Платон (427 – 347 г.Г. До н.Э.) Жизнь Платона
Платон
родился в Афинах, его настоящее имя –
Аристокл. Платон («широкоплечий»)
– прозвище, которому он обязан своим
мощным торсом. Философ происходил из
знатного рода, получил хорошее образование,
в возрасте около 20 лет стал учеником
Сократа. Сначала Платон готовил себя к
политической деятельности, после смерти
своего учителя, он покинул Афины и много
путешествовал, главным образом, по
Италии. Разочаровавшись в политике и
чуть не попав в рабство, Платон возвращается
в Афины, где и создает свою знаменитую
школу – Академию (она располагается в
роще, посаженной в честь греческого
героя Академа), которая просуществовала
более 900 лет. Обучали здесь не только
философии и политике, но и геометрии,
астрономии, географии, ботанике, каждый
день проводились гимнастические занятия.
Обучение основывалось на лекциях,
дискуссиях и совместных беседах. Почти
все произведения, дошедшие до нас,
написаны в форме диалога, главным
персонажем которого является Сократ,
выражающий взгляды самого Платона.
Основные философские труды Платона
«Апология Сократа», «Менон», «Пир», «Федр», «Парменид», «Государство», «Законы».
Философия Платона
Основным вопросом досократовской философии была разработка натурфилософии, проблема поиска первоначала, попытка объяснить происхождение и существование мира. Предшествующие философы понимали природу и космос как мир вещей видимых и чувственно воспринимаемых, но так и не смогли объяснить мир с помощью причин, в основе которых лежат только «стихии» или их свойства (вода, воздух, огонь, земля, горячее, холодное, разряжение и т.п.).
Заслуга
Платона заключается в том, что он вносит
новый исключительно рациональный взгляд
на объяснение и познание мира, приходит
к открытию другой реальности –
сверхчувственного, надфизического,
умопостигаемого пространства. Это
приводит к пониманию двух планов бытия:
феноменального, видимого, и невидимого,
метафизического, улавливаемого
исключительно интеллектом; тем самым
Платон впервые подчеркивает самоценность
идеального.
С этих пор происходит размежевание философов на материалистов, для которых истинным бытием является материальный, чувственно воспринимаемый мир (линия Демокрита), и идеалистов, для которых истинное бытие – нематериальный, сверхчувственный, надфизический, умопостигаемый мир (линия Платона).
Философия Платона носит характер объективного идеализма, когда за первооснову сущего принимается безличный универсальный дух, надиндивидуальное сознание.
Теория идей Мир идей Платона
Истинные причины вещей Платон видит не в физической реальности, а в умопостигаемом мире и называет их «идеями», или «эйдосами». Вещи материального мира могут меняться, рождаются и умирают, а вот их причины должны быть вечными и неизменными, должны выражать сущность вещей. Главный тезис Платона заключается в том, что «…вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть».
Идеи
представляют собой всеобщее, в отличие
от единичных вещей – и только всеобщее,
по мнению Платона, достойно познания.
Этот принцип распространяется на все
предметы исследования, но в своих
диалогах Платон большое внимание уделяет
рассмотрению сущности прекрасного. В
диалоге «Гиппий Больший» описан спор
о прекрасном между Сократом, представляющим
точку зрения Платона, и софистом Гиппием,
который изображен простоватым, даже
глуповатым человеком. На вопрос: «Что
такое прекрасное?», Гиппий приводит
первый пришедший на ум частный случай
и отвечает, что это прекрасная девушка.
Сократ говорит, что тогда надо признать
прекрасным и прекрасного коня, и
прекрасную лиру и даже прекрасный
горшок, но все эти вещи прекрасны лишь
в относительном смысле. «Или ты не в
состоянии вспомнить, что я спрашивал о
прекрасном самом по себе, которое все,
к чему бы оно ни присоединилось, делает
прекрасным, – и камень, и дерево, и
человека, и бога, и любое деяние, любое
знание». Речь идет о таком прекрасном,
которое «никогда, никому и нигде не
могло бы показаться безобразным», о
том, «что есть прекрасное для всех и
всегда». Понятое в этом смысле прекрасное
и есть идея, или вид, или эйдос.
Можно сказать, что идея – сверхчувственная причина, образец, цель и прообраз всех вещей, источник их реальности в этом мире. Платон пишет: «…идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, прочие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей идеям заключается не в чем ином, как только в уподоблении им».
Таким образом, можно выделить основные признаки идей:
Жизнь Платона, митрополита Московского
Знаменитый иерарх был происхождения незнатного.
Незначительное село Чашниково, находящееся в 40 верстах от Москвы по большой петербургской дороге было его родиной; бедный сельский причетник Егор Данилович и его супруга Татьяна Ивановна были его родителями. Незначительные по своему общественному положению и не богатые по средствам родители митрополита Платона возвышались над многими и были богаты добрыми душевными качествами.
В своей автобиографии [*], изображая свою жизнь с самого рождения, митрополит Платон описывает и душевные качества своих родителей, чтобы показать „что родителей свойства и во нравах рожденного от них некоторым образом были видимыˮ. „Отец Платона, Георгий, пишет он, был свойства горячего, но простосердечного и откровенного; лести не знающий и отвращающийся оной; также не корыстолюбив; особливо низким образом npиобретать почитал себе противным и в других предосудительным. А мать Татиана, быв благоразумна и рассудительна, была горяча к детям и о добром их воспитании, опрятном содержании весьма пеклася; наипаче, быв сама набожна и благочестива, и детей приучать богомолию и страху Божию первым долгом почитала.
Была домостроительная хозяйка и щадила малое дома содержание, чтоб ничего не издержать на что-либо излишнее. Чрез что, хотя дом был и не богатый, однако ни в чем нужном, что до пищи, пития и одяния, не скудный; почему и детей своих в лучшей содержала опрятности, нежели другие, содержанием быв богатеe. Нравов была благородных, не любила низости, и чтоб во всем сохранить свою честь и от других почиташе заслужить, была всегда расположена. Службы Божией почти никогда не оставляла: нищих, по возможности всегда оделяла, с некоторыми своим удовольствием, и едва когда просящему отказывала. Была трудолюбива и воздержана, а тем и здравие хранила, и продолжила жизнь до 70 лет; и долее, может быть продолжилась бы жизнь ея, ежели бы свирепевшая в 1771 году в Москве заразительная язва жизни ея не пресекла, и погребена Москве в Новодевичьем монастыре. А отец священник Георгий, погребен в Москве же, при церкви приходской у Спаса во Спасскойˮ
В доброй и благочестивой семье Левшиных 29 июня 1737 года произошло радостное событие – рождение сына Петра, впоследствии знаменитого иерарха Платона.
Обрадованные рождением мальчика, красивого лицом и здорового, родители Петра, особенно мать, которая, но словам Платона, „взирала на него, яко на дар Божийˮ, прилагали особенное попечение о его воспитании. Едва ребенок начал говорить, мать начала ему внушать имя Божие, научила молитвам и таким образом посеяла в душе его семена того глубокого благочестия, которое отличало его всю жизнь.
Виды Вифанского монастыря времен митрополита Платона
„На шестом году от рождения, пишет Платон в своей автобиографии, начали Петра обучать грамоте: азбуке, Часослову и Псалтири, а потом писать, каковой общий был тогда обучения порядок для всех нашего состояния отроков. Петр был весьма понятен, удобно и скоро все изучал. И хотя иногда к отроческим играм и резвостям был несколько склонен и от учения затем в некоторые часы удалялся, но за то от отца был наказуем, с большею, может быть, строгостью, нежели бы возраст лет и живость младенческого свойства дозволяли; однако и сию строгость матерние ласковые увещания приводили в умеренность.
Когда Петру исполнилось десять лет, отец его, в то время бывший священником в селе Липицах, Коломенской епархии, решил Петра вместе с братом Александром отвести в Москву, где старший их брат Тимофей был пономарем при церкви Софии Премудрости Божией, и определить в Московскую Славяно-Греко-Латинскую Академию [***].
Но это намерение родителя встретило затруднение, которое могло неблагоприятным образом отразиться на последующей судьбе Петра Левшина. Когда Егор Данилович подал прошение в Московскую Духовную Консисторию об определении его детей в академию, то секретарь сего прошения не принимал, говоря, что ему, как находящемуся в Коломенской епархии, надлежит детей отдать в семинарию Коломенскую. „Но отец неотступно просил, рассказывает митрополит в своей автобиографии. Секретарь
два и три раза отказывал. Отец два и три раза настоял сильно. Напоследок секретарь, и утружденный и удивленный таким настоянием, пред всеми сказал: Ну! ты прямо отец детям; здесь мы не можем обирать денег от священников. кои просят, чтобы их детей в школу не брали: а от тебя не можем отвязаться, чтобы детей твоих в школу определить. И так принял прошение, доложил присутствующим. Послано сообщение в Коломенскую епархию, что увольняются ли они для обучения в Московскую академию. Там охотно уволили и прислали в сей силе соответствие.
Так Петр и брат его меньший, Александр (который после был диаконом в Москве, у Спаса в Спасской, а потом священником у Николая в Хамовниках, а после протопопом у Спаса на Бору, а наконец протопопом Большого Успенского собора и Синода членом и кавалером, который там и преставился 1798 года), определены в Московскую Греко-Латинскую Академию; а жительствовали при брате своем Тимофее, при церкви Софии Премудрости Божией. По приведении в академию, предстали пред префекта, который тогда был Иоанн Козлович, бывший после Донской архимандрит, и наконец, Переяславский епископ; и тамо умре. Префект ободрил представших пред него отроков, сказав: «Детки, учитесь, после протопопове будете». И cиe сбылось его пророчество: один и подлинно стал протопопом, а другой протопопов начальникомˮ.
О своем обучении в академии, занятиях, образе жизни, характере и душевных наклонностях юношеских лет любопытный сведения сообщает Платон в своей автобиографии. „По определении в академию, научился Петр в две недели читать и писать по-латыни.
Потом переведен в фару, или низший грамматический класс [****], где пробыв год переведен в грамматику, по прошествии года, в синтаксиму, или высший грамматический класс, чрез год в пиитику; по прошествии года в риторику, где пробыв два года переведен в философию; а чрез два года уже и в богословие. Учителя его были в фаре – Григорий Афанасьевич Драницын, в монашестве Геннадий, который после был префектом и ректором академии, и потом Суздальским епископом, где и преставился. В грамматике иеродиакон Лаврентий Чепелев, который в Иркутске в изгнании преставился. В синтаксиме упомянутый уже Драницын. В пиитике иеромонах Амвросий Юматов, который после был архимандритом в Китае, в Пекине, где и преставился. В риторике иеромонах Кирилл Григорович, который окончил жизнь свою несчастливо. В философии и богословии упомянутый уже Драницын или Геннадий.
Обучался Петр Левшинов (ибо так он прозывался) латинскому языку и помянутым наукам: пиитике, риторике, философии и богословию. Притом обучился сам собою географии, a знание истории приобрел всегдашним чтением исторических книг, к чему прилежал чрез всю свою жизнь, и не было для него приятнее упражнения, чем чтение истории, всей вообще и своей отечественной.
По тогдашнему в академии порядку, греческому языку обучались ученики особо, чрез два года по окончании синтаксиса, и из греческого класса переводимы были в пиитический; чрез что латинского языка учение прерывалось. По желанию учителя пиитического, чтобы Петра иметь у себя в классе, греческий класс он миновал; а чрез то и лишился знания греческого языка. Но дошедши до философии и увидев, что по многим встречающимся греческим словам, языка сего знание нужно, а притом, приметив, что некоторые товарищи его, впрочем, в успехах учения и худшие его, но греческий язык хотя несколько знают и тем пред ним преимуществуют, сам чувствительно тронуть был Петр, что он, товарищей в науках превосходнее, но знанием сего языка пред ними яко унижался. Почему горячо принялся, чтоб cиe желание свое выполнить. Но много встречалось затруднений.
Не было грамматики греческой, купить было не на что; да и учить некому. Но чего не преодолевает горячее прилежание и тщание? Выпросил на время у товарища грамматику греческую на латинском языке, сочиненную архимандритом Варлаамом Лащевским, и оную всю переписал, а чрез то и писать по-гречески научился, как бы срисовывая буквы греческие с печатных: почему и почерк его письма по-гречески был сходен с греческим печатным.
Достав таким образом грамматику, начал сам себя но ней учить; себе уроки задавать; сам себя выслушивать; сам себя или похвалить за прилежание, или осуждать за нерадение. А как места случались, кои он уразуметь не мог, о том, приходя в школу, у товарищей своих, знавших греческий язык, спрашивал, и чрез то вразумлялся. Потом и задачи к переводу с российского на греческий сам себе задавал, а о словах греческих спрашивал у товарищей и записывал; и потому дома сочинив, показывал товарищам, кои, прочетши, или похвалили, или поправляли, чрез что по малу и успевал Левшинов. Но как сего было не довольно, ибо затруднительно, то вздумал он ходить в греческий монастырь, близ самой академии стоящий, на службу Божию, сколько время дозволяло, и со всем вниманием прислушивался к чтению и пению греков, и cиe много Петра выпользовало. Ибо и слова некоторый понял, и некоторое их сложение приметил, а паче правильное их произношение перенял, да и пению их несколько научился. А потом, когда стал учителем в академии, имел свободный случай с греками нередко обходиться, а чрез обхождение, разговаривая с ними хотя худо по-гречески, но чрез то себя поправлял, и нечувствительно больший успех приобретал.
Ибо уже мог некоторый не трудный на греческом языке книги читать и разуметь, и с греками сколько-нибудь, хотя несовершенно, разговаривать, не попросту, ἀπλὰ «апла», как греки говорят, по по-эллински. А потому уже будучи в академии учителем пиитики, обучал учеников греческой грамматике; и всегда с удовольствием Петр о себе говорил, что он на греческом языке ἀυτοδιδάκτος «автодидактос», т.е. сам себе учитель: и cиe услаждение была истинная награда за не малые его в изучении греческого языка труды.
В прочих же во всех науках, в академии преподаваемых, был Левшинов отлично успешен, и из всех товарищей всеми был особенно любим от учителей за прилежание, за всегдашнее в школу хождение, за отличный во всем успех и за благонравие. А притом, как он изучался партесному пению, и имел голос приятный, и знал в пении искусство, то и cиe любовь к Петру учителей умножало. А товарищи его любили за добрый и веселый нрав и словоохотливость, с некоторой всегда пристойной шутливостью. Но Вог его сохранял, что никогда ни с кем он не ссорился и не бранился.
Ибо имел нрав мягкосердечный, и в случай уступчивый, и стыдливый…
Читать весь труд (в *.pdf) >>
Примечания
[*] Митрополит Платон сам написал свою 6иографию. Составленная митрополитом и писанная им собственноручно автобиография его была продолжена (с 1810 г. по 1 ок. 1812 г.), по его поручение наместником Лавры и архимандритом Вифанскаго монастыря Самуилом Запольским Платоновым. Две рукописи, заключавшие в себе автобиографию Платона, были присланы епископом Костромским Павлом митрополиту Филарету в 1834 г. и пм переданы в ризницу Троицкой Сергиевой Лавры. Напечатана была автобиография Платона несколько раз. Последнее издание автобиографии Платона (1887 г.) принадлежит ректору Московской Духовной Академии С.К.Смирнову.
[**] Отец митрополита Платона поступил из Чашникова во священники в село Глухово, Дмитровского уезда, а отсюда перешел в село Липицы, Серпуховского уезда. Из Липиц поступил в Москву викарным священником сперва к церкви Николая Чудотворца, что у Краевых колокол, потом к церкви Спаса, что во Спасском.
Последние годы проживал у сына своего диакона, той же Спасской церкви, Тимофея Левшина. Скончался в 1760 г и погребен при Спасской церкви, где до сих пор хранится его могила.
[***] Славяно-Греко-Латинская Академия помещалась в Заиконоспасском, монастыре.
[****] В фаре, низшем академическом классе, преподавались начатки латинской грамматики.
Источник: Жизнь Платона, митрополита Московского. — СТСЛ, 1900.
Источник: STSL.Ru
Теги: Митрополит Платон (Левшин)
23 ноября 2018
Поделиться
Платон Биография — Жизнь греческого философа
Платон, наряду с Сократом, который был его учителем и наставником, остается одним из самых влиятельных из всех греческих философов древности. Его школа мысли продолжает влиять на людей спустя много тысяч лет после его смерти. Платон также сыграл важную роль в основании Академии в Афинах, которая была самым первым высшим учебным заведением, когда-либо созданным в западном мире.
Ранняя жизнь Платона
Платон родился где-то между 428 и 427 годами до н.э. Как это часто бывает у многих великих философов того времени, записей о рождении и молодости Платона не существует. Они либо никогда не записывались, либо были утеряны или уничтожены. На основе того, что известно о его молодости, можно составить из определенных фрагментов логическую биографию. Что касается места его рождения, считается, что он мог родиться на Эгине, хотя в этой оценке нет уверенности.
В молодости Платон продемонстрировал высокий уровень школьных способностей. В дополнение к обычным занятиям, которыми должен был заниматься молодой человек, Платон также активно занимался спортом и действительно продемонстрировал большие способности в физических усилиях. Считается, что он также принимал участие в Истмийских играх.
Встреча с Сократом
Платон в конце концов начал изучать философию, и он сделал это задолго до встречи с Сократом. Однако когда он стал учеником Сократа, жизнь Платона сильно изменилась.
К большому разочарованию, историки так и не смогли установить полные отношения между Сократом и Платоном.
Насколько близки они стали, на самом деле неизвестно, хотя ясно, что Платон находился под сильным влиянием Сократа, и разумно заключить, что Сократ был его наставником. Платон также задокументировал суд над Сократом.
Влияние Сократа на Платона
В своих произведениях Платон часто писал с точки зрения и голоса Сократа. Иногда это может создать некоторую путаницу в отношении того, где начинаются и заканчиваются теории Платона и Сократа. Не будет возмутительным предположить, что любые чувства, выраженные в произведении, написанном Платоном, безусловно, являются теми темами и убеждениями, которых он твердо придерживался.
Одним из наиболее интересных аспектов работы Платона является то, как он исследовал отношения между отцом и сыном и как они соотносятся с общей прочной структурой и фундаментом общества. Короче говоря, Платон считал, что роль отца в формировании жизни сына во многом способствовала тому, каким стал молодой.
Молодой человек, о котором в юности правильно заботились, с большей вероятностью вырастет и станет ответственным членом общества.
Платону также приписывают создание теорий, окружающих платоновский реализм, философское исследование реализма в отношении существования универсалий и кажущихся абстрактными объектов.
Теория форм — еще одна концепция, приписываемая Платону. В рамках этой теории выдвигается представление о том, что вера в реальный мир основана исключительно на образе реального мира, а не на том, что является действительностью.
Основные произведения Платона
Республика был премьерой крупного произведения Платона, и это обширное и влиятельное представление сократовского диалога. В работе рассматривалась идея справедливости с точки зрения справедливого человека по отношению к справедливому обществу. Более спорным аспектом работы является ее предположение о том, что общество может быть лучше всего построено, когда короли-философы правят обществом и принимают решения от имени населения.
Это государственническая концепция, взятая из работ философов эпохи Просвещения, таких как Джон Локк.
Другой важной работой, которую он составил, были «Диалоги Сократа», трактат, в котором исследовалась добродетель и задавались острые вопросы о том, можно ли обучать добродетели. Другие крупные произведения Платона включают Федон , Симпозиум , Парменид и другие.
Последние дни Платона
В зрелом возрасте Платон много путешествовал. Он действительно был вовлечен в некоторые споры в Сиракузах, когда вмешивался в политические беспорядки в регионе. Его уход окружен легендой, хотя считается, что он умер во сне около 348 г. до н.э. в Афинах.
Платон об удовольствии и хорошей жизни | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews
Те, кто занимается этикой Платона и нынешним ренессансом греко-римской этики добродетели, будут приветствовать книгу Дэниела К. Рассела «Платон об удовольствии и хорошей жизни» , которая якобы является первым исследованием отношения Платона к удовольствию и его взаимосвязи.
к добродетели и счастью во всем корпусе по крайней мере за пятьдесят лет. Как отмечает Рассел, Юсси Тенкку « Оценка удовольствия в этике Платона» , Acta Philosophica Fennica, 11, 1956, является новаторской, но, по крайней мере среди англоязычных, редко цитируется. Совсем недавно исследование Джорджа Рудебуша о трактовке Платоном удовольствия и добра, Сократ, удовольствие и ценность , Oxford University Press, 1999, ограничивается ранними диалогами, прежде всего Протагор и Горгий . JCB Gosling and C.C.W. Taylor’s The Greeks on Pleasure , Oxford University Press, 1982, также заслуживает упоминания за рассмотрение удовольствия у Платона, среди прочего. В то время как Гослинг и Тейлор утверждают, что трактовка удовольствия Платоном разобщена, суть книги Рассела состоит в том, что трактовка Платоном едина во всем корпусе.
Введение в Платон об удовольствии и хорошей жизни закладывает некоторые основные концептуальные основы. Рассел быстро переходит от удовольствия к эмоциям, от ценности к этике.
Он отличает удовольствие как ощущение от удовольствия как эмоции, где последнее есть содержательное интенциональное состояние. Удовольствия как эмоции влекут за собой отношения, приоритеты и ценности; и поэтому удовольствия, которые у нас есть, раскрывают, кто мы есть. В конечном счете, поскольку люди стремятся к интегрированной жизни, удовольствие связано со счастьем, смыслом жизни.0052 телос . Вот почему, как говорится в подзаголовке главы Рассела, «удовольствие имеет значение». В общем, какое именно место удовольствие должно занимать в хорошей жизни, является важным этическим вопросом, и, как пишет Рассел, Платон «может предложить нам много нового, как для понимания новых возможностей думать об удовольствии как о части добра, жизни, а также за понимание последствий, которые эти возможности имеют для других областей моральной философии и психологии — и требований, которые они предъявляют». (13)
Какое же место в благополучной жизни Платона занимает наслаждение? Короче говоря, добродетель, тождественная мудрости или практическому разуму, есть единственное безусловное благо.
Удовольствие, помимо всего прочего, есть условное благо, которое добродетельный человек разумно включает в свою жизнь. По собственным словам Рассела: «Чтобы выразиться наиболее кратко, я утверждаю в этой книге, что Платон рассматривает удовольствие как условное благо , благость которого зависит и определяется той ролью, которую удовольствие играет в добродетельном характере. под руководством практической разведки». (9)
Защита данной диссертации в основном происходит в главах 1, 2, 3, 4 и 6. Глава 1 посвящена различению безусловного и условного блага в Euthydemus ; а главы 2, 3, 4 и 6 защищают мнение, что для Платона удовольствие является условным благом в Горгий , Федон , Республика IV и IX и Филеб соответственно. Глава 7 завершает основной аргумент книги, исследуя проблему в психологии Платона, связанную с отношением удовольствия к добродетели. В частности, Рассел утверждает, что прежде всего в Республика Платон оперирует двумя моделями отношений между нашей рациональной и аффективной природой.
Согласно одной модели, так называемой модели соглашения , «наша аффективная природа достаточно способна понять и принять направление, которое дает ей наша рациональная природа [в идеале, добродетель или мудрость], так что эти сущности могут работать вместе в сотрудничестве» (12). Но Платон оперирует и другой, так называемой управляющей моделью . В этом случае нашей аффективной природе не хватает способности к согласию; его нужно сдерживать, приручать и контролировать силой разума. Здесь особенно вспоминается возничий в 9-м0052 Федр . Помимо очевидной сложности двух несовместимых психологических моделей, модель контроля плохо сочетается с представлением об удовольствии как об условном благе, которое может быть рационально включено в чью-то жизнь: мы должны преодолеть, чтобы поддержать многообещающий анализ рационального включения удовольствия» (219).
Главы 5 и 8 основаны на двух статьях Рассела: «Добродетель как «подобие Богу» у Платона и Сенеки», Journal of the History of Philosophy 42 (2004) 241-60 и «Протагор и Сократ о мужестве и удовольствии: Protagoras 349d ad Finem », Ancient Philosophy 20 (2000) 311-38 соответственно.
Глава 5 исследует стремление к добродетели как уподобление божественности и при этом обращается к явному противоречию между мирским и потусторонним в платоновской этике. Рассел утверждает, что Платон не отвергает земное и не одобряет аскетизм, но утверждает, что мы «подобны Богу в той мере, в какой мы следуем разумным принципам, чтобы привести «материю» — в нашем случае самих себя — в упорядоченное целое. » (149) Таким образом, «люди ищут уподобления Богу, ища мудрости, но мы ищем уподобления Богу не как боги , а как люди , которыми мы являемся» (148). Эта точка зрения, следовательно, оставляет место для удовольствия определенного рода в хорошо прожитой человеческой жизни.
Наконец, глава 8, служащая эпилогом, выступает против гедонистической интерпретации аспектов последнего аргумента в пользу отождествления мужества и знания в Протагоре . Гедонистические интерпретации — например, Гослинга и Тейлора, а также Ирвина — явно угрожают единству рассуждения Рассела.
Я думаю, что Рассел совершенно прав, отвергая их.
Обратите внимание, что те, кто интересуется Платоном об удовольствии и хорошей жизни , кто ищет краткий обзор помимо того, который я только что дал, найдут его изложенным с замечательной ясностью на страницах 9-13 книги Рассела. В целом книга хорошо написана, понятна, понятна и рекомендуется к прочтению. На мой взгляд, его величайшей силой является сложность концептуальной основы, с которой он подходит к выбранным им этическим и морально-психологическим темам. Это само по себе является свидетельством возрастающего развития науки о древней этике добродетели. А с Платон об удовольствии и хорошей жизни — первая книга Рассела, создается впечатление, что он обещает сыграть ведущую роль в дальнейшем развитии событий. Сказав это и не умаляя ценного вклада Рассела, я посвящу оставшуюся часть этого обзора ряду критических вопросов и комментариев.
Концептуальное ядро книги составляет глава 1. Основные здесь два различия, во-первых, между дополнением и директивой 9 .
0053 представления о счастье и второй между безусловным и условным товаром. Согласно первому различию, с одной точки зрения, счастье зависит от набора «ингредиентов, добавленных к жизни»; с другой точки зрения, счастье зависит от «разумной силы, которая придает жизни направление, необходимое для того, чтобы она была здоровой и процветающей» (17). Согласно второму различию, основанному на различии Корсгаарда между внутренними и внешними благами (по сравнению с конечными и инструментальными благами), благость безусловных благ «не обусловлена тем, что что-то другое приносит в них добро, но они несут ответственность за принесение благ». доброта в других вещах». Напротив, условные блага «имеют в себе благо, вызванное безусловными благами» (23).
Основной аргумент главы 1, таким образом, состоит в том, что, в частности, в Евтидеме 278e-282a Сократ развивает директивную концепцию счастья и утверждает, что мудрость (= добродетель) является единственным безусловным благом.
Это изложение аргумента Евтидема впоследствии приводит к вопросу о роли, которую удовольствие играет в счастье; и Рассел использует заложенную здесь основу для изучения этого вопроса в последующих главах, посвященных соответствующим диалогам раннего, среднего и позднего периодов.
Аргумент Евтидема вот уже несколько десятилетий признается важным для понимания платоновской этики, по крайней мере, среди ранних диалогов. Это также, по-видимому, было важным аргументом для стоиков. Это оказывается важным, поскольку трактовка Расселом Платона о добродетели, счастье и удовольствии имеет тенденцию изображать Платона прото-стоиком. Действительно, стоическое прочтение Платона Расселом перекликается с различными стоическими трактовками Джулии Анны, что также не случайно, поскольку Рассел был учеником Анны. Здесь следует отметить влияние Анны на Платон об удовольствии и хорошей жизни глубок и вездесущ.
Но то, как именно следует интерпретировать аргумент Евтидема , вызывает много споров.
На мое нынешнее понимание повлияла недавняя трактовка Паноса Димаса, «Счастье в Евтидеме », Phronesis 47 (2002) 1-27. Будет поучительно сравнить то, что говорят Димас и Рассел. Димас утверждает, что мудрость — это единственное благо, и что ученые неверно характеризуют здоровье, богатство и т. д. как условные блага, поскольку их с таким же успехом можно считать условными плохими вещами. Вместо этого Димас утверждает, что они «фасилитаторы»; они облегчают проявление мудрости (или порока, если уж на то пошло). По этой причине фасилитаторы более вредны, когда агенту не хватает мудрости, чем когда их не хватает и агенту, которому не хватает мудрости. Соответственно, Сократ спрашивает: «Разве человек не сделал бы меньше зла, если бы он делал меньше?» (281с)
В сноске (37, стр. 27) Рассел критикует Димаса за попытку «иметь и то, и другое», то есть за использование как директивной, так и аддитивной концепций счастья. Согласно Расселу, взгляд Димаса на мудрость как на единственное благо соответствует директивной концепции; однако взгляд Димаса на здоровье, богатство и т.
д. как на фасилитаторов влечет за собой аддитивный взгляд. При рассмотрении этой критики Рассела мы должны также поставить вопрос об отношении между добродетелью или мудростью и счастьем. Здесь я нахожу взгляды Рассела недостаточно ясными. В Евтидем аргумент, Сократ рассматривает связь между мудростью и успехом. Рассел пишет, что «успех состоит в самом упражнении мудрости» (30) и что «успех определяется не завершением какого-либо действия, а тем, насколько человек вовлекает во все действия с мудростью и разумом» (31). Но Рассел также пишет, что «мудрость равна успеху» (42). Здесь я нахожу затемнение различия между состоянием мудрости и проявлением мудрости. Однако я считаю это различие платоническим. например в Charmides и Republic I, Платон различает dunamis или силу и ergon или продукт (в Charmides ) или деятельность (в Republic I), которую dunamis реализует. Насколько я понимаю, мудрость или добродетель относятся к счастью так же, как dunamis к ergon .
Действительно, это проявляется в самом Euthydemus ; Сократ спрашивает: «Была бы вещь полезной, если бы мы только имели ее, но не пользовались ею?» Здесь Сократ специально имеет в виду предполагаемые блага, такие как здоровье, богатство и т. д.; и, по общему признанию, между ними и мудростью есть различие, поскольку их польза зависит от их использования мудростью, тогда как сама мудрость ничем не используется. Тем не менее, остается верным, что состояние мудрости отличается от проявления мудрости.
Это важно для понимания связи между добродетелью и счастьем и, в частности, между безусловным и условным благом Рассела. Согласно Расселу, здоровье, например, является условным благом; это потому, что здоровье, скажем, порочного человека не есть хорошая вещь. Но если так, то почему болезнь добродетельного человека не является условным благом? Добродетельный человек будет иметь правильное отношение к своей болезни и мудро включит ее в свою жизнь. Действительно, кажется, что все, что есть у добродетельного или мудрого человека, будет условным благом.
Теперь, если это не так, а вместо этого здоровье потенциально может быть условным благом, в то время как болезнь лишена этого потенциала, тогда здоровье и другие потенциальные условные блага должны иметь некоторые внутренние характеристики, в силу которых они, в отличие от своих противоположностей, являются потенциальными условными благами. Но если они имеют такие характеристики, то эти характеристики будут ценными, пусть не безусловно ценными, но тем не менее ценными. Возвращаясь, наконец, к Димасу, я вынужден поверить, что такой ценностью является ценность фасилитатора.
Более того — и это не та проблема, которую поднимает Димас, но которая вытекает из позиции Димаса и Рассела, — если мудрость — это состояние, а счастье — проявление мудрости, то мудрость зависит от условий, при которых она может тренироваться. Например, человек не может совершать физические действия, которые являются добродетельными, если он физически неполноценен. В этом случае добродетель зависит для ее проявления от достижения других условий.
Другими словами, счастье зависит от условий, отличных от обретения добродетели.
К этим трудностям, которые вполне могут быть платоническими, но которые, если так, все же следует определить и рассмотреть, следует добавить несколько других. Во-первых, в другом месте у Платона, например в Республике I, Сократ называет здоровье благом именно как aretê тела, точно так же, как справедливость есть aretê души. Точно так же он говорит о зрении, то есть о способности видеть, как о aretê глаз. Короче говоря, arete возникает как состояние, которое позволяет его соответствующему носителю, будь то душа, тело или, в частности, глаза, выполнять свою соответствующую функцию. В самом деле, Сократ использует этот функциональный аргумент — аргумент, который, заметьте, занимает центральное место в трактовке Рассела (см., в частности, 119 и 162 и далее) — для защиты мнения о том, что жизнь справедливого человека сильнее, выгоднее, и более способствует счастью, чем у несправедливого человека.
Я привлекаю внимание к этому аргументу как к одному важному месту в корпусе, где Платон или, скорее, Сократ, кажется, концептуализируют товары не так, как они концептуализируются в Евтидем проход.
В связи с этой проблемой я хотел бы прокомментировать трактовку Расселом Сократа об истинных удовольствиях в Philebus . По общему признанию, Philebus , по крайней мере, временно, по крайней мере, на три десятилетия отличается от Euthydemus . Но поскольку тезис Рассела состоит в том, что концепция Платона едина, нам позволено сопоставить ее с аргументом Евтидема . По словам Рассела, истинные удовольствия в Philebus — это удовольствия, связанные с точным пониманием объективной ценности вещей. Обратите внимание, что Рассел говорит здесь главным образом о красоте, но он также говорит и о других ценностях (196). Теперь неясно, являются ли объективная ценность и внутренняя ценность соразмерными. Но Рассел, кажется, имеет в виду безусловные блага, которые не тождественны мудрости.
Если это так, то очевидно, что у нас есть проблема. Если нет, то обсуждение Рассела могло бы выиграть от некоторых разъяснений.
Еще один вопрос, который у меня есть, относится к статье Герасимоса Сантаса «Сократические блага и сократическое счастье», Апейрон 26 (1993) 37-52. Как ни странно, Рассел не цитирует это произведение. На самом деле, это особенно странно, поскольку непосредственно предшествует «Добродетель как использование других благ» Юлии Анны в том же томе Apeiron ; и статья Анны имеет решающее значение для интерпретации Расселом отрывка Euthydemus . Со своей стороны, Сантас утверждает, что в ранних диалогах счастье и добродетель проблематично взаимосвязаны. Добродетель — это психологическая сила, применение которой приносит счастье, а счастье — это добродетельная жизнь. Достоинство статьи Сантаса в том, что он фиксирует эту проблему; и проблема рассуждений Рассела состоит в том, что он никогда не выносит понятие счастья на всеобщее обозрение и не пытается дать его содержательное определение или, по крайней мере, прояснить его.
Повсюду он опирается на какую-то, может быть, содержательную, но всегда интуитивную концепцию. Это неудовлетворительно. В самом деле, проблема может быть в конечном счете платонической, как заявил бы Дед Мороз — по крайней мере, в ранних диалогах. Но здесь есть трудность, которая требует более пристального внимания.
Другой вопрос касается отношения между удовольствием qua условного блага, согласно Расселу, и, опять же, воспользуемся здоровьем как условным благом. В аргументе Евтидема не упоминается удовольствие как предполагаемое или условное благо. Таким образом, из аргумента Евтидема явно не следует, что удовольствие, подобно здоровью или богатству, становится благом, когда оно управляется мудростью или, скорее, включается в мудрую жизнь. истинное удовольствие qua эмоция, как ее понимает Рассел, — это нечто иное; это отношение, которое мудрый человек занимает по отношению к ценным объектам или принимает в связи с добродетельным поведением своей жизни в целом.
Допустим, что, скажем, в Филебе появляется такое представление об удовольствии. Даже в этом случае сомнительно, действительно ли аргумент Евтидема служит трамплином для такой концепции. Не могли бы корни такой концепции лежать более уместно или, по крайней мере, также и в другом месте, например, в репрезентативизме, введенном в 9.0052 Теэтет , или, может быть, раньше в репрезентативных концепциях желания среди ранних диалогов?
Наконец, позвольте мне отметить, что среди ранних диалогов есть еще один отрывок, Meno 87b-89c, который развивает тот же аргумент, что и в Euthydemus . Я был удивлен, обнаружив, что проход Meno не упоминается.
Что все это значит для обсуждения Рассела? В основном это означает, что платоновская картина сложнее, чем Евтидем аргумент предлагает. В самом деле, я думаю, что было бы слишком смело подпирать свою рукопись набором различий — правильно или неправильно истолкованных — которые выводятся из одного аргумента в одном диалоге.
На это Рассел может справедливо возразить, что глава о Евтидеме не работает таким образом; пояснительная цель трактовки аргумента Евтидема состоит в том, чтобы ввести концептуальные положения о том, что есть , поддерживаемые и культивируемые в другом месте. Возможно. Но, по крайней мере, в корпусе есть и другие важные отрывки, где различия, которые мы находим в Euthydemus кажутся противоречивыми или, по крайней мере, сложными.
Теперь давайте кратко перейдем к рассуждениям Рассела о Горгий и Федон . Рассел не только, но и главным образом отвечает на явный антигедонизм диалогов. С одной стороны, это не представляет проблемы для его тезиса, поскольку Рассел прямо утверждает, что Платон не поддерживает гедонизм. Но антигедонизм сильнее отрицания гедонизма. В Горгий и Федон , Сократ, возможно, утверждает, что удовольствие — это плохо. Таким образом, задача Рассела состоит в том, чтобы показать, что эти тексты согласуются с сократовским одобрением удовольствия как условного блага.
Честно говоря, я не вижу, чтобы это работало. Вспомним различие между удовольствием как ощущением и удовольствием как эмоцией. Позиция Рассела здесь заключается в том, что содержание Горгия и Федона согласуется с концепцией удовольствия как эмоции как условного блага. Это вполне может быть правдой, но постоянство не означает релевантности. Такая истина, если она истинна, кажется второстепенной или даже тенденциозной, когда мы рассматриваем трактовку удовольствия в этих диалогах. Я бы сказал, что в текстах тот вид удовольствия, который касается Сократа, — это удовольствие как ощущение. Особенно ярко это проявляется в Горгий , где Сократ говорит об удовольствии как о подобии добра и вынуждает Калликла признать, что его гедонизм подразумевает доброту катамитовой жизни. Конечно, у Рассела есть аргументы против моей позиции. Но я не считаю их убедительными аргументами. Например, в отношении Федона Рассел обращает внимание на радость, с которой Сократ проводит последние рассуждения своей философской жизни; Поэтому Рассел задается вопросом, как диалог может удерживать место для удовольствия в ценной человеческой жизни.
Проблема в том, что hedonê здесь и в Горгий не относится к такой вещи, как радость Сократа.
Моя точка зрения, я надеюсь, не просто семантическая. Это связано с различными фокусами различных диалогов. Вот почему я допускаю, что концепция Рассела об удовольствии как условном благе вполне может согласовываться с Горгием и Федоном . Но доказывать это, мне кажется, означает игнорировать истинный смысл трактовки hedonê в этих текстах. Позиция Рассела наиболее сильна, когда он переходит на 9.0052 Филебус . Там мы находим явные и ясные доказательства того, что удовольствие психологическое, а не только физическое. Более того, Рассел прекрасно показывает, как в своем обсуждении различных ложных удовольствий Сократ развивает идею о том, что удовольствие — это интенциональное состояние. Но читать такое содержание обратно или из Горгий и Федон несправедливо по отношению к интересам и целям этих текстов.
В конечном счете, я думаю, что настоящая проблема сводится к тому, как мы подходим к диалогам Платона.
Можно читать Рассела, никогда не читая Платона, и, не считая формально диалогических отрывков, используемых в качестве доказательства в аргументах Рассела, уйти, думая, что Платон написал этические трактаты. Проблема в том, что тексты Платона представляют для интерпретатора уникальные трудности; а единая концепция удовольствия, добродетели и счастья Рассела во всем корпусе затмевает и даже вынуждена подавлять разнообразие целей отдельных сочинений Платона.
В этом отношении вклад Рассела согласуется с большинством англоязычных философских исследований Платона. Тем не менее, в частности, за последнее десятилетие в этой тенденции также произошел сдвиг, особенно в сторону большего признания литературных и драматических аспектов диалогов. Эта тенденция не должна и не должна умалять философского и, в частности, аргументативного содержания диалогов. Но что он явно делает, так это подчеркивает, что описания философского содержания диалогов должны отражать диалогический и драматический характер текстов.
Следует упомянуть еще один общий момент. Это имеет отношение к идее всеобъемлющей трактовки Платона об удовольствии, к достижению которой Рассел явно стремился. Мне кажется, что такое честолюбие не может обойтись без трактовки удовольствия другими сократиками, особенно Антисфеном, Аристиппом и киренаиками и Ксенофонтом, не говоря уже о популярных греческих или афинских взглядах. Со времени публикации собранных Джаннантони фрагментов сократиков растет литература о так называемых младших сократиках. В самом деле, существует ряд тщательных исследований отношений между Аристиппом и Антисфеном, киренаиками и киниками, особенно в той мере, в какой они представляют диаметрально противоположные реакции на удовольствие. Вопрос заключался в следующем: как можно примирить этих индивидуумов и школы как восходящие к общему сократовскому источнику? Большинство попыток ищут примирения, уменьшая антигедонизм Антисфена и гедонизм Аристиппа в пользу отношения к добродетели и удовольствию, мало чем отличающегося от того, которое Рассел развивает в своей книге.