Иосиф Бродский: биография и творчество
Этого человека при жизни называли последним гением русской поэзии. В первой своей части утверждение, конечно, спорное. Но высшая степень таланта у него, бесспорно, была. Достаточно прочитать всего лишь одно его стихотворение. С трудом можно поверить, что «Пилигримы» написаны восемнадцатилетним парнем с неполным средним образованием. Не все маститые поэты знакомы с творчеством Гийома Аполлинера, а здесь несомненна перекличка с одним из его стихотворений. Эпиграф из Уильяма Шекспира тоже говорит о многом. Знаменитое обвинение Иосифа Александровича Бродского в тунеядстве абсурдно вдвойне. С самых юных лет он был тружеником, каких мало.
Интересные факты из биографии Бродского, личная жизнь поэта будут представлены вашему вниманию далее.
Война
Недавно закончилась война с Финляндией, меньше месяца оставалось до разгрома немцами Франции. В такой, мало сказать, тревожной обстановке 24 мая 1940 года в семье ленинградских фотографа и бухгалтера родился сын. Чуть больше года оставалось до начала Великой Отечественной войны. Потом он всю жизнь тосковал о том детстве, которого она его лишила. В письме из Стокгольма Якову Гордину называл тамошнюю обстановку со шхерами и шныряющими между ними пароходами своим детством, но наоборот.
Пространство трагедии — так он воспринимал мир. Думается, что идет это именно оттуда, из первых лет жизни. Он их вряд ли помнил, но первые месяцы блокады он провел с Марией Моисеевной, своей матерью, в осажденном городе. К счастью, им с огромным трудом, но удалось эвакуироваться. Местом временного проживания стал Череповец. Пожалуй, можно считать насмешкой судьбы то, что его мать, знавшая немецкий язык, стала работать переводчицей в лагере для несостоявшихся оккупантов. Он несколько раз бывал там с ней. Вспоминал, как их переправлял туда на лодке старик в плаще. Этот образ при желании тоже можно найти в позднейшем творчестве Бродского.
Возвращение из эвакуации
Сохранились его воспоминания о возвращении в город на Неве. Голубое небо, белые облака и красная теплушка, на которой висят люди. Мест не хватало, и пользовались любым выступом, чтобы уцепиться за состав. Вот старый человек догоняет вагон, за что-то цепляется, а баба в платке поливает его лысину кипятком из чайника. Идет пар.
Александр Иванович, отец Иосифа, прошел все войны, начиная с Финской, в качестве военного корреспондента. Он был журналистом и одновременно фотографом. Последние сражения он зафиксировал в Китае, вернувшись оттуда после разгрома Японии. Впоследствии бронзовая джонка, привезенная им оттуда, долго стояла на письменном столе поэта.
Поиски себя
После возвращения в полуголодный, мрачный, еще не опомнившийся после блокады город, начались поиски своего места в жизни. Они были непродолжительными по времени, но интенсивными. Краткая биография Иосифа Бродского свидетельствует о том, что он поменял с 1944 года четыре школы. В последней из них, располагавшейся в Соляном переулке, остался на второй год в седьмом классе. Подал заявление в морское училище, но принят не был. Дальше последовал недолговременный пролетарский эпизод его биографии: Иосиф работает на заводе «Арсенал» учеником фрезеровщика. Безуспешной оказалась и его попытка поступить в школу подводников, Видимо, сказывалось флотское прошлое отца. Затем появляется идея стать врачом. Чтоб получить практику, он поступает в морг помощником прозектора. Анатомировать мертвых, видимо, оказалось делом малопривлекательным, так что продлилось это всего лишь месяц. Кочегар, матрос на маяке… Недолгая стабильность пришла, когда Иосиф начал ездить по СССР в геологических экспедициях, рабочим. Два сезона это было Белое море, потом – Северная Якутия, Восточная Сибирь, другие районы Заполярья. Нервный срыв в Якутии завершил эпопею.
Поэтические бдения
Это был уже 1961 год. Все вышеперечисленное было только внешней канвой жизни. К тому времени Иосиф был уже знаком с Евгением Рейном, другом до последних дней жизни, Сергеем Довлатовым, Булатом Окуджавой. Выступление зимой 1960 года с чтением стихотворения «Еврейское кладбище» на «турнире поэтов» в Ленинграде вызвало скандал, возможно, послуживший первым поводом обратить на него внимание для «компетентных органов». Поэт невероятно много читает. Для советских людей в оттепельные годы стало доступно творчество многих поэтов Европы XX века. Витезслав Незвал, Поль Элюар, Федерико Гарсиа Лорка, многие другие. Они стали для него глотком свежего воздуха в атмосфере страны Советов. Огромное влияние на стилистику и особенно на ритмику поэзии Бродского оказал, конечно, джаз. Но и русская, советская поэзия была близка. Он активно усваивал, перерабатывая, опыт Багрицкого, был поклонником Бориса Слуцкого. Марину Цветаеву, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака назвал в Нобелевской речи в числе избранных, как и Уинстена Одена с Робертом Фростом. В то же время Иосиф начинает самостоятельно изучать английский и польский языки. Отдельного разговора заслуживает, безусловно, его благоговение по отношению к Анне Андреевне Ахматовой.
Знакомство с Ахматовой
Их познакомил на исходе лета 1961 года Евгений Рейн. Иосифу был 21 год. Их дружбу многие считают самой искренней привязанностью двух поэтов. Странно, но они мало интересовались поэзией друг друга. Никаких обсуждений, споров о поэтических пристрастиях людей, принадлежащих к разным поколениям. Между ними существовало что-то иное, о чем сам Бродский говорить не любил. Кратко не расскажешь, это долго и сложно. Примерно так он отзывался на просьбы. Что касается Анны Андреевны, то она быстро поняла уровень своего нового знакомого. Он был молод и не осознавал еще своей силы. «Большая элегия Джону Донну» вызвала у нее слова о том, что Иосиф сам не понимает, что он написал. А он вспоминал, что ходили они к ней не за тем, чтобы почитать свои опусы или послушать ее стихи. Коротко говоря, они учились у нее быть поэтами, дышали в ее доме иным воздухом. Он вряд ли знал, что Ахматова сравнивает своего знакомого с сыном, и не в пользу последнего.
Роковая любовь
Эти годы стали самыми трудными в его судьбе. Связано это в первую очередь с несчастной любовью. Ее вполне можно назвать романтико-поэтически: роковая. Мария Басманова была необычной девушкой и не изменилась со временем. Дочь знаменитого художника, холодная, молчаливая, казавшаяся застенчивой, красавица. Они познакомились в марте 1962 года, и больше их врозь не видели. Часами ходили по улицам. Он читал свои стихи, она слушала. Но роман не одобряли ни его, ни ее родители. Вскоре влюбленные начали часто ссориться, каждый раз расставаясь навсегда. Жестокая депрессия и попытки самоубийств — таковы были последствия этих размолвок для него. Друзья часто видели на его запястьях бинты со следами крови. А окончательный разрыв — это результат самого обычного, банального любовного треугольника. Один из ближайших друзей Иосифа того времени Дмитрий Бобышев отвез девушку к друзьям в период, когда Бродский скрывался от милиции, уже опасаясь преследования за тунеядство. Там они и сошлись. Иосиф приехал, чтобы разобраться, но поговорить с ней не успел. Последовал арест и суд. И это уже совсем другая история.
А как далее сложилась личная жизнь Иосифа Бродского? Биография поэта содержит еще некоторые интересные сведения.
Арест, психушка
В год разрыва с Мариной 8 января была опубликована подборка писем «простых ленинградцев», которые требовали осуждения тунеядца Бродского. Через пять дней он оказался в тюремной камере, где 14 февраля случился первый серьезный сердечный приступ. Несмотря ни на что, его направили в психиатрическую лечебницу. Три недели оказались худшим временем в его жизни. Наиболее часто к находящемуся на экспертизе больному применяли так называемую укрутку. Человека будили глубокой ночью, клали в ванну, наполненную ледяной водой, а потом заворачивали в мокрую простыню. В таком виде помещали к горячей батарее. Ткань быстро высыхала, врезаясь до боли в тело. Поизмывавшись так, врачи-каратели признали поэта трудоспособным психопатом.
Ссылка
На втором заседании суда у него был, конечно, адвокат, но это не играло никакой роли. Присудили к максимально жесткому наказанию: пяти годам принудительного труда. Но как раз время, проведенное в Архангельской области, он вспоминал с благодарностью. Отработав положенное время с деревенскими мужиками, он изучал по вечерам литературу Великобритании и своего любимого Одена. Два его стихотворения, опубликованные в районной газете, стали едва ли не единственной публикацией поэта во время его жизни в Советском Союзе. Приезжала в Норинскую и Мария, даже жила подолгу. Он прощал, потом сомневался, тем более что вслед являлся Бобышев. Тем не менее именно тогда написаны лучшие из посвященных любимой стихов. В северную глушь приехал молодой человек с признаваемым всеми огромным талантом, а покинул Заполярье сложившийся поэт со своими неповторимыми стилем, ритмикой и интонацией. Ведь известно, что подражать Бродскому невозможно. Вторичность заметна с первой строчки.
Из ссылки вернулся «большой» поэт
В борьбу за возвращение Иосифа Бродского, биография и творчество которого стали предметом нашего обзора, включились очень влиятельные люди. Во-первых, конечно, А. А. Ахматова. Большую роль сыграла стенограмма заседания суда Фриды Вигдоровой. Она была опубликована во многих средствах массовой информации Западной Европы. Вместе с Анной Андреевной бесчисленное количество писем в органы партийной и судебной власти написано Лидией Чуковской. Шостакович, Твардовский, Паустовский, Маршак. Это еще далеко не все люди, принявшие тогда участие в его судьбе. Накануне европейского «форума писателей» Жан-Поль Сартр предупредил о тяжелой ситуации, в которой может оказаться советская делегация из-за дела Бродского. Скорее всего, это и сыграло решающую роль. Чтобы поэт не подвергался в дальнейшем подобным обвинениям, его оформили переводчиком при Ленинградском отделении Союза писателей. Покинув родной город в 23 года, он вернулся в 25 и сразу оказался в очень странном, подвешенном состоянии. Поэта с такой фамилией в СССР не было. Именно так ответили сотрудники Советского посольства в Лондоне, когда его пригласили на международный поэтический фестиваль. Через три года Иосифа Александровича избирают членом Академии изящных искусств в Баварии.
