История правления Елизаветы II

Елизавета II остается главным и самым узнаваемым символом британской короны на протяжении вот уже 70 лет. Она застала закат великой империи, пережила вместе со страной грандиозные потрясения, взлеты и падения — и по сей день остается авторитетным и влиятельным политиком, хоть и не влияет на политику напрямую и не высказывает своих взглядов. Сохранение монархии как института вопреки многочисленным вызовам — во многом именно ее заслуга. Рассказываем, как ей это удается и какой «вторая елизаветинская эпоха» останется в истории Великобритании.

Правила жизни

Теги:

великобритания

королевская семья

монархия

Начало Елизаветинской эпохи

«Я заявляю перед вами всеми, что вся моя жизнь, будет ли она долгой или короткой, будет посвящена служению вам и той великой империи, к которой мы все принадлежим».

Такие слова прозвучали в исторической речи совсем молодой британской принцессы Елизаветы в 1947 году — это было ее первое обращение ко всему Британскому Содружеству, приуроченное к 21 дню рождения. Только-только отгремела Вторая мировая война, а холодная война лишь начинала раскручиваться. Британская империя стояла на пороге грандиозных перемен, которые подчас казались настолько пугающими, а возможные их последствия — непредсказуемыми, что будущее казалось как никогда туманным.

Спустя пять лет отец принцессы Елизаветы скончался от рака — и у совсем молодой девушки началась совершенно новая жизнь.

Правление Елизаветы II оказалось самым длительным за всю историю британской монархии — она остается символом монархии вот уже 68 лет и занимает весьма необычную позицию — она правит, но не управляет, имеет свою политическую позицию, но не может высказывать, а если и оказывает политическое влияние, то прежде всего неформальное. 

Но при этом Елизавета II — символ государственной власти, ее портрет на всех банкнотах, а биография становится предметом для изображения в литературе и кинематографе, сериалах и пьесах. Какой оказалась «вторая Елизаветинская эпоха» в истории Британии и что останется в памяти будущих поколений о самом длительном правлении в истории страны?

Империя: быть или не быть?

Британская империя вступила во Вторую мировую войну в 1939 году — хотя Гитлер надеялся, что ему каким-то чудесным образом удастся отвести от себя эту угрозу. В мае 1940 года, после разгрома Франции, Британия осталась практически один на один с Германией: в Париже маршировали немецкие солдаты, Польша фактически прекратила свое существование, а США совсем не торопились влезать в очередной европейский конфликт. Последующие пять лет были временем «крови, тяжелого труда, слез и пота», как окрестил их Черчилль. Британия стала одной из стран-победительниц, но эта победа далась ей крайне тяжело.

Империя сотрясалась в конфликтах. Огромные долги, накопившиеся за время войны, связывали правительство по рукам и ногам. Страна жила в условиях карточной системы распределения продуктов, которая действовала почти до середины 1950-х годов. Империя больше не могла поддерживать огромный флот и армию, а также военные базы по всему миру — поэтому корабли шли под нож или вовсе затапливались. А США ясно давали понять, что ни в коей мере не заинтересованы в сохранении британского влияния в мировых масштабах и даже, напротив, будут стараться всеми силами его сократить. Даже ядерная бомба, созданная при активном участии британских исследовательских центров и ученых, рассматривалась американцами как исключительно американское достижение — и Британии пришлось самостоятельно заниматься своей ядерной программой после войны. 

Британская империя начала трансформироваться уже в конце 1940-х, во времена, когда страной еще правил отец Елизаветы. В 1948 году из состава империи вышла Индия, став независимой страной (британцы, правда, перед уходом разделили Британскую Индию на две части: мусульманский Пакистан и индуистскую Индию). Но основной вал перемен выпал именно на время правление Елизаветы.

В начале ее правления, впрочем, многим казалось, что молодой королеве каким-то образом удастся повернуть ход истории в другое русло — собственно, именно тогда впервые появилось упоминание «нового елизаветинского века». Депутат от Консервативной партии Бернард Брэйн заявлял, что «старый елизаветинский век был велик именно потому, что дух приключений заставлял великих людей на маленьких кораблях плыть в неизвестность», намекая, таким образом, что хотя Британская империя и потеряла свою жемчужину, но все равно осталась огромной и внушительной, зовущей на подвиги, открытия и свершения. Отдельным подтверждением власти королевы над географией стало покорение Эвереста новозеландским альпинистом Эдмундом Хиллари — экспедиция специально придержала новость ровно до коронации Елизаветы.

Но эти мечты о новом переиздании старой империи потерпели крах. Поток, который веками уносил людей на кораблях из Британии по всему свету, повернул обратно — в 1950-е и 1960-е годы, когда независимость объявили практически все колонии, составлявшие империю.

В бывшую метрополию ехали теперь не только бывшие колонисты, но и местные — теперь получившие право на британское подданство. Вест-Индия и Нигерия, Цейлон и Кения — отовсюду отправлялись теперь в Британию за лучшей жизнью.

Королева же, правящая, но не управляющая, должна была оставаться символом, который скрепляет распадающуюся империю, превращающуюся в Содружество. Последние всплески старого имперского мышления происходили без прямого участия королевы: как, например, в 1956 году во время Суэцкого кризиса, когда правительства Британии и Франции решили ответить на национализацию Суэцкого канала тайным сговором с Израилем и прямым военным конфликтом. Провал этой операции обозначил собой практическую смерть «старой имперской политики».

Эра Елизаветы II стала эпохой самой масштабной в истории деколонизации. Но государственная власть, правительство, политический истеблишмент не желали признавать происходящего, и потому Елизавете приходилось регулярно уезжать в долгие изнурительные путешествия и официальные визиты по странам Содружества.

Некоторые из них длились несколько недель, иные — по несколько месяцев. Символическое присутствие короны должно было поддерживать веру в то, что все идет своим чередом, по плану. 

И хотя чем дальше, тем больше под этой символической королевской мантией проступали реальные очертания происходившего (в Канаде в 1965 году отказались от британского флага, а в 1980 году — от гимна, в Австралии — в 1984 году), Елизавета II стала удобным символом новых времен — королевой, которая нашла свою роль в меняющейся, расползающейся империи. Достаточно строгая, чтобы уважать ее, но не претендующая (за редкими исключениями) на реальную роль в местной политической жизни. 

Да, она по-прежнему назначает генерал-губернаторов в Канаду и Австралию и однажды даже назначила премьер-министра в Австралии, но чем больше проходит времени, тем больше церемониального остается в ее властных полномочиях. Талант Елизаветы заключается в том, чтобы делать это достаточно элегантно для того, чтобы казалось, что ситуация у нее под контролем.

Если практическая смерть старой империи наступила в 1956 году, то символически империя закончилась в 1965-м, вместе со смертью Уинстона Черчилля, первого премьер-министра Елизаветы II и последнего имперского лидера старой формации.

Британия и Европа: сближение или конфронтация

Расставшись с одной ролью — имперской, — Британия оказалась не совсем в состоянии найти для себя подходящее новое место. А сама королева не стала помогать стране в этом выборе, приняв для себя за правило, что она не должна выражать свои мнения о любом политическом предмете публично. Она окружила себя экраном молчания, выступая с политическими речами лишь во время церемоний открытия парламента — объявляя о начале работы нового правительства.

А сами правительства, сменявшиеся во время ее правления, мучительно пытались найти правильный ответ на вопрос об отношении Великобритании с Европой. Столетиями британцы смотрели в сторону Европы с тревогой и подозрением. Традиционно британская политика в отношении Европейского континента заключалась в том, чтобы поддерживать одну из двух крупнейших сил контента — выступать в поддержку той, что немного слабее, чтобы не дать слишком усилиться той, что сильнее. Таким образом поддерживался баланс сил, а Британия использовала эту ситуацию для того, чтобы усиливать свою колониальную империю по всему свету.

Старое время ушло. А политики, пришедшие к власти, были еще людьми старыми — их политическое становление пришлось на годы безусловного британского могущества. Для тех из них, кто был помоложе, важным был образ времен Второй мировой войны: рухнувшая Европа, завоеванная нацистами, и единственная противостоящая им сила (до июня 1941 года) — Британия. Сложное отношение к Европе так или иначе влияло на политическую культуру основных игроков.

Действовать же им приходилось в ситуации, когда все вокруг рушилось, горело и менялось; когда старые порядки отменялись де-факто; когда страна постоянно балансировала на грани абсолютного финансового коллапса, от которого спасали лишь заимствования у США и МВФ. Политики же спорили между собой о том, куда двигаться дальше, пытаясь всеми силами не обращать внимание на то, что по-старому больше не будет.

Хотя курс на участие в Европейском сообществе появился довольно рано, путь Британии в ЕС был непростым и прерывистым. Сначала, еще в 1951 году, Британия гордо отвергла предложение стать страной — основательницей Европейской организации угля и стали, первой панъевропейской организации, объединившей шесть стран Западной Европы в торгово-промышленный союз. Европейцы так и не поняли причины отказа, тем более что спустя десять лет страна подала первую заявку на вступление в Европейское экономическое сообщество. Теперь она была отвергнута из-за позиции президента Франции де Голля — тот считал, что по огромному множеству причин Британия несовместима с Европой и будет всегда той враждебна.

Лишь после ухода де Голля в 1969 году ситуация сдвинулась с мертвой точки. Консерваторы провели долгие переговоры и добились вступления страны в ЕЭС в 1973 году. Но вопрос отношений с Европой оставался токсичным для внутренней британской политики, особенно обострившись во времена премьерства Маргарет Тэтчер, которая не только выбила для страны больше европейских субсидий, но и публично критиковала Брюссель за желание построить «европейское супергосударство».

Британская королева взирала на происходящие перемены с молчаливым спокойствием, не будучи, впрочем, безразличной внутри. Свою личную позицию она озвучивает лишь в конфиденциальных беседах с политиками и некоторыми дипломатами. Благодаря одному из них, послу ФРГ Рюдигеру Фрайхеру фон Вехмару, нам известны некоторые взгляды, которые Елизавета высказывала в 1988 году. Она сообщила послу, что «многие до сих пор не понимают, что будущее Соединенного Королевства должно быть связано с Евросоюзом», а многие жители страны не понимают преимуществ европейского рынка. Королеву раздражала позиция Маргарет Тэтчер в отношении Европы — и она прямо заявила дипломату, что скоро Тэтчер придется отказаться от такой политики.  

Как мы знаем сегодня, наличие такой позиции у монарха не помогло Британии определиться со своим отношением к Европе. Когда-то страну подталкивало к участию в ЕЭС отчаянное экономическое и финансовое положение — тогда, в 1970-х годах, отключения электричества из-за забастовок шахтеров были обычным делом, Сити в Лондоне был не кипящим и бурлящим центром мировой финансовой жизни, а ветхой биржей, на которой маклеры носили котелки и писали котировки мелом, а на улицах Лондона гремели взрывы, устроенные Ирландской освободительной армией.

С тех пор, кажется, изменилось все: Британия, Европа, мир вокруг. Но кризисы и споры по «европейскому вопросу» продолжали разгораться в Великобритании с удивительным постоянством, пока в 2016 году очередной виток дискуссий о роли и месте Британии в ЕС не привел к Брекзиту. Теперь страна уже четвертый год готовится к выходу из Европейского союза и смотрит в будущее с опаской — оно слишком туманно. Hic sunt leones («Здесь обитают львы»), как написали бы на средневековой карте. И вступать в эту эру приходится все той же королеве Елизавете.

Политическая жизнь и светский мир: Cool Britannia

Королева Елизавета — конституционный монарх. Каждое ее политическое решение принимается в результате работы демократически избранного правительства, после обсуждения с советниками, министрами и главой правительства. С одной стороны, будучи главой государства, на ней замыкается много важных политических функций: ей присягает армия, ей вручают верительные грамоты иностранные послы, она принимает глав государств и сама наносит официальные визиты.

В ее карьере были примеры и прямого участия в британской политической жизни. В 1963 году у премьер-министра Гарольда Макмиллана обнаружили рак простаты. Стало понятно, что ему придется подать в отставку. 

Но проблема заключалась в том, что доверие к правительству Макмиллана даже внутри самой Консервативной партии было подорвано недавним секс-скандалом: выяснилось, что министр обороны Джон Профьюмо состоял в отношениях с 19-летней массажисткой Кристин Килер. А другим частым гостем дома любовницы Профьюмо был советский разведчик Евгений Иванов, атташе по военно-морским делам в советском посольстве в Лондоне. Консервативная партия вошла в клинч по вопросу о том, кто теперь должен возглавить правительство. 

Назначение премьер-министра — королевская прерогатива; как правило, монарх назначает главой правительства лидера победившей на выборах партии. Но в этом случае ей пришлось вмешаться и самостоятельно совершить выбор в пользу члена палаты лордов Алекса Дугласа-Хьюма. Оппоненты называли его «анахронизмом» и «артефактом», первое время он работал даже не будучи избранным членом палаты общин (довыборы прошли позднее), а группа левых радикалов даже готовила планы по похищению навязанного монархом премьера. Но в 1964 году консерваторы благополучно проиграли выборы, к власти пришли лейбористы — и сложная ситуация разрешилась сама собой.

Королевская семья и после этого не раз оказывалась в центре реальной политической жизни. В 1960-х и 1970-х годах против премьер-министра Великобритании Гарольда Уилсона готовилось как минимум два заговора — в них участвовали представители спецслужб (многие из которых не доверяли Уилсону, считая его советским агентом). Своим возможным лидером заговорщики видели лорда Маунтбеттена — дядю принца Филиппа и последнего вице-короля Индии. Сам он, впрочем, от такой чести отказывался. В те же годы готовилось и покушение на саму королеву — австралийские заговорщики в 1970 году хотели убить ее во время очередного визита, но потерпели крах. А вот лорду Маунтбеттену не повезло: в 1979 году ирландские террористы взорвали его во время отдыха на яхте.

Примеры прямого участия Елизаветы в политике можно найти и в самом недавнем времени. Летом 2019 года, вскоре после того, как премьер-министром стал Борис Джонсон, началось давление на королеву с целью поддержать идею досрочных выборов — Джонсону достался парламент с практически исчезающим большинством, кроме того, он сам возглавил правительство лишь в результате партийного голосования, а не общенационального. Для того чтобы претворить в жизнь все обещанное, ему была необходима большая легитимность и уверенное большинство в палате общин. Переговоры с королевой увенчались успехом: она поддержала план Джонсона, а досрочные выборы, прошедшие в декабре, завершились невероятно убедительной победой консерваторов.

Но все же каждая из подобных ситуаций, когда корона вмешивалась в политику, становилась возможной лишь в результате грандиозного эксцесса, чрезвычайной ситуации, в которой требовалось действие от надпартийного актора, пользующегося большим доверием населения, — которым и является королева. В остальном же Елизавете, как монарху, удалось найти свою новую роль в меняющихся обстоятельствах — то, что с таким трудом далось всей стране в целом.

Елизавета начинала как крайне молодой монарх — и привнесла с собой много нового и прогрессивного. Первая «елизаветинская эпоха» вошла в учебники истории как время творцов и решительных людей: это было время, когда яркие таланты — от Шекспира до Френсиса Дрейка — находили поддержку при дворе. Елизавета II в вопросе поддержки всего современного, наверное, даже превзошла свою предшественницу. 

И дело не только в том, что при ней монархия старалась идти в ногу со временем: коронация Елизаветы в 1953 году транслировалась по телевидению, королева всегда обращалась с телевизионным и радиообращением к подданным Содружества, с рождественским обращением, а Букингемский дворец стал энергично использовать соцсети. При Елизавете монархия, утрачивая влияние на жизнь политическую, стала активнее взаимодействовать с представителями жизни светской. The Beatles и Боно, Боб Гелдоф и Том Джонс, Род Стюарт и Мик Джаггер, Элтон Джон и Энни Леннокс, Дэвид Бекхэм и Ральф Лорен, Бенедикт Камбербэтч и Адель, Джоан Роулинг и Кира Найтли — это далеко не полный список тех знаменитостей, которые получили из рук королевы орден Британской империи или были посвящены в рыцари.

Либеральные перемены происходили при Елизавете и в общественной жизни. На протяжении десятилетий она выступала в поддержку прав женщин. И эти заявления не были пустыми словами — при Елизавете II женщины получали все больше возможностей и прав: аборты и разводы, большая защищенность трудовых прав и политическое представительство. То же самое верно и в отношении прав меньшинств: в Британии при Елизавете представители ЛГБТ-сообщества превратились из парий (какими они были еще в 1950-е и 1960-е) в равных членов общества, имеющих право на браки и открытую публичную жизнь. А постоянный приток мигрантов заставил Британию стать более многокультурной, толерантной и инклюзивной.

Массовая культура переживала в стране расцвет всю вторую половину XX века. Елизаветинская эпоха стала временем расцвета в Британии рок-н-ролла и панка, кинематографа и классической музыки, корпоративной архитектуры и науки, предпринимательства. Множество очень талантливых людей создали совершенно новую культуру, невиданную в Британии до того. Можно ли напрямую ассоциировать этот процесс с именем Елизаветы II, как делалось и делается, например, по отношению к Викторианской эпохе? На этот вопрос каждый может ответить сам. Но, наверное, если времена, когда огромный исторический период называется по имени одного человека, ушли в прошлое, то, по крайней мере, Елизавета II и не мешала этому расцвету — и даже старалась поддерживать его. Получалось у нее успешно.

Королевская семья: больше открытости, но закрытые двери остались на месте

Елизавете II не посчастливилось стать монархом во времена перемен и трансформации. Страна превращалась из глобальной сверхдержавы в страну с более локальным влиянием. Социальные институты и привычный уклад жизни проходили через постоянные перемены. Менялись правила политической жизни, старые дипломатические альянсы рушились, а им на смену приходило нечто вовсе невиданное. 

И если о других заслугах Елизаветы можно говорить с определенной степенью сомнения, то с уверенностью можно сказать, что сохранение монархии как института — во многом именно ее заслуга. Ее ежедневная работа — быть монархом, блюсти традиции (и изобретать новые — над этим работают королевские пиарщики и имиджмейкеры) и, меняясь в малом, сохранять основное.

Ее «правильность», приверженность традициям и строгость на протяжении десятилетий помогали ей завоевывать популярность населения. Она невероятно популярна как политическая фигура — ее персональный рейтинг поддержки почти не изменился с тех пор, как она приступила к своему служению в 1952 году. Около 90 % британцев довольны тем, как она справляется со своей ролью, и считают, что она делает это блестяще. Даже менее популярные члены семьи, как, например, сын королевы принц Чарльз, обладают такой поддержкой, которая значительно превышает показатели популярности любого британского политика, — и это несмотря на то, что на нее не раз совершались покушения.

Елизавете удалось добиться такого одобрения, несмотря на все проблемы, которые сотрясали королевскую семью все эти годы. В первое время немало проблем образу монархии создавала сестра Елизаветы принцесса Маргарет — она обожала светскую жизнь и была завсегдатаем ночных клубов, ресторанов и шикарных вечеринок. Затем семье пришлось пережить проблемы, связанные с личной жизнью принца Чарльза: он годами мечтал о том, чтобы жениться на Камилле Шэнд, но семья не дала ему такой возможности. Брак с Дианой Спенсер же стал самой болезненной личной историей для Елизаветы за все время правления. А кризис, разразившийся после смерти принцессы Дианы, стал чуть ли не самым серьезным вызовом для британской монархии при Елизавете — публика крайне негативно восприняла медленную и сухую реакцию королевы на смерть народной любимицы.

Самый финал второго десятилетия XXI века тоже оказался неспокойным для королевской семьи. Сначала в скандал попал сын Елизаветы, принц Эндрю — он признался в близком знакомстве с миллиардером и педофилом Эпштейном, а также в том, что посещал его вечеринки для влиятельных и властных людей. Королеве пришлось отстранить Эндрю от всех полномочий, связанных с представительством королевской семьи. А затем, в самом начале 2020 года, взорвалась новая бомба: давно зревший конфликт между женой принца Гарри Меган Маркл и британским обществом (а также, по слухам, королевской семьей) закончился тем, что Гарри и Меган объявили о своем уходе из королевской семьи и решении начать новую жизнь, в которой они будут обеспечивать себя сами. История Гарри и Меган многим аналитикам напомнила об отречении дяди Елизаветы, короля Эдуарда, из-за которого во многом Елизавета и стала наследницей престола, а затем и королевой.

И все же, несмотря на все эти пертурбации, Елизавете удалось провести семью через все проблемы и войти в третье десятилетие XXI века в качестве главы огромной и уважаемой семьи. Авторитет монархии высок как никогда, республиканские взгляды остаются в Британии все столь же маргинальными. Основа легитимности любой монархической власти — это тайна, секрет и следование традициям. Елизавете удалось сделать королевскую семью более открытой, не разрушив завесу таинственности; ей удалось сохранить древние традиции, не отказавшись от нововведений. Видимо, именно эта способность приспосабливаться к переменам, не разрушая то, что было до тебя, и станет главным наследием для Британии в будущем. Какое бы будущее она ни выбрала.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: 

Свобода слова или право на частную жизнь: королевская семья против британской прессы

«Гражданская война в королевской семье»: принц Гарри и Меган Маркл отходят от королевских дел. Что это означает?

История как будущее: Россия в поисках утраченной империи

Андрей Колесников, анализируя последние книги журналистов Шона Уолкера и Маши Гессен, а также историка Сергея Плохия, размышляет о влиянии прошлого на настоящее и будущее России.

Нет другой такой страны в мире, которая в столь высокой степени была заворожена своим прошлым. Причем прошлым как реальным, так и выдуманным. Точнее, не страны, а власти, которая выстраивает свою легитимность на основе очень простых, но хорошо работающих мифах об исключительности русской нации и ее Sonderweg, «особом пути», и на «приватизации» нескольких важных исторических событий и фигур, являющихся клеем нации. Разумеется, первое и главное такое событие — это Победа в Великой Отечественной войне.

Конечно, никто из лидеров сегодняшнего российского политического режима — представителей государственно-бюрократического капитализма и православно-чекистской автократии — не имеет никакого отношения ни к Победе в той войне, ни к полету Юрия Гагарина, ни даже к достижениям советского хоккея. Зато у них хватает смелости объявить себя наследниками всех светлых страниц советского и даже досоветского прошлого, а темные страницы, особенно эпохи сталинизма, обелить и представить как истории успеха.

Власть метит свою историческую мифологизированную территорию памятниками — сегодня монументальная политика стала одной из самых важных. Бюст Сталина появляется в центре Москвы на так называемой Аллее правителей — под тем предлогом, что он всего лишь один из многих руководителей страны. Рядом с Кремлем водружается памятник князю Владимиру, крестившему Русь, причем этому сооружению легко можно приделать голову любого другого царя или генерального секретаря. То тут, то там возникают монументы — царю Ивану Грозному, прославившемуся жестокостью своих опричников, Ивану III, железной рукой объединявшему Русь и построившему символ Кремля — Спасскую башню, Александру III, подморозившему Россию после Александра II, Петру Столыпину, противоречивому премьеру-реформатору дореволюционной России. Все они несут аллюзивный смысл: Путин, наследник правителей Руси и России, он и собиратель земель, и идеологический объединитель, и реформатор, но не слишком либеральный. Странно, что пока не появился памятник Екатерине Великой, которая задолго до Путина тоже присоединяла Крым без единого выстрела.

Путинский режим — это полное слияние власти и собственности, когда те, кто правят Россией одновременно ею и владеют, почему, собственно, им так нелегко расстаться с властью, без нее у них кончается жизнь. Это тотальное вмешательство государства, то есть кланов, в разной степени приближенных к первому лицу, и их наемных менеджеров в дела общества. Это монополия на политику (один лидер в отсутствие легальной политической конкуренции), монополия на экономику (госкорпорации и государственные инвестиции определяют все, в том числе специфический характер конкуренции), монополия на души и умы людей (сочетание агрессивных прогосударственных медиа, причем не только телевидения, и активности Русской православной церкви, безоглядно поддерживающей власть), монополия на историю, правильные версии которой излагаются в учебниках, в речах и интервью первых лиц. Это корпоративистская система, где все объединены в специальные организации — от правящей партии и партий, имитирующих оппозицию, до молодежных лагерей и обласканных Кремлем НКО, и где почти все, что не контролируется властью, объявляется или «иностранным агентом» или «нежелательной организацией». Это эклектичная неписаная идеология, в которой соединяются националистическая мифология, высокая степень агрессии по отношению к Другому и Чужому, антизападничество, изоляционизм. И конечно, империализм.

Взятие Крыма стало кульминационной точкой развития путинского режима. И было актом не столько русского национализма, сколько русского империализма. Акция прямого действия — внезапная, жесткая, последовательная — объединила нацию вокруг Путина, вывела рейтинг одобрения его деятельности (не путать с электоральным рейтингом, который гораздо ниже) на плато более чем 80 процентов.

В принципе поддержка Путина во многом основана на успешных военных операциях, если мы под войной будем понимать любую стимуляцию в россиянах ощущения «осажденной крепости» и чувства возрождающегося величия. Допинговый скандал — это оборонительная война. Сирийская кампания — пример успешной наступательной войны. Самые популярные министры — защитники России на военных и дипломатических полях министр обороны Сергей Шойгу и министр иностранных дел Сергей Лавров. Рейтинг одобрения Путина последовательно снижался и пережил резкий подъем в сентябре 2008 года, сразу после августовской кампании — короткой войны с Грузией. Потом он снова снизился, а затем вырос во время Олимпиады-2014, которая тоже в некотором смысле рассматривалась как война — ее следовало выиграть любой ценой, в том числе и методом подмены проб мочи спортсменов. А потом был Крым, и рейтинг одобрения деятельности командира «осажденной крепости» больше ни разу не опускался.

Постсоветская идентичность

«История как будущее», влияние прошлого на настоящее и будущее России — феномен, который привлекает западных авторов. В самое последнее время вышли несколько книг, посвященных этой теме: например, Shaun Walker “The Long Hangover: Putin’s New Russia and the Ghosts of the Past” (Oxford University Press, 2017), Masha Gessen “The Future Is History: How Totalitarianism Reclaimed Russia” (Riverhead Books, 2017), Serhii Plokhy “Lost Kingdom: The Quest for Empire and the Making of the Russian Nation” (Basic Books, 2017).

Основа русской идентичности — и это подтверждает логика повествования «Утраченной империи» (Lost Kingdom) профессора Гарварда Сергея Плохия, которое начинается со времен царя Ивана III, — имперская. Собственно, и аннексия Крыма — это акт не столько русского национализма, сколько шаг имперский, удовлетворяющий дремлющие массовые фантомные боли утраченной империи. Крым для среднего россиянина не сравним по своему символическому значению вообще ни с чем. «Новороссия» российскому обывателю непонятна, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье — совершенно не родные. А Крым — культурно и исторически — имперская территория. Ровно поэтому его аннексия оценивается большинством россиян именно как восстановление исторической справедливости.

О культурно-исторических, эмоциональных, психологических причинах одобрения россиянами крымской аннексии пишет журналист Шон Уолкер в своей книге «Долгое прошлое» (The Long Hangover), сочетая элементы репортажа с политическим анализом. То, что произошло в Крыму в 2014 году, — главное событие постсоветской истории в России, кульминационная точка в развитии путинского гибридного авторитаризма. И его невозможно объяснить исключительно злой волей плохого Путина и его элит. С ними ответственность за присоединение чужой территории разделяет и большинство россиян, поддержавших и до сих поддерживающих эту акцию. «Крым наш» продлил жизнь путинскому режиму, и крымский эффект если и исчерпан, то не слишком значительно: если в 2015 году, согласно опросам Левада-Центра, 70% респондентов считали, что присоединение Крыма принесло России больше пользы, то в 2017 году такую точку зрения разделяют 64%. Акт присоединения стал главной опорой Путина, причиной сначала скачка, а затем стабилизации рейтинга одобрения его деятельности на плато 80%+.

Подзаголовок книги Уолкера — «Новая Россия Путина и призраки прошлого» (Putin’s new Russia and the ghosts of the past). Так вот этих призраков прошлого, вселившихся в живых крымчан и порождающих эйфорию в настоящем времени и ложные иллюзии относительно будущего, и описывает репортер «Гардиан». Собственно, речь не только о крымчанах и россиянах, но и об украинцах. Все они, как справедливо отмечает Уолкер, находятся в поисках постсоветской идентичности. Поэтому для кого-то романтизированным маяком в тумане оказывается путинская Россия, а для иных — очищенный от антисемитизма и нацизма образ лидера украинских националистов Степана Бандеры. Все это иллюзии и мифы, но живущие внутри обычных людей.

Уродливый постсоветский продукт — полевой командир донбасских сепаратистов по кличке Цыган, с описания которого и начинается повествование Уолкера. Вот такой диалог: «Массовые казни казались несколько неуместными в двадцать первом веке», — предположил я. «Никто не упрекает хирурга в том, что он вырезает опухоль скальпелем. Именно это мы и делаем с этим обществом», — таков был ответ. В советское время такой персонаж просиживал бы штаны в какой-нибудь пыльной конторе, а война дала ему шанс стать боссом, у которого есть жесткий и жестокий кодекс поведения и взгляды на действительность. И этими дикими взглядами он делится не с товарищем по работе в курилке, а применяет их на практике, чувствуя себя властелином геополитических процессов и собственную важность. Все это таким людям, как он, дала война. Война за Русский мир.

Описание такого рода персонажей — и притягательно, и отвратительно. Как и погружение в жизнь Александра Дугина, которого на Западе считают почему-то одним из идеологов националистический путинской волны, хотя влияние его было ограничено во времени и по ареалу распространения идей. Уж очень Дугин эзотеричен и невнятен. И, честно говоря, переоценен: настолько, что о нем именно на Западе пишут гораздо больше, чем в России, и он оказывается одним из семи персонажей книги журналистки Маши Гессен «Будущее — это история» (The Future Is History). Хотя это такой же, как и Цыган, «унесенный ветром» истории обычный постсоветский человек, одержимый ультраправыми фундаменталистскими идеями — сложными по форме, омерзительно простыми по содержанию.

Анатомия распада

В изучении истоков советского и постсоветского тоталитаризма и авторитаризма Маше Гессен помогает личная история и интеллектуальная биография еще одного персонажа — Льва Гудкова, директора Левада-Центра. При этом в книге недостает подробностей в описании интереснейших деталей зарождения советской социологической науки и полевых исследований. Конечно, Юрий Левада был главной фигурой, но невозможно писать о советской социологии, не упоминая, например, Бориса Грушина, который еще в 1960-е занимался едва ли не первыми в истории СССР опросами населения. Гессен обильно цитирует мемуары архитектора российских либеральных реформ Егора Гайдара, но, размышляя о причинах развала Советского Союза, не упоминает главную книгу о причинах и нюансах этого распада — «Гибель империи» того же Гайдара. Упущение Гессен — отсутствие очень важной истории — биографии круга экономистов, который сложился вокруг Егора Гайдара и Анатолия Чубайса, и их научных полуподпольных семинаров (Борис Немцов, чья дочь Жанна стала одним из главных персонажей книги, в конце 1980-х в этот круг ленинградцев и москвичей, отчасти новосибирцев, не входил). Идейные истоки российских либеральных реформ, которые взорвали сталинский дом советской экономики, следовало бы искать именно здесь — при всей важности круга социологов-шестидесятников, заложивших основы науки о советском и постсоветском обществе.

Рассуждая о кончине СССР, Маша Гессен спорит с выводами Сергея Плохия, сделанными им в более ранней книге «Последняя империя»: Советский Союз развалился именно потому, что он был империей — все имперские конструкции разваливаются. Безусловно, сама фатальная неизбежность развала империй (Австро-Венгерской, Османской, Британской) очевидна, но и, конечно, это не единственная причина распада именно коммунистического колосса. В то же время никакой сверхъестественной загадки в кончине СССР нет: империя была обречена на распад в силу своей, можно сказать, биологической исчерпанности. Стоило Горбачеву начать очень осторожную перестройку системы — сверху, как немедленно начался обвал, и лидеру только и оставалось, что бежать впереди лавины, делая вид, что он возглавляет процесс преобразований. Идейная, моральная, этическая, эстетическая, экономическая несостоятельность СССР была слишком очевидной, чтобы обвал не принял необратимый характер.

Не так давно мне довелось коротко поговорить с бывшим премьер-министром СССР Николаем Рыжковым. Сейчас он член Совета Федерации, ему 88 лет. Рыжков обладает совершенно четким видением того, что произошло в годы перестройки: можно и нужно было заниматься реформой экономики, но нельзя было, как он выразился, «трогать основы». То есть — советскую политическую систему. Именно после этого, с его точки зрения, а именно после так называемой XIX партийной конференции в 1988 году, на которой было принято решение о проведении первых свободных выборов в 1989 году, — все и посыпалось. Кстати, о принципиальном значении политического раскрепощения, гласности и выборов для распада СССР в «Утраченной империи» рассуждает и Сергей Плохий: «Первые свободные выборы трансформировали советское общество, поставив под вопрос структуру и даже единство многонационального СССР».

Вот еще что важно: распад Советского Союза не закончился строго 25 декабря 1991 года, когда советский флаг был спущен с Кремля. Это было лишь начало долгого процесса — физического и ментального — ухода империи, который продолжается до сих пор. И часть этого процесса — аннексия Крыма и война на востоке Украины.

Чтобы понять причины распада важно оценить абсолютно принципиальную разницу между эпохой перестройки и сегодняшним днем. Во второй половине 1980-х, после начала попыток модернизации сверху, за несколько лет сформировался общенациональный, точнее, общеимперский консенсус по поводу того, что народ готов отказаться от коммунизма. Это был простой месседж, объединявший всех. Хотя и по разным причинам: для кого-то это была национальная эмансипация, для иных — демократический порыв, для третьих — иллюзии, связанные с обретением материальных благ капитализма. Сейчас, наоборот, большинство, хотя вроде бы и хочет перемен, опасается их возможных негативных эффектов, а путинские элиты, учитывая именно опыт перестройки, больше всего бояться тронуть политические «основы» режима, а значит, не готовы инициировать модернизацию сверху.

Прошлое становится будущим

Когда Путин был выбран летом 1999 года преемником Ельцина, это объяснялось стремлением не допустить прихода к власти тандема, состоявшего из двух стариков-тяжеловесов — советского внешнеполитического гуру Евгения Примакова и московского мэра-госкапиталиста Юрия Лужкова. Более возвышенное и на самом деле не лишенное смысла объяснение — выбор Путина мотивировался попытками сохранить демократические и рыночные завоевания ельцинской эпохи. Не менее значимый мотив — гарантии безопасности самому Борису Ельцину и членам его политической «Семьи». Путин казался наилучшим кандидатом, несмотря на свое происхождение из КГБ-ФСБ.

Но в результате именно он разрушил почти все значимые достижения 1990-х, а свою харизму и легитимность построил на критике этой эпохи. Не всем было с самого начала понятно, что это человек, который готов строить государство корпоративистского типа в стиле Муссолини, однако с иллюзиями на его счет было покончено уже в 2001 году, когда он принял решение вернуть в оборот советский гимн. В 2003-м демократические партии не прошли в парламент, и был арестован Михаил Ходорковский. В 2007-м в мюнхенской речи Путин разъяснил Западу основы своей внешней политики. В 2014-м он реализовал все, что обещал Западу, но некоторое время стеснялся сделать. И тогда настало время управления страной — в том числе с помощью истории.

Название книги Гессен «История — это будущее» — очень точное в том смысле, что будущее России не просто определяется ее прошлым. Проектирование будущего элитами, массовые представления о возможном и желаемом будущем обуславливаются пониманием того, что в прошлом было хорошо, а что плохо. «Обеление» темных страниц истории, сознательное пропагандистское упрощение понимания исторических фактов лишают Россию будущего. Получается, что в нашей стране, где нет четкого образа будущего, а его идеальные герои, вроде Сталина, импортируются из «славного» прошлого, история и есть будущее.

В последний год в России популярным стал «народный» слоган: «Можем повторить!». Это своего рода угроза «атакующему» нас Западу. А повторить мы можем Победу — такую же, как во Вторую мировую войну. При полном забвении (и незнании!) того, что та Победа была достигнута в сотрудничестве с Западом и далась ценой огромного числа человеческих жизней.

Эту механику исторического сознания россиян, равно как и механизм дополнительной легитимации Путина за счет фактической приватизации им Победы в Великой Отечественной войне хорошо раскрывает Шон Уолкер. Точно так же поступал Брежнев — в советские годы критика режима считалась неприличной, потому что тем самым критиковалась наша священная Победа. Поздний советский режим держался не столько на вульгарной версии марксизма, сколько на объединяющей нацию памяти о войне. Но у Брежнева на это были хотя бы какие-то основания — он был участником войны.

Строго говоря, никакой эволюции взгляды Путина не пережили: он всегда был сторонником русского национализма, смешанного с имперским синдромом, сдобренного православием и ностальгией по СССР. А на историю смотрел глазами офицера КГБ СССР. Просто он не мог сразу позволить себе идеологический «каминг аут», на это потребовались годы. Сначала он пытался стать равным мировым лидерам, играя по их правилам, а когда ему это не удалось, начал устанавливать правила сам. Это развязало ему не только руки, но и язык — президент стал говорить ровно то, что думает на самом деле.

Назад дороги у Путина нет — не стоит ждать от него либерализации и демократизации: он научен опытом Михаила Горбачева, опрометчиво тронувшего именно политические основы своей власти, и напуган историями арабской весны и украинского майдана. Гибридный авторитарный режим вошел в стадию зрелости. Но как раз на рубеже 2018 года начался переход в стадию дряхления. Сам же лидер уже в меньшей степени напоминает Муссолини, и в большей — Франсиско Франко, который, согласно испанскому анекдоту, сидит в своем кабинете и перекладывает бумажки из папки «Проблемы, которые будут решены временем» в папку «Проблемы, решенные временем». Путинская постимперия тоже движется к своей трансформации в ритме медленной деградации без катастроф и революций. Свидетелями транзита от авторитаризма к более мягкому и открытому режиму мы станем еще не скоро. Как сказал еще в 1960-х годах Корней Чуковский: «В России надо жить долго».

следующего автора:

• Андрей Колесников

Фонд Карнеги за Международный Мир и Московский Центр Карнеги как организация не выступают с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды авторов, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир.

Краткая социальная история Римской империи

Лекция 13 Краткая социальная история Римской империи

Хоть мы и спешим, мы только ползём; Нас блокирует надвигающаяся масса впереди,     толкающая стена Людей сзади. Мужчина толкает меня,     пробивает локтем, один носки Столб стула против меня, один ломает мне     череп с бревном, один стучит Винная бочка у моего уха. Мои ноги     облеплены брызгами Грязи, со всех сторон тяжесть     огромных ног разбивает На мои, и солдат     гвоздями пробивает мне подошву. Одна из поразительных черт римской жизни, будь то под республика или империя, заключалась в том, что Рим был специфически городской культурой. Римская цивилизация зависела от жизнеспособности ее городов. Было возможно, лишь горстка городов с населением более 75 000 человек, типичный город с постоянным населением около 20 000 человек. Город Рим, однако было больше 500 000, и некоторые ученые прогнозируют населения от миллиона и более. Как люди, которые сегодня посещают место как Нью-Йорк, Лондон или Париж в первый раз, большинство людей должны были поражены суетой Рима. Конечно, если Римский поэт Ювенал (ок. 60-131), был проницательным наблюдателем (см. Выше), Рим должно быть, было довольно ужасающим местом в то же время. Очень богатые жили в частных домах под названием domus , обычно это были одноэтажные дома с несколькими комнатами и центральным двор. Хотя эти дома были довольно большими, лишь небольшой процент в них проживало население Рима (хотя они занимали треть доступное пространство). Общественные здания всех видов занимали около четверти Рима. Это означало, что менее половины доступной территории в городе Риме использовалось для размещения подавляющего большинства римских Население. Большинство римлян жили в многоэтажных многоквартирных домах под названием 9.0042 островок . Удобств было мало, летом в зданиях было жарко, а летом холодно. зимняя и полная дыма от костров маленьких кухонных печей. Без центрального водопровода, жильцам приходилось совершать много походов к колодцам или фонтаны для воды. Ночные горшки приходилось опорожнять, обычно в большие чаны на лестничной площадке каждого этажа, но иногда их содержимое вылил на улицу из окна. Хотя жизнь в городе давала много культурных преимуществ для его жителей повседневная жизнь была на самом деле довольно опасной. Поскольку полы многоквартирных домов поддерживались деревянными балками, а потому не было проточной воды, пожары обычно означали бедствие. И темнота ночь принесла другие проблемы. Опять же, слова сатирика Ювенала, Громкость речи: Посмотрите на другие вещи, различные опасности      ночи. Как высоко до карниза      ломается, и кусок бьет мне мозги out, Или какой-нибудь неряха вытаскивает банку, разбитую или      из окна. Взрыв! Он падает с грохотом, и      оказывается на тротуаре своим весом. Ты бездумный дурак, не помнящий      внезапная катастрофа, Если вы не сделаете свою волю перед собой      пойти поужинать. В ночи столько же смертей, сколько      открытых окон Где бы вы ни проходили, если вы мудры, вы      будете молиться, в ваших жалких преданности. Людям может      довольствоваться не более чем опорожнением помойных кувшинов. Покровителей и клиентов С первых дней Республики римское общество было обществом положение дел. Римское общество, институционализированное в так называемой системе патрон-клиент, представляло собой сеть личных отношений. которые обязывали людей друг к другу юридическим образом. Человек высшим талантом и статусом был покровитель ( патронус ). Именно он мог обеспечить льготы тем людям более низкого статуса, которые затем платили ему специальные внимание. Это были его клиенты, которые в обмен на привилегии даровали на них возлагались особые обязанности покровителя. Конечно, поскольку мы говоря о сети отношений, покровитель часто был клиентом более высокий покровитель. Наряду с обязанностями существовали различные формы льгот. Политическая карьера и займы на льготных условиях — все это можно было получить при наличии надлежащего отношения патрон-клиент. Клиенты должны были обслуживать своих покровителей на всех времена — это было верно, независимо от того, были ли поставлены вопросы правовыми, финансовыми или политический. Клиенты патрона также сопровождали его в форума каждое утро, и чем больше клиентов сопровождало покровителя, тем выше его статус и престиж. Отношения патрон-клиент были важным один и был построен на римской идее о том, что социальная стабильность от поддержания социальной иерархии, которая сумела связать всех людей с один пыльник. Римская семья Сердцем римской семьи был paterfamilias , отец семьи. отца семейства владели patria potestas , или власть отца над своими детьми, независимо от их возраст. Эта власть делала отца единственным владельцем всего имущества, приобретенного его сыновья. Вы можете себе представить, какие трудности это может создать. А сын будет много работать и приобретет богатство, но это богатство не его, а его отца. И хотя было типично, что оба родителя умерли когда их ребенку может исполниться тридцать лет, если отец удалось дожить до преклонного возраста, его сын, возможно, достиг такого экстремального обида, что он мог прибегнуть к убийству своего отца. В соответствии с законом, paterfamilias мог убить свою жену, если бы нашел ее в постели с другой человек. Он мог не только продать любого из своих детей в рабство, он мог убить и их. А римляне известны практикующий детоубийство. Римское домашнее хозяйство было довольно большим и могло включать отцовских семейства , его жена, его сыновья с женами и детьми, незамужние дочери и рабы. Таким образом, домохозяйство можно было бы рассматривать как маленькое государство. внутри государства. Большинство браков заключалось по договоренности, но матери и дочери могли, и часто оказывали влияние на окончательные решения. Семейная жизнь была похожа на сегодня: одни браки были счастливыми, другие нет. Развод был введен в 2 век до н.э. и было относительно легко получить — никому не нужно было доказать основания. Девочек подталкивали к замужеству в раннем возрасте. Хотя установленный законом возраст вступления в брак среди женщин составлял двенадцать лет, четырнадцать — больше распространены на практике. Например, Туллия (ок. 79 г.-45 г. до н.э.), дочь римский оратор Цицерон (106-43 гг. до н. э.) женился в шестнадцать лет, овдовел в двадцать два, женился в двадцать три, развелся в двадцать восемь, женился снова в двадцать девять, снова развелся в тридцать три и умер в ней тридцать четвертый год. Римские женщины не были изолированы, как это было в Афины. Жены ценились как приятная компания и были центром общественной жизни семьи. Женщины выступали публично, посещали магазины, ходили в игры, храмы и театры. Другими словами, в отличие от древних Афин, римские женщины вели очень заметное существование. Однако женщины не могли участвовать в общественной жизни. Базовый Функция материнства заключалась в том, чтобы сформировать моральное мировоззрение ее дети. Римские женщины из высшего сословия имели значительную свободу в начале Империя. Они могут приобрести права на контроль, а также наследуют имущество, а некоторые женщины владеют и управляют судоходным бизнесом и торговля. И хотя женщины по-прежнему не могли участвовать в политике они могли насильственно воздействовать на своих мужей: например, что бы Август был без Ливии или Траян без Плотины? Во время Pax Romana произошло снижение количество детей, особенно среди высших слоев римского общества. Ситуация стала настолько плохой, что появились имперские законы, требующие от родителей растить больше детей, но все же рождаемость упала. Римляне практиковали детоубийство, контрацепцию и аборт, чтобы ограничить число детей, рожденных римлянами. семья. В плане контрацепции римляне использовали амулеты, магию зелья, формулы, зелья, масла и назначения. Большинство были неэффективный. У римлян были презервативы, сделанные из мочевого пузыря козы. но они были очень дорогими Образование В первые дни Римской республики в Риме не было государственных образование. Какое образование было, и мы говорим об образовании для граждан Рима, было сделано в контексте семьи. Другими словами, именно в семье дети обучались основным техники земледелия, развил физические навыки для войны, изучил римскую предания и легенды, а в случае с юными мальчиками познакомились с общественные дела. Однако во втором и третьем веках до н. э. контакт с греческим миром во время македонских войн стимулировали новые идеи и образование. Богатейшие классы хотели, чтобы их дети подвергались Грековедение, особенно риторика и философия. Это было необходимо, так они думали, чтобы сделать их пригодными для успешного публичного карьера. Это был практический идеал, потому что эти дети в конечном итоге служить Риму в качестве администраторов, чиновников и, возможно, даже членов Сената. Включено в этот новый образовательный идеал была концепция humanitas , образование в области гуманитарных наук или гуманитарные науки. Была надежда, что такое образование в области гуманитарных наук предотвратит чрезмерную специализацию и вместо этого будет способствовать здоровому характеру. А хорошее знание греческого языка было крайне необходимо, и в школах преподавали стали появляться профессиональные ученые. И, конечно же, римляне уже имел пример платоновской академии и аристотелевского лицея. Очень богатые давали своим детям учителей греческого языка. Для менее богатых существовали частные школы, в которых обучались рабы-греки. наставлял бы студентов. Дети усвоили основные Требования к чтению, письму и арифметике. К возрасту двенадцать или тринадцать, и если ребенок подавал надежды, он мог посещать грамматика , или гимназия. Стандартная учебная программа по гуманитарным наукам включает литературу, диалектику (или искусство рассуждения), арифметику, геометрия, астрономия и музыка. В основе этой учебной программы лежало: конечно, греческая литература. Итак, студенты были ознакомлены с «Илиадой» Гомера и Одиссея , Гесиода Теогония и Труды и Дни , как а также Оды Пиндара . философии Платон, Аристотель и Зенон Элейский, истории Геродот и Фукидид и драмы Софокл и Эсхил также были стандартной платой за проезд. Одним из результатов всего этого является то, что Римляне были двуязычны — они знали латынь и греческий. И с рост империи, студенты также знали третий язык, их местный диалект. Очень перспективные студенты закончат свое образование к изучал греческое ораторское искусство, лучшие школы находились в Афинах. Школы в Империи были важным средством распространения римской культуры. и идеи. Приток греческих ученых, языков и писателей также стимулировал римский ум. И были первоклассные римские писатели: Вергилий Энеида , Овидий Метаморфоза , од г. Гораций, Ливий История Рима , Тацит Истории , и сатиры из Ювенал — лишь несколько примеров. Многие из этих писателей просто копировали греческие сюжеты прошлое и включили их в свои произведения. Вергилий (70-19) является основным пример. Например, его Georgics имел свою модель в Гесиода Трудов и Дней , но цель была явно поучительно — Вергилий явно прославлял достоинства культов, традиции и величие Рима. Его Энеида прослеживает возвращение Энея после Троянская война. Но Эней не идет в Сиракузы, как это делал Гомер. Одиссей. Вместо этого он приземляется в Риме. Энеида , написанное во время правления Августа, не прославляет совершенство греческого героя, а гражданское величие Августа Цезаря. Со всей этой литературой были и библиотеки для держать книги. Книги были ценным достоянием, но обычно принадлежали в частном порядке. Итак, во многих богатых римских домах мы могли найти рабов называли «переписчиками», которые копировали тексты. К 400 г. н.э. в Риме существовало более тридцати библиотек, самая важная из которых была располагался в Александрии и был буквально кладезем греческих знаний. Медицина Римская идея медицины и лечения была напрямую заимствована от греков. Это означало, что лекарства и методы лечения были основаны на травах. природа. Отец семейства готовил средства для исцеления раны и лечить болезни, и эта информация была передана от из поколения в поколение и была связана с религиозными практиками. Один формула для предотвращения облысения включала смесь вина, шафрана, перца, уксус и крысиный помет. Кроме трав и мазей, заимствованных из греческого практике римляне также заимствовали греческого бога врачевания Эскулапа. Храмы, найденные по всей Империи, свидетельствуют о могуществе Эскулапа в Римская медицина. Обычные средства правовой защиты включали посещение храма, нюхать травы, молиться Эскулапу, сочинять стихи, купаться, занимаюсь спортом и изучаю философию. Во времена поздней Республики и по всей Империи Римляне также использовали профессиональных врачей, которые были довольно модными и раз совсем ненавидел. Они не платили налоги, и их лекарства часто хуже самой болезни. В римской армии были свои врачи, то же самое сделали и гладиаторские школы. Один из самых известных врачей из гладиаторских школ был греческий врач, Гален (129-199), который был придворным врачом Марка Аврелия. Находясь на Гладиаторская школа, Гален хорошо знал анатомию человека. из первых рук. (Подробнее см. этрусский и римской медицины) Рабство Число рабов резко увеличилось во времена правления Августа и продолжал увеличиваться в течение почти двух столетий. Рабы были получены во время войны обанкротившийся гражданин мог продать себя в рабство, а paterfamilias могли продать любого из своих детей в рабство как хорошо. В результате этого увеличения рабы были очень заметны. во времена Империи. Дома богатых и были заполнены рабы. Чем больше рабов было у человека, тем выше был его статус и престиж в римском обществе. Римские рабы служили парикмахерами. лакеи, посыльные, счетоводы, репетиторы, секретари, плотники, сантехников, библиотекарей и ювелиров. Некоторые рабы обладали высокими статусные должности и служили врачами, архитекторами, менеджерами бизнеса и многие образованные рабы были членами имперской бюрократии. Рабов можно было приобрести, как и любую другую форму собственности, то есть по наследству, подарку или покупке. Историк Плиний Старший знал одного крупного землевладельца, имевшего более 4000 рабов. Это вероятно, что у большинства людей со средним доходом и известностью было менее 10 рабов, а чаще всего один или два. Рабы были обязаны способствовать благополучию своего хозяина во все времена и без вопросов. Например, если хозяин был убит, то всех его рабов предавали казни. смерть без суда. Поскольку они не предотвратили убийство, как они должны были, все они считались соучастниками преступления. Этот понятие применялось также к тем рабам хозяина, которые совершил самоубийство. Хотя большинство рабов жили и умирали в неволи, умный и предприимчивый раб жил надеждой в конечном итоге покупая свою свободу, практика, известная как манумиссия . Полное освобождение г. г. принесло одновременно свободу и римское гражданство. время. Рабство — яркий пример того, как римская сила превратилась в возможная слабость во время более поздней Римской империи. Рабство, как экономический институт, эффективно, но только до определенного предела. Эта точка была достигнута как римляне строили свои вся экономика вокруг рабства. С manumission , номер рабов отказались. Из тех рабов, которые остались в рабстве, мало кто заботится о много работать, и они не хотели производить больше детей. Итак, в поздней Империи численность рабочей силы сокращалась, и это одна из возможных причин для окончательного упадка Рима. Условия существования раба были разными по прихоти своего хозяина. Некоторые мастера были добры и просто других не было. Если бы рабы, работавшие в шахтах, худшие условия, домашние рабы испытали, пожалуй, лучшие. (Для большего о рабстве см. прекрасное эссе Джона Мэддена, «Рабство в Римской империи: Числа и происхождение») Хлеб и зрелища Начиная с Августа Цезаря, город Рим давал хлеб, масло и вина своему городскому населению. Это означало, что почти 250 000 жителей Рима потребляли около 6 миллионов мешков зерна в год. год, бесплатно. Рим снабжал граждан едой, а также их с развлечениями. О бедняках поэт Ювенал мог написать: без права голоса на продажу, их девиз: «не мог наплевать», было время, когда их плебисцит избирал генералов, государства, командиры легионов: но теперь они потянули свои рога, их волнуют только две вещи: ХЛЕБ и ЗРЕЛИ. Например, на Venatio животных приводили в амфитеатр, где тяжеловооруженные люди сражались и убивали их. Этот был популярным времяпрепровождением, которое было предоставлено городской бедноте и аристократии по милости императора. Эти мероприятия проходили в г. сооружение под названием Большой цирк, построенное во втором веке ДО Н.Э. между Капитолийскими и Авентинскими холмами в Риме. После уничтожения пожаром он был реконструирован в г. 200 г. н.э. и вмещал 250 000 зрителей. Гонки проводились там до 549 г.. Римляне были очарованы дикими животными — они любили смотреть на них, видеть, как они выполняют трюки, или наблюдать, как на них охотятся и убит. Волки, медведи, буры, олени и козы были коренными жителями Рима. и другие животные были завезены в Рим имперскими завоеваниями. Слоны, страусы, леопарды и львы были завезены в I в. до н.э., за ними следуют бегемоты, носороги, верблюды и жирафы. Там в Риме не было зоопарков, и большинство животных находились в частной собственности по статусу символы. Обезьяны были одеты солдатами и ехали верхом на козлах, запряженных в маленькая колесница. Слон был самым популярным выставочным животным и был Первоначально использовался для перевозки богатых мужчин и женщин на ужин. Однако животные использовались не только для шоу, но и для того, что мы можем назвать только кровь виды спорта. Во времена правления Августа Цезаря погибло 3500 животных в дни, посвященные двадцати шести фестивалям. 9000 были убиты в игры, посвященные завершению строительства Колизея в 80 году нашей эры. Наконец, 11 000 человек были убиты на праздновании военной победы в 107 г. н.э., празднование продолжительностью 123 дня. Было три вида кровавого спорта: вооруженные бойцы животных, животных, сражающихся с животными, или вооруженных мужчин и женщин, подвергшихся голодающие злобные звери, последнее обычно предназначено для преступников. Жертву привязывали к столбу, вывозили на арену и подвергали голодный лев. Римляне также занимались публичной охотой, в которой животных просто убивали на глазах у публики. Перед любым видом на всеобщее обозрение животных обычно морили голодом и, возможно, избивали кнут. У римлян также были публичные мероприятия, называемые Люди или Игры Рима. К 4 веку нашей эры почти 177 дней в году были посвящены Играм, проходившим в цирке. Гладиаторские бои изначально этрусский обычай и, таким образом, восходит к временам, предшествовавшим римскому была основана республика. Для этрусков вооруженный бой между лица были связаны с религиозной практикой. Мужчины сражались за смерть у могилы своего вождя, чтобы укрепить свой дух а также души других. Первая римская практика этих конкурсы проходили в 264 ДО Н.Э. Во время правления Августа Цезаря, однако гладиаторские бои были обнародованы, и хотя гладиаторские состязания были источником развлечения для всех, были такие, как Сенека, которые думали иначе. Гладиаторами обычно были преступники, рабы или военнопленные. Римляне, как известно, заставили гладиаторов посещать боевые школы, где они изучают необходимые навыки убийства. В этих школах было три группы гладиаторы, основанные на обороне: те, кто был тяжело вооружен и носил шлемы; те, кто несли легкий щит и меч; и те, кто нес сеть, трезубец и кинжал. У римлян были и другие события во время гладиаторских боев. конкурсы. В одном случае боксеры носили кожаные перчатки, нагруженные металлом. шпильки. Часто создавались искусственные озера, и корабли проводили тренировочное сражение (называемое Наумахия) . Эти «морские» сражения часто были воссозданием прошлых побед. Гонки на колесницах были страстью всех слоев общества. и связал богатых и бедных вместе. Было острое соперничество между командами — Красные, Белые, Синие и Зеленые. У каждой команды был свой фракция, которая найдет лучших лошадей и всадников. Осуществляется в Ипподром, было 12 стартовых боксов, по шесть по обе стороны от ворот. над которым сидел стартер. Водители бросали жребий за свои Начальная позиция. Гонки обычно длились семь кругов, считалось опусканием яйца или фигурки дельфина, и продолжалось около 20 минут. Каждая гонка проводилась за определенную сумму денег, и призы были дается за второе, третье и четвертое места. Когда двое или трое колесницы из одной фракции мчались, они делали это как команда, а не индивидуально. Есть доказательства, как и во всех видах спорта, мошенничества, взяточничества, бросание события, и даже допинг лошадей. Гонки на колесницах занимал целый день празднеств, и их обычно было около 24 гонки. Римляне не были в восторге от искусства либо гонщик, либо лошадь, а точнее, какой цвет пересёк финишную черту первый. Другими словами, верность была цвету, а не навыкам. Очевидно, главная привлекательность скачек заключалась в том, чтобы делать ставки и делать ставки как по ходу, так и по ходу. На самом деле, римляне известны Ставки на исход чего угодно. | Содержание | | Путеводитель по истории | | авторское право 2001 Steven Kreis Последняя редакция — Условия использования

Рабство в Древнем Риме | Британский музей

Что это за объект?

Хотя на первый взгляд это небольшая пластина с надписью (диаметром 5,8 см), этот предмет рассказывает темную и тревожную историю из самого сердца Римской империи. Найденный в Риме и датированный 4 веком нашей эры, это бирка для человека. Прикрепленный к металлическому ошейнику, порабощенный человек был вынужден носить его. Надпись на латыни гласит: 

Tene me ne fugia(m) et revoca me ad dom(i)num Viventium in ar(e)a Callisti

Держи меня, чтобы я не убежал, и верни меня моему хозяину Вивенцию в поместье Каллистуса

Объект является частью серии ошейников с письменами, с бирками или без них, найденных как в Италии, особенно в Риме, так и в Северной Африке. Эти ошейники (заклепанные, поэтому их нелегко снять) использовались, чтобы удержать порабощенных людей от побега и помочь с их повторной поимкой, если они попытаются. Слова на этом теге и другие являются вариациями ‘ tene me et revoca me’  (держите меня и верните меня) с инструкциями о том, как вернуть беглеца. Некоторые из надписей также содержат заявления с подробной информацией о владельце и хозяине, иногда даже с предложением вознаграждения.

Этот и другие ошейники относятся к позднему имперскому периоду (в основном 4 век н.э.). Возможно, они стали часто использоваться после закона императора Константина в 316 году нашей эры, запрещающего жестокую и бесчеловечную практику нанесения татуировок на лбы беглецов, которая ранее была обычным наказанием.

Похоже, что неназванный владелец этой бирки пытался бежать по крайней мере однажды, поэтому их хозяин Вивентиус сделал этот ошейник. По указанию, кто бы ни нашел человека, должен был вернуть его в поместье Каллиста, расположенное в Транстиберийском районе Рима, на правом берегу реки Тибр.

Бирка рабства (диаметром 5,8 см) с информацией о возвращении. Рим, Италия, 4 век нашей эры.

Откуда взялись римские порабощенные люди?

Мы очень мало знаем о владельце этого ярлыка, только то, что он жил в Риме или рядом с ним, и их хозяин считал их трудными. У нас нет возможности угадать, родился ли этот человек в рабстве или откуда он взялся.

В римском мире было много разных способов заставить кого-то стать рабом. К ним относятся дети, рожденные в рабстве, люди, захваченные на войне, люди, которые были проданы или проданы в рабство самостоятельно, а также младенцы, брошенные при рождении. Реже были дети, проданные их родителями, люди, обращенные в рабство за долги или в наказание за преступления, и люди, ставшие жертвами похищения людей и пиратства. Мы знаем о двух рынках рабства в Риме. Один находился у храма Кастора на Форуме, другой — у Саепты Юлии на Марсовом поле.

Захват во время войны привел к порабощению многих, особенно в республиканский период (с 509 г. до н.э. по 27 г. до н.э.). В результате происхождение порабощенных изменилось с географической экспансией Рима. Умиротворение Августом Средиземноморья в конце I века до нашей эры уменьшило количество людей, порабощенных в результате войн. Тем не менее, поставка пленных продолжалась благодаря завоеванию новых территорий, таких как Британия и Дакия (современная Румыния), пограничным войнам и подавлению восстаний.

Римляне также торговали порабощенными людьми через и внутри границ римской территории. В имперские времена (с 27 г. до н.э. до 476 г. н.э.) импортированные люди могли прибывать из областей сразу за римскими границами – из Ирландии, Шотландии, стран Восточной Европы, граничащих с Рейном и Дунаем, из района Черного моря, Аравийского полуострова и Африки. Однако порабощенные люди могли происходить и из пределов Римской империи, например, из Фракии, Малой Азии и Сирии. Как упоминал римский писатель Варрон, город Эфес (на побережье современной Турции) был центром римской работорговли. Когда римские авторы упоминают о происхождении порабощенного человека, это обычно провинция на границе империи, такая как Каппадокия и Фригия (обе территории современной Турции) или Сирия.

Вопрос расы и рабства во времена Римской империи сложный. В римском мире порабощенные люди происходили из разных этнических групп, часто таких же, как и их хозяева. Торговцы должны были раскрывать происхождение ( natio ) людей, которых они продавали, указывая на то, что римляне считали определенные личные характеристики, физическую силу, характер и поведение связанными с тем, откуда кто-то был. Это, в свою очередь, может отпугивать или поощрять покупателей. В письме, написанном во время вторжения Цезаря в Британию в 55 г. до н.э., Цицерон шутит о маловероятности нахождения британских порабощенных народов, образованных в литературе или музыке.

Статуэтка галльского заключенного со связанными за спиной руками. Когда-то воин, этот человек теперь пленник, которого продают как раба. Умбрия, Италия, 1 век до н.э. – 1 век н.э.

Какое значение имело рабство в римском мире?

Рабство в Древнем Риме хорошо задокументировано. Различные литературные источники, юридические документы, надписи и художественные изображения показывают, насколько обычными были порабощенные люди в повседневной жизни. Тем не менее мы не знаем точных цифр, что затрудняет полное понимание их важности для римского общества и его экономики.

По оценкам ученых, около 10% (но, возможно, до 20%) населения Римской империи были порабощены. Это означало бы, что при предполагаемом населении Римской империи в 50 миллионов человек (в первом веке нашей эры) от пяти до десяти миллионов были порабощены. Это число было бы неравномерно распределено по империи, с более высокой концентрацией порабощенных людей в городских районах и в Италии.

Сохранившиеся свидетельства показывают, что у порабощенных людей был широкий спектр занятий. Многие выполняли тяжелый ручной труд под строгим надзором, но они также могли выполнять более специализированную деятельность с более высокой степенью автономии. Некоторые из них были очень автономны и даже несли ответственность за других порабощенных людей, известных как викариев .

Сегодня трудно полностью оценить относительную распространенность этих порабощенных профессий или точно измерить, какую часть римской рабочей силы они составляли. Однако очевидно, что рабство играло значительную роль, выступая в качестве жизненно важной составляющей римского общества и его экономики. Порабощенные люди были повсеместны в городе и деревне, как в домашнем хозяйстве, так и на предприятиях, и их собственность не ограничивалась элитой.

Фляга в виде присевшего африканского пленника. Это был проданный раб, о чем ясно свидетельствует титул, висевший у него на шее. На этой табличке была указана соответствующая информация о порабощенном человеке, в том числе о месте его происхождения. Италия, около 1 века нашей эры.

Сколько стоили порабощенные люди?

Цена порабощенного человека в Древнем Риме значительно варьировалась в зависимости от пола, возраста и навыков человека. Судя по литературным и документальным источникам, средняя цена неквалифицированного или среднеквалифицированного раба в первые три века нашей эры составляла около 2000 сестерциев. Чтобы дать представление о масштабе, в первом веке нашей эры легионер (римский пехотинец) получал жалованье в размере 900 сестерциев в год, что составляет менее 600 после вычетов на пайки, обувь и сено. Обычному центуриону (командиру легиона) платили в 15 раз больше, и ему нужно было откладывать заработную плату только на несколько месяцев, чтобы позволить себе порабощенного человека.

