| / Критика / Островский А.Н. / Гроза / Луч света в темном царстве Автор статьи: Добролюбов Н.А. Варвара. Ты какая-то мудреная, бог с тобой! А по-моему, — делай, что хочешь, только бы шито да крыто было. Вот истинная сила характера, на которую во всяком случае можно положиться! Вот высота, до которой доходит наша народная жизнь в своем развитии, но до которой в литературе нашей умели подниматься весьма немногие, и никто не умел на ней так хорошо держаться, как Островский. Он почувствовал, что не отвлеченные верования, а жизненные факты управляют человеком, что не образ мыслей, не принципы, а натура нужна для образования и проявления крепкого характера, и он умел создать такое лицо, которое служит представителем великой народной идеи, не нося великих идей ни на языке, ни в голове, самоотверженно идет до конца в неровной борьбе и гибнет, вовсе не обрекая себя на высокое самоотвержение. Ее поступки находятся в гармонии с ее натурой, они для нее естественны, необходимы, она не может от них отказаться, хотя бы это имело самые гибельные последствия. Претендованные в других творениях нашей литературы, сильные характеры похожи на фонтанчики, бьющие довольно красиво и бойко, но зависящие в своих проявлениях от постороннего механизма, подведенного к ним; Катерина, напротив, может быть уподоблена большой многоводной реке: она течет, как требует ее природное свойство; характер ее течения изменяется сообразно с местностью, через которую она проходит, но течение не останавливается; ровное дно, хорошее — она течет спокойно, камни большие встретились — она через них перескакивает, обрыв — льется каскадом, запруживают ее — она бушует и прорывается в другом месте. Не потому бурлит она, чтобы воде вдруг захотелось пошуметь или рассердиться на препятствие, а просто потому, что это ей необходимо для выполнения ее естественного требования — для дальнейшего течения. Так и в том характере, который воспроизведен нам Островским: мы знаем, что он выдержит себя, несмотря ни на какие препятствия; а когда сил не хватит, то погибнет, но не изменит себе. Высокие ораторы правды, претендующие на «отречение от себя для великой идеи», весьма часто оканчивают тем, что отступаются от своего служения, говоря, что борьба со злом еще слишком безнадежна, что она повела бы только к напрасной гибели, и пр. Они справедливы, и нельзя их упрекать в малодушии; но, во всяком случае, нельзя не видеть в этом, что «идея», которой они хотят служить, составляет для них что-то внешнее, без чего они могут обойтись, что они умеют очень хорошо отделить от своих личных, прямых потребностей. Ясно, что как бы ни был велик их азарт в пользу идеи, он всегда будет гораздо слабее и ниже того простого, инстинктивного, неотразимого влечения, которое управляет поступками личностей вроде Катерины, даже и не думающих ни о каких высоких «идеях». И точно, она ничего не боится, кроме лишения возможности видеть ее избранного, говорить с ним, наслаждаться с ним этими летними ночами, этими новыми для нее чувствами. Приехал муж, и жизнь ей стала не в жизнь. Надо было таиться, хитрить; она этого не хотела и не умела; надо было опять воротиться к своей черствой, тоскливой жизни, — это ей показалось горче прежнего. Да еще надо было бояться каждую минуту за себя, за каждое свое слово, особенно перед свекровью; надо было бояться еще и страшной кары для души… Такое положение невыносимо было для Катерины: дни и ночи она все думала, страдала, экзальтировала свое воображение, и без того горячее, и конец был тот, что она не могла вытерпеть — при всем народе, столпившемся в галерее старинной церкви, покаялась во всем мужу. Первое движение его было страх, что скажет мать. «Не надо, не говори, матушка здесь», — шепчет он, растерявшись. Но мать уже прислушалась и требует полной исповеди, в заключение которой выводит свою мораль: «Что, сынок, куда воля-то ведет?» Трудно, конечно, более насмеяться над здравым смыслом, чем как делает это Кабаниха в своем восклицании. Но в «темном царстве» здравый смысл ничего не значит: с «преступницею» приняли меры, совершенно ему противные, но обычные в том быту: муж, по повелению матери, побил маненько свою жену, свекровь заперла ее на замок и начала есть поедом… Кончены воля и покой бедной женщины: прежде хоть ее попрекнуть не могли, хоть могла она чувствовать свою полную правоту перед этими людьми. А теперь ведь так или иначе она перед ними виновата, она нарушила свои обязанности к ним, принесла горе и позор в семью; теперь самое жестокое обращение с ней имеет уже поводы и оправдание. Что остается ей? Пожалеть о неудачной попытке вырваться на волю и оставить свои мечты о любви и счастье, как уже покинула она радужные грезы о чудных садах с райским пением. Остается ей покориться, отречься от самостоятельной жизни и сделаться беспрекословной угодницей свекрови, кроткою рабою своего мужа и никогда уже не дерзать на какие-нибудь попытки опять обнаружить свои требования… Но нет, не таков характер Катерины; не затем отразился в ней новый тип, создаваемый русскою жизнью, — чтобы сказаться только бесплодной попыткой и погибнуть после первой неудачи. Нет, она уже не возвратится к прежней жизни: если ей нельзя наслаждаться своим чувством, своей волей вполне законно и свято, при свете белого дня, перед всем народом, если у нее вырывают то, что нашла она и что ей так дорого, она ничего тогда не хочет в жизни, она и жизни не хочет. Пятый акт «Грозы» составляет апофеозу этого характера, столь простого, глубокого и так близкого к положению и к сердцу каждого порядочного человека в нашем обществе. Никаких ходуль не поставил художник своей героине, он не дал ей даже героизма, а оставил ее той же простой, наивной женщиной, какой она являлась перед нами и до «греха» своего. В пятом акте у ней всего два монолога да разговор с Борисом; но они полны в своей сжатости такой силы, таких многозначительных откровений, что, принявшись за них, мы боимся закомментироваться еще на целую статью. Постараемся ограничиться несколькими словами. В монологах Катерины видно, что у ней и теперь нет ничего формулированного; она до конца водится своей натурой, а не заданными решениями, потому что для решений ей бы надо было иметь логические твердые основания, а между тем всё начала, которые ей даны для теоретических рассуждений, решительно противны ее натуральным влечениям. Оттого она не только не принимает геройских поз и не произносит изречений, доказывающих твердость характера, а даже напротив — является в виде слабой женщины, не умеющей противиться своим влечениям, и старается оправдывать тот героизм, какой проявляется в ее поступках. Она решилась умереть, но ее страшит мысль, что это грех, и она как бы старается доказать нам и себе, что ее можно и простить, так как ей уж очень тяжело. Ей хотелось бы пользоваться жизнью и любовью; но она знает, что это — преступление, и потому говорит в оправдание свое: «Что ж, уж все равно, уж душу свою я ведь погубила»! Ни на кого она не жалуется, никого не винит, и даже на мысль ей не приходит ничего подобного; напротив, она перед всеми виновата, даже Бориса она спрашивает, не сердится ли он на нее, не проклинает ли… Нет в ней ни злобы, ни презрения, ничего, чем так красуются обыкновенно разочарованные герои, самовольно покидающие свет. Но не может она жить больше, не может, да и только; от полноты сердца говорит она: «Уж измучилась я… Долго ль мне еще мучиться? Для чего мне теперь жить, — ну, для чего? Ничего мне не надо, ничего мне не мило, и свет божий не мил! — а смерть не приводит. Ты ее кличешь, а она не приходит. Что ни увижу, что ни услышу, только тут (показывая на сердце) больно». При мысли о могиле ей делается легче, — спокойствие как будто проливается ей в душу. «Так тихо, так хорошо… А об жизни и думать не хочется… Опять жить?.. Нет, нет, не надо… не хорошо. И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны. Не пойду туда! Нет, нет, не пойду… Придешь к ним — они ходят, говорят, — а на что мне это?..» И мысль о горечи жизни, какую надо будет терпеть, до того терзает Катерину, что повергает ее в какое-то полугорячечное состояние. В последний момент особенно живо мелькают в ее воображении все домашние ужасы. Она вскрикивает: «А поймают меня до воротят домой насильно!.. Скорей, скорей…» И дело кодчено: она не будет более жертвою бездушной свекрови, не будет более томиться взаперти, с бесхарактерным и противным ей мужем. Она освобождена!» Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. Хорошо, что нашлась в бедной женщине решимость хоть на этот страшный выход. В том и сила ее характера, оттого-то «Гроза» и производит на нас впечатление освежающее, как мы сказали выше. Без сомнения, лучше бы было, если б возможно было Катерине избавиться другим образом от своих мучителей или ежели бы окружающие ее мучители могли измениться и примирить ее с собою и с жизнью. Но ни то, ни другое — не в порядке вещей. Кабанова не может оставить того, с чем она воспитана и прожила целый век; бесхарактерный сын ее не может вдруг, ни с того ни с сего, приобрести твердость и самостоятельность до такой степени, чтобы отречься от всех нелепостей, внушаемых ему старухой; все окружающее не может перевернуться вдруг так, чтобы сделать сладкою жизнь молодой женщины. Самое большее, что они могут сделать, это — простить ее, облегчить несколько тягость ее домашнего заключения, сказать ей несколько милостивых слов, может быть подарить право иметь голос в хозяйстве, когда спросят ее мнения. Может быть, этого и достаточно было бы для другой женщины, забитой, бессильной, и в другое время, когда самодурство Кабановых покоилось на общем безгласии и не имело столько поводов выказывать свое наглое презрение к здравому смыслу и всякому праву. Но мы видим, что Катерина — не убила в себе человеческую природу и что она находится только внешним образом, по положению своему, под гнетом самодурной жизни; внутренно же, сердцем и смыслом, сознает всю ее нелепость, которая теперь еще увеличивается тем, что Дикие и Кабановы, встречая себе противоречие и не будучи в силах победить его, но желая поставить на своем, прямо объявляют себя против логики, то есть ставя себя дураками перед большинством людей. При таком положении дел, само собою разумеется, что Катерина не может удовлетвориться великодушным прощением от самодуров и возвращением ей прежних прав в семье, она знает, что значит милость Кабановой и каково может быть положение невестки при такой свекрови… Нет, ей бы нужно было не то, чтоб ей что-нибудь уступили и облегчили, а то, чтобы свекровь, муж, зсе окружающие сделались способны удовлетворить тем живым стремлениям, которыми она проникнута, признать законность ее природных требований, отречься от всяких принудительных прав на нее и переродиться до того, чтобы сделаться достойным ее любви и доверия. Нечего и говорить о том, в какой мере возможно для них такое перерождение… Менее невозможности представляло бы другое решение — бежать с Борисом от произвола и насилия домашних. Несмотря на строгость формального закона, несмотря на ожесточенность грубого самодурства, подобные шаги не представляют невозможности сами по себе, особенно для таких характеров, как Катерина. И она не пренебрегает этим выходом, потому что она не отвлеченная героиня, которой хочется смерти по принципу. Убежавши из дому, чтобы свидеться с Борисом, и уже задумывая о смерти, она, однако, вовсе не прочь от побега: узнавши, что Борис едет далеко, в Сибирь, она очень просто говорит ему: «Возьми меня с собой отсюда». Но тут-то и всплывает перед нами на минуту камень, который держит людей в глубине омута, названного нами «темным царством». Камень этот — материальная зависимость. Борис ничего не имеет и вполне зависит от дяди — Дикого; Дикой с Кабановыми уладили, чтоб