Подпольный стихотворец
На Родине за все эти годы было опубликовано 4 его стихотворения. Еще несколько пропустили в печать как детские стихи. Источником денег были в основном переводы, рецензии в журнале «Аврора» да халтуры на разных киностудиях. В багаже Бродского есть даже роль в одном из прошедших незамеченным фильмов. Но такой талант не скроешь. Стихи Бродского все шире расходились в самиздате. Писал он постоянно. Многое из того, что было написано в эти годы, входило потом во все его сборники. Все чаще стихотворения Бродского появляются в журналах Западной Европы и США. Первой книгой, составленной под контролем автора, стала «Остановка в пустыне», вышедшая в Нью-Йорке в 1970 году. Все большее количество журналистов стремятся взять у поэта интервью, его приглашают университеты. Естественно, КГБ не оставляло такого «клиента» без внимания. Но в целом его жизнь в СССР протекала довольно спокойно, если не считать двух обследований в психбольницах.
Эмиграция
В краткой биографии Иосифа Бродского содержатся сведения, что переломный момент наступил в 1972 году. В ОВИРе поэту предлагают выбор: эмиграция или горячие денечки, как там выразились, в психлечебницах и тюрьмах. Собственно, выбирать было не из чего, хотя он старался до последнего оттянуть день вылета. Время было нужно и для подготовки первого собрания сочинений. Самиздатовского, конечно. Но все-таки, уже лишенный советского гражданства, 4 июня он вылетел по маршруту Москва — Вена. Через два дня он уже знакомился в Австрии со столь любимым У. Оденом. И вообще, активно, без промедления, включился в поэтическую жизнь Европы.
Как свидетельствует биография, поэт Бродский был во многом необычным эмигрантом. К его чести, не любил, когда его причисляли к жертвам советского режима. Даже считал себя заслужившим все свои мытарства. С Родиной он оборвал все связи не только вынужденно. Даже когда ему была сделана операция на открытом сердце, отцу не позволили вылет в США для ухода за сыном. Все последующие просьбы тоже не возымели результата. Родители умерли с перерывом в один год, в 1983 и 1984 году. Но и сам он так и не приехал в родной город, даже когда это стало возможным. Все просьбы друзей натыкались на один ответ в разных вариациях: на место любви, мол, не возвращаются. Неизвестно, что он больше имел в виду: отношения с Басмановой или с Ленинградом. Они тоже были для него во многом интимными.
Последняя любовь
Если продолжить тему личной жизни Бродского, биография которого интересна многим современникам, то многие отмечали его циничность в отношении к женщинам после эмиграции. Поэт перестал верить в любовь. Все изменилось после встречи с Марией Соццани, итальянской аристократкой, с которой Бродский прожил последние годы жизни. Анна-Александра-Мария. Так они назвали свою дочь.
Упоминать в заключение творчество великого поэта – дело неблагодарное. Этому надо посвящать годы, и писать многотомное исследование. Отношение к нему неоднозначное. Находятся люди, их немало, и они заслуживают глубочайшего уважения, которые не переносят поэзии Бродского. Она считается, особенно в поздних своих образцах, холодной, лишенной жизни. Но ее, пускай холодную, безупречность отрицать сложно. В эмиграции Иосиф Александрович сразу обратился к жанру эссе и писал их до конца жизни. А в своей речи, которую традиционно произносят лауреаты Нобелевской премии, опять подчеркивал, что считает поэзию делом сугубо индивидуальным, а себя – частным лицом.
Он лежит в Венеции
Вот такая интересная биография Бродского. Он был подчеркнуто одиноким человеком и не чувствовал себя несчастным в этом состоянии. Таковым остался и после смерти. Это произошло 28 января 1996 года. Сердце все-таки не выдержало. Могила великого труженика и поэта Иосифа Бродского находится в Венеции на кладбище Сан-Микеле. Этот город он любил не меньше своего родного Ленинграда.
www.nastroy.net
| / Биографии / Бродский И.А. -Вариант 1-Вариант 2 БРОДСКИЙ, ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1940–1996), поэт, переводчик, прозаик, драматург. Читательские впечатления Бродского этой поры бессистемны, но плодотворны для развития поэтического голоса. Первые стихи Бродского, по его собственному призванию, возникли «из небытия»: «Мы пришли в литературу Бог знает откуда, практически лишь из факта своего существования, из недр» (Беседа Бродского с Дж.Глэдом). Восстановление культурной преемственности для поколения Бродского подразумевало прежде всего обращение к русской поэзии Серебряного века. Однако и здесь Бродский стоит особняком. По собственному признанию, Пастернака он не «понимал» до 24 лет, до той же поры не читал Мандельштама, почти не знал (до личного знакомства) лирики Ахматовой. Безусловной ценностью обладало для Бродского – с первых самостоятельных шагов в литературе и до конца жизненного пути – творчество М.Цветаевой. Бродский больше отождествляет себя с поэтами начала 19 в. В Стансах городу (1962) соотносит свою судьбу с судьбой Лермонтова. Но и здесь сказывается характерная черта поэта: боязнь быть на какого-то похожим, растворить свою индивидуальность в чужих смыслах. Бродский демонстративно предпочитает лирику Е.Баратынского, К.Батюшкова и П.Вяземского пушкинским традициям. В поэме 1961 Шествие пушкинские мотивы поданы сознательно отчужденно, отстраненно, и помещенные автором в чужеродный контекст, они начинают звучать откровенно иронично. Творческие предпочтения Бродского были обусловлены не только желанием избегать банальности. Аристократичная уравновешенность «просветленной» пушкинской музы была менее близка Бродскому, чем традиция русской философской поэзии. Бродский воспринял медитативную интонацию, склонность к поэтике размышления, драматизм мысли. Постепенно он уходит далее в прошлое поэзии, активно впитывая наследие 18 в., – Ломоносова, Державина, Дмитриева. Освоение допушкинских пластов русской словесности позволяет ему увидеть огромные области поэтического языка. Бродский осознал необходимость синтеза преемственности и выявления новых выразительных возможностей русского классического стиха. С начала 1960-х начинает работать как профессиональный переводчик по договору с рядом издательств. Тогда же знакомится с поэзией английского поэта-метафизика Джона Донна, которому посвятил Большую элегию Джону Донну (1963). Переводы Бродского из Донна часто неточны и не очень удачны. Но оригинальное творчество Бродского стало уникальным опытом приобщения русского слова к доселе чуждому ему опыту барочной европейской поэзии «метафизической школы». Лирика Бродского впитает основные принципы «метафизического» мышления: отказ от культа переживаний лирического «я» в поэзии, «суховатая» мужественная интеллектуальность, драматичная и личная ситуация лирического монолога, часто – с напряженным ощущением собеседника, разговорность тона, использования «непоэтической» лексики (просторечья, вульгаризмов, научных, технических понятий), построение текста как череды доказательств в пользу какого-то утверждения. Наследует Бродский у Донна и других поэтов-метафизиков и «визитную карточку» школы – т.н. «кончетти» (от итал. – «понятие») – особый вид метафоры, сближающий далекие друг от друга понятия и образы, у которых между собой, на первый взгляд, нет ничего общего. И поэты английского барокко в 17 в., и Бродский в 20 в. использовали такие метафоры, чтобы восстановить разрушенные связи в мире, который кажется им трагически распавшимся. Такие метафоры – в основе большинства произведений Бродского. Метафизические полеты и метафорические изыски у Бродского соседствовали с боязнью высоких слов, ощущением нередкого в них безвкусия. Отсюда его стремление уравновешивать поэтическое прозаическим, «занижать» высокие образы, или, как выражался сам поэт – «нацеленность на „нисходящую метафору»». Показательно, как описывает Бродский свои первые религиозные переживания, связанные с чтением Библии: «в возрасте лет 24-х или 23-х, уже не помню точно, я впервые прочитал Ветхий и Новый Завет. И это на меня произвело, может быть, самое сильное впечатление в жизни. Т.е. метафизические горизонты иудаизма и христианства произвели довольно сильное впечатление. Библию трудно было достать в те годы – я сначала прочитал Бхагавад-гиту, Махабхарату, и уже после мне попалась в руки Библия. Разумеется, я понял, что метафизические горизонты, предлагаемые христианством, менее значительны, чем те, которые предлагаются индуизмом. Но я совершил свой выбор в сторону идеалов христианства, если угодно… Я бы, надо сказать, почаще употреблял выражение иудео-христианство, потому что одно немыслимо без другого. И, в общем-то, это примерно та сфера или те параметры, которыми определяется моя, если не обязательно интеллектуальная, то, по крайней мере, какая-то душевная деятельность». Отныне почти каждый год поэт создавал в канун либо в самый день праздника стихи о Рождестве. Его «Рождественские стихи» сложились в некий цикл, работа над которым шла более четверти века. В начале 1960-х круг общения Бродского очень широк, но ближе всего он сходится с такими же юными поэтами, студентами Технологического института Е.Рейном, А.Найманом и Д.Бобышевым. Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которого она одарила дружбой и предсказала ему блестящее поэтическое будущее. Она навсегда осталась для Бродского нравственным эталоном (ей посвящены стихотворения 1960-х Утренняя почта для А.А.Ахматовой из г.Сестрорецка, Закричат и захлопочут петухи…, Сретенье, 1972, На столетие Анны Ахматовой, 1989 и эссе Муза плача, 1982). Уже к 1963 его творчество становится более известным, стихи Бродского начинают активно ходить в рукописях. Несмотря на отсутствие весомых публикаций, у Бродского была скандальная для того времени и известность поэта «самиздата». 29 ноября 1963 в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А.Ионина, Я.Лернера, М.