Где горький жил в италии – Остров Капри. А Ленин и Горький знали, где отдыхать! (Остров Капри, Италия)

Содержание

Максим Горький в Италии

В январе 1905 года писатель Максим Горький был арестован, около месяца он провел в Петропавловской крепости. Под давлением общественного мнения властям пришлось освободить писателя. Однако к концу 1905 года революционно настроенный Горький вновь оказался под угрозой ареста. Решено было покинуть Россию. Писатель направился в Соединенные Штаты собирать средства для социал-демократической партии, но вынужден был уехать из Америки из-за разразившегося скандала по поводу того, что в поездке его сопровождала гражданская жена, актриса Московского художественного театра Мария Андреева.

13 октября 1906 года Горький с Андреевой покинули Нью-Йорк, направляясь в Неаполь. В Италии писателя хорошо знали. Его произведениями увлекалась молодежь, его творчество изучали в Римском университете. И потому, когда пароход «Принцесса Ирэн» с Горьким на борту 26 октября подошел к причалу Неаполитанского порта, на борт его ринулись журналисты. Корреспондент местной газеты Томмазо Вентура по-русски произнес приветствие от имени неаполитанцев великому писателю Максиму Горькому. На следующий день все итальянские газеты сообщали о прибытии Горького в Италию. Газета «Avanti» писала: «Мы также хотим публично, от всего сердца приветствовать нашего Горького. Он — символ революции, он является ее интеллектуальным началом, он представляет собой все величие верности идее, и к нему в этот час устремляются братские души пролетарской и социалистической Италии. Да здравствует Максим Горький! Да здравствует русская революция!» На узких неаполитанских улочках его везде поджидали восторженные толпы.

Пять дней спустя Горький снова сел на корабль и направился на Капри. Это пристанище стало ему домом на целых семь лет (с 1906 по 1913 гг.). Сначала Горький с Андреевой поселились в престижной гостинице Quisisana. Затем они жили на виллах «Блезиус» (с 1906 по 1909), «Спинола» (с 1909 по 1911) и «Серфина».

Мария Андреева подробно описала виллу «Спинола» на виа Лонгано и распорядок писателя на Капри. Дом находился на полугоре, высоко над берегом. Вилла состояла из трех комнат: на нижнем этаже супружеская спальня и комната Андреевой, весь второй этаж занимал большой зал с панорамными окнами из цельного стекла длиной три метра и высотой полтора метра, одно из окон с видом на море. Там находился кабинет Горького. Мария Федоровна, занимавшаяся (помимо домашнего хозяйства) переводами сицилийских народных сказок, находилась в нижней комнате, откуда вела наверх лестница, чтобы не мешать Горькому, но при первом же зове помочь ему в чем-либо. Для писателя был специально построен камин, хотя обычно дома на Капри отапливались жаровнями. Возле окна, выходящего на море, стоял покрытый зеленым сукном большой письменный стол на весьма длинных ножках — чтобы Горькому с его высоким ростом было удобно и не приходилось слишком нагибаться. Повсеместно в кабинете, на столах и всех полках располагались книги. Писатель выписывал газеты из России — как большие столичные, так и губернские, а также иностранные издания. Просыпался Горький не позднее 8 часов утра, спустя час подавался утренний кофе, к которому поспевали выполненные Андреевой переводы статей, которые интересовали Горького. Ежедневно в 10 часов писатель садился за письменный стол и работал до половины второго. В два часа — обед, в ходе приема пищи Горький знакомился с прессой. После обеда до 4 часов пополудни Горький отдыхал. В 4 часа Горький и Андреева выходили на часовую прогулку к морю. В 5 часов подавался чай, с половины шестого Горький снова поднимался к себе в кабинет, где работал над рукописями или читал. В семь часов — ужин, за которым Горький принимал товарищей, прибывших из России или живших на Капри в эмиграции — тогда случались оживленные беседы. В 11 часов вечера Горький опять поднимался в кабинет, чтобы что-то еще написать или почитать.

Летом на виллу повидаться с Горьким приезжало много россиян и иностранцев, наслышанных о его славе. Среди них были родные (например, жена Горького Екатерина Пешкова и сын Максим, приемный сын Зиновий, дети Андреевой Юрий и Екатерина), друзья — Леонид Андреев со старшим сыном Вадимом, Иван Бунин, Федор Шаляпин, Александр Тихонов (Серебров), Генрих Лопатин (переводчик «Капитала» Маркса), знакомые. Дважды на Капри к Горькому приезжал Владимир Ленин (в 1908 и в 1910 годах). Приезжали и совершенно незнакомые люди. Как Толстой в Ясной Поляне, Горький на своем острове был окружен двором, в котором попрошайки соседствовали с почитателями, праздные путешественники с искателями правды. Из каждой встречи оторванный от России Горький пытался извлечь хотя бы крупицу новых житейских знаний или опыта с родины для своих произведений. Осенью все обычно разъезжались, и Горький снова погружался в работу на целые дни. Изредка, в солнечную погоду, писатель совершал более дальние прогулки. Время от времени Горький вырывался со своего острова, чтобы съездить в Неаполь, во Флоренцию, в Рим, в Геную. Но всегда возвращался на Капри.

Мария Андреева играла при Горьком роли и хозяйки дома, и секретаря. Она перепечатывала его рукописи, разбирала почту, переводила по его требованию статьи из французских, английских, немецких и итальянских газет и работала переводчиком, когда он принимал иностранных гостей. Жил он на авторские гонорары, которые регулярно получал на Капри, — жил, едва сводя концы с концами, поскольку его щедрые пожертвования в партийную кассу и оказание помощи компатриотам в беде разоряли семейный бюджет. Когда Марии Андреевой советовали сократить расходы так, чтобы тратиться только на себя двоих — например, принимать поменьше гостей, она отвечала: нет, нет, это невозможно — Алексей Максимович заметит. Он оторван от родины, но благодаря товарищам, которые приходят к нему, по-прежнему с русским народом. Это ему так же необходимо, как воздух, которым он дышит.

В 1906—1913 годах на Капри Горький сочинил 27 небольших рассказов, составивших цикл «Сказки об Италии». Эпиграфом ко всему циклу писатель поставил слова Андерсена: «Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь». Первые семь сказок были опубликованы в большевистской газете «Звезда», часть — в «Правде», оставшиеся напечатаны в других большевистских газетах и журналах.

В 1921 году Максим Горький снова покинул родину. Несколько лет он прожил в Германии. 5 апреля 1924 года Горький с сыном, невесткой и другом семьи И. Н. Ракицким уехал из Мариенбада в Италию. Поселившись в неаполитанском отеле «Континенталь», он начал искать место постоянного проживания. 20 апреля он писал Андреевой: «На Капри — не был и не собираюсь. Там, говорят, стало очень шумно, модно и дорого. В Портнои, Позилипо, Поццуоли, в Байи — ничего не нашли для себя. Я очень тороплюсь работать и сяду за стол тотчас же, как только переберемся в Сорренто, а молодежь займется поисками жилища».

С 23 апреля 1924 года Горький жил в Сорренто, вначале в отеле «Капуччини», потом на вилле «Масса» и с 16 ноября 1924 года на вилле «Иль Сорито», расположенной на скалистом соррентийском мысе Капо ди Сорренто. Вдали от шумного центра курортного городка, в густой зелени сада находился снятый им дом обедневшего потомка герцогов Серра Каприола. Здесь прошли несколько лет жизни писателя, наполненные интенсивным творческим трудом. Здесь была создана повесть «Дело Артамоновых», три тома монументальной эпопеи «Жизнь Клима Самгина», «Заметки из дневника», пьесы, очерки и воспоминания, написано огромное количество публицистических статей.

С просторных балконов виллы «Иль Сорито» открывался необыкновенной красоты вид на Неаполитанский залив с панорамой Везувия и раскинувшимся у его подножья селением, и вид на Кастелламаре. Дверь кабинета Горького, расположенного на втором этаже дома, всегда была открыта, поэтому в комнате стоял запах окружающих виллу лимонных и апельсиновых рощ. Рядом с виллой был небольшой уютный пляж Реджина Джованни, но писатель большую часть дня проводил за письменным столом. Распорядок дня был такой: с девяти часов утра до двух — работа в кабинете, после обеда — прогулка к морю, с четырех часов до ужина — опять работа, а после ужина — чтение книг и ответы на письма.

Жизнь на вилле «Иль Сорито» текла шумно и весело. Горький получил домашнее прозвище Дука (герцог). Надежда Пешкова звалась Тимоша, И. Н. Ракицкий — Соловей, Валентина Ходасевич — Купчиха. Хозяйство вела Мария Будберг, именуемая Чобунька. 17 августа 1925 года произошло событие: родилась внучка Марфа. Вторая внучка Горького Дарья тоже появилась в Сорренто 12 октября 1927 года. В доме постоянно было много гостей, которые вместе с горьковской семьей разыгрывали шуточные сценки и шарады, импровизировали и веселились. В «Иль Сорито» издавался даже домашний журнал «Соррентийская правда», который иллюстрировал Максим Пешков, — с юмористическими рассказами и стихами, забавными карикатурами.

Вилла «Иль Сорито» была родным домом Горького вплоть до окончательного отъезда на родину в 1933 году. Это был судьбоносный период его жизни: решалось будущее его и семьи, начался новый период духовного развития писателя и новый этап становления художественного мастерства. На Капри жил «буревестник революции», которого горячо приветствовали итальянские социалисты. В Сорренто приехал всемирно известный писатель, признанный и услышанный во всех странах. Поэтому его стремились повидать не только близкие люди и друзья. В Сорренто приезжали многочисленные визитеры, чтобы узнать мнение Горького по самым злободневным вопросам. А писателя волновало все: рост фашизма в Италии и Германии, противостояние Востока и Запада, национально-освободительная борьба в мире, новые явления в литературе и искусстве, а, главное, процессы, происходящие в СССР.

Горькому все чаще задавали вопрос, вернется ли он на родину. После смерти Ленина и падения Зиновьева Горький все больше склонялся к мысли о необходимости вернуться. Начиная с 1925 года, в Сорренто все чаще приезжали официальные советские лица: полпред в Италии К. К. Юреньев, полпред в Англии Л. Б. Красин, посол Советского союза в Италии П. М. Керженцев, руководитель Наркомата внешней торговли Я. С. Ганецкий, глава правительства Украинской ССР В. Чубарь и др. В начале июля 1927 года Горького посетил полномочный посол СССР в Италии Л. Б. Каменев с женой Т. И. Глебовой-Каменевой.

К этому времени писатель и сам начал думать, что в СССР его ждут широкие народные массы, а власть заинтересована в его возвращении. Ведь он ежедневно получал оттуда по 40- 50 писем, в которых его звали домой члены правительства, писатели и ученые, рабкоры и селькоры, домашние хозяйки и дети. К концу 1927 года у него сложилось мнение, что на родине его примут с радостью. В сентябре-октябре 1927 года в СССР отметили 35-летие литературной деятельности писателя, а в связи с подготовкой 60-летнего юбилея Горького (март 1928 г.) по распоряжению правительства образовали комитет, в который вошли Н. И. Бухарин, А. В. Луначарский, И. И. Скворцов-Степанов, Я. С. Ганецкий. М. Н. Покровский, А. Б. Халатов и др.

Горький наотрез отказался от чествования, написав об этом Скворцову-Степанову. Тем не менее, юбилей Горького широко отмечался советской общественностью. В «Правде» 30 марта 1928 года было опубликовано поздравление Совета Народных Комиссаров, в котором говорилось об огромных заслугах «Алексея Максимовича Пешкова перед рабочим классом, пролетарской революцией и перед Союзом Советских Социалистических Республик». 28 мая 1928 года после шести с половиной лет отсутствия писатель приехал в Москву. Но с Сорренто он не расставался вплоть до 9 мая 1933 года: каждую осень в 1928, 1929, 1931, 1932 годах он возвращался на виллу «Иль Сорито», а в 1930 году вообще не был в СССР. Уезжая из Сорренто навсегда, Горький взял с собой две картины: написанный П. Д. Кориным пейзаж «Панорама Сорренто» и морской пейзаж «Пляж Реджина Джованни» работы Н. А. Бенуа.

Источники: Труайя Анри. Максим Горький, premiogorky.com

diletant.media

Капри, сверяясь с Горьким / Travel.Ru / Страны и регионы

На мой запрос «Горький Капри» Интернет выдал строчку из песни Александра Городницкого: «Не возвращайся, Горький, с Капри» и далее в развитие темы: «Не упускай свою удачу,/ Попав однажды за рубеж,/ Не приглашай вождя на дачу,/ Пирожные его не ешь». Улыбнулась: перепутал — сознательно или нет — бард эпохи и лица. На Капри Горький был при царе, а «при вожде» жил в Италии уже в Сорренто — совсем близко, всего пять километров через пролив, но на материке. Однако дальше Всемирная паутина выудила стихотворение Владимира Маяковского. «Очень жаль мне, товарищ Горький,/ что не видно/ Вас/ на стройке наших дней./ Думаете —/ с Капри,/ с горки/ Вам видней?» — обращался поэт к писателю в 1926 году. Поняла, что простой случайностью это быть не может. Капри — просто знаковый остров.

Для большинства наших соотечественников, не особо искушенных в прелестях отдыха на тихом острове в Тирренском море, Капри всегда существовал больше в историческом, чем в географическом пространстве. Многие припомнят, что там была партийная школа, придерживающаяся вредной, с точки зрения большевиков, ориентации. Это подмочило репутацию острова. Но у Горького дважды гостил Ленин. И это обстоятельство реабилитирует Капри.

Я и сама приговаривала: «Поедем посмотрим, где это они наше счастливое будущее обдумывали». Словно без славного революционного прошлого Капри не стоил того, чтобы тратить на него целый день из всего лишь недельного пребывания в Риме.

Ровно в восемь сажусь на римском вокзале в поезд до Неаполя. Купе на шесть человек с застекленными дверями, кожаные кресла с высокой спинкой. За окном проплывают римские окраины, и вот уже потянулись поля Кампании, потом начался подъем в горы — даже немного заложило уши. Поезд то и дело нырял в тоннели — и наконец вдалеке видны стеклянные небоскребы Неаполя. Это его деловой центр. Но нам не туда, а в порт — самую старую часть города.

День субботний. На улицах торгуют где попало и чем попало, как во всяком портовом городе. Когда спешишь — а надо успеть вечером вернуться в Рим — это раздражает. Сам порт оказался рядом. Но грузовой. И по нему между фурами и ангарами еще долго пришлось пробираться до пассажирских причалов. Покупаю билет на метеор за 12 евро, поднимаюсь по трапу, и наконец-то можно перевести дух и оглядеться. Кто-то с чемоданом: только тут приходит в голову, что на Капри можно ехать не на экскурсию, а просто отдыхать. Кто-то там уже отдыхает и возвращается к обеду «из города». Капри начинает приобретать реальные очертания. Жаль с годовщиной Октября (а поездка пришлась на 7 ноября) поздравить некого.

Путешествие на современном судне комфортно, но лишено романтики. И не напишешь, как один русский путешественник в середине XIX века: «Латинский парус трепещет, как крыло подстреленной чайки, ленивый ветерок возлагает всю работу на бронзово-мускулистых четырех соррентийцев… за веслом эти гребцы деятельны, как черти, поют отрывки из своих неаполитанских баркарол или шутят между собой с врожденным комизмом». Наши «гребцы» песен не поют, да и ветерок не ленивый. Сечет мелкий дождик. Но вот уже совсем близко «скалы, встающие из вод», и мы швартуемся в Марина Гранде.

Восторг, который испытываешь при виде приближающегося острова, сменяется растерянностью: в реальности он почему-то оказался намного больше, чем существовал в моем революционно ориентированном сознании. Автомобилей, которые бойко шныряют по набережной, вообще не должно было быть. Но надо срочно врастать в настоящее.

Купив путеводитель (на русском языке — спасибо итальянцам!), удивилась. На острове, протяженность береговой линии которого всего-то 17 километров, уместились два города — Капри и Анакапри — с безумным количеством улочек и, что самое неприятное, переплетающихся из-за сложного рельефа в совершенно немыслимых формах. Погрустнела: горьковские пристанища, не зная точных адресов, ни за что не найти (а итальянцы даже в русском издании указать их не удосужились, хотя и написали, что вилл было три).

По карте заметно, что остров будто перетянут поперек веревкой. От этого оба его конца «надулись». Считается, что своей конфигурацией он напоминает вепря — капроса, с чем некоторые и связывают его название. Эта перетяжка — ближе к задним ногам животного — больше всего подходит для короткой прогулки, решаю я: нет места ‘уже между берегами, и подниматься придется не так высоко.

Поворачиваю в первую попавшуюся на глаза улицу-лестницу. Вернуться можно по ней же — не заблудишься, наивно, как оказалось потом, рассуждала я. Cтупени круто идут вверх, а по бокам то окна и двери виллы, то высокая каменная стена — и там, над ней растут деревья рядом с домом, который сверху. Интересно, что Горький (я буду часто обращаться к его свидетельствам) именно на примере Капри объяснял одному юному поэту, что такое висячие сады Семирамиды, подтрунивая над его излишней романтикой: «В том, что эти сады висячие, нет ничего удивительного. Просто они были расположены уступами по крутому склону горы…»

Но даже зная этот секрет, не перестаешь восторгаться. Вот так, охая по поводу цветущей (в ноябре!) герани и еще многих не известных мне фиолетовых, красных, бордовых, оранжевых цветов, разглядывая разные горшочки, решеточки, балкончики, я и не заметила, как добралась до верха и через арку попала на главную площадь города Капри — пьяцца Умберто Примо. Окруженная со всех сторон сомкнувшимися стенами невысоких зданий, она больше похожа на зал, чем городскую площадь. Половина ее занята ресторанными столиками. Получается этакая столовая в престижном санатории. Но задерживаться некогда: я уже предвкушаю, какой вид откроется, стоит лишь завернуть за высокую (для Капри, конечно) башню с часами.

Смотровая площадка нависает над ложбиной (той, по которой и прошла «веревка»). Слева поднимается зеленый холм монте Солара — самой высокой горы на острове. Впереди — море. Увы, туман и дождь приглушают краски и не дают насладиться цветом воды, который должен быть здесь, по рассказам, необыкновенно синим. Но зато под серым небом еще отчетливее и внушительнее вырисовываются скалистые береговые обрывы.

Римские императоры полюбили Капри за его неприступность: сначала Август, потом Тиберий. Если внимательно читали «Мастера и Маргариту», может, припомните, как говорил Понтий Пилат, что «полетит весть не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору». Не погрешил Булгаков против исторической правды. Действительно Тиберий провел здесь в общей сложности 10 лет до своей смерти в 37 году. И мог поддерживать связь с материком: этому служили специальные башни, с которых дымом и пламенем подавались условные сигналы. Вот только читателю надо быть эрудитом, чтобы опознать за Капреей (так звали остров римляне) географический Капри.

Здесь строили роскошные виллы — с террасами, бассейнами, украшенные мозаикой и мрамором, о масштабах которых можно судить по развалинам. О том, как проводили императоры время, документальных свидетельств не сохранилось, а у историков единодушия нет. Ювенал и Плутарх пишут о тихой уединенной старости Тиберия, а Светоний, например, рассказывает, что он завел на Капри «гнезда потаенного разврата» и «мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и с которыми забавлялся в постели».

Слухов ходит много. В том же самом грехе, что и Тиберия, обвиняют пушечного короля Альфреда Крупа, который из-за астмы вынужден был поселиться на Капри. А о шведской королеве Виктории, прибывшей сюда из-за слабых легких, говорили, что у нее роман с придворным врачом Акселем Мунте…

Но есть загадка посложнее всех этих пикантных подробностей: почему Горьким в 1906—1913 годах «было выбрано Капри, в то время почти безвестное Капри, где главным образом бывали немцы?» В дневниках Веры Муромцевой, жены (тогда еще гражданской) Ивана Бунина, откуда взята эта запись, датированная 1919 годом, ей предшествуют разговоры об известном разоблачителе провокаторов Бурцеве и о том, что многие подумали о Горьком, когда Бурцев пообещал открыть «имя того, кто был на службе у немцев». А далее читаем размышления Яна (так она называла Бунина): «Как чахоточный, после семилетнего пребывания на Капри, выдержал сразу берлинскую, а потом и финскую зиму и зиму в Тверской губернии? Да, многое непонятно и будет ли когда-либо понято?»

Я не случайно задала этот вопрос устами Буниных. Наверное, в то время при виде рушившейся России в переходившей из рук в руки Одессе слух о Горьком на службе у немцев принимался ближе к сердцу, чем это может быть сегодня. Да и вероятность документально подтвердить или опровергнуть его была выше.

Как бы то ни было, на самом острове хочется меньше всего размышлять о том, что же действительно заставило Горького, вынужденного не возвращаться в Россию из-за угрозы ареста, сделать выбор в пользу Капри. Там при виде моря и гор просто верится, что климат очень подошел страдавшему чахоткой писателю. А задержался он потому, что ему очень понравился Капри. Уже через несколько дней после приезда он живописует Леониду Андрееву: «Капри — кусок крошечный, но вкусный. Вообще здесь сразу, в один день, столько видишь красивого, что пьянеешь, балдеешь и ничего не можешь делать…»

Горький и потом продолжал звать туда всех добрых знакомых. «Почему-то я все думаю, что Вы, Москвин, Леонидов, Румянцевы весною приедете сюда, — пишет В.И.Качалову в 1913 году, — будем купаться в голубом море, ловить акул, пить белое и красное Capri и вообще жить… Превосходно отдохнете…»

Насчет акул Горький не шутил: их на Капри действительно ловили и ели. Технология была такая: ловили на живца, подтягивали к борту, оглушали веслом и втаскивали на борт. Конечно, вся эта сложная процедура проводилась с помощью местных рыбаков. Выходить в море без них не решались — опасно. Как-то удалось поймать акулу, вдоль которой смогли встать 25 человек. Художник Исаак Бродский вспоминает, что в итальянских газетах даже было фото.

Близкие знакомые проводили у Горького практически все время. Анекдот или нет, но рассказывают, что однажды на открытой веранде было столь многолюдно, что проходивший мимо англичанин принял дом Горького за ресторан. Вошел. Сел за стол и потребовал стакан холодной содовой, яичницу с ветчиной, сыру. Его — ради смеха — обслужили. И лишь когда он собрался расплатиться, ему сказали, что вилла — не ресторан и обедов здесь не продают. Говорят, смущение его было очень велико, он долго тряс Горькому руку, когда узнал, кто стоит перед ним, а на следующий день прислал цветы с миллионом извинений.

Что-то слишком «отпускным» получается у меня Горький на Капри. Спешу исправиться. «…живу я, как всегда, да и не живу, а или сижу за столом, или стою у конторки. Когда-нибудь до того устану, что упаду на пол и пролежу месяца два неподвижно», — это Горький о своем житье-бытье.

Он много писал. Его каприйский период сравнивают с пушкинской болдинской осенью. Он каждый день пролистывал десятки газет, которые на Капри, если позволяла погода, доставлял пароходик из Сорренто. Прочитывал горы рукописей и обстоятельно объяснял авторам просчеты. Составлял планы новых журналов. Жарко спорил о философских материях, увлеченно «строил» бога. А еще вел занятия по литературе в школе для передовых рабочих.

В связи со школой, у истоков которой стояли помимо Горького А.В.Луначарский, А.А.Богданов, сегодня говорят, что именно на Капри определялись пути развития русской социал-демократии. Примирись Ленин с «каприйской ересью» — фантастика, конечно — кто знает, куда бы пошел русский социализм. Некоторые даже считают, что там же, на Капри, он с закрытием школы вообще скончался. Ну а последним русским социалистом они объявляют Александра Богданова, который — так сложилась история для многих изучавших ее еще по советским учебникам — остался лишь «примечанием» в собрании сочинений Ленина.

Значит, при любой политической конъюнктуре упоминание в истории Капри обеспечено. Только вот надо, чтобы был он там на своем законном месте, хотя бы в горьковской биографии. Тот же Интернет снабдил меня удивительной информацией о том, что Мура (то есть баронесса Будберг, с которой Горький познакомился лишь в 1919 году) часто выступала на каприйской вилле в роли хозяйки, и совсем уже взрослый сын Максим (родился в 1897 году) гонял по Капри на мотоцикле. А уж о том, что Сталину очень хотелось выманить Горького именно с Капри, оговорок не счесть.

За те четыре с лишним тысячи дней, что писатель провел там, он исходил остров вдоль и поперек: любил гулять с гостями после обеда или под звездным небом. И уж по той «поперечине», что выбрала я для своего марш-броска, наверняка шагал часто. Особенно в Марина Пиккола — рыбачить. Туда держала свой путь и я.

От Пьяцетты начинается главный местный променад с престижными отелями и дорогими магазинами. Говорят, летом здесь народ идет плечом к плечу. Но мне повезло: в ноябре на Капри уже не сезон. Да и тех романтиков, что выбирают его для тихого осеннего отдыха, разогнал по домам дождь. Я же упорно шла к цели, жадно ловя приметы каприйского быта, не стесняясь заглядывать за ограды. Впрочем, ничего кроме ухоженных газонов, цветников, бассейнов, пальм там не наблюдалось.

В России ходили слухи, что у Горького на Капри своя вилла. Он их опровергал: «У меня виллы нет, да едва и будет». Так что о пролетарском писателе — и вообще о русских социалистах — на Капри теперь ничего не напоминает. Разве что мемориальные доски на домах, где Горький жил. А еще бюст Ленина в общественных садах, носящих имя императора Августа, как раз поблизости от Марина Пиккола. Между прочим, основаны они германским империалистом Круппом. Неплохое смешение эпох, согласитесь.

У последнего и по сей день на острове куда более весомое присутствие. Зигзагообразная дорога, которую он когда-то проложил от своей виллы к морю, и сегодня на картах обозначена виа Крупп.

Сравнимый по площади с Москвой в пределах бульварного кольца остров вполне может потягаться со столицами по числу побывавших там знаменитостей. Только во времена Горького здесь гостили Шаляпин, Бунин, Леонид Андреев, Станиславский (с большой частью труппы МХТ), Саша Черный, Репин… Можно долго продолжать. Из иностранных деятелей культуры на острове бывали Оскар Уйальд, Анри Жид, Райнер-Мария Рильке, Пабло Неруда, Грэм Грин, Александр Дюма, Альберто Моравио, Сомерсет Моэм — тоже всех не перечислишь. Восторженных свидетельств они оставили о Капри столько, что хоть отдельной книгой издавай. Но по фанатичной любви и преданности острову вряд ли кто сравнится со шведским врачом Акселем Мунте. Он построил здесь виллу Сан-Микеле в стиле римских императорских, посетить которую считают своим долгом все пребывающие на Капри.

Мысль навсегда поселиться на острове завладела им еще в юности, когда он в 1876 году попал сюда по причине совсем не оригинальной — из-за слабого здоровья. Причем не просто поселиться, а самому построить дом. Позже, начав копать с помощниками, на глубине примерно двух метров они «нашли твердые, как гранит, римские стены: на красном помпейском фоне танцевали нимфы и вакханки». Как пишет Мунте, эти остатки одной из вилл Тиберия и послужили фундаментом его белоснежного дома.

Конечно, если верить тому, что рассказал он в своей «Легенде о Сан-Микеле» (книга, написанная на английском, вышла в 1929 году). Некоторые, однако, считают шведского врача сказочником и говорят, что многое из того, что и по сей день украшает залы виллы, было куплено им у антикваров, а не найдено тут же.

В начале 60-х (к этому времени книгу перевели на десятки языков) очарованная ею Татьяна Александровна Аксакова-Сиверс сделала русский перевод и отдала его в Госиздат, где он благополучно пролежал почти десять лет. Однажды на вопрос, в чем же задержка, ответом ей было: «Лицо автора книги о Сан-Микеле нам неясно! Кто он такой? Родился в Швеции, учился в Париже, жил на Капри и издал свой роман в Лондоне! Это какой-то космополит!»

Все свое имущество на острове «космополит» Мунте завещал шведскому государству. Занимающий виллу Фонд Сан-Микеле специализируется в области классической культуры.

Мунте, кстати, был еще, как мы сказали бы сегодня, убежденным экологом: боролся с ловцами птиц на территории замка Барбаросса. Боролся своеобразно: просто купил эту землю. Сегодня в замке, построенном когда-то для защиты от набегов сарацин и получившем имя разрушившего остров почти полностью известного пирата, размещен орнитологический центр.

Служит делу просвещения, на сей раз молодых архитекторов, и другой знаменитый каприйский дом — итальянского писателя Курцио Малапарте (отдавший дань увлечения и фашизмом, и коммунизмом, и даже маоизмом современному читателю автор больше всего известен по книге «Техника государственного переворота»). Аскетичному, напоминающему бункер красному зданию с плоской желтой крышей, он давал определения, меньше всего сочетающиеся с атмосферой острова: «грустный, тяжелый и суровый». Но это не мешает некоторым считать дом Малапарте, стоящий на высоком мысу в окружении сосен, самым интересным из всего, что есть в авангардной архитектуре.

Малапарте строил его не сам: проект принадлежит архитектору Адальберто Либере, который работал во славу Муссолини над Дворцом Съездов в римском районе ЭУР. Говорят, правда, что именно писатель придумал сделать стену за камином прозрачной, чтобы огонь горел на фоне скал фаральони. Этот вид — три возвышающихся над морской поверхностью недалеко от берега камня, над формой которых долго работали вода и ветер — считается одним из самых впечатляющих на Капри.

Мне оставалось ходу минут пятнадцать до площадки, с которой можно любоваться этим природным чудом, но взгляд на часы заставил повернуть назад. До последнего метеора меньше часа: как раз не спеша вернуться в порт.

Без труда вышла на Пьяцетту и, нырнув с площади в арку, поняла, что иду не туда. Лестницы не было. Вернулась на площадь, нырнула в другую арку: тоже никакой лестницы.

Все аборигены, к которым я обращалась за помощью, пожимали плечами и произносили: «Bus». Где остановка автобуса, я и без них знала. Только мне хотелось еще раз пробежать через «висячие сады» и наглядеться впрок на цветы, балкончики, решеточки… Но то была настоящая мафия — пришлось сдаться.

Заплатив 1,30 евро, минуты за три я была доставлена по узкому серпантину прямо в порт. Нет, к организации автобусного движения у меня никаких претензий нет. Человек в кассе продает билеты, другой эти билеты проверяет, сам водитель уже за рулем, дожидается, когда все места будут заняты. Такой плотности обслуживающего персонала на одного туриста может позавидовать иной 5-звездный отель.

А в порту сам собой отпал вопрос, который, признаюсь, мучил меня: как всем прибывшим за день удастся уплыть вечером на материк. Ведь мало кто откажется задержаться подольше. Вместо утреннего метеора нас ждал настоящий метеорище, в котором разместились несколько сотен пассажиров. Время в пути получилось то же, что и утром, — сорок минут.

В поезде я снова и снова прокручивала в памяти каприйские картинки. На одну горьковскую виллу я все же наткнулась, когда плутала в поисках той самой лестницы. Кое-где в подтеках и немного облупившиеся стены помпейского цвета, окна закрыты жалюзи. На первом этаже — Интернет-центр. Как раз над ним — мемориальная доска, извещающая, что в этом доме с марта 1909 по февраль 1911 года жил Максим Горький и что здесь бывал у него основатель советского государства Владимир Ленин.

Рассматривая фотографии дома, заметила как раз за углом другую мемориальную доску. Напрягаюсь до предела, пытаясь разобрать хотя бы самые крупные буквы, пока наконец у меня не выходит: «EMIL VON BERING». Ба! Нобелевский лауреат: в 1901 году он получил премию в области медицины. Что делал здесь? Ищу биографию Беринга. Оказывается, в 1897 году он провел на Капри медовый месяц с Эльзой Спинолла, дочкой берлинского врача. Опять немцы! Именно у Беринга снимал виллу Горький. Сегодняшние хозяева, привлекая клиентов, зовут ее не иначе как Домом Горького.

За один день Капри, конечно, не исходишь вдоль и поперек. Не хватило у меня времени — хотя и была рядом — дойти до отеля «Крупп»: там первый горьковский адрес на острове. Его владельцы тоже не упускают случая упомянуть, что на этой вилле когда-то жил пролетарский писатель.

Я только по книгам знаю волшебную силу знаменитого голубого грота с водой неповторимого оттенка. Я не видела удивительный майоликовый пол в церкви святого Михаила. Не поднималась по подвесной дороге на монте Соларо. Не бродила по развалинам императорских вилл.

Осталась в стороне от моего маршрута и Чертоза — бывший картезианский монастырь святого Иакова, построенный в средние века. Здесь хранится итало-русская библиотека, с инициативой устройства которой выступил Горький. Были замыслы и более обширные. Разрабатывались планы создания Русско-итальянского общества для взаимного знакомства с культурами. А заброшенный монастырь предлагали превратить в итало-русский этнографический музей. Но планы не осуществились. А так, кто знает, и у России было бы на острове весомое культурное присутствие. Сейчас же в Чертозе куда нагляднее представлено немецкое искусство: здесь действует музей художника-символиста Карла Диффенбаха, одно время жившего на Капри. Тоже интересно.

Да, многое посмотреть не удалось. Значит, надо снова ехать на Капри. Просто отдыхать. Тем более что и Горький советовал.

Светлана Сорокина

03.01.2006

Источник: Эхо планеты

guide.travel.ru

В Италии открыли памятник Горькому — Российская газета

В Сорренто открыт памятник «сеньору Алессио» — Алексею Максимовичу Горькому.

Горький прожил в Италии с перерывами семнадцать лет, из них почти десять — в Сорренто. С 16 ноября 1924 года и вплоть до возвращения на родину 9 мая 1933 г. он провел на вилле «Иль Сорито», расположенной вдали от шумного курортного центра, на скалистом мысе Капо ди Сорренто. Писатель утверждал, что никто не любит Италию так, как он, потому что никто другой не обязан ей столь многим. «Бель Паэзе» вдохновляла и наполняла Горького творческим зарядом. Именно в Сорренто создавались «Дело Артамоновых», три тома «Жизни Клима Самгина», «Заметки из дневника», пьесы, очерки и воспоминания.

До сегодняшнего дня о присутствии Горького в Сорренто напоминала лишь мемориальная доска, а также записи в гостевых книгах, которыми похваляются местные отельеры. Но любовь между ним и Италией оказалось взаимной. Именно Италия выступила инициатором внесения юбилея Максима Горького в календарь памятных дат ЮНЕСКО, а также всецело поддержала установку бюста к 150-летию со дня его рождения.

«В этот юбилейный год великий русский писатель Максим Горький наконец вернулся в свой второй «дом», Сорренто! Этот проект появился на свет несколько лет назад по инициативе мэрии Сорренто в сотрудничестве с московским Институтом мировой литературы имени Максима Горького РАН, его директором Вадимом Полонским, а также стараниями оргкомитета горьковской премии, которую каждый год получают лучшие писатели и переводчики Италии», — рассказал «РГ» ответственный за международные отношения в мэрии Сорренто Антонио Фиорентино, отметивший, что воплотить эту идею в жизнь удалось при меценатской поддержке российского бизнесмена, председателя совета Плесского городского поселения Тимербулата Каримова.

Бюст Максиму Горькому установлен на высокой полуразрушенной колонне, композицию дополняют крылья буревестника, которые как будто несут писателя над городом. Автором изваяния, которое было решено разместить в центре Сорренто, на площади Победы (в двух шагах дома, где родился итальянский поэт XVI века Торквато Тассо), стал прославленный российский скульптор Александр Рукавишников.

Кроме того, благодаря усилиям ассоциации «Познаем Евразию» и Института мировой литературы имени Горького в Сорренто состоялась презентация уникального, прежде не опубликованного издания. Речь идет о факсимиле четырех номеров рукописного домашнего журнала «Соррентийская правда». В этот журнал входили юмористические рассказы, стихи и карикатуры самого Горького и гостей, посещавших его виллу «Иль Сорито». За иллюстрации в этом издании отвечал сын писателя Максим Пешков.

«Празднование юбилея Горького в Сорренто позволит не только отдать дань его памяти, но и будет, несомненно, способствовать интенсификации культурных связей. Сегодня, когда принято воздвигать стены, наш город стремится стать важным культурным мостом, связывающим Италию и Россию. Мы считаем это крайне важным аспектом для развития полноценного международного сотрудничества», — подчеркнул Фиорентино.

rg.ru

Сказки об Италии — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 26 марта 2016; проверки требуют 4 правки. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 26 марта 2016; проверки требуют 4 правки. Титульный лист первого издания «Сказок об Италии» в России. 1912 г.

«Сказки об Италии» — цикл из 27 небольших рассказов Максима Горького. Цикл был создан в период 1911—1913 гг., во время первой эмиграции писателя^[1]. Горький жил в Италии на острове Капри, но много путешествовал по другим городам страны^[2]. Впечатления от увиденного легли в основу «Сказок об Италии».

ru.wikipedia.org

Остров Италии, где жил Горький 5 букв

Позитано — рай на земле

Вилла Горького в Сорренто

М. Горький в Сорренто. Фото 1927–1928

В Советском Союзе имя Горького знали абсолютно все с детства. Мы выросли с Горьким!

Советская власть вознесла его на самый высокий пьедестал. Мы изучали его произведения в школе. В каждом, не то что городе, а селе и посёлке, была улица или площадь имени Горького и стояли памятники. Его имя носили и центральная улица Москвы (ныне Тверская), и главный театр страны МХАТ, и нынешний Нижний Новгород, и Центральная детская киностудия, и многочисленные театры, школы, пароходы, самолёты, колхозы и другие «соц-культ-хоз-объекты».

«Песня о буревестнике» и «Песня о соколе», «Несвоевременные записки», соцреализм, «город жёлтого дьявола» и «джаз — музыка толстых», «Если враг не сдается – его уничтожают», пропагандистская поездка по Беломорканалу и много-много чего другого — это всё Горький! (почему-то, в связи с этим, вспоминается Никита (Хрущёв) с его жлобским»соцреализьмом» и «педерасами»)

Я не буду вдаваться в многочисленные подробности пребывания Горького в Италии. Об этом написано много и кому это интересно, тот без труда найдёт в интернете любой материал и даже фотографии этого периода жизни писателя.

Мы сегодня не об этом, мы совсем о другом — мы о красоте, радости и покое.

Всё это вкушал Алексей Максимович именно здесь, в Италии, в Сорренто. Здесь он был счастлив, здесь он создавал свои великие творения и наслаждался земным бытием.

Так случилось, что мне удалось побывать на вилле, которую снимал А.М. Горький в Сорренто, вилле «Иль Сорùто».

Дело в том, что попасть туда может далеко не каждый — вилла находится в частном владении. Там не музей, а обыкновенное жилое помещение — там живут люди. И посетить виллу можно только в том случае, если вас пригласят хозяева.

Мне давно хотелось побывать на вилле, в которой, наверное, одни из самых счастливых лет, провёл великий русский писатель ХХ-ого столетия.

Я люблю Горького. С удовольствием перечитываю его рассказы, смотрю спектакли и фильмы по его пьесам.

Я знал, что вилла находится где-то в Сорренто и что увидеть её можно только с дороги, и на доме есть мемориальная доска.

Знал также, что сегодня эта вилла находится в частном владении и живёт там сын нашего хорошего знакомого Джованни Руссо — гостиничного магната из Сорренто, владельца острова Нуреева (архипелаг Ли Галли) и виллы Дзеффирелли. Я даже как-то с ним разговаривал о возможности посещения виллы. Он сказал, что, мол, пожалуйста, позвони когда захочешь. Но я так и не собрался.

А тут как-то получаю электронное письмо из Праги от Ивана Толстого, известного журналиста и писателя, редактора радио «Свобода». Он делал передачу об острове Нуреева и там звучала моя песня «Остров любви», которую я посвятил этому удивительному русскому уголку в Италии.

Он пишет, что знает о моём знакомстве с синьором Джованни и просит посодействовать в «проникновении на виллу». Дело в том, что он задумал цикл передач на телеканале «Культура» о судьбах русских эмигрантов начала ХХ-ого века под общим названием «Исторические путешествия Ивана Толстого». И в одном из фильмов хочет рассказать о многолетней «игре» товарища Сталина с Максимом Горьким, жившим в 1920-30-е годы в Сорренто. Почти детективная история о том, как окружая его «преданными» друзьями, сделать возвращение пролетарского писателя на родину неизбежным.

Кому интересно, можете посмотреть фильм по интернету. Называется он «Клетка для Буревестника»

И вообще, весьма советую вам посмотреть все фильмы этого цикла. Они небольшие, по 26 минут каждая серия. Блестящая работа Ивана Толстого! Вы узнаете много интереснейших, доселе неизвестных, фактов из жизни известных личностей на фоне исторических событий тех, уже далёких лет, Все фильмы выложены в интернете и, при желании, их легко найти и скачать или посмотреть в режиме реального времени.

Я позвонил синьору Джованни. Он сказал, что сейчас, мол, на вилле полно народу, приехали друзья сына и может, как-нибудь, в другой раз и т.д. Я объяснил ему, чтò для русской культуры значат имена Горького и Толстого и попросил сделать одолжение для российского телевидения. После недолгих уговоров он дал согласие и в мае месяце 2011 года съёмочная группа телеканала «Культура» прибыла в Сорренто.

Я решил сделать эту страницу, потому что вряд ли кто-либо из вас сможет побывать на этой вилле. А мне, раз уж посчастливилось, то сделаю, понимашь, фоторепортаж! Чтобы и вы имели хоть какое-то представление об этом уголке русской истории в Италии.

Хорошо, роскошно пожил здесь Алексей Максимович! И правильно — великий писатель и должнен так жить! Вот посмотрите фотографии и представьте, каково ему было возвращаться из этого рая, где, в общей сложности, прожил он аж 15 лет (включая и его «каприйский» период), в «соцреализьмь» страны советов! Да ещё, как теперь выяснилось, и не по своей воле!.

Конечно, внутри мало что сохранилось, нынешний хозяин многое переделал на современный лад. Но, тем не менее, дыхание того времени на вилле ещё присутствует.

Мне лично, вилла показалась большой и не совсем уютной. Когда находишься внутри, впечатление, что ты в зàмке. — несколько мрачновато, Парадная лестница, на мой взгляд, тяжеловата и не совсем соответствует размеру виллы. Кроме того, вилла находится на высоком берегу и на достаточном удалении от моря. Конечно, красивый вид на Сорренто и Неаполитанский залив. Но для меня непонятно — что, в жаркое лето, которое здесь довольно продолжительное, у Алексея Максимовича и его многочисленных домочадцев не возникало желания окунуться в морских водах ? Быть рядом с морем в жару и не иметь возможности искупаться? Что, нельзя было, при возможностях Алексей Максимыча, снять виллу прямо у моря?

Ну да ладно, оставим мои субъективные впечатления и перейдём к просмотру фотографий, которые я сделал во время съёмок на вилле «Иль Сорùто».

www.ray-na-zemle-positano.com

Под солнечным небом Италии · М. Ф. Андреева

Путь из Нью–Йорка в Неаполь длился до 13 октября 1906 года. Океанское путешествие А. М. Горький и его спутники перенесли более или менее спокойно, большая качка была лишь первые пять дней.

Итальянцы приняли их тепло и радушно. О встрече и митинге в Неаполе одна итальянская газета сообщала: «Трудно описать энтузиазм толпы, когда появился Горький. Раздались шумные аплодисменты, тысячи голосов восклицали: «Да здравствует Горький! Да здравствует великий художник! Да здравствует русская революция!»»

Римская социалистическая газета «Аванти» поместила интервью с русским писателем. В тексте были выделены подзаголовки: «Горький в Неаполе», «Господин Пешков», «Его жена», «Что он думает о Неаполе», «Душа американцев», «Опять угнетенные на сцене», «Русская революция победит», «Солдат свободы».

В первый же день во время прогулки по городу Горький и Андреева посетили Неаполитанский музей. Вечером были в театре, сидели в центральной ложе. Газета «Аванти» сообщала, что, когда в ложе в первом ряду появился великий русский писатель, его друг и две синьоры, весь зал встал, аплодисменты заглушали звуки оркестра.

«Итальянцы встретили Алексея Максимовича восторженно и страшно приветливо», — сообщала М. Ф. Андреева в письме М. Хилквиту.

Мария Федоровна перевела письмо Горького итальянским трудящимся, которое было опубликовано в газете «Аванти». Вот его текст:

«К пролетариям Италии!
Меня глубоко волнуют симпатии, выраженные мне итальянским пролетариатом. Это безграничное чувство симпатии заставляет меня надеяться, что приближается, наконец, время, когда любая система насилий, направленная против человека, стремящаяся поработить его разум, вызовет единодушный взрыв негодования и протеста всего мира против тиранов. Пусть крепнет и расширяется по всей земле это чувство духовного братства ко всем. Пусть далее растет и углубляется в каждом сердце любовь к свободе человеческой мысли. Да здравствуют права народов в их любви к правде и борьбе за победу. Спасибо. Максим Горький».

Горький и его спутники не остались без «внимания» агентов царского правительства. Те не испытывали никакой радости в связи с прибытием Горького в Италию: хлопот им прибавилось. О выступлениях А. М. Горького не замедлили сообщить в Петербург министру иностранных дел Извольскому чиновники русского посольства в Риме. Они доносили, что Горький и Андреева «давали бесчисленные интервью журналистам, причем, конечно, в революционном духе высказывались по разным вопросам русской действительности».

А. М. Горький и М. Ф. Андреева выбрали для проживания небольшой остров Капри в Неаполитанском заливе. Площадь его — 10,5 квадратного километра, население тогда было около 8 тысяч человек. Мария Федоровна вспоминала:

«Остров этот небольшой, в четыре с половиною часа его можно кругом объехать на рыбацкой лодке, очень живописный, с чудесным видом с северной стороны на Везувий, дальний Неаполь и целую цепь островков, а с южной — в открытое море. Живешь на этом острове Капри, как на корабле. Связь с землею поддерживает маленький пароходик, раз в сутки приходящий из Неаполя и уходящий обратно.
А в другую погоду, когда в заливе большое волнение или дует сильный ветер, Капри иногда на несколько дней остается совсем отрезанным от внешнего мира».

Вилла «Блезус ди Мария» («Святая Мария») состояла из трех комнат. В нижнем этаже, вспоминала М. Ф. Андреева, находились спальня и ее комната, из которой широкая деревянная лестница вела наверх, во второй этаж. Весь верхний этаж занимала одна большая комната — кабинет Алексея Максимовича. Примечательными были два огромных окна из цельных стекол в полтора метра высотой и три метра шириной. Так как дом стоял на холме и высоко над берегом, из кабинета А. М. Горького открывался такой вид, будто человек находится не в доме, а на корабле, плывущем по морю.

В кабинете Горького, у окна, выходившего на море, стоял на высоких ножках большой письменный стол, покрытый зеленым сукном. От стола с правой стороны возвышалась простая конторка. Иногда, устав сидеть за письменным столом, Горький шел к конторке и работал стоя. На многочисленных полках и столах лежали книги.

Чтобы в кабинете не было холодно и сыро, зимой топили камин. В него бросали корни оливковых деревьев, они давали много тепла, но быстро сгорали. Иногда погода менялась, дул северный ветер. Горький чаще кашлял и порой задыхался. Трудился много: заканчивал последнюю часть трилогии «Жизнь Матвея Кожемякина». Вставал рано. В 9 часов Мария Федоровна подавала ему кофе.

К тому времени она готовила для него переводы из западных газет, которые почтальон приносил накануне. Мария Федоровна переводила те материалы, которые могли, по ее мнению, заинтересовать Алексея Максимовича. Он также получал и внимательно прочитывал столичные и губернские русские газеты. Из России, из многих стран земного шара шла к нему огромная масса писем.

Горький в десять часов утра вновь садился за письменный стол и работал около четырех часов.

В два часа дня обычно был обед. К тому времени приносили новую почту, и никакие просьбы близких или советы врачей не могли убедить Горького не читать во время еды. Мария Федоровна тут же переводила ему некоторые интересовавшие его сообщения итальянских, французских и английских газет. После обеда до четырех часов он отдыхал, в пять пил чай и с половины шестого или с шести часов опять шел к себе в кабинет работать или читать. В семь часов ужинали. Когда к Горькому приезжали русские товарищи, жившие в эмиграции, шли беседы. Иногда затевались какие–нибудь игры, в которых Алексей Максимович принимал живое участие.

Несмотря на больные легкие и сильный кашель, нередко сопровождавшийся кровохарканьем, Алексей Максимович был человеком чрезвычайно веселым. Он сохранял юность души, огромную работоспособность, жажду знаний, беспредельный интерес к жизни.

В одиннадцать часов вечера Алексей Максимович окончательно уходил к себе, снова читал или работал над рукописью. Ложился спать обычно в час ночи, но еще минут тридцать, а то и больше, читал лежа в постели.

Таким был его обычный день.

Заботе о Горьком, о его творческой работе Мария Федоровна отдавала все свои способности, силы и время. Ее самоотверженность и самоотречение объяснялись не только глубокой любовью к Алексею Максимовичу, но и пониманием огромного общественного значения его произведений — могучего оружия трудового народа в революционной борьбе против самодержавного строя. В одном из писем она делилась своим мнением о Горьком: «Он — знамя, кроме своего большого литературного дарования, знамя всего светлого, яркого, смелого и чистого, и сейчас именно за то, что он знамя, люди, потерпевшие крушение, уставшие и ренегатствующие, так усиленно стараются накидываться на него».

Забота Марии Федоровны о Горьком не ограничивалась тем, что она создавала для него очень уютную бытовую обстановку, перепечатывала на машинке его произведения, переводила на русский язык солидную иностранную корреспонденцию. Она являлась переводчицей во время встреч А. М. Горького с иностранцами. Мария Федоровна сама была литературно одаренным человеком. Зная итальянский язык, заинтересовалась итальянским народным фольклором, восхищалась его высокой художественностью и ярким национальным колоритом. Нередко пересказывала А. М. Горькому итальянские народные предания, переводила их и увлекала ими писателя. Свои чудесные «Сказки об Италии» он создал с помощью Марии Федоровны и посвятил ей это произведение. Закончив перевод итальянских сказок, она приступила к переводу пьесы итальянского драматурга Роберто Бракко «Маленький святой» и других произведений. Роман О. Бальзака «Тридцатилетняя женщина» в переводе Марии Федоровны дважды выходил в России до революции и дважды в советские годы.

Горький часто просил М. Ф. Андрееву готовить от его имени ответы на письма, которые он получал, давать отзывы о книгах. Мария Федоровна вела многие практические дела, связанные с подготовкой книг А. М. Горького в издательствах, с постановкой его пьес в театрах.

Мария Федоровна первой оценивала написанное Горьким, знала его планы. Вот одно из ее высказываний писателю А. В. Амфитеатрову:

«А знаете, хорошо он написал третью часть «Окурова» — «Матвей Кожемякин». Есть страницы — особенно о Волге, о кулачном бое — прямо великолепные, хоть наизусть учи, право. И хорошо он о женщине пишет, есть у него некая мачеха Палага — так такие он там слова говорит иногда, так чувствует, что только удивляешься — где это он «подсмотрел», у кого подслушал, как душа говорит».

На Капри М. Ф. Андреева очень тосковала по театру. Писала: «Я театральный человек и таким останусь, несмотря на все горы препятствий, отрезавшие меня от моего любимого дела».

Напряженная творческая работа Горького продолжалась. На Капри он создал много талантливых произведений — «Жизнь Матвея Кожемякина», «Исповедь», «Лето», «Городок Окуров», «Мордовка», «Большая любовь», «Хозяин», «Жизнь ненужного человека», «Случай из жизни», «Рождение человека», «Сказки об Италии», ряд публицистических статей — «О цинизме», «Разрушение личности», «О писателях–самоучках», «О «карамазовщине»» и другие.

Алексей Максимович писал на Капри пьесы «Фальшивая монета», «Васса Железнова», «Зыковы».

Мария Федоровна перевела на итальянский язык отрывки из повести А. М. Горького «Мать», они были опубликованы в печати. Итальянские читатели познакомились с этим произведением раньше, чем оно было напечатано в Соединенных Штатах.

Каприйский период был одним из самых плодотворных в литературной деятельности Горького. В Петербург он писал К. П. Пятницкому: «Работаю здесь на всех парах и с великой радостью», «воспален я рвением к работе до безумия».

Горький трудился крайне напряженно, и Марии Федоровне нелегко удавалось приглашать его на прогулки по острову. Порой вечером они заходили в небольшой уютный зал местного кинематографа. Босоногие ребятишки каприйских рыбаков, заметив его высокую фигуру, толпами набрасывались на доброго «синьора Алесио». Он охотно покупал им билеты в кино, и дети восторженно благодарили его. Горький весело улыбался им, одного мальчишку ласково погладит по голове, другого потреплет по плечу, третьего угостит конфетой…

Большим счастьем для Алексея Максимовича были встречи с сыном Максимом. Е. П. Пешкова неоднократно приезжала с ним на Капри. 26 января 1907 года Горький писал сыну:

«Ты уехал, а цветы, посаженные тобой, остались и растут. Я смотрю на них, и мне приятно думать, что мой сынишка оставил после себя на Капри нечто хорошее — цветы.
Вот если бы ты всегда и везде, всю свою жизнь оставлял для людей только хорошее — цветы, славные воспоминания о себе, — легка и приятна была бы твоя жизнь.
Тогда ты чувствовал бы себя всем людям нужным, и это чувство сделало бы тебя богатым душой. Знай, что всегда приятнее отдать, чем взять.
…Ну, всего хорошего, Максим!»

Летом на Капри направлялись к Горькому многие соотечественники и иностранцы. Среди гостей Алексея Максимовича были Г. В. Плеханов, Л. Б. Красин, А. В. Луначарский, Герман Лопатин, лично знавший Карла Маркса, М. В. Фроленко, более двадцати лет сидевший в царских тюрьмах.

Незабываемой была встреча на Капри с одной из самых «знаменитых женщин эпохи» Верой Николаевной Фигнер. Ее знала вся революционная Россия. Двадцать лет отбывала она одиночное заключение в камере Шлиссельбургской крепости. Русская революционерка, народница, член Исполнительного комитета «Народной воли», Фигнер активно вела пропаганду среди интеллигенции, учащейся молодежи в Петербурге, Кронштадте и на юге России. Участвовала в создании военной организации народовольцев и в подготовке покушений на царя в 1880 году в Одессе и в 1881 году в Петербурге. Была приговорена к смертной казни, замененной пожизненной каторгой.

— Ад — позади и у меня и у вас, — сказала Вера Фигнер при встрече с Алексеем Максимовичем.

Горький смутился, развел руками:

— Немыслимо и сравнивать, уважаемая Вера Николаевна, ваш ад с моим. Я, можно сказать, только заглянул в него… Я в Петропавловке сидел всего лишь…

— До Шлиссельбурга я тоже побывала в Петропавловке, — возразила Фигнер. — И могу сказать, что особых различий нет.

Долго длилась интереснейшая беседа Горького с легендарной Верой Фигнер.

Мария Федоровна много читала и слышала об этой целеустремленной личности, не принимая и осуждая тактику индивидуального террора. Мария Федоровна, сама женщина мужественная, преклонялась перед подвигом В. Н. Фигнер, перед силой ее воли, убежденностью и очень рада была с ней познакомиться. 4 февраля 1907 года М. Ф. Андреева сообщала И. П. Ладыжникову: «Не знаю, писал ли Вам Алексей Максимович о свидании с Верой Николаевной Фигнер, приезжавшей к нему на Капри? Удивительно чарующее произвела она на всех нас впечатление».

Встречи с революционерами были особенно радостными для Горького, он часами беседовал с ними, с исключительным гостеприимством принимал их.

Горький с Капри поддерживал связь с видными деятелями международного рабочего движения. Экземпляр своей книги «Мать», изданной на немецком языке, послал в Германию Карлу Либкнехту с дарственной надписью: «Карлу Либкнехту с любовью и горячим уважением». (Полностью судьба этого экземпляра неизвестна. В мае 1945 года после штурма фашистской столицы в одной из квартир Берлина эту книгу нашел советский офицер.)

Приятно было принимать на Капри русских литераторов. В декабре 1906 года приехал писатель и драматург Леонид Андреев после большого горя, постигшего его. Во время родовой горячки умерла его жена Александра Михайловна, мать двоих детей. А. М. Горький и М. Ф. Андреева очень любили «маму Шуру», как шутливо называл раньше Алексей Максимович жену Андреева. Они утешали Леонида Николаевича, выражали ему искреннее соболезнование.

В марте 1907 года на Капри навестил Горького писатель и врач В. В. Вересаев. Затем прибыл с женой И. А. Бунин, они прожили там три зимних сезона. Приезжал украинский писатель–демократ М. М. Коцюбинский, особенно подружившийся с Марией Федоровной. Бывали на Капри К. С. Станиславский, Ф. И. Шаляпин, писатель А. И. Новиков–Прибой, художник И. Е. Репин, беллетрист, драматург и фельетонист А. В. Амфитеатров, модный в то время поэт–сатириконец Саша Черный.

Саша Черный посвятил Марии Федоровне шутливую оду. В ней были такие строки:

Из взбитых сливок нежный шарф…
Движенья сонно–благосклонны,
Глаза насмешливой Мадонны
И голос мягче эха арф.
Когда изысканным перстом
Она, склонясь, собачек гладит,
Невольно зависть в грудь засядет:
Зачем и я, мол, не с хвостом?..

Приезжали и люди, которые никогда не видели Алексея Максимовича, но были почитателями его таланта: они искали у Горького правду, ждали его советов о том, как жить дальше. Каждого надо было принять. Мария Федоровна немало сил тратила для бытового устройства приезжающих. Многие из них, уехав с Капри, присылали потом благодарственны письма. В них о М. Ф. Андреевой были эпитеты — «хорошая», «добрая», «чуткая», «предобрая», «прекрасная душа».

«Паломников» становилось все больше, и это порой мешало Горькому работать спокойно. В таких случаях Мария Федоровна была бескомпромиссной и решительно ограждала Алексея Максимовича от встреч с ненужными посетителями.

А. М. Горький и М. Ф. Андреева вместе с Н. Е. Бурениным и Гарриет Брукс ездили по Италии, знакомились с новой для них страной. Посещали знаменитые итальянские музеи и художественные выставки. Особый их восторг вызывали простые итальянцы — сердечные люди, талантливые и самобытные, искренне любящие песни и танцы. Они облегчали русским изгнанникам жизнь вдали от России.

Самое дорогое на чужбине — воспоминания о родине. За шесть лет в эмиграции не было дня, когда бы Алексей Максимович и Мария Федоровна не думали бы о России, не мечтали бы о возвращении в родную страну. С каждым годом чувство невероятной тоски по отчизне становилось все сильнее и тягостнее.

И. А. Бунин однажды сказал Горькому:

— Капри — жемчужина, оправленная бирюзой… Рим под боком к тому же. Завидное житие.

Горький ответил:

— Для жизни без излишеств обстановка здесь, Иван Алексеевич, самая благоприятная, идеальная даже. Да и не влекут меня никакие излишества в шумную европейскую жизнь. Не это влечет меня и на родную землю, понятно… Бывают моменты, когда готов снова превратиться в бродягу–странника, в того самого Леху Пешкова, что пешком в некотором соответствии с фамилией своей исколесил когда–то пол–Руси. И все–таки не насытился ее познанием, узнал ее только приблизительно, как порой кажется…

В одном из писем к А. В. Луначарскому М. Ф. Андреева сообщала:

«Дорогой товарищ! Чуть было я не уехала в Россию, уже и паспорт себе достала, да вдруг получила от присных своих экстренное извещение — отложить, даже в Финляндию не ездить. Что это обозначает — не знаю, но пока осталась.
…Ждем к себе на днях Строева, что–то он расскажет о России, из письма его явствует, что плохо там нашим товарищам приходится. Вы, впрочем, это, должно быть, знаете из писем. Думали мы было жить следующую зиму в Финляндии, но, как кажется, приходится отложить эту мечту в очень долгий ящик, так как жить А. М. инкогнито, как сообщил один из наших товарищей, совершенно немыслимо, а иначе не позволят финны, да и русская полиция устроила бы во всяком случае нечто вроде ловушки для приезжающих побывать у А. М. — это последнее больше всего нас останавливает от переселения…»

andreeva.newgod.su