Мертвые души диалог – Сочинение: Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате: тема чиновничества. (По поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Содержание

Сочинение: Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате: тема чиновничества. (По поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Вопрос 9 экзаменационного билета (билет № 17, вопрос 2)

Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате: тема чиновничества.

(По поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате описан в седьмой главе поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души».

Удачно завершив деловую поездку к окрестным помещи­кам, Чичиков в приподнятом настроении приступает к оформлению документов на совершенную покупку. Отпра­вившись в гражданскую палату для совершения купчих кре­постей — так назывались документы, подтверждающие покуп­ку крестьян, — Чичиков прежде всего встречается с Манило­вым. Так вместе, поддерживая друг друга, они и отправляются в палату.

Там Чичиков сталкивается с так хорошо, как выяснилось, знакомой ему волокитой, цель которой в том, чтобы выудить у посетителя за любую полагающуюся ему услугу некую денеж­ную мзду, то есть взятку. После долгих расспросов Чичиков узнаёт, что делами «по крепостям» занимается некий Иван Антонович.

«Чичиков и Манилов отправились к Ивану Антоновичу. Иван Антонович уже запустил один глаз назад и оглянул их ис­коса, но в ту же минуту погрузился еще внимательнее в писание.

—   Позвольте узнать, — сказал Чичиков с поклоном, — здесь крепостной стол?

Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился со­вершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой бол­тун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.

—   Позвольте узнать, здесь крепостная экспедиция? — ска­зал Чичиков.

—   Здесь, — сказал Иван Антонович, поворотил свое кув­шинное рыло и приложился опять писать.

—   А у меня дело вот какое: куплены мною у разных вла­дельцев здешнего уезда крестьяне на вывод: купчая есть, оста­ется совершить.

—  А продавцы налицо?

—   Некоторые здесь, а от других доверенность.

—   А просьбу принесли?

—   Принес и просьбу. Я бы хотел… мне нужно поторопить­ся… так нельзя ли, например, кончить дело сегодня!

—  Да, сегодня! сегодня нельзя, — сказал Иван Антонович. — Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений…»

Почувствовав, что волокита усиливается, Чичиков надеется ускорить дело и избежать лишних расходов ссылкой на доброе знакомство с председателем палаты: «…Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг…»

«- Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие, — сказал сурово Иван Антонович.

Чичиков понял закавыку, которую завернул Иван Антоно­вич, и сказал:

—  Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю…

—   Идите к Ивану Григорьевичу, — сказал Иван Антонович голосом несколько поласковее, — пусть он даст приказ, кому следует, а за нами дело не постоит.

Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нуж­но показывать.

—   Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Ан­тонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жерт­вы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежско­го регистратора, прислужился нашим приятелям, как неког­да Вергилий прислужился Данту, и провел их в комнату при­сутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них пе­ред столом, за зерцалом и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель. В этом месте новый Вергилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою спину, вытертую, как рогожка, с прилипнувшим где-то куриным пером».

В кабинете у председателя оказывается и Собакевич, кото­рым Иван Григорьевич уже уведомлен о приходе Чичикова. «Председатель принял Чичикова в объятья», и дело пошло как по маслу. Поздравив его с покупкой, председатель обещает оформить всё в один день. Купчие крепости совершаются очень быстро и с минимальными для Чичикова расходами. «Даже председатель дал приказание из пошлинных денег взять с него только половину, а другая, неизвестно каким образом, отнесена была на счет какого-то другого просителя».

Так знание канцелярских порядков помогло Чичикову без особых хлопот устроить свои дела.

Сочинение: Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате: тема чиновничества. (По поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Оцените пожалуйста этот пост
На этой странице искали :
  • диалог чичикова с иваном антоновичем в гражданской палате тема чиновничества
  • иван антонович мертвые души
  • диалог чичикова и манилова

Сохрани к себе на стену!

