Ломоносов выбранная ода из иова – Михаил Ломоносов - Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

Содержание

Михаил Ломоносов — Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно,
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:

«Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет,
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил,
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!

Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою,
В обширности безмерных мест
Мое Величество вешали,
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?

Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?

Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?

Стремнинами путей ты разных
Прошел ли моря глубину?
И счел ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?

Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух сгустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать,
И смертным гнев свой возвещать?

Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и в пропастях глубоких,
Что в пищу я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?

Воззри в леса на Бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючий терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви, сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?

Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана»
Он быстрый простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.

Как жернов, сердце он имеет,
И зубы — страшный ряд серпов:
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает:
Для крепости великих сил
Считает их за мягкий ил.

Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит;
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный.
Всех сильных он страшит, гоня.

Кто может стать против меня?

Обширного громаду света
Когда устроить я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?
Как персть я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе я дал?»

Сие, о смертный, рассуждая,
Представь Зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.

Читать стих поэта Михаил Ломоносов — Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41 на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.

rustih.ru

Стихотворение Ломоносова Михаила – Ода, выбранная из Иова, главы 38, 39, 40 и 41

О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно

Он к Иову из тучи рек
Сквозь дождь, сквозь вихрь,
сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:
Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как Я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда Я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил
Величество и власть Мою?
Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо Мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою
В обширности безмерных мест,
Моё величество вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи!
Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не Я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?
Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождём прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?
Стремнинами путей ты разных
Прошёл ли моря глубину?
И счёл ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спёр ли адовы уста?
Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух огустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать
И смертным гнев свой возвещать?
Твоей ли хитростью взлетает
Орёл, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и пропастях глубоких,
Что в пищу Я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?
Воззри в леса на Бегемота,
Что Мною сотворён с тобой;
Колючей тёрн его охота
Безвредно попирать ногой.

Как верьви сплетены в нём жилы.
Отведай ты своей с ним силы.
В нём рёбра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?
Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана
Он быстрой простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копьё, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.
Как жернов сердце он имеет,
И зубы страшный ряд серпов;
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твёрдость оных презирает.
Для крепости великих сил
Считает их за мягкой ил.
Когда ко брани устремится,
То море, как котёл, кипит,
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный,
Всех сильных он страшит, гоня,
Кто может стать против Меня?
Обширного громаду света
Когда устроить Я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?

Как персть Я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе Я дал?
Сие, о смертный, рассуждая,
Представь Зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежду тяготу сноси
И без роптания проси.

Между 1743 и началом 1751

Примечание. Спёр – запер.

azbyka.ru

Бог и Человек в «Оде, выбранной из Иова» М.В. Ломоносова.

Свое наименование эта библейская книга получила от описываемого в ней страдальца, праведника Иова. Повествуется о том, как сатана поставил под сомнение бескорыстность Иова-праведника и получил от Бога право испытать его. Лишившись всех своих богатств, потеряв детей, пораженный тяжким недугом, Иов не ропщет на Бога. Его терпение посрамляет сатану.

Друзья Иова пытаются объяснить ему причину его страданий. Но Иову их утешения кажутся пустым звуком. Он уверен, что невиновен перед Богом. В душе его поднимается «буря сомнений». В конце концов Иову является Сам Господь и возвещает о сокровенности Своих путей, непостижимых для смертного

Согласно библейскому повествованию, во время диалогов со своими друзьями Иов, не вынося тяжелых страданий, начал роптать на Бога, как было сказано ранее, в душе его поднялась буря сомнений. Иов проклинает день своего рождения, но в то же время его тревожат не только свои собственные страдания, но и зло, царящее в мире. Страдания праведника усугубляются тем, что он не находит у Бога справедливости. Простая связь: порок — наказание, добродетель — награда, разрушена:

Невинен я; не хочу знать души моей,

презираю жизнь мою.

Все одно; поэтому я сказал,

что Он губит и непорочного и виновного…

Заключительная речь Иова (Иов 29-31) полна воспоминаний о его прежней счастливой жизни. Он продолжает сетовать на свою судьбу и защищать свою невиновность. Этим кончаются три беседы.

