Мандельштам «Ленинград» («Я вернулся в мой город, знакомый до слез…») – читать текст
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Декабрь 1930
Осип Мандельштам. Ленинград. (Я вернулся в свой город…) Читает Константин Райкин
В черновиках отдельные строки стихотворения имели другие варианты, например:
…У тебя телефонов
Петербург, я сумею найти адреса,
О которых твердят мертвецов голоса,
А в последнем двустишии:
И вся ночь напролет в перебоях глухих, –
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Надежда Мандельштам писала, что стихотворение «Ленинград» «…сильно распространилось в списках, и его, видимо, решили легализовать печатаньем. В дни, когда оно напечаталось, мы жили на Тверском бульваре, насквозь простукаченные и в совершенно безвыходном положении. Писались стихи в Ленинграде, куда мы поехали после Москвы — на месяц, в дом отдыха ЦЕКУБУ. Это тогда Тихонов объяснил О. М., чтобы мы поскорее убирались из Ленинграда – «как на фронте»… Какой-то дружелюбный человек, представитель «Известий», предупреждал О. М.: поменьше читайте эти стихи, а то они в самом деле придут за вами».
Вырванный с мясом звонок – звонок в квартиру Е. Э. Мандельштама (8-я линия, д. 31, кв. 5) был действительно с корнем вырван.
Стихотворение Мандельштама «Ленинград» ( Я вернулся в мой город, знакомый до слёз) с анализом
В 1930 году ещё не написан роковой «Горец», но страх уже витает и в Ленинграде и в душе Мандельштама. В этом момент и пишется стихотворение, сюжетную линию которого начинают строк:
Я вернулся в мой город, знакомый до слёз.
В этом году нищета ходила вокруг да около поэта, он находился в постоянном поиске заработка, печатали его редко и с жильём были проблемы. В поисках лучшей доли Мандельштам приезжает в Ленинград, где останавливается у брата, в доме №31, на 8-ой линии.
Свидание с городом было недолгим, но его хватило, чтобы воспоминания нахлынули волной и смешались с горьким чувством беспокойства за день завтрашний. Чёрное предчувствие поэт отражает строками:
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Мандельштам понимает, что наслаждаться надо каждой минутой воспоминаний, ибо не далёк день, когда и по нему зазвонит колокол. Вместе с тем, поэт не чувствует себя обречённым –
Петербург! Я ещё не хочу умирать!
Ещё есть надежда, что всё перемелется и жизнь наладится.
Поэт подмешивает в туман воспоминаний атрибуты нового дня – чёрную лестницу, вырванный звонок, который реально был возле двери в квартиру брата. Чёрная лестница символична, ей должно было найтись место, даже если бы Мандельштам остановится на пару дней в Питере во дворце. Чёрный цвет – цвет печали и страдания, а лестница хитрое инженерное сооружение, ведь по ней можно идти и вверх, и вниз.
Последние строки показывают напряжение 30-ых годов. Ночные гости в это время приходят только из НКВД, а стук дверной цепочки в 1930 году может легко перейти в громыхание кандалов.
На фоне трагизма автора строк, в стихотворение ощущается любовь к Петербургу. Ленинград Мандельштам не зря называет по-старому, так как именно Питер ассоциируется у него с радостью «детских припухших желез», первой любовью и незабываемым ароматом юности.
Это ещё не прощание с Ленинградом – это привет любимому городу, погружение в марево прошлого и тревожное ожидание будущего, которое уже крадётся волком за Осипом по городским мостовым.
Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денёк,
Где к зловещему дёгтю подмешан желток.
Петербург! Я ещё не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня ещё есть адреса́,
По которым найду мертвецов голоса́.
Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
декабрь 1930
Почувствовать трагизм стихотворения поможет чтение этих бессмертных строк Анатолием Белым.
Осип Мандельштам — Ленинград: читать стих, текст стихотворения полностью
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Анализ стихотворения «Ленинград» Мандельштама
Осип Мандельштам – русский поэт, переводчик и критик. Является одним из крупнейших представителей 20 века. Его стихотворения публиковались в различных журналах и газетах, одним из которых было «Ленинград». В нем четко выражены все переживания лирического героя. Данное творчество изучается в одиннадцатом классе.
История создания: Стихотворение было написано в 1930 году. Автор как раз вернулся с Кавказа в родной город Санкт-Петербург (Ленинград). Мандельштам очень ждал этой поездки, поэтому и написал данное произведение.
Основная тема: возвращение в родной город и встреча с ним. В стихотворении герой с радостью сообщает о своем возвращении домой, но в тоже время у него есть легкая тревога. Связано это с тем, что в Петербурге появилась новая власть.
Автор сравнивает всю атмосферу города с дегтем, но все же старается найти во всем что-то светлое и приятное. Герой признает, что Ленинград остается для него самым родным местом, ведь там остались адреса его знакомых и близких. Мужчина очень сильно хочет увидеть своих близких, поэтому и живет на лестнице. Герой живет с надеждой. Каждый звонок в дверь напоминает ему удар в висок, а дверная цепочка похожа на тяжелые и неприятные кандалы.
Стихотворный размер: четырехстопный анапест.
Жанр: Элегия. Герой с печалью сообщает о том, как сильно изменилось его родное место.
Идея: Автор хочет показать то не лучшее время, когда в город приходит новая власть. Также раскрыть всю тревожность данного периода. Автор рассказывает о том, как сильно дорог ему родной город, но даже, несмотря на оставшиеся связи, он не может спокойно там находиться.
Средства выразительности: При помощи языковой выразительности, поэт более ярко воссоздает образ Петербурга. Например, эпитеты «лестница черная» и «декабрьский денек». В стихотворение есть и метафоры: «к зловещему дегтю подмешен желток», «кандалы цепочек дверных». В конце стихотворения представлены более жесткие высказывания. Это «вырванный с мясом» и «кандалы цепочек дверных». Они создают не самые приятные ощущения.
Ленинград – город, в котором поэт нашел свое призвание, обрел близких и родных ему людей. Между ними очень сильная связь. Главная мысль заключается в том, что на город и героя постепенно надвигается катастрофа. Петербург уже стал другим, но в нем еще осталась частичка старого и прошлого времени. В целом стихотворение показывает боль и отчаяние героя. Ощущается трагическая развязка всего.
«Художественный анализ стихотворения О. Мандельштама «Я вернулся в мой город, знакомый до слез…»»
Петербург! Я еще не хочу умирать!О. Мандельштам
Петербург был для О. Мандельштама городом, в котором прошли его детство и молодость. Все здесь знакомо ему «до слез, до прожилок, до детских припухлых желез». Кажется, что при воспоминании о прошлом сердце поэта начинает учащенно биться — но город изменился.
Оглядываясь по сторонам, Мандельштам пытается узнать прекрасную столицу, но ничего дорогого из воспоминаний он не может разглядеть в этом городе, грязном, неуютном, проникнутом неуверенностью перед завтрашним днем все сочинения на a l l soch © 2005 и страхом перед днем настоящим.
Узнавай же скорее декабрьский денек, Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! Я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера. ;
Мандельштам верит, что он не один в этом страшном мире «ленинградских речных фонарей». Он помнит о друзьях и знакомых и ждет, что они откликнутся, оставаясь такими же стойкими и несгибаемыми, как прежде. Поэт не хочет сдаваться, он борется за свою жизнь и за свою свободу. Но телефон, вероятно, молчит, и это говорит о том, что не только город стал неузнаваемым — изменились сами люди: кто-то испугался и затих, кто-то приспособился, кто-то уехал, а кто-то и ушел из жизни. Но велика ли разница теперь между живыми и погибшими?
Петербург! У меня есть еще адреса. По которым найду мертвецов голоса.
В этом стихотворении О. Мандельштама перед нами раскрывается весь ужас, вся трагичность эпохи, когда люди от страха не могли спать по ночам: они не знали, будут ли завтра живы. Клевета, доносы, насилие сделали горожан слабыми и покорными. С замиранием сердца они прислушиваются к шагам за дверью, говорят вполголоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок Ударяет мне вырванный с мясом звонок, И всю ночь напролет жду гостей дорогих, Шевеля кандалами цепочек дверных.
Дверные засовы, крючки и цепочки поэт не зря считает кандалами — это оковы, надетые, в первую очередь, на души, на волю людей. И, конечно же, совсем не дорогих гостей ожидает Мандельштам ночью, зная, скольких его друзей, товарищей и знакомых увели в неизвестность такие «гости».
Это стихотворение О. Мандельштама позволяет нам, живущим спустя семьдесят лет после описанных событий потомкам, понять психологию человека в страшные и трагические годы Советской страны. Я думаю, что поэт пытался донести до нас главную мысль: самое важное и самое ценное, чем может владеть человек — это свобода, как внешняя, так и внутренняя.
Анализ стихотворения «Я вернулся в мой город, знакомый до слез»
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Философское модернистское стихотворение, посвящённое Петербургу, любимому городу Мандельштама. Возвращение в город детства и сладко, и мучительно: герой словно ощущает детские болезни (распухшие желёзки), чувствует вкус лекарств из детства (так им воспринимается жёлтый «рыбий жир» фонарного света).
Стихотворение обретает тональность молитвы и мольбы: лирический
герой говорит родному городу, что ещё не хочет умирать, что у него есть признаки живого — телефонные номера и адреса, по которым когда-то жили его ныне мёртвые друзья и близкие.
Реальность приобретает черты фантасмагории: звонок не звенит, но бьёт в висок, хоть и вырван «с мясом». Воспоминание о друзьях пугает, ведь друзья мертвы, но «гости дорогие» всё же придут: об этом звенят дверные цепочки-кандалы.
Эпитеты и метафоры стихотворения во многом связаны с традиционными для «петербургского текста» цветами — жёлтым «рыбий жир», «желток») и чёрным «к зловещему дёгтю», «на лестнице чёрной»).
Анафора и риторические обращения связаны с родным городом («Петербург! Я ещё не хочу умирать!», «Петербург! У меня ещё есть адреса … »). Написано четырёхстопным анапестом, рифмовка смежная. Жанр: элегия.
КОМПОЗИЦИЯ И СЮЖЕТ
⦁ Поэт возвращается в Петербург, город детства: «Я вернулся в мой город знакомый до слёз … »
⦁ Всюду атмосфера страха и смерти: «к зловещему дёгтю подмешан желток», «У меня ещё есть адреса, // По которым найду мертвецов голоса … »
⦁ Поэт осознаёт, что в любой момент могут прийти и за ним: «и всю ночь напролёт жду гостей дорогих, // Шевеля кандалами цепочек дверных».
⦁ Обилие чёрного и жёлтого цвета вызывает чувство беспокойства и тоски.
ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
⦁ Тема: гибель родного города.
⦁ Идея: образ любимого города остался в прошлом, а в новом городе страшно, от него веет холодом, смертью, предчувствием беды, ведь гибнет не только город, но и целая страна.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СРЕДСТВА
⦁ Рефрен: Петербург!
⦁ Метафоры: вырванный с мясом звонок, рыбий жир ленинградских речных фонарей, шевеля кандалами цепочек.
⦁ Эпитеты: лестница чёрная, речные фонари.
⦁ Символика: дверные засовы и цепочки — кандалы, надетые на души людей.
Анализ стихотворения «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» (О. Мандельштам)
История создания
Стихотворение «Я вернулся в мой город, знакомый до слез» было написано в 1930 году, когда Осип Мандельштам был на Кавказе и предвкушал возвращение в город, который отныне был не тем Петербургом, который так любил поэт, а Ленинградом, потому в произведении и фигурируют сразу два названия северной столицы. В 1931 году стихотворение было опубликовано в «Литературной газете».
История написания стихотворения «Я вернулся в мой город, знакомый до слез» совпала с одной из самых мрачных страниц в истории нашей страны. После революции 1917 года последовала реакция — ужесточение политического режима, «закручивание гаек». Аресты, облавы, закрытие СМИ, смертные приговоры по одному доносу, шпиономания и последствия Гражданской войны в виде разрухи, голода, сбоев в работе всех социальных институтов — все это очень угнетало поэта и его современников. Поэтому в стихотворении звучит мотив страха перед неволей, а весь город напоминает одну большую тюрьму, где каждый житель заведомо виновен и обречен.
Жанр, размер, направление
Жанр лирического стихотворения «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» — элегия, оно наполнено печальными философскими размышлениями поэта о том, как изменился Петербург.
Размер стихотворения — четырехстопный анапест, в произведении так же нем используется перекрестная рифмовка.
Направление, в котором написано произведение — акмеизм, на что указывает реализм описанного в нем Ленинграда и материальность использованных образов: «рыбий жир ленинградских дорог», «вырванный с мясом звонок».
Композиция
Стихотворение «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» делится на двустишия, однако, у него нету четкой структуры, ведь оно является потоком мыслей лирического героя об изменившемся Ленинграде. Каждая строфа пронизана грустью поэта из-за того, что он не узнает некогда любимое им место.
- В первом двустишие поэт дает читателю понять, что он вернулся в самый его любимый город, до слез знакомый ему еще с детства.
- Во втором и третьем двустишие Мандельштам с отвращением описывает современный Ленинград, наполненный неприятными образами «зловещего дегтя» и фонарей с рыбьим жиром.
- Дальше поэт размышляет о том, каким опасным стал Ленинград в эпоху правления Сталина. Лирический герой со страхом предчувствует свою погибель и вспоминает о пропавших людях, адреса которых всё ещё сохранились. Он живет на мрачной лестнице, боясь каждого звонка и находясь в мрачном ожидании конца.
Образы и символы
Образ Петербурга или Ленинграда — центральный в стихотворении «Я вернулся в свой город, знакомый до слез». Ленинград представлен мрачным и неприветливым городом с темными лестницами, местами, отдаленно напоминающими о погибших и пропавших здесь людях и с «рыбьим жиром» фонарей, рассеивающими всю тьму утратившего своё великолепие города. Поэт несколько раз отчаянно восклицает «Петербург! », словно пытаясь отыскать в этом устаревшем названии хоть какое-то прежнее величие некогда любимого города, который был центром светской и интеллигентной жизни в еще царской России. Теперь же этого всего нет, поэтому лирическому герою только и остается вздрагивать, слыша «вырванный с мясом звонок» и ждать у дверей вместо друзей-литераторов своего круга «гостей дорогих». В этих строках поэт намекает на сталинские репрессии, жертвами которых он рано или поздно станет.
Образ лирического героя так же важен. Это человек, разочарованный в городе своего детства и приговоренный этим городом к неминуемой расправе. Он ощущает себя враждебным элементом. Ленинград больше не вызывает в нем прежних чистых детских эмоций, их вытесняют отвращение, горечь и страх за свою жизнь.
Темы, проблемы, настроение
Многомудрый Литрекон может расширить этот раздел, если Вы этого пожелаете. Напишите о том, что нужно сюда добавить, в комментариях.
В стихотворении «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» фигурирует тема ностальгии. Поэт скучает по светлому и красивому Петербургу из своих воспоминаний, он противопоставляет город «знакомый до слез» нынешнему мрачному Ленинграду, «где к зловещему дегтю подмешан желток».
Проблема непринятия власти между строк так же прочитывается в стихотворении. Поэт завуалированно выражает свое отвращение к репрессиям, которые буквально «стирают» людей, не оставляя о них почти никакой памяти, только отголоски, подобные шепотам мертвецов: «У меня еще есть адреса, по которым найду мертвецов голоса. ». Даже вся обстановка города и квартиры поэта говорит о неминуемой страшной судьбе всех жертв сталинской политики. Свет фонарей мрачен и подобен свету желтых ламп в тюрьме, а цепи на дверях напоминают кандалы.
В этом стихотворением О. Мандельштам словно предвидел свою судьбу, спустя несколько лет он был несколько раз арестован и заключен в исправительно-трудовых лагерях в итоге скончался в пересыльном лагере от тифа в 1948 году.
Настроение в стихотворении «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» мрачное и угнетающее, современный Ленинград видится поэту в черных, серых, грязно-желтых и коричневых тонах, вызывающих чувство тоски и безысходности — как у него, так и у читателя.
Основная идея
Главная мысль стихотворения «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» заключается в непринятии поэтом нового строя и той тирании, что воцарилась в его стране. Свою боль за Россию он воплощает в образе Ленинграда — очень важного и личного для него города. Те изменения, что произошли в северной столице — это лишь отражение того мрака и безвыходности, которые царят в СССР. Поэтому автор одновременно выражает любовь к городу, но и раскрывает своё отношения к сталинской политике, выражая своё сочувствие современникам и призывая потомков исправить эти ошибки прошлого.
Смысл стихотворения «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» заключается в том, власть может жизнь людей и даже атмосферу целого города до неузнаваемости. Мотивы тюрьмы, заключения, неволи пронизывают все произведение и воссоздают настроение тысяч людей, ставших заложниками Ленинграда. В каждой строке мы видим сожаление по Петербургу.
Средства выразительности
Тропы в стихотворении «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» упомянуты в списке:
- Эпитеты «черный» и «зловещий», которые относятся к Ленинграду, создают мрачную атмосферу.
- Метафоры «кандалы цепочек», «вырванный с мясом звонок» напоминают о страшной участи репрессированных граждан, а такие метафоры как «рыбий жир ленинградских речных фонарей» выражают авторское отвращение к современному городу.
- Инверсия – кандалы цепочек дверных, в последних трех предложениях.;
- Олицетворения – Петербург как живое существо, звонок ударяет в висок; звонок, вырванный с мясом;
- Антитеза: приметы умершего Петербурга и живого Ленинграда
- Анафора – Я в 1-м и последнем предложениях, Петербург.
- Находим аллитерацию: Образ Петербурга создают звуки –Р,Л,З,Ж,Д, а образ Ленинграда – звуки – Р, Щ,Щ,Ж,Ч. Прием противопоставления.
Автор: Дарья Гевший
«Я вернулся в мой город, знакомый до слез»
25 января Культурный центр «Внуково» приглашает всех желающих в литературную гостиную на лекцию «Загадочный Петербург Осипа Мандельштама».
Судьба причудливо играет судьбами русских поэтов. Большинство из них канули в Лету: и сами они, и их творчество давно и прочно забыты потомками. Но и с теми, кто остался в памяти народной, не все так просто. Одни поэты незримо сопровождают нас со школьной скамьи: с детских лет мы цитируем их стихи, созерцаем бронзовые памятники на площадях. Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Есенин… Они по праву стали легендами для потомков, их вклад в русскую культуру огромен и неоспорим. Но есть и те, имена которых хотя и известны широкой публике, но как бы находятся в тени своих величавых «коллег по цеху». Один из таких поэтов – Осип Эмилевич Мандельштам.
Многие стихи Мандельштама непросто цитировать: в них нет простоты и легкости изящного слога Пушкина или хлестких, отрывистых, врезающихся в память чеканных строк Маяковского. Мандельштам – поэт «не для всех», его поэзию каждый воспринимает по-своему. Любопытную характеристику своему творчеству дает сам Мандельштам в одном из своих писем: «Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию, но вскоре стихи мои сольются с ней, кое-что изменив в ее строении и составе». Эти строки написаны в роковом для поэта и для страны 1937 году, незадолго до его трагической гибели в одном из лагерей страшного «архипелага ГУЛАГ».
Хотя Мандельштам и родился в Варшаве (в 1891 году будущая польская столица находилась в составе Российской империи), но по-настоящему родной для него стала Северная Пальмира – Петербург. Здесь прошли самые радостные и светлые годы его жизни. В Петербурге он начал писать стихи, выпустил в 1913 году первую книгу. И даже после переезда в Москву Мандельштам продолжает возвращаться в свой любимый город.
Но в 1930-е годы поэт почувствовал: его Петербург – как, впрочем, и вся страна, – изменился. Что-то неуловимо тревожное витало в атмосфере Северной столицы, и эта неосознанная тревога выразилась в одном из самых известных стихотворений – «Я вернулся в мой город, знакомый до слез». В СССР эти строки стали популярны после того, как песня на стихи Мандельштама прозвучала со сцены в исполнении молодой талантливой певицы Аллы Пугачевой. Только слово «Петербург» ей пришлось изменить на «Ленинград».
25 января в КЦ «Внуково» участники литературной гостиной смогут прослушать лекцию о значении Петербурга в жизни и творчестве О. Мандельштама. Гости культурного центра узнают много нового о поэте, стихи которого, как писал один из литературных критиков, «невозможно отторгнуть от полноты русской поэзии».
Начало – в 15:00, вход свободный.
Адрес: ул. Большая Внуковская, д. 6.
Телефон для справок: 8 (495) 736-23-82 (контактное лицо – Кирилина Анна Игоревна).
Петр Иванов
Осип Мандельштам. Санкт-Петербург
Осип Мандельштам. Петербург- Ленинград , Дмитрий Бергер
Я вернулся в свой город, родной мне, как мои слезы / Как маленькие вены, опухшие железы моих младенческих лет. Вы пришли сюда, теперь вперед залпом … - Ленинград , от Андрей Кнеллер
Я вернулся в свой город, он по правде знаком / До слез, до вен, опухших желез моей юности.Вы снова здесь, — быстро глотните … - Ленинград , Питер Рассел
Я вернулся в свой город, знакомый до слез, / К крови в моих венах, к опухшим миндалинам моего детства. / Вы вернулись ч … - Ленинград , Бернар Мирес
Я вернулся в свой город, знакомый, как слезы, / Как вены, как свинка из детства. Вы вернулись сюда, так что глотайте как можно быстрее / Ф… - Ленинград , Руперт Мортон
Я вернулся в свой город, слишком хорошо разбираясь в слезах, / И с венами, и с детскими железами, готовыми к разрыву. Вы вернулись сюда — с … - Ленинград , к Алистер Полдень
Я вернулся в город Я шел до слез, / что я знал своим венам и железам в детстве. Вернемся сейчас в Ленинград. Быстрее и быстрее, / глоток d… - Ленинград , от Роза Стайрон
Вернись в мой город, дороже мне слез, / в его вены, опухшие железы детских ночей, вернись, вспомнив — проглоти, о скорей тот … - Петербург , по Дина Беляева
Я вернулся в свой город знакомый до слез, / Моим сосудам и миндалинам детских лет, Вы снова сюда вернулись, то пожирайте и впихивайте / Рыба…
Осип Мандельштам (Нидерланды)
- Ленинград , Vertaalgroep Leidse Slavisten
Terug in de stad mij tot tranen bekend, / In het merg, in het bloed tot het laatste bekend. / Je bent weer terug, dus je vreet je meteen / Дверь …
Осип Мандельштам (суоми)
- Ленинград , Марья-Леена Миккола
Palasin kaupunkiini — kyynelrauhasillani / туннистан сен куин лапси — джока суонеллани.Паласит? Kiirehdi niin ehdit ryypätä / kalaöljyn Ленинград …
«Ленинград» Мандельштама — Русское Кувырок: приключения в понимании России
Это стихотворение Осипа Мандельштама, которое я недавно перевел. Это стихотворение особенно привлекательно для меня по ряду причин: оно вдохновлено городом, в котором я жил достаточно долго, чтобы оно вошло в мое сердце и стало моим другом; он говорит об истории изменения названия, которое он пережил в 20 веке — от St.Петербург, в Петроград, в Ленинград и обратно в Петербург; образы в этом стихотворении мрачны и в то же время интимны.
Вот мой перевод:
Ленинград
Осип Мандельштам
(1930)
Вернулась в свой город, до слез знакома,
В вены, опухшие железы детских лет
Вы вернулись сюда, в Ленинград, так что быстро проглотите
Рыбий жир с фонарей на берегу реки в городе
Узнай скорей декабрьский день
Где смешанный с черной смолой яичный желток с серой
Петербург, я пока не хочу умирать
У вас есть мои телефоны, попробуйте
Петербург, у меня еще есть адрес
Окрестности, наполненные голосами призраков
Я живу на темной лестнице, и в моей голове
Звучит колокол, вырванный из плоти мертвых
И всю ночь жду своих дорогих гостей
Движущиеся дверные цепи, как кандалы, свидетельствуют об их приближении
Мне нравится, как это стихотворение, хоть и называется Ленинград, , обращается к «Петербургу».Я понимаю, что, хотя моя собственная ностальгия и желание вернуться в это место, которое все еще нежно хранит мои слезы, кровь и юношескую страсть, Санкт-Петербург / Ленинград человека, пережившего Первую мировую войну, революции 1917 год, Гражданская война в России и установление власти Коммунистической партии оказали над ними власть иного характера. Я полагаю, что было немало людей, которые продолжали думать о городе как о Петербурге довольно долгое время. Тот факт, что ему было возвращено это название в 1991 году, через год после падения Коммунистической партии от власти, свидетельствует о сохранении такого рода памяти.
Перевод этого стихотворения был забавным упражнением. Я сделал все возможное, чтобы сохранить образы, даже когда мне было трудно полностью понять их значение. Наверное, самая сложная строчка в этом плане — двенадцатая — Звучит колокол, вырванный из плоти мертвых . У меня возникли проблемы с этим, я пошел в Google Translate, чтобы узнать, что там написано. Вот что он дает для одиннадцатой и двенадцатой строк:
Я живу на темной лестнице, а в храме
Бьет меня рваным мясом зовут
Одна хорошая вещь в Google-translate заключается в том, что он настолько снижает планку для переводов, что я чувствую, что сделал довольно хорошо, по сравнению с такой чепухой, генерируемой компьютером.
Темная речь молчания Труд: стихи и переводы Осипа Мандельштама — Бетси Шолл
Вот застенчивый, уважительный и глубоко вдумчивый очерк Бетси Шолл об Осипе Мандельштаме, его жизни, стихах и переводах. Бетси — дорогой друг и коллега в Вермонтском колледже изящных искусств, где она преподает поэзию, а я преподаю прозу, и мы встречаемся и встречаемся каждые шесть месяцев в резиденциях в Монпелье. Сразу же эссе о поэзии и искусстве перевода «Темная речь о безмолвном труде» обыгрывает колебания между близостью и дистанцией, возникающими при чтении стихотворений в переводе, и заканчивается празднованием этой дистанции.Она пишет: «Может быть, чувство приподнимания одной вуали только для того, чтобы найти другую, описывает все чтение, описывает наше человеческое состояние».
dg
Когда я спрашиваю себя, почему последние несколько лет я возвращался к творчеству Осипа Мандельштама больше, чем к любому другому поэту, ответ, кажется, включает в себя некое сочетание этого человека и его творчества или, возможно, человека в его Работа. В его голосе есть интимность, несущая в себе качество чистоты, как если бы стихи хлынули изнутри и сначала прошептали ему самому как временное противодействие хаосу вокруг него.Слова подобны валунам, позволяющим ему перейти трудную реку, на одном берегу — его внутренняя жизнь, а на другом — внешний мир советской жизни. Даже в переводе проявляется интенсивность его языка, ощущение материальности его слов, почти осязаемый голос. Его гениальность метафор очевидна: в быстроте ассоциации образы обладают тем качеством трансформируемости или конвертируемости, которым он восхищается у Данте, чьи «сравнения», по его словам, «никогда не описательны, то есть чисто репрезентативны.Они всегда преследуют конкретную цель — дать внутренний образ структуры или силы… (Разговор о Данте) ». Чтобы предложить что-то от оригинального качества его ума, вот описание в прозе из Путешествие в Армению :
Мне удалось наблюдать, как облака совершают свои обряды перед Араратом.
Это было нисходящее и восходящее движение сливок, когда они наливались в стакан с румяным чаем и взбивались во всех направлениях, как клубни.
Однако небо в земле Арарат доставляет мало удовольствия Владыке Саваофа; это приснилось голубой синичке в духе древнейшего атеизма.
В этом отрывке, конечно же, есть восхитительная метафора облаков, подобных сливкам в чае. Но это еще не все. Арарат — это гора, на которую, как говорят, приземлился Ноев ковчег, что наводит на мысль о том, что мир находится в сомнительных проливах — некий элемент выживания, окруженный огромными разрушениями. Если еврейский Бог — бог справедливости и порядка, то клубящиеся облака предполагают некое легкое хаотичное движение в отличие от остальных, которыми командует «Господь Саваоф». Я не совсем понимаю синюю синицу, но кажется, что это место отдыха, это стартовое место для нового порядка жизни все еще находится в противоречии с чем-то более старым, более диким, с которым нелегко покорить.Облака, похожие на клубни, нисходящие и восходящие, атеизм и синие синицы — кажется, Бог едва ли может управлять миром, который он пытается исправить!
Хотя Мандельштам передает своего рода внутренний пейзаж, который может показаться очень личным, тем не менее, его стихи глубоко связаны с культурой и историей, фиксируя быстрые изменения в мире вокруг него. Стихи работают с внутренними образами, как и многие лирические стихи нашего времени, но Мандельштам не просто изображает свою собственную чувствительность; он берет все ресурсы лирики и использует их для обращения к окружающему миру.
По нескольким причинам стихи могут быть трудными. Некоторые из них связаны с нашим незнанием русской культуры и истории: мы пропускаем строки других поэтов, встроенные в его собственные, и многие тонкие намеки, которые мог бы распознать русский читатель. Другие ссылки и ассоциативные прыжки происходят из такого глубоко личного места, лучшее, что мы можем сделать, это уловить резонанс, пыль, летящую с подошв его ботинок. Его вдова Надежда Мандельштам иногда выступает против общепринятых интерпретаций некоторых стихотворений, как будто даже российские ученые упускают из виду частные намеки.В своем «Разговоре о Данте» сам Мандельштам сравнивает скорость поэтических ассоциаций с бегством через реку, «забитую мобильными китайскими джонками, плывущими в разных направлениях». Он продолжает: «Так создается смысл поэтической речи. Его маршрут невозможно восстановить, опросив лодочников: они не скажут, как и почему мы перескакивали из барака в барахло ». Итак, мы продвигаемся вперед, прыгая, спотыкаясь. Несмотря на трудности и проблемы перевода, эмоциональная открытость и уязвимость Мандельштама явно просматриваются.
И это возвращает меня к жизни. Мандельштам родился в 1891 году и достиг совершеннолетия во время революции с ее различными конфликтующими сторонами, терроризмом и лишениями. Я не буду тратить здесь время на биографию или историю России — эти вещи достаточно легко найти. Достаточно сказать, что последствия революции были хаотичными с различными лидерами, приходившими к власти и находившимися у власти, бесконечными зверствами. В середине 20-х Сталин поднялся на вершину. К 1930 году он опубликовал письмо, в котором провозгласил, что «не следует публиковать ничего, что противоречило бы официальной точке зрения».В 1933 году, как если бы молчаливое согласие стало невыносимым, Мандельштам составил свою знаменитую «Сталинскую эпиграмму» и зачитал ее по крайней мере на двух разных собраниях, явно зная, что кто-то, вероятно, его выдаст. Надежда Мандельштам в своих мемуарах Надежда против надежды, говорит, что поступая так, он «выбирал свой способ смерти». Возможно, настоящим преступлением и реальной необходимостью для Мандельштама было то, что она называет «узурпацией права на слова и мысли, которые правящие силы оставили исключительно для себя…».Во всяком случае, это было похоже на подписание собственного смертного приговора, который сам Мандельштам предложил в какой-то безрассудно оптимистичный момент, когда он сказал ей: «Почему ты жалуешься? Поэзию уважают только в этой стране — за нее убивают. Нет места, где за это убивают больше людей ». В случае с Мандельштамом он был заключен в тюрьму, подвергся допросам и, в конечном итоге, сослан на три года, с 1934 по май 1937 года, затем снова арестован в мае 1938 года и приговорен к каторжным работам. Он умер в пересыльном лагере в Восточной Сибири в декабре того же года.Вот стихотворение в переводе Мервина:
СТАЛИНСКАЯ ЭПИГРАММА
Наши жизни больше не чувствуют себя под ними.
В десяти шагах вы не слышите наших слов.
Но всякий раз, когда есть обрывок разговора
, он обращается к кремлевскому альпинисту,
десять толстых червей его пальцев,
его слова как меры веса,
огромные смеющиеся тараканы на его верхней губе,
блеск его ободов.
Окруженный кучкой боссов с куриными шеями
Он играет с подношениями полулюдей.
Один свистит, другой мяукает, третий сопит.
Он высовывает палец, и он один взрывается.
Он выковывает указы в ряд, как подковы,
один для паха, другой для лба, виска, глаза.
Он катит казни на своем языке, как ягоды.
Он хотел бы обнять их, как больших друзей из дома.
[ноябрь 1933 г.]
W.S. Мервин
Это стихотворение более доступно, чем большинство стихов Мандельштама, что предполагает, что он чувствовал приближение своей судьбы и хотел прояснить свою позицию, не оставляя ничего двусмысленного.Некоторые строчки из версии Мервина врезались мне в голову, и я ненавижу даже смотреть на другие версии: «огромные смеющиеся тараканы на его верхней губе», «окруженные отбросами боссов с куриной шеей», «Он высовывает свой палец. и он один идет бум ». Однако, если мы посмотрим на перевод Хейворда, напечатанный в «Надежда против надежды », то увидим «широкогрудую осетинку», и эта ссылка явно присутствует в оригинале. Видимо, возник некоторый вопрос, был ли Сталин на самом деле из Грузии или Осетии, маленькой республики по соседству.Осетины считались менее утонченными и более жестокими, поэтому Сталин официально называл себя грузином. Примечательно учитывать, что даже когда Мандельштам декламировал стихотворение, зная об опасности, он был озабочен его художественным качеством и сказал, что хотел избавиться от этих последних строк, но они не годились. Возможно, Мервин поступил мудро, избежав упоминания, которое ставил под сомнение сам поэт, и это в любом случае мало что значит для английских читателей. «Ягоды» в Мервине — это малина в оригинале, что, по всей видимости, является гангстерским языком преступного мира.Именно по этим маленьким пунктам видно, насколько сжато стихотворение Мандельштама, даже одно из самых доступных. Иосиф Бродский сказал, что именно эта «перегруженность» его стихов делает Мандельштама уникальным. (По большей части он работал в традиционных формах — рифма и ямб.)
Иосиф Бродский
Учитывая наш опыт в Америке, где стихи, карикатуры, разглагольствования практически обо всем попадают в блогосферу без каких-либо последствий, может быть, было бы хорошо остановиться на мгновение и осознать природу советской жизни.Ближайшей параллелью в наше время может быть фундаменталистский экстремизм некоторых теократий. В Советской России государство контролировало все: работу, жилье, питание. Продолжались аресты, приговоры к каторжным работам или ссылке, казни. По сути, заискивание на благосклонности было единственным способом вести хоть какую-то сносную жизнь — место для проживания, достаточно работы, чтобы выжить, продовольственные книжки. Многие интеллектуалы и художники уступили, обратились в соратников-писателей, написали, что принесет им те немногие доступные преимущества, или же они молча сидели в страхе.Итак, что позволило Мандельштаму высказаться? Он решил ответить Сталину как поэт, в стихотворении, прочитанном другим поэтам, поэтому мне интересно, есть ли что-то в его концепции поэзии, что способствовало его способности противостоять тому, что Надежда называет «рационалистической программой социальных изменений». требовал слепой веры и повиновения властям ». Конечно, есть много факторов, отличных от поэзии, включая происхождение, образование, характер, целую сложную систему убеждений. Но в его понимании поэзии и ее места в мире должно было быть что-то, что тоже способствовало этому.
Во-первых, вместе со своими товарищами-акмеистами он отверг акцент русских символистов на той форме субъективности, которая считала поэта высшим существом, чье стихотворение было значительным лишь постольку, поскольку оно было средством для высказываний поэта. Для наиболее крайних символистов мир был незначительным, а дух — всем; они были счастливы смешивать и сочетать духовные доктрины для своих собственных целей. Такой индивидуализм и субъективность могут легко привести к упору на самосохранение любой ценой, к готовности заново изобрести систему взглядов для достижения этой цели.Напротив, акмеисты ценили ремесло, стихотворение как таковое, ценили феноменальный мир. Мандельштам однажды определил акмеизм как «ностальгию по мировой культуре». Надежда говорит, что это было «также подтверждением земной жизни и социальной заботы». В «Утре акмеизма» Мандельштам говорит: «Земля — это не препятствие или несчастный случай, а дворец, данный Богом». Это подразумевает внимание и трепет, а также систему убеждений, выходящую за рамки утилитарности. Что касается ностальгии по мировой культуре, это подразумевает осознание истории, классического мира, более широкую систему отсчета и восприятия, чем его собственный момент.Наряду с этим было его личное чувство отождествления со своими собратьями, среди которых он жил и разделил судьбу, и его чувство, что он говорил не за их, а за их.
Поскольку Мандельштам ценил ремесло, уделял внимание корням и происхождению слов, традициям, ничто в его понимании самого себя или поэзии не позволяло ему писать пропаганду. Отождествление с людьми, с землей и большим миром, возможно, укрепило его собственное врожденное чувство ответственности.Будучи евреем в царской России, он привык находиться на грани признания, что, возможно, помогло ему оставаться ясным и скептически настроенным к массовой идеологической обработке.
Наконец, у него было чувство поэзии как призвания, а не профессии. Однажды он столкнул друга-поэта с лестницы за то, что тот жаловался на то, что его не опубликовали, и крикнул ему: «Что опубликовал Иисус Христос?» Он жил литературной жизнью, писал очерки, путешествуя в товарном вагоне и разбиваясь в разных местах. Но он не хотел стихов на свет.Либо они пришли, либо нет. Когда они приходили, они часто начинались физически с звона в ушах перед формированием слов, процесс, который он описал как «вспоминание чего-то, о чем никогда раньше не говорилось, и поиск потерянных слов…». Он не сидел за столом. Он расхаживал или ходил по улицам, бормоча, концентрируясь так сильно, что иногда терялся. Он никогда не записывал «Сталинскую эпиграмму». Тот, кто сдал его, помнил это достаточно хорошо, чтобы прочитать его, чтобы полиция могла записать.Если бы следователь не ошеломил Мандельштама, он бы знал об этом из показанной ему версии, которую читал его предатель. Во всяком случае, такой взгляд на искусство и такой способ композиции предполагают, что поэзия была слишком существенна для самого его существа, чтобы ее можно было нарушить. Однажды, когда он сочинил за столом, это была его «Ода Сталину», написанная в надежде обрести свободу, но написанная с такими противоречиями, встроенными в язык, что она вряд ли могла сработать. Он просто не мог скрыть своего отношения к тирании, убийствам, слепому послушанию и корысти.
Раньше я думал, что Мандельштама преследовали за то, что он был личным поэтом, за то, что он поддерживал веру в индивидуальный дух, в независимость и частную жизнь, против тирании коллектива. Вы можете увидеть это в стихотворении «Ленинград» в переводе Мервина.
Я вернулся в свой город. Это мои старые слезы, мои собственные маленькие вены, опухшие железы детства.
Итак, вы вернулись. Откройте широко. Ласточка
рыбий жир из речных фонарей Ленинграда.
Открой глаза. Знаете ли вы в этот декабрьский день,
яичный желток с вбитым в него смертельной смолой?
Петербург! Я пока не хочу умирать!
Вы знаете мои номера телефонов.
Петербург! У меня все еще есть адреса:
Я могу найти мертвые голоса.
Я живу на черной лестнице, и звонок,
вырвал нервы и все такое, звенит у меня в висках.
И я жду до утра гостей, которых люблю,
и ломаю дверь цепями.
Ленинград, урожденный Санкт-Петербург, — это место, где вырос Мандельштам. И где, как Данте, он больше никогда не мог жить. Он был написан в 1930 году, во время последней неудачной попытки Мандельштама обосноваться в Ленинграде. Мне нравится, как он вызывает детство в первом куплете, а затем переходит от опухших желез ко второму куплету, который, кажется, накладывает на то детство с его тоником на основе рыбьего жира более темные переживания. «Откройте широко. Глотай », — могут сказать ребенку мать или врач.Но теперь он поглощает новый город Ленинград, больше не Петербург, больше не столицу или самый западный город России. Теперь он глотает маслянистую реку. «Открой глаза», — говорит себе оратор и поднимает вопрос о «этом декабрьском дне», о смертельной смоле в яйце — как будто сейчас все опасно. Декабрь вызывает петербургские рабочие забастовки, которые можно назвать началом революции 1904 года.
«Петербург!» он кричит, обращаясь к старой жизни.«Петербург!» — город, в котором был казнен его друг и муж Ахматовой Николай Гумилев, город, пробуждающий в нем желание жить и страх смерти. Прослушивание проводов, угрозы расправой, старые адреса арестованных или убитых. Квартиры разделены, поэтому люди живут только в одной комнате или меньше. Внутренняя и внешняя дисгармония — порванные провода звонка, потрепанные нервы. И спикер всю ночь ждет «гостей, которых я люблю», возможно, какой-нибудь оставшийся фрагмент человечества. Он хлопает собственной дверью, как если бы она была заперта снаружи — образ человека, пытающегося вырваться из наложенного ограничения.
Но разве это то, что писал Мандельштам? Перевод Бернарда Мира, очевидно одобренный Иосифом Бродским, заканчивается этими двумя куплетами:
Я живу на чердаке и звонит дверной звонок.
Бьет меня в висок и разрывает мою плоть.
И всю ночь жду этих дорогих гостей,
Гремит, как наручники, цепи на дверях.
«Дорогие гости», согласно Мерсу, является эвфемизмом для политической полиции. Тони Бринкли, который также переводит Мандельштама, говорит, что « гостей дорогих, (« дорогие гости ») можно также перевести как« особые посетители ».« Дорогик , по-видимому, означает« дорогой », что означает« дорого », то есть вы дорого платите. Гости также может означать «посетители». В любом случае эти гости, я думаю, ЧК, ГПУ, политическая полиция ». Таким образом, в версии Мирес это говорящий приковал дверь цепью, хотя необходимость в этих цепях заставляет их чувствовать себя оковами, а также наводит на мысль о страхе будущего тюремного заключения. Но гости явно не любимые; эти «дорогие гости» предполагают, что любимый город теперь находится в сговоре с полицией, старый город его детства, культурная столица исчез, и это место теперь ассоциируется с опасностью, предательством, арестом
Мирес дает нам стихотворение, отличное от стихотворения Мервина, может быть, даже поэта, отличного от стихотворения Мервина, и значительно расширяет наше понимание.Тем не менее, на мой взгляд, «Мервин» — лучшее стихотворение. Сравните первые 3 пары:
Я вернулся в свой город. Это мои старые слезы, мои собственные маленькие вены, опухшие железы детства.
Итак, вы вернулись. Откройте широко. Ласточка
рыбий жир из речных фонарей Ленинграда.
Открой глаза. Знаете ли вы в этот декабрьский день,
яичный желток с вбитым в него смертельной смолой?
к Meares:
Я вернулся в свой город, знакомый, как слезы,
Как вены, как свинка из детства.
Вы вернулись сюда, так что проглотите как можно быстрее.
Рыбий жир ленинградских прибрежных фонарей.
Узнай, когда сможешь Краткий декабрьский день:
Яичный желток, завернутый в зловещую смолу.
В The Meares мало текучести Мервина, музыка Мервина, опухших желез, , ласточка, , использование слов «Открыть широко» и «Ласточка», чтобы вызвать детство, которое затем переходит к самообъявлению поэта открывать свое собственное. глаза, переход от старого воспитания к текущей потребности в бдительности.Мервин в целом более конкретен и более разговорчив.
Но читал ли Мервин более мягкого, менее политизированного Мандельштама, человека, по которому ностальгия была сильнее тревоги, человека, менее желающего определять природу опыта в Советской России?
Перевод Мирес, в частности, предполагает, что для Мандельштама политическое и личное никогда не были отдельными, что он отвечал на окружающий мир всеми своими внутренними ресурсами. Стихотворение (перевод Мервина), написанное за последние полгода его ссылки в Воронеже, № 355:
. Теперь я в паутине света.
Людям со всеми тенями от волос
нужен свет и бледно-голубой воздух
и хлеб и снег с пика Эльбруса.
И я не у кого могу спросить об этом.
Один, где бы я посмотрел?
Эти прозрачные камни плачут сами собой
не из наших гор.
Людям нужна поэзия, которая будет их собственным секретом
, чтобы вечно бодрствовать,
и окунуть их в светловолосую волну
ее дыхания.
Ричард и Элизабет Маккейн говорят: «Людям нужно стихотворение, которое одновременно и загадочно, и знакомо.«Думаю, мы можем рассматривать это стихотворение как образец — паутину света, тень волос на фоне Эльбруса, самой высокой горы на Кавказе. В этих изображениях есть что-то загадочное, по крайней мере, на мой взгляд. Что значит быть в «паутине света»? Поэт пойман, муха запуталась в паутине? Да. Но это паутина света, и людям нужен свет. Так что, возможно, это не только образ ловушки, но и образ пребывания в центре акта созидания. Существует старый миф о том, что Прометей прикован к горе.Эльбрус, так что, возможно, Мандельштам представляет нового Прометея, который отвечал бы потребностям своего народа, не крадущий огонь, а язык богов государства.
Тогда есть изоляция поэта. Как говорят Маккейны: «Мне некому дать совет, и я не думаю, что смогу справиться с этим самостоятельно». Мандельштам буквально изолирован, взяв курс на сопротивление. Кроме того, вопросы о том, что нужно людям, что может дать поэт, что освещает свет, сложнее, чем кто-либо может полностью ответить.В этих строках есть и уязвимость, и решимость. Плачущие камни — возможно, в таянии снега или ручье с той горы — также сочетают что-то твердое с чем-то уязвимым, возможно, причитая о том, насколько нынешняя эпоха отошла от своих культурных высот. Само стихотворение представляет собой смесь силы и слабости, уверенности и скрытности. Поэзия становится средством пробуждения, но тайным, а не искаженным публичным выступлением. Какой бы перевод мы ни искали в конце, мы видим то качество трансформируемости, которое Мандельштам восхваляет в Данте, поскольку поэзия в своей очищающей силе становится водой, ветром, голосом и дыханием.В переводе Маккейна связь с землей более заметна, но в любом случае есть погружение, поэзия как форма очищения.
Стихи позднего Мандельштама очень сжатые и часто сочетают в себе чувство удовольствия или красоты с чувством обреченности. Вот короткое стихотворение из марта 1937 года, не слишком различающееся по переводам, перевод Мервина «Винодельня»:
Плохой должник бесконечной жажды,
мудрый сводник вина и воды,
молодые козлы прыгают вокруг тебя
и плоды раздуваются под музыку.
Флейты визжат, они кричат и визжат
, потому что черное и красное вокруг вас
говорят о грядущей гибели
, и никто не сможет ее изменить.
В музее в Воронеже Мандельштам видел греческую урну, на которой сатиры играют на флейтах, и, по-видимому, рассердился на сколотое состояние кувшина. Но, конечно, мы не можем не читать также состояние страны и положение Мандельштамов в частности. Я думаю о Мандельштаме, который посетил музей в Воронеже, и неважно, под каким давлением он находится — сломлен, за ним шпионят, не может найти работу, постоянно меняет квартиру — все равно он празднует эти артефакты мировой культуры — празднует и скорбит.В том же месяце он пишет «Тайную вечерю»:
Небеса ужина влюбились в стену.
Он заполнил его трещинами. Он наполняет их светом.
Он упал в стену. Сияет там
в виде тринадцати голов.
И это мое ночное небо, передо мной,
, и я ребенок, стоящий под ним,
моя спина мерзнет, у меня болят глаза,
и небо бьет меня по стенам.
При каждом ударе тарана
звезд без глаз падают дождем,
новых ран за последнюю вечерю,
незавершенный туман на стене.
[перевод Мервина]
Начнем с некоторой аллегории. Небеса ужина влюбились в стену. Интенсивность неба одновременно раскалывает слабый сосуд стены и наполняет его светом, что предполагает воплощение, божественное проникновение в человека, а также, возможно, что-то о том, как работает вдохновение. Мы, конечно же, смотрим на картину да Винчи, поэтому этот свет проявляется через тринадцать голов учеников и Христа — как будто для освещения нужны бетонные сосуды.Мысли о картине побуждают его распознать другую форму освещения, ночное небо, перед которым он становится ребенком — в памяти и в переживании благоговения. Но если он чувствует трепет ребенка под всем ночным небом, возникает еще и озноб — холод спины, боль в глазах. В этом раю есть что-то жестокое — его бьют и бьют по стенам. Более позитивное прочтение этого образа предполагает, что любой духовный или эстетический опыт разрушает стены, выбивает нас из нашего обычного сна, из привычного и в странную боль откровения.
Но затем стихотворение наверняка обращается к другому виду избиения: таран, звезды без глаз — безголовые звезды, как говорят Маккейны, — какими бы они ни были, они больше не ученики, несущие послание прощения и мира. Новые раны на последней вечере предполагают новые предательства, новые смерти. Христос на кресте сказал: «Свершилось», но здесь ничего не кончено, бои продолжаются. Я не знаю, что это за «туман». Маккейны переводят это как «мрак незавершенной вечности…», так что, возможно, это намекает на туман и хаос в начале творения.Картина, в которой мог бы видеть Мандельштам, была сильно повреждена в 17 -м и 18 -м веках. В последнем стихе, согласно Маккейнам, слово «баран» в русском языке означает «тарана», то есть на одну гласную от «тираны», что означает тиран.
Еще одно стихотворение, это из первых дней Мандельштама в Воронеже. Это второе стихотворение, записанное в записных книжках, которые он там держал. Из Воронежа, апрель 1935 г .:
Навоз, почерненный, обработанный до мелкой пашни, расчесанный
, как грива жеребца, погладивший в воздухе,
все рыхлые гребни взметнулись в один хор,
влажные крошки моей земли и моя свобода!
В первые дни вспашки он такой черный, что кажется синим.
Здесь начинается работа без инструментов.
Тысяча насыпей слухов вспахала — я вижу,
пределы этого не имеют границ.
Но земля — ошибка, затылок топора;
упадет к ее ногам, она не заметит.
Она настораживает нам уши своей гниющей флейтой,
замораживает их утренними деревянными ветрами.
Как хорошо себя чувствует тучная земля на орала.
Как еще степь, свернула до апреля.
Приветствие, чернозем. Храбрость. Смотри широко.
Будьте темной речью молчания трудящейся.
Мервин уделяет предложению лошади больше внимания, чем другие переводчики, которые просто говорят «ухоженная» или «ухоженная холка». Мне хотелось бы думать, что Мервин здесь ближе к тому, как работает Мандельштам, с той же конвертируемостью или трансформируемостью, что и Данте. Есть ассоциативная логика в том, чтобы перейти от навозной земли к этой «мелкой пашне, расчесанной, как грива лошади», и затем позволить лошади двигаться, таща свой плуг, в то время как говорящий продолжает смотреть на изогнутую землю, как ряды на земле. хор лофт.Уже предлагается связь между землей и языком, а также землей и свободой, как если бы есть свобода, основанная на земле, как физический противовес абстракции и обману, всей большевистской коллективной машине. «Работа без инструментов» Мервина предполагает работу по прорастанию земли, отдельную от того, что могли бы пожелать ее работники. В то время как другие переводчики говорят о «невоенном труде» или переводят фразу как «пахота — это пацифистский труд», «труд без инструментов» Мервина больше намекает на способ композиции Мандельштама — труд языка, который сначала начинает проявляться без языка.Я не знаю, как переводится русское слово «слух», но интересно, что латинский корень нашего «слуха» означает «шум». Мы склонны читать это как уничижительное, но оно также может намекать на что-то еще, зарождающееся слово, исходящее издалека (буквальное или экстрасенсорное), еще не полностью услышанное или осознанное. В «Слове и культуре» Мандельштам пишет: «Поэзия — это плуг, поднимающий время так, что его глубокие слои, его черная земля выступают наверху». Ясно, что земля и язык здесь тесно связаны.И все же земля — это ошибка. Является ли это ошибкой Советов, которые не могут контролировать это так же, как они могут контролировать людей? Или мы ошибочно ждем утешения от земли? Никаких ответов на молитвы, никакой защиты в природе. Но есть музыка, смешанная с ее собственной кончиной, собственной уязвимостью. Земля настораживает наши уши своей гниющей флейтой или своей заплесневелой флейтой, она обостряет наш слух своей умирающей флейтой. Что движет, что оживляет нас в мире природы, так это его временная природа.Наши уши вспаханы (по-Грински) или заморожены — большая разница — утренними звуками: утренним деревянным ветром, холодным утренним кларнетом. Музыка непостоянна, но она обостряет или возбуждает наш слух. Насколько ясно Мервин стремится к более физическому: «настораживает наши уши», что намекает на лошадь в первых строках.
В последнем катрене отмечается празднование. Тишина плодотворна, росток.
Приветствие, чернозем. Храбрость. Смотри широко.
Будьте темной речью молчания трудящейся.
Мне нравится продолжение прямого обращения Мервина, своего рода simpatico здесь, небольшой общий и доброжелательный заговор. Маккейны ломают этот смысл словами: «В работе царит плодородная черная тишина». Грин: «Здесь действует тишина с черным голосом». Во всяком случае, молчание плодотворное, есть ростки, что-то волнующее — может быть, надежда Мандельштама, что там, на воронежском языке, к нему вернется язык, невоенный труд. Но и здесь небезопасно. Он все еще находится под наблюдением.Даже земле нужна храбрость, ей нужно смотреть широко, и речь может быть мрачной. Позже он напишет более мрачное стихотворение, в котором земля уменьшится до размеров его могилы:
Вы забрали все океаны и всю комнату.
Ты дал мне мою туфлю размером с землю с решетками вокруг нее.
Откуда это у вас? Никуда.
Ты оставил мне мои губы, и они складывают слова даже в тишине.
Мандельштам нашел другие вещи, оставленные ему, даже в ссылке. «Ты все еще жив», — говорит он себе и перечисляет эти великие оксюмороны: «Роскошная бедность, царственная нищета!» Если мы спросим, как поэт может выжить в условиях лишений и угнетения, возможно, способность жить в противоречиях, принимать парадокс имеет какое-то отношение к этому.Мандельштам использует слово «блаженный» и говорит о своей работе как о невинной, «поющей сладости труда», или, по словам Маккейна, о «сладкоголосой работе … без греха». Так что его собственная непорочность — это утешение.
Возможно, лучший пример такой целостности — перевод Тони Бринкли и Райны Костовой. Вот их перевод четвертого раздела «Строки на Неизвестного солдата» с некоторыми русскими словами, оставленными в тексте, чтобы проиллюстрировать их точку зрения:
Арабская смесь, спутанная, запутанная, рушащаяся,
Мировой свет скоростей, измельченный до луча —
На моей сетчатке свет останавливается
В моем глазу прищуренных ног.
Миллионы мертвецов, убитых дешево
Шли тропой сквозь пустоту —
Спокойной ночи! Наилучшие пожелания им всем!
С фасада, лицо этих земляных крепостей.
Небо окопов, нетленное,
Небо массы, массовых смертей,
За, позади — далеко от тебя — целиком —
Я двигаюсь губами в темноте.
За кратерами, воронки, , за насыпями,
Осыпь, осыпи, — где он задержался, потемнел,
Перевернулся — мрачный, рябый, оспенный
Неустроенные могилы принижали гениальность.
В заключительной строфе переводчики показывают нам, как тщательно работал Мандельштам, вкладывая слова в слова, опираясь на корни и происхождение, используя эхо и намек — так же, как это делает Данте, которого Мандельштам читал на итальянском оригинале. Бринкли и Костова включают сюда некоторые русские слова вместе с примечаниями, объясняющими, как они вкладываются в значения. Они указывают, что voronki означает «кратеры», но также называет Воронеж, и, более того, это также название «маленьких воронов», черных фургонов, которые бродили по улицам города ночью и которые полиция использовала для перевозки заключенные.Имя Мандельштама, Осип, встречается в строках osypi (осыпь) и ospennyi (рябая), но эти слова также предполагают рябое лицо Сталина и его настоящее имя, которое также является Иосифом или Осипом. Только этот краткий отрывок показывает нам, как тщательно работал Мандельштам, всегда прислушиваясь к языку, слыша отголоски, корни, отзвуки. Кажется, что язык был чем-то почти священным, далеко не только инструментом манипуляции. Язык становится сотворцом поэта, предлагая немного более конкретно то, что имеет в виду Мандельштам, когда он описывает свой процесс как «вспоминание чего-то, о чем никогда раньше не говорилось, и поиск потерянных слов…» — слов, потерянных в словах, или похоронен там.
*
Я не хотел писать о Мандельштаме из-за боязни какого-то осквернения, мои слова затемняли, а не освещали его работы. Я также не хочу делать вывод, возможно, по той же причине. Я пришел к выводу, что было бы ошибкой принимать близость с переводом за близость с оригиналом. Но на самом деле я бы хотел отметить это расстояние. Когда я впервые прочитал «Разговор о Данте» Мандельштама, это было зимой. Я сидел у окна, а позади меня была вся безбрежная черная ночь, а у меня на коленях? — перевод на английский язык послереволюционного русского писателя двадцатого века, обсуждающего свое прочтение средневекового поэта на итальянском оригинале.Это казалось чудесным — находиться там, держа в руках такие огромные расстояния. Возможно, огромный разрыв во времени, языке, истории, культуре делает то, что у нас есть, еще более ценным. Тем не менее, этот разрыв, безусловно, реальный: между текстом и тем, что мы можем усвоить, между Мандельштамом и нами, нами и Данте, вами и мной. Может быть, чувство приподнимания одной завесы только для того, чтобы найти другую, описывает все чтение, описывает наше человеческое состояние.
Последнее размышление для меня связано с тем, как мы воплощаем жизнь Мандельштама в нашу собственную.Возможно, в любом возрасте художники сталкиваются с возможностью коррупции, включая самосохранение, карьеризм, меньшие амбиции, превосходство над согражданами. Возможно, всегда трудно увидеть собственные искушения. Для меня, несмотря на дистанцию времени, культуру и крайность, Мандельштам становится образцом целостности, напоминанием о более широкой мировой культуре, возможно, теперь многих мировых культур; он призывает меня оттачивать свое мастерство, расширять мое взаимодействие с миром и быть более внутренним — и не предполагать, что между ними есть разделение.Как бы ограничена ни была наша собственная аудитория, тем, кто нас находит, все равно нужна поэзия, «одновременно таинственная и знакомая», которая будет нашим общим секретом, который не даст нам уснуть: потому что даже один читатель имеет значение в мире, где никто не расходится, а это мир, который Мандельштам любил и за который умер.
—Бетси Шолл
ЦИТАТЫ РАБОТ
Бринкли, Тони и Костова, Райна, «Дорога к Сталину»: Ода Мандельштама Сталину и «Строки на Неизвестного солдата», Шофар, Лето 2003, Том 21, №0.4.
Мандельатам, Надежда, Надежда против надежды : Воспоминания, пер. Макс Хейворд (Нью-Йорк: Современная библиотека, 1999).
Мандельштам, Осип, Избранные стихотворения Осипа Мандельштама, пер. Кларенс Браун и У. С. Мервин (Нью-Йорк: Нью-Йоркское обозрение книг, 2004).
Мандельштам, Осип. Избранные стихотворения, пер. Джеймс Грин (Лондон: Пингвин, 2004).
Мандельштам, Осип, Воронежские тетради, пер. Ричард и Элизабет Маккейн, (Ньюкасл-апон-Тайн: Bloodaxe Books, Ltd., 1996).
Мандельштам, Осип. 50 стихов, пер. Бернард Мирес (Нью-Йорк: Persea Books, 1977).
Мандельштам, Осип, Полная критическая проза , пер. Джейн Гэри Харрис и Констанс Линк (Дана-Пойнт, Калифорния: Ардис, 1997).
Мандельштам, Осип, Шум времени , пер. Кларенс Браун (Нью-Йорк: Penguin Books, 1985).
—————————-
Бетси Шолл была поэтом-лауреатом штата Мэн с 2006 по 2011 год.Она является автором семи сборников стихов, последней из которых является Rough Cradle (Alice James Books), Late Psalm, Don’t Explain и The Red Line. Новая книга выходит из Университета Висконсин Press. Среди ее наград — Приз AWP в области поэзии, приз Феликса Поллака, стипендия Национального фонда искусств и два индивидуальных гранта для художников штата Мэн. Последние стихотворения появились в журналах Ploughshares, Image, Field, Brilliant Corners, Best American Poetry, 2009, Best Spiritual Writing, 2012 .Она преподает в Университете Южного Мэна и в программе MFA Вермонтского колледжа изящных искусств.
Ленинград (1930) | Muurgedichten Leiden
Варшава 1891 — Владивосток 1938
Мандельштам считается одним из величайших русских поэтов ХХ века. Он был ориентирован на международный рынок и считал себя частью европейской «мировой культуры».Как и его подруга Анна Ахматова, Мандельштам был вдохновлен классической поэзией и был частью акмеистического движения. Мандельштам рассматривал свои стихи как сообщение в бутылке; хотя он не знал своих читателей лично, они должны были понимать, что он хотел сказать, и не должны интерпретировать его строки как проповедь.
Революция
С 1911 по 1917 год Мандельштам изучал философию в Санкт-Петербургском университете. В этот период он успешно дебютировал как поэт.Однако русская революция (1917 г.) перевернула его жизнь с ног на голову. Из-за его еврейского происхождения и острого пера коммунистический истеблишмент считал его угрозой и мешал ему публиковать свои работы. Мандельштам пытался свести концы с концами, писал детские книги и переводил классические произведения западной литературы. В его первых послереволюционных произведениях можно различить панический подтекст. Сборник стихов, который он составил в 1928 году, отражает полный переворот.
Смерть и наследие
Последние годы жизни Мандельштама были чередой преследований, ордеров на обыск и арестов.Его сослали в Чердынь, а после очередного ареста отправили в ГУЛАГ, где он скончался от истощения. Его произведения, обвинявшиеся в антисоветских взглядах, почти полностью исчезли. Тот факт, что его стихи все еще можно читать сегодня, связан с его женой Надеждой, поскольку Мандельштам, часто расхаживая по комнате, продиктовал ей стихи. Она записывала их в тетради и выучила наизусть. С 1960-х его произведения были заново открыты благодаря ее усилиям, а стихи приобрели международную известность.Читатели ценят богатые образы и метафоры, которые часто затрудняют перевод его произведений.
Надежда Мандельштам | Книжная гавань
Баскетболист, занимавшийся контрабандой книг… с Бродским и Эллендеей
В прошлом месяце Мичиганский университет почтил память двух самых выдающихся людей, перешедших порог кампуса: покойного профессора Карла Проффера и его жены Эллендеи Проффер Тизли, основателей яркой и новаторской компании Ardis Publishers, которая опубликовала книгу лучшая русская литература в то время, когда советской власти не было.Я написал о них здесь и здесь и здесь и здесь , а также во многих других местах за последние несколько десятилетий, с тех пор, как я встретил их в бывшем загородном клубе Анн-Арбора. превратился в издательство (а также семейный дом с четырьмя детьми). На сентябрьском симпозиуме меня не было, разве что по духу. К счастью, это событие оставило после себя массу видеороликов. В одном из них Эллендеа за 27 минут описала бесстрашное предприятие, которым стал Ардис.
Молодой Карл Проффер был давним знатоком славистики, вспоминает она, — баскетболистом-подростком, который, скорее всего, стал юристом, а не ученым, тем, кто никогда не выходил за рамки обязательного списка литературы. Он открыл для себя Россию благодаря случайному интересу к кириллице, который привел его к наставнику — выдающемуся византийскому историку-эмигранту, который был привязан к преподаванию первого курса русского языка в университете. «Затем этот человек, предназначенный для других целей, этот баскетболист с причудливой прозой, влюбился в литературу», — сказала Эллендеа.Это был второкурсник — первый год дал ему шотландское просвещение и дар убеждения. Он учился в школе Святого Андрея в Шотландии, которая работает по системе учебных пособий, и открыл для себя философа Дэвида Юма . «Это было потрясающее пробуждение. Баскетболист стал интеллектуалом, но не нормальным ».
«Это был человек большой опасности — капитан команды. … Он ничего не боялся. Он мог контролировать свой нрав и негодование. Остальные из нас не могли; мы были очень молоды », — вспоминала она.«Все, с кем он контактировал, тоже переходили на русский язык, потому что он распространял информацию. Его философия распространяла информацию … Он был первым кандидатом наук из Мичигана. Они построили вокруг него программу. В 1972 году он стал самым молодым профессором.
Карл и Эллендеа в Ardis
Возможно, самый большой шанс, которым он воспользовался, был с красивой девушкой в мини-юбке. «Было легко не воспринимать меня всерьез, если ты плохо меня знаешь, — сказала Эллендеа, которая была на шесть лет моложе. «Он не только серьезно отнесся ко мне и женился на мне, но и сделал меня полноправным партнером.Каждое решение принималось совместно, и она продолжала Ардис после его смерти в 1984 году до 2002 года, когда компания Overlook Press приобрела Ардис. В 1989 году она получила премию Макартура «гений».
«Карл мог печатать 110 слов в минуту — это было важно. Ардис был построен на наших телах. Мы израсходовали нашу энергию, и его энергия была феноменальной ». Предприятие было опасным, а контрабандные рукописи грозили арестом и даже хуже. В США они столкнулись с другими опасностями: «Мы ни от кого не получали денег.Мы жили на острие ножа — каждый год закладывали свой дом ».
«Мы ходили по лезвию бритвы, и он был крутым», за одним важным исключением — «и здесь мы подходим к« почему »Ардиса», — сказала она.
Бедственное положение их друзей, литературного сердца России, оставило Карла в «абсолютном холоде, гневном негодовании — разрушительном негодовании». Она продолжила: «Наши люди хотели одну книгу , они писали монографию и хотели одну книгу на Тулуз-Лотрек , они хотели одну книгу на Шекспира .… Они знали так много, так много языков, но никогда не покидали эту проклятую страну, которая на самом деле была тюрьмой в одиннадцати часовых поясах… Мы видели таких людей, как мы, за решеткой, и иногда им приходилось целовать собственные цепи и говорить: «Ничего подобного. . Это здорово ». Это была не та жизнь. … В таком настроении мы вернулись. Мы были в ярости от того, что случилось с этими замечательными людьми. Надежда Мандельштам с четырьмя замками на двери. Сейчас 1969 год, но она все еще боится. Она сказала: «Не приводите ко мне молодых людей, потому что они самые худшие.Они информаторы ».
Она описала советскую Россию как «тонкую корку над большим вулканом крестьянских эмоций, находящуюся под контролем ружья и кнута. И эта тонкая корка была для нас глубокой, богатой и могущественной культурой. Не только литература — музыка, искусство, танцы ». “
Профферы одеваются, чтобы соответствовать своим русским знакомым, но они предпочитают одеваться как американцы, а не подражать пролетариату или русской интеллигенции, поскольку они не были ни тем, ни другим. «Мы были бы американцами, потому что русские начали думать:« О, весь мир такой.«Визуально мы бы противоречили этой идее. Потому что легко впасть в отчаяние, когда ты сидишь в тюрьме 70 лет «.
«Я хочу, чтобы вы приняли во внимание его смелость и смелость. У него была смелость, но он никогда не говорил: «Теперь я собираюсь прыгнуть с высокого прыжка» — он просто сделал это. Мы были людьми действия, это, конечно, правда. … Мы двигались очень быстро, потому что Карл, как и [Иосиф] Бродский , не думал, что впереди у него долгая жизнь ».
Я был там по духу, и вы тоже можете быть — видео с мероприятия здесь .
Осип Мандельштам: Борьба русского поэта за правду
Появился осенью 1976 г., т. II, No. 2 Скачать PDF
Литература должна быть мощным средством выражения веры. Таким образом, он должен способствовать созданию подлинной культуры. Питер Крок очень озабочен всеми тремя аспектами — литературой, культурой и верой — в следующем деликатном обращении с русским поэтом Осипом Мандельштамом. Мандельштам, которого преследовала за свои взгляды не меньшая фигура, чем сам Сталин, проявил недюжинную силу и дальновидность.Его работа выжила в значительной степени благодаря равной силе и видению его жены, и вместе пара бросает вызов мужчинам всех времен и цивилизаций, чтобы они искали только Истину, без которой нет веры и культуры. По мнению автора, работа Мандельштама также дает нечто большее: откровение о том, что служение истине состоит в том, чтобы противостоять корыстной официальной лжи современного светского мира.
«Кого еще ты убьешь? Кому еще вы будете поклоняться? Какую еще ложь ты изобретешь? » это завещательные строки, которые олицетворяют индивидуальность и твердое сохранение достоинства русского поэта Осипа Мандельштама (1891-1938).В том же стихотворении, 1 января 1924 года , Мандельштам, который, как заметил Кларенс Браун, «является величайшим русским поэтом современности» (1), написал: «Мог ли я когда-нибудь предать сплетников / великую клятву перед народом». Четвертое сословие / и клятвы достаточно торжественны до слез ». Этот великий обет был верностью истине.
Мандельштам стоял, как Терезия Элиота, «наблюдая, как орды в капюшонах роятся над бескрайними равнинами», оплакивая не только разрушение городов, но и могучий сапог тирана перед лицом совести, свободы и семьи.Он не только был свидетелем отчуждения человека от культуры и общества (преобладающая тема западной литературы двадцатого века), но и наблюдал, как «голая осетина» (Сталин) опустошает Россию и сеет хаос и ужас в гостиной каждой отдельной мысли.
Как и многие другие, Мандельштам мог бы придерживаться линии партии и попытаться подогнать свои стихи под текущую идеологию и тем самым успокоить своих преследователей. Он мог бы уступить последним требованиям партии и получить удовольствие от дополнительных талонов на питание или дачи (загородного дома).Можно либо пойти на компромисс с системой в малых дозах, но в конце концов окаменеть от ее соли лжи, либо стать революционером. Мандельштам решил стать революционером, потому что стоически держался за истину и отказывался распространять свои убеждения.
Он считал, что умирающий девятнадцатый век, век релятивизма и терпимости, вызвал чудовищного и варварского преемника, новую ассирийско-египетскую эпоху. (2) Он видел в поэзии материал для защиты от грядущих монументальных рабских культур.В эссе Гуманизм и настоящее , опубликованном в берлинской газете в 1923 году, Мандельштам писал:
Есть эпохи, которые утверждают, что им нет дела до человека, что его нужно использовать как кирпич или цемент, что он должен быть построен не для чего. . . . Если социальная архитектура будущего не будет иметь в качестве основы подлинно гуманистического оправдания, она сокрушит человека, как Ассирия и Вавилония сокрушили его. (3)
В конце своего величайшего короткого эссе Слово и культура , написанного в начале 1920-х годов, поэт заявил:
По отношению к этой новой эпохе с ее безмерной жестокостью мы колонизаторы.Европеизировать и очеловечить двадцатый век, обогреть его теологической теплотой — вот задача тех, кто сумел выбраться из обломков девятнадцатого века, волею судеб выброшенных на берег на новом историческом континенте. (4)
Мандельштам неумолимо сознавал силу слова так же, как он понимал силу государства. Он сказал: «В этой стране уважают поэзию, потому что за нее убивают людей. Нет места, где за это убивают больше людей.(5) В разговоре с русской поэтессой Ахматовой он упорно утверждал, что «Поэзия — сила» и что «если они убивали людей ради поэзии, то они должны бояться и уважать ее — другими словами, это тоже была сила в земля.» (6)
Отказавшись нести в советском воздухе коварные волны лжи и обмана, Мандельштам олицетворял упорную антенну личной честности. В 1929 году он объявил группе местных писателей в Тифлисе, что формула «национальна по форме; Социалистический по содержанию », был глуп и неграмотен.Это был рецепт Сталина для правильного письма. Мандельштам запечатлел Пахаря, как Солженицын называл Сталина в В круге первом , апокалиптическим видением в стихотворении Сталина 1933 года. Когда он был сослан в российскую провинцию Воронже, поэт сказал своей жене Надежде: «Почему это? когда я думаю о его я вижу головы, холмы голов? Что он делает с этими головами? » (7) Историческая справка раскрывает значение: татарские завоеватели России сваливали головы за пределами городов как знак безрассудства сопротивления своему правлению.
Мандельштам, как и Солженицын, чей роман Круг первый относится к первому кругу Ада , был преданным читателем Данте. Есть ли более яркая параллель страданий, чем между адом Данте и сталинским архипелагом ГУЛАГ? Мандельштам обычно оставлял небольшой том Данте в своей куртке на случай, если он услышит полуночный стук, и фактически, когда его отправили в Сибирь, он взял с собой одно из своих немногих разрешенных имуществ, Данте.
Неизбежно тот же голос, который щелкнул: «Какую еще ложь ты изобретешь?» И провозгласивший свою клятву Четвертому сословию, был обречен, так же как обречены были многие писцы и представители нового кредо похоти.В ночь на май 1934 года Мандельштам был арестован и подвергнут репрессиям в печально известной политической тюрьме Любянка. Так получилось, что несколькими днями ранее он прочитал свое сардоническое стихотворение о Сталине в квартире Пастернака, и один из девяти друзей сообщил об этом властям. Поскольку это стихотворение предопределило судьбу Мандельштама, было бы поучительно представить его. Вот это стихотворение в переводе Макса Хейворда:
Мы живем, глухие к земле под нами,
В десяти шагах от нас никто не слышит наших речей,Но там, где есть хоть пол-разговора.
Кремлевский альпинист обязательно получит свое упоминание.Его пальцы толстые, как личинки
И слова, последние, как свинцовые гири, срываются с его губ,Его усы таракана злобно смотрят
И его голенище блестит.Вокруг него толпа тонкошеих вождей —
Ласковые полулюди, с которыми ему можно было поиграть.Они ржут, мурлыкают или скулят
Когда он болтает и показывает пальцем.Один за другим выковывая свои законы, чтобы их бросали
Как подковы в голову, в глаз или в пах.И каждое убийство — удовольствие
Для широкогрудой осетины.(8)
Мандельштам не был устранен, как все предполагали, но спас смерть от того, что Надежда назвала «чудом». Усилиями Николая Бухарина, Пастернака и других ему была предоставлена четырехлетняя передышка. Сначала поэт был сослан в небольшой азиатский городок на Урале, где, почти безумный от тюремного опыта, он попытался покончить жизнь самоубийством, выбросившись из окна больницы. После этого его отправили в Воронзе, где он оставался почти всю свою принудительную ссылку. Следующие четыре года они с Надеждой жили на скудные пайки и пожертвования друзей.Срок его изгнания истек в мае 1937 года, и следующие двенадцать месяцев поэт жил в кошмаре террора, пока шла волна вторых арестов. Хотя он только что перенес два сердечных приступа, в мае 1938 года Мандельштам был приговорен к пяти годам каторжных работ в Сибири.
В январе 1939 года посылка, которую Надежда отправила мужу, была возвращена. В записке с печатью говорилось, что отправитель умер. Что случилось? Где-то в азиатских курганах Осипа, лишенного одежды с биркой на ноге, оставили в общей яме.Осип Мандельштам скончался от сердечной недостаточности в пересыльном лагере 27 декабря 1938 года.
Но дух Мандельштама не умер. Это продолжалось в яростном рвении его мятежной жены. Власти конфисковали и уничтожили каждую строчку письма Мандельштама, которую смогли найти. Таким образом, в течение двадцати лет, в течение которых владение его произведениями считалось уголовным преступлением, она хранила стихи и записи своего мужа, когда он был не человеком и изгоем. Целое поколение она трудилась в тишине, тайно копируя, запоминала, а по ночам, работая на швейной фабрике, вяжла его стихи в своей крови.Как писал биограф Мандельштама Кларенс Браун, Надежда хранила стихи и прозу Мандельштама в древнейшем хранилище — человеческой памяти. Она носила его стихи «целиком во внутренней темноте» (9) до 1956 года, когда Верховный суд СССР «реабилитировал» Мандельштама. Но его стихи до сих пор не доступны российской публике.
Советы издали Мандельштама очень небольшими тиражами, которые не поступали в продажу в Советском Союзе, но отправляются за границу для продажи или продаются в Москве в специальных валютных магазинах, пользующихся покровительством иностранцев.Немало иронии заключается в том, что когда г-жа Сахарова приехала в Москву, чтобы вручить своему мужу медаль Нобелевской премии мира и диплом, таможенники обыскали ее и изъяли четыре экземпляра стихов Мандельштама, опубликованных в Советском Союзе.
Тот факт, что собрание сочинений Мандельштама выросло из маленькой кирпично-красной книги в 1955 году до трехтомника, объясняется героической любовью и неумолимой верностью его вдовы. Собрание сочинений Мандельштама под редакцией Глеба Струве и Бориса Флипова медленно росло из копий и копий копий, вывезенных из России контрабандой.Я не могу придумать такого случая, чтобы два таких ума поженились и в своей жизни и характерах воплотили такие подлинные символы: Надежда — выносливая жена и Осип — муж, победивший своей выносливостью. Ее преданность ему походила на древнюю драму; Я думаю о величайшей героине литературы — Антигоне. Надежда не успокаивалась, пока останки ее мужа не были должным образом обработаны, и поэтому она с благородной бдительностью преследовала его память. Фактически, ее два тома общим объемом 1300 страниц, Надежда против надежды и Брошенная надежда , опубликованные и переведенные в 1970-х годах, признаны двумя величайшими завещательными документами нашего века.
Мандельштам родился и вырос в так называемом «иудейском хаосе». Его родители были зажиточными евреями, которые поселились в чужом и антисемитском городе Санкт-Петербурге в 1894 году, всего через три года после рождения Мандельштама в Варшаве. Семья его торговцев кожей была чужаком не только в своей стране поселения, но и в своей религии, поскольку они имели лишь поверхностную привязанность к иудаизму. Осип посещал Тенишевское училище, академию очень продвинутого обучения с 1899 по 1907 год. Когда он окончил школу в возрасте 16 лет, он проучился два года в университете.Большую часть следующих трех лет он скитался по Западной Европе, на какое-то время поселившись в Париже, а затем проведя семестр в Гейдельберге. Вернувшись домой в 1911 году, Мандельштам продолжил обучение на историко-филологическом факультете Петербургского университета, но диплома так и не получил.
1910 год был годом первого появления Мандельштама в печати, и его приход в литературу совпал с определенными событиями в литературной жизни России, которые должны были полностью изменить облик русской поэзии.Это был год того, что обычно называют кризисом символизма, который был господствующей школой поэзии в течение примерно двух десятилетий. На смену разлагающемуся символизму пришли другие движения, особенно футуризм и акмеизм.
1913 год считается началом писательской карьеры Мандельштама, когда он опубликовал за свой счет свою первую книгу стихов, зеленую брошюру на 33 страницы под названием Камень (камень). Заголовок важен не только для понимания Мандельштама, но и для акцентирования внимания на акмеистском движении, наиболее вдохновляющим представителем которого он стал.В отличие от драгоценного камня, алмаза или мрамора, которые понравились бы символистам, камень является обычным материалом. Принципы акмеиста как реакция на стили и как критерий стихов были похожи на Эзры Паунда «Не надо для имажинистов» . Образы должны были быть конкретными и четко осознанными, а изложение стихов строго логичным. (10) Во время чтения в 20-е годы прошлого века, когда «провокатор» задал Мандельштаму веский вопрос: «Что такое акмеизм?» движение, которое к тому времени было полностью оспариваемым, он ответил на воодушевляющие возгласы аудитории, что акмеизм — это «тоска по мировой культуре».”
Акмеисты считали себя гильдией мастеров с моральными устоями. В отличие от символистов и футуристов, они были не ловцами людей, а каменщиками, стремившимися заложить свои камни в Дом духа. В эссе о Вийоне в 1910 году Мандельштам писал: «Средневековый человек считал себя таким же незаменимым и неотъемлемым элементом универсального здания, как любой камень в готическом сооружении. . . . Не осознавая этого, средневековый человек рассматривал неприукрашенный факт своего существования как услугу, как своего рода подвиг.(11) Он видел связь между его периодом и средневековьем, как он писал в другой статье, Утро акмеизма : «Восприятие мира как живого равновесия делает нас родственными этой эпохе и побуждает нас к черпают силу в трудах, возникших на романской почве около 1200 года ». (12) Мандельштам, который придерживался средневекового представления о себе как о мастере, сказал, что он не был «создателем» стихов, поскольку он был слишком искренним и скромным для такого ярлыка; вместо этого он сказал, что он «строитель.”(13)
Его отношение можно рассматривать как par instance для художника. Как писала Надежда, «он считал себя не человеком, стоящим над толпой, а ее частью. Любая самоисключительность была для него анафемой — это, несомненно, было связано с его чувством принадлежности к иудео-христианской традиции ». (14) Надежда изложила свои принципы в Надежда против надежды :
Работа поэта [является] средством мировой гармонии, то есть она связана с делами собратьев поэта, среди которых он живет и чья судьба разделяет его.Поэт не говорит «от их имени», но с ними, и не отделяет себя от них; иначе он не был бы источником истины. (15)
Период после 1913 года по большей части прошел в скитаниях и случайных заработках по европейской части России. В 1920 году он женился на Надежде, а через три года в Берлине был издан второй том его стихов, Tristia . Судя по одним только публикациям, 1928 год был апогеем его карьеры. Появились следующие книги: Стихотворения , О поэзии и Египетская марка , в которую вошла его знаменитая повесть Шум времени .Вторая половина двадцатых иссушила его поэзию на мучительный пятилетний период, который Мандельштам назвал своим «глухонемым» периодом. В это время он был неуверен в себе и боялся поддаться лжи.
Надежда предполагает, что, возможно, причина, по которой Осип перестал писать стихи в середине и конце двадцатых годов, заключалась в том, что в этот период неразберихи он уже не был уверен в своей правоте. В «Утро акмеизма » (1913) Мандельштам писал: «Архитектор говорит: я строю, то есть я прав.Нам сознание своей правоты дороже всего в поэзии ». (16) Слушая хор тех, кто принял новую реальность, он, должно быть, сильно обеспокоился своей изоляцией от нее. Атакованный символистами, Левым фронтом (ЛЕФ), Российской ассоциацией пролетарских писателей (РАПП) и всеми другими группами, безоговорочно поддерживающими новую систему, он едва мог избавиться от ощущения, что он действительно был «засыхающей коркой в буханке. давно сняты. Охваченный такими сомнениями, он никак не мог почувствовать уверенность в своей «правоте».«Попытки Мандельштама смириться с новой эрой закончились неудачей, но этот смутный период помог ему определить свое место в новом мире.
Осип был не единственным писателем, которого терзали сомнения. Как отметила Надежда, «то же самое случилось с Ахматовой какое-то время, а с Пастернаком длилось добрых десять лет. «Это должно быть что-то в воздухе», — сказала Ахматова ». Надежда продолжала: «Действительно, что-то витало в воздухе, может быть, начало той общей сонливости, от которой нам так трудно избавиться.”(17)
Николай Бухарин, который позже стал жертвой первой сталинской чистки в 1936 году, любил Мандельштама, ценил его стихи и спас поэта от нескольких грозных кампаний очернения. В 1928 году Бухарин остановил особенно ожесточенную кампанию и отправил Мандельштама с женой в Армению. Именно там Муза вернулась и в 1930 году Мандельштам написал свою последнюю книгу, Четвертая проза .
Эта книга была буквально четвертой книгой прозы, но была также связь с «четвертым сословием».Мандельштам считал себя членом «четвертого сословия», разночинцев, интеллигенции из низов. (18) В «Четвертой прозе » , чтобы обозначить разрыв с другими советскими писателями, он снял свою «литературную шубу» и топнул на ней. (19)
Мандельштам продолжал писать стихи с 1930 года до своей смерти. В
году его следующая группа стихов, цикл «Волк», подготовка к изгнанию, а также чувство изгнания и отвержения были доминирующими темами.Лучше всего его опасения можно оценить через его стихи. Следующее стихотворение, Ленинград, , написанное в декабре 1930 года, остро передаёт его предчувствия:
Я вернулся в свой город. Это мои старые слезы, мои собственные маленькие вены, опухшие железы моего детства.
Итак, вы вернулись. Откройте широко. Проглотите рыбий жир из речных фонарей Ленинграда.
Открой глаза. Вы знаете этот декабрьский день, когда яичный желток с вбитой в него смертельной смолой?
Петербург! Я пока не хочу умирать! , Вы знаете мои номера телефонов.
Петербург! У меня остались адреса:; Я могу найти мертвые голоса.
Я живу на черной лестнице, и колокол, вырвавший нервы и все такое, звенит мне в висках.
И я жду до утра гостей, которых люблю, и ломаю дверь цепями. 20
Какое достижение Мандельштама в поэзии? Виктор Террас утверждает, что он «второй поэт после Пушкина. Он лучший парнасский поэт России… Он сказал русскими стихами то, что раньше было сказано только на греческом, латинском или итальянском языках. 21 В предисловии к «Полному собранию поэзии Осипа Мандельштама », Сидней Монас писал: «Растет осознание того, что он был не только важным поэтом двадцатого века, но, возможно, в такой же степени, как Рильке или Паунд или Йейтс или Элиот, поэт ». 22 W.S. Мервин, один из выдающихся поэтов Америки, перевел Мандельштама с Кларенсом Брауном, и их перевод был рекомендован как один из лучших сборников стихов 1974 года. Мандельштам больше не чужд мировой публике.
Для автора этой оценки первыми критериями оценки литературного высказывания являются искренняя искренность чувств и яркая яркость в изложении автором своего опыта. Художник должен цепляться за правду в себе и в своих словах, иначе его строки не выдержат жизни, потому что они не несут крови его опыта и поэтому становятся анемичными. Прежде всего, Мандельштам, как и Оруэлл, Солженицын и Пастернак, особенно стремился правдиво отразить свои чувства и взгляды. 23 Этот поиск истины проистекает из морального обязательства и дает представление о культурной среде, которая разжигает эту приверженность. Тот факт, что Россия (а не советская система) является такой религиозной страной, — это одна из странных парадоксов истории. В статье Литература инакомыслия в Советском Союзе в Новое время, Эдвард Ф. Эриксон-младший отметил следующих несогласных: Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Надежда Мандельштам, Михаил Булгаков, Борис Пастернак и Александр Солженицын.Эриксон писал, что «то, что объединяет их всех, — это их твердый гуманизм … религия почти всегда фигурирует как важный компонент в их разных взглядах на мир». 24
Гуманизм — это живая сила в русской литературе, в то время как в Америке большая часть нашей литературы (особенно художественной) посвящена психологии личной дезинтеграции, сексуальной неадекватности и взгляду на человека «обезьяны в штанах». на наше чтение и литературу давит огласка.Но реальная разница в том, что в состоянии лжи правда гораздо дороже и дороже. Американская публика, занимающаяся продажей и покупкой книг, озабочена проблемами скуки, разочарования, аутации и удовлетворения. В конечном счете, это проблемы, которые возникают из-за незнания своего места или миссии на этой Земле. Как предостерегал Фолкнер в своем обращении к Нобелевской премии и как подтверждается в английской литературе после Второй мировой войны, американские и английские писатели не понимают сердечных проблем.Именно через сердце, понимающее страдания, недавние русские писатели и Мандельштам стремились выразить свои чувства. 25 Эдвард Эриксон добавляет существа к этой точке зрения:
Они [ранее отмеченные несогласные русские авторы] стремятся восстановить именно тот образ человека, который был так жестоко подвергнут культурным лидерам двадцатого века как в марксистской России, так и на Западе…. Эти авторы предоставляют поразительные четкие доказательства того, что традиционный гуманизм, даже гуманизм с христианской основой, хотя он в значительной степени ушел в подполье в двадцатом веке, не исчез.В самом деле, не стоит заходить слишком далеко, чтобы предположить, что именно среди советских авторов мы можем найти наиболее энергичное современное возрождение традиционного образа человека в литературе. 26
Инкапсуляция Мандельштамом времени и поколения является значительным вкладом в поэтический опыт — очень цельную сеть, которая является традицией и литературой. Как писал Террас, Мандельштам был «абсолютным вниманием» ко времени. 27 Монас описал эту тему ниже : «Фразу, строчку, строфу, абзац, афоризм он мог охарактеризовать век, эпоху, культурную среду.Так, восемнадцатый век в своем эссе об Андре Шенье: «как высохшее озеро; без глубины, без влаги; то, что было затоплено, теперь все поверхности ».‘ 28
Как и большинство русских интеллектуалов, Мандельштам приветствовал русскую революцию, но со временем его отношение стало более критическим, пока в конце концов он не написал в начале двадцатых годов: «Он жил среди чужого племени». Он поддерживал революцию, «но без смертной казни». 29 Как заявил Монас, «его отталкивало не столько насилие революции … но скорее внутренняя тенденция партии и ослепленной партией интеллигенции установить себе власть над языком и, следовательно, над правда.” 30
Мандельштам никогда не сомневался, что новая эра началась с победы Революции. В Finder of the Horseshoe в 1923 году он написал, что «хрупкая хронология нашей эпохи близится к своему концу», а от старого мира остался только звук, хотя «источник звука исчез». Он сетовал на конец девятнадцатого века и нарушение «нового порядка». Мандельштам в «Сланцевой оде », «» называл себя «двойным торговцем с разделенной душой» и чувствовал, что он был двойным торговцем за попытку присоединиться к «сломанным позвонкам двух столетий» и за то, что он не смог изменить свои ценности.В Эпоха он символизировал время как дикое животное со сломанным позвоночником, смотрящее на свои следы, и спросил: «Кто когда-нибудь склеит вместе позвонки двух столетий своей кровью?» В поэме № 227 сравнивается возраст некомпетентного волкодава, который не отличит овцу от волка и нападает на ягненка, которого должен был охранять.
Поэзия Мандельштама пронизана экуменическим гуманизмом и интенсивностью сжатия, так что его стихи звучат личным голосом Йейтса, и, как и Йейтс, его поэзия является метафорой его отношений с его возрастом и обществом. .В «Оде Сталину » навязчивые наводящие на размышления дурные предчувствия и драматический намек на «Иуду будущего» напоминают один из вызывающих воспоминания символов Йейтса в «Второе пришествие». Вот Ода Сталину в переводе Бертона Раффеля и Аллы Бураго:
И что нам делать с этими раздавленными равнинами, протяжным голодом этого чуда?
Во всяком случае, эту открытость мы видим
в них мы видим сами, засыпая, видим
и вопрос продолжает расти Куда они идут?
Откуда они?
И не ползет ли он по ним медленно,
его, которого мы плачем во сне
его, Иуда будущего? 31
«Открытость» — это не просто безбрежность степи и неба за Воронежскими холмами, но историческая и культурная «открытость» Евразии.
Чтобы описать некоторые особенности стихов Мандельштама, было бы поучительно указать на литературные и социальные связи между ним и Йейтсом. И Мандельштам, и Йейтс были эпиграмматическими, ритмичными, глубоко структурированными и глубокими поэтами. Оба использовали сложные рифмы, мощные классические и национальные аллюзии, и каждый чувствовал глубокую привязанность к своей родине. Оба стали свидетелями апокалиптического насилия и предложили свой стих как европейское свидетельство. Оба были гуманистами с твердыми моральными убеждениями, но, хотя Йейтс был учеником Гомера, Мандельштам в конечном итоге был сторонником христианства.В разговоре с другим писателем Мандельштам сказал, что «считал себя последним христианско-эллинским поэтом в России». 32
Так же, как Йейтс сказал, что поселится в тряпичной лавке сердца, русский назвал себя «засыхающей коркой давно вынутого хлеба». Мандельштам в 1 января 1924 г., видел свое собственное положение в возрасте как положение «больного сына возраста, с негашеной известью в моей крови». Он отказывался подчинять свою душу соблазнительному гостеприимству и покорности.Именно во время написания этого стихотворения Мандельштам открыл то, что его жена назвала «фантастической бездомностью».
Как еврей и поэт, он всегда был чужаком. Тем не менее, из-за этой безосновательности Мандельштам искал христианства. Из кучи советского хаоса, подобно Пастернаку и Солженицыну, он увидел отчаянную потребность в христианстве как в цивилизаторской силе. Как и Пастернак, но без церемонии его обращения, Мандельштам был обращенным в христианство евреем. Он крестился в лютеранской церкви в Финляндии около 1910 года.
Разве не имеет огромного значения то, что в разрушении «нового порядка» Мандельштам увидел острую потребность в христианстве и почувствовал, что христианство является основой европейской культуры? Как он писал в 1920 году во время разрушения гражданской войны в России, «Евхаристия пребывает, как вечный полдень». Надежда отметила, что в христианстве его больше всего привлекала «доктрина свободы воли и внутренней ценности человека». 33 Мандельштам считал, что принципы христианства являются необходимой основой для обеспечения основных свобод человека и противодействия тенденциям тоталитаризма, которые, как он видел, порабощают личность.Его христианство не было вопросом литургии или форм поклонения. Скорее это коренится в осознании человеческих грехов и традиции свободы.
Глубокая степень приверженности Мандельштама христианству еще не полностью понята или признана. Как писал Монас: «За исключением блестящего русского эссе Джорджа Иваска под названием Христианская поэзия Мандельштама, , критики потратили больше энергии на уклонение, чем на противодействие». Далее Монас сказал, что «Мандельштам — самый христианский из современных поэтов.» 34 Мандельштам в фрагментированном эссе, Пушкин и Скрябин, , написанном до 1923 года, заявил:
Вся наша двухтысячелетняя культура, благодаря милосердию христианства, — это освобождение мира к свободе для игры, для духовного веселья, для свободного «подражания Христу». … Христианскому искусству не угрожает опасность внутреннего обнищания. Он неисчерпаем, бесконечен, поскольку, побеждая во времени, он конденсирует благодать в великолепные облака и истощает их, как животворный дождь.Невозможно в достаточной степени подчеркнуть тот факт, что европейская культура обязана своей вечной неувядающей свежестью милосердию христианства по отношению к искусству. 35
Как заметил Кларенс Браун, заголовок Пушкин и Скрябин кажется не более чем предлогом для настоящего предмета: определения христианского искусства.
Прежде всего Мандельштам был привержен неотъемлемому праву человека на свободу и человеческое достоинство. Его гуманизм был артерией убеждения, пронизывающей все дело его жизни.Осип Мандельштам олицетворял неукротимый дух стремления человека к истине. И все же трагедия Мандельштама — не особая трагедия, потому что мучеников гораздо больше, и чистки, охватившие его дыхание, все еще сокрушают других, подобных ему. Мандельштам понимал свою судьбу, но верил в силу своих слов:
Курганы человеческих голов блуждают вдаль; Я уменьшаюсь среди них. Никто меня не видит. Но в книгах очень любят, а в детских играх я встану сказать солнышко. 36
-ПРИМЕЧАНИЯ-
1 Надежда Мандельштам, Надежда против надежды: воспоминания, пер. Макс Хейворд, вступление. Кларенс Браун (Нью-Йорк, 1970), xii.
2 Другие признали связь между тоталитаризмом и рабовладельческими империями прошлого, особенно Евгений Замятин, современник Мандельштама, и Джордж Оруэлл. Фактически, роман Замятина о будущем « Мы, » сильно повлиял на концепцию Оруэлла « 1984». Книга Замятина, писал Оруэлл, придает режиму будущего «цвет зловещих рабских цивилизаций древнего мира». Позже в письме Оруэлл сказал, что Замятин «принимает во внимание дьяволизм и тенденцию возвращаться к более ранней форме цивилизации, которая кажется частью тоталитаризма». Ср. Собрание эссе, журналистики и писем Джорджа Оруэлла, IV, ред. Соня Оруэлл и Ян Ангус (Нью-Йорк, 1968), 74-75 и 485-86.
3 Кларенс Браун, Мандельштам (Великобритания, 1973), 102-103.
4 Полное собрание стихов Осипа Эмильевича Мандельштама, пер. Бертона Раффела и Аллы Бураго с вступлением. и примечания Сиднея Монаса (Олбани, 1973), 4. (Здесь и далее ссылки на Монаса, цитируемые из введения к этому тому).
5 Надежда против надежды, 159.
6 Там же, 170.
7 Там же, 203.
8 Там же, 13.
9 Мандельштам, 4.
10 Осип Мандельштам: Избранные стихи, пер.Кларенс Браун и У.С. Мервин, вступление. Браун (Нью-Йорк, 1974), vii. и ix.
11 Мандельштама, 152.
12 Там же, 146.
13 Надежда против надежды, 264.
14 Там же, 170.
15 Там же, 188.
16 Мандельштам, 144.
17 Надежда против надежды, 162-3.
18 Ibid., 176. «Разночинцы» — русский термин, который трудно определить в английской фразе, означающей «образованные простолюдины». «У разночинца, — пишет Мандельштам в своей автобиографии, — нет биографии, кроме прочитанных книг». Ср. Проза Осипа Мандельштама, пер. с критическим эссе Кларенса Брауна (Принстон, Нью-Джерси, 1965), 122.
19 Надежда против надежды, 178.
20 Браун и Мервин, 42.
21 В обзорной статье, Русский Парнас, в New Republic (1 декабря 1973 г.), 23.
22 Монас, 1.
23 Эти писатели одержимы истиной, потому что они осознают, что ложь раком о духе культуры. В 1946 году Оруэлл с большим предвидением осознал, что к 1950-м годам было бы «так же опасно восхвалять СТАЛИНА, как нападать на него два года назад. Но не стоит расценивать это как аванс. Ничего не получится, если научить попугая новому слову. Что необходимо, так это право печатать то, что каждый считает правдой, не опасаясь запугивания или шантажа со стороны любой стороны .Цитата из Алекса Звердлинга, Оруэлл и левые (Нью-Хейвен и Лондон, 1974), 52. В двух известных отрывках из Доктор Живаго, пер. Макса Хейворда и Мануа Харари (Нью-Йорк, Signet Books, 1960) Пастернак писал: «То, что веками поднимало человека над чудовищем, — это не дубина, а внутренняя музыка: непреодолимая сила невооруженной правды, мощное притяжение ее пример.» Далее Живаго говорит: «Политика меня не привлекает. Я не люблю людей, которых не волнует правда.” Ср. , страницы 39 и 216. В своей ссылке в Цюрихе Солженицын сказал: «Наша программа — это моральная революция. ..для нашей страны наша конкретная задача — отважиться на нравственный поступок. Должна быть прекращена поддержка официальной лжи…. Все, что вам нужно сделать, это отвергнуть ложь ». Ср. Philadelphia Bulletin, 28 ноября 1974 г. (AP Wire Service).
24 Эдвард Эриксон-младший, Литература инакомыслия в Советском Союзе в Новое время, XVII, No.1 (Зима, 1973), 40.
25 Вопрос о страданиях неразрывно связан с русской литературой. Пастернак в своей автобиографии писал: «В жизни важнее терять, чем приобретать. Семя прорастет только в том случае, если оно умрет ». Ср. Я помню: набросок к автобиографии, пер. Дэвид Магаршак (Нью-Йорк, 1960), 81. Солженицын сказал о себе: «Всю мою жизнь земля моей родины была под ногами…. Я слышу только ее боль, только о ней пишу.” Ср. Солженицын: Документальная запись, изд. Леопольд Лабедз (Лондон, 1970), 43 и 30.
26 Эриксон, 40.
27 The Time Philosophy Осипа Мандельштама в Slavonic and East European Review, 48, No. 109 (июль 1969), 346.
28 Монас, 15.
29 Надежда против надежды, 101.
30 Монас, 13.
31 Полное собрание стихов Осипа Мандельштама, 265.
32 Hope Against Hope, 250. Более подробно можно остановиться на описании классицизма Мандельштама. Достаточно добавить, как указывал Браун: «Его классицизм в некотором смысле совершенно неклассичен, поскольку возвышенный, объективный и безличный стиль всегда пропитан натурализмом и домашним уютом Нового Завета». Ср. Мандельштам, 254.
33 Надежда против надежды, 250.
34 Монас, 9.
35 Коричневый, Мандельштам, 233 -4 .
36 Браун и Мервин, 84.
Мандельштам, Осип, Браун, Кларенс, Мервин, У. С .: 97815
915: Amazon.com: Книги «Один из величайших лирических поэтов века … Осип Мандельштам соблазнил огромное множество английских поэтов. Через них мы можем воспринимать блестящую поэзию, одновременно намекающую, суровую и бескомпромиссную. Мы видим Ленинград черным и сияющим, сидящим, как сгорбленный дикая кошка. или преобразован в «прозрачный Петрополис / где Прозерпина правит нами»; Москва, угрожающая азиатским варварством, чувственное богатство Крыма.Многое из этого было записано за годы сталинской кровавой игры в кошки-мышки ».— Элейн Файнштейн, « Санди Таймс »
« За тридцать лет, прошедших с тех пор, как версии Брауна / Мервина не появились, ни одна из многочисленных попыток указывают на жизнеспособность Мандельштама, чтобы вытянуть его множество текстильных основ, приблизились к тому, чего они достигли. Эти переводы, кажущиеся преуменьшенными, имеют напряжение и запоминаемость искусства. С интенсивностью, точностью и непосредственностью Браун и Мервин представляют нам великого поэта, чье творчество, как и работа Йейтса, драматично разворачивается на исторической сцене.Мандельштам — важнейший поэт «нашего века волкодавов», нашего «века тиранов» ».
— Марк Рудман
«Введение [Брауна] в эту книгу стихов Мандельштама сбалансировано, информативно и личностно».
— Columbus Dispatch
Кларенс Браун — автор отмеченного призами биография Мандельштама и заслуженный профессор сравнительной литературы в Принстоне.
W.