ЗАПАДНИКИ • Большая российская энциклопедия

ЗА́ПАДНИКИ, ли­бе­раль­ное идей­ное те­чение 1840-х – нач. 1860-х гг. в Рос­сии. На­ча­ло фор­ми­ро­вать­ся в 1839, ко­гда сло­жил­ся моск. кру­жок Т. Н. Гра­нов­ско­го. В не­го вхо­ди­ли П. В. Ан­нен­ков, В. П. Бот­кин, К. Д. Ка­ве­лин, М. Н. Кат­ков, П. Н. Куд­ряв­цев, Н. Х. Кет­чер, Е. Ф. Корш, Н. Ф. Пав­лов, Б. Н. Чи­че­рин. В это вре­мя взгля­ды З. раз­де­ля­ли В. Г. Бе­лин­ский, А. И. Гер­цен, Н. П. Ога­рёв, П. Я. Чаа­да­ев. К З. бы­ли близ­ки И. А. Гон­ча­ров, С. М. Со­ловь­ёв, И. С. Тур­ге­нев, М. Е. Сал­ты­ков-Щед­рин. По­сле смер­ти Гра­нов­ско­го (1855) моск. З. (Бот­кин, Кет­чер, Е. Ф. Ко­ни, Корш, Со­ловь­ёв, Чи­че­рин) объ­е­ди­ни­лись во­круг пи­са­те­ля А. В. Стан­ке­ви­ча. В С.-Пе­тер­бур­ге в кон. 1840-х гг. об­ра­зо­ва­лась вто­рая груп­па З., со­сто­яв­шая из мо­ло­дых чи­нов­ни­ков во гла­ве с Н. А. Ми­лю­ти­ным и Д. А. Ми­лю­ти­ным. Поз­же они по­лу­чи­ли из­вест­ность как «пар­тия про­грес­са», или «ли­бе­раль­ные бю­ро­кра­ты». Ещё один кру­жок З. сло­жил­ся в нач. 1850-х гг. во­круг пе­ре­ехав­ше­го в С.-Пе­тер­бург К. Д. Ка­ве­ли­на. Мно­гие З. бы­ли вид­ны­ми про­фес­со­ра­ми и пуб­ли­ци­ста­ми, час­то вы­сту­па­ли с лек­ция­ми и в пе­ча­ти, что спо­соб­ст­во­ва­ло рас­про­стра­не­нию их идей. Вы­ра­зи­те­ля­ми мне­ний З. бы­ли жур­на­лы «Мо­с­ков­ский на­блю­да­тель» (1835–39), «Оте­че­ст­вен­ные за­пис­ки» (с 1839), «Рус­ский вест­ник» (с 1856) и «Ате­ней» (1858–59), а так­же газ. «Мо­с­ков­ские ве­до­мо­сти» (1851–56).

Тер­ми­ны «за­пад­ни­ки» и «за­пад­ни­че­ст­во» воз­ник­ли в хо­де по­ле­ми­ки З. со сла­вя­но­фи­ла­ми и пер­во­на­чаль­но са­ми­ми З. вос­при­ни­ма­лись как обид­ные по­ли­тич. клич­ки (в спо­рах 1840-х гг. ис­поль­зо­ва­лись так­же про­зви­ща «за­пад­ные», «ев­ро­пеи­сты» и «но­во­ве­ры»).

В по­ли­тич. сфе­ре З. бы­ли сто­рон­ни­ка­ми сво­бо­ды со­вес­ти, об­ществ. мне­ния и пе­ча­ти, а так­же пуб­лич­но­сти пра­ви­тельств. дей­ст­вий и глас­но­сти су­до­про­из­вод­ст­ва. По от­но­ше­нию к при­ме­не­нию ре­во­люц. на­си­лия для из­ме­не­ния су­ще­ст­во­вав­ше­го строя пер­во­на­чаль­но сре­ди З. на­ме­ти­лось два на­прав­ле­ния – ра­ди­каль­ное (в ис­то­рио­гра­фии ино­гда име­ну­ет­ся ре­во­лю­ци­он­но-де­мо­кра­ти­че­ским), до­пус­кав­шее ис­поль­зо­ва­ние на­си­лия, и уме­рен­ное, для ко­то­ро­го бы­ло ха­рак­тер­но от­ри­ца­ние на­сильств. спо­со­бов борь­бы с вла­стью и стрем­ле­ние к по­сте­пен­но­му пре­об­ра­зо­ва­нию об­ще­ст­ва. К пер­во­му на­прав­ле­нию тра­ди­ци­он­но от­но­сят В. Г. Бе­лин­ско­го, А. И. Гер­це­на и Н. П. Ога­рё­ва, од­на­ко их по­зи­ция не все­гда бы­ла по­сле­до­ва­тель­но ра­ди­каль­ной. Ко вто­ро­му на­прав­ле­нию при­над­ле­жа­ло боль­шин­ст­во З. Раз­рыв Гер­це­на с З. (1845) и смерть Бе­лин­ско­го (1848) окон­ча­тель­но оп­ре­де­ли­ли суть идей­ной по­зи­ции за­пад­ни­че­ст­ва как уме­рен­но ли­бе­раль­но­го те­че­ния. Боль­шин­ст­во З. бы­ли мо­нар­хи­ста­ми, счи­та­ли воз­мож­ным осу­ще­ст­в­ле­ние на­зрев­ших ре­форм са­мим го­су­дар­ст­вом.

З., так же как и сла­вя­но­фи­лы, не име­ли сво­ей ор­га­ни­за­ции. До 1845, ко­гда ме­ж­ду дву­мя те­че­ния­ми про­изо­шёл кон­фликт, при­вед­ший к раз­ры­ву от­но­ше­ний ме­ж­ду ни­ми, З. и сла­вя­но­фи­лы вос­при­ни­ма­ли се­бя как еди­ное «об­ра­зо­ван­ное мень­шин­ст­во», стре­мив­шее­ся про­бу­дить об­ще­ст­во от «ум­ст­вен­ной апа­тии». Од­на­ко ми­ро­воз­зре­ние З. рез­ко от­ли­ча­лось от «са­мо­быт­ни­че­ст­ва» сла­вя­но­фи­лов, а так­же от гос­под­ство­вав­шей «офи­ци­аль­ной на­род­но­сти» тео­рии. Ос­но­вой ми­ро­воз­зре­ния З. бы­ли идеи ев­роп. Про­све­ще­ния и не­мец­кой клас­си­че­ской фи­ло­со­фии, при­зна­ние ве­ду­щей ро­ли ра­зу­ма в по­зна­нии, не­об­хо­ди­мо­сти фи­лос. ос­мыс­ле­ния при прак­тич. ос­вое­нии ок­ру­жаю­щей дей­ст­ви­тель­но­сти. З. счи­та­ли, что ра­зум по­зво­лял по­знать мир (в т. ч. и об­ществ. от­но­ше­ния) как сис­те­му при­чин­но-след­ст­вен­ных свя­зей, в ко­то­рой дей­ст­ву­ют по­зна­вае­мые (хо­тя по­рой ещё не по­знан­ные) за­ко­ны, еди­ные для всей жи­вой и не­жи­вой при­ро­ды. Боль­шин­ст­во З. при­дер­жи­ва­лись атеи­стич. убе­ж­де­ний.

З. бы­ли про­тив­ни­ка­ми кре­по­ст­но­го пра­ва. Они до­ка­зы­ва­ли пре­иму­ще­ст­ва зап.-ев­роп. мо­де­ли об­ществ. уст­рой­ст­ва, од­на­ко она вос­при­ни­ма­лись ими лишь как ори­ен­тир раз­ви­тия, а не пред­мет сле­по­го под­ра­жа­ния. От­стаи­ва­ли ли­бе­раль­ные цен­но­сти, пре­ж­де все­го не­за­ви­си­мость лич­но­сти. С точ­ки зре­ния З., спра­вед­ли­вым мог­ло быть та­кое об­ще­ст­во, в ко­то­ром соз­да­ны все ус­ло­вия для су­ще­ст­во­ва­ния и са­мо­реа­ли­за­ции лич­но­сти. По­это­му они от­вер­га­ли ха­рак­тер­ные для тра­диц. об­ще­ст­ва идеи пат­ри­ар­халь­но­го един­ст­ва по­ме­щи­ков и кре­сть­ян, а так­же па­тер­на­лиз­ма вла­сти по от­но­ше­нию к под­дан­ным.

В сфе­ре эко­но­ми­ки З. счи­та­ли, что го­су­дар­ст­во при ми­ним. вме­ша­тель­ст­ве в раз­ви­тие про­мыш­лен­но­сти, тор­гов­ли и транс­пор­та долж­но обес­пе­чи­вать не­при­кос­но­вен­ность соб­ст­вен­но­сти.

В цен­тре ис­то­рио­соф­ских пред­став­лений З. на­хо­ди­лось по­ня­тие ис­то­рич. про­грес­са, ко­то­рый они пред­став­ля­ли как це­поч­ку не­об­ра­ти­мых, ка­че­ст­вен­ных из­ме­не­ний отд. лю­дей и об­ще­ст­ва в це­лом от худ­ше­го к луч­ше­му. По­это­му З. счи­та­ли Пет­ра I од­ним из гл. дея­те­лей рос. ис­то­рии, ко­то­рый пре­вра­тил дви­же­ние стра­ны по пу­ти про­грес­са в «пра­ви­тель­ст­вен­ную сис­те­му». Идеи за­пад­ни­че­ст­ва на­шли вы­ра­же­ние в соз­дан­ном К. Д. Ка­ве­ли­ным, С. М. Со­ловь­ё­вым и Б. Н. Чи­че­ри­ным в 1840–50-х гг. на­прав­ле­нии ис­то­рич. нау­ки, позд­нее по­лу­чив­шем назв. «го­су­дар­ст­вен­ной шко­лы». Его суть за­клю­ча­лась в ут­вер­жде­нии ор­га­нич­но­сти и за­ко­но­мер­но­сти рос. ис­то­рии, един­ст­ва ис­то­рич. раз­ви­тия Рос­сии и За­па­да при со­хра­не­нии рос. нац. осо­бен­но­стей (боль­шая, чем на За­па­де, роль го­су­дар­ст­ва, ко­то­рая ве­ла к за­си­лью бю­ро­кра­тии и сла­бо­му раз­ви­тию об­ществ. ини­циа­ти­вы), в кон­ста­та­ции то­го, что ос­но­вой от­но­ше­ния го­су­дар­ст­ва к об­ще­ст­ву был па­тер­на­лизм. По мне­нию З., рос. го­су­дар­ст­во в фор­ме са­мо­дер­жа­вия вы­ра­жа­ло все­об­щие ин­те­ре­сы, и по­это­му имен­но оно под воз­дей­ст­ви­ем об­ществ. мне­ния, раз­ви­тия про­све­ще­ния и нау­ки долж­но бы­ло стать ини­циа­то­ром и га­ран­том ли­к­ви­да­ции со­слов­но­го ан­та­го­низ­ма в Рос­сии и под­го­тов­ки на­ро­да («не­раз­вив­шей­ся час­ти че­ло­ве­че­ст­ва») к по­ли­тич. сво­бо­дам. Это по­зво­ля­ет мн. совр. ис­сле­до­ва­те­лям оп­ре­де­лять З. как ли­бе­раль­но-кон­сер­ва­тив­ное идей­ное те­че­ние.

В 1840-х гг. па­фос вы­сту­п­ле­ний З. был на­прав­лен на ут­вер­жде­ние пре­вос­ход­ст­ва За­па­да, в 1850-х гг. они, как и сла­вя­но­фи­лы, со­сре­до­то­чи­лись на раз­мыш­ле­ни­ях о пу­тях и спо­со­бах раз­ре­ше­ния про­блем, сто­яв­ших пе­ред Рос­си­ей. В кон­це не­удач­ной для Рос­сии Крым­ской вой­ны 1853–56 не­ко­то­рые З. на­пи­са­ли по­лу­чив­шие ши­ро­кую из­вест­ность за­пис­ки, в ко­то­рых кон­ста­ти­ро­ва­ли на­зрев­ший в Рос­сии кри­зис, ох­ва­тив­ший все сто­ро­ны жиз­ни об­ще­ст­ва, и пред­ла­га­ли план не­об­хо­ди­мых пре­об­ра­зо­ва­ний для вы­хо­да из не­го. В пер­вой из та­ких за­пи­сок (1855) Б. Н. Чи­че­рин под­верг кри­ти­ке внеш­нюю по­ли­ти­ку скон­чав­ше­го­ся имп. Ни­ко­лая I (ко­то­рая, по мне­нию Чи­че­ри­на, но­си­ла экс­пан­сио­ни­ст­ский ха­рак­тер и при­ве­ла к вой­не), по­ка­зал тес­ную взаи­мо­связь во­ен. не­удач с «внут­рен­ним не­уст­рой­ст­вом го­су­дар­ст­ва». К. Д. Ка­ве­лин в сво­ей за­пис­ке, так­же на­пи­сан­ной в 1855, ви­дел гл. при­чи­ну от­ста­ло­сти стра­ны в кре­по­ст­ном пра­ве, от­ме­чал его па­губ­ное воз­дей­ст­вие на нрав­ст­вен­ное со­стоя­ние об­ще­ст­ва и со­ци­аль­ную ста­биль­ность, на­стаи­вал на не­об­хо­ди­мо­сти ос­во­бо­ж­де­ния кре­сть­ян с зем­лёй и за «воз­на­гра­ж­де­ние вла­дель­цам» (этот прин­цип лёг в ос­но­ву кре­сть­ян­ской ре­фор­мы 1861).

В свя­зи с тем, что гл. цель З. – от­ме­на кре­по­ст­но­го пра­ва – бы­ла реа­ли­зо­ва­на пра­ви­тель­ст­вом, круж­ки З. рас­па­лись в нач. 1860-х гг., од­на­ко не­ко­то­рые З. (К. Д. Ка­ве­лин, Б. Н. Чи­че­рин) про­дол­жа­ли иг­рать вид­ную роль в об­ществ. жиз­ни. Тер­мин «З.» по­сте­пен­но ут­ра­тил кон­крет­ность, его ста­ли упо­треб­лять при­ме­ни­тель­но к ли­бе­раль­но на­стро­ен­ной час­ти ин­тел­ли­ген­ции.

Российские либералы 40-х гг. XIX в.: западники и славянофилы

В условиях реакции и репрессий против революционной идеологии широкое развитие получила либеральная мысль. В размышлениях об исторических судьбах России, ее истории, настоящем и будущем родились два важнейших идейных течения 40-х гг. XIX в.: западничество и славянофильство. Представителями славянофилов были И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, Ю.Ф. Самарин и многие др. Наиболее выдающимися представителями западников выступали П.В. Анненков, В.П. Боткин, А.И. Гончаров, Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин, М.Н. Катков, В.М. Майков, П.А. Мельгунов, С.М. Соловьев, И.С. Тургенев, П.А. Чаадаев и др. По ряду вопросов к ним примыкали А.И. Герцен и В.Г. Белинский.

И западники, и славянофилы были горячими патриотами, твердо верили в великое будущее своей России, резко критиковали николаевскую Россию.

Особенно резко славянофилы и западники выступали 

против крепостного права. Причем западники — Герцен, Грановский и др. — подчеркивали, что крепостное право — лишь одно из проявлений того произвола, который пронизывал всю русскую жизнь. Ведь и “образованное меньшинство” страдало от беспредельного деспотизма, тоже было в “крепости” у власти, у самодержавно-бюрократического строя. Критикуя российскую действительность, западники и славянофилы резко расходились в поисках путей развития страны. Славянофилы, отвергая современную им Россию, с еще большим отвращением смотрели на современную Европу. По их мнению, западный мир изжил себя и будущего не имеет (здесь мы видим определенную общность с теорией “официальной народности”).

Славянофилы отстаивали историческую самобытность России и выделяли ее в отдельный мир, противостоящий западу в силу особенностей русской истории, религиозности, русского стереотипа поведения. Величайшей ценностью считали славянофилы православную религию, противостоящую рационалистическому католицизму.

Славянофилы утверждали, что у русских особое отношение к властям. Народ жил как бы в “договоре” с гражданской системой: мы — общинники, у нас своя жизнь, вы — власть, у вас своя жизнь. К. Аксаков писал, что страна обладает совещательным голосом, силой общественного мнения, однако право на принятие окончательных решений принадлежит монарху. Примером такого рода отношений могут стать отношения между Земским собором и царем в период Московского государства, что позволило России жить в мире без потрясений и революционных переворотов, типа Великой французской революции. “Искажения” в русской истории славянофилы связывали с деятельностью Петра Великого, который “прорубил окно в Европу”, нарушил договор, равновесие в жизни страны, сбил ее с начертанного богом пути.

Славянофилов часто относят к политической реакции в силу того, что их учение содержит три принципа “официальной народности”: православие, самодержавие, народность. Однако следует отметить, что славянофилы старшего поколения истолковывали эти принципы в своеобразном смысле: под православием они понимали свободное сообщество верующих христиан, а самодержавное государство рассматривали как внешнюю форму, которая дает возможность народу посвятить себя поискам “внутренней правды”.

При этом славянофилы защищали самодержавие и не придавали большого значения делу политической свободы. В то же время они были убежденными демократами, сторонниками духовной свободы личности. Когда в 1855 г. на престол вступил Александр II, К. Аксаков представил ему “Записку о внутреннем состоянии России”. В “Записке” Аксаков упрекал правительство в подавлении нравственной свободы, приведшей к деградации нации; он указывал, что крайние меры могут только сделать в народе популярной идею политической свободы и породить стремление к ее достижению революционным путем. Ради предотвращения подобной опасности Аксаков советовал царю даровать свободу мысли и слова, а также возвратить к жизни практику созыва Земских соборов. Идеи предоставления народу гражданских свобод, отмены крепостного права занимали важное место в работах славянофилов. Неудивительно поэтому, что цензура часто подвергала их преследованиям, мешала свободно выражать свои мысли.

Западники, в отличие от славянофилов, русскую самобытность оценивали как отсталость. С точки зрения западников, Россия, как и большинство других славянских народов, долгое время была как бы вне истории. Главную заслугу Петра I они видели в том, что он ускорил процесс перехода от отсталости к цивилизации. Реформы Петра для западников — начало движения России во всемирную историю.

В то же время они понимали, что реформы Петра сопровождались многими кровавыми издержками. Истоки большинства самых отвратительных черт современного ему деспотизма Герцен видел в том кровавом насилии, которым сопровождались петровские реформы. Западники подчеркивали, что Россия и Западная Европа идут одинаковым историческим путем, поэтому Россия должна заимствовать опыт Европы. Важнейшую задачу они видели в том, чтобы добиться освобождения личности и создать государство и общество, обеспечивающие эту свободу. Силой, способной стать двигателем прогресса, западники считали “образованное меньшинство”.

При всех различиях в оценке перспектив развития России западники и славянофилы имели схожие позиции. И те, и другие выступали против крепостного права, за освобождение крестьян с землей, за введение в стране политических свобод, ограничение самодержавной власти. Объединяло их также и негативное отношение к революции; они выступали 

за реформистский путь решения основных социальных вопросов России. В процессе подготовки крестьянской реформы 1861 г. славянофилы и западники вошли в единый лагерь либерализма. Споры западников и славянофилов имели большое значение для развития общественно-политической мысли. Они являлись представителями либерально-буржуазной идеологии, возникшей в дворянской среде под влиянием кризиса феодально-крепостнической системы. Герцен подчеркнул то общее, что соединяло западников и славянофилов — “физиологическое, безотчетное, страстное чувство к русскому народу” (“Былое и думы”).

Либеральные идеи западников и славянофилов пустили глубокие корни в русском обществе и оказали серьезное влияние на следующие поколения людей, искавших для России пути в будущее. В спорах о путях развития страны мы слышим отзвук спора западников и славянофилов по вопросу о том, как соотносятся в истории страны особенное и общечеловеческое, чем является Россия — страной, которой уготована мессианская роль центра христианства, третьего Рима, или страной, которая представляет собой часть всего человечества, часть Европы, идущая путем всемирно-исторического развития.

В Восточной Европе растет дискомфорт от западного либерализма: NPR

Ласло Магас (слева) и Ласло Надь стоят возле венгерско-австрийской границы, которую молодые протестующие открыли в 1989 году. Оба мужчины были антикоммунистами в советский период и искали выход на Запад. Джоанна Какиссис для NPR скрыть заголовок

переключить заголовок

Джоанна Какиссис для NPR

БУДАПЕШТ, Венгрия — Когда на этой неделе президент Байден будет приветствовать десятки стран на своем виртуальном «Саммите за демократию», там не будет ни одного члена западного альянса.

Венгрия, расположенная на восточной окраине Европейского Союза, не была приглашена.

Вашингтон и лидеры ЕС в Брюсселе неоднократно обвиняли ультранационалистическое правительство страны во главе с премьер-министром Виктором Орбаном в подрыве демократии. Байден однажды назвал Венгрию именем «головорезов мира».

Но Ласло Магас, профессор на пенсии, который помог положить конец коммунизму в Венгрии, объясняет политическую изоляцию своей страны одной вещью: западным либеральным уклоном.

«Венгрия — не колония Запада», — говорит Магас, сторонник Орбана, разделяющий многие взгляды премьер-министра. «Весь мир введен в заблуждение относительно нас. Основные средства массовой информации полны фальшивых новостей о нас. Либералы хотят, чтобы вы думали, что Венгрия не знает, что такое демократия, потому что мы не разделяем их убеждений».

Европа, говорит он, идеологически разделена между консервативным Востоком и более либеральным Западом, что-то вроде красно-синей Америки.

— А граница — это [бывший] железный занавес, — говорит Магас. «Мы на Востоке защищаем традиционные европейские ценности, христианские ценности, а Запад сошёл с ума».

Многие в Восточной Европе пришли к выводу, что западный либерализм им не подходит.

Орбан и его партия Фидес стали знаменосцами этого мышления за десятилетие своего пребывания у власти. Венгерское правительство неоднократно конфликтовало с Брюсселем из-за миграции, мультикультурализма, свободы прессы и, совсем недавно, из-за прав ЛГБТК.

Его целью в этой культурной войне была либеральная демократия, которую Орбан пытался приравнять к левым и «непатриотическим» убеждениям. Вместо этого Орбан продвигает «нелиберальную демократию» — термин, введенный журналистом Фаридом Закария для описания стран, где избранные лидеры подрывают контроль над властью.

Орбан впервые использовал этот термин в речи 2014 года, продвигающей управление в национальных интересах, приведя в качестве примеров Китай, Россию и Турцию. Четыре года спустя, после того как его партия одержала убедительную победу на выборах, он заявил, что «мы заменили потерпевшую кораблекрушение либеральную демократию христианской демократией 21 века», которая поддерживает традиции и безопасность.

«Он пытается позиционировать себя, чтобы играть роль, которую [кубинский лидер] Фидель Кастро играл для левых в 1970-х», — говорит политолог Иван Крастев, который вместе со Стивеном Холмсом написал книгу . Запад проигрывает борьбу за демократию, исследование разочарования Восточной Европы в либеральной демократии.

«Левые полюбили Кастро за то, что он отстаивал то, во что они верили, за то, что он был революционером. Орбан и Венгрия сейчас играют ту же роль, но для консерваторов», — говорит Крастев.

Венгрия стала магнитом для крайне правых европейских националистов и американских консерваторов. В августе этого года ведущий Fox News Такер Карлсон провел свое шоу в Венгрии на неделю, дав Орбану восторженное интервью.

Затем последовал сентябрьский визит бывшего вице-президента Майка Пенса, во время которого он сказал, что надеется, что США отменят право на аборт. Пенс также высоко оценил продвижение венгерским правительством «традиционных семейных ценностей» на Будапештском демографическом саммите, ежегодном гимне увеличению населения за счет увеличения рождаемости, а не иммиграции.

Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан дает пресс-конференцию после встречи премьер-министров неформального органа сотрудничества стран Центральной Европы под названием Вышеградская группа (V4) в Будапеште, Венгрия, в прошлом месяце. Аттила Кисбенедек/AFP через Getty Images скрыть заголовок

переключить заголовок

Аттила Кисбенедек/AFP через Getty Images

Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан дает пресс-конференцию по итогам встречи премьер-министров центральноевропейского неформального органа сотрудничества под названием Вышеградская группа (V4) в Будапеште, Венгрия, в прошлом месяце.

Аттила Кисбенедек/AFP через Getty Images

А в следующем году Американский консервативный союз планирует провести версию своей Консервативной конференции политических действий (CPAC) в Будапеште.

Две группы — националисты из-за бывшего «железного занавеса» и консерваторы США, связанные с бывшим президентом Дональдом Трампом, — используют один и тот же страх, говорит Крастев, «и это страх, что нас недостаточно, что мы жить в мире, в котором нас заменят, в котором наша численность сокращается и в котором мы потеряем свою идентичность».

Конец коммунизма означал политический и культурный выбор для народов Восточной Европы

У Ласло Магаса не было этих опасений, когда он и другие активисты демократии в 1989 году настаивали на свержении коммунистической системы и ее строгих ограничений на свободу слова, собраний, религии и передвижения.

Магас, в то время профессор лесного хозяйства в городе Шопрон, помог организовать акцию протеста, известную как Панъевропейский пикник, на поле недалеко от границы с Австрией.

После того, как там собрались тысячи молодых венгров и восточных немцев, правительство Венгрии открыло границу за несколько месяцев до падения Берлинской стены. Это был первый прорыв железного занавеса.

«Мы думали, что сможем стать свободными как часть объединенной Европы, если только сможем открыть эту границу», — говорит Магас.

Но первоначальный восторг от свободы сменился культурным шоком, когда экономика Восточной Европы столкнулась с трудностями, а миллионы людей мигрировали на запад.

Ласло Надь, еще один организатор пикника, говорит, что после Второй мировой войны коммунизм отправил общества советского блока в «глубокую морозильную камеру». «И когда мы вышли из этого морозильника в 1990 году, мы отправились прямо в микроволновую печь», — говорит он. «Изменения произошли слишком быстро».

Крастев, выросший в Болгарии, еще одной стране железного занавеса, говорит, что в Восточной Европе назревает экзистенциальный кризис.

«Мы хотели быть как Запад, но в тот самый момент, когда ты хочешь быть похожим на кого-то другого, это значит, что, возможно, этот кто-то лучше тебя», — говорит он. «И тогда вы начинаете бояться, что насчёт нашей собственной идентичности? Что произойдёт?»

Эти вопросы задержались в Венгрии, стране с населением 10 миллионов человек, которая долгое время считала себя маленькой нацией, борющейся за выживание в длинном списке оккупантов, включая поддерживаемых Советским Союзом коммунистов.

«Во времена коммунизма венгерскому народу в основном говорили Советы, как жить», — говорит Наталья Борза, философ и лингвист из Будапешта. «И хорошо, прошло 30 лет, но мы до сих пор помним, каково это быть под чьими-то правилами».

Антикоммунист Орбан идет своим собственным путем антилиберализма

Орбан придерживается своего дерзкого послания с тех пор, как в 1980-х годах он был студентом юридического факультета, борющимся с коммунистами. В 2015 году, когда в Европу прибыло более миллиона просителей убежища, он представил их как захватчиков, стремящихся стереть европейскую демографию и культуру. Он отверг мандаты ЕС на прием перемещенных беженцев и соблюдение брюссельских стандартов верховенства закона.

Совсем недавно, на демографическом саммите, Орбан обвинил «западное левое крыло» в попытке «релятивизировать понятие семьи».

«Инструментами для этого служат гендерная идеология и ЛГБТК-лобби, которые нападают на наших детей», — сказал он.

Правительство Орбана недавно приняло спорный закон, ограничивающий преподавание вопросов ЛГБТК в школах. Это было вызвано публикацией в 2020 году « Страна чудес для всех» , , детского сборника рассказов с участием геев, небинарных и трансгендерных персонажей.

Болдизар Надь, редактировавший сборник рассказов, говорит, что ему угрожали расправой, когда правительство напало на него.

«Он стал для них инструментом, и они использовали его как символ «западного врага», западного упадка», — говорит он.

Болдизар Надь является редактором Страна чудес для всех, , детского сборника рассказов о геях, небинарных и трансгендерных персонажах. Публикация книги вызвала возмущение правых в Венгрии. Джоанна Какиссис для NPR скрыть заголовок

переключить заголовок

Джоанна Какиссис для NPR

Новый закон означает, что книги на темы ЛГБТК должны быть завернуты в пластик и запрещены к продаже в пределах 200 метров от школ и церквей. Он также запрещает старшим школам приглашать преподавателей, таких как Эстер Ари, биолога-эволюциониста и защитника ЛГБТК, чтобы они говорили о толерантности.

Ари говорит, что правительство хочет, чтобы ЛГБТК-граждане Венгрии «молчали о том, кто они, или уезжали из страны».

«Правительство сделало нас, своих граждан, врагами», — говорит она. «Они хотят разделить людей, чтобы они боялись и не думали о таких вещах, как коррупция в правительстве».

Закон вызвал гнев западноевропейских лидеров, таких как Марк Рютте, премьер-министр Нидерландов, которые в 2001 году стали первой страной в мире, разрешившей однополые браки. Венгрии «больше нечего делать в ЕС», заявил этим летом Рютте.

Европейский Союз угрожает сократить финансирование Венгрии, что касается даже тех венгров, которые поддерживают позицию Орбана в культурных войнах.

Эстер Ари — педагог, биолог-эволюционист и ЛГБТК-активистка, выступающая за толерантность. Джоанна Какиссис для NPR скрыть заголовок

переключить заголовок

Джоанна Какиссис для NPR

Разногласия в венгерском обществе растут вместе с усилиями по их уменьшению

Семнадцатилетняя Аннамария Вестен считает себя консерватором и говорит, что ценит борьбу Орбана за традиционные ценности. Но она прожила всю свою жизнь в Венгрии, которая является частью Европейского Союза. «Для нашей экономики очень хорошо быть частью этого», — говорит она.

Этим летом я встретил Вестена в Эстергоме, городе к северу от Будапешта, где проходила конференция, организованная Mathias Corvinus Collegium, частным учебным заведением, которое недавно получило более 1,7 миллиарда долларов от правительства Орбана. На конференции выступили американские консерваторы, включая Карлсона, писателя Рода Дреера и радиоведущего Денниса Прагера.

Вестен ушел обеспокоенный тем, что некоторые участники высмеивали и освистывали выступающих с либеральными взглядами.

«Разделена не только Европа, но и эта страна», — сказала она. «Я не чувствую, что мы часть одной нации. Это уже больше похоже на две нации».

Прихожане Венгерского евангелического братства, скромной методистской церкви на окраине Будапешта, думают так же.

Недавним воскресным утром женщина возносит молитву за финансируемые Западом некоммерческие организации, которые правительство назвало иностранными агентами. Другой выражает благодарность высокому седобородому пастору церкви Габору Ивани.

«Я знаю, каково это быть изгнанным, — говорит Ивани. «Поэтому я решил стать пастором, который проявляет солидарность с теми, кто подвергается маргинализации».

Подобно Орбану и Магасу, которые помогли организовать протест 1989 года с целью свержения железного занавеса, священнослужитель боролся с коммунистической системой. Правительство Венгрии, поддерживаемое Советским Союзом, выгнало его из церкви и заколотило. В течение многих лет он был вынужден проповедовать на улицах.

Пастор Габор Ивани из Венгерского евангелического братства, скромной методистской церкви на окраине Будапешта, обеспокоен растущим разделением на левых и правых в венгерском обществе. Джоанна Какиссис для NPR скрыть заголовок

переключить заголовок

Джоанна Какиссис для NPR

Иваны встретил Орбана во время борьбы с коммунизмом, и сначала они были союзниками. Он крестил двоих детей Орбана и обновил свадебные клятвы премьер-министра. Но пастор говорит, что он возмущен тем, что Орбан использует христианство для очернения мигрантов и политических критиков.

«Защитой христианских ценностей не должны заниматься политики, — говорит Ивани, — потому что политизация христианства дважды приводила европейскую цивилизацию к полной гибели».

Есть признаки того, что культурные войны имеют пределы. Орбан ухаживает за двумя восточными державами — Китаем и Россией, которые и у венгров, и у сторонников консервативной культуры ассоциируются с подавлением коммунизма.

«Орбан рассматривает отношения с этими странами как прагматичные, особенно в финансовом плане, а также как стратегию в своей борьбе с Брюсселем», — говорит Андраш Коса, биограф Орбана. «Но венгры не доверяют Москве и Пекину и не хотят сближаться с ними».

Следующей весной венгры пойдут на выборы, и Орбан столкнется с вновь объединившейся оппозицией. Его кандидатом является Петер Марки-Зай, христианин-консерватор, который является мэром Ходмезовасархей, небольшого городка в сельской Венгрии.

Марки-Зай выступает на антикоррупционной платформе и обещает защищать идентичность Венгрии, но не за счет демократических институтов. Он также говорит, что восстановит отношения с ЕС и Вашингтоном.

«Я по-прежнему поддерживаю западные ценности, — сказала Марки-Зай агентству AP в прошлом месяце. «Мы не можем принять коррумпированного головореза… который предает западные ценности и теперь является слугой коммунистического Китая и России».

Недавний опрос общественного мнения показывает, что оппозиция составляет конкуренцию правительству Орбана. Но Орбан придерживается своего сценария. В недавней речи он высмеял Запад как место, где «могут родить как мужчины».

Он также взял страницу из пьесы Трампа и предположил, что Брюссель и Вашингтон планируют вмешаться в предстоящие выборы.

«Даже все левые не смогут нас остановить», — говорит он.

Мате Халмош предоставил репортаж из Венгрии.

Западные либералы или либералы-западники? — Клуб Валдай

Должны ли мы оплакивать уменьшение неравенства во власти между либеральным Западом и не столь либеральными остальными, или относиться к этому как к возможности участвовать в искренних и открытых разговорах, впервые без запутанных крайне неравных властных отношений?

Очень немногие идеи и документы более знаковые, чем Великая хартия вольностей. Есть что-то универсально возбуждающее в образе государя на лугу, вынужденного заключить договор с теми, кто ниже его по статусу, и принять письменные ограничения своей власти. Закон как то, от чего не остается безнаказанным даже суверен, и правосудие, вершащееся равными, были названы величайшим британским экспортом в мир.

Я могу сообщить, что у нас есть Политическая школа в Стамбуле, и Великая хартия вольностей, как ключевая веха, является одной из первых вещей, с которыми знакомятся наши студенты. В рамках обучения они едут в Совет Европы в Страсбурге и изучают копию документа в Hemicycle. Копия практически неразборчива и в любом случае написана на латыни, но идея Великой хартии вольностей завораживает; они видят дальше неразборчивого текста и все еще могут восхищаться идеей. Этой смелой идее и документу, занимающему центральное место в политическом фольклоре, этим летом исполнилось 800 лет!

Нормы, закрепленные в Великой хартии вольностей, оказались чрезвычайно продуктивными и претерпели судьбоносные повторения. Прославленная фраза Джефферсона «Все люди созданы равными и наделены неотъемлемыми правами» вполне может быть самой сильной фразой, произнесенной на английском языке. Когда пришло время сформулировать и представить Всеобщую декларацию прав человека, Элеонора Рузвельт представила новую декларацию как международную Великую хартию вольностей.

Либеральные идеи, лежащие в основе этой генеалогии, оказались удивительно заразными. Правосудие в наши дни почти всегда понимается как отправление через закон и суждения пэров. Суверены помогают нести ответственность, как видно из недавних приговоров в Германии, Израиле и Перу. Достоинство, присущее человеку, закреплено более чем в 160 конституциях.

С таким балансом можно было бы подумать, что либералы будут чувствовать себя уверенно. Нет такой удачи. Один настойчивый темперамент, с которым мы столкнулись у таких людей, как Тимоти Гартон Эш, Ларри Даймонд, Томас Фридман и Энн Мари Слотер, — это призыв не сомневаться в либеральном кредо и сохранять веру живой. Эта аллергия на сомнения и отвращение к вызовам больше напоминает первосвященников упадочной парадигмы, чем структуру, которая получила почти всеобщее признание. Чего мы, к сожалению, не встречаем, так это подлинного любопытства, которое кажется мне гораздо более либеральным темпераментом, чем призыв не сомневаться в принятом вероучении и связанном с этим нежеланием возиться с этим вероучением.

Одна из проблем, в которой раскрывается наше истинное лицо, — это то, что делать с «подъемом остальных». Должны ли мы оплакивать уменьшение неравенства во власти между либеральным Западом и остальными, не столь либеральными, или относиться к этому как к возможности участвовать в искренних и открытых беседах, впервые в истории, без запутанности грубых неравномерное соотношение сил? Поразительное число либералов на Западе, кажется, больше заинтересовано в том, чтобы остановить или, по крайней мере, замедлить уменьшение неравенства сил, вместо того, чтобы приветствовать это как возможность создать либерализм, имеющий глобальное значение и легитимность. Не потому ли, что они считают либерализм эксклюзивным делом Запада и не верят в его большую внутреннюю привлекательность? Если да, то неужели они действительно думают, что их неявное предположение останется незамеченным как друзьями, так и врагами?

Интересно, например, сколько западных либералов сокрушаются о том, как обращались с Россией в 1990-х, и достаточно беспокоятся о родственных душах, таких как Дмитрий Тренин, когда они замечают, что Запад не верит в моральное равноправие России, русских и их законные опасения. Стивен Уолт наблюдает напряженность, когда западные либералы так готовы быстро судить других за их нарушения прав человека, но часто уступают Западу; если это верно и широко распространено, то это представляет собой грубую структурную слабость. Есть также неловкое молчание и пропуски. Читатели и последователи либеральных СМИ уже знают некоторые важные подробности о западных жертвах Исламского государства; тем не менее, они ничего не знают ни об одном из тысячи человек, которых ежемесячно убивают в Ираке в течение последних 20 месяцев. Если мы не сможем заставить себя хотя бы притвориться, что заботимся об остальном, этот разговор никогда не достигнет совершеннолетия.

Безусловно, в остальном мы многому научились у либерализма и либералов на Западе. Без них мощные и драгоценные представления о свободе и человеческом достоинстве не укоренились бы в той степени, в какой они укоренились, и мы всегда будем в долгу перед ними. Никто иной, как Ту Веймин, выдающийся исследователь конфуцианства в Китае, признает, что сегодня все мы дети Просвещения. Тем не менее, продвигаясь вперед, либералы на Западе должны решить, являются ли они в первую очередь западниками, которые оказались либералами, или либералами, которые оказались западниками. Если первое, то они могут быть бесполезны в качестве союзников, а иногда даже могут быть обузой, поскольку мы пытаемся понять и отстаивать либерализм, который имеет смысл для остальных. Нам нужно, чтобы они были лучше, смелее, менее высокомерны и более любопытны. Актуальность либеральной парадигмы в постзападном мире будет решаться в первую очередь среди прочего.