его отправить в Кяхту, и, конечно, не дадут ему взять с собой Катерину. Оттого он и отвечает ей: «Нельзя, Катя; не по своей воле я еду, дядя посылает, уж и лошади готовы» и пр. Борис — не герой, он далеко не стоит Катерины, она и полюбила-то его больше на безлюдье. Он хватил «образования» и никак не справится ни с старым бытом, ни с сердцем своим, ни с здравым смыслом, — ходит точно потерянный. Живет он у дяди потому, что тот ему и сестре его должен часть бабушкина наследства отдать, «если они будут к нему почтительны». Борис хорошо понимает, что Дикой никогда не признает его почтительным и, следовательно, ничего не даст ему; да этого мало, Борис так рассуждает: «Нет, он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так какую-нибудь малость, да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы, не следовало». А все-таки он живет у дяди и сносит его ругательства; зачем? — неизвестно. При первом свидании с Катериной, когда она говорит о том, что ее ждет за это, Борис прерывает ее словами: «Ну что об этом думать, благо нам теперь хорошо». А при последнем свидании плачется: «Кто ж это знал, что нам за нашу любовь так мучиться с тобой! Лучше бы бежать мне тогда!» Словом, это один из тех весьма нередких людей, которые не умеют делать того, что понимают, и не понимают того, что делают. Тип их много раз изображался в нашей беллетристике — то с преувеличенным состраданием к ним, то с излишним ожесточением против них. Островский дает их нам так, как они есть, и с особенным, свойственным ему уменьем рисует двумя-тремя чертами их полную незначительность, хотя, впрочем, не лишенную известной степени душевного благородства. О Борисе нечего распространяться: он, собственно, должен быть отнесен тоже к обстановке, в которую попадает героиня пьесы. Он представляет одно из обстоятельств, делающих необходимым фатальный конец ее. Будь это другой человек и в другом положении — тогда бы и в воду бросаться не надо. Но в том-то и дело, что среда, подчиненная силе Диких и Кабановых, производит обыкновенно Тихонов и Борисов, неспособных воспрянуть и принять свою человеческую природу, даже при столкновении с такими характерами, как Катерина. Мы сказали выше несколько слов о Тихоне; Борис — такой же, в сущности, только «образованный». Образование отняло у него силу делать пакости, — правда; но оно не дало ему силы противиться пакостям, которые делают другие; оно не развило в нем даже способности так вести себя, чтобы оставаться чуждым всему гадкому, что кишит вокруг него. Нет, мало того что не противодействует, он подчиняется чужим гадостям, он волей-неволей участвует в них и должен принимать все их последствия. Но он понимает свое положение, толкует о нем и нередко даже обманывает, на первый раз, истинно-живые и крепкие натуры, которые, судя по себе, думают, что если человек так думает, так понимает, то так должен и делать. Смотря со своей точки, этакие натуры не затруднятся сказать «образованным» страдальцам, удаляющимся от горестных обстоятельств жизни: «Возьми и меня с собой, я пойду за тобою всюду». Но тут-то и окажется бессилие страдальцев; окажется, что они и не предвидели, и что они проклинают себя, и что они рады бы, да нельзя, и что воли у них нет, а главное — что у них нет ничего за душою, и что для продолжения своего существования они должны служить тому же самому Дикому, от которого вместе с нами хотели бы избавиться… Ни хвалить, ни бранить этих людей нечего, но нужно обратить внимание на ту практическую почву, на которую переходит вопрос; надо признать, что человеку, ожидающему наследства от дяди, трудно сбросить с себя зависимость от этого дяди, и затем надо отказаться от излишних надежд на племянников, ожидающих наследства, хотя бы они и были «образованны» по самое нельзя. Если тут разбирать виноватого, то виноваты окажутся не столько племянники, сколько дяди, или, лучше сказать, их наследство. Впрочем, о значении материальной зависимости, как главной основы всей силы самодуров в «темном царстве», мы пространно говорили в наших прежних статьях. Поэтому здесь только напоминаем об этом, чтобы указать решительную необходимость того фатального конца, какой имеет Катерина в «Грозе», и, следовательно, решительную необходимость характера, который бы при данном положении готов был к такому концу. Мы уже сказали, что конец этот кажется нам отрадным; легко понять, почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой, и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен на ее живую душу. Ее погибель — это осуществленная песнь плена вавилонского: играиъйте и пойте нам песни сионские, — говорили иудеям их победители; но печальный пророк отозвался, что не в рабстве можно петь священные песни родины, что лучше пусть язык их прилипнет к гортани и руки отсохнут, нежели примутся они за гусли и запоют сионские песни на потеху владык своих23. Несмотря на все свое отчаяние, эта песнь производит высоко отрадное, мужественное впечатление: чувствуешь, что не погиб бы народ еврейский, если б весь и всегда одушевлен был такими чувствами… Но и без всяких возвышенных соображений, просто по человечеству, нам отрадно видеть избавление Катерины — хоть через смерть, коли нельзя иначе. На этот счет мы имеем в самой драме страшное свидетельство, говорящее нам, что жить в «темном царстве» хуже смерти. Тихон, бросаясь на труп своей жены, вытащенной из воды, кричит в самозабвении: «Хорошо тебе, Катя! А, я-то зачем остался жить на свете да мучиться!» Этим восклицанием заканчивается пьеса, и нам кажется, что ничего нельзя было придумать сильнее и правдивее такого окончания. Слова Тихона дают ключ к уразумению пьесы для тех, кто бы даже и не понял ее сущности ранее; они заставляют зрителя подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим, да еще каким — самоубийцам! Собственно говоря, восклицание Тихона глупо: Волга близко, кто же мешает и ему броситься, если жить тошно? Но в том-то и горе его, то-то ему и тяжко, что он ничего, решительно ничего сделать не может, даже и того, в чем признает свое благо и спасение. Это нравственное растление, это уничтожение человека действует на нас тяжеле всякого, самого трагического происшествия: там видишь гибель одновременную, конец страданий, часто избавление от необходимости служить жалким орудием каких-нибудь гнусностей; а здесь — постоянную, гнетущую боль, расслабление, полутруп, в течение многих лет согнивающий заживо… И думать, что этот живой труп — не один, не исключение, а целая масса людей, подверженных тлетворному влиянию Диких и Кабановых! И не чаять для них избавления — это, согласитесь, ужасно! Зато какою же отрадною, свежею жизнью веет на нас здоровая личность, находящая в себе решимость покончить с этой гнилою жизнью во что бы то ни стало!.. На этом мы и кончаем. Мы не говорили о многом — о сцене ночного свидания, о личности Кулигина, не лишенной тоже значения в пьесе, о Варваре и Кудряше, о разговоре Дикого с Кабановой и пр. и пр. Это оттого, что наша цель была указать общий смысл пьесы, и, увлекаясь общим, мы не могли достаточно входить в разбор всех подробностей. Литературные судьи останутся опять недовольны: мера художественного достоинства пьесы недостаточно определена и выяснена, лучшие места не указаны, характеры второстепенные и главные не отделены строго, а всего пуще — искусство опять сделано орудием какой-то посторонней идеи!.. Все это мы знаем и имеем только один ответ: пусть читатели рассудят сами (предполагаем, что все читали или видели «Грозу»), — точно ли идея, указанная нами, — совсем посторонняя «Грозе», навязанная нами насильно, или же она действительно вытекает из самой пьесы, составляет ее сущность и определяет прямой ее смысл?.. Если мы ошиблись, пусть нам это докажут, дадут другой смысл пьесе, более к ней подходящий… Если же наши мысли сообразны с пьесою, то мы просим ответить еще на один вопрос: точно ли русская живая натура выразилась в Катерине, точно ли русская обстановка во всем, ее окружающем, точно ли потребность возникающего движения русской жизни сказалась в смысле пьесы, как она понята нами? Если «нет», если читатели не признают здесь ничего знакомого, родного их сердцу, близкого к их насущным потребностям, тогда, конечно, наш труд потерян. Но ежели «да», ежели наши читатели, сообразив наши заметки, найдут, что, точно, русская жизнь и русская сила вызваны художником в «Грозе» на решительное дело, и если они почувствуют законность и важность этого дела, тогда мы довольны, что бы ни говорили наши ученые и литературные судьи. Примечания Впервые опубликовано, с существенными цензурными искажениями, в журнале «Современник», 1860, No X, отд. III, стр. 233-292, с подписью: Н. — бов. В Сочинениях Н. А. Добролюбова (т. III. СПб., 1862, стр. 441-517) напечатано Н. Г. Чернышевским по сохранившимся доцензурным корректурам. Нынешнее их местонахождение неизвестно. Автограф также не сохранился. Печатается по изданию 1862 г. с учетом стилистической правки статьи в «Современнике». [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] / Критика / Островский А.Н. / Гроза / Луч света в темном царстве | Смотрите также по произведению «Гроза»: Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
www.litra.ru
Помогите ответить на вопрос по фрагменту из «Грозы» Островского
Катерина. Обманывать-то я не умею; скрыть-то ничего не могу.
Варвара. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас весь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.
Катерина (после непродолжительного молчания, потупившись). Ну так что ж?
Варвара. Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде.
Катерина (потупившись еще более). Где же видеться! Да и зачем…
Варвара. Скучный такой…
Катерина. Не говори мне про него, сделай милость, не говори! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю! Я и думать-то не хотела, а ты меня смущаешь.
Варвара. Да не думай, кто ж тебя заставляет?
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.
Варвара. Ты какая-то мудреная, бог с тобой! А по-моему: делай что хочешь, только бы шито да крыто было.
Катерина. Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж я лучше буду терпеть, пока терпится.
Варвара. А не стерпится, что ж ты сделаешь?
Катерина. Что я сделаю?
Варвара. Да, что сделаешь?
Катерина. Что мне только захочется, то и сделаю.
Варвара. Сделай, попробуй, так тебя здесь заедят.
Катерина. А что мне! Я уйду, да и была такова.
Варвара. Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена.
Катерина. Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!
Можно ли считать, что все последующие действия Катерины — это доказательство истонности её слов в диалоге с Варварой?
otvet.mail.ru
| / Полные произведения / Островский А.Н. / Гроза Глаша. Отчего же так — с песьими? [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] / Полные произведения / Островский А.Н. / Гроза | Смотрите также по произведению «Гроза»: Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре. 100% гарантии от повторения! |
www.litra.ru
Тест с ответами: «Гроза» А.Н.Островский
1. Кто характеризует Кабаниху так: «Ханжа, сударь, нищих оделяет, а домашних заела совсем»?
а) Борис
б) Кулигин+
в) Феклуша
2. Об этом герое Кудряш говорит следующие слова: «Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве?»
а) Дикой+
б) Тихон
в) Кулигин
г) Шапкин
3. Кто так сказал о себе: «Что при людях, что без людей, я всё одна, ничего я из себя не доказываю»?
а) Глаша
б) Варвара
в) Марфа Игнатьевна
г) Катерина +
4. Какой герой пьесы живёт по такому принципу: «А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было»?
а) Катерина
б) Тихон
в) Кудряш
г) Варвара+
5. Кого имеет ввиду Борис: «Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел Какая у ней улыбка ангельская, а от лица–то как будто светится»?
