Учение аристотеля о праве: § 4. Политическое и правовое учение Аристотеля

Содержание

§ 4. Политическое и правовое учение Аристотеля

§ 4. Политическое и правовое учение Аристотеля

Разработку идеологии полисной землевладельческой знати продолжил великий древнегреческий философ Аристотель (384— 322 гг. до н.э.). Он родился в небольшой греческой колонии Стагире (отсюда второе имя философа, упоминаемое в литературе, — Стагирит). Юношей Аристотель отправился в Афины и вступил в платоновскую Академию, где сначала учился, а потом преподавал многие годы.

После смерти учителя Аристотель странствовал по городам Малой Азии. Затем около трех лет он провел в Македонии, исполняя обязанности воспитателя наследника царского престола — будущего знаменитого полководца Александра Македонского. По возвращении в Афины он открыл собственную философскую школу — Ликей. Свое политико-правовое учение Аристотель изложил в трактатах «Политика» и «Никомахова этика». К ним примыкает сочинение «Афинская полития», содержащее исторический очерк развития государственного устройства Афин.

Философские воззрения мыслителя сформировались в ходе полемики с Платоном. Аристотель считал, что Платон глубоко заблуждался, допустив существование особого мира идей, или понятий. Такое допущение приводит к удвоению мира, к отрыву сущности от явления. Порвав с наивным платоновским идеализмом, препятствовавшим развитию естественнонаучных знаний, Аристотель приступил к созданию системы идеалистической метафизики.

Согласно его взглядам каждая вещь состоит из материи и формы. Например, в медном шаре медь является материей, тогда как форма шара придает данной вещи именно тот конкретный вид, который позволяет отличить ее от других предметов, а следовательно, и познать. Форма — это сущность предмета, источник его существования как отдельной вещи, его целевое назначение. Материя пассивна и приобретает законченный вид только благодаря форме, благодаря действующей в природе целесообразности. Изучение природных закономерностей у Аристотеля подменяется телеологией — учением о целесообразном строении мира.

Положение о предустановленных в природе целях составило методологическую основу политико-правовой теории Аристотеля. Государство, частная собственность, рабство и другие социальные явления рассматривались им как естественные, существующие от природы. Уже самой методологией исследования государства и права эта концепция была направлена против демократических учений Протагора и других софистов о возникновении общества.

Государство, по Аристотелю, образуется вследствие природного влечения людей к общению. Первым видом общения, отчасти свойственным и животным, является семья; из нескольких семей возникает селение, или род; наконец, объединение нескольких селений составляет государство — высшую форму человеческого общежития. В государстве полностью реализуется изначально заложенное в людях влечение к совместной жизни. Человек, гласит знаменитое изречение философа, «по природе своей есть существо политическое».

В отличие от семьи и селения, основанных на стремлении к продолжению рода и на отцовской власти, государство образуется благодаря моральному общению между людьми. Политическое сообщество опирается на единомыслие граждан в отношении добродетели. «Государство не есть общность местожительства, оно не создается для предотвращения взаимных обид или ради удобств обмена. Конечно, все эти условия должны быть налицо для существования государства, но даже и при наличии всех их, вместе взятых, еще не будет государства; оно появляется лишь тогда, когда образуется общение между семьями и родами ради благой жизни». Как наиболее совершенная форма совместной жизни, государство предшествует телеологически семье и селению, т.е. является целью их существования.

Подытоживая свои рассуждения по поводу различных видов общежития, Аристотель дает государству следующее определение: государство — это «общение подобных друг другу людей ради достижения возможно лучшей жизни». Аристотель вкладывал в данное определение вполне конкретное содержание. Под людьми здесь подразумевались только свободные граждане греческих полисов. Варваров и рабов он просто не считал за людей, достойных общения на равных с гражданами государства.

Неразвитые в духовном отношении, варвары не способны к государственной жизни; их удел — быть рабами у греков. «Варвар и раб по природе своей понятия тождественные». Аристотель, таким образом, открыто защищал в политической теории интересы рабовладельцев. Государство представлялось ему объединением свободных граждан, совместно управляющих делами рабовладельческого общества.

В обоснование рабства Аристотель приводит несколько доводов. Решающий среди них — естественные (природные) различия между людьми. На страницах «Политики» неоднократно подчеркивается, что рабство установлено природой, что варвары, обладая могучим телом и слабым умом, способны исключительно к физическому труду. Аристотель призывал порабощать варваров силой, охотиться на них, как на диких животных. «Такая война, — говорил он, — по природе своей справедлива».

Аргументацию рабства «от природы» дополняют доводы экономического порядка. Рабство, с этой точки зрения, вызвано потребностями ведения хозяйства и производственной деятельности. «Если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы».

Частная собственность, подобно рабству, коренится в природе и является элементом семьи. Аристотель выступал решительным противником обобществления имущества, предлагаемого Платоном. «Трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе». Общность имущества он находил, кроме того, экономически несостоятельной, препятствующей развитию в человеке хозяйственных наклонностей. «Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим». К этим аргументам в защиту частной собственности обращались впоследствии многие идеологи.

Главную задачу политической теории Аристотель видел в том, чтобы отыскать совершенное государственное устройство. С этой целью он подробно разбирал существовавшие формы государства, их недостатки и причины государственных переворотов.

Классификация форм государства в «Политике» проводится по двум критериям: по числу правящих лиц и осуществляемой в государстве цели. В зависимости от числа властвующих Аристотель выделяет правление одного, немногих и большинства. По второму критерию выделяются правильные государства, где верховная власть преследует цели общего блага граждан, и неправильные, где правители руководствуются интересами личной выгоды. Наложение этих классификаций друг на друга дает шесть видов государственного устройства. К правильным государствам Аристотель относит монархию, аристократию и политию; к неправильным — тиранию, олигархию и демократию.

Сам по себе этот перечень форм государства не оригинален. Примерно такую же классификацию, но проведенную по другим основаниям, можно найти в диалоге Платона «Политик». Новым в теории Аристотеля было то, что он попытался свести все многообразие государственных форм к двум основным — олигархии и демократии. Их порождением или смешением являются все остальные разновидности власти.

В олигархии власть принадлежит богатым, в демократии — неимущим. «Демократией следует считать такой строй, когда свободнорожденные и неимущие, составляя большинство, имеют верховную власть в своих руках, а олигархией — такой строй, при котором власть находится в руках людей богатых и благородного происхождения и образующих меньшинство». Говоря о демократии и олигархии, Аристотель отступает от формальных критериев их разграничения и выдвигает на первый план признак имущественного положения властвующих. Богатые и неимущие, указывал философ, составляют как бы два полюса, диаметрально противоположные части любого государства, так что в зависимости от перевеса той или иной стороны устанавливается и соответствующая форма правления. Коренная причина политической неустойчивости, мятежей и смены форм государства заключается в отсутствии надлежащего равенства. Олигархия усугубляет существующее неравенство, а демократия чрезмерно уравнивает богатых и простой народ. Рассуждения Аристотеля о демократии и олигархии свидетельствуют о том, что ему были понятны социальные противоречия, определявшие развитие рабовладельческого государства.

Политические симпатии Аристотеля — на стороне политии, смешанной формы государства, возникающей из сочетания олигархии и демократии.

Экономически полития представляет собой строй, при котором преобладает собственность средних размеров, что позволяет не только гарантировать самодостаточность семей, но и ослабить противоречия между богатством и бедностью. «Законодатель должен при создании того или иного государственного устройства постоянно привлекать к себе средних граждан», — отмечал философ. Только там, где в составе населения средние граждане имеют перевес, «государственный строй может рассчитывать на устойчивость». Экономику как умение правильно вести хозяйство Аристотель противопоставляет хрематистике, или искусству накопления ради наживы. Аристотель осуждает неуемную страсть к богатству, расширенную торговлю, ростовщичество и т.п. Помимо ограничения размеров собственности в таком государстве предусматриваются совместные трапезы и другие мероприятия, призванные обеспечить солидарность зажиточных граждан и свободной бедноты.

«Лучше, чтобы собственность была частной, а пользование ею — общим», — утверждал Аристотель.

Социальной опорой власти в политии выступают собственники земли. Как и Платон в «Законах», Аристотель исключает из числа граждан лиц, занятых физическим трудом. Гражданская доблесть, заявлял он, подходит «только к тем, кто избавлен от работ, необходимых для насущного пропитания». Хотя землепашцы, ремесленники и поденщики нужны в государстве, однако важнейшими его частями являются воины и правители. В политии власть «сосредоточивается в руках воинов, которые вооружаются на собственный счет». Они обладают гражданскими правами в полном объеме. Некоторые, весьма урезанные права граждан предоставляются также земледельческому демосу — крестьянам.

Политически этот строй характеризуется сочетанием демократических и олигархических методов осуществления власти. Аристотель различает в связи с этим два вида справедливости: уравнивающую и распределяющую.

Уравнивающая справедливость, принципом которой является «арифметическая пропорция», затрагивает отношения обмена, возмещения ущерба, назначение наказаний за имущественные и некоторые другие преступления. Закон при этом «обращает внимание лишь на различие ущерба, а с лицами обходится как с равными во всем». Напротив, при распределяющей справедливости учитывается положение человека в обществе. Ее принципом служит «геометрическая пропорция» — воздаяние по достоинству и заслугам. Применяется распределяющая справедливость в политических отношениях, при выдвижении на должности, назначении наказаний за преступления против чести и достоинства. Например, если ударит начальник, то ответный удар наносить не следует, если же ударят начальника, то следует не только ударить, но и подвергнуть каре.

Большое значение Аристотель придавал размерам и географическому положению государства. Его территория должна быть достаточной для удовлетворения потребностей населения и одновременно легко обозримой. Число граждан следует ограничить так, чтобы они «знали друг друга». Политическим идеалом Аристотеля был самодостаточный экономически обособленный полис. Наилучшие условия для совершенного государства создает умеренный климат Эллады.

Концепция Аристотеля служила теоретическим оправданием привилегий и власти землевладельческой аристократии. Несмотря на его заверения в том, что демократия и олигархия в политии смешаны «по половине» и даже с «уклоном в сторону демократии», аристократические элементы в государстве получили явное преобладание.

Участие народа в управлении обставлено здесь такими оговорками, которые практически лишают его возможности решать государственные дела. Свободнорожденные, не обладающие богатством или добродетелью, не допускаются к занятию высших должностей. Аристотель соглашается предоставить им право участвовать в совещательной и судебной власти, но с условием, что у народной массы не будет решающего голоса.

В качестве примеров смешанного государственного строя в «Политике» названы аристократическая Спарта, Крит, а также «прародительская» демократия, введенная в Афинах реформами Солона.

Правовая теория Аристотеля была подчинена тем же идеологическим целям, что и учение о государстве. Право он отождествляет с политической справедливостью, подчеркивая тем самым его связь с государством как моральным общением между свободными гражданами. Вне политического общения права не существует. «Люди, не находящиеся в подобных отношениях, не могут и иметь относительно друг друга политической справедливости». Право отсутствует поэтому в отношениях господ и рабов, отцов и детей, при деспотической власти.

Политическое право делится на естественное и условное (установленное). «Естественное право — то, которое везде имеет одинаковое значение и не зависит от признания или непризнания его. Условное право то, которое первоначально могло быть без существенного различия таким или иным, но раз оно определено [это безразличие прекращается]». Предписания естественного права Аристотель нигде специально не перечисляет. По смыслу его концепции «от природы» существуют и соответствуют этим предписаниям семья, рабство, частная собственность, война греков с варварами и др. Под условным правом он понимает законы, установленные в государстве, включая сюда как писаные законы, так и неписаное обычное право. Естественное право стоит выше закона; среди законов важнее неписаные, основанные на обычае.

Аристотель подчеркивал, что постановления народного собрания и правителей не являются законами в собственном смысле слова и не должны содержать предписаний общего характера. «Закон должен властвовать над всем; должностным же лицам и народному собранию следует предоставить обсуждение частных вопросов».

Направленная против учений рабовладельческой демократии, аристотелевская концепция была призвана умалить значение писаных законов, подчинить их нормам обычного права и предустановленной, как считал Аристотель, в природе справедливости. «Законы, основанные на обычае, имеют большее значение и касаются более важных дел, нежели законы писаные», — утверждал философ.

Политико-правовая теория Аристотеля суммировала развитие взглядов землевладельческой аристократии в Древней Греции. По мере проникновения частной собственности и рабовладельческих отношений в земледелие идеологи полисной знати последовательно, перешли от традиционных воззрений к признанию экономической роли рабства, правовых методов регулирования общественной жизни («Законы» Платона), к апологии частной собственности и равенства граждан перед законом в сфере имущественных отношений (в «Этике» Аристотеля). Выше этого подняться они не могли. Аристократия, связанная с полисной