Медведева был опубликовано письмо против Бродского Окололитературный трутень. В 1964 он был арестован. После первого закрытого судебного разбирательства поэт был помещен в судебную психбольницу, где пробыл три недели, но был признан психически здоровым и трудоспособным. Второй, открытый, суд по делу Бродского, обвиненному в тунеядстве состоялся 13 марта 1964. Решение суда – высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду. Ссылку он отбывал в деревне Норинской Архангельской области. Свободного времени здесь было достаточно, и оно целиком заполняется творчеством. Здесь он создал наиболее значительные произведения доэмигрантского периода: Одной поэтессе, Два часа в резервуаре, Новые стансы к Августе, Северная почта, Письмо в бутылке и др. Бродский был досрочно освобожден. Вместо пяти, он провел в ссылке полтора года и затем получил разрешение вернуться в Ленинград. «Какую биографию делают нашему рыжему!» – воскликнула А.Ахматова в разгар кампании против Бродского, предчувствуя, какую услугу окажут ему его гонители, наделив его мученическим ореолом. В 1965, на волне возмущений гонениями на поэта, в Нью-Йорке вышла первая книга Бродского – Стихотворения и поэмы. В его творчестве этих лет экспериментаторство на основе классической традиции дает все более интересные результаты. Так, в 1966 опыты с силлабическим стихом 18 в. облеклись в плотные по манере письма Подражание сатирам, сочиненным Кантемиром. Классическую для русской поэзии силлабо-тоническую систему стихосложения Бродский трансформирует с двух сторон: не только через обращение к былому опыту двухсотлетней давности, но и посредством ультрасовременных по технике упражнений на стыке белого стиха и ритмической прозы – к примеру, Остановка в пустыне (1966), давшая позднее название поэтическому сборнику, вышедшему в 1972 в США. Основным жанром в творчестве Бродского становится легко узнаваемая длинная элегия, своего рода полупоэма – афористичная, меланхоличная, иронически рефлексивная, с ломким синтаксисом, устремленным к обновлению устойчивого языка. Обновлять язык, подобно поэтам-футуристам, Бродский может и через эксперименты со строфикой и «наборной графикой» (т.е. обыгрывать «внешний вид» напечатанного текста и вызванные им ассоциации). Так, в стихотворении 1967 Фонтан благодаря особой строфике и распределению слов по пространству страницы напечатанный текст напоминает очертаниями многоярусный парковый фонтан. В доэмигрантский период творчества Бродского трагическая ирония неизменно оттеняется щедрым восприятием мира и эмоциональной открытостью. В дальнейшем пропорции между этими началами будут существенно меняться. Эмоциональная открытость уйдет, ее место займет готовность стоически принять трагичность бытия. В 1972 Бродский покидает СССР. Он уезжает по израильской визе, но оседает в США, где до конца своих дней преподает русскую литературу в различных университетах. Отныне Бродский, по собственному выражению, обречен на «фиктивную ситуацию» – поэтическое существование в иноязычной среде, где узкий круг русскоязычных читателей уравновешен международным признанием. Покидая Родину, Бродский пишет письмо генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И.Брежневу: «Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика – в том качестве, в котором я до сих пор и выступал». Однако его просьба осталась без ответа. Даже родителям Бродского не разрешили выехать к сыну по просьбе медиков (Бродский, как сердечник, нуждался в особом уходе). Не разрешили ему самому приехать в Ленинград на похороны матери (1983) и отца (1985). Это в значительной степени сказалось на его позднем нежелании посещать родной город в 1990-х. В США Бродский начал писать на английском. Англоязычное творчество его выразилось, в первую очередь, в жанре эссе (сборники Less than one (Меньше единицы), 1986, On grief and reason (О печали и разуме), 1995). В основном, эссеистика Бродского складывалась из статей, написанных по заказу в качестве предисловий к изданиям сочинений русских и западных классиков (А.Ахматова, М.Цветаева, У.Оден, К.Кавафис и т.д.). По своей инициативе, как он признавался, он написал только 2 или 3 статьи. В 1980 Бродский получил гражданство США. В 1977 в издательстве «Ardis» были опубликованы два сборника стихотворений Бродского Конец прекрасной эпохи. Стихотворения 1964–71 и Часть речи. Стихотворения 1972–76. В этих книгах запечатлелся новый этап творческой зрелости поэта. «Биография поэта – в покрое его языка». Этот постулат Бродского определяет эволюцию его лирики. К середине 1970-х лирика Бродского обогащается сложными синтаксическими конструкциями, постоянными т.н. «анжамбеманами» (т.е. переносом мысли, продолжением фразы в следующую строку или строфу, несовпадением границ предложения и строки). Современники свидетельствовали о неизменном желании поэта читать свои стихи вслух, даже когда обстановка к тому не располагала. Простых предложений у поэта почти нет. Бесконечные сложные предложения подразумевают бесконечное развитие мысли, ее испытание на истинность. Бродский-поэт ничего не принимает на веру. Каждое высказывание уточняет и «судит» себя. Отсюда неисчислимые «но», «хотя», «поэтому», «не столько… сколько» в его поэтическом языке. Опыт «зрелого» Бродского – это опыт глубинного переживания трагедии существования. Бродский часто нарушает грамматику, прибегает к сдвинутой, неправильной речи, передавая трагизм не только в предмете изображения, но прежде всего в языке. Покинутое Отечество постепенно возводится в поэтическом сознании Бродского в грандиозный сюрреалистический образ империи. Этот образ шире реального Советского Союза. Он становится глобальным символом заката мировой культуры. Отдавая ясный отчет в бессмысленности жизни (Мексиканский романсеро, 1976), лирический герой Бродского, подобно древним стоикам, пытается найти опору в равнодушных к человеку высших началах мироздания. Таким высшим началом, в общем-то замещающим собой Бога, выступает в поэзии Бродского Время. «Все мои стихи, более-менее, об одной и той же вещи: о Времени», – сказано поэтом в одном из интервью. Но в то же время в его поэтическом мироздании есть еще одна универсальная категория, которая в состоянии обуздать Время, победить его. Это Язык, Слово (Пятая годовщина, 1978). Процесс поэтического творчества становится единственной возможностью преодоления Времени, а значит – смерти, формой победы над смертью. Строки продлевают жизнь: …не знаю я, в какую землю лягу. / Скрипи, скрипи перо! Переводи бумагу (Пятая годовщина, 1977). Для Бродского «поэт – инструмент языка». Не поэт пользуется языком, а язык выражает себя через поэта, которому остается лишь верно настроить свой слух. Но в то же время этот инструмент спасителен, и до конца свободен. Оставаясь один на один с Языком и Временем, лирический герой Бродского теряет всякие эмоциональные связи с миром вещей, как бы покидает тело и поднимается на почти безвоздушную высоту (Осенний крик ястреба, 1975). Отсюда, впрочем, он продолжает с четкостью и равнодушием различать детали оставленного внизу мира. Многословие Бродского, его немыслимые длинноты обусловлены стремлением обуздать Языком Время. В 1978 Бродский становится почетным членом Американской Академии искусств, из которой он, однако, вышел в знак протеста против избрания почетным членом в Академию Евгения Евтушенко. В 1983 в «Ардисе» опубликован еще один сборник лирики Новые стансы к Августе. Стихи к М.Б., 1962–82; в 1984 выходит пьеса Бродского Мрамор. В 1986 сборник Less than one признан лучшей литературно-критической книгой года в США. В декабре 1987 он становится писателем-лауреатом Нобелевской премии по литературе – «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины», как было сказано в официальном постановлении Нобелевского комитета. Нобелевская премия принесла материальную независимость и новые хлопоты. Бродский много времени посвящает устройству в Америке многочисленных иммигрантов из России. С мая 1991 по май 1992 Бродский получает звание Поэта-Лауреата Библиотеки Конгресса США. С конца 1980-х творчество Бродского постепенно возвращается на Родину, однако сам он неизменно отклоняет предложения даже на время приехать в Россию. В то же время в эмиграции он активно поддерживает и пропагандирует русскую культуру. В 1995 Бродскому присвоено звание почетного гражданина Санкт-Петербурга. Иосиф Бродский умер в Нью-Йорке от инфаркта в 1996, во сне, в ночь на 28 января. Ему было 55 лет. Похоронен в протестантской части кладбища на острове Сан-Микеле в Венеции. / Биографии / Бродский И.А. | Смотрите также по Бродскому: Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
www.litra.ru
Жизнь и творчество Иосифа Бродского
Жизнь и творчество Иосифа Бродского
Реферат
Жизнь и творчество Иосифа Бродского
Введение
Как известно, в западных странах не считалось предосудительным проживать в других государствах. Это одно из различий нашей страны и западных государств. Представители советской интеллигенции могли попасть за рубеж через процедуру изгнания. Русские эмигранты советского периода традиционно делятся на три группы: первая волна — те, кому пришлось покинуть страну сразу после или во время Гражданской войны; вторая волна, к которой относятся люди, бежавшие на Запад или оставшиеся там во время Второй мировой войны; и третья волна — эмигранты, покинувшие страну в 60-70-ые годы и позднее.
Предметом моего исследования является представитель третьей волны эмиграции — Иосиф Александрович Бродский. Я лично считаю Бродского выдающимся человеком, мыслителем и гением изящной словесности. В литературе Иосифа Александровича часто ставят в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым, называя его третьим великим русским поэтом. В этом и состоит актуальность данной темы. Мы имеем возможность созерцать творчество такого человека, являясь практически его современниками.
Итак, в своем реферате я постараюсь осветить биографию Иосифа Александровича, а также рассмотреть его творческий путь.
Для подготовки своей работы я использовала непосредственно произведения Иосифа Александровича, его сочинения, а также книгу Льва Владимировича Лосева «Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии». В этой книге содержится вся исчерпывающая информация о жизни и творчестве Бродского. Также были использованы: сборник интервью с поэтом — здесь собраны все интервью, которые давал Иосиф Александрович; достаточно популярная в России работа Соломона Моисеевича Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским» — это своеобразная книга бесед, разговоров журналиста с поэтом; работа Якова Аркадьевича Гордина, литератора, «Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского». в ней содержатся интервью с Бродским, с самим Гординым, его рассказы об их общении с поэтом.
1.Биография И.А. Бродского
Иосиф Александрович родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Он родился в еврейской семье, отец Александр Иванович Бродский — военный фотокорреспондент, мать Мария Моисеевна Вольперт — бухгалтер. Детство будущего поэта пришлось на войну, отец в это время служил в Японии, Иосиф с матерью были эвакуированы в Череповец. С детства, со школьного возраста, как говорил поэт в различных интервью, он уже испытывал давление от окружающих по поводу своей национальности, но он никогда не отказывался от того что, он еврей.
Поведение Бродского всегда отличалось смелостью, полным пренебрежением к существовавшим канонам. В своем эссе «Меньше единицы» он пишет «Мы пошли в школу, и, как ни пичкала нас она возвышенным вздором, страдания и нищета были перед глазами» — Бродский с юных лет критиковал и обличал советскую действительность, за что, собственно и поплатился. Он бросил школу, даже не получил основного образования. Работал на заводе «Арсенал» фрезеровщиком, ездил в геологические экспедиции в Азию, загорался идеей стать врачом, месяц работал помощником патологоанатома в морге, пытался поступить в морское училище, но его не приняли. В то же время он много читал — в первую очередь поэзию, философскую и религиозную литературу, также античных авторов, начал изучать английский и польский языки.
Я считаю, парадокс Бродского в том, что, будучи человеком даже без основного школьного образования, он достиг огромных высот в своей деятельности. На протяжении всех лет жизни в эмиграции он занимал профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и в Нью-Йоркском. Бродский преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.
Одним из тяжелейших периодов его биографии является преследование Бродского. В 1963 году начинается активная травля Иосифа Александровича. 29 ноября 1963 года в «Вечернем Ленинграде» появился статья «Окололитературный трутень» некоего Якова Михайловича Лернера, руководителя народной дружины. В этой статье данный товарищ обвинял поэта в тунеядстве. Он назвал Бродского «пигмеем, самоуверенно карабкающимся на Парнас». Исключить Бродского из комсомола или института было невозможно, так как он ни там, ни там не числился, а вот за «тунеядство» могли судить. «Он продолжает вести паразитический образ жизни. Здоровый 26-летний (!) парень около четырех лет не занимается общественно полезным трудом», — говорилось в заключительной части статьи. Тунеядец, пишущий формалистические и упадочнические стишки, пресмыкающийся перед Западом. Вследствие всех этих событий Бродский до февраля находился в Москве, чтобы как-то избежать нападок. Но плюс ко всему в этот же момент в его жизни происходит еще одна драма, личного характера. Он узнает, что его возлюбленная, Марина Басманова, которой, собственно, и посвященная большая часть творчества поэта, предала его. Она изменила ему с его же другом. И Бродский очень сильно переживал, он не смог оставаться более в Москве и отправился обратно в Питер. По приезду его сразу же арестовали. Произошло это 13 февраля. Арест, избиение… 14 февраля, на следующий день у него произошел инфаркт.
В Дзержинском районном суде слушание дела Бродского состоялось 18 февраля. И.М. Меттер так описывает свои впечатления от этого события: «Поразительно для меня было, что этот юноша, которого только теперь я имел возможность подробно разглядеть и наблюдать, да при том еще в обстоятельствах жестоко для него экстремальных, излучал какой-то покой отстраненности — [судья] Савельева не могла ни оскорбить его, ни вывести из себя, он и не пугался ее поминутных грубых окриков. Лицо его выражало порой растерянность оттого, что его никак не могут понять, а он в свою очередь тоже не в силах уразуметь эту странную женщину, ее безмотивную злобность; он не в силах объяснить ей даже самые простые, по его мнению, понятия».
Допрос, который вела судья Савельева, был откровенно направлен на то, чтобы сразу же подтвердить обвинение Бродского в тунеядстве.
«Судья: Чем вы занимаетесь?
Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…
Судья: Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! У вас есть постоянная работа?
Бродский: Я думал, что это постоянная работа.
Судья: Отвечайте точно!
Бродский: Я писал стихи! Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…
Судья: Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.
Судья: Нас это не интересует…»
Судья задает Бродскому вопросы по поводу его краткосрочных работ на заводе и в геологических экспедициях, литературных заработков. Она отказывалась признавать литературную работу Бродского работой и самого Бродского литератором.
«Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал, что это дается образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это от Бога…»
Это было первое слушание. Второе было назначено на 13 марта. В итоге Бродского осудили на максимально возможное по указу 1961 года наказание — «выселить из гор. Ленинграда в специально отведенную местность на срок 5 лет с обязательным привлечением к труду по месту поселения».
В течение семи лет между возвращением из ссылки в 1965 году и отъездом за границу в 1972-м у Бродского был странный статус в советском обществе. Он оставался в поле зрения КГБ, хотя прямые преследования прекратились. Скандальная история с судом и арестом Бродского привела к перевороту в ленинградском Союзе писателей, было выбрано новое правление, в целом либеральное, относившееся к Бродскому благосклонно. Членом Союза писателей его сделать не могли, так как он почти не печатался, но при Союзе существовала некая «профессиональная группа», которая объединяла разнородных литературных поденщиков — полужурналистов, сочинителей песенных текстов, авторов эстрадных скетчей и цирковых реприз и т.д. Туда, сразу по возвращении в Ленинград, пристроили и Бродского. Таким образом, он получил штамп в паспорте, охранную грамоту от обвинений в тунеядстве. Он продолжал, как и до ареста, переводить, писать детские стихи, которые иногда печатались в журналах «Костер» и «Искорка», пробовал другие занятия — например, литературную обработку дубляжа иностранных фильмов на киностудии «Ленфильм». Изредка ему платили за чтение стихов в частном порядке, собирая дань со слушателей. Иногда он латал дыры в скудном бюджете, продавая букинистам альбомы репродукций в красивых зарубежных изданиях. Их привозили в подарок иностранные знакомые.
мая 1972 года Бродского вызвали в отдел виз и регистрации ленинградской милиции (ОВИР).
«Я знал, что из ОВИРа гражданам просто так не звонят, и даже подумал, не оставил ли мне наследство какой-нибудь заграничный родственник. Я сказал, что освобожусь довольно поздно, часов в семь вечера, а они: пожалуйста, можно и в семь, будем ждать. Принял меня в ОВИРе полковник и любезно спросил, что у меня слышно. Все в порядке, отвечаю. Он говорит: вы получили приглашение в Израиль. Да, говорю, получил; не только в Израиль, но и в Италию, Англию, Чехословакию. А почему бы вам не воспользоваться приглашением в Израиль, спрашивает полковник. Может, вы думали, что мы вас не пустим? Ну, думал, отвечаю, но не это главное. А что? — спрашивает полковник. Я не знаю, что стал бы там делать, отвечаю. И тут тон разговора меняется. С любезного полицейского «вы» он переходит на «ты». Вот что я тебе скажу, Бродский. Ты сейчас заполнишь этот формуляр, напишешь заявление, а мы примем решение. А если я откажусь? — спрашиваю. Полковник на это: тогда для тебя наступят горячие денечки. Я три раза сидел в тюрьме. Два раза в психушке и всему, чему можно было научиться в этих университетах, овладел сполна. Хорошо, говорю. Где эти бумаги? Это было в пятницу вечером. В понедельник снова звонок: прошу зайти и сдать паспорт. Потом началась торговля — когда выезд. Я не хотел ехать сразу же. А они на это: у тебя ведь нет уже паспорта». Бродский был слишком привязан — к родителям, сыну, друзьям, родному городу, слишком дорожил родной языковой средой, чтобы уезжать безвозвратно. У ленинградского КГБ были, однако, свои виды на старого клиента. Представился удобный случай избавиться от непредсказуемого поэта раз и навсегда. Бродскому не дали толком ни собраться, ни попрощаться. 4 июня 1972 года, через десять дней после своего 32-летия, Бродский вылетел из Ленинграда в Вену. Покидая страну, как казалось и оказалось, навсегда, собираясь в аэропорт «Пулково», Бродский написал письмо Генеральному секретарю КПСС Леониду Брежневу:
«Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика — в том качестве, в котором я до сих пор и выступал. Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны. Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге. Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота — доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять. Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу. Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».
Итак, Бродский оказался в Вене, после, в Лондоне. В США он прибыл 9 июля 1972 года. С самого начала его американской жизни был задан повышенный темп. Уже 21 июля он полетел в Западный Массачусетс к своему американскому переводчику Джорджу Клайну, чтобы поработать с ним над книгой избранных стихов. Благодаря газетам и в особенности телевидению, оповестившим страну о приезде русского поэта-изгнанника, на Бродского сыпались бесчисленные приглашения. Клайн рассказывает, что с лета 1972-го до весны 1973 года он выступал вместе с Бродским в качестве его переводчика в университетах и колледжах Америки около тридцати раз.
«Что нравится лично мне, так это то, что здесь я был оставлен наедине с самим собой и с тем, что я могу сделать. И за это я бесконечно благодарен обстоятельствам и самой стране. Меня всегда привлекали в ней дух индивидуальной ответственности и принцип частной инициативы. Ты все время слышишь здесь: я попробую и посмотрю, что получится. Вообще, чтобы жить в чужой стране, надо что-то очень любить в ней: дух законов или деловые возможности, или литературу, или историю. Я особенно люблю две вещи: американскую поэзию и дух [американских] законов. Мое поколение, группа людей, с которыми я был близок, когда мне было двадцать, мы все были индивидуалистами. И нашим идеалом в этом смысле были США: именно из-за духа индивидуализма. Поэтому, когда некоторые из нас оказались здесь, у нас было ощущение, что попали домой: мы оказались более американцами, чем местные».
Здесь, в США, Бродский стал готовить два сборника стихов, это «Часть речи» и «Конец прекрасной эпохи». С особенным трепетом он относился к первому, в итоге он был посвящен Родине, родителям. Критических отзывов на новые книги Бродского было немного. Бродский как поэт на своем родном языке раньше стал достоянием филологии, чем критики. О нем писались литературоведческие диссертации, статьи и делались доклады.
В Америке Бродский жил в трех городах: в Энн-Арборе, Нью-Йорке и Саут-Хедли. Он преподавал в Мичиганском университете и штате Массачусетс. Но преподаванием, как пишет Лев Лосев, это назвать было сложно: «Бродский был самоучкой и о педагогике, особенно англо-американской, по существу, не имел ни малейшего представления. Поэтому он предлагал своим американским студентам то, что мог — читать вместе с ним стихи его любимых поэтов. В университетских каталогах его курсы могли именоваться «Русская поэзия двадцатого века» или «Сравнительная поэзия», или «Римские поэты», но в классе происходило всегда одно и то же — читалось и подробнейшим образом комментировалось стихотворение».
Попав в североамериканский континент, Бродский начал много путешествовать. Он подолгу жил Лондоне, Париже, Амстердаме, Стокгольме, Венеции, Риме. Он не любил туристического целеустремленного ознакомления с достопримечательностями, но обладал способностью обживать новые города — знал в них скрытые шедевры архитектуры и просто уютные уголки, рестораны в стороне от туристских троп в боковых улочках, куда ходит только местная публика, читал местную прессу, увлеченно обсуждал городские сплетни. Особенно известно, как Бродский любил Венецию. Конечно, эта любовь была оттого, что Венеция невольно напоминала ему родной город Петербург. Бродский очень был сроднен с мостами, каналами, водой. Первый раз он прибыл в Венецию, когда там была зима. Замерзшая река, белый покров не оставили его равнодушными, и он навсегда теперь был связан с этим городом. Здесь же он встретил женщину, с которой связался узами брака, здесь же и был похоронен.
Таким образом, мы можем удостовериться в том, насколько сложен и тернист был жизненный путь Бродского. Преследования властей, предательство любимой женщины, отсутствие заработка, изгнание. Но все это не подкосило поэта. Возможно, что именно благодаря всем этим событиям появилось на свет столько прекрасных стихотворений Иосифа Александровича.
2.Творческий путь поэта
Несомненно то, что Бродский был очень талантливым человеком, нестандартным, тем более, для той эпохи, отсюда он был очень восприимчивым. На его творчество оказывало огромное влияние место, где он родился и вырос. Поэтика Бродского была проникнута питерской сыростью, меланхолией, архитектурой, сильно пострадавшей во время бомбёжек, бесконечные перспективы петербургских окраин, вода, множественность отражений — все это непрерывно присутствует в его творчестве, особенно в раннем периоде, который, как я считаю, был самым плодотворным у поэта. И в доказательство я хочу привести стихотворение под названием «От окраины к центру»:
Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.
Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.
Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть —
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.
Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.
По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.
Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.
Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.
Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того —
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.
Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю — с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.
Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.
Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.
Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари — по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.
Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять — только это возможно.
То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.
Это — вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.
Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.
Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь —
но уже не вернусь — словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.
В момент, когда Бродского арестовали настоящей трагедией для него была потеря женщины, которую он считал женой, а все остальное — лишь абсурдными обстоятельствами, усугубляющими эту трагедию. И зима этого периода для него прошла под знаком любовной коллизии, а не борьбы с режимом. В это время он продолжал работать над лирическим циклом «Песни счастливой зимы». Название не было ироническим — цикл проникнут воспоминаниями о счастливом периоде любви, зиме 1962/63 года:
Песни счастливой зимы
на память себе возьми,
чтобы вспоминать на ходу
звуков их глухоту:
местность, куда, как мышь,
быстрый свой бег стремишь,
как бы там ни звалась,
в рифмах их улеглась.
<………>
Значит, это весна.
То-то крови тесна
вена: только что взрежь,
море ринется в брешь.
По приговору Бродского выслали на место поселения в Коношский район Архангельской области, деревню Норенская. Жизнь в ссылке оказалась не страшна. Конечно, ссылка не была повседневной идиллией, случалась тоска по дому, порой томило ощущение полной заброшенности, но вспоминал о ней Бродский по-другому: «Один из лучших периодов в моей жизни. Бывали и не хуже, но лучше — пожалуй, не было». Впечатления сельской жизнью вылились в такие стихотворения, как «К Северному краю» «В деревне Бог живет не по углам…», «В распутицу».
В деревне Бог живёт не по углам,
Как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
И честно двери делит пополам.
В деревне Он — в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
Приплясывает сонно на огне,
Подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдаёт
Деви?цу за лесничего. И в шутку
Устраивает вечный недолёт
Объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же всё это наблюдать,
К осеннему прислушиваясь свисту,
Единственная, в общем, благодать,
Доступная в деревне атеисту.
В ссылке Бродский продумал основы поэтического искусства. Он их изложил в письме Якову Гордину от 13 июня 1965 года. Там есть два основных положения. Первое касается психологии творчества, второе, которое Бродский называет «практическим», — принципов построения отдельного поэтического текста, стихотворения. Психологически автор должен следовать только своей интуиции, быть абсолютно независимым от правил, норм, оглядки на авторитеты. «Смотри на себя не сравнительно с остальными, а обособляясь. Обособляйся и позволяй себе все, что угодно. Если ты озлоблен, то не скрывай этого, пусть оно грубо; если весел — тоже, пусть оно и банально. Помни, что твоя жизнь — это твоя жизнь. Ничьи — пусть самые высокие — правила тебе не закон. Это не твои правила. В лучшем случае они похожи на твои. Будь независим. Независимость — лучшее качество на всех языках. Пусть это приведет тебя к поражению (глупое слово) — это будет только твое поражение. Ты сам сведешь с собой счеты; а то приходится сводить счеты фиг знает с кем. Самое главное в стихах — это композиция. Не сюжет, а композиция. Надо строить композицию. Скажем, вот пример: стихи о дереве. Начинаешь описывать все, что видишь, от самой земли, поднимаясь в описании к вершине дерева. Вот тебе, пожалуйста, и величие. Нужно привыкнуть картину видеть в целом… Частностей без целого не существует. О частностях нужно думать в последнюю очередь. О рифме — в последнюю, о метафоре — в последнюю. Метр как-то присутствует в самом начале, помимо воли, — ну и спасибо за это. Композиция, а не сюжет. Связывай строфы не логикой, а движением души — пусть тебе одному понятным».
Бродский уехал в ссылку одним поэтом, а вернулся другим. Перемена произошла не мгновенно, но очень быстро. Стихи первого ссыльного года, 1964-го, в основном написаны в той же поэтической манере, что и стихи 1962-1963 годов. Поэтому те и другие так органично соединились в книге «Новые стансы к Августе». В ссылке Бродский много работал, много читал. Он открывал для себя англо-американскую поэзию. Переводов этих стихов на русский не было, книги ему привозили друзья, так он начал изучать английский язык.
Попытки наладить совместную жизнь с любимой женщиной продолжались еще два года после ссылки. Они жили то вместе, то порознь. В октябре 1967 года у Марины и Иосифа родился сын Андрей, но вскоре после этого, в начале 1968 года они разошлись окончательно. Это событие можно проследить в стихах Бродского.
На прощанье — ни звука.
Граммофон за стеной.
В этом мире разлука —
Лишь прообраз иной.
Ибо врозь, а не подле
Мало веки смежать
Вплоть до смерти: и после
Нам не вместе лежать.
В этот же период Бродский пытался устроить свою публикацию в московских журналах. Однако, глагол «пытался» слишком громок для этого. Для того чтобы добиться печатания, необходимо было проявить некоторую дипломатичность, на что Бродский оказался неспособен. Когда его привели к писателю Рыбакову, который мог помочь с публикациями, он настолько рассердил Рыбакова своим высокомерием, что тот и тридцать лет спустя с негодованием вспоминал в мемуарах о встрече с «плохим человеком, желавшим без конца читать свои малопонятные стихи». Когда В.П. Аксенов, чтобы познакомить Бродского с редакцией «Юности», привел его с собой на заседание редколлегии, «Иосиф на этой редколлегии, наслушавшись того советского кошмара, в котором жили писатели «Юности», просто лишился сознания. <…> Говорил, что присутствовал на шабаше ведьм. А на самом деле это был максимально возможный тогда либерализм».
В конце 1965-го или в самом начале 1966 года Бродский сдал в ленинградское отделение издательства «Советский писатель» рукопись книги стихов. Книгу он предполагал назвать «Зимняя почта» и, она была составлена из стихотворений 1962-1965 годов. Рукопись обсудили, но… За «но» следует перечисление неприемлемого в стихах Бродского — библейская тематика («Исаак и Авраам»), упоминание Бога, ангелов, серафимов. Участники совещания объясняют, почему все-таки книгу следует издать: чтобы прекратить «всяческие разговоры», «разрушить легенды, возникшие вокруг его имени». Отзывы рецензентов, поэта В.А. Рождественского и критика В.Н. Альфонсова, датированы октябрем и ноябрем. Оба рецензента решительно поддерживают издание книги. Если этого можно было ожидать от В.Н. Альфонсова, то отзыв поэта Всеволода Рождественского (1895-1977), который даже об «Исааке и Аврааме» пишет, что это поэма «интересная в замысле, содержательная и светлая по колориту», неожидан. Но рукопись, несмотря, на достаточно положительное к ней отношение была Отдана Бродскому обратно. Пару лет спустя его вызвали в ленинградское управление КГБ и предложили сделку: он будет информировать их об иностранцах, с которыми встречается, а они употребят свое влияние на то, чтобы сборник стихов Бродского был опубликован. После этого Бродский окончательно махнул рукой на идею издания книги на родине.
Его первая настоящая книга, «Остановка в пустыне», вышла в Нью-Йорке в 1970 году. Это большая книга — в ней семьдесят стихотворений, поэмы «Исаак и Авраам» и «Горбунов и Горчаков», еще четыре перевода из Джона Донна в конце. Основную часть рукописи Бродский передал американскому профессору и переводчику его стихов Джорджу Клайну в Ленинграде в июне 1968 года. Это было опасное предприятие и для вывозившего рукопись контрабандой американца и тем более для Бродского. После недавнего процесса Синявского и Даниэля уже само словосочетание «передача рукописей на Запад» звучало как «шпионаж» или «предательство родины».
Через несколько лет после выхода «Части речи» и «…Эпохи» появляется на свет сборник «Урания». Здесь творчество Бродского становится более метафизичным, это микрокосмос, где уживается Бог и черт, вера и атеизм, целомудрие и цинизм. Его поэзия чрезвычайно объемна и разнопланова. Обращаясь к Урании, Бродский пишет:
Днем и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо — город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше — плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
«Зачастую, когда я сочиняю стихотворение и пытаюсь уловить рифму, вместо русской вылезает английская, но это издержки, которые у этого производства всегда велики. А какую рифму принимают эти издержки, уже безразлично» — так говорит Бродский о «технологии» своего творчества. «Больше всего меня занимает процесс, а не его последствия. Когда я пишу стихи по-английски, — это скорее игра, шахматы, если угодно, такое складывание кубиков. Хотя я часто ловлю себя на том, что процессы психологические, эмоционально-акустические идентичны».
О нобелевской премии. Бродский всегда полагал, что он может быть отмечен этой высоко престижной наградой. У него была в характере спортивная, состязательная жилка — с юных лет его непосредственной реакцией на чужие стихи было: я могу это сделать лучше. К различным призам и наградам, которые посыпались на него после 1972 года, он относился прагматически или иронически, не придавая им большого значения. Но Нобелевская премия имела для него, как и для всех русских, особый ореол. Работа Нобелевского комитета держится в секрете, но, по слухам, Бродский был номинирован уже в 1980 году, когда лауреатом стал Чеслав Милош. И вот появляются сведения о нобелевском отборе 1987 года, куда был включен Бродский. Присуждая премию, Нобелевский комитет лаконично формулирует, в чем состоит главная заслуга лауреата. В дипломе Бродского стояло: «За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью».
Присуждение Нобелевской премии Бродскому не вызвало таких споров и противоречий, как некоторые иные решения Нобелевского комитета. К 1987 году он уже был знакомой и для большинства симпатичной фигурой в интеллектуальных кругах Европы и Америки. Его мемуарную прозу находили умной и трогательной. Его стихи в переводах вызывали уважение, а иногда и восхищение, и все на Западе знали о его поэтической славе на родине. Когда журналистам и публике было зачитано решение Нобелевского комитета, аплодисменты, по свидетельству ветеранов, были особенно громкими и долгими. Бродский в первом же интервью сказал о премии: «Ее получила русская литература, и ее получил гражданин Америки».
Заключение
Очень велик разброс мнений при оценке творчества Иосифа Бродского. Его поэтика парадоксальна. Ее отличительная черта это соединение эксперементаторства и традиционности. Во многом развитие его творчества шло наперекор основным тенденциям, действующим как в русской, так и в европейской поэзии, однако уже сейчас видно, что путь этот отнюдь не приводит к тупику и сочетание неканонической лексики с напряжённым метафоризмом и сложным метрико-строфическим построением находит всё новых приверженцев. Как я уже говорила ранее, во введении, Бродский — выдающийся поэт, знакомый всему миру. Но полное и глубокое осмысление поэзии Бродского еще впереди.
Парадоксальна у Бродского не только поэтика, но и судьба. Уезжая из России в 1972 году, он не знал, удастся ли ему когда-нибудь еще увидеть родину. После прихода к власти Горбачева, Бродского все чаще стали спрашивать, не хочет ли он вернуться домой. Бродский говорил одному интервьюеру: «Первое: дважды в одну и ту же речку не ступишь. Второе: поскольку у меня сейчас вот этот нимб, то, боюсь, что я бы стал предметом разнообразных упований и положительных чувств. А быть предметом положительных чувств гораздо труднее, чем быть предметом ненависти. Я несколько раз собирался приехать в Россию инкогнито, но то времени нет, то здоровья не хватает, то какие-то срочные задачи требуется решать. Кроме того, возвращение уже не имеет смысла. Все, кого мне хотелось бы повидать, либо мертвы, либо вышли замуж».
Иосиф Александрович умер 27 января 1996 года. Первоначально планировалось похоронить Бродского в Саут-Хедли. Но этот план по разным причинам пришлось отвергнуть. Из России от депутата Государственной думы Галины Старовойтовой пришла телеграмма с предложением перевезти тело поэта в Петербург и похоронить его на Васильевском острове, но это означало бы решить за Бродского вопрос о возвращении на родину. К тому же могила в Петербурге была бы труднодоступной для семьи. Да и не любил Бродский, возможно, как раз из-за его популярности, свое юношеское стихотворение со строками «ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…». С властями Венеции была заключена договоренность о месте на старинном кладбище Сан-Микеле. На скромном мраморном надгробии высечены слова из элегии Проперция: Letum поп omnia finit, что означает «со смертью все не кончается».
Список использованных источников и литературы
поэт бродский литература творческий
1.Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2006.
2.Гордин Я. Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского. М., 2010.
.Иосиф Бродский: Большая книга интервью. Под ред. И. Захарова, В. Полухиной. М., 2000.
.Лосев Л. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М., 2006.
diplomba.ru
биография и творчество :: SYL.ru
Этого человека при жизни называли последним гением русской поэзии. В первой своей части утверждение, конечно, спорное. Но высшая степень таланта у него, бесспорно, была. Достаточно прочитать всего лишь одно его стихотворение. С трудом можно поверить, что «Пилигримы» написаны восемнадцатилетним парнем с неполным средним образованием. Не все маститые поэты знакомы с творчеством Гийома Аполлинера, а здесь несомненна перекличка с одним из его стихотворений. Эпиграф из Уильяма Шекспира тоже говорит о многом. Знаменитое обвинение Иосифа Александровича Бродского в тунеядстве абсурдно вдвойне. С самых юных лет он был тружеником, каких мало.
Интересные факты из биографии Бродского, личная жизнь поэта будут представлены вашему вниманию далее.
Война
Недавно закончилась война с Финляндией, меньше месяца оставалось до разгрома немцами Франции. В такой, мало сказать, тревожной обстановке 24 мая 1940 года в семье ленинградских фотографа и бухгалтера родился сын. Чуть больше года оставалось до начала Великой Отечественной войны. Потом он всю жизнь тосковал о том детстве, которого она его лишила. В письме из Стокгольма Якову Гордину называл тамошнюю обстановку со шхерами и шныряющими между ними пароходами своим детством, но наоборот.
Пространство трагедии — так он воспринимал мир. Думается, что идет это именно оттуда, из первых лет жизни. Он их вряд ли помнил, но первые месяцы блокады он провел с Марией Моисеевной, своей матерью, в осажденном городе. К счастью, им с огромным трудом, но удалось эвакуироваться. Местом временного проживания стал Череповец. Пожалуй, можно считать насмешкой судьбы то, что его мать, знавшая немецкий язык, стала работать переводчицей в лагере для несостоявшихся оккупантов. Он несколько раз бывал там с ней. Вспоминал, как их переправлял туда на лодке старик в плаще. Этот образ при желании тоже можно найти в позднейшем творчестве Бродского.
Возвращение из эвакуации
Сохранились его воспоминания о возвращении в город на Неве. Голубое небо, белые облака и красная теплушка, на которой висят люди. Мест не хватало, и пользовались любым выступом, чтобы уцепиться за состав. Вот старый человек догоняет вагон, за что-то цепляется, а баба в платке поливает его лысину кипятком из чайника. Идет пар.
Александр Иванович, отец Иосифа, прошел все войны, начиная с Финской, в качестве военного корреспондента. Он был журналистом и одновременно фотографом. Последние сражения он зафиксировал в Китае, вернувшись оттуда после разгрома Японии. Впоследствии бронзовая джонка, привезенная им оттуда, долго стояла на письменном столе поэта.
Поиски себя
После возвращения в полуголодный, мрачный, еще не опомнившийся после блокады город, начались поиски своего места в жизни. Они были непродолжительными по времени, но интенсивными. Краткая биография Иосифа Бродского свидетельствует о том, что он поменял с 1944 года четыре школы. В последней из них, располагавшейся в Соляном переулке, остался на второй год в седьмом классе. Подал заявление в морское училище, но принят не был. Дальше последовал недолговременный пролетарский эпизод его биографии: Иосиф работает на заводе «Арсенал» учеником фрезеровщика. Безуспешной оказалась и его попытка поступить в школу подводников, Видимо, сказывалось флотское прошлое отца. Затем появляется идея стать врачом. Чтоб получить практику, он поступает в морг помощником прозектора. Анатомировать мертвых, видимо, оказалось делом малопривлекательным, так что продлилось это всего лишь месяц. Кочегар, матрос на маяке… Недолгая стабильность пришла, когда Иосиф начал ездить по СССР в геологических экспедициях, рабочим. Два сезона это было Белое море, потом – Северная Якутия, Восточная Сибирь, другие районы Заполярья. Нервный срыв в Якутии завершил эпопею.
Поэтические бдения
Это был уже 1961 год. Все вышеперечисленное было только внешней канвой жизни. К тому времени Иосиф был уже знаком с Евгением Рейном, другом до последних дней жизни, Сергеем Довлатовым, Булатом Окуджавой. Выступление зимой 1960 года с чтением стихотворения «Еврейское кладбище» на «турнире поэтов» в Ленинграде вызвало скандал, возможно, послуживший первым поводом обратить на него внимание для «компетентных органов». Поэт невероятно много читает. Для советских людей в оттепельные годы стало доступно творчество многих поэтов Европы XX века. Витезслав Незвал, Поль Элюар, Федерико Гарсиа Лорка, многие другие. Они стали для него глотком свежего воздуха в атмосфере страны Советов. Огромное влияние на стилистику и особенно на ритмику поэзии Бродского оказал, конечно, джаз. Но и русская, советская поэзия была близка. Он активно усваивал, перерабатывая, опыт Багрицкого, был поклонником Бориса Слуцкого. Марину Цветаеву, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака назвал в Нобелевской речи в числе избранных, как и Уинстена Одена с Робертом Фростом. В то же время Иосиф начинает самостоятельно изучать английский и польский языки. Отдельного разговора заслуживает, безусловно, его благоговение по отношению к Анне Андреевне Ахматовой.
Знакомство с Ахматовой
Их познакомил на исходе лета 1961 года Евгений Рейн. Иосифу был 21 год. Их дружбу многие считают самой искренней привязанностью двух поэтов. Странно, но они мало интересовались поэзией друг друга. Никаких обсуждений, споров о поэтических пристрастиях людей, принадлежащих к разным поколениям. Между ними существовало что-то иное, о чем сам Бродский говорить не любил. Кратко не расскажешь, это долго и сложно. Примерно так он отзывался на просьбы. Что касается Анны Андреевны, то она быстро поняла уровень своего нового знакомого. Он был молод и не осознавал еще своей силы. «Большая элегия Джону Донну» вызвала у нее слова о том, что Иосиф сам не понимает, что он написал. А он вспоминал, что ходили они к ней не за тем, чтобы почитать свои опусы или послушать ее стихи. Коротко говоря, они учились у нее быть поэтами, дышали в ее доме иным воздухом. Он вряд ли знал, что Ахматова сравнивает своего знакомого с сыном, и не в пользу последнего.
Роковая любовь
Эти годы стали самыми трудными в его судьбе. Связано это в первую очередь с несчастной любовью. Ее вполне можно назвать романтико-поэтически: роковая. Мария Басманова была необычной девушкой и не изменилась со временем. Дочь знаменитого художника, холодная, молчаливая, казавшаяся застенчивой, красавица. Они познакомились в марте 1962 года, и больше их врозь не видели. Часами ходили по улицам. Он читал свои стихи, она слушала. Но роман не одобряли ни его, ни ее родители. Вскоре влюбленные начали часто ссориться, каждый раз расставаясь навсегда. Жестокая депрессия и попытки самоубийств — таковы были последствия этих размолвок для него. Друзья часто видели на его запястьях бинты со следами крови. А окончательный разрыв — это результат самого обычного, банального любовного треугольника. Один из ближайших друзей Иосифа того времени Дмитрий Бобышев отвез девушку к друзьям в период, когда Бродский скрывался от милиции, уже опасаясь преследования за тунеядство. Там они и сошлись. Иосиф приехал, чтобы разобраться, но поговорить с ней не успел. Последовал арест и суд. И это уже совсем другая история.
А как далее сложилась личная жизнь Иосифа Бродского? Биография поэта содержит еще некоторые интересные сведения.
Арест, психушка
В год разрыва с Мариной 8 января была опубликована подборка писем «простых ленинградцев», которые требовали осуждения тунеядца Бродского. Через пять дней он оказался в тюремной камере, где 14 февраля случился первый серьезный сердечный приступ. Несмотря ни на что, его направили в психиатрическую лечебницу. Три недели оказались худшим временем в его жизни. Наиболее часто к находящемуся на экспертизе больному применяли так называемую укрутку. Человека будили глубокой ночью, клали в ванну, наполненную ледяной водой, а потом заворачивали в мокрую простыню. В таком виде помещали к горячей батарее. Ткань быстро высыхала, врезаясь до боли в тело. Поизмывавшись так, врачи-каратели признали поэта трудоспособным психопатом.
Ссылка
На втором заседании суда у него был, конечно, адвокат, но это не играло никакой роли. Присудили к максимально жесткому наказанию: пяти годам принудительного труда. Но как раз время, проведенное в Архангельской области, он вспоминал с благодарностью. Отработав положенное время с деревенскими мужиками, он изучал по вечерам литературу Великобритании и своего любимого Одена. Два его стихотворения, опубликованные в районной газете, стали едва ли не единственной публикацией поэта во время его жизни в Советском Союзе. Приезжала в Норинскую и Мария, даже жила подолгу. Он прощал, потом сомневался, тем более что вслед являлся Бобышев. Тем не менее именно тогда написаны лучшие из посвященных любимой стихов. В северную глушь приехал молодой человек с признаваемым всеми огромным талантом, а покинул Заполярье сложившийся поэт со своими неповторимыми стилем, ритмикой и интонацией. Ведь известно, что подражать Бродскому невозможно. Вторичность заметна с первой строчки.
Из ссылки вернулся «большой» поэт
В борьбу за возвращение Иосифа Бродского, биография и творчество которого стали предметом нашего обзора, включились очень влиятельные люди. Во-первых, конечно, А. А. Ахматова. Большую роль сыграла стенограмма заседания суда Фриды Вигдоровой. Она была опубликована во многих средствах массовой информации Западной Европы. Вместе с Анной Андреевной бесчисленное количество писем в органы партийной и судебной власти написано Лидией Чуковской. Шостакович, Твардовский, Паустовский, Маршак. Это еще далеко не все люди, принявшие тогда участие в его судьбе. Накануне европейского «форума писателей» Жан-Поль Сартр предупредил о тяжелой ситуации, в которой может оказаться советская делегация из-за дела Бродского. Скорее всего, это и сыграло решающую роль. Чтобы поэт не подвергался в дальнейшем подобным обвинениям, его оформили переводчиком при Ленинградском отделении Союза писателей. Покинув родной город в 23 года, он вернулся в 25 и сразу оказался в очень странном, подвешенном состоянии. Поэта с такой фамилией в СССР не было. Именно так ответили сотрудники Советского посольства в Лондоне, когда его пригласили на международный поэтический фестиваль. Через три года Иосифа Александровича избирают членом Академии изящных искусств в Баварии.
Подпольный стихотворец
На Родине за все эти годы было опубликовано 4 его стихотворения. Еще несколько пропустили в печать как детские стихи. Источником денег были в основном переводы, рецензии в журнале «Аврора» да халтуры на разных киностудиях. В багаже Бродского есть даже роль в одном из прошедших незамеченным фильмов. Но такой талант не скроешь. Стихи Бродского все шире расходились в самиздате. Писал он постоянно. Многое из того, что было написано в эти годы, входило потом во все его сборники. Все чаще стихотворения Бродского появляются в журналах Западной Европы и США. Первой книгой, составленной под контролем автора, стала «Остановка в пустыне», вышедшая в Нью-Йорке в 1970 году. Все большее количество журналистов стремятся взять у поэта интервью, его приглашают университеты. Естественно, КГБ не оставляло такого «клиента» без внимания. Но в целом его жизнь в СССР протекала довольно спокойно, если не считать двух обследований в психбольницах.
Эмиграция
В краткой биографии Иосифа Бродского содержатся сведения, что переломный момент наступил в 1972 году. В ОВИРе поэту предлагают выбор: эмиграция или горячие денечки, как там выразились, в психлечебницах и тюрьмах. Собственно, выбирать было не из чего, хотя он старался до последнего оттянуть день вылета. Время было нужно и для подготовки первого собрания сочинений. Самиздатовского, конечно. Но все-таки, уже лишенный советского гражданства, 4 июня он вылетел по маршруту Москва — Вена. Через два дня он уже знакомился в Австрии со столь любимым У. Оденом. И вообще, активно, без промедления, включился в поэтическую жизнь Европы.
Как свидетельствует биография, поэт Бродский был во многом необычным эмигрантом. К его чести, не любил, когда его причисляли к жертвам советского режима. Даже считал себя заслужившим все свои мытарства. С Родиной он оборвал все связи не только вынужденно. Даже когда ему была сделана операция на открытом сердце, отцу не позволили вылет в США для ухода за сыном. Все последующие просьбы тоже не возымели результата. Родители умерли с перерывом в один год, в 1983 и 1984 году. Но и сам он так и не приехал в родной город, даже когда это стало возможным. Все просьбы друзей натыкались на один ответ в разных вариациях: на место любви, мол, не возвращаются. Неизвестно, что он больше имел в виду: отношения с Басмановой или с Ленинградом. Они тоже были для него во многом интимными.
Последняя любовь
Если продолжить тему личной жизни Бродского, биография которого интересна многим современникам, то многие отмечали его циничность в отношении к женщинам после эмиграции. Поэт перестал верить в любовь. Все изменилось после встречи с Марией Соццани, итальянской аристократкой, с которой Бродский прожил последние годы жизни. Анна-Александра-Мария. Так они назвали свою дочь.
Упоминать в заключение творчество великого поэта – дело неблагодарное. Этому надо посвящать годы, и писать многотомное исследование. Отношение к нему неоднозначное. Находятся люди, их немало, и они заслуживают глубочайшего уважения, которые не переносят поэзии Бродского. Она считается, особенно в поздних своих образцах, холодной, лишенной жизни. Но ее, пускай холодную, безупречность отрицать сложно. В эмиграции Иосиф Александрович сразу обратился к жанру эссе и писал их до конца жизни. А в своей речи, которую традиционно произносят лауреаты Нобелевской премии, опять подчеркивал, что считает поэзию делом сугубо индивидуальным, а себя – частным лицом.
Он лежит в Венеции
Вот такая интересная биография Бродского. Он был подчеркнуто одиноким человеком и не чувствовал себя несчастным в этом состоянии. Таковым остался и после смерти. Это произошло 28 января 1996 года. Сердце все-таки не выдержало. Могила великого труженика и поэта Иосифа Бродского находится в Венеции на кладбище Сан-Микеле. Этот город он любил не меньше своего родного Ленинграда.
www.syl.ru
Особенности творчества Бродского И.А. / Бродский И.А.
Иосифа Бродского называли последним классиком XX века — и обвиняли в бездушии и механичности стиха, гением, вобравшим в себя лучшие традиции отечественной поэзии, — и поэтом, лишенным национальных корней. Но даже самые ревностные противники Иосифа Бродского не отрицали одного — его таланта и его роли в развитии пусть чуждых, но все равно значительных тенденций в литературе.
Сама судьба Бродского, пятого русского писателя — Нобелевского лауреата (1987), словно слепок с судьбы целого поколения людей 50— 70-х годов. Выходец из интеллигентной ленинградской семьи, он по окончании восьми классов ушел из школы, поменял более 10 профессий: работал на заводе, участвовал в геологоразведочных экспедициях. Уже будучи известным в кругах любителей поэзии, по ложному обвинению в тунеядстве в феврале 1964 года, поэт был арестован, и после позорного судилища приговорен к высылке в отдаленную северную деревню на 5 лет с привлечением к физическому труду. Ссылка продлилась только полтора года, и по общему признанию, это время стало рубежным для всего творчества поэта: архангельские морозы словно проникли в его стихи. Некогда романтичные и стремительные, они стали гораздо более сдержанными, нередко даже рассудочными. Переживание, боль прятались в броню иронии или достаточно прихотливых рассуждений: стихи поэта все чаще требовали не сочувствия, сопереживания, а со-размышления, будили скорее мысль, чем эмоцию.
Этот процесс «остывания» лирики усилился тогда, когда летом 1972 года Бродский вынужден был эмигрировать в Америку. Позднее, в 1975 году, он судьбу поэта сравнит с судьбой ястреба, так высоко поднявшегося над долиной Коннектикута, что уже не в состоянии вернуться обратно на землю («Осенний крик ястреба», 1975).
Ястреб — гордая, одинокая, хищная птица, одновременно парящая высоко над землей, благодаря своему острому зрению видящая то, что недоступно, к примеру, зрению человека — и неспособная жить без земли… Это необычное и непростое для понимания стихотворение только еще раз ясно показало, на каких непримиримых противоречиях держится поэтический мир И. Бродского. Ведь, может, самая главная его загадка состоит в том, что почти всякий читатель из значительного наследия поэта может найти себе то, что окажется по-настоящему близким ему самому, как и то, что вызовет у него резкое неприятие. Можно найти Бродского патриота — и космополита, оптимиста и мрачного пессимиста, даже циника, Бродского — поэта метафизического, религиозного — и поэта-атеиста… Дело здесь вовсе не в беспринципности художника, не в отсутствии у него устоявшейся точки зрения. Как раз взгляды поэта достаточно ясны и несущественно изменились за десятки лет.
Бродский всегда избегал, а с годами особенно, не только чересчур прямолинейных излияний своих чувств и убеждений, вуалируя их в прихотливую стихотворную форму, в хитросплетение метафор и синтаксиса. Не меньше он избегал назидательности, истин в последней инстанции и никогда не путал откровенность с пресловутой «душой нараспашку», прекрасно понимая ответственность поэта за каждое сказанное слово. Того же он требовал и от своего читателя, зная, что истинное понимание — тяжелый духовный труд и требует от человека напряжения всех своих умственных и душевных сил. Многие вещи Бродского тяжелы для восприятия, их трудно читать «залпом», «взахлеб»: за каждым словом, даже знаком препинания стоит мысль, которую надо услышать, прочувствовать, пережить.
Самое важное в поэзии Бродского — это его удивление перед жизнью, ее обыденным чудом, сбереженное автором и в архангельской ссылке, и в изгнании. Благодарность рождается из ощущения, что жизнь существует скорее вопреки законам вселенной, чем в согласии с ними. Завороженность чудом возникновения жизни проявилось и в особом отношении поэта к празднику Рождества. Из стихов разных лет выстраивается целый цикл произведений, посвященных одной, особенно важной для поэта теме — теме Рождества, иногда напрямую раскрывающейся на материале евангельской истории (смотрите, например, «Рождество 1963», «Рождественская звезда»), иногда лишь связанной с ней глубинными смысловыми связями. Пример последнего — стихотворение «1 января 1965 года».
Источник: В мире литературы. 11 класс / А.Г. Кутузов, А.К. Киселев и др. М.: Дрофа, 2006
classlit.ru
| Исаак Израилевич Бродский | |
|---|---|
 Портрет работы И. Репина (1913) | |
| Дата рождения | 25 декабря 1883 (6 января 1884) |
| Место рождения | село Софиевка, Бердянский уезд, Таврическая губерния, Российская империя |
| Дата смерти | 14 августа 1939(1939-08-14)[1][2][…](55 лет) |
| Место смерти | Ленинград, РСФСР, СССР |
| Страна |
|
ru.wikipedia.org
Иосиф Бродский: биография и творчество поэта / Бродский И.А.
В 1940 г. Иосиф Бродский родился в Ленинграде в семье фотографа. Не закончив десятилетки, занимался самообразованием: изучал иностранные языки и литературу, философию. Работал на заводе, в морге, в геологоразведочной партии, переводил поэзию, был членом секции переводчиков ленинградской писательской организации.
Иосиф Бродский более тридцати лет занимался переводами. Осваивая мировую поэзию, он переводил англо-американских поэтов (Джона Донна, Р. Лоуэлла, Р. Уилбера, Э. Марвелла), делал переводы с польского (Чеслава Милоша, И. Галчинского и др.), с чешского (Витезслав Незвала), с итальянского (Умберто Саба) и др.
В 1958 г. написано стихотворение «Пилигримы», которое считается программным для творчества Бродского, в нем проявились многие особенности его мировоззрения и поэтики. В частности, многозначное использование в своем тексте «чужого» слова, цитирование классики. И.А. Бродский характеризует пилигримов хрестоматийно известной цитатой из стихотворения Н.А. Некрасова «Размышления у парадного подъезда»: «солнцем палимы». Конкретная социальная проблематика Н.А. Некрасова в стихотворении современного поэта приобретает общее философское звучание: «ходоками», просителями, пилигримами оказываются не только бесправные крестьяне, пришедшие на поклон к барину, а все, живущие на земле и идущие по дороге к несуществующему «парадному подъезду». Негодование Некрасова по отношению к власть имущим, сочувствие и сострадание к беспомощным странникам преобразуются в «Пилигримах» в философское смирение перед всесилием жизни и собственной судьбой. Жизнь остается неизменной: «Мир останется прежним», — повторяет поэт. Протестовать здесь бессмысленно, лирический герой И.А. Бродского принимает жизнь такой, как она есть: «И, значит, остались только / иллюзия и дорога. / Удобрить ее солдатам. / Одобрить ее поэтам». Поэт все видит и философски «одобряет».
В 1962 г. осуществлена первая публикация перевода И.А. Бродского, которая совпала с первой публикацией его стихотворения для детей «Баллада о маленьком буксире» («Костер». — 1962. — № 11).
В 1963 г. написаны стихотворения «Стансы» («Ни страны, ни погоста…»), «Другу-стихотворцу», «Блестит залив и ветер?…».
В 1964 г. был арестован по обвинению в тунеядстве, притворен к пяти годам ссылки в Архангельскую область. Но в 1965 г., благодаря многочисленным выступлениям советских и зарубежных писателей в защиту И.А. Бродского, ему было разрешено вернуться в Ленинград.
Оригинальные стихотворения Бродского печатались исключительно редко в таких изданиях, как «Молодой Ленинград» (1966), «День поэзии» (1967), а также в нелегальном журнале «Синтаксис» и за границей (в журнале «Грани»).
В 1964 г. написаны стихотворения «Сжимающий пайку изгнанья…», «Инструкция заключенному» и др., отразившие автобиографические ситуации, которым придается особый смысл и значительность, так как они вводятся поэтом в круг мифологических и литературных сюжетов: заключенному рекомендуется, например, «столь же тщательно выбрать маршрут, как тропинку в саду Гесперид». Для творчества Бродского характерно обращение к разным стилям речи, лексике разных слоев общества.
В 1965 г. написано послание «Одной поэтессе», в котором И.А. Бродский расширяет тематику русской поэзии, изображая бытовые положения, разговоры. Соответственно «упрощается» речь героя. Демократизация поэтического языка сопровождается «длинными стихами», сложной строфой. «Низкие» предметы становятся фактом поэзии, приобретают символическую обобщенность: «Сапожник строит сапоги. Пирожник / сооружает крендель. Чернокнижник листает толстый фолиант. А грешник / усугубляет что ни день грехи. / Влекут дельфины по волнам треножник / И Аполлон обозревает ближних…». Здесь также возникает «цитата-образ»: «Служенье муз чего-то там не терпит. / Зато само обычно так торопит…» (цитируются хрестоматийно известные строки А.С. Пушкина: «Служенье муз не терпит суеты — / Прекрасное должно быть величаво…»). В этом стихотворении звучит характерное признание поэта: «Я заражен нормальным классицизмом…».
В США вышел сборник на русском языке «Стихотворения и поэмы».
В 1970 г. в США выходит сборник «Остановки в пустыне» на русском языке. В это время И.А. Бродский получает известность в литературных кругах как поэт и переводчик.
В 1972 г. в Ленинграде вышло Собрание сочинений Бродского в 4 т. (Самиздат). Поэт эмигрировал в США. Работал в Мичиганском университете, преподавал русскую и английскую поэзию в колледжах. Получил несколько литературных премий: Премию Макартура, Национальную книжную премию; звание поэта Лауреата Библиотеки Конгресса США. Изданы его эссе на английском языке.
В 1975 г. вышла книга «Осенний крик ястреба», в которую входили стихотворения «Осенний крик ястреба», «Посвящается стулу», «Полдень в комнате» и др.
Стихотворение «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980), написанное И.А. Бродским в день своего сорокалетия. В концовке этого произведения отразилась одна из основных особенностей мировосприятия поэта: «Только с горем я чувствую солидарность. / Но пока мне рот не забили глиной, / из него раздаваться будет лишь благодарность» (24 мая 1980).
Стихотворения начала 80-х гг. объединены в книгу «К Урании», в который входят злободневные «Стихи о зимней кампании 1980-го года» (1980). Эпиграф из Лермонтова («В полдневный зной, в долине Дагестана»), место действия («Чучмекистан») отсылают читателя к началу войны в Афганистане. В этот же цикл вошли «Венецианские строфы» (1982), «Римские элегии», «Эклоги»; стихотворения «В окрестностях Александрии» (1982), «Сидя в тени» (1983) и др.
В книгу «Жизнь в рассеянном свете», кроме стихотворений «Жизнь в рассеянном свете», «Ты узнаешь меня по почерку…» (1987), входят такие шедевры, как «Муха» (1985), «На выставке Карла Вейлинка» (1984) и др. В 1985 г. в Англии опубликована пьеса «Мрамор».
В 1986 г. английская книга «Less than one» признана лучшей литературно-критической книгой года в Америке.
В 1987 г. И.А. Бродскому присуждена Нобелевская премия по литературе.
Стихотворения 1987—1989 гг. объединены в книге «Примечания папоротника», куда вошли «Рождественская звезда», «Кентавры», «На столетие Анны Ахматовой», «Назидание».
В 1990—1993 гг. написаны стихотворения «Посвящается Чехову», «Послесловие к басне», «Я слышу не то, что ты творишь, а голос…» и др.
В 1996 г. Иосиф Бродский скончался.
Источник: Романова Г.И. Русские писатели XX века: словарь-справочник / Г.И. Романова. — М: ФЛИНТА, 2012
classlit.ru