Итак, после завершения бесед Иова с друзьям из бури раздается голос Божий, который обращается к нему. Именно с этого момента библейского сюжета и начинается ода.

Вот это начало:

О ты, что в горести напрасно

На Бога ропщешь, человек,

Внимай, коль в ревности ужасно

Он к Иову из тучи рек!

С первых строк ломоновской оды звучит, как мы видим, мотив человеческого ропота и недовольства своей судьбой. Автор голосом Творца обращается в лице Иова ко всем таким людям с целью полемики с ними. Очень важно то, что всё произведение Ломоносова – это монолог Творца. В оригинальном Библейском повествовании между двумя речами Бога находится ответ Иова, но Ломоносов в своей оде опускает этот момент. Подобное изменение не было случайностью. Автор действует сознательно. Превращением диалога Творца и Иова в монолог Творца, преследовалась определенная цель – в результате этой метаморфозы происходит усиление главного смыслового акцента всей оды. Таким образом, автор не просто выступает в роли переводчика библейского сюжета на стихотворный жанр, а становится творцом нового, своего собственного, оригинального произведения. Сплавляя речи Господа в единое целое, автор тем самым фактически использует монолог как противовес человеческому ропоту и вечному недовольству.

Первая часть этого монолога Господа наполнена риторическими вопросами, на которые Творец не требует ответа. В вопросах этих содержится не ирония, не огульное порицание Иова, но они исполнены определенной цели.

Где был ты, как предо Мною

бесчиленны тьмы новых звезд,

Моей возженных вдруг рукою,

В общирности безмерных мест

Мое величие вещали?

– вопрошает Творец человека.

И в этих вопросах — попытка заставить читателя задуматься. Знает ли Иов, а вместе с тем и просто человек, меру всему на этой земле, знает ли он, как здесь все устроено? И это при том, что сам автор был естественником, ученым и много лет посвятил изучению этого творения! Ломоносов, прекрасно переложив библейский текст на стихи, показывает, что величие творения и величие Божие превосходят всякую меру знания и понимания Иова. Именно для того что бы привести человека к уяснению этого, помочь ему в полной мере осознать это, Бог задает ему «вечные» неразрешимые вопросы. Монолог Творца в ломоносовской оде, состоящий из обозрения Творений Божиих вполне соответствует оригинальному библейскому повествованию.

Интерес представляет упоминание в оде двух образов, истолкование которых – предмет исследования многих литературоведов и богословов. Это образы бегемота и левиафана. Безусловно, это необычное, загадочное место библейской книги и оды.

Вот, например, как автор описывает бегемота:

Как верьви сплетены в нем жилы.

Отведай ты своей с ним силы!

В нем ребра как литая медь;

Кто может рог его сотреть?

Еще более необычно и интересно описание левиафана:

В самой средине Океана

Он быстрой простирает бег;

Светящимися чешуями

Покрыт, как медными щитами,

Копье, и меч, и молот твой

Считает за тростник гнилой.

Примечателен финал оды. Здесь вновь обращение к человеку:

Сие, о смертный, рассуждая,

Представь Зиждителеву власть,

Святую волю почитая,

Имей свою в терпеньи часть.

Он всё на пользу нашу строит,

Казнит кого или покоит.

В надежде тяготу сноси

И без роптания проси.

Ломоносов понимает, что явившись Иову, Бог не снимает покрова с тайны. Он не дает новой, лучшей «теодицеи» т.е богооправдания. Он лишь разворачивает перед человеком картины мироздания, которые указывают на беспредельную мощь и мудрость Сущего (Иов.38-41). Абсолютно все действия Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям. Все существа получают бытие от Бога. Не должно ли это навести на размышления о благости Промысла Божиего? [Мень 2000: 479] Здесь присутствует ответ на один из вечных вопросов для человека – о смысле человеческих страданий, о кажущейся несправедливости благоденствия тиранов и бед честных людей.

Итак, что же побудило поэта обратиться к данной теме? Что заставило его переложить в оду не всю, несомненно, интересную библейскую книгу, а только лишь четыре главы из ее финала?

Думается, что выбор данного сюжета не случаен. Эпоха поэта – это время Вольтера, Руссо с их ненавистью к Церкви, время секуляризации и всеобщего отрицания религиозных ценностей, доминировавших в Европе в Средневековье. Современники Ломоносова утратили духовное понимание событий своей жизни и истории человечества как актов Промысла Бога о своем Творении, стали воспринимать их с недовольством, ропотом. В данном контексте «ропот Иова» — это ропот на свою судьбу целого поколения современников автора. Ломоносов же, как мы видим, выступает здесь как человек, твердо верящий в благость Творца. Он делает попытку назидания, научения своих читателей, приводя им примеры бесконечного величия, могущества, заботы Творца о своем Творении. Поэтому, изображение Ломоносова как материалиста или деиста материалистического толка является грубым искажением подлинного облика великого русского ученого. Он сам здесь раскрывает себя горячо верующим человеком в традиционном, библейском понимании этого слова. Автор стремится показать нам, что какими бы страшными, непонятными ни казались действия Премудрого Творца нам, существам, несоизмеримо ограниченным по сравнению с Божеством, они все равно направлены на конечную пользу человека. Это совершилось и на примере самого Иова. Заключительная глава библейского повествования не была взята автором для его оды, Священное Писание повествует, что праведник склонился перед Богом в смирении и благоговении. И то испытание, которое было попущено Богом Иову, в конце концов, послужило ему на благо. Заключительная глава книги Иова повествует нам следующее: «И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: И было у него семь сыновей и три дочери. И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их. После того Иов жил 140 лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; и умер Иов в старости, насыщенный днями» (Иов.

Земные награды не главное благо, которое он получил. Испытание Богом праведника явилось инициацией (от лат. initiatio — совершение таинства, посвящение), переходом его к более совершенному понятию Бога, его промысла, его путей, утвердило его в вере, совершило великую пользу для его души, сделав его «воином Духа», одним из самых великих людей эпохи Ветхого Завета.

Безусловно, мотив человеческого ропота был не единственной причиной обращения Ломоносова к данному библейскому сюжету. «Ода выбранное из Иова» – это спор автора с современной ему эпохой Просвещения, которая ознаменовала себя богоборчеством, богоотступничеством, отказом людей от религиозных ценностей, уничижением религии. Вместе с потерей религиозного сознания, человек утратил библейское понимание Истины и стал предпринимать попытки ее поиска без Бога, что порождало сомнения и мучения разума. В данном контексте «Ода» — не только спор с эпохой, но и ответ, воззвание к человеку Просвещения. Это указание ему на бесконечное величие, мощь и мудрость Творца, и в тоже время его непрестанную заботу о своем творении, это призыв к людям одуматься и признать Бога — Господом.

infopedia.su

Ломоносов: «Ода, выбранная из Иова»

Автор: Попов Д.С.

Хорошо известно, что М.В. Ломоносов — это не только ученый с мировым именем, но и поэт и публицист; человек, который стал величайшим ученым своего времени, чьи открытия, без сомнения, актуальны и в условиях современности. Вместе с тем он был глубоко верующим человеком. Плодом усилия казенной антирелигиозной пропаганды в СССР явилось понимание М.В.Ломоносова как «философа-материалиста». К сожалению, подобное понимание присуще многим нашим современникам до настоящего времени . Ломоносов же, как пишет архиепископ Иоанн (Шаховской), словно предчувствуя, что через два столетия про него будут писать, что он был «материалистом», слагает, например, такие строки в переложении псалма 26-го:

Услыши, Господи, мой глас,

Когда к тебе взываю,

И сохрани на всякий час:

К Тебе я прибегаю…

Меня в сей жизни не отдай

Душам людей безбожных,

Твоей десницей покрывай

От клеветаний ложных..

Замечательно свидетельствуют о его глубокой вере так же его слова — «Правда (знание, природа – прим. авт.) и вера суть две сестры родные, дщери одного всевышнего Родителя, и никогда не могут прийти в распрю между собою. Создатель дал роду человеческому две книги: в одной показал свое величество, в другой свою волю. Первая книга — видимый сей мир… Вторая – Священное Писание» .

В полной мере религиозное, православное сознание поэта было выражено им в его цикле «Од духовных», в центре которых – «Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41».

Вообще, поэтическое толкование книги Иова, одной из самых притягательных, трагических и философских книг Ветхого Завета начиналось в русской поэзии как раз этой ломоносовской одой. По словам исследователя П.А. Катенина (1792-1853), это произведение было в XVIII «известно всем русским». А в XIX веке оно стала хрестоматийным.

Нельзя не сказать о том, что в прошлом «Ода, выбранная из Иова» неоднократно становилась предметом исследования многих литературоведов и критиков. В частности, широко известный советский литературовед М.Ю. Лотман оценивал это произведение Ломоносова как гимн эпохе Просвещения, а самого поэта как материалиста, целиком и полностью ориентировавшегося на культуру Запада. Однако, хотелось бы взглянуть на это произведение с другой точки зрения, исходящей из того, что Ломоносов был глубоко верующим православным человеком.

Итак, этот доклад будет посвящен определению места «Оды, выбранной из Иова» в творчестве Ломоносова, а так же попытке понять причину обращения автора к данному библейской сюжету.

Актуальность данной работы обусловлена тем, что судьба Иова является одной из самых трудных для осмысления и понимания тем в библейском повествовании, и взгляд Ломоносова на судьбу этого библейского персонажа, попытка поэтического толкования этой книги Ветхого Завета в эпоху секуляризации и зарождающегося материализма, несомненно, заслуживает внимания.

Свое наименование эта библейская книга получила от описываемого в ней страдальца, праведника Иова. В каноне книг Ветхого Завета она занимает место в ряду, так называемых «учительных книг». «Учительными» они называются потому, что в них содержится «учение благочестия». Их задача – объективные законы и постановления, данные Богом, сделать для человека достоянием его собственной мысли, чувства и воли, показать их согласие с человеческой природой. Они дают нам переживание и осмысление этих богооткровенных мыслей в повседневной жизни, а также ответ человеческого духа на голос Божий [.

Книга Иова, как пишет православный богослов о. Александр Мень, построена как произведение двупланное . Она делится на прозаическую и поэтико-драматическую части. Прозой написаны пролог и эпилог. В прологе (Иов 1:1-2:13) повествуется о том, как сатана поставил под сомнение бескорыстность Иова-праведника и получил от Бога право испытать его. Лишившись всех своих богатств, потеряв детей, пораженный тяжким недугом, Иов не ропщет на Бога. Его терпение посрамляет сатану. Эпилог (Иов 42:7-17) рисует торжество мужественного страдальца. Господь вознаграждает его восстановлением богатства и рождением новых сыновей, и он умирает «в старости, насыщенный днями».

Илья Репин, «Иов и его друзья», 1869

ЧИТАТЬ СТАТЬЮ ПОЛНОСТЬЮ>>>

kulturolog-ia.livejournal.com

Михаил Ломоносов — Ода, выбранная из Иова: читать стих на сайте ProStih.ru

Главы 38, 39, 40 и 41

О ты, что в горести напрасно
На бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:

Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!

Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою
В обширности безмерных мест,
Мое величество вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?

Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух огустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать
И смертным гнев свой возвещать?

Воззри в леса на бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючий терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?

Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана
Он быстрый простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.

Как жернов сердце он имеет,
И зубы страшный ряд серпов;
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает.
Для крепости великих сил
Считает их за мягкой ил.

Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит,
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный,
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?

Сие, о смертный, рассуждая,
Представь зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.

prostih.ru

Духовные оды» Ломоносова («Ода, выбранная из Иова», «Переложение псалма 143»), их идейно-художественное своеобразие. Антицерковная сатира Ломоносова («Гимн бороде»), ее связь с духовными одами.

В XVIII веке духовными одами назывались стихотворные переложения псалмов — лирических текстов молитвенного характера, составляющих одну из книг Библии — Псалтирь. Для русского читателя XVIII в. Псалтирь была особенной книгой: любой грамотный человек знал Псалтирь наизусть, потому что по текстам этой книги учили читать. Поэтому переложения псалмов (стихотворный русский перевод старославянских текстов) как лирический жанр были весьма популярны.

В творчестве выдающегося ученого, мыслителя, поэта М.В. Ломоносова жанр духовной оды получает распространение не только в своей традиционной форме, но и как особый жанр научно-философской лирики. В этих произведениях он выражает веру в науку и человеческий разум, восхищается природой как Божественным творением.

Все духовные оды Ломоносова написаны в промежутке между 1743 и 1751 гг. Ученый-энциклопедист в эти годы интенсивно занимается научными изысканиями. Это время, когда Ломоносов стремится всеми силами способствовать развитию отечественной науки, утверждая свои научные взгляды в Петербургской Академии Наук, где большинство ученых и административных постов тогда занимали ученые из европейских стран, главным образом немцы. Его духовные оды стали философской декларацией писателя-ученого, отстаивающего свой взгляд на устройство мироздания, значение науки и определяющего сферу ее приложения в условиях своего отечества.

В полной мере религиозное, православное сознание поэта было выражено им в его цикле «Од духовных», в центре которых – «Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41» [Ломоносов 1984 : 156-160].

«Ода, выбранная из Иова», парафрастическая по своей природе, но в отличие от переложений псалмов переносящая акцент с человеческой души на устройство Вселенной.

«Ода, выбранная из Иова» — своеобразная теодицея. Она рисует мир, в котором, прежде всего, нет места сатане. Бегемот и Левиафан, которым предшествующая культурная традиция присвоила облики демонов, вновь, как и в Ветхом завете, предстают лишь диковинными животными, самой своей необычностью доказывающими мощь творческого разума Бога. Но и Бог оды — воплощенное светлое начало разума и закономерной творческой воли. Он учредитель законов природы, нарушить которые хотел бы ропщущий человек. Бог проявляет себя через законы природы и сам им подчиняется.Век Разума необходимо было начать с оправдания добра, и Ломоносов заканчивает «Оду, выбранную из Иова» теодицеей — утверждением, что «Бог все на пользу нашу строит».

Понятно, как негодовали высокопоставленные церковные служители, к которым попадали научные статьи и стихотворения поэта. Особенно возмутил их «Гимн бороде» (1757)! Это была веселая и злая сатира на ханжей-церковников, умело прикрывающих свои неблаговидные делишки «завесой» роскошной бороды. Можно быть казнокрадом и вралем, можно иметь «незрелый разум» или вовсе быть «безголовым», – это не имеет значения, если умело пустишь в ход свою «дорогую прикрасу» – бороду.

В правление Петра I духовенство получило официальное разрешение на беспошлинное ношение бороды. В связи с этим борода становится в «Гимне» символом духовного сана. Среди «бородачей» упомянуты и «керженцы», т. е. раскольники, приносящие в казну, за сохранение бороды, «двойной оклад». Однако главным объектом сатиры Ломоносова были все-таки не раскольники, а представители официальной церкви и прежде всего ее иерархи. Об этом с предельной ясностью говорится в восьмой строфе «Гимна», где борода названа матерью «достатков и чинов».

Жанр гимна, панегирика, избранный Ломоносовым, усиливает сатирическое звучание произведения. О напе-чатании такого памфлета не могло быть и речи. Сохранилось около десятка рукописных сборников с его текстом. Святейший Синод обратился с жалобой на Ломоносова к императрице Елизавете Петровне. Поэт был вызван в синод. На допросе Ломоносов полностью подтвердил свое мнение о духовных чинах, выраженное в его сатире. Вскоре он написал еще одно сатирическое стихотворение («О страх! о ужас! гром!…»), в котором изобразил бессильную ярость своих противников во время допроса. В новом стихотворении была продолжена тема «Гимна бороде». На этот раз автор отдавал предпочтение козлятам, которых природа с самого рождения наградила бородой.

Ломоносов, естественно, никогда не выступал против религии как таковой. Более того, как отмечал еще Пушкин, «преложения псалмов и другие сильные и близкие подражания высокой поэзии священных книг суть его (Ломоносова. — С. Д.) лучшие произведения. Они останутся вечными памятниками русской словесности; по ним долго еще должны мы будем изучаться стихотворному языку нашему».

Но Ломоносову как истинному ученому и предельно искреннему и открытому человеку всегда претили ханжество, лицемерие, воинствующее невежество, жестокий фанатизм и слепое суеверие. И именно на эти пороки, присущие как раскольникам, так и некоторым представителям официальной церкви, с негодованием и сарказмом обрушивается в своем «Гимне бороде» поэт-сатирик.

Русский классицизм: социальные и философские предпосылки возникновения; литературная теория классицизма, общие эстетические принципы; жанровая система; эволюция. Классицизм и другие направления в литературе XVIII века.

По справедливому утверждению многих исследователей, эпоха классицизма – прямой наследник эпохи Возрождения. Поэтому не случайно, что первые опыты зарождающегося классицизма были связаны с «колыбелью Возрождения» – Италией. Не случайно и то, что эти опыты были осуществлены в области драмы: одной из первоначальных задач возникавшего направления была борьба со средневековой схоластической драматургией. Утверждению эстетических нормативов, тенденции к усилению строгой регламентации произведений классицизма способствовали многочисленные трактаты по вопросам теории литературы («Поэтики») итальянских теоретиков XV – XVI вв. Становление канонов классицизма происходило в острой полемике с противниками нормативной эстетики. Противниками теоретиков классицизма чаще всего оказывались практики-драматурги, например, Лопе де Вега или Тирсо де Молина, осмеявший, в частности, требование единства времени («что же касается ваших 24 часов, то что может быть нелепее, чтобы любовь, начавшись с середины дня, кончалась бы к вечеру свадьбой!»). Но все же в конце XVI – XVII вв. классицизм становится господствующим направлением (прежде всего во Франции, где его начало связано с именем поэта Малерба, писавшего высокие оды в конце XVI в., а расцвет – с именами Расина, Корнеля, Мольера и Лафонтена), а его манифест – трактат Буало «Поэтическое искусство» оказывается итоговым произведением, обобщившим как опыт предшественников-теоретиков, так и творческий опыт его современников-писателей.

Формирование классицизма в русской литературе происходило значительно позже, чем в европейских литературах, но в относительно сходных исторических условиях становления национального государства. Сразу же следует отметить, что неправомерно было бы утверждать тезис о безраздельном господстве классицизма в русской литературе XVIII столетия: роль классицизма как ведущего литературного направления падает примерно на 40-70-е гг. При этом следует учесть, что, во-первых, даже в это время не все явления литературного процесса протекали в рамках классицизма; а во-вторых, классицистические произведения продолжали появляться и в последующие десятилетия XVIII в., а наиболее полная характеристика эстетики классицизма была дана в начале XIX в.

Категории добра и зла русскими писателями соотносились с наличием или отсутствием разумного начала в человеке. Добродетельным, истинно благородным человеком мог быть только тот, кто действовал не под влиянием душевных волнений или «страстей», а руководствовался в своем поведении требованиями разума, исходил из того, что принято было считать добром. Этот герой должен был проникнуть в тайны мироздания, стать активной, творческой натурой, повести решительную борьбу с общественными пороками, со всеми проявлениями тирании и «злонравия». Для осуществления этой программы ему необходимо было отказаться от стремления к личному благополучию, обуздать свои страсти, подчинить свои чувства общественной «должности».

В понимании поэтического творчества классицисты исходили из признания ведущей роли разума, который, воссоединяясь с дарованием, талантом, являлся основой познания в поэзии. Научный характер познания природы требовал господства интеллекта. Разум – это та сознательная рефлексия, которая ограничивает воображение поэта и направляет его к достижению моралистической цели. Задача поэта – достичь идеального совершенства с помощью разума, который благодаря своему однородному и универсальному характеру является не только наиболее совершенным способом познания правды, но и ее критерием. «Разумный» характер творчества обусловливал то предпочтение, которое в системе классицизма оказывалось знаниям правил и образцов. Этим же объясняется и склонность классицистов изображать в качестве героев людей, способных даже в моменты самых тяжких и бурных переживаний трезво мыслить, рассуждать и подчинять свои поступки велению разума.

Развитие классицизма неизменно происходило под знаком преклонения перед античностью. Образы, почерпнутые из античной мифологии и литературы, были для классицистов естественной поэтической стихией, а не набором искусственных риторических украшений. Восприятие классицистами античной культуры отличалось специфически нормативным характером. Теоретикиклассицизмабылисклонны считать идеал прекрасного неизменным и общеобязательным. Устанавливая каноны этого идеала путем освоения античного наследия и, прежде всего, поэтики Аристотеля и Горация, они стремились регламентировать творчество писателей и художников, требуя от последних неукоснительного следования целой системе определенных законов и правил.