Квалифицированные рабы стоят значительно дороже. Римский писатель Колумелла, писавший в первом веке нашей эры, сообщает нам, что виноградарь (тот, кто занимался выращиванием виноградной лозы) мог стоить от 6000 до 8000 сестерциев. Однако сенатор (чье имущество должно было стоить не менее миллиона сестерциев) мог себе это позволить.

В римских документах упоминаются элитные домохозяйства с сотнями, если не тысячами порабощенных людей, некоторые из которых хорошо обучены и специализируются. Понятно, что для покупки слуг, а также для их содержания требовались большие средства. Это относится и к тем, кто выполнял необходимые коммунальные услуги, оплачиваемые за счет государства. В Риме первого века не менее 700 порабощенных людей работали над обслуживанием столичных акведуков за счет государственной казны и императора.

Какова была жизнь порабощенных?

По римскому праву порабощенные люди не имели личных прав и считались собственностью своих хозяев. Их можно было покупать, продавать и подвергать жестокому обращению по желанию, и они не могли владеть собственностью, заключать договор или официально вступать в брак.

Большая часть того, что мы знаем сегодня, происходит из текстов, написанных мастерами. Эти авторы мало интересовались описанием повседневной жизни слуг, и они представляют нам только поляризованные изображения порабощенных людей. Они представлены либо как стереотипные «хорошие рабы», либо, чаще, как «плохие», «нелояльные», «ленивые» и лживые люди. Несмотря на предвзятость текста к элите, мы понимаем, насколько по-разному можно относиться к людям, часто в зависимости от их занятий и навыков.

Одни из худших условий труда были в шахтах и ​​карьерах. Порабощенные люди были вынуждены работать без передышки, в глубоких, темных и узких туннелях. Работа была физически сложной и опасной, поскольку туннели могли обрушиться. Описывая тяжелые условия труда на испанских рудниках, историк Диодор Сицилийский писал в 1 веке до н.э.:

… рабы, занятые разработкой [рудников], производят для доходов своих хозяев суммы, не поддающиеся веры, но сами они изнашивают свои тела и днем, и ночью в раскопках под землей, умирая в большом количестве. из-за исключительных трудностей, которые они переносят. Ибо в их трудах не дается ни передышки, ни паузы, но, вынужденные под ударами надзирателей терпеть тяжесть своего положения, они таким жалким образом расстаются со своей жизнью […]; действительно, смерть в их глазах более желательна, чем жизнь, из-за величины тягот, которые им приходится нести.

– (Диодор Сицилийский 5.38.1)

Рабов также использовали для работы в сельском хозяйстве. В Трактате о сельском хозяйстве писатель Колумелла советует владельцам, как обращаться с сельскохозяйственными рабами. Он рекомендует баланс, чтобы достичь наибольшего количества труда, избегая при этом создания таких условий жизни, которые могли бы взбунтоваться суровых слуг. Вероятно, многие мастера, если не большинство, проигнорировали совет Колумеллы и были гораздо более суровыми, если не откровенно оскорбительными.

С другой стороны, философ Сенека, писавший в 55-56 гг. н.э., рекомендовал гуманное обращение со своим слугой по моральным соображениям.

Похвально, чтобы человек держался в разумных пределах в обращении со своими рабами. Даже в случае с человеческим движимым имуществом следует учитывать не то, насколько можно безнаказанно мучить его, а то, насколько такое обращение допускается природной добротой и справедливостью, побуждающей нас быть добрыми даже по отношению к военнопленным и купленным рабам. за плату (насколько больше по отношению к свободнорожденным, уважаемым господам?), и обращаться с ними с пренебрежительной жестокостью не как с человеческим имуществом, а как с людьми несколько ниже нас по положению, которые поставлены под нашу защиту, а не приписаны к нам. как слуги.

– (Сенека, Клем. 1.18.2)

Так как шахтные стволы глубоко проникали в землю, возникла необходимость их осушения. Водяные колеса, подобные этому, найденные в шахтах Рио-Тинто в Испании, приводились в действие парами, а иногда и последовательно, чтобы поднимать воду на поверхность. Медные рудники Рио-Тинто, Андалусия, Испания, 1–2 веки нашей эры.

Какова была жизнь порабощенных?

Несмотря на то, что они играют важную роль в городской экономике, древние юридические источники не указывают порабощенных людей среди наемных работников, но toolsa (инструменты или оборудование) предприятия или мастерской. Большинство из них были обучены определенному ремеслу или торговле в качестве агентов, менеджеров или продавцов. Тем не менее, какими бы компетентными или автономными они ни были, их хозяева всегда несли юридическую ответственность за свои действия. Документы того периода сосредоточены на плохом поведении порабощенных людей, а не на их достижениях. Отмечаются обвинения в краже, повреждении, халатности и лени. Как показано на фотографии, некоторые бывшие рабы рассказали о своих достижениях и инструментах своего ремесла на заказанных надгробных памятниках.

В римских домах часто можно было встретить порабощенных людей. Мы находим следы их присутствия в археологических записях и в многочисленных изображениях в искусстве и литературе. Когда они упоминаются в древних текстах, их часто идентифицируют по их задачам, создавая впечатление множества различных ролей и специальностей. Точно так же, как порабощенные люди в городских условиях считались частью мастерской, в которой они работали, те, кто работал в домашних условиях, были частью собственности владельца, и их количество повышало статус владельца.

Порабощенные люди, работающие в домашнем хозяйстве, в основном имели лучшее качество жизни, чем те, кто работал в шахтах или на полях, но они тоже могли быть жертвами физического и сексуального насилия. Как правило, от них требовалось выполнять задачи незаметно, за исключением случаев обслуживания банкета. Здесь они были наиболее заметны, от них требовалось безупречное служение. В одном письме философ Сенека описывает жестокое обращение с порабощенными людьми в элитных домах:

Когда мы возлежим на пиру, один раб вытирает извергнутую пищу, другой приседает под столом и собирает объедки подвыпивших гостей. Другой вырезает бесценную дичь […]. Несчастный, жить только для того, чтобы правильно разделывать жирных каплунов […]. Другой, кто подает вино, должен одеваться как женщина и бороться со своими преклонными годами; он не может уйти от детства; его тянут обратно к ней; и хотя он уже приобрел вид солдата, он остается безбородым, потому что его волосы приглажены или вырваны с корнем, и он должен бодрствовать всю ночь, деля свое время между пьянством своего хозяина и своей похотью; в палате он должен быть мужчиной, на пиру мальчиком.

– (Сенека, Письмо 47)

На этом надгробном рельефе изображены портреты бывших порабощенных Филоника и Деметрия, обрамленные инструментами копейщика (вверху) и плотника (справа). Италия, около 30–10 гг. до н.э.

Какова была жизнь порабощенных?

Есть также примеры казней в качестве наказания для порабощенных людей, работающих в домашнем хозяйстве. В 61 году нашей эры, во время правления императора Нерона, выдающийся сенатор был убит одним из своих домашних слуг. Несмотря на протесты народа, Нерон поддержал решение сената оставить в силе существующий закон. В нем предусматривалось, что все порабощенные члены семьи владельца должны быть казнены — безжалостное коллективное наказание, предназначенное для сдерживания.

С теми, кто работал в имперских условиях, обращались несколько иначе. Формально порабощенные лица, принадлежавшие императорскому двору, находились на дне римского общества, как и те, кто принадлежал любому господину. Однако их связь с императором могла дать им статус, превосходящий их сверстников и номинальных начальников. Работа на имперскую администрацию могла принести значительное влияние.

Учитывая, что бирка в верхней части этой статьи была найдена в Риме, вероятно, ее владелец работал либо в мастерской своего хозяина, либо дома. Даже если эти занятия были не самыми страшными, ясно, что их жизнь была настолько тяжелой, что они хотя бы раз пытались бежать.

Эта короткая эпитафия увековечивает память местного порабощенного человека (верна) Феликса Трипецциуса. Родившийся от матери-рабыни и выросший в хозяйском доме, он никогда не знал свободы. Рим, Италия, около 1-3 века нашей эры.

Как порабощенные люди обрели свободу?

Индивидуумы могли быть освобождены через освобождение, процедуру, посредством которой хозяин мог предоставить свободу своим слугам. Показатели освобождения от рабства в Древнем Риме неизвестны, и неясно, как часто людей освобождали. Считается, что у тех, кто работал в городах, было больше шансов быть уволенными, чем у тех, кто жил в сельской местности.

Порабощенные люди могли быть официально освобождены тремя способами: путем включения в список переписи, через судебный процесс в присутствии магистрата или при предоставлении свободы по завещанию господина. Однако, как только свободные люди стали гражданами, они продолжали нести обязанности перед своими бывшими хозяевами и не имели права занимать государственные должности.

От них могут потребовать заплатить денежную сумму своему хозяину, прежде чем их отпустят на волю — форма компенсации. У многих не было бы денег, чтобы заплатить, но с их пекулий это может быть достигнуто. Предоставление пекулия было практикой хозяев, позволяющих порабощенным людям управлять своими активами. Хотя по закону пекулий принадлежал хозяину, он считался собственностью порабощенного человека и мог использоваться для покупки свободы.

Брак был еще одним путем к свободе, открытым почти исключительно для порабощенных женщин, освобожденных владельцами-мужчинами, чтобы вместе заключить законный брак и иметь законных детей. Такие союзы были неравными, поскольку мужья имели право на более высокую степень контроля. Вольноотпущенники также имели меньше прав по сравнению с неосвобожденными супругами или даже вольноотпущенницами, вышедшими замуж за мужчин, отличных от своих хозяев.