а) Феклушу
б) Варвару
в) Катерину+
г) Марфу Игнатьевну
д) жену Дикого
6. Каким образом Варвара догадывается, что Катерина в кого-то влюблена?
а) Катерина все время смеется и улыбается, когда на нее никто не смотрит
б) Она тиха и задумчива, почти не слышит, что ей говорят люди
в) Катерина рассказывает ей о своем счастливом детстве, а затем признается, что с не происходит что-то неладное+
7. Соотнесите элементы композиции драмы «Гроза» с ситуациями.
а) экспозиция
б) завязка
в) кульминация
г) развязка
1) разговор Бориса и Кудряша
2) гибель Катерины
3) монолог Катерины перед смертью
4) разговор Кулигина и Кудряша
Ответ: а — 4, б — 1, в — 3, г — 2
8. С помощью каких художественных средств передается в пьесе мотив замкнутости города Калинова?
а) символическими деталями — калитка, забор
б) конкретными авторскими указаниями, ремарками
в) отсутствием связи с другими городами
г) образом Феклуши+
9. Для чего А. Н. Островский вводит в пьесу экспозицию?
а) чтобы подчеркнуть положительные черты в характере Кулигина
б) наметить конфликт между молодежью и старшим поколением в пьесе
в) обозначить место действия и обстановку в городе+
г) описать волжский берег
10. Какие слова Варвары ужасают Катерину?
а) Что она расскажет о своих подозрениях Борису
б) Она обещает, что после отъезда Тихона устроит ей свидание+
в) Рассказывает ей о своих связях
11. Кто из русских критиков следующим образом оценил Катерину: «Вся жизнь Катерины состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера…»?
а) Н. А. Добролюбов
б) Д. И. Писарев+
в) В. Г. Белинский
г) И. А. Гончаров
12. Основная кульминация пьесы:
а) публичное признание Катерины в своей греховности
б) свидание с Борисом
в) в монологе Катерины в финале пьесы+
г) в пьесе отсутствует кульминация
shooltest.ru
Разговор Катерины с Варварой | Островский Александр
Драма А. Н. Островского «Гроза» — выдающееся произведение русской литературы, которое остается современным и по сей день, так как ставит множество проблем, в первую очередь нравственных. Любовь и долг, правда и ложь, неволя и стремление освободиться от нее, муки совести и грех — все это воплотилось в образе главной героини пьесы Катерины.
Характер Катерины, своеобразие психологии ее, внутренний конфликт, нравственные муки раскрываются драматургом постепенно, в течение всего хода пьесы.
Сцена разговора Катерины и Варвары во втором явлении 2-го действия помогает нам проанализировать особенности характера Катерины, дает нам ключ к пониманию ее дальнейших поступков, а также заставляет задуматься и над судьбой Варвары.
Этот разговор происходит перед отъездом Тихона, когда Варвара строит планы вырваться хоть на время от материнского гнета. Она хочет получше узнать Катерину, хочет выведать ее затаенные желания. Главное различие между Катериной и Варварой в том, что Катерина не умеет ничего скрывать, она честный, открытый, правдивый человек. Когда Варвара говорит ей, что заметила любовь Катерины к Борису, то Катерина отвечает: «Обманывать-то я не умею, скрыть-то ничего не могу». Варвара исподволь пытается изменить взгляды Катерины: во-первых, ей непонятна логика правдивого человека, во-вторых, она надеется сделать Катерину
такой, как она сама. Варвара хочет доказать Катерине, что без лжи, обмана, лицемерия в доме Кабановых жить нельзя: «И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало». Катерина ведет внутреннюю борьбу со своим чувством к Борису: как человек религиозный, она боится греха, ее мучает совесть, что, будучи замужней, она мечтает о другом мужчине. А Варвара постоянно напоминает Катерине о Борисе, как будто хочет ее грехопадения. Видимо, Варвара чувствует нравственное превосходство Катерины, ее душевную чистоту, недаром имя Катерина означает «чистая». Варвара хочет снизить нравственную планку Катерины, поставить на один уровень с собой. Вряд ли Варвара из жалости к Катерине сводит ее с Борисом. Катерина говорит Варваре, как она борется со своей любовью к Борису: «Разве я хочу об нем думать; да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла». Враг — так в народе называют дьявола, так называет Катерина своего искусителя. Но в разговоре Катерины и Варвары в роли искусителя выступает Варвара. На все речи Катерины она отвечает: «Ты какая-то мудреная, Бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было». Но Катерина так не может. И будь Варвара более дальновидной, она бы поняла, что ее поступки приведут к трагедии. Ведь характер у Катерины очень горячий, вспыльчивый, своевольный, непокорный: «Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно; я выбежала на Волгу, села в лодку да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!» В этом же разговоре Катерина восклицает: «Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай Бог этому случится! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!» В этих репликах чувствуются сила Катерины «уйти» от опостылевшего быта. Но одновременно возникает тема самоубийства, как будто Катерина сама предсказывает свой конец.
После этих слов Варвара молчит, словно обдумывает свои дальнейшие действия, и предлагает Катерине на время отсутствия Тихона спать в саду, в беседке. Она, конечно, не объясняет Катерине, что по ночам хочет встречаться с Кудряшом, просто говорит, что ей нужно. Кабаниха ей одной этого не разрешит, поэтому она просит Катерину. Простодушная, доверчивая Катерина не подозревает, зачем понадобилось ее согласие спать в беседке. Она соглашается, потому что единственный человек в семье Кабановых, с которым она может откровенно поговорить, излить свою душу, — это Варвара, которую она не хочет огорчить отказом.
В конце диалога Катерина вспоминает о Тихоне. Тихон — это та соломинка, за которую хватается Катерина, чтобы не совершить грех. Она надеется, что муж поможет ей избавиться от преступных, по ее мнению, желаний. Варвара говорит ей о том, как Кабаниха «учит его уму-разуму» перед отъездом. Катерина искренне сочувствует ему: «И на воле – то он словно связанный». Но Варваре удается сразу же развеять иллюзии Катерины: «Да, как же, связанный! Он как выедет, так запьет. Он теперь слушает, а сам думает, как бы ему вырваться-то поскорей».
Нет, ни безвольный Тихон, ни хитрая Варвара не помогут Катерине в ее сложной ситуации. Катерина остается одинокой со своими чувствами, со своим поруганным достоинством, униженная, ненавидимая свекровью. Разговор Катерины с Варварой показывает нам, как беззащитна Катерина, как она открыта и чиста. Она не может встать на путь лжи и лицемерия, скорее она расстанется со своей жизнью. Этот разговор показывает нам, что в судьбе Катерины назревает трагедия.
В конце пьесы, не только под тяжестью того греха, что она совершила, изменив мужу, а, самое главное, понимая, что еще больший грех — продолжать жить в неволе, Катерина совершает самоубийство. Жизнь для Катерины имеет ценность тогда, когда в ней есть радость, любовь и свобода. Эти нравственные ценности всегда будут важны для человека, поэтому «Гроза» А. Н. Островского и по сей день остается интереснейшим произведением, раскрывающим всю глубину человеческой души.
school-essay.ru
А. Н. Островский «Гроза» (отрывок). Сентиментальные прогулки по Москве [litres]
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
ВАРВАРА (Глаше). Тащи узел-то в кибитку, лошади приехали. (Катерине.) Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось: вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.
Глаша уходит.
КАТЕРИНА. И никогда не уходится.
ВАРВАРА. Отчего ж?
КАТЕРИНА. Такая уж я зародилась, горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно; я выбежала на Волгу, села в лодку да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!
ВАРВАРА. Ну, а парни поглядывали на тебя?
КАТЕРИНА. Как не поглядывать!
ВАРВАРА. Что же ты? Неужто не любила никого?
КАТЕРИНА. Нет, смеялась только.
ВАРВАРА. А ведь ты, Катя, Тихона не любишь.
КАТЕРИНА. Нет, как не любить! Мне жалко его очень!
ВАРВАРА. Нет, не любишь. Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь другого человека.
КАТЕРИНА (с испугом). По чем же ты заметила?
ВАРВАРА. Как ты смешно говоришь! Маленькая я, что ли! Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.
Катерина потупляет глаза.
Да мало ли…
КАТЕРИНА. (потупившись). Ну, кого же?
ВАРВАРА. Да ведь ты сама знаешь, что называть-то?
КАТЕРИНА. Нет, назови. По имени назови!
ВАРВАРА. Бориса Григорьича.
КАТЕРИНА. Ну да, его, Варенька, его! Только ты, Варенька, ради Бога…
ВАРВАРА. Ну, вот еще! Ты сама-то, смотри, не проговорись как-нибудь.
КАТЕРИНА. Обманывать-то я не умею, скрывать-то ничего не могу.
ВАРВАРА. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас весь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.
КАТЕРИНА. (после непродолжительного молчания, потупившись). Ну так что ж?
ВАРВАРА. Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде.
КАТЕРИНА. (потупившись еще более). Где же видеться! Да и зачем…
ВАРВАРА. Скучный такой.
КАТЕРИНА. Не говори мне про него, сделай милость, не говори! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю! Я и думать-то не хотела, а ты меня смущаешь.
ВАРВАРА. Да и не думай, кто же тебя заставляет?
КАТЕРИНА. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать? Да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.
ВАРВАРА. Ты какая-то мудреная, Бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было.
КАТЕРИНА. Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж я лучше буду терпеть, пока терпится.
ВАРВАРА. А не стерпится, что ж ты сделаешь?
КАТЕРИНА. Что я сделаю?
ВАРВАРА. Да, что ты сделаешь?
КАТЕРИНА. Что мне только захочется, то и сделаю.
ВАРВАРА. Сделай, попробуй, так тебя здесь заедят.
КАТЕРИНА. Что мне! Я уйду, да и была такова.
ВАРВАРА. Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена.
КАТЕРИНА. Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай Бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Катерина и Варвара.
ВАРВАРА. (покрывает голову платком перед зеркалом). Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели в саду, маменька позволила. В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке.
КАТЕРИНА. (с испугом отталкивая ключ). На что! На что! Не надо, не надо!
ВАРВАРА. Тебе не надо, мне понадобится; возьми, не укусит он тебя.
КАТЕРИНА. Да что ты затеяла-то, греховодница! Можно ли это! Подумала ль ты! Что ты! Что ты!
ВАРВАРА. Ну, я много разговаривать не люблю, да и некогда мне. Мне гулять пора. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
КАТЕРИНА. (одна, держа ключ в руках). Что она это делает-то? Что она только придумывает? Ах, сумасшедшая, право сумасшедшая! Вот гибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжет, точно уголь. (Подумав.) Вот так-то и гибнет наша сестра-то. В неволе-то кому весело! Мало ли что в голову-то придет. Вышел случай, другая и рада: так очертя голову и кинется. А как же это можно, не подумавши, не рассудивши-то! Долго ли в беду попасть! А там и плачься всю жизнь, мучайся; неволя-то еще горчее покажется. (Молчание.) А горька неволя, ох, как горька! Кто от нее не плачет! А пуще всех мы, бабы. Вот хоть я теперь! Живу, маюсь, просвету себе не вижу. Да и не увижу, знать! Что дальше, то хуже. А теперь еще этот грех-то на меня. (Задумывается.) Кабы не свекровь!.. Сокрушила она меня…
ВАРВАРА. (сходит по тропинке и, закрыв лицо платком, подходит к Борису). Ты, парень, подожди. Дождешься чего-нибудь. (Кудряшу.) Пойдем на Волгу.