Вместе с тем представители русского классицизма испытали воздействие просветительской мысли XVIII в. Сильное влияние на духовную жизнь эпохи оказало учение английского философа Локка о роли воспитания в нравственном совершенствовании человека. Неразрывная связь русского классицизма с провсетительство привела к требованию расширения образования и знаний, установления твердых законов, обязательных для всех. Кроме того, в русском классицизме отчетливо прослеживается утверждение естественного равенства людей, внесословной ценности человека.

Учение о правдоподобии – существенная часть классицистической теории подражания. Ломоносов понимает требование правдоподобия как внутренне обусловленную соотнесенность отдельных сторон произведения. Действительность познается разумом поэта в аспекте возможного и вероятного, потому что мир возможного более разумен и идеален, чем повседневный с его непредвиденными случайностями. Вымысел и является наиболее соответствующим этому обстоятельству средством возвышения действительного как отдельного до возможного и вероятного как общего.

Принцип правдоподобия – это следствие аристотелевского и ренессансного понимания различий между историей и поэзией: первая обращается к истине единичного факта, а вторая – к ее видимости, к достоверной схожести с ней. Классицисты различали то, что действительно произошло, то, что может произойти, и то, что может произойти по мысленному предположению. Первое составляет предмет истории, второе и третье – возможное и вероятное – образуют сферу поэзии. Вымысел и есть специфически творческое начало поэзии. Поэтому последовательный классицист отрицает пользу произведений с таким сюжетом, который неизвестен публике и изображает необычные обстоятельства, хотя они могут быть подтверждены историческими документами. Читатель или зритель не заинтересуется тем, во что мало верит, и скорее согласится с выдуманным сюжетом, если он покажется ему правдоподобным. При оценке правдоподобия изображения решающе значение имеет субъективная уверенность человека как важнейшая сторона его психологии. Правдоподобие – это форма выражения возможного, но не самого по себе, а в отношении к «всеобщему мнению» об изо-бражаемом. Поэт, осуществляя с помощью вымысла переход от непосредственно данного мира явлений к логически принудительному миру разума, должен соблюдать требование правдоподобия. Реальность действительного факта, подтвержденного историей или преданием, может показаться невероятной разуму. Поскольку поэт должен активно воздействовать на читательское сознание, то не документальность изображенного, а его внутренняя логическая убедительность определяет успех поэта.

Формирование художественной системы классицизма на Западе совпало с эпохой господства метафизики. И именно метафизический способ мышления определил особенности художественного мышления писателей-классицистов. Явления природы и общественной жизни изображались отдельно друг от друга, вне связей, развития и движения. Это обусловило деление «природы» (в широком смысле) в классицизме на явления возвышенные и низменные, добродетельные и порочные, трагические и смешные. Отсюда и строгая система жанров, основанная на противопоставлении: трагедия и комедия, ода и сатира, поэма и басня и т.д. К каждому жанру был отнесен определенный круг явлений, из которого нельзя было выйти: «высокое» и «низкое» никогда не соединялись в одном произведении.

Классицизм оказывал предпочтение поэтическим жанрам по сравнению с прозаическими, т.к. прозаическая речь – это речь, практически ориентированная, в которой многое зависит от случайного, не предусмотренного разумом. Проза занимала ограниченное и подчиненное место: считаясь средством публицистики и научной речи, она, по сути дела, выпадала из литературного ряда. Лишь «второстепенная» и «низкая» по взглядам классицистов литература – роман – могла существовать в форме прозы.

Для классицистов характерно стремление к созданию произведений монументаль-ных, с проблематикой большого общественного звучания, к изображению героев действенных, преисполненных жизненной энергии и способных благодаря своей воле и умению беспощадно анализировать кипящие в душе страсти подниматься до разрешения сложных, трагических конфликтов. Отсюда и предпочтение, оказываемое теорией классицизма монументальным жанрам в литературе – эпопее, трагедии.

Жанровое деление иерархично и еще по одной причине. Эпопея обладает наибольшей ценностью, т.к., обращаясь к далекому прошлому, поэт в этом роде творчества сможет воссоздать наиболее отвлеченные ситуации, что позволит придать вымыслу наиболее правдоподобную форму. В эпической форме по сравнению с трагедией больше возможностей для достижения совершенного идеала – героического характера. Поскольку в основе эпической поэмы лежит, как правило, легендарная истина, обладающая самой высокой степенью поэтической истинности, то для достижения правдоподобия достаточно лишь внутренней непротиворечивости поступков героев и изображаемых событий. Область трагедии – историческая эпоха, обладающая меньшей степенью истинности, т.к. в ней может встретиться непреднамеренное, случайное событие, нарушающее стройность поэтического вымысла и требование правдоподобия. Именно поэтому истинность трагедии оказывается менее основательной, чем в эпической поэме. Комедия оказывается еще ниже эпопеи и трагедии, т.к. в ней еще труднее достичь правдоподобия. Простой опыт публики, хорошее знание современных нравов может раскрыть неосновательность сюжета комедии с позиций правдоподобия.

В зависимость от жанра был поставлен выбор средств эмоционального воздействия на человека. В трагедии – это приятный ужас и живое сострадание, в комедии – смех, в сатире – гнев, в оде – восторг. Каждому чувству был присущ и свой «язык», содержанию и назначению произведения должен отвечать и его стиль.

Определяющее место в литературной системе классицизма заняли «высокие» и «низкие» жанры. В них ставились и решались одни и те же задачи – утверждение идеала человека-гражданина и патриота. Разными были только способы его утверждения: в высоких жанрах – при помощи прямого воспевания идеала, в низких – через осмеяние людей недостойных. «Средние» жанры оказались на периферии литературной системы классицизма. И здесь особо следует сказать о таких жанрах, как элегия, послание, песня. Обращенные к изображению внутреннего мира отдельного человека, всецело взывающие к воображению и индивидуальному опыту, они не заняли в литературе классицизма периода его расцвета ведущего положения. Но в последней трети века в связи с изменением общей ситуации в литературе интерес к этим жанрам растет.

В развитии русской жанровой теории классицизма справедливо усматриваются два периода. Первый период, связанный с именами Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова – это время создания четкой и организованной системы жанров, учитывающей как достижения французской жанровой теории, так и состояние национальной русской литературы. Второй период связан с деятельностью Державина, Хераскова, Лукина и Плавильщикова. Он ознаменован началом разрушения строгих жанрово-типологических характеристик, становлением жанров, рождавшихся на стыке традиционных, что создавало предпосылки для выхода в другую литературную эпоху.

Русские писатели оказались верны основному принципу классицизма – изображать события отдаленных эпох, но, в противоположность европейскому, в частности, французскому классицизму, обратились главным образом к отечественной истории. Именно там они находят образы людей, деятельность которых была одушевлена любовью к отечеству, заботой об освобождении его от исконных врагов, об усилении могущества Русского государства: Вадим Новгородский, Рюрик, Святослав, Владимир Мономах, Александр Невский, Димитрий Донской, Петр I и др.

Достаточно широкими и разнообразными были связи русских писателей-классицистов с древнерусской и устно-поэтической традициями. В русле героической традиции создавался образ положительного героя, воплощавшего идеал гражданственного служения Родине. Основой для большинства русских трагедий послужил летописный материал. Народные источники (песни) использовались Херасковым при написании героической поэмы «Россиада». Влияние народной сатиры и русской литературы второй половины XVII в. сказалось на таких жанрах, как стихотворная сатира, комедия, басня. На основе соединения народной и книжной традиции были осуществлены знаменитые реформы стиха Тредиаковского-Ломоносова и языка Ломоносова. В низких жанрах писатели широко использовали русские пословицы и поговорки.

Классицизм пришел на смену барокко. В свою очередь классицизм сменили сентиментализм и романтизм.

cyberpedia.su

Стихотворение Ода, выбранная из Иова ~ Михаил Ломоносов

Главы 38, 39, 40 и 41

Михаил Ломоносов, Между 1743 и началом 1751

Другие стихи поэта

strofa.su