Впоследствии я не раз вспоминал что когда я вошел в свою комнатку: Цитата номер 1691676 из книги 📚 Ивана Бунина «Натали» — MyBook

Содержание

Упражнение 4

Расставьте знаки препинания (запятые и тире). Отметьте номера предложений, в которых запятая перед придаточным предложением не ставится, объясните причину отсутствия запятой.

1. Кто в кого стрелял никому не известно. (Булг.)

2. Было шумно и когда дети играли во дворе и когда они собирались в столовой. (Л.Т.)

3. Попробуй взглянуть на молнию когда раскроивши чёрные как уголь тучи нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска. (Г.)

4. Когда входишь в лес на короткое время и побудешь немного и войдёшь ещё поглубже то тебя начнёт затягивать в глубину. (Пришв.)

5. Мы шли два часа наслаждаясь всем что окружало нас. (Пауст.)

6. Когда в майский полдень проходишь под цветущими яблонями то с них падают бело-розовые лепестки и нежно ложатся на плечо на шляпу на чёрный рукав бело-розовые нежные лепестки. (Л.Андр.)

7. Как он добрался сюда уж этого никак не мог понять. (Г.)

8. Мы брели не понимая куда. (А. Битов)

9. Почему сам не знаю. (Пауст.)

10. Если будет вода и в ней ни одной рыбки я не поверю воде. И пусть в воздухе кислород но не летает в нём ласточка я не поверю и воздуху. (Пришв.)

      1. Упражнение 5

Расставьте знаки препинания. Составьте схемы предложений (линейные и уровневые). Определите тип подчинения: последовательное, параллельное, однородное.

1. Давно заметил что когда ветерок проникающий в лес качает ветви деревьев то в этом есть особенная глубокая прелесть. (Пришв.)

2. Когда кончились грозы и пришло душное лето в вазе появились долгожданные и любимые розы. (Булг.)

3. Когда Степан Аркадьич ушёл она вернулась на диван где сидела окружённая детьми. (Л.Т.)

4. Несмотря на то что князь Василий неохотно и неучтиво слушал пожилую даму она ласково и трогательно улыбалась ему и чтоб он не ушёл взяла его за руку.(Л.Т.)

5. С Левиным всегда бывало так что когда первые выстрелы были неудачны он горячился досадовал и стрелял целый день дурно. (Л.Т.)

6. Собственно говоря загадочный приезд Петеньки не особенно волнует его ибо что бы ни случилось Иудушка уже ко всему готов. (С.-Щ.)

7. В детстве моём когда я осиротел и остался один на свете дядя заменил мне собою отца воспитал меня на свой счёт и словом сделал для меня то что не всегда сделает родной отец. (Дост.)

8. Ополченцы принесли князя Андрея к лесу где стояли фуры и где был перевязочный пункт. (Л.Т.)

9. В то время как Пьер входил в окоп он заметил что на батарее выстрелов не слышно было но какие-то люди что-то делали там. (Л.Т.)

10. Княжна Марья умоляла брата подождать ещё день говорила о том что она знает как будет несчастлив отец ежели Андрей уедет не помирившись с ним. (Л.Т.)

11. Я подумал что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика то уж впоследствии трудно мне будет освободиться от его опеки.(П.)

12. Когда страсти совсем улеглись и началось спокойное обсуждение я решился спросить Лувена о чём у них идёт речь. (Пришв.)

13. Теперь когда вблизи говорили люди и светилось окно ему не было страшно хотя гром трещал по-прежнему и молнии полосовали небо. (Ч.)

14. Впоследствии я не раз вспоминал как некое зловещее предзнаменование что когда я вошёл в свою комнату и чиркнул спичкой чтобы зажечь свечу на меня метнулась крупная летучая мышь. (Бун.)

15. Если светит солнце и на небе нет облаков то пение и запах сена чувствуется сильнее. (Ч.)

16. Я конечно понимал что плачет она не оттого что камень ушиб её и поранил ногу а от непомерного горя что накопилось в её жизни за последние дни.( Пауст.)

17. Я увидел как звёзды стали туманиться и терять свою лучистость как лёгким вздохом пронеслась по земле прохлада. (Ч.)

18. Все узнали что приехала барыня и что Капитоныч пустил её и что она теперь в детской. (Л.Т.)

19. Очень жаль, что всю прелесть детства мы начинаем понимать когда делаемся взрослыми. (Пауст.)

20. Когда мы дошли до Николаевского сквера и я увидел сквозь его зелень жёлтое здание гимназии, я заплакал. (Пауст.)

21. Я заметил что куда ни приедешь найдёшь что-нибудь замечательное. (Гонч.)

22. Я пробирался туда где гуще зелень где смолистее запах деревьев и куда веселее заглядывал солнечный луч радуясь что удалось там и сям пронизать мглистую густоту листьев. (Дост.)

Концепция греха в рассказах И. Бунина «Натали» и З. Прилепина «грех» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 882.09-32 ББК 84Р-44

КОНЦЕПЦИЯ ГРЕХА В РАССКАЗАХ И. БУНИНА «НАТАЛИ» И З. ПРИЛЕПИНА «ГРЕХ»

I К.Ю. Рылова

Аннотация. В статье рассматривается концепция греха в контексте межтекстового взаимодействия рассказов «Натали» И. Бунина и «Грех» З. Прилепина. Центральное место в проблематике рассказов отводится духовно-нравственному становлению героев. Объектом литературоведческого анализа являются ключевые образы и мотивы, актуализирующие заявленную проблематику: мотив искушения, символика яблока, розы, летучей мыши и крысы, дождя и реки, кладбища, а также образы свечи и Богородицы.

Ключевые слова: И. Бунин, З. Прилепин, грех, искушение, телесное и духовное.

THE CONCEPT OF SIN IN I. BUNIN ‘S STORY «NATALIE» AND IN Z. PRILEPIN’S «SIN»

| K.Yu. Rylova

Abstract. The article considers the concept of sin in the context of intertex- 435 tual interaction of stories «Natali» by I. Bunin and «Sin» by Z. Prilepin. The central place in the problematic of the stories is given to the spiritual and moral formation of the characters. The subject of the literary analysis is the key images and motives that actualize the stated problems: the motive for temptation, the symbolism of an apple, a rose, a bat and a rat, rain and rivers, cemeteries, and images of a candle and the Virgin.

Keywords: I. Bunin, Z. Prilepin, sin, temptation, physical and spiritual.

Рассматривая культурный контекст рассказа З. Прилепина «Грех», К.Э. Солдатова обращает внимание на многочисленные межтекстовые взаимодействия, возникающие на уровне литературных, фольклорных и библейских аллюзий, от-

мечая при этом недостаточную изученность данной проблемы в критике и литературоведении [1]. Интертекстуальный анализ рассказа Приле-пина зачастую ограничивается исследованием библейского контекста, актуализированного заглавием произ-

436

ведения, а также символическим образом яблока как знака искушения [2, с. 142]. Между тем, границы межтекстового взаимодействия здесь значительно шире. Так, К.Э. Солдатова намечает пути исследования межтекстовых связей с отдельными произведениями И. Бунина, И. Шмелева [1]. Принимая во внимание ее наблюдения, остановимся на более подробном анализе интертекстуального диалога рассказа З. Прилепина «Грех» и бу-нинского рассказа «Натали».

Прежде всего, отметим, что рассказы объединяет проблема духовно-нравственного становления героев, а в основе внутреннего конфликта лежит необходимость выбора между телесным и духовным. Оба героя еще очень молоды: Виталий у Бунина «впервые надел студенческий картуз» [3, с. 340], прилепинский Захарка — юноша семнадцати лет, «нервно носящий свое тело» [4, с. 41].

Кроме того, действие обоих рассказов происходит летом, что является немаловажным для понимания заявленной проблематики: лето традиционно соотносится с порой цветения, на этот же период приходится и физический расцвет героев, «счастливых тем особым счастьем начала молодой свободной жизни, что бывает только в эту пору» [3, с. 340], когда «нравится жить легко, ежась на солнце, всерьез не размышляя никогда» (З. Прилепин) [4, с. 46]. Вместе с тем, зарождающаяся рефлексия героев очевидна, и обусловлена она, в первую очередь, постижением двойственности человеческой природы, что выходит за пределы личностного самоопределения и обретает онтологический смысл._

Кризисное самоощущение Виталия в бунинском рассказе связано с

переживанием двух прямо противоположных чувств: физической страсти к Соне и светлым обожанием Натали, «одна мысль о которой уже охватывает <…> таким чистым любовным восторгом…» [3, с. 350].

Героя Прилепина поражает собственная, доселе неизведанная, животная сущность, существование, «пресыщенное жизнью в самом настоящем, первобытном ее виде и вовсе лишенное души» [4, с. 56]. Важное значение здесь отводится эпизоду, в котором Захарка становится свидетелем того, как режут свинью: «Свинье взрезали живот, она лежала, распавшаяся, раскрытая, алая, сырая. Внутренности были теплыми, в них можно было погреть руки» [там же, с. 55]. Теперь герой «ясно видел свои органы, и выглядели они точно теми же, что дымились перед глазами минуту назад. И от осознания собственной теплой, влажной животности Захарка особенно страстно и совсем не болезненно чувствовал, как сжимается его сердце…» [там же, с. 56]. Как проявление этой «животности» он интерпретирует свою «изломанную, странную» [там же, с. 41] влюбленность в старшую двоюродную сестру Катю.

Двойственная природа влечения у Бунина мыслится как божья кара: «за что так наказал меня бог, за что дал сразу две любви, такие разные, и такие страстные, такую мучительную красоту обожания Натали и такое телесное упоение Соней» [3, с. 352].

Захар у Прилепина переживает двойственность своих ощущений как проявление человеческого несовершенства: «Отчего это мне дано… Зачем это всем дано… Нельзя было как-то иначе?» [4, с. 44]. Кроме этого, уже

само заглавие рассказа прозрачно артикулирует идею греховности. Чувство Захарки греховно вдвойне: герой влюбляется в замужнюю сестру, что противоречит не только этическим соображениям, но и христианским заповедям. Связь Виталия с кузиной Соней в бунинском рассказе сама по себе не репрезентирует идеи греховности: подобные отношения между кузенами в девятнадцатом столетии были весьма распространены.

Символическое значение в текстах рассматриваемых рассказов приобретают зоологические образы, выполняющие одновременно и функцию про-спекции. В частности, приезд Виталия в дом дяди сопровождается событием, в котором он читает мистический знак: «Впоследствии я не раз вспоминал, как некое зловещее предзнаменование, что, когда я вошел в свою комнату и чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечу, на меня метнулась крупная летучая мышь. Она метнулась к моему лицу так близко, что я даже при свете спички ясно увидел ее мерзкую темную бархатистость и ушастую, курносую, похожую на смерть, хищную мордочку, потом с гадким трепетанием, изламываясь, нырнула в черноту открытого окна»> [3, с. 345].

В «Грехе» есть упоминание о том, что в избушке, где «дневал-ночевал» Захарка, «по дощатому полу иногда пробегали крысы» [4, с. 41]. В христианском представлении образ летучей мыши связан с дьявольским началом [5, с. 180]. Крыса также является символом зла, олицетворяющим смерть и божью кару [там же, с. 165].

«Сладкий морок» томительного телесного влечения, таким образом, у обоих писателей непосредственно соотносится с дьявольским началом.

Показательно, что активному приле-пинскому герою удается навсегда избавиться от крысы, в тексте же Бунина летучая мышь лишь исчезает в «черноте открытого окна» [3, с. 345].

В развертывании сюжета каждого из рассказов существенное место отводится мотиву искушения, напрямую связанному с образами Сони в рассказе «Натали» и Кати в рассказе «Грех». Бунинский герой любуется открытыми руками Сони, ее батистовым пеньюаром с оборками и мягким ночным халатиком, «под которым, верно, ничего нет» [там же, с. 341]. Искусительная темно-красная бархатистая роза в волосах Сони актуализирует символику роковой соблазнительницы Кармен. Как амбивалентный образ-символ роза знаменует небесное совершенство красоты и одновременно вполне земное сладострастие [5, с. 275]. Определяющим в символическом контексте Бунина становится тот факт, что цветок оказывается на полу, увядший и лиловый, что следует трактовать как символ грехопадения Виталия.

Рассматривая мотив искушения в «Грехе», необходимо оговориться, что он также непосредственно соотносится с образами двух героинь — сестер Кати и Ксюши. Однако концептуальное значение заявленный мотив приобретает именно в связи с Катей. Во-первых, символическое наполнение получает упоминание яблока в двух эпизодах рассказа: сначала герои гуляют по саду, где Катя выбирает зрелые, красные плоды, затем берет яблоки с собой на речку, и Захарке кажется, что «Катин смех выглядит как эта влажная, свежая, хрусткая белизна» [4, с. 47]. Библейская отсылка к христианскому сюжету об Адаме

ВЕК

438

и Еве указывает на идею грехопадения и изгнания из Рая. В связи с этим важно обратить внимание на существенную деталь: огрызки съеденных яблок Захарка выбрасывает в воду, да и сам он испытывает острое желание омовения: «Хотелось, чтобы рядом, в нескольких шагах, была река: он бы нырнул с разбегу в воду и долго не всплывал бы, двигаясь медленно, тихо касаясь песчаного дна, видя увиливающих в мутной полутьме рыб» [там же, с. 48]. Здесь вода становится символом очищения: герою хочется остудить внутренний жар, побороть греховное желание.

Если Катя искушает Захарку естественной природной притягательностью, гармонией внешней красоты и нежного отношения к миру, то Ксюша обольщает брата преднамеренно: «Ты почему все время молчишь? — повторила она веселее и на тон выше — тем голосом, какой обычно предшествует действию. Так оно и было: Ксюша легко перекинула левую ножку через Захарку и села у него в ногах, крепко упираясь руками ему в колени, сжимая их легко. Вид у нее был такой, словно она готовится к прыжку» [там же, с. 58]. «Неизменно открытый животик» [там же, с. 46] девушки, ее «беспечная на ветру юбочка» [там же, с. 46] сближают образ Ксюши с образом роковой искусительницы Сони.

В «Натали» погружение в воду получает иное смысловое и эмоциональное наполнение, никоим образом не связанное с идеей очищения. Герой погружается в мучительный соблазн, бросаясь с головой в омут сладкого греха: «Когда они вернулись, пошел в купальню я <…> шел и опять думал с двумя совершенно

противоположными чувствами о Натали и о Соне, о том, что я буду купаться в той же воде, в которой только что купались они» [3, с. 349].

Сигналом возможного очищения становится в рассказе упоминание дождя, которым, по словам старой няньки, «обмывается» народившийся молодой месяц: «К дождю, спать хочется, — сказала Соня, подавляя зевок. — Нянька сказала, народился молодой месяц и теперь с неделю будет „обмываться». — И, помолчав, добавила: — Натали, что вы думаете о первой любви?» [там же, с. 354].

Затяжной дождь у Бунина выступает в роли посланника божьей воли: он побуждает Виталия к разлуке с искусительницей Соней и очищению в чувстве к Натали: «Я сел у раскрытого окна, в кресле возле постели, стал курить, думая <…> Должно быть, прошел еще небольшой дождь — еще теплее, мягче стал воздух <…> И она, в чем-то длинном, темном, шелковисто блестевшем, подошла к окну, тоже так таинственно неслышно… » [там же, с. 371].

В рассказе Бунина черты Натали имеют приметы небесной чистоты: «…и вдруг <…> увидал ее, — впереди всех, в трауре, со свечой в руке, озарявшей ее щеку и золотистость волос, — и уже как от иконы не мог оторвать от нее глаз <…> И, подойдя, с ужасом восторга взглянул на иноческую стройность ее черного платья, делавшего ее особенно непорочной» [там же, с. 366]. Даже свеча в ее руках становится атрибутом святости, поскольку разгоняет мрак. Тяга к чистоте возрождает в душе героя ощущение счастья и потребность любить.

Предметно-образная комбинация «Соня и свеча» выполняет противопо-

ложную задачу — высветить «темные аллеи» ее души: «И она встала, запахивая халатик, взяла в прихожей почти догоревшую свечу и повела меня в мою комнату <…> я долго и жадно целовал и прижимал ее к при-толке, а она сумрачно закрывала глаза, все ниже опуская капающую свечу» [там же, с. 345].

Когда выбор сделан в пользу физической страсти, дождь становится разрушительной стихией и приобретает приметы апокалипсиса: «Комната и сад уже потонули в темноте от туч, в саду, за открытыми окнами, все шумело, трепетало, и меня все чаще и ярче озаряло быстрым и в ту же секунду исчезающим зелено-голубым пламенем. Быстрота и сила этого безгромного света все увеличивались, потом комната озарилась вдруг до неправдоподобной видимости <…> вот оно, загорается земля и небо!» [там же, с. 361].

Образ Кати в «Грехе» непосредственно соотносится с Богородицей: «Катя положила Родику картошки в блюдечко. Он копошился в ней руками, весь в сале и масле, поминутно роняя картошку на ноги. Катя подбирала картошку с ножек своего дитя и ела, вся лучась» [4, с. 49]; «Долго ужинали. Разморенные едой, разговаривали мирно, неторопливо. Помаргивала лампадка у иконы. Захарка, выпивший с дедом по три полрюмочки, подолгу смотрел на икону, то находя в женском лике черты Кати, то снова теряя» [там же, с. 60].

Финал обоих рассказов связан с темой смерти: у Бунина Виталий приезжает на похороны мужа Натали, а в дальнейшем умирает и она сама.

В «Грехе» Захар и Катя неожиданно оказываются на кладбище. Именно

здесь Захарка готов преступить запретную грань: «У памятника без фото, без дат встали без смысла, смотрели на него. Катя — впереди, Захарка за ее плечом, близко, слыша тепло волос и всем горячим телом ощущая, какая она будет теплая, гибкая, нестерпимая, если сейчас обнять ее… вот сейчас…» [там же, с. 67]. Кладбище как пространство, соединяющее мир живых и мир мертвых, является в прилепинском повествовании неким сакральным топо-сом, где герою предстоит сделать окончательный выбор между духовным и физическим, что становится символическим знаком выбора между жизнью и смертью, ибо грех грозит обернуться нравственной гибелью. Захарке удается преодолеть себя, поэтому герои покидают кладбище «оживленные, словно побывали в очень хорошем и приветливом месте» [там же].

В бунинском рассказе эпизод приезда Виталия в дом Натали в день похорон лишь подчеркивает идею его нравственной гибели. Роковой выбор сделан, поэтому он ощущает себя на краю пропасти: «И мо- 439 лодость, красота всего этого, и мысль о ее красоте и молодости и о том, что она любила меня когда-то, вдруг так разорвали мне сердце скорбью, счастьем и потребностью любви, что, выскочив у крыльца из коляски, я почувствовал себя точно перед пропастью…» [3, с. 365].

Таким образом, борьба греховного и божественного начал у Бунина заканчивается духовным поражением Виталия. Натали, именем которой назван рассказ, остается в памяти героя в своей неизменной чистой сущности и остро переживается как нереализованный шанс иной жизни.

ВЕК

Бунинский герой так и не обретает согласия с собой. Он не осознает меры личной ответственности и даже спустя годы оправдывает себя незрелым возрастом и случайностью: «вина моя была все-таки не совсем вольная и даже в ту пору заслуживала снисхождения по моей крайней молодости и по тому удивительному стечению обстоятельств, в которое я попал» [там же, с. 369].

Захар у Прилепина, напротив, покидает деревенский «рай» в полном согласии с собой, и вместо пропасти перед ним открывается бесконечная жизнь: «Ехал в автобусе с ясным сердцем. «Как все правильно, боже мой, — повторял светло. — Как правильно, боже мой. Какая длинная жизнь предстоит. Будет еще лето другое, и тепло еще будет, и цветы в руках.»» [4, с. 68]. Даже образ кладбища в финале повествования не содержит в себе ничего угнетающего и служит знаком душевного покоя: «И лишь под утро пришла неожиданная, с дальним пением птиц, тишина — прозрачная и нежная, как 440 кладбище» [там же]. И именно теперь Захарка приходит к выводу, определяющему дальнейший путь его духовного становления: «.Всякий мой грех… — сонно думал Захарка, -всякий мой грех будет терзать меня… А добро, что я сделал, — оно легче пуха. Его унесет любым сквозняком…» [4, с. 68]. Потому так важно его в себе сохранять.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Солдатова, К.Э. Культурный контекст рассказа Захара Прилепина «Грех» [Текст] / К.Э. Солдатова [Электронный ресурс]. — URL: http://studydoc.ru/doc/2230149/t-e-.-soldatova-kul._turnyj-kontekst-rasskaza-zahara-prile (дата обращения: 11.07.2017).

2. Славина, А.Б. «Грех» Захара Прилепина: семантика заголовка в контексте образа главного героя [Текст] / А.Б. Славина // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. — 2012. — Вып. 2. — С. 140-143.

3. Бунин, И. Темные аллеи: любовная проза [Текст] / И. Бунин. — СПб.: Азбука, Азбу-ка-Аттикус, 2013.

4. Прилепин, З. Грех: рассказы [Текст] / З. Прилепин. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015.

5. Купер, Дж. Энциклопедия символов [Текст] / Дж. Купер. — М.: Ассоциация Духовного Единения «Золотой Век», 1995. — 401 с.

REFERENCES

1. Bunin I., Temnye allei: ljubovnajaproza, St. Petersburg, Azbuka, Azbuka-Attikus, 2013. (in Russian)

2. Kuper Dzh., enciklopedija simvolov, Moscow, Associacija Duhovnogo Edinenija «Zo-lotoj Vek», 1995, 401 р. (in Russian)

3. Prilepin Z., Greh: rasskazy, Moscow, AST: Redakcija Eleny Shubinoj, 2015. (in Russian)

4. Slavina A. B., «Greh» Zahara Prilepina: se-mantika zagolovka v kontekste obraza glavnogo geroja, Izvestija Volgogradskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo univer-siteta, 2012, No. 2, рр. 140-143. (in Russian)

5. Soldatova K.Je., Kulturnyj kontekst rasskaza Zahara Prilepina «Greh», available at: http://studydoc.ru/doc/2230149/k.-e-.-solda tova-kul._turnyj-kontekst-rasskaza-zahara-prile (accessed: 11.07.2017) (in Russian)

Рылова Кристина Юрьевна, аспирантка, кафедра филологии и методики, Педагогический институт, Иркутский государственный университет, [email protected] Rylova K.Yu., Post-graduate Student, Philology and Methodology Department, Pedagogical Institute, Irkutsk State University, [email protected]

ЕГЭ-2018. Тесты к заданию 13 (слитно — раздельно

Задание № 13 (слитно-раздельно-дефис) (по произведениям И.А. Бунина)

Вариант № 1

Определите вариант ответа, в котором оба выделенных слова пишутся СЛИТНО. Раскройте скобки и выпишите эти два слова.

1) Агроном сел за рояль и, одним пальцем аккомпанируя, (В) ПОЛГОЛОСА запел пролог из «Паяцев». Спорить больше ему не хотелось, ТАК (КАК) он любил оставаться в горячих разговорах победителем. 

2) Дремотно ГДЕ (ТО) щелкал соловей, невнятно доносился аромат резеды с цветника у балкона. Тогда Каменский, обращаясь КАК (БУДТО) к одному Игнатию, произнес целую речь.

3) Она (ПО) ПРЕЖНЕМУ была проста, весела и — уже рассудительна. ТАК (ЖЕ) легко, беззаботно и возвратился он в гостиницу.

4) Или, вернее, мы оба получили ЧТО (ТО) В (РОДЕ) солнечного удара.

5) — Странное приключение! — сказал он (В) СЛУХ, смеясь и чувствуя, что на глаза его навертываются слезы. Он затворил окна, ЧТО (БЫ) не слышать базарного говора и скрипа колес.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) Мы открыли окно и смотрели на них (С) ВЕРХУ, а они стояли под блестящим ливнем и тявкали, просились к нам… И город этот показался ему КАКИМ (ТО) особенным, заповедный городом.

2) Но теперь главным было ВСЁ (ТАКИ) это второе, совсем новое чувство. И поручик, щурясь от света, шатаясь, спотыкаясь, цепляясь шпорой за шпору, зашагал (НА) ЗАД.

3) Бабы, сидевшие на земле, (НА) ПЕРЕБОЙ зазывали его, брали горшки в руки и стучали, звенели в них пальцами, показывая их добротность. Отныне вся моя жизнь (НА) ВЕКИ, до гроба, ваша, в вашей власти.

4) ТАК (ЖЕ), как вчера, был мягкий стук воды в причал и легкое головокружение от зыбкости под ногами. Под лампой блестел ровный загар ее руки, сияли СИНЕ (ЛИЛОВЫЕ) усмехающиеся глаза.

5) Теперь он ПОЧЕМУ (ТО) следит буквально за каждым моим шагом, и, ЧТО (БЫ) наш план удался, я должна быть страшно осторожна.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) (В) ПОСЛЕДСТВИИ я не раз вспоминал, как некое зловещее предзнаменование, что, когда я вошел в свою комнату и чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечу, на меня мягко метнулась крупная летучая мышь. Однажды (В) КОНЦЕ мая, когда я опять приехал из Москвы домой, нарочный со станции привез ее телеграмму: «Сегодня утром Алексей Николаевич скоропостижно скончался от удара». 

2) Я ведь очень стыдлива, не суди, пожалуйста, (ПО) ТОМУ, как я веду себя с тобой. Я знал это побережье, жил КОГДА (ТО) некоторое время возле Сочи.

3) У неё даже не глаза, а черные солнца, выражаясь (ПО) ПЕРСИДСКИ. Ресницы, конечно, огромные и ТО (ЖЕ) черные, и удивительный золотистый цвет лица. 

4) Она остановилась, (В) УПОР мне чернея в сумраке глазами. — Натали нашему роману ВСЁ (ТАКИ) не помешает, — ответила она.

5) Темная летняя заря потухала далеко (В)ПЕРЕДИ, сумрачно, сонно и разноцветно отражаясь в реке, еще светившейся дрожащей рябью (В) ДАЛИ под ней, под этой зарей.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) Натали стояла возле меня, а Соня, обняв ее и БУД (ТО) рассеянно глядя КУДА (ТО), с усмешкой напевала: «Средь шумного бала, случайно…».

2) Она ТО (ЖЕ) покраснела — тонко и ало — и отвернулась. Я спрятал розу в стол, и к вечеру ее ТЁМНО (КРАСНЫЙ) бархат стал вялым и лиловым.

3) Но ТОТ (ЧАС) В (СЛЕД) за тем был поражен его высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой перчатке.

4) Мы КАК (БУДТО) привыкли друг к другу, даже сблизились. Вид она имела еще (ПОЛУ) ДЕТСКИЙ — маленькая, худенькая, черноволосая.

5) Бывать со мной (НА) ЕДИНЕ она, очевидно, избегала, и я недоумевал, скучал и страдал в одиночестве. — Посиди возле меня, Витик, мне больно, мне грустно, расскажи ЧТО (НИБУДЬ) смешное… 

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) (НА) ВСТРЕЧУ тянуло то теплым, то почти горячим ветром. Звезды только (КОЕ) ГДЕ мелькали в темных облаках.

2) (С) ЛЕВА лежала речная низменность. Проживу осень в деревне, а на зиму опять КУДА (НИБУДЬ) уеду.

3) — Уезжайте ЗАВТРА (ЖЕ), — сказала она (НА) ХОДУ, не оборачиваясь.

4) Обычных после свадьбы визитов молодые не делали, ТОТ (ЧАС) уехали в Крым. Отказаться было нельзя, — (В) СИЛУ чего я мог отказаться? 

5) Лошади из Благодатного в (ПОЛ) ЧАСА доставили меня со станции в усадьбу. Я еще (ИЗ) ДАЛИ увидал, что по западной стене дома все окна в зале закрыты ставнями.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

Задание № 13 (слитно-раздельно-дефис) (по произведениям И.А. Бунина)

Вариант № 2

Определите вариант ответа, в котором оба выделенных слова пишутся СЛИТНО. Раскройте скобки и выпишите эти два слова.

1) — Полноте! — сказала она, думая ЧТО (ТО) свое. — У вас еще вся жизнь (В) ПЕРЕДИ. 

2) В зале (ПО) ПРЕЖНЕМУ висела в переднем углу большая красная лампада перед старыми золотыми иконами. Неужели вы (НА) ВСЕГДА поселились в деревне?

3) Китаец, первый хозяин Чанга, вскинул глаза (К) ВЕРХУ, оторопел и от крика, и от радости. Ах, если б я могла поехать КУДА (НИБУДЬ)! 

4) Не ВСЁ (ЛИ) равно, про кого говорить?  Что до моей страшной вины перед вами, то я уверен, что она уже ДАВНЫМ (ДАВНО) стала для вас безразлична. 

5) Она встретила меня на крыльце, — (С) ЗАДИ нее светила лампой горничная, — и с (ПОЛУ) УЛЫБКОЙ протянула мне обе руки.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) За гаванью, ТО (ЖЕ) опустевшей, за туманным от снега заливом слабо видны голые степные берега. Светлый круг месяца, стоявшего против ротонды, за садом, КАК (БУДТО) замер на одном месте.

2) Грохнула ГДЕ (ТО) внизу дверь, (С) РАЗМАХУ кем-то брошенная.

3) Поплыл он в ТОТ (ЖЕ) день со своим новым хозяином в Россию и (В) НАЧАЛЕ, целых три недели, страшно мучился морской болезнью.

4) (НА) ВСТРЕЧУ несло дождем, мглою, сверкали по водной равнине барашки. Погода злая, мрачная, много хуже даже той, китайской, когда Чанг с капитаном встретили ДРУГ (ДРУГА).

5) Ветер искал, ОТКУДА (БЫ) покрепче ударить, и КАК (ТОЛЬКО) пароход, медленно ему кланявшийся, взял покруче вправо, поднял его таким большим, кипучим валом, что он не удержался, рухнул с переката вала, зарываясь в пену.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) Чанг привстал и поглядел в пустую (КАЮТ) КОМПАНИЮ. И случилось с Чангом ТО (ЖЕ), что не раз случалось в те времена и с его хозяином, капитаном: он вдруг понял, что существует в мире не одна, а две правды.

2) Чанг так радостно рванулся (В) ПЕРЁД, что капитан (НА) ЛЕТУ подхватил его.

3) Видишь, братец, вот это и есть Красное море. Надо нам с тобой пройти его (ПО) УМНЕЕ. — Да и вообще, следует ли КОГО (НИБУДЬ) любить так сильно? — спросил он.

4) На Елисаветинской улице есть у него, у капитана, (ВО) ПЕРВЫХ, квартира, а (ВО)ВТОРЫХ, красавица жена.

5) А ведь мы (ПО) МИНУТНО противимся ему, хотим повернуть не только, скажем, душу любимой женщины, но и весь мир (ПО) СВОЕМУ!

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) (ПО) НЕВОЛЕ приходится и Чангу спрыгивать с кровати. Весь день говорит капитан (БЕЗ) УМОЛКУ о ничтожестве жизни.

2) Быстро бежал пароход (В) ДОГОНКУ за ним. И капитан опять взял Чанга на руки и, приложив щеку к его бьющемуся сердцу, — ведь оно билось совершенно ТАК (ЖЕ), как и у капитана! — пришел с ним в самый конец палубы.

3) Был он (С) ВИДУ очень прост и добр. И порой КАКАЯ (НИБУДЬ) особенно шальная и тяжелая волна жутко озаряла руки и серебряную одежду капитана.

4) Перед Чангом (ПОЛУ) ТЁМНЫЙ готический чертог, красные звезды огней, целый лес тропических растений. Еле видны тусклые звезды, (КОЕ) ГДЕ мерцающие в облачном небе.

5)  Я вышел поздней ночью в зал, ЧТО (БЫ) пройти в диванную и взять там ЧТО (НИБУДЬ) почитать из книжных шкапов.

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

1) ГДЕ (ТО) над оврагом лошади еще раз взметнулись. Во всяком деле всё можно воспринять (ПО) РАЗНОМУ.

2) Зойка выбежала в соседнюю комнату и (С) РАЗБЕГА упала спиной на диван. Да и влюбчив он, как вам известно, (ПО) ТУРЕЦКИ.

3) Она очаровательно смутилась, так что даже ее смородинные глаза КАК (БУДТО) куда-то (НА) МИГ пропали.

4) Дело это в ТО (ЖЕ) время могло бы послужить к созданию глубокого художественного произведения. Через (ПОЛ) ЧАСА граф Кошиц и корнет Севский уже стояли у подъезда того дома, где жила Сосновская. 

5) Нечто (В) РОДЕ парижской квартирки, вход прямо с улицы… ЗА (ТО) под сорочкой обнаружили в области сердца багровое пятно, а посредине пятна круглую, с обожжёнными краями ранку

ОТВЕТ: ________________________________________________________________________________________

Личный враг Геббельса — Парламентская газета

Особенно популярны и актуальны они были во время Великой Отечественной войны, когда художник удостоился уникаль­ной «благодарности» от… министра пропаганды гитлеровской Германии Геббельса. После 1945 года стало известно, что Житомирский упоми­нался в списке личных врагов этого ближайшего сподвижника фюрера. Участь, уготованная ему Геббельсом, была предельно четко выражена в пометке, согласно которой Житомир­ского следовало найти и повесить.

Фотомонтажи Александра Житомир­ского той поры и через семьдесят лет ничуть не устарели, воспринимаясь не только в качестве исторического фотодокумента, но и как предупреж­дение всем желающим бесконечно плодить войны и прочие вооруженные конфликты. О творчестве одного из самых ярких художников-публицистов эпохи борьбы с фашизмом незадолго до 70-летия Великой Победы обозре­ватель нашего журнала беседовал с его сыном, автором недавно вышед­шего альбома «Книга отца в книге об отце» Владимиром Александровичем Житомирским

РФС: Ваш отец еще до 1941 года ув­лекался искусством фотомонтажа, сочетая этот вид творчества с класси­ческой графикой, с многочисленными иллюстрациями в прессе. Но как он пришел к тому публицистическому накалу, который гарантировал ему почетное место в истории этого вида изобразительного искусства?

Владимир Житомирский: Отец тогда работал в редакции «Иллюстрирован­ной газеты», которая с началом во­йны стала именоваться «Фронтовая иллюстрация». Размещалась редакция в здании «Правды». О дальнейшем он сам вспоминал так: «Стоял июль со­рок первого. Мы подошли к Новинско­му бульвару. Белые колонны рухнули на асфальт. Вырвалось пламя, огонь продолжал бушевать. На фронтоне, на желтом фоне летели два ангела. Они трубили, словно хотели расска­зать всему миру: гибнут книги! Горел самый красивый дом Москвы — Книж­ная палата… Уже месяц на нашей земле свирепствовала война… Мы, сотрудники еженедельника «Иллю­стрированная газета», приложения к «Правде», жили в редакции, спали на холодных клеенчатых диванах. Од­нажды в свободный вечер решил про­верить, цел ли мой дом. С приятелем, ретушером Сашей Комаровым, приш­ли на Трубниковский переулок. Дом был цел. Выпили бутылку вина, погрустили… мы в стороне от схватки…

Вдруг зазвонил телефон. Это бы­ла Галина Николаевна Плеско…Она была заместителем редактора. «Вот что, ребята. Как только можно будет передвигаться, молнией в редакцию. Срочное задание. Жду вас часам к ше­сти»… Тогда уже были введены ночные пропуска, и у нас их еще не было. Мне показалось, что до шести еще далеко, я завалился на диван и вновь заснул. Меня разбудил телефон. То, что я ус­лышал в трубке, сняло сон, как рукой. Галина Николаевна ругалась, как ма­трос во время шторма. Мы вскочили, словно ошпаренные кипятком, небри­тые и голодные, схватили такси на Кудринской площади. Оказалось, но­чью ее вызвал начальник Политуправ­ления Красной Армии Мехлис и дал срочное задание подготовить макет нового журнала «Фронт-иллюстрирте» (Front-Illustrierte) для немецких солдат. Плеско обещала, что к девяти утра ма­кет будет готов.

Мы примчались в редакцию в 8.20! У меня в распоряжении было пятнад­цать фотографий с фронта, название журнала и сорок минут. Ровно в де­вять Галина Николаевна увезла макет, в который вошли все фотографии, была намечена концепция будущего издания, нарисован заголовок, не ме­нявшийся до конца войны. Так родил­ся наш боевой журнал. С этого июль­ского дня и до самой победы все мои мысли были заняты пропагандой сре­ди войск врага. Когда вышло несколь­ко номеров журнала, Мехлис показал их Сталину. Тот их одобрил».

Работы Александра Житомирского:

Право вешать и право быть повешенным

Этот ефрейтор ведет Германию к катастрофе. Листовка

Каждый немецкий солдат на Восточном фронте — смертник! Листовка

Джон Фостер Даллес — поборник жесткого курса в отношении СССР

РФС: Но был не только журнал, созда­но было и множество листовок…

Владимир Житомирский: Отдельные номера Front-Illustrierte выходили на итальянском, финском, венгерском. А еще делали фотогазету и листов­ки о героях войны на русском языке для наших и — важнейшая вещь! — контрпропагандистские листовки на немецком с фотомонтажами. Отец был и художником-оформителем, и автором фотомонтажных иллюстра­ций всех изданий. И вот на одном из его монтажей начальник Главного по­литуправления Красной Армии (Глав­ПУРа) написал: «Печатать отдельной листовкой. Тираж — один миллион». Так родились иллюстрированные ли­стовки. На лицевой стороне был на­печатан фотомонтаж, на «реверсе» -на русском и немецком языках текст, подтверждающий намерение предъ­явителя добровольно сдаться в плен. К таким солдатам отношение было получше, чем к захваченным против их воли во время боя.

Нет точной цифры, скольких нем­цев уберегли от смерти такие листов­ки, скольких — от совершения новых убийств. Соответственно, сколько на­ших — в форме и в обычной одежде — было таким образом спасено…

РФС: Москву не раз бомбили. Вспоми­нал ли ваш отец, как работалось под огнем?

Владимир Житомирский: Он расска­зывал, что работали много, работали как одержимые. Плюс к этому дежур­ства на крыше здания «Правды» во время немецких налетов. Когда удава­лось поспать часа четыре, считал, что сегодня выспался.

Мы захватили половину этажа в «Правде», вспоминал он, и у каждого из нас была комната, в которой мы жили и работали. Я укрывался ши­нелью на своем диване и зимой по утрам, чтобы согреться, бежал в ду­шевую рабочих типографии, где был горячий душ… Затем — насыщенный рабочий день, а после, в случае объ­явления воздушной тревоги, бегом на крышу, к щипцам и ящикам с песком, куда следовало бросать упавшие за­жигательные бомбы.

В редакции всем было известно, что в планшете у пленного немецкого лет­чика на плане Москвы были помечены десять главных целей, в том числе Из­дательство «Правда», а также распо­ложенный по соседству авиазавод. К счастью, противовоздушная оборона -зенитки, прожектора, аэростаты — пре­пятствовала прицельному бомбомета­нию. Правдисты даже шутили: самое безопасное место при бомбежке — сам военный объект. В издательстве сго­рел гараж, на авиазаводе — столовая, а вот вокруг — много домов.

Однажды запылали деревянные бараки-общежития. Их обитатели на­ходились в бомбоубежище. Чтобы из­бежать паники, им не сообщили об от­бое тревоги. Журналисты бросились спасать их вещи, пока пожарники тщетно заливали обугленные остовы водой. На рассвете, отжимая промок­шую насквозь форму, отец подошел к окну и впервые за эту ночь улыбнулся. Вся улица была заставлена домашней утварью, швейными машинками, фи­кусами. Но подле черного пепелища, оставшегося от бараков, нетронутым стоял деревянный «голубой шалман», где любители горячительного обычно пропускали стопку-другую водки «с прицепом» — кружкой пива. Тогда по­думалось: похоже, Бог не только бере­жет пьяных, но и порой заботится о местах, где они таковыми становятся…

К счастью, налеты происходили время от времени, а обычно по окон­чании трудового дня, в час или два но­чи, сотрудники собирались в комнате отца. Каждый приносил, что у кого было: луковицу, хлеб, кусок колбасы. Хозяин выдвигал две доски из рабо­чего стола, опрокидывал на спину принесенный из дома темно-зеленый прямоугольный электрокамин на нож­ках сеткой вверх и поджаривал на ней бутерброды. На них образовывалась шотландская клеточка. Получалось красиво, но не слишком сытно.

РФС: Убедить солдата вражеской ар­мии поступать не по воле преступно­го приказа, а вопреки ему не просто сложно, а чрезвычайно трудно. Между тем Александру Житомирскому уда­валось добиться потрясающей эф­фективности своих фотомонтажей. Не делился ли он с вами секретами твор­чества?

Владимир Житомирский: Отец ино­гда рассказывал о повседневной рабо­те в военные годы. Кое-что он доверил бумаге. Говорил, что эта работа сразу поставила перед ним много задач — этических, политических, гуманисти­ческих, не говоря уже о технике мон­тажа, о чем не существовало никаких книг, она для него была путешествием в джунглях без компаса. В фотомонта­жах он обращался к конкретному сол­дату, который в данный момент дер­жит в руках журнал. Это можно срав­нить со знаменитым методом Шерло­ка Холмса, который умел ставить себя на место преступника. Отец старался себя ассоциировать с немцем, увидев­шим его работу. Ему удавалось стать заинтересованным собеседником вра­жеского военного. Он понимал, что читателя журнала и листовок лишили мирной жизни — любимой жены, детей, дома, собаки — словом, всего, что он любил. Что его бросили в грязь и кровь, в авантюрную, безвыходную войну. Объяснял ему наглядно, кто это сделал, кому это выгодно. Создание фотомонтажей осложнялось тем, что работа редакции была секретная, и нельзя было приглашать актеров. Зато имелось шесть комплектов немецкой солдатской одежды, включая каски и шинели. В итоге отцу доводилось быть художником, актером, режиссером, ос­ветителем.

Конечно, самое главное и трудное -придумать монтаж. Следующая стадия — карандашный эскиз, точно в размер предполагаемого оригинала. И тут он нередко одевался в мундир, превраща­ясь в немецкого солдата, устанавливал свет — это важный компонент, посколь­ку все элементы монтажа должны иметь одно освещение. Так, в фотомон­таже «К ответу!» все семь солдат — это отец. Центральная фигура без ретуши, остальные лица изменены при помощи кисти и туши. Здесь солдаты на втором плане в несколько раз крупнее малень­кой фигурки проигравшегося шулера Гитлера на первом плане. В этой рабо­те аэрографом сделан диагональный луч света, он подчеркивает динамику фигуры солдата, занесшего кулак. Ма­ленькая фигурка Гитлера плавает в лу­че, как черная муха в молоке.

Иная работа была с монтажом «Каждый немецкий солдат на Восточ­ном фронте — смертник!». Отец писал впоследствии: «Я склеил поле, усеян­ное трупами на фоне горящих танков. При помощи аэрографа объединил это в одну картину, среди дымов вклеил огромную голову немецкого солдата, к которому я и обращался. Редактор резонно заметил: на лице солдата нет ужаса. Я запер свою комнату, поста­вил зеркало для бритья и кистью, ту­шью, белилами, скребком изобразил ужас в глазах, дрожащих губах полу­открытого рта… с натуры».

РФС: Во многих работах Александра Житомирского использовались тро­фейные документальные или семей­ные фотографии, письма, открытки немцев. Их собирали специально или бойцы с фронта присылали подобные трофеи в редакцию?

Владимир Житомирский: Одно из моих детских воспоминаний — придя с работы, отец положил передо мною конверт, наполненный марками. На них стояли печати, и они были выре­заны с прямоугольничками бумаги. Их надо было класть в блюдечко с во­дой, чтобы отмочить марки от бумаги. «Завалили нас совсем письмами этих фрицев», — улыбнулся отец. По при­казу Политуправления армии письма с семейными фотографиями, взятые у пленных, а возможно, и у убитых нем­цев, мешками свозились в редакцию «Фронтовой иллюстрации». Их исполь­зовали для придания убедительности контрпропаганде. Для этого архива бы­ла выделена специальная комната, за­ставленная ящиками. Отец превратил архив в рабочую картотеку, постоянно раскладывая фото по темам: «жены», «дети», «старики», «дома», «зверства», «расстрелы» и т.д. Порой у одного и то­го же немца изымались фотокарточки с нежными надписями вроде «В память о счастливых часах» и фото изнасило­ванной и убитой русской девушки, по­вешенного заложника или партизана. Отец называл авторов снимков своими «заочными фоторепортерами». Фото со зверствами помещал в русскоязычную «Фронтовую иллюстрацию», лириче­ские снимки использовались во Front-Illustrierte и листовках.

Редакционная работа изнуряла. Но без чувства юмора она была бы еще тяжелей. Друг отца — фоторепортер Марк Редькин как-то прислал в редак­цию с фронта пакет с негативами для очерка, приложив к нему трофейную книгу гитлеровских парадов. Перепуганный редактор вызвал к себе ху­дожника и дрожащим пальцем ткнул в надпись на титульном листе: «Шуре Житомирскому от Адольфа Гитлера». С огромным трудом отцу удалось успокоить редактора-перестраховщи­ка, убедить, что он не состоит в числе знакомых фюрера. В итоге уговорил попросту вырвать титул, а книгу от­дать ему для фотомонтажей.

Для обложки одного из первых номеров Front-Illustrierte отец сделал монтаж из документальных фотогра­фий: убитый немецкий солдат, его до­кументы и раскрытая записная книж­ка с фразой «Господи, что несет мне 22 июня 1941 года?». Тем самым разобла­чалась ложь фашистского командова­ния о том, что-де СССР первым напал на Германию. Кстати, и впоследствии фашистских пропагандистов постоян­но ловили на лжи. Главари рейха запу­гивали своих солдат утверждениями, что «русские расстреливают пленных».

Один из фотомонтажей был весь сделан из трофейных фотографий, под каждой подпись: «Твоего сына… Твоего внука… Твоего брата… Твоего мужа… Твоего отца… Гитлер убил на Восточ­ном фронте в России». Внизу было бо­лее крупное фото военного кладбища с березовыми крестами с касками и табличками с именами похороненных. Именно на этом монтаже появилась упомянутая выше резолюция началь­ника ПУРа о том, что его следует на­печатать отдельной листовкой массо­вым тиражом.

РФС: Приходилось ли вашему отцу лично сталкиваться с теми, кому было адресовано его военное творчество?

Владимир Житомирский: Спустя двадцать лет после окончания войны художник встретится с одним из сво­их «крестников». Будучи в Берлине с очередной своей выставкой, отец разговорился с шофером по имени Флориан, неплохо изъяснявшимся на русском. Выяснилось, что язык тот ос­воил в плену, куда добровольно попал в начале 1942-го, предъявив листов­ку «Этот ефрейтор ведет Германию к катастрофе!». Вспоминая об этом, отец говорил, что еще раз ощутил: они недаром тогда работали не щадя сил. Кстати, с этим монтажом связа­на весьма любопытная история. Во время Сталинградской битвы среди сбитых и оказавшихся в нашем пле­ну немецких летчиков оказался внук канцлера Бисмарка, изображенного на этом фотомонтаже. Тогда на обложке журнала появилась фотография — по­томок объединителя Германии держит в руках фотомонтаж, на котором его знаменитый дед указывает на крохот­ного Гитлера.

Отец не раз бывал в лагерях плен­ных. Ездил с редакционным фото­корреспондентом для подготовки репортажей о жизни пленных солдат. Он вспоминал, что в лагерях кормили вполне прилично. Дефицитным был лишь табак. К нему подходили с про­тянутой рукой и словом «махорка». Враг без оружия — уже не враг, гово­рил отец. Он видел в нем такого же курильщика, каким был сам. И хотя журналисты остро переживали не­хватку курева (отец даже для экономии табака завел трубку), он возвра­щался в Москву с пустой коробкой. Вспоминая об этом, мрачнел: «При этом к тому времени у меня был свой счет к Гитлеру. В моем родном Росто­ве расстреляли одиннадцать тысяч человек. Среди них был мой старший брат — фоторепортер и мой любимый дядя Самоша».

РФС: Берлинский таксист, уцелевший не без участия вашего отца, наверное, немало рисковал, храня подобный «пропуск» в плен и к сносному суще­ствованию?

Владимир Житомирский: Враже­ский генералитет чувствовал опас­ность, исходившую от этих листков, явно влиявших на состояние боевого духа солдат. В период наступления войск вермахта был издан приказ, запрещавший «коллекционировать русские листовки». Позднее реакция начальства стала более жесткой: за найденную листовку — в разведку вне очереди. А после разгрома на Волге за такое уже расстреливали. И все же после окружения очередной не­мецкой части кто-то непременно из потайного места доставал «пропуск» с фотомонтажом, объясняя, что вот, мол, готовился перейти линию фрон­та, да не было случая. Вернувшиеся с фронта редакционные фоторепортеры рассказывали, что присутствовали при том, как после ликвидации «котла» на Корсунь-Шевченковском направлении с поднятыми руками вышла большая группа, человек двести, немцев. И у каждого была припрятана либо ли­стовка, либо Front-Illustrierte. Словом, отец и его коллеги трудились далеко не впустую.

РФС: Листовку, журнал, газету мало создать. Нужно еще и донести ее до адресата. Как же попадали они на вра­жескую сторону фронтов?

Владимир Житомирский: Сошлюсь на воспоминания военного летчика, полного кавалера орденов Славы Ана­толия Руссова: «Наша пехота смотрела на журнал «Фронт-иллюстрирте» и на листовки, создаваемые Александром Житомирским, как на боевое оружие особой эффективности. Этого мы, лет­чики, на первых порах, признаюсь, не могли понять. Мы были недовольны, когда наземные войска установили на­шему авиаполку квоту: одна бомба -один контейнер с листовками. Я и мои друзья верили тогда больше в бомбу, реактивный снаряд, пулю. Мы, однако, ошибались. Количество уничтоженной полком живой силы и техники уклады­валось в трех-четырехзначные цифры. Это не выдерживало сравнения с той массой вражеских солдат, которые сдавались в плен на нашем участке, имея при себе листовку-пропуск. С тех пор мы в полку поверили в листов­ку, ждали очередных номеров жур­нала, никогда не забывая брать их с собой в боевой полет не только в спе­циальных контейнерах, но и в кабину самолета, в карманы комбинезона».

Добавлю, что наши военные изо­бретали самые разные способы до­ставки журналов и листовок немец­ким солдатам. Выстреливали пачками печатной продукции из минометов. Связисты, разрезав телефонную ли­нию врага, привязывали экземпляры к концам проволоки. А там, где линия фронта проходила вдоль реки и враг располагался ниже по течению, грузи­ли пачки с печатными изданиями на небольшие плотики.

РФС: А как сам Александр Житомир­ский оценивал свои труды военных лет?

Владимир Житомирский: В записках 80-х годов он называл годы работы над журналом и листовками «самыми яркими и вдохновенными» в своем творчестве, подчеркивая, что «…рад был говорить своим искусством то, что думаю».

Беседовал Олег Дзюба

«Александр Блок» Корней Чуковский — читать текст

I

Всякий раз, когда я перелистываю его стихотворные сборники, у меня возникает множество мелких, стариковских, никому, должно быть, не нужных, бытовых воспоминаний о нем.

Читая, например, его знаменитые строки:

Ночь, улица, фонарь, аптека, —

я вспоминаю петербургскую аптеку, принадлежавшую провизору Винникову, на Офицерской улице, невдалеке от канала Пряжки. Мимо этой аптеки Александр Александрович проходил и проезжал каждый день, порою по нескольку раз. Она была по пути к его дому и в его «Плясках смерти» упоминается дважды.

Помню, что в тех же «Плясках смерти» под видом живого покойника частично выведен наш общий знакомый Аркадий Руманов, талантливо симулировавший надрывную искренность и размашистую поэтичность души.

Я помню, что тот «паноптикум печальный», который упоминается в блоковской «Клеопатре», находился на Невском, в доме № 86, близ Литейного, и что больше полувека назад, в декабре, я увидел там Александра Александровича, и меня удивило, как понуро и мрачно он стоит возле восковой полулежащей царицы с узенькой змейкой в руке — с черной резиновой змейкой, которая, подчиняясь незамысловатой пружине, снова и снова тысячу раз подряд жалит ее голую грудь, к удовольствию каких-то похабных картузников. Блок смотрел на нее оцепенело и скорбно.

Она лежит в гробу стеклянном,
И не мертва и не жива,
А люди шепчут неустанно
О ней бесстыдные слова.

Читая его пятистопные белые ямбы о Северном море, которые по своей классической образности единственные в нашей поэзии могут сравниться с пушкинскими, я вспоминаю тогдашний Сестрорецкий курорт с большим рестораном у самого берега и ту пузатую, допотопную моторную лодку, которую сдавал напрокат какой-то полуголый татуированный грек и в которую уселись, пройдя по дощатым мосткам, писатель Георгий Чулков (насколько помню), Зиновий Гржебин (художник, впоследствии издатель «Шиповника») и неотразимо, неправдоподобно красивый, в широкой артистической шляпе, загорелый и стройный Блок.

В тот вечер он казался (на поверхностный взгляд) таким победоносно счастливым, в такой гармонии со всем окружающим, что меня и сейчас удивляют те гневные строки, которые написаны им под впечатлением этой поездки:

Что сделали из берега морского
Гуляющие модницы и франты?
Наставили столов, дымят, жуют,
Пьют лимонад. Потом бредут по пляжу,
Угрюмо хохоча и заражая
Соленый воздух сплетнями…

Я вспоминаю изображенный в тех же стихах длинный, протянутый в море, изогнутый мол, на котором действительно были нацарапаны всевозможные надписи, в том числе и те, что воспроизводятся в блоковском «Северном море». Впоследствии я нередко причаливал к этому молу мою финскую шлюпку, приезжая в Сестрорецк из Куоккалы, и всякий раз вспоминал стихотворение Блока.

Я часто встречал Александра Александровича там, в Сестрорецке, а чаще всего в Озерках и в Шувалове, которые он увековечил в своей «Незнакомке» и в стихотворении «Над озером».

Когда я познакомился с ним, он казался несокрушимо здоровым — рослый, красногубый, спокойный; и даже меланхоличность его неторопливой походки, даже тяжелая грусть его зеленоватых, неподвижных, задумчивых глаз не разрушали впечатления юношеской победительной силы, которое в те далекие годы он всякий раз производил на меня. Буйное цветение молодости чувствовалось и в его великолепных кудрях, которые каштановыми короткими прядями окружали его лоб, как венок. Никогда ни раньше, ни потом я не видел, чтобы от какого-нибудь человека так явственно, ощутимо и зримо исходил магнетизм. Трудно было в ту пору представить себе, что на свете есть девушки, которые могут не влюбиться в него. Правда, печальным, обиженным и даже чуть-чуть презрительным голосом читал он свои стихи о любви. Казалось, что он жалуется на нее, как на какой-то невеселый обряд, который он вынужден исполнять против воли:

Влюбленность расцвела в кудрях
И в ранней грусти глаз,
И был я в розовых цепях
У женщин много раз,-

говорил он с тоской, словно о прискорбной повинности, к которой кто-то принуждает его. Один из знавших Блока очень верно сказал, что лицо у него было «страстно-бесстрастное».

И все же он был тогда в таком пышном расцвете всех жизненных сил, что казалось, они побеждают даже его, блоковскую, тоску и обиду.

Я помню ту ночь, перед самой зарей, когда он впервые прочитал «Незнакомку», — кажется, вскоре после того, как она была написана им. Читал он ее на крыше знаменитой башни Вячеслава Иванова, поэта-символиста, у которого каждую среду собирался для всенощного бдения весь артистический Петербург. Из башни был выход на пологую крышу, и в белую петербургскую ночь мы, художники, поэты, артисты, опьяненные стихами и вином — а стихами опьянялись тогда, как вином, — вышли под белесое небо, и Блок, медлительный, внешне спокойный, молодой, загорелый (он всегда загорал уже ранней весной), взобрался на большую железную раму, соединявшую провода телефонов, и по нашей неотступной мольбе уже в третий, в четвертый раз прочитал эту бессмертную балладу своим сдержанным, глухим, монотонным, безвольным, трагическим голосом. И мы, впитывая в себя ее гениальную звукопись, уже заранее страдали, что сейчас ее очарование кончится, а нам хотелось, чтобы оно длилось часами, и вдруг, едва только произнес он последнее слово, из Таврического сада, который был тут же, внизу, какой-то воздушной волной донеслось до нас многоголосое соловьиное пение. И теперь, всякий раз, когда, перелистывая сборники Блока, я встречаю там стихи о Незнакомке, мне видится: квадратная железная рама на фоне петербургского белесого неба, стоящий на ее перекладине молодой, загорелый, счастливый своим вдохновением поэт и эта внезапная волна соловьиного пения, в котором было столько родного ему.

Я хорошо помню ту дачную местность под Питером, которая изображена в «Незнакомке». Помню шлагбаумы Финляндской железной дороги, за которыми шла болотная топь, прорытая параллельными прямыми канавами:

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Помню ту нарядную булочную, над которой, по тогдашней традиции, красовался в дополнение к вывеске большой позолоченный крендель, видный из вагонного окна:

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной
И раздается детский плач.

Точно так же, читая стихотворения Блока:

Одна мне осталась надежда:
Смотреться в колодезь двора, —

я вспоминаю этот узкий и глубокий «колодезь двора» в сумрачном доме на Лахтинской улице, где поселился Александр Александрович осенью того самого года, когда он написал «Незнакомку». Окна его темноватой квартиры на четвертом или пятом этаже выходили во двор, который вспоминается мне со всеми своими чердаками, сараями, лестницами всякий раз, когда я читаю такие «лахтинские» стихотворения Блока, как «Холодный день», «Окна во двор», «В октябре». В самой квартире я был только раз или два, но по Лахтинской улице случалось мне проходить очень часто. Это улица на Петербургской стороне, невдалеке от фабрично-заводского района. Тогда она кишела беднотой. Стоило мне войти в эту улицу, и в памяти всегда возникали стихи, которые эта улица как бы продиктовала поэту:

Мы миновали все ворота
И в каждом видели окне,
Как тяжело лежит работа
На каждой согнутой спине.

И вот пошли туда, где будем
Мы жить под низким потолком,
Где прокляли друг друга люди,
Убитые своим трудом.

Словом, со многими стихотворениями Блока у меня, как у старика петербуржца, связано столько конкретных, жанровых, бытовых, реалистических образов, что эти стихотворения, представляющиеся многим такими туманно-загадочными, кажутся мне зачастую столь же точным воспроизведением действительности, как, например, стихотворения Некрасова.

В ту пору далекой юности поэзия Блока действовала на нас, как луна на лунатиков. Сладкозвучие его лирики часто бывало чрезмерно, и нам в ту пору казалось, что он не властен в своем даровании и слишком безвольно предается инерции звуков, которая сильнее его самого. В безвольном непротивлении звукам, в женственной покорности им и заключалось тогда очарование Блока для нас. Он был тогда не столько владеющий, сколько владеемый звуками, не жрец своего искусства, но жертва. В ту далекую раннюю пору, о которой я сейчас говорю, деспотическое засилие музыки в его стихах дошло до необычайных размеров. Казалось, стих сам собою течет, как бы независимо от воли поэта, по многократно повторяющимся звукам:

И приняла, и обласкала,
И обняла,
И в вешних далях им качала
Колокола…

Каждое его стихотворение было полно многократными эхами, перекличками внутренних звуков, внутренних рифм, полурифм, рифмоидов. Каждый звук будил в его уме множество родственных отзвуков, которые словно жаждали возможно дольше остаться в стихе, то замирая, то возникая опять. Это опьянение звуками было главное условие его творчества. Даже в третьем его томе, когда его творчество стало строже и сдержаннее, он часто предавался этой инерции:

И напев заглушённый и юный
В затаенной затронет тиши
Усыпленные жизнию струны
Напряженной, как арфа, души.

В этой непрерывной, слишком сладкозвучной мелодике было что-то расслабляющее мускулы:

О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!

И кто из нас не помнит того волнующего, переменяющего всю кровь впечатления, когда после сплошного а в незабвенной строке:

Дыша духами и туманами, —

вдруг это а переходило в е:

И веют древними поверьями…

И его манера читать свои стихи вслух еще сильнее в ту пору подчеркивала эту безвольную покорность своему вдохновению:

Что быть должно — то быть должно,
Так пела с детских лет
Шарманка в низкое окно,
И вот — я стал поэт…

И все, как быть должно, пошло:
Любовь, стихи, тоска;
Все приняла в свое русло
Спокойная река.

Эти опущенные безвольные руки, этот монотонный, певучий, трагический голос поэта, который как бы не виноват в своем творчестве и чувствует себя жертвой своей собственной лирики — таков был Александр Блок больше полувека назад, когда я впервые познакомился с ним.

II

Потом наступила осенняя ясность тридцатилетнего, тридцатипятилетнего возраста. К тому времени Блок овладел всеми тайнами своего мастерства. Прежнее женственно-пассивное непротивление звукам сменилось мужественной твердостью мастера. Сравните, например, строгую композицию «Двенадцати» с бесформенной и рыхлой «Снежной маской». Почти прекратилось засилие гласных, слишком увлажняющих стих. В стихе появились суровые и трезвые звуки. Та влага, которая так вольно текла во втором его томе, теперь введена в берега и почти вполне подчинилась поэту. Но его тяжкая грусть стала еще более тяжкой и словно навсегда налегла на него. Губы побледнели и сжались. Глаза сделались сумрачны, суровы и требовательны. Лицо стало казаться еще более неподвижным, застыло.

Все эти годы мы встречались с ним часто — у Ремизова, у Мережковских, у Комиссаржевской, у Федора Сологуба, у того же Руманова, и в разных петербургских редакциях, и на выставках картин, и на театральных премьерах, но ни о какой близости между нами не могло быть и речи. Я был газетный писатель, литературный поденщик, плебей, и он явно меня не любил. Письма его ко мне, относящиеся к тому времени, — деловые и сдержанные, без всякой задушевной тональности.1

Но вот как-то раз, уже во время войны, мы вышли от общих знакомых; оказалось, что нам по пути, мы пошли зимней ночью по спящему городу и почему-то заговорили о старых журналах, и я сказал, какую огромную роль сыграла в моем детском воспитании «Нива» — еженедельный журнал с иллюстрациями, и что в этом журнале, я помню, было изумительное стихотворение Полонского, которое кончалось такими, вроде как бы неумелыми стихами:

К сердцу приласкается,
Промелькнет и скроется.

Такая «неудавшаяся» рифма для моего детского слуха еще более усиливала впечатление подлинности этих стихов. Блок был удивлен и обрадован. Оказалось, что и он помнит эти самые строки (ибо в детстве и он тоже был читателем «Нивы») и что нам обоим необходимо немедленно вспомнить остальные стихи, которые казались нам в ту пору такими прекрасными, каким может казаться лишь то, что было читано в детстве. Он как будто впервые увидел меня, как будто только что со мною познакомился и долго стоял со мною невдалеке от аптеки, о которой я сейчас вспоминал, а потом позвал меня к себе и уже на пороге многозначительно сказал обо мне своей матери, Александре Андреевне:

— Представь себе, любит Полонского!

И видно было, что любовь к Полонскому является для него как бы мерилом людей. Полонский, наравне с Владимиром Соловьевым и Фетом, сыграл в свое время немалую роль в формировании его творческой личности, и Александр Александрович всегда относился к нему с благодарным и почтительным чувством. Он достал из своего монументального книжного шкафа все пять томиков Полонского в издании Маркса, но мы так и не нашли этих строк. Его кабинет, который я видел еще на Лахтинской улице, всегда был для меня неожиданностью: то был кабинет ученого. В кабинете преобладали иностранные и старинные книги; старые журналы, выходившие лет двадцать назад, казались у него на полках новехонькими. Теперь мне бросились в глаза Шахматов, Веселовский, Потебня, и я впервые вспомнил, что Блок по своему образованию филолог, что и дед и отец его были профессора и что отец его жены — Менделеев.

На столе у Блока был такой необыкновенный порядок, что какая-нибудь замусоленная, клочковатая рукопись (была бы здесь совершенно немыслимой. Позднее я заметил, что все вещи его обихода никогда не располагались вокруг него беспорядочным ворохом, а, казалось, сами собою выстраивались по геометрически правильным линиям.

Вообще комната на первых порах поразила меня кричащим несходством с ее обитателем. В комнате был уют и покой устойчивой, размеренной, надолго загаданной жизни, а он, проживающий в ней, казался воплощением бездомности, неуюта, катастрофы и гибели.

Именно о катастрофе и гибели заговорил он в тот памятный вечер, когда мы сидели за чаем в его маленькой узкой столовой. Говорил он одушевленно, мне хотелось отвечать ему с полною искренностью, но тут присутствовала его мать Александра Андреевна, и это очень стесняло меня, так как я чувствовал, что она относится ко мне настороженно и что я как бы держу перед нею экзамен. На этом экзамене я с первых же слов провалился, заметив по какому-то поводу, что никогда не мог полюбить Аполлона Григорьева, многословного, сумбурного критика, который, оказалось, в то время был Блоку особенно дорог как «один из самых катастрофических и неблагополучных писателей», о чем Александра Андреевна тут же сообщила мне именно в таких выражениях. Блок подхватил ее мысль, и тогда я впервые увидел, как велика была духовная связь между Блоком и его замечательной матерью. Они оба ценили Аполлона Григорьева именно за его неприкаянность — за гибельность его биографии, и чувствовали в нем своего.

Самое слово гибель Блок произносил тогда очень подчеркнуто, в его разговорах оно было заметнее всех остальных его слов, и наша беседа за чайным столом мало-помалу свелась к этому предчувствию завтрашней гибели. Было похоже, будто он внезапно узнал, что на всех, кто окружает его, вскоре будет брошена бомба, тогда как эти люди даже не подозревают о ней, по-прежнему веселятся, продают, покупают и лгут.

Он был тогда буквально одержим этой мыслью о нависшей над нами беде и, о чем бы ни зашел разговор, возвращался к ней снова и снова. Однажды — это было у Аничковых, — уже на рассвете, когда многие гости разъехались, а нас осталось человек пять или шесть, и мы наполовину дремали, разомлев от скуки бесплодных ночных словопрений, Блок, промолчавший всю ночь, — в людных сборищах он был вообще молчалив, — неожиданно стал говорить утренним, бодрым голосом, ни к кому не обращаясь, словно сам для себя, что не сегодня-завтра над всеми нами разразится народная месть, месть за наше равнодушие и ложь — «вот за этот вечер, который провели мы сейчас»… и «за наши стихи… за мои и за ваши… которые чем лучше, тем хуже».

Он говорил долго, как всегда монотонно, с неподвижным и как будто бесстрастным лицом, то и дело сопровождая свою мрачную речь еле заметной, странно веселой усмешкой. Слова были пугающие, но слушали его равнодушно, даже как будто со скукой. Самой своей мелкотравчатой пошлостью эта (по выражению Некрасова) «безличная сволочь салонов» была ограждена от его вещих предчувствий.

Когда мы уходили, хозяйка (Алла Митрофановна, милая светская женщина) сказала в прихожей, как бы извиняясь за допущенную Блоком бестактность:

— Александр Александрович опять о своем.

Гости сочувственно пожали плечами.

Теперь, когда стали известны многие его письма и отрывки из его дневника, мы видим, что такие предчувствия неотступно владели им чуть ли не с юности. Но, пророча гибель, он долго не мог осознать до конца, кому же он пророчит ее. Его трагические, «гибельные» мысли долго оставались расплывчатыми, лирически смутными, зыбкими. То ему чудилось, что гибели обречена вся вселенная, то он считал, что «бомба истории» угрожает одной лишь России (тогда он писал своей матери: «…все люди, живущие в России, ведут ее и себя к гибели»), то предрекал уничтожение псевдогуманистической европейской «культуры» и т. д. Вообще объекты гибели в то время очень часто менялись, но одно оставалось в его душе неизменным: ожидание беды, уверенность, что она непременно наступит.

Как-то ночью в промозглой и грязной пивной близ Финляндского вокзала, на Выборгской, сидя за бутылками в темном углу, он вдруг заговорил об этой своей излюбленной теме (обращаясь главным образом к Зоргенфрею и Пясту), и помню, мне тогда же подумалось, что, в сущности, он, несмотря ни на что, любит эту свою душевную боль, ценит ее в себе чрезвычайно и ни за что не согласился бы с нею расстаться. И вспомнилось мудрое пушкинское:

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья.

Какое-то тайное, неосознанное, глубоко подспудное «наслаждение» было и для Блока в его катастрофических мыслях. Как узнал я впоследствии, он с обычной своей беспощадною честностью сам отметил в себе эту черту: «…со мною — моя погибель, и я несколько eй горжусь и кокетничаю…» — признавался он в письме к одному из друзей, Но боль оставалась болью, и, не для того ли, чтобы заглушить ее, Блок во время всего разговора снова и снова наполнял свой стакан.

В этой судорожной жажде опьянения чувствовалась та же «погибельность», что и во всей его речи. В те времена многим из нас, петербуржцев, случалось не раз с сокрушением видеть, как отчаянно он топит свое горе в вине. Именно отчаянно, с каким-то нарочитым безудержем. И когда в такие ночи и дни мы встречали его в каком-нибудь гнилом переулке, по которому он нетвердой походкой пробирался домой с окостенелым лицом и остановившимся взглядом, нам чудилось, что он действительно бесприютный скиталец, отверженец, от лица которого он пел в те времена свои песни:

Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне все — равно…

Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала…

III

Этот его трагический облик поражал меня больше всего, когда я думал о его детстве и юности и вообще о его биографии, исполненной, казалось бы, такого чрезмерного счастья.

И в самом деле, его жизнь была на поверхностный взгляд (но, конечно, только на поверхностный взгляд) необыкновенно счастливой, безоблачной.

Русская действительность, казалось бы, давно уже никому не давала столько уюта и ласки, сколько дала она Блоку. С самого раннего детства —

Он был заботой женщин нежной
От грубой жизни огражден.

Так и стояли вокруг него теплой стеной прабабушка, бабушка, мама, няня, тетя Катя — не слишком ли много обожающих женщин? Вспоминая свое детство, он постоянно твердил, что то было детство дворянское — «золотое детство, елка, дворянское баловство», и называл себя в поэме «Возмездие» то «баловнем судеб», то «баловнем и любимцем семьи». Для своей семьи у него был единственный эпитет — дворянская. Настойчиво говорит он об этом в «Возмездии»:

В те дни под петербургским небом
Живет дворянская семья.

Свою мать он именует в этой поэме «нежной дворянской девушкой», в отце отмечает «дворянский склад старинный», а гостеприимство деда и бабки называет «стародворянским».

И не просто дворянской, а стародворянской ощущал он свою семью — «в ней старина еще дышала и жить по-новому мешала». Он даже писал о ней старинным слогом, на старинный лад:

Сия старинная ладья.

Рядом с ним мы, все остальные, — подкидыши без предков и уюта. У нас не было подмосковной усадьбы, где под столетними дворянскими липами варилось бесконечное варенье; у нас не было таких локонов, таких дедов и прадедов, такой кучи игрушек, такого белого и статного коня… Блок был последний поэт-дворянин, последний из русских поэтов, кто мог бы украсить свой дом портретами дедов и прадедов.

Барские навыки его стародворянской семьи были облагорожены высокой культурностью всех ее членов, которые из поколения в поколение труженически служили наукам, но самая эта преемственность духовной культуры была в ту пору привилегией дворянских семейств — таких, как Аксаковы, Бекетовы, Майковы. Разночинец подростком уйдет из семьи, да так и не оглянется ни разу, а Блок до самой смерти дружил со своей матерью Александрой Андреевной, переживал вместе с нею почти все события своей внутренней жизни. Трогательно было слышать, как он, уже сорокалетний мужчина, постоянно говорит мама и тетя даже среди малознакомых людей. Когда по просьбе проф. С. А. Венгерова он написал краткий автобиографический очерк, он счел необходимым написать не столько о себе, сколько о литературных трудах своих предков. Я шутя сказал ему, что вместо своей биографии он представил биографии родственников. Он, не улыбаясь, ответил:

— Очень большую роль они играли в моей жизни.

И обличье у него было барское: чинный, истовый, немного надменный. Даже в последние годы — без воротника и в картузе — он казался переодетым патрицием. Произношение слов у него было старинное, книжное: он говорил, например, не «на балу», а «на бале». Слова, которые обрусели недавно, он произносил на иностранный манер: не мебель, но мэбль, (meuble), не тротуар, но trottoir2 (последние две гласные сливал он в одну). Однажды я сказал ему, что в знаменитом стихотворении «Осенний вечер был» слово «сэр» написано неверно, что нельзя рифмовать это слово со словом «ковёр». Он ответил после долгого молчания:

— Вы правы, но для меня это слово звучало тургеневским звуком, вот как если бы мой дед произнес его — с французским оттенком.

Его дед был до такой степени старосветским барином, что при встрече с мужиком говорил:

— Eh bien, mon petit!3 Блок написал о нем в поэме «Возмездие», что «язык французский и Париж ему своих, пожалуй, ближе».

Блока с детства называли царевичем. Отец его будущей жены так и говорил его няне:

— Ваш принц что делает? А наша принцесса уже пошла гулять.

Свадьба его была барская — не в приходской церкви, но в старинной, усадебной. По выходе молодых из церкви их, как помещиков, встретили крестьяне, поднесшие им по-старинному белых гусей и хлеб-соль. Разряженные бабы и девки собрались во дворе и во время свадебного пира величали жениха и невесту, за что им, как на всякой помещичьей свадьбе, высылали деньги и гостинцы.

Женитьба Блока положила конец его «Стихам о Прекрасной Даме»: женился он в августе 1903 года, а последнее его стихотворение, входящее в этот цикл, помечено декабрем того же года. «Стихи о Прекрасной Даме» могли создаваться только в барской семье: нельзя представить себе, чтобы у разночинца, задавленного нуждой и подневольной работой, предбрачная влюбленность была таким длительным, отрешенным от быта, нечеловечески возвышенным чувством.

После женитьбы жизнь Блока потекла почти без событий. Как многие представители дворянского периода нашей словесности — как Боткин, Анненков, Тургенев, Майков, — Блок часто бывал за границей, на немецких и французских курортах, в Испании, скитался по итальянским и нидерландским музеям — посещал Европу как образованный русский барин, человек сороковых годов XIX века.

IV

…что везде неблагополучно, что катастрофа близко, что ужас при дверях, я знал очень давно, знал еще перед первой революцией…
Ал. Блок

Такова была внешняя биография Блока: идиллическая, мирная, счастливая, светлая. Но на самом-то деле, как мы только что видели, подлинная его жизнь была совершенно иной: стоит только вместо благополучных «биографических данных» прочесть любое из его стихотворений, как идиллия рассыплется вдребезги и благополучие обернется бедой. Куда денется весь этот дворянский уют со всеми своими флердоранжами, форелями, французскими фразами! Сестра его матери, Мария Бекетова, говорит, например, в своих воспоминаниях, что осень 1913 года он прожил у себя в своей усадьбе, причем по-детски развлекался шарадами, «сотрясаясь от хохота и сияя от удовольствия».4 А между тем из его стихотворений мы знаем, что если он и сотрясался в ту осень, то отнюдь не от хохота: в ту осень он писал такие строки:

Милый друг, и в этом тихом доме
Лихорадка бьет меня.
Не найти мне места в тихом доме
Возле мирного огня!

Голоса поют, взывает вьюга,
Страшен мне уют…
Даже за плечом твоим, подруга,
Чьи-то очи стерегут!

Биография светла и безмятежна, а в стихах — лихорадка ужаса. Даже в тишине чуял он катастрофу. Это предчувствие началось у него в самые ранние годы. Еще юношей Блок написал:

Увижу я, как будет погибать
Вселенная, моя отчизна.

Говоря о своей музе, он указал раньше всего, что ее песни — о гибели:

Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.

Всю жизнь он ощущал себя выброшенным из родного уюта и в одной из первых своих статей говорил:

«Что же делать? Что же делать? Нет больше домашнего очага… Двери открыты на вьюжную площадь».

Вот тогда-то или даже раньше он, баловень доброго дома, обласканный «нежными женщинами», почувствовал себя бессемейным бродягой и почти все свои стихи стал писать от имени этого отчаянного, бесприютного, пронизанного ветром человека.

Читая их, никогда не подумаешь, что они создавались под столетними липами, в тихой стародворянской семье. В этих стихах либо гнев, либо тоска, либо отчаяние, либо «попиранье заветных святынь». Если не в своей биографии, то в творчестве он отринул все благополучное и с юности сделался певцом неуюта, сиротства, одиночества, гибели.

Всмотритесь в одну из его фотографий. Он сидит за самоваром, с семьею, в саду среди ласковых улыбок и роз, но лицо у него страшное, бездомное, лермонтовское — чуждое этим улыбкам и розам. Он отвернулся от всех, и кажется, что у него в этом доме нет ни семьи, ни угла. Таков он и был в своем творчестве: жил неуютно и гибельно. Все его творчество было насыщено апокалиптическим чувством конца- конца неминуемого, находящегося уже «при дверях». Трепетно отозвался он на гибель Мессины: это землетрясение, разрушившее столько уютов, соответствовало чувству конца, которым он был охвачен всю жизнь. Комета Галлея и какая-то другая комета с ядовитым хвостом тоже вдохновили его, потому что и они были «гибельны». Никакого благополучия его душа не вмещала и отзывалась только на трагическое: недаром его вечными спутниками были такие неблагополучные, лишенные уюта скитальцы, как Аполлон Григорьев, Гоголь, Врубель, Катилина. Этих людей Блок полюбил за то, что они были «прокляты», за то, что их фигуры «грозили кораблекрушением».

Перелистайте его позднюю прозу. В ней слышатся те же пророчества, какие я слыхал от него столько раз.

Это только так кажется, что в одной статье своей книги он говорит об Аполлоне Григорьеве, в другой о Врубеле, в третьей о Гоголе: каждая из них есть крик о неотвратимой опасности.

На стр. 319-й читаем:

«Не совершается ли уже, пока мы говорим здесь, какое-то страшное и безмолвное дело? Не обречен ли уже кто-либо из нас бесповоротно на гибель?»5 На стр. 328-й:

«…Мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке, на верную гибель…»

На стр. 350-й:

«Я думаю, что в сердцах людей последних поколений залегло неотступное чувство катастрофы…»

Где ни откроешь книгу, всюду это чувство идущего на нас уничтожения. Даже скитаясь в 1909 году в Италии по мирным монастырям и музеям, он с уверенностью, безо всяких колебаний пророчит, что скоро все это будет разрушено:

«Уже при дверях то время, когда неслыханному разрушению подвергнется и искусство. Возмездие падет и на него».

Таких цитат можно выбрать десятки и сотни.

И хотя вначале, как мы уже видели, это «гибельное чувство» было осознано им не вполне, вскоре наступила пора, когда он с каждым днем стал понимать все яснее, что спасительная катастрофа, которой он так жаждет и ждет, есть революция. С 1905 года Блок все двенадцать лет только и думал о ней. И, повторяю, не только не боялся ее, но чем дальше, тем страстнее призывал. Она — в этом он был твердо уверен — выжжет, словно каленым железом, все пакостное, тошнотворное, злое, чем невыносима для него современность. Она преобразит всю вселенную, и тогда он навеки спасется от своей «острожной тоски» бытия. Только революция может истребить эту «падаль» (опять-таки его выражение). Потому-то он звал ее так громко и требовательно:

Эй, встань, и загорись, и жги!
Эй, подними свой верный молот!
Чтоб молнией живой расколот
Был мрак, где не видать ни зги!

Из поэтов его поколения никто так не верил в мощь революции. Она казалась ему всемогущей. Он предъявлял к ней огромные требования и не усомнился, что она их исполнит. Только бы она пришла, а уж она не обманет.

Этою оптимистическою, безмерною верою в спасительную роль революции исполнены его последние статьи. В одной из этих статей говорится: «Рано или поздно — все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна». Эти слова можно поставить эпиграфом ко всем его книгам. Жизнь втайне прекрасна, мы не видим ее красоты, потому что она загажена всякой дрянью.

Революция сожжет эту дрянь, и жизнь предстанет перед нами красавицей. Меньшего Блок не хотел. Никаких половинных даров: всё или ничего. «Жить стоит только так, — говорил он, — чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: всё или ничего: ждать неизданного… пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она — прекрасна».

В другой, более ранней статье он писал, что он с полным правом и ясной надеждой ждет нового света от нового века.

Чего же он хотел от революции?

Раньше всего он хотел, чтобы она преобразила людей. Чтобы люди сделались людьми.

Таково было его первое требование.

Никто, кажется, до сих пор не отметил, как мучился Блок всю жизнь оттого, что люди так редко бывают людьми.

«Груды человеческого шлака», — говорил он о них. — «Человеческие ростбифы». «Серые видения мокрой скуки».

Всех этих людей в его глазах объединяло одно: то были исчадия старого мира, который подлежит истреблению. Еще восемнадцатилетним подростком он высокомерно написал:

Смеюсь над жалкою толпою,
Но вздохов ей не отдаю.

Я часто слышал от него слово «чернь»: он всегда произносил это слово с какой-то брезгливостью:

Чернь петербургская глазела
Подобострастно на царя…
……………………………
А чернь старалась, как могла…

Вся его речь о Пушкине, произнесенная им в 1921 году, — страстное проклятие черни. Я слышал эту предсмертную речь и помню, с какой гневной тоской говорил он об этих своих исконных врагах, о черни, уничтожившей Пушкина, причем несколько раз оговаривался, что чернь для Пушкина и для него не народ, не «широкая масса». «Пушкин собирал народные песни, писал простонародным складом; близким существом для него была деревенская няня. Поэтому нужно быть тупым или злым человеком, чтобы думать, что под чернью Пушкин мог разуметь простой народ»… «чиновники и суть наша чернь; чернь вчерашнего и сегодняшнего дня… они люди; это — не особенно лестно; люди — дельцы и пошляки, духовная глубина которых безнадежно и прочно заслонена «заботами суетного света».

Сколько таких пошляков заклеймил в своих книгах Блок!

Через все его пьесы — от «Балаганчика» до «Розы и креста» — проносятся целые стада идиотов, которые блеют тошнотворные слова. В «Возмездии» он по-байроновски именовал людские скопища стадом баранов. Он был великий мастер изображать это стадо, которое у него везде и всегда одинаковое: в кабаке, в салоне, в средневековом замке, на всемирной промышленной выставке, везде и всегда, — профессор так же глуп, как и клоун. «Тупые, точно кукольные, люди!» — говорит о них главный герой, и это не сатира, но боль.

Ненавистны были ему светские щеголи с вульгарными словами и жестами, «с вихляющимся задом и ногами, завернутыми в трубочки штанов…», «Хозяйка дура, и супруг дурак», — какое было дело поэту до их свадеб, торжеств, похорон?

Это брезгливое чувство с годами только усилилось в нем.

— Я закрываю глаза, чтобы не видеть этих обезьян, — сказал он мне однажды в трамвае.

— Разве они обезьяны?

— А вы разве не знаете? — сказал он со скукой.

Он называл их самым страшным ругательным словом, какое только было в его словаре: буржуа. Буржуа ненавидел он, как Достоевский, как Герцен, и буржуазная психология для него была гаже, чем дурная болезнь.

Эта способность ненавидеть до бешенства пошлых людей, «пошлецов», и сделала его с юных лет ненавистником старого мира. Он множество раз повторял, что народ не бывает пошлым и что пошлость есть исключительная монополия мещан. По соседству с его квартирой жил какой-то вполне достопочтенный буржуй, не причинявший ему никакого ущерба и по-своему даже чтивший его, но вот какую молитву записал о нем Блок у себя в дневнике:

«Господи боже! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли… Он лично мне еще не делал зла. Но я задыхаюсь от ненависти, которая доходит до какого-то патологического истерического омерзения, мешает жить.

Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать; лучше я или еще хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди от меня, сатана!» (26 февраля 1918 года).

«Люди мне отвратительны, вся жизнь — ужасна, — писал он матери еще в 1909 году, наблюдая зарубежных мещан. — Европейская жизнь так же мерзка, как и русская…»

Вот этот-то «человеческий шлак» и должна была преобразить катастрофа. Блок был уверен, что, пережив катастрофу, все человекоподобные станут людьми. Предзнаменованием трагического катарсиса, перерождения путем катастрофы служило для Блока землетрясение в Калабрии. Статья Блока, посвященная землетрясению, не печальна, но радостна: катастрофа показала поэту, что люди, очищенные великой грозой, становятся бессмертно прекрасны.

«Так вот каков человек, — пишет Блок. — Беспомощней крысы, но прекрасней и выше самого призрачного, самого бесплотного видения. Таков обыкновенный человек. Он не Передонов и не насильник, не развратник и не злодей… Он поступает страшно просто, и в этой простоте только сказывается драгоценная жемчужина его духа. А истинная ценность жизни и смерти определяется только тогда, когда дело доходит до жизни и до смерти».

Эта вера делала Блока таким оптимистом, когда он призывал революцию. Он был уверен, что революция сумеет обнаружить в человеческом мусоре «драгоценные жемчужины духа».

В огне революции чернь преобразится в народ.

Блуждая по Италии, он с отвращением твердил о встречавшихся ему в этой стране «стрекочущих коротконогих подобиях людей», но стоило разразиться над Италией грозе, и Блок о тех же «коротконогих подобиях людей» написал:

«Какая красота скорби, самоотвержения, даже самого безумия!»

Знаменательно здесь это слово «красота». Блок относился к истории и к революции как художник. Он постоянно твердил: «мы, художники», «я как художник»… Все не отмеченное революцией казалось ему антихудожественным, но он верил, что, когда придет революция, это уродство превратится в красоту.

«Рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна».

В начале поэмы «Возмездие», обращаясь к художнику, Блок говорил:

Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.

И в конце поэмы повторил то же самое, так как, по его словам, умудренный художник, несмотря на всю свою тоску, может в минуту прозрения постичь, что —

…Мир — прекрасен, как всегда.

Когда в театре Комиссаржевской была поставлена «Жизнь Человека» Леонида Андреева, критика признала эту пьесу беспросветно мрачной, пессимистической. Но Блок тогда же, наперекор всем, заявил, что хотя в этой пьесе и слышатся стоны отчаяния, все же и в ней, даже в ней, он видит жизнеутверждающий свет: «свет из тьмы… свет негаданно ярок, и источник этого света таится в «Жизни Человека».

Критики твердили тогда, что Леонид Андреев в этой пьесе пытается оскорбить Человека, доказать его ничтожество и слабость перед грозными стихиями жизни. Блок, опять-таки наперекор большинству, увидел здесь живое свидетельство, «что Человек есть человек, не кукла, не жалкое существо, обреченное тлению, но чудесный феникс, преодолевающий «ледяной ветер безграничных пространств». «Тает воск, но не убывает жизнь». Ибо «могуча и непобедима жизнь… — повторяет он вслед за Леонидом Андреевым, — победит то, что находится в союзе с самой жизнью».

Смертная тоска Человека, изведанная Блоком не меньше, чем Леонидом Андреевым, для Блока всего лишь «угрюмство», которое никогда не затмит светлой радости и красоты бытия:

Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество.

И всегда он побеждал свое «угрюмство» художническим ненасытным любопытством к мельчайшим проявлениям бытия, к самым будничным реалиям мира, которые наперекор (а пожалуй, и благодаря) своему трагическому ощущению жизни любил восторженной и благоговейной любовью:

Мира восторг беспредельный
Сердцу певучему дан.

В тех кругах, которые тогда были близки ему, считалось почти обязательным декламировать неприятие жизни, отвержение ее услад и приманок. Соблазны этой мрачной философии Блок постоянно побеждал в своем творчестве и, полемизируя с ней, восклицал:

Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита.
………………………………
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно: принимаю тебя!

В следующем стихотворении этого цикла он так и называет себя «приявший мир», и, конечно, он не был бы гениальным поэтом, если бы в его стихах мы не чувствовали широких объятий, открытых всему мирозданию. «Memento vivere!»6 — требует он от художника в одной из статей, а в другой напоминает, что великие художники русские — Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой, — хоть и «погружались во мрак, но они же имели силы пребывать и таиться в этом мраке: ибо они верили в свет. Они знали свет. Каждый из них, как весь народ, выносивший их под сердцем, скрежетал зубами во мраке, отчаянье, часто злобе. Но они знали, что рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна».

V

Жизнь прекрасна, но ее загаживает «человеческий шлак». Стоит только этому шлаку перегореть в революции, и красота мира будет явлена всем.

Порою охватывало Блока отчаяние: ему казалось, что даже революция бессильна переделать нашу загаженную жизнь в прекрасную.

В такие минуты он писал своей матери (в 1909 году):

«Более чем когда-нибудь я вижу, что ничего из жизни современной я до смерти не приму и ничему не покорюсь. Ее позорный строй внушает мне только отвращение. Переделать уже ничего нельзя — не переделает никакая революция». «Все люди, живущие в России, ведут ее и себя к погибели… Всё одинаково смрадно, грязно и душно…»

Но эти минуты отчаяния лишь сильнее оттеняли его вepy. В эти минуты было видно с особой отчетливостью, как ненавистен ему весь «старый мир» — со всеми своими дредноутами, Вильгельмами, отелями, курортами, газетами, кокотками. Этого «старого мира» он не мог принять никогда. В другом письме из-за границы (1911) он писал:

«Здесь ясна вся чудовищная бессмыслица, до которой дошла цивилизация, ее подчеркивают напряженные лица и богатых и бедных, шныряние автомобилей, лишенное всякого внутреннего смысла, и пресса — продажная, талантливая, свободная и голосистая…»

«Рабочие доведены до исступления двенадцатичасовым рабочим днем (в доках) и низкой оплатой… все силы идут на держание в кулаке колоний и на постройку «супер-дредноутов».

Вообще его статьи и письма полны проклятий подлому либеральному строю, который вместо людей фабрикует какую-то позорную дрянь. Презрением, яростью, болью, тоскою звучат знаменитые строки «Возмездия», где Блок в могучих, но усталых стихах проклинает свою страшную предгрозовую эпоху:

Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рев машины,
Кующей гибель день и ночь…

Здесь опять это слово гибель, преследующее Блока повсюду: не было вокруг него такого явления жизни, в котором ему не почудилась бы «роковая о гибели весть».

«Я люблю гибель, любил ее искони и остался при этой любви», — повторял он в письме к Андрею Белому.

И свой родной дом, и свою личную жизнь, и всю цивилизацию мира он только оправдывал гибелью. Только гибелью была освящена в его глазах вся неправосудная эпоха, готовящая сама для себя катастрофу. Блок один из первых почувствовал, что «наша гибельная кровь» —

Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…

Он был весь в мятеже с юности, с той самой минуты, когда впервые столкнулся с черным человеческим бытом. В нем, в его творчестве не было ни одного волоска от той идиллии, среди которой он жил, — от семейного уюта, от стародворянской усадьбы. Его творчество было во вражде с его бытом. То, чем он жил в своей жизни, он сжигал дотла в своем творчестве. Как все другие произведения Блока, его поэма «Возмездие» есть поэма о гибели. Блок изображает в ней свой родительский дом, который понемногу разрушается. Этот дом и есть герой поэмы — не отдельный человек, но весь дом.

«Гостеприимный старый дом», — говорит о нем Блок. — «Гостеприимный добрый дом».

В этом добром доме жили его милые, слабые, книжные, наивные деды, которые издали кажутся поэту прекрасными:

Всем ведомо, что в доме этом
И обласкают, и поймут,
И благородным мягким светом
Все осветят и обольют…

Но дому этому суждено быть разрушенным. Всю поэму можно назвать «Дом, который рухнул». Блок, как истинный поэт катастроф, четко отмечает каждый новый удар, расшатывающий эту твердыню.

С середины девятнадцатого века со всех сторон на стены доброго дома напирают сокрушительные силы, и каждая зовется революцией. Дом стоит и не подозревает, что он обречен. Он уютен и светел, его обитатели благодушны и радостны, но Блок видит, что дом окружен катастрофами, но Блок знает, что те кровавые зори, которые обагряют мирные окна уютного дома, есть зарево идущей революции. Изображая — гениальными чертами — глухую пору Александра III, Блок и ее озаряет такой же кровавой зарей:

Раскинулась необозримо
Уже кровавая заря,
Грозя Артуром и Цусимой,
Грозя Девятым января…

Разрушение дома шло исподволь. В шестидесятых годах на него сделал набег разночинец, «нигилист в косоворотке». Дом дрогнул, но не рухнул, устоял. Это был первый прибой революции.

В семидесятых годах дом был весь потрясен террористами; в поэме сочувственно изображаются и Желябов и Софья Перовская — люди «с обреченными глазами».

…Грянул взрыв
С Екатеринина канала…

Дом дрогнул, но опять устоял. К началу восьмидесятых годов в его дверь ворвался самый страшный разрушитель — «хищник», «ястреб», «демон», «вампир» — отец Александра Блока. Это предвестник революции внутренней, сокрушитель всех духовных дворянских уютов. Он окончательно испепелил ту идиллию, которую соорудили — над бездной — обитатели доброго дома, он вынул из дома его душу, оставил дом без уюта и быта, чем и подготовил его последнюю гибель.

«Возмездие» — поэма пророческая, с широким всемирно-историческим захватом, многими своими чертами близкая к «Медному всаднику». Она осталась неоконченной. Но то, что недосказано в этой поэме, мы знаем из других стихотворений Блока: в добром доме явился ребенок; «юность — это возмездие». Сын страшного демона, который только и умел что разрушать, родился обреченным на гибель и всю жизнь чувствовал себя бессемейным бродягой, выброшенным на вьюжную площадь. Дома у него уже не было. Правда, стены стояли по-прежнему, но, по выражению Блока, они были «пропитаны ядом». В душе уже не осталось ни елки, ни няни, ни лампадки, ни Пушкина, все благополучное и ясное заменилось «иронией», «поруганием счастия» и другими неуютами бездомного. В доме уже не стало очага, только ветер:

Как не бросить все на свете,
Не отчаяться во всем,
Если в гости ходит ветер,
Только дикий черный ветер,
Сотрясающий мой дом?
Что ж ты, ветер,
Стекла гнешь?
Ставни с петель
Дико рвешь?

Вся лирика Блока с 1905 года — это бездомность и дикий, всеразрушающий ветер.

Бездомность он умел изображать виртуозно, бездомность оголтелую, предсмертную. Есть она и в «Возмездии», в третьей главе, где «баловень дворянского дома», только что похоронивший отца, скитается ночью над Вислой.

Он великолепно умел ощущать свой уют неуютом. И когда наконец его дом был и вправду разрушен, когда во время революции было разгромлено его имение Шахматово, он словно, и не заметил утраты. Помню, рассказывая об этом разгроме, он махнул рукой и с улыбкой сказал: «Туда ему и дорога». В душе у него его дом давно уже был грудой развалин.

Это свое имение он смолоду очень любил. «Много места, жить удобно, тишина и благоухание», — писал он когда-то о Шахматове, приглашая туда одного из друзей.

И вот вскоре после Октября он ликует, что революционный народ вместе с другими дворянскими гнездами уничтожил и это гнездо.

— Хорошо, — сказал он при мне Зоргенфрею и улыбнулся счастливой улыбкой.

VI

Всякую правду, исповедь, будь она бедна, недолговечна… мы примем с распростертыми объятиями… Напротив, все, что пахнет ложью или хотя бы только неискренностью, что сказано не совсем от души, что отдает «холодными словами», мы отвергаем…

Ал. Блок

Здесь не было ни малейшей рисовки, так как ни к какой позе он органически был не способен. Я за всю жизпь не встречал человека, до такой степени чуждого лжи и притворству. Пожалуй, это было главной чертой его личности — необыкновенное бесстрашие правды. Он как будто сказал себе раз навсегда, что нельзя же бороться за всенародную, всемирную правду — и при этом лгать хоть в какой-нибудь мелочи. Совесть общественная сильна лишь тогда, если она опирается на личную совесть, — об этом говорил он не раз.

Эту беспощадную правдивость Александра Александровича мне пришлось испытать на себе. В 1921 году в одном из ленинградских театров был устроен его торжественный вечер. Публики набилось несметное множество. Мне было поручено сказать краткое слово о нем. Я же был расстроен, утомлен, нездоров, и моя речь провалилась. Я говорил и при каждом слове мучительно чувствовал, что не то, не так, не о том. Блок стоял за кулисой и слушал, и это еще больше угнетало меня. Он почему-то верил в эту лекцию и многого ждал от нее. Скомкав ее кое-как, я, чтобы не попасться ему на глаза, убежал во тьму, за кулисы.

Он разыскал меня там и утешал, как опасно больного.

Сам он имел грандиозный успех, но всею душою участвовал в моем неуспехе: подарил мне цветок из поднесенных ему и предложил сняться на одной фотографии. Так мы и вышли на снимке — я с убитым лицом, а он — с добрым, очень сочувственным: врач у постели больного.

Когда мы шли домой, он утешал меня очень, но замечательно — и не думал скрывать, что лекция ему не понравилась. — Вы сегодня говорили нехорошо, — сказал он, — очень слабо, невнятно… совсем не то, что прочли мне вчера. Потом помолчал и прибавил:

— Любе тоже не понравилось. И маме…

Верно сказала о нем артистка Веригина: «У Блока совершенно отсутствовала манера золотить пилюлю».

Даже из сострадания, из жалости он не счел себя вправе отклониться от истины. Говорил ее с трудом, как принуждаемый кем-то, но всегда без обиняков, откровенно.

И мне тогда же вспомнился один давний его разговор с Леонидом Андреевым. Леонид Андреев был почитателем Блока и любил его поэзию до слез. Как-то в Ваммельсуу я пошел с Андреевым на лыжах, и он неподалеку от станции Райвола рухнул в снег и не встал, а когда я попробовал помочь ему встать, оттолкнул мою руку и проговорил со слезами:

И матрос, на борт не принятый,
Идет, шатаясь, сквозь буран.
Все потеряно, все выпито!
Довольно — больше не могу…

И назвал эти стихи гениальнейшими. Блок знал о пылкой любви Леонида Андреева, и все же, когда Андреев, еще раз выразив ему свои восторги перед ним, спросил его при мне на премьере одной своей пьесы, нравится ли ему эта пьеса, Блок потупился и долго молчал, потом поднял глаза и произнес сокрушенно:

— Не нравится.

И через несколько времени еще сокрушеннее:

— Очень не нравится.

Как будто чувствовал себя виноватым, что пьеса оказалась плохой.

И всегда он говорил свою правду напрямик, не считаясь ни с чем.

«Система откровенного высказывания (даже беспощадного), — писал он в одном письме, — единственно возможная, иначе отношения путаются невероятно».

«Только правда, — как бы она ни была тяжела, легка, — «легкое бремя», — писал он в своем дневнике. — Правду, исчезнувшую из русской жизни, возвращать – наше дело».

Перечитывая его критические статьи и рецензии, я, даже не соглашаясь с ними, всегда восхищался их бесстрашной правдивостью, доведенной до крайнего своего выражения. В этих статьях он никогда не боялся вынести даже лучшему другу беспощадный смертный приговор. Конечно, друг становился врагом, но Блока это никогда не тревожило. Был у него двоюродный брат, писатель. Сергей Соловьев, восторженный поклонник его ранней поэзии, чуть ли не первый открывший его дарование. Блок иначе и не звал его в письмах, как «милый Сережа». «Милый Сережа… — писал он в 1903 году, — если в это лето ты приедешь в Шахматово, все мы будем счастливы тебя видеть…». «Крепко тебя целую и обнимаю…». «Тебе одному из немногих и под непременной тайной я решаюсь сообщить самую важную вещь в моей жизни…». «Любящий тебя неизменно Ал. Блок».

Но вот через несколько лет этот «милый Сережа» обнародовал свою первую книгу стихов «Цветы и ладан», и Блок тогда же напечатал в журнальной статье, что Сергей Соловьев не поэт, а всего только бойкий, бездушный ремесленник, пустой и забубённый рифмач. Вся статья была проникнута тем жестоким презрением, с каким Александр Александрович относился ко всяческой фальши.

Взбешенный Сергей Соловьев ответил ему градом ругательств, но это но смутило поэта: наживать новых и новых врагов за свою «бестактную» и «неуместную» правду — правду, которая колет глаза, — стало с юности его нравственным долгом.

Или вглядимся, например, в его отношения к Чулкову. Сколько он написал ему дружески ласковых писем, сколько посвятил ему стихов, в том числе великолепные «Вольные мысли», под заглавием которых особенно странно читать, что весь этот замечательный цикл посвящается слабейшему из стихотворцев эпохи. Сколько раз я встречал их обоих и в Шувалове, и в Озерках, и на улицах Питера, и мне казалось, что они неразлучны, но когда в печати появилась чулковская пьеса «Тайга», Блок в критической статье заявил напрямик, что это произведение холодное, дрянное, отвлеченное, путаное.7

Такой же требовательной, максималистской правдивостью были проникнуты его отношения к Белому: три года неистово пламенной дружбы и вдруг — «Боря! я хотел посвятить тебе (свою книгу. — К. Ч.). Теперь это было бы ложью». И вычеркнул свое посвящение.

Может быть, все это мелочи, но нельзя же делить правду на большую и маленькую. Именно потому, что Блок привык повседневно служить самой маленькой, житейской, скромной правде, он и мог, когда настало время, встать за правду большую.

Много нужно было героического правдолюбия ему, аристократу, эстету, чтобы в том кругу, где он жил, заявить себя приверженцем нового строя. Он знал, что это значит для него — отречься от старых друзей, остаться одиноким, быть оплеванным теми, кого он любил, отдать себя на растерзание своре бешеных газетных борзых, которые еще вчера так угодливо виляли хвостами, но я никогда не забуду, какой счастливый и верующий он стоял под этим ураганом проклятий. Сбылось долгожданное, то, о чем пророчествовали ему кровавые зори. В те дни мы встречались с ним особенно часто. Он буквально помолодел и расцвел. Оказалось, что он, которого многие тогдашние люди издавна привыкли считать декадентом, упадочником, словно создан для борьбы за социальную правду.

«Слов неправды говорить мне не приходилось», — писал он Монахову в год своей смерти; и кто из писателей его поколения, оглядываясь на свой жизненный путь, мог бы то же самое сказать о себе?

Многие долгое время не замечали в нем этого бесстрашия правды. Любили в нем другое, а этого почему-то не видели. Увидели только тогда, когда он мужественно встал один против всех своих близких с поэмой «Двенадцать», с беспощадно-правдивой статьей «Интеллигенция и революция», а между тем такое мужество борца и воителя было свойственно ему в течение всей его жизни.

Когда в 1903 году он вступил на литературное поприще, газетные писаки глумились над ним, как над спятившим с ума декадентом. Но он не сделал ни единой уступки и шел своим путем до конца.

Позже, в 1908 году, он тоже выступил один против многих, приветствуя народную интеллигенцию, которая только что тогда появилась, и безбоязненно противопоставил ей интеллигенцию так называемого культурного общества.

И вспомним его бунт против мистики, которой он так верно служил столько лет! Поэт «Прекрасной Дамы» стал издеваться над нею и над своими единоверцами-мистиками в пьесах «Незнакомка», «Балаганчик». Все его друзья-символисты увидели здесь измену былому. Андрей Белый был так возмущен, что предал поэта анафеме. «В драмах ваших вижу постоянное богохульство», — писал он Блоку через несколько лет и печатно обозвал его штрейкбрехером. Так что, когда Блока после его поэмы «Двенадцать» обвиняли в измене, величали предателем и он стоял один против всех, — для него, повторяю, это было привычно. И в 1906 году и в 1911-м с ним уже бывало то же самое.

«Поражаюсь отвагой и мужеством твоим, — писал ему, прочтя его «Скифов», Белый. — По-моему, ты слишком неосторожно берешь иные ноты. Помни, тебе не простят никогда. Будь мудр: соединяй с отвагой осторожность».

Но этой житейской «мудрости» у Александра Александровича никогда не бывало. Как и все великие художники, он слушался одного только голоса — голоса внутренней правды — и бесстрашно выражал эту правду в самом крайнем ее воплощении. О русских творцах искусства он так и писал, что «они, как народная душа, их вспоившая, никогда не отличались расчетливостью, умеренностью, аккуратностью: «все, все, что гибелью грозит», таило для них «неизъяснимы наслажденья»… «Для них, как для народа, в его самых глубоких мечтах, было всё или ничего».

VII

Осенью восемнадцатого года Горький основал в Петрограде издательство «Всемирная литература», он пригласил Блока участвовать в ученой коллегии издательства. Александр Александрович вошел в эту коллегию не сразу — насколько я помню, с зимы. В коллегии работал и я. Работа велась под председательством Горького и горячо захватила всех нас.

С каждым днем я взволнованно чувствовал, что доброе расположение Блока ко мне возрастает. В то время я по поручению нашей коллегии пытался составить брошюру «Принципы художественного перевода» (в качестве руководства для молодых переводчиков), и Блок сильно обрадовал меня той неожиданной помощью, какую он с самого начала стал оказывать мне в этом деле. У меня до сих пор уцелели листочки с его собственноручными заметками, помогавшими мне разобраться в сложной и трудной теме.

Такое же большое участие принял он в моих тогдашних, еще неумелых трудах по изучению поэзии Некрасова, что опять-таки видно из некоторых уцелевших листков с его записями.

На одном из заседаний «Всемирной» мы разговорились с ним об этой поэзии, и я тогда же попросил его ответить на составленный мною «вопросник», на который в свое время уже ответили мне Горький, Маяковский, Брюсов, Вячеслав Иванов, Федор Сологуб, Гумилев, Анна Ахматова, Максимилиан Волошин, Сергей Городецкий и многие другие.

Воспроизвожу ответы Блока по подлинной рукописи.

— Любите ли Вы стихотворения Некрасова? — Да.

— Какие стихи Некрасова Вы считаете лучшими? — «Еду ли ночью по улице темной». «Умолкни, Муза», «Рыцарь на час». И многие другие. «Внимая ужасам».

— Как Вы относитесь к стихотворной технике Некрасова? — Не занимался ей. Люблю.

— Не было ли в Вашей жизни периода, когда его поэзия была для Вас дороже поэзии Пушкина и Лермонтова? — Нет.

— Как относились Вы к Некрасову в детстве? — Очень большую роль он играл.

— Как относились Вы к Некрасову в юности? — Безразличнее, чем в детстве и «старости».

— Не оказал ли Некрасов влияния на Ваше творчество? — Кажется, да.

— Как Вы относитесь к известному утверждению Тургенева, что в стихах Некрасова «поэзия и не ночевала»? — Тургенев относился к стихам, как иногда относились старые тетушки. А сам, однако, сочинил «Утро туманное».

— Каково Ваше мнение о народолюбии Некрасова? — Оно было неподдельное и настоящее, то есть двойственное (любовь — вражда). Эпоха заставляла иногда быть сентиментальнее, чем был Некрасов на самом деле.

— Как Вы относитесь к распространенному мнению, будто Некрасов был человек безнравственный? — Он был страстный человек и «барин», этим все и сказано.

27 июня 1919 г.
Ал. Блок

Зная, что я пишу о Некрасове книгу, он по пути домой,- а мы все чаще стали уходить с заседаний вдвоем,- нередко заводил разговор о поэте, и я хорошо помню то место на Невском, где среди непроходимых сугробов, под сильной метелью, во мгле, он заговорил о «Коробейниках», как об одном из самых магических произведений поэзии, в котором он всегда чувствует буйную вьюгу, разыгравшуюся на русских просторах.

Ой, полна, полна коробушка, —

проговорил он влюбленно, и я впервые ощутил всеми нервами, какая у Блока с Некрасовым кровная (не только литературная) связь и какие для него родные стихии: русская вьюга и — поэзия Некрасова.

В ту незабвенную зиму весь Питер был завален снегами, которые громоздились на тротуарах, как горы, так как их некому было убрать. Среди этих гор на мостовой пролегала неширокая тропа для пешеходов, протоптанная тысячами ног. Это был тот зимний Петроград, который Блок увековечил в «Двенадцати».

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой вьюга, ой вьюга!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!

Когда в одном из юмористических стихов того времени он говорил о себе и о девушке, которую он встретил на улице: «Скользили мы путем трамвайным», это вовсе не значило, что оба они ехали в трамвае, как может подумать современный читатель. Это значило, что они шли по пешеходной тропе, проложенной в снегах вдоль рельсов трамвая.

И теперь стоит мне услышать или прочитать «Коробейников», мне тотчас же привидится Блок на этой пешеходной тропе под разгулявшейся вьюгой, окруженный сугробами той многоснежной зимы, которая — как ощутил я тогда — так чудесно гармонировала со всем его поэтическим обликом.

Здесь мои воспоминания о нем становятся клочковаты и мелки. Но едва ли существует такая деталь, которая могла бы показаться ничтожной, когда дело идет о таком человеке, как Блок. Поэтому я считаю себя обязанным записать на дальнейших страницах всякие — даже микроскопически малые памятки о наших тогдашних разговорах и встречах.

Раньше всего я должен с благодарностью вспомнить о его неутомимом сотрудничестве в моем рукописном альманахе «Чукоккала». Я счастлив, что у меня осталось от него такое наследство: стихотворные экспромты, послания, отрывки из дневника и даже шуточные протоколы заседаний.

Началось его сотрудничество так: Д. С. Левин, хозяйственник, работавший у нас во «Всемирной», очень милый молодой человек, каким-то чудом добывавший для нас, «всемирных литераторов», дрова, однажды обратился к Александру Александровичу с просьбой вписать в его альбом какой-нибудь стихотворный экспромт. Блок тотчас же исполнил его просьбу.

С такой же просьбой Левин обратился к Гумилеву. Гумилев тоже написал ему несколько строк. Очередь дошла до меня, и я, разыгрывая из себя моралиста, обратился к поэтам в «Чукоккале» с шутливым посланием, исполненным наигранного гражданского пафоса:

За жалкие корявые поленья,
За глупые сосновые дрова
Вы отдали восторги вдохновенья
И вещие бессмертные слова.

Ты ль это, Блок? Стыдись! Уже не роза,
Не Соловьиный сад,
А скудные дары из Совнархоза
Тебя манят.

Поверят ли влюбленные потомки,
Что наш магический, наш светозарный Блок
Мог променять объятья Незнакомки
На дровяной паек.

А ты, мой Гумилев! Наследник Лаперуза,
Куда, куда мечтою ты влеком?
Не Суза знойная, не буйная Нефуза, —
Заплеванная дверь Петросоюза
Тебя манит: не рай, но Райлеском!
И барышня из Домотопа
Тебе дороже Эфиопа!

Гумилев немедленно — тут же на заседании — написал мне стихотворный ответ:

Чуковский, ты не прав, обрушась на поленья,
Обломки божества — дрова.
Когда-то деревам — близки им вдохновенья
Тепла и пламени слова.
и т. д.

А Блок отозвался через несколько дней. Его стихи представляют собою ответ на мои ламентации по поводу мнимой измены «Незнакомке» и «Соловьиному саду». Уже в первой строке своего стихотворения он самым причудливым образом подменяет романтическую розу, упомянутую в моем обращении к нему, другой Розой, чрезвычайно реальной: Розой Васильевной, тучной торговкой, постоянно сидевшей на мраморной лестнице нашей «Всемирной» с папиросами и хлебными лепешками, которые она продавала нам по безбожной цене. Это была пожилая молчаливая женщина, и кто мог в те времена предсказать, что ей будет обеспечена долгая жизнь в поэтическом наследии Блока?

Стихотворение начинается так:

Нет, клянусь, довольно Роза
Истощала кошелек!
Верь, безумный, он — не проза,
Свыше данный нам паек!
Без него теперь и Поза
Прострелил бы свой висок.
Вялой прозой стала роза,
Соловьиный сад поблек.
Пропитанию угроза —
Уж железных нет дорог.
Даже (вследствие мороза?)
Прекращен трамвайный ток.
Ввоза, вывоза, подвоза —
Ни на юг, ни на восток,
В свалку всякого навоза
Превратился городок…
и т. д.

В стихотворении перечисляются те тяготы тогдашнего многотрудного быта, которые в настоящее время стали уже древней историей. Отдавая мне эти стихи для «Чукоккалы», Блок сказал, что он сочинил их по пути из «Всемирной», но, когда стал записывать их, многое успел позабыть и теперь уже не может припомнить.

Заканчивалось стихотворение бодрыми, мажорными строчками, в которых Блок весело отметал от себя мою шутливую апелляцию к потомкам:

А далекие потомки
И за то похвалят нас,
Что не хрупки мы, не ломки,
Здравствуем и посейчас.
(Да-с!)

Иль стихи мои не громки?
Или плохо рвет постромки
Романтический Пегас,
Запряженный в тарантас?

Стихи чеканные, крепкие, звонкие. Самое совершенство их формы говорило, казалось бы, о душевном здоровье Блока, о том, что он и вправду «не хрупок и не ломок».

Еще больше радости доставило мне другое блоковское стихотворение, написанное для той же «Чукоккалы». Оно вызвано моей нерадивостью. Однажды нашей коллегией было поручено мне написать (для редактируемого Блоком Собрания сочинений Гейне) статью «Гейне в Англии». За недосугом я не исполнил своего обещания. Блок напоминал раза два, но я хворал и был завален другими работами. Тогда он прибег к последнему средству — к стихам. Эти стихи — вернее, небольшая театральная пьеска — представляют собой единственный поэтический памятник нашей «Всемирной». Пьеска озаглавлена «Сцена из исторической картины «Всемирная литература», и в ней изображается то заседание, на котором было предложено мне написать эту злополучную статейку о Гейне. В начале пьески я на все уговоры отвечаю отказом, причем Блок с удивительной точностью (нисколько не утрируя) перечисляет те до смешного разнообразные темы, над которыми мне, как и многим из нас, приходилось в ту пору работать:

Чуковский (с воплем)
Мне некогда! Я «Принципы» пишу!8
Я гржебинские списки составляю!9
«Персея» инсценирую! Некрасов
Еще не сдан! Введенский, Диккенс, Уитмен
Еще загромождают стол. Шевченко,
Воздухоплаванье…

Блок
Корней Иваныч!
Не вы один! Иль — не в подъем? Натужьтесь!
Кому же, как не вам?

Замятин
Ему! Вестимо —
Чуковскому!

Браудо
Корней Иваныч, просим!

Волынский
Чуковский сочинит свежо и нервно!

И так дальше — несколько страниц. В приведенном отрывке встречаются такие слова, чуждые стилистике Блока, как «натужьтесь», «не в подъем», «вестимо». Все это отзвуки того псевдорусского стиля, с каким мы столкнулись незадолго до этого в пьесе Александра Амфитеатрова «Васька Буслаев». Амфитеатров читал эту пьесу у нас во «Всемирной», и я тогда же заметил, как коробила Блока ее словесная ткань.

Реплики всех персонажей, изображенных в блоковских «Сценах», чрезвычайно типичны для этих людей: Аким Волынский, например, очень любил слово «нервно» (в его произношении: «негвно»), охотно применял это слово к написанным мною статьям, причем по его интонации можно было понять, что моя «нервность» — равно как и «свежесть» — не вызывает в нем большого сочувствия.

Браудо, медоточиво-любезный профессор, всегда интенсивно поддакивал тому, что говорили другие, и присоединялся ко всякому большинству голосов:

Корней Иваныч, просим!

Столь же тонко был охарактеризован своей речевой манерой директор нашего издательства Александр Николаевич Тихонов (Серебров), единственный среди нас деловой человек, очень властный и требовательный. На заседаниях нашей коллегии он всегда говорил сжато, отрывисто — и только о деле. Блок чудесно отразил его характер в ритмическом рисунке его фраз. «Реплики этого лица, — указал он в примечании к пьеске, — имеют только мужские окончания».

И придал каждой реплике сухую обрывчатость:

Кому ж такую поручить статью?
……………………………………
Итак, Корней Иваныч, сдайте нам
Статью в готовом виде не поздней,
Чем к рождеству.

Читая теперь эти краткие реплики, я слышу голос покойного «Тихоныча», вижу его строгое лицо. Даже в домашней, непритязательной шутке Блок оставался художником.

В большинстве чукоккальских записей Блока нередко отражается его малоизвестное качество — юмор. Люди, знавшие его лишь по его лирическим книгам, не могут даже представить себе, сколько мальчишеского смеха было в этом вечно печальном поэте. Он любил всякие литературные игры, шарады, буриме, пародии, эпиграммы и т. д. и сам охотно принимал в них участие. Это подтверждается недавно опубликованными воспоминаниями артистки В. П. Веригиной.

«Блок, — пишет она, — в своем существе поэта был строг и даже суров, но у него был веселый двойник, который ничего не хотел знать о строгом поэте с его высокой миссией».10

Очень верно изобразил трагическую «жизнерадостность» Блока зоркий наблюдатель Константин Федин. В своих воспоминаниях он пишет:

«Я только раз наблюдал Блока улыбающимся: на одном из заседаний в Доме искусств он устало привалился к спинке кресла и чертил или писал карандашом в каком-то альбоме, взглядывая изредка на соседа — Чуковского — и смеясь. Смех его был школьнически озорной, мимолетный, он вспыхивал и тотчас потухал, точно являлся из иного мира и, разочаровавшись в том, что встречал, торопился назад, откуда пришел. Это не было веселостью. Это было ленивым отмахиванием от скуки».11

Самое позднее из его стихотворений, написанных для «Чукоккалы» («Как всегда, были смутны чувства»), возникло у меня на глазах. Оно было создано в 1921 году на заседании «Всемирной», во время нудного, витиеватого доклада, который явно угнетал его своим претенциозным пустословием. Чтобы дать ему возможность отвлечься от слушания этих ученых банальностей, я пододвинул к нему свой альманах и сказал: «Напишите стихи». Он тихо спросил: «О чем?» Я сказал: «Хотя бы о вчерашнем». Накануне мы блуждали по весеннему Питеру и встретили в одном из учреждений дочь знаменитого анархиста Кропоткина, с которым я был издавна знаком. Об этой-то встрече Блок написал в своем последнем экспромте, закончив его такими стихами, которые передают впечатление, произведенное на него Александрой Кропоткиной:

Как всегда, были смутны чувства,
Таял снег и Кронштадт палил.
Мы из лавки Дома искусства
На Дворцовую площадь шли…

Вдруг — среди приемной советской,
Где все «могут быть сожжены», 12
Смех, и брови, и говор светский
Этой древней Рюриковны.

В то трехлетие (1919 — 1921) мы встречались с ним очень часто — и почти всегда на заседаниях: в Союзе деятелей художественной литературы, в Правлении Союза писателей, в редакционной коллегии издательства Гржебина, в коллегии «Всемирной литературы», в Высшем совете Дома искусств, в Секции исторических картин и др.

Через несколько месяцев нашей совместной работы у него мало-помалу сложилась привычка садиться со мною рядом и изредка (всегда неожиданно) обращаться ко мне с односложными фразами, не требующими никакого ответа.

Перелистывает, например, сочинения Лермонтова и долго рассматривает помещенный там карандашный набросок Д. Палена, изображающий поэта «очень русским», простым офицером в измятой походной фуражке, и, придвигая книгу ко мне, говорит:

— Не правда ли, Лермонтов только такой? Только на этом портрете? На остальных — не он.

И умолкает, будто и не говорил ничего.

Или с такой же внезапностью рассказывает, тихо улыбаясь, что вчера вечером, когда он дежурил у ворот своего дома на Пряжке, какой-то насмешливый прохожий поглядел на него и громко, нараспев процитировал строки из его «Незнакомки»:

И каждый вечер в час назначенный
(Иль это только снится мне?)…

И опять надолго умолкает. Видно, что ирония прохожего ему по душе.

Вообще чужая ирония никогда не уязвляла его. Он, например, не только не обижался на тех, кто высмеивал его «декадентщину», но часто и сам как бы присоединялся к смеющимся. Помню, как смешили его пародии Измайлова и даже грубияна Буренина, беспардонно глумившихся над теми из его стихотворений, которые носили отпечаток высоких и мучительных чувств.

В последнее время он очень тяготился заседаниями, так как те, с кем он заседал (особенно двое из них), возбуждали в нем чувство вражды. Началось это с весны 1920 года, когда он редактировал сочинения Лермонтова.

Он исполнил эту работу по-своему и написал такое предисловие, какое мог написать только Блок.

Помню, он был доволен, что привелось поработать над любимым поэтом, и вдруг ему сказали на одном заседании, что его предисловие не годится, что в Лермонтове важно не то, что он видел какие-то сны, а то, что он был «деятель прогресса», «большая культурная сила», и предложили написать по-другому, в более популярном, «культурно-просветительном» тоне.

Блок не сказал ничего, но я видел, что он оскорблен. Чем больше Блоку доказывали, что надо писать иначе («дело не в том, что Лермонтов видел сны, а в том, что он написал «На смерть Пушкина»), тем грустнее, надменнее, замкнутее становилось его лицо.

С тех пор и началось его отчуждение от тех, с кем он был принужден заседать. Это отчуждение с каждой неделей росло. Он отстранился от всякого участия в нашей работе, только заседал и молчал.

Чаще всего Блок говорил с Гумилевым. У обоих поэтов шел нескончаемый спор о поэзии. Гумилев со своим обычным бесстрашием нападал на символизм Блока:

— Символисты — просто аферисты. Взяли гирю, написали на ней: десять пудов, но выдолбили середину, швыряют гирю и так и сяк, а она — пустая.

Блок однотонно отвечал:

— Но ведь это делают все последователи и подражатели — во всяком течении. Символизм здесь ни при чем. Вообще же то, что вы говорите, для меня не русское. Это можно очень хорошо сказать по-французски…

Их откровенные споры завершились статьею Блока об акмеизме, где было сказано много язвительного о теориях Н. Гумилева. Статья была предназначена для затеваемой нами «Литературной газеты». Но статье не суждено было увидеть свет, так как «Литературная газета» не вышла.

Спорщики не докончили спора…

Помню также разговоры Александра Александровича и с другим нашим товарищем по работе — замечательным востоковедом академиком Игнатием Юлиановичем Крачковским, очень замкнутым, обаятельно скромным. Блок много расспрашивал его о египтянах — для своей исторической картины «Рамзес». Особенно запомнился мне один из их разговоров весною двадцатого года, когда вдруг обнаружилось, что два профессора, которые всю зиму работали с нами, тайно покинули Питер, ушли в эмиграцию и (по слухам, почти достоверным) стали в эмигрантских газетных листках клеветать на оставшихся.

И Блок и Крачковский говорили о них не то чтобы со злобой, но с брезгливостью. Мне и в голову не приходило, что уравновешенный, тихий Крачковский может так горячо волноваться.

Позже, в 1921 году, Блок затвердил наизусть стихотворение Анны Ахматовой, где выражено такое же осуждение ушедшим:

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда…»

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

Он прочитал это стихотворение мне и ныне здравствующему С. М. Алянскому и сказал:

— Ахматова права. Это недостойная речь. Убежать от русской революции — позор.

Когда весной 1921 года возникла мысль об издании «Литературной газеты», Блок написал небольшую статью об эмигрантской печати и предложил мне, как одному из редакторов, поместить ее в газете без подписи, в качестве редакционной статьи.

Вот эта статья (цитирую по рукописи):

«Зарубежная русская печать разрастается. Следует отметить значительное изменение ее тона по отношению к России и к литературным собратьям, которые предпочли остаться у себя на родине. Впрочем, это естественно. Первые бежавшие за границу были из тех, кто совсем не вынес ударов исторического молота: когда им удалось ускользнуть (удалось ли еще? Не настигнет ли их и там история? Ведь спрятаться от нее невозможно), они унесли с собой самые сливки первого озлобления; они стали визгливо лаять, как мелкие шавки из-за забора: разносить вместе с обрывками правды самые грязные сплетни и небылицы. Теперь голоса этих господ и госпож Даманских всякого рода замолкают; разумеется, отдельные сплетники еще не унимаются, но их болтовня — обыкновенный уличный шум; появляется все больше настоящих литературных органов, сотрудникам которых понятно, что с Россией и со всем миром случилось нечто гораздо более важное и значительное, чем то, что г-жам Даманским приходилось читать лекции проституткам, есть капусту и т. п. Русские за рубежом понимают все яснее, что одним «скверным анекдотом» ничего не объяснишь, что жалобы, вздохи и подвизгивания ничему не помогут… «Литературная газета» намерена в будущем, по мере возможности, освещать этот перелом, наступивший в области русской мысли. Она радуется тому, что в Европе раздались наконец настоящие русские голоса, что с людьми можно наконец спорить или соглашаться серьезно. Возражать всякой литературной швали, на которой налипла, кроме всех природных пошлостей, еще и пошлость обывательской эмигрантщины, у нас никогда не было потребности, но разговаривать свободно, насколько мы сможем, с людьми, говорящими по-человечески, мы хотим…»

Я забыл сказать, что в последние годы жизни — с 1919 года — Блок был одним из директоров петроградского Большого театра, председателем его управления. Всей душой он прилепился к театру, радостно работал для него: объяснял исполнителям их роли, истолковывал готовящиеся к постановке пьесы, произносил вступительные речи перед началом спектаклей, неизменно возвышал и облагораживал работу актеров, призывал их не тратить себя на неврастенические «искания» и дешевые «новшества», а учиться у Шекспира и Шиллера.

«В сладострастии «исканий», — говорил он им в одной из своих речей (5 мая 1920 года), — нельзя не устать; горный воздух, напротив, сберегает силы. Дышите же, дышите им, пока можно; в нем — наша защита… Вы вашим скромным служением великому бережете это великое; вы, как ни страшно это сказать, вашей самоотверженной работой спасаете то немногое, что должно быть и будет спасено в человеческой культуре».

Актеры любили своего вдохновителя. «Блок — наша совесть», — говорил мне режиссер А. Н. Лаврентьев. «Мы чтили его по третьей заповеди», — сказал знаменитый артист Н. Ф. Монахов. Блок чувствовал, что эта любовь непритворна, и предпочитал среду актеров литературной среде. Особенно любил он Монахова. «Это великий художник, — сказал он мне во время поездки в Москву (в устах Блока то была величайшая похвала, какую может воздать человек человеку). — Монахов — железная воля. Монахов — это — вот» (и он показал крепко сжатый кулак). Я помню его тихое восхищение игрою Монахова в «Царевиче Алексее» и в «Слуге двух господ». Мы сидели в его директорской ложе, и он простодушно оглядывался: нравится ли и нам? понимаем ли?- и видя, что мы тоже в восторге, успокоенно и даже благодарно кивал нам. Успехи актеров он принимал очень близко к сердцу и так радовался, когда им аплодировали, словно аплодируют ему.

VIII

Тогда об этом никто не догадывался, да и мне это было в те годы неясно,- но теперь, когда его жизнь отодвинулась в далекое прошлое, я, вспоминая многие подробности тогдашних наших встреч и бесед, прихожу к убеждению, что с самого начала 1920 года его силы стал подтачивать какой-то загадочный, неизлечимый недуг, который и свел его так скоро в могилу. Мы видели его глубокую скорбь и не понимали, что это скорбь умирающего. Когда в последний раз он был в Москве и выступил в Доме печати с циклом своих стихов, на подмостки взошел вслед за ним какой-то ожесточенный «вития» и стал доказывать собравшейся публике, что Блок, как поэт, уже умер.

— Я вас спрашиваю, где здесь динамика? Это стихи мертвеца, и написал их мертвец.

Блок наклонился ко мне и сказал:

— Это правда.

И хотя я не видел его, я всею спиною почувствовал, что он улыбается.

— Он говорит правду: я умер.

Тогда я возражал ему, но теперь вижу; что все эти последние годы, когда я встречался с ним особенно часто и наблюдал его изо дня в день, были годами его умирания. Болезнь долго оставалась незаметной. У него еще хватило силы таскать на спине из дальних кооперативов капусту, рубить обледенелые дрова, но даже походка его стала похоронная, как будто он шел за своим собственным гробом. Нельзя было без боли смотреть на эту страшную неторопливую походку, такую величавую и такую печальную.

Его творческие силы иссякли. Великий поэт, воплощавший чаяния и страсти эпохи, он превратился в рядового поденщика: то составлял вместе с нами каталоги для издательства Гржебина, то с головой уходил в редактирование переводов из Гейне, то по заказу редакционной коллегии Деятелей художественного слова писал рецензии о мельчайших поэтах, которых не увидишь ни в какой микроскоп, и таких рецензий было много, и работал он над ними усидчиво, но творческий подъем, всегда одушевлявший его, сменился глубочайшей депрессией.

Особенно томило его то, что он не может найти в себе силы закончить работу над поэмой «Возмездие»; вторая глава так и осталась неоконченной, а четвертая даже не была начата.

И это не потому, что у него не было времени, и не потому, что условия его жизни стали чересчур тяжелы, а по другой, более грозной причине. Конечно, его жизнь была тяжела: у него даже не было отдельной комнаты для занятий; часто из-за отсутствия света он по неделям не прикасался вечерами к перу. И едва ли ему было полезно ходить почти ежедневно пешком такую страшную даль — с самого конца Офицерской на Моховую, во «Всемирную литературу». Но не это тяготило его. Этого он даже не заметил бы, если бы не та жестокая тоска, которая исподволь подкралась к нему.

Я спрашивал у него, почему он не пишет стихов. Он постоянно отвечал одно и то же:

— Все звуки прекратились. Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?

«Новых звуков давно не слышно, — говорил он в письме ко мне. — Все они притушены для меня, как, вероятно, для всех нас… Было бы кощунственно и лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве».

Прежде пространство звучало для него так или иначе, и у него была привычка говорить о предметах: «это музыкальный предмет» или: «это немузыкальный предмет». О юбилее Горького он написал мне в «Чукоккалу», что этот день был «не пустой, а музыкальный».

Он всегда не только ушами, но всей кожей, всем существом ощущал окружавшую его «музыку мира». В предисловии к поэме «Возмездие» он пишет, что в каждую эпоху его жизни все проявления этой эпохи имели для него один музыкальный смысл, создавали единый музыкальный напор. Вслушиваться в эту музыку он умел, как никто. Поистине у него был сейсмографический слух: задолго до войны и революции он уже слышал их музыку.

Эта-то музыка и прекратилась теперь, хотя перед тем, как затихнуть, он был весь переполнен музыкой, — один из тех баловней музыки, для которых творить — значит вслушиваться, которые не знают ни натуги, ни напряжения в творчестве.

Написать в один день два, три, четыре, пять стихотворений подряд было для него делом обычным. За десять лет до того января, когда он написал свои «Двенадцать», выдался другой такой январь, когда в пять дней он создал двадцать шесть стихотворений — почти всю свою «Снежную маску».

3 января 1907 года он написал шесть стихотворений, четвертого — пять, восьмого — три, девятого — шесть, тринадцатого — шесть. В сущности, не было отдельных стихотворений Блока, а было одно сплошное, неделимое стихотворение всей его жизни; его жизнь и была стихотворением, которое лилось непрерывно, изо дня в день, двадцать лет, с 1898-го по 1918-й. Оттого так огромен и многознаменателен факт, что это стихотворение вдруг прекратилось. Никогда не прекращалось, а теперь прекратилось. Человек, который мог написать об одной только Прекрасной Даме, на одну только тему 687 стихотворений подряд, 687 любовных гимнов одной женщине, — невероятный молитвенник! — вдруг замолчал совсем и в течение нескольких лет не может написать ни строки!

IX

Мне часто приходилось читать, что лицо у Блока было неподвижное. Многим оно казалось окаменелым, похожим на маску, но я, вглядываясь в него изо дня в день, не мог не заметить, что, напротив, оно всегда было в сильном, еле уловимом движении. Что-то вечно зыбилось и дрожало возле рта, под глазами, как бы втягивало в себя впечатления. Его спокойствие было кажущимся. Тому, кто долго и любовно всматривался в его лицо, становилось ясно, что это лицо человека чрезмерно впечатлительного, переживающего каждое впечатление, как боль или радость. Бывало, скажешь какое-нибудь случайное слово и сейчас же забудешь, а он придет домой и спустя час или два звонит по телефону.

— Я всю дорогу думал о том, что вы сказали сегодня. И потому хочу вас спросить…- и т. д.

В присутствии людей, которых он не любил, он был мучеником, потому что всем телом своим ощущал их присутствие: оно причиняло ему физическую боль. По крайней мере так было тогда — в последние годы его жизни. Стоило войти такому нелюбимому в комнату, и на лицо Блока ложились смертные тени. Казалось, что от каждого предмета, от каждого человека к нему идут невидимые руки, которые царапают его.

Когда мы были в Москве и он должен был выступать перед публикой со своими стихами, он вдруг заметил в толпе одного неприятного слушателя, который стоял в большой шапке-ушанке неподалеку от кафедры. Блок, через силу прочитав два-три стихотворения, ушел из залы и сказал мне, что больше не будет читать. Я умолял его вернуться на эстраду, я говорил, что этот в шапке — один, но глянул в лицо Блока и умолк. Все лицо дрожало мелкой дрожью, глаза выцвели, морщины углубились. — И совсем он не один, — говорил Блок. — Там все до одного в таких же шапках!

Его все-таки уговорили выйти. Он вышел хмурый и вместо своих стихов прочел, к великому смущению собравшихся, латинские стихи Полициана:

Кондитус хик эго сум пйктуре фама Филиппус.
Нулль игнота меэ грациа мира манус…
и т. д.

Именно эта гипертрофия чувствительности сделала его великим поэтом.

Поехал он в Москву против воли. Как-то в разговоре он сказал мне с печальной усмешкой, что стены его дома отравлены ядом, и я подумал, что, может быть, поездка в Москву отвлечет его от домашних печалей. Ехать ему очень не хотелось, но мы с Алянским настаивали, надеясь, что московские триумфы подействуют на него благотворно. В вагоне, когда мы ехали туда, он был весел, разговорчив, читал свои и чужие стихи, угощал куличом и только иногда вставал с места, расправлял больную ногу и, улыбаясь, говорил: болит! (Он думал, что у него подагра.)

В Москве болезнь усилилась, ему захотелось домой, но надо было каждый вечер выступать на эстраде. Это угнетало его. «Какого черта я поехал?» — было постоянным рефреном всех его московских разговоров. Когда из Дома печати, где ему сказали, что он уже умер, он направился в Итальянское общество, в Мерзляковский переулок, часть публики пошла вслед за ним. Была пасха, был май, погода была южная, пахло черемухой. Блок шел в стороне от всех, вспоминая свои «Итальянские стихотворения», которые ему предстояло читать. Никто не решался подойти к нему, чтобы не помешать ему думать. В этом было много волнующего: по озаренным луной переулкам молча идет одинокий печальный поэт, а за ним, на большом расстоянии, с цветами в руках, благоговейные любящие, которые словно чувствуют, что это последние проводы. В Итальянском обществе Блока встретили с необычайным радушием, и он читал свои стихи упоительно, как еще ни разу не читал их в Москве:

медленно, певучим, густым, страдальческим голосом. На следующий день произошло одно печальное событие, которое и показало мне, что болезнь его тяжела и опасна. Он читал свои стихи в Союзе писателей, потом мы пошли в ту тесную квартиру, где он жил (к проф. П. С. Когану), сели пить чай, а он ушел в свою комнату и, вернувшись через минуту, сказал: — Как странно! До чего все у меня перепуталось. Я совсем забыл, что мы были в Союзе писателей, и вот сейчас хотел сесть писать туда письмо, извиниться, что не могу прийти.

Это испугало меня: в Союзе писателей он был не вчера, не третьего дня, а сегодня, десять минут назад,- как же мог он забыть об этом — он, такой внимательный и памятливый! А на следующий день произошло нечто, еще больше испугавшее меня. Мы сидели вечером за чайным столом и беседовали. Я что-то говорил, не глядя на него, и вдруг, нечаянно подняв глаза, чуть не крикнул: передо мною сидел не Блок, а какой-то другой человек, совсем другой, даже отдаленно непохожий на Блока. Жесткий, нелюдимый, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы, даже уши стали другие. И главное: он был явно отрезан от всех, слеп и глух ко всему человеческому.

— Вы ли это, Александр Александрович?- крикнул я, но он даже не посмотрел на меня.

Я и теперь, как ни напрягаюсь, не могу представить себе, что это был тот самый человек, которого я знал двенадцать лет. Я взял шляпу и тихо вышел. Это было мое последнее свидание с ним.

Из Москвы он воротился в Петербург — умирать. Умирал он долго и мучительно.

Я написал ему несколько сочувственных слов. Он отозвался в тот же день:

«На Ваше необыкновенно милое и доброе письмо я хотел ответить как следует. Но сейчас у меня ни души, ни тела нет, я болен, как не был никогда еще: жар не прекращается и все всегда болит… Итак, «здравствуем и посейчас» сказать уже нельзя… В Вас еще очень много сил, но есть и в голосе, и в манере, и в отношении к внешнему миру, и даже в последнем письме — надорванная струна.

«Объективно» говоря, может быть, еще поправимся.

Ваш. Ал. Блок».

Летом я был вынужден уехать в деревню и там получил письмо, причинившее мне тоскливую боль. Писала одна знакомая Блока, близкий его семье человек:

«Болезнь развивалась как-то скачками, бывали периоды улучшения, в начале июля стало казаться, что он поправляется. Он не мог уловить и продумать ни одной мысли, а сердце причиняло все время ужасные страдания, он все время задыхался. Числа с двадцать пятого наступило резкое ухудшение, думали его увезти за город, но доктор сказал, что он слишком слаб и переезда не выдержит. К началу августа он уже почти все время был в забытьи, ночью бредил и кричал страшным криком, которого во всю жизнь не забуду. Ему впрыскивали морфий, но это мало помогало… Перед отъездом я по телефону узнала о смерти и побежала на Офицерскую… В первую минуту я не узнала его. Волосы черные, короткие, седые виски; усы, маленькая бородка; нос орлиный. Александра Андреевна сидела у постели и гладила его руки… Когда Александру Андреевну вызывали посетители, она мне говорила: «Пойдите к Сашеньке», и эти слова, которые столько раз говорились при жизни, отнимали вору в смерть… Место на кладбище я выбрала сама — на Смоленском, возле могилы деда, под старым кленом… Гроб несли на руках, открытый, цветов было очень много».

Корней Чуковский

Примечания:

1. Привожу для примера одно, относящееся к октябрю 1907 года: «Многоуважаемый Корней Иванович. Я почти до шести Вас ждал, но к шести должен был непременно уехать. Если зайдете около 4 час. дня, почти всегда буду дома… В Выборг сейчас никак не могу — завален делом, — перевожу мистерию для стар[инного] театра. Ваш Ал. Блок».

2. И, вводя это слово в стихи, считал его — по-французски — двусложным: «И сел бы прямо на тротуар». Слово «шлагбаум» было для него тоже двусложным (см. «Незнакомку»).

3. Ну, мой мальчик! (франц.)

4. М. А. Бекетова. Александр Блок. Л., 1930, с. 190.

5. Все цитаты приводятся здесь по пятому тому восьмитомного Собрания сочинений А. Блока. М.- Л., 1962.

6. «Помни, что ты жив» (латин.).

7. 1 июля 1906 года Блок подписывается под письмом к Чулкову: «Любящий вас». 13 сентября 1908 года он заключает свое письмо словами: «Я вас люблю». 12 июня 1909 года он зовет его «мнимый друг», а 18 декабря 1911 года пишет об одной тогдашней повести: «Неприятная неправда — надоедливо разит Чулковым».

8. «Принципы художественного перевода» — брошюра, о которой было сказано выше.

9. Списки лучших книг для издательства 3. И. Гржебина, руководимого Горьким.

10. См. замечательные «Театральные воспоминания о Блоке» В. П. Веригиной в «Трудах по русской и славянской филологии». Ученые записки Тартуского государственного университета. Тарту, 1961, с. 316.

11. Константин Федин. Горький среди нас. М., 1967, с. 42.

12. В приемной висело объявление, что каждый из умерших граждан Петрограда «имеет право быть сожженным» в Петроградском государственном крематории, который к тому времени не был построен.

Читать «Копи царя Соломона. Священный цветок» — Хаггард Генри Райдер — Страница 11

Третьего слугу я никак не мог найти, и мы решили отправиться в путь только с двумя, надеясь, что в пути встретим подходящего человека. Но накануне нашего отъезда, вечером, когда мы обедали, вошел Хива и доложил, что меня хочет видеть какой-то зулус. После того как мы встали из-за стола, я приказал Хиве его ввести. В комнату вошел рослый, красивый человек, лет тридцати, с очень светлой для зулуса кожей. Вместо приветствия он поднял свою узловатую палку и молча уселся на корточках в углу комнаты. В течение некоторого времени я делал вид, что не замечаю его присутствия; с моей стороны было бы большой оплошностью поступить иначе: если вы сразу вступаете в разговор с туземцем, он может подумать, что вы человек ничтожный и лишены чувства собственного достоинства. Однако я успел заметить, что он был «кэшла» – то есть «человек с обручем». В его волосы было вплетено широкое кольцо, сделанное из особого сорта каучука, которое для блеска было натерто жиром. Такие обручи носят зулусы, достигшие известного возраста и имеющие высокое звание. Лицо его показалось мне знакомым.

– Ну, – сказал я наконец, – как тебя зовут?

– Амбопа, – ответил туземец приятным низким голосом.

– Я где-то тебя уже видел.

– Да, инкоози[37], отец мой, ты видел меня в местечке Литтл-Хэнд, в Изандхлуане[38], накануне битвы.

Тут я все вспомнил. Во время несчастной войны с зулусами я был одним из проводников лорда Челмсфорда[39]. К счастью, мне удалось покинуть лагерь с порученными мне фургонами как раз накануне битвы. Пока запрягали волов, я разговорился с этим человеком. Он командовал отрядом туземцев, сражавшихся на нашей стороне. В разговоре он высказал свои сомнения относительно безопасности нашего лагеря. Тогда я ему предложил попридержать язык, так как это было не его ума дело, но впоследствии я не раз вспоминал его слова.

– Я помню, – сказал я. – Что же тебе от меня надо?

– Вот что, Макумазан (так зовут меня кафры; в переводе это значит «человек, который встает после полуночи». А по-нашему это просто-напросто человек, который всегда находится начеку). Я слышал, что ты собираешься в длинный путь далеко на север с белыми вождями, прибывшими из-за великой воды. Правда ли это?

– Да, правда.

– Я слышал, что вы пойдете до самой реки Луканги, которая находится на расстоянии одной луны пути от Земли Маника. Это тоже правда, Макумазан?

– Зачем тебе нужно знать, куда мы идем? Какое тебе дело? – ответил я, глядя на него с недоверием, так как цель нашего путешествия мы решили хранить в глубокой тайне.

– О белые люди! – воскликнул туземец. – Если вы действительно отправляетесь так далеко, то я хочу идти вместе с вами!

Меня поразили тон и манера разговаривать этого человека. Он держался с необычайным достоинством. И в нем чувствовалось какое-то внутреннее благородство. Особенно удивили меня его слова: «О белые люди», вместо обычного обращения к белым: «О инкоози» – то есть вожди.

– Ты забываешься! – сказал я резко. – Думай, прежде чем обращаться с разговором к белым людям. Кто ты такой и где твой крааль? Ответь нам, чтобы мы знали, с кем мы имеем дело.

– Мое имя Амбопа. Я принадлежу к зулусскому племени, но на самом деле я не зулус. Жилища моего племени находятся далеко на севере. Мой народ остался там, когда другие зулусы спустились сюда. Это было тысячу лет назад, задолго до царя Чаки, который правил Страной Зулусов. У меня нет крааля. Я скитаюсь много лет. Я пришел в Страну Зулусов с севера, когда был ребенком. Затем служил королю Кетчвайо[40] в Нкомбакозийском полку. Из Страны Зулусов я бежал в Наталь, потому что хотел узнать, как живут белые люди. Потом я воевал против Кетчвайо. С тех пор я живу и работаю в Натале. Мне здесь все надоело, я хочу снова идти на север. Здесь мне не место. Денег от вас мне не надо. Я человек храбрый и буду вам полезен. Я отработаю пищу, которую съем, и заслужу место у костра, которое займу. Я сказал.

Я был совершенно озадачен просьбой этого человека. По его непосредственному поведению и разговору было видно, что в основном он говорит правду. Но этот туземец настолько отличался от обыкновенных зулусов и его предложение идти с нами без вознаграждения было настолько странно, что не могло не вызвать у меня подозрения. Не зная, что ему ответить, я перевел сэру Генри и Гуду наш разговор и спросил их совета. Вместо ответа сэр Генри попросил меня передать Амбопе, чтобы он встал. Сбросив с себя длинный военный плащ, зулус выпрямился во весь свой исполинский рост и предстал перед нами совершенно обнаженным, если не считать мучи[41] и ожерелья из львиных костей. Он был великолепен. Я никогда в жизни не видел такого красивого туземца. Роста он был шести футов и трех дюймов, широкоплечий и удивительно пропорционально сложенный. При вечернем освещении кожа его была чуть темнее обычной смуглой, только многочисленные следы от нанесенных ассегаями[42] ран выделялись на его теле темными пятнами. Сэр Генри подошел к нему и пристально посмотрел на его гордое, красивое лицо.

Сбросив с себя длинный военный плащ, зулус выпрямился во весь свой исполинский рост

– Какая прекрасная пара! – сказал Гуд, наклоняясь ко мне. – Посмотрите, они совсем одинакового роста.

– Мне нравится ваша внешность, мистер Амбопа, – сказал по-английски сэр Генри, обращаясь к зулусу, – и я беру вас к себе в услужение.

Очевидно, Амбопа понял его, потому что он ответил по-зулусски: «хорошо» и, взглянув на могучую фигуру белого человека, добавил:

– Мы настоящие мужчины – ты и я.

Глава IV

Охота на слонов

Я не собираюсь подробно рассказывать обо всех событиях, происшедших в течение нашего продолжительного путешествия до крааля Ситанди, который находится на расстоянии более тысячи миль от Дурбана, у слияния рек Луканга и Калюкве. Последние триста миль или около того нам пришлось пройти пешком, так как часто стали появляться ужасные мухи цеце, укус которых смертелен для всех животных, за исключением ослов.

Мы оставили Дурбан в конце января, и шла уже вторая неделя мая, когда мы расположились лагерем около крааля Ситанди. По пути у нас было много разнообразных приключений, но так как подобные приключения случаются с каждым африканским охотником, то, чтобы не сделать мое повествование слишком скучным, я не буду их излагать здесь, кроме одного, о котором сейчас расскажу подробно.

В Айнайти – конечном торговом пункте Земли Матабеле, которой правит король Лобензула (кстати сказать, ужасный негодяй), – нам пришлось с огромным сожалением распрощаться с нашим удобным фургоном. В нашей великолепной упряжке из двадцати волов, приобретенных нами в Дурбане, осталось только двенадцать. Один погиб от укуса кобры, три пали от истощения и недостатка воды, один заблудился и пропал, а еще три подохли, наевшись ядовитых растений из семейства тюльпановых. От этого же заболели еще пять, но нам удалось их вылечить вливаниями отвара тюльпановых листьев. Это очень сильное противоядие, если ввести его своевременно. Фургон и быков мы поручили непосредственным заботам Гозы и Тома, вполне надежных юношей, попросив почтенного шотландского миссионера, который жил в этих диких местах, присматривать за нашим имуществом. Затем в сопровождении Амбопы, Хивы, Вентфогеля и полудюжины носильщиков-кафров мы отправились пешком на осуществление нашего безумного замысла.

Я помню, что, отправляясь в путь, мы все были несколько молчаливы. Вероятно, каждый из нас думал о том, придется ли ему вновь увидеть этот фургон. Что касается меня – я совершенно на это не рассчитывал. Некоторое время мы шли в молчании. Вдруг Амбопа, который шел впереди, запел зулусскую песню о том, как несколько храбрецов, которым наскучили однообразие повседневной жизни и привычные вещи, отправились в бескрайнюю пустыню, чтобы найти там что-то новое или умереть, и как вдруг – о чудо! – когда они зашли далеко в глубь пустыни, они увидели, что это совсем не пустыня, а красивая местность, где много юных жен и тучного скота, много дичи для охоты и много врагов, которых можно убивать.

Побег в Арзрум, или Самое загадочное путешествие Пушкина (№ 6)

Текст: Сергей Дмитриев

Фото: Pinterest

Издатель, поэт и историк Сергей Дмитриев выпустил уже около двадцати книг, в том числе десять стихотворных, а также книги «Последний год Грибоедова», «Владимир Короленко и революционная смута в России». Он — вдохновитель и создатель интернет-антологии «Поэтические места России», которая связывает имена русских поэтов с историей различных мест нашей страны.

Сергей Дмитриев и сам много путешествует, он уже много лет следует путями русских поэтов. В том числе — Александра Сергеевича Пушкина. «Год Литературы» публикует его дорожные записки — своего рода «блог русского путешественника», в котором описывается его путешествие по следам Пушкина в Арзрум — современный турецкий Эрзурум.

Пост № 6

Прибыв в Тифлис на следующий день после дня своего 30-летия вместе с Мусиным-Пушкиным и еще одним попутчиком, Э. К. Шернвалем, Пушкин разместился в небольшой гостинице иностранца Матасси, единственной в городе, на улице, которая потом станет Пушкинской и где неподалеку разместится впоследствии сквер с памятником поэту. И путешественника, измучившегося долгим переходом, не могло не потянуть уже на следующее утро в баню, по дороге к которой Пушкин успел почувствовать дыхание пестрого города:

«Город показался мне многолюден. Азиатские строения и базар напомнили мне Кишинев. По узким и кривым улицам бежали ослы с перекидными корзинами; арбы, запряженные волами, перегорожали дорогу. Армяне, грузинцы, черкесы, персияне теснились на неправильной площади; между ими молодые русские чиновники разъезжали верхами на карабахских жеребцах».

А в бане поэта ждал сюрприз «женского дня»:

«При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошел в обширную комнату и что же увидел?


Более пятидесяти женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе неодетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. «Пойдем, пойдем, — сказал мне хозяин, — сегодня вторник: женский день. Ничего, не беда». — «Конечно не беда, — отвечал я ему, — напротив».

Появление мужчин не произвело никакого впечатления. Они продолжали смеяться и разговаривать между собою… Персиянин ввел меня в бани: горячий, железо-серный источник лился в глубокую ванну, иссеченную в скале. Отроду не встречал я ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань».

Надпись с этими словами Пушкина до сих пор висит над Орбелиановской, или Пёстрой, баней Тифлиса, которая во время моего посещения Тбилиси в апреле 2013 г. находилась на ремонте, что заставило меня пойти в соседнюю, менее знаменитую баню, чтобы испытать те же чувства, что и поэт. А он вот такими словами описал свой «банный подвиг»:

«Гассан (так назывался безносый татарин) начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу; после чего начал он ломать мне члены, вытягивать составы, бить меня сильно кулаком; я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение…После сего долго тер он меня шерстяною рукавицей и, сильно оплескав теплой водою, стал умывать намыленным полотняным пузырем. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обливает вас как воздух!: шерстяная рукавица и полотняный пузырь непременно должны быть приняты в русской бане: знатоки будут благодарны за таковое нововведение. После пузыря Гассан отпустил меня в ванну; тем и кончилась церемония».

Моя попытка совершить тот же «банный обряд» закончились в Тифлисе фиаско, о чем мне даже пришлось сознаться в таких вот стихах:

Я по пушкинским следам

Посетил Тифлисские бани,

Оказавшись на самой грани

Серы, жара и потной дани

Божеству здешних водных драм.

И меня банщик мылом мылил,

И я в серную ванну входил

Тихо, тихо — и вскоре застыл,

Ощущая удушливый пыл,

Оказавшийся мне не по силам.

Видно, Пушкин тогда был сильнее,

Потому что банный ритуал

Он на самый возвёл пьедестал,

И «роскошными» бани назвал,

Ничего не зная ценнее.

Да, непросто идти по следам

Тех, кто раньше тебя по свету

Пролетал горящей кометой,

Оставляя поэмы, сонеты

И приметы житейских драм.

Пушкин в Тифлисе, как всегда, был наблюдателен к приметам окружающего мира и местной истории. Видно, что он внимательно изучал еще перед поездкой исторические аспекты Грузии на переломе эпох:

«Грузия прибегнула под покровительство России в 1783 году, что не помешало славному Аге-Мохамеду взять и разорить Тифлис и 20 000 жителей увести в плен (1795 г.). Грузия перешла под скипетр императора Александра в 1802 г. Грузины народ воинственный. Они доказали свою храбрость под нашими знаменами. Их умственные способности ожидают большей образованности. Они вообще нрава веселого и общежительного. По праздникам мужчины пьют и гуляют по улицам. Черноглазые мальчики поют, прыгают и кувыркаются; женщины пляшут лезгинку.

Голос песен грузинских приятен. Мне перевели одну из них слово в слово; она, кажется, сложена в новейшее время; в ней есть какая-то восточная бессмыслица, имеющая свое поэтическое достоинство».

Известно, что Пушкину очень понравились грузинские песни, и он не раз обращался к ним потом за вдохновением, стараясь даже переводить их на русский язык. А грузинское винопитие вообще вызвало у него удивление и уважение:

«Грузины пьют — и не по-нашему, и удивительно крепки. Вина их не терпят вывоза и скоро портятся, но на месте они прекрасны. Кахетинское и карабахское стоят некоторых бургонских. Вино держат в маранах, огромных кувшинах, зарытых в землю. Их открывают с торжественными обрядами. Недавно русский драгун, тайно отрыв таковой кувшин, упал в него и утонул в кахетинском вине, как несчастный Кларенс в бочке малаги».

Как видим, в Тифлисе поэт попал в давно вожделенный им мир Востока. Получается, что судьба вновь и вновь как бы толкала Пушкина в «восточные объятья», ведь в свое первое долгое странствие с восточными мотивами Пушкин отправился еще за 9 лет до путешествия в Арзрум, в 1820 г., причем не по своей воле. За вольнолюбивые стихи и эпиграммы он был выслан тогда из Петербурга, хотя сама ссылка и была обставлена лишь как перевод поэта по службе — он был прикомандирован к канцелярии генерала И. Н. Инзова, попечителя над иностранными колонистами на юге России, впоследствии наместника Бессарабии.

Вспомним, как проходила «южная ссылка» поэта, чтобы лучше понять его настроения и впечатления, почерпнутые в Тифлисе. 5 мая 1820 г. Пушкину была выдана подорожная за № 2295: «…Показатель сего, Ведомства Государственной коллегии иностранных дел Коллежский секретарь Александр Пушкин, отправлен по надобностям службы к Главному попечителю колонистов Южного края России, г. Генерал-Лейтенанту Инзову…» И, конечно, молодой ссыльный не мог знать, что суждено ему будет уехать из Петербурга на долгие 7 лет: он вернется в Москву из ссылки в Михайловском только 8 сентября 1826 г., а в Петербурге появится и вообще лишь 23 мая 1827 г. И увидит поэт за это время самые разные края: Кавказ (более двух месяцев лета 1820 г.), Крым (3 недели в августе–сентябре 1820 г.), Украину (лето и осень 1820 г., зима 1821 г., 1823 г.), Молдавию (многочисленные поездки 1820—1823 гг.). Больше всего времени поэт проведет в Кишиневе (в целом не менее полутора лет с 21 сентября 1820 г. по 2 июля 1823 г.) и Одессе (тринадцать месяцев — с 3 июля 1823 г. по 31 июля 1824 г.).

Напомним, что поэт находился в тех краях по долгу службы, хотя он и часто писал о себе как о вольном страннике: «Здесь, лирой северной пустыни оглашая, скитался я…» С бывшим храбрым боевым генералом Инзовым у него сложились прекрасные отношения, что очень помогало поэту по службе. По ходатайству генерала перед начальством Пушкину удалось перевестись из Кишинева в Одессу к новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору М. С. Воронцову. Однако через некоторое время с новым начальником у Пушкина испортились отношения, опальный поэт стал вести себя слишком дерзко и попросил отставки. В итоге все кончилось весьма печально: 11 июля 1824 г. в Одессе было получено предписание: Пушкина «исключить из списка Министерства иностранных дел за дурное поведение» и выслать в Псковскую губернию, в село Михайловское, где его ждало более двух лет изоляции (с 9 августа 1824 г. по 4 сентября 1826 г.) лишь с кратковременной отлучкой в Псков.

Годы южной ссылки были одними из самых благодатных в жизни Пушкина, по сути, они сделали из него поэта, известного всей России. Достаточно сказать, что за эти годы им было создано больше 125 больших и малых произведений, в том числе «Песнь о вещем Олеге», первые главы «Евгения Онегина», а также ключевые для его творчества поэмы «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» и «Цыганы». И совсем неудивительно, что в творчестве поэта засверкали совершенно новые мотивы и краски, связанные со сквозной и очень важной для него темой Востока. Так уж получилось, что эта тема оказалась одной из центральных в творчестве трех великих поэтов «золотого века русской поэзии» — Грибоедова, Пушкина и Лермонтова.

А чего вообще следовало ожидать от молодого, романтически настроенного Пушкина, перед которым открылся неведомый ему ранее мир Востока, который он увидел и на Кавказе, и в Крыму, и в частичном, обрывочном виде в Бессарабии и на юге Украине? Все эти пограничные земли империи многие века находились в орбите и военного, и религиозного, и политического соперничества России с ее южными соседями. Реалии Востока были здесь просто на каждом шагу. Даже в Одессе поэт попадал в иной мир, когда

…За трубкой раскаленной,

Волной соленой оживленный,

Как мусульман в своем раю,

С восточной гущей кофе пью.

А в Крыму, в Гурзуфе, поэт поселил героя своей незаконченной сказки Мехмета, с весьма показательными характеристиками:

Недавно бедный музульман

В Юрзуфе жил с детьми, с женою;

Душевно почитал священный Алькоран —

И счастлив был своей судьбою…

Народы, языки, религии и обычаи — всё смешалось на южных просторах России, и поэт не мог не отражать в своих стихах этой удивительной пестроты:

Теснится средь толпы еврей сребролюбивый.

Под буркою казак, Кавказа властелин,

Болтливый грек и турок молчаливый,

И важный перс, и хитрый армянин…

А сколько чудес дарил новый мир дикой природы:

Забытый светом и молвою,

Далече от брегов Невы,

Теперь я вижу пред собою

Кавказа гордые главы.

Над их вершинами крутыми,

На скате каменных стремнин,

Питаюсь чувствами немыми

И чудной прелестью картин…

В письме к брату Пушкин писал: «Два месяца жил я на Кавказе… Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками разно-цветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях».

Поэт глубже и глубже погружался в этот загадочный восточный мир и оставлял его яркие блёстки, в том числе об исламе и Коране («Его таинственная сила…// Слова святые начертила»), в своих стихотворных набросках:

В пещере тайной, в день гоненья,

Читал я сладостный Коран,

Внезапно ангел утешенья,

Влетев, принес мне талисман.

Пушкин действительно привез с юга сердоликовый перстень-печатку, ставший его знаменитым талисманом, но, к сожалению, впоследствии не сохранившийся:

Там, где море вечно плещет

На пустынные скалы,

Где луна теплее блещет

В сладкий час вечерней мглы,

Где, в гаремах наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Мне вручила талисман.

Позже поэт, мечтая и о странствиях, и о покое, и о военных подвигах, не раз вспоминал свой талисман:

В уединенье чуждых стран,

На лоне скучного покоя,

В тревоге пламенного боя

Храни меня, мой талисман.

Уже в первых своих стихах, написанных на юге, поэт, назвавший себя «искателем новых впечатлений», «изгнанником неизвестным», «на скифских берегах переселенцем новым», воспевает свое бегство с Родины («Я вас бежал, отечески края…», «Мне моря сладкий шум милее»):

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Лети, корабль, неси меня к пределам дальным

По грозной прихоти обманчивых морей,

Но только не к брегам печальным

Туманной родины моей…

И вот уже вскоре поэт, увидевший «лазурь чужих небес, полдневные края», «сады татар, селенья, города», «чуждые поля и рощи», «холмы Тавриды, край прелестный», может с гордостью написать:

Я видел Азии бесплодные пределы,

Кавказа дальний край, долины обгорелы,

Жилище дикое черкесских табунов,

Подкумка знойный брег, пустынные вершины,

Обвитые венцом летучим облаков,

И закубанские равнины!

Ужасный край чудес!..

Причем всё увиденное поэт воспринимал со страстью и любопытством. Он умел гениально чувствовать дух каждого края и его народа, неповторимо передавать красоты увиденных им пейзажей и природных мест. Говоря о горячности поэта, следует лишь упомянуть, что в 1821 г. в Молдавии Пушкин, очарованный цыганами, ушел в табор и странствовал с ним некоторое время:

Встречал я посреди степей

Над рубежами древних станов

Телеги мирные цыганов,

Смиренной вольности детей.

За их ленивыми толпами

В пустынях часто я бродил.

Простую пищу их делил

И засыпал пред их огнями.

А когда в том же году вспыхнуло восстание греков против османского ига, Пушкин настолько рьяно рвался им на помощь, как и многие другие добровольцы («увижу кровь, увижу праздник мести… и смерти гордой ожиданье», — писал он тогда), что в Москве даже прошел слух, будто он находится в армии восставших греков. Летом же 1824 г. в Одессе, находясь в тяжелом состоянии духа, поэт вообще замыслил «поэтический побег» из России за границу морем, в чем ему готовы были помочь Е. К. Воронцова и В. Ф. Вяземская. Пушкин признавался тогда, что хочется ему «взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь». Однако чувство любви и привязанность к друзьям остановили поэта:

Могучей страстью очарован,

У берегов остался я.

В Кишиневе Пушкин сблизился с будущим популярным прозаиком А. В. Вельтманом. Они встретились снова лишь десять лет спустя, в 1831 г. в Москве, и как знаменательно, что поэт, прекрасно знавший творчество Вельтмана, успел тогда познакомиться с одним из самых известных романов писателя, показательно названным «Странник» (уж очень модным стало в ту бурную эпоху это слово, ведь произведения с такими названиями встречаются, пожалуй, у большинства русских поэтов того времени, в том числе у Пушкина и Грибоедова). Поэт неоднократно рвался куда-то в самые дальние дали, не в Европу даже, а в загадочные «отдаленные страны», в том числе, конечно, и восточные, хотел начать «вольный бег по вольному распутью моря». В 1823 г. он выразил это своеобразным гимном океану в стихотворении, обращенном к неизвестному моряку:

Дай руку — в нас сердца единой страстью полны.

Для неба дального, для отдаленных стран

Оставим берега Европы обветшалой;

Ищу стихий других, земли жилец усталый;

Приветствую тебя, свободный океан.

В этот период у поэта появилась страстная тяга к морским просторам и ко всему, что с ними связано: кораблю («Морей красавец окриленный! // Тебя зову — плыви, плыви…») и ветру («Ты ветер, утренним дыханьем // Счастливый парус напрягай…»). Позднее, находясь в ссылке в Михайловском, как бы предвидя, что ему не суждено уже будет увидеть море, Пушкин написал прощальную оду «К морю»:

Прощай свободная стихия!

В последний раз передо мной

Ты катишь волны голубые

И блещешь гордою красой…

Прощай же, море! Не забуду

Твоей торжественной красы

И долго, долго слышать буду

Твой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливы

Перенесу, тобою полн,

Твои скалы, твои заливы,

И блеск, и тень, и говор волн.

Восток манил и манил к себе поэта. В 1824 г. во «Втором послании цензору» он упомянул Омара де Гали, мусульманского халифа VII века, который, по преданию, сжег Александрийскую библиотеку. В 1826 г. в «Песнях о Стеньке Разине» появляется персидский мотив с легендарной плененной царевной:

…Грозен Стенька Разин,

Перед ним красная девица,

Полоненная персидская царевна.

Не глядит Стенька Разин на царевну,

А глядит на матушку на Волгу…

Как вскочил тут грозен Стенька Разин,

Подхватил персидскую царевну,

В волны бросил красную девицу,

Волге-матушке ею поклонился.

Именно в Михайловском, «в глуши, во мраке заточенья», поэт снова вернулся к теме своего побега, обращаясь к своему брату: «Благослови побег поэта…» Он объяснил свою цель побега и желания оказаться «под небом дальным», «в чуждой стороне», следующими строками:

Иду в чужбине прах отчизны

С дорожных отряхнуть одежд.

Поэт ещё долго мечтал о морских просторах, о бегстве в неведомые земли. По его словам, он «оставить был совсем готов // Неволю невских берегов» или отправиться в «чёрный отдалённый путь».

Тема Востока и восточных странствий была отнюдь не проходной и случайной в творчестве поэта, а именно стержневой, на которую нанизывались многие произведения автора. Если все их собрать вместе, то получился бы солидный том, занимающий по самым приблизительным подсчетам до седьмой части стихотворного наследия поэта. Не имея возможности анализировать все эти произведения, в которых восточная тема раскрывалась впрямую или косвенно, через призму истории, мифов, легенд или сказок, путевых зарисовок или наблюдений, переводов или интерпретаций, перечислим лишь основные из них, созданные поэтом в 1820—1829 гг., до своего второго путешествия на Кавказ: поэмы «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Гаврилиада», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы», стихотворения «Погасло дневное светило…», «Я видел Азии бесплодные пределы…», «Черная шаль», «Земля и море», «Война», «В.Л. Давыдову», «Кто видел край, где роскошью природы…», «К Овидию», «Недавно бедный музульман…», «Баратынскому», «Песнь о вещем Олеге», «Таврида», «Гречанке», «Адели», «Завидую тебе, питомец моря смелый…», «Из письма к Вигелю», «Кораблю», «К морю», «Фонтану Бахчисарайского дворца», «Виноград», «О дева-роза, я в оковах…», «Клеопатра», «Храни меня, мой талисман…», «Злато и булат», «Буря», «Соловей и роза», «Талисман», «Не пой, красавица, при мне…», «В прохладе сладостной фонтанов».

Особняком в этом ряду стоит несомненный шедевр Пушкина «Подражания Корану», написанный в сентябре–ноябре 1824 г. в Михайловском и Тригорском и ясно свидетельствующий о том, насколько хорошо и глубоко поэт знал не только текст, но и сам дух Корана и исламских традиций. «Я тружусь во славу Корана…» — откровенно писал он тогда брату из Тригорского. Суть своего замысла автор объяснил так: «…Многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом. Здесь предлагается несколько вольных подражаний». А далее поэт кратко и ясно оценил стиль и особенности Корана: «…Какая смелая поэзия».

Пушкин познакомился с Кораном еще в лицейскую эпоху и потом неоднократно обращался к нему. И в Одессе, и в Михайловском поэт пользовался переводом Корана, сделанным М. И. Веревкиным и изданным под названием «Книга Аль-Коран, аравлянина Магомета…». Существуют подсчеты, что до 1/5 части «Подражаний» Пушкина почти буквально передают текст Веревкина, но с вольными интерпретациями поэта. Из «Подражаний» видно, что Пушкин просто очарован поэтикой Корана, следуя за стихами его различных сур. Поэт использовал в своем цикле, в частности, следующие суры: 2, 25, 33, 48, 59, 61, 73, 93.

Особый интерес у Пушкина вызывала личность самого Мухаммеда (Магомета, как он его называл). В начале XIX в. и в Европе, и в России все считали Магомета автором Корана. Пушкина же более всего увлекал сам факт того, что Магомет был поэтом. В не вошедшей в шестое стихотворение «Подражаний» строфе он прямо называл его поэтом:

Они твердили: пусть виденья

Толкует хитрый Магомет,

Они ума его творенья,

Его ль нам слушать, он поэт!

Жизнь Магомета, поэта-изгнанника, поначалу гонимого и не признанного, была созвучна с судьбой самого Пушкина, бывшего в то время в ссылке и обеспокоенного темой изгнания («Всегда гоним, теперь в изгнаньи // Влачу закованные дни»). Большинство стихов «Подражаний» фактически прослеживали жизненный путь пророка — от раннего периода его деятельности до обретения им власти духовного лидера, полководца и правителя. При этом поэт не просто повторял канву Корана, а вносил от себя в стихотворения новые мотивы и тексты в духе подлинника.


Пушкин прекрасно понимал особую роль России в евразийском пространстве и своими восточными произведениями оставил нам своеобразный наказ: понимать другие народы, ценить особенности их культуры, уважать религиозные различия и ни в коем случае не делать их поводом для межнациональной вражды.


Будучи знатоком истории, увлекаясь поэзией различных народов мира, поэт уже в 1825 г. пришел к выводу, который и сегодня следовало бы иметь в виду силам, которые хотят причесать все народы «под одну гребенку», не учитывая их вековые особенности: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу». Показав в «Арапе Петра Великого» (1827), что приобщение к передовой европейской культуре благотворно для людей разных национальностей, поэт мечтал об объединении народов Запада и Востока силой поэзии. В своем хрестоматийном стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» он не случайно утверждал, что «и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык» рано или поздно приобщатся к его поэтическому слову.

Новое путешествие Пушкина на Кавказ и «далее на Восток» в 1829 г. только укрепило его стремление глубже понять приметы восточного мира, ну и, конечно, постараться отразить их в новых произведениях.

Четыре способа, которыми другие люди могут исказить вашу память

Итак, если вы хотите, чтобы кто-то что-то забыл, уловка состоит в том, чтобы выбрать предмет, который активирует память, а затем отвлекает человека от важной детали, которую вы предпочли бы игнорировать. Со временем он может исчезнуть.

Херст тщательно исследовал это явление, и оно оказалось на удивление устойчивым. Например, в одном эксперименте Херст и его коллега Алин Коман попросили пары участников обсудить 11 сентября.Раньше участники не были знакомы друг с другом, но они все же обнаружили, что разговор все еще может незаметно подтолкнуть людей к тому, чтобы они забыли определенные детали.

Если бы Джон, например, забыл упомянуть время дня, Джейн также с меньшей вероятностью вспомнила бы об этом факте из своей собственной истории позже. Опять же, это, вероятно, работает через активацию через ассоциацию и подавление. Джон вызвал воспоминание в уме Джейн, и, подавляя эту деталь, она позже забывает об этом.

Херст говорит, что люди часто удивляются его работам.Наверняка люди поймут, что некоторые детали игнорируются, и будут бороться с этим? На самом деле такое случается редко. «Я думаю, что это требует больших усилий — нужно быть действительно мотивированным, чтобы выйти за рамки того, о чем говорят люди», — говорит Херст.

3. Инфекционные мысли

Чтобы понять третий способ, которым ваши друзья могут манипулировать вашими воспоминаниями, рассмотрим свидетельские показания после убийства министра иностранных дел Швеции Анны Линд в 2003 году, которая была зарезана в универмаге. .Многие свидетели согласились, что преступник был одет в мешковатую зеленую армейскую куртку; тем не менее, позже запись с камер видеонаблюдения показала, что он был одет в серый свитер.

Как они могли так ошибиться? Выяснилось, что полиция позволила очевидцам сесть в одной комнате, пока они ждали допроса. Когда они обсуждали это событие, от свидетеля к свидетелю распространялось ложное воспоминание.

После новаторского исследования Элизабет Лофтус мы уже знаем, что внушить тревогу ложную информацию очень легко.Однажды, например, она наняла нескольких испытуемых, которые в детстве посещали Диснейленд. Заранее некоторые из них увидели фальшивую рекламу Диснейленда с участием Багза Банни. Около 30% этих испытуемых впоследствии «вспомнили» о встрече с мультяшным кроликом на курорте — несмотря на то, что он был персонажем Warner Bros и никогда не появлялся рядом с Микки и друзьями.

Костариканцы живут дольше, чем мы. В чем секрет?

Не было ничего волшебного в уходе, который я увидел в тот день.Эррера не был святым. Но он, возможно, был чем-то лучше этого: он был точкой соприкосновения между национальной системой и огромным количеством индивидуальных жизней, наблюдая за каждой мелкой деталью, необходимой для более широких требований общественного здоровья.

Салас и я вернулись в центральную клинику, где встретились с директором медицинского центра Atenas Health Area Каролиной Амадор. Ей под сорок, с длинными каштановыми волосами и спокойным наблюдательным видом она руководит всеми семью командами EBAIS .Как и Салас, она хотела стать врачом с тех пор, как училась в старшей школе. И она тоже воспользовалась возможностью, предоставленной выпускникам медицинских факультетов Коста-Рики, провести год, работая в изолированном сообществе. Это было примерно в то время, когда была запущена система EBAIS , и этот год она провела, помогая оказывать первичную медицинскую помощь в рыбацкой деревне на острове, куда нужно было доставлять основные предметы снабжения на лодке. «Я делала мазки Папаниколау с помощью фонарика», — вспоминала она, сидя в своем офисе за большим деревянным столом.

Амадор курирует медицинскую зону Atenas в течение семнадцати лет. Она говорит, что самая сложная часть ее работы связана с человеческими ресурсами. «Люди хотят, чтобы директор был их родителем, советником, другом и тем, кто может получить им все, что они хотят», — сказала она. «Я тоже их психолог. У всех разная мотивация ».

Когда Салас рос в Атенасе, ближайшая больница находилась в шестнадцати милях от него и в ней не было персонала. Сейчас около тридцати тысяч жителей этого района обслуживаются семью полностью экипированными командами EBAIS.

Она хочет, чтобы все члены ее команды понимали, что их приоритетом являются «отношения с обществом, а не только между врачом и пациентом». По ее словам, это основа системы EBAIS . Она объяснила, что существуют критически важные услуги, которые должны быть доступны каждому члену сообщества на всех этапах жизни. Дети регулярно посещают педиатр, начиная с первых дней жизни. Беременные женщины проходят дородовые и послеродовые осмотры. Все взрослые проходят анализы и проходят контрольные визиты для профилактики и лечения всего, от дефицита железа до H.И.В. Все это бесплатно. Если люди не приходят на встречи, она следит за тем, чтобы их команда выясняла причину и выясняла, что можно сделать.

Амадор описала групповую программу, которую ее сотрудники разработали для людей с плохо контролируемым диабетом. Они встречаются по понедельникам на двухчасовом курсе двенадцати недель, охватывающем темы от приготовления правильной еды до введения инсулина. Они узнают гораздо больше, чем при спорадических визитах в офис, и становятся группой сверстников, которые знают и поддерживают друг друга.Амадор и ее коллеги задокументировали значительное снижение уровня сахара в крови. Это побудило их создать другие группы, в том числе форум Zoom, который был начат в связи с ростом подростковой депрессии во время пандемии (на форум собралось девяносто подростков) и программу питания для водителей автобусов, которые, как было установлено, страдают ожирением. .

Салас ухмылялся. Все, что он создал в своей клинике в Эль-Робле, все, что он пытался встроить в систему EBAIS почти три десятилетия назад, полностью ожило в его родном городе.Поколение профессионалов, таких как Амадор и Эррера, разделяло его веру в то, что здоровье человека и общественное здоровье неразделимы.

Объединение этих двух факторов дает эффекты, которые не так заметны для пациентов. Следующее утро я провел с Марио Кесада, терапевтом группы EBAIS , обслуживающей горные районы Альтос-де-Наранхо и Сан-Исидро. Каждую неделю он проводит три дня, посещая пациентов в клинике на полпути к горе, и два дня на участке на вершине вершины горы.Я посетил ту, что на полпути. Он был очень похож на любой другой дом на улице, что казалось стандартным дизайном для таких клиник. Кесада, которому сорок один, был одет в полосатую рубашку с короткими рукавами и микрофонную гарнитуру; во время пандемии половина его встреч была виртуальной.

К восьми часам утра он уже осмотрел трех пациентов — у него диагностировали доброкачественную сыпь, зоб и ушную инфекцию. Первым визитом, который я наблюдал, был прием по телемедицине, во время которого он посоветовал женщине с мигренью сменить лекарство, печатая свои записи во время разговора.Это были обычные посещения, и их могли бы узнать врачи первичной медико-санитарной помощи во всем мире.

Тем не менее, несколько посещений, которые я наблюдал, выявили тонкие сильные стороны подхода EBAIS . В одном из них, как выразился Кесада, было « un caso difícil » — 65-летняя женщина, страдающая недержанием мочи, страдающая шизофренией. У женщины, которая живет с дочерью, также есть психиатр и социальный работник. В тот день ей нужно было пополнить рецепты. Но Кесада также увидел заметку в ее фамилии , знакомой , о семейных обстоятельствах, что побудило его спросить ее о поставках подгузников. EBAIS обеспечивает до сорока в месяц, этого было достаточно, пока ее проблемы с кишечником недавно не обострились. Кесада заподозрил, что ее дочь не сможет позволить себе большего, и узнал, что женщина действительно невысокого роста. Он быстро проверил записи и обнаружил, что другая семья вернула коробку подгузников после смерти старейшины. Он сказал, что она может получить коробку. Это была мелочь. Но отсутствие таких элементарных материалов может означать повреждение кожи из-за слишком долгого сидения в стуле и привести к инфекции и проблемам с уходом за ранами.Простое перераспределение ресурсов Кесада стало возможным только потому, что у него была более широкая картина сообщества, которому он служит.

Во время другого визита телемедицины женщина с диабетом и тяжелой гипертонией пожаловалась, что она ждала больше года, чтобы сдать анализы крови. Когда Кесада просмотрел ее записи в Интернете, он увидел, что заказал тесты несколькими месяцами ранее, но женщина не пришла ни на одно из них. Он сказал ей, куда пойти на лабораторные анализы, и заполнил необходимые ей лабораторные задания.Он мог бы сказать ей, чтобы она забирала бланки заказа, но она и раньше этого не делала. Итак, Кесада просмотрела список предстоящих встреч и заметила, что ее сосед скоро будет в клинике. Он сказал женщине, что пошлет ей заказы на лабораторию с соседом.

Такой уровень знакомства — тот факт, что он понимал сообщество вокруг своего пациента и то, как это может помочь — поразил меня, даже несмотря на то, что ограничения казались очевидными.

Эррера сделал прививку от гриппа в доме жителя.С момента создания системы EBAIS смертность от инфекционных заболеваний снизилась на девяносто четыре процента.

«Она не сдаст анализы, не так ли?» Я сказал.

«Пятьдесят на пятьдесят», — сказал он. «Можно только так много. Я делаю свою работу. Они должны сделать свое ».

В моих беседах с клиницистами и пациентами было нетрудно найти слабые места в системе. Из-за ограниченных ресурсов Коста-Рики не хватало кадров, особенно специалистов. Когда дело дошло до вторичной медицинской помощи, обычным явлением было многомесячное ожидание передовой визуализации и процедур.Люди, которые могли себе это позволить, имели дополнительную страховку для частного здравоохранения или платили наличными в дополнение к медицинской помощи, которую они получали от государства. Но система EBAIS остается чрезвычайно популярной и политически неприкасаемой. Его преимущества заключаются в том, что пациенты могут чувствовать , даже если они не видят всех внутренних механизмов.

Ближе к концу моего разговора с Каролиной Амадор она объяснила свой подход к пандемии и вызвала график на своем компьютере, который показывает текущие показатели случаев COVID и смертей в разбивке по возрасту и полу. , и окрестности.В Анхелесе, например, инфицировано 3% населения; в Санта-Эулалии — девять процентов. Такие отчеты я видел в руках местных чиновников здравоохранения Соединенных Штатов. Они составили эти отчеты, но у них не было инструментов или полномочий действовать в соответствии с ними напрямую. Поскольку эти официальные лица остаются за пределами американской системы здравоохранения, им приходилось просить поставщиков отреагировать адекватным тестированием и вакцинацией. Когда этого оказалось недостаточно, они были вынуждены начать свои собственные операции, такие как проездные пункты тестирования и клиники вакцинации на стадионе, — и им пришлось делать это с нуля, в безумной спешке.Все операции были слишком отложенными и временными. Здесь Амадор мог увидеть места, в которых больше всего нуждаются, и направить врачей, медсестер и медицинских работников для проведения тестирования и вакцинации. На фоне COVID Коста-Рика еще раз продемонстрировала, как руководители первичной медико-санитарной помощи могут обеспечить здоровье.

Результаты завидные. С момента разработки системы EBAIS смертность от инфекционных заболеваний снизилась на девяносто четыре процента, и решительный прогресс был достигнут и в борьбе с неинфекционными заболеваниями.Дело не только в том, что Коста-Рика превысила ожидаемую продолжительность жизни в Америке, при этом меньше расходов на здравоохранение в процентном отношении к доходу; на самом деле он тратит меньше, чем в среднем в мире. Самый большой выигрыш в наши дни — это средний год жизни. Для людей в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет уровень смертности в Коста-Рике составляет 8,7 процента по сравнению с 11,2 процента в США — разница в тридцать процентов. Но и у пожилых людей дела обстоят лучше: в Коста-Рике средний шестидесятилетний мужчина выживает еще 24,2 года по сравнению с 23 годами.6 лет в США

Система здравоохранения США никогда не беспокоилась о том, чего она способна достичь наилучшим образом. Речь идет о больших диспропорциях, которые мы терпим. В частности, более высокий доход связан с гораздо более продолжительной жизнью. В исследовании 2016 года экономист из Гарварда Радж Четти и его исследовательская группа обнаружили, что разница в ожидаемой продолжительности жизни между 40-летними мужчинами в верхнем и нижнем процентах распределения доходов в США составляет пятнадцать лет для мужчин и женщин. десять лет для женщин.

Но команда также обнаружила, что то, где люди живут в Америке, может иметь большое значение в том, как их доход влияет на их продолжительность жизни. Сорокалетние, которые находятся в самой низкой четверти распределения доходов — около тридцати пяти тысяч долларов в год — живут в Нью-Йорке на четыре года дольше, чем в Лас-Вегасе, Индианаполисе или Оклахома-Сити. Для высшего одного процента место имеет гораздо меньшее значение.

В некотором смысле это обнадеживающий вывод: если принадлежность к рабочему классу в одних местах сокращает вашу жизнь меньше, чем в других, то, очевидно, можно распространить некоторые преимущества, связанные с более высоким доходом.В работе Четти не сказано, как, но есть некоторые подсказки. Географические различия в смертности людей с более низким социально-экономическим уровнем объясняются в первую очередь увеличением заболеваемости, а не увеличением травматизма. Таким образом, более здоровый образ жизни — отраженный в местных показателях ожирения, курения и физических упражнений — имел большое значение для малообеспеченных, равно как и качество местной больничной помощи. Четти также обнаружил, что люди с низким доходом, как правило, живут дольше всего и ведут более здоровый образ жизни в городах с высокообразованным населением и высокими доходами.Местный уровень неравенства или уровень безработицы или незастрахованного населения не имели большого значения. Что действительно помогло, так это более высокий уровень расходов местных органов власти.

В качестве ATAP Эррера предоставил вакцины от COVID некоторым пациентам, которые не могли поехать в свои местные клиники. Поскольку каждый житель зарегистрирован в EBAIS, с каждым связывались индивидуально по поводу вакцинации.

Модель Коста-Рики предполагает, что разумное направление этих расходов — с вниманием к наибольшим возможностям воздействия — может иметь преобразующий эффект, когда речь идет о менее связанных и менее обеспеченных.В ходе гениального исследования группа экономистов из Стэнфорда сравнила семьи, в которых есть врач или медсестра, с семьями, в которых их нет. Исследование было сосредоточено на Швеции, где в течение многих лет медицинские школы использовали лотерею для отбора кандидатов с одинаковой квалификацией, предоставляя исследователям набор подходящих семей. Исследование показало, что люди, у которых есть родственники с медицинским образованием, на десять процентов чаще доживают до восьмидесяти лет. Более молодые родственники с большей вероятностью были вакцинированы, менее склонны к наркотической или алкогольной зависимости и меньше госпитализировались.Старшие родственники реже страдали хроническими заболеваниями, такими как болезни сердца. В ходе исследования даже была обнаружена закономерность «доза-реакция»: чем ближе родственники живут к семейному специалисту по здравоохранению и чем ближе они находятся на генеалогическом древе, тем больше польза. Отношения с людьми, которые могут дать полезные знания, авторитет, нормы и поддержку, по-видимому, существенно влияют на уровень смертности.

Подавление «белых медведей»

«Попробуйте поставить себе такую ​​задачу: не думать о белом медведе, и вы увидите, что проклятая вещь будет приходить в голову каждую минуту.»

Это наблюдение взято из «Зимних заметок о летних впечатлениях», рассказа Федора Достоевского о его путешествиях по Западной Европе в 1863 году. Но исследование, подтвердившее это, было проведено более века спустя лабораторией социального психолога Дэниела Вегнера, доктора философии.

Вегнер, профессор психологии Гарвардского университета и основоположник исследований по подавлению мысли, впервые натолкнулся на эту цитату более 25 лет назад.

«Я был очень впечатлен этим», — сказал он в своем выступлении на Ежегодном съезде АПА в 2011 году.»Это казалось правдой».

Он решил проверить предположение цитаты с помощью простого эксперимента: он попросил участников выразить словами свой поток сознания в течение пяти минут, стараясь не думать о белом медведе. Он сказал им, что если на ум приходит белый медведь, они должны позвонить в колокольчик. Несмотря на четкие инструкции избегать этого, участники думали о белом медведе в среднем чаще, чем раз в минуту.

Затем Вегнер попросил участников выполнить то же упражнение, но на этот раз попытаться представить себе белого медведя.В этот момент участники думали о белом медведе даже чаще, чем другая группа участников, которым с самого начала было сказано думать о белых медведях. Результаты показали, что подавление мысли в течение первых пяти минут заставило ее «отскочить» еще более заметно в умы участников позже.

Исследование, опубликованное в журнале Journal of Personality and Social Psychology в 1987 году (том 53, № 1), положило начало совершенно новой области исследований подавления мысли.В течение следующего десятилетия Вегнер разработал свою теорию «иронических процессов», чтобы объяснить, почему так трудно подавить нежелательные мысли. Он обнаружил доказательства того, что, когда мы пытаемся не думать о чем-то, одна часть нашего разума действительно избегает запретной мысли, но другая часть время от времени «проверяет», чтобы убедиться, что эта мысль не возникает — поэтому, по иронии судьбы, на ум.

После более чем четверти века исследований, по словам Вегнера, он понял, что, когда он объясняет свою работу, слушатели обычно задают один вопрос: «Хорошо, что мне делать с этим? Есть ли способ избежать нежелательных мыслей? ? »

Эта тема звучит правдоподобно для многих людей, возможно, особенно потому, что мысли, которых мы часто хотим избежать, не так безобидны, как белые медведи — они могут включать болезненные воспоминания или другие отвлекающие факторы.

В своей презентации APA Вегнер описал несколько стратегий, которые он и другие использовали, чтобы помочь «подавить белых медведей». В их числе:

  • Выберите отвлекающий маневр и сконцентрируйтесь на нем: В одном исследовании Вегнер и его коллеги попросили участников подумать о красном Volkswagen вместо белого медведя. Они обнаружили, что предоставление участникам чего-то еще, на чем можно было бы сосредоточиться, помогло им избежать нежелательных белых медведей.

  • Попытайтесь отложить эту мысль: Некоторые исследования показали, что просьба людей просто выделять полчаса в день для беспокойства позволяет им не беспокоиться в течение остальной части дня, сказал Вегнер.Поэтому в следующий раз, когда возникнет нежелательная мысль, он посоветовал просто сказать себе: «Я не буду думать об этом до следующей среды».

  • Сократите многозадачность: Одно исследование показало, что у людей с повышенной умственной нагрузкой увеличивается доступность мыслей о смерти — одной из самых нежелательных мыслей для большинства людей.

  • Воздействие: «Это больно, — сказал Вегнер, — но это может сработать.»Если вы позволите себе мыслить контролируемым образом о том, чего хотите избежать, тогда вероятность того, что в другое время возникнет в ваших мыслях, будет меньше.

  • Медитация и осознанность: Есть свидетельства того, что эти практики, которые усиливают умственный контроль, могут помочь людям избежать нежелательных мыслей, сказал Вегнер.

Как армия «Ублюдок оперативной группы» захватила аэропорт Кабула в Афганистане

Примечание. Все афганские имена являются прозвищами.Конфиденциальная или секретная информация не указана. Все отчеты верны, насколько известно автору. Для получения дополнительной информации о «Ублюдке оперативной группы» щелкните здесь.

Была середина июля, когда 1-й общевойсковой батальон 194-го танкового полка впервые отправил солдат в столицу Афганистана в Кабул. Вернувшись в Кувейт, оперативная группа 1-194, более известная как «Ублюдочная оперативная группа», планировала на случай непредвиденных обстоятельств, если что-то пойдет не так в посольстве и аэропорту, включая поддержку за горизонтом для помощи в операции по мирной эвакуации (NEO). .Вместе с нашими коллегами из 2-й бригады 10-й горнострелковой дивизии мы хотели разобраться в местности. Итак, офицер связи капитан Винс Страбл, офицер планов капитан Эндрю Хэнсон и 1-й сержант роты Чарли. Кристофер О’Ши отправился в международный аэропорт имени Хамида Карзая. За исключением случайной ракетной атаки ИГИЛ-Хорасан, у Криса, Дрю и Винса была относительно спокойная неделя. Госдепартамент, казалось, был доволен операциями посольства, Кабул казался относительно мирным, а турецкий кофе, который они любили, создавал впечатление, что они были в умеренном отпуске от оперативной группы Bastard в пустыне.

Через несколько дней я встретился со своими коллегами из разведки в лагере Арифджан, Кувейт. Ситуация в Афганистане была тревожной. Среди наших главных опасений было количество районов, попадающих под влияние Талибана, и более эффективное использование Талибаном информационных операций для создания повествования о неизбежной победе. Мы знали, что Афганская национальная армия (АНА) хрупка, а поддержка с воздуха со стороны Афганистана была ненадежной в основном из-за нехватки технического обслуживания и боеприпасов. Командование специальных операций ANA (ANASOC), наиболее смертоносное противодействие наступлению талибов, использовалось для обычных операций после того, как солдаты регулярной армии покинули свои посты или не вступили в бой с противником.ANASOC были утомлены и растянуты слишком тонко, чтобы поддерживать их нынешний темп.

В то время многие из нас думали, что Кабул, город с населением в четыре миллиона человек, сможет продержаться по крайней мере два или три месяца, а, возможно, и дольше, если снегопад закроет горные перевалы. Все в зале знали, что существует реальная возможность быстрого распада правительства, исходя из того, что происходило по всей стране. Большинство районов и столиц провинций были взяты без единого выстрела.«Властные брокеры и правительственные чиновники заключают сделки. Линии логистики перекрываются. Северный союз распался. Большой вызов для талибов, которые, прежде всего, хотят и нуждаются в международной легитимности в случае захвата власти, будет состоять в том, чтобы управлять и иметь дело с ИГИЛ-К », — сказал мой друг и разведка Спартанского аналитического элемента управления оперативной группы (ACE). главный майор Равнит Пури, сам ветеран войны.

Пури посмотрел на меня и сказал: «Чарли, Ублюдки должны быть готовы.”

Мы можем подтвердить, что посольство США в Кабуле было атаковано самодельным взрывным устройством (СВУ), установленным на транспортном средстве, а вторичная односторонняя атака беспилотника Хамида Карзая поразила диспетчерскую вышку и склад горючего. Мы считаем, что ИГИЛ-К несет ответственность. Если я могу обратить ваше внимание на изображения…

Как офицер разведки, я проинформировал об этом вымышленном сценарии командование и штаб во время учений по подготовке к экстренному развертыванию, или EDRE, в июле в лагере Буеринг, Кувейт.В рамках нашей миссии мы выполнили ряд EDRE с момента прибытия в апреле и отработали продуманную последовательность шагов, которые выведут нас за дверь в случае кризиса. Этот процесс обеспечил бы не только готовность каждого солдата, но и то, что его оружие, снаряжение и транспортные средства (включая наши боевые машины пехоты Bradley и основные боевые танки Abrams, если требуется) были подготовлены для отправки или полета в любую точку района Центрального командования США. операций.

Мы тренировались и тренировались последние два года.Оперативная группа провела учения по ротации боевой подготовки в Форт-Худ, штат Техас, в 2019 году и выполнила успешную ротацию (первая после Covid) в Национальном учебном центре в Форт-Ирвине, Калифорния в 2020 году. Во время бурения в Кэмп Рипли, штат Миннесота, мы завершили многочисленные настольные упражнения и неоднократно прорабатывали процесс принятия военных решений, пока он не стал мышечной памятью. Наша активизация государственной службы по реагированию на Covid, а также беспорядки и гражданские беспорядки после смерти Джорджа Флойда внесли свой вклад в наш опыт борьбы с массовыми беспорядками и сложных гуманитарных ситуаций и ситуаций, связанных с поддержанием мира.Мы выполнили несколько итераций стрелковых таблиц и продолжали текущие миссии в Сирии, Иордании и Саудовской Аравии. Мы были уверены, что, как региональные силы реагирования ЦЕНТКОМ, будем готовы и готовы проецировать военную мощь везде, где это необходимо для достижения тактических и стратегических целей.

«Нас никто не будет ждать»

Эту фразу мы сотни раз слышали от нашего командира батальона подполковника Джейка Хельгестада. Он внедрил это в нас как сотрудников и наставлял всех командиров рот — бронетехники, пехоту, вспомогательные средства, техобслуживание, медицинское обслуживание и поддержку.Все наши усилия были сосредоточены на показателях быстрого и всеобъемлющего реагирования: управление фактами и предположениями, оценка рисков и тщательный мониторинг операционной готовности.

Когда мы получили приказ об отправке нас в Кабул, годы обучения и повышенная готовность начали действовать в полную силу. В течение шести часов более 400 солдат оперативной группы были готовы погрузиться в полеты. Мы знали, что по прибытии нам будет поручено обеспечить безопасность жизненно важных секторов международного аэропорта имени Хамида Карзая и оказать помощь в эвакуации У.S. граждане, семьи и союзники находятся под постоянной угрозой со стороны Талибана и ИГИЛ-К.

Мы встретились с намерением подполковника Хельгестада. Никто не должен был нас ждать.

Национальная гвардия Миннесоты сделала это вместе с некоторыми из самых известных воинских частей: 82-я воздушно-десантная дивизия, 10-я горнострелковая дивизия, воздушно-наземная оперативная группа специального назначения и экспедиционное подразделение морской пехоты. Некоторые в 82-м не могли поверить в это. Один капитан, которого я встретил из отдела разведки их бригады, сказал мне, что у него сложилось впечатление, что сенатор потянул за ниточки и отправил нас из Миннесоты.Когда я рассказал ему о нашей оперативной группе и о том, что мы уже на Ближнем Востоке, готовые к такому кризисному событию, он потерял дар речи. Изначально было недоверие, но мы показали себя достойными партнерами, развеяв миф о предполагаемом разрыве в возможностях между действующими и охранными / резервными компонентами.

Кроме того, у нас есть собственная родословная, не менее известная: 194-й танковый батальон «Сражаясь с ублюдками Батаана», отважно сражающийся на обреченной серии филиппинских островов и печально известный марш смерти, в котором только половина мужчин выжила, чтобы вернуться. дом для лесов и полей центральной Миннесоты; Red Bulls, атакующие в Африке и на зимней линии в Италии во время Второй мировой войны, впервые с тех пор, как карфагенский генерал Ганнибал бросил вызов Риму во время Второй Пунической войны в древние времена; рекордное 22-месячное развертывание боевой группы 1/34-й бронетанковой бригады в Ираке во время всплеска в 2007–2008 годах и последующий выход из Ирака в 2010–2011 годах.

«Вы единолично изменили мое мнение о Национальной гвардии», — прокомментировал командирский фельдфебель 1/82 воздушно-десантной бригады. Единственные, кого не удивили наши способности, были… ну… мы.

Покидая авиабазу Али-эль-Салем, мы оказались упакованными, как сардины, на борту самолетов ВВС C-17 Globemaster. Все мы были залиты потом от жары и влажности. Мы пили воду, неудобно ерзая или дремая на твердом металлическом полу, многие из нас думали о своих семьях дома, которые понятия не имели, что мы собираемся делать.Примерно через 45 минут после финального спуска в HKIA внутри трюма загорелись инфракрасные огни. Журналы пошли на оружие. Мы закрепили очки ночного видения на шлемах, и никто из нас не знал, чего ожидать, когда пандус обрушится.

Вертолет США Chinook пролетает над посольством США в Кабуле, Афганистан, в воскресенье, 15 августа 2021 года. Вертолеты приземляются у посольства США в Кабуле, когда дипломатические машины покидают территорию на фоне наступления талибов на афганскую столицу. (AP Photo / Rahmat Gul)

Какой ты отряд?

Вскоре мы очистили и заняли несколько открытых ангаров на территории северной части HKIA, которые мы назвали бы своим домом.В этих ангарах, расположенных на площадке 8, ранее находились самолеты и обслуживающий персонал Госдепартамента, которые были заброшены несколькими днями ранее, когда сотрудники посольства США спешили на отъезд. Измученные, мы легли на бетон и проспали пару часов под звуки выстрелов и самолетов.

Мы добрались до Кабула, потому что были готовы. Между тем, элементы 82-й и 10-й гор — нет. Они все еще застряли в Кувейте.

На следующее утро мы встретились с полковником.Теодор Клейснер, командир бригады 1/82 ВДВ, позывной: Дьявол 6. Он рассказал нам о нынешней шаткой ситуации, а также о важности и важности момента. Он посмотрел на подполковника Хельгестада и спросил нас, кто мы такие. — Ублюдок оперативной группы, сэр. Мы кратко объяснили историю нашего подразделения и нашего названия. Улыбка появилась на лице полковника Клейснера, когда он сказал: «Дьяволы и ублюдки. Думаю, мы прекрасно поладим.

Держатель линии

Приказы и планы быстро пришли из вышестоящих штабов, поскольку они начали создавать порядок из хаоса.Все еще не оправившись от захваченного мирными жителями аэродрома, мы расположили наши силы по внутреннему и внешнему периметру аэропорта. Сцена была сюрреалистичной. Аэропорт напомнил мне сочетание города-призрака Дикого Запада и апокалиптической антиутопии.

Государственный департамент поспешно покинул лагерь Альварадо, их ныне несуществующий штаб в аэропорту. Мы обнаружили ангары для самолетов и здания, заполненные деталями и оборудованием. Заброшенная столовая была заполнена контейнерами с сухими товарами, продуктами и замороженным мясом.Жилые единицы с комнатой за комнатой, оставленной, как будто их жители могут вернуться в любой момент. Я вошел в одну из комнат, когда встретился со своим коллегой из 82-й воздушно-десантной разведки и нашел копию книги Сета Джонса с соответствующим названием «На кладбище империй». Сверху лежал блокнот с наспех написанным сообщением:

.

«Солдат, возьми то, что тебе нужно. Мы можем или не можем вернуться. Будьте в безопасности и возвращайтесь домой к своим семьям. Удачи! — Пат »

Я сохранил книгу.Я использую заметку как закладку.

Наши предки из 194-го танкового батальона, или боевых ублюдков Батаана , были брошены на Филиппинах армией, когда они храбро сражались с вторгшимися японцами в 1941 году. Стихотворение, написанное военным корреспондентом США Фрэнком Хьюлеттом, увековечило их страдания во время сражений. в одиночку к безнадежному концу, с сожалением думая, что у них нет «ни самолетов, ни артиллерийских орудий». Мастер сержант. Аарон Русселанж и я, действуя как старший сержант и исполнительный директор соответственно, пошутили друг с другом, что у нас противоположная проблема.Везде были самолеты и артиллерийские орудия. Оружие, оборудование, боеприпасы и боеприпасы на миллионы были разбросаны или хранились в контейнерах, зданиях и транспортных средствах. Наши солдаты лихорадочно работали над демилитаризацией этого района. Мы не хотели, чтобы эти предметы достались врагу, и мы не хотели отдать талибам одну из пропагандистских побед, которыми они славятся. По мере того, как ситуация с безопасностью ухудшалась, мы задавались вопросом, был ли это Батаан наоборот. Здесь у нас были миллионы патронов и тысячи единиц оружия, но мы уничтожали их все.

«Будем надеяться, что он нам не понадобится», — сказал Аарон.

Кто в нас стреляет?

HHC (Hellcats), Компания A (Анцио), Компания B (Варвары) и Компания C (Кобра) развернули свои войска в секторе. Солдаты заняли башни, патрулировали и подняли силы быстрого реагирования. Мы обеспечили контрольно-пропускной пункт, который вел в ранее удерживаемую афганскую военную зону. Члены этого подразделения выполняли особые функции по обеспечению национальной безопасности и находились в ведении неназванных правительственных агентств США.Это были не люди, которые сдались, а люди, чья страна отказалась от них. Мы вместе с некоторыми из них обслуживали башни и слышали их истории. Они пробивались через Кабул, блокируя контрольно-пропускные пункты талибов, и устремились через Апач-роуд с техническими грузовиками и установленным на них оружием, наполненными семьями, в том числе младенцами. По крайней мере, 20 000 человек прошли через территорию нашей деятельности.

Мужчины были холодными, серьезными, в форме с тигровыми полосками и гордо несли знаки различия павшего правительства.Женщины, некоторые в хиджабах, парили над своими детьми, когда их сопровождали на территорию их мужья или родственники-мужчины. Оказавшись внутри, дети играли с нашими солдатами, махали, здоровались, улыбались и смеялись, как будто мир за стенами был всего лишь блеклым воспоминанием. Некоторые из младенцев, изможденные и истощенные, смотрели на нас глазами, уже полными боли и отчаяния.

Некоторые из мужчин в этой группе потеряли свои семьи в результате войны. Они были стоическими; они остались, чтобы помочь другим выбраться, но поклялись создать последние опоры в цитаделях.Они были готовы умереть как свидетельство чести своих близких и как смелый, но тщетный отказ от талибов. Мы попросили их подождать, пока мы уедем, чтобы претворить в жизнь их планы. Мы ожидали, что никогда не узнаем об их деяниях.

Когда Ублюдки заняли башни вдоль северной стены периметра, постоянная стрельба переросла в личную. Наши солдаты вскоре поняли, что вы не слышите выстрела, пока пуля не щелкнет или не просвистит рядом с вами; результатом является тяжелое осознание того, что смерть или ранение придут беззвучно.Преднамеренно или нет, но некоторые из пуль были рикошетом и возникли в результате неосторожной стрельбы, когда талибы стреляли в воздух, чтобы разогнать толпу вокруг аэропорта. Так или иначе, у нас было много близких заходов в аэропорт, как на вышках, так и возле наших ангаров. У одного из солдатских приборов ночного видения было сбито с его шлема. Другой солдат выстрелил в лицо осколком штукатурки из снаряда в паре футов от башни, когда он врезался в башню. Трассирующие снаряды осветили ночь.

Мы знали, что должны действовать без колебаний перед угрозой неминуемой смерти или телесных повреждений, но мы также знали, что небольшая ошибка может вызвать головокружительную цепочку событий, влияющих на всю миссию.Наши снайперы, над которыми, вероятно, издевались талибами на контрольно-пропускных пунктах и ​​укрытиях в этом районе, не единожды ленились. Расстояние было оценено как выходящее за пределы допустимого диапазона, но зеленый лазер на вашей груди, независимо от вероятности нажатия на спусковой крючок, нервирует.

Многие из нас, кто уже видел конфликт, не забыли, что Правила ведения боевых действий были другими. Несколькими неделями ранее у наших солдат было бы оправдание вступить в бой с боевиками Талибана, но теперь некоторые из этих талибов занимают контрольно-пропускные пункты в пределах досягаемости.В то время как некоторые действия Талибана за воротами, направленные против мирных жителей или их позиция по отношению к нам, в предыдущих условиях потребовали бы смертоносного применения силы, наша сдержанность была необходима, чтобы гарантировать, что мы сможем провести в аэропорт как можно больше людей и их. У некоторых из нас были друзья и сослуживцы, погибшие в войнах в Афганистане и Ираке. Сквозь стиснутые зубы Ублюдки держались за свою честь и отличились своей сдержанностью, переживая память о стольких павших братьях.

Вы можете нам помочь?

Наши ранее скептически настроенные коллеги по действующей службе быстро распространили слух о том, что Ублюдки из Национальной гвардии, похоже, знают, что делают. Мы не только обладали тактическим и оперативным мастерством, но и использовали таланты на поле боя, которые помогали всем усилиям.

Мы приехали без техники, и она нам очень нужна. В течение нескольких часов мы тактически приобрели грузовые автомобили повышенной проходимости, вилочные погрузчики, пикапы, пассажирские фургоны и тяжелую технику.Ключи практически отсутствовали, поэтому были использованы другие методы для приведения автомобилей в действие. Наш соленый и любимый начальник службы поддержки, Master Sgt. Крис Странгстален построил для нас флот и нашел способы приобретать предметы, которые нам понадобятся, чтобы поддерживать себя на протяжении всей миссии.

Капитан Эван Хайнек, офицер по техническому обслуживанию, выполнявший функцию поспешного снабжения, поддерживал нашу логистику и помогал бригаде с закупками и транспортировкой к точкам пополнения запасов. Капитан Страбл и его «хозяева подземелий» поддерживали тактическую связь и обеспечивали связь между эшелонами настолько хорошо, что бригада требовала его опыта, чтобы поддерживать их в рабочем состоянии.

Самым ярким примером воздействия был случай одного из наших младших сержантов, сержант. Майк Эванс. Действуя в качестве нашего S1 (администратора и офицера кадров), он смог заставить огромную дворницу с аэродрома убирать с взлетно-посадочных полос мусор от посторонних предметов (FOD). Шина шасси C-17 порвалась и застряла на асфальте. Из-за наплыва эвакуированных мусор начал попадать на работу авиации. Мелочи превратились в большие дела. Проколотая шина на C-17 приводит к задержкам рейсов, что приводит к меньшему количеству людей, выходящих из самолета.Попадание мусора в реактивные двигатели может в лучшем случае вызвать серьезные проблемы с обслуживанием, а в худшем — привести к аварии в воздухе.

Sgt. Эванс командовал подметальной машиной и по приказу группы управления аэродромом очистил взлетно-посадочные полосы и асфальтовые покрытия от постороннего мусора. Полеты возобновлены. Усилия Эванса решили небольшую проблему с огромными последствиями. Тем временем по всему аэродрому различные элементы, входившие в оперативную группу «Ублюдок», сообщали о том, что видели.

Адские кошки

Штаб-квартира и командир роты капитан.Майк Попп вспомнил миссию HHC Hellcats по оказанию помощи афганским эвакуированным на пути следования. «Они будут там один день, а завтра уйдут. Хотя мы узнали их совсем недолго, было приятно знать, что они уже уходят — в более безопасное место. Где бы они могли дышать ».

Его солдаты охраняли ворота и периметр одной из площадок аэропорта в HKIA. Они познакомились с уходящими афганскими солдатами и их семьями. Один из афганских летчиков, Джимми, оставался со своей семьей в течение нескольких дней, переводя мирных жителей, отчаянно пытающихся попасть в аэропорт.

Даже несмотря на то, что они пытались указать путь скоплениям людей, которые хотели проникнуть внутрь, не было возможности узнать, прошли ли они через контрольно-пропускные пункты талибов и через толпу. Майк сказал своим людям сосредоточиться на своей работе и вспомнить маленькие победы, как детская улыбка, когда они попрощались и выскочили на линию полета к ожидающему самолету.

Его люди смотрели на запахи и достопримечательности Кабула: бедность, насилие, контрольно-пропускные пункты, беспорядочное движение, стрельба, дым и движущиеся толпы пешеходов, исследующих периметр, отчаянно пытаясь попасть туда, где они могли найти слабость.Среди всего этого капитан Попп увидел на улице продавца сладкой ваты. «Сюрреалистично», — вспоминал он.

«Было тяжело. Мы должны были сохранить стены в безопасности — слава Богу за наших инженеров. В конце концов, если бы мы не обеспечили безопасность аэропорта, наплыв людей остановил бы работу. Мы не могли этого допустить. Это было ужасно необходимо, — сказал Попп.

HHC 1st Sgt. Адам Галлант, закаленный ветеран четырех командировок и отец двоих детей, сообщил, что его разведчики узнали и полюбили детей.В ответ они обожали их. Специалисты Леви Эванс и Уильям Паджари были известны как «танцоры». Дети умоляли их танцевать с ними, подпрыгивая от радости под воображаемую музыку, в то время как внешний мир был полон опасностей, ненависти и страха. Солдаты учили детей бумаге, камню, ножницам и пирожным. Глаза одной маленькой девочки сверкали, когда она играла, наклоняясь с ямочками на щеках, чтобы обнять солдата из северной Миннесоты, которого она знала всего несколько часов.

«Детей ничего не устраивало.У них ничего не было », — сказал сержант. Первоклассный Чейз Поттер, унтер-офицерский лидер разведчиков. «К северу от нас, менее чем на 50 метров, царил хаос и отчаяние. Это была биполярная атмосфера ».

«Взрослые не знали, откуда их следующая еда», — добавил командир взвода разведчиков 2-й лейтенант Коди Гилберт. «Тем не менее, когда они получали свою еду, первое, что они делали, — это предлагали ее нам. Я не могу понять их щедрость ».

Это были унизительные две недели. Смирение, потому что все, ради чего работали, вся пролитая кровь казались напрасными.Об этом говорили дома в новостных статьях и эксперты в социальных сетях. Но, как отмечает Г.К. Честертон однажды написал, что надежда означает надежду, когда все кажется безнадежным, или же это вовсе не добродетель. Каким-то образом мы все испытали надежду, ту штуку с перьями, которая сидит в душе, которая поет без слов и никогда не останавливается.

Один из наших солдат сам был беженцем. Его родители бежали из Вьетнама. Он сломался, увидев в этих афганских семьях свою семью и свою собственную историю.Со слезами на глазах он понял, что они сделали, чем пожертвовали для него. Его надежда? Он надеялся, что дети, которые садились в самолеты в безопасные места, вырастут, как он, — счастливыми и здоровыми, и что им никогда не придется выполнять ту работу, которую он делал.

Лавина

Пехотный батальон 3-172 со штаб-квартирой в Вермонте и часть боевой группы 86-й пехотной бригады пополнили нашу оперативную группу взводом минометов. Они провели большую часть своего развертывания в Саудовской Аравии, но благодаря планированию в Афганистане мы получили дополнительную поддержку для улучшения наших органических минометов.Родом из Вермонта, Род-Айленда, Нью-Гэмпшира, Массачусетса и Колорадо, они быстро влились в нашу семью.

«Мы хотели, чтобы они знали, что они наши братья. Они могут пойти с нами куда угодно. Ублюдки должны держаться вместе, — сказал Попп.

Конечно, командир взвода 1-й лейтенант Коди Халлидей не смог устоять перед хоккейным ударом своих приятелей в ледяной тундре. «Давай поиграем в хоккей, когда вернемся в Штаты. Посмотрим, что у вас есть, мальчики.

Их происхождение происходит от Мальчиков из Зеленых Гор времен Американской революции.Укомплектовывая башни на севере HKIA и патрулируя дорожную сеть в этом районе, они соответствовали этой высокой репутации.

Platoon Sgt. Первый класс Роберт Беккет высказал то, о чем много думали его солдаты. «Работа вместе с Афганской национальной армией и знакомство с их семьями — их рассказы о личной трагедии и их надежда на светлое будущее — вот что мы будем помнить».

Анцио

1-й лейтенант Мэтт Стейен, исполнительный директор A Company, не ожидал этого.Я познакомился с Мэттом, кавалерийским разведчиком, когда он был командиром взвода беспилотного воздушного наблюдения в роте военной разведки в Миннесоте. Мэтт ростом 6 футов 4 дюйма, на дюйм выше меня. Он компетентен, говорит аккуратно, не нервничает. Его командир роты капитан Майк Богда недавно отправился в Сирию для поддержки операции «Внутренняя решимость». Когда Богда отправился на другую миссию, Стейен неожиданно оказался на палубе для того, что должно было стать самой большой миссией в его карьере.«У меня был 1-й сержант. Уокер, так вот оно, — пошутил он.

1-й сержант. У Стива Уокера было несколько предыдущих туров за плечами, поэтому он не слишком волновался, когда пришел звонок поехать в Афганистан. У него также был разрозненный рядовой первого класса, который поднялся примерно на три ранга, чтобы вывести Анцио за дверь. «PFC Сара Ханг в одиночку предоставила нам снаряжение. «Она была просто потрясающей», — подумал Уокер.

В автобусе, идущем в аэропорт Кувейта, чтобы вылететь в Гонконг, первый лейтенант Стейен признал, что это не казалось реальным.Но когда он приземлился в Кабуле, его встретили морпехи. «Как черт вас рада, что вы здесь, ребята. Давай в бой! »

Рота укомплектовывала контрольно-пропускной пункт линии полета и силы быстрого реагирования. Было необходимо найти баланс между доброй волей и бдительностью. «Мы знали, что будет нападение, вы нас об этом предупредили, — напомнил он мне, — поэтому мои солдаты знали, что они должны следить за тем, что может произойти». Были тяжелые моменты. Некоторым неавторизованным семьям пришлось покинуть ворота, поскольку не было возможности обработать гражданских лиц в их текущем местоположении.Гнев и слезы навсегда останутся в их памяти. Наши солдаты будут лежать без сна по ночам, гадая, выбрались ли они.

Несмотря на невзгоды, надежда оставалась. Сержант. 1-го класса Изаак Шафер, ветеран войны в Ираке и сержант первого взвода, откровенно поговорил с одним из мужчин, который прекрасно говорил по-английски. «Что вы думаете об уходе Америки? Мы — я — подвел вас? — спросил Шафер. «Нет, — ответил афганец, — мы тебя любим. Вы были нашими друзьями 20 лет, а мы потеряли нашу страну за считанные недели.Мы истекли кровью вместе. Мы умерли вместе. Я очень рад стать американцем. Я здесь уже американец, — он указал на свою грудь.

Варвары

Капитан Чарльз Кокс и 1-й сержант. Родни Велч разместил свои войска в восточной части нашего сектора. Работая как внутри, так и за пределами комплекса, Чарли сообщил мне, что его намерение состояло в том, чтобы его солдаты относились ко всем афганцам как к друзьям, но он также напомнил им, чтобы они сохраняли бдительность, когда они сталкиваются с угрозами извне или с коварной возможностью инсайдерская атака — лазутчик из организации ИГИЛ-К.

«Это было тяжело… это всегда было в глубине души. Я хотел произвести как можно лучшее впечатление об Америке. Им нужно было видеть, что мы уважаем их и что у них есть достоинство. Мои ребята приняли это близко к сердцу, даже несмотря на все активные угрозы ».

Молодым солдатам бывает трудно справиться с этими эмоциями. В зависимости от того, где размещались варвары — ворота с предварительно проверенными афганцами и непроверенными гражданскими лицами — разница была до боли очевидной. Иногда они приветствовали людей объятиями, рукопожатиями и улыбками.В других случаях они выталкивали людей наружу или снимали скрученные руки с их ног, поскольку отчаявшиеся потенциальные афганцы просили о помощи.

«Нам пришлось отказать семье, потому что у них не было документов. Некоторые поползли по проволоке-гармошке [колючей проволоке]. Вы можете себе это представить? Мать упала в слезах ».

Как афганец у ворот, ваше последнее впечатление об американском солдате будет либо приветствием, либо отвержением.

По словам 2-го лейтенанта, не все было так мрачно.Карл Суонсон, командир 3-го взвода. Карл молод и ярок, с сильным подбородком и предан семье и своей вере. Дома его ждет жених.

«Мои ребята часами играли с детьми, — сказал Суонсон. «Мы бы притворились роботами и сражались, как в старых телесериалах Power Ranger. Детям это понравилось. Я не знаю, сколько MRE мы разорвали только для того, чтобы подарить им конфеты. Я сидел с мальчиком 12 или 13 лет. Он не говорил по-английски, но мы просидели там час и рисовали картинки в моей записной книжке, чтобы делиться ими.”

На следующий день их уже не будет.

«Мы знали, что их эвакуировали, и это было большим облегчением. Когда детей не было, комплекс казался пустым.

«Я не думаю, что мы можем помочь этому парню»

Суонсон рассказал историю «Сэмми», электрика, работавшего в афганских ВВС и ранее работавшего переводчиком в США. Он подошел к Карлу и его людям. «Мне нужна помощь», — сказал он.

У Сэмми были все необходимые документы, подтверждающие, что он был переводчиком.Его семья застряла за воротами, и он знал, что они никогда не войдут. «Я буду чествовать их той жизнью, которую буду вести, и я вытащу их, если смогу», — сказал он со слезами на глазах.

2-й лейтенант Свонсон встретился с подполковником ANA и доставил воду и MRE семьям, которым нечего было есть больше суток. Он вспомнил историю Сэмми. Карл был уверен, что обеспечил Сэмми место в самолете с высокопоставленным офицером, и они договорились встретиться на следующий день.

Когда пришло время, подполковник уже ушел.«Я не знала, что делать. Я решил сам доставить его к морской пехоте », — сказал Суонсон.

Карл встретил Сэмми, гладко выбритого афганского союзника 30-летнего возраста, в его машине на территории. Он плакал — лицо его было красным и мокрым. Карл думает, что Сэмми разговаривал со своей семьей. Сэмми сел в грузовик Карла, и они помчались туда, где морские пехотинцы обрабатывали эвакуированных. У Сэмми был только небольшой портфель.

«Во время поездки я молился четками в своей голове, прося о помощи», — сказал Суонсон.«Мы приехали, и я показал старшему сержанту его документы и паспорт. Все было в порядке. Я отвел его к трапу. Сэмми обнял меня, вручил ключи от своей машины, которую оставил в нашем районе, и мы сделали пару фотографий. Потом он был в самолете ».

Последнее, что он знал, Сэмми был в посольстве США в Германии. «У меня все еще в кармане его ключ от машины».

Кобра

Капитан Джордан Карлсон настолько прямолинеен, насколько это возможно.«Cobra приобрела для морских пехотинцев три автобуса на 44 человека, которые они смогут использовать для перевозки эвакуированных. Я не скажу как, — сказал он мне.

Помимо создания парка из дополнительных 20 транспортных средств, его компания обеспечивала безопасность в различных секторах аэропорта и реагировала на нарушения в периметре многочисленных гражданских лиц, которые ставили под угрозу воздушные операции.

«Мы работали с Красными дьяволами (1/504 в воздухе) и Джеронимо (3/504 в воздухе), устанавливая линии экрана, чтобы отговорить мирных жителей от поиска путей через стены по периметру или заборы.Было сложно сопровождать прыгунов обратно за ворота или через стену, но это была наша миссия. У одного афганца было письмо от губернатора штата, которое, как он думал, разрешило ему уехать. В уме я подумал: «Зачем ты это сделал?» Ты дал ложную надежду этому бедному чуваку ».

Инженеры

Я познакомился с капитаном Бобом Зеллманном, когда нас приставили к Ублюдкам, около двух лет назад. Боб — тихий, компетентный человек, который, кажется, просто выполняет свою работу — обычно с огромной каплей во рту.

«Я никогда не буду работать инженером, не так ли?» — пошутил он. Это был январь 2020 года, и мы были на программе обучения лидерству в Форт-Ирвине, штат Калифорния, готовясь к ротации в нашем Национальном учебном центре следующим летом. Боб понял, что в качестве общевойскового батальона вероятность того, что он действительно будет работать инженером, мала, но все быстро признали его талант и способности. Он стал способным командиром боевого дежурства.

Его предсказание оказалось ложным вскоре после того, как мы приземлились в Кабуле.Всем нам было ясно, что периметр HKIA был незащищенным и небезопасным. Отчаявшиеся афганцы находили ямы везде, где могли, о чем свидетельствуют тысячи мирных жителей, штурмовавших аэродром несколькими часами ранее. Капитан Зеллманн и штаб-сержант Алекс Боднар из Cobra Company — сам до этого был инженером — стал отрядом из двух человек, с которым нужно было считаться.

Небольшая команда Боба собрала достаточно проволоки, арматуры, оборудования, сварочного оборудования, стяжек, инструментов и других материалов без поддержки бригады для выполнения работы.Как оказалось, выше Боб Строитель отставал примерно на два дня.

«Мы знали, что несанкционированные гражданские лица могут легко проникнуть внутрь без особых усилий, но меня больше беспокоила возможность разрушительного самодельного взрывного устройства, переносимого автомобилем или жилетом смертника», — вспоминал Боб. «Кроме того, все, что было между нами и более чем 100 людьми во многих местах, было забором из металлической сетки, а иногда даже не этим».

Они работали под постоянной угрозой от 8 до 12 часов каждый день. Когда я работал в Центре тактических операций, рядом заходили соседние подразделения или инженер 82-й -й воздушно-десантной бригады.«Вы знаете, где капитан Зеллманн? Нам нужна его помощь ».

Когда он работал возле площадки 9 HKIA, Анцио вызвал возможное СВУ на контрольную точку линии полета. Выяснилось, что пикап бросили эвакуированные из специальной афганской воинской части. В спешке они покинули свой автомобиль, а внутри было 100 фунтов взрывчатки C4 с детонационным шнуром и детонационными капсюлями. Капитан Зеллманн координировал действия с Управлением по обезвреживанию боеприпасов, чтобы расчистить место.

Все сказано, Боб, штаб-сержант.Боднар и его разношерстная группа рабочих (в том числе наш командир-сержант Трэвис Манцке, вооруженный сварочной горелкой, и наш офицер по планированию капитан Дрюс за рулем вилочного погрузчика) выявили, смягчили и закрепили 22 нарушения, выполнили пять сложных блоков препятствия, и подготовил один поспешный блок. Они установили более 700 метров проволочной спирали и оказали помощь 82-й воздушно-десантной, 10-й горной дивизиям и морской пехоте. По их просьбе Боб наблюдал за последней линией препятствий в поддержку совместной тактической эксфильтрации парашютно-пехотных полков.

Когда команда установила один из блоков возле контрольно-пропускного пункта, подошел оператор спецназа. «Обычно работники службы просто накручивают полоску С-образной проволоки и называют это блоком, но это так, — сказал он Бобу. «Это блок».

Ад у ворот аббатства Морские пехотинцы США у ворот Эбби у международного аэропорта имени Хамида Карзая 26 августа 2021 г. (Фотография Корпуса морской пехоты США, сделанная штаб-сержантом Виктором Мансилла)

Несмотря на то, что я выполнял обязанности старшего офицера (XO), я оставался подключенным к разведке сообщество.Staff Sgt. Дастин Монголд, мой унтер-офицер, постоянно обновлял мне информацию о бригаде и болтал в секретных чатах.

Описания транспортных средств и предметов были повсеместными. Мы знали, что ИГИЛ-К пытается сорвать операции по эвакуации, выгнать нас из города, дискредитировать и бросить вызов Талибану.

«Мы делимся с Талибаном разведданными об угрозе ИГИЛ-К», — сказал Монголд. Странные товарищи по постели.

Дрон отснят все сектора.Усилия людей и сбора сигналов пытались отличить ясность от мрака. Сообщалось о неизбежности VBIED, SIED, ракетных атак и сложных засад. Иногда трудно не звучать как Цыпленок. Мы знали, что небо падает … мы просто не знали, когда и где. По мере того как США и (по иронии судьбы) Талибан меняли тактику, чтобы нейтрализовать угрозы, ИГИЛ-К продолжало приспосабливаться. Игра в шахматы должна была привести к удалению фигуры с доски. Все разведывательное предприятие работало над оценкой и задержкой.Пришлось держать ворота аэропорта открытыми как можно дольше. От этого зависел каждый эвакуируемый, но с этим был большой риск.

26 августа, когда войска пытались вывести людей, террорист-смертник взорвал свой заряд у ворот аббатства. Ворота были забиты людьми, пытающимися войти. Узкий и канализационный, он особенно подходил для ужасных атак, осуществленных Исламским государством. Рядом с ним проходил канализационный канал, и афганцы переходили гнилостную воду, не обращая внимания на ее содержимое, в надежде, что они смогут попасть внутрь и сесть на самолет.За взрывом последовала стрельба со стороны нападавших у входа для владельцев специальных иммиграционных виз и их семей. ИГИЛ-К нашло слабое место и использовало его с разрушительными последствиями. В своем стремлении к идеологической чистоте, которое даже показало, что они противопоставлены Талибану, чудовищная сеть убивала мужчин, женщин и детей, в том числе морских пехотинцев, солдата и санитара ВМФ. Были ранены десятки военных и мирных жителей.

Капитан Кокран

Наши сердца упали в наши желудки.Те из нас, кто раньше участвовал в боевых действиях, знали, что подрыв — худший вид войны. Большую часть времени нет ничего, что можно было бы отстрелить; просто произошла неожиданная бойня. Мы знали, что это первый удар, и угроза не уменьшится. Пару дней спустя удар американского беспилотника по VBIED остановил еще одну катастрофу. Сопутствующий ущерб, похоже, привел к непреднамеренной гибели ни в чем не повинных прохожих. Спасла ли превентивная атака бесчисленное количество других? Возможно, да, но это было ужасной ценой.Подобно ряби на пруду, отзвуки ненависти и насилия распространяются и развращают наш мир.

Перед этим стоят те, кто являются помощниками. Капитан Рэйчел Кокран и подполковник Тимоти «Док» Борден, поставщики медицинских услуг оперативной группы Bastard, вступили в бой вместе с двумя их медиками, сержантом. Сара Сек и Spc. Али Хаттер.

Капитан Кокрэн, фельдшер с характером, выражающим изящество и профессионализм, всего за несколько дней до этого совершила обход ближайшего эвакуированного комплекса со своими медиками.Светлые волосы Рэйчел были заправлены под шлем. Вокруг нее собралась группа темноволосых и звездноглазых детей.

«Вы девушка?» — спросил один ребенок через переводчика.

«Да».

«А вы врач?

«Да».

«Я тоже хочу стать врачом!»

«Можно, а может, и получится», — ответила Рэйчел. «Приезжай в Америку и будь тем, кем хочешь быть».

В тот день капитан Кокран был одет во все свое снаряжение, кроме накидки.

26 августа Рэйчел оказалась в аду у ворот Аббатства. Приехав в полевую машину скорой помощи, она оценила последствия. Сотни раненых афганцев проходят через ворота среди мертвых и умирающих, пропитанных сточными водами из канала. Кровь повсюду.

НЕМЕДЛЕННАЯ АТАКА НАЗЕМНОЙ!

Из ниоткуда прозвучала сирена, и властный голос пронзил воздух, объявив, что наземная атака неминуема. Часто за СВУ следует нападение с скоординированным огнем из стрелкового оружия.Семья женщин и детей съежилась от шока. Женщина с явными травмами головы; молодая девушка с ожогами на груди; мальчик-малыш; еще один 12 или 13-летний кричал. Капитан Кокран бросилась на них, укрывая их от возможной последующей атаки своим бронежилетом.

Они разобрали, кого могли, и помчались через аэродром к импровизированному медицинскому учреждению. Капитан Кокран вместе с другими искусно оказал помощь четырехлетней девочке с пулевыми ранениями.Док Борден, хирург оперативной группы Bastard, спас жизнь морского пехотинца, получившего ранения в результате взрыва. Оба работают в отделениях неотложной помощи дома в Миннесоте, и оба продемонстрировали героические добродетели служб быстрого реагирования и персонала скорой помощи, которые работают каждый день, чтобы защитить и спасти жизни незнакомцев.

Пока наши поставщики и медики лихорадочно работали, майор Джо Генин, начальник оперативного отдела, и я просматривали карты секторов в Командном пункте. По радиосети раздался срочный звонок на кровь типа O отрицательный.Мы кричали через ангар о добровольцах. Мужчины только что легли спать после долгой ночной смены. Появились шесть ублюдков, жаждущих сдать кровь и помочь тому, кто в ней нуждался. Я быстро проводил их в импровизированное медицинское учреждение. Они были уставшими и измученными, но они хотели быть рядом с нуждающимся афганским гражданским лицом или военнослужащим. Когда я возвращался в район расположения батальона, один из сержант-майоров 82-й воздушно-десантной операции улыбнулся мне и сказал: «Земля 10 000 озер и О, Негативная кровь.Они спасают жизни, сэр.

Святой ублюдок

Это позывной капеллана 1-194 Чада Чишке. Бригада 1/82 известна как «Дьяволы». Между обоими капелланами, дьяволом и ублюдком, я не могу найти слов.

Капеллан Чишке — пастор лютеранского синода в штате Миссури, который живет через реку Сент-Крус от Стиллуотера, штат Миннесота, на стороне Висконсина. Рискуя оттолкнуть своих солдат, он утверждает, что является фанатом Пэкерса.Несмотря на свои футбольные слабости, он сосредоточен на умственном и духовном благополучии целевой группы.

«Они оставались сильными, в большинстве случаев с улыбками», — сказал он. «Я горжусь ими».

Он вспомнил, как ездил навестить эвакуированных, чтобы доставить предметы первой необходимости, такие как детское питание, подгузники и салфетки, а также еду, туалетные принадлежности и лакомства.

«У нас были мешки с вещами. У большинства из них не было ничего — только одежда на спине. Чемодан, если повезет.”

Он встретил молодую супружескую пару с младенцем. Капеллан думал, что просто передаст ей сумку с вещами. Вместо этого она вытащила всего пару вещей. «Это все, что мне нужно», — сказала она.

Ублюдок 6

«Доверяйте себе и друг другу. Доверяйте своему обучению. Мы будем делать удивительные вещи ».

Это были уверенные слова нашего командира, подполковника Джейка Хельгестада, когда он вскочил на стул в пассажирском терминале авиабазы ​​Али-аль-Салем и остановился перед оперативной группой, когда мы готовились к посадке на борт C-17 Globemasters по пути в Кабул. через Катар.Попасть туда было само по себе подвигом. Его интересовало понимание наших взаимоотношений с командованием и миссии на местах. Его разбудили поздно вечером 12 августа известием, что Ублюдки собираются в Афганистан.

«Никто не мог предсказать, как это развернется. Вся ситуация была сюрреалистичной ».

Это продолжалось, когда оперативная группа была на земле, но его батальон был готов.

«Учитывая последние два года и наше время здесь, я бы сказал, что мы — наиболее подготовленное, наиболее подготовленное подразделение механизированной бронетехники во всей армии.«Не думаю, что это преувеличение.

Это относится не только к компаниям, но и к персоналу. Подполковник Хельгестад задействовал нашу боевую мощь в сражении и сделал это таким образом, чтобы предвосхитить длительную операцию.

«NTC научила нас этому — нельзя вечно бодрствовать. Вы должны выдерживать бесконечно ».

Ублюдки действовали как обученные.

«Мы никогда не дрожали. Мы прибыли уверенно и окрепли в течение 48 часов ».

Он подчеркнул жизненные навыки, которые Национальная гвардия привнесла в 82-ю воздушно-десантную дивизию.«Мы предоставили возможности для борьбы, помимо спусковых крючков, которые 1/82 никогда бы не смогли — инженеры, сантехники, электрики, сварщики, механики, операторы тяжелого машиностроения — мы обеспечили продвинутые операции, которые напрямую повлияли на способность военных привлекать людей из.»

Он был впечатлен стойкостью афганского народа.

«Некоторые никогда не знали ничего, кроме войны. Все, чего они хотят, — это найти работу и обеспечить свои семьи. Они боролись десятилетиями, но не только за себя — всегда за свои семьи.Они заслуживают мира ».

Когда его попросили поразмышлять над миссией в целом и над тем, чем он больше всего гордился, он сказал следующее:

«Мы вернули всех наших солдат. В ситуации, которую никто не мог понять во время редкого военного события, мы защищали последний опорный пункт во время сложной и опасной небоевой эвакуации, проявляя при этом мужество, достоинство и уважение. Мы можем высоко держать голову ».

«Ублюдки» были одними из последних подразделений, вышедших из Кабула, за исключением трех оставшихся парашютно-десантных полков 82-го десантно-десантного полка, проводивших тактическую эксфильтрацию.Это соответствует нашей истории. Мы остались позади в 1941 году, когда японцы приблизились к Маниле. Какое лучшее подразделение могла бы послать армия, чтобы убедиться, что других не постигнет такая же участь?

Лось 79

Наши соединения начали разрушаться для переброски в Кувейт 30 августа. Мы сели на C-17 и покинули HKIA, поскольку ИГИЛ-К запустил ракеты, которые не смогли попасть в цель. Я болтала с летным экипажем на выходе.

«Вы можете доставить нас в Кувейт? Я знаю, что мы должны приземлиться в Катаре, но есть ли шанс отвлечься? » Ребята были уставшие, голодные и вонючие.

«Я посмотрю, что я могу сделать», — ответил летчик.

Когда двигатели взревели, и мы набрали высоту, я оглянулся и увидел множество торжественных лиц, исполненных облегчения. «Некоторые из этих детей выросли за последние две недели», — подумал я. Как будто чтобы довести дело до конца, я посмотрел налево на молодого пехотинца, растянувшегося на палубе. Он смотрел фотографии афганских детей, которых он встретил в своем телефоне.

Через некоторое время из кабины экипажа прозвучало объявление: «Привет, ребята.Мы только что получили разрешение — мы приземляемся в Кувейте! » Рев одобрения.

Moose 79, базовая база которого находится на совместной базе Льюис-Маккорд в штате Вашингтон, заправлялся топливом в полете. Нас сопровождали F-15. Я выглянул в иллюминатор. Пилот был так близко, что я видел, как он машет рукой. Наш экипаж доставил нас к трудному спуску до Али-аль-Салема. Это была поездка на американских горках, призванная приветствовать нас, спасибо от экипажа. Наши ВВС — это нечто иное. Более половины всего парка самолетов C-17 было мобилизовано для переброски по воздуху.Они благополучно выполняли миссию за миссией, и без них вся операция была напрасной.

Когда пандус опустился и мы сошли с самолета, я вышел под яркое кувейтское солнце и на раскаленную гудронированную дорожку. Я видел, как генерал-майор Джон Роудс, командующий 29-й пехотной дивизией и оперативной группой «Спартанец», быстро шел ко мне. Я отсалютовал рукой. Он крепко обнял меня.

Размышления и последствия

В качестве старшего офицера я помогал подполковнику.Helgestad с синхронизацией усилий персонала и линейных компаний. Моя работа заключалась в проведении текущих операций, чтобы он мог сосредоточиться на будущем бою. Делиться ежедневными обновлениями с поля боя с нашим тыловым старпом, майором Филом Вонгом и моими коллегами из разведки в Кувейте, было частью моего боевого ритма. По возвращении я сел с майором Пури и начальником разведки оперативной группы Spartan G2 подполковником Джозефом Пипером.

«Чарли, обновления, которыми вы поделились с нами как боевым XO и S2, а также продукты, которые ваша команда собрала вместе, прошли весь путь через предприятие военной разведки.Предоставленные вами атмосферные изображения помогли нам подтвердить или опровергнуть достоверность информации из нескольких источников. Наши возможности по сбору данных сильно ухудшились — вы помогли нам повысить тактическую осведомленность. Было хорошо, что ты был там, и хорошо, что ты вернулся «.

Как хорошо вернуться в Кувейт, и я думал, что никогда не скажу этого.

Сброс Автор на линии полета в Кабуле.

Опыт 1-194 AR в HKIA демонстрирует важность и жизнеспособность политики сухопутных войск армии, постоянных усилий по преобразованию резервных компонентов в оперативные силы.Цель состоит в том, чтобы создать цельную и целостную «общую силу», управляемую одинаковыми взаимозаменяемыми политиками и процедурами. Мало кто мог предположить десять или два года назад, что боевое подразделение Национальной гвардии будет готово — и способно — развернуться в столь короткие сроки и так эффективно действовать в таких сложных условиях. Мы сделали это, стоя плечом к плечу с высшими силами обычных вооруженных сил и сил специальных операций. Учитывая реакцию Covid, гражданские беспорядки и операции по небоевой эвакуации, 2020-2021 годы действительно были годом Национальной гвардии, и Миннесота является ее образцом.

Наша оперативная группа и наши семьи получили огромную поддержку. Я считаю, что многие из наших молодых солдат не осознают или не осознают в полной мере масштабность этого момента или эффекты второго и третьего порядка, которым их действия способствовали в течение многих лет. Многие из наших солдат никогда раньше не были в Афганистане, и две недели, проведенные там, казались ничтожными по сравнению с нашими однополчанами и ветеранами, которые так много, некоторые из них, отдали делу свободы по просьбе нашей страны.

Мне посчастливилось быть частью этого, и я буду вечно благодарен. Бастарды несут с собой тяжесть убитых и раненых военнослужащих и женщин у ворот Аббатства, а также страдания и отчаяние афганского народа. Мы сделали все, все, что могли, чтобы удержать линию в аэропорту и эвакуировать граждан США и союзников.

После завершения нашей миссии наша оперативная группа будет перезагружена и будет размещена для реагирования в регионе на любые дальнейшие миссии.Мы продолжим обучать наших многонациональных партнеров и привлекать их к содействию миру и стабильности.

Как J.R.R. Толкин написал в одном из своих рассказов об опасном и неопределенном путешествии: «Неверующий тот, кто прощается, когда дорога темнеет». Американские солдаты, особенно «Сражающиеся ублюдки Батаана» из оперативной группы 1-194 AR Национальной гвардии Миннесоты, помогли сохранить надежду более чем 120 000 человек.

Мы сожалеем только о том, что больше ничем не смогли помочь.

+++

Капитан Чарли Андерсон — это S2 для 1-194 AR (TF Bastard), и он служил в качестве главного форварда в HKIA. В настоящее время он направлен на Ближний Восток для поддержки операции «Спартанский щит». С 1998 по 2006 год служил военным полицейским, завершив боевой тур в Ирак в 2003-2004 годах. После семилетнего перерыва в службе он был повторно завербован и окончил государственную школу кандидатов в офицеры, филиал военной разведки (МИ). Как член Национальной гвардии Миннесоты, его предыдущие назначения включают 2-147 батальон штурмовых вертолетов (AS2) и 334 BEB MICO (XO).В своей гражданской жизни он является начальником полицейского управления Сент-Пола и местным выборным должностным лицом. Он проживает в Марин на острове Сент-Крус, штат Миннесота, со своей женой (Бетси) и четырьмя детьми (Торин, Ингрид, Кьерстен и Лейф).

Еще больше интересных историй о

Задача и цель

Хотите написать для задачи и цели? Узнайте больше здесь и обязательно ознакомьтесь с другими интересными историями на нашей домашней странице .

Нобелевской премии.org

, няня Фроман *

Введение

Пионерские исследования Мари и Пьера Кюри снова вспомнились, когда 20 апреля 1995 года их тела были извлечены из места захоронения в Со, недалеко от Парижа, и на торжественной церемонии были похоронены под могучим куполом храма. Пантеон. Таким образом, Мария Кюри стала первой женщиной, удостоенной этого почетного знака за свои собственные заслуги. Одна женщина, Софи Бертело, по общему признанию, уже отдыхала здесь, но в качестве жены химика Марселина Бертело (1827–1907).

Именно Франсуа Миттеран, прежде чем закончить свое четырнадцатилетнее президентство, выступил с этой инициативой, как он сказал, «для того, чтобы наконец уважать равенство женщин и мужчин перед законом и в действительности» («pour respecter enfin… l «égalité des femmes et des hommes dans le droit com dans les faits»). На самом деле, как отмечала пресса, эта инициатива трижды была символической. Мария Кюри была женщиной, иммигрантом, и она в значительной степени помогла повысить престиж Франции в научном мире.

В конце 19 века в физике был сделан ряд открытий, которые проложили путь к прорыву в современной физике и привели к революционному техническому развитию, которое постоянно меняет нашу повседневную жизнь.

Примерно в 1886 году Генрих Герц экспериментально продемонстрировал существование радиоволн. Говорят, что Герц только недоверчиво улыбался, когда кто-то предсказывал, что его волны однажды облетят Землю. Герц умер в 1894 году в возрасте 37 лет.В сентябре 1895 года Гульельмо Маркони послал первый радиосигнал на расстояние 1,5 км. В 1901 году он пересек Атлантику. Герц не прожил достаточно долго, чтобы испытать далеко идущие положительные эффекты своего великого открытия, и, конечно же, ему не приходилось видеть, как им злоупотребляют в плохих телевизионных программах. Трудно предсказать последствия новых открытий в физике.

8 ноября 1895 года Вильгельм Конрад Рентген из Вюрцбургского университета открыл новый вид излучения, который он назвал рентгеновскими лучами.Со временем его можно было бы идентифицировать как коротковолновый, высокочастотный аналог волн Герца. Способность излучения проходить сквозь непрозрачный материал, непроницаемый для обычного света, естественно, произвела большое впечатление. Сам Рентген написал другу, что сначала никому, кроме жены, не рассказывал о том, что делает. Люди сказали бы: «Рентген не в своем уме». 1 января 1896 года он отправил своим коллегам первое сообщение об открытии. «… Und nun ging der Teufel los» («а теперь дьявол был выпущен на свободу») писал он.Его открытие очень скоро повлияло на практическую медицину. В физике это привело к ряду новых сенсационных открытий. Когда Анри Беккерель подвергал соли урана воздействию солнечного света, чтобы изучить, может ли новое излучение иметь связь с люминесценцией, он случайно обнаружил — благодаря нескольким дням пасмурной погоды — что еще один новый тип излучения спонтанно испускается без соли урана должны быть освещены — излучение, которое может проходить через металлическую фольгу и затемнять фотографическую пластинку.Двумя исследователями, которые должны были сыграть важную роль в продолжении изучения этого нового излучения, были Мари и Пьер Кюри.

Мари

Мария Кюри.

Мария Склодовская, как ее называли до замужества, родилась в Варшаве в 1867 году. Оба ее родителя были учителями, глубоко верившими в важность образования. Мари получила первые уроки физики и химии от отца. У нее были блестящие способности к учебе и большая жажда знаний; однако в Польше женщины не могли пройти углубленное обучение.Мари мечтала получить возможность учиться в Сорбонне в Париже, но это было не по средствам ее семьи. Чтобы решить эту проблему, Мари и ее старшая сестра Броня договорились: Мари должна пойти работать гувернанткой и помогать сестре деньгами, которые ей удалось скопить, чтобы Броня могла изучать медицину в Сорбонне. Когда Броня получит ученую степень, она, в свою очередь, оплатит учебу Мари.

Итак, Мари приехала в Париж изучать математику и физику только в 24 года.Броня была замужем за врачом польского происхождения, и по настойчивому приглашению Брони переехать жить к ним Мари решила уехать в Париж. К тому времени она не посещала учебу в течение шести лет, и у нее не было никакой подготовки в понимании быстро разговорного французского. Но ее живой интерес к учебе и радость от пребывания в Сорбонне со всеми ее возможностями помогли ей преодолеть все трудности. Чтобы сэкономить два часа пути, она сняла чердак в Латинском квартале.Там был такой сильный холод, что по ночам ей приходилось накапливать все, что у нее было, включая одежду, чтобы заснуть. Но в качестве компенсации за все свои лишения у нее была полная свобода полностью посвятить себя учебе. «Это было похоже на новый мир, открытый для меня, мир науки, который мне наконец разрешили узнать с полной свободой», — пишет она. И она смогла пойти послушать ведущих математиков и физиков Франции, людей с именами, с которыми мы теперь сталкиваемся в истории науки: Марсель Бриллюэн, Поль Пенлеве, Габриэль Липпман и Поль Аппель.Через два года, когда она получила степень по физике в 1893 году, она возглавила список кандидатов, а в следующем году заняла второе место по математике. Через три года она блестяще сдала экзамены по физике и математике. Ее целью было получить диплом учителя, а затем вернуться в Польшу.

Мария Склодовская перед отъездом в Париж.

Пьер

Пьер Кюри.

Но вот произошло событие, которое должно было иметь решающее значение в ее жизни.Она познакомилась с Пьером Кюри. Ему было 35 лет, на восемь лет старше, он был всемирно известным физиком, но посторонним во французском научном сообществе — серьезным идеалистом и мечтателем, самым большим желанием которого было посвятить свою жизнь научной работе. Он был совершенно равнодушен к внешним отличиям и карьере. Он зарабатывал на жизнь заведующим лабораторией в Школе промышленной физики и химии, где обучались инженеры, и жил своими исследованиями кристаллов и магнитных свойств тел при различных температурах.Он не посещал ни одну из французских элитных школ, но его обучал его отец, который был врачом, и частный учитель. Он получил степень бакалавра в раннем возрасте 16 лет, а в 21 год вместе со своим братом Жаком он открыл пьезоэлектричество, что означает, что разница в электрическом потенциале наблюдается при приложении механических напряжений к определенным кристаллам, включая кварц. Такие кристаллы сейчас используются в микрофонах, электронных приборах и часах.

Мари тоже была идеалисткой; хотя внешне она была застенчивой и скрытной, на самом деле она была энергичной и целеустремленной.Пьер и Мари сразу обнаружили интеллектуальную близость, которая очень скоро трансформировалась в более глубокие чувства. В июле 1895 года они поженились в ратуше в Со, где жили родители Пьера. В качестве свадебного подарка им были вручены деньги, на которые они купили велосипед для каждого из них, и долгие, иногда увлекательные поездки на велосипеде стали их способом расслабиться. В остальном их жизнь была тихой и однообразной, жизнь была наполнена работой и учебой.

Убежденный отцом и Мари, Пьер представил докторскую диссертацию в 1895 году.Он касался различных типов магнетизма и содержал представление о связи между температурой и магнетизмом, которое теперь известно как закон Кюри. В 1896 году Мари сдала диплом учителя, заняв первое место в своей группе. Их дочь Ирен родилась в сентябре 1897 года. Пьеру удалось организовать, чтобы Мари было разрешено работать в школьной лаборатории, и в 1897 году она завершила ряд исследований магнитных свойств стали от имени промышленной ассоциации.Через некоторое время решив продолжить исследования, Мари стала искать тему для докторской диссертации.

Открытие Беккереля не вызвало особого внимания. Когда всего через день или около того после своего открытия он сообщил в понедельник собранию l’Académie des Sciences , его коллеги вежливо выслушали его, а затем перешли к следующему пункту повестки дня. Это открытие Рентгена и возможности, которые оно открыло, вызвали интерес и энтузиазм исследователей.Сам Беккерель сделал некоторые важные наблюдения, например, что газы, через которые проходят лучи, становятся способными проводить электричество, но вскоре он покинул это поле. Мари решила провести систематическое расследование загадочных «урановых лучей». В ее распоряжении было отличное приспособление — электрометр для измерения слабых электрических токов, который был сконструирован Пьером и его братом и основывался на пьезоэффекте.

Удивительные результаты

Результаты не заставили себя ждать.Спустя всего несколько дней Мари обнаружила, что торий излучает те же лучи, что и уран. Ее постоянные систематические исследования различных химических соединений дали удивительный результат: сила излучения не зависела от исследуемого соединения. Это зависело только от количества урана или тория. Химические соединения одного и того же элемента обычно имеют очень разные химические и физические свойства: одно соединение урана представляет собой темный порошок, другое — прозрачный желтый кристалл, но решающим для излучения, которое они испускают, было только количество урана, которое они содержали.Мари пришла к выводу, что способность излучать не зависит от расположения атомов в молекуле, она должна быть связана с внутренней частью самого атома. Это открытие было абсолютно революционным. С концептуальной точки зрения это ее самый важный вклад в развитие физики. Теперь она прошла через всю периодическую систему. Ее открытие заключалось в том, что это излучение испускают только уран и торий.

Следующая идея Мари, казалось бы, простая, но блестящая, заключалась в изучении природных руд, содержащих уран и торий.Она получила образцы из геологических музеев и обнаружила, что из этих руд уран в четыре-пять раз активнее, чем было обусловлено количеством урана. Это была ее гипотеза, что новый элемент, который был значительно более активен, чем уран, присутствовал в руде в небольших количествах.

Мари и Пьер — плодотворное сотрудничество

Открывались захватывающие новые виды. Пьер оставил свои исследования кристаллов и симметрии в природе, которыми он был глубоко вовлечен, и присоединился к Мари в ее проекте.Они обнаружили, что сильная активность проявлялась фракциями, содержащими висмут или барий. Когда Мари продолжила анализ фракций висмута, она обнаружила, что каждый раз, когда ей удавалось удалить некоторое количество висмута, оставался остаток с большей активностью. В конце июня 1898 года у них было вещество, которое было примерно в 300 раз более активным, чем уран. В своей работе, опубликованной в июле 1898 года, они пишут: «Таким образом, мы считаем, что вещество, которое мы извлекли из урановой обманки, содержит металл, о котором раньше не знали, сродни висмуту по своим аналитическим свойствам.Если существование этого нового металла подтвердится, мы предлагаем назвать его полоний по названию страны происхождения одного из нас ». Также в этой работе впервые был использован термин радиоактивность . Спустя еще несколько месяцев работы Кюри проинформировали l’Académie des Sciences 26 декабря 1898 года, что они продемонстрировали веские основания для обнаружения еще одного очень активного вещества, которое по химическому составу ведет себя почти как чистый барий.Они предложили название радий для нового элемента.

Тяжелая работа

Чтобы быть уверенным в демонстрации того, что речь идет о новых элементах, Кюри должны были произвести их в очевидных количествах, определить их атомный вес и предпочтительно изолировать их. Для этого Кюри потребуются тонны дорогостоящей урановой обманки. Однако было известно, что на руднике Иоахимсталь в Богемии в окрестных лесах остались большие отвалы шлака. Мари считала, что радий следует оставить в остатке.Им прислали образец из Богемии, и оказалось, что шлак даже более активен, чем исходный минерал. Позднее через добрые услуги Австрийской академии наук в их распоряжение поступило несколько тонн урана.

Именно тогда в их жизни началась героическая эпоха, ставшая легендарной. На этом этапе им потребовалось больше места, и на помощь снова пришел директор школы, в которой работал Пьер. Они могли использовать большой сарай, в котором никого не было.Там началась очень кропотливая работа по разделению и анализу. Мари проводила химическое разделение, Пьер проводил измерения после каждого последующего шага. Физически для Мари это была тяжелая работа. За один раз она перерабатывала 20 кг сырья. Прежде всего ей нужно было очистить сосновые иголки и любой заметный мусор, а затем взяться за работу по разделению. «Иногда мне приходилось целый день перемешивать кипящую массу тяжелым железным прутом, размером почти с меня. Я бы сломалась от усталости в конце дня », — пишет она.

В предисловии к собранию сочинений Пьера Кюри Мари описывает сарай как с битумным полом и стеклянной крышей, которая не полностью защищала от дождя, и где летом он походил на теплицу, а зимой сквозняк и холод; и все же именно в этом сарае они провели лучшие и самые счастливые годы своей жизни. Там они могли посвятить себя работе весь день. Иногда они не могли производить обработку на открытом воздухе, поэтому ядовитые газы приходилось выпускать через открытые окна.Единственной мебелью были старые, изношенные сосновые столы, где Мари работала со своими дорогостоящими фракциями радия. Поскольку у них не было убежища, в котором можно было бы хранить свои драгоценные продукты, последние были расставлены на столах и досках. Мари могла вспомнить радость, которую они испытывали, когда ночью заходили в сарай, видя «со всех сторон слабо светящиеся силуэты» продуктов своего труда. Опасные газы, о которых говорит Мари, содержат, среди прочего, радон — радиоактивный газ, который вызывает у нас беспокойство сегодня, поскольку небольшие количества выделяются из определенных видов строительных материалов.Вильгельм Оствальд, уважаемый немецкий химик, который одним из первых осознал важность исследований Кюри, приехал из Берлина в Париж, чтобы посмотреть, как они работают. Ни Пьера, ни Мари не было дома. Он писал: «По моей настойчивой просьбе мне показали лабораторию, в которой незадолго до этого был открыт радий… Это было нечто среднее между конюшней и картофельным сараем, и если бы я не видел рабочий стол и элементы химического оборудования, я бы думали, что со мной разыграли розыгрыш.”

Мари представляет докторскую диссертацию

В то время как Кюри были заняты своей тяжелой работой, у каждого из них были свои преподавательские обязанности. С 1900 года Мари работала преподавателем на неполный рабочий день в Высшей школе Севра для девочек. После тысяч кристаллизации Мари наконец — из нескольких тонн исходного материала — выделила один дециграмм почти чистого хлорида радия и определила атомный вес радия как 225. Она представила результаты этой работы в своей докторской диссертации 25 июня 1903 года.Из трех членов экзаменационной комиссии двое через несколько лет должны были получить Нобелевскую премию: Липпманн, ее бывший учитель, в 1908 году по физике, и Муассан в 1906 году по химии. Комитет выразил мнение, что полученные данные представляют собой величайший научный вклад, когда-либо сделанный в докторскую диссертацию.

Небольшое празднование в честь Мари было устроено вечером коллегой-исследователем Полем Ланжевеном. Среди гостей были Жан Перрен, известный профессор Сорбонны, и Эрнест Резерфорд, который тогда работал в Канаде, но временно находился в Париже и очень хотел встретиться с Марией Кюри.У него была веская причина. Его исследование отклонения излучения в магнитных полях не имело успеха до тех пор, пока Кюри не прислали ему сильно радиоактивный препарат. К тому времени он был уже знаменит и вскоре стал считаться величайшим физиком-экспериментатором своего времени. Был теплый вечер, и группа вышла в сад. Пьер подготовил к дню эффектный финал. Когда все сели, он вытащил из кармана жилета маленькую трубочку, частично покрытую сульфидом цинка, в которой содержалось некоторое количество соли радия в растворе.Внезапно трубка загорелась, освещая темноту, и группа смотрела на дисплей с удивлением, тихо и торжественно. Но в свете трубки Резерфорд увидел, что пальцы Пьера в шрамах и воспалении, и ему было трудно держать трубку.

Серьезные проблемы со здоровьем

Неделей ранее Мари и Пьер были приглашены в Королевский институт в Лондоне, где Пьер читал лекцию. Перед многолюдным залом он показал, как радий быстро воздействует на фотопластинки, завернутые в бумагу, как вещество выделяет тепло; в полумраке он продемонстрировал эффектный световой эффект.Он описал медицинские тесты, которые он опробовал на себе. Он завернул образец солей радия в тонкое резиновое покрытие и привязал его к руке на десять часов, затем изучал рану, которая напоминала ожог, день за днем. Через 52 дня остался постоянный серый рубец. В этой связи Пьер упомянул возможность использования радия для лечения рака. Но руки Пьера в шрамах так дрожали, что однажды он пролил немного дорогостоящего препарата. Спустя 50 лет в помещениях было обнаружено радиоактивное излучение, и некоторые поверхности пришлось очистить.

На самом деле Пьер был болен. Его ноги дрожали так, что временами ему было трудно стоять. Ему было очень больно. Он обратился к врачу, который диагностировал неврастению и прописал стрихнин. А кожа на пальцах Мари была потрескалась и покрылась шрамами. Оба они постоянно страдали от переутомления. Очевидно, они не подозревали, что радиация может пагубно сказаться на их общем состоянии здоровья. Пьер, любивший говорить, что радий в миллион раз более радиоактивен, чем уран, часто носил образец в кармане жилета, чтобы показать его друзьям.Мари любила ставить у кровати немного радиевой соли, которая светилась в темноте. Оставленные ими бумаги явно радиоактивны. Если сегодня в Bibliothèque Nationale вы хотите проконсультироваться с тремя черными блокнотами, в которых записана их работа с декабря 1897 года и трех последующих лет, вы должны подписать сертификат, что вы делаете это на свой страх и риск. Людям придется делать это еще долго. Фактически, требуется 1620 лет, прежде чем активность радия снизится вдвое.

Резерфорд ничего не подозревал об опасностях, как и Кюри. Когда выяснилось, что один из его коллег, который работал с радиоактивными веществами в течение нескольких месяцев, смог разрядить электроскоп на выдохе, Резерфорд выразил свое восхищение. Это подтвердило его теорию о существовании эманаций в воздухе.

Ввиду возможности использования радия в медицине в США начали строиться заводы для его крупномасштабного производства. Возник вопрос, следует ли Мари и Пьеру подавать заявку на патент на производственный процесс.Они оба были против. Чистое исследование должно проводиться само по себе и не должно путаться с целью получения прибыли в отрасли. Исследователи должны быть незаинтересованными и сделать свои выводы доступными для всех. Мари и Пьер щедро снабжали своих коллег-исследователей, включая Резерфорда, препаратами, которые они так кропотливо производили. Они снабдили промышленность описанием производственного процесса.

Нобелевская премия

В 1903 году Мари и Пьер Кюри были удостоены половины Нобелевской премии по физике.Цитата была сделана «в знак признания выдающихся заслуг, которые они оказали совместными исследованиями радиационных явлений, открытых профессором Анри Беккерелем». Анри Беккерель получил вторую половину за открытие спонтанной радиоактивности. В письме в Шведскую академию наук Пьер объясняет, что ни один из них не может приехать в Стокгольм для получения премии. Они не могли уйти из-за своих преподавательских обязанностей. Он добавляет: «Мадам Кюри заболела этим летом и еще не полностью выздоровела.Конечно, это было правдой, но его собственное здоровье было не лучше. Лишь в июне 1905 года они поехали в Стокгольм, где Пьер прочитал Нобелевскую лекцию.

На церемонии вручения премии президент Шведской академии упомянул в своей речи старую пословицу: «Союз дает силу». Далее он процитировал книгу Бытия: «Не хорошо быть человеку одному; Я сделаю его помощником для него ».

Хотя Нобелевская премия облегчила их финансовые проблемы, супруги Кюри внезапно оказались в центре внимания общественности и прессы.Их, казалось бы, романтическая история, их труды в невыносимых условиях, замечательный новый элемент, который мог распадаться и выделять тепло из, по-видимому, неисчерпаемого источника, — все эти вещи превратили рассказы в сказки. В центре была Мари, хрупкая женщина, которая гигантской палочкой измельчила тонны урана, чтобы извлечь крошечное количество магического элемента. Даже Le Figaro, в остальном разумная газета начиналась со слов «Жили-были…» Их преследовали журналисты со всего мира — ситуация, с которой они не могли справиться.Мари написала: «Нарушение нашей добровольной изоляции стало причиной настоящих страданий для нас и имело все последствия катастрофы». Пьер писал в июле 1905 года: «Прошел целый год с тех пор, как я мог делать какую-либо работу… очевидно, я не нашел способа защитить нас от растраты нашего времени, и тем не менее это очень необходимо. С интеллектуальной точки зрения это вопрос жизни или смерти ».

Но, как подчеркивает Элизабет Кроуфорд в своей книге « Начало нобелевского института », с точки зрения последнего, присуждение премии 1903 года по физике было виртуозным.Раньше широко освещались в прессе только Премия в области литературы и Премия мира; Премии по научным предметам считались слишком эзотерическими, чтобы интересовать широкую публику. Волнения, вызванные присуждением Премии Кюри, особенно Марии Кюри, раз и навсегда пробудили любопытство прессы и общественности. Работа исследователей была захватывающей, их открытия — захватывающими.

Состояние здоровья Марии и Пьера Кюри вызывало беспокойство.Их друзья пытались заставить их меньше работать. Все их симптомы были связаны с сквозняком и перенапряжением. Их самым заветным желанием было иметь новую лабораторию, но в перспективе такой лаборатории не было. Когда 14 июля 1903 года Пол Аппель, декан факультета естественных наук, обратился к Пьеру с просьбой выдвинуть его имя в качестве лауреата престижной награды Почетного легиона, Пьер ответил: «… Я не чувствую ни малейшей нужды в этом. меня украшают, но мне больше всего нужна лаборатория «. Хотя Пьеру дали стул в Сорбонне в 1904 году с обещанием создать лабораторию, еще в 1906 году его еще не начали строить.Пьеру предоставили доступ к некоторым комнатам в здании, используемом для учебы молодыми студентами-медиками. Пьер Кюри так и не получил настоящей лаборатории.

Ужасная катастрофа

19 апреля 1906 года Пьер Кюри был сбит телегой, запряженной лошадьми, возле моста Пон-Нёф в Париже и убит. Теперь Мари осталась одна с двумя дочерьми, Ирен 9 лет и 2 года. Шок с самого начала полностью ее сломил. Но даже сейчас она могла опираться на твердость и настойчивость, которые были фундаментальными аспектами ее характера.Когда ей предложили пенсию, она отказалась от нее: мне 38 лет, и я могу содержать себя, — так она ответила. Она была назначена вместо Пьера на посту руководителя лаборатории, несомненно, наиболее подходящей, и отвечала за его обязанности преподавателя. Таким образом, она стала первой женщиной, назначенной преподавать в Сорбонне. Спустя несколько месяцев, в ноябре 1906 года, она прочитала свою первую лекцию. Большой амфитеатр был переполнен. Помимо студентов, в ее аудиторию входили люди из дальнего и ближнего зарубежья, присутствовали журналисты и фотографы.Многие ожидали, что произойдет что-то необычное. Возможно какое-то проявление исторического события. Когда вошла Мари, худая, бледная и напряженная, ее встретили овациями. Однако ожидания чего-то иного, кроме ясной и содержательной лекции по физике, не оправдались. Но личность Мари, ее аура простоты и компетентности произвели огромное впечатление.

Ирен было 9 лет. У Мари были определенные представления о воспитании и образовании детей, которые она теперь хотела претворить в жизнь.В кругу ее друзей входила небольшая группа профессоров с детьми школьного возраста. Мари организовала частную школу, в которой сами родители выступали учителями. Группу из десяти детей, соответственно, обучали только выдающиеся профессора: Жан Перрен, Поль Ланжевен, Эдуард Шаванн, профессор китайского языка, Анри Мутон из Института Пастера, скульптор занимался лепкой и рисунком. Мари считала, что научные предметы следует преподавать в раннем возрасте, но не по слишком жесткой программе.Было важно, чтобы дети могли свободно развиваться. Большую часть времени занимали игры и физическая активность. Достаточно много времени уходило на поездки, потому что детям приходилось ездить к своим учителям, к Мари в Со или на уроки Ланжевена в одном из пригородов Парижа. Маленькая группа стала своего рода школой для элиты с большим упором на науку. Ребята рассказывают, что у них остались счастливые воспоминания о том времени. Для Ирен именно в те годы были заложены основы ее становления как исследователя.Образовательный эксперимент длился два года. Впоследствии ученики должны были подготовиться к предстоящему экзамену на степень бакалавра и и следовать традиционным образовательным программам.

Вторая Нобелевская премия

В 1908 году Мари, как первая женщина, была назначена профессором Сорбонны. Она произвела несколько дециграммов очень чистого хлорида радия, прежде чем, наконец, в сотрудничестве с Андре Дебьерном, она смогла выделить радий в металлической форме.Андре Дебьерн, который начинал как лаборант, стал ее верным сотрудником до самой ее смерти, а затем сменил ее на посту руководителя лаборатории. В 1911 году ей была присуждена Нобелевская премия по химии. Цитата Нобелевского комитета была дана «в знак признания ее заслуг в развитии химии путем открытия элементов радия и полония, выделения радия и изучения природы и соединений этого замечательного элемента».

Теперь, когда архивы стали общедоступными, можно подробно изучить события, связанные с вручением двух премий в 1903 и 1911 годах.В письме от 1903 года несколько членов Академии наук , в том числе Анри Пуанкаре и Гастон Дарбу, номинировали Беккереля и Пьера Кюри на премию по физике. Имя Мари не упоминалось. Это заставило Гёста Миттаг-Леффлера, профессора математики Стокгольмского университетского колледжа, написать Пьеру Кюри. Это письмо не сохранилось, но сохранился ответ Пьера Кюри от 6 августа 1903 года. Он написал: «Если это правда, что кто-то серьезно думает обо мне (о премии), я очень хочу, чтобы меня рассматривали вместе с мадам Кюри в отношении наших исследований радиоактивных тел.Обратив внимание на роль, которую она сыграла в открытии радия и полония, он добавил: «Не думаете ли вы, что с художественной точки зрения было бы более приятно, если бы мы были связаны таким образом?» (плюс joli d’un point de vue artistique).

Некоторые биографы задаются вопросом, заслуживала ли Мари премии по химии в 1911 году. Они утверждали, что открытия радия и полония были одной из причин, по которым была присуждена премия в 1903 году, хотя об этом прямо не говорилось.Сообщается, что Мари снова была награждена Премией за то же открытие, причем эта награда, возможно, была выражением сочувствия по причинам, которые будут упомянуты ниже. Однако на самом деле ссылка на премию 1903 г. была сформулирована намеренно с расчетом на будущую премию по химии. Химики считали открытие и выделение радия величайшим событием в химии с момента открытия кислорода. Это впервые в истории может быть показано, что элемент может быть преобразован в другой элемент, что произвело революцию в химии и означало новую эпоху.

Ужасный год

Отклонено академией

Несмотря на вторую Нобелевскую премию и приглашение на первую Сольвеевскую конференцию с участием ведущих физиков мира, включая Эйнштейна, Пуанкаре и Планка, 1911 год стал темным годом в жизни Мари. В двух клеветнических кампаниях ей пришлось испытать непостоянство французской прессы. Первый был начат 16 ноября 1910 года, когда из статьи в Le Figaro стало известно, что она готова быть выдвинутой на выборах в Академии наук .Примеры других факторов, помимо заслуг при принятии решения о выборах, действительно существовали, но сама Мария и ее выдающиеся коллеги-исследователи, похоже, считали, что с ее исключительно блестящими научными заслугами ее избрание было самоочевидным. Тем не менее, как выяснилось, решающее значение имела не заслуга. Темные течения антисемитизма, предрассудков в отношении женщин, ксенофобии и даже антинаучных настроений, существовавшие во французском обществе, вышли на поверхность. Обычно выборы не интересовали прессу.Самой яростной газетой была ультранационалистическая и антисемитская L’Action Française , которую возглавлял Леон Доде, сын писателя Альфонса Доде. Дрейфус получил возмещение за свои проступки в 1906 году и был награжден орденом Почетного легиона, но в глазах групп, которые выступали против него во время суда, он все еще был виновен, оставался «еврейским предателем». Группы сторонников Дрейфуса, которые поддерживали его дело, вызывали подозрение, и ученые, которые поддерживали Мари, были среди них.Шутки безвкусицы чередовались с возмутительными обвинениями. Говорили, что исследования Пьера дали ей бесплатную поездку. Она приехала из Польши, хотя формально она была католичкой, но ее имя Склодовская указывало на то, что она могла иметь еврейское происхождение и так далее. За неделю до выборов был выдвинут противостоящий кандидат Эдуард Бранли. Голосование 23 января 1911 года проходило в присутствии журналистов, фотографов и толп любопытных. Выборы прошли в бурной атмосфере.В первом туре Мари проиграла в один голос, во втором — в два. Всего было подано пятьдесят восемь голосов. Нобелевской премии 1903 года и поддержки таких выдающихся исследователей, как Жан Перрен, Анри Пуанкаре, Поль Аппель и постоянный секретарь Академии Гастон Дарбу, было недостаточно, чтобы открыть двери Академии . Это событие вызвало международное внимание и возмущение. Это глубоко ранило как Мари, так и Эдуара Бранли, самого заслуженного исследователя.

Дело Ланжевена

Однако невзгоды Мари на этом не закончились. Когда в начале ноября 1911 года Мари поехала в Бельгию, будучи приглашенной вместе с самыми выдающимися физиками мира на первую Сольвеевскую конференцию, она получила сообщение о том, что в прессе началась новая кампания. Теперь это был вопрос ее личной жизни и ее отношений с ее коллегой Полем Ланжевеном, который также был приглашен на конференцию. У него были семейные проблемы в течение нескольких лет, и он переехал из своего загородного дома в небольшую квартиру в Париже.Мари была изображена как причина. Оба были описаны в клеветнических выражениях. Скандал развернулся резко. Мари встает в свою защиту и сумела добиться извинений от газеты Le Temps . В тот же день она получила известие из Стокгольма о присуждении Нобелевской премии по химии. Однако те самые газеты, которые сделали ее легендой, когда она получила Нобелевскую премию по физике в 1903 году, теперь полностью игнорировали тот факт, что она была удостоена премии по химии, или просто сообщали об этом в нескольких словах на внутренней странице.Скандал с Ланжевеном перерос в серьезное дело, потрясшее университетский мир Парижа и французское правительство на самом высоком уровне. Мадам Ланжевен готовила судебный иск для получения опеки над четырьмя детьми. В результате кражи со взломом в квартире Ланжевена некоторые письма были украдены и доставлены в прессу. Леон Доде превратил все это в новое дело Дрейфуса. День за днем ​​Мари приходилось бросать вызов газетам: пришла иностранка, полька, исследователь, поддерживаемый нашими французскими учеными, и украла мужа честной француженки.Доде процитировал пресловутые слова Фукье-Тинвиля о том, что во время революции химика Лавуазье отправили на гильотину: «Республике не нужны ученые». Друзья Мари немедленно поддержали ее. Жан Перрен, Анри Пуанкаре и Эмиль Борель обратились к издателям газет. Двоюродный брат Анри Пуанкаре, Раймон Пуанкаре, старший юрист, который через несколько лет должен был стать президентом Франции, был нанят в качестве советника. Но скандал продолжал развиваться с заголовками на первых страницах, такими как «Мадам Кюри, может ли она по-прежнему оставаться профессором Сорбонны?» Мари осталась со своими детьми в Со, где она была практически узницей в собственном доме.Ее друзья боялись, что она упадет. Драма завершилась утром 23 ноября, когда отрывки из писем были опубликованы в газете L’Oeuvre . Доказательств обвинений, выдвинутых против Мари, не было, и подлинность писем могла быть поставлена ​​под сомнение, но в жаркой атмосфере было мало тех, кто ясно мыслил.

В своей книге Souvenirs et rencontres Маргарита Борель дает драматическое описание того, что произошло. Эмиль Борель был крайне возмущен и действовал быстро.Мари пришлось забрать из Со и жить с ними, пока буря не утихнет. Маргарита и Андре Дебьерн вышли в Со, где обнаружили враждебную и разъяренную толпу, собравшуюся у дома Мари. Кто-то крикнул: «Иди домой, в Польшу». В дом попал камень. Уговорив Мари пойти с ними, они повели ее, держась за руку, сквозь толпу. Мари сидела неподвижно и смертельно бледной на протяжении всего пути. Маргарита хотела взять ее за руку, но не решилась.По возвращении Мари и Ив поселились в двух комнатах в доме Борелей. Анриетта Перрен присматривает за Ирен. Но дом Борелей принадлежал École Normale Supérieure , и Эмиля Бореля вызвали к министру просвещения (Теодору Штегу, le ministre de l’Instruction publique), который сообщил ему, что он не имеет права позволить Марии Кюри остаться. в его доме. Это бросило бы тень на École Normale . Если Борель будет настаивать на том, чтобы оставить гостя, его уволят.«Ну что ж, я буду настаивать», — ответил Борель. Что касается Маргариты Борель, ей пришлось пережить ожесточенную схватку со своим отцом, Полем Аппеллом, тогдашним деканом факультета Сорбонны. Он был в ярости, что борелы замешаны в этом деле. Он рассказал, что с несколькими другими влиятельными людьми он планировал интервью с Мари, чтобы попросить ее покинуть Францию: ее положение в Париже было невозможным. «Я сделал все для нее, я поддержал ее кандидатуру в Académie , но я не могу сдержать наводнение, которое сейчас охватывает ее.Маргарита ответила: «Если вы уступите этому идиотскому националистическому движению и настаиваете на том, чтобы Мари покинула Францию, вы меня больше никогда не увидите». Аппель, который собирался надеть туфли, швырнул одну из них в дверь, но интервью с Мари не состоялось. Ланжевен, который неоднократно подвергался оскорблениям, затем почувствовал себя вынужденным бросить вызов Гюставу Тери, редактору газеты, напечатавшей письма, на дуэль. Дуэль была обычным способом получения удовлетворения во Франции в то время, хотя и редко в академических кругах.Издатели газет, которые столкнулись друг с другом в этом споре, уже вели дуэли. Обычно использовались мечи, и дуэлянт обычно довольствовался нанесением основательной царапины своему противнику, чтобы дуэль считалась решенной. Но несчастные случаи со смертельным исходом действительно имели место. Ланжевену было трудно найти секунды, но ему удалось уговорить Поля Пенлеве, математика, а затем и премьер-министра, директора Школы физики и химии. Поединок из пистолетов на дистанции 25 метров должен был состояться утром 25 ноября.Пенлеве, не привыкший к рутине, удивил всех присутствующих, необычайно быстро начал считать громким голосом: раз, два, три. Тери не поднял пистолет. Ланжевен, который сначала поднял, а потом опустил. Выстрела не было. Журналисты писали о тишине и о голубях, спокойно кормящихся на поле. Посреди всей своей тяжести дуэль превратилась в фарс.

Однако публикация писем и дуэль были слишком трудными для ответственных лиц Шведской академии наук в Стокгольме.Мари получила письмо от члена, Сванте Аррениуса, в котором он сказал, что дуэль произвела впечатление, что опубликованная переписка не была фальсифицирована. Он попросил ее телеграфировать, что она не приедет на церемонию вручения премии, и написать ему письмо о том, что она не хочет принимать премию до тех пор, пока судебное разбирательство по делу Ланжевена не покажет, что обвинения против нее абсолютно безосновательны. . Из наиболее пострадавших, человек, который оставался уравновешенным, несмотря на огромное напряжение критической ситуации, на самом деле была сама Мари.В хорошо сформулированном и содержательном ответе она указала, что ей была присуждена премия за открытие радия и полония, и что она не может согласиться с принципом, согласно которому следует оказывать влияние на оценку ценности научной работы. клеветой на личную жизнь исследователя. 6 декабря Ланжевен написал длинное письмо Сванте Аррениусу, с которым встречался ранее. Он описал всю ситуацию, объяснил, в каких кругах стоит клеветническая кампания. Он призвал Нобелевский комитет не допустить, чтобы на него влияла в корне несправедливая кампания.На самом деле это не так уж повлияло.

Мари собрала все свои силы и прочитала Нобелевскую лекцию 11 декабря в Стокгольме. Лекцию следует читать в свете того, что она пережила. Своим подбором слов она ясно дала понять, что однозначно было ее вкладом в сотрудничество с Пьером. Она говорила об области исследований, которую «я назвал радиоактивностью», и «моей гипотезе о том, что радиоактивность является свойством атома», но не умаляя его вкладов.Она заявила, что также считает эту премию данью уважения Пьеру Кюри.

Однако это огромное усилие полностью истощило ее силы. Она впала в депрессивное состояние. 29 декабря ее доставили в больницу, местонахождение которой держалось в секрете для ее защиты. Когда она в какой-то степени выздоровела, она поехала в Англию, где ее друг, физик Герта Айртон, присмотрела за ней и увидела, что пресса держится подальше. Прошел целый год, прежде чем она смогла работать, как раньше.

В своей книге Маргарита Борель цитирует слова Жана Перрена: «Если бы не пятеро из нас, кто вступился за Марию Кюри против всего мира, когда ее охватил оползень грязи, Мария вернулась бы в Польшу, и мы были бы отмечены вечный позор ». Это были Жан и Анриетта Перрен, Эмиль и Маргарита Борель и Андре Дебьерн.

Судебные разбирательства не возбуждены. Ланжевен и его жена достигли соглашения 9 декабря без упоминания имени Мари.Мы никогда не узнаем с уверенностью, каков был характер отношений между Марией Кюри и Полем Ланжевеном. Об этом говорит сын Поля Ланжевена, Андре Ланжевен, в своей биографии своего отца, которая была опубликована в 1971 году. Он пишет: «Разве это не вполне естественно, что дружба и взаимное восхищение через несколько лет после смерти Пьера могли постепенно перерасти в страсть и отношения? » В качестве примечания можно добавить, что внук Поля Ланжевена, Мишель (ныне покойный), и внучка Мари, Элен, позже поженились.Элен Ланжевен-Жолио, физик-ядерщик, внимательно изучила записные книжки Мари и Пьера Кюри, чтобы получить представление о том, как работало их сотрудничество.

Мари открыла совершенно новую область исследований: радиоактивность. Во всем мире изучаются различные его аспекты. В Упсале Даниэль Стрёмхольм, профессор химии, и Сведберг, тогда доцент, исследовали химию радиоактивных элементов. В 1909 году они были близки к открытию изотопов.Однако в следующем году британский физик Фредерик Содди окончательно прояснил концепцию изотопов. Лаборатория Мари стала Меккой для исследований радия. Ева Рамштедт, получившая докторскую степень по физике в Упсале в 1910 году, училась у Марии Кюри в 1910-11 годах, а затем была адъюнкт-профессором радиологии в Стокгольмском университетском колледже в 1915-1932 годах. Норвежский химик Эллен Гледич работала с Мари Кюри в 1907-1912 годах.

Война

Когда в 1914 году Мари стала руководить одним из отделов Радиевого института, созданного совместно Парижским университетом и Институтом Пастера, разразилась Первая мировая война.Мари поместила своих двух дочерей, 17-летнюю Ирен и 10-летнюю Ирен, в безопасное место в Бретани. Сама она села на поезд до Бордо, перегруженный людьми, уезжающими из Парижа в поисках более безопасного убежища. Но у Мари была другая причина своего путешествия. У нее был тяжелый 20-килограммовый свинцовый контейнер, в который она поместила свой ценный радий. Оказавшись в Бордо, другие пассажиры помчались по своим местам. Она осталась стоять со своим тяжелым мешком, который у нее не было сил нести без посторонней помощи.В конце концов, какой-то чиновник помог ей найти комнату, где она спала с тяжелой сумкой у кровати. На следующий день, отправив сумку в хранилище банка, она села на поезд обратно в Париж. Теперь он был переполнен солдатами. На протяжении всей войны она активно занималась оснащением более 20 фургонов, которые выполняли функции мобильных полевых госпиталей, и около 200 стационарных установок рентгеновскими аппаратами.

Мари за рулем одной из радиологических машин, 1917 год.

Она обучала молодых женщин простейшим рентгеновским технологиям, сама водила один из фургонов и принимала активное участие в поиске металлических осколков.Иногда она обнаруживала, что должна давать докторам уроки элементарной геометрии. Ирен, когда ей исполнилось 18 лет, втянулась в это дело, и в примитивных условиях они оба подверглись воздействию больших доз радиации.

После заключения мирного договора в 1918 году ее Радиевый институт, строительство которого было завершено в 1914 году, теперь может быть открыт. В межвоенные годы он стал самым всемирно известным исследовательским институтом Франции. Тем не менее, как отмечает ее французский биограф Франсуаза Жиру, французское государство не особо поддерживало ее.В США радий производился промышленным способом, но по цене, которую Мари не могла себе позволить. Ей пришлось много времени уделять сбору средств для своего института. Она также приняла активное участие, когда стала членом Комиссии по интеллектуальному сотрудничеству Лиги Наций и какое-то время была ее вице-президентом. Она часто принимала участие в ее заседаниях в Женеве, где также встречалась со шведским делегатом Анной Виксель.

Мисси

Мари регулярно отказывала всем желающим взять у нее интервью.Однако известной американской журналистке Мари Мэлони, известной как Мисси, которая долгое время восхищалась Мари, удалось с ней встретиться. Эта встреча имела большое значение для них обоих. Мари сказала Мисси, что исследователи в США имеют в своем распоряжении около 50 граммов радия. — А во Франции тогда? спросила Мисси. «В моей лаборатории едва ли больше одного грамма», — ответила Мари. «Но у вас должны быть все ресурсы мира, чтобы продолжить ваши исследования. Кто-то должен об этом позаботиться, — сказала Мисси.»Но кто?» — покорно ответила Мари. «Женщины Америки», — пообещала Мисси.

Мисси, как и сама Мари, обладала огромной силой и сильной внутренней выносливостью при хрупкой внешности. Теперь она организовала одну из самых крупных и успешных кампаний по финансированию исследований в мире. Прежде всего, она заставила газеты Нью-Йорка пообещать не печатать ни слова о деле Ланжевена и — чтобы чувствовать себя в безопасности — невероятным образом сумела взять все их материалы по делу Ланжевена.Благодаря прессе, Мари стала чрезвычайно популярной в Америке, и все, казалось, хотели встретиться с ней — великой мадам Кюри. Мисси пришлось изо всех сил заставить Мари принять программу своего визита наравне с кампанией. В конце концов, ей пришлось обратиться к Полу Аппеллу, ныне ректору университета, чтобы убедить Мари. Несмотря на свою неуверенность и отвращение к публичности, Мари согласилась поехать в Америку, чтобы получить подарок — один грамм радия — от руки президента Уоррена Хардинга. «Я понимаю, что это будет очень ценно для моего института», — написала она Мисси.Когда обо всем этом стало известно во Франции, газета Je sais tout устроила гала-концерт в Парижской опере. В нем приняли участие самые известные личности Франции, в том числе Аристид Бриан, тогдашний министр иностранных дел, который позже, в 1926 году, получил Нобелевскую премию мира. Жан Перрен выступил с речью о вкладе Мари и обещаниях на будущее, которые дали ее открытия. Великая Сара Бернар прочитала «Оду мадам Кюри», назвав ее сестрой Прометея.После того, как десять лет назад ее протащили по грязи, она превратилась в современную Жанну д’Арк.

Мисси Мэлони, Ирен, Мари и Ива Кюри в США.

Мисси обязалась устроить все так, чтобы у Мари было наименьшее возможное усилие. Несмотря на это, Мари приходилось посещать бесчисленные приемы и посещать американские университеты. Внешне поездка представляла собой одно большое триумфальное шествие. Она стала лауреатом около двадцати наград в виде почетных докторских степеней, медалей и членства в академиях.Ей поклонялись огромные толпы. Но для самой Мари это было мучением. По возможности, ее представляли две дочери.

Мари и Мисси стали близкими друзьями. Неиссякаемая Мисси организовала дальнейшие сборы одного грамма радия для института, который Мари помогла основать в Варшаве. Второе путешествие Мари в Америку закончилось всего за несколько дней до великого краха фондовой биржи в 1929 году.

В последние десять лет своей жизни Мари была счастлива видеть, как ее дочь Ирен и ее зять Фредерик Жолио проводят успешные исследования в лаборатории.Она дожила до того, чтобы увидеть их открытие искусственной радиоактивности, но не услышала, что они были удостоены Нобелевской премии по химии за это в 1935 году. Мария Кюри умерла от лейкемии 4 июля 1934 года.

Эпилог

Стоит отметить, что новые открытия конца девятнадцатого века сыграли важную роль и в прорыве современного искусства. Рентгеновская фотография сфокусировала искусство на невидимом. Человеческое тело растворилось в мерцающем тумане. Василий Кандинский, один из пионеров абстрактной живописи, писал о радиоактивности в своих автобиографических заметках 1901-13 годов.Он утверждал, что в его душе распад атома был синонимом распада всего мира. Самые толстые стены внезапно рухнули. Все стало неуверенным, неустойчивым и текучим. Он не удивился бы, если бы перед ним в воздухе разлетелся камень и стал невидимым.

Для физиков времен Марии Кюри новые открытия были не менее революционными. Хотя, по общему признанию, мир не распался, тем не менее классическое, детерминистское представление о мире произошло.Радиоактивный распад, когда тепло выделяется из невидимого и, по-видимому, неисчерпаемого источника, что радиоактивные элементы превращаются в новые элементы, точно так же, как в древних мечтах алхимиков о возможности получения золота, все это противоречило самым укоренившимся принципам классической физики. . Чтобы понять радиоактивность, требовалось развитие квантовой механики. Но следует отметить, что рождение квантовой механики было инициировано не изучением радиоактивности, а исследованием Максом Планком излучения черного тела в 1900 году.Это было старое месторождение, которое не было объектом такого же интереса и внимания, как новые захватывающие открытия. Только в 1928 году, более чем четверть века спустя, тип радиоактивности, называемый альфа-распадом, получил свое теоретическое объяснение. Это пример туннельного эффекта в квантовой механике.

Многое изменилось в условиях, в которых работают исследователи, с тех пор, как Мари и Пьер Кюри работали в навесе со сквозняками и отказались рассматривать получение патента как несовместимое с их взглядами на роль исследователей; тем не менее патент облегчил бы их исследования и сохранил бы их здоровье.Но в одном отношении ситуация остается неизменной. Природа так же старательно хранит свои действительно глубокие секреты, и так же трудно предсказать, где можно найти ответы на фундаментальные вопросы.


Имена, упомянутые в тексте

Аппель, Поль (1855-1930), математик
Аррениус, Сванте (1859-1927), лауреат Нобелевской премии по химии 1903 года
Айртон, Герта (1854-1923), английский физик
Беккерель, Анри (1852-1908), Нобелевская премия в области физики 1903
Борель, Эмиль (1871-1956), математик
Борель, Маргарита, писатель, замужем за Эмилем Борелем
Бранли, Эдуард (1844-1940), физик
Бриан, Аристид (1862-1932), выдающийся французский государственный деятель, Нобелевская премия мира 1926 г.
Бриллюэн, Марсель (1854-1948), физик-теоретик
Дарбу, Гастон (1842-1917), математик
Доде, Леон (1867-1942), редактор L’Action Française
Дебьерн, Андре ( 1874-1949), многолетний коллега Марии Кюри
Эйнштейн, Альберт (1879-1955), Нобелевская премия по физике 1921
Жиру, Франсуаза (1916-), писатель, бывший министр
Гледич, Эллен (1879-1968), химик
Герц, Генрих (1857-1894), физик
Ланжевен, Поль (1872-1946), физик
Липпманн, Габриэль (18 45-1921), Нобелевская премия по физике 1908
Маркони, Гульельмо (1874-1937), Нобелевская премия по физике 1909
Миттаг-Леффлер, Гёста (1846-1927), математик
Муассан, Анри (1852-1907), Нобелевская премия по химии 1906
Оствальд, Вильгельм (1853-1932), Нобелевская премия по химии 1909
Пенлеве, Поль (1863-1933), математик
Перрен, Жан (1870-1942) Нобелевская премия по физике 1926
Планк, Макс (1858- 1947), Нобелевская премия по физике 1918
Пуанкаре, Анри (1854-1912), математик, философ
Пуанкаре, Раймонд (1860-1934), юрист (президент 1913-1920)
Рамстедт, Ева (1879-1974), физик
Рентген, Вильгельм Конрад (1845-1923), Нобелевская премия по физике 1901
Резерфорд, Эрнест (1871-1937), Нобелевская премия по химии 1908
Содди, Фредерик (1877-1956), Нобелевская премия по химии 1921
Стремхольм, Даниэль ( 1871-1961), химик, профессор Упсальского университета
Svedberg, The (1884-1971), Нобелевская премия по химии 1926


Библиография

Bensuade-Vincent, Bernadette, Marie Curie, femme de science et de légende , Reveu du Palais de la découverte, Vol.16. № 157 апреля 1988 г., 15–30.

Кроуфорд, Элизабет, Начало существования Нобелевского института, Научные премии 1901-1915 гг. , Cambridge University Press, Cambridge, & Edition de la Maison des Sciences, Париж, 1984.

Кюри, Ева, Мадам Кюри , Галлимар, Париж, 1938. На английском языке, Даблдей, Нью-Йорк.

Кюри, Мари, Пьер Кюри и Автобиографические заметки , Компания Макмиллан, Нью-Йорк, 1923. Впоследствии Мария Кюри отказалась разрешить публикацию своих автобиографических заметок в любой другой стране.

Gleditsch, Ellen, Marie Sklodowska Curie (на норвежском языке), Nordisk Tidskrift, Årg. 35, 1959.

Кандинский, Василий, Взгляд в прошлое 1901-1913, Синий всадник, Пауль Клее. Франц Марк , Нью-Йорк, 1945.

Langevin, André, Paul Langevin, mon père, Les Éditeur Français Réunis, Париж, 1971.

Марбо, Камилла (псевдоним Маргариты Борель), Souvenirs et Rencontres , Grasset, Paris, 1968.

МакГрейн, Шэрон Бертч, Женщины-лауреаты Нобелевской премии в области науки, их жизни, борьба и важные открытия, A Birch Lane Press Book, Carol Publishing Group, Нью-Йорк, 1993.

Нобелевских лекций, включая презентации и биографии лауреатов по физике 1901–21. Опубликовано для Нобелевского фонда в 1967 году издательством Elsevier Publishing Company, Амстердам-Лондон-Нью-Йорк.

Нобелевских лекций, включая презентации и биографии лауреатов, химия 1901–21.Опубликовано для Нобелевского фонда в 1967 году издательством Elsevier Publishing Company, Амстердам-Лондон-Нью-Йорк.

Пфлаум, Розалинд, Великая одержимость: мадам Кюри и ее мир , Даблдей, Нью-Йорк, 1989.

Куинн, Сьюзан, Мария Кюри: Жизнь , Саймон и Шустер, Нью-Йорк, 1995.

Рамштедт, Ева, Мария Склодовская Кюри, , Космос. Статьи по физике (на шведском языке), опубликованные Svenska Fysikersamfundet, № 12, 1934 г.

Рид, Роберт, Мария Кюри , William Collins Sons & Co Ltd, Лондон, 1974.

Наука, технологии и общество во времена Альфреда Нобеля. Труды Нобелевского симпозиума. Под редакцией Карла Густава Бернхарда, Элизабет Кроуфорд, Пера Сёрбома. Опубликовано для Нобелевского фонда издательством Pergamon Press, Оксфорд, 1982 г.


Прочие источники

Muzeum Marii Curie-Sklodowskiej
(Polskie Towarzystwo Chemiczne)
00-227 Warsawa, ul. Freta 16
тел .: 48-22-31 80 92
факс: 48-22-31 13 04
Контактное лицо: Малгожата Собещак-Марчиняк

Веб-сайт L’Institut Curie et l’Histoire (на французском языке)


* Изначально прочитана в качестве лекции в Шведской королевской академии наук в Стокгольме, Швеция, 28 февраля 1996 г.

Перевод со шведского на английский Нэнси Маршалл-Лунден.

Впервые опубликовано 1 декабря 1996 г.

Как это могло случиться?

  • Все автомобили Chevrolet Bolt EV и Bolt EUV, произведенные GM, отзываются, поскольку их батареи могут быть неисправны и стать причиной пожара.
  • Что такого в батареях — литий-ионных элементах, полученных от LG Energy Solutions и произведенных на двух разных континентах, — что могло привести к этому?
  • Автомобиль и водитель поговорили с инженером по аккумуляторной батарее, который дал нам полное объяснение.Кроме того, мы даем владельцам Bolt контрольный список того, что делать и как получить дополнительную информацию от Chevrolet.

    General Motors запланировала запуск полного набора электромобилей в течение следующих пяти лет. Таким образом, продолжающийся отзыв аккумуляторов Chevrolet Bolt EV, замена которых не может даже начаться, пока GM не выяснит, что пошло не так, угрожает омрачить осенний дебют пикапа GMC Hummer EV 2022 года и запуск следующей весной Cadillac 2023 года. Lyriq.

    Отзыв превратился в замедленную катастрофу с момента его начала в ноябре прошлого года.Именно тогда GM обнаружила 50 930 электромобилей Bolt с 2017 по 2019 модельные годы, которые могли иметь дефектные ячейки. Позже это число выросло до 68 700 автомобилей. В июле он снова отозвал те же автомобили после того, как его инженеры выявили два потенциальных дефекта, которые в редких случаях могли присутствовать в одной и той же камере.

    Аккумуляторный блок Chevrolet Bolt.

    Шевроле

    Затем все стало еще хуже: 20 августа из «чрезмерной осторожности» GM добавила все 63 680 болтов EV и EUV модели с 2020 модельного года по сегодняшний день, а также еще 9340 болтов из 2019 модельного года, которые ранее не вспоминались.

    Новая модель Bolt EUV только что отправлялась дилерам; деятельность вокруг этого запуска приостановлена. Между тем, Chevrolet значительно снизила цены на Bolt на 2022 год, превратив автомобиль в доступный электромобиль начального уровня, дополняющий грядущие роскошные модели GMC и Cadillac.

    В настоящее время общий отзыв составляет 141 000 электромобилей за шесть лет моделей, каждый Bolt, который компания построила с момента начала продаж в декабре 2016 года. Никаких графиков замены элементов не предоставлено.Публично было выявлено около дюжины возгораний в электромобилях Bolt. На сегодняшний день причиной травм или смертей не было.

    Но владельцы Bolt EV сбиты с толку, даже несмотря на то, что многие продолжают использовать свои автомобили во время парковки и зарядки на улице. Что еще более тревожно, распространились отзывы о пожарах Bolt и их перспективах. По всей видимости, использование болтов запрещено на одной открытой парковке в Сан-Франциско, например, где на табличке в качестве причины указывалось «общественная безопасность».

    Тем не менее, нет особых причин для общественной паники или повсеместных запретов на электромобили.«Да, мы видели несколько возгораний аккумуляторных батарей, но их количество невелико, и их нужно рассматривать в перспективе», — сказал NBC News Сэм Абуэлсамид, ведущий автомобильный аналитик компании Guidehouse Insights.

    Стив Фехт / Chevrolet

    Не только корейские элементы

    Литий-ионные элементы Bolt были предоставлены давним поставщиком аккумуляторов GM LG Energy Solutions (подразделение аккумуляторов гигантского корейского производителя LG). В течение нескольких месяцев автопроизводитель считал, что пораженные клетки ограничиваются теми, которые производятся на заводе LG в Очанге, Корея.Эти ячейки использовались только в моделях Bolt 2017–2019 гг.

    Затем в июле было заявлено: «После дальнейшего расследования производственных процессов в LG и разборки аккумуляторных блоков GM обнаружила производственные дефекты в некоторых аккумуляторных элементах, производимых на производственных предприятиях LG за пределами завода в Очанге, Корея». Это означает, что американский завод LG в Голландии, штат Мичиган, который поставлял элементы для линии Bolt 2020–2022 годов, также пострадал.

    Итак, что пошло не так?

    GM сообщает, что выявила два различных производственных дефекта.

    Два дефекта

    Один из них — оторванный анодный язычок, кусок отрицательного электрода, который позволяет подключить элемент к группе ячеек, называемой модулем, а затем к полностью заряженному аккумулятору. Другой — сложенный разделитель, тонкий лист материала (обычно нетканого полимера), который разделяет анод и катод.

    В редких случаях, сказал GM, два дефекта могут присутствовать в одной и той же ячейке, что увеличивает вероятность возгорания в пораженных ячейках, которое затем может распространиться по модулю.GM сообщил Bloomberg, что его модули «устойчивы к пассивному распространению», что означает, что возгорание в одном модуле не должно распространяться на соседние модули. Тем не менее, возгорание даже части аккумуляторной батареи остается серьезным событием, способным существенно повредить транспортное средство.

    Поскольку GM отказался от комментариев, выходящих за рамки формулировок в заявлении для прессы от 20 августа, мы попросили Хареша Камата, который проектировал аккумуляторные элементы для космических кораблей в Lockheed Martin, поделиться с нами своим мнением о том, что означают заявления GM.В настоящее время он является директором по распределенным энергоресурсам и хранению энергии в Исследовательском институте электроэнергетики (EPRI), отделе исследований и разработок электроэнергетической отрасли США.

    Главный принцип конструкции всех устройств, по словам Камата, — избегать единых точек отказа. Он предполагает, что ни одна из неисправностей, названных GM, сама по себе не приводит к отказу ячейки. «Каждая из этих вещей не имеет большого значения» по отдельности, — сказал он. Но в очень редком случае, когда они оба возникают в одной и той же ячейке, их комбинация может создать точку отказа — но ни одна из них, по мнению LG или GM, не должна проверяться.

    Как компании могли узнать о совокупных неисправностях только сейчас, после того, как за пять лет было построено и продано 141 000 болтов?

    Частота дефектов и особые условия использования

    Камат предлагает два возможных набора обстоятельств, которые могли вызвать комбинацию дефектов, которые, по-видимому, привели к коротким замыканиям в одной или нескольких ячейках и последующим пожарам.

    Во-первых, какой-то нераспознанный дефект в производственном процессе мог привести к тому, что один дефект возникнет с большей частотой, чем предполагалось, даже если сам по себе этот дефект не привел бы к короткому замыканию.Чисто гипотетический пример полученной математики — это прогнозируемая частота появления одной ошибки на каждый миллион ячеек, которая на самом деле была намного выше: скажем, один раз на каждые 10 000 ячеек.

    Другие эксперты по батареям предложили причины того, как и почему могли быть произведены дефектные элементы. Одно предложение: смещенный робот на линии по производству клеток.

    Во-вторых, может потребоваться некоторая комбинация конкретных применений транспортного средства, чтобы пара неисправностей вызвала серьезное короткое замыкание в ячейке.Это могут быть рабочие условия — часто ли водитель использует полное ускорение, потребляя максимальный ток от ячеек? — и другие факторы, включая температуру окружающей среды, скорость зарядки, а также то, заряжаются ли аккумуляторные блоки регулярно до полной емкости, а затем разряжаются почти до нуля. .

    Эти переменные условия использования в совокупности создают различную схему нагрева и охлаждения практически для каждого блока Bolt EV. Возможно, сказал Камат, только некоторые наборы условий многократного использования усугубили пару производственных дефектов, один из которых мог произойти с гораздо большей скоростью, чем ожидалось, до такой степени, что расширение и сжатие элемента вызвало короткое замыкание.

    И у GM, и у LG явно есть десятки инженеров по аккумуляторным батареям, которые посвятили более 40 часов в неделю попыткам ответить на эти вопросы — часто сложная задача для аккумуляторной батареи сгоревшего автомобиля.

    Что теперь?

    Несмотря на то, что GM взяла на себя обязательство заменить поврежденные аккумуляторные модули, компания заявляет, что не сделает этого, пока не будет уверена, что не обнаружит первопричины неисправности. Он считает, что они заложены в производственном процессе, но не исключает конструктивных дефектов. Между тем, все производство Bolt было приостановлено, и новые модели Bolt недоступны для покупки.

    Ожидается, что три отзыва обойдутся GM примерно в 1,8 миллиарда долларов. В этом году компания взяла на себя оплату 800 миллионов долларов и заявила, что будет добиваться возмещения от LG дополнительных расходов в размере 1 миллиарда долларов, связанных с расширенным отзывом и будущими исправлениями.

    Чем больше ячеек и модулей, по мнению GM, необходимо заменить, тем больше беспокойства по поводу наличия подходящих ячеек. Полная замена всех 141 000 аккумуляторных блоков потребует от LG закупить около 8,4 гигаватт-часов новых элементов — элементов, которые GM, вероятно, не планировал.

    В то время как GM и LG отдельно строят два совместных предприятия по производству аккумуляторов для производства аккумуляторов Ultium нового поколения GM, которые будут использоваться в более чем дюжине электромобилей, производство которых начнется в конце этого года, эти элементы имеют другой химический состав, используют разные аккумуляторы. системы управления, и даже имеют другой размер, чем ячейки Bolt. GM вряд ли изучит возможность их использования в Bolts.

    Неясно, влияют ли производственные дефекты в элементах LG, доставленных GM, на другие элементы, предоставленные другим автопроизводителям.Ранее в этом году Hyundai отозвала 82000 собственных электромобилей, в которых использовались элементы LG Chem, которые, по словам корейского автопроизводителя, представляют опасность возникновения пожара. Стоимость примерно 900 миллионов долларов была разделена между LG и Hyundai. Также недавно был отозван бытовой аккумулятор LG, приобретенный с 2017 по 2019 год.

    На этой неделе газета Detroit News сообщила, что Национальная администрация безопасности дорожного движения (NHTSA) спросила LG Energy Solutions, есть ли какие-либо другие электромобили. использующие его клетки, столкнулись с теми же проблемами.

    Шевроле

    Что должны делать владельцы болтов?

    В августе 2021 года GM сообщила, что до тех пор, пока не будут установлены сменные модули, владельцы всех болтов должны:

    (1) Установить на своем автомобиле 90-процентное ограничение заряда с помощью режима целевого уровня заряда. GM просит клиентов, которые не могут успешно внести эти изменения или не чувствуют себя комфортно при этом, посетить своего дилера для завершения этих корректировок;

    (2) Заряжайте свой автомобиль чаще и избегайте разряда аккумулятора ниже примерно 70 миль оставшегося диапазона, где это возможно; и

    (3) паркуйте свои автомобили снаружи сразу после зарядки и не оставляйте автомобили заряжающимися в помещении на ночь.

    Клиенты Bolt EV могут посетить сайт отзыва Chevrolet Bolt, позвонить в службу консьержа Chevrolet EV по номеру 833 – EVCHEVY или связаться с предпочитаемым дилером Chevrolet EV.

    S Одно из первых исследований этой истории было сделано для более раннего резюме отзыва батареи Bolt EV, подготовленного автором для Исследовательского института электроэнергии (EPRI).

    Этот контент создается и поддерживается третьей стороной и импортируется на эту страницу, чтобы помочь пользователям указать свои адреса электронной почты.Вы можете найти больше информации об этом и подобном контенте на сайте piano.io.

    Ежедневный брифинг для прессы, проводимый канцелярией пресс-секретаря Генерального секретаря

    Ниже приводится почти дословная стенограмма сегодняшнего полуденного брифинга, проведенного пресс-секретарем Генерального секретаря Стефаном Дюжарриком.

    ** Брифинг для гостей сегодня в полдень

    Добрый день всем вам. Мы начнем, а затем поедем с нашими гостями, которые звонят из Гаити, и у нас будет координатор ООН по гуманитарным вопросам для Гаити Бруно Лемаркис, и к нему присоединится глава Международной организации по миграции ( МОМ) на Гаити, то есть Джузеппе Лопрете.Мы обратимся к ним, как только мы здесь закончим. А затем Моника Грейли, пресс-секретарь PGA [президента Генеральной Ассамблеи] 76, приедет и проведет свой инаугурационный брифинг.

    ** United in Science

    Сегодня, как вы увидите, Всемирная метеорологическая организация (ВМО) опубликовала отчет United in Science, в котором говорится, что COVID-19 не замедлил неумолимое продвижение изменения климата. Вместо этого концентрация парниковых газов в атмосфере продолжает оставаться на рекордном уровне, обрекая планету на опасное потепление в будущем.В видеообращении Генеральный секретарь сказал, что отчет показывает, насколько мы сбились с курса. По его словам, повсеместно растет число дорогостоящих пожаров, наводнений и экстремальных погодных явлений, добавив, что эти изменения — лишь начало худшего, если не произойдет немедленного сокращения выбросов парниковых газов. Генеральный секретарь призвал страны действовать сейчас, чтобы предотвратить дальнейший необратимый ущерб, и подчеркнул, что КС26 [двадцать шестая Конференция сторон] в ноябре этого года в Глазго должна ознаменовать этот поворотный момент.Его замечания с вами.

    ** Круглый стол лидеров по климату

    И просто чтобы подтвердить, что в понедельник в 9 часов утра Генеральный секретарь и премьер-министр Соединенного Королевства и Северной Ирландии Борис Джонсон проведут неформальный круглый стол лидеров по климату, посвященный действиям в области климата. Круглый стол позволит устранить пробелы в действиях, которые срочно необходимы национальным правительствам, особенно G20, по смягчению последствий, финансированию и адаптации. Мы действительно ожидаем после этого встречи с Генеральным секретарем и премьер-министром, которая может произойти незадолго до полудня в понедельник.В понедельник у нас может не быть брифинга, но мы будем держать вас в курсе.

    ** Йемен

    Возвращаясь к Йемену, Ханс Грундберг, наш новый специальный посланник в Йемене, находится в Эр-Рияде для встречи с высокопоставленными йеменскими и саудовскими официальными лицами, а также с другими дипломатами. Г-н Грундберг встретится с президентом Йемена Абдрабухом Мансуром Хади, премьер-министром Маин Абдулмалек, министром иностранных дел Ахмедом Бинмубараком, спикером палаты представителей Султаном Баракани и представителями йеменских политических партий.Он также встретится с высокопоставленными представителями Саудовской Аравии, послами постоянных членов Совета Безопасности ООН в Йемене и специальным посланником США в Йемене Тимом Лендеркингом. Это первый визит г-на Грундберга в Эр-Рияд с момента его вступления в должность Специального посланника ООН. Он стремится обсудить с йеменцами и другими ключевыми собеседниками, как найти прочное решение конфликта и достичь всеобъемлющего политического урегулирования, которое положит конец войне и отвечает чаяниям всего йеменского народа.

    Также в Йемене, просто чтобы сообщить вам последнюю информацию о тяжелой гуманитарной ситуации там.Наши коллеги по гуманитарным вопросам предупреждают о растущих жертвах конфликта среди гражданского населения. В результате ожесточенных боев в Марибе на прошлой неделе было перемещено более 1800 человек, в результате чего общее число новых перемещенных лиц в провинции с начала 2021 года составило более 27 000 мужчин, женщин и детей. Экономика Йемена находится на грани полного краха. Йеменский риал сейчас торгуется по цене более 1100 за доллар в контролируемых правительством районах — это снижение более чем на 80 процентов с начала кризиса.Это способствует резкому росту цен на продукты питания в стране, где более половины населения сталкивается с острой проблемой отсутствия продовольственной безопасности, а 5 миллионов человек находятся на грани голода.

    Благодаря щедрой поддержке доноров мы вместе с нашими партнерами смогли предотвратить голод и увеличить масштабы помощи по всему Йемену. Сегодня Йеменский план гуманитарного реагирования профинансирован на 54 процента, получив 2,1 миллиарда долларов из своей потребности в 3,85 миллиарда долларов. В следующую среду, 22 сентября, на полях Генеральной Ассамблеи состоится мероприятие высокого уровня по гуманитарному кризису в Йемене.Мероприятие, организованное Швецией, Швейцарией и Европейским союзом, предоставит международному сообществу важную возможность продемонстрировать свою солидарность с народом Йемена, в том числе путем объявления взносов в гуманитарный призыв.

    ** Афганистан

    Переезжая в Афганистан, Верховный комиссар ООН по делам беженцев Филиппо Гранди сейчас находится в Пакистане, где он проводит переговоры с правительственными чиновниками и рассматривает меры реагирования на беженцев в Пакистане.Как вы знаете, господин Гранди только что завершил трехдневный визит в Афганистан. Во время своего визита в Кабул он провел встречи с временным афганским правительством, а также с некоторыми из сотен сотрудников ООН и НПО (неправительственных организаций), которые остались на местах для обслуживания и доставки гуманитарной помощи. Со своей стороны, Международная организация по миграции заявила сегодня, что продолжает расширять свои операции по оказанию помощи по всему Афганистану. В этом месяце МОМ предоставила убежище и предметы первой необходимости более чем 5000 человек в Кабуле, Газни и других районах.МОМ также возобновила деятельность по развитию сообществ в шести провинциях, построив школьные здания, ирригационные и другие системы водоснабжения для смягчения последствий засухи. Мы очень надеемся, что мистер Гранди будет здесь лично в какой-то момент в понедельник, и это даст вам возможность поговорить с ним.

    ** Гвинея

    Обращаясь к Гвинее, глава Отделения ООН по Западной Африке и Сахелю (ЮНОВАС) Махамед Аннадиф принимает участие во втором внеочередном саммите Экономического сообщества западноафриканских государств (ЭКОВАС), посвященном ситуации в Гвинее.Этот саммит проходит в Аккре в Гане. В своем выступлении г-н Аннадиф подчеркнул, что ООН по-прежнему обеспокоена ситуацией и поддержит любую инициативу ЭКОВАС по оказанию помощи Гвинее в восстановлении мирных политических и социальных рамок, что обязательно будет включать восстановление конституционного порядка. Он также передал сообщение о том, что Генеральный секретарь очень обеспокоен неоднократными попытками и неконституционными изменениями, которые имеют место в субрегионе Западной Африки.

    ** COVID-19 — Школы

    Обращаясь к COVID, пара обновлений.Наши друзья через улицу, Детский фонд ООН (ЮНИСЕФ), сегодня заявил, что через восемнадцать месяцев после начала пандемии COVID-19 школы для почти 77 миллионов учащихся в шести странах по-прежнему почти полностью закрыты. По данным ЮНИСЕФ, Бангладеш, Филиппины и Панама относятся к числу стран, в которых школы закрывались дольше всех. В общей сложности, по оценкам, 131 миллион студентов в 11 странах пропустили более трех четвертей очного обучения. Около [27] процентов стран мира по-прежнему полностью или частично закрыты школы.Чтобы привлечь внимание к 18-месячной потере знаний и настоятельно призвать правительства как можно скорее открыть школы безопасным способом, ЮНИСЕФ и партнеры, такие как ЮНЕСКО (Организация Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры) и Всемирный банк, координируют свои действия. «замораживание» контента, не связанного с образованием, в своих социальных сетях на 18 часов. «Заморозка» началась сегодня в 9 часов утра

    .

    ** COVAX — Таиланд

    Новости COVID для вас сегодня: наши коллеги в Таиланде сказали, что система ООН во главе с Гитой Сабхарвал, нашим постоянным координатором, поддерживает власти в повышении доверия к вакцинам, особенно уязвимых групп, включая мигрантов и пожилых людей.Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) возглавляет кампанию по борьбе с нерешительностью в отношении вакцинации и дезинформацией. Он также помог модернизировать две лаборатории, доставил более 30 000 единиц защитного оборудования и запустил многоязычные горячие линии для поддержки 2,8 миллиона мигрантов. Мы также помогаем тюрьмам бороться с COVID-19: Управление ООН по наркотикам и преступности (УНП ООН) доставило 1,5 миллиона хирургических масок после сообщений о заражении тысяч заключенных. ЮНИСЕФ продолжает доставить более 400 000 предметов первой необходимости и тысячи учебных комплектов уязвимым семьям.Он также открыл новый справочный центр для детей, пострадавших от COVID.

    ** Брифинг в полдень Гость завтра

    Две вещи, которые я хочу отметить для вас. Во-первых, завтра моим гостем будет Жан-Пьер Лакруа, возглавляющий Департамент по поддержанию мира ООН, и он будет здесь, чтобы проинформировать о миротворческих операциях перед началом новой сессии Генеральной Ассамблеи.

    ** Photoville

    А для тех из вас, кто живет в отдаленных районах, на 7 р.м. В субботу в Бруклине — я думаю, что это через реку, как мне сказали, — заместитель генерального секретаря Амина Мохаммед откроет фотовыставку В их руках: женщины принимают на себя ответственность за мир , которая является частью Photoville фестиваль в парке Бруклинского моста. Это на пирсе 1 в Бруклине. На этой выставке, организованной Департаментом миротворческих операций ООН, Департаментом ООН по политическим вопросам и вопросам миростроительства и Структурой «ООН-женщины», представлены четырнадцать борцов за мир через призму женщин-фотографов, участвующих в миротворческих операциях на Ближнем Востоке, в Южной Америке и Африке.Вы также можете увидеть это в Интернете, и до него легко добраться на пароме. Кстати о простых поездках на пароме, мистер Бэйс?

    ** Вопросы и ответы

    Вопрос : Итак, пара вопросов к вам. Я знаю, что через минуту мы будем заниматься гуманитарной деятельностью на Гаити, но в политическом плане происходит довольно много событий, когда премьер-министр увольняет правосудие… увольняет главного прокурора и теперь заменяет министра юстиции. На фоне этого убийства предыдущего премьер-министра [sic] и того факта, что главный прокурор хочет выдвинуть обвинения против премьер-министра, насколько обеспокоен Генеральный секретарь, что это повлияет на и без того взрывоопасную политическую жизнь. ситуация?

    Официальный представитель : Мы, очевидно, очень хорошо осведомлены о ситуации и изменениях, и я думаю, что для всех заинтересованных сторон Гаити важно, чтобы политические лидеры продолжали … участвовать в диалоге, чтобы вести страну через это период на основе консенсуса.

    Вопрос : Еще один для вас, переезд в Сомали, где президент приостановил полномочия премьер-министра нанимать и увольнять людей, опять же, очень сложная политическая ситуация. Это, вероятно, не поможет. Опять же, какова реакция Генерального секретаря?

    Представитель : Опять же, мы очень внимательно следим за этим, очень хорошо осведомлены. Не знаю, видели ли вы, но у Джеймса Свона были некоторые замечания для прессы, в которых он поблагодарил президента [Абдиазиза] Лафтагарина за усилия по посредничеству между президентом [Мохамедом Абдуллахи] Фармаджо и премьер-министром Хусейном Робле.Он искренне надеется, что его усилия, а также усилия других лидеров государств-членов Федерации и других посредников помогут разрешить остающиеся разногласия. Необходимость в диалоге, доброй воле и прежде всего в удовлетворении потребностей всех сомалийцев особенно важна для того, чтобы Сомали продолжала идти по пути стабильности и реформ. Я очень надеюсь также на заявление Генерального секретаря сегодня днем. Месье ?

    Вопрос : Спасибо, Стефан.Эммануэль Макрон заявил, что его страна, Франция, убила лидера ИГИЛ в Сахаре Аднана Абу Валида аль Сахрауи. Есть какие-нибудь комментарии по поводу этого объявления Генерального секретаря?

    Представитель : Нет, у меня нет комментариев по этому поводу.

    Вопрос : Вопрос по… могу ли я спросить вас, есть ли какие-либо новости относительно назначения г-на [Стаффана] де Мистуры специальным посланником в Западную Сахару?

    Пресс-секретарь : Нет. Большой процесс спекуляций с личным посланником продолжается, и я… со всей серьезностью, очевидно, как вы знаете, мы не комментируем какие… слухи и неподтвержденные сообщения прессы.Когда будет сделано объявление, мы сделаем его, когда оно будет хорошо прожарено, запечено и готово выйти из духовки. Он хорошо пропечен, а? Это почти смешно. Да сэр?

    Вопрос : [неразборчиво]… для Зала Генеральной Ассамблеи всем участникам, всем людям, которые идут в такой Зал Генеральной Ассамблеи в течение недели высокого уровня для вакцинации. Он окончательный или можно надеяться, что что-то изменится? А о каких вакцинах мы говорим, только о тех, которые устраивают здесь, в США?

    Представитель : Конечно.Конечно конечно. Да, это проблема, о которой в последнее время много говорят. Я имею в виду, некоторые из них … Я также призываю вас задать эти вопросы нашему … моему коллеге, который выступает от имени Председателя Генеральной Ассамблеи. Я могу говорить только от имени Генерального секретаря, который, в качестве напоминания, я думаю, был чрезвычайно осторожен и осторожен с самого начала пандемии, чтобы избежать … для обеспечения безопасности сообщества. Что касается этой Генеральной Ассамблеи, как мы уже говорили, мы приняли ряд смягчающих мер с точки зрения Секретариата, меньшее пространство, обязательное ношение масок, обязательная вакцинация персонала и т. Д., А также ограничение размера делегации до 1 + 3 в зале Генеральной Ассамблеи для обеспечения максимальной безопасности встречи на высшем уровне.Как вы, возможно, помните, при предыдущем президенте Генеральной Ассамблеи был пилотный проект для 75 человек, в котором в основном говорилось, что, проводя значок для входа в зал ГА, делегаты подтверждают, что они полностью вакцинированы, что они не прошли тестирование. положительный на COVID ‑ 19 за последние десять дней и не имеет симптомов. Мы работаем с Председателем Генеральной Ассамблеи 76 над сохранением этой системы чести приемлемым и приемлемым образом для всех, кого это касается. И, разумеется, я думаю, уместно повторить, что мы сотрудничаем … Мы сотрудничали со страной пребывания и городом пребывания по этим вопросам и будем продолжать обсуждать эти вопросы с ними.Мы полностью надеемся найти подходящие решения, соответствующие нашим требованиям и статусу. Бенно?

    Вопрос : Спасибо. Я уже не на полную катушку насчет встречи в понедельник, круглого стола. Правильно ли я понимаю, что тогда уже за дверями, когда вы говорите, что после этого будет проводка слежки или…

    Официальный представитель : Да, это сделано сзади… сделано… извините. Давай попробуем еще раз. Это закрытая встреча, которая, как мы считаем, позволит очень откровенно обменяться мнениями, как мы говорим в дипломатическом мире, о том, что необходимо сделать.Будет … мы выпустим резюме председателя, в котором будет указано, что страны должны сделать, чтобы добиться успеха в Глазго. Мы действительно ожидаем обнародования списка участников, вероятно, в воскресенье вечером. Это все еще прорабатывается. Это будет достаточно репрезентативная палитра государств-членов, от G20, малых островов, африканских стран. Некоторые будут здесь лично, а другие будут участвовать виртуально. Это будут закрытые двери Попечительского совета.

    Вопрос : А вы… хорошо.А о других встречах, помимо самой ГА…?

    Представитель : Есть пресс-кит, который, я думаю, вы все должны были получить, и если нет [неразборчиво], в котором описаны все встречи. Мы также лихорадочно работаем над предстоящей неделей, которые, надеюсь, мы выложим позже сегодня.

    Корреспондент : Хорошо. Думаю, я это пропустил. Спасибо.

    Представитель : Хорошо. Я вернусь к вам через секунду. Стефано?

    Вопрос : Спасибо, Стефан.Какова реакция Генерального секретаря на этот новый пакт, который был обнародован между Великобританией, Австралией и США, военный пакт, ядерный пакт…?

    Представитель : Да, я точно знаю, о чем вы говорите. У меня пока нет слов на эту тему, но я … как только у меня что-то будет, я смогу поделиться этим с вами.

    Вопрос : Он обеспокоен?

    Официальный представитель : Как я уже сказал, я жду некоторых слов по этому поводу.Ифтихар?

    Вопрос : Спасибо, Стеф. Есть ли у вас какие-либо сведения о важной встрече СПГС (Специального представителя Генерального секретаря) Деборы Лайонс с министром внутренних дел Афганистана Хаккани … Сираджуддином Хаккани? У вас есть… как все прошло с точки зрения Организации Объединенных Наций?

    Пресс-секретарь : Мы… это продолжающийся диалог, который мы ведем с Афганистаном… с талибами в Кабуле. Сегодня она также встретилась с … вместе с нашим главой службы безопасности Жилем Мишо, встретилась с начальником разведки Абдулхаком Васиком, чтобы обсудить вопросы безопасности персонала ООН, вопросы, связанные с Исламским государством, и важность гуманитарной помощи для достижения этих Афганцы, которым нужна помощь.Я вернусь… да, вперед.

    Вопрос : Как я сказал, какая-либо реакция СПГС Деборы Лайонс?

    Официальный представитель : Ну, я имею в виду, это… дело не в реакции. Это постоянный диалог с талибами, который мы ведем в Кабуле, чтобы гарантировать, что гуманитарная помощь может и дальше доставляться независимым и беспристрастным образом, а также подчеркивает необходимость уважения прав человека, включая, конечно, права женщин. и девочек, чтобы обеспечить безопасность персонала ООН, чтобы обсудить вопросы доступа.Это просто … это продолжающееся обсуждение. Пэм?

    Вопрос : Спасибо, Стеф. Два быстрых вопроса. Один из них — продолжение вопроса о вакцинации. В связи с этим новым требованием города Нью-Йорка о вакцинации дипломатов вы читаете комментарий о том, что требует Секретариат. Было несколько вопросов, особенно из России, о том, следует ли проводить экстренное заседание по самому требованию. Но можете ли вы сказать, где находится Генеральный секретарь? Новый PGA принял это требование.Можете ли вы сказать, делает ли Генеральный секретарь? И будет ли это по-прежнему в системе чести, как вы говорите, или есть еще какие-то доказательства? И тогда у меня есть еще один вопрос гораздо короче.

    Официальный представитель : То, что я сказал ранее, Пэм, заключается в том, что… Я отметил, что на семьдесят пятой сессии существовала система чести. Мы ведем переговоры с PGA 76 о продолжении практики таким образом, чтобы это было приемлемо и приемлемо для всех заинтересованных сторон. Что касается … есть вопросы, которые государства-члены должны будут решить, и я думаю, что стоит повторить, потому что я не знаю, сколько раз это было … Генеральный секретарь не имеет полномочий навязывать то, о чем говорят люди. о.У него есть власть над персоналом, но, очевидно, государства-члены должны будут прийти к решению между собой. А ваш другой вопрос?

    Вопрос : Хорошо. да. Другой вопрос — о BTS в понедельник. Вы ожидаете… знаете ли вы, когда это произойдет, на встрече по ЦУР (Цели устойчивого развития)? А как это будет транслироваться? Спасибо.

    Представитель : Да. Момент ЦУР начнется примерно в 8 часов утра. Опять же, многие из этих деталей будут вам очень скоро предоставлены.И… это будет на веб-трансляции ООН, и я думаю, что радиовещательные организации могут принимать трансляцию в соответствии с обычной практикой. Мне так сказали.

    Вопрос : И это включая записанное видео, которое у них есть?

    Представитель : Думаю, что да. Я имею в виду, что мы можем обсудить авторские права в автономном режиме, если возникнет проблема. Мистер Рот … да, как мне сказали, включая видео. И мистер Рот, а затем мистер Гладстон.

    Вопрос : Спасибо, Стеф.Я знаю, что в этот день искупления вам и Генеральному секретарю не за что искупить, кроме организации Мец. Возвращаясь к той теме, что…?

    Пресс-секретарь : Я был там вчера вечером. Это была печальная ночь. Было … нужно много искупить в Citi Field. В любом случае. Вперед, продолжать.

    Вопрос : Не было в картах. А если серьезно, ГА ООН и вакцинация, я знаю вас … это сложная ситуация. У вас есть язык.Мы бы предпочли спросить вас прямо сейчас, чем давить на Монику, потому что она только начинает, но вы никогда не знаете; мы можем попробовать ее. И мэр Нью-Йорка похвалил Генерального секретаря, и вы уже много дней являетесь лицом ООН. И вы упомянули, что обсуждения все еще продолжаются. Итак, несколько вопросов. Будет ли… как узнать, будет ли разрешена вакцинация главе государства или правительства, не доказавшей наличия доказательств? Это случится? Может ли это еще случиться? Какие доказательства? Как вы собираетесь закрыть их на этой системе чести?

    Представитель : На прошлой сессии у нас была система чести.Мы работаем с действующим Председателем Генеральной Ассамблеи, чтобы сохранить эту систему чести приемлемым для всех способом. В этом здании есть вопросы, которыми должны заниматься государства-члены, а те, которые должны… входят в компетенцию Генерального секретаря. Полномочия Генерального секретаря ограничены. Итак, мы будем работать с государствами-членами, как только они… мы будем работать с государствами-членами, чтобы найти путь вперед. И я прошу прощения за дипломатический язык, но пропускная способность довольно узкая.

    Вопрос : Если кто-то даст положительный результат на COVID во время общего собрания, кто вам скажет? У нас была эта проблема, я помню, в прошлом году, когда были один или два делегата, и как вы помешаете им войти в здание?

    Официальный представитель : Мы ожидаем, что любой, кто войдет в это здание и впоследствии даст положительный результат теста, сообщит об этом не только местным органам здравоохранения, но и нам, чтобы мы могли принять необходимые меры по смягчению последствий.Я думаю, что это то, что людям нужно делать, где бы они ни находились, будь то в ООН или… куда бы они ни пошли, где они видят других людей. И являются ли эти люди штатными сотрудниками, журналистами, делегатами, это… я думаю, что… для меня это ответственность здравого смысла перед вашим сообществом.

    Вопрос : Есть ли у вас содержательный комментарий относительно того факта, что Соединенные Штаты отправили письмо, которое мы обсуждали, о «не создавайте событие суперраспространения», «не приходите» и т. Д. слова, а все эти люди еще идут?

    Представитель : Нет.

    Корреспондент : Недостаточно сердцевины. Хорошо.

    Представитель : Давайте… хватит. Мы пойдем к Рику, а затем вернемся в комнату.

    Вопрос : Спасибо. Ричард задавал вопросы более резким тоном, чем я собирался, но у меня есть пара ответов. Когда вы говорите, что ищете жилье, приемлемое для всех, что это… кто все? Это включает в себя город Нью-Йорк?

    Официальный представитель : Сюда входят все заинтересованные стороны.Очевидно… сюда входят все, кого это касается. Здесь разные сущности … Нет-нет, я понимаю, о чем вы. У разных организаций разные обязанности и разный статус. Есть соглашение с принимающей страной. Мы пытаемся работать над решением, которое было бы приемлемым для всех заинтересованных сторон, в соответствии с нашими требованиями и статусом.

    Вопрос : Итак, что происходит в понедельник… или, скорее, вторник, или что-то еще, когда… когда… если вы не достигли договоренности, приемлемой для всех заинтересованных сторон? Что произойдет? Некоторым лидерам не разрешат войти в зал ГА?

    Представитель : Мы не… мы четверг.Я не сомневаюсь, что, как всегда, в Организации Объединенных Наций мы находим решение, подходящее решение, приемлемое для всех во времени. Мистер Бэйс?

    Вопрос : Итак, это еще один вопрос о COVID ‑ 19, но немного другой. Вы говорите нам — и извините, я не был здесь некоторое время, но — что встреча в понедельник, встреча по климату, теперь является гибридной встречей. Ранее я слышал, что единственными людьми лично будут генеральный секретарь и премьер-министр Великобритании. Я также слышал, что было письмо из Нью-Йорка, в котором говорилось, что никаких дополнительных мероприятий в ГА ООН нет, и я думаю, что на этой трибуне вы сказали, что все, кроме ГА, фактического заседания ГА на высоком уровне, будет виртуальным. .Кажется, понедельник больше не виртуальный.

    Представитель : Я расскажу вам, надеюсь, очень скоро, лично, а не… в гибридном… кто лично, кто в комнате, а кто нет. Я думаю, что когда мы говорим о параллельных мероприятиях, это параллельные мероприятия, которые часто организуются либо группами государств-членов, либо агентствами для чего угодно…

    Вопрос : Но я думаю, что в какой-то момент ваши собственные слова были единственной вещью, которая лично была на самом деле сессией Генеральной Ассамблеи.

    Официальный представитель : Нет, нет, я … Есть мои собственные слова и есть реальность. Как насчет этого? [смех] Есть неотложные глобальные проблемы, которые имеют решающее значение для благополучия планеты и благополучия человечества. Я считаю, что климат — одно из них, и поэтому мы проводим эту встречу.

    Вопрос : Это важная встреча. Я понимаю. Существуют ли какие-либо другие важные встречи, помимо климатических … и Генеральной Ассамблеи, или всех других, которые считаются виртуальными и параллельными мероприятиями?

    Представитель : Мы отправим вам … мы все еще работаем над этим списком.Извините? Ага, пожалуйста.

    Корреспондент : Извините. Еще один на COVID ‑ 19.

    Представитель : Почему нет?

    Вопрос : Учитывая, что генеральный секретарь, вероятно,… знаете ли вы, сколько личных встреч он проведет, например, билатов на следующей неделе?

    Представитель : Да, у нас есть… послушайте, у нас есть… лично, я ожидаю, что более 105, 110 глав правительств, глав государств, вице-президентов, старших должностных лиц. У Генерального секретаря будет достаточно большое количество двусторонних встреч, если они потребуют посещения глав делегаций.

    Вопрос : Будет ли он носить маску во время этих мероприятий или будет запрашивать вакцинацию?

    Представитель : Он будет… Я думаю, вы видите его на большинстве его встреч, он будет в маске.

    Вопрос : И он не… он не может запросить статус или…?

    Представитель : Я думаю, что все мы верим в ответственное человеческое поведение. Джеймс, а затем вернемся к экрану.

    Вопрос : Продолжение.Если он делает 105 потенциально личных билатов, сколько виртуальных билатов он делает? Потому что есть… Государствам-членам было рекомендовано не приезжать сюда. И поэтому он, конечно, не может поставить в невыгодное положение страны, которые не могут приехать сюда.

    Официальный представитель : Конечно, но дело в том, что он доступен 365 дней в году для виртуальных двусторонних переговоров, и у него они часто бывают, так что… Мне придется проверить, есть ли у него виртуальные двусторонние связи. Но я имею в виду, что, по определению, виртуальные двусторонние переговоры могут состояться в любой момент, и он часто проводит двусторонние встречи с людьми, которым есть что сказать ему, или если ему есть что сказать людям.Мистер Барада, а потом мы вернемся к Рику, а потом пойдем к нашим гостям, я думаю.

    Вопрос : Да. Спасибо, Стеф. Наблюдение за вакцинами. Итак, каковы последствия для Генерального секретаря, если он наделит полномочиями делать прививки для себя… или сотрудников ООН? Я этого не понимаю, потому что вы давно говорили, что ООН будет соблюдать то, что город Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, что Соединенные Штаты говорят или говорят, и, похоже, вы дошли до того, что вы сопротивляетесь объяснению, почему SG отвергает это мнение.

    Официальный представитель : Генеральный секретарь ничего не отвергает. Генеральный секретарь распорядился, чтобы весь персонал, работающий с общественностью… на данном этапе, прошел вакцинацию всех сотрудников, работающих с общественностью. Нас вели; мы слышали требования различных организаций и всегда пытаемся найти подходящее решение, соответствующее требованиям и статусу каждого. И я думаю, что когда дело доходит до этого здания, когда речь идет о персонале, в областях, находящихся в его непосредственной ответственности, Генеральный секретарь был чрезвычайно осторожен.Во всяком случае, это мое мнение. Мистер Гладстон? Извините. Вперед, продолжать. Давай, Али.

    Вопрос : Да. Извините. Извините. Я должен следить за этим. Из 110 глав государств и правительств он собирается пожать руку?

    Представитель : Или около того. Это … Али, это приблизительное число, чтобы всем было понятно. Вперед, продолжать.

    Вопрос : Он собирается пожать руку? Он собирается пожать им руку?

    Представитель : Я думаю, он поприветствует их в соответствии с COVID, как вы увидите на всех фотосессиях.Хорошо. Мистер Гладстон…

    Корреспондент : Мой… мой… мой вопрос по Ливану. И мне очень жаль. Вы раздражаетесь. Я понимаю, почему…

    Представитель : Все в порядке. Это нормально. Вперед, продолжать. Просто здесь очень громкий звук. Давай, Али.

    Вопрос : Сегодня в Ливане, в Ливане, негосударственный субъект спонсировал конвой с нефтью в страну в… из Сирии. Я … у вас есть какие-нибудь комментарии по этому поводу? Спасибо.

    Представитель : Нет, сегодня никаких особых комментариев по этому поводу. Мистер Гладстон?

    Вопрос : Хорошо. Извините. Это … Я … Я задам свой последний вопрос по нашей любимой теме дня. … В протоколах о предотвращении суперраспространения на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций, существует ли план того, как уведомить любого, кто присутствует на Генеральной Ассамблее, если они контактировали с кем-то, кто впоследствии был определен как был заражен?

    Официальный представитель : Да, наши медицинские службы, как только они будут уведомлены, будут иметь протоколы, действовавшие в прошлом году, которые действовали на протяжении всей пандемии, о том, как отслеживать контакты.Но это, конечно, также включает в себя необходимость того, чтобы все, кто физически находится в этом здании, независимо от их статуса или категории, несли ответственность и сообщали о любых инфекциях COVID.

    Вопрос : И, извините, я забыл спросить вас, вчера вы упомянули, что возможно там будет пункт вакцинации — может быть, он сейчас снаружи; Я сейчас не в ООН — пункт вакцинации за пределами… за пределами ГА… за пределами штаб-квартиры ООН?

    Представитель : Да.Ага. Город Нью-Йорк любезно решил организовать это, и мы призываем любого из вас, кто не вакцинирован, воспользоваться этой услугой.

    Вопрос : Но будет ли это представлять собой вакцинацию? То есть вакцины действуют не сразу. Иногда … Я имею в виду, что это занимает от десяти дней до двух недель.

    Официальный представитель : Это… я думаю, что… да, это… это две отдельные проблемы, вопросы доступа и регулирования вакцины в ООН, я думаю, что мы победили эту лошадь на сегодня.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *