Рабле, Франсуа

1494-1553

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Франсуа Рабле

Франсуа Рабле.  

Рабле (Rabelais), Франсуа (1494? — 9.IV.1553) — французский писатель, гуманист. Выдающийся представитель культуры Возрождения. Был монахом; в монастыре овладел латинским и греческим языками, вступил в переписку с Г. Бюде. Изучал медицину в Монпелье, в 1537 году получил степень доктора медицины. Был в тесной дружбе с гуманистом Э. Доле. Основное произведение Рабле, принесшее ему мировую славу, — фантастический роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» («Gargantua et Pantagruel», v. 1-5, Lion, 1532-64). По своим изобразительным средствам и постановке проблем роман тесно связан с народной жизнью и народной культурой того времени. Уничтожающий смех романа направлен против феод.альногомира и его идеологии. Осмеивая религиозный фанатизм, культ аскетизма и нетерпимость, Рабле выступал как враг не только католической церкви, но и Реформации, за что подвергся нападкам со стороны

И. E. Верцман. Москва.

Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская энциклопедия. 1973—1982. Том 11. ПЕРГАМ — РЕНУВЕН. 1968.

Рабле, Франсуа. Шарж

Самым выдающимся представителем этого направления [евангелистов], как, впрочем, и всей французской литературы XVI века, является Рабле. Франсуа Рабле (1494—1553) родился в провинции Турень, недалеко от небольшого городка Шинон, в семье адвоката. В юности Рабле поступил в монастырь, затем покинул его, изучал медицину и естественные науки, был врачом» занимался филологическими исследованиями. Человек больших и разносторонних познаний, Рабле завоевал бессмертную славу своим сатирическим романом «Гаргантюа и Пантагрюэль» — самым  выдающимся творением французской художественной литературы XVI века. Роман Рабле — произведение глубоко народное как по своей идейной направленности, так и по своей форме.

Сатирическим фигурам, воплощавшим в себе пороки господствующего общества, Рабле противопоставлял образы людей из народа, представителей социальных низов.

Не менее враждебно, чем к католической церкви, относился Рабле и к протестантизму. Как и книги Доле и Деперье, произведение Рабле подрывало доверие не только к католицизму, но и к религии вообще. Мракобесию, насаждавшемуся реакционными общественными силами, Рабле противопоставлял веру в будущее человеческого общества, пафос научного познания мира и овладения его богатствами на благо человека. Его роман пронизан духом стихийного материализма. Свои гуманистические убеждения Рабле утверждал и в области педагогики, которой придавал весьма большое значение. Показывая бессмысленность церковно-схоластических методов воспитания, Рабле противопоставлял им свои передовые представления о гармоническом, всестороннем развитии человеческой личности.

Глубоко народной была и форма романа Рабле, рассчитанная на вкусы простого читателя, навеянная во многом фольклорной традицией. Роман Рабле был написан исключительно богатым, образным и близким к разговорной речи языком.

Цитируется по изд.: Всемирная история. Том IV. М., 1958, с. 236-237.

Рабле, Франсуа (Rabelais, Francois) (ок. 1494 – ок. 1553), крупнейший представитель литературы французского Возрождения, прославленный автор сатирических повествований Гаргантюа (Gargantua) и Пантагрюэль (Pantagruel). Родился, по утверждениям одних ученых, в 1483, по убеждению других – в 1494; ко второму мнению склоняется большинство биографов. Полагали, что его отец был трактирщиком, но эта легенда давно опровергнута: он был судебным чиновником, т.

Остается неясным, каким образом и в силу каких причин он в столь раннем возрасте (предположительно в 1511) поступил в монастырь. Загадочны и мотивы, заставившие его отдать предпочтение францисканским обителям. Эти монастыри в ту пору оставались в стороне от гуманистических устремлений и даже изучение греческого считали уступкой ереси. Симпатизировавший гуманизму епископ Жофруа д’Эстиссак из ближайшего бенедиктинского аббатства Мальезе взял к себе секретарями Франсуа и его друга Пьера Ами.

В 1530, оставаясь в духовном звании, Рабле появился в известной медицинской школе в Монпелье и уже через шесть недель был готов держать экзамены на бакалавра – несомненно, что медициной он занимался и прежде. Два года спустя он стал врачом городской больницы в Лионе. В те времена Лион был крупным центром книжной торговли. На ярмарках среди народных книг можно было найти переделки средневековых романов о деяниях великанов и всевозможных чудесах, например Большие хроники (автор неизвестен). Успех этой истории семейства великанов побудил Рабле приняться за собственную книгу. В 1532 он напечатал Страшные и ужасающие деяния и подвиги достославного Пантагрюэля (Horribles et espouantables faicts et prouesses du tres renomm Pantagruel). Хранителями ортодоксальной догмы, в том числе Сорбонной, теологическим факультетом Парижского университета, книга была немедленно осуждена. В ответ Рабле убрал несколько запальчивых выражений (вроде «сорбоннского осла») и, отставив старые побасенки, написал разящую сатиру, не оставлявшую сомнений насчет его намерений в будущем. Это была книга о Гаргантюа, «отце Пантагрюэля». Великаны остались и в ней, как остались и многочисленные отзвуки перепалки, происходившей в 1534.

Вплоть до 1546 Рабле писал мало: много времени отнимала у него работа над сочинениями, представленными на докторскую степень, полученную в 1537. Известен случай, когда были перехвачены его письма и он на время удалился в Шамбери. Третья книга (Tiers Livre), описывающая новые приключения Пантагрюэля, была осуждена, как и прежние. На помощь пришли высокопоставленные друзья. Кардинал Дю Белле добился для Рабле приходов в Сен-Мартен де Медон и Сен-Кристоф де Жамбе. Кардинал Оде де Шатийон получил королевское одобрение на публикацию Четвертой книги (Quart Livre), что не помешало Сорбонне и парижскому парламенту осудить ее, как только она вышла в 1552.

В своих сочинениях Рабле демонстрирует исключительное богатство тональности – от послания Гаргантюа сыну (Пантагрюэль, гл. VII) до таких мест, когда сами заглавия едва ли воспроизводимы без пропусков, обозначаемых точками. Оригинальность Рабле всего ярче проявилась в его необычайно красочном и пышном стиле. В его трудах по медицине еще чувствуется влияние Галена и Гиппократа. Один из наиболее известных французских врачей, он во многом обязан своей репутацией тому обстоятельству, что был способен толковать греческие тексты, а также анатомическим сеансам, до какой-то степени предвещавшим методы лабораторного исследования. Не назвать особенно самобытной и его философию. Напротив, писания Рабле – истинная находка для прилежного любителя устанавливать источники и заимствования. Зачастую повествование занимает всего несколько строк, и страница почти полностью заполняется примечаниями. Этот комментарий, отчасти лингвистический, составляли ученые источники, речь простонародья, включая диалекты, профессиональный жаргон разных сословий, а также греческий и латынь – распространенные в ту эпоху кальки.

Гаргантюа и Пантагрюэля называют романами. Действительно, на их композицию большое влияние оказали популярные в то время рыцарские романы. Рабле тоже начинает рассказ с рождения своего героя, который, конечно, появляется на свет «весьма странным образом». Затем традиционно идут главы о детстве и воспитании в отроческие годы – воспитывают героя как адепты Средневековья, так и Возрождения. Воспитание в духе последнего вызывает у автора только восторги, воспитание же в духе Средневековья – одно презрение. Когда Гаргантюа конфискует колокола Собора Парижской Богоматери, теологический факультет Парижского университета направляет к нему делегацию с целью их вернуть. Возглавивший эту делегацию магистр Ианотус де Брагмардо описан со злою насмешкой. В резком контрасте с этим слабоумным стариком стоит прекрасно воспитанный, светлый умом Гаргантюа, чья внешность столь же безукоризненна, как и его латынь. Среди его помощников едва ли не самый интересный – брат Жан, очень схожий с братом Туком из баллад о Робин Гуде. Брат Жан – воплощение идеала, близкого сердцу автора, как близок он был и Эразму Роттердамскому: это монах, отнюдь не пренебрегающий живой, деятельной жизнью, умеющий постоять за свою обитель и словом, и делом.

В Пантагрюэле, следующем за Гаргантюа (хотя он напечатан раньше), заимствования из фольклора, составившие основу рассказа, намного очевиднее. Герой-великан, одержимый жаждой приключений, прямо перенесен в рассказ из лубочных книг, продававшихся на ярмарках в Лионе и Франкфурте. Его рождение происходит также «весьма странным образом» и описывается с многочисленными акушерскими подробностями. Столь же красочно повествование о том, как росло это громадных размеров чудо природы, но постепенно основное внимание автор начинает уделять интеллектуальным устремлениям в духе Возрождения. Показательна сцена знакомства с Панургом, который рекомендует себя, произнося речи на многих языках, – эпизод, точно рассчитанный с целью вызвать смех у публики, принадлежащей к кругам гуманистов, где могли счесть немецкий трудным, однако различали греческий и древнееврейский, если говорящий демонстрировал «истинный дар риторики». В этой же книге (глава VIII) находим написанное стилем Цицерона письмо к Пантагрюэлю, свидетельствующее, сколь страстно верили тогда люди в наступление новой эпохи.

Появившись в повествовании, Панург останется в нем до самого конца. Третья книга построена так, что он постоянно находится в центре действия, рассуждая то на темы экономики (о пользе долгов), то о женщинах (следует ли ему жениться?). Когда рассказ доходит до женитьбы Панурга, Рабле заставляет его искать совета то у одного персонажа, то у другого, так что в деле участвуют разные группы людей. Их мнения оказываются совсем не убедительными, и Панург решает прибегнуть к совету оракула Божественной Бутылки, так что книга завершается на ноте и ироничной, и горькой.

Четвертая книга полностью отведена под путешествие Пантагрюэля, представляющее собой и паломничество в средневековом духе, и ренессансный опыт познания, отчасти в подражание Жаку Картье, описавшему свои путешествия, или многочисленным «космографиям» того времени. Сочетание средневековых и ренессансных элементов у Рабле не должно удивлять читателя. Та же амбивалентность свойственна и другим деталям его повествования. Путешествие начинается с евангелической, почти протестантской церемонии, но, с другой стороны, перед нами старая привычка давать аллегорические названия различным островам, которые посещает экспедиция (как острова Папеманов и Папефигов). Дабы эта географическая фантазия не иссякала, названия берутся даже из древнееврейского, как, например, остров Ганабим (множ. число от слова ganab – вор). Странно, что изобретательный и неунывающий Панург постепенно становится малосимпатичным персонажем, как, например, в знаменитой сцене бури на море, когда он ведет себя как трус, в отличие от брата Жана, с его твердостью духа, владением ситуацией и знанием морского дела.

В Четвертой книге путешествие не завершено. Пятая книга заканчивается сценой у оракула Божественной Бутылки, чье таинственное слово истолковывается как «тринк», т. е. как приглашение испить из чаши познания. Тем самым финал всего произведения приобретает оптимистическую тональность – герои полны надежд, что впереди новая эра.

Пятая книга появилась в двух вариантах вскоре после кончины Рабле. Споры о том, не является ли она подделкой, ведутся давно. Тот факт, что Пятая книга не может быть безоговорочно признана творением Рабле, осложняет понимание и оценку его взглядов. Даже по тем частям произведения, относительно которых не возникает сомнений в авторстве, сложно судить, каково было отношение автора к религии. В наши дни принято считать, что он был последователем Эразма, т.е. желал церковных преобразований, но не отделения от Рима. Неприязнь к монашеству объясняется не только отвращением к аскетизму, но и напряженной в ту пору полемикой, которая шла в самих монастырях между приверженцами гуманизма и ревнителями средневековых порядков. Об этой полемике Рабле думал, насмешливо описывая библиотеку монастыря Св. Виктора (Пантагрюэль, глава VII), в которой полки уставлены книгами с комическими заглавиями (вроде «Башмаков терпения»).

Последние годы Рабле окутаны тайной. Возможно, никогда не будет выяснено, почему он отказался от своих приходов вскоре после того, как их получил. Ничего достоверно не известно о его смерти, помимо эпитафий поэтов Жака Таюро и Пьера де Ронсара, причем последняя звучит странно и не комплиментарна по тону. Обе эпитафии появились в 1554. Даже о месте захоронения Рабле ничего нельзя сказать точно. Традиционно считается, что он погребен на кладбище собора св.Павла в Париже.

Использованы материалы энциклопедии «Мир вокруг нас».

Далее читайте:

Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга I. Главы XXIII и XXIV.

Исторические лица Франции (биографический указатель).

Сочинения:

Oeuvres, v. 1-5, P., 1913-31;

Oeuvres complètes, t. 1-5, P., 1957; в рус. пер.: Гаргантюа и Пантагрюэль, пер. Н. Любимова, М., 1961.

Литература:

Евнина Е. Франсуа Рабле. М., 1948

Франсуа Рабле. Биобиблиографич. указатель, М., 1953;

Пинский Л. Смех Рабле. – В кн.: Пинский Л. Реализм эпохи Возрождения. М., 1961

Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965

Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М., 1973

Lefranc A., Rabelais, P., 1953;

Plattard J., Rabelais, l’homme et l’oeuvre, P., 1958.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС

В своей книге Гаргантюа и Пантагрюэль , Франсуа Рабле использует сатиру, чтобы обратиться к дислокации, которую чувствовал Ренессанс. Гуманисты. Создавая преувеличенную басню, комическую по своей природе, Рабле представляет собой серьезный самоанализ крайностей как средневековья, так и человек эпохи Возрождения. Но что более важно, он ставит под сомнение его собственные идеалы гуманизма. Через анализ сатирического творчества Рабле. технику и исследуя его социальную пародию на средневековье и ренессанс человек, мы можем лучше понять интроспекцию Рабле в идеалы своего поколения и принять его аргумент о том, что обучение временная и часто необходимая, но тщетная попытка понять нашу Мир.

Чтобы понять Гаргантюа и Пантагрюэль надо сначала понять использование Рабле сатиры. Как человек, чей жизнь охватывает переход между Средневековьем (средневековьем) и эпохой Возрождения, Рабле, как и большинству ученых того времени, пришлось столкнуться с огромным изменение мыслей и идеалов. Между изменениями в религии, вытекающими протестантской Реформации, изменения в образовании, связанные с популярность великих мыслителей-философов, движение в сторону науки и гуманизм, и вопросы Вселенной, вытекающие из Коперника открытий, Рабле чувствовал огромную неустроенность своего поколения. Он использовал сатиру, пародию и фантазию как средство справиться с этим расстройством. Сквозь чудовищную и гротескную комедию Гаргантюа и Пантагрюэль , Рабле способен высмеивать институты своего мира без необходимости быть оскорбительным. Он побуждает своих читателей смеяться над событиями и человеческими мысли своего поколения.

В своем прологе к первой книге : Гаргантюа , Рабле предупреждает своих читателей: как смеяться / [] Потому что смеяться естественно для человека (47). Тем не менее, Рабле также предостерегает их: следуя примеру собак, вам нужно быть мудрым, чтобы нюхать, нюхать и оценивать эти прекрасные и мясистые книги [] вы должны сломать кость и высосать существенное костный мозг (49). Подобно собаке, грызущей кость, Рабле говорит своим читателям смотреть за юмором на истинный смысл историй. Таким образом, он кажется предположить, что Гаргантюа и Пантагрюэль не просто комедия, а комментарий. Кажется, он подкрепляет эту идею своим бойким заявлением: Если ты не веришь, мне все равно; но молодец, здравомыслящий человек, всегда должен верить тому, что ему говорят, и тому, что он видит в печать (69). Читатель может предположить, что сарказм Рабле не просто хотел быть забавным, но быть предупреждением. Рабле предполагает, что читатель не должен принимать ничего за чистую монету, но должен сосредоточиться на открывая истинный смысл его письма.

 С этим предупреждением Рабле затем начинается его фантастическая история и сатира на великанов, обладающих качествами людей, поразительно похожих на людей средневековья. Он начинает Книга первая: Гаргантюа с генеалогией Гаргантюа, которая перекликается с эпические каталоги: От ассирийцев до мидян; / Из Мидии персам; / [] От греков к французам (54). Список обширна и предлагается как пародия на средневековую озабоченность линия преемственности, в отличие от эпохи Возрождения, сосредоточена на Добродетели и личности статус. Сатира Рабле на ученых средневековья еще более остроумно в его представлении о воспитании Гаргантюа софистом в Латинские буквы. Рабле пишет:

Соответственно, они проинструктировали его великим врачом, софистом, мастером Тубалем Олоферном по имени, который учил ему свой алфавит так хорошо, что он мог сказать его задом наперед и наизусть [] писал все свои греческие буквы от руки [] и носил с собой, обычно большой письменный стол весом более семисот тысяч фунты []. (92) 

Пожалуй, самое критичное описание Средневековый ученый, однако, находит у Рабле описание Гаргантюа образ жизни во время учебы у этого учителя-софиста. Гигант плохо воспитан; тот, кто едет в Париж, чтобы улучшить свое образование, но вместо этого взбирается на башни церкви Нотр-Дам только для того, чтобы помочиться на толпу внизу. Рабле описывает: С этими словами он с улыбкой расстегнул свой красивый гульфик; и вытягивая его mentula , он их всех залил горьким поток мочи, что он таким образом утонул
двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать, не считая женщин и маленьких детей (103). Рабле продолжает описание варвара Гаргантюа: Потом он занялся своими делами, помочился, рвал кишки, рыгал, пукал, зевал, плевался, кашлял, икал, чихал, и сморкался, как архидиакон (120). Привычки изучения Гаргантюа были не лучше: потом он занимался жалкие полчаса или около того, с глазами, устремленными на его книгу. Но (как говорит комический поэт) его душа был на кухне (121). Хотя весь эпизод веселый, Рабле также критикует школу мысли, особенно средневековую схоластику, в попытке изобразить обучение эпохи Возрождения как более просвещенную школу мысли.

Как только Грангузье признает ограничения об этом средневековом образовании, полученном его сыном Гаргантюа, он переключается на просвещенного учителя Понократа, тем самым позволяя Рабле чтобы переключить передачу и начать свое описание схоластики эпохи Возрождения. Понократ быстро замечает недостатки образа жизни и образования Гаргантюа. но устал добиваться быстрых изменений, опасаясь серьезного дисбаланса это будет вызвано сдвигом в мыслях. Рабле, кажется, комментирует из-за его собственной дислокации, связанной с переходом его поколений из средневековья к ренессансной мысли. Рабле пишет: «Поскольку Понократ познакомился с У Гаргантюа порочный образ жизни, он начал планировать другой курс инструкции для отрока; но сначала он позволил последнему идти своей дорогой, помня, что природа не терпит внезапных изменений без большого насилия (124). На самом деле, Понократ способен создать это изменение только в Гаргантюа. снабдив его волшебной травой: Мастер Теодор продолжал в каноническом мода, очищать молодежь антикирским морозником [делая] Гаргантюа забыть все, чему он научился у своих прежних учителей (124). Конечно, читатель признает, что этот переход нереалистичен, и может предположить, что Рабле, должно быть, желает, чтобы и его можно было очистить от своего прежнего, Средневековое обучение. По сути, Рабле изображает этот новый стиль обучения как более благоприятный, чем другой: Понократ познакомил ученика с такими ученых мужчин, которые были под рукой [] он [мальчик] возжелал учиться иначе, чем тот, к которому он привык; он начал хотеть максимально использовать свой талант (124). Так начинается Рабле описание просвещенного образования Гаргантюа ученым эпохи Возрождения.

Однако, как это характерно для Рабле, он не может изобразить это ренессансное образование как просвещенное без также высмеивая его крайние идеалы. Его юмористическое, преувеличенное описание дня Гаргантюа тому пример. Снова и снова Рабле подкрепляет идея о том, как Гаргантюа был наставлен Понократом таким образом, что он не терял зря ни часа дня (124). То, что кажется на первый взгляд быть серьезным описанием исследования Гаргантюа, которое вскоре перерастает в комическую пародия:

Готово, Гаргантюа был одет, расчесаны, завиты, распущены и надушены, за это время они повторять ему вчерашние уроки. Он бы сказал их наизусть, некоторые практические и человеческие приложения, и это иногда продлеваться на два-три часа, хотя обычно оно заканчивалось, когда Гаргантюа был полностью одет. А потом целых три часа они читать ему. (125)

Расширение от его пародии на Ренессанс ученый, Рабле также, кажется, высмеивает гуманизм эпохи Возрождения. Это это элемент письма Рабле, который делает его таким искренним. Рабле не критиковать или высмеивать только те учреждения, к которым он относился с осторожностью. Вместо, как и следовало ожидать от ученого эпохи Возрождения, который стесняется своих вопросов, Рабле также подвергает серьезному самоанализу свои собственные гуманистические идеалы. Например, гуманизм сосредоточился на людях, а не на Боге. на попытке человека определить индивидуальный путь, обычно через просветление и образование. Это путь, который прошел Гаргантюа во время учебы. при Понократе. Тем не менее, как описано, этот путь высмеивается через иллюстрация его крайности. На самом деле Гаргантюа борются за образование и просвещение и его желание повышать квалификацию, тем самым устанавливая Его Добродетель символизирует его непрекращающаяся жажда. Рабле даже оправдывает имя, Гаргантюа, от жажды великанов. В главе, написанной для описания как Гаргантюа получил свое имя, пишет Рабле, но громким голосом он заорал Дайте мне выпить! напиток! напиток! (69). Эта пародия очевидна у Рабле описание группы пьяниц, которые, как и философы, эпохи Возрождения, вступайте в вопросно-ответную беседу о жажде. Один пьяница спрашивает: что было раньше, жажда или пьянство? и другие пьяница отвечает: Жажда, ибо кто бы пил, если бы не хотел пить? в старые добрые времена? (60). Старые добрые времена, упомянутые здесь, кажутся для обозначения Средневековья и служит для освещения аргумента Рабле что средневековые ученые, возможно, понимали необходимость ограничений, с отношение к просвещению и образованию. Рабле продолжает эту пьяную дискурс, вставляя комментарии пьяниц, которые звучат похоже к философским цитатам: Аппетит приходит во время еды, говорит Хангест из Манс; жажда уходит с питьем (64). Тем не менее, жажда пьяниц (и философов, можно предположить) не утоляется пьянством, как очевидно в их отчаянии, когда у них заканчивается алкоголь: Падение! Не оставить каплю (65). Таким образом, Рабле размышляет об отчаянии ученых-гуманистов эпохи Возрождения, чтобы погасить, казалось бы, неугасимую жажда знаний.

Видно из этого отчаяния, как показано в бесконечной жажде просветления Гаргантюа Рабле кажется предполагают, что ученые эпохи Возрождения и гуманисты перегружены и должны признать, что их собственная школа мысли, как и средневековая ученых является преходящей и в некотором смысле тщетной попыткой понять мир. Это утверждение наиболее очевидно в его Книге Третьей: Пантагрюэль . Рабле рассказывает историю Диогена, слепого философа, который решает занять себя тем, что таскает бочку в гору и бросает ее вниз, несколько раз. Когда его спросили об этом, казалось бы, бесполезном деле, Диоген ответил, что, не имея никаких других обязанностей для республики, таким образом, он растерзал свой ствол, чтобы среди столь пылко занятого населения может показаться, что он не один такой отсталый и ленивый (390). Эта озабоченность не быть вялым и ленивым заставило Диогена проводить свои дни, выступая задача, которая была по сути пустой тратой времени. Это изображение характерно ученого эпохи Возрождения, который, как и Гаргантюа, становится настолько одержимым быть занятым, что он не сосредотачивается на важности урока. В самом деле, Рабле, выступая в качестве автора в своем Прологе, пишет о своем собственное отчаяние:

Таким же образом я, пока могу быть в стороне от беспорядка, ни в коем случае не быть в трепете, когда я замечаю что мне не дали достойного задания, и когда я вижу, во всем этом самое благородное королевство Франции, по обе стороны горы, все заняты сегодня, тренируясь и работая []  я чувствовал, что это было более обычно постыдно смотреть на праздного наблюдателя [] без движения Мне самому закончить это нечего, что мне осталось, но это мое все. (390-391) 

В заключение, через его изображение гигант в его Гаргантюа и Пантагрюэль , Рабле эффектно высмеивает два периода мысли, Средневековье и Возрождение, и создает аргумент, что каждый из них, в своей крайности, ограничен.