Церковь и петр первый – Некоторые аспекты влияния церковной реформы Петра I на жизнь российского православия

Содержание

«Именно с Петра начинается великий и подлинный русский раскол…»

Когда говорят о церковном расколе, то обычно вспоминают личности патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. Однако не случайно в сочинениях старообрядческих начетчиков церковная реформа нередко называется «никоно-петровской». Первый русский император, при всех его государственных достижениях, не только не приложил усилия к исцелению церковного раскола, но своими действиями, борьбой с русской традицией и культурой, только усугубил его.

Старообрядческие авторы писали, что Петр I не только продолжил дело патриарха Никона, разоряя русские обычаи, но направил российское общество на путь тотального «расцерковления». О разрушительной роли личности Петра I в духовной жизни русского общества размышляет настоятель храма Николы на Берсеневке игумен Кирилл Сахаров (РПЦ МП).

(Публикуется с сокращениями, с сохранением авторского написания терминов в синодальном стиле).

Патриарх умер, да здравствует император

Петр Первый. Об этой титанической, неоднозначной личности у меня накопился особенно большой материал. Помню, как студентом истфака Московского пединститута в «Историчке» (Государственной исторической библиотеке) я штудировал том за томом «

Историю царствования Петра Великого» историка Н. Устрялова.

Петра Первого волновало, прежде всего, наличие конкурентов его власти. В памяти еще был жесткий конфликт царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном, и, вполне естественно, он опасался такого двоевластия. Петр был сторонником абсолютизма — это то, что было в Европе, и чего не знала Московская Русь. Сугубо церковная жизнь его мало интересовала. В этой сфере много сомнительного было в его царствование: в монахи не постригали ранее 30 лет. Монастырям вменялась в обязанность забота об инвалидах, престарелых солдатах, т.е. делался акцент на социальном служении в ущерб основному монашескому деланию — молитве; в кельях монахам строго запрещалось держать чернила и бумагу, чем был нанесен удар по монастырскому летописанию

Известен факт, когда один монах на Соловках поплатился 16-ю годами тюрьмы за то, что держал у себя в келье перья и бумагу. Чего Петр опасался? Опасался оппозиции, переписки недовольных. Он испытывал неприязнь к монашеству, смотрел на него, как на враждебную силу, потому что нередко нити заговоров вели в какой-нибудь монастырь. Отсюда выходили подметные письма, священники были замешаны в стрелецких бунтах. Их тоже казнили. Сфера деятельности Петра I была государственная, а все остальное он рассматривал, как средство. На религию он смотрел как на необходимое условие могущества и благоденствия государства, основу народной нравственности. Поэтому строго наказывал оскорбление святыни; за небытие ежегодно на исповеди и за непричащение налагались штрафы, и такие люди не принимались ни на какие государственные должности. К содержанию веры Петр был довольно равнодушен.

Петр испытывал неприязнь к Римскому папе, особенно к ордену иезуитов. В факте Церкви Петр усматривал несколько различных явлений, не связанных между собою: доктрину, к которой он был довольно равнодушен; обряды, над которыми он смеялся; духовенство, как особый класс государственных чиновников, которому государство поручило нравственное воспитание народа. При этом воззрении Петр не мог понять монашество. Прямой пользы от него не было, и долго он недоумевал, какое место дать ему в государстве и не лучше ли отменить его совершенно. Но этого он не мог сделать. И потому терпел монашество нехотя, ограничив и стеснив его во всех отношениях. Вопреки основному характеру монашества, он всячески старался дать ему практическое направление, извлечь из него какую-нибудь пользу. Он охотно обратил бы все монастыри в фабрики, в училища или в лазареты.

При нем Русская Церковь (новообрядческая, Синодальная церковь — прим. ред.) превратилась в часть Российского государства, и Синод, по сути, стал государственным, а не чисто церковным учреждением. «

Ведомство православного исповедания» — так прямо и именовалась в то время Великороссийская Церковь. До этого Церковь имела свое почетное место в государстве, теперь все стало по-другому, что напрямую повлияло на ее авторитет. В ХIХ веке Ф. Достоевский писал, что Русская Церковь находится в параличе. Во многих случаях, писал Смолич, церковные решения имели своей целью не сугубо церковные нужды, а интересы государства, императора. Петр вначале наряду с другими коллегиями учредил Духовную коллегию, но потом все-таки переименовал ее в Святейший Правительствующий Синод. При этом указал: «Доброго офицера приставить к сему учреждению, сей коллегии, дабы он наблюдал за архиереями».

Влияние протестантизма было налицо. Петр, как известно, полтора года путешествовал по Европе. Вернувшись, узнав о стрелецком бунте, головы стрельцам лично рубил. Кажется, порядка полторы тысячи стрельцов было убито, причем Петр к этой бойне привлекал сановников, чтобы повязать их кровавой порукой. Это событие было отражено в известной всем картине Сурикова «

Утро стрелецкой казни». Церковное управление было реформировано по протестантскому образцу. Законодательным актом был принят Духовный регламент, составленный еп. Феофаном (Прокоповичем), выходцем из Малороссии, из Киева, учившимся на Западе. Для того чтобы учиться на Западе в католических школах, надо было отречься от Православия, на что и шли наши малороссы. Потом они возвращались в Православие, но был факт отречения от веры. Между прочим, по канонам, отрекшийся от веры может быть причащен только на смертном одре, в конце своей жизни. А эти, обучающиеся на Западе, становились архиереями.

В Регламенте, что характерно, практически не было ссылок на церковные каноны, а только на государственную целесообразность. В нем предусматривался штраф с тех, кто не был год на причащении. К тем, кто уклонялся от выплаты штрафа, могли быть применены телесные наказания. Если до Петра, при Иоанне Грозном и раньше, запрещалось строить инославные молитвенные здания, то Петр издал Указ, разрешающий это делать. Прот. Георгий Флоровский писал: «В системе Петровских преобразований и церковной реформы был властный и резкий опыт государственной секуляризации».

Именно с Петра начинается великий и подлинный русский раскол… Раскол не столько между правительством и народом (как думали славянофилы), сколько между властью и Церковью (автор, видимо, имеет ввиду не собственно Синодальную церковь, многие представители которой и при Петре не испытывали утеснений, но в целом церковную идеологию как таковую — прим. ред.). Происходит некая поляризация душевного бытия России. Русская душа раздваивается и растягивается в напряжении между двумя средочтениями жизни, церковным и мирским.

Государственная власть самоутверждается в своем самодовлении, утверждает свою суверенную самодостаточность, и во имя этого своего первенства и суверенитета не только требует от Церкви повиновения и подчинения, но и стремится как бы вобрать и включить Церковь внутрь себя, ввести и включить ее в состав и в связь государственного строя и порядка.

В строительной сутолоке Петровского времени некогда было одуматься и опомниться. Когда стало свободнее, душа уже была растрачена и опустошена… Нравственная восприимчивость притупилась. Религиозная потребность была заглушена и заглохла. Уже в следующем поколении начинают говорить «о повреждении нравов в России».

Формально главой синодальной Церкви в Петровское время был митр. Стефан (Яворский). По словам Смолича, он не выступал мужественно и открыто за интересы Церкви, против вмешательства в ее дела светской власти. У него не было взаимопонимания с царем, был он в какой-то внутренней замаскированной оппозиции, но активно выступить против не решался.

Власть церковного временщика

Феофана (Прокоповича)

Петр присмотрел в Киеве вскоре после Полтавской виктории в 1709 г., когда тот произнес в Софийском соборе подобострастную речь и этим привлек внимание царя. Был он не чужд светским утехам. Даже Петр этим возмущался. Однажды он пришел в дом Феофана в разгар пира ночью. Все оцепенели, увидев царя. Феофан нашелся: взял бокал вина и пошел навстречу Петру, воскликнув: «Се жених грядет в полунощи!»

Одушевленное, бойкое слово и особенно пламенное сочувствие к современности, которого не имели другие проповедники, произвели глубокое впечатление на Петра. В 1711 г. после Прутского похода Феофан был назначен игуменом Киевского Братского монастыря и ректором Киевской духовной академии. Затем он был вызван в Петербург, и в 1718 году стал епископом Псковским, несмотря на донос на него.

В эти годы проповеди Феофана особенно характерны. В Петербурге он был скорее публицистом по политическим вопросам, чем пастырем, учителем. По словам Смолича, Феофан в своих проповедях меньше всего воспринимается как проповедник, заботящийся о душах пасомых, о необходимости религии для верующих. Перед нами мирской оратор, разъясняющий и доказывающий с точки зрения права и теологических предпосылок то дело, которое проводил в жизнь реформатор Петр. Никто до него и никто после него не отдал столько сил и энергии на обоснование идеи самодержавия в таком абсолютистском западном варианте. Эту же идею он положил в основу своего сочинения «Духовный регламент», так как отношения между Церковью и государством были для него мыслимы только в смысле подчинения и служения государству со стороны Церкви.

Вывод историка Верховского: «Духовная коллегия в концепции Петра и Феофана представляет собой не что иное, как церковную генеральную консисторию немецко-шведского типа, а Духовный регламент — свободное подражание протестантскому церковному порядку. Духовная коллегия есть государственное учреждение, устройство которого полностью изменило правовое положение Церкви в Российском государстве».

Историк Чистович в книге «Феофан Прокопович и его время» писал, что епископ Феофан рассуждал с точки зрения государственной пользы. На патриаршество он смотрел как на опасного конкурента для самодержавия. Синод якобы будет обладать большей духовной свободой, т.к. не будет бояться гнева сильных. Синод, однако, не имел «законодательной автономии». Его распоряжения утверждал император. Отмена патриаршества, замененного по царской воле Синодом, произошла без созыва Собора русских архиереев! К каждому из них был просто направлен царский посланец с требованием подписать «Регламент» под угрозой наказания.

Как отмечает Л.Тихомиров, реакция русского епископата и народа, пораженного учреждением Синода и последующими его действиями, вызвала крутые усмирительные меры. Он пишет: «За первое десятилетие после учреждения Синода большая часть русских епископов была в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и прочее. В истории Константинопольской Церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу».

«Если бы на книгах, написанных Феофаном, не было его имени, то можно было бы подумать, что автором этих книг является профессор какого-либо протестантского университета» — писал о. Георгий Флоровский. Они пропитаны духом Запада, духом реформации. Автор приводит чисто рациональные аргументы, у него рациональный подход к Церкви. Нет сакрального понятия о Церкви, как о Теле Христовом.

Учился Феофан в латинских школах. Впоследствии саркастически описывал латинских монахов. Братья Ликуды и Феофилакт Лопатинский составили бумагу о неправославии Феофана. Условием посвящения во епископы для него было отречение от крайних неправославных мнений. Все реформы Петра он объяснял с церковной кафедры. Почти все, что он писал, было написано по заказу Петра. И случалось, что он, угождая произволу Петра, жертвовал тогда правдой.

В книге «Правда воли монаршей» он писал о праве монарха назначать себе наследника по выбору. Это породило смуты.

Историк Щербатов пишет, что он был льстивым и корыстолюбивым, о чем свидетельствуют его просительные письма Петру. Однако он щедро раздавал деньги молодым людям, учащимся за границей. Был связан с Тайной Канцелярией. Следствием его интриганства было устранение конкурентов, например, Новгородского архиепископа Феодосия (Яновского). Его принцип: губить врагов, пока они не погубили его. Был в хороших отношениях с Бироном. Участвовал во многих политических процессах — плавал, как рыба в воде. При его петербургском доме была личная флотилия. Поддерживал госпитали, раздавал милостыню, помогал бедным студентам, прощал долги. Был прекрасно образован, гениально остроумен, имел огромную библиотеку. Школа, им основанная, была лучшей. Составил правила поведения учеников. Письма учеников проверялись. Угощал иностранцев, и то, что они выбалтывали, будучи пьяными, сообщал Петру.

Чистович писал: «Какой это был находчивый и изворотливый ум, какая железная воля, какая настойчивость в достижении цели!»

Феофан Прокопович, будучи фактически главой нашей Церкви в течение ряда лет первой трети ХVIII-го века, до самой смерти пребывал во всяких интригах. Чистович указывал: «Феофан бросился со всей своей энергией в водоворот интриг и крутился в нем до самой своей смерти. Скольких людей он совершенно напрасно погубил, замучил безжалостно, предавал медленному огню пыток, отправлял в ссылку!» Умер Феофан в возрасте 55 лет.

Со времени создания Духовного регламента Русская Церковь (Синодальная — прим. ред) стала являться составной частью государственного строя, Синод — государственным учреждением. Высшее русское духовенство беспрекословно подписало «документ капитуляции» Церкви перед государством. В послании к Константинопольскому патриарху не говорится ни слова о включении Синода в коллегиальную систему государственного управления, о подчинении Церкви воле монарха и о контроле над Церковью. Все это привело к тому, что Церковь становится частью государственного аппарата, теряет свою автономность, свою свободу. Практически все духовенство, все епископы письменно выразили согласие с этим Регламентом. Восточные Патриархи признали Синод братом во Христе.

Патриаршество было упразднено, что противоречит Первому апостольскому правилу, которое предписывает, чтобы в каждом народе все епископы знали первого епископа и без его воли ничего не творили, равно как и первый епископ ничего бы не творил без воли остальных епископов. Восточные Патриархи не стали возражать против этих сомнительных реформ. Готовность патриархов Александрийского и Антиохийского пойти на уступку по отношению к действиям Петра, которые не соответствуют каноническим правилам, объясняется не только некоторым искажением положения вещей, имевшим место в отправленной им грамоте, но также зависимым положением патриархов, находящихся под турецким владычеством, от русского царя в отношении их субсидирования из России.

В статье «Трагедия Петра — трагедия России» («Литературная Россия» №21 от 26 мая 1989г., с. 19) прочитал: «Россию Петр, вероятно, любил, но русских не любил, и с его царствования понятие о человеке, как об индивидууме, а не как о пешке на государственной доске, исчезает. Петр менее образовывал своих подчиненных, чем дрессировал их. Он сломал духовный хребет России, принизив Церковь».

Европейские игрушки

Время правления Петра было переломным — впервые на Государевом престоле оказался царь (затем император), воспитанный, в отличие от своих предшественников, не в патриархальных условиях царского двора, а на улицах Немецкой слободы среди сверстников немцев. Его увлекли европейские игрушки, которых не было на Руси.

На формирование Петра отразились воспоминания о расправе с его родственниками, когда ему пришлось спасаться в кладовых и за престолом Успенского собора. Тяжелое чувство оставила у него история конфликта царя Алексея Михайловича и патриарха Никона. Петр выставил Патриарха Андриана, пришедшего ходатайствовать за осужденных стрельцов. С тех пор он не допускал его к себе и ждал его смерти. У него уже была готова новая схема церковного управления. В правление Петра ко всему самобытному народному было высокомерное презрительное отношение. Из книги Кириллова «Правда старой веры»: «Направление жизни, возобладавшее после Никона и Петра, характеризуется уклоном к земной жизни, к посюстороннему, земному бытию, к здешнему граду, со всеми его пороками, злом и насилием. Религиозные чувства сейчас же изменились, и древняя икона, изображавшая в проекции новое, грядущее, просветленное человечество, была заменена итальянской живописью, продуктом эпохи ренессанса, возрождением языческой культуры».

И еще: «В деятельности Петра необходимо строго отличать две стороны: его деятельность государственная, все его военные, флотские, административные, промышленные насаждения, и его деятельность реформаторская, в тесном смысле слова, т.е. те изменения в быте, нравах, обычаях и понятиях, которые он старался произвести в русском народе. Первая деятельность заслуживает вечной признательности, благоговейной памяти и благодарности потомства… Но деятельностью второго рода он принес величайший вред будущности России. Иностранная форма жизни была поставлена на первое, почетное место. И тем самым на все русское была наложена печать низкого и подлого. Петр, уйдя с головой в заморскую ученость, увлекся техникой и из-за нее проглядел свою основную, главную задачу — понять свой народ и править им сообразно его верованиям и понятиям. Русский народ не восстал бы против западной учености, если бы она заняла приличное ей место. Начиная с Петра, наша историческая жизнь онемечилась, ее связи с народом порвались, и неметчина проникла не в одну область политической власти, но и в область религиозной жизни».

Расцерковление российской элиты

Реформы Петра привели к европеизации и секуляризации жизни народа, и особенно верхов. До Петра Церковь не была в жестком подчинении государству. В отношениях между Церковью и государством была определенная гармония, несмотря на отдельные эксцессы. Церковь занимала почетное место в государстве. Ее положение было несравнимо с положением других государственных учреждений. Допетровская народная монархия, по определению И. Солоневича, сменяется абсолютистской формой самодержавия. Уже в воинском уставе (1716 г.) говорилось, что воля монарха — единственный источник права во всех областях. Подчеркивалось следующее: «Его Величество никому не должен давать отчет. Он действует по собственной воле, по собственному усмотрению». Самодержавие подчинило себе Церковь, Церковь стала государственной. Апологетом этой новой формы управления, как я уже говорил, стал епископ Феофан (Прокопович). В «Розыске Историческом» он пытался доказать, что христианский государь обладает духовной властью, что он является «епископом народа». В «Правде воле монаршей» (1722 г.) он говорит о праве государя назначать любого наследника, о том, что «государь может приказать и то, что не нравится народу, но полезно и не против Воли Божьей, т.к. народ предоставил ему власть». Характерно, что везде говорится не «православный царь», а «христианский Государь», т.е. не подчеркивалась его принадлежность к Православной Церкви. Историк Смолич в своей Истории Русской Церкви отмечал: «В течение всего Синодального периода т.н. «церковная реформа» Петра подвергалась непрерывно тайной или открытой критике, как со стороны церковной иерархии, духовенства, так и со стороны ученого мира, публицистики и вообще русского общества. В сущности, государственная власть была единственной инстанцией, которая оценивала петровскую эпоху как вполне положительную».

«Именно Петр I выдвинул на первый план понятие о государстве и идею государственной службы. Церковь, служившая до сих пор Царствию Небесному, должна была по желанию Петра служить теперь также и царству земному. Ранее целью русского человека было спасение, избавление души от греха. Все земное считалось преходящим, относительным, бренным и в лучшем случае переходной ступенью к жизни на небесах. Петр, находившийся под влиянием Запада, придавал земному существенное значение, неизвестное до того времени на Руси. Церковь должна была строить это земное, воспитывая хороших подданных царя». «Петр решил полностью подчинить новое коллегиальное церковное управление государственной власти». «Петр не был атеистом, напротив, он был, несомненно, верующим человеком, однако его религиозность не носила церковный характер, свойственный благочестию русского человека Московской Руси». «Благодаря встречам с иностранцами из немецкого населения под Москвой, его религиозность приобрела определенный оттенок протестантизма. Именно поэтому он не придерживался так строго обрядовой стороны религии Московской Руси». «Петр принципиально признавал необходимость религии для нравственного воспитания человека. Главное — вера, а не атеизм, так как это вредно для государства. А какому богу служить — безразлично».

В 1702 году был издан указ Петра, в котором христианам неправославного исповедания разрешалось строить церкви и исполнять религиозные обряды.

Приведу еще цитаты из других источников. Помню, как я судорожно выписывал все это из книг на переменах во время учебы в духовных школах.

Из книги Ю. Самарина «Стефан Яворский и Феофан Прокопович»: «Петр не понимал, что означает Церковь. Он просто не видел ее, т.к. ведь ее сфера находится выше, чем сфера практических действий. Поэтому он и действовал так, как словно ее и не было. Он отрицал ее не из-за непонимания, но из-за незнания». Более всего Петра волновала опасность двоевластия, угрозу которого он усматривал в Патриаршестве. В результате Петровских реформ Церковь превратилась в часть государства. Из творений святых отцов вообще ничего не было издано.

Вторая цитата, характеризующая синодальный строй вообще, принадлежит архиепископу Савве (Тихомирову) из книги «Хроника моей жизни» (80-е годы ХIХ века): «В нашей обязанности является только ездить два раза в неделю по полтора-два часа в Синод для того, чтобы прослушать и обсудить то, о чем нам доложили, и затем подписывать дома подготовленные уже протоколы разных дел — вот и вся наша работа». Отмена патриаршества оправдывалась тем, что оно якобы является продуктом католического влияния, уподоблением папству. Для отмены патриаршества не приводилось доказательств, заимствованных из существа самой Церкви.

«Со времени Петра I РПЦ обращена в одно из правительственных или казенных ведомств, и живое отношение пастырей к пасомым искажено канцелярщиной, заковано в бюрократические формы» (Аксаков).

Во многих случаях церковное законодательство складывалось не с точки зрения церковных нужд и интересов, но под влиянием воззрения на общие государственные интересы лично самого монарха, или его уполномоченного в Святейшем Синоде, обер-прокурора.

Петр менее интересовался недостатками, имевшими место в церковной жизни, чем опасностью двоевластия, каковая, по его мнению, таилась в недрах патриаршества. В важных случаях Синоду велено было ничего не решать, не доложив монарху. Его распоряжения утверждал император.

«Слово и дело»

Алексей Толстой в рассказе «День Петра» писал: «Кому он был нужен, для какой муки еще новой надо было обливаться потом и кровью и гибнуть тысячами, — народ не знал. Но от податей, оброков, дорожных и войсковых повинностей стоном стонала земля». В этом же рассказе читаем: «Неосторожных, заковав руки и ноги в железо, везли в Тайную Канцелярию или в Преображенский Приказ, и счастье было, кому просто рубили голову: иных терзали зубьями, или протыкали колом железным насквозь, или коптили живым. Страшные казни грозили всякому, кто хоть тайно, кто наедине или во хмелю задумался бы: к добру ли ведет нас царь, и не напрасны ли все эти муки, не приведут ли они к мукам злейшим на многие сотни лет?

Но думать, даже чувствовать что-либо, кроме покорности, было воспрещено. Так царь Петр, сидя на пустошах и болотах, одной своей страшной волей укреплял государство, перестраивал землю. Епископ или боярин, тяглый человек, школяр или родства непомнящий бродяга слова не мог сказать против этой воли: услышит чье-нибудь вострое ухо, добежит до приказной избы и крикнет за собой: «Слово и дело». Повсюду сновали комиссары, фискалы, доносчики; летели с грохотом по дорогам телеги с колодниками; робостью и ужасом охвачено было все государство.

Пустели города и села; разбегался народ на Дон, на Волгу, в Брянские, Муромские, Пермские леса. Кого перехватывали драгуны, кого воры забивали дубинами на дорогах, кого решали волки, драли медведи».

ruvera.ru

Царь против церкви. Как Петр I подчинил себе духовенство | Люди | ОБЩЕСТВО

SPB.AIF.RU вспоминает, как Петру I удалось подчинить духовенство, встроив церковь в систему государственной власти.

Буксующая модернизация

Положение церкви на рубеже XVII-XVIII веков было очень сложным. С одной стороны, старообрядческий раскол, с другой — наплыв иноверцев-иностранцев. Необходимо было принимать сильные меры, чтобы остановить протестантскую, католическую и раскольническую пропаганду.

Петр I затеял модернизацию России и не мог не видеть явное недовольство духовенства его преобразованиями. Как носитель государственной идеи император, никогда не любивший духовенство, не допускал самостоятельности церкви в государстве. И однажды Петр обвинил в пробуксовке его реформ духовенство и решил положить конец этому противостоянию.

Для этого царь привлек бывшего старообрядца игумена Питирима. Тот переписал Выгорецких раскольников, так как императору хотелось, чтобы те по собственной воле согласились работать на железных заводах.Петр решил обезвредить противодействие духовенства Фото: Commons.wikimedia.org

В Москве за веру боролся митрополит Стефан Яворский, который был назначен президентом Синода. Манифест об учреждении Духовной коллегии был издан 5 февраля 1721 года. В одном из своих увещаний Синод обличал убеждения народа о богоугодности страданий, к которому часто прибегали раскольники. Их детей приказали крестить по православному обычаю. Принявших православие раскольников освобождали от двойного оклада и поборов.

Слуги власти

Петру не нравилось, что в России много церквей. Их изобилием особенно славилась Москва. Царь приказал переписать церкви, указать время их основания, число дворов прихода, расстояние между ними, лишние упразднить.

Синод запретил приносить в церковь личные иконы и молиться перед ними. Во время церковных богослужений указывалось собирать подаяния в два кошелька: один на церковные нужды, а второй на содержание больных и неимущих. По указу Петра богатым запрещалось приглашать духовенство к себе домой, чтобы те служили вечерние и заутренние службы. Это стало считаться тщеславием. Упразднялись все домашние церкви.

С этого времени, то есть с 1721 года, священник делался слугой государственной власти и должен был ставить ее интересы выше церковных правил. Духовным отцам вменялось в обязанность доносить о лицах, признавшихся на исповеди в злом умысле против царя. В Москве за веру боролся митрополит Стефан Яворский Фото: Commons.wikimedia.org

Священники обязаны были следить, чтобы прихожане посещали церковь в праздники и по воскресеньям, в дни рождения, именины царя и царицы, в день Полтавской победы и Новый год. Желая познакомить русских с другими вероисповеданиями, царь приказал перевести на русский язык лютеранский и кальвинский катехизисы. Иноверцев Казанской губернии, пожелавших креститься, велел не брать в солдаты. А когда царю донесли, что новокрещенных татар в Сибири отдали в холопство, он приказал немедленно объявить их свободными. Также Синод издал указ, где разрешал браки с иноверцами.

Петр — антихрист?

При Петре духовенство стало превращаться в такое же сословие, как и горожане. Они имели свои государственные задачи, права и обязанности. Царь хотел, чтобы духовный чин сделался органом религиозно-нравственного влияния на народ, находящимся в полном распоряжении государства. Путем создания высшего церковного управления — Синода — император получил возможность верховного распоряжения церковными делами.

Петр не любил монахов, то есть черное духовенство. Монахи платили той же монетой, в первые годы правления императора распространяя на городских площадях листовки о том, что Петр — антихрист. В итоге царь начал видеть в монастырях очаги смуты и бунтов и неуклонно уменьшал их количество. Монахам запрещено было выходить за стены обители более чем на 2 часа! Да и то лишь с письменного разрешения настоятеля.«Регламент духовный» 1721 года Фото: Commons.wikimedia.org

10 октября 1723 года вышел важный указ: не погребать умерших при церквях, а хоронить их на кладбищах или в монастырях. А еще через год вышли новые правила о монастырях, которые должны были содержаться исключительно за свой счет. Святые мощи и чудотворные иконы для богомольцев помещали у ворот, за пределами ограды церкви. А женские монастыри становились «непроницаемыми» для посторонних.

Для подготовки архиереев в Петербурге и Москве устроили семинарии. В 30 лет желающие могли поступать в Невский монастырь, через 3 года принять постриг, проповедовать в Невском монастыре и соборных церквях, а также переводить книги. Каждый день они должны были 4 часа находиться в библиотеке, изучая учителей церкви. Из числа этих привилегированных иноков выбирали архиереев и архимандритов, которых после Синода утверждал государь.

www.spb.aif.ru

§ 35. Православие при Петре I

Соборное уложение получило продолжение при Петре I (1672–1725). Россия стала империей. Если раньше государство и Церковь шли вместе, то теперь Церковь оказалась в более подчиненном положении.

В 1721 году, став императором, Петр I упразднил должность патриарха, Церковью руководил коллегиальный орган – Святейший правительствующий Синод. Синоду были даны права высшей законодательной, судебной и административной власти в Церкви, но осуществлять эту власть он мог только по воле государя. Все постановления Синода выходили под контролем императора. Председателем Синода был президент в епископском сане.

Все эти изменения были зафиксированы в «Духовном регламенте». В 1721 году была учреждена должность обер-прокурора Святейшего Синода. Должность патриарха и церковные соборы были преданы забвению на 200 лет. При Петре I Церковь, включенная в государственный механизм, оказалась всего лишь ведомством, «ответственным» за религиозную благонадежность и нравственность подданных императора.

Этот период, продолжавшийся до 1917 года, называется синодальным периодом.

Церковные земли. С потерей патриаршества Церковь потеряла организационную самостоятельность и вслед за этим лишилась хозяйственной самостоятельности. 26 февраля 1764 г. Императрица Екатерина II (1729–1796) подписала манифест о секуляризации (передаче государству) церковных земель и населявших их крестьян. Этот манифест окончательно упразднил церковное землевладение в России. Церковь была переведена на государственное обеспечение. К концу царствования Екатерины II субсидии Церкви составили одну восьмую тех доходов, которые они могли бы иметь.

Секуляризация больно ударила по монастырям, которые теперь были разделены на штатные и заштатные. Монахи штатных монастырей находились на содержании государства, но численность их была ограничена. Штатные монастыри были разделены на три класса с установлением определенного штата монахов: для лавр – не более 101 человека, 1-й класс – не более 33 монахов; 2-й класс – не более 17 и 3-й класс – не более 12 человек.

Заштатные монастыри были на самообеспечении, им оставили небольшие сады, огороды и пастбища.

В результате этой реформы пришли в запустение многие обители. Численность же монашествующих сократилась с 11000 до 5 450 человек. Конец XVIII века стал временем кризиса русского монашества.

К середине XIX века духовное образование в Российской империи было представлено уездными духовными училищами, выпускники которого могли поступить в семинарию. Духовная семинария давала знания церковных дисциплин, а также полное среднее образование. Семинарии выпускали священников и диаконов, каждая для своей епархии. Духовная академия (их было четыре) давала высшее образование.

Выдающимся ученым и проповедником этого времени являлся митрополит Московский Филарет (1782–1867). Под его непосредственным руководством был выполнен перевод Библии на русский язык. Он также составил катехизис – краткое изложение православного вероучения в форме вопросов и ответов, ставший настольной книгой для многих поколений священнослужителей. Именно Филарет составил текст императорского Манифеста об освобождении крестьян, провозглашенного в 1861 г. (отмена крепостного права).

Когда русское монашество тяжело переживало последствия секуляризации церковных земель, в Греции и других православных странах ширилось движение за возрождение древних принципов монашеской жизни. Одним из ярких его деятелей стал преподобный Паисий (Величковский) (1722–1794). Уроженец Полтавы, он с юности странствовал по монастырям в поисках обители, где монахи вели бы совершенную жизнь. Сначала в Молдавии, затем в Афоне вокруг него стали собираться ученики, с ними он вернулся в Молдавию и основал там несколько монастырей. Эти обители держались на личном общении руководителя, именовавшегося старцем, со своими учениками. Каждый исповедовался ему о своих искушениях, трудностях, сомнениях. Преподобный Паисий является автором перевода с греческого на церковнославянский язык монашеской хрестоматии «Добротолюбие», в которую включены наиболее значимые произведения православного монашества. Его ученики достигли России и возродили монастыри, основанные на «старческом» руководстве.

Одним из самобытных и значимых в российском подвижничестве был русский святой Серафим Саровский (1759–1833). Монашество он принял в Саровской пу?стыни. После 20 лет затворничества он начал принимать монахов и мирян. Каждого приходившего к нему за духовным советом он встречал словами: «Радость моя! Христос воскрес!» Серафим напомнил своим современникам, что цель христианской жизни состоит в общении с Богом. Наиболее известным был старец преподобный Амвросий (1812–1891). К нему люди шли толпами, молодые и старые, богатые и бедные, дворяне и крестьяне.

Благодаря подвижникам о церкви стали писать В. С. Соловьев, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, Н. В. Гоголь. Появилась православная общественность.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

religion.wikireading.ru

§ 1. Церковь и Петр Великий. История Русской Церкви. 1700–1917 гг.

§ 1. Церковь и Петр Великий

а) Произведенные Петром Великим преобразования высшего управления Русской Церкви создали ей совершенно новое положение в государстве. Возникает вопрос: каковы же могли быть причины, побудившие Петра предпринять эти изменения? Другими словами, почему существовавшее до тех пор управление Церковью было неприемлемо для Петра? Не лишен значения и вопрос о том, какую роль в реформе церковного управления сыграли личные религиозные воззрения Петра.

Отрицательное отношение к жизненному укладу Московской Руси глубоко укоренилось в сознании Петра несомненно уже в его самые ранние годы. Петр родился 30 мая 1672 г. [112] и был сыном царя Алексея Михайловича (1645–1676) от его второй супруги Натальи Кирилловны Нарышкиной (брак был заключен в 1651 г., † 25 января 1694 г.). Царь Алексей скончался 30 января 1676 г., когда Петру не было и четырех лет. После смерти отца Петр стал свидетелем ссор, которыми была полна жизнь царской семьи в течение всего короткого правления безвольного и болезненного царя Федора Алексеевича (1676–1682) [113]. После его смерти вспыхнула открытая борьба между родней первой супруги царя Алексея — Милославскими и семейством Нарышкиных. Юный царевич, будучи еще ребенком, не мог разобраться в интригах обеих партий. На его глазах случались яростные кровавые столкновения, которые стали для Петра неотъемлемой частью образа Московского государства. 27 апреля 1682 г., в день кончины царя Федора, десятилетний Петр был провозглашен царем перед Красным крыльцом царского дворца. Это произошло главным образом благодаря энергичным действиям патриарха Иоакима (1674–1690). «Хотя во всей этой процедуре не было ни искры законности, — замечает Платонов, — все же бояре были удовлетворены, и Петр стал царем. Форма избрания Петра была незаконна — это очевидно. Неспособность (слабоумие) Ивана, 15–летнего брата Петра, еще не проявлялась, самому же Петру в это время было всего 10 лет. Поэтому приверженцы Милославских имели возможность протестовать против подавления Петром прав старшего 15–летнего брата». Во главе недовольных стояла старшая сестра Петра, царевна Софья Алексеевна (род. в 1657 г.), связанная с Милославскими родственными узами, «личность безусловно очень умная и энергичная, которой душно было в тесной полумонашеской обстановке, окружавшей московских царевен». Она была ученицей Симеона Полоцкого и, следовательно, также испытала влияние западноевропейских идей. «Очень развитое честолюбие Софьи показывало ей возможность в случае воцарения Ивана стать во главе государства опекуншей неспособного брата, заменить ему мать, управлять государством» [114]. Усилия партии Милославских и Софьи имели успех. При их подстрекательстве стрельцы явились утром 15 мая 1682 г. в Кремль перед Красное крыльцо для того якобы, чтобы защитить права царевича Ивана. Два дня продолжался мятеж, повергший десятилетнего Петра в страх как за собственную жизнь, так и за жизнь дорогих ему людей. Конечно, мятежные стрельцы 1682 или 1698 г. — это еще далеко не вся Московская Русь. Однако потрясение, пережитое в мае 1682 г. у Красного крыльца, запомнилось Петру на всю жизнь, породив у него нелюбовь к семейству Милославских и отторжение всего «старорусского», олицетворявшегося «московской партией», всех этих «бородачей» духовного или светского звания, которые позднее открыто или тайно, враждебно или пассивно противостояли его реформам.

В решающие августовские дня 1689 г., когда разрыв между Петром и регентшей царевной Софьей стал очевиден, глава Русской Церкви патриарх Иоаким открыто встал на сторону Петра. Это должно было произвести на Петра хорошее впечатление. Но впоследствии, в ходе процесса против Шакловитого, предводителя стрелецкого бунта, обнаружилось участие в бунте некоторых представителей духовенства и монахов, которые подстрекали стрельцов против Петра. События августовских дней совпали со спором о «хлебопоклонной» ереси, который тогда достиг своей наивысшей точки. Конец спору был положен на Соборе 1690 г., но позднее выяснилось, что отдельные «хлебопоклонники», как, например, Сильвестр Медведев, находили поддержку в кругах, близких к регентше, и в особенности у князя В. В. Голицына. Патриарху стало известно, что в этих кругах вынашивались планы поставить Сильвестра Медведева патриархом [115], это сделало Медведева личным врагом мстительного патриарха Иоакима. Поэтому неудивительно, что Иоаким старался втянуть Медведева и других «хлебопоклонцев» в дело Шакловитого. В результате выходило так, что церковная власть сама усиливала недоверие Петра к духовенству. Патриарх Иоаким умер в 1690 г. Новый патриарх Адриан (24 августа 1690 г. — 15 октября 1700 г.) менее всего подходил на роль человека, способного энергично защищать Церковь перед молодым царем. Адриан, который отвергал все идущее с Запада, занял позицию пассивного неприятия всех новшеств Петра. «Патриарх Адриан, — пишет его биограф, — подчеркивал лишний раз Петру Великому, что даже патриарх малодеятельный и непопулярный не будет искренним его сотрудником, так как главная обязанность патриарха — отстаивать привилегированное status quo Церкви, идущее из глубокой древности, что расходилось с видами великого государственника и идейного поборника централизации — Петра Великого». Поэтому патриарха Адриана можно «считать одним из виновников, толкнувших государя на церковную реформу, выразившуюся в отмене патриаршества и учреждении Святейшего Синода» [116].

«Вина» патриарха Адриана состояла, собственно говоря, в том, что он все еще отстаивал традиционное для Московского государства мировоззрение, которое хотя и разделялось всем духовенством, но отнюдь не всеми исповедовалось столь открыто, как то делал патриарх Никон (1652–1667) полвека назад. Мы знаем, что патриарх Адриан пытался даже в своих «статьях» и окружных посланиях напомнить молодому царю о том, что священство (sacerdotium) стоит выше царства (imperium). После Никона это была единственная попытка одного из иерархов официально возобновить такого рода требование перед государем. Предшественник Адриана, патриарх Иоаким, хотя и был куда энергичнее и деятельнее, чем Адриан, не высказывал подобных мнений, больше заботясь о практической стороне дела, нежели о теоретических дискуссиях [117]. Хотя решения Собора 1675 г. были победой духовенства, но добиться фактической ликвидации Монастырского приказа патриарху Иоакиму удалось только в 1677 г., после смерти Алексея Михайловича: правление молодого царя Федора было более благоприятно для планов Иоакима. В сущности, основанием для всех разногласий между светской и церковной властью являлся вопрос о Монастырском приказе, т. е. вопрос чисто практический, а не принципиальный. Вообще говоря, дело было одинаково важно для обеих сторон. Боярство и служилые люди стояли в этом вопросе всецело на стороне светской власти. Привилегии, которыми пользовались церковные и монастырские имения, равно мешали как правительству, так и обществу. Этот вопрос поднимался и обсуждался в течение почти двух столетий (начиная с 1503 г.), но его всегда пытались решать полумерами в пользу той или другой стороны. Характерно, что с решением именно этой задачи были связаны первые мероприятия молодого Петра в области церковной политики, когда он в 1697 г. издал указ ежегодно представлять расходные книги в дворцовое ведомство. Другими словами, церковное, епископское и монастырское землевладение снова оказалось под контролем государства [118]. Было бы неправильно рассматривать этот указ как нечто совершенно новое или как действие, направленное против церковного управления. Предпринятый Петром шаг просто продолжал политику прежних государей, которые в трудном финансовом положении снова и снова пытались решить щекотливый вопрос о церковных вотчинах. С. Ф. Платонов замечает, что при жизни своей матери, Натальи Кирилловны, Петр обычно мало использовал свою власть, предоставляя действовать ей, т. е. фактически — ее приближенным. После того как 25 января 1694 г. царица умерла, «волей–неволею Петру приходилось самому браться за дела и слушать доклады по текущему управлению и внешней политике». Так началось правление Петра. Предпринятый в следующем году безрезультатный поход на Азов, а затем вторичный поход в 1696 г., закончившийся взятием города, стоили денег. «В своей политике Петр следовал московской традиции… Способы борьбы не отходили от старых форм», — говорит С. Ф. Платонов [119]. Ясно, что, как только возник вопрос о финансировании военных действий, московские дьяки сразу вспомнили о традиционных для правительства методах изыскания средств. Поэтому едва ли можно говорить о личной инициативе Петра и новой церковной политике уже в то время. Если рассмотреть меры, предпринятые Петром еще при жизни патриарха Адриана, то станет видно, что меры эти были те же, что и при его отце, царе Алексее Михайловиче. Так, требуя перевести престарелого митрополита Трефилия Нижегородского (1697–1699) на Крутицкую епархию вместо предназначавшегося на это место патриархом Холмогорского архиепископа Афанасия (1682–1702), Петр действовал вполне в духе самодержавия XVII в. [120] С той же точки зрения следует смотреть и на приказ Петра назначить на Рязанскую кафедру молодого Стефана Яворского (7 апреля 1700 г.). В августе 1700 г. был арестован Тамбовский епископ Игнатий, который оказался замешанным в деле Талицкого; его допрашивали в Преображенском приказе и по расстрижении сослали в Соловецкий монастырь. Здесь уместно напомнить о том, что и в XVI–XVII вв. смещали епископов, а однажды — даже патриарха Никона. Не оправдывая действий Петра, все же заметим, что два последних года XVII в. чрезвычайно ожесточили царя, столкнувшегося с противодействием своим реформам. Особо глубокое впечатление произвел на него стрелецкий бунт 1698 г., который, как замечает С. Ф. Платонов, лишил его самообладания и был причиной «неимоверного озлобления его против своих антагонистов» [121]. Разногласия между Петром и патриархом Адрианом из–за царских указов о брадобритии и введении немецкого платья на первый взгляд могут показаться пустяками, но в глазах Петра они выглядели весьма важными, ибо обнаруживали неприятие церковной иерархией реформ. Памфлеты о «царе–антихристе», выступление монаха Авраамия, лично вручившего Петру свои «тетради», в которых он критиковал действия царя, наконец, семейные обстоятельства Петра — пострижение в монахини царицы Евдокии в июне 1699 г. и заточение ее в монастырь — все это вновь обострило отношения царя с патриархом [122].

В ночь с 15 на 16 октября 1700 г. патриарх Адриан умер. Уже 25 октября «прибыльщик» Курбатов пишет находившемуся вне Москвы царю: «О избрании же, государь, патриарха, мню, достоит до времени обождати, да во всем всего сам твое самодержавие изволишь усмотрети». Далее он предлагает учредить контроль над «домовой казной» патриарха: «Зело, государь, ныне во всем видится слабо и неисправно. Также, государь… чтоб в архиерейских и монастырских имениях усмотреть и, волости переписав, отдать все в охранение, избрав кого во всяком радении тебе, государю, усердного, учинив на то расправный приказ особливый. Истинно, государь, премногая от того усмотрения собиратися будет казна, которая ныне погибает в прихотях владетелей» [123]. Из этих выдержек очевидно, что Курбатов был заинтересован не столько в назначении нового патриарха, сколько прежде всего в контроле и распоряжении имениями патриарха, а также доходами с епископских и монастырских вотчин. Возможно, Курбатову были хорошо известны мнение и планы Петра, но нам кажется, что его письмо отражает в то же время позицию светской администрации, недовольной привилегиями церковных имений. Как известно, царь Петр по своем возвращении в Москву 16 декабря 1700 г. издал указ об упразднении главного патриаршего управления, а 24 января 1701 г. — об учреждении (вернее сказать, о восстановлении) Монастырского приказа, что было весьма похоже на возврат к положению 1649–1677 гг. [124]

Выборы патриарха в XVII в. происходили на Соборе епископов Русской Церкви. Инициатива созвания Собора исходила, как установил Н. Ф. Каптерев, от царя. Петр с такой инициативой не выступил, а назначил местоблюстителя патриаршего престола, который и возглавлял Церковь в течение 20 лет. Можно назвать две причины, почему Петр не захотел созывать Собор для выборов нового патриарха. Во–первых, у него могло не быть кандидата на патриарший престол, во–вторых же, в то время (т. е. в начале 1701 г.) Петр, видимо, не мог еще решить, оставлять ли сам институт патриаршества или же нет. Относительно первой из названных причин можно с определенностью сказать, что подходящего кандидата в патриархи у Петра не было. Как известно, после смерти патриарха Иоакима 16 марта 1690 г. Петр намеревался возвести на патриарший престол Псковского митрополита Маркелла (1681–1690). Последний отличался образованностью и знанием иностранных языков, что в нем особенно ценил Петр, кроме того, Маркелл не разделял враждебности к иностранцам и Западу, которая явно присутствовала в завещании патриарха Иоакима. Однако кандидатура Маркелла не нашла одобрения в окружении царицы, поскольку его позиция в споре о ереси «хлебопоклонников» была недостаточно отчетлива, что давало повод к подозрениям в «латинстве». Патриархом стал Адриан, митрополит Казанский, не блиставший ученостью и не отличавшийся энергией, но именно поэтому он лучше вписывался в окружение царицы Наталии. Маркелл же получил Казанскую митрополию [125].

С. Ф. Платонов высказывает следующие соображения по поводу того, почему Петр не слишком торопился с выборами патриарха: «Нет нужды предполагать, как делают некоторые, что уже тотчас после смерти Адриана Петр решился упразднить патриаршество. Вернее думать, что Петр просто не знал, что делать с избранием патриарха. К великорусскому духовенству Петр относился с некоторым недоверием, потому что много раз убеждался, как сильно не сочувствует оно реформам. Даже лучшие представители древней русской иерархии, которые сумели понять всю национальность внешней политики Петра и помогали ему как могли (Митрофаний Воронежский, Тихон Казанский, Иов Новгородский), — и те были против культурных новшеств Петра. Выбрать патриарха из среды великорусов для Петра значило рисковать создать себе грозного противника. Малорусское духовенство держало себя иначе: оно само подвергалось влиянию западной культуры и науки и сочувствовало новшествам Петра. Но поставить малоросса патриархом было невозможно потому, что во время патриарха Иоакима малорусские богословы были скомпрометированы в глазах московского общества как люди с латинскими заблуждениями; за это на них было воздвигнуто даже гонение. Возведение малоросса на патриарший престол повело бы поэтому к общему соблазну. В таких обстоятельствах Петр и решил остаться без патриарха» [126]. Эти мысли Платонова, по–видимому, правильно характеризуют тогдашнюю позицию Петра. Однако следует помнить и о других причинах, воспрепятствовавших Петру заняться поисками кандидата в патриархи. Это было время, когда все свое внимание царь должен был направить на военную реформу. После поражения под Нарвой 20 ноября 1700 г. ему пришлось формировать новые полки. К этому добавились неудачи в Польше. Много сил царь посвятил также переговорам с Данией и Польшей об общих действиях против Швеции [127]. Надо думать, тогдашнее положение просто не позволяло Петру заняться церковными делами. Тем не менее достойно внимания, что местоблюстительство патриаршего престола он возложил не на кого–либо из старейших представителей великорусского духовенства, а на молодого малороссиянина Стефана Яворского, от которого вправе был ожидать если не полной поддержки своим реформам, то по крайней мере лояльности к ним. Должность местоблюстителя просуществовала два десятилетия, и в течение всего этого времени Петр не предпринял никакой попытки так или иначе разрешить вопрос о высшем церковном управлении. Конфликт с царевичем Алексеем Петровичем, случившийся как раз в это время, казалось бы, должен был подтолкнуть царя к окончательному решению церковной проблемы, поскольку здесь Петр опять столкнулся с оппозицией как низшего, так и высшего духовенства.

Не боясь впасть в ошибку, можно с уверенностью предположить, что факты, которые выявились на допросах по делу царевича Алексея, окончательно убедили Петра в необходимости установить новый тип церковного управления: устранить патриарха как единоличного владыку и учредить коллегию, т. е. такой порядок, который, по мнению Петра, был наилучшим в принципе и ограничивал произвол отдельных лиц во всех сферах управления. Сверх того, Петр решил полностью подчинить это новое коллегиальное церковное управление государственной власти, чтобы исключить малейшую самостоятельность, если бы она оказалась в противоречии с интересами государства. Феофан Прокопович получил задание написать для будущего высшего церковного управления «Духовный регламент», который должен был дать ему точное определение в указанном смысле.

При жизни Петра Духовная коллегия, переименованная позднее в Святейший Правительствующий Синод, действовала всего четыре года. Как мы увидим далее, в эти годы коллегия не эволюционировала. Когда 28 января 1725 г. Петр умер, Синод в принципе ничем не отличался от того, каким он был 25 января 1721 г., в день своего основания. В то же время Синод петровского времени сильно отличался от Синода последующего периода. Организация петровского Синода была очень проста, и хотя он имел некоторую связь с Сенатом, но подчинялся непосредственно власти царя. После смерти Петра Синод начинает развиваться самостоятельно, расширяясь и формируясь в орган управления. Но эта сторона его истории ни тогда, ни впоследствии не имела особого значения. Характерно другое — изменяются отношения между Синодом и государственной властью. Набирает силу обер–прокуратура, которая хотя и была учреждена еще при Петре, но поначалу занимала скромное место. И то, что по прошествии века власть обер–прокурора сравнялась с министерской, а сами обер–прокуроры превратились в средостение между епископами Синода и монархом, вряд ли входило в замыслы Петра. Это было уже искажением петровских порядков. Можно даже сказать, что и сама государственная церковность, сознательно созданная Петром, также сильно изменилась. Носителем государственной церковности в течение двухсот лет оставался Святейший Синод, а он управлялся фактически министром — обер–прокурором. Поэтому всякий, кто упрекает Петра за его церковную реформу, должен принять во внимание ее послепетровскую эволюцию. Петр ответствен лишь за создание государственной церковности, которая выражалась в непосредственном подчинении церковной коллегии, т. е. Святейшего Синода, главе государства. Все последующие изменения в отношениях между Церковью и государственной властью в рамках государственной церковности были результатом послепетровского развития.

Создание Петром государственной церковности порождает вопрос о том, какую роль играли при этом личные религиозные воззрения царя и в какой мере они отразились в его церковных преобразованиях.

б) Петр не был атеистом, напротив — он был несомненно человеком верующим, но его религиозность не носила того церковного характера, который был свойствен русскому благочестию времен Московской Руси. Петру было три года восемь месяцев, когда умер царь Алексей Михайлович (30 января 1676 г.), поэтому вряд ли уместно говорить о каком–либо влиянии на него его отца. Мать Петра, царица Наталья Кирилловна, выросшая в семье боярина Матвеева, получила воспитание в традиционно–православном духе. Самого Матвеева и его семьи уже коснулись западные веяния — надо полагать, в той же мере, как и глубоко верующего царя Алексея Михайловича. Но проявлялись они лишь во внешних сторонах повседневной жизни, тогда как в делах, относившихся к вере, к культу и обрядам, все оставалось по–старому. Матвеев был весьма верующим человеком, что передалось и его воспитаннице, будущей матери царя Петра. Царица Наталья коротала свое вдовство, по тогдашнему обычаю, в своем дворце. В этой совершенно древнерусской обстановке провел свои детские годы и Петр. Пяти лет он начал обучаться грамоте. Его первый учитель Зотов проводил занятия по старинной программе. Освоив азбуку, Петр читал сперва Часослов, затем Псалтирь, Евангелие и, наконец, Апостол. Мальчик учился охотно, со вниманием и обладал хорошей памятью. Доказательство тому — многочисленные цитаты из Священного Писания, рассеянные по страницам писем Петра вплоть до последних лет его жизни [128]. На взгляды юного Петра оказали также влияние его встречи с иностранцами из Немецкой слободы в Москве — его религиозность приобрела протестантский оттенок. Именно поэтому он дистанцировался от обрядового благочестия Московской Руси, в атмосфере которого провел свои детские годы. Было бы, однако, в корне неверно относить религиозные взгляды Петра и его антипатию к московскому благочестию исключительно на счет его сношений с иностранцами. Петр обладал для этого слишком самостоятельным характером и острой наблюдательностью, которая позволяла ему реально оценивать все плюсы и минусы старомосковской жизни. Не последнюю роль при этом сыграло то обстоятельство, что уже с юных лет он имел возможность наблюдать за духовенством, участвовавшим в политических событиях, и убедиться в недостатках его образования, которое царь ценил более всего и развития которого добивался всеми силами. Он понимал, что внешние проявления религиозности, которые он называл обычно ханжеством, вовсе не были выражением подлинной веры. Именно это главным образом и отталкивало его от «московского православия». Вот почему он уже с самого начала был лишен возможности разглядеть положительные стороны тогдашнего русского благочестия, воспринять его метафизическое содержание. «Он не понимал, что такое Церковь, — как метко отмечает Ю. Ф. Самарин, — он просто ее не видел; ибо сфера ее выше сферы практической, и потому он поступал, как будто бы ее не было, отрицал ее не злоумышленно, а скорее по неведению» [129]. Петр не отрицал Церкви как учреждения, но в то же время смотрел на нее с чисто практической точки зрения — как на учреждение, которое может принести государству двоякую пользу: во–первых, в области образования и, во–вторых, посредством морального влияния на свою паству. Исходя из этого, Петр последовательно стремился к превращению Церкви в часть государственного управления, в задачу которой входило лишь воздействие на народ. Это вполне соответствовало его рассудочной религиозности, сводившей всю религию и религиозную жизнь к морали. Это определяло все направлявшиеся им мероприятия духовной власти. С этой точки зрения рассматривал Петр и свои обязанности самодержца, то есть человека, которому свыше доверено руководство многомиллионным народом. Но своим долгом он считал не только управление, но и преобразование жизни этого народа в направлении, которое представлялось царю единственно правильным. Петр верил, что Господь, Создатель мира, руководит его действиями как царя, и в продолжение всей своей жизни сознавал свою ответственность самодержца перед Творцом. Это чувство ответственности толкало его на решительные, иногда даже недопустимые с христианской точки зрения поступки, как то отчетливо видно на примере конфликта его с сыном Алексеем. В официальных документах (в Военном уставе и «Духовном регламенте») Петр называл себя «христианским самодержцем» и всегда был убежден в Божественном происхождении своей власти [130]. Все свои действия и усилия по переустройству жизни в России Петр рассматривал именно с точки зрения долга и ответственности перед Богом. В своих письмах к духовным и светским лицам он пишет об этом открыто и без всякой задней мысли, ибо фальшь была ему абсолютно чужда и ненавистна. «С помощию Божиею» и с верою, «что все находится не в человеческой, но в Его Воле», приступал Петр к любому делу. Перед битвой он пишет: «Завтра надеемся увидеть врага, милость Божия да будет с нами», а в письме после одержанной победы читаем: «Господь Бог нынешнюю кампанию так счастливо начати благоволил». Спуск на воду судна он приказывает «во имя Божие». Дав Меншикову команду к наступлению, он добавляет: «Сохрани Бог». Такого рода высказывания часто встречаются в письмах Петра [131]. После каждого благоприятно закончившегося дела он неизменно замечает: «Всеблагой Господь не выказал гнева Своего»[*] , или: «Выну буди Вышнему хвала», или: «С превеликою радостию приняли и Господу Богу сердечно благодарим». О своем самочувствии Петр пишет: «Сегодня мне, слава Богу, лучше»[*]; «Поздравляю Вас с праздником Воскресения Господня и Его победы над смертию. На днях меня охватила проклятая лихорадка, т. ч. всю Страстную неделю я мучился, а в Пасхальную ночь только из–за людей был я у ранней обедни. Сегодня же я здоров»[*]. После победы под Полтавой (1709) Петр повелевает отслужить благодарственный молебен, ибо «Викторию Господь Бог нам даровати изволил». После битвы при Гангуте он пишет в одном из писем: «Всемогущий Господь соизволил почтить Россию»[*]. По заключении Ништадтского мира Петр сказал: «Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшей войной и заключением мира нам сделал. Надлежит Бога всею крепостию благодарить». В корреспонденции Петра найдется много примеров такого рода. Более того, иногда Петр действует в духе почтенной старины: после побед под Азовом и под Полтавой он в знак благодарения закладывает монастыри; он перевозит мощи святого Александра Невского в Петербург, чтобы освятить новый город, и основывает Александро–Невский монастырь [132]. Едва ли справедливо считать, будто религиозность Петра была проникнута духом западного рационализма. Он почитал иконы и Божию Матерь, как он признался патриарху Адриану во время процессии по поводу казни стрельцов; он благоговейно лобызал мощи, охотно посещал богослужения, читал Апостол и пел в церковном хоре. Современникам была известна его начитанность в Библии, цитаты из которой он метко употреблял как в беседах, так и в письмах. Феофан Прокопович замечает, что «аки всеоружие (Петру. — Ред.) было изученныя от Священных Писаний догматы, наипаче Павлова послания, которая твердо себе в памяти закрепил». Тот же Феофан говорит, что Петр «и в разговорах богословских и других слышати и сам не молчати не токмо, как прочие обыкли, не стыдился, но и с охотою тщался и многих в сумнительстве совести наставлял» [133]. Эта склонность Петра к участию в беседах на религиозные темы засвидетельствована в «Возражениях на «Камень веры»», где рассказывается, что Петр принимал участие в споре с Талицким, которого «кратко явными Христовыми словами победил и в раскаяние привел» [134]. Типичными для Петра являются этически–религиозные рассуждения из его записок «О блаженствах против ханжей и лицемеров». На одной стороне листа он приводит текст заповедей, а на другой делает собственноручные пометы, перечисляя те или иные грехи и добавляя свои размышления на этот счет. В заключение он пишет: «<Вопрос /> Описав все грехи против заповедей, один токмо нахожу грех лицемерия и ханжества не обретающийся между прочих вышеописанных, что зело удивительно, — чего для? <Ответ /> Того ради, понеже заповеди суть разны и преступлении разны — против каждой; сей же грех все вышеописанные в себе содержит… Против первой грех есть атеистство, который в ханжах есть фундаментом, ибо первое их дело — сказывать видения, повеления от Бога и чудеса все вымышленные, которых не бывало; и когда сами оное вымыслили, то ведают уже, что не Бог то делал, но они, — какая ж вера в оных? А когда оной нет, то суть истинные атеисты». О второй заповеди Петр пишет: «Против второй — страха Божия не имущии. О сем же и толковать не надобно, понеже–де, когда лгут на Бога, какой уже страх Божий обрестися может». В отношении четвертой заповеди он замечает и одновременно вопрошает: «Против четвертой. Может быть, что натуральных отцов некоторые и почитают (но сие наудачу), но пастырей, иже суть вторые по натуральных отцы от Бога определены, как почитают, когда первое их мастерство в том, чтоб по последней мере их обмануть, а вяще тщатся бедство им приключить подчиненных пастырей оболганием у вышних, а вышних — всеянием в народе хульных про оных слов, подвигая их к бунту, как многих головы на кольях свидетельствуют» [135].

В этой связи следует заметить, что, несмотря на свое критическое отношение к духовенству, Петр всегда выражал свое почтение патриарху Адриану. Так, он всегда считал своим долгом тотчас по возвращении из–за границы или с поля битвы навестить патриарха. В одно из таких посещений Петр в беседе с патриархом сказал: «Еще же велия злоба от диавола и козни его на люди, еже бы наука благоразумная где–либо не возымела места, всячески бо препинания деет в той. Господь же Бог во всем помощь да сотворит людем спасительну!» [136] И это высказывание также свидетельствует о весьма умеренном рационализме юного Петра. Приведенные выше рассуждения о заповедях Петр заканчивает следующими словами: «Наконец, Христос Спаситель ничего апостолам своим боятися не велел, а сего весьма велел: Блюдитеся, рече, от кваса фарисейска, еже есть лицемерие» [137]. В этом–то грехе лицемерия Петр и обвинял монахов, ссылаясь на примеры из современной ему монастырской жизни, в которой в те времена было достаточно отрицательных явлений. Как мы увидим далее, взгляды Петра на монашество отразились в его сочинении «Объявление о монашестве» (1724), где он предъявляет современному иночеству серьезные обвинения [138]. В одной записи (приблизительно 1723 г.), возможно восходящей ко времени его бесед с Феофаном и написания «Объявления о монашестве», читаем, что люди всякого сословия могут получить спасение, а не только монахи. Таково отношение Петра к основам христианской этики [139]. Наибольшее значение в религии Петр придавал ее этическому содержанию. Дополнительно приведем еще одну записку Петра, обращенную к Святейшему Синоду. В ней указывается на необходимость «сделать книгу, где б изъяснить, что непременный закон Божий, и что советы, и что предания отеческая, и что вещи средния, и что только для чину и обряду сделано, и что непременное, и что по времени и случаю переменилось, дабы знать могли, что в каковой силе иметь. О первых кажется Мне, чтоб просто написать так, чтоб и поселянин знал, или на двое: поселяном — простые, а в городах — покрасивее для сладости слышащих… в которых бы наставления, что есть прямой путь спасения, истолкован был, а особливо веру, надежду и любовь (ибо о первой и последней зело мало знают и не прямо что знают, а о средней и не слыхали), понеже всю надежду кладут на пение церковное, пост, и поклоны, и прочее тому подобное, в них же строение церквей, свечи и ладон. О Страдании Христовом толкуют только за один первородный грех, а спасение делами своими получать, как выше писано» [140]. В этих мыслях Петра, свидетельствующих о том, что он ясно представлял себе состояние тогдашней веры, чувствуется определенный протестантский налет.

Слова царя полностью соответствовали его практической этике, его взгляду на обязанности духовенства по отношению к своей пастве, которые он рассматривал с точки зрения государственных интересов. Если московские цари в согласии с «литургическим благочестием» того времени довольствовались тем, что духовенство отправляло богослужение, то Петр отнюдь не был склонен ограничивать обязанности и деятельность духовенства этой сферой. На всякое сословие в деле преобразования государства была возложена своя задача; была она и у духовенства, а именно — воспитание из народа добрых граждан, сознающих свой долг перед государством. Не только в связи с проведением своих реформ, но и вообще Петр признавал необходимость религии для нравственного воспитания, причем ему было безразлично, какому богу служило духовенство и какому богу поклонялись граждане. Для Петра был важен сам факт веры, так как атеизм, по его мнению, означал состояние, угрожающее благу государства. Здесь уместно напомнить его слова о свободе совести, встречающиеся уже в одном из указов 1702 г. [141], в них проявилась терпимость Петра ко всем христианским исповеданиям, что было полной противоположностью традиционным взглядам. Такую позицию Петр занимал и по отношению к раскольникам, а отчасти даже к нехристианским религиям [142].

В. С. Соловьев заметил однажды, что реформы Петра имели следствием создание «общечеловеческой христианской культуры» в России [143]. К этому нужно добавить, что Петр хотя и стремился к тому, чтобы приобщить Россию к европейской культуре, которая на рубеже XVII в. была безусловно христианской, но при том был твердо убежден в необходимости сохранить православную веру и господство православной Церкви, поскольку они находились в тесной связи с национальными чувствами и соображениями государственной пользы. Поэтому и при Петре остался в силе запрет на пропаганду зарубежных христианских исповеданий. Он не сочувствовал планам объединения православной Церкви с римско–католической, хотя окончательное решение вопроса предоставлял церковной иерархии [144]. Запрещение иноверческой пропаганды вытекало из признания Петром важности всякой уже существующей религии с ее полезным для государства нравственным воздействием на верующих. Этим же объясняются и многие статьи «Духовного регламента», указывающие на необходимость благоговейного богослужения, регистрации исповедающихся, обращения старообрядцев и т. д.

Говоря о личной вере Петра и его взглядах на задачи Церкви, нельзя умолчать об одном факте, который приводил в смущение потомков и историков. Речь идет о так называемом «всешутейшем соборе». С. Ф. Платонов, не желая оправдывать царя, подчеркивал, что Петр «как в эти годы молодого брожения, так и впоследствии питал любовь к пирушкам, к пьяному разгулу, к грубой шутке, к маскарадному шутовству». «Собор, — замечает С. Ф. Платонов далее, — мог сложиться в форме грубой пародии сначала на «католицкую» иерархию, а потом, по мере увлечения затеей, и на православное архиерейство» [145]. Эти насмешки над церковной иерархией можно приписать влиянию протестантов из Немецкой слободы, которое, по мнению того же Платонова, было столь велико, что позволительно даже говорить о воспитании Петра в духе «протестантской культуры»(!) [146] Действительно, нельзя отрицать, что ритуал «всешутейшего собора» был богохульством: он высмеивал церковные обряды и религиозные нравы того времени. Правда, надо оговориться, что сарказм не был направлен непосредственно на содержание христианской веры, а лишь на те внешние ее стороны, которых не было у протестантов: на иерархию, религиозные шествия, роскошные одежды. Коль скоро «собор» начал с насмешек над католической иерархией, то ясно, что влияние исходило из протестантской Немецкой слободы. Позднее «собор» перешел к богохульным издевкам над патриархами, православными обрядами и русским духовенством. «Всешутейший собор» возник в конце 90–х гг., т. е. как раз в то время, когда Петр отчетливо ощутил, что его реформы отторгаются как церковной иерархией, так и лично патриархом Адрианом. Это была неудачная попытка принизить достоинство патриаршего сана в глазах народа и тем самым, может быть, показать ненужность самого патриаршества. Е. Е. Голубинский предполагает, что посредством «всешутейшего собора» Петр «выразил в грубой допетровской форме (выражение Голубинского, означающее то же самое, что «на старомосковский манер») свое не особенное уважение к духовенству, очень плохо занимавшемуся нравственным воспитанием народа» [147]. Голубинский указывает, что и в Московской Руси тот же посадский люд не слишком–то благоговел перед своим духовенством. В этом замечании есть большая доля правды. Разница лишь в том, что в Московском государстве такого рода насмешки исходили от отдельных лиц и были направлены на отдельных представителей духовенства. При Петре же эта «потеха» происходила открыто и была направлена против обряда, т. е. той стороны веры, которой особенно дорожил русский человек конца XVII — начала XVIII в. и из–за которой миллионы людей уходили в раскол. Несмотря на всю свою одаренность, Петр был плохим психологом. Верующий народ отнесся к шутовству «собора», равно как и ко всем изменениям церковного управления, поставившим Церковь в зависимость от государства, гораздо серьезнее, нежели петровская Духовная коллегия. Вот почему в народе Петра упорно считали антихристом. Е. Шмурло сравнивает сатиру Петра на духовенство с сатирическими произведениями Вольтера и полагает, что и в том, и в другом случаях оружие было обоюдоострым: «Петр, который насмехался над достоинством патриарха, не замечал, какой непоправимый вред наносил он этим Церкви, как оскорблена им была религия народа и какие трудности предстояли ему в связи с этим в отношении его собственного дела управления» [148].

Из всего сказанного можно сделать следующие выводы: Петр был человеком верующим, но метафизическую сторону православия он либо не понимал, либо недооценивал. В религии он признавал ценным только ее этическое содержание и ее нравственное воздействие на общество — эту сторону религии он считал важной для государственной жизни народа. Петр понимал внутреннюю связь русского народа с православием и значение православия для национального и, следовательно, государственного самосознания. Поэтому он видел в Церкви учреждение, безусловно необходимое для интересов государства, хотя и отводил ей всего лишь роль нравственной воспитательницы народа, особенно в борьбе с предрассудками, пустосвятством, богохульством, которые развращают народный характер и тем самым наносят ущерб интересам государства. Отсюда проистекают все усилия Петра направить деятельность Церкви и духовенства именно в это русло, поставив ее под наблюдение и контроль со стороны государства. Таким образом в процессе петровских реформ и оформилась государственная церковность.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

religion.wikireading.ru

1.3 Русская православная церковь и Петр I. Становление русской государственности

Религиозность Петра I / XVIII век / История церкви / Мир. Человек. Слово.

«В 27 день января 1725 года, после полудня государь стал к кончине приближаться, — пишет о последних минутах жизни Петра I один из его ближайших сподвижников, — тотчас призваны были два архиерея. И когда один из них о смерти и воскресении Христовой вспомнил, государь посилился приподняться и пересохшими устами еле вымолвил: “Вот то едино, что меня услаждает и жажду мою утоляет…” Через некоторое время удар в большой соборный колокол возвестил о смерти Его Величества».

Петр умер как истинный христианин, с последней мыслью о Боге. Однако на протяжении всей жизни первого русского императора его отношения с религией были довольно сложные. Такие черты древней русской набожности, как постничество, земные поклоны, паломничество и любовь к колокольному звону, отличавшие его отца — царя Алексея Михайловича, были не в духе Петра. Еще в юности молодой царь часто пропадал в Немецкой слободе, где усвоил протестантскую религиозность. Под ее влиянием Петр стал рассматривать веру как необходимый инструмент помощи в делах земных, Церковь же — как помощницу в деле утверждения государственного могущества. Вслед за протестантами Петр сводил цели христианской жизни с небес на землю.

Эти новые начала европейского мировоззрения соединялись у Петра с традиционными началами религиозного образования, полученного им в детстве. Петр учился читать по Часослову, знал Псалтирь и Евангелие, изучал церковный устав и богослужебное пение, осваивал русскую историю по летописям и житиям святых. Петр любил церковную службу и порой сам участвовал в богослужении. Будучи уже главой государства он часто пел на клиросе и читал Апостол, однако особенным благочестием все же не отличался. Относясь к внешним церковным обрядам довольно свободно, Петр в тоже время непременно вставал на молитву перед всяким важным делом. А во время пребывания в Карлсбаде, он, по свидетельству очевидцев, «часто удалялся на близлежащую гору для уединенных молитв и богомыслия». Вскоре там установили деревянный крест, обозначающий место царской молитвы.

Петру Первому был свойствен практический взгляд на роль веры в делах государства. Но это не исключало в нем глубокого и живого понимания православия. Первый российский император сознательно, а не только в силу традиции, обставлял церковными церемониями важные государственные события. В своих манифестах, заявлениях, письмах он часто делал откровенные религиозные оценки переживаемых событий. «Быть трудолюбивым и честным, — писал Петр, — вот лучшая политика человека, власть имущего. Приносит она, однако же, мало пользы, если не сопутствует ей благословение Божие». По случаю взятия Азова царь написал: «Победу сию с превеликою радостью приняли, и Господа Бога сердечно благодарили, ибо такие случаи только Ему Единому приписывать достоит». Воззвание к промыслу Божию не было чуждо Петру и при неудачах. Вырвавшись из вражеского окружения, едва не попав в плен, Петр сообщал в Сенат: «Так Господь благоволил, по грехам… Но мню, что праведный Бог может к лучшему сделать».

Благодаря такому религиозному настрою, Петр не мог терпеть вольнодумцев и безбожников. «Кто не верует в Бога, — говорил он, — тот либо сумасшедший, или от природы безумный. Зрячий Творца по творениям познать должен». Один из учившихся заграницей питомцев Петра, будущий знаменитый историк Василий Татищев, приехал в Россию и стал издеваться над Библией и церковными порядками. Узнав об этом, Петр был в негодовании. Он велел привести его к себе для личного выговора. «Как же ты осмеливаешься ослаблять такую струну, которая составляет гармонию всего тона? — кричал на него Петр. — Да как смел ты, бездельник, без должного уважения касаться и Священного Писания, чем уже успел соблазнить многих». И ударяя провинившегося дубинкой, приговаривал: «Я тебя научу, как должно почитать оное… Не соблазняй верующих честных душ, не заводи вольнодумства. Не для того старался я тебя выучить, чтобы ты был врагом общества и Церкви».

Никогда не проявляя милости к провинившимся, Петр пытался оправдать свою гневливость и неуемную строгость стремлением исполнить волю Божию. Однажды Петр прогнал патриарха Адриана, пришедшего печаловаться за опальных, сказав ему: «Я не меньше твоего чту Бога, и поэтому мой долг заботиться о народе и карать злодеяния. Я думаю, что для Бога нет более приятной жертвы, как кровь беззаконников». Но были и редкие исключения из этого царского правила. Однажды Петр приехал в Смоленск для казни стрельцов. Преступники уже были подведены к плахе, когда из толпы народа к ногам раздраженного государя бросилась настоятельница Смоленского женского монастыря Марфа с рыданиями и громким воплем о помиловании. Эта неожиданная смелость игуменьи так поразила царя, что он подал знак остановить казнь. Помилование преступников вызвало бурю радости, которая охватила и самого царя. В благодарность Марфе за это новое испытанное им чувство прощения Петр приказал, чтоб она требовала от него, что пожелает. Тогда благочестивая игуменья просила построить в ее обители каменный храм вместо деревянного. Просьба ее была исполнена. И весь город помогал ей в этом строительстве.

Петр был ревностным, самоотверженным и бескорыстным служителем идеи «общего блаженства». Однако высшей его целью являлось не Царство Небесное, а улучшение земного благоденствия. Первый российский император умер, так и не сумев воплотить в жизнь свою идею. Он хотел построить земной рай, забыв слова Христа о том, что искать нужно «прежде Царствия Божьего, а все остальное приложится…».

www.mir-slovo.ru

Петр I и церковь ~ Стихи и проза (Публицистика)

(из книги «Ряженная Россия»)

Два памятника петровского времени, посвященные центральной личности той эпохи — именно самому Петру Великому.

Один из этих памятников представляет собой записки дневники неизвестного англичанина, прекрасно знакомого с состоянием русского флота и с деятельностью Петра Великого в этом отношении.

Записки эти попали в руки графа Е. Путятина, переведшего их и издавшего в 1898 году под названием: «История российского флота в царствование Петра Великого».

Другой памятник, — «лицевая» т.е. иллюстрированная рукопись первой четверти XVIII в.

Заключающая в себе толковый апокалипсис и подробно описанная г. Щепкиным в работе: «Два лицевых сборника Исторического Музея». М. 1897.

Рукопись эта представляет собой громадный интерес главным образом по своим характерным рисункам, в которых отразилось враждебное отношение раскольников к петровским новшествам.

Два этих памятника истории, вышедших из двух совершенно противоположных лагерей, не только друг другу не противоречат, но даже, наоборот, как бы дополняют.

Неизвестный англичанин, подробно и с сочувствием, рисующий энергичную и своеобразную личность Петра I, придававшего такое громадное значение флоту и сильно увлекавшегося этим делом, в то же время сообщает о препятствиях, вытекавших из взглядов современных русских людей, которые тормозили это дело.

Далее он сообщает подробности о работе Петра над морским уставом.

«Царь, — рассказывает он, — добыв (как-то) воинские уставы и морской регламент Англии, Франции, Голландии, Дании и Швеции и имея офицеров, опытных в методах этих наций, решил с особою тщательностью пересмотреть таковые, дабы из них выбрать наиболее пригодное для его целей».

Для выполнения этого, учрежден был совет, собиравшийся в его собственном доме для ассамблей, куда он сам являлся ежедневно к 4 часам утра, другими членами совета были контр-адмирал Гордон, капитан-командор Отто, генерал-интендант флота; капитаны Гослер, Зотов, Мишуков, а иногда генерал-адмирал Апраксин и контр-адмирал Сисерс.

Последние, для дальнейшего ведения дела, обращались к разным трактатам других наций, особенно по морскому праву.

В дальнейшем книга Путятина пишет: русские были во всех отношениях плохими моряками. Привыкшие к сухопутной службе и жизни, они «будучи принуждены исполнять службу другого рода, падают духом до такой степени, что когда, при бурной погоде, получают приказание подняться на вант, прямо падают и готовы скорее подчиниться строжайшему гневу, нежели тронуться на такое опасное, по их взгляду, предприятие».

Особенно же неблагоприятно отражались на морской службе
коренные московские обычаи.

«В этом отношении, — говорит англичанин, — губительное влияние имеет их строгое соблюдение в году трех постов, в общем достигающих пятнадцати недель, не считая в том числе всех сред и пятниц в тeчeние года.

Столь настойчиво соблюдается темною суеверною массой народа эта менее существенная обрядность, что, когда, особенно в посты, с poccийского флота, отправлено было на берег большое число больных и слабых и царь предписал выдавать последним свежее мясо и выставить часового для наблюдения за тем, чтобы к больным не привозили другой провизии, многие при этом положительно предпочли умереть скорее, чем примирить свою извращенную совесть, согласившись вкушать запретной мясной пищи…».

Интересная картинка рисуется в этих немногих словах. Больные матросы, которых нужно силой заставлять есть мясо и охранять при помощи часовых от употребления постных продуктов!..

Как говорит далее автор записок, царь, лично «весьма порицал этот неполитичный обычай (поста), однако, зная глубокую приверженность народа к оному, он не решался уничтожить его открытым указом, но старался выводить этот обычай другими путями, осмеивая, как эту, так и многие другие странности в обрядах и обычаях страны: в этом ему содействуют многие из служащих в армии и флоте россиян, успевших проникнуться новым взглядам, во время путешествий в чужих краях. Tем не менее, по сему вопросу так мало достигнуто ycпеха, что из ста унтер — офицеров и матросов едва ли один, и то насильно, согласится отказаться от таких убеждений…»

Результатом такого стремления к перевоспитанию народа было то, что сам воспитатель в глазах этого народа приобрел себе известность антихриста.

Описанная г. Щепкиным рукопись является прекрасной иллюстрацией этого изуверства.

Ее рисунки образно и вполне наглядно отражают в себе отрицательное отношение русского общества к преобразовательным стремлениям Петра Великого.

Здесь, например, появляются петровские солдаты в кафтанах с отворотами и с надписью: «страну нашу чуждии поядят». Под надписью «оружием oт диавола падут» изображены петровские солдаты, расстреливающие связанных старцев, облеченных во власяницы.

На другой картинке изображено, как «все грады чрез послания» привлекаются в подданство антихристу: у ворот города человек в красном кафтане держит в руке развернутый свиток, вправо, рядом с ним, барабанщик бьет в барабан.

Среди типов самого антихриста самым распространяемым в иллюстрациях этой рукописи является тип, в котором нельзя не узнать черты самого великого преобразователя.

Особенно мрачным характером отмечена картина, имеющая надпись: «тогда послет в горы и вертепы и в пропасти земные бесовские полки, во еже взыскати и изобрести скрывшияся от очию его и тех привести на поклонение его».

Антихрист изображен здесь сидящим на престоле. Перед ним вправо выступает военный отряд, руководимый самим диаволом.

Отряд этот направляется к скиту с пещерами, в которых молятся иноки и миряне. Два отряда петровских солдат, руководимые диаволами, подымаются вверх, по лесистым склонам.

Далее следуют картины, в которых укрывшихся ведут к антихристу, причем — отпавшие знаменуются его печатью, а верные предаются на муку…

Картинки эти, как уже было замечено выше, являются верным и наглядным отражением настроения современного Петру Великому общества.

А. Н. Пыпин в своей статье «Петр Великий в народном предании», напечатанной в последней номере «Вестника Европы»за 1897 г., собрал массу фактов, свидетельствующих о том, какое широкое и разнообразное распространение имела легенда об антихристве Петра Великого в свое время.

Факты эти заимствованы почтенным исследователем из архива Преображенского приказа, ведавшего в свое время «государевы дела», или, говоря по нашему, политические преступления.

Перед глазами читателя проходить целый ряд мужчин и женщин, мирян и монахов, позволивших ceбе неуважительно отозваться о деятельности царя, осуждавших его реформы и видевших в нем антихриста.

Старица Платонида, например, про царя говорила: «он швед обменной, а потому делает Богу противно, против солнца крестьян и свадьбы венчают, и образы пишут с шведских персон, и посту не может воздержать и платье возлюбил шведское… взял за себя шведку-царицу Екатерину Алексеевну и та-де царица детей не родит, и он, государь, сделал указ, чтобы с предбудущем государя крест целовать и то-де крест целует за шведа, одноконечно-де станет царствовать швед, родственник или царицы Екатерины брат и великий де князь Петр Алексеевич родился от шведки с зубами, он-де антихрист».

Клеймо, которым по распоряжению Петра Великого клеймили новобранцев для предупреждая побегов, послужило неопровержимым доказательством догадки о том, что Петр — антихрист.

«Ныне время последнее, говорили под пытками раскольники: Петр — не царь, антихрист: потому во прежних летах был волхв Симон Петров, а от него-де были ереси и отпал от веры, а этот-де царь Петр бороды и лбы велит брить и печатает солдат в руки, и та-де печать на лбах и руках — его, антихристова»…

Реформы Петра, проводившиеся в жизнь без достаточной подготовки, резкой рукой преобразователя, производила на раскольников удручающее впечатление.

«Ныне пришло последнее время, — жаловались они, — скоро придет страшный суд, должно скрыться под перст и главы свои прикрыть в горы или вертеп»..

По видимому, это было то самое соображение, какое проповедывала в Тирасполе сестра Виталия тем несчастным, которые в народной переписи усмотрели признаки пришествия антихриста и «скрылись под персть» — пожелали быть замурованными в погребе.

Все подсудимые, прошедшие через Преображенский приказ, в общем говорили одно и то же, страдали за одни и те же убеждения. Оригинальностью выделялась из них лишь некая Алена Ефимова. Своей задачей она поставила умолить Бога, чтобы Он вразумил царя Петра Алексеевича на путь истины, даровал бы ему намерение прекратить гонения на раскольников, а раскольники, с другой стороны, вразумились бы и соединились с православной церковью. Сама она была не то раскольница, не то православная, крестилась двумя перстами, Но ходила в православную церковь, имела православных духовников и молилась за царя, «гонителя староверов».

Реформы Петра I коснулись всех слоев общества, он призвал всех для служения государству, даже монахов, которых объявил тунеядцами.

Неоднозначное отношение церкви не только к новым реформам Петра I, но и другим реформаторам России, к ее просвещению очень точно определяет и объясняет профессор Ключевский Василий Осипович.

В очерке «Западное влияние в Poccии XVII в.» опубликованном в московском журнале «Вопросы философии и психологии» в мае 1897 г.

Отождествление религиозного расхождения медленно переходит на государственный и общественный уровень сознания.

Речь идет об отношении русского раскола к западному влиянию, — автор с народно — психологической точки зрения рассматривает, почему церковные новшества, шедшие собственно против западного влияния, связали с ним и позднее — отожествили.

События складывались так, что церковное руководительство переходило понемногу из Византии в Москву, — этот «третий Рим», — она становилась оплотом против католицизма и старинным opyжием, греческой ученостью, собиралась продолжать церковную борьбу Востока с Западом.

Под гнетом внешних национальных опасений, без внутреннего влечения, шел pyccкий человек в новую науку, не уверенный, угодно ли это Богу?

Отсюда, как основательно замечает проф. Ключевский, научный скептицизм: тяжкое раздумье овладевает московскими людьми, — безопасна ли эта наука, не повредить ли она чистоте веры и нравов.

В учености подозревали ересь, в иepapxaх, поддерживавших ученых — еретиков, еще один шаг — и очищаемое ими от искажений и вековых наслоений в обрядовой стороне церковное учение обратится в «богопротивное», а его противники — в раскольников - староверов.

Все чаще слышатся увещания по адресу молодежи: «Бога ради, отцы духовные, не отпускайте их учиться в Киев, — на вашей душе Бог это взыщет».

А русская учащаяся молодежь, учившаяся искренно, без раздумья, своим поведеньем еще больше поджигала страсти: считая свои знания отличием, исключением, она невольно впадала в caмомнение, в заносчивую критику доморощенных авторитетов.

В обществе водворяется разлад, и опасения перед ним все сильнее ожесточают обыкновенные умы против науки, — этой одной из тьмы «латинских козней».

С младых лет на Руси знали, что на Западе живут «людие величавы, и горды, и оманчивы, и на бранях храбры, пиют же зело много, к похотям телесным и ко всяким сластем слабы, и вся творят по своей воле, к учению искательны, а от благочестия заблудилися».

И вот из мира этих величавых и гордых шла в смиренную Русь наука.

Пусть «в земле Галии вечерней, во граде некоем Парисе есть академия, сиречь соборное училище, в нем же учение всех реместв, грамматики, философии и звездочетий различных».

Книжники наши ничего не хотели признавать, кроме Откровения, а западная наука отличалась своеволием и пытливостью.

Старинные поучения категорически заявляли: «Богомерзостен пред Богом всяк, любяй геометрию… Проклинаю прелесть тех, иже зрят на круг небесный. Люби простыню (простоту) паче мудрости».

Эта антитеза — вера и разум, наука и откровение — играла особенно видную роль в зарождении и жизни старообрядства, но отвлеченные понятия мало говорят простому человеку, оттого вера и отождествилась со старым русским благочестием, а наука — с еретическим Западом, «на подобие того, как в одном сказании бес является древнему иноку в виде ляха», - припоминает автор.

Так все решительнее связывали церковную науку и церковные новшества с западничеством и латинством, но этим словом пугали не потому, что сами в это верили, а потому, что не хотели новшества вообще и необходимо было подыскать наиболее отталкивающую характеристику их.

Именно эта антидеза и не допускала селекцию Мичурина, опыты с совершенствованием животноводства, а также допустила истощение земель, выступая против применения новых методов ухода и обогащения земель — применение удобрений.

«Земля и так мужика кормит, только леность его виновата» - такие рассуждения сплошь бытовали на Руси.

В 1848 г. московское сельско — хозяйственное общество выпускает сборник, в угоду церковной цензуре, озаглавленный: «О всенародном распространении грамотности в России на религиозно — нравственном основании».

Авторы статей, помещенных в «сборнике», доказывают пользу грамотности для крестьян, при этом приводят известные им опыты устройства имений и способы обработки земли.

«Учить мужика грамоте затем, что бы доставить ему возможность читать пустые книжки, который издают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор».