей едва ли не в наибольшей степени, а его убийство стало одним из наиболее востребованных сюжетов в мировой культуре.
Если обладателя высшей власти можно убить – убьют
Обычно в случае с рассмотрением убийства того или иного видного политического или государственного деятеля выдвигается сразу несколько теорий, нередко противоречащих друг другу, относительно причин и мотивов этого преступления. В случае с убийство Юлия Цезаря в исторических источниках и во мнениях учёных царит завидное единодушие. В общем-то, согласно логике развития древнеримского общества, полагают историки, Гай Юлий Цезарь, победивший в 49 году до нашей эры в гражданской войне и, по сути, являвшийся единовластным главой римского государства, был обречён на насильственную смерть.
К тому времени Римская республика переживала собственный кризис, который начался за несколько десятилетий до прихода Цезаря к власти. Превращение республики, в которой верховная власть принадлежала сенату, а исполнительную власть осуществляли выборные должностные лица, в империю уже назрело – это было необходимо для расширения империи и эффективного управления ею.
Однако республиканские традиции были всё ещё сильны, как достаточно многочисленны были и представители сенатской знати, не собиравшиеся отдавать власть одному правителю.
Древнеримские писатели говорят об этом прямо, вдобавок указывая на те беспрецедентные почести, которые принимал Цезарь от народа и своих сторонников и которые фактически ставили его на место живого бога. Именно это и стало формальным поводом для заговора сенаторов-патрициев, который возглавили Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут, один из приближённых Цезаря. Они и несколько десятков их сторонников воспринимали планируемое убийство Цезаря как благое дело, избавление государства от тирана и возвращение к нормальной форме политического управления.
Мог ли Цезарь избежать смерти?
Вместе с тем, с подачи всё тех же древних историков, существует и как минимум два таинственных сюжетных составляющих истории об убийстве Юлия Цезаря. Первая из них имеет мистический характер и связана с теми якобы бывшими пророчествами и приметами, который сигнализировали об опасности для Цезаря именно в мартовские иды 44 года до нашей эры (иды в римском календаре это середина месяца – в данном случае 15 марта). Несколькими историками сообщается о предзнаменованиях насильственной смерти Цезаря: это были и предсказания жрецов по внутренностям священных животных, и вещие сны жены Цезаря и некоторых его приближённых, и даже якобы откопанная незадолго до трагических событий древняя каменная плита, содержащая пророчество о гибели Цезаря. В общем, мистический характер мартовский ид считался для римских историков и писателей бесспорным.
Другая странность заключается в том, что, по мнению ряда как древних, так и римских историков смерть Юлия Цезаря 15 марта 44 года до нашей эры может в определённой степени считаться не только убийством, но и самоубийством.
Это объясняется тем, что предупреждения о заговоре к Цезарю поступали не только в последнее время перед смертью, но и непосредственно в день гибели, по пути к месту заседания Сената, где его уже ожидали заговорщики. Однако, если верить источникам, Цезарь не только игнорировал эти предупреждения, но и в последние дни и часы своей жизни в разговорах с друзьями высказывал пожелание умереть быстро и внезапно, а не под влиянием старости и болезней. Выдвигают предположение, что его здоровье слабело (Цезарь приближался к шестидесятилетнему возрасту), есть версия, что он всю жизнь страдал от эпилепсии, а в последние годы припадки стали особенно частыми и болезненными. Возможно, именно поэтому Цезарь и не стал предпринимать никаких действий по обеспечению своей безопасности перед угрозой заговора.
Говорил ли Цезарь что-нибудь Бруту перед смертью?
Фраза «И ты, Брут?» уже давно стала нарицательной благодаря упоминанию в античных повествованиях о смерти Цезаря и дальнейших интерпретациях этого сюжета в произведениях искусства. Она стала выражением смиренной горечи человека, преданного самыми близкими людьми: так как именно её (по другой версии фраза звучала как «И ты, дитя моё?») якобы произнёс Цезарь, когда увидел среди нападавших на него заговорщиков Марка Юния Брута, которому он оказывал всяческое покровительство и считал практически сыном.
В настоящее время историки полагают, что знаменитая фраза является не более чем вымышленным художественным элементом реальных событий, а в действительности Цезарю в тот момент было не до восклицаний.
Когда он явился на заседание сената, проходившее в помещении близ Театра Помпея, группа из нескольких десятков заговорщиков сенаторов окружила его, якобы для приветствия и для передачи ему каких-то прошений на рассмотрение. Условный сигнал к нападению подал сенатор Луций Туллий Цимбер, сдёрнувший с плеча Цезаря тогу. Тут же заговорщики принялись наносить Цезарю удары (по одной версии, оружием им служили заострённые палочки для письма, стилусы, по другой, они всё-таки смогли пронести в Сенат кинжалы), причём большинство из них были неопасными, так как убийцы в толкотне мешали друг другу. Однако две из более чем двадцати ран стали смертельными – удар в грудь и удар в шею.
Но смерть Цезаря, вопреки планам его убийц, не возродила республику в прежнем виде: напротив, значительная часть римских граждан поддержала преемников Цезаря, Октавиана и Марка Антония, которые сначала победили приверженцев республики (подавляющее большинство заговорщиков погибли в ближайшие три года), а затем уже в войне между собой разыграли верховную власть. Победителем и основателем Римской империи стал Октавиан Август.
Александр Бабицкий
Статьи по теме
www.chuchotezvous.ru
Последние слова умирающих великих: matveychev_oleg
К последним словам умирающих всегда относились с особым трепетом. Что чувствует и что видит человек, находящийся на грани между двумя мирами?… Последние слова великих людей были простыми, загадочными, странными. Кто-то высказал свое самое большое сожаление, а кто-то нашел в себе силы пошутить. Что сказали перед смертью Чингисхан, Байрон и Чехов?
Последняя фраза императора Цезаря вошла в историю слегка искаженной. Все мы знаем, что Цезарь якобы произнес: «И ты, Брут?». На самом деле, судя по сохранившимся текстам историков, эта фраза могла звучать немного по-другому — в ней сквозило не возмущение, а скорее сожаление. Говорят, что бросившемуся на него Марку Бруту император сказал: «И ты, дитя мое?…»
Последние слова Александра Македонского были пророческими, правитель недаром слыл отличным стратегом. Умирая от малярии, Македонский произнес: «Вижу, на моей могиле будут большие состязания». Так оно и случилось: построенная им великая империя была буквально разорвана на куски в междоусобных войнах.
«Батый продолжит мои победы, и над вселенной протянется монгольская рука», — заявил на смертном одре Чингисхан. Последними словами Мартина Лютера Кинга были: «Боже, как это больно и страшно — уходить в мир иной». «Ну, я пошел спать», — заявил Джорд Гордон Байорн, после чего уснул навечно. По другой версии, перед смертью поэт воскликнул: «Сестра моя! Дитя мое… Бедная Греция!… Я отдал ей время, состояние, здоровье … А теперь отдаю ей и жизнь». Как известно, последний год своей жизни мятежный поэт провел, помогая грекам в освободительной борьбе против Османской империи. Антон Павлович Чехов умирал от чахотки в гостинице немецкого курортного городка Баденвейлер. Его лечащий врач почувствовал, что смерть Чехова близка. По старинной немецкой традиции доктор, поставивший своему коллеге смертельный диагноз, угощает умирающего шампанским. «Ich sterbe!» («Я умираю!»), — сказал Чехов и выпил поданный ему бокал шампанского до дна.
«Надежда!… Надежда! Надежда!… Проклятая!», — кричал перед смертью Петр Ильич Чайковский. Возможно, композитор находился в бреду, а быть может, отчаянно цеплялся за жизнь. «Так каков ответ?» — философски спросила американская писательница Гертруда Стайн, когда ее повезли на каталке в операционную. Стайн умирала от рака, от которого ранее скончалась ее мать. Не получив ответа, она спросила снова:
«А каков тогда вопрос?» От наркоза она уже не очнулась. Петр Первый умирал в беспамятстве. Однажды придя в себя, государь взял грифель и начал было с усилием царапать: «Отдайте все…». Но кому и что — государь объяснить не успел. Монарх велел позвать любимую дочь Анну, но был не в силах ничего сказать ей. На следующий день в начале шестого часа утра император открыл глаза и прошептал молитву. Это были его последние слова. Известно также о предсмертном страдании короля Англии Генриха Восьмого. «Корона пропала, слава пропала, душа пропала!» — воскликнул умирающий монарх. Вацлав Нижинский,
Анатоль Франс и Гарибальди перед смертью прошептали одно и то же слово: «Мама!». Мария Антуанетта перед казнью вела себя, как подобает настоящей королеве. Всходя на гильотину по лестнице, она случайно наступила на ногу палачу. Ее последними словами были: «Простите, мосье, я не нарочно». Императрица Елизавета Петровна крайне удивила лекарей, когда за полминуты до смерти поднялась на подушках и грозно спросила: «Я что, все еще жива?!». Но не успели врачи испугаться, как положение «исправилось» — правительница испустила дух.
Говорят, что великий князь Михаил Романов, брат последнего императора, перед казнью отдал палачам свои сапоги со словами: «Пользуйтесь, ребята, все-таки царские». Знаменитая шпионка, танцовщица и куртизанка Мата Хари послала целящимся в нее солдатам воздушный поцелуй с игривыми словами: «Я готова, мальчики!». Умирая, Бальзак вспомнил одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона. «Он бы меня спас», — вздохнул великий писатель. Английский историк Томас Карлейль спокойно сказал: «Так вот она какая, эта смерть!» Столь же хладнокровным оказался и композитор Эдвард Григ.
«Ну, что же, если это неизбежно», — вымолвил он. Считается, что последними словами Людвига Ван Бетховена были: «Поаплодируйте, друзья, комедия закончилась». Правда, некоторые биографы приводят другие слова великого композитора: «Я чувствую, будто до этого момента я написал всего лишь несколько нот». Если последний факт — правда, то Бетховен был не единственным великим человеком, кто перед смертью сокрушался о том, насколько мало он успел сделать. Говорят, что, умирая, Леонардо да Винчи в отчаянии воскликнул: «Я оскорбил Бога и людей! Мои произведения не достигли той высоты, к которой я стремился!».
Многие знают, что великий Гете прямо перед смертью сказал: «Больше света!». Но куда менее известен факт, что перед этим он спросил доктора, сколько ему осталось жить. Когда лекарь признался, что всего один час, Гете облегченно вздохнул со словами: «Слава Богу, только час!». Фридрих Гегель и перед лицом смерти остался верен принципам диалектики, на которых была основана вся его философия. Перед смертью он промолвил: «Только один человек за всю мою жизнь понимал меня». Но помолчав, добавил: «А в сущности, и он меня не понимал!» Философ Иммануил Кант перед самой смертью произнес всего одно слово: «Достаточно».
Один из знаменитых братьев-кинематографистов, 92-летний Огюст Люмьер сказал: «Моя пленка кончается». «Умирать — скучное занятие, — съязвил напоследок Сомерсет Моэм. — Никогда этим не занимайтесь!» Умирая в местечке Буживаль под Парижем Иван Сергеевич Тургенев произнес странное: «Прощайте, мои милые, мои белесоватые…».
Французский художник Антуан Ватто ужаснулся: «Уберите от меня этот крест! Как можно было так плохо изобразить Христа!» — и с этими словами умер. Поэт Феликс Арвер, услышав, как санитарка говорит кому-то: «Это в конце колидора», из последних сил простонал: «Не колидора, а коридора!» — и умер. Оскар Уайльд, умиравший в гостиничном номере, с тоской взглянул на безвкусные обои и иронично заметил: «Эти обои ужасны. Кто-то из нас должен уйти». Последние слова Эйнштейна, к сожалению, остались для потомков загадкой: сиделка, находившаяся возле его кровати, не знала немецкого.
http://www.yoki.ru/social/society/13-07-2012/400573-Memento_mori1-0/
matveychev-oleg.livejournal.com
Последние слова великих
Говорят, что самые знаменитые в мире последние слова – это сказанные Цезарем «И ты, Брут?». Жизнь замечательных людей всегда интересна. На их примере воспитывалось не одно поколение. И если каждое слово великого человека имеет цену, то последние слова — неоценимы. Большое значение последним словам великих людей придавал Л.Н.Толстой, отметив в своём дневнике: «Слово умирающего особенно значительно!»
Самым загадочным оказался король Генри Восьмой: единственное, что он успел сказать осмысленно – это слово «Монахи» три раза. В последний день жизни его мучили галлюцинации. Правда, наследники Генри на всякий случай устроили гонения на все доступные монастыри, подозревая, что короля отравил кто-то из священников.
Генрих Гимлер, который последним усилием воли так и сказал: «Я – Генрих Гимлер», хотя в 1945 году было очень мало людей, которые бы этого не знали. Впрочем, говорят, рейхсфюрер начал говорить какое-то признание – дело происходило в присутствии британских военных офицеров – но яд подействовал очень быстро.
«Подождите минуточку». Это сказал Папа Римский Александр VI. Все так и сделали, но, увы – ничего не получилось, папа все-таки скончался
«Со мной все в порядке» — сказал в 1946 году Герберт Уэллс. И он оказался прав – через три минуты его не стало.
Несчастная Мария Антуанетта, которую казнили только за то, что она королева. Перед гильотиной улыбнулась палачу и сказала: «Сэр, простите, я не нарочно!». К сожалению, палач был революционно настроен, и Марию не простил. Кстати, в ночь перед казнью у Марии Антуанетты сошелся очень сложный карточный пасьянс. Что она загадала, к сожалению, неизвестно.
Карл Маркс попросил всех убираться.
Еврипид, который, по слухам, был просто в ужасе от близкой кончины, а, когда его спросили, как может бояться смерти такой великий философ, он сказал: «Того, что я ничего не знаю».
Британский король Георг V, который умер в 1936 году. Последним усилием он донес до ближайшего окружения нелестную и совершенно непечатную оценку деятельности одного из своих министров. Слава богу, этого министра в комнате не было, и честь королевского дома не пострадала. Кстати, Георг тогда был в весьма почтенном возрасте, и его близкие были шокированы, потому что в жизни не слышали от него ничего подобного.
Императрица Елизавета Петровна крайне удивила лекарей, когда за полминуты до смерти поднялась на подушках и, как всегда, грозно, спросила: «Я что, все еще жива?!». Но, не успели врачи испугаться, как все исправилось само собой.
Композитор Эдвард Григ: “Ну что ж, если это неизбежно…”.
Павлов: “Академик Павлов занят. Он умирает”.
Знаменитый натуралист Ласепед отдал распоряжение сыну: “Шарль, напиши крупными буквами слово КОНЕЦ в конце моей рукописи”.
Физик Гей-Люссак: “Жаль уходить в такой интересный момент”.
Легендарный Каспар Бекеш, всю жизнь проживший воинствующим безбожником, на смертном одре уступил уговорам набожного Батория и согласился принять священника. Священник попытаться утешить Бекеша тем, что последний ныне покидает юдоль скорбей и скоро узреет мир лучший. Тот послушал-послушал, потом приподнялся на ложе и сколь было сил отчетливо высказал: “Пшел вон. Жизнь прекрасна.” С чем и умер.
Дочь Людовика XV Луиза: “Галопом в небеса! Галопом в небеса!”.
Писательница Гертруда Стайн: “В чем вопрос? В чем вопрос? Если нет вопроса, то нет и ответа”
Виктор Гюго: “Я вижу черный свет…”.
Единственное, что успел сказать перед смертью Генри VIII: “Монахи… монахи… монахи”. В последний день жизни его мучили галлюцинации. Но наследники Генри на всякий случай устроили гонения на все доступные монастыри, подозревая, что короля отравил кто-то из священников.
Джордж Байрон: “Ну, я пошел спать”.
Людовик XIV кричал на домочадцев: “Чего вы ревете? Думали, я бессмертен?”
Отец диалектики Фридрих Гегель: “Только один человек меня понимал на протяжении всей жизни… А в сущности… и он меня не понимал!”.
Вацлав Нижинский, Анатоль Франс, Гарибальди перед смертью прошептали одно и то же слово: “Мама!”.
Умирая, Бальзак вспоминал одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона: “Он бы меня спас…”.
Петр Ильич Чайковский: “Надежда!.. Надежда! Надежда!.. Проклятая!”
Михаил Романов перед казнью отдал палачам свои сапоги: “Пользуйтесь, ребята, все-таки царские”.
Шпионка-танцовщица Мата Хари послала целящимся в нее солдатам воздушный поцелуй: “Я готова, мальчики”.
Один из братьев-кинематографистов, 92-летний О.Люмьер: “Моя пленка кончается”.
Ибсен, пролежав несколько лет в немом параличе, привстав, сказал: “Напротив!” – и умер.
Надежда Мандельштам – своей сиделке: “Да ты не бойся”.
Сомерсет Моэм: “Умирать – скучное занятие. Никогда этим не занимайтесь!”.
Генрих Гейне: “Господь меня простит! Это его работа”.
Иван Сергеевич Тургенев на смертном одре изрек странное: “Прощайте, мои милые, мои белесоватые…”.
Поэт Феликс Арвер, услышав, что санитарка говорит кому-то: “Это в конце коЛидора”, простонал из последних сил: “Не коЛидора, а коРидора” и умер.
Художник Антуан Ватто: “Уберите от меня этот крест! Как можно было так плохо изобразить Христа!”
Оскар Уайльд, умиравший в гостиничном номере, оглядел угасающим взором безвкусные обои на стенах и вздохнул: “Они меня убивают. Кому-то из нас придется уйти”. Ушел он. Обои остались.
А вот последние слова Эйнштейна канули в Лету – сиделка не знала немецкого.
Шотландский историк Томас Карлейль, умирая, спокойно сказал: «Так вот она какая, эта смерть!».
Римский император и тиран Нерон перед смертью вскричал: «Какой великий артист умирает!».
Когда умирал прусский король Фридрих I, священник у его одра читал молитвы. На словах «нагим я пришел в этот мир и нагим уйду» Фридрих оттолкнул его рукой и воскликнул: «Не смейте хоронить меня нагим, не в парадной форме!».
В последний момент перед смертью великий Леонардо да Винчи воскликнул: «Я оскорбил Бога и людей! Мои произведения не достигли той высоты, к которой я стремился!».
Автор известного высказывания «мысль изреченная есть ложь» Федор Тютчев перед смертью сказал: «Какая мука, что не можешь найти слово, чтобы передать мысль».
Больная Анна Ахматова после укола камфоры: «Все-таки мне очень плохо!».
Федор Михайлович Достоевский проснулся на рассвете 28 января 1881 года с ясным осознанием того, что сегодня — последний день его жизни. Он молча дождался, пока проснется жена. Анна Григорьевна не поверила словам мужа, ведь накануне ему было лучше. Но Достоевский настоял, чтобы привели священника, причастился, исповедался и вскоре умер.
Антон Павлович Чехов умер в ночь на 2 июля 1904 года в гостиничном номере в немецком курортном городке Баденвейлер. Немецкий врач решил, что смерть уже стоит за его плечами. По древней немецкой врачебной традиции доктор, поставивший своему коллеге смертельный диагноз, угощает умирающего шампанским… Антон Павлович сказал по-немецки: «Я умираю» — и выпил до дна бокал шампанского. Жена писателя, Ольга Леонардовна, напишет потом, что «страшную тишину» той ночи, когда умер Чехов, нарушала только «огромных размеров черная ночная бабочка, которая мучительно билась о горящие ночные лампочки и моталась по комнате».
Лев Николаевич Толстой последние дни своей жизни провел на захолустной железнодорожной станции Астапово. В 83 года граф решил порвать с упорядоченным, благополучным существованием в Ясной Поляне. В сопровождении дочери и домашнего доктора он уехал инкогнито, в вагоне третьего класса. В пути простудился, началось воспаление легких. Последние слова Толстого, сказанные им утром 7 ноября 1910 года уже в забытьи, были: «Люблю истину» (по другой версии, он сказал — «Не понимаю»).
Архимед, античный математик, физик, изобретатель (ок. 287—212 до н.э.). Архимед погиб во время одного из боёв во время 2-й Пунической войны. Существует четыре версии его гибели. По первой, в разгар боя он сидел на пороге своего дома, углублённо размышляя над чертежами, сделанными им прямо на дорожном песке. В это время пробегавший мимо римский воин наступил на чертёж, и возмущённый учёный бросился на римлянина с криком:
— Не тронь моих чертежей!
Эта фраза стоила Архимеду жизни. Солдат остановился и хладнокровно зарубил старика мечом.
Вторая версия гласит, что полководец римлян Марцелл специально послал воина на поиски Архимеда. Воин разыскал учёного и сказал:
— Иди со мной, тебя зовёт Марцелл.
— Какой ещё Марцелл?! Я должен решить задачу!
Разгневанный римлянин выхватил меч и убил Архимеда.
По третьей версии, воин ворвался в дом Архимеда для грабежа, занёс меч на хозяина, а тот только и успел крикнуть:
— Остановись, подожди хотя бы немного. Я хочу закончить решение задачи, а потом делай что хочешь!
Наконец, четвёртая версия такова: Архимед сам отправился к Марцеллу, чтобы отнести ему свои приборы для измерения величины Солнца. По дороге его ноша привлекла внимание римских солдат. Они решили, что учёный несёт в ларце золото или драгоценности, и, недолго думая, перерезали ему горло.
Таковы легенды. Однако многие историки полагают, что Архимед был убит не случайно — ведь его ум стоил в те времена целой армии.
Вольтер, французский писатель, философ, историк (1694—1778). Его настоящее имя — Мари Франсуа Аруэ. После многих лет скитаний по Европе в феврале 1778 г. Вольтер с триумфом возвращался в Париж. Он приобрёл себе особняк на улице Ришелье, активно работал над новой трагедией «Агафокл», над проектом академического словаря французского языка. Однако смерть уже стояла на пороге его дома. Сильные боли, происхождение которых поначалу было неясно, вынуждали Вольтера принимать большие дозы опия. В начале мая, после обострения болезни, доктор медицины Троншен поставил неутешительный диагноз: рак предстательной железы. Вольтер ещё крепился, порою даже шутил, но зачастую шутку прерывала гримаса боли. Очередной врачебный консилиум, состоявшийся 25 мая, предрёк скорый летальный исход. Каждый день приносил больному всё большие мучения. Невыносимый огонь жёг изнутри старческое тело. Порой не помогал даже опий. Прибывшие 30 мая священники, приглашённые племянником Вольтера аббатом Миньо, осторожно вошли в спальню. Но до исповеди и причащения дело не дошло. Услышав голоса, Вольтер повернулся к вошедшим, но как будто не узнал их. «Дайте мне умереть спокойно», — тихо, но внятно проговорил он. Посетители покинули спальню. У постели остался только старый слуга. Часы в гостиной пробили одиннадцать вечера, когда Вольтер очнулся из полузабытья и повернулся к слуге. «Прощай, дорогой Морен, я умираю». Морен наклонился над хозяином и через мгновение понял, что тот мёртв.
Иммануил Кант, немецкий философ и учёный (1724—1804). Физические силы немецкого философа истощались. Давление в голове — хроническое страдание Канта — всё более чувствовалось. Кант сердился, когда ему говорили, что это прилив крови, и приписывал всё электричеству воздуха. Внешние чувства ослабевали: левый глаз давно перестал видеть, теперь и правый стал изменять. Память отказывалась служить. Кант был вынужден записывать всякие мелочи, чтобы не забыть их через какой-нибудь час. Наконец походка его стала шаткою, он волочил ноги, спотыкался, перестал узнавать знакомых. Когда Яхманн вошёл к Канту и, растроганный до слёз видом угасающего гения, бросился на шею Канту, тот с удивлённым видом спросил: «Но скажите, кто вы, собственно, такой?» В октябре 1803 г. с Кантом произошёл припадок. С тех пор силы его быстро угасали, он не мог более подписать своего имени, забывал самые обыкновенные слова… Агония длилась сутки. В час ночи он очнулся, выпил несколько глотков подслащённого вина с водой. Сказал: «Это хорошо». И снова впал в беспамятство. Сознание больше к нему не возвращалось. К утру он побледнел и одеревенел. Взор угас, хотя глаза оставались открытыми. Дыхание слабело. Задрожала верхняя губа, и дыхание исчезло. Несколько секунд бился ещё пульс, всё слабее, реже и пропал совсем. В 11 часов 12 февраля 1804 г. Кант тихо скончался.
Конфуций, древнекитайский мыслитель (ок. 551—479 гг. до н.э.). За несколько дней до смерти великий философ Китая был во дворе и смотрел с высокой башни дворца на народный праздник духов земли (это был праздник в честь восьми духов земли (Та-ча), подателей плодов, овощей, хлеба и всех вообще её произведений, он совершался два раза в год — в дни весеннего и осеннего равноденствия).
— Упадают мои силы, — говорил Конфуций бывшему при нём ученику Тси-Кунгу, — и уже не поправиться мне! Затем, проливая слезы, он прибавил:
— Нет у меня силы поднять голову, чтобы взглянуть на вершину Тай-Шана!.. (священную гору). Члены мои — как подгнившие стропила здания; я поблёк, как трава!.. Кто после моей смерти возьмёт тяжкий труд поддержать моё учение?! Эти слова сожаления, что некому будет поддержать его заветов, были вместе с тем и его последними словами. Вскоре он впал в усыпление и после семидневного бессознательного состояния скончался на 73 году жизни, в 479 г. до Рождества Христова.
Сэмюэль Морзе. Американский художник и изобретатель в области телеграфии (1791—1872). Морзе открывал воздвигнутый в Нью-Йорке памятник Бенджамину Франклину. День был холодный и ветреный, так что торжество это стоило ему жизни. Он заболел и уже не вставал с постели. Прослушивая, с известным постукиванием, грудь больного, лечивший его врач сказал:
— Вот как мы, медики, телеграфируем!
— Очень хорошо, очень хорошо, — с улыбкой отвечал Морзе. Это были его последние слова. Он умер в Нью-Йорке 22 апреля 1872 г., на 82 году жизни.
Блез Паскаль. Французский религиозный философ, писатель, математик и физик (1623—1662). Последние годы жизни Паскаля были рядом непрерывных физических страданий. Он выносил их с изумительным героизмом… 29 июня 1662 г. он поселился в доме своей сестры на улице Сент-Этьен, в маленьком флигельке, где была комната с двумя закрытыми железной решёткой окнами. Через три дня после этого переезда Паскаль почувствовал жестокие колики, лишившие его сна. Но, обладая поразительною силою воли, он выносил страдания безропотно, сам принимал лекарства и не позволял оказать себе ни малейшей лишней услуги. 14 августа он почувствовал жесточайшую головную боль и решительно потребовал священника… Собравшийся 17 августа консилиум врачей велел больному пить сыворотку, утверждая, что его болезнь есть «мигрень, соединённая с сильными парами воды». Около полуночи с Паскалем сделались конвульсии; когда они прекратились, он лежал как мёртвый. В это время явился священник, который, входя в комнату, громко воскликнул: «Вот тот, кого вы так желали». Это восклицание привело Паскаля в сознание; он сделал усилие и привстал. Причащаясь, он обливался слезами. Последние слова Паскаля были: «Пусть Бог никогда меня не оставляет». Конвульсии возобновились, он потерял сознание и после суточной агонии умер 19 августа 1662 г., 39 лет от роду. Л.Н.Толстой в своём очерке так описывает последние часы французского философа: «…Он просил сестру перевести его в больницу для неизлечимых бедных, чтобы провести с ними последние дни своей жизни, но сестра не исполнила его желания, и он умер у себя. Последние часы он был без сознания. Только перед самым концом он приподнялся с постели и с ясным и радостным выражением сказал: “Не оставь меня, Господи”. Это были его последние слова. Он скончался 19 августа 1662 г.».
Н.М.Пржевальский. Русский географ, исследователь Центральной Азии, генерал-майор (1839—1888). Готовясь к пятому путешествию, Пржевальский 24 августа 1888 г. выехал из Москвы в Нижний, оттуда на пароходе — по Волге и Каспийскому морю и по Закаспийской железной дороге — в Самарканд. Проведя здесь несколько дней, он двинулся в Ташкент, а оттуда — в Пишпек, где остановился на довольно продолжительное время, чтобы окончательно снарядить экспедицию. 4 октября он отправился на охоту. Проходив целый день, он сильно вспотел и простудился. С этого дня болезнь, таившаяся в его организме, начала одолевать его. Он постоянно жаловался на жару, хотя окружающие находили температуру сносной… 16 октября он почувствовал себя так худо, что согласился послать за врачом. Тот приехал. Больной жаловался на боль под ложечкой, тошноту, рвоту, отсутствие аппетита, боли в ногах и затылке, тяжесть в голове. Врач осмотрел его, выстукал, выслушал, прописал лекарство… Болезнь продолжала развиваться свои чередом, и 19 октября он уже сознавал, что карьера его кончена. Он отдал последние распоряжения, просил не успокаивать его ложными надеждами и, замечая слёзы на глазах окружающих, называл их бабами. «Похороните меня, — сказал он, — на берегу озера Иссык-Куль, в моей походной одежде. Надпись просто: “Путешественник Пржевальский”». К 8 часам утра 20 октября началась агония. Он бредил, по временам приходя в себя, и лежал, закрыв лицо рукою. По выражению нижней части лица можно было думать, что он плачет. Потом встал во весь рост, окинул взглядом присутствующих и сказал: «Ну, теперь я лягу…». «Мы помогли ему лечь, — говорит В.И.Роторовский, его спутник. — И несколько глубоких, сильных вздохов унесли навеки бесценную жизнь человека, который для нас, для отряда, был дороже всех людей. Доктор бросился растирать его грудь холодной водой; я положил туда же полотенце со снегом, но было уже поздно: лицо и руки стали желтеть… Доктор не выдержал этой картины — картины ужасного горя; все рыдали в голос, рыдал и доктор…»
Шакьямуни (Будда). Основатель и проповедник буддизма (623—544 до н.э.). Сопровождаемый любимым и наиболее близким учеником Анандой, Шакьямуни направился в страну Мальсов, к городу Кушинагара, где начал свою отшельническую жизнь. В городе Паве он сильно заболел, но продолжил свой путь. Удручённый, он шёл по бесплодным и пустынным местам, изредка обращаясь к своему спутнику со словами, показывающими печальное настроение его духа. Он говорил о недолговечности и о смерти, о непрочности счастья и надежд и оплакивал горестную судьбу людей. Мучимый сильной болью в спине, он часто останавливался в пути и отдыхал под тенью деревьев и, наконец, с трудом дошёл до окрестности Кушинагара. Здесь силы совершенно покинули его, он почувствовал сильную, невыносимую жажду. Ананда принёс ему воды, чтобы несколько утешить страдания Шакьямуни, и затем приготовил ему ложе из ковра под тенью дерева сала. Шакьямуни, по индусскому обычаю, лёг на него головой на север. Наступили последние минуты жизни Шакьямуни, перед смертью он ещё раз завещал Ананде строго хранить его учение и затем погрузился в созерцание. Жизнь постепенно оставляла измождённое тело великого учителя. Перед тем как испустить последний вздох, Шакьямуни произнёс:
— Ничто не вечно!
Религиозный реформатор Индии, провозгласивший равенство и солидарность всех людей в духовном отношении и сильно пошатнувший кастовые традиции, умер около 543 г. до Рождества Христова.