vsesochineniya.ru

Беседа Чичикова с Маниловым (Анализ эпизода II главы первого тома поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Приступая к работе над поэмой «Мертвые души», Гоголь ставил перед собой цель «показать хотя с одного боку всю Русь». Поэма построена на основе сюжета о похождениях Чичикова — чиновника, скупающего «мертвые души». Такая композиция позволила автору рассказать о разных помещиках и их деревнях, которые посещает Чичиков с целью совершить свою сделку. По словам Гоголя, перед нами следуют герои, «один пошлее другого». С каждым из помещиков мы знакомимся только в течение того времени (как правило, не более одного дня), которое проводит с ним Чичиков. Но Гоголь избирает такой способ изображения, основанный на сочетании типичных черт с индивидуальными особенностями, который позволяет составить представление не только об одном из персонажей, но и о целом слое российских помещиков, воплощенном в данном герое.
Очень важная роль отводится при этом Чичикову. Авантюрист-мошенник для достижения своей цели — покупки «мертвых душ» — не может ограничиваться поверхностным взглядом на людей: ему надо знать все тонкости психологического облика того помещика, с которым предстоит заключить весьма странную сделку. Ведь дать на нее согласие помещик может только в том случае, если Чичикову удастся уговорить его, нажав на нужные рычаги. В каждом случае они будут разными, поскольку различны люди, с которыми Чичикову приходится иметь дело. И в каждой главе сам Чичиков несколько меняется, стараясь чем-то походить на данного помещика: по манере поведения, речи, высказываемым представлениям. Это верный способ расположить к себе человека, заставить пойти его не только на странную, но, по сути, преступную сделку, а значит, стать соучастником преступления. Вот почему так старается Чичиков скрыть свои истинные мотивы, предоставив каждому из помещиков в качестве объяснения причин своего интереса к «мертвым душам» то, что именно этому человеку может быть понятнее всего.
Таким образом, Чичиков в поэме не просто аферист, его роль важнее: он необходим автору как мощный инструмент для того, чтобы испытать других персонажей, показать их скрытую от посторонних глаз сущность, раскрыть их главные черты. Именно это мы видим в главе 2, посвященной посещению Чичиковым деревни Манилова. В основе изображения всех помещиков — один и тот же микросюжет. Его «пружина» — действия Чичикова, покупателя «мертвых душ». Непременными участниками каждого из пяти таких микросюжетов являются два персонажа: Чичиков и помещик, к которому он приезжает, в данном случае это Чичиков и Манилов.
В каждой из пяти глав, посвященных помещикам, автор строит рассказ как последовательную смену эпизодов: въезд в усадьбу, встреча, угощение, предложение Чичикова продать ему «мертвые души», отъезд. Это не обычные сюжетные эпизоды: не сами события представляют интерес для автора, а возможность показать тот предметный мир, окружающий помещиков, в котором наиболее полно отражается личность каждого из них; не только дать сведения о содержании разговора Чичикова и помещика, а показать в манере общения каждого из героев то, что несет в себе черты как типические, так и индивидуальные.
Сцена купли-продажи «мертвых душ», которую я буду анализировать, в главах о каждом из помещиков занимает центральное место. До нее читатель уже может вместе с Чичиковым составить определенное представление о том помещике, с которым ведет беседу мошенник. Именно на основе этого впечатления Чичиков и строит разговор о «мертвых душах». А потому успех его целиком зависит о того, насколько верно и полно ему, а значит, и читателям, удалось понять этот человеческий тип с его индивидуальными особенностями.
Что же нам удается узнать о Манилове до того, как Чичиков приступает к самому для него главному — беседе о «мертвых душах»?
Глава о Манилове начинается с описания его усадьбы. Пейзаж выдержан в сероголубых тонах и все, даже серый денек, когда Чичиков посещает Манилова, настраивает нас на встречу с очень скучным — «серым» — человеком: «деревня Манилова немногих могла заманить». О самом Манилове Гоголь пишет так: «Он был человек так себе, ни то ни се; ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Здесь использован целый ряд фразеологизмов, как бы нанизанных друг на друга, которые все вместе позволяют нам сделать вывод о том, насколько в действительности пуст внутренний мир Манилова, лишенного, как говорит автор, какого-то внутреннего «задора».
Об этом же свидетельствует и портрет помещика. Манилов поначалу кажется приятнейшим человеком: любезным, гостеприимным и в меру бескорыстным. «Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами». Но автор не зря замечает, что в «приятность» Манилова «чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства». Такая слащавость проскальзывает и в его семейных отношениях с женой и детьми. Недаром чуткий Чичиков сразу, настроившись на волну Манилова, начинает восхищаться его миловидной женой и вполне заурядными детьми, «отчасти греческие» имена которых явно выдают претензию отца и его постоянное стремление «работать на зрителя».
Это же проявляется и во всем остальном. Так, претензия Манилова на изящность и просвещенность и полная ее несостоятельность показана через детали интерьера его комнаты. Здесь стоит прекрасная мебель — и тут же два недоделанных кресла, обтянутых рогожей; щегольской подсвечник — а рядом «какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале». Всем читателям «Мертвых душ», конечно же, памятна и книжка в кабинете Манилова, «заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он читал уже два года».
Знаменитая вежливость Манилова оказывается тоже только пустой формой без содержания: ведь это качество, которое должно облегчать и делать приятным общение людей, у Манилова перерастает в свою противоположность. Чего только стоит сцена, когда Чичиков несколько минут вынужден стоять перед дверями в гостиную, поскольку он стремится перещеголять хозяина в вежливом обхождении, пропуская вперед, а в результате они оба «вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга». Так в частном случае реализуется авторское замечание о том, что в первую минуту о Манилове можно только сказать: «Какой приятный и добрый человек!», затем уже «ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную».
Зато сам Манилов считает себя человеком культурным, образованным, хорошо воспитанным. Таким представляется ему не только Чичиков, явно всеми силами старающийся угодить вкусам хозяина, но и все окружающие люди. Это очень хорошо видно из разговора с Чичиковым о городских чиновниках. Оба они наперебой расхваливают их, называя всех прекрасными, «милыми», «прелюбезными» людьми, нисколько не заботясь о том, соответствует ли это истине. Для Чичикова — это хитрый ход, помогающий расположить к себе Манилова (в главе о Собакевиче он тем же чиновникам будет давать весьма нелестные характеристики, потакая вкусу хозяина). Манилов же вообще представляет отношения между людьми в духе идиллических пасторалей. Ведь жизнь в его восприятии — полная, совершенная гармония. Вот на этом-то и хочет «сыграть» Чичиков, собираясь заключить с Маниловым свою странную сделку.
Но есть и другие козыри в его колоде, позволяющие с легкостью «обыграть» прекраснодушного помещика. Манилов не просто живет в иллюзорном мире: сам процесс фантазирования доставляет ему истинное удовольствие. Отсюда и его любовь к красивой фразе и вообще к любому роду позирования — именно так, как показано в сцене купли-продажи «мертвых душ», он и реагирует на предложение Чичикова. Но самое главное то, что кроме пустых мечтаний Манилов ничем заниматься просто не может — ведь нельзя же, в самом деле, считать, что выбивание трубки и выстраивание «красивыми рядками» грудок пепла и есть достойное занятие просвещенного помещика. Он является сентиментальным фантазером, совершенно не способным при этом к действию. Недаром его фамилия стала нарицательным словом, выражающим соответствующее понятие, — «маниловщина».
Праздность и безделье вошли в плоть и кровь этого героя и стали неотъемлемой частью его натуры. Сентиментально-идиллические представления о мире, мечты, в которые он погружен большую часть своего времени, приводят к тому, что хозяйство его идет «как-то само собой», без особого с его стороны участия, и постепенно разваливается. Всем в имении заправляет мошенник-приказчик, а хозяин даже не знает, сколько у него умерло крестьян со времени последней переписи. Для ответа на этот вопрос Чичикова хозяину имения приходится обратиться к приказчику, но выясняется, что умерших много, но «их никто не считал». И только по настоятельной просьбе Чичикова приказчику дается распоряжение их перечесть и составить «подробный реестрик».
Но дальнейший ход приятной беседы повергает Манилова в полное изумление. На вполне закономерный вопрос, зачем посторонний человек так интересуется делами его имения, Манилов получает шокирующий ответ: Чичиков готов купить крестьян, но «не то чтобы совершенно крестьян», а мертвых! Надо признать, что не только такого непрактичного человека, как Манилова, но и любого другого подобное предложение может обескуражить. Впрочем, Чичиков, справившись с волнением, тут же уточняет:»Я полагаю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии как живые».
Это уточнение уже о многом позволяет догадаться. Собакевичу, например, и вовсе не потребовалось никаких объяснений — он сразу схватил суть противозаконной сделки. Но Манилову, ничего не понимающему и в обычных для помещика делах, это ни о чем не говорит, а изумление его переходит все границы:
«Манилов выронил тут же чубук с трубкою на пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут».
Чичиков выдерживает паузу и начинает наступление. Расчет его точен: хорошо уже поняв, с кем он имеет дело, мошенник знает, что Манилов не допустит, чтобы кто-то подумал, будто он, просвещенный, образованный помещик, не способен уловить суть разговора. Убедившись, что перед ним не сумасшедший, а все тот же «блестяще образованный» человек, каким он почитает Чичикова, хозяин дома хочет «не упасть лицом в грязь», как говориться. Но что же можно ответить на такое действительно сумасшедшее предложение?
«Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал, что ему нужно что-то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос — черт его знает». В конце концов он остается «в своем репертуаре»: «Не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?»- спрашивает он, проявляя показной интерес к государственным делам. Впрочем, надо сказать, что он вообще единственный из помещиков, который в разговоре с Чичиковым о «мертвых душах» вспоминает о законе и интересах страны. Правда, в его устах эти рассуждения принимают нелепый характер, тем более, что, услышав ответ Чичикова: «О! помилуйте, ничуть», — Манилов совершенно успокаивается.
Но хитрый расчет Чичикова, основанный на тонком понимании внутренних импульсов поступков собеседника, даже превзошел все ожидания. Манилов, считающий, что единственной формой человеческой связи является чуткая, нежная дружба и сердечная привязанность, не может упустить возможность проявить великодушие и бескорыстие по отношению к новому другу Чичикову. Он готов не продать, а подарить ему столь необычный, но почему-то нужный другу «предмет».
Такой поворот событий даже для Чичикова оказался неожиданным, и первый раз в течение всей сцены он чуть приоткрыл свое истинное лицо:
«Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых сильных порывах радости».
Даже Манилов заметил этот порыв и «посмотрел на него в некотором недоумении». Но Чичиков, тут же спохватываясь, вновь все берет в свои руки: надо всего-навсего выразить как следует свою признательность и благодарность, и хозяин уже «весь смешался, покраснел», в свою очередь уверяя, что «хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм души». .Но тут в длинный ряд любезностей врывается диссонирующая нота: оказывается, для него «умершие души в некотором роде совершенная дрянь».
Недаром Гоголь, человек глубоко и искренне верующий, вкладывает в уста Манилова эту кощунственную фразу. Ведь в лице Манилова мы видим пародию на просвещенного русского помещика, в сознании которого опошляются явления культуры и общечеловеческие ценности. Некоторая внешняя привлекательность его по сравнению с другими помещиками — лишь видимость, мираж. В душе он так же мертв, как и они.
«Очень не дрянь», — живо парирует Чичиков, нисколько не смущающийся тем, что собирается нажиться на смерти людей, человеческих бедах и страданиях. Более того, он уже готов расписывать свои беды и страдания, которые якобы претерпел за то, «что соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!» Ну, тут и Чичикова явно занесло, почти как Манилова. О том, за что он действительно испытал «преследования» и как помогал другим, читатель узнает только в последней главе, но уж о совести ему, организатору этой аморальной аферы, говорить явно не пристало.
Но все это нисколько не волнует Манилова. Проводив Чичикова, он вновь предается своему любимому и единственному «делу»: размышлению о «благополучии дружеской жизни», о том, как «хорошо было бы жить с другом на берегу какой-нибудь реки». Мечты уносят его все далее и далее от реальной действительности, где свободно разгуливает по России мошенник, который, пользуясь доверчивостью и неразборчивостью в людях, отсутствием желания и способности заниматься делами таких людей, как Манилов, готов обмануть не только их, но и «надуть» государственную казну.
Вся сцена выглядит очень комичной, но это «смех сквозь слезы». Недаром Гоголь сравнивает Манилова со слишком умным министром:
«…Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела».
Здесь авторская ирония вторгается в запретную сферу — высшие эшелоны власти. Это могло означать лишь то, что иной министр — олицетворение высшей государственной власти — не так уж и отличается от Манилова и что «маниловщина» — типичное свойство этого мира. Страшно, если разоряющееся под властью нерадивых помещиков сельское хозяйство, основу экономики России XIX века, могут захватить такие нечистые на руку, аморальные дельцы новой эпохи, как «подлец-приобретатель» Чичиков. Но еще хуже, если при попустительстве власти, волнующейся только о внешней форме, о своем реноме, вся власть в стране перейдет к людям, подобным Чичикову. И это грозное предупреждение Гоголь адресует не только своим современникам, но и нам, людям XXI века. Будем же внимательны к слову писателя и постараемся, не впадая в маниловщину, вовремя заметить и убрать подальше от дел наших сегодняшних Чичиковых

