| / Характеристики героев / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо / Лаврецкий ЛАВРЕЦКИЙ — герой романа И.С.Тургенева «Дворянское гнездо» (1859). Федор Иванович Л. — глубокий, умный и по-настоящему порядочный человек, движимый стремлением к самосовершенствованию, поисками полезного дела, в котором он мог бы приложить свой ум и талант. Страстно любящий Россию и осознающий необходимость сближения с народом, он мечтает о полезной деятельности. Но его активность ограничивается лишь некоторыми переустройствами в имении, и, хотя Л. далек от фразерства Рудина, он не находит применения своим силам. Поэтому «школьное» литературоведение обычно относит его к типу «лишнего человека». Сын помещика и крепостной крестьянки, Л. был рано разлучен с матерью, его воспитание зависело от капризов отца. Уже в сознательном возрасте Л. старается заполнить пробелы своего образования, в 23 года поступает в университет. В чем-то герой Тургенева предвосхищает Пьера Безухова. Как и Пьер, Л. вступает в свет, где влюбляется в ветреную красавицу Варвару Павловну, женится на ней и скоро обнаруживает неверность жены. Разрыв с женой дает герою возможность вернуться в Россию. Уникальность натуры Л. подчеркивает сопоставление с другими персонажами романа. Его искренней любви к России противопоставляется снисходительное пренебрежение, которое демонстрирует светский лев Паншин. Друг Л., Михалевич, называет его байбаком, который лежит всю жизнь и только собирается работать. Тут напрашивается параллель с другим классическим типом русской литературы — Обломовым И.А.Гончарова. Важнейшую роль в раскрытии образа Л. играют его отношения с героиней романа Лизой Калитиной. Они чувствуют общность своих взглядов, понимают, что «и любят и не любят одно и то же». Чувство, возникающее между ними, глубоко поэтично, в него вплетаются мотивы прелестной звездной ночи, необыкновенной музыки, сочиненной старым музыкантом Леммом. Любовь Л. к Лизе — это момент его духовного возрождения, наступившего при возвращении в Россию. Трагическая развязка любви Л. — внезапно возвращается жена, которую он считал умершей, — не оказывается случайностью. Герой видит в этом возмездие за свое равнодушие к общественному долгу, за праздную жкзнь его дедов и прадедов. Постепенно в герое происходит нравственный перелом: равнодушный до того к религии, Л. приходит к идее христианского смирения. В эпилоге романа герой появляется постаревшим. Л. не стыдится прошлого, но и не ждет ничего от будущего. «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» — говорит он. Образ Л., как и весь роман, был очень приветливо встречен современниками. Критики либерального лагеря (например, П.В.Анненков, А.В.Никитенко) отметили художественные достоинства романа, радикалы анализировали главным образом его социальные аспекты. Так, Н.А.Добролюбов в статье «Когда же придет настоящий день?» (1860) отнес Л. к людям «рудинского закала», историческая роль которых уже исчерпана. Образ Л. несколько раз появлялся на сцене. Наиболее интересные постановки — в Александрийском театре в Петербурге (1894), в московском Малом театре (1895), в Ленинградском театре драмы им. Пушкина (1941) с Н.К.Симоновым в роли Л. Добавил: TEAMCASPER / Характеристики героев / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо / Лаврецкий | Смотрите также по произведению «Дворянское гнездо»: Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
www.litra.ru
Образ и характеристика Лаврецкого в романе «Дворянское гнездо» Тургенева: описание в цитатах |LITERATURUS: Мир русской литературы
Господин Лаврецкий является одним из центральных персонажей романа «Дворянское гнездо» Тургенева.
В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Лаврецкого в романе «Дворянское гнездо» Тургенева: описание внешности и характера героя в цитатах.Смотрите:
Краткое содержание романа «Дворянское гнездо»Образ и характеристика Лаврецкого в романе «Дворянское гнездо» Тургенева: описание в цитатах
Полное имя героя — Федор Иванович Лаврецкий:
«…Лаврецкий Федор Иваныч приехал.»Лаврецкий — потомственный дворянин, богатый помещик:
«Федор Иванович Лаврецкий (мы должны попросить у читателя позволение перервать на время нить нашего рассказа) происходил от старинного дворянского племени.»
«…Варваре Павловне хорошо было известно, что жених ее богат…»
«…помещику, богатому, в двадцать шесть лет брать уроки, как школьнику?» (о молодом Лаврецком)Лаврецкий является внучатым племянником другой героини романа — Марьи Дмитриевны Калитиной (матери Лизы):
«…проговорила Марья Дмитриевна. – По‑родственному, ведь он мне, Сергей Петрович, вы знаете, внучатный племянник.»Возраст Лаврецкого — 35 лет (когда он влюбляется в Лизу Калитину). Лаврецкий родился 20 августа 1807 года:
«Неужели, – подумал он, – мне в тридцать пять лет нечего другого делать, как опять отдать свою душу в руки женщины?»
«Добрый помещик поздравлял Ивана Петровича с рождением сына, явившегося на свет в селе Покровском 20 августа 1807 года и нареченного Федором в честь святого мученика Феодора Стратилата.»Мать Лаврецкого, Маланья, была простой крестьянкой, а отец — потомственным дворянином:
«Случилось так, что в числе горничных Анны Павловны находилась одна очень хорошенькая девушка, с ясными кроткими глазками и тонкими чертами лица, по имени Маланья, умница и скромница. Она с первого разу приглянулась Ивану Петровичу; и он полюбил ее…» (о родителях Лаврецкого)О внешности 35-летнего Лаврецкого известно следующее:
«…входил какой‑то незнакомый ему господин, в сером пальто и широкой соломенной шляпе.»
«Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его голове, как у юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как‑то слишком ровно.»
«…а ты, Федюша, дай мне руку. О! да какая же она у тебя толстая!»О внешности молодого Лаврецкого известно следующее:
«Здоровый, краснощекий, уже с заросшей бородой, молчаливый, он производил странное впечатление на своих товарищей; они не подозревали того, что в этом суровом муже, аккуратно приезжавшем на лекции в широких деревенских санях парой, таился чуть не ребенок.» (Лаврецкий в возрасте 23 лет)
«Странно было видеть его могучую, широкоплечую фигуру, вечно согнутую над письменным столом, его полное, волосатое, румяное лицо, до половины закрытое листами словаря или тетради.» (Лаврецкий в возрасте около 26 лет)
Лаврецкий — добрый человек:
«Вы такие добрые, – начала она и в то же время подумала: «Да, он, точно, добрый…»…»
«…он очень постарел, но, мне кажется, он все такой же добрый.»