Ульрих Цвингли. Швейцарский церковный реформатор и политический деятель (1784—1531). В октябре 1531 г. в битве между швейцарскими кантонами (Кантон — территориальная единица в Швейцарии. — Ред.) и католическими лесными кантонами Ульрих Цвингли был в качестве священника и не принимал участия в бою. Он стоял в передних рядах, воодушевлял сражающихся и говорил слова утешения раненым. В то время, как Ульрих наклонялся к умирающему, сильный удар камнем по шлему свалил священника наземь. Три раза он поднимался и падал, пока неприятельское копьё не нанесло ему смертельной раны. «Что за беда, ведь они могут умертвить тело, но не душу», — были его последние слова. Когда ночь набросила свой тёмный покров на поле битвы, Цвингли всё ещё лежал на том месте, где упал, близ грушевого дерева, со сложенными руками, со взглядом, обращённым к звёздному небу. В нём ещё теплилась жизнь. Уста беззвучно шептали молитву. В таком положении нашли его неприятельские солдаты, бросившиеся грабить павших. Они приняли его за простого цюрихца. «Хочешь исповедаться?» — спросили они его. Цвигли отрицательно покачал головой. — «Призови Матерь Божью или святых!» — Цвингли снова покачал головой. — «Так умри же, проклятый еретик!» — воскликнул один из солдат и прикончил его. Это было 11 октября 1531 г.
fialka.tomsk.ru
Глава 8 Смерть Юлия Цезаря. Юлий Цезарь
Глава 8
Смерть Юлия Цезаря
Многие специалисты-историки всерьез полагают, что насильственная смерть Цезаря практически была предопределена. Власть, которой он обладал, могла поразить смятением любой рассудок. При этом его враги почти не учитывали, сколько всего он свершил во благо Рима! И ведь не только на полях войны, но и в мирной жизни…
Согласно Светонию, после окончания гражданской войны Юлий Цезарь с присущей ему невероятной энергией
«обратился к устройству государственных дел. Он исправил календарь: из-за нерадивости жрецов, произвольно вставлявших месяцы и дни, календарь был в таком беспорядке, что уже праздник жатвы приходился не на лето, а праздник сбора винограда – не на осень. Он установил, применительно к движению Солнца, год из 365 дней и вместо вставного месяца ввел один вставной день через каждые четыре года. Чтобы правильный счет времени велся впредь с очередных январских календ, он вставил между ноябрем и декабрем два лишних месяца, так что год, когда делались эти преобразования, оказался состоящим из пятнадцати месяцев, считая и обычный вставной, также пришедшийся на этот год.
Он пополнил сенат, к старым патрициям прибавил новых, увеличил число преторов, эдилов, квесторов и даже младших должностных лиц. Тех, кто был лишен звания цензорами или осужден по суду за подкуп, он восстановил в правах. Выборы он поделил с народом: за исключением соискателей консульства, половина кандидатов избиралась по желанию народа, половина – по назначению Цезаря. Назначал он их в коротких записках, рассылаемых по трибам: „Диктатор Цезарь – такой-то трибе. Предлагаю вашему вниманию такого-то, дабы он по вашему выбору получил искомое им звание“. Он допустил к должностям и сыновей тех, кто был казнен во время проскрипций. В суде он оставил только две судейские декурии (отделение из десяти человек. – Г. Б.): сенаторскую и всадническую; третью, декурию эрарных трибунов, он упразднил.
Перепись граждан он произвел не в обычном месте и не обычным порядком, а по кварталам и через домовладельцев и число получавших хлеб из казны сократил с трехсот двадцати тысяч до ста пятидесяти тысяч. А чтобы при обновлении списков не могли возникнуть новые беспорядки, он постановил, чтобы каждый год претор по жребию замещал умерших получателей новыми из числа не попавших в списки.
Кроме того, восемьдесят тысяч граждан он расселил по заморским колониям. Желая пополнить поредевшее население города, он издал закон, чтобы никакой гражданин старше двадцати и моложе сорока лет, не находящийся на военной службе, не покидал бы Италию дольше, чем на три года; чтобы никто из сенаторских детей не уезжал из страны иначе, как в составе военной или гражданской свиты при должностном лице; и чтобы скотовладельцы не менее трети своих пастухов набирали из взрослых свободнорожденных людей. Всем, кто в Риме занимался медициной, и всем преподавателям благородных искусств он даровал римское гражданство, чтобы они и сами охотнее селились в городе, и привлекали других.
Он не оправдал не раз возникавших надежд на отмену долговых обязательств, но постановил, наконец, чтобы платежи должников заимодавцам определялись той стоимостью, какую имели их имения до гражданской войны, и чтобы с общей суммы долга были списаны все выплаты или перечисления по процентам; а это сокращало долг почти на четверть.
Он распустил все коллегии, за исключением самых древних. Он усилил наказания преступникам; а так как богатые люди оттого легче шли на беззакония, что все их состояние и в изгнании оставалось при них, он, по словам Цицерона, стал наказывать за убийство гражданина лишением всего имущества, а за иные преступления – половины.
Суд он правил необычайно тщательно и строго. Тех, кто был осужден за вымогательство, он даже изгонял из сенаторского сословия. Брак одного бывшего претора с женщиной, которая только накануне развелась с мужем, он объявил недействительным, хотя подозрений в измене и не было. На иноземные товары он наложил пошлину. Носилки, а также пурпурные платья и жемчужные украшения он оставил в употреблении только для определенных лиц, определенных возрастов и в определенные дни.
Особенно строго соблюдал он законы против роскоши: вокруг рынка он расставил сторожей, чтобы они отбирали и приносили к нему запрещенные яства, а если что ускользало от сторожей, он иногда посылал ликторов с солдатами, чтобы забирать уже поданные блюда прямо со столов».
Пальцы вниз (худ. Жан-Леон Жером. 1872)
Деяния Юлия Цезаря – поразительный урок для нынешних героев политической арены. Он действительно заботится о будущем Рима. У него мышление государственного уровня – в истинном понимании этого определения. И ведь что обидно, он ведь еще мог столько всего свершить. Как отмечает Светоний, «день ото дня он задумывал все более великие и многочисленные планы устроения и украшения столицы, укрепления и расширения державы: прежде всего, воздвигнуть храм Марса, какого никогда не бывало, засыпав для него и сровняв с землею то озеро, где устраивал он морской бой, а на склоне Тарпейской скалы устроить величайший театр; гражданское право привести в надлежащий порядок, отобрав в нескольких книгах все самое лучшее и самое нужное из огромного множества разрозненных законов; открыть как можно более богатые библиотеки, греческие и латинские, поручив их составление и устройство Марку Варрону; осушить Помптинские болота; спустить Фуцинское озеро; проложить дорогу от Верхнего моря через Апеннинский хребет до самого Тибра; перекопать каналом Истм; усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев; а затем пойти войной на парфян через Малую Армению, но не вступать в решительный бой, не познакомившись предварительно с неприятелем. Среди таких замыслов и дел его застигла смерть…»
В начале этой главы уже говорилось о предопределенности смерти Цезаря. Достижения Цезаря неоспоримы, его замыслы способны поразить воображение… Однако, когда человек наделен поистине божественной властью, это не может не отразиться на нем. Испытание властью – вообще штука серьезная. По всей видимости, Юлий Цезарь в какой-то мере тоже не стал исключением из общего правила. Так, тот же Светоний с явным восхищением перечисляет деяния Цезаря, но тут же допускает оговорку: «Однако все это перевешивают его слова и дела иного рода: поэтому даже считается, что он был повинен в злоупотреблении властью и убит заслуженно».
Что же можно было инкриминировать Юлию Цезарю?
Согласно Светонию,
«мало того что он принимал почести сверх всякой меры: бессменное консульство, пожизненную диктатуру, попечение о нравах, затем имя императора, прозвание отца отечества, статую среди царских статуй, возвышенное место в театре, – он даже допустил в свою честь постановления, превосходящие человеческий предел: золотое кресло в сенате и суде, священную колесницу и носилки при цирковых процессиях, храмы, жертвенники, изваяния рядом с богами, место за угощением для богов жреца, новых луперков (имеется в виду образование новой, третьей, жреческой коллегии культа бога Фавна. – Г. Б.), название месяца по его имени; и все эти почести он получал и раздавал по собственному произволу.
В свое третье и четвертое консульства он был консулом лишь по имени, довольствуясь одновременно предложенной ему диктаторской властью; в замену себе он каждый раз назначал двух консулов, но лишь на последние три месяца, так что в промежутке даже народные собрания не созывались, кроме как для выбора народных трибунов и эдилов: ибо и преторов он заменил префектами, которые вели городские дела в его отсутствие.
Когда один консул внезапно умер накануне нового года, он отдал освободившееся место одному соискателю на несколько оставшихся часов. С таким же своевластием он вопреки отеческим обычаям назначил должностных лиц на много лет вперед, даровал десяти бывшим преторам консульские знаки отличия, ввел в сенат граждан, только что получивших гражданские права, и в их числе нескольких полудиких галлов. Кроме того, заведовать чеканкой монеты и государственными податями он поставил собственных рабов, а управление и начальство над оставленными в Александрии тремя легионами передал своему любимчику Руфину, сыну своего вольноотпущенника.
Не менее надменны были и его открытые высказывания, о каких сообщает Тит Ампий: „Республика – ничто, пустое имя без тела и облика“; „Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти“; „с ним, Цезарем, люди должны разговаривать осторожнее и слова его считать законом“. Он дошел до такой заносчивости, что когда гадатель однажды возвестил о несчастном будущем – зарезанное животное оказалось без сердца, – то он заявил: „Все будет хорошо, коли я того пожелаю; а в том, что у скотины нету сердца, ничего удивительного нет“.
Но величайшую, смертельную ненависть навлек он на себя вот каким поступком. Сенаторов, явившихся в полном составе поднести ему многие высокопочетнейшие постановления, он принял перед храмом Венеры-Прародительницы сидя. Некоторые пишут, будто он пытался подняться, но его удержал Корнелий Бальб; другие, напротив, будто он не только не пытался, но даже взглянул сурово на Гая Требация, когда тот предложил ему встать.
Это показалось особенно возмутительным оттого, что сам он, проезжая в триумфе мимо трибунских мест и увидев, что перед ним не встал один из трибунов по имени Понтий Аквила, пришел тогда в такое негодование, что воскликнул: „Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?“ И еще много дней, давая кому-нибудь какое-нибудь обещание, он непременно оговаривал: „Если Понтию Аквиле это будет благоугодно“.
Безмерно оскорбив сенат своим открытым презрением, он прибавил к этому и другой, еще более дерзкий поступок. Однажды, когда он возвращался после жертвоприношения на Латинских играх, среди небывало бурных народных рукоплесканий, то какой-то человек из толпы возложил на его статую лавровый венок, перевитый белой перевязью, но народные трибуны Эпидий Марулл и Цезетий Флав приказали сорвать перевязь с венка, а человека бросить в тюрьму. Цезарь, в досаде на то ли, что намек на царскую власть не имел успеха, на то ли, что у него, по его словам, отняли честь самому от нее отказаться, сделал трибунам строгий выговор и лишил их должности.
Но с этих пор он уже не мог стряхнуть с себя позор стремления к царскому званию – несмотря на то что однажды он ответил плебею, величавшему его царем: „Я Цезарь, а не царь!“ – а в другой раз, когда на Луперкалиях (празднество в честь бога Фавна. – Г. Б.) перед ростральной трибуной консул Антоний несколько раз пытался возложить на него диадему, он отверг ее и отослал на Капитолий в храм Юпитера Благого и Величайшего.
Более того, все чаще ходили слухи, будто он намерен переселиться в Александрию или в Илион и перевести туда все государственные средства, обескровив Италию воинскими наборами, а управление Римом поручив друзьям, и будто на ближайшем заседании сената квиндецимвир Луций Котта внесет предложение провозгласить Цезаря царем, так как в пророческих книгах записано, что парфян может победить только царь.
Это и заставило заговорщиков ускорить задуманные действия, чтобы не пришлось голосовать за такое предложение. Уже происходили тут и там тайные сходки, где встречались два-три человека: теперь все слилось воедино. Уже и народ не был рад положению в государстве: тайно и явно возмущаясь самовластием, он искал освободителей. Когда в сенат были приняты иноземцы, появились подметные листы с надписью: „В добрый час! Не показывать новым сенаторам дорогу в сенат!“
А в народе распевали так:
Галлов Цезарь вел в триумфе,
галлов Цезарь ввел в сенат.
Сняв штаны, они надели
тогу с пурпурной каймой.
Когда Квинт Максим, назначенный консулом на три месяца, входил в театр, и ликтор, как обычно, всем предложил его приветствовать, отовсюду раздались крики: „Это не консул!“ После удаления от должности трибунов Цезетия и Марулла на ближайших выборах было подано много голосов, объявлявших их консулами. Под статуей Луция Брута кто-то написал: „О если б ты был жив!“ – а под статуей Цезаря:
Брут, изгнав царей из Рима,
стал в нем первым консулом.
Этот, консулов изгнавши,
стал царем в конце концов.
В заговоре против него участвовали более шестидесяти человек; во главе его стояли Гай Кассий, Марк Брут и Децим Брут. Сперва они колебались, убить ли его на Марсовом поле, когда на выборах он призовет трибы к голосованию, – разделившись на две части, они хотели сбросить его с мостков, а внизу подхватить и заколоть, – или же напасть на него на Священной дороге или при входе в театр. Но когда было объявлено, что в иды марта сенат соберется на заседание в курию Помпея, то все охотно предпочли именно это время и место».
Что ж, все более чем очевидно: Светоний выделяет как наибольшее прегрешение Цезаря отсутствие должного почтения к сенаторам, причем, похоже, он пишет об этом с явным порицанием. Это не народ возжелал смерти Цезаря, таково было горячее желание сенаторов, мечтавших о возвращении былых регалий. Типичный сенатский переворот, безжалостно и тупо лишивший Рим едва ли не самого великого его гражданина…
Светоний пишет о том, что смерти Цезаря предшествовали многие знамения:
«Между тем приближение насильственной смерти было возвещено Цезарю самыми несомненными предзнаменованиями. За несколько месяцев перед тем новые поселенцы, выведенные по Юлиеву закону в Капую, раскапывали там древние могилы, чтобы поставить себе усадьбы, и очень усердствовали, так как им случилось отыскать в земле несколько сосудов старинной работы; и вот в гробнице, где по преданию был похоронен основатель Капуи, Капий, они нашли медную доску с греческой надписью такого содержания: „Когда потревожен будет Капиев прах, тогда потомок его погибнет от руки сородичей и будет отмщен великим по всей Италии кровопролитием“. Не следует считать это басней или выдумкой: так сообщает Корнелий Бальб, близкий друг Цезаря.
А за несколько дней до смерти Цезарь узнал, что табуны коней, которых он при переходе Рубикона посвятил богам и отпустил пастись на воле, без охраны, упорно отказываются от еды и проливают слезы.
Затем, когда он приносил жертвы, гадатель Спуринна советовал ему остерегаться опасности, которая ждет его не поздней, чем в иды марта. Затем, уже накануне этого дня, в курию Помпея влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, преследуемая стаей разных птиц из ближней рощицы, и они ее растерзали.
А в последнюю ночь перед убийством ему привиделось во сне, как он летает под облаками и потом как Юпитер пожимает ему десницу; жене его Кальпурнии снилось, что в доме их рушится крыша и что мужа закалывают у нее в объятиях: и двери их спальни внезапно сами собой распахнулись настежь».
Цезарь был, как известно, не слишком суеверен. Однако такое обилие примет, имевших неблагоприятный смысл, внутренне его насторожило.
Да и как иначе?
…Но вот наступило 15 марта 44 года до н. э.
Читаем у Светония:
«Из-за всего этого, а также из-за нездоровья он долго колебался, не остаться ли ему дома, отложив свои дела в сенате. Наконец, Децим Брут уговорил его не лишать своего присутствия многолюдное и давно ожидающее его собрание, и он вышел из дому уже в пятом часу дня (речь идет о 11 часах утра). Кто-то из встречных подал ему записку с сообщением о заговоре: он присоединил ее к другим запискам, которые держал в левой руке, собираясь прочесть. Потом он принес в жертву нескольких животных подряд, но благоприятных знамений не добился; тогда он вошел в курию, не обращая внимания на дурной знак и посмеиваясь над Спуринной за то, что, вопреки его предсказанию, иды марта наступили и не принесли никакой беды. „Да, пришли, но не прошли“, – ответил тот.
Он [Цезарь] сел, и заговорщики окружили его, словно для приветствия. Тотчас Тиллий Цимбр, взявший на себя первую роль, подошел к нему ближе, как будто с просьбой, и, когда тот, отказываясь, сделал ему знак подождать, схватил его за тогу выше локтей. Цезарь кричит: „Это уже насилие!“ – и тут один Каска, размахнувшись сзади, наносит ему рану пониже горла.
Цезарь хватает Каску за руку, прокалывает ее грифелем, пытается вскочить, но второй удар его останавливает. Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон, – хотя некоторые и передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он сказал: „И ты, дитя мое!“
Все разбежались…»
Не люди, а жалкие крысы!
Юлий Цезарь (Музей Лувра)
Марк Брут (30—15 гг. до н. э. Мрамор)
«…Бездыханный, он остался лежать, пока трое рабов, взвалив его на носилки, со свисающей рукою, не отнесли его домой, – продолжает свое повествование Светоний. – И среди стольких ран только одна, по мнению врача Антистия, оказалась смертельной – вторая, нанесенная в грудь.
Тело убитого заговорщики собирались бросить в Тибр, имущество конфисковать, законы отменить, но не решились на это из страха перед консулом Марком Антонием и начальником конницы Лепидом.
По требованию Луция Пизона, тестя убитого, было вскрыто и прочитано в доме Антония его завещание, составленное им в Лавиканском поместье в сентябрьские иды прошлого года и хранившееся у старшей весталки. Квинт Туберон сообщает, что со времени консульства и до самого начала гражданской войны он обычно объявлял своим наследником Гнея Помпея и даже читал это перед войском на сходке.
Но в этом последнем завещании он назначал наследниками трех внуков своих сестер: Гаю Октавию оставлял три четверти имущества, Луцию Пинарию и Квинту Педию – последнюю четверть. В конце завещания он сверх того усыновлял Гая Октавия и передавал ему свое имя. Многие убийцы были им названы в числе опекунов своего сына, буде таковой родится, а Децим Брут – даже среди наследников во второй степени. Народу он завещал сады над Тибром в общественное пользование и по триста сестерциев каждому гражданину.
День похорон был объявлен, на Марсовом поле близ гробницы Юлии сооружен погребальный костер, а перед ростральной трибуной – вызолоченная постройка наподобие храма Венеры-Прародительницы; внутри стояло ложе слоновой кости, устланное пурпуром и золотом, в изголовье – столб с одеждой, в которой Цезарь был убит. Было ясно, что всем, кто шел с приношениями, не хватило бы дня для процессии: тогда им велели сходиться на Марсово поле без порядка, любыми путями.
На погребальных играх, возбуждая негодование и скорбь о его смерти, пели стихи из „Суда об оружии“ Пакувия:
Не я ль моим убийцам был спасителем? —
и из „Электры“ Ацилия сходного содержания.
Вместо похвальной речи консул Антоний объявил через глашатая постановление сената, в котором Цезарю воздавались все человеческие и божеские почести, затем клятву, которой сенаторы клялись все блюсти жизнь одного, и к этому прибавил несколько слов от себя.
Погребальное ложе принесли на форум должностные лица этого года и прошлых лет. Одни предлагали сжечь его в храме Юпитера Капитолийского, другие – в курии Помпея, когда внезапно появились двое неизвестных, подпоясанные мечами, размахивающие дротиками, и восковыми факелами подожгли постройку. Тотчас окружающая толпа принялась тащить в огонь сухой хворост, скамейки, судейские кресла и все, что было принесенного в дар.
Затем флейтисты и актеры стали срывать с себя триумфальные одежды, надетые для такого дня, и, раздирая, швыряли их в пламя; старые легионеры жгли оружие, которым они украсились для похорон, а многие женщины – свои уборы, что были на них, буллы (медальоны. – Г. Б.) и платья детей.
Среди этой безмерной всеобщей скорби множество иноземцев то тут, то там оплакивали убитого каждый на свой лад, особенно иудеи, которые и потом еще много ночей собирались на пепелище».
Народ, обожавший Цезаря, всей душой скорбел по нему. В людских сердцах однако уже закипала жажда мщения: «Тотчас после погребения народ с факелами ринулся к домам Брута и Кассия. Его с трудом удержали; но, встретив по пути Гельвия Цинну, народ убил его, спутав по имени с Корнелием Цинной, которого искали за его произнесенную накануне в собрании речь против Цезаря; голову Цинны вздели на копье и носили по улицам. Впоследствии народ воздвиг на форуме колонну из цельного нумидийского мрамора, около двадцати футов вышины, с надписью: „Отцу отечества“. У ее подножия еще долгое время приносили жертвы, давали обеты и решали споры, принося клятву именем Цезаря.
У некоторых друзей осталось подозрение, что Цезарь сам не хотел дольше жить, а оттого и не заботился о слабеющем здоровье и пренебрегал предостережениями знамений и советами друзей. Иные думают, что он полагался на последнее постановление и клятву сената и после этого даже отказался от сопровождавшей его охраны из испанцев с мечами; другие, напротив, полагают, что он предпочитал один раз встретиться с грозящим отовсюду коварством, чем в вечной тревоге его избегать. Некоторые даже передают, что он часто говорил: жизнь его дорога не столько ему, сколько государству – сам он давно уж достиг полноты власти и славы, государство же, если что с ним случится, не будет знать покоя, а только ввергнется во много более бедственные гражданские войны.
Как бы то ни было, в одном согласны почти все: именно такого рода смерть была ему почти желанна. Так, когда он читал у Ксенофонта, как Кир в предсмертном недуге делал распоряжения о своем погребении, он с отвращением отозвался о столь медленной кончине и пожелал себе смерти внезапной и быстрой. А накануне гибели, за обедом у Марка Лепида в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он предпочел конец неожиданный и внезапный.
Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к богам не только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо. Вот почему изображается он со звездою над головой. В курии, где он был убит, постановлено было застроить вход, а иды марта именовать днем отцеубийственным и никогда в этот день не созывать сенат».
Убийство Цезаря заговорщиками
Смерть Цезаря
Так ушел Юлий Цезарь.
…Характерно, что «из его убийц почти никто не прожил после этого больше трех лет и никто не умер своей смертью. Все они были осуждены, и все погибли по-разному: кто в кораблекрушении, кто в битве. А некоторые поразили сами себя тем же кинжалом, которым они убили Цезаря».
11 января 2011 г.
Санкт-Петербург
(В канун празднования 2060-летнего юбилея перехода Юлия Цезаря через Рубикон)
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
history.wikireading.ru
| Антоний | Комментарий |
| О, римляне, сограждане, друзья! Меня своим вниманьем удостойте! Не восхвалять я Цезаря пришел, Но лишь ему последний долг отдать. Дела людей, порочные и злые, Переживают их и часто также То доброе, что сделали они, С костями их в могилу погребают. Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут Сказал, что Цезарь был властолюбив То был большой порок, коль это верно, И за него он тяжко поплатился. | Антоний начинает словно бы нерешительно. Толпа настроена к нему враждебно. Антоний зондирует её настроение, чтобы нащупать правильную линию. Антоний делает первый осторожный намек по поводу того, что у Цезаря были и кое-какие достоинства… |
| Я, с разрешенья Брута и других, Пришел сюда, чтоб Цезаря почтить Надгробным словом. Брут и все они — Почтенные и доблестные люди. | Антоний старательно хвалит Брута и его сообщников. Его цель в этот момент — завоевать благосклонность толпы, которая только что бурно аплодировала Бруту. |
| Мне Цезарь другом был, и верным другом, Но Брут его зовет властолюбивым, А Брут — достопочтенный человек. | Фраза, несколько раз повторяемая Антонием, с каждым разом звучит всё более и более иронично. |
| Он пленных приводил толпами в Рим Их выкупом казну обогащая. Не это ли считать за властолюбье? При виде нищеты он слезы лил, — Так мягко властолюбье не бывает, Но Брут зовет его властолюбивым, А Брут — достопочтенный человек. Вы видели, во время Луперкалий, Я трижды подносил ему венец — И трижды от него он отказался. Ужель и это тоже властолюбье? Но Брут его зовет властолюбивым, А Брут — достопочтенный человек. Не для того я это говорю, Чтоб Брута опровергнуть; я хочу Лишь высказать пред вами то, что знаю… | Обоснование того, что Цезарь на самом-то деле не был властолюбив. Первый эмоциональный призыв к толпе. |
| Не без причин его любили вы. Зачем же вы не плачете о нем? О здравый смысл! К зверям ты, верно, скрылся, А люди потеряли свой рассудок… Мое там сердце, где почиет Цезарь, И речь свою я должен перервать, Пока опять я не приду в себя… | Второй эмоциональный призыв к толпе, более сильный. Рискованный намек на буквальный смысл имени Брута (brutus — «неразумный, тупой как животное»). |
| (Антоний начинает плакать. Раздаются комментарии со стороны граждан.) — Мне кажется; в его словах есть правда… | Антоний предоставляет толпе некоторое время для «переваривания» его агрументации. |
| Еще вчера повелевал вселенной Могучий Цезарь; он теперь во прахе И всякий нищий им пренебрегает… Когда б хотел я побудить к восстанью, К отмщению сердца и души ваши, — Я повредил бы Кассию и Бруту, Но ведь они — почтеннейшие люди; Я зла им не желаю; я скорее К усопшему несправедливым буду, К себе и к вам, чем повредить решусь Таким почтенным людям, как они. | Первый призыв к бунту! |
| Но вот — пергамент с Цезаря печатью.. Он найден мною в комнате, где Цезарь Делами государства занимался. То завещанье Цезаря. Когда б Узнали вы, что в этом завещаньи (Но вам его читать я не хочу), Вы бросились бы раны целовать Заколотого Цезаря; вы стали б Его священной кровью окроплять Свои платки; просили бы на память Хоть волосок его и, умирая, Потомству своему, как дар бесценный, Вы завещали б это. | Антоний вытаскивает свой главный козырь: завещание Цезаря. И тут же намекает, что народ может получить от него кое-какую выгоду. Однако, прежде чем выразиться яснее, Антоний хочет дополнительно подогреть чувства толпы. |
| (Раздаются крики: «Марк Антоний, Нам завещанье Цезаря прочти! Мы знать хотим, что Цезарь завещает. «) | |
| Друзья мои! Прошу не волноваться! Не должен я читать вам завещанья. Зачем вам знать, как Цезарь вас любил… Не камень вы, не дерево, а люди; Людей же в исступленье приведет И в ярость — воля Цезаря. Вам лучше Не знать, что вы — наследники его. Узнай вы это, что тогда случится? | Ещё не зная наверняка, как толпа может воспринять призыв к бунту, он сначала говорит в сослагательном наклонении. Затем ещё подогревает любопытство толпы, и после этого открыто говорит, что народ — в числе наследников. |
| (Крики: «Мы Цезаря хотим услышать волю. Прочти нам завещание его! «) | |
| Я вас прошу повременить немного… Как жаль, что я о нем проговорился… Боюсь я, что невольно повредил Тем благородным людям, что вонзили Свои ножи в грудь Цезаря, боюсь!… | Выражение «благородные люди» звучит издевательски. Антоний добивается того, что толпа впервые выкрикивает слово «изменники». |
| (Раздаются крики: «Эти благородные люди — просто изменники! Читай завещание, читай завещание! Они убийцы, изверги! Читай завещание Цезаря! «) | |
| Так заставляете читать вы завещанье? Вкруг Цезаря убитого вы станьте, И в настоящем свете я его Представлю вам. Могу ль сойти с трибуны? | Антоний обещает прочитать завещание. Ведь он этого ещё фактически не сделал. Он хочет использовать разрешение спуститься с трибуны для того, чтобы показать толпе труп Цезаря и дополнительно подогреть страсти. |
| (Раздаются крики: «Сойди с трибуны. Можешь сойти. Мы это разрешаем тебе. Окружим его. Не становитесь так близко к носилкам, не приближайтесь к трупу! Дайте место Антонию, благородному Антонию! ) | |
| Коль слезы есть у вас, обильным током Они теперь из ваших глаз польются. Всем этот плащ знаком. Я помню даже, Где в первый раз его накинул Цезарь: То было летним вечером, в палатке, Где находился он, разбив нервийцев. | Антоний старается вызвать сочувствие к убитому и гнев по отношению к убийцам. Антоний, как бы случайно, упоминает о славной победе Цезаря над нервийцами. А этой победой римляне особенно гордились. |
| Сюда проник нож Кассия; вот рана Завистливого Каски; здесь в него Вонзил кинжал его любимец Брут. Как хлынула потоком алым кровь, Когда кинжал из раны он извлек! Она как будто бросилася в двери, Чтобы узнать, действительно ли Брут С враждебностью такой в них постучался; Он был любимец Цезаря. О боги! Известно вам, как Брута он любил! Удар, что Брут нанес, из всех ударов Был самый злой. Когда увидел Цезарь, Что Брут его разит, неблагодарность Сильнее рук убийц его сгубила: В нем разорвалось доблестное сердце, Лицо свое завесил он плащом И у подножья статуи Помпея, С которой кровь его ручьем лилась, Великий Цезарь пал. О, страшное Паденье это было! И вы, и я, | Эмоция и пафос! |
| И все мы пали с Цезарем; над нами Кровавая измена торжествует… Вы плачете? Я вижу, состраданье Проснулось в вас. Те слезы благодатны… | Антоний в первый раз употребляет слово «измена». |
| (Антоний срывает плащ с трупа.) | |
| Вы плачете, глядя на плащ его. Но вот — он сам, заколотый предателями… | На волне эмоционального всплеска, Антоний называет заговорщиков «предателями». |
| (Крики и голоса: «О жалкий вид! О доблестный Цезарь! О скорбный день! Изменники, изверги! О кровавое зрелище! Мы им отмстим! Мести! Мести! Ищите изменников! Сожжем их! Убьем! Пусть ни один из этих убийц не останется в живых! ) | |
| Достойные и милые друзья! Я не хочу вас побуждать к восстанью! Те люди, что убийство совершили, — Почтеннейшие люди. Я не знаю Их личных побуждений. Без сомненья, Они изложат вам свои причины. Я не хочу вас отвратить от них! | Делая вид, что заступается за заговорщиков, Антоний, умышленно выдвигает в их защиту весьма сомнительные аргументы, чем только ещё сильнее разжигает негодование толпы. «Почтеннейшие люди», совершающие убийство «из личных побуждений» — звучит явно издевательски. |
| Нет красноречья Брута у меня. Бесхитростный и добрый человек я, Который друга искренне любил; И это знают те, кто разрешил Мне всенародно говорить о нем. Ни силы выражений, ни искусства Нет у меня; я не владею даром Людей воспламенять: но только правду Я говорю, и это вам известно… Вам Цезаря показывая раны, Я за себя прошу их говорить Немыми, помертвевшими устами. | Очень действенный прием! Антоний фокусирует внимание аудитории на личности Брута, которого он характеризует как ловкого оратора, способного своим красноречием «запудривать народу мозги», в то время как сам Антоний — бесхитростный, наивный и честный человек. |
| Когда б я Брутом был, тогда сумел бы Вас потрясти, сумел бы эти раны Заставить говорить: внимая им, Восстали бы и сами камни Рима! | Откровенный призыв к бунту, однако же, сделанный весьма ловко: дескать, если бы Антоний обладал талантами Брута, тогда бы он смог взбунтовать даже камни Рима! |
| (Крики: «Мы все восстанем! Мы сожжем дом Брута! Пойдем отыскивать заговорщиков!) | Антоний сумел добиться своей главной цели даже не использовав завещание. |
| Восстать хотите вы, не зная сами, Что вас влечет. Чем Цезарь заслужил Такое проявление любви? Вы главное забыли: завещанье, Оставленное Цезарем. | Теперь Антоний использует свой главный козырь: он всё же зачитывает завещание, чтобы укрепить решимость толпы действовать против заговорщиков. |
| (Все: «Конечно… Прочти его: мы знать его хотим.») | |
| Так вот оно, за Цезаря печатью. Друзья, внимайте! Каждому из вас Он завещает семьдесят пять драхм. | Антоний понимает, что чувства — материя нестойкая, которая может вскоре испариться. Поэтому он дает толпе и более конкретную мотивацию, основанную на личных интересах. |
| (Голоса: О благородный Цезарь! Мы отмстим за смерть его! Порфироносный Цезарь! ) | |
| Прошу меня дослушать до конца! Сверх того, он вам дарит | |
| (Крики: «О, никогда! Мы в освященном месте сожжем его останки, а затем спалим дома злодеев головнями, что от его останутся костра. Идем, идем, его поднимем труп! Идите за огнем! Ломайте скамейки! Ломайте двери, окна! Ломайте все!») | Полная победа Антония. Толпа действует в полном согласии с его желаниями. |
ethup.livejournal.com