.

ege-essay.ru

Лирические отступления в романе “Мертвые души”, диалог о дисгармонии мира

В одиннадцатой главе романа “Мервые души” автор знакомит нас с биографией героя. Такое необычное построение книги имело свои основания. Сама по себе необычность дела, которым занимается Чичиков, побуждала автора до поры до времени не раскрывать тайну его происхождения. Избранная Гоголем композиционная структура толкала его к тому, чтобы вывести биографию Чичикова за рамки сюжета, ибо прошлое героя с сюжетом произведения формально не связано. Поэма, если говорить о ее сюжетных границах, кончается, в сущности, в десятой главе решением Чичикова бежать из губернского города. Биография героя включена в повествование как вставная новелла. Таких новелл в “Мертвых душах” много.
“Повесть о капитане Копейкине”, притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче, рассказы о правителе канцелярии Иване Петровиче, о дяде Митяе и дяде Миняе и т. д. Эти эпизоды – вне сюжета книги, но каждый из них играет в ней весьма существенную роль. Все вместе они создают то ощущение полноты и естественности течения жизни, передать которое стремился Гоголь. Гоголь отмечает “темное и скромное происхождение” своего героя.
Отец его – из каких-то захудалых дворян. Тусклое, грустное детство, протекавшее в “маленькой горенке с маленькими окнами”, которые не отворялись ни зимой, ни летом. В этой же горенке он проходил свои первые университеты под руководством


отца, сурово обучавшего его грамоте да разным прописям нравственности. Обстоятельства жизни пано воспитали в Чичикове тайное стремление выбиться в люди. И для этого он не щадит сил и не гнушается никакими средствами. Судьба наделила его неслыханной энергией и упорством. Закончив училище с похвальной грамотой да унаследовав от умершего в то время отца нехитрый скарб, пустился Чичиков в плавание по жизни.
И здесь-то во всю ширь развернулась его натура. Начал он с малого. Служба в казенной палате давала пустяковое жалованье. Стиснув зубы, Чичиков жарко взялся за дело. Прекрасна новелла о старом повытчике с непроницаемым, черство-мраморным лицом, с характером бесчувственным и непреступным. Павлу Ивановичу удалось растопить сердце этого человека, а затем и жестоко обмануть его. Это было первое серьезное испытание в судьбе молодого Чичикова. Он переступил через трудный нравственный порог и убедился в том, что успех в жизни может быть достигнут тем скорее и легче, чем свободнее человек от сковывающих его принципов морали, чести, порядочности. Павел Иванович никогда не ощущал на себе власть этих принципов.
Но теперь он окончательно убедился в том, что они мешают и вредят тем, кто твердо решил отвоевать место под солнцем. И кто знает, как далеко в этом направлении развернулась бы деятельность нашего героя, если бы неожиданно не был смещен прежний начальник-тюфяк и на его место не посадили бы нового, из военных, начавшего решительную войну против взяточников и всяческой неправды.
И хотя новый начальник пошел вскоре по пути всех предшествующих начальников, однако же Чичикова он почему-то люто невзлюбил. И пришлось ему искать новое место. Но здесь – интересная деталь. В манере гоголевского письма была особенность: о важном и значительном писатель нередко сообщал так, как если бы речь шла о совершенных пустяках.
Вместе с тем Гоголь видел в малом большое. Он умел так показать какую-нибудь ничтожную житейскую мелочь, чтобы сквозь нее проглядывала мысль о судьбах человечества. С этой особенностью поэтики Гоголя мы встречаемся не только в “Мертвых душах”. Обратим внимание: новый начальник комиссии вспугнул всю компанию лихоимцев, вспугнул “всех до одного”. Прибыл честный человек, и, казалось, не будет теперь пощады ни одному прохвосту. Но прошло мало времени, и “генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников”.
Это сказано вскользь, как бы мимоходом. Но мы чувствуем здесь отсвет глубокой мысли писателя. Искоренение общественных зол вовсе не зависит от злой или доброй воли начальников. При определенных условиях даже самые праведные начальники становятся орудием неправды.
Судьба Чичикова – трудная, и не лишена она по-своему драматизма. Сколько энергии и усилий было затрачено им – и все впустую! Жизнь приходилось начинать сызнова. И так всякий раз – взлеты и крушения неотвратимо сменяли друг друга. После катастрофы в комиссии Чичиков решил “снова начать карьеру”. Переехал он в новый город, сменил несколько должностей, показавшихся ему какими-то грязными и низменными. А ведь Павел Иванович был “самый благопристойный человек, который когда-либо существовал в свете”.
Рассуждения о благопристойности Чичикова, конечно, ирония. Но гоголевская сатира очень своеобразна. В ней нет того негодующего сарказма, которыми разила своих противников, скажем, сатира Щедрина. Гоголевский “смех сквозь слезы” имел иную идейную и художественную природу. “Громада бедствий”, всякий раз обрушивающаяся на голову Чичикова, по-видимому, должна была усмирить и остудить его навсегда. Но не такой был нрав у Павла Ивановича. Каждое новое постигавшее его испытание было страшнее предшествующего.
Вместе с тем закалялось его сердце, твердела его воля, и не мог он заставить себя отказаться от новых попыток испытать фортуну. Его раздумья отдавали порой горечью и обидой: почему же бедам подвержен именно он? “Кто же зевает теперь на должности? все приобретают”. И снова вторгается иронический голос автора, замечающего, что в рассуждениях Чичикова “видна некоторая сторона справедливости”. Приобретательство – знамение времени. Й образ Чичикова нес в себе заряд громадной обличительной силы. О Гоголе нередко писали, что искусство психологического анализа не было самой сильной стороной его дарования.
Думается, что если бы он ничего не создал, кроме образа Чичикова, то и этого было бы достаточно, чтобы признать в нем тончайшего мастера-психолога, способного проникать в самые сокровенные тайники человеческой души. Гоголь имел право сказать о себе: “Из всего того, что мною написано, несмотря на все несовершенство написанного, можно, однако же, видеть, что автор знает, что такое люди, и умеет слышать, что такое душа человека…”

rus-lit.com

«Лирические отступления в романе «Мертвые души», диалог о дисгармонии мира»

В одиннадцатой главе романа «Мервые души» автор знакомит нас с биографией героя. Такое необычное построение книги имело свои основания. Сама по себе необычность дела, которым занимается Чичиков, побуждала автора до поры до времени не раскрывать тайну его происхождения. Избранная Гоголем композиционная структура толкала его к тому, чтобы вывести биографию Чичикова за рамки сюжета, ибо прошлое героя с сюжетом произведения формально не связано. Поэма, если говорить о ее сюжетных границах, кончается, в сущности, в десятой главе решением Чичикова бежать из губернского города. Биография героя включена в повествование как вставная новелла. Таких новелл в «Мертвых душах» много.

«Повесть о капитане Копейкине», притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче, рассказы о правителе канцелярии Иване Петровиче, о дяде Митяе и дяде Миняе и т.д. Эти эпизоды — вне сюжета книги, но каждый из них играет в ней весьма существенную роль. Все вместе они создают то ощущение полноты и естественности течения жизни, передать которое стремился Гоголь. Гоголь отмечает «темное и скромное происхождение» своего героя.

