«Повесть временных лет» как исторический источник
«Повесть временных лет» как исторический источник
«Повесть временных лет» как исторический источник
Абакан, 2012
1. Характеристика времени в «Повести временных лет»
Исследователи, проводящие источниковедческий анализ и синтез, прекрасно представляют сложность того интеллектуального пространства, в котором осуществляется познание. Для него важно определить доступную ему меру реального знания. «Повесть временных лет» — выдающийся исторический и литературный памятник, отразивший становление древнерусского государства, его политический и культурный расцвет, а также начавшийся процесс феодального дробления. Созданная в первые десятилетия XII в., она дошла до нас в составе летописных сводов более позднего времени. В связи с этим, достаточно велика важность ее присутствия в истории написания летописей.
Задачи исследования — рассмотрение характеристики времени как такового, а также восприятие понятия времени в летописи.
«Повесть временных лет» — древневнерусская летопись, созданная в 1110-х. Летописи — исторические сочинения, в которых события излагаются по так называемому погодичному принципу, объединены по годовым, или «погодичным», статьям (их также называют погодными записями).
«Погодичные статьи», в которых объединялись сведения о событиях, произошедших в течение одного года, начинаются словами «В лето такое-то…» («лето» в древнерусском языке означает «год»). В этом отношении летописи, в том числе и Повесть временных лет, принципиально отличаются от известных в Древней Руси византийских хроник, из которых русские составители заимствовали многочисленные сведения из всемирной истории. В переводных византийских хрониках события были распределены не по годам, а по царствованиям императоров.
Повесть временных лет — первая летопись, текст которой дошел до нас почти в первоначальном виде. Благодаря тщательному текстологическому анализу Повести временных лет исследователи обнаружили следы более ранних сочинений, вошедших в ее состав. Вероятно, древнейшие летописи были созданы в 11 в. Наибольшая признание получила гипотеза А.А. Шахматова (1864-1920), объясняющая возникновение и описывающая историю русского летописания 11- начала 12 в. Он прибегнул к сравнительному методу, сопоставив сохранившиеся летописи и выяснив их взаимосвязи. Согласно А.А. Шахматову, около 1037 г., но не позже 1044 г., был составлен Киевский летописный свод, повествовавший о начале истории и о крещении Руси. Около 1073 г. в Киево-Печерском монастыре, вероятно, монахом Никоном был закончен первый Киево-Печерский летописный свод. В нем новые известия и сказания соединялись с текстом Древнейшего свода и с заимствованиями из Новгородской летописи середины 11 в. В 1093-1095 г. В нем осуждались неразумие и слабость нынешних князей, которым противопоставлялись прежние мудрые и могущественные правители Руси.
Повести временных лет чуждо единство стиля, это «открытый» жанр. Самый простой элемент в летописном тексте — краткая погодная запись, лишь сообщающая о событии, но не описывающая ее.
Календарные единицы времени в Повести
Изучение время исчислительных систем начального русского летописания является одной из наиболее актуальных задач отечественной исторической хронологии. Однако результаты, полученные в этом направлении за последние десятилетия, явно не соответствуют значимости решаемых вопросов.
Дело, видимо, не только (и даже не столько) в «неблагодарности» такой работы и ее преимущественно «черновом» характере. Гораздо более серьезным препятствием, на наш взгляд, является ряд принципиальных расхождений в восприятии времени и единиц его измерения современными учеными и древнерусскими летописцами .
Сказанное относится и к хронологическому материалу. Любая летописная запись (в том числе и дата — годовая, календарная, геортологическая) представляет интерес, прежде всего, как «достоверный» рассказ о том, что, когда и как происходило.
Предварительные текстологические и источниковедческие изыскания должны при этом застраховать ученого от использования недоброкачественной информации об интересующем событии, попавшей в изучаемый текст из недостоверных или непроверенных источников. Решение вопросов, «когда, как и почему сложилась данная запись», «определение первоначального вида записи и изучение ее последующих изменений в летописной традиции» казалось бы, надежно очищали исходный текст от позднейших наслоений, как фактических, так и идеологических. В руках историка (в идеале) таким образом, оказывалась «протокольно» точная информация. Из этого-то корпуса сведений историк с чистым сердцем «произвольно выбирает: нужные ему записи, как бы из нарочно для него заготовленного фонда», против чего, собственно, и были направлены все процедуры предварительной критики текста.
Между тем, как уже неоднократно отмечалось, представление о достоверности для человека Древней Руси было прежде всего связано с коллективным опытом, социальными традициями. Именно они становились в летописи основным фильтром для отбора материала, его оценки и формой, в которой он фиксировался летописцем.
Не были исключением в этом отношении и прямые временные указания, сопровождавшие изложение. На то, что прямые даты в летописи могли иметь, подобно любому иному фрагменту текста, помимо буквального еще и символический смысл, исследователи уже обращали внимание. Подобные замечания, однако, касались преимущественно календарной части дат и носили спорадический характер.
Появление прямых датирующих указаний в летописном тексте относится к середине 60-х — началу 70-х гг. Данное связывается с именем Никона Великого. До этого времени, по мнению специалистов, изучающих древнерусское летописание, прямые годовые указания были редким исключением. Точнее, обычно упоминаются лишь 2-3 даты, которые попали в Повесть из более ранних письменных источников. Примером может служить дата смерти Владимира Святославовича — 15 июля 1015 г. Остальные даты — не только дневные, но и годовые — до середины 60-х годов XI в., как полагает большинство исследователей, были рассчитаны Никоном.
Однако, основания таких расчетов реконструируются с трудом.
Еще одним ярким примером прямых датирующих указаний является хронологический расчет, помещенный в Повести под 6360/852 годом, сразу после датированного сообщения о начале правления византийского императора Михаила III:
«Тем же отселе почнем и числа положим, яко от Адама до потопа лет 2242; а от потопа до Оврама лет 1000 и 82, а от Аврама до исхоженья Моисеева лет 430; а от исхожениа Моисеова до Давида лет 600 и 1; а от Давида и от начала царства Соломоня до плененья Иерусалимля лет 448; а от плененья до Олександра лет 318; а от Олексанъдра до Рождества Христова лет 333: Но мы на прежнее возъвратимся и скажем, што ся здея в лета си, яко преже почали бяхом первое лето Михаилом, а по ряду положим числа».
О том, что практически любая календарная дата рассматривалась в контексте ее реального или символического наполнения, можно судить даже по частоте тех или иных календарных упоминаний. Так, в Повести временных лет понедельник и вторник упомянуты всего по одному разу, среда — дважды, четверг — трижды, пятница — 5 раз, суббота — 9, а воскресение («неделя») — целых 17!
Методы работы с временной информацией
При составлении летописи использовался хронологический метод. Однако, вопреки теории вероятности неравномерно распределены события и по отношению к месяцам, и по отношению к отдельным числам. К примеру, в Псковской 1 летописи есть календарные даты (05.01; 02.02; 20.07; 01.08; 18.08; 01.09; 01.10;26.10), на которые приходится от 6 до 8 событий на всем протяжении летописного текста. В то же время целый ряд дат вообще не упоминается составителем свода (03.01; 08.01; 19.01; 25.01; 01.02; 08.02; 14.02 и др.).
Все подобные случаи могут иметь достаточно обоснованные объяснения с точки зрения их событийной наполненности, либо ценностным отношением к календарной части даты. Что же касается хронографических (годовых) указаний, то они, с позиций здравого смысла, вообще не могут иметь иной смысловой нагрузки, помимо «внешнего» обозначения номера года совершения события.
Примером может служить анализ фрагмента текста, проводимая Шахматовым А.А. изучаемая состав древнерусского летописания. Им был применен сравнительно-текстологический анализ.
Основное внимание сосредоточилось на выявлении источника, которым пользовался летописец при расчете лет «от Адама». Им оказался текст, близкий славянскому переводу «Летописца вскоре» константинопольского патриарха Никифора, известному на Руси с начала XII в. Сравнительно-текстологический анализ сохранившихся списков «Летописца вскоре» не позволил, однако, выявить оригинал, которым непосредственно пользовался летописец. В то же время, исследователи неоднократно подчеркивали, что при составлении хронологического перечня в Повести временных лет при расчете периодов был допущен ряд ошибок.
Они сводились к искажению цифровой части первоначального текста в результате многократного «механического переписывания» либо неверного прочтения оригинала.
Их появление и накопление неизбежно вело к искажению суммарного числа лет. В списках, дошедших до нашего времени, от Сотворения Мира до Рождества Христова оно составляет 5434 или, «за устранением ошибок», 5453 г.
Группировка сроков в тексте летописи
Группировка сроков, приведенных в этом хронологическом перечне, по указанным периодам дает последовательность в пять промежутков времени приблизительно по 1000 лет каждый (первый период — сдвоенный). Такой результат представляется вполне удовлетворительным, поскольку тысячелетние периоды в христианской традиции часто приравнивались к одному божественному дню (ср.: «У Господа один день, как тысяча лет» — Псал. 89.5; 2 Пет. 3.8-9 и др.) или к одному «веку» (Кирик Новгородец). Имеющиеся отклонения от тысячелетнего срока пока не вполне ясны, но, видимо, тоже не лишены смысла. Во всяком случае, есть все основания полагать, что расчет лет под 6360 годом в том виде, как выглядит в Повести временных лет, выводит читателя на событие, которое должно завершить повествование, как, впрочем, и земную историю вообще — второе пришествие Спасителя .
Однако, то, что предлагаемая интерпретация первой части хронологического расчета 6360 года имеет право на существование, указывает, на наш взгляд, и сопровождающая его фраза: «Темже отселе почнем и числа положим, а по ряду положим числа». Традиционно она воспринимается как «обещание» летописца вести дальнейшее изложение в строгом хронологическом порядке.
Для средневекового читателя она могла нести и дополнительную смысловую нагрузку. Дело в том, что слово «число» кроме обычных для современного человека значений, в древнерусском языке также понималось как «мера, предел». Слово же «ряд» определяется как ряд, порядок («по ряду» — одно за другим, последовательно, непрерывно), благоустройство, а также, распоряжение, завещание, суд, договор (в частност», «положити ряд» — заключить договор).
«Новое» название Повести, однако, не столь однозначно. Словосочетание «времяньных лет» обычно переводится как «о прошедших годах», «минувших лет», «преходящих лет». По этому поводу Д.С. Лихачев писал: «Определение «времянных» относится не к слову «повести», а к слову «лет».
Резюмируя анализ времени в «Повести временных лет», следует заключить, что само название летописи, видимо, находилось в непосредственной связи с хронологической выкладкой, вставленной во втором десятилетии XII в. в статью 6360 г. Это говорит о том, что при анализе прямых временных данных, как в календарной, так и в хронографической их части, необходимо обязательно учитывать их смысловую наполненность, иногда значительно превосходящую, а то и противоречащую буквальному значению.
2.Исторические источники в «Повести временных лет»
Историческая значимость источников летописи важна. Это — исторический аспект, который позволяет насыщать российскую историческую и учебную литературу. Недаром цитатами из этого древнейшего летописного памятника уснащены все учебники по русской истории. Время от времени публикуются фрагменты, наиболее ярко характеризующие древнерусское государство и общество 9-10 вв. Исторический источник — это реализованный продукт человеческой психики, пригодной к изучению фактов с историческим значением. Различие между источниками и исследованиями. Историк пользуется не только источниками, но и исследованиями. В связи с этим важно, что исследование — субъективная концепция главного исторического события. Автор источника непосредственно описывает события, а автор исследования опирается на уже существующие источники.
Основными задачами в рассмотрении исторических источниках — анализ приемов использования автором летописи: фразеологических, аллегорических, символических, как основ нравственного мировосприятия.
При написании летописи использовались документы из княжеского архива, что позволило сохранить до нашего времени тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 годов. Часть сведений бралась из византийских источников.
Приемы использования источников
В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань по черне куне» и т. п. И краткая погодная запись, и более развернутая — документальны. В них нет никаких украшающих речь тропов. Она проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость. В центре внимания летописца — событие — «што ся здея в лета си».
Сообщения о военных походах князей занимают более половины летописи. За ними следуют известия о смерти князей. Реже, фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом, информации о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место.
Летописец пользуется средневековой системой летосчисления от «сотворения мира». Для перевода этой системы в современную необходимо из даты летописи вычесть 5508.
Связь летописи с фольклором и эпическим описанием
О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти. Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь».
К примеру, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов — братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 г. (862 г.). По приглашению новгородцев, из-за моря княжить и «володеть» Русской землей, приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.
Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три — три брата. Сказание имеет чисто новгородское, местное происхождение, отражая практику взаимоотношений феодальной городской республики с князьями. В жизни Новгорода были нередки случаи «призвания» князя, который выполнял функции военачальника. Внесенная в русскую летопись, эта местная легенда приобретала определенный политический смысл. Легенда о призвании князей подчеркивала абсолютную политическую независимость княжеской власти от Византийской империи.
Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах. Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав. Олег — это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке, он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса, и пустив их под парусами по земле. Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда, к вящему позору врагов, и славе своей родины. Удачливый князь-воин прозван в народе «вещим», т. е. волшебником.
К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве, — Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой, — идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.
Составители летописных сводов ХVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа, о посещении апостолом Андреем Киева, со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием, согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест. Таким образом, большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IХ — конца Х столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.
С помощью художественных описаний и организации сюжета, летописец вводит жанр сюжетного рассказа, а не просто записи информации.
На этих примерах видно, как занимательность эпического сюжета построена на том, что читатель вместе с положительным героем обманывает (зачастую посредневековому жестоко и коварно) врага, до последнего момента не подозревающего о своей гибельной участи.
К рассказам фольклорного, эпического происхождения относятся также предание о смерти Олега, послужившее основой сюжета для пушкинской «Песни о вещем Олеге», рассказ о юноше-кожемяке, победившем печенежского богатыря, и некоторые другие.
Апокрифические тексты в Повести
Для апокрифа характерно обилие чудес, фантастики. Апокрифы для людей, кто размышляет. Характерна примитивизация. Апокрифы — книги запрещенных индексов, хотя написаны на библейские и евангельские сюжеты. Они были ярче, конкретнее, интереснее, привлекали внимание. Апокрифы — легендарно-религиозные произведения. Апокрифы были отнесены к неканоническим, как к литературе еретической. Ересь — оппозиционные крестнические течения.
Большое значение имеют и статьи А.А. Шахматова посвященные анализу Толковой Палеи и Повести Временных лет, где он касался некоторых апокрифических вставок. Очень интересной и важной является попытка ученого проследить пути попадания апокрифического рода литературы на Русь.
Здесь явна попытка точного установления апокрифического источника рассказа летописи о разделе земель сыновьями Ноя по жребию путем непосредственного сопоставления текста. Соответственно, есть и наличие текста апокрифа в летописи.
Ветхозаветное влияние на Повесть. Так, например, Святополк, убивший по рассказу летописи своих братьев, назван в ней «окаянным» и «проклятым». Обратим внимание на корень слова «окаянный», этот корень — «каин». Понятно, что имеется ввиду библейский Каин, убивший своего брата и проклятый Богом. Как и Каин, обреченный скитаться и умереть в пустыне, скончался и летописный Святополк. Примеров подобных этому множество. Даже в плане стилистических особенностей изложения текста Библия и Повесть сходны в некоторых моментах: не раз в Повести повторяется текстовой оборот, характерный для книги Иисуса Навина, ссылаясь на то, что свидетельства какого либо события можно видеть и «до сего дня».
Однако, не все сюжеты повести «ложатся» в библейские тексты. Есть рассказы, которые написаны на библейские темы, но не согласуются с каноническим Ветхим Заветом. Один из примеров этому летописный рассказ о Ное, разделившем землю после потопа между своими сыновьями: «По потопе первие сынове Ноеви разделиша землю: Симь, Хамь, Афет. И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощныя страны и западныя…»…. «Симъ же и Хамъ и Афет, раздъливше землю, жеребъи метавше — не преступати никому в жребии братень. И живяхо каждо въ своеи части».
Следует отметить, что летопись представляют собой произведения сложного состава. Включает в себя разнородные по происхождению, содержанию, жанрам памятники: подлинные документы (напр., договоры Руси с греками 911, 944, 971 гг.), дипломатические и законодательные акты из княжеских и монастырских архивов, сведения из военной (напр., «Повесть о нашествии Батыя»), политической и церковной истории, материалы географического и этнографического характера, описания стихийных бедствий, народные предания, богословские сочинения (напр., сказание о распространении веры на Руси), проповеди, поучения (напр., Поучение Владимира Мономаха), похвальные слова (напр., Феодосию Печерскому), житийные фрагменты (напр., из жития Бориса и Глеба), цитаты и ссылки на библейские сюжеты и византийские хроники и т. д.
Ясно сейчас, что летописные своды составлены в разное время, в различных регионах, разными людьми (авторами, составителями) и подвергались, в особенности древнейшие, неоднократной редакторской переработке. Исходя из этого, летопись нельзя рассматривать как работу одного автора-составителя.Она, в то же время, являет собой единое целостное литературное произведение. Её отличает единство замысла, композиции и идейных устремлений редакторов.Языку летописи свойственны как разнообразие и пестрота, так и нек-рое единство, обусловленное работой редакторов. Ее язык не представляет собой однородную систему. В нём, кроме двух стилистических типов древне-русского литератрного языка — книжного (церк.-слав.) и народно-разговорного — нашли отражение диалектные отличия.
Отдельные языковые черты, напр. в фонетике и лексике, указывают на их источник различной региональной локализации; грамматические и синтаксические явления локализовать труднее.
Гипотеза о древнейших построениях
Изучение Начального свода показало, что тот имел в основе какое-то произведение (или произведения) летописного характера. Об этом говорили некоторые логические несообразности текста, отразившегося в Новгородской I летописи. Так, согласно наблюдениям А.А. Шахматова, в ранней летописи не должно было быть и рассказа о первых трех местях Ольги, и легенды о храбром юноше (мальчике с уздечкой), спасшем Киев от печенежской осады, и о посольствах, отправленных для испытания вер, и многих других сюжетов.
Кроме того, А.А. Шахматов обратил внимание на то, что рассказ о гибели старшего брата Владимира Святославича, Олега (под 6485/977 г.) завершался в Начальном своде словами: «И… погребоша его [Олега] на м?ст? у града, зовомаго Вручьяго; есть могыла его и до сего дне у Вручьяго града». Однако под 6552/1044 г. читаем: «Погр?бена быста 2 князя, сына Святославля: Яропълъ, Ольгъ; и крестиша кости ею», к чему в Лаврентьевской летописи добавлено: «и положиша я въ церкви святыя Богородица».
Следовательно, по мнению А.А. Шахматова, летописец, описывавший трагическую развязку усобицы Святославичей, еще не знал о перенесении останков Олега в Десятинную церковь из Вручего. Из этого делался вывод о том, что в основе Начального свода лежала какая-то летопись, составленная между 977 и 1044 гг. Наиболее вероятным в этом промежутке А.А. Шахматов считал 1037 (6545) г., под которым в Повести помещена обширная похвала князю Ярославу Владимировичу, или же 1939 (6547) г., которым датирована статья об освящении Софии Киевской и «утверждении Ярославом митрополии».
Гипотетическое летописное произведение, созданное в этом году, исследователь предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в нем еще не было разбито на годы и носило монотематический (сюжетный) характер. Годовые даты (как иногда говорят, хронологическую сеть) в него внес киево-печерский монах Никон Великий в 70-х гг. XI в.
Построения Шахматова были поддержаны почти всеми исследователями, то идея о существовании Древнейшего свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не имеет достаточных оснований. В то же время, большинство ученых согласно с тем, что в основе Начального свода действительно лежало какая-то летопись или монотематическое повествование. Ее характеристики и датировки, впрочем, существенно расходятся.
Так, М.Н. Тихомиров обратил внимание на то, что в Повести лучше отражено время правления Святослава Игоревича, нежели Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. На основании сравнительного изучения Повести и Новгородской летописи он пришел к выводу, что в основу Повести была положена монотематическая «Повесть о начале Русской земли», опиравшаяся на устные предания об основании Киева и первых киевских князьях. Предположение М.Н. Тихомирова по существу совпадало с мнением Н.К. Никольского и нашло поддержку у Л.В. Черепнина. Они также связывали зарождение русского летописания с «какой-то старинной повестью о полянах-руси» — «ныне утраченным историческим трудом, который, не имея значения общерусской летописи и содержа известия о судьбе и стародавних связях русских племен (руси) со славянским миром, был свободен от византинизма и норманизма». Создание такого произведения приурочивалось ко времени правления в Киеве Святополка Ярополковича (Владимировича) и датировалось 1015-1019 гг. Текстологической проверки этой гипотезы проведено не было.
Попытку проверить эту гипотезу предпринял Д.А. Баловнев. Проведенный им текстологический, стилистический и идейный анализ летописных фрагментов, которые, по мнению Д. С. Лихачева, когда-то составляли единое произведение, показал, что гипотеза о существовании «Сказания о первоначальном распространении христианства» не находит подтверждения. Во всех текстах, относившихся Д.С. Лихачевым к «Сказанию», «явно не наблюдается единое повествование, не обнаруживается принадлежность к одной руке и общая терминология». Напротив, Д.А. Баловневу удалось текстологически доказать, что основу рассказов, входивших якобы в «Сказание», составляли как раз те фрагменты, которые в свое время А.А. Шахматов отнес к народному (сказочному) слою летописного повествования. Тексты же, принадлежащие к духовному (клерикальному, церковному) слою, оказываются вставками, осложнившими первоначальный текст. Причем, вставки эти опирались на иные литературные источники, нежели исходный рассказ, что, с одной стороны, обусловило их терминологические различия, а с другой, — лексическое и фразеологическое сходство с другими летописным рассказами (не входившими, по мысли Д.С. Лихачева, в состав «Сказания»), опиравшимися на те же источники.
Несмотря на расхождения с представлениями А.А. Шахматова о характере и точном времени написания древнейшего литературного произведения, которое впоследствии легло в основу собственно летописного изложения, исследователи сходятся в том, что некое произведение (или произведения) все-таки существовало. Не расходятся они принципиально и в определении даты его составления: первая половина XI в. Видимо, дальнейшее изучение ранних летописных текстов должно уточнить, что представлял собой этот источник, его состав, идейную направленность, дату создания.
Примеры источников информации Летописи
Как уже известно, литературный жанр летописи сформировался к середине XI века, но древнейшие из доступных нам списков летописей, такие, как Синодальный список Новгородской первой летописи, датируются гораздо более поздним периодом — XIII и XIV веками.
годом датируется Лаврентьевский список, первой четвертью XV века — Ипатьевский список Ипатьевской летописи, а остальные летописи — еще более поздним временем. Исходя из этого, древнейший период развития летописания приходится изучать, опираясь на малочисленные списки, составленные на 2-3 века позже написания самих летописей.
Другая проблема в изучении летописей состоит в том, что каждая из них представляет собой свод летописей, то есть пересказывает и предыдущие записи, обычно в сокращении, так, что в каждой летописи рассказывается об истории мира «с самого начала», как, например, «Повесть временных лет» начинается с «откуда есть пошла Русская земля».
Авторство «Повести временных лет», созданной в начале XII века, до сих пор вызывает некоторые сомнения: его точно звали Нестор, но вопрос об отождествлении Нестора-летописца и Нестора-агиографа, автора «Жития Бориса и Глеба» и «Жития Феодосия Печерского» до сих пор является спорным.
Как и большинство летописей, Повесть является сводом, включающим в себя переработку и пересказ многих предшествующих летописей, литературных, публицистических, фольклорных источников.
Нестор начинает свою летопись с разделения детьми Ноя земель, то есть со времен всемирного потопа: он подробно, как в византийских хрониках, перечисляет земли. Несмотря на то, что в тех хрониках Русь не упоминалась, Нестор, разумеется, вводит ее после упоминания Илюрика (Иллирии — восточного побережья Адриатического моря или народа, там обитавшего) он добавляет слово «славяне». Затем, в описании земель, доставшихся Иафету, в летописи упоминаются Днепр, Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга — русские реки. В «части» Иафета, сказано в «Повести», и живут «русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь…» — далее следует перечень племен, населявших Восточно-Европейскую равнину.
История с варягами является фикцией, легендой. Достаточно упомянуть, что древнейшие русские памятники возводят династию киевских князей к Игорю, а не к Рюрику и то, что «регентство» Олега продолжалось при «малолетнем» Игоре ни много ни мало 33 года, и то, что в Начальном своде Олег именуется не князем, а воеводой…
Тем не менее эта легенда явилась одним из краеугольных камней древнейшей русской историографии. Она отвечала прежде всего средневековой историографической традиции, где правящий род часто возводился к иноземцу: этим устранялась возможность соперничества местных родов.
В поражении русских князей в битве с половцами у Треполя в 1052 году тоже видится кара божья, а после приводит печальную картину поражения: половцы уводят захваченных русских пленников, и те, голодные, страдающие от жажды, раздетые и босые, «ногы имуще сбодены терньем», со слезами отвещаваху друг к другу, глаголюще: «Аз бех сего города», и други: «Яз сея вси» такс съупрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышюче, очи возводяще на небо к вышнему, сведущему тайная».
В описании набега половцев 1096 года летописцу опять же не остается ничего другого, как обещать страдающим христианам за муки царство небесное. Тем не менее, здесь же приводится выписка из апокрифического слова Мефодия Патарского, в которой рассказывается о происхождении разных народов, в частности, о легендарных «нечистых народах», которые были загнаны Александром Македонским на север, заточены в горах, но которые «изидут» оттуда «к кончине века» — в канун гибели мира.
Для достижения большей достоверности и большего впечатления от рассказа, в повествование вводятся описания мелких деталей: каким способом трут прикреплялся к ногам птиц, перечисляются различные постройки, которые «возгорешася» от вернувшихся в гнезда и под стрехи (опять конкретная деталь) воробьев и голубей.
Среди других записей встречаются сюжетные рассказы, написанные на основе исторических, а не легендарных событий: сообщение о восстании в Ростовской земле, возглавлявшемся волхвами, рассказ о том, как некий новгородец гадал у кудесника (оба — в статье 1071 г.), описание перенесения мощей Феодосия Печерского в статье 1091 г., рассказ об ослеплении Василька Теребовльского в статье 1097 г.
В «Повести временных лет», как ни в какой другой летописи, часты сюжетные рассказы (мы не говорим о вставных повестях в летописях XV-XVI вв.). Если брать летописание XI-XVI вв. в целом, то для летописи как жанра характернее определенный литературный принцип, выработанный уже в XI-XIII вв. и получивший у исследовавшего его Д.С. Лихачева название «стиля монументального историзма» — стиля, характерного для всего искусства этого периода, а не только для литературы.
С «Повести» начинались почти все летописные своды последующих веков, хотя, разумеется, в сокращенных сводах XV-XVI вв. или в местных летописцах древнейшая история Руси представала в виде кратких выборок о главнейших событиях.
Жития, написанные Нестором — «Чтение о житии и о погублении» Бориса и Глеба и «Житие Феодосия Печерского» представляют два агиографических типа — жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме и творимых им чудесах. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона и знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей независимо от того, является ли он также составителем «Повести временных лет».
Резюмируя, следует отметить, что жанровое разнообразие источников обусловило богатство и выразительность языка. Они содержат ценный материал по истории лексики. В летописи отражена богатая синонимика (напр., древодЪли — плотники, стадия — верста, сулия — копье), содержится военная, церковная и административная терминология, ономастическая и топонимическая лексика (множество личных имён, прозвищ, географических наименований, названий жителей, церквей, монастырей), фразеология, употребляются заимствованные слова и кальки с греч. языка (напр., самодержъцъ, самовластьцъ) При сопоставлении лексики «Повести временных лет» можно проследить жизнь терминов, в частности военных, вплоть до их отмирания и замены новыми .
Итак, языку летописи свойственны довольно резкие контрасты: от употребления старославянизмов и конструкций, присущих книжному языку (напр., оборот дательный самостоятельный, перфект со связкой, двойственное число имён и глаголов), до народно-разг. элементов (напр., выражение не до сыти или по селомъ дубье подрало) и синтаксических построений (напр., безличных оборотов — нельз’к казати срама ради, конструкций без связки, причастий в предикативной функции — въетавъ и рече). Распределение такого рода контрастов в повести неравномерно, в частности оно зависит от жанра.
Список литературы
источник повесть временных лет
1.Алешковский М.Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971
2.Еремин И.П. «Повесть временных лет»: Проблемы ее историко-литературного изучения (1947). — В кн.: Еремин
.И.П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М. — Л., 1966Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб, 1856
.Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. — Л., 1947
.Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969
.Рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. М. — Л., 1963
.Творогов О.В. Сюжетное повествование в летописях XI-XIIIвв. . — В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970
.Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977
.Лихачев Д.С. Великое наследие. «Повесть временных лет» Избранные работы: В 3 тт., т. 2. Л., 1987.
.Шайкин А.А. «Се повести временных лет»: От Кия до Мономаха. М., 1989
.Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI-XII вв.- СПб., 2003.
diplomba.ru
1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды. Источниковедение
1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды
Начало древнерусского летописания связывают с устойчивым текстом, которым начинается подавляющее большинство дошедших до нашего времени летописных сводов. Отдельных списков его неизвестно. В некоторых поздних летописях он подвергся сокращениям и некоторым случайным вставкам (летопись Переяславля Южного и др.), в нескольких (Софийская I, Новгородская IV и др.) был соединен с Киевским и Новгородским сводами. По строкам, начинающим большинство его списков, этот текст традиционно называют Повестью временных лет (ПВЛ). Он охватывает период с древнейших времен до начала второго десятилетия XII в. и в летописях доводится до разных годов: до 1110 г. (Лаврентьевский и близкие ему списки) или до 1118 г. (Ипатьевский и близкие ему списки). Это обычно связывается с неоднократным редактированием ПВЛ.
Сличение обеих редакций привело А. А. Шахматова к выводу о том, что в Лаврентьевской летописи сохранился текст первой редакции, проведенной игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром, оставившим об этом запись под 6618 г.: «Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написах книгы си Летописець, надеяся от Бога милость прияти, при князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у святаго Михаила въ 6624, индикта 9 лета; а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ». Безусловно, ПВЛ была составлена до даты, указанной в приписке Сильвестра.
В Ипатьевской летописи текст ПВЛ на этом не обрывается, а продолжается без пропусков вплоть до 6626 (1118) г. После этого характер годовых статей резко меняется. На смену развернутому изложению событий приходят крайне скупые отрывочные записи. Текст статей 6618–6626 гг. обычно связывается со второй редакцией Повести временных лет, проведенной, видимо, при старшем сыне Владимира Мономаха новгородском князе Мстиславе.
Указание о том, что автором ПВЛ был какой-то монах Киево-Печерского монастыря, встречающееся в Ипатьевской летописи (в Хлебниковском списке названо и имя этого монаха – Нестор), а также ряд разночтений в текстах списков Лаврентьевской и Ипатьевской редакций Повести временных лет побудили А. А. Шахматова утверждать, что Лаврентьевская летопись сохранила непервоначальный вариант ПВЛ. По мнению А. А. Шахматова, летопись, которую принято именовать Повестью временных лет, была создана в 1112 г. предположительно автором двух известных агиографических произведений («Чтения о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия Печерского») Нестором.
При редактировании первоначальный текст (так называемая первая редакция Повести временных лет) был изменен настолько, что А. А. Шахматов пришел к выводу о невозможности его реконструкции «при теперешнем состоянии наших знаний». Что же касается текстов Лаврентьевской и Ипатьевской редакций ПВЛ (их принято называть второй и третьей редакциями ПВЛ соответственно), то, несмотря на позднейшие переделки, А. А. Шахматову удалось определить их состав и предположительно реконструировать. В целом представление о трех редакциях Повести временных лет разделяется подавляющим большинством современных исследователей.
Летописные своды, предшествовавшие Повести временных лет Начальный свод. Дальнейшее исследование текста ПВЛ показало, что в нем содержится ряд фрагментов, нарушающих изложение. Некоторые из них (например, договор князя Святослава с греками 971 г., рассказ о так называемой четвертой мести Ольги древлянам) даже нарушили структуру фраз, оторвав начало предложения от его завершения. В Новгородской I летописи, текст которой в начальной части отличается от большинства других летописей, содержащих Повесть временных лет, все подобные нарушения текста отсутствуют. Это дало основания для предположения о том, что в составе Новгородской I летописи сохранился текст свода, предшествовавшего Повести временных лет. При дальнейшем исследовании этого текста оказалось, что в нем отсутствуют все договоры Руси с греками, а также все прямые цитаты из греческой «Хроники Георгия Амартола», которой пользовался составитель Повести временных лет. Последний признак представляется особенно важным, поскольку в летописях (как, впрочем, и в любых других произведениях древнерусской литературы) не было принято как-то выделять цитируемые фрагменты из других текстов. Поэтому вычленить и удалить из летописи все прямые цитаты, внесенные из какого-либо другого текста, можно было, лишь проведя полное текстуальное сличение летописи с цитируемым произведением. Не говоря уже о технической сложности такой операции, непонятно, зачем могло понадобиться летописцу очищать свой текст от вставок из «Хроники Георгия Амартола». Это заставило сделать вывод о том, что Повести временных лет предшествовал свод, который А. А. Шахматов предложил назвать Начальным. Исходя из содержания и характера изложения летописи, его предложено было датировать 1096–1099 гг. Он-то и лег в основу Новгородской I летописи.
Проблема существования Древнейшего свода. Изучение текста гипотетического Начального свода, однако, показало, что и тот имел в основе какое-то произведение (или несколько произведений) летописного характера. Об этом говорили некоторые логические несообразности текста, отразившегося в Новгородской I летописи. Из этого А. А. Шахматов сделал вывод о том, что в основе Начального свода лежала некая летопись, составленная между 977 г. и 1044 г. – скорее всего, в 1037 (6545) г., – под которым в ПВЛ помещена обширная похвала князю Ярославу Владимировичу. Это гипотетическое летописное произведение исследователь предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в нем еще не было разбито на годы и имело монотематический (сюжетный) характер. Годовые координаты (как иногда говорят, хронологическую сеть) в него внес киево-печерский монах Никон Великий в 70?х годах XI в.
Идея о существовании Древнейшего свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не имеет достаточных оснований. В то же время большинство исследователей согласны с тем, что в основе Начального свода действительно лежала какая-то летопись или ему предшествовало монотематическое повествование. Характеристики и датировки исходного текста, предполагаемые исследователями, существенно расходятся.
М. Н. Тихомиров обратил внимание на то, что в ПВЛ лучше отражено время правления Святослава Игоревича, нежели Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. На основании сравнительного изучения ПВЛ и Новгородской I летописи он пришел к выводу, что ПВЛ базировалась на монотематической «Повести о начале Русской земли», рассказывавшей об основании Киева и первых киевских князьях. Предположение М. Н. Тихомирова совпадало с мнением Н. К. Никольского и нашло поддержку у Л. В. Черепнина. Они также связывали зарождение русского летописания с какой-то старинной повестью о полянах-руси. Ее создание приурочивалось ко времени правления в Киеве Святополка Ярополковича (Владимировича) и датировалось 1015–1019 гг. Текстологической проверки этой гипотезы проведено не было.
Д. С. Лихачев полагал, что Начальному своду предшествовало «Сказание о первоначальном распространении христианства на Руси». Оно представляло собой монотематический рассказ, составленный в начале 40?х годов XI в., к которому впоследствии были присоединены некие устные народные предания о князьях-язычниках. В это произведение, по мнению Д. С. Лихачева, входили сказание о крещении и кончине княгини Ольги, сказание о первых русских мучениках варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включающее «Речь философа» и «Память и похвалу князю русскому Владимиру»), сказание о Борисе и Глебе и, наконец, похвала князю Ярославу Владимировичу. Отнесение всех этих текстов к единому источнику основывалось на якобы присущих им теснейших композиционных, стилистических и идейных связях. Однако анализ, проведенный Д. А. Баловневым, показал, что гипотеза Д. С. Лихачева не находит текстологического подтверждения.
Одну из самых ранних дат начала русского летописания предложил Л. В. Черепнин. Сопоставив текст ПВЛ с «Памятью и похвалой князю русскому Владимиру» Иакова Мниха, он пришел к выводу, что в основе последней лежал свод 996 г. Этот текст, по мнению Л. В. Черепнина, опирался на краткие летописные заметки, которые велись при Десятинной церкви в Киеве. Было также высказано предположение, что к составлению свода Десятинной церкви был причастен Анастас Корсунянин.
Несмотря на расхождения с представлениями А. А. Шахматова о характере и времени написания древнейшего литературного произведения, которое впоследствии легло в основу собственно летописного изложения, исследователи сходятся в том, что такое произведение существовало. Принципиально не расходятся они и в определении даты его составления – первая половина XI в. Дальнейшее изучение ранних летописных текстов позволит уточнить, что представлял собой этот источник, его состав, идейную направленность, дату создания.
Новгородские своды XI века. Воссоздавая начальные этапы древнерусского летописания, А. А. Шахматов предположил существование Новгородского свода, который был начат в 1050 г. и велся до 1079 г. Вместе с Киево-Печерским сводом 1074 г. (сводом Никона) он лег в основу Начального свода. Новгородский свод третьей четверти XI в., по мнению А. А. Шахматова, опирался на Древнейший свод и какую-то более раннюю новгородскую летопись 1017 г., составленную при новгородском епископе Иоакиме. Однако Повесть временных лет включает незначительное количество известий о новгородских событиях XI в., что заставляет усомниться в обоснованности этой гипотезы. Многие историки древнерусского летописания полагают, что все новгородские известия Повести временных лет восходят к устным источникам (сообщениям Вышаты и Яня Вышатича).
Высказывались и иные гипотезы о новгородском летописании XI в. Так, Б. А. Рыбаков связывает составление такого свода с именем новгородского посадника Остромира (1054–1059). По мнению исследователя, это была светская (боярская, посадничья) летопись, обосновывавшая независимость Новгорода от Киева. Имея не только антикняжескую, но и антиваряжскую направленность, она в то же время первой включила в летописный рассказ легенду о призвании варягов, откуда та перешла в позднейшее летописание.
Устные источники в составе Повести временных лет. В числе своих источников летописец называет устные предания: под 6604 (1096) г. он упоминает новгородца Гюряту Роговича, рассказавшего ему югорскую легенду о народах, живущих на краю земли в «полунощных странах»; под 6614 (1106) г. сообщает о кончине 90-летнего «старца доброго» Яня, от которого «многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи семь». Это послужило основанием для гипотезы о существовании в составе Повести временных лет «устных летописей». Считается, что киевские летописцы получали информацию от представителей рода новгородских посадников: Никон – от Вышаты, а создатели Начального свода и ПВЛ – от Яня Вышатича.
Гипотеза об устных летописях вызвала справедливую критику, поскольку опирается на ряд крайне слабо обоснованных допущений, в числе которых, например, отождествление информатора летописца Яня с Янем Вышатичем. Непосредственно перед записью о смерти 90-летнего «доброго старца» под тем же 6614 (1096) г. упоминается о том, что Янь Вышатич был послан во главе военного отряда на половцев и одержал над ними победу. Для старика такие подвиги вряд ли возможны.
Тем не менее летописец, несомненно, пользовался какими-то устными источниками, состав и объем которых пока не установлены.
Иностранные источники Повести временных лет. Летописцы, создававшие и редактировавшие Повесть временных лет и предшествующие ей летописные своды, опирались не только на отечественные, но и на зарубежные источники.
Значительную часть их составляют зарубежные хроники, прежде всего греческие. Из них ранние летописцы заимствовали не только фактический материал, но и ряд основополагающих идей, в частности идеи исторического процесса.
Особенно многочисленны заимствования из так называемого болгарского перевода «Хроники Георгия Амартола» (т. е. «грешного») и его продолжателя. Сама «Хроника…» была создана около 867 г. и охватывала всемирную историю от Адама до смерти византийского императора Феофила (812). В тексте, которым пользовался составитель Повести временных лет, изложение было доведено до смерти императора Романа (948). Из нее были заимствованы сведения, так или иначе связанные с историей славян и прежде всего с первыми походами Руси на Константинополь. Даты, имеющиеся в «Хронике Георгия Амартола», стали основанием для летописных датировок событий ранней истории. В ряде случаев летописец взял из «Хроники…» характеристики исторических персонажей, которые были перенесены на действующих лиц древнерусской истории.
Другим важным источником стал «Летописец вскоре» константинопольского патриарха Никифора (806–815), в котором содержался хронологический перечень важнейших событий всемирной истории, доведенный до года смерти автора – 829 г. Составитель первой редакции Повести временных лет при проведении хронологических вычислений, видимо, опирался на его вторую редакцию, известную в славянском (болгарском) переводе. В частности, «Летописец вскоре» Никифора стал одним из источников хронологического расчета, помещенного под 6360 (852) г.
Важным источником ПВЛ, по мнению ряда исследователей, выступил какой-то не дошедший до нашего времени хронограф особого состава. В него входили фрагменты уже упоминавшейся «Хроники Георгия Амартола», переводов греческих хроник Иоанна Малалы и Георгия Синкелла, а также «Пасхальной хроники».
Использовался в ПВЛ и текст еврейского хронографа «Книга Иосиппон», составленного в южной Италии в середине X в. В его основу был положен латинский перевод «Иудейских древностей» и пересказ «Иудейской войны» Иосифа Флавия (откуда и произошло название самой книги). Как показал лингвистический анализ, перевод «Книги Иосиппон» с еврейского на древнерусский язык был сделан непосредственно в Киеве.
Важным источником образных представлений первых русских летописцев стали произведения сакрального характера. Прежде всего это было Священное Писание. Поскольку до 1499 г. славянской Библии как единого кодекса не существовало, остается только догадываться, в каком виде могли использовать летописцы тексты Ветхого и Нового Заветов. Считается, что это были паремийные чтения (фрагменты Священного Писания, читающиеся в православной церкви на вечернем богослужении, чаще всего накануне праздников). Однако сличение ПВЛ с дошедшими до нашего времени списками богослужебных книг (в частности, с паремийниками) заведомо не может подтвердить или опровергнуть это предположение. Дело в том, что соответствие богослужебных книг четьим для X–XV вв. неизвестно и вряд ли когда-нибудь будет установлено. Тем более что разночтения в ранних переводах библейских текстов, по наблюдению Л. П. Жуковской, могли быть «велики, многочисленны и разнообразны». Кроме того, богослужебные книги сохранились в сравнительно поздних списках, что делает их текстологическое сличение с ПВЛ спорным. Не следует также забывать о библейских цитатах, которые пронизывают все греческие хроники, использованные летописцем. Даже по прямым цитатам невозможно установить, лежал ли текст Священного Писания непосредственно перед летописцем, когда тот обращался к библейской тематике, или же он помнил его наизусть либо близко к тексту.
Именно аналогии с библейскими событиями в первую очередь давали летописцу типологию существенного. Именно из Священного Писания он чаще всего отбирал клише для характеристики людей и событий. В соотнесенности происходящего с надмирным и заключался провиденциализм древнерусских летописцев. Поэтому один из важнейших ключей к пониманию и истолкованию летописных образов должен крыться в деталях описания, опирающихся на библейские образы. Следует отметить, что для описания происходящего летописцы чаще использовали «исторические» (ветхозаветные) образы, в то время как прямые и косвенные цитаты из Нового Завета (христологические образы) в основном использовались во вставных произведениях, которые попадали на страницы летописей.
При создании летописей широко привлекалась апокрифическая литература, которая в XI–XII вв. бытовала наряду с богослужебными книгами. Помимо хорошо известных и очень популярных древнерусских переводов «Иудейской войны» и «Иудейских древностей» Иосифа Флавия, к ней можно отнести также Толковую Палею (комментированный неканонический Ветхий Завет). Возможно, именно в составе Толковой Палеи летописец познакомился со статьей Епифания Кипрского о 12 камнях на ризе иерусалимского первосвященника, и оттуда был заимствован ряд образов, с помощью которых летописец давал характеристики персонажам своего повествования. Возможно, летописец был знаком и с другими апокрифическим произведениями (Книгой Еноха, «Заветами 12 патриархов» и др.), поскольку в тексте ПВЛ есть косвенные ссылки на встречающиеся в них образы.
Использовалось составителем ПВЛ и «Житие преподобного Василия Нового» – греческое агиографическое произведение, известное в славянском переводе. Из него, в частности, был заимствован образный ряд при описании походов Олега и Игоря на Константинополь 6415 (907) г. и 6449 (941) г.
Кроме того, в ПВЛ были вставлены тексты договоров Руси с Византией, помещенные под 6415 (907), 6420 (911), 6453 (945) и 6479 (971) гг. Считается, что они послужили основанием для переработки текстов Начального свода, касающихся походов князей Олега, Игоря и Святослава на Константинополь.
Для источников, на которые опирались древнерусские летописцы в своей работе, характерны некоторые общие черты. Это были сочинения, которые описывают преимущественно церковную историю и ориентированы на эсхатологическую проблематику, в частности на идею последнего царства. Особенный интерес для древнерусского летописца представляла история о гибели царства еврейского, которая рассматривалась как прообраз новозаветной истории. Отсюда же проистекал стойкий интерес к антииудейским произведениям типа Толковой Палеи, текстам Иосифа Флавия, славянскому переводу хроники Георгия Синкелла и т. п.
Цель создания древнейших летописных сводов
В явном виде она в них не формулируется. Определение ее стало одним из дискуссионных вопросов в современном летописеведении. Многие исследователи полагают, что зарождение летописной традиции на Руси связано с учреждением Киевской митрополии. Такое объяснение не позволяет понять, зачем потребовалось продолжать начальную летопись, а затем создавать новые летописные произведения. Позднейшие своды, составлявшиеся на основе Повести временных лет, представляются то публицистическими произведениями, написанными на злобу дня, то средневековой «беллетристикой», то текстами, которые систематически дописывают – едва ли не по инерции. В лучшем случае дело сводится к тому, что князья проявляли заботу о своевременном записывании событий (хотя и непонятно, зачем им это понадобилось), а летописцы видели в своем труде поучение современникам, которое имело в большей степени политический характер. За него летописец якобы рассчитывал получить от князя вознаграждение – материальное по преимуществу. Из этого следовал вывод, что Повесть временных лет – малонадежный исторический источник.
Между тем цель создания летописей должна быть достаточно значимой, чтобы на протяжении ряда столетий многие поколения летописцев продолжали труд, начатый в Киеве в XI в. Должна она объяснить и затухание летописания в XVI–XVII вв. Вряд ли она может быть сведена исключительно к меркантильным интересам монахов-летописцев. К тому же признание политической «партийности» авторов и редакторов Повести временных лет противоречит представлению о единстве, цельности этого литературного произведения, а расхождения (иногда радикальные) в оценках одного и того же деятеля, сохранявшиеся при последующей переписке или редактировании летописи, в таком случае не находят объяснения.
Одним из предложенных в последние годы решений была гипотеза об эсхатологических мотивах как основной теме древнейшей русской летописи. Судя по всему, именно тема конца света была для летописца системообразующей: все прочие мотивы и сюжеты, встречающиеся в ПВЛ, лишь дополняют и развивают ее. К тому же есть достаточные основания и для гипотезы, что ориентация на спасение в конце мира – сначала коллективное (большая эсхатология), а позднее индивидуальное (малая эсхатология) – определяла важнейшую социальную функцию летописи: фиксацию нравственных оценок основных (с точки зрения летописца) персонажей исторической драмы, разворачивающейся на богоизбранной Русской земле, которая явно претендует на то, чтобы стать центром спасения человечества на Страшном суде. Именно эта тема позволяет непротиворечиво объяснить структуру летописного повествования, отбор материала, подлежащего изложению, форму его подачи, подбор источников, на которые опирается летописец, причины, побуждающие создавать новые своды и продолжать начатое когда-то повествование.
Вместе с тем глобальность цели, которую ставил перед собой летописец, предполагала многоплановость изложения, охват широкого круга самых разнообразных по своему характеру событий. Все это задавало ПВЛ ту глубину, которая обеспечивала ее социальную полифункциональность: возможность прагматического использования текста летописи (для доказательства, скажем, права на престол, как своеобразного свода дипломатических документов и проч.) наряду с ее чтением в качестве нравственной проповеди, собственно исторического или «беллетристического» сочинения и т. д.
Следует все-таки отметить то, что до сих пор идеи и духовные ценности, которыми руководствовался летописец в ходе своей работы, во многом продолжают оставаться загадочными.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
history.wikireading.ru
Глава 1 ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ. Подлинная история древней Руси
Глава 1
ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
Огромное количество трактовок и прочтений русских летописей вынуждает нас отвергнуть все разом, собрать голые факты, и на их основе заново выстроить логичную версию происходивших событий. Для построения версии на другой принципиальной основе, применим испытанный дедуктивный метод, которым так увлек мир Артур Конан-Дойл. Его принцип прост: когда вы встречаете человека с нечетным количеством цветов, то не можете определить, идет он на свидание, в театр или в гости. Но если вы заметите в его руках еще и торт, то сомнения отпадут. Другие детали могут подсказать к кому, куда, на сколько, и по какому случаю движется изучаемый объект. Факт, мотивация, причинно-следственная связь — вот необходимый набор, который потребуется для восстановления нашей затуманенной начальной истории. Мы будем изучать характерные детали.
За основной первоисточник мы возьмем, как полагается, «Повесть временных лет», созданную монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. Он использовал более ранние хроники и своды, обобщил все и привязал события к годовой сетке. После Нестора ПВЛ писали еще два летописца, но мы не будем заходить так далеко — там все подробно, понятно и логично. Для удобства автором «Повести временных лет» будем называть Нестора. Сохранилось несколько списков летописи — мы возьмем самый древний —Лаврентьевский (1377 года), получивший такое название по имени переписчика. Нам будет достаточно адаптированной Д. С. Лихачевым версии. Принцип расследования следующий: там, где описания ПВЛ будут подтверждаться, либо в других источниках, либо археологическими данными, либо логикой, мы будем принимать их за основу. Но в первую очередь мы постараемся отслеживать политические и экономические мотивы, оправдывающие логику описываемых в летописях событий.
Перед тем как начать, хочу указать на несколько важных деталей. Поскольку в те времена не было телевидения, люди думали собственной головой и были гораздо дальновиднее современных. Непростые условия существования постоянно стимулировали их мозг, и он людей не подводил — иначе нас, потомков, просто не было бы. Только благодаря уму и проницательности наших предков нам досталось их наследство. Будем же относиться к ним соответственно — глупых среди них было мало. Но глупые попадались — как же без них!
Сообщения летописи следует рассматривать подобно сообщениям современных выпусков новостей — глава государства прибыл, решил, указал и т.п. Подробности, которых нет у летописца, постарайтесь представить самостоятельно. Если князь пошел войной, то это целый аппарат заработал — от заготовки фуража, до строительства судов, и от поставщиков оружия до создания административного центра на завоеванных территориях.
Дорог (транспортных артерий) на территории проживания славян в лесной зоне не было — сообщения были водными. Путешествие водным транспортом было менее энергозатратным и хлопотным, сравнительно безопасным, но сезонным. Основой экономического развития, как и всегда, была торговля. Чем дальше забирались купцы, тем выше оказывалась их прибыль. Торговый караван мог составлять более тысячи человек и нескольких десятков судов. Купцы самостоятельно защищали свой товар от разбойных нападений и соединялись в целые отряды. Активно использовался рабский труд. Основу перевозимых по миру купцами товаров составляли кожа, шерсть, ковры и хлопчатобумажные ткани, золотошвейные ткани, шелк, косметика, военное снаряжение, золото и серебро, полудрагоценные камни и изделия из стекла, фарфор и металлическая посуда, лакированные изделия, чай, рис, соль, пряности, лошади, охотничьи собаки и птицы. Был и самый дорогой товар — рабы.
Если не возражаете, начнем. Первым делом давайте поищем мотивы возникновения древнерусского государства. Искать попробуем в географическом расположении. И пока ученые мужи закапываются все глубже в архивы, мы, наоборот, постараемся вознестись как можно выше и посмотреть на начало русской истории с высоты птичьего полета.
Внимательно присмотритесь к карте — на пути купеческих караванов следующих по Шелковому пути из Средней Азии в Европу, в IX веке становится неспокойно: участились разбои и войны, а значит, растут и налоги. Причина неспокойствия региона — экономическая — торговые пути из Азии в Европу и контроль над ними. Арабское завоевание сменяют постоянные раздоры шиитов и суннитов, что приводит регион к раздробленности и междоусобицам. В этой борьбе отстаивает свои экономические интересы и империя ромеев (Византийская империя).
Купечество в тревоге: как торговать, как не потерять товар и сверхприбыль (трансконтинентальная торговля приносила до 1500% прибыли)? Можно ли сэкономить на накладных расходах? Еще раз взгляните на карту и поищите альтернативные маршруты из Средней Азии в Европу. Рекомендую искать водные пути — передвижение на корабле выгоднее, безопаснее, быстрее. Для купечества только плюсы: проблем с вьючными животными нет, грузоподъемность выше, на стоянках экономится время и средства, рабы не разбегаются, опасность заражений болезнями снижается.
Рис. 1. Карта речных путей и расселения племен
Надеюсь, что вам удалось разглядеть пару-тройку маршрутов, и мы можем сравнить наши результаты. Маршруты начнем от юго-восточного побережья Каспийского моря и далее через Хазарию по Куме, затем Кубани в Черное море, оттуда по Дунаю до империи франков, или по Днестру до Западного Буга, затем в Вислу и Балтику. Другой маршрут — опять через Хазарию, но по Волге до Белоозера и далее в Ладогу и Финский залив. Есть и другой путь из Каспия на Балтику — по Волге до Ржева, далее в Западную Двину и в Балтику. Почему я так подробно останавливаюсь на водных торговых путях? Да потому, что вся начальная русская история теснейшим образом связана с битвой за контроль над этими «золотыми жилами». Это вполне сравнимо с сегодняшней углеводородной войной. Торговые пути Средневековья также наполняли бюджеты, как сегодняшние газо- и нефтепроводы. Под таким углом зрения мы и попытаемся исследовать первоисточники.
Слово монаху Киево-Печерской лавры летописцу Нестору:
«В год 6360 (852), индикта 15, когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Вот почему с этой поры начнем и числа положим. «От Адама и до потопа 2242 года, а от потопа до Авраама 1000 и 82 года, а от Авраама до исхода Моисея 430 лет, а от исхода Моисея до Давида 600 и 1 год, а от Давида и от начала царствования Соломона до пленения Иерусалима 448 лет» а от пленения до Александра 318 лет, а от Александра до рождества Христова 333 года, а от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила сего 542 года». А от первого года царствования Михаила до первого года княжения Олега, русского князя, 29 лет, а от первого года княжения Олега, с тех пор как он сел в Киеве, до первого года Игорева 31 год, а от первого года Игоря до первого года Святославова 33 года, а от первого года Святославова до первого года Ярополкова 28 лет; а княжил Ярополк 8 лет, а Владимир княжил 37 лет, а Ярослав княжил 40 лет. Таким образом, от смерти Святослава до смерти Ярослава 85 лет; от смерти же Ярослава до смерти Святополка 60 лет.
В год 6366 (858). Царь Михаил отправился с воинами на болгар по берегу и морем. Болгары же, увидев, что не смогли противостоять им, попросили крестить их и обещали покориться грекам. Царь же крестил князя их и всех бояр и заключил мир с болгарами.
В год 6367 (859). Варяги из заморья взымали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали с поля, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма.
В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были словене. Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города — тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах— находники, а коренное население в Новгороде — словене, в Полоцке — кривичи, в Ростове — меря, в Белоозере — весь, в Муроме — мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик. И было у него два мужа, не родственники его, но бояре, и отпросились они в Царьград со своим родом. И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на горе небольшой город. Испросили: «Чей это городок?». Те же ответили: «Были три брата, Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам». Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. Рюрик же княжил в Новгороде».
Только задумайтесь, во что нам Нестор предлагает поверить: купеческие города ищут себе руководителя! Причем, на удалении в сотни километров друг от друга (от Новгорода до Белозерска по прямой 400 км!) несколько народов нуждаются в установлении у них порядка. Олигархам требуется премьер-министр! А то ведь налоги некому платить! Новгород такой же купеческий город, как Венеция и вдруг приглашает варягов, которые уже несколько десятилетий держат в страхе всю Европу! А новгородские купцы зовут их к себе! Порядок навести…
Как эти варяги, наевшись мухоморов (транквилизаторов), наводили порядок в Европе, мы знаем из средневековых хроник — в 820 г. отряд викингов проник в устье Сены и опустошил ее берега. В 832 году флотилия датских кораблей по притоку Рейна дошла до крупного торгового центра Дорестад во Фризии и разграбила его. Дорестад викинги опустошали ежегодно до 837 года. В 841 году норманны поднялись по Сене и разграбили монастырь Сен-Вандриль-де-Фонтенель. В 842 году скандинавы захватили Нант. В 844 году флот викингов из 100 кораблей атаковал северное побережье Испании, Лиссабон, Кадис и северное побережье Марокко. В 845 году флот датского разбойника Рагнера захватил и разграбил Париж. В том же 845 году норманны разграбили Гамбург. В 859 году Бьерн Железнобокий во главе флота из 62 кораблей прошел через Гибралтарский пролив, ураганом опустошил земли Северного Марокко, южной Франции, разорил итальянские Пизу, Луну и Фьезоле. Затем корабли скандинавов достигли Византийских пределов… Не было от них житья и славянам.
Как оказалось, не только удача сопутствовала норманнам при атаках на европейские города. У них были сообщники. В ряде случаев, выжившие свидетели нападений, рассказывали, что викинги прибывали под прикрытием торговых караванов. Жители городов просто не ожидали столь подлого нападения. О том, кто предоставлял северным разбойникам свои корабли, мы поговорим чуть позже.
И вот в такой нервной обстановке, изгнавши разбойников-варягов, славянские купеческие города решили вновь пригласить их «судить по праву»! Свои сомнения по поводу версии, изложенной монахом Киево-Печерской лавры, высказывал еще Карамзин:
«Начало Российской Истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай. Славяне добровольно уничтожают свое древнее правление и требуют Государей от Варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили Самовластие (ибо народы хотели законов, но боялись неволи): в России оно утвердилось с общего согласия граждан: так повествует наш Летописец…»
Кстати, у византийского императора Константина Багрянородного в сочинении «Об управлении империей», составленном в 948—952 гг. мы можем прочесть историю о том как торговому городу славян — Венеции предложил «навести порядок» вполне цивилизованный европейский монарх:
«Когда король Пипин явился против венетиков с крупным сильным войском, он обложил переправу, ведущую с суши на острова Венеции, в месте, называемом Аивола. Поэтому венетики, видя, что на них идет со своим войском король Пипин и что он намерен отплыть с конями к острову Мадамавку (этот остров лежит близ материка), бросая шпангоуты, перегородили всю переправу. Оказавшись в бездействии, войско короля Пипина (ибо он был не в состоянии переправить их в ином месте) простояло напротив венетиков, на суше, шесть месяцев, воюя с ними ежедневно. Тогда как венетики поднимались на свои суда и устраивались позади набросанных ими шпангоутов, король Пипин стоял со своим войском на морском берегу Венетики, воюя луками и пращами, не позволяли им переправиться на остров. Так, ничего не достигнув, король Пипин заявил венетикам: «Будьте под моею рукою и покровительством, ибо вы происходите из моей страны и державы». Но венетики ему возразили: «Мы желаем быть рабами василевса ромеев, а не твоими». Однако побуждаемые долго сваливавшимися на них бедами венетики заключили мирный договор с королем Пипином на условии уплаты ему крупного пакта. Но с тех пор ежегодно пакт уменьшается, хотя сохраняется и доныне. Ибо венетики уплачивают правителю королевства Италии, или Папии, ежегодно легкую дань из 36 литр. Таким-то образом прекратилась война между франками и венетиками. Когда же народ начал спасаться бегством в Венецию и скапливаться здесь, так что собралось множество народа, они провозгласили дукой над собой человека, превосходящего прочих благородством. Первый дука появился в их среде прежде, чем против них пошел король Пипин. Дукат в то время находился в месте, именуемом «Цивитанува», что означает «Новая крепость». Но поскольку названный островок находится близко от суши, с общего решения они перенесли дукат на другой островок, на котором он расположен и ныне, так как тот отдален от суши настолько, насколько можно различить человека, сидящего на коне».
Вот такая история. Вполне реалистичная для торгового города, так сказать, нормальная, адекватная реакция. А у нас что? «Приходите княжить и владеть нами». А два мужа «не родственники его, но бояре», Аскольд и Дир вообще отправились за сотни верст в Киев и там их тоже приняли с распростертыми объятиями. Возникло даже понятие Киевская Русь — мощного государственного образования дерзнувшего нападать на Византийскую империю:
«В год 6374 (866). Пошли Аскольд и Дир войной на греков и пришли к ним в 14-й год царствования Михаила. Царь же был в это время в походе на агарян, дошел уже до Черной реки, когда епарх прислал ему весть, что Русь идет походом на Царьград, и возвратился царь. Эти же вошли внутрь Суда, множество христиан убили и осадили Царь-град двумястами кораблей. Царь же с трудом вошел в город и всю ночь молился с патриархом Фотием в церкви святой Богородицы во Влахерне, и вынесли они с песнями божественную ризу святой Богородицы, и смочили в море ее полу. Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой».
Нападение действительно было в 860 году, о чем мы узнаем из византийских источников. 18 июня 860 года русы под предводительством Аскольда громили окрестности ромейской столицы, а Константинопольский патриарх Фотий вопрошал в Софийском соборе:
«Что это? Что за удар и гнев столь тяжелый и поразительный? Откуда нашла на нас эта северная и страшная гроза? Какие сгущенные облака страстей и каких судеб мощные столкновения воспламенили против нас эту невыносимую молнию?.. Где теперь император христолюбивый? Где воинство? Где оружие, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило их и привлекло к себе все это?.. Народ вышел от страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим, и племена поднялись от краев земли, держа лук и копье. Они жестоки и немилосердны; голос их шумит как море; мы услышали весть о них или, лучше, увидели грозный вид их, и руки у нас опустились… Неожиданное нашествие варваров не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности. Не выходите в поле и не ходите по дороге, ибо меч со всех сторон».
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
history.wikireading.ru
Исторические источники в Повести временных лет
Историческая значимость источников летописи важна. Это – исторический аспект, который позволяет насыщать российскую историческую и учебную литературу. Недаром цитатами из этого древнейшего летописного памятника уснащены все учебники по русской истории. Время от времени публикуются фрагменты, наиболее ярко характеризующие древнерусское государство и общество 9-10 вв. Исторический источник — это реализованный продукт человеческой психики, пригодной к изучению фактов с историческим значением. Различие между источниками и исследованиями. Историк пользуется не только источниками, но и исследованиями. В связи с этим важно, что исследование — субъективная концепция главного исторического события. Автор источника непосредственно описывает события, а автор исследования опирается на уже существующие источники.
Основными задачами в рассмотрении исторических источниках - анализ приемов использования автором летописи: фразеологических, аллегорических, символических, как основ нравственного мировосприятия.
При написании летописи использовались документы из княжеского архива, что позволило сохранить до нашего времени тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 годов. Часть сведений бралась из византийских источников.
Приемы использования источников
В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань по черне куне» и т. п. И краткая погодная запись, и более развернутая — документальны. В них нет никаких украшающих речь тропов. Она проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость. В центре внимания летописца — событие — «што ся здея в лета си».
Сообщения о военных походах князей занимают более половины летописи. За ними следуют известия о смерти князей. Реже, фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом, информации о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место.
Летописец пользуется средневековой системой летосчисления от «сотворения мира». Для перевода этой системы в современную необходимо из даты летописи вычесть 5508.
Связь летописи с фольклором и эпическим описанием
О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти. Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь».
К примеру, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов — братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 г. (862 г.). По приглашению новгородцев, из-за моря княжить и «володеть» Русской землей, приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.
Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три — три брата. Сказание имеет чисто новгородское, местное происхождение, отражая практику взаимоотношений феодальной городской республики с князьями. В жизни Новгорода были нередки случаи «призвания» князя, который выполнял функции военачальника. Внесенная в русскую летопись, эта местная легенда приобретала определенный политический смысл. Легенда о призвании князей подчеркивала абсолютную политическую независимость княжеской власти от Византийской империи.
Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах. Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав. Олег — это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке, он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса, и пустив их под парусами по земле. Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда, к вящему позору врагов, и славе своей родины. Удачливый князь-воин прозван в народе «вещим», т. е. волшебником.
К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве, - Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой, — идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.
Составители летописных сводов ХVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа, о посещении апостолом Андреем Киева, со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием, согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест. Таким образом, большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IХ – конца Х столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.
С помощью художественных описаний и организации сюжета, летописец вводит жанр сюжетного рассказа, а не просто записи информации.
На этих примерах видно, как занимательность эпического сюжета построена на том, что читатель вместе с положительным героем обманывает (зачастую посредневековому жестоко и коварно) врага, до последнего момента не подозревающего о своей гибельной участи.
К рассказам фольклорного, эпического происхождения относятся также предание о смерти Олега, послужившее основой сюжета для пушкинской «Песни о вещем Олеге», рассказ о юноше-кожемяке, победившем печенежского богатыря, и некоторые другие.
Апокрифические тексты в Повести
Для апокрифа характерно обилие чудес, фантастики. Апокрифы для людей, кто размышляет. Характерна примитивизация. Апокрифы — книги запрещенных индексов, хотя написаны на библейские и евангельские сюжеты. Они были ярче, конкретнее, интереснее, привлекали внимание. Апокрифы – легендарно-религиозные произведения. Апокрифы были отнесены к неканоническим, как к литературе еретической. Ересь - оппозиционные крестнические течения.
Большое значение имеют и статьи А. А. Шахматова посвященные анализу Толковой Палеи и Повести Временных лет, где он касался некоторых апокрифических вставок. Очень интересной и важной является попытка ученого проследить пути попадания апокрифического рода литературы на Русь.
Здесь явна попытка точного установления апокрифического источника рассказа летописи о разделе земель сыновьями Ноя по жребию путем непосредственного сопоставления текста. Соответственно, есть и наличие текста апокрифа в летописи.
Ветхозаветное влияние на Повесть. Так, например, Святополк, убивший по рассказу летописи своих братьев, назван в ней «окаянным» и «проклятым». Обратим внимание на корень слова «окаянный», этот корень — «каин». Понятно, что имеется ввиду библейский Каин, убивший своего брата и проклятый Богом. Как и Каин, обреченный скитаться и умереть в пустыне, скончался и летописный Святополк. Примеров подобных этому множество. Даже в плане стилистических особенностей изложения текста Библия и Повесть сходны в некоторых моментах: не раз в Повести повторяется текстовой оборот, характерный для книги Иисуса Навина, ссылаясь на то, что свидетельства какого либо события можно видеть и «до сего дня».
Однако, не все сюжеты повести «ложатся» в библейские тексты. Есть рассказы, которые написаны на библейские темы, но не согласуются с каноническим Ветхим Заветом. Один из примеров этому летописный рассказ о Ное, разделившем землю после потопа между своими сыновьями: «По потопе первие сынове Ноеви разделиша землю: Симь, Хамь, Афет. И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощныя страны и западныя…»…. «Симъ же и Хамъ и Афет, раздъливше землю, жеребъи метавше — не преступати никому в жребии братень. И живяхо каждо въ своеи части».
Следует отметить, что летопись представляют собой произведения сложного состава. Включает в себя разнородные по происхождению, содержанию, жанрам памятники: подлинные документы (напр., договоры Руси с греками 911, 944, 971 гг.), дипломатические и законодательные акты из княжеских и монастырских архивов, сведения из военной (напр., «Повесть о нашествии Батыя»), политической и церковной истории, материалы географического и этнографического характера, описания стихийных бедствий, народные предания, богословские сочинения (напр., сказание о распространении веры на Руси), проповеди, поучения (напр., Поучение Владимира Мономаха), похвальные слова (напр., Феодосию Печерскому), житийные фрагменты (напр., из жития Бориса и Глеба), цитаты и ссылки на библейские сюжеты и византийские хроники и т. д.
Ясно сейчас, что летописные своды составлены в разное время, в различных регионах, разными людьми (авторами, составителями) и подвергались, в особенности древнейшие, неоднократной редакторской переработке. Исходя из этого, летопись нельзя рассматривать как работу одного автора-составителя. Она, в то же время, являет собой единое целостное литературное произведение. Её отличает единство замысла, композиции и идейных устремлений редакторов. Языку летописи свойственны как разнообразие и пестрота, так и некоторое единство, обусловленное работой редакторов. Ее язык не представляет собой однородную систему. В нём, кроме двух стилистических типов древнерусского литературного языка — книжного (церк.-слав.) и народно-разговорного — нашли отражение диалектные отличия.
Отдельные языковые черты, напр. в фонетике и лексике, указывают на их источник различной региональной локализации; грамматические и синтаксические явления локализовать труднее.
Гипотеза о древнейших построениях
Изучение Начального свода показало, что тот имел в основе какое-то произведение (или произведения) летописного характера. Об этом говорили некоторые логические несообразности текста, отразившегося в Новгородской I летописи. Так, согласно наблюдениям А. А. Шахматова, в ранней летописи не должно было быть и рассказа о первых трех местах Ольги, и легенды о храбром юноше (мальчике с уздечкой), спасшем Киев от печенежской осады, и о посольствах, отправленных для испытания вер, и многих других сюжетов.
Кроме того, А. А. Шахматов обратил внимание на то, что рассказ о гибели старшего брата Владимира Святославича, Олега (под 6485/977 г.) завершался в Начальном своде словами: «И… погребоша его [Олега] на мѣстѣ у града, зовомаго Вручьяго; есть могыла его и до сего дне у Вручьяго града». Однако под 6552/1044 г. читаем: «Погрѣбена быста 2 князя, сына Святославля: Яропълъ, Ольгъ; и крестиша кости ею», к чему в Лаврентьевской летописи добавлено: «и положиша я въ церкви святыя Богородица».
Следовательно, по мнению А. А. Шахматова, летописец, описывавший трагическую развязку усобицы Святославичей, еще не знал о перенесении останков Олега в Десятинную церковь из Вручего. Из этого делался вывод о том, что в основе Начального свода лежала какая-то летопись, составленная между 977 и 1044 гг. Наиболее вероятным в этом промежутке А. А. Шахматов считал 1037 (6545) г., под которым в Повести помещена обширная похвала князю Ярославу Владимировичу, или же 1939 (6547) г., которым датирована статья об освящении Софии Киевской и «утверждении Ярославом митрополии».
Гипотетическое летописное произведение, созданное в этом году, исследователь предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в нем еще не было разбито на годы и носило монотематический (сюжетный) характер. Годовые даты (как иногда говорят, хронологическую сеть) в него внес Киево-Печерский монах Никон Великий в 70-х гг. XI в.
Построения Шахматова были поддержаны почти всеми исследователями, то идея о существовании Древнейшего свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не имеет достаточных оснований. В то же время, большинство ученых согласно с тем, что в основе Начального свода действительно лежало какая-то летопись или монотематическое повествование. Ее характеристики и датировки, впрочем, существенно расходятся.
Так, М. Н. Тихомиров обратил внимание на то, что в Повести лучше отражено время правления Святослава Игоревича, нежели Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. На основании сравнительного изучения Повести и Новгородской летописи он пришел к выводу, что в основу Повести была положена монотематическая «Повесть о начале Русской земли», опиравшаяся на устные предания об основании Киева и первых киевских князьях. Предположение М. Н. Тихомирова по существу совпадало с мнением Н. К. Никольского и нашло поддержку у Л. В. Черепнина. Они также связывали зарождение русского летописания с «какой-то старинной повестью о полянах-руси» — «ныне утраченным историческим трудом, который, не имея значения общерусской летописи и содержа известия о судьбе и стародавних связях русских племен (руси) со славянским миром, был свободен от византинизма и норманизма». Создание такого произведения приурочивалось ко времени правления в Киеве Святополка Ярополковича (Владимировича) и датировалось 1015-1019 гг. Текстологической проверки этой гипотезы проведено не было.
Попытку проверить эту гипотезу предпринял Д. А. Баловнев. Проведенный им текстологический, стилистический и идейный анализ летописных фрагментов, которые, по мнению Д. С. Лихачева, когда-то составляли единое произведение, показал, что гипотеза о существовании «Сказания о первоначальном распространении христианства» не находит подтверждения. Во всех текстах, относившихся Д. С. Лихачевым к «Сказанию», «явно не наблюдается единое повествование, не обнаруживается принадлежность к одной руке и общая терминология». Напротив, Д. А. Баловневу удалось текстологически доказать, что основу рассказов, входивших якобы в «Сказание», составляли как раз те фрагменты, которые в свое время А. А. Шахматов отнес к народному (сказочному) слою летописного повествования. Тексты же, принадлежащие к духовному (клерикальному, церковному) слою, оказываются вставками, осложнившими первоначальный текст. Причем, вставки эти опирались на иные литературные источники, нежели исходный рассказ, что, с одной стороны, обусловило их терминологические различия, а с другой, — лексическое и фразеологическое сходство с другими летописным рассказами (не входившими, по мысли Д. С. Лихачева, в состав «Сказания»), опиравшимися на те же источники.
Несмотря на расхождения с представлениями А. А. Шахматова о характере и точном времени написания древнейшего литературного произведения, которое впоследствии легло в основу собственно летописного изложения, исследователи сходятся в том, что некое произведение (или произведения) все-таки существовало. Не расходятся они принципиально и в определении даты его составления: первая половина XI в. Видимо, дальнейшее изучение ранних летописных текстов должно уточнить, что представлял собой этот источник, его состав, идейную направленность, дату создания.
Примеры источников информации Летописи
Как уже известно, литературный жанр летописи сформировался к середине XI века, но древнейшие из доступных нам списков летописей, такие, как Синодальный список Новгородской первой летописи, датируются гораздо более поздним периодом – XIII и XIV веками.
1377 годом датируется Лаврентьевский список, первой четвертью XV века - Ипатьевский список Ипатьевской летописи, а остальные летописи — еще более поздним временем. Исходя из этого, древнейший период развития летописания приходится изучать, опираясь на малочисленные списки, составленные на 2-3 века позже написания самих летописей.
Другая проблема в изучении летописей состоит в том, что каждая из них представляет собой свод летописей, то есть пересказывает и предыдущие записи, обычно в сокращении, так, что в каждой летописи рассказывается об истории мира «с самого начала», как, например, «Повесть временных лет» начинается с «откуда есть пошла Русская земля».
Авторство «Повести временных лет», созданной в начале XII века, до сих пор вызывает некоторые сомнения: его точно звали Нестор, но вопрос об отождествлении Нестора-летописца и Нестора-агиографа, автора «Жития Бориса и Глеба» и «Жития Феодосия Печерского» до сих пор является спорным.
Как и большинство летописей, Повесть является сводом, включающим в себя переработку и пересказ многих предшествующих летописей, литературных, публицистических, фольклорных источников.
Нестор начинает свою летопись с разделения детьми Ноя земель, то есть со времен всемирного потопа: он подробно, как в византийских хрониках, перечисляет земли. Несмотря на то, что в тех хрониках Русь не упоминалась, Нестор, разумеется, вводит ее после упоминания Илюрика (Иллирии — восточного побережья Адриатического моря или народа, там обитавшего) он добавляет слово «славяне». Затем, в описании земель, доставшихся Иафету, в летописи упоминаются Днепр, Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга — русские реки. В «части» Иафета, сказано в «Повести», и живут «русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь…» — далее следует перечень племен, населявших Восточно-Европейскую равнину.
История с варягами является фикцией, легендой. Достаточно упомянуть, что древнейшие русские памятники возводят династию киевских князей к Игорю, а не к Рюрику и то, что «регентство» Олега продолжалось при «малолетнем» Игоре ни много ни мало 33 года, и то, что в Начальном своде Олег именуется не князем, а воеводой…
Тем не менее эта легенда явилась одним из краеугольных камней древнейшей русской историографии. Она отвечала прежде всего средневековой историографической традиции, где правящий род часто возводился к иноземцу: этим устранялась возможность соперничества местных родов.
В поражении русских князей в битве с половцами у Треполя в 1052 году тоже видится кара божья, а после приводит печальную картину поражения: половцы уводят захваченных русских пленников, и те, голодные, страдающие от жажды, раздетые и босые, «ногы имуще сбодены терньем», со слезами отвещаваху друг к другу, глаголюще: «Аз бех сего города», и други: «Яз сея вси» такс съупрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышюче, очи возводяще на небо к вышнему, сведущему тайная».
В описании набега половцев 1096 года летописцу опять же не остается ничего другого, как обещать страдающим христианам за муки царство небесное. Тем не менее, здесь же приводится выписка из апокрифического слова Мефодия Патарского, в которой рассказывается о происхождении разных народов, в частности, о легендарных «нечистых народах», которые были загнаны Александром Македонским на север, заточены в горах, но которые «изидут» оттуда «к кончине века» — в канун гибели мира.
Для достижения большей достоверности и большего впечатления от рассказа, в повествование вводятся описания мелких деталей: каким способом трут прикреплялся к ногам птиц, перечисляются различные постройки, которые «возгорешася» от вернувшихся в гнезда и под стрехи (опять конкретная деталь) воробьев и голубей.
Среди других записей встречаются сюжетные рассказы, написанные на основе исторических, а не легендарных событий: сообщение о восстании в Ростовской земле, возглавлявшемся волхвами, рассказ о том, как некий новгородец гадал у кудесника (оба — в статье 1071 г.), описание перенесения мощей Феодосия Печерского в статье 1091 г., рассказ об ослеплении Василька Теребовльского в статье 1097 г.
В «Повести временных лет», как ни в какой другой летописи, часты сюжетные рассказы (мы не говорим о вставных повестях в летописях XV-XVI вв.). Если брать летописание XI-XVI вв. в целом, то для летописи как жанра характернее определенный литературный принцип, выработанный уже в XI-XIII вв. и получивший у исследовавшего его Д. С. Лихачева название «стиля монументального историзма» - стиля, характерного для всего искусства этого периода, а не только для литературы.
С «Повести» начинались почти все летописные своды последующих веков, хотя, разумеется, в сокращенных сводах XV-XVI вв. или в местных летописцах древнейшая история Руси представала в виде кратких выборок о главнейших событиях.
Жития, написанные Нестором – «Чтение о житии и о погублении» Бориса и Глеба и «Житие Феодосия Печерского» представляют два агиографических типа - жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме и творимых им чудесах. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона и знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей независимо от того, является ли он также составителем «Повести временных лет».
Резюмируя, следует отметить, что жанровое разнообразие источников обусловило богатство и выразительность языка. Они содержат ценный материал по истории лексики. В летописи отражена богатая синонимика (напр., древодЪли — плотники, стадия - верста, сулия — копье), содержится военная, церковная и административная терминология, ономастическая и топонимическая лексика (множество личных имён, прозвищ, географических наименований, названий жителей, церквей, монастырей), фразеология, употребляются заимствованные слова и кальки с греч. языка (напр., самодержъцъ, самовластьцъ) При сопоставлении лексики «Повести временных лет» можно проследить жизнь терминов, в частности военных, вплоть до их отмирания и замены новыми
biofile.ru
|
ТОП 10: |
Основным жанром русской средневековой исторической литературы являлось летописание. О времени его возникновения в науке нет единого мнения, хотя все исследователи признают, что дошедшие до нас летописи являются сводами, в состав которых вошли более ранние летописные своды. Начальную часть Лаврентьевской, Ипатьевской и ряда других летописей XIV в. и следующих веков образует «Повесть временных лет» начала XII в. Ее первая редакция, вероятно, принадлежала монаху Киево-Печерского монастыря Нестору и была им доведена до 1113 г. В 1113г. умер князь Святополк и Киевский стол занял Владимир Мономах, по инициативе которого игуменом Киевского Выдубицкого монастыря Сильвестром была составлена вторая редакция «Повести», доведенная до 1116 г. Автор третьей редакции, доведенной до 1118 г., неизвестен нам по имени. Уже первая редакция «Повести временных лет» не являлась произведением одного автора — это летописный свод, в который входят киевские и новгородские летописные своды XI в. Такую схему развития древнерусского летописания наметил выдающийся исследователь А. А. Шахматов в конце XIX — начале XX в. Он попытался определить время и место возникновения летописных сводов XI в. и выдвинул гипотезу, согласно которой древнейший киевский свод составлялся с 1039 г. в связи с образованием в Киеве митрополии. Однако эта датировка начала летописного дела на Руси вызвала сомнения у многих последующих исследователей. М. Н. Тихомиров, Л. В. Черепнин и другие историки сочли возможным отодвинуть его к X в., а Б. А. Рыбаков даже к IX в. Некоторые их доводы позволяют считать вероятным существование в X в. исторических повестей о крещении Руси и о других крупных событиях, но, чтобы говорить о существовании летописей в X в., требуются дополнительные изыскания. Пока можно говорить о вероятности существования в X в. письменных исторических повестей, включенных в летописные своды XI в., причем самый ранний из них был составлен в Киеве не позднее первой половины XI в., а во второй половине XI в. за ним последовали другие (возможно, в Киево-Печерском монастыре в 1070-х годах свод составлял монах Никон, а в 1090-х годах — игумен Иван). В числе источников «Повести временных лет» должны быть отмечены византийские хроники, и, прежде всего, Хроника Георгия Амартола («мниха Георгия»), доведенная до второй половины IX в., и ее продолжение, доведенное до середины X в. Этим и другими памятниками византийской письменности, а также южнославянским «Сказанием об обретении грамоты словенской» русские летописцы воспользовались, чтобы нарисовать картину расселения народов после вавилонского столпотворения и картину их географического размещения. Таким образом, во-первых, устанавливалась связь между древнейшей историей славян и библейской версией происхождения человечества, а во-вторых, представлялась в корне отличная от античной картина разделения народов. В представлении греческих и римских историков мир делился на эллинов и римлян, с одной стороны, и варваров — с другой. В летописи же славяне рассматривались как равноправные потомки Иафета, сына Ноя, и являлись такими же историческими народами, как жители Босфора или Пелопоннеса. Для характеристики исторических судеб древнерусской народности летописцы обращались к фольклору. Мы уже упоминали родоплеменные сказания о происхождении радимичей и вятичей, расселении других восточнославянских племен, об основании Киева. Говорили и об исторических преданиях: смерти князя Олега, мести княгини Ольги, относящихся к периоду раннего государства. Эти устные или записанные в X в. предания восходили к языческим временам и противоречили христианским воззрениям летописца. Так, в предании о смерти Олега волхвы предсказали гибель князя от коня. Таким образом, языческим волхвам дано было знать то, чего не могли знать простые люди. Подобное чародейство требовалось объяснить, и летописец ссылается на бесовские чудеса, которые творил волхв в Риме, Византии и Антиохии. Они явились следствием попущения божия, бесовским творением. Так старинное языческое предание получало новую религиозную трактовку и могло благодаря ей сохраниться в летописи. Добавим еще, что летописец, располагавший иногда разными вариантами преданий, выбирал наиболее соответствующие его собственным представлениям. Так, рассказав, что некоторые считали Кия перевозчиком через Днепр, он называет их людьми несведущими, сам же принимает версию о Кие, «княжаше в роде своем». В летописи упоминаются и народные поговорки, отражающие события прошлого (например, посвященная поражению авар в VI в.: «погибоша аки Объре»). Влияние фольклора на летописи нельзя сводить только к прямым заимствованиям сюжетов. Памятники устного народного творчества, которые не вошли непосредственно в летописи, также оказали на нее значительное влияние: в них летописцам Киевской Руси и позднейшего времени были близки проникновенное чувство любви к своей земле, народу, стремление прославить тех, кто сражался с иноземными завоевателями. Фольклор являлся и питательной средой, помогавшей выработке сжатого выразительного языка и стиля, характеризующего «Повесть временных лет». Летописцы имели доступ к княжеским архивам, и им было разрешено включать в свое повествование такие государственные документы, как договоры Олега и Игоря с греками. Хорошая осведомленность о церковных делах, дипломатических переговорах князей и их военных походах достигалась благодаря устным рассказам непосредственных участников событий. Так, летописец упоминал об информации, полученной от Яна Вышатича, воеводы князя Святослава Ярославича. Различные произведения религиозного содержания, в их числе жития святых, были хорошо известны летописцам и использовались ими в качестве исторических источников, но доминирующую роль все же играли источники нерелигиозного содержания. Господствующие религиозные воззрения эпохи, конечно, определяли философско-исторические представления летописцев. Представлениям этим были присущи дуалистические верования в Бога и в дьявола, уверенность в реальности чудес и предзнаменований. Мы уже знаем, что исторические воззрения средневековых авторов определялись не только их религиозными верованиями. Это в полной мере относится и к русским летописцам, которых, прежде всего, занимали как раз земные дела и события политической истории. Происхождение своего народа и государства, борьба с иноземными врагами и междукняжеские отношения, отношения князей и дружины, а иногда и события народной жизни — таково содержание древнейших русских летописных сводов. «Се повести времяньных лет (минувших времен.- А.Ш.), откуда есть пошла Руская земля, кто в Кыеве нача первее княжити и откуда Руская земля стала есть» — один из вариантов заглавия «Повести». В других вариантах упоминается составитель первой редакции «Повести», которым считался печерский монах Нестор. Но центральная тема всех вариантов заголовка — происхождение государства, русской народности и династии киевских князей. Летописец был убежден, что добрые исторические события происходят потому, что Бог их хочет («хотяще быти им»). Летопись опирается на библейских пророков, доказывая, что Бог дает власть кому хочет и ставит праведных князей и цесарей именно в те страны, которые ему угодны. Провиденциализм летописцев проявлялся и в их рассказах о посылке Богом ангела, чтобы помочь свершению добрых дел. Так, во время битвы, описанной под 1111 г., «падаху половци пред полком Володимеровым, невидимо бьеми ангелом Божественным промыслом в «Повести» объясняются даже успехи и возвышение нехристианских царств. Бог, говорится там, прислал Александру Македонское своего ангела, чтобы приводить под его власть великих царей и множество людей. Однако тема божественного предначертания звучала в летописи более настойчиво в пересказе ветхозаветных и новозаветных притчей, а при изложении событий русской истории промысел божий упоминал сравнительно редко. Даже ранние исследователи «Повести временных лет» обращали внимание на ее сдержанность в отношении фантастики и баснословия. А. Шлецер писал, что «Повесть» более скупа на баснословие, чем современные ей западноевропейские хроники. Эпизод с ангелом, помогавшим русским воина на поле боя в 1111 г., исключителен, как и прямое вмешательство Бога в события русской истории. Посмотрим, как в «Повести временных лет» решался один из труднейших вопросов средневеково идеологии — о соотношении провиденциализма и свободы воли. По Августину, свободная воля была, как бы запрограммирована Богом, и то, что представлялось результатом свободных волевых решений людей, в действительности оказывалось следствием божественно! промысла. У летописцев доминирует иное объяснение волевых решений людей. Их историческая жизнь является как бы ареной борьбы божественного и дьявольского, а свобода воли выражается в возможности выборабора между добром и злом. Причиной временных успехов дьявола всегда были сомнения «нетвердых верою и их нежелание «ходити путем» господним. Так объяснял бедствия и зло на земле автор «Слова о ведре казнях божиих». Ответственность людей за беса, них вселившегося, доказывалась утверждением, что крепким в вере людям доступ сатане закрыт. В ряде мест летописец рассуждал о том, как Бог заботится о возвращении своего стада на путь истинный и как он наказывает за то, что люди поддаются дьявольским соблазнам. Под 1024 г. поясняется, что «Бог наводит по грехом на куюждо землю гладом, или мором, ли ведром, ли иною казнью». В связи с поражением русских князей в 1068 г. на р. Альте летописец добавляет, что иноплеменников Бог тоже наводит «по гневу» своему, чтобы, пережив такое горе, люди вспомнили о Боге. А под 1093 г., когда русские князья снова потерпели поражение от половцев, летописец вносит такое пояснение: «Се бо на ны Бог попусти поганыя, не яко милуя их, но нас кажа, да быхом ся востягнули от злых дел. Сим казнить ны нахоженьем поганых; се бо есть батог его, да негли втягнувшеся вспомянемъся от злаго пути своего». (Это ведь Бог напустил на нас поганых, не их милуя, а нас наказывая, чтобы мы воздержались от скверных дел. Так он наказывает нас нашествием поганых; это ведь батог его, чтобы мы, опомнившись, воздержались от дурного пути своего). Религиозный характер рассуждений о карах божиих совершенно очевиден. Однако этим не исчерпывается содержание подобных рассуждений. Говоря о грехах, за которые Бог насылает на людей кары, летописец далеко не всегда ограничивается общими словами о злых делах и о забвении Бога. Чаще осуждение грехов и нравоучения летописца носят конкретный характер и основаны не на противопоставлении царства божия суетным и греховным делам, а на противопоставлении добрых земных дел земным же злым делам. И тут мы переходим от религиозно-философских представлений летописца об истории к его историко-политическим воззрениям. Вспоминая тех, кого летописец особенно резко осуждает, остановимся, прежде всего, на Святополке, затеявшем братоубийственную войну и повинном в гибели князей Бориса и Глеба. Летописец именует Святополка окаянным и так описывает его конец: «К вечеру же одоле Ярослав, а Святополк бежа. И бежащю ему, нападе на нь бес, и раслабеша кости его…». Преследуемый страхами, князь бежал через всю Польскую землю и «испроверже зле живот свой» (кончил свою бесчестную жизнь) в пустынном месте на границе Польши и Чехии. После смерти Святополк терпел вечные муки. Изяслав киевский нарушил крестное целование и бросил Всеслава полоцкого в тюрьму. Когда в результате киевского восстания 1068 г. последний был освобожден и посажен на киевский стол, он сказал, что освободил его от ямы и покарал Изяслава крест честной. «Понеже велика есть сила крестная: крестомь бо побежени бывають силы бесовьскыя, крест бо князем в бранех пособить…». Под 1073 г. говорится о распре между братьями Ярославичами, возбужденной дьяволом. Автор соответствующего летописного текста (видимо, Никон) обвиняет Святослава в том, что тот стал инициатором изгнания Изяслава из Киева и тем самым преступил завет отца и нарушил божеский завет. Междоусобия князей, козни и клятвопреступления во взаимоотношениях между ними осуждаются в летописи предметно и с указанием виновных в грехе людей. При этом летописец напоминал, что дьявол радуется злому убийству и кровопролитию и потому возбуждает ссоры, зависть, братоненавистничество и клевету. Бориса, мученически погибшего от руки Святополка, летописец славил за то, что он был врагом смуты и отказался от борьбы за власть, и за то, что после смерти отца почитал старшего брата «в отца место». Очень высокую оценку летописец дал Владимиру Мономаху не только потому, что тот был исполнен любви и уважения к попам и монахам, но и за то, что много сделал для прекращения внутрикняжеских усобиц и объединения сил для борьбы с половцами. Призывы к преодолению внутренних политических смут и борьбе с иноземными нашествиями выступают лейтмотивом большинства нравоучений «Повести». Летописцу близка задача обороны Русской земли от иноземцев, и, прежде всего, от степняков-кочевников. Подобным патриотическим стремлением «Повесть временных лет» проникнута так же, как героический былинный эпос или «Слово о полку Игореве». В процессе и после расселения восточнославянских племен в бассейнах Днепра, Волхова и Оки, в результате смешения этих племен между собой и с финским и балтским населением формировалась древнерусская народность. Передвижения, вызванные хозяйственными нуждами и крупными военно-политическими предприятиями (например, походами на Византию и на Каспий), способствовали слиянию племен. А этот этногенетический процесс привел к тому, что славянское и ославянившееся население постепенно начинало осознавать себя как единую русскую народность — Русскую землю. Интересно, что в X в., а иногда и XI в. и даже XII в. этим именем назывались Киевская, Черниговская и Преяславская области, тогда как Новгородская, Ростовская и Галицкая области в нее не входили. Но уже в текстах, относящихся к концу XI и к началу XII в., прослеживается широкое понимание Руси как земли всех восточных славян как синонима древнерусской народности. Нельзя сказать, что до конца XI в. сознание общности русской народности не сделало никаких успехов. Но в XI — XII вв. оно утверждалось еще прочнее. Распространение православия и общий ущерб от набегов иноверцев-кочевников способствовали укоренению данного сознания. Когда же сознание этнической и религиозной общности Русской земли окрепло, о государственном единстве не могло быть речи, поскольку при тогдашнем уровне экономического развития ни один князь не располагал средствами, чтобы безраздельно подчинить себе войско и управленческий аппарат Русской земли. Войско и администрация были нераздельны с землевладением, и землевладельцы могли объединяться только на основе вассальных отношений и более или менее добровольных соглашений. Понимая, что княжеские междоусобицы затрудняют оборону и разоряют страну, авторы «Повести» не могли возвыситься до идеи единого государства и централизованной власти. Летописец сочувственно излагал завещание умирающего Ярослава и его обращение к детям «Аще будете в любви межю собою, Бог будеть в вас, и покорить вы противныя под вы… аще ли будете ненавидно живуще, в распрях… то погибнете сами и погубите землю отець своих и дед своих, юже налезоша трудомь своимь великым». И древнерусские князья, и летописцы убеждали в необходимости не политического единства русской земли, а единения владетельных князей под верховенством князя Киевского. Ярослав говорил своим сыновьям: «Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будеть в мене место. А Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимерь, а Вячеславу Смоленск». Из этого завещания видно отличие единства земли с одним государем от единения со многими государями, которые должны держать старшего «в отца место». Сейчас для нас важно отметить, что непрочное единение лежало не только в основе политического строительства Киевской Руси, но и в основе политических воззрений историков-летописцев. И позднее идея государственного единства под властью одного князя оставалась чуждой сознанию правящих верхов и сознанию летописцев. С этой точки зрения характерны слова, которые, по летописи, произнес Юрий Долгорукий: «Тако ли мне части нетоу в Роуской земли и моим детем!». Претендующий на старейшинство князь в то же время убежден, что его дети, как и другие Рюриковичи, имеют право на свою часть в Русской земле. Идея единения, о которой говорил еще А. Е. Пресняков, несомненно, была жива на всем протяжении периода феодальной раздробленности. Характеризуя роль литературы в Киевской Руси, Д. С. Лихачев высказал предположение, что при слабости экономических связей и еще большей слабости военного положения страны, раздираемой усобицами, главной сдерживающей силой, противостоящей возрастанию опасности феодальной раздробленности, явилась сила моральная, сила патриотизма, сила церковной проповеди верности. Князья постоянно целовали крест, обещая помогать и не изменять друг другу. В условиях, когда единство государства не могло существовать без интенсивного развития личных патриотических качеств, нужны были произведения, которые активно выступали бы против раздоров князей. Связь литературы с жизнью, конечно, была двусторонней. Литература учила жить. В то же время она отражала жизнь и учила только тому, что ей подсказывала жизнь. Характер призывов, с которыми летописцы обращались к князьям, определялся не необходимостью восполнить то, чего не было в политической жизни страны, а тем, что в ней было. Нам представляется, что связи между литературой (в частности, летописью) и экономическим и военно-политическим положением страны являлись не столько обратными, сколько прямыми. Моральные и религиозные доводы, которые литература приводила против междоусобиц, соответствовали степени формирования древнерусской народности и задачам ее обороны. В то же время характер этих доводов определялся социально-экономической и военно-политической обстановкой эпохи. Именно поэтому летописцы выступали не за единство государства, а за единение князей, владельческие права каждого из которых литература XII в. не ставила под сомнение. Для политических воззрений древнерусских летописцев характерно не только убеждение во владельческих правах занимавших столы князей Рюрикова дома. Авторы летописей доказывали также монопольное право на столы за князьями Рюриковичами. Недаром летописец приписывает Олегу такое обращение к Аскольду и Диру, княжившим в Киеве: «Вы неста князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа». И вынесоша Игоря: „А се есть сын Рюриков»». В другом месте он говорит, что Аскольд и Дир были не родичами, а боярами Рюрика. Этим обстоятельством оправдывается и лишение их киевского престола, и гибель от руки Олега. О взаимосвязи Олега с Рюриком и Игорем в древнерусской литературе имеются разные версии. Автор «Повести временных лет» избрал ту из них, в которой Олег представляется родственником Рюрика и как бы регентом на время малолетства Игоря. Летописец резко осуждает неверность народа князьям и народные восстания. В его рассказе о восстании 1068 г. киевляне сами признают, что они «зло створили, князя своего прогнавше». А в тексте о восстании 1113 г. киевляне говорят, что «много зло уздвигнеться», если князь Владимир Мономах не поторопится в мятежный Киев. Это зло усматривается в угрозе разграбления двора княгини — вдовы Святополка, бояр и монастырей. Неверность бояр князю летописец также считает большим злом. Воевода Ярополка Святославича Блуд изменил своему князю и способствовал его убийству. «О злая лесть (ложь.— А. Ш.) человеческа!» — восклицает по этому поводу летописец. И далее: «То суть неистовии, иже приемше от князя или от господина своего честь ли дары, ти мыслять о главе князя своего на погубленье, горьше суть бесов таковии». Человек, изменивший господину и способствовавший его гибели, хуже беса! В то же время князь должен заботиться о дружине и опираться на нее. В доказательство этого тезиса под 996 г. в «Повести» приводится назидательный рассказ о том, как созванные пировать на княжеский двор дружинники возроптали на то, что они едят не серебряными, а деревянными ложками. Владимир тотчас же велел «исковати лжице серебрены», сказав при этом: «Сребром и златом не имам налести дружины (не найду себе дружины.— А. Ш.), а дружиною налезу сребро и злато». Этот текст А. А. Шахматов отнес к древнейшему летописному своду первой половины XI в. Но и в сводах второй половины века мы встречаем доказательства предпочтительности для князя иметь больше дружинников, чем богатства. Дружинная точка зрения проявляется в постоянных известиях о совещании князей с дружинниками и о воинской доблести дружинников в сражениях. Сопоставляя тексты, входившие в своды первой и второй половины XI в., мы можем заметить, как менялись взгляды летописцев в связи с эволюцией социальных отношений на Руси и характера военного и дружинного быта. Во времена Олега, Игоря и Святослава основные средства существования и обогащения дружинники добывали путем сбора дани и полюдья, а также путем неустанных, иногда весьма отдаленных походов. Воспользовавшись таким отдаленным походом Святослава на Дунай, печенеги напали на Русь. В этой связи автор Древнейшего летописного свода, относящегося к первой половине XI в., сообщал, что киевляне послали к своему князю гонцов с упреками: «Ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив (а свою покинул. — А. Ш.)». Услышав это, Святослав «вборзе вседе на коне с дружиною своею» и прогнал печенегов13. Древнейший летописец явно не одобрял Святослава, отдавшего предпочтение дальнему походу, а не обороне своей отчизны. А предположительный составитель свода начала 1090-х годов Иван рассуждает уже иначе. В пример новым правителям он ставит древних князей и мужей, которые обороняли Русскую землю, принимали под свою власть иные страны, а не собирали «многая имения» и не накладывали на людей неправедных вир и продаж. Тогда дружина «кормяхуся, воюючи иныя страны», и «не кладяху на свои жены златых обручей, но хожаху жены их в сребре. И расплодили были землю Рускую». Разумеется, речь здесь шла не об отрицании эксплуатации народа превращавшимися в феодалов дружинниками, а о злоупотреблениях, которых не было при первых князьях. Те далекие времена, когда дружина кормилась, «воюючи иныя страны», представлялись в конце XI в. благодатными по сравнению с новыми, когда оседавшие князья с дружинами собирали «многия имения» с собственного народа и порабощали его. Изменилась оценка первых князей: летописец конца XI в. превозносил их за то, что они обороняли Русскую землю, забыв, что предшественник порицал их именно за то, что они недостаточно ее обороняли. Для летописи первой половины века виры, продажи и расхищение имений соотечественников не казались еще чем-то тяжелым, видимо, потому, что они действительно не были так тяжелы. А во второй половине XI в. эти формы угнетения, сопутствовавшие развитию феодализма, рассматривались как большое зло. Так социально-политическое развитие страны влияло на развитие исторических взглядов и оценок летописцев. Сдвиги, происходившие в социально-политической жизни, влияли и на характер изображения человека в древнерусском летописании. Характеристика первых киевских князей определялась фольклорным материалом. Отмечая это обстоятельство, Д. С. Лихачев условно именует стиль, характерный для изображения первых киевских князей, эпическим. Первые князья, действительно, выступают в летописи как люди богатырского подвига. Однако летописные характеристики Олега, Игоря и Святослава отличались от характеристик богатырей в героическом эпосе. И отличие это, прежде всего, заключалось в том, что летописному описанию людей в гораздо меньшей степени, чем эпосу, присущ сюжетный вымысел. Конечно, легенды (например, о смерти Олега или мести Ольги) в этих характеристиках оставались, но в основном они строились на фактах, которые подтверждаются, когда их можно сопоставить с показаниями других, и в частности иностранных источников. Источником летописных характеристик первых князей является не героический эпос, а исторические предания, быть может, и древнейшие исторические записи. В какой мере это обстоятельство сказывалось на литературном стиле, не беремся судить, но на воспроизведение исторического портрета оно влияло, несомненно. Для историка особенно важно, что, рисуя образы первых князей, летописец руководствовался не столько эпическими трафаретами, сколько жизненными фактами и ситуациями. Вопреки мнению И. П. Еремина, говорить о стилистических трафаретах в характеристиках ранних киевских князей не приходится. У каждого князя свое обличье, характер. Каждый раз летописец находит особые, не повторяющиеся в других описаниях, слова. Так Олег, и не только он, именуется Вещим. Княгиня Ольга, «мудрейшая из жен», «переклюкала» византийского императора (обманула его и отстранилась от бракосочетания с ним). Князь Святослав рисуется как мужественный предводитель, не изнеженный дворцовой роскошью и действующий в духе рыцарской чести и доблести. Вспомним только знаменитую характеристику «Повести временных лет»: «И легъко ходя, аки пардус (леопард. — А. Ш.), войны многи творяше. Ходя воз по собе не вожаше, ни котьла, ни мяс варя, но, по гонку изрезав конину ли, зверину ли, или говядину, на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но подъ-клад постлав (постелив потник.— А. Ш.) и седло в головах …И посылаше к странам, глаголя: „Хочу на вы ити»». Замечательно не только то, что в этой характеристике нет штампов, но и то, что характеристика, которую дал греческий писатель Лев Диакон, воочию видевший Святослава, не противоречит летописной, в сущности, близка к ней. Владимира Святославича летописец характеризует такими словами: «Просвещен сам, и сынове его, и земля его». Автор слова «О законе и благодати» митрополит Иларион (XI в.) характеризовал Владимира как человека глубокого ума и самостоятельных решений. Он писал, что Владимир принял христианство и крестил Русь, никем и ничем не призываемый, «токмо от благого смысла и остроумия разумел», что истинный Бог — это Бог христианский». Одна из характеристик Ярослава Владимировича: «…книгам прилежа, и почитае е часто в нощи и в дне» (к книгам проявлял усердие, часто читая их ночью и днем). Утверждение и развитие феодальных отношений и связанное с ними завоевание христианской религией господствующих позиций в идеологии оказали огромное влияние на трактовку человека в летописании XI—XIII вв. Такие биографические сведения, как рождение, женитьба и смерть, приводятся только о князьях. Проведение походов или дипломатических переговоров приписываются одним князьям. Князей в период феодальной раздробленности было великое множество, и их характеристики становятся все более однотипными и трафаретными. Вот несколько взятых наудачу летописных оценок ординарных князей. Лев, внук Романа Галицкого, «князь доумен и хоробор и крепок на рати, не мало бо показа моужьство свое во многых ратех». В 1292 г. умер Пинский князь Юрий Владимирович, «кроткыи, смиреныи, правдивые, и плакася по нем княгини его и сынове его, и брат его… и вси людье плакахоуся по нем плачем велики. Toe же зимы преставися Степаньскии князь Иван сын Глебов. Плакахоуся по нем вси людье от мала и до велика». По мере утверждения и развития сословного разграничения и иерархичности строя вырабатывались и устойчивые представления об идеальных образах князей, представителей черного и белого духовенства, дружинников и бояр, городского и сельского населения. Средневековые теоретики и историки выработали основанные на житейской практике черты, которые должны быть присущи каждой из этих категорий. Положительных героев летописец наделял полным набором идеальных черт. Отрицательные же герои, наоборот, оказывались полностью лишенными их. Так складывались трафареты изображения, различные для разных категорий населения и общие для представителей одной и той же категории. К идеальным чертам князя относятся бесстрашие, мужество, щедрость. Хорошие князья выступали «страдальцами» за Русскую землю и были «страшны поганым». Хороший князь обязательно христолюбив, нищелюбив, покровительствует убогим, вдовам и сиротам и, прежде всего, заботится о мире в княжеской среде и об отсутствии междоусобиц. Вот летописная оценка действительно выдающегося русского князя Владимира Мономаха: «Преставися благоверный (и благородный) князь христолюбивый великыи князь всея Руси Володимерь Мономах, иже просвети Рускую землю акы солнце луча пущая. Его же слух произиде по всим странам, наипаче же бе страшен поганым, братолюбець и нищелюбець и добрый страдалець за Рускую землю… весь народ и вси людие по немь плакахуся, якоже дети по отцю или по матери». Подобные панегирические характеристики высоко-ценимых хронистом князей не были особенностью русского летописания. Вот, например, оценка императора Генриха VII, данная Иоанном Винтертурским: «Он был мерилом правосудия, воплощением закона, светочем церкви [государем], принуждавшим наглость к молчанию, поборником улучшения, выдающимся бойцом за правду» и носителем других добродетелей, среди которых — и защита бедных, и приверженность евангельскому учению. Христианское вероучение прославлялось не только в признании благочестия непременным качеством всех положительных персонажей летописи. Под воздействием провиденциализма и аскетической церковной идеологии вырабатывалось небрежение к личным психологическим мотивам действия людей. Благодаря этой идеологии в летописях описываются действия и поступки, но не психологические причины, их вызвавшие. «Летописец оценивает не психологию князя, а его поведение, политическое в первую очередь. Его интересуют поступки князя, а не их психологическая мотивировка». Летописец никогда не входит в психологическое объяснение поступков князей и других героев своего повествования. В соответствии с провиденциалистскими воззрениями причины событий следует искать не в человеческих стремлениях и помыслах, а в божественном предначертании. Типичное для средневековых жизнеописаний отсутствие интереса к индивидуальной психологии и особенностям человеческого характера приводило к тому, что биографы не умели изобразить характер в его развитии, движении. Изображаемые святые или вообще добрые люди были воплощением абсолютной добродетели; они и рождались, и умирали святыми. То же самое можно сказать о людях, которые являлись антиподами святых — о злодеях. И их характеры не менялись и не развивались: они рождаются и умирают злодеями, не совершив в жизни ни единого доброго поступка. И. П. Еремин писал, что летописные святые обращают на себя внимание «принципиальной» алогичностью своих речей и поступков. Князю Борису была весть о том, что брат хочет его погубить. Но он ничего не сделал, чтобы предупредить преступление; при виде же своих убийц «нача пети псалтырь» и молиться. Но действуя не так, как все, действуя, с их точки зрения, алогично, Борис поступал в соответствии с аскетическим идеалом средневековья, с идеалом святого «страстотерпца». Пренебрежение к психологическим мотивам человеческих поступков и плотским интересам людей распространялось и на их внешнее описание. Летописец редко описывает внешность даже самых славных князей. Он использует характеристики, полностью соответствующие благочестивому и добродетельному внутреннему облику героя. Это не лицо, а лик. Вот, например, портрет добродетельного князя Мстислава Владимировича: «…бе же Мстислав дебел теломь (дороден.- А.Ш.), чермен лицем (румян. — А.Ш/.), великыма очима, храборь на рати, милостив, любяше дружину по велику, именья не щадяше, ни питья, ни еденья браняше». Вытекавшее из провиденциализма и аскетизма небрежение к психологическим характеристикам, к изображению людских характеров в развитии, к индивидуальным особенностям свидетельствовало, как мы уже отмечали, о шаге назад, сделанном средневековой провиденциалистской историографией по сравнению с античным прагматизмом. Однако преувеличивать значение этого попятного движения не следует. Вспомним, что к поступкам, выражавшимся в политической борьбе, наши летописцы были очень внимательны. Читатель черпал свои представления о князьях и других официальных лицах, попадавших в летопись, не по выспренным трафаретным характеристикам, которые приурочивались к моменту смерти и носили характер некрологов, а по многочисленным погодным сообщениям об их поступках. Степень внимания летописца к светской, прежде всего политической, жизни, степень достоверности летописных известий о ней имеют для современного историка первостепенное значение. В отечественной литературе шли споры об облике летописцев, о степени их отрешенности от политических интересов, об их беспристрастности. А. А. Шахматов, например, считал, что «рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы». При этом он основывался главным образом на пристрастиях летописцев к тому или иному центру (Киеву, Новгороду, Твери, Москве и т. д.). Д. С. Лихачев взглянул на дело шире, отметив, что в летописи отражена не только идеология разных феодальных центров, но и идеология определенного общественного класса». А, по мнению М. Д. Приселкова, авторы «Повести временных лет» перерабатывали предыдущие своды в угоду своим политическим воззрениям; некоторые известия исключали из них, другие — переделывали (в частности, для того чтобы доказать, что никто, кроме династии Рюриковичей, никогда не пользовался на Руси законной княжеской властью). М. Д. Приселков даже высказал предположение, что текст 997 г. о белгородском вече, принявшем поспешное (и оказавшееся неверным) решение сдать город печенегам, был включен Нестором в «Повесть», «чтобы показать неповоротливость и непригодность вечевого строя в критические моменты». Приселков говорил об откликах на современность, спрятанных Нестором «в повествовании о древнейших временах», об умышленном нежелании автора Древнейшего летописного свода рассказать «о действительном ходе событий, приведшем к крещению Владимира»26. Несогласованности и противоречия, которые имелись в древнем летописании, Приселков склонен был приписать изменениям, которые позднейшие летописцы вносили под влиянием своих политических воззрений и в угоду тем или иным князьям. По мнению И. П. Еремина, действительный летописец, каким он рисуется на основе реально дошедшей «Повести временных лет», не так обуреваем политическими страстями и не так хитер, как в этом пытаются нас уверить. Летописец не переставляет события и не извращает их действительный порядок. Как считал исследователь, летописец находился, «вопреки общепринятому мнению, гораздо ближе к пушкинскому Пимену; не мудрствуя лукаво, правдиво описывал он все, что знал, что считал необходимым рассказать». Еремин полагал, что авторы «Повести» стояли в стороне от междукняжеских распрей и осуждали их, занимая независимую позицию. Они выступали скорее в качестве моралистов, чем политиков, и выражали общественное мнение земли Русской. |
infopedia.su
Повесть временных лет».
Основные идеи начальной летописи.Уже в самом названии — «Се повести времянъных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть» — содержится указание на идейно-тематическое содержание летописи. Русская земля, ее исторические судьбы, начиная с момента возникновения и кончая первым десятилетием XII в., стоят в центре внимания летописи. Высокая патриотическая идея могущества Русской земли, ее политической самостоятельности, религиозной независимости от Византии постоянно руководит летописцем, когда он вносит в свой труд «преданья старины глубокой» и подлинно исторические события недавнего прошлого.
Летописные сказания необычайно злободневны, публицистичны, исполнены резкого осуждения княжеских усобиц и распрей, ослабляющих могущество Русской земли, призыва блюсти Русскую землю, не посрамить земли Русской в борьбе с внешними врагами, в первую очередь со степными кочевниками — печенегами, а затем половцами.
Тема родины является определяющей, ведущей в летописи. Интересы родины диктуют летописцу ту или иную оценку поступков князя, являются мерилом его славы и величия. Живое чувство Русской земли, родины и народа сообщает русскому летописцу ту небывалую широту политического горизонта, которая несвойственна западноевропейским историческим хроникам.
Из письменных источников летописцы заимствуют историческую христианско-схоластическую концепцию, связывая историю Русской земли с общим ходом развития «мировой» истории. «Повесть временных лет» открывается библейской легендой о разделении земли после потопа между сыновьями Ноя — Симом, Хамом и Яфетом. Славяне являются потомками Яфета, т. е. они, как и греки, принадлежат к единой семье европейских народов.
Наконец, удается «установить» первую дату—6360 г.— (852 г.) — упоминания в «летописаньи гречьстемь» «Руской земли». Эта дата дает возможность положить «числа по ряду», т. е. приступить к последовательному хронологическому изложению, точнее, расположению материала «по летам» — по годам. А когда они не могут прикрепить к той или иной дате никакого события, то ограничиваются простой фиксацией самой даты (например: «в лето 6368», «в лето 6369»). Хронологический принцип давал широкие возможности свободного обращения с материалом, позволял вносить в летопись новые сказания и повести, исключать старые, если они не соответствовали политическим интересам времени и автора, дополнять летопись записями о событиях последних лет, современником которых был ее составитель.
В результате применения погодного хронологического принципа изложения материала постепенно складывалось представление об истории как о непрерывной последовательной цепи событий. Хронологическая связь подкреплялась генеалогической, родовой связью, преемственностью правителей Русской земли, начиная от Рюрика и кончая (в «Повести временных лет») Владимиром Мономахом.
В то же время этот принцип придавал летописи фрагментарность, на что обратил внимание И. П. Еремин.
Жанры, вошедшие в состав летописи.Хронологический принцип изложения позволял летописцам включать в летопись разнородный по своему характеру и жанровым особенностям материал. Простейшей повествовательной единицей летописи является лаконичная погодная запись, ограничивающаяся лишь констатацией факта. Однако само внесение в летопись той или иной информации свидетельствует о ее значительности с точки зрения средневекового писателя.
В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань, по черне куне» и т. п.
И краткая погодная запись, и более развернутая — документальная. В них нет никаких украшающих речь тропов. Запись проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость.
В центре внимания летописца — событие — «што ся здея в лета сил». За ними следуют известия о смерти князей. Реже фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом информация о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место. Правда, летописец описывает перенесение мощей Бориса и Глеба, помещает сказания о начале Печерского монастыря, смерти Феодосия Печерского и рассказы о достопамятных черноризцах печерских. Это вполне объяснимо политическим значением культа первых русских святых Бориса и Глеба и ролью Киево-Печерского монастыря в формировании начальной летописи.
Важную группу летописных известий составляют сведения о небесных знамениях — затмениях солнца, луны, землетрясениях, эпидемиях и т. п. Летописец усматривает связь между необычными явлениями природы и жизнью людей, историческими событиями. Исторический опыт, связанный со свидетельствами хроники Георгия Амартола, приводит летописца к выводу: «Знаменья бо в небеси, или звездах, ли солнци, ли птицами, ли етеромь чим, не на благо бываютъ; но знаменья сиця на зло бываютъ, ли проявленъе рати, ли гладу, ли смерть проявляютъ».
Разнообразные по своей тематике известия могут объединяться в пределах одной летописной статьи. Материал, входящий в состав «Повести временных лет», позволяет выделить историческую легенду, топонимическое предание, историческое предание (связанное с дружинным героическим эпосом), агиографическую легенду, а также историческое сказание и историческую повесть.
Связь летописи с фольклором. О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти.
Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь». Так, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов — братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 (862) г. По приглашению новгородцев из-за моря «княжить и володеть» Русской землей приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.
Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три — три брата.
Легенда о призвании князей служила важным аргументом для доказательства суверенности Киевского государства, а отнюдь не свидетельствовала о неспособности славян самостоятельно устроить свое государство, без помощи европейцев, как это пытались доказать некоторые ученые.
Типичной топонимической легендой является также сказание об основании Киева тремя братьями — Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. На устный источник внесенного в летопись материала указывает сам летописец: «Ини же, не сведуще, рекоша, якой Кий есть перевозник был». Версию народного предания о Кие-перевозчике летописец с негодованием отвергает. Он категорически заявляет, что Кий был князем, совершал успешные походы на Царьград, где принял великую честь от греческого царя и основал на Дунае городище Киевец.
Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах.
К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве,— Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой — идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.
Княжение Владимира было овеяно героикой народных сказаний уже в конце X — начале XI в.
Духом народного героического эпоса проникнуто сказание о победе русского юноши Кожемяки над печенежским исполином. Как и в народном эпосе, сказание подчеркивает превосходство человека мирного труда, простого ремесленника над профессионалом-воином — печенежским богатырем. Образы сказания строятся по принципу контрастного сопоставления и широкого обобщения. Русский юноша на первый взгляд — обыкновенный, ничем не примечательный человек, но в нем воплощена та огромная, исполинская сила, которой обладает народ русский, украшающий своим трудом землю и защищающий ее на поле брани от внешних врагов. Печенежский воин своими гигантскими размерами наводит ужас на окружающий. Хвастливому и заносчивому врагу противопоставляется скромный русский юноша, младший сын кожевника. Он совершает подвиг без кичливости и бахвальства. При этом сказание приурочивается к топонимической легенде о происхождении города Переяславля — «зоне перея славу отроко тъ», но это явный анахронизм, поскольку Переяславль уже не раз упоминался в летописи до этого события.
С народным сказочным эпосом связано сказание о Белгородском киселе. В этом сказании прославляется ум, находчивость и смекалка русского человека.
Фольклорная основа явно ощущается и в церковной легенде о посещении Русской земли апостолом Андреем. Помещая эту легенду, летописец стремился «исторически» обосновать религиозную независимость Руси от Византии. Легенда утверждала, что Русская земля получила христианство не от греков, а якобы самим учеником Христа — апостолом Андреем, некогда прошедшим путь «из варяг в греки» по Днепру и Волхову,— было предречено христианство на Русской земле. Церковная легенда о том, как Андрей благословил киевские горы, сочетается с народным сказанием о посещении Андреем Новгородской земли. Это сказание носит бытовой характер и связано с обычаем жителей славянского севера париться в жарко натопленных деревянных банях.
Большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IX — конца X столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.
Исторические повести и сказания в составе летописи. По мере того как летописец переходит от повествования о событиях давно минувших лет к недавнему прошлому, материал летописи становится все более исторически точным, строго фактическим и официальным.
Внимание летописца привлекают только исторические личности, находящиеся на вершине феодальной иерархической лестницы. В изображении их деяний он следует принципам средневекового историзма. Согласно этим принципам в летопись должны заноситься события лишь сугубо официальные, имеющие историческое значение для государства, а частная жизнь человека, окружающая его бытовая обстановка не интересует летописца.
В летописи вырабатывается идеал князя-правителя. Этот идеал неотделим от общих патриотических идей летописи. Идеальный правитель выступает живым воплощением любви к родной земле, ее чести и славы, олицетворением ее могущества и достоинства. Все его поступки, вся его деятельность определяются благом родины и народа. Поэтому князь в представлении летописца не может принадлежать самому себе. Он в первую очередь исторический деятель, который появляется всегда в официальной обстановке, наделенный всеми атрибутами княжеской власти. Д. С. Лихачев отмечает, что князь в летописи всегда официален, он как бы обращен к зрителю и представлен в наиболее значительных своих поступках. Добродетели князя являются своего рода парадной одеждой; при этом одни добродетели чисто механически присоединяются к другим, благодаря чему стало возможно совмещение идеалов светских и церковных. Бесстрашие, храбрость, воинская доблесть сочетаются со смирением, кротостью и прочими христианскими добродетелями.
Если деятельность князя направлена на благо родины, летописец всячески прославляет его, наделяя всеми качествами наперед заданного идеала. Если деятельность князя идет вразрез с интересами государства, летописец не жалеет черной краски и приписывает отрицательному персонажу все смертные грехи: гордость, зависть, честолюбие, корыстолюбие и т. п.
Принципы средневекового историзма получают яркое воплощение в повестях «О убьеньи Борисове» (1015 г.) и об ослеплении Василька Теребовльского, которые могут быть отнесены к жанру исторических повестей о княжеских преступлениях. Однако по своему стилю это совершенно разные произведения. Повесть «О убьеньи Борисове» излагает исторические факты убийства Святополком братьев Бориса и Глеба с широким использованием элементов агиографического стиля. Она строится на контрасте идеальных князей-мучеников и идеального злодея— «окаянного» Святополка. Завершается повесть похвал ой, прославляющей «христолюбивых страстотерпцев», «сияющих светильников», «светлых звезд» —«заступников Русской земли». В ее концовке звучит молитвенный призыв к мученикам покорить поганых «под нозе князем нашим» и избавить их «от усобныя рати», дабы пребывали они в мире и единении. Так в агиографической форме выражена общая для всей летописи патриотическая идея. В то же время повесть «О убьеньи Борисове» интересна рядом «документальных» подробностей, «реалистических деталей».
Повесть не идеализирует Василька. Он не только жертва наветов, жестокости и коварства Давыда Игоревича, легковерия Святополка, но и сам обнаруживает не меньшую жестокость как по отношению к виновникам зла, так и по отношению к ни в чем не повинным людям. Нет идеализации и в изображении великого князя киевского Святополка, нерешительного, доверчивого, слабовольного. Повесть позволяет современному читателю представить характеры живых людей с их человеческими слабостями и достоинствами.
Повесть написана средневековым писателем, который строит ее на противопоставлении двух символических образов «креста» и «ножа», лейтмотивом проходящих через все повествование.
Таким образом, «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» резко осуждает нарушение князьями своих договорных обязательств, приводящее к страшным кровавым преступлениям, приносящее зло всей Русской земле.
Описания событий, связанных с военными походами князей, приобретает характер исторического документального сказания, свидетельствующего о формировании жанра воинской повести. Элементы этого жанра присутствуют в сказании о мести Ярослава Окаянному Святополку 1015—1016 гг.
В данном летописном сказании уже наличествуют основные сюжетно-композиционные элементы воинской повести: сбор войск, выступление в поход, подготовка к бою, бой и развязка его.
Все это позволяет говорить о наличии в «Повести временных лет» основных компонентов жанра воинской повести.
В рамках исторического документального стиля выдержаны в летописи сообщения о небесных знамениях.
Элементы агиографического стиля. Составители «Повести временных лет» включали в нее и произведения агиографические: христианскую легенду, мученическое житие (сказание о двух варягах-мучениках), сказание об основании Киево-Печерского монастыря в 1051 г., о кончине его игумена Феодосия Печерского в 1074 г. и сказание о черноризцах печерских. В агиографическом стиле написаны помещенные в летописи сказания о перенесении мощей Бориса и Глеба (1072) и Феодосия Печерского (1091).
Летопись возвеличивала подвиги основателей Киево-Печерского монастыря, который был «поставлен» ни «от царей, и от бояр, и от богатства», а «слезами, и пощением, и бдением» Антония и Феодосия Печерских. Под 1074 г. вслед за рассказом о преставлении Феодосия летописец повествует о печерских черноризцах, которые «яко светила в Руси сьяють».
Одной из форм прославления князей в летописи являются посмертные некрологи, связанные с жанром надгробных похвальных слов. Первым таким похвальным словом является некролог княгине Ольге, помещенный под 969 г. Он начинается рядом метафорических сравнений, прославляющих первую княгиню-христианку. Метафорические образы «денницы», «зари», «света», «луны», «бисера» (жемчуга) заимствованы летописцем из византийской агиографической литературы, но использованы они для прославления русской княгини и подчеркивают значение для Руси ее подвига — принятия христианства.
Некролог-похвала Ольге стилистически близка похвале Владимиру, помещенной в летописи под 1015 г. Умерший князь получает оценочный эпитет «блаженный», т. е. праведный, и его подвиг приравнивается подвигу Константина Великого.
Некрологи Мстиславу и Ростиславу могут быть отнесены к жанру словесного портрета, в котором дана характеристика внешнего облика и нравственных качеств князей: «Бе же Мъстислав дебел теломъ, чермен лицем, великыма очима, храбор на рати, милостив, любяше дружину по велику, именья не щадяше, ни питья, ни еденья браняше».
Некрологи Изяславу и Всеволоду наряду с агиографической идеализацией этих князей касаются конкретных моментов их деятельности, а в некрологе Всеволоду звучит голос осуждения, поскольку Всеволод под старость начал «любити смысл уных, свет творя с ними».
Из христианской литературы летописец черпал нравоучительные сентенции, образные сравнения.
Функция библейских сопоставлений и реминисценций в летописи различна. Эти сопоставления подчеркивают значимость и величие Русской земли, ее князей, они позволяют летописцам перевести повествование из «временного» исторического плана в «вечный», т. е. они выполняют художественную функцию символического обобщения. Кроме того, эти сопоставления являются средством моральной оценки событий, поступков исторических лиц.
7. Проповедь «слово о законе и благодати» митрополита Илариона как выдающееся произведение ораторского искусства 11 века. Тема равноправия народов, прославление русской земли и её князей. Трёхчастная композиция. Метафоры-символы, риторические вопросы и восклицания, ритмическая организация «Слова о законе и благодати».
«Слово о законе и благодати» Илариона.Выдающееся произведение ораторской прозы XI в.— «Слово о законе и благодати». Оно было написано между 1037—1050 гг. священником княжеской церкви в Берестове Иларионом.
«Слово о законе и благодати» проникнуто патриотическим пафосом прославления Руси как равноправной среди всех государств мира. Византийской теории вселенской империи и церкви Иларион противопоставляет идею равноправия всех христианских народов. Сопостав-ляя иудаизм (Закон) с христианством (Благодатью), Иларион в начале своего «Слова» доказывает преимущества Благодати перед Законом. Закон был распространен только среди иудейского народа. Благодать — достояние всех народов. Ветхий завет — Закон, данный богом пророку Моисею на горе Синайской, регламентировал жизнь только еврейского народа. Новый завет — христианское вероучение — имеет всемирное значение, и каждый народ облада-ет полным правом на свободное избрание этой Благодати. Таким образом, Иларион отвергает монопольные права Византии на исключительное владение Благодатью. Он создает, как справедливо отмечает Д. С. Лихачев, собственную патриотическую концепцию всемирной исто-рии, прославляя Русь и ее «просветителя» «кагана» Владимира.
Иларион возвеличивает подвиг Владимира в принятии и распространении на Руси христианства. Благодаря этому подвигу Русь вошла в семью христианских стран в качестве суверенного государства. Владимир владычествовал «не в худе бо и не в неведомы земли», а «в Русской, яже ведома и слышима есть всеми концы земли».
В похвале Владимиру Иларион перечисляет заслуги князя перед родиной. Он говорит о том, что его деятельность содействовала славе и могуществу Руси. При этом он подчеркивает, что христианская вера была принята русскими в результате свободного выбора, что основная заслуга в крещении Руси принадлежит Владимиру, а не грекам. В «Слове» содержится весьма обидное для греков сопоставление Владимира с царем Константином.
«Слово» Илариона построено по строгому, логически продуманному плану, который сообщается автором в заглавии произведения: «Слово о законе, Моисеом даннем ему, и о благодати и истине, Исус Христом бывшим, и како закон отиде, благодетъ же и истина всю землю исполни, и вера в вся языкы простреся и до нашего языкарускаго и похвала кагану нашему Влодимеру, от него же крещени быхом, и молитва к богу от веса земля нашеа».
Первая часть — сопоставление Закона и Благодати — является пространным введением ко второй, центральной, части—похвале Владимиру, завершающейся авторским обращением к Владимиру с призывом встать из гроба, отряхнуть сон и посмотреть на дела своего сына Георгия (христианское имя Ярослава). Вторая часть ставит своей задачей непосредственное прославление современного Илариону правителя Руси и его деятельности. Третья часть — молитвенное обращение к богу «от всея земли нашая».
«Слово» адресовано к людям «преизлиха насышътьшемся сладости книжные», поэтому автор облекает свое произведение в книжную риторическую форму. Он постоянно пользуется цитатами из Библии, библейскими сравнениями, сопоставляя Закон с рабыней Агарью и ее сыном Измаилом, а Благодать — с Саррой и ее сыном Исааком. Эти символические параллели призваны нагляднее показать превосходство Благодати над Законом.
В первой части «Слова» Иларионом последовательно соблюдается принцип антитезы — типичнейший прием ораторского красноречия. «Прежде закон, потом благодать: прежде степь (тень) ти, потом истина».
Широко использует Иларион книжные метафоры — символы и метафорические сравнения: Закон — это «иссохшее озеро»; язычество — «мрак идольский», «тьма служения бесовского»; Благодать — это «наводнившийся источник» и др. Он нередко употребляет риторические вопросы и восклицания — типичные приемы торжественного красноречия, при помощи которых достигается большая эмоциональность речи. Этой же цели служит и ритмическая организация «Слова». Иларион часто прибегает к повторам, глагольным рифмам. Например: «.. .ратныя прогони, мир утверди, страны укроти, гладугобзи, боляры умудри, грады разсели, церковь твою возрасти, достояние свое соблюди, мужи и жены и младенцы спаси».
Высокое художественное мастерство обеспечило «Слову о законе и благодати» большую популярность в средневековой письменности. Оно становится образцом для книжников XII—XV вв., которые используют отдельные приемы и стилистические формулы «Слова».
Дидактическое «Поучение» Владимира Мономаха» — произведение политического и морального наставления. Образ выдающегося политического деятеля и воина. Автобиографические элементы в «Поучении». Эмоционально-лирическая окрашенность произведения.
«Поучение» Владимира Мономаха, написанное им «седя на санех», т. е. незадолго до смерти, где-то около 1117г., было отнесено летописцами к подобным завещаниям, адресованным детям.
Выдающийся государственный деятель конца XI — начала XII столетия Владимир Всеволодович Мономах (1052—1125) своей политикой содействовал временному прекращению княжеских усобиц. Он прославился успешными походами против половцев. Став в 1113 г. великим князем киевским, Мономах всячески содействовал упрочению единства Русской земли.
Центральная идея «Поучения» состоит в призыве, обращенном к детям Мономаха и всем, кто услышит «сию граматицю», строго соблюдать требования феодального правопорядка, руководствоваться ими, а не личными, своекорыстными семейными интересами. «Поучение» выходит за узкие рамки семейного завещания и приобретает большое общественное значение.
На примере личного богатого жизненного опыта Владимир дает высокий образец служения князя интересам своей земли.
Характерная особенность «Поучения» — тесное переплетение дидактики с автобиографическими элементами. Наставления Мономаха подкрепляются не только сентенциями из «священного писания», но в первую очередь конкретными примерами из собственной жизни.
На первый план в «Поучении» выдвигаются задачи общегосударственного порядка. Священная обязанность князя — забота о благе своего государства, его единстве, строгое и неукоснительное соблюдение клятв и договоров. Князь должен «пещись о хрестьянских душах», «о худом смерде» и «убогой вдовице». Междоусобные распри подрывают экономическое и политическое могущество государства. Только мир приводит к процветанию страны. Поэтому в обязанность правителя входит сохранение мира.
Другой не менее важной обязанностью князя, по мнению Мономаха, является попечение и забота о благе церкви. Он понимает, что церковь является верной помощницей князя. Поэтому ради упрочения своей власти князь должен неусыпно заботиться о священническом и иноческом чине. Правда, Мономах не рекомендует своим детям спасать душу в монастыре, т. е. идти в монахи. Аскетический монашеский идеал чужд этому жизнелюбивому энергичному человеку.
В соответствии с христианской моралью требует Владимир заботливого отношения к «убогим» (бедным).
Князь должен быть сам примером высокой нравственности. Основным положительным качеством человека является трудолюбие. Труд, в понимании Мономаха,— это, прежде всего, воинский подвиг, а затем занятие охотой, когда в непрестанной борьбе с опасностями закаляются тело и душа человека.
Владимир приводит примеры из своей личной жизни: он совершил только 83 больших похода, а малых и не упомнит, заключил 20 мирных договоров. На охоте он подвергался постоянной опасности, не раз рисковал своей жизнью: «Тура мя 2 метала нарозех и с конем, олень мя один бол, а 2 лоси, один ногами топтал, а другый рогома бол; …лютый зверь скочил ко мне на бедры и конь со мною поверже».
Основным пороком Владимир считает лень: «Леность бо всему мати: еже умеетъ, то забудешь, а егоже не умеешь, а тому ся не учить».
Сам Мономах предстает в своем «Поучении» человеком необычайно деятельным: «Еже было творити отроку моему, то сам есмъ створил, дела на войне и на ловех, ночь и день, на зною и на зиме, не доя собе упокоя».
Одним из положительных качеств князя является его щедрость, постоянная забота о приумножении и распространении своего доброго имени.
В быту князь должен быть образцом для окружающих: посетить больного, проводить покойника, ибо все смертны. Семейные отношения нужно строить на уважении мужей к женам: «Жену свою любите, но не дайте им над собою власти», — наставляет он.
Таким образом, в «Поучении» Мономах охватывает довольно широкий круг жизненных явлений. Он дает четкие ответы на многие социальные и нравственные вопросы своего времени.
Вместе с тем «Поучение» является весьма ценным материалом для представления о личности самого автора — первого известного нам мирского писателя Древней Руси. Прежде всего, это человек широко образованный, хорошо знающий литературу своего времени. В своем произведении он использует Псалтырь, Паремийник, поучения Василия Великого, Ксенофонта и Феодоры к детям, помещенные в «Изборнике 1076 г.», «Шестоднев».
«Поучение» построено по определенному плану: вступление, обращенное к детям, с характерным для древнерусского писателя самоуничижением — не посмеяться над его писанием, а принять в сердце свое, не браниться, а сказать, что «на долечи пути, да на санех седя, безлепицю есимолвил», и, наконец, просьба: «…ащевы последняя не люба, апередняя приймайте».
Центральная дидактическая часть «Поучения» начинается с общего философского рассуждения о человеколюбии и милостивости Бога, о необходимости победы над злом и возможности этой победы, залогом чему является красота, гармония созданного Богом мира.
Дает своеобразный дневник военных походов, по манере напоминающий краткие летописные погодные записи, только без дат. Перечисляя свои «пути», Владимир располагает их в хронологической последовательности начиная с 1072 г. по 1117 г.
И вновь следует заключение. Обращаясь к детям или иным, «кто прочтет», Мономах просит не осуждать его. Он восхваляет не себя, не свою храбрость, а хвалит Бога, который его «худаго и грешного» столько лет сохранял от смерти и сотворил «не ленива», «худаго», «на вся дела человечьская потребна».
В стиле «Поучения» легко обнаруживаются, с одной стороны, книжные его элементы, связанные с использованием Владимиром литературных источников, а с другой — элементы живого разговорного языка, особенно ярко проявляющиеся в описании «путей» и тех опасностей, которым он подвергался во время охоты. Характерная особенность стиля «Поучения» — наличие отточенных, ярких, легко запоминающихся афористических выражений.
В целом «Поучение» и письмо ярко раскрывают облик незаурядного государственного деятеля русского средневековья, человека, в котором ярко воплотился идеал князя, пекущегося о славе и чести родной земли.
studopedya.ru