КУДРЯШ. Ты что ж так долго? Ждать вас еще! Знаешь, что не люблю!
ВАРВАРА обнимает его одной рукой и уходит.
БОРИС. Точно я сон какой вижу! Эта ночь, песни, свиданья! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду – и не знаю, и вообразить не могу; только бьется сердце да дрожит каждая жилка. Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем не унять. Вот идет.
Катерина тихо сходит по тропинке, покрытая большим белым платком, потупив глаза в землю.
Это вы, Катерина Петровна?
Молчание.
Уж как мне благодарить вас, я и не знаю.
Молчание.
Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас! (Хочет взять ее за руку.)
КАТЕРИНА. (с испугом, не поднимая глаз). Не трогай, не трогай меня! Ах, ах!
БОРИС. Не сердитесь!
КАТЕРИНА. Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем.
БОРИС. Не гоните меня!
КАТЕРИНА. Зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой? Ведь я замужем, ведь мне с мужем жить до гробовой доски!
БОРИС. Вы сами велели мне прийти…
КАТЕРИНА. Да пойми ты меня, враг ты мой: ведь до гробовой доски!
БОРИС. Лучше б мне не видеть вас!
КАТЕРИНА. (с волнением). Ведь что я себе готовлю? Где мне место-то, знаешь ли?
БОРИС. Успокойтесь! (Берет ее за руку.) Сядьте!
КАТЕРИНА. Зачем ты моей погибели хочешь?
БОРИС. Как же я могу хотеть вашей погибели, когда я люблю вас больше всего на свете, больше самого себя!
КАТЕРИНА. Нет, нет! Ты меня загубил!
БОРИС. Разве я злодей какой?
КАТЕРИНА. (качая головой). Загубил, загубил, загубил!
БОРИС. Сохрани меня Бог! Пусть лучше я сам погибну!
КАТЕРИНА. Ну, как же ты не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе.
БОРИС. Ваша воля была на то.
КАТЕРИНА. Нет у меня воли. Кабы была у меня своя воля, не пошла бы я к тебе. (Поднимает глаза и смотрит на Бориса.)
Небольшое молчание
Твоя теперь воля надо мной, разве ты не видишь! (Кидается к нему на шею.)
БОРИС. (обнимает Катерину). Жизнь моя!
КАТЕРИНА. Знаешь что? Теперь мне умереть вдруг захотелось!
БОРИС. Зачем умирать, коли нам жить так хорошо?
КАТЕРИНА. Нет, мне не жить! Уж я знаю, что не жить.
БОРИС. Не говори, пожалуйста, таких слов, не печаль меня…
КАТЕРИНА. Да, тебе хорошо, ты вольный казак, а я!..
БОРИС. Никто и не узнает про нашу любовь. Неужели же я тебя не пожалею!
КАТЕРИНА. Э! Что меня жалеть, никто не виноват, – сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.
БОРИС. Ну, что об этом думать, благо нам теперь-то хорошо!
КАТЕРИНА. И то! Надуматься-то да наплакаться-то еще успею на досуге.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
biography.wikireading.ru
Драма «Гроза». Основное содержание — Действие второе
В доме Кабановых суета: Тихон уезжает в Москву по делам на две недели. Варвара отдает последние распоряжения, горничная торопливо тащит вещи в кибитку. Катерина не принимает участия в сборах. — Молоду тебя замуж-то отдали, — говорит Варвара, — погулять-то тебе в девках не пришлось; вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.
— И никогда не уходятся, — отвечает Катерина. — Такая уж я зародилась горячая. Катерина рассказывает золовке, как еще совсем маленькой девочкой она, обидевшись на что-то, убежала из дому на Волгу, села в лодку и оттолкнулась от берега. Нашли ее только на следующее утро верст за десять по реке…
— А ведь ты, Катя, Тихона не любишь, — неожиданно прерывает ее Варвара. — Нет, как не любить!
Мне жалко его очень. — Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду сказать.
Давно уж я заметила, что ты любишь одного человека. Бориса Григорьевича. Катерина в ужасе: неужели заметно? Она умоляет Варвару никому не говорить об этом. — Ты сама-то смотри не проговорись, — поучает ее Варвара. — Обманывать-то я не умею, — вздыхает Катерина, — скрыть-то ничего не могу.
— Ну а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь. У нас весь дом на этом держится.
И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Она замолкает, а потом, словно невзначай, произносит: — Я вчера гуляла, так его видела. Говорила с ним. Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде. — Где ж видеться! Да и зачем…
— Скучный такой… — не отступает Варвара.
— Не говори мне про него! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Да что делать, коли из головы нейдет? И хочу себя переломить, да не могу никак. Варвара смущена ее горячностью: — Ты какая-то мудреная, Бог с тобой!
А по-моему, делай, что хочешь, только бы шито да крыто было. — Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж лучше я буду терпеть, пока терпится. — А не стерпится, что ж ты сделаешь? Сделай попробуй, так тебя здесь заедят.
Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена. — Не знаешь ты моего характера! — возражает Катерина. — Коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой.
В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь! Обе замолкают. Потом Варвара безразличным тоном роняет: — Как братец уедет, так давай в саду спать, в беседке. Я б тебя и не звала, да меня-то одну маменька не пустит, а мне нужно.
Катерина не очень охотно — странно ей это! — но соглашается. Снова молчание.
Его прерывает Катерина: — Где ж это Тихон? Ведь скоро едет. — С маменькой сидят, запершись.
Точит она его как ржа железо. У нее сердце ноет, что он на своей воле гуляет. Вот она ему теперь и надает приказов, один другого грозней, да потом побожиться заставит, что все сделает, как приказано. — И на воле-то он словно связанный. — Да, как же, связанный!