Отец его — из каких-то захудалых дворян. Тусклое, грустное детство, протекавшее в «маленькой горенке с маленькими окнами», которые не отворялись ни зимой, ни летом. В этой же горенке он проходил свои первые университеты под руководством отца, сурово обучавшего его грамоте да разным прописям нравственности. Обстоятельства жизни пано воспитали в Чичикове тайное стремление выбиться в люди. И для этого он не щадит сил и не гнушается никакими средствами. Судьба наделила его неслыханной энергией и упорством. Закончив училище с похвальной грамотой да унаследовав от умершего в то время отца нехитрый скарб, пустился Чичиков в плавание по жизни.

И здесь-то во всю ширь развернулась его натура. Начал он с малого. Служба в казенной палате давала пустяковое жалованье. Стиснув зубы, Чичиков жарко взялся за дело. Прекрасна новелла о старом повытчике с непроницаемым, черство-мраморным лицом, с характером бесчувственным и непреступным. Павлу Ивановичу удалось растопить сердце этого человека, а затем и жестоко обмануть его. Это было первое серьезное испытание в судьбе молодого Чичикова. Он переступил через трудный нравственный порог и убедился в том, что успех в жизни может быть достигнут тем скорее и легче, чем свободнее человек от сковывающих его принципов морали, чести, порядочности. Павел Иванович никогда не ощущал на себе власть этих принципов.

Но теперь он окончательно убедился в том, что они мешают и вредят тем, кто твердо решил отвоевать место под солнцем. И кто знает, как далеко в этом направлении развернулась бы деятельность нашего героя, если бы неожиданно не был смещен прежний начальник-тюфяк и на его место не посадили бы нового, из военных, начавшего решительную войну против взяточников и всяческой неправды.

И хотя новый начальник пошел вскоре по пути всех предшествующих начальников, однако же Чичикова он почему-то люто невзлюбил. И пришлось ему искать новое место. Но здесь — интересная деталь. В манере гоголевского письма была особенность: о важном и значительном писатель нередко сообщал так, как если бы речь шла о совершенных пустяках.

Вместе с тем Гоголь видел в малом большое. Он умел так показать какую-нибудь ничтожную житейскую мелочь, чтобы сквозь нее проглядывала мысль о судьбах человечества. С этой особенностью поэтики Гоголя мы встречаемся не только в «Мертвых душах». Обратим внимание: новый начальник комиссии вспугнул всю компанию лихоимцев, вспугнул «всех до одного». Прибыл честный человек, и, казалось, не будет теперь пощады ни одному прохвосту. Но прошло мало времени, и «генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников».

Это сказано вскользь, как бы мимоходом. Но мы чувствуем здесь отсвет глубокой мысли писателя. Искоренение общественных зол вовсе не зависит от злой или доброй воли начальников. При определенных условиях даже самые праведные начальники становятся орудием неправды.

Судьба Чичикова — трудная, и не лишена она по-своему драматизма. Сколько энергии и усилий было затрачено им — и все впустую! Жизнь приходилось начинать сызнова. И так всякий раз — взлеты и крушения неотвратимо сменяли друг друга. После катастрофы в комиссии Чичиков решил «снова начать карьеру». Переехал он в новый город, сменил несколько должностей, показавшихся ему какими-то грязными и низменными. А ведь Павел Иванович был «самый благопристойный человек, который когда-либо существовал в свете».

Рассуждения о благопристойности Чичикова, конечно, ирония. Но гоголевская сатира очень своеобразна. В ней нет того негодующего сарказма, которыми разила своих противников, скажем, сатира Щедрина. Гоголевский «смех сквозь слезы» имел иную идейную и художественную природу. «Громада бедствий», всякий раз обрушивающаяся на голову Чичикова, по-видимому, должна была усмирить и остудить его навсегда. Но не такой был нрав у Павла Ивановича. Каждое новое постигавшее его испытание было страшнее предшествующего.

Вместе с тем закалялось его сердце, твердела его воля, и не мог он заставить себя отказаться от новых попыток испытать фортуну. Его раздумья отдавали порой горечью и обидой: почему же бедам подвержен именно он? «Кто же зевает теперь на должности? все приобретают». И снова вторгается иронический голос автора, замечающего, что в рассуждениях Чичикова «видна некоторая сторона справедливости». Приобретательство — знамение времени. Й образ Чичикова нес в себе заряд громадной обличительной силы. О Гоголе нередко писали, что искусство психологического анализа не было самой сильной стороной его дарования.

Думается, что если бы он ничего не создал, кроме образа Чичикова, то и этого было бы достаточно, чтобы признать в нем тончайшего мастера-психолога, способного проникать в самые сокровенные тайники человеческой души. Гоголь имел право сказать о себе: «Из всего того, что мною написано, несмотря на все несовершенство написанного, можно, однако же, видеть, что автор знает, что такое люди, и умеет слышать, что такое душа человека…»

www.allsoch.ru

Лирические отступления в романе “Мертвые души” диалог о дисгармонии мира

В одиннадцатой главе романа “Мервые души” автор знакомит нас с биографией героя. Такое необычное построение книги имело свои основания. Сама по себе необычность дела, которым занимается Чичиков, побуждала автора до поры до времени не раскрывать тайну его происхождения. Избранная Гоголем композиционная структура толкала его к тому, чтобы вывести биографию Чичикова за рамки сюжета, ибо прошлое героя с сюжетом произведения формально не связано. Поэма, если говорить о ее сюжетных границах, кончается, в сущности, в десятой главе решением Чичикова бежать из губернского города. Биография героя включена в повествование как вставная новелла. Таких новелл в “Мертвых душах” много.

“Повесть о капитане Копейкине”, притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче, рассказы о правителе канцелярии Иване Петровиче, о дяде Митяе и дяде Миняе и т. д. Эти эпизоды – вне сюжета книги, но каждый из них играет в ней весьма существенную роль. Все вместе они создают то ощущение полноты и естественности течения жизни, передать которое стремился Гоголь. Гоголь отмечает “темное и скромное происхождение” своего героя.

Отец его – из каких-то захудалых дворян. Тусклое, грустное детство, протекавшее в “маленькой горенке с маленькими окнами”, которые не отворялись ни зимой, ни летом. В этой же горенке он проходил свои первые университеты под руководством отца, сурово обучавшего его грамоте да разным прописям нравственности. Обстоятельства жизни пано воспитали в Чичикове тайное стремление выбиться в люди. И для этого он не щадит сил и не гнушается никакими средствами. Судьба наделила его неслыханной энергией и упорством. Закончив училище с похвальной грамотой да унаследовав от умершего в то время отца нехитрый скарб, пустился Чичиков в плавание по жизни.

И здесь-то во всю ширь развернулась его натура. Начал он с малого. Служба в казенной палате давала пустяковое жалованье. Стиснув зубы, Чичиков жарко взялся за дело. Прекрасна новелла о старом повытчике с непроницаемым, черство-мраморным лицом, с характером бесчувственным и непреступным. Павлу Ивановичу удалось растопить сердце этого человека, а затем и жестоко обмануть его. Это было первое серьезное испытание в судьбе молодого Чичикова. Он переступил через трудный нравственный порог и убедился в том, что успех в жизни может быть достигнут тем скорее и легче, чем свободнее человек от сковывающих его принципов морали, чести, порядочности. Павел Иванович никогда не ощущал на себе власть этих принципов.

Но теперь он окончательно убедился в том, что они мешают и вредят тем, кто твердо решил отвоевать место под солнцем. И кто знает, как далеко в этом направлении развернулась бы деятельность нашего героя, если бы неожиданно не был смещен прежний начальник-тюфяк и на его место не посадили бы нового, из военных, начавшего решительную войну против взяточников и всяческой неправды.

И хотя новый начальник пошел вскоре по пути всех предшествующих начальников, однако же Чичикова он почему-то люто невзлюбил. И пришлось ему искать новое место. Но здесь – интересная деталь. В манере гоголевского письма была особенность: о важном и значительном писатель нередко сообщал так, как если бы речь шла о совершенных пустяках.

Вместе с тем Гоголь видел в малом большое. Он умел так показать какую-нибудь ничтожную житейскую мелочь, чтобы сквозь нее проглядывала мысль о судьбах человечества. С этой особенностью поэтики Гоголя мы встречаемся не только в “Мертвых душах”. Обратим внимание: новый начальник комиссии вспугнул всю компанию лихоимцев, вспугнул “всех до одного”. Прибыл честный человек, и, казалось, не будет теперь пощады ни одному прохвосту. Но прошло мало времени, и “генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников”.

Это сказано вскользь, как бы мимоходом. Но мы чувствуем здесь отсвет глубокой мысли писателя. Искоренение общественных зол вовсе не зависит от злой или доброй воли начальников. При определенных условиях даже самые праведные начальники становятся орудием неправды.

Судьба Чичикова – трудная, и не лишена она по-своему драматизма. Сколько энергии и усилий было затрачено им – и все впустую! Жизнь приходилось начинать сызнова. И так всякий раз – взлеты и крушения неотвратимо сменяли друг друга. После катастрофы в комиссии Чичиков решил “снова начать карьеру”. Переехал он в новый город, сменил несколько должностей, показавшихся ему какими-то грязными и низменными. А ведь Павел Иванович был “самый благопристойный человек, который когда-либо существовал в свете”.

Рассуждения о благопристойности Чичикова, конечно, ирония. Но гоголевская сатира очень своеобразна. В ней нет того негодующего сарказма, которыми разила своих противников, скажем, сатира Щедрина. Гоголевский “смех сквозь слезы” имел иную идейную и художественную природу. “Громада бедствий”, всякий раз обрушивающаяся на голову Чичикова, по-видимому, должна была усмирить и остудить его навсегда. Но не такой был нрав у Павла Ивановича. Каждое новое постигавшее его испытание было страшнее предшествующего.

Вместе с тем закалялось его сердце, твердела его воля, и не мог он заставить себя отказаться от новых попыток испытать фортуну. Его раздумья отдавали порой горечью и обидой: почему же бедам подвержен именно он? “Кто же зевает теперь на должности? все приобретают”. И снова вторгается иронический голос автора, замечающего, что в рассуждениях Чичикова “видна некоторая сторона справедливости”. Приобретательство – знамение времени. Й образ Чичикова нес в себе заряд громадной обличительной силы. О Гоголе нередко писали, что искусство психологического анализа не было самой сильной стороной его дарования.

Думается, что если бы он ничего не создал, кроме образа Чичикова, то и этого было бы достаточно, чтобы признать в нем тончайшего мастера-психолога, способного проникать в самые сокровенные тайники человеческой души. Гоголь имел право сказать о себе: “Из всего того, что мною написано, несмотря на все несовершенство написанного, можно, однако же, видеть, что автор знает, что такое люди, и умеет слышать, что такое душа человека…”

Загрузка…

Лирические отступления в романе “Мертвые души” диалог о дисгармонии мира

ege-russian.ru

👍Лучшее сочинение – «Сочинение Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате тема чиновничества (По поэме Н В Гоголя «Мертвые души»)» Мертвые души

Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате: тема чиновничества.
(По поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате описан в седьмой главе поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души».

Удачно завершив деловую поездку к окрестным помещи­кам, Чичиков в приподнятом настроении приступает к оформлению документов на совершенную покупку. Отпра­вившись в гражданскую палату для совершения купчих кре­постей — так назывались документы, подтверждающие покуп­ку крестьян, — Чичиков прежде всего встречается с Манило­вым. Так вместе, поддерживая друг друга, они и отправляются в палату.

Там Чичиков сталкивается с так хорошо, как выяснилось, знакомой ему волокитой, цель которой в том, чтобы выудить у посетителя за любую полагающуюся ему услугу некую денеж­ную мзду, то есть взятку. После долгих расспросов Чичиков узнаёт, что делами «по крепостям» занимается некий Иван Антонович.

«Чичиков и Манилов отправились к Ивану Антоновичу. Иван Антонович уже запустил один глаз назад и оглянул их ис­коса, но в ту же минуту погрузился еще внимательнее в писание.

-   Позвольте узнать, — сказал Чичиков с поклоном, — здесь крепостной стол?

Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился со­вершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой бол­тун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.

-   Позвольте узнать, здесь крепостная экспедиция? — ска­зал Чичиков.

-   Здесь, — сказал Иван Антонович, поворотил свое кув­шинное рыло и приложился опять писать.

-   А у меня дело вот какое: куплены мною у разных вла­дельцев здешнего уезда крестьяне на вывод: купчая есть, оста­ется совершить.

-  А продавцы налицо?

-   Некоторые здесь, а от других доверенность.

-   А просьбу принесли?

-   Принес и просьбу. Я бы хотел… мне нужно поторопить­ся… так нельзя ли, например, кончить дело сегодня!

-  Да, сегодня! сегодня нельзя, — сказал Иван Антонович. — Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений…»

Почувствовав, что волокита усиливается, Чичиков надеется ускорить дело и избежать лишних расходов ссылкой на доброе знакомство с председателем палаты: «…Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг…»

«- Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие, — сказал сурово Иван Антонович.

Чичиков понял закавыку, которую завернул Иван Антоно­вич, и сказал:

-  Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю…

-   Идите к Ивану Григорьевичу, — сказал Иван Антонович голосом несколько поласковее, — пусть он даст приказ, кому следует, а за нами дело не постоит.

Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нуж­но показывать.

-   Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Ан­тонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жерт­вы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежско­го регистратора, прислужился нашим приятелям, как неког­да Вергилий прислужился Данту, и провел их в комнату при­сутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них пе­ред столом, за зерцалом и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель. В этом месте новый Вергилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою спину, вытертую, как рогожка, с прилипнувшим где-то куриным пером».

В кабинете у председателя оказывается и Собакевич, кото­рым Иван Григорьевич уже уведомлен о приходе Чичикова. «Председатель принял Чичикова в объятья», и дело пошло как по маслу. Поздравив его с покупкой, председатель обещает оформить всё в один день. Купчие крепости совершаются очень быстро и с минимальными для Чичикова расходами. «Даже председатель дал приказание из пошлинных денег взять с него только половину, а другая, неизвестно каким образом, отнесена была на счет какого-то другого просителя».

Так знание канцелярских порядков помогло Чичикову без особых хлопот устроить свои дела.



У нас большая база и мы ее постоянно пополняем, и поэтому если вы не нашли, то пользуйтесь поиском
В нашей базе свыше 15 тысяч сочинений
Сохранить сочинение:

sochineniepro.ru

Лирические отступления в романе «Мертвые души», диалог о дисгармонии мира

В одиннадцатой главе романа «Мервые души» автор знакомит нас с биографией героя. Такое необычное построение книги имело свои основания. Сама по себе необычность дела, которым занимается Чичиков, побуждала автора до поры до времени не раскрывать тайну его происхождения. Избранная Гоголем композиционная структура толкала его к тому, чтобы вывести биографию Чичикова за рамки сюжета, ибо прошлое героя с сюжетом произведения формально не связано. Поэма, если говорить о ее сюжетных границах, кончается, в сущности, в десятой главе решением Чичикова бежать из губернского города. Биография героя включена в повествование как вставная новелла. Таких новелл в «Мертвых душах» много.

«Повесть о капитане Копейкине», притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче, рассказы о правителе канцелярии Иване Петровиче, о дяде Митяе и дяде Миняе и т.д. Эти эпизоды — вне сюжета книги, но каждый из них играет в ней весьма существенную роль. Все вместе они создают то ощущение полноты и естественности течения жизни, передать которое стремился Гоголь. Гоголь отмечает «темное и скромное происхождение» своего героя.

Отец его — из каких-то захудалых дворян. Тусклое, грустное детство, протекавшее в «маленькой горенке с маленькими окнами», которые не отворялись ни зимой, ни летом. В этой же горенке он проходил свои первые университеты под руководством отца, сурово обучавшего его грамоте да разным прописям нравственности. Обстоятельства жизни пано воспитали в Чичикове тайное стремление выбиться в люди. И для этого он не щадит сил и не гнушается никакими средствами. Судьба наделила его неслыханной энергией и упорством. Закончив училище с похвальной грамотой да унаследовав от умершего в то время отца нехитрый скарб, пустился Чичиков в плавание по жизни.

И здесь-то во всю ширь развернулась его натура. Начал он с малого. Служба в казенной палате давала пустяковое жалованье. Стиснув зубы, Чичиков жарко взялся за дело. Прекрасна новелла о старом повытчике с непроницаемым, черство-мраморным лицом, с характером бесчувственным и непреступным. Павлу Ивановичу удалось растопить сердце этого человека, а затем и жестоко обмануть его. Это было первое серьезное испытание в судьбе молодого Чичикова. Он переступил через трудный нравственный порог и убедился в том, что успех в жизни может быть достигнут тем скорее и легче, чем свободнее человек от сковывающих его принципов морали, чести, порядочности. Павел Иванович никогда не ощущал на себе власть этих принципов.

Но теперь он окончательно убедился в том, что они мешают и вредят тем, кто твердо решил отвоевать место под солнцем. И кто знает, как далеко в этом направлении развернулась бы деятельность нашего героя, если бы неожиданно не был смещен прежний начальник-тюфяк и на его место не посадили бы нового, из военных, начавшего решительную войну против взяточников и всяческой неправды.

И хотя новый начальник пошел вскоре по пути всех предшествующих начальников, однако же Чичикова он почему-то люто невзлюбил. И пришлось ему искать новое место. Но здесь — интересная деталь. В манере гоголевского письма была особенность: о важном и значительном писатель нередко сообщал так, как если бы речь шла о совершенных пустяках.

Вместе с тем Гоголь видел в малом большое. Он умел так показать какую-нибудь ничтожную житейскую мелочь, чтобы сквозь нее проглядывала мысль о судьбах человечества. С этой особенностью поэтики Гоголя мы встречаемся не только в «Мертвых душах». Обратим внимание: новый начальник комиссии вспугнул всю компанию лихоимцев, вспугнул «всех до одного». Прибыл честный человек, и, казалось, не будет теперь пощады ни одному прохвосту. Но прошло мало времени, и «генерал скоро очутился в руках еще больших мошенников».

Это сказано вскользь, как бы мимоходом. Но мы чувствуем здесь отсвет глубокой мысли писателя. Искоренение общественных зол вовсе не зависит от злой или доброй воли начальников. При определенных условиях даже самые праведные начальники становятся орудием неправды.

Судьба Чичикова — трудная, и не лишена она по-своему драматизма. Сколько энергии и усилий было затрачено им — и все впустую! Жизнь приходилось начинать сызнова. И так всякий раз — взлеты и крушения неотвратимо сменяли друг друга. После катастрофы в комиссии Чичиков решил «снова начать карьеру». Переехал он в новый город, сменил несколько должностей, показавшихся ему какими-то грязными и низменными. А ведь Павел Иванович был «самый благопристойный человек, который когда-либо существовал в свете».

Рассуждения о благопристойности Чичикова, конечно, ирония. Но гоголевская сатира очень своеобразна. В ней нет того негодующего сарказма, которыми разила своих противников, скажем, сатира Щедрина. Гоголевский «смех сквозь слезы» имел иную идейную и художественную природу. «Громада бедствий», всякий раз обрушивающаяся на голову Чичикова, по-видимому, должна была усмирить и остудить его навсегда. Но не такой был нрав у Павла Ивановича. Каждое новое постигавшее его испытание было страшнее предшествующего.

Вместе с тем закалялось его сердце, твердела его воля, и не мог он заставить себя отказаться от новых попыток испытать фортуну. Его раздумья отдавали порой горечью и обидой: почему же бедам подвержен именно он? «Кто же зевает теперь на должности? все приобретают». И снова вторгается иронический голос автора, замечающего, что в рассуждениях Чичикова «видна некоторая сторона справедливости». Приобретательство — знамение времени. Й образ Чичикова нес в себе заряд громадной обличительной силы. О Гоголе нередко писали, что искусство психологического анализа не было самой сильной стороной его дарования.

Думается, что если бы он ничего не создал, кроме образа Чичикова, то и этого было бы достаточно, чтобы признать в нем тончайшего мастера-психолога, способного проникать в самые сокровенные тайники человеческой души. Гоголь имел право сказать о себе: «Из всего того, что мною написано, несмотря на все несовершенство написанного, можно, однако же, видеть, что автор знает, что такое люди, и умеет слышать, что такое душа человека…»

 Идейно-художественные особенности рассказа А.П. Чехова «Учитель словесности»

А.П. Чехов – величайший мастер «малых форм» в прозе. Его рассказ «Учитель словесности» состоит из двух частей: первая часть представляет собой повествование автора о жизни Никитина, семьи Шелестовых и других героев. Вторая часть – дневниковые записи самого учителя словесности Никитина, прерываемые голосом автора.     Эти части не равноценны по объему: первая часть больше второй практически на треть. То есть автор нам больше показывает внешнюю жизнь, обстановку, в которой находятся герои. Внутренняя же сущность Никитина, раскрываемая во второй части, дается более кратко, сжато, что больше привл

Живые человеческие характеры в пьесе «Дядя Ваня» А.П. Чехова

Открытая в «Чайке» новая лирико-эпическая структура драматического произведения была вскоре применена Чеховым в его другой пьесе — «Дядя Ваня», которую он обозначил просто «сценами из деревенской жизни», выведя за пределы жанровых границ. Здесь еще более решительно, чем прежде, он стал строить драму не на событиях, не на борьбе противоположно «заряженных» воль, не на движении к видимой цели, а на простом, мерном течении будней.     Если в «Чайке» события, уведенные за сцену, еще так или иначе вклиниваются в человеческую жизнь, меняют личность, то в «Дяде Ване» даже за сценой никаких событий не

ПОЕТИЗАЦІЯ МОРАЛЬНИХ ЦІННОСТЕЙ УКРАЇНСЬКОГО НАРОДУ В ОБРАЗІ МАРУСІ ЧУРАЙ. Твір з української літератури

  Живе в народі легенда про поетесу-співачку з Полтави — легенда про Марусю Чурай. Маруся Чурай жива в своїх чудових піснях, у пам’яті народній. Перекази про неї живуть у віках. Життя і пісні великої полтавки послужили основою для створення художнього шедевра, який написала Ліна Костенко. «Маруся Чурай» — найбільший за обсягом твір Ліни Костенко. У ро­мані змальовані події нашої далекої історії. Подумки линемо до зеленої Полтави, на її пагорби і долини, уявляємо ту хатину над Ворсклою, де жила дівчина з таким високим поетичним обдаруванням. Уже триста літ живуть її чудові пісні про лицарів н

Новаторство в поэзии Валерия Яковлевича Брюсова

Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924). С Брюсовым произошло то, что часто бывает с основоположниками каких-либо направлений и систем: они первыми перерастают их рамки и затем сами отрицают эти направления и системы. В предисловиях к сборникам «Русские символисты», в «Интервью о символизме», реферате «К истории символизма» (1897), в работах «О искусстве» (1899), «Ключи тайн» (1904) Брюсов сформулировал цели символизма. Первоначально он провозглашал лишь импрессионистическую свободу творчества, формалистическую программу обновления рифм, ритмов, выразительно-изобразительных средств языка, переда

Твір на тему: ТРАГІЗМ ЖИТТЄВОЇ ДОЛІ М. ХВИЛЬОВОГО ТА ЙОГО ГЕРОЇВ

  Українське Відродження 20—30-х років прикликало в літературу бага­то нових талантів, свіжих ідей та оригінальних світобачень. Серед яскра­вих літературних зірок — Микола Хвильовий. За висловом його сучасни­ка В. Коряка, «сам хвилюється і нас усіх хвилює, п’янить і непокоїть, дратує, знесилює і полонить.» М. Хвильовий щиро повірив у комуністичні ідеї, відстоював їх пером і зброєю, гасаючи дорогами «червінькової революції» та мріючи про «загірню комуну». Він поставив собі за мету проспівати пісню пісень, про­славити маленьких «муралів революції», які хочуть «осушити болото». Письменник навіт

Сейчас смотрят:{module Гоголь:}
  • < Назад
  • Вперёд >

retsept-goda.ru

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *