Гоголь в канонах украинской и русской культур (замечания о проблеме)

Михед П. В. (Нежин, Киев, Украина), доктор филологических наук, профессор, зав. отделом славянских литератур Института литературы имени Т. Г. Шевченко НАН Украины / 2013

Определяя природу своего времени, Гоголь вывел формулу: «Мир в дороге». Сказано как будто о дне сегодняшнем, когда слышны речи даже о новом великом переселении народов. Мир засуетился в предощущении перемен, а значит — новых преобразований и, как подсказывает вековой опыт, неизбежных потрясений, ибо миру нужно твердое основание. Этим ощущением неустойчивости, неуравновешенности мира Гоголь и созвучен нашему времени.

Однако мировые проблемы все же пребывают в некоем отдалении. А вот в сфере русско-украинского диалога творчество Гоголя периодически оказывается в самом центре дискуссии.

Так было в годы, предшествовавшие его юбилею, но особенно остро — в сам юбилейный год, а потом время от времени… Кто бы мог подумать, что переводы произведений Гоголя на украинский язык вызовут столько споров и создадут такой градус полемики. Едва ли не главный вопрос, который занимал многих в Украине: так чей же Гоголь, русский или украинский писатель? Правда, жаждущие сенсаций и пикантных моментов журналисты и телеведущие охотнее обсуждали отношение Гоголя к женщинам и подробности перезахоронения его праха в мае 1931 г., акцентируя внимание на мистических аспектах этого события.

Что же касается серьезного осмысления места и роли писателя в истории украинской и русской культуры, то эти проблемы остались в тени. Попытаюсь обратить внимание читателя именно на них, высказав несколько предварительных соображений.

Если посмотреть на роль Гоголя и его творчества в исторических судьбах России и Украины, то она выглядит весьма неоднозначной, здесь есть свои pro еt contra. Гоголь был не только великим зодчим, но и великим разрушителем.

Такова природа гения. Гений всегда предлагает новые пути, разрушая, как правило, то, что, по его мнению, мешает движению. Сразу замечу, что Гоголь канонизирован не только русской, но и украинской литературой. Иное дело, что функционирование гоголевского эстетического и философского наследия в канонической системе этих литератур имеет свои принципиальные отличия.

Если говорить о России, можно смело констатировать, что Гоголь оставил глубокий след в ее историческом бытии. Он был едва ли не последним из великих украинских миссионеров, поход которых на Москву начался еще в середине ХVІІ в. с целью интеллектуально укрепить православную империю, представлявшуюся из Киева твердыней православного христианского мира. С Запада наступал католицизм, и киевские интеллектуалы стремились идеологически вооружить православие в этом противостоянии.

С другой стороны, спрос на это был и в Москве. Русская элита, пережив унижения из-за соперничества с Польшей в начале ХVII в., начинает ощущать недостаток собственного образования и обращается к Европе, а Киев видится проводником европейской учености. Когда интересы обеих сторон совпали, начался процесс, который Н. Трубецкой назвал «украинизацией» Москвы. Киевские ученые принесли в Москву свой извод русского языка, который был принят в качестве книжного, а московский извод остался в среде староверов. Гоголь был одним из тех последних украинцев, кто возлагал большие надежды на Россию и видел в ней спасительницу христианства. Книгой «Выбранные места из переписки с друзьями» он предложил (как сказали бы сейчас) новый проект развития русского государства на основаниях обновленного христианства. Апостолом этого нового христианства Гоголь видел себя. Но гоголевский «проект», как известно, был осмеян и подвергнут жесточайшей критике.

Между тем Гоголь усилил мессианские устремления россиян в Новое время. Он видел Россию средоточием христианского мира, нуждавшегося в обновлении веры. Самочинное апостольство (а я полагаю, что есть основания именно так оценивать и квалифицировать стержневой вектор жизни писателя и христианского мыслителя Гоголя) писатель решил реализовать именно здесь, и Россия по своим масштабам отвечала грандиозности его замысла. Это была попытка воплощения православной редакции «нового христианства» — своего рода контрреформация, имевшая целью преображение православного мира.

Начало же мессианским устремлениям было положено еще до рождения Николая Васильевича, а если быть точным, то даже до свадьбы его родителей — Василия Афанасьевича Гоголя-Яновского и Марии Ивановны Косяровской. О таком семейном сюжете она рассказала в свое время в письме к С. Аксакову.

Напомню основные вехи этого «сюжета». Речь идет о мистическом предвидении, о сне, который увидел Василий Афанасьевич в отрочестве. Ему приснилось, что он «стоял в храме по левой стороне; внезапно царские врата открылись, и вышла царица в порфире и короне и начала говорить к нему словами: „Ты познаешь много болезней… но все минет — ты исцелишься, женишься, и вот твоя жена“. И он увидел подле ее ног дитя, сидевшее на полу, и черты его запечатлелись в памяти». Василий Афанасьевич призабыл этот сон, но как-то в местечке Яреськи, куда семейство ездило на молебен в церковь, он увидел в доме тетки будущей жены на руках у кормилицы семимесячного младенца и ясно рассмотрел лицо, на которое во сне указывала Богородица. Он никому не рассказал об этом, но начал часто бывать в доме и охотно играл с ребенком, удивляя взрослых своим энтузиазмом. Когда будущей жене должно было исполниться четырнадцать лет, Василий Афанасьевич увидел «тот самый сон в том самом храме, но не царские врата открылись, а боковые алтарные, и вышла дева в белом платье с сияющей короной на голове, красы неописуемой, и, указав в левую сторону, сказала: „Вот твоя невеста“. Он оглянулся и увидел девочку в белом платье, сидевшую за работой перед маленьким столиком и имевшую те же самые черты лица». После этого Василий Афанасьевич попросил руки Марии Ивановны. Об этом «сюжете» часто говорили в семье, о нем не раз упоминал Гоголь. Именно в нем, по моему мнению, истоки идеи избранности Гоголя, которая была во многом «сокрытым двигателем» его творческой судьбы.

На этом события, направлявшие затем помыслы Гоголя к идее своей избранности, не завершились… Два первых ребенка молодой четы родились мертвыми. Тогда Мария Ивановна дала обет перед чудотворным образом Николы Диканьского: если родится сын, назвать его Николаем — в честь святого.

По словам сестры Гоголя Ольги, он «любил вспоминать о том, почему его назвали Николаем». Он стал вымоленным у Господа дитятей.

В возрасте девяти лет умер брат Иван. И в религиозном сознании глубоко верующего Гоголя возникла (не могла не возникнуть) сакральная мысль: «Господь отчего-то благоволит к тебе, не случайно Он оберегает тебя. Ты избранник Божий». Вот где, на мой взгляд, корни гоголевского апостольства. Он на протяжении всей жизни ощущал свое особое призвание. Не этим ли объясняется его замкнутость, таинственность, определенная отстраненность (с точки зрения посторонних), иногда высокомерие? Об этом вспоминают многие мемуаристы. Отсюда, к слову, и Рим, «столица апостолов», избранный Гоголем для жизни. Именно из Рима распространялось христианство по Римской империи и за ее пределы. Отсюда, от ощущения своего призвания и главный диалог жизни Гоголя — диалог с Господом, причастность Которого ко всем своим делам он никогда не ставил под сомнение.

Признание же писательского таланта лишь укрепляло его в вере, ибо «слово было у Бога, и слово было Бог». Писатель, владеющий словом, творит свой мир. Он в этом уподобляется Создателю, он призван Богом. Пророческим жаром дышит русское слово в первую половину ХIХ в. Напомню гоголевские слова из «Авторской исповеди», где он, объясняя провал «Выбранных мест», замечает: «Если бы не завещание, которое я поместил довольно неосторожно, в котором намекал о поученьи, которое обязан дать всяк автор поэтическими созданьями своими, никто бы и не вздумал мне приписывать этого апостольства, несмотря даже на решительный слог и некоторую лирическую торжественность речи» (VIII, 463). То есть Гоголь указывает на причину, по его мнению, провала «Выбранных мест», подтверждая, что она обнажила апостольские устремления.

Настоящий Гоголь начинается с констатации мысли о невозможности дальнейшей полноценной жизни в условиях омертвения человеческой души. Начиная с «Ревизора», писатель закладывает в глубины русского сознания идею перемен, которая с годами только разрасталась и актуализировалась в историческом бытии народа, завершившись катастрофой 1917 г. Хоть сам Гоголь видел и проповедовал иную, нереволюционную форму обновления мира — через личностное самосовершенствование и спасение верой. Идея эта оказалась раздражающей для русского общества и, в конечном итоге, не была принята, — не в последнюю очередь потому, что поставила перед каждым непосильное задание, особенно перед теми нетерпеливыми, чья эгоцентрическая уверенность в своей праведности была непоколебимой. С этим мы «благополучно» дожили до сего дня. И этим, к слову, Гоголь актуален не только для россиян, потому что в мире по-прежнему злободневна проблема духовного самостояния человека. Это универсальная проблема. Развитие общества и его совершенствование возможно лишь при условии, когда каждый его член проникнется этим. Уповать на все новую и новую власть, которая, наконец, сможет изменить этот мир, — занятие бессмысленное.

Важно и то, что Гоголь привил русскому обществу острое и животворное переживание христианского чувства. Причем о своих идеях, изложенных в «Выбранных местах», Гоголь вынудил говорить все российское общество. Книга никого не оставила равнодушным. В свое время М. Гершензон отметил, что полемика вокруг «Выбранных мест» была первой в истории России общенациональной дискуссией. И хотя отношение к книге было негативным, оно не было всеобщим. И последующие поколения стали проявлять живой интерес к этому трагическому произведению, которое сегодня, на очередной волне «нового средневековья», переживает второе рождение. Гоголь оптимизировал русское державное сознание, придал ему веру в великое будущее народа (и до сегодня русские пьют из этой чаши), а его птица-тройка стала своеобразным символом этих устремлений.

Вместе с тем Гоголь был и великим разрушителем. Давайте зададим себе вопрос: какой предстала Россия в его произведениях? Возьмите «Мертвые души», комедию «Ревизор»… Разве такой была Россия, великая империя, которая после антинаполеоновской кампании нависла над Европой, заставив считаться с собой? Посмотрите на архитектуру Петербурга, на его литературу (поэзию Державина, поэму Пушкина «Медный всадник»). Высокая торжественность столицы отвечала сакральному духу империи, ее Царь — помазанник Божий… И в этих пафосных и высоких сферах как диковинная комета засветился смех Гоголя, от которого великая империя на глазах начала терять свое величие, ибо он поместил империю в «зону смеха» (Бахтин).

Следует при этом иметь в виду, что смех в русской культуре начала ХІХ в. — явление маргинальное. Русская культура до Гоголя по самой своей природе серьезна и несколько угрюма. Такова ее География, вынуждавшая русских людей веками бороться за жизнь. Не до жиру… Как писал Пушкин: «От ямщика до первого поэта, / Мы все поем уныло. Грустный вой / Песнь русская» («Домик в Коломне»). Искристый смех Гоголя, который от шуток первых повестей перешел в «Ревизоре» к высмеиванию имперских институтов, соблазнил и покорил Россию. После этого стало модно смеяться надо всем. После премьеры «Ревизора» Николай I скажет, что досталось всем, а ему больше всех… Так были поколеблены самые основы империи.

Это было не только великим освобождением из темноты угрюмости. Вместе с Гоголем в русскую литературу проникает полуденная волна света и смеха. Он научил Россию смеяться. Как говорил И. Аксаков, Гоголь «заставил всю Россию смеяться по своему произволу».

Вероятно, лишь Василий Розанов, гениально чувствовавший собственно русскую материю жизни, с самого начала своего творчества объявил Гоголю настоящую войну, не соблазнившись прелестями его стиля. Он всю жизнь боролся против Гоголя, с первых своих статей. Я напомню некоторые его высказывания: «Появление Гоголя было большим несчастьем для Руси, чем все монгольское иго»; «Гоголь отвинтил какой-то винт внутри русского корабля, после чего корабль стал разваливаться, он „открыл кингстоны“, после чего началось неудержимое, медленное, год от года потопление России»; «Нигилизм не мыслим без Гоголя и до Гоголя». Думаю, более чем достаточно. Розанов тонко подметил опасность гоголевского смеха, который подтачивал Россию изнутри. Любопытно, что одну из причин этого Розанов (и не только он) видел в этническом происхождении Гоголя. В письме к П. Б. Струве в феврале 1918 г. он писал: «Я всю жизнь боролся и ненавидел Гоголя: и в 62 года думаю: ты победил, ужасный хохол». Замечу, что Гоголь в какой-то момент и сам испугался, осознал деструктивный пафос своего творчества, и тогда началось покаяние, длившееся до самой смерти. Но «написанное пером» жило своей жизнью.

Не думаю, что у Гоголя было какое-то сознательное намерение подорвать Россию изнутри (такую мысль можно встретить в некоторых научных статьях), хотя понятно, что освоение чужого мира всегда порождает противоречия и конфликты. Россию Гоголь называет «духовной отчизной», но при этом в «Выбранных местах» говорит: «…я близкий родственник вам всем». Он признает общность «породы», однако не отождествляет себя с читателем. Его позиция — над.

В отношении Украины все тоже не так просто, как может показаться и как иногда утверждают, видя в Гоголе сознательного автономиста. При этом ссылаются на «Размышления Мазепы», где герой говорит: «Но чего можно было ожидать народу, так отличному от русских, дышавшему вольностью и лихим козачеством, хотевшему пожить своею жизнью? Ему угрожала утрата национальности, большее или меньшее уравнение прав с собственным народом русского самодержца» (IX, 83-84). Это лишь слова персонажа несостоявшегося произведения. Но слова знаменательные, все о том же: о правах, о желании «пожить своей жизнью». Мазепа хоть так присутствует, а вот Богдану Хмельницкому не повезло… Гоголь лишь однажды упоминает «великомудрого» (Т. Шевченко) гетмана в «Страшной мести», когда бандурист в городе Глухове «сперва повел… про прежнюю гетьманщину, за Сагайдачного и Богдана Хмельницкого. Тогда иное было время: козачество было в славе; топтало конями неприятелей, и никто не смел посмеяться над ним» (I, 279). Время упомянуто и лишь косвенно сам гетман, правда, рядом с Сагайдачным. И нет его больше у Гоголя. Как нет и Переяславской рады. Загадка? Еще какая! Два символа в большом дискурсе о русско-украинском «единении», две фигуры, две личности, причастные к его творению. Но один не признает другого. По мнению Ю. Барабаша, Гоголь как бы «игнорирует» Богдана Хмельницкого.

Но и с историческим вектором украинского национального бытия у Гоголя был свой конфликт. И тоже, что называется, сущностный. С одной стороны, писатель первым создал образ Украины. И пластический, и духовно-психологический. Он, по мнению М. Грушевского, стал «энтузиастическим певцом украинской жизни» и «осыпал роскошными цветами творчества Украину, которая представлялась ему дорогой, прекрасной (но отметьте! — П. М.) покойницей». Мысль Грушевского, вероятно, идет от статьи Гоголя «О малороссийских песнях», где написано, что народные песни — «надгробный памятник былого, более, нежели надгробный памятник: камень с красноречивым рельефом, с исторической надписью…» (VIII, 90-91).

То есть для Гоголя это все было в прошлом. Для него прекрасная Украина была «покойницей». Это важно понять. Его исторические сочинения — это попытка запечатлеть и спасти то, что утрачено, казалось ему, навсегда. «Тарас Бульба» был гениальной поэмой-тризной по великому прошлому его народа. Он обратился к сюжету из истории казацкой Украины, ощущая зов предков, а среди них в роду Гоголей — гетманы Дорошенко и Скоропадский, а еще — Лизогубы, Забилы и другие украинские шляхетные роды. Даже (не поверите!) Иван Мазепа. «Тарас Бульба» — это повесть-прощание. Сам же писатель, возможно, и не предвидел эффекта, который будет иметь его «отпевание» Украины. Свернутая и сконденсированная в миф великая история была оживлена его гением и в новую эпоху вселилась (чего Гоголь, боюсь, и не предвидел) в украинское национальное сознание, которое уже начало активно формироваться. Ведь Тарас Шевченко был современником Гоголя, хотя они и были в каком-то смысле людьми разных эпох. И в этом нет противоречия. Гоголь, в отличие от Шевченко, не принял романтическую идею нации, дробившую мир. Здесь важно понять, что у оснований украинской идентичности — казацкий миф. А миф нельзя уничтожить. Гоголь вселил в него новую жизнь, сделал это гениально и на века. Уже после смерти писателя в самые темные периоды национального бытия «Тарас Бульба» будил украинское сознание, напоминая о подлинно великом прошлом. Украинец получал в этом эпосе могучую опору, получал то, чем мог гордиться. Его национальную самобытность защищали и гоголевские «лыцари». Такие заслуги Гоголя — основание для того, чтобы его творчество стало национальным достоянием. И вторая редакция повести «Тарас Бульба» читается в Украине совсем иначе, чем в России, так что недавняя киноэпопея Бортко в Украине воспринималась несколько пародийно, а в наиболее трагических сценах не без улыбки. Миф разрушить никому не под силу, и напрасны эти усилия. Как нельзя и приватизировать миф. Соперником среди тех, кто разбудил украинское национальное самосознание, у Гоголя мог быть только Шевченко.

Я бы мог привести десятки свидетельств видных деятелей украинской культуры, которые вдохновлялись повестью «Тарас Бульба». Не случайно именно вокруг ее перевода и разгорелись нешуточные страсти, ибо перевод — форма «присвоения» содержания. Напомню, что «Тараса Бульбу» начали переводить на украинский еще при жизни писателя и всего существует около двадцати переводов. То есть это началось не вчера и не в независимой Украине. Кроме того, вечная дилемма переводчика: какой должна быть мера освоения переводимого текста? Вот В. Жуковский перевел Бауэра, а вышли из-под пера совершенно русские тексты, с которых начался русский романтизм.

Но российские СМИ и русские издания в Украине подняли несколько волн критики, доходившей до личных оскорблений переводчиков и издателей (посмотрите на статьи А. Воронцова на страницах «Литературной газеты»). А И. Золотусский на одном из круглых столов требовал правительственного вмешательства. Такое впечатление, что произошло что-то из ряда вон выходящее, затрагивающее основания государства российского. Уверен, что это лишь повод, а дело в совершенно другом…

Художественный мир Гоголя вырастает из украинской эстетической традиции, и она вторгается в интерпретацию гоголевских текстов. Известно много фактов удивления русских читателей и критиков гоголевской экзотикой и новизной. Я напомню, что в рецензии на «Петербургский сборник» сказал В. Белинский: «У Гоголя не было предшественников в русской литературе, не было (и не могло быть) образцов в иностранных литературах». А в начале ХХ века В. Перетц скажет, что Гоголь явился завершением предшествующего развития украинской литературы, тем самым дав ей новую жизнь. Гоголевское барокко именно оттуда ведет свое начало. Именно оно и определяет своеобразие его гения. Ничем иным нельзя объяснить и огромное влияние Гоголя на украинскую литературу. Напомню, что автор первого системного труда, посвященного языку Гоголя, проф. И. Мандельштам в работе «О характере гоголевского стиля» (1902) пишет, что Гоголь просто переводил с украинского.

В чем суть проблемы гоголевского языка? Украинские ментальные представления воплощены Гоголем в когнитивных моделях русского языка. Другими словами, украинская картина мира воплощена в системе другого языка, живой извод которого Гоголь до Петербурга не слышал. Возникает эффект своеобразного сдвига всей языковой системы. Русское слово под пером Гоголя приобретает несколько смещенную коннотацию. Гоголевский язык — это своеобразный идиолект русского языка, поэтому он, по словам А.  С. Орлова, «почти недоступен великорусскому подражанию». И причина, по мнению академика Л. Булаховского, который приводит цитату Орлова, в том, что «сама сатирическая манера Гоголя, характер его юмора, его художественные приемы вообще и языковые в частности — своими корнями глубоко уходят в другую национальную почву». Перед филологами — уникальный опыт, который должен быть исследован и путем перевода, и, как говорят, путем обратного перевода. И потому здесь оснований для дипломатических демаршей и правительственных нот, кажется, быть не должно.

Гоголевский язык властно требует новых подходов, поиска адекватного филологического инструментария и серьезного научного анализа.

Каждый раз, когда история дарила Украине шанс национального пробуждения, осознания самобытности (в ХХ веке — 20-е, 60-е и 90-е годы), общество с удивительным постоянством вновь обращалось к творчеству Гоголя. Многие явления украинской литературы появлялись на свет «с его именем» на устах (химерный роман, например, или бубабисты — группа молодых литераторов из Западной Украины). То есть без учета гоголевского влияния нельзя понять многие явления украинской словесности.

С другой стороны, жизненный путь Гоголя и его наследие объективно сыграли далеко не консолидирующую роль в развитии украинского национального сознания. Скорее наоборот, ослабляли национальную энергию. Гоголь, как утверждал один из проницательных его критиков Евген Маланюк, стал «зачинателем мифа „Руси-России“ и представителем „политического малороссийства“». С точки зрения россиянина, Гоголь — образцовый малоросс, который не стал особенно переживать по поводу того, какая у него душа… Да и масштабы империи пленили. К слову, и не одного его. В этом отношении Путь Гоголя неприемлем, конечно, для украинца, стремившегося выразить себя. А таков вектор национальной жизни любого народа — выразить себя. И именно как Путь он чаще всего пропагандируется и в России, и нашими доморощенными малороссами. Он соблазнил и соблазняет многих поисками славы и признания на просторах России. Ценой отказа от самих себя. Классик украинской литературы И. Нечуй-Левицкий как-то сказал: «В каждом украинце спрятан маленький Гоголь, который, при благоприятных условиях, выходит наружу». Звучит как диагноз.

Идея Преображения и Воскресения православного мира требовала огромных масштабов. Потому Гоголь и оказался в Риме, о котором сказал: «…родину души своей я увидел, где душа моя жила еще прежде меня, прежде, чем я родился на свет». Его трудно представить в роли тихого обывателя не только в Киеве, но и в Петербурге. И даже в Москве. Апостольство требовало Рима… А Россия была полем апостольских деяний Гоголя. Преображение ее было смыслом всей жизни писателя и мыслителя.

Таковы узловые, по моему мнению, вопросы изучения бытования наследия Гоголя в культуре двух народов. Его произведения, находясь на культурном пограничье, продолжают жить в обоих культурных канонах. Гоголь осуществил своеобразный культурный сдвиг в системе этих канонов, и такое «остранение» создавало, создает и будет создавать постоянное креативное напряжение вокруг фигуры и наследия писателя, генерируя новые эстетические идеи в системе двух культур.

сочинение по литературе на Сочиняшка.Ру

В сборнике повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» Николая Гоголя центральным образом является сама Украина. Страна детства занимала в жизни автора важное место всегда. Песни и сказки народа, даже его быт – все было овеяно волшебством для писателя. Любовь к Украине, а так же интерес к жизни народа стали толчком для написания произведения «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Николай Гоголь замечательно знал, как живет украинский народ, знал его творчество. Образ хутора был овеян для него волшебством. Отец приобщал его к родному фольклору. Гоголь очень любил смотреть театральные выступления, восхищался чарующим вертепом. С детства Гоголь впитал нравы и поверья украинского народа. В характере писателя наблюдается яркая украинская черта – при помощи юмора бороться с пороками. Благодаря юмору и поэтичности «Вечера» стали шедевром мировой литературы.

Образ Украины во всем: и в прекрасных пейзажах, и в менталитете народа. Заслуга Гоголя в том, что он раскрыл Украину для всего мира – прекрасную и великую с ее свободолюбивым народом с широкой душой.

Литературный критик В.Белинский высоко оценил произведение, назвав его поэтическими очерками Малороссии. В «Вечерах» Гоголя природа особенно прекрасна, жизнь жителей хутора имеет свое очарование.

В повестях автор сочетает два мира: реальный и фантастический. Автор правдиво отображает, как обычная жизнь жителей хутора очень естественно дополняется поверьями, легендами. Два мира гармонично существуют, что доказывает Николай Гоголь.

Образ Украины сложно представить без песни. Писатель использует богатый песенный репертуар в своем сборнике. Ведь в песнях отображается характер народа и его стремления. Где как не здесь наиболее тонко отображается душа человека.

Гоголь верил в Украину, а значит, верил в человека. Неким эталоном мужества и свободолюбия для него были запорожцы. Образы запорожцев, защитников Украины, мы неоднократно встречаем в сборнике. Писатель восхищается их силой и несгибаемостью характера. Украинский казак так же смекалист, благодаря чему преодолевает разные трудности. Так, например, в образе Вакулы, мы видим настоящего казака – смекалистого, сильного и доброго.

Хотя стоит отметить, что не все персонажи гордо носили звание казаков. Богатый Чуб слишком тщеславен и ценит только деньги, пузатый Пацюк проводит время в праздной лени и знахарстве. Но эти порочные персонажи только еще больше оттеняют позитивные качества главных героев.

Образ Украины в сборнике показан автором многогранно. То, как Гоголь сумел мастерски описать жизнь простого народа, передать очарование обычной жизни, красоту природы и человеческих чувств, высоко оценил Александр Пушкин, солнце русской литературы.

Образ Украины включает в себя потрясающие образы простых людей, в которых соединились лучшие качества, присущие украинскому народу – доброта, свободомыслие, любовь к отчизне, ум, нравственность.

Понравилось сочинение? А вот еще:

Добро и зло в повести Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Мистика в повести Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Народный характер в повести Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Анализ повести Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Кому верить на Украине: Байдену, Путину или Николаю Гоголю? | Война между Россией и Украиной

В наши дни скорость, с которой глобальные бедствия попадают в новостной цикл, просто головокружительна. Мы только учились, как справляться с бедствиями президентства Дональда Трампа, когда пандемия COVID-19 ударила по земле. Пандемия все еще вызывала хаос во всем мире, когда экологические бедствия достигли ужасающих размеров. Мы только что посмотрели апокалиптическую черную комедию Адама Маккея «Не смотри вверх» (2021), чтобы получить полное сатирическое представление о нашем надвигающемся климатическом затруднительном положении, как вдруг заголовки стали гуще и страшнее, предупреждая нас, что Владимир Путин собирается вторгнуться в Украину.

Хотите верьте, хотите нет, но как раз в это время меня пригласили в Москву на презентацию нового русского перевода «Ориентализма» Эдварда Саида. В конце концов, я решил присоединиться к собранию через Zoom из-за ограничений на поездки из-за COVID-19, которые ввел мой университет, и других обязательств, которые требовали от меня оставаться в Нью-Йорке. Если бы я поехал в Москву, я, вероятно, до сих пор застрял бы там из-за решения президента Джо Байдена закрыть небо США для российских самолетов в ответ на полномасштабное вторжение, начатое Путиным 24 февраля9. 0003

Две недели спустя российская армия все еще находится в Украине, пробиваясь к Киеву. Но с какой целью? Чего эта война собирается достичь на фоне надвигающегося климатического кризиса, все еще бушующей пандемии и массовых волн перемещения, голода, смерти и разрушений, уже опустошающих мир, от Афганистана и Йемена до Эфиопии и Мьянмы? Это возрождение российских имперских тревог девятнадцатого века на два десятилетия в связи с экологическими бедствиями двадцать первого века на самом деле не имеет никакого смысла.

«Чума на оба ваших дома»

Так как же нам держать голову над дымом и дышать здравым смыслом?

Лично я всегда тянусь к одному и тому же защитному одеялу – непреходящим произведениям искусства, шедеврам мировой литературы и музыки – всякий раз, когда мне кажется, что мир неудержимо катится по спирали к Армагеддону.

В самом деле, если мне придется пойти ко дну, я лучше сделаю это, слушая Шостаковича и Баха, читая Гоголя и Хафеза и глядя на Эль Греко и Бехзада, с моими потрепанными копиями «Изобретения Африки» Ю. В. Мудимбе и Гадамера. «Истина и метод» у моей постели.

Сегодня обращение к искусству, пожалуй, единственный способ сохранить душевное равновесие в безумном мире. За первые две недели украинско-российской войны пропагандистская война между Соединенными Штатами и Россией достигла апогея. Привычная либеральная русофобия в США усугубляется растущим восхищением правых Трампа Путиным. Когда Такер Карлсон из Fox News достиг нового минимума в своих усилиях по защите Путина и его вторжения, а обычные подозреваемые в The New York Times начали бить в барабаны войны, нам пришлось искать прикрытия как от либеральной русофобии, так и от консервативных признаний в любви к сильный человек, который, по их мнению, может помочь им восстановить превосходство белых в США.

Ключ к тому, чтобы сегодня оставаться в здравом уме, — это иметь возможность осудить дерзкий и вульгарный акт военной агрессии России против Украины, не втягиваясь в патологические отношения любви-ненависти англо-американского мира с Путиным.

Игнорировать зацикленность «Запада» на Путине и преувеличение его подлости, конечно, непросто.

Когда самые разные люди, от закаленного американского идиота Томаса Фридмана до израильского автора бестселлеров Юваля Ноа Харари, собираются вместе, чтобы доказать, что путинский авантюризм в Украине не похож ни на что из виденного ранее и является поворотным моментом в истории человечества, трудно не похоронить засунуть голову в подушку и задаться вопросом, где были эти люди за последние два десятилетия военного бандитизма США по всему миру.

В конце концов Путин не делает на Украине ничего такого, чего США уже не сделали в Афганистане, Ираке, Сомали и во многих других местах по всему миру — он просто делает то, что делает не в Азии, Африке или Латинской Америке, а в Европе. Тот же военный бандитизм, другое ведро.

«Чума на оба ваших дома», как сказал Бард. Почему ни в чем не повинные люди в Украине, Афганистане, Ираке или Йемене должны расплачиваться за имперское высокомерие под любым флагом?

«Мы все вышли из гоголевской «Шинели»

Вернуться к моему набору инструментов для выживания. В подростковом возрасте я упивался русской и американской литературой — и никогда не имел никакого вкуса к европейской литературе, за некоторыми исключениями. Среди выдающихся светил моего юношеского увлечения русской литературой был и остается славный писатель Николай Гоголь (1809–1852). Мое увлечение им началось, когда я прочитал персидский перевод его «Мертвых душ». Я настолько увлекся им, что даже перевел на персидский один из его шедевров, «Дневник сумасшедшего» (который я так и не осмелился опубликовать, потому что не знаю русского языка и чувствовал себя неадекватным, делая перевод только с его английского перевода — в страна, где нам повезло с иранскими переводчиками русских источников, свободно владеющими обоими языками).

Долгое время я понятия не имел, что Гоголь на самом деле украинец по происхождению, но русский по литературной культуре. И я вспомнил об этом факте только тогда, когда обнаружил, что слушаю Байдена и Путина, пытающихся убедить свою аудиторию принять как факт их собственную тарабарщину о войне в Украине.

Наблюдая, как два президента борются за внимание всего мира, я не мог не думать, что карта региона сложится совершенно иначе, если мы будем обращать внимание не на воинствующих политиков, а на литературную историю, раскрывающую бессмысленность вторжения. одной страны другой.

Возьмем гоголевский «Тарас Бульба» (1835 г.), эпическую повесть о жизни казачьих воинов. В романе рассказывается история стареющего казака Тараса Бульбы и двух его сыновей, младший из которых влюбляется в польку. В конце концов, этот сын схвачен и застрелен собственным отцом. В 1842 году Гоголь опубликовал вторую версию этого романа, в которой русские националистические мотивы более очевидны. Знатоки русской литературы рассказывают нам, что этот второй вариант гоголевского романа-эпопеи есть на самом деле «превращение украинской сказки в русский роман», знаменующий собой «соединение казака и русской души».

Родился в Украине, пишет по-русски, читает весь мир

В эссе, опубликованном в 2017 году, Гиоргий Ломсадзе и Николоз Бежанишвили предложили нам заглянуть в центральное место Гоголя на границе украинско-российской культуры и идентичности.

«Рожденный на Украине, прославившийся в России, Гоголь олицетворяет как узы, связывающие две страны, так и различия, разделяющие их. По мере ухудшения их отношений вопрос о национальной принадлежности Гоголя неоднократно фигурировал в списке вопросов, спорных между Украиной и Россией».

Что здесь поставлено на карту? Гоголь пересек границу между родной Украиной и своей литературной родиной Россией с легкостью, изяществом и непреходящим благословением для обеих своих родин. Когда в возрасте 20 лет он переехал из Украины в Россию, он принес дар родной родины в литературную землю обетованную. Он вступил в ряды Толстого, Достоевского и Тургенева, поставив русскую литературу на непревзойденный пьедестал.

Но Гоголь тоже не был обязан России, поскольку он стал культовым литературным центром, высмеивающим правящую монархию. Говорил ли какой-нибудь русский головорез Гоголю: «Вернись туда, откуда пришел», как регулярно говорят американские головорезы любому, кто указывает на террор расизма сторонников превосходства белой расы в этой стране? Наоборот. «Мы все вышли из «Шинели» Гоголя», — сказал, как говорят, не кто иной, как Федор Достоевский об одном из гоголевских шедевров.

В более раннем эссе, опубликованном в 2009 году, Том Парфитт подробно описал российско-украинское соперничество за то, что Гоголь принадлежал только им.

«Сначала политика, потом газ. Теперь затянувшийся антагонизм между Россией и Украиной приобретает литературную окраску, а ссорящиеся соседи соперничают за наследие Николая Гоголя к 200-летию со дня его рождения».

Но поскольку Россия и Украина вели битву за литературную славу Гоголя, люди во всем мире, которые не являются ни русскими, ни украинцами, имеют равную, если не более законную любовь и восхищение Гоголем, не основанные на месте его рождения или языком его литературных произведений, но квинтэссенцией его остроумия, мудрости и возвышенного чувства юмора.

Из остатков Российской империи возник Советский Союз, а из остатков Советского Союза выжила Россия. Теперь болезненные воспоминания о двух великих империях, одной царской, другой коммунистической, преследуют образ России как таковой. Военные безумства Путина на Украине не являются ни началом чего-то, ни концом чего-то еще.

При Путине Россия действовала на своем собственном заднем дворе в Чечне с жестокой точностью, а затем в Сирии, поддерживая жестокого головореза на его кровавом троне с расширенными глобальными амбициями. Ни ура-патриотизм русского национализма, ни глупость американских ученых мужей, считающих это вторжение очередным поворотом к «концу истории» и цивилизации, ни даже отвратительный европейский расизм, вновь демонстрирующий себя в полной мере, отдающий предпочтение украинским беженцам перед миллионами других, не реальная проблема здесь.

Перестав следовать за пропагандистской машиной России и США, миру было бы гораздо лучше обратиться к Гоголю, украинскому мастеру русской литературы, и в лиминальном пространстве, которое он мастерит в своем превосходном литературном наследии, думая, где настоящие границы находиться между цивилизацией и варварством.

Мнения, выраженные в этой статье, принадлежат автору и не обязательно отражают редакционную позицию Al Jazeera.

Люси | Олег Коцюба, к.б.н.

Целью моего творческого проекта был анализ значения пространства в произведениях русской литературы 19 ^го века, который я реализовал в виде интерактивной ГИС карты. Я анализировал пространство в следующих работах:

Николай Гоголь – «Песни Украины» (в: Арабески, 1835)

Михаил Лермонтов – Герой нашего времени (1840)

Тарас Шевченко – Сон (1844)

Федор Достоевский – Двойник (1846)

Каролина Павлова – Двойная жизнь (1848)

Мое «пространственное прочтение» приведенных выше текстов (и создание этой интерактивной карты) является попыткой визуализировать использование топографических символов на исторической карта. Мои основные выводы можно резюмировать следующим образом:

• Некоторые авторы используют контрасты между разными пространствами, чтобы разоблачить угнетение определенных маргинализированных групп. В «Двойной жизни » Павловой контраст между «удушающим» московским обществом и свободным миром (окружающей) природы подчеркивает несвободное и несчастное положение Цецилии как молодой женщины в 19 лет.^-й -й век «высокосветской» России.
   
• Украинский поэт Тарас Шевченко, резко контрастирующий с русскими произведениями, читаемыми в классе, использует образы царской семьи в Москве и искусственного Санкт-Петербурга, построенного рабами на болоте, чтобы передать политическую, антиимперскую сообщение. Символ знаменитой статуи Медного всадника как главного угнетателя усиливает это послание. Интересно, что Шевченко использует женский образ («беспомощной вдовы»), чтобы подчеркнуть страдания Украины от царской власти. Для Шевченко позитивное изображение украинской деревни выступает в роли идиллии, объединяющей украинцев как жертв империалистического русского царя. Точно так же в «Песнях Украины» Гоголь несет оду украинской деревне, ее общинному духу и ее народным песням. Таким образом, знакомое каждому украинцу положительное, идеализированное изображение живописного пейзажа способствует укреплению украинского Volksgeist в трудные времена.
   
• В лермонтовском произведении Герой нашего времени романтические описания кавказского пейзажа и его обитателей встречаются повсеместно. Представление анонимного рассказчика о кавказской природе неразрывно связано с чувством свободы (от условностей общества) и творчества.
   
• Для главного героя Достоевского Голядкина (в Двойник ) набережная Фонтанки в Петербурге является местом первой встречи со своим двойником. В Двойник, Санкт-Петербург изображен мрачным, темным и жутким городом; другими словами, «туманное» место, связанное с затуманенностью ума: психическое заболевание.

Благодаря моему «пространственному чтению» и топографической визуализации пяти литературных произведений я понял, что почти за всеми топографическими отсылками в приведенных выше текстах стоит преднамеренный, художественно и часто политически мотивированный выбор.