Он как выйдет, так запьет. Варвара быстро замолкает: в комнату входят Марфа Игнатьевна и Тихон. Мать продолжает читать наставления сыну: — Ну, теперь все готово. Что ж ты стоишь, разве порядку не знаешь? Приказывай жене-то, как жить без тебя.
Тихон смущен: — Да она, чай, сама знает. — Разговаривай еще! Ну, ну, приказывай! Чтоб и я слышала, что ты ей приказываешь. Тихон покорно становится напротив жены: — Слушайся маменьки, Катя! — Скажи, чтоб не грубила свекрови, — вставляет мать. — Не груби!
— Чтоб почитала свекровь, как родную мать! Тихон, как автомат, повторяет за ней. — Чтоб сложа ручки не сидела, как барыня, — не унимается Кабанова.
— Чтоб в окна глаза не пялила! Чтоб на молодых парней не заглядывалась без тебя.
— Да что ж это, маменька, ей-богу! — Ломаться-то нечего! Должен исполнять, что мать говорит.
Тихон, совсем смутившись, бормочет: — Не заглядывайся на парней. Впервые за все время Катерина поднимает голову и пристально смотрит на мужа. — Ну, — поднимается Кабанова, — теперь поговорите промежду себя. Она уходит и уводит с собой Варвару.
Катерина словно окаменела. Тихону неловко, он понимает, что жена глубоко оскорблена, и пытается попросить у нее прощения.
— Бог с тобой, — закрывает лицо ладонями Катерина. — Обидела она меня! — Что ее слушать-то!
Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай. Ему не терпится покинуть дом.
— Ну, прощай, Катя! Катерина бросается к нему и крепко обнимает: — Тиша, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя! — Нельзя, Катя, — пытается разжать ее руки Тихон. — Коли маменька посылает, как же я не поеду! В голосе Катерины отчаяние: — Ну, бери меня с собой, бери!
Но муж решительно высвобождается из ее объятий: — Куда как весело с тобой ехать! Я не чаю, как вырваться-то, а ты еще навязываешься со мной! С этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь!
Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, так до жены ли мне? — Как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова говоришь? — Катерина снова отчаянно прижимается к мужу. — Быть беде без тебя!
Быть беде! Возьми ты с меня какую-нибудь клятву страшную… Чтобы не смела я без тебя ни говорить ни с кем чужим, ни видеться, чтобы и думать я не смела ни о ком, кроме тебя… И она, как безумная, падает перед мужем на колени, в исступлении повторяя: — Чтоб не видеть мне ни отца, ни матери!
Умереть мне без покаяния, если я… Тихон перепугался. Он поднимает ее, торопливо бормоча: — Что ты! Что ты! Я и слушать не хочу! Раздается властный голос Кабановой: — Пора, Тихон!
И она в сопровождении дочери входит в комнату. — Поезжай с Богом! Садитесь все! — распоряжается Марфа Игнатьевна.
После предписанного обычаем молчания Кабанова поднимается, домочадцы следуют ее примеру. — Ну, прощай! — жестом указывает она в землю. — В ноги, в ноги! Тихон послушно кланяется в ноги, потом целуется с матерью. — Прощайся с женой! Катерина бросается мужу на шею.
— Не с любовником прощаешься! — осаживает ее свекровь. — Он тебе муж — глава! В ноги кланяйся! Катерина выполняет приказ. Тихон прощается с сестрой и снова кланяется матери.
— Дальние проводы — лишние слезы, — заключает Кабанова. Катерина и Варвара выходят проводить Тихона. — Молодость-то что значит! — рассуждает Кабанова. — Ничего-то не знают, никакого порядка. Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы.
Глупые, на свою волю хотят, а выйдут на волю-то, так и путаются на смех добрым людям. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю.
Возвращаются невестка и дочь. — Ты вот похвалялась, что мужа очень любишь, — обращается к Катерине свекровь, — вижу я теперь твою любовь-то.
Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце; а тебе, видно, ничего. — Ни к чему! — холодно отвечает Катерина.
— Да и не умею. — Хитрость-то невеликая. Кабы любила, так бы выучилась. Ну, я Богу молиться пойду; не мешайте мне. Варвара отпрашивается у матери погулять.
Обе они уходят. Катерина остается одна. — Ну, теперь тишина у нас в доме воцарится, — вздыхает она. — Ах, какая скука!
Деток-то у меня нет; все бы я сидела с ними да забавляла их… Кабы я маленькая умерла, лучше было бы. Глядела бы с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела…
Возвращается Варвара, вертится перед зеркалом — собирается на гулянье. — В саду есть калитка, — сообщает она, — ее маменька запирает, а ключ прячет.
Я его унесла. На вот, — сует она в руку Катерины ключ, — может быть, понадобится. Если увижу, так скажу, чтоб к калитке приходил. Катерина с испугом отталкивает от себя ключ.
— Тебе не надо, — с раздражением говорит Варвара, — мне понадобится. Она упорхнула. Катерина в полном смятении смотрит на ключ: — Он руки-то жжет, точно уголь.
Бросить его? Разумеется, надо бросить. И как он это ко мне в руки попал? На соблазн, на пагубу мою. Внезапно ей слышатся чьи-то шаги, и быстрым движением она прячет ключ в карман. — Никого! Что я так испугалась!
И ключ спрятала. Ну, знать, там ему и быть! Видно, сама судьба того хочет. Да какой же в этом грех, если я взгляну на него раз! Да хоть и поговорю-то, так все не беда! Да что я говорю-то, что я себя обманываю?
Мне хоть умереть, да увидеть его. Ах, кабы ночь поскорее!..
www.nitpa.org