«…я знаю, сердце у вас добрейшее.» (Марья Дмитриевна о Лаврецком)Лаврецкий — хороший человек, по мнению Марфы Тимофеевны:
«Ну, я не спорю, он хороший человек, не кусается; да ведь что ж такое?»Лаврецкий кажется немного грубым, но при этом у него мягкое сердце:
«Да, да, понимаю, – промолвила Марья Дмитриевна. – Он только с виду немного груб, а сердце у него мягкое.»Сам себя Лаврецкий называет «топорным человеком», вероятно, имея в виду свою внешнюю грубость:
«…повторил Лаврецкий. – Я топорный человек, а чувствую, что все должны вас любить.»Лаврецкий — прекрасный и умный человек, по мнению Лизы Калитиной:
«…но Лиза, рассказывая Паншину свою вчерашнюю поездку, отозвалась о Лаврецком как о прекрасном и умном человеке…»Лаврецкий — «байбак», то есть неповоротливый, ленивый человек, по мнению его приятеля Михалевича:
«…ты не скептик, не разочарованный, не вольтериянец, ты – байбак, и ты злостный байбак, байбак с сознаньем, не наивный байбак. …а ты мыслящий человек – и лежишь; ты мог бы что‑нибудь делать – ничего не делаешь; лежишь сытым брюхом кверху и говоришь: так оно и следует, лежать‑то, потому что все, что люди ни делают, – все вздор и ни к чему не ведущая чепуха.» (Михалевич о Лаврецком)
«…при его наклонности к упрямству, созерцанию и лени…»По мнению Паншина, Лаврецкий — прекрасный человек, но несимпатичеый, озлобленный и несколько смешной:
«…решив про себя, что Лаврецкий, может быть, и прекрасный человек, но несимпатичный, «aigri»* и «en somme»** несколько смешной.»Лаврецкий — человек со здравым и ясным умом, хотя и несколько тяжелым:
(*озлобленный (фр.)), **в конце концов (фр.))
«При его уме, ясном и здравом, но несколько тяжелом…»Лаврецкий страстно любит музыку:
«Хотя, по милости отца, он ни на каком инструменте не играл, однако страстно любил музыку, музыку дельную, классическую.»Лаврецкий считает, что получил безобразное воспитание по вине отца, который пытался сделать из него спартанца:
««Я из него хочу сделать человека прежде всего, un homme*,– сказал он Глафире Петровне, – и не только человека, но спартанца».» (*un homme — мужчину)
«…музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан‑Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, – вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли…» (о воспитании Лаврецкого)
«Вы и понять не можете всего того, что молодой, неискушенный, безобразно воспитанный мальчик может принять за любовь!..» (Лаврецкий о себе)В молодости Лаврецкий несколько лет учится в Университете на физико-математическом отделении, но бросает учебу из-за женитьбы:
«…он надел, не смущаясь, студентский мундир. Он поступил в физико‑математическое отделение.»В 26 лет Лаврецкий женится на юной красавице Варваре Павловне Коробьиной:
«Итак, предложение его было принято, но с некоторыми условиями. Во‑первых, Лаврецкий должен был немедленно оставить университет: кто же выходит за студента, да и что за странная мысль – помещику, богатому, в двадцать шесть лет брать уроки, как школьнику?»Жена Лаврецкого ведет бурную светскую жизнь и встречается с другими мужчинами за спиной у мужа. Узнав об изменах, Лаврецкий расстается с женой. Вскоре после этого у Варвары рождается дочь Ада:
«Она порадовала его рождением сына, но бедный мальчик жил недолго; он умер весной, а летом, по совету врачей, Лаврецкий повез жену за границу, на воды.»
«…поехали в Париж. В Париже Варвара Павловна расцвела, как роза…»
«Потом он узнал, что у него родилась дочь…»После разрыва с женой Лаврецкий больше не верит в счастье. Он разочарован в жизни и женщинах. Прожив несколько лет за границей, 35-летний Лаврецкий приезжает в Россию в свое имение. Он часто бывает у своих дальних родственников Калитиных. Здесь он влюбляется в юную красавицу Лизу Калитину. Девушка отвечает ему взаимностью:
«…он окончательно в тот же день убедился в том, что полюбил ее.»
«Я… я… я люблю вас, – произнес он с невольным ужасом.»Однажды в журнале Лаврецкий видит объявление о смерти жены Варвары. Он понимает, что, будучи вдовцом, он может жениться на Лизе. Так у Лаврецкого появляется надежда на счастье, на возможный брак с Лизой. Однако планы влюбленных рушатся, когда внезапно из-за границы приезжает жена Лаврецкого, Варвара, вместе с дочерью (вести о ее смерти оказываются ложью).
Лаврецкий понимает, что его надежда на счастье с Лизой разрушена. Он не может жениться на ней, будучи женатым человеком (развод в то время был почти невозможен):
«Приехала. Она теперь у меня, а я… я несчастный человек.»
«На второй день к вечеру прибыли они в Лаврики; неделю спустя Лаврецкий отправился в Москву, оставив жене тысяч пять на прожиток…»Вскоре, заскучав в деревне, ветреная Варвара Павловна снова уезжает — сначала в Петербург, а затем в Париж. Там она ведет бурную светскую жизнь в обществе многочисленных поклонников. На этот раз Лаврецкий откупается от нее деньгами так, чтобы та снова не вернулась к нему:
«Что касается до нее, то она по прежнему постоянно живет в Париже: Федор Иваныч дал ей на себя вексель и откупился от нее, от возможности вторичного неожиданного наезда.»Тем временем Лиза, потеряв надежду на счастье с Лаврецким, уходит в монастырь. Так проходит 8 лет. В эти годы в душе несчастного Лаврецкого наступает перелом. Он перестает думать о собственном счастье, «утихает и стареет душой». Он становится хорошим хозяином и занимается улучшением жизни крестьян. Вероятно, таким образом проходит вся дальнейшая жизнь Лаврецкого:
«В течение этих восьми лет совершился наконец перелом в его жизни, тот перелом, которого многие не испытывают, но без которого нельзя остаться порядочным человеком до конца; он действительно перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях. Он утих и – к чему таить правду? – постарел не одним лицом и телом, постарел душою…»
«Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя; он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян.»Спустя 8 лет разлуки Лаврецкий едет в монастырь, где живет Лиза. Он видит возлюбленную среди монахинь. Лиза тоже замечает Лаврецкого, но не подает виду. После этого герои, вероятно, больше не встречаются:
«Говорят, Лаврецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, – увидел ее. Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо‑смиренной походкой монахини – и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть‑чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо – и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу.»
Это был цитатный образ и характеристика Лаврецкого в романе «Дворянское гнездо» Тургенева: описание внешности и характера героя в цитатах.
Смотрите:
www.literaturus.ru
Задумал роман «Дворянское гнездо» Тургенев еще в 1855 году. Однако писатель испытывал в то время сомнения в силах своего таланта, накладывался и отпечаток личной неустроенности в жизни. Работу над романом Тургенев возобновил лишь в 1858 году, по приезде из Парижа. Роман появился в январской книге «Современника» за 1859 год. Сам автор в последствии отмечал, что «Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который когда-либо выпал ему на долю. Тургенев, отличавшийся способностью подметить и изобразить новое, нарождающееся, и в этом романе отразил современность, главные моменты жизни дворянской интеллигенции того времени. Лаврецкий, Паншин, Лиза – не отвлеченные образы, созданные головным путем, а живые люди – представители поколений 40-х годов XIX в. В романе Тургенева не только поэзия, но и критическая направленность. Это произведение писателя – обличение самодержавно-крепостнической России, отходная песнь «дворянским гнездам». Рассмотрим идейное содержание и систему образов «Дворянского гнезда». Тургенев поставил в центр романа представителей дворянского класса. Хронологические рамки романа – 40-е годы. Действие начинается в 1842 г., а в эпилоге рассказывается о событиях, происшедших 8 лет спустя. Писатель решил запечатлеть ту полосу в жизни России, когда в лучших представителях дворянской интеллигенции растет тревога за судьбы свои и своего народа. Тургенев интересно решил сюжетный и композиционный план своего произведения. Он показывает своих героев в самые напряженные переломные моменты их жизни. После восьмилетнего пребывания за границей возвращается в свое родовое имение Федор Лаврецкий. Им пережито большое потрясение – измена жены Варвары Павловны. Уставший, но не надломленный страданиями Федор Иванович приехал в деревню, чтобы улучшить быт своих крестьян. В соседнем городе в доме у своей двоюродной сестры Марьи Дмитриевны Калитиной он встречается с ее дочерью – Лизой. Лаврецкий полюбил ее чистой любовью, Лиза ответила ему взаимностью. Они были близки к счастью, Лаврецкий показал Лизе французский журнал, в котором сообщалось о смерти его жены Варвары Павловны. Но когда счастье было уже так близко, из Франции возвращается Варвара Павловна. А набожная Лиза просит Лаврецкого примириться с женой, а сама решает уйти в монастырь. Лаврецкий ничего не может противопоставить требованиям Лизы, примиряется с ее решением. Их любовь и их жизнь оказалась разбитой. В эпилоге Лиза оказывается смиренной монахиней, навестивший ее Лаврецкий молча, страдальчески посмотрел на нее он признает, что жизнь прожита бесполезно, напрасно. Сам Федор Лаврецкий явился потомком постепенно выродившегося рода Лаврецких, когда-то сильных, незаурядных представителей этой фамилии – Андрея (прадеда Федора), Петра, потом Ивана. Общность первых Лаврецких – в невежестве. В бумагах Петра Андреевича внук нашел единственную ветхую книжку, в которую тот вписывал то «Празднование в городе Санкт-Петербурге замирения, заключенного с Турецкой империей его сиятельством князем Александром Андреевичем Прозоровским», то рецепт грудного декохта с примечанием ; «сие наставление дано генеральше Просковье Федоровне Салтыковой от протопресвитера церкви живоначальные Троицы Федора Авксентьевича» и т. п.; кроме календарей, сонника и сочинения Абмодика у старика не было книг. И по этому поводу Тургенев иронически заметил: «Читать было не по его части». Как бы мимоходом Тургенев указывает на роскошь именитого дворянства. Так, смерть княжны Кубенской передана в следующих красках: княжна «разрумяненная, раздушенная амброй a la Rishelieu, окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито в руках». Приклонявшаяся перед всем французским Кубенская прививала и Ивану Петровичу такие же вкусы, дала французское воспитание. Писатель не преувеличивает значения войны 1812 г. для дворян типа Лаврецких. Они лишь временно «почувствовали, что русская кровь течет в их жилах». «Петр Андреевич на свой счет одел целый полк ратников». И только. Предки Федора Ивановича, в особенности его отец, больше любили иностранное, чем русское. Европейски образованный Иван Петрович, вернувшись из-за границы, ввел дворне новую ливрею, оставив все по-прежнему, о чем Тургенев не без иронии пишет: «Все осталось по-прежнему, только оброк кое-где прибавился, да барщина стала потяжелее, да мужикам запретили обращаться прямо к барину: патриот уж очень презирал своих сограждан». И сына своего Иван Петрович решил воспитывать по заграничной методе. А это привело к отрыву от всего русского, к отходу от родины. «Недобрую шутку сыграл англоман со своим сыном». Оторванный с детства от родного народа, Федор лишился опоры, настоящего дела. Не случайно писатель привел Ивана Петровича к бесславной кончине: старик стал невыносимым эгоистом, своими капризами не дававшим жить всем окружающим, жалким слепцом, подозрительным. Смерть его явилась избавлением для Федора Ивановича. Перед ним вдруг открылась жизнь. В 23 года он не постеснялся сесть на студенческую скамью с твердым намерением овладеть знаниями, с тем, чтобы применить их в жизни, принести пользу хотя бы мужикам своих деревень. Откуда у Федора замкнутость и нелюдимость? Эти качества явились следствием «спартанского воспитания». Вместо того, чтобы ввести юношу в гущу жизни, «его подержали в искусственном уединении», оберегали его от жизненных потрясений. Родословная Лаврецких призвана помочь читателю проследить постепенный отход помещиков от народа, объяснить, как «вывихнулся» из жизни Федор Иванович; она призвана доказать, что неминуема социальная гибель дворянства. Возможность жить за чужой счет приводит к постепенной деградации человека. Федор Лаврецкий воспитывался в условиях надругательства над человеческой личностью. Он видел, как его мать, бывшая крепостная Маланья, была в двусмысленном положении: с одной стороны, ее официально считали женой Ивана Петровича, перевели на половину хозяев, с другой стороны, относились к ней с пренебрежением, в особенности ее золовка Глафира Петровна. Петр Андреевич называл Маланью «сыромолотная дворянка». Сам Федя в детстве чувствовал свое особое положение, чувство приниженности угнетало его. Над ним безраздельно господствовала Глафира, мать к нему не допускали. Когда Феде шел восьмой год, мать умерла. «Память о ней, — пишет Тургенев, — об ее тихом и бледном лице, об ее унылых взглядах и робких ласках навеки запечатлелась в его сердце». В детские годы Федя должен был задумываться о положении народа, о крепостном праве. Однако его воспитатели делали все возможное, чтобы отдалить его от жизни. Воля его подавлялась Глафирой, но «… по временам находило на него дикое упрямство». Воспитанием Феди занимался сам отец. Он решил сделать его спартанцем. «Система» Ивана Петровича «сбила с толку мальчика, поселила путаницу в его голове, притиснула ее». Феде преподносились точные науки и «геральдика для поддержания рыцарских чувств». Отец хотел сформировать душу юноши на иностранный образец, привить ему любовь ко всему английскому. Именно под влиянием такого воспитания Федор оказался человеком, оторванным от жизни, от народа. Писатель подчеркивает богатство духовных интересов своего героя. Федор является страстным поклонником игры Мочалова («не пропускал ни одного представления»), он глубоко чувствует музыку, красоты природы, словом, все эстетически прекрасное. Лаврецкому нельзя отказать и в трудолюбии. Он очень прилежно учился в университете. Даже после женитьбы, прервавшей почти на два года учебу, Федор Иванович вернулся к самостоятельным занятиям. «Странно было видеть, — пишет Тургенев, — его могучую, широкоплечую фигуру, вечно согнутую над письменным столом. Каждое утро он проводил за работой». И после измены жены Федор взял себя в руки и «мог заниматься, работать», хотя скептицизм, подготовленный опытами жизни, воспитаньем, окончательно забрался в его душу. Он стал очень равнодушен ко всему. Это явилось следствием оторванности его от народа, от родной почвы. Ведь Варвара Павловна оторвала его не только от занятий, его работы, но и от родины, заставив его скитаться по западным странам и забыть о долге перед своими крестьянами, перед народом. Правда, с детства его не приучили к систематическому труду, поэтому временами он находился в состоянии бездействия. Лаврецкий сильно отличается от героев, созданных Тургеневым до «Дворянского гнезда». К нему перешли положительные черты Рудина (его возвышенность, романтическое устремление) и Лежнева (трезвость взглядов на вещи, практицизм). Он имеет твердый взгляд на свою роль в жизни – улучшать быт крестьян, он не замыкается в рамки личных интересов. Добролюбов писал о Лаврецком: «… драматизм его положения заключается уже не в борьбе с собственным бессилием, а в столкновении с такими понятиями и нравами, с которыми борьба, действительно, должна устрашать даже энергического и смелого человека». И далее критик отмечал, что писатель «умел поставить Лаврецкого так, что над ним неловко иронизировать». С большим поэтическим чувством Тургенев описал возникновение любви у Лаврецкого. Понявший, что он крепко любит, Федор Иванович повторил многозначительные слова Михалевича: И я сжег все, чему поклонялся; Поклонился всему, что сжигал… Любовь к Лизе – это момент его духовного возрождения, наступившего при возвращении в Россию. Лиза противоположна Варваре Павловне. Она-то смогла бы помочь развернуться способностям Лаврецкого, не помешала бы ему быть тружеником. Сам Федор Иванович думал об этом: «…она не отвлекала бы меня от моих занятий; она бы сама воодушевила меня на честный, строгий труд, и мы пошли бы оба вперед, к прекрасной цели». В споре Лаврецкого с Паншиным раскрывается его безграничный патриотизм и вера в светлое будущее своего народа. Федор Иванович «заступался за новых людей, за их убеждения и желания». Утратив личное счастье вторично, Лаврецкий решает выполнять свой общественный долг (как он его понимает) – улучшает быт своих крестьян. «Лаврецкий имел право быть довольным, — пишет Тургенев, — он сделался действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя». Однако это было половинчато, это не заполняло всей его жизни. Приехав в дом Калитиных, он задумывается о «деле» своей жизни и признается, что оно было бесполезным. Писатель осуждает Лаврецкого за печальный итог его жизни. При всех своих симпатичных, положительных качествах главный герой «Дворянского гнезда» не нашел своего призвания, не принес пользу своему народу и даже не добился личного счастья. В 45 лет Лаврецкий чувствует себя состарившимся, неспособным к духовной деятельности, «гнездо» Лаврецких фактически прекратило свое существование. В эпилоге романа герой появляется постаревшим. Лаврецкий не стыдится прошлого, он не ждет ничего от будущего. «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» — говорит он. |
www.ivan-turgenev.ru
Характеристика Лаврецкого («Дворянское гнездо») / Тургенев И.С.
Тургенев подробно останавливается на характеристике Лаврецкого, рассказывает о его ближайших предках (к «дворянскому гнезду» Лаврецких и относится заглавие романа). Особенное влияние на судьбу Лаврецкого имел его отец, хотя влияние далеко не благотворное. Это был типичный представитель поверхностного, напускного европеизма, которым отличалось русское образованное общество 18-го и начала 19-го века. Воспитателем его был французский аббат, поклонник энциклопедистов.
Впоследствии, побывав в Англии, отец Лаврецкого сделался ярым англоманом, но и англоманство это было чисто внешнее, выражалось, главным образом, в костюме, в манерах, в привычках. На родине он всем был недоволен, все осуждал, особенно возмущался отсутствием «системы» в государственной и общественной жизни, занимался проектами всеобщего переустройства, — вообще старался выказать свою деловитость и либерализм, и даже щеголял патриотизмом (также заимствованным: англичане, как известно большие патриоты): на самом же деле даже не сделал попытки провести в жизнь вывезенные им взгляды: вокруг него все осталось по- старому. Впоследствии, в конце жизни, весь этот налет внешнего европеизма совершенно соскочил с отца Лаврецкого, и обнаружился его настоящий характер, слабый, капризный и деспотичный.
Воспитание молодого Лаврецкого совпало с периодом англоманства его отца. Англоман подчинил его воспитание строгой системе. Мальчика стали закаливать, одели в шотландский костюм, приставили к нему швейцарца. Эта нелепая «система» принесла пользу только здоровью молодого Лаврецкого, в остальном она оказалась для него чрезвычайно пагубной: она сбила его с топку, поселила путаницу в его голове, «вывихнула» его, как он сам выражается. Воспитание вовсе не подготовило его к жизни; стараясь выработать из своего сына какого-то «спартанца», отец Лаврецкого не подумал о том, чтобы сообщить ему знания, необходимые для него как для русского дворянина, необходимые для его будущей жизненной деятельности. Кроме того, «англоман», сам относившийся к людям с высокомерным презрением, ни с кем не сходившийся, и сына своего держал в «искусственном уединении». Поэтому, когда молодому Лаврецкому пришлось вступить в жизнь, он не знал ни жизни, ни людей — и вполне понятно, что он весьма легко мог в них ошибиться, кок ошибся он в своей жене; эта ошибка роковым образом отразилась на всей его дальнейшей жизни
Но, испортив ему существование, «система» не могла испортить его характер. Добрые нравственные задатки, унаследованные Лаврецким от матери-крестьянки, сохранились в его душе неприкосновенными и помогли ему впоследствии выйти на верную дорогу. Уже начал он замечать «разладицу между словами и делами отца». Таким образом, несмотря на господство «системы», Лаврецкий («Дворянское гнездо») сохранил известную духовную независимость, сохранил возможность самобытного развития. Поэтому, как только представилась возможность, он занялся серьезной работой над своим образованием, недостатки которого он ясно сознавал.
Лаврецкий поступил в Московский университет, будучи гораздо старше своих товарищей и воспитанный в отчуждении от людей. Герой ни с кем особенно близко не сошелся, не примкнул ни к одному из существовавших студенческих кружков. Но философское идеалистическое направление, господствовавшее в этих кружках, оказало и на него свое влияние, главным образом через Михалевича, восторженного и благородного энтузиаста. Поэтому Лаврецкого можно также причислить к идеалистам 40-х годов, хотя идеализм его носил несколько иную окраску, чем, например, у Рудина.
Нелепое воспитание Лаврецкого, построенное на полном пренебрежении, отрицании всех запросов и потребностей русской жизни, имевшее целью создать из него какого-то отвлеченного «спартанца», ничем не связанного с родной почвой — это воспитание должно было вызвать в здоровой душе героя естественную реакцию: привести его к отрицанию того фальшивого европеизма, который заключался в слепом и поверхностном подражании западным образцам.
Сам Тургенев назвал Лаврецкого «славянофилом». Описывая первые впечатления его при возвращении в деревню, Тургенев отмечает охватившее его «глубокое и сильное чувство родины» и то успокоительное влияние, которое это чувство оказывает на его душевное настроение. Яснее всего славянофильские взгляды и симпатии Лаврецкого выражаются в его споре с Паншиным. В этом споре он «отстаивал молодость и самостоятельность России. Когда же Паншин задает ему вопрос, что же он намерен делать, поселившись на родине, Лаврецкий отвечает: «Пахать землю, и стараться как можно лучше ее пахать», — т е., другими словами, отказавшись от всяких широких планов, «надменных переделок» жизни, примириться с нею, делать на месте свое маленькое дело, стараясь по мере сил приносить пользу окружающим. И Лаврецкий(«Дворянское гнездо») не ограничился одними словами, но осуществил свою мысль и на деле.
В этой незаметной, но плодотворной деятельности для блага других наш герой нашел себе замену личного счастья, нашел душевное успокоение и примирение с жизнью. Некогда Михалевич упрекал его в том, что он «желал себе самоуслаждения, желал счастия в жизни, хотел жить только для себя». Михалевич называл его «эгоистом», «отсталым вольтерьянцем», «сознательным байбаком». Лаврецкий смеялся над этими определениями, спорил против них, защищался, но многие слова этого беззаветного идеалиста-романтика «неотразимо вошли ему в душу», по выражению Тургенева, и, очевидно, оказали свое влияние. Затем на нашего героя обрушилось новое несчастие, навсегда разбившее его личную жизнь. Но это несчастие. — потеря Лизы — не сломило и не ожесточило его. Его хорошие нравственные задатки помогли ему перенести этот удар, найти выход к примирению с судьбой. Из перенесенного испытания он вынес убеждение, что смысл жизни -не в искании личного счастья, а в работе на общую пользу.
Источник: Пишем сочинения по роману И.С. Тургенева «Дворянское гнездо». М.: «Грамотей», 2005
classlit.ru
Образ Лаврецкого в романе «Дворянское гнездо» / Тургенев И.С.
Лаврецкий («Дворянское гнездо») — это своего рода «лишний человек», но уже далеко ушедший вперед от «Гамлета Щигровского уезда» и от Рудина. Начнем с его родословной: дед его был одним из жестоких помещиков старого времени, бивший своих соседей и вешавший за ребра своих мужиков; отец был полоумный англоман. Последний женился на крестьянке, и потому молодой Лаврецкий должен был вырасти отделенным от матери.
Его воспитанием занимались две холодные старухи — тетка Глафира и какая-то гувернантка-шведка. Мальчик рос одиноким, не слыша никогда сердечного слова, вдали от матери, которую он любил. Когда ему исполнилось тринадцать лет, из-за границы вернулся его отец и сам принялся за него. Он решил воспитать из него «спартанца». Одной из характерных черт этого воспитания была полная отдаленность молодого человека от общества женщин, полное незнакомство его с ними Понятно, поэтому, что, встретив затем Варвару Павловну, он влюбился в нее без памяти — ведь в одном имени женщины уже заключалось для него все возвышенное, чистое, совершенное.
Как грубо и сильно пришлось, однако, ему вскоре разочароваться; вместе с его счастьем как бы разбилась и его жизнь. Он, однако, не пал под этим ударом, нет — удар этот был для него в некоторых отношениях даже полезен: его собственное несчастье сделало его добрее, снисходительней к людям, вместе с тем, его потянуло обратно к родине, к родным местам и народу. Таким, помятым жизнью, но нравственно возвысившимся, видим мы его в то время, когда завязываются его отношения с Лизой. Тут снова разрушает его счастье Варвара Павловна. Сначала Лаврецкий («Дворянское гнездо»), почувствовав, что его счастье разбито навсегда, борется с отчаянием и велит своей душе молчать. Затем постепенно в его душе поселяется сознание невозможности исправить совершившееся и тихая грусть. У него остаются только печальные, но драгоценные воспоминания.
Лаврецкий — «лишний человек», но он существенно отличается от Рудина: в нем нет уже оторванности от действительной жизни, он к ней более близок — он научился «пахать землю», понимает суть русской жизни. Его изломала жизнь: он был с детства «вывихнут» неправильным воспитанием. Все это сделало его почти непригодным к какому-нибудь делу, что сознает он сам: «Здравствуй, одинокая старость, догорай, бесполезная жизнь!» — восклицает он, вконец надорванный.
Его можно назвать славянофилом — таким признает его и сам Тургенев. Лаврецкий стойко возражает в известном споре Паншину, презрительное отношение которого к России оскорбляет его.
Источник: Пишем сочинения по роману И.С. Тургенева «Дворянское гнездо». М.: «Грамотей», 2005
classlit.ru
Лаврецкий («Дворянское гнездо»): подробная характеристика героя / Тургенев И.С.
Род Лаврецких («Дворянское гнездо») — старинный, знатный, богатый. Прадед героя — Андрей Лаврецкий — был человек деспотического нрава, жестокий, очень умный и очень самоуправный, алчный и безумно щедрый. Такова была и его жена, «пучеглазая, с ястребиным взглядом, с круглым желтым лицом, цыганка родом, вспыльчивая и мстительная…»
Противоположного нрава был дед, сын Андрея Лаврецкого. Петр Андреевич, «простой степ ной барин, довольно вбалмошный… грубый, но не злой, хлебосол и псовый охотник…» Он плохо управлял имением, дворню избаловал и окружил себя приживальщиками, дармоедами, без которых не мог жить и скучал, но которых в то же время презирал. Было у него двое детей: сын Иван, отец Феодора Лаврецкого, и дочь Глафира.
Иван воспитывался в доме богатой тетки, старой княжны Кубенской, а после ее замужества переселился в дом отца, с которым скоро рассорился, когда решил жениться на простой дворовой девке Маланье. После ссоры с отцом Иван Петрович поселился за границей, пробыл там несколько лет и вернулся обратно на родину лишь тогда, когда получил известие о смерти отца. Из-за границы он вернулся «англоманом», усвоил вершки европейской культуры и приехал с несколькими готовыми планами о переустройстве России. (Это было в начале царствования Александра I). Иван Петрович, прежде всего, стал вводить преобразования в собственном доме: удалил всех приживальщиков, отказался принимать прежних гостей, завел новую мебель, колокольчики, умывальные столики, одел прислугу в новые ливреи… и только. Крестьянам жилось как и при прежнем барине, но «только оброк кой-где прибавился, да барщина стала потяжелей, да мужикам запретили прямо обращаться к Ивану Петровичу». На совершенно новую ногу поставлено было и воспитание юного Феди.
Иван Петрович принялся за воспитание сына, которому шел тогда уже 12-ый год. Федю одели в шотландский костюм, приставили к нему молодого швейцарца, опытного учителя гимнастики, запретили заниматься музыкой, ибо отец нашел, что «музыка — занятие недостойное мужчины». На физическое воспитание было обращено особенное внимание. Параллельно он изучал естественные науки, математику, международное право, обучался столярному ремеслу и должен был ознакомиться «для поддержания рыцарских чувств» с геральдикой. В нем старались выработать твердость воли и обязали вносить ежедневно в особую книгу итоги истекшего дня. А когда Федору было 16 лет, отец счел полезным дать сыну ряд наставлений об отношении к женщине. Наставления эти сводились к тому, что необходимо презирать «женский пол». И вся эта воспитательная система в целом сбила с толку мальчика.
Трудно сказать, было ли такое воспитание хуже того, которое получил Лаврецкий («Дворянское гнездо») до приезда отца, когда его воспитывала тетка Глафира Петровна. Если Глафира Петровна и не терзала своего племянника гимнастикой и прочими воспитательными методами, зато не лучше должна была подействовать вся эта обстановка беспрерывного пребывания в обществе трех бессердечных, злых старых дев — тетки, наставницы-шведки и старухи Васильевны, — которые ничем не могли заинтересовать способного и пытливого мальчика, не знавшего ласки, не слышавшего ни одного теплого слова участия.
Под такими влияниями рос и воспитывался наш герой. И что же получилось в результате? Старая дворянская семья, со всеми своими крепостническими традициями должна была, прежде всего, отгородить Лаврецкого толстой стеной от народа, от всего его миросозерцания, горестей и забот. Лаврецкий («Дворянское гнездо») рос типичным барчуком, в душе которого не оставляли никакого следа ни бесконечно тяжелая доля пахаря-раба, ни изуверства помещиков. Только изредка проносились обрывки воспоминаний о страдалице матери, простой дворовой девке, вынесшей на своих плечах все озлобление Петра Андоеевича, и тогда — ненадолго — просыпалось какое-то смутное, но теплое отношение к крепостным…
Отец старался выработать в сыне твердую волю, но вся система воспитания не могла не оказать противоположного действия, ибо не внушила серьезного взгляда на жизнь, не приучила к труду и стойкости в жизненной борьбе. От природы несколько тяжелого на подъем, склонного к лени мальчика следовало бы ввести в круг таких занятий, которые придали бы ему больше жизнерадостности, сделали бы более подвижным. Лаврецкий («Дворянское гнездо») обладал умом ясным и здравым, и необходимо было дать такому уму подходящую здоровую пищу, но этого не сумели сделать его воспитатели. Они, вместо того, «чтобы бросить мальчика в жизненный водоворот, — говорит Тургенев — продержали его в искусственном уединении», вместо того, чтобы окружить подходящей товарищеской средой, заставили жить до 19-ти лет в обществе одних старых дев…
Ни от одного из своих воспитателей не слышал он слова ласки, и ни тетка, ни отец не подумали о том, чтобы внушить доверие и привязать к себе не по летам серьезного и задумчивого Федю. Таким-то образом он вырос нелюдимым, душевно одиноким и недоверчивым к людям; он их избегал и очень мало знал. И, уходя из родительского дома, что мог он оставить там доброго и дорогого, о чем бы стоило и хотелось пожалеть, что могло бы внести луч света в его дальнейшую жизнь, могло бы ее скрасить и согреть?! Впоследствии, когда Лаврецкий столкнулся лицом к лицу с суровой правдой жизни, эта черствая система беспощадно довершила то, что было начато еще в годы детства и юности, в неприглядной обстановке родных Лаврецкого… Да, «недобрую шутку, — говоря словами автора романа, — сыграл англоман с своим сыном!»
Лаврецкому было 23 года, когда пред ним только что начинала открываться жизнь. Иван Петрович умер, и Федор, свободный от тяжелой опеки, почувствовал начало перелома в своей жизни. Полный жажды новых впечатлений и знания, он отправился в Москву и поступил в университет. Это было в начале 30 х годов, когда в университетских кружках шла интенсивная работа мысли, когда чуткая, идеалистически настроенная молодежь проводила дни и ночи в дружеских беседах и спорах о Боге, правде, будущности человечества, о поэзии, ища разрешения всех сложных вопросов нравственности и самопознания, когда вырабатывалась целая плеяда впоследствии выдающихся деятелей, и мыслящие слои интеллитентного русского общества сбрасывали с себя тяжелый кошмар безвременья после печального, трагического 1825 г. Достаточно наблюдательный и любознательный Лаврецкий («Дворянское гнездо») знал, что происходило в этих кружках, но нелюдимый, необщительный, недоверчивый к людям, он не захотел принять участия в этих кружках и сблизился только с одним Михалевичем, восторженным мечтателем и энтузиастом.
Таким образом, целая полоса в жизни нашей интеллигенции прошла мимо Лаврецкого, не захватила его так, как захватила, например, его современника Рудина. Только при посредстве Михалевича доходили до него отголоски столь интенсивной жизни, и это, даже в таком недостаточном количестве, не могло не оставить в нем определенного следа, не могло не будить ума и чувства. Лаврецкий серьезно занимается, предоставленный самому себе, начинает обдумывать всю свою прошлую жизнь и мучительно ищет разгадки для будущего. Проносится в голове весь столь бесполезно пройденный путь, хочется начать новую. еще смутно вырисовывающуюся жизнь, иную, более разумную, менее одинокую и менее беспросветную. Но тут вскоре резко и жестоко ворвалась так долго скрываемая правдивая и беспощадная действительность и нанесла Лаврецкому удар, от которого он не так скоро оправился, и тем труднее оправился, что вначале нашел для себя истинное, как ему казалось, и самое дорогое счастье… Лаврецкий полюбил.
В театре он увидел Михалевича в одной ложе с очень красивой молодой девушкой. Варвара Павловна Коробьина — так звали эту девушку — произвела на Лаврецкого сильное впечатление. Наш герой стал часто бывать у нее, а год спустя женился и уехал в деревню. Варвара Павловна была пустая светская женщина, малообразованная и малоинтеллигентная, во всех отношениях бесконечно уступавшая Лаврецкому. Но мог ли это увидеть и понять тот, кому еще в 16 лет внушали презрение к «женскому полу», который «23-х лет отроду, с несокрушимой жаждою любви в пристыженном сердце, еще ни одной женщине не смел взглянуть в глаза» Природа, так долго заглушаемая, взяла свое, а вся система воспитания, не давшая никакого жизненного опыта, не могла не заставить горько ошибиться в выборе любимой женщины. Лаврецкий бросил университет, переехал с Варварой Павловной сначала в деревню, затем в Петербург, где пробыл два года, а потом поселился за границей. Искренний и благородный Лаврецкий, как высшую драгоценность, лелеял и оберегал свою любовь, готовый во имя ее на всякие жертвы, в ней он, казалось, нашел свое первое счастье и успокоение от всех невзгод. Но вскоре все оказалось разбитым: Лаврецкий случайно узнал, что Варвара Павловна вовсе не любит его, что она в связи с другим. Это был удар, от которого не легко и не скоро оправляются люди, подобные этому герою. Вначале он почти обезумел, не знал, что предпринять, на что решиться, но потом необычайным усилием воли заставил себя если не примириться с фактом, то все же отыскать тот минимум спокойствия, который не позволил бы окончательно пасть духом и не привел бы к трагической развязке.
Этот момент в жизни Лаврецкого представляет наибольший интерес для характеристики героя. Он после разрыва с женою сильно загрустил, но не пал духом и — в этом проявилась его сила воли — с большим усердием и энергией принялся за пополнение своих знаний. С женой, так жестоко обманувшей его, он не поступил круто и позаботился о том, чтобы обеспечить ее доходами от своего имения. Ни одного упрека, ни одной жалобы не услыхала от него Варвара Павловна.
Оправившись несколько от удара, нанесенного разрывом с женою, Лаврецкий («Дворянское гнездо») спустя четыре года возвращается на родину и здесь, в доме своих дальних родственников, встречается с молодой симпатичной девушкой — Лизой. Лаврецкий и Лиза полюбили друг яруга, но между ними стояла Варвара Павловна, и о женитьбе не могло быть и речи. Лиза ушла в монастырь, Лаврецкий сначала поселился в своем имении, стал жить одиноко, потом долго скитался и, наконец, снова вернулся на родину, где и нашел применение своим силам в небольшом, но все же полезном деле. Эта вторая разбитая любовь наложила на Лаврецкого еще более сильную печать печали и грусти и лишила всякой радости в жизни.
Любовь к женщине то дает Лаврецкому много счастья и радости, то еще больше горести и печали; он старается забыться от нее в книгах, в знакомстве с заграничной жизнью, в музыке, наконец в том, что признал делом своей жизни: взяться за соху и самому начать пахать. Как это характерно не для одного Лаврецкого, но и для Онегина, еще больше для Печорина, людей далеко не сходных, но все же родственных и близких в этой жажде любви, всегда неудачной, всегда заставляющей этих героев уйти с разбитым сердцем!
Следующие поколение, в особенности люди 60-х годов, охотно готовы были за это посмеяться над Лаврецкими, Онегиными, Печориными. Может ли, говорили они, люди 60-х годов, человек мыслящий и глубоко чувствующий основывать всю свою стойкость в жизненной борьбе на любви к женщине, может ли он оказаться выброшенным за борт только потому, что его постигла неудача в личной жизни?!
«Вина» Лаврецкого — не его личная вина, а всех тех общественно-исторических условий, которые заставляли лучших русских людей с какой-то беспощадною необходимостью заполнять лучшую половину своей жизни не общеполезным трудом, а только удовлетворением своего личного счастья. По воле жестокой истории оторванные от своего народа, чуждые ему и далекие от него Лаврецкие не знали и не умели найти применения своим силам в практической деятельности и тратили весь жар своей души на личные переживания и личное счастие. Ведь даже Рудины, больше всего искавшие не личного, а общественного благополучия, также ничего не успели, также терпели поражение и оказались такими же неудачниками, такими же лишними людьми! Поэтому Федора Лаврецкого нельзя осудить и признать, как личность, морально ничтожным только потому, что в нем было так много столь презираемого Базаровыми «романтизма»!
Для полноты характеристики Лаврецкого необходимо обратиться еще к одной стороне в его миросозерцании. «Романтизм» сблизил и породнил Лаврецкого с его предшественниками: Онегиным и Печориным. Но между первым и последними — существенная разница. Онегин скучал и хандрил, Печорин всю жизнь метался из стороны в сторону, все искал успокоения «в бурях», но этого успокоения не находил и так же, как Онегин, скучал и хандрил. Грустил и Лаврецкий. Но он глубже и серьезнее вглядывался в окружающую жизнь, мучительнее искал ее разгадок и больше и сильнее скорбил по поводу ее неурядиц. Во время своей университетской жизни, после женитьбы, после разрыва с Варварой Павловной, и даже после второй неудачной любви Лаврецкий не перестает неустанно работать над пополнением своих знаний и вырабатывает в себе стройное, вполне обдуманное миросозерцание. Во время своего двухлетнего пребывания в Петербурге он все дни проводил за чтением книг, в Париже он слушает лекции в университете, следит за прениями в палатах и живо интересуется всей жизнью этого мирового города. Умный и наблюдательный Лаврецкий из всего прочитанного и из всех наблюдений над русской и европейской жизнью делает определенный вывод о судьбах и задачах России …
Лаврецкий («Дворянское гнездо») — не человек определенной партии; он не причислял себя ни к одному из тогда намечавшихся, а впоследствии так резко отмежевавшихся двух течений среди интеллигенции: славянофилов и западников. Он помнил — Лаврецкому было тогда 19 лет — как отец его, объявивший себя англоманом, совершил так быстро крутой переворот во всем своем мировоззрении, сейчас же после 1825 года, и, сбросив с себя тогу просвещенного вольнодумца-европейца, предстал в весьма непривлекательном виде типичного российского барина-крепостника, деспота, трусливо спрятавшегося в свою скорлупу. Более близкое знакомство с поверхностными «западниками», в сущности не знавшими даже той Европы, перед которой они преклонялись, и, наконец, долгие годы жизни за границей привели Лаврецкого к мысли, что Европа далеко не во всем так хороша и привлекательна, что еще больше непривлекательны русские европейцы.
Эта мысль прослеживается в споре между Лаврецким и Паншиным. Паншин говорил, что «мы только наполовину сделались европейцами», что мы должны «подогнать» Европу, что «мы поневоле должны заимствовать у других», к народному же быту следует только отчасти приноравливаться. Но Лаврецкий стал доказывать, что нет большего вреда для страны, как те стремительные «переделки», при которых не считаются ни с вполне самобытным прошлым русского народа, ни со всей той «народной правдой», перед которой необходимо «преклониться». Лаврецкий не прочь «переделать» Россию, но не хочет рабского подражания Европе.
Таковы важнейшие этапы в жизни Лаврецкого. Его жизнь сложилась неудачно. В годы детства и юности, под кровлей родительского дома, он неустанно чувствовал над собою железную опеку деспотических воспитателей, сумевших только изуродовать лучшие природные задатки своего воспитанника. И это воспитание наложило на героя свою сильную печать: сделало его нелюдимым, недоверчивым к людям, не дало никакого знакомства с жизнью, не приучило к стойкости и упорству в жизненной борьбе. Но и столь сильная рука отца все же не сумела подавить в Лаврецком силу воли; ее он всегда проявлял в моменты особенно тяжелые для него: во время разрыва с Варварой Павловной, после ухода Лизы в монастырь. В нем было много доброго, светлого, он жаждал знаний и мучительно искал ответа на «проклятые вопросы» российской действительности. Но, как и все лучшие люди дореформенной Руси, Лаврецкий не знал жизни и не сносил ее сильных ударов. В этом весь его трагизм, причина разбитой жизни. Лучшие, молодые свои годы отдал он поискам личного счастия, которого так и не нашел. И только после долгих скитаний, после всех своих личных неудач решил он отдать свои силы полезной для народа деятельности. Но — как это характерно для Лаврецких — как много проявил он и в этом своего «байбачества» и барской медлительности, как мало было в этой деятельности широты и, что, быть может, наиболее существенно, не вызвано ли было это «хождение в народ», это «каяние» больше всего желанием позабыть, скрасить свою скорбь и грусть о потерянном боз возвратно личном счастии?!
Мог он несравненно больше сделать для тех же крестьян при своем богатстве, мог бы не только «обеспечить и упрочить быт» крепостных, но и дать им волю, ибо это не было ведь запрещено в дореформенной Руси 40 х годов! Но для всего этого необходимо было быть более сильным и крупным человеком, с большим самопожертвованием. Лаврецкий («Дворянское гнездо») же не был ни сильным, ни крупным человеком. Такие люди были лишь впереди, и им несомненно принадлежало будущее.. Лаврецким же оставалось только делать свое небольшое, но безусловно полезное дело и, мысленно обращаясь к молодому подраставшему поколению, пожелать менее тернистого жизненного пути, больше удач, больше радости и успехов.
Источник: Пишем сочинения по роману И.С. Тургенева «Дворянское гнездо». М.: «Грамотей», 2005
classlit.ru
Образ и характеристика Лаврецкого в «Дворянском гнезде» Тургенева
Героем своего романа «Дворянское гнездо» Тургенев выставил Лаврецкого. Это – типичный русский человек, неглупый и незлой, долго прозябавший без пользы для ближних, недовольный собой и жизнью, – один из тех «лишних» людей, которых так охотно изображал Тургенев. Лишь ко второй половине своей жизни находит он себе «дело».
Воспитание он получил самое дикое: сумасбродный отец, под влиянием налету схваченных идей о «равенстве»[1], против воли отца, женился на своей крепостной. Она скоро ему наскучила, и он переселился заграницу. Бедная женщина, вырванная из родной обстановки, зачахла в барских хоромах, без любви и сердечного участия. Ребенок вырос на руках старой тетки, сумасбродной старухи, которая воспитывала его одним страхом. Отец вернулся из-за границы уже с иными идеалами – «англоманов», и «с жаром взялся за перевоспитание» сына: холеного, избалованного мальчика, привыкшего жить в уединенном мире своих детских мечтаний, он вдруг стал дрессировать, закалять, развивать его тело, оставив без внимания его душу. Духовно одинокий в доме тетки, он остался таким и при отце. Его душой никто не интересовался, – всякий старался подчинить его своей воле.
Тургенев. Дворянское гнездо. Аудиокнига
Такое воспитание только «вывихнуло» его, и к жизни не подготовило. Наивным, доверчивым ребенком, с телом мужчины, начал он самостоятельную жизнь, поступив в университет. «Много разрозненных идей бродило у него в голове, – в некоторых вопросах он был сведущ не хуже любого специалиста, но, наряду с этим, не звал, многого такого, что известно каждому гимназисту». Впрочем, умный от природы, он занимался в университете серьезно, – из него не вышел такой «верхогляд», как его родитель. Лаврецкий сумел даже усмотреть «разладицу между словами и делами отца, между его широкими либеральными теориями и черствым, мелким деспотизмом». Лаврецкий замкнулся в себе и, «вывихнутый», пошел в жизнь «наугад», без планов и цели[2]. С товарищами по университету он сходился туго, – один восторженный идеалист Михалевич сумел сблизиться с ним, – по крайней мере, сумел сделать его слушателем своих восторженных речей.
Но идеализм немецкой философии мало захватил Лаврецкаго: в нем текла кровь простой русской женщины; к поверхностному «европеизму» отца и многих его современников он тоже отнесся критически, – и вот, в результате, у него выработались своеобразные националистические, почти «славянофильские» взгляды на историю России; в споре с Паншиным он, вообще неразговорчивый и скромный, с воодушевлением и силою развил заветные мысли свои о вреде для России слепо следовать в своём развитии на «помочах» у Запада[3], о необходимости самостоятельного национального развития. Попав после круговорота европейской жизни в тихую русскую деревню, он испытал прилив «глубокого и сильного чувства родины». Но это «затишье» русской жизни не показалось ему «мертвым сном» – он верил в то, что сильна и могуча русская деревня, и полон тайных сил народ, в ней живущий, – он верил в «молодость и самостоятельность России»; он доказывал «невозможность скачков и надменных переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой в идеал»… Приводил он в пример и свое собственное воспитание, требовал, прежде всего, признания народной правды и смирения перед нею, – того смирения перед нею, «без которого смелость против лжи невозможна». Он проповедует «примирение с жизнью» и советует каждому скромно трудиться на пользу родины и ближний, не задаваясь особенно широкими и блестящими замыслами. «Пахать землю и стараться, как можно, лучше ее пахать», – вот что рекомендует он вместо погони за громкими подвигами, за «трескучей славой героя»… И свои мысли он осуществил: «действительно, сделался, хорошим хозяином, – действительно, выучился пахать землю, и трудился не для одного себя, – он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян».
В жизни его большое значение имела Лиза Калитина. Измученный, озлобленный, вернулся он в свое «затишье»… Если жизнь на родине скоро успокоила его и помогла ему выработать ту теорию примирения и смирения, о которой было сказано выше, то эта теория не вросла в его душу, – она была общественно-исторической точкой зрения его; он провидел ее, как общественный деятель; в глубине же его души была пустота, – к Богу он был индифферентен, с реальной действительностью (отношения к жене) примирения он еще не знал. Только Лаза помогла ему установить целостность мировоззрения. Она привела его ксвоему «русскому» Богу; она говорила ему о жалости и сострадании, она сумела освободить его сердце от злобы. «Вы должны простить, если хотите, чтобы и вас простили!» говорила она ему. – «Надо покориться, надо смириться перед волей Бога», – твердила она. И слова эти падали на готовую почву, – ведь, за эту способность терпеть, примиряться и любить восхвалял сам Лаврецкий «русского человека», – ведь перед ним мелькал светлый образ его страдалицы-матери; перед ним стоял образ самой Лизы… И сам он сродни им. Вот почему, хоть и не пошел он в монастырь, – он сделался родным братом Лизы «по духу». Он простил жену, он отказался от личного счастья, признав, что смысл жизни заключается только в работе на пользу общую. Это прояснение великого нравственного долга произошло в душе Лаврецкого после ряда ошибок, страданий, колебаний… Он, при помощи Лизы, сбросил с себя шелуху эгоизма, труху чужих, навеянных извне, взглядов и подошел к идеалам родного народа, какими представлялись они славянофилам 40-х годов. Лаврецкому в людях его поколения самим приходилось завоевывать эти миросозерцания, торить к ним дорогу… Ценой личного счастья добыта им была сознательность этого счастья, – оттого такой грустью звучат заключительные слова романа, в которых Лаврецкий выразил свои думы, обращаясь к грядущему поколению:
«Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, – думал он, и не было горечи в его думах жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить; вам не придётся, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть, – и сколько из нас не уцелело! а вам надобно дело делать, работать – и благословение нашего брата, старика, будет с вами».
Он сознает, что поздно выбрался на путь и слишком иного растерял сил, чтобы принести существенную пользу.
«Он, – говорит Тургенев, – утих и постарел не одним лицом и телом, – постарел душою». «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» – последние слова Лаврецкого.
[1] Его воспитывал француз, поклонник философии энциклопедистов, который постарался «влить целиком в своего воспитанника всю премудрость XVIII века… Он (отец героя) так и ходил, наполненный ею; она пребывала в нём, не смешавшись с его кровью, не проникнув в его душу, не сказавшись крепким убеждением».
[2] «Он в 25 лет поступает в университет, а в первые счастливые годы супружеской жизни опять принимается за самообразование и полдня сидит за книгами и тетрадями. Тургенев к сожалению не указал нам, что это были за книги, и мы не может сказать, под какими влияниями создавалось мировоззрение Лаврецкого, но некоторые черты его определённо отмечены автором и как нельзя более характерны для «лишних людей». Он весь проникнут благородными порывами, настроениями; он даже ушёл, сравнительно с Рудиным, вперёд, ибо постоянно занят мыслями о живой деятельности: в Париже например, посещая лекции и занимаясь переводом одного учёного сочинения, он всё думает о том, как вскоре вернётся в Россию и примется за дело. Те же мысли посещают его по возвращении на родину. Но Тургенев недаром замечает, что Лаврецкий вряд ли сознавал, в чём собственно состояло дело, указывая этим на туманность и неопределённость его воззрений, если только дело касалось практического применения их к жизни. Его душа, как и у Рудина, исполнена благородных порывов, но нет у него строго продуманного, разработанного на основании близкого знакомства с родною жизнью плана действий – у него мечты, но не думы». (Александровский).
[3] «Россия, говорил Паншин, – отстала от Европы; нужно подогнать ее… У нас изобретательности нет. Следовательно, мы поневоле должны заимствовать у других… Мы больны оттого, что только наполовину сделались европейцами; чем мы ушиблись, тем и лечиться должны… Все народы, в сущности, одинаковы, вводите только хорошие учреждения – и дело с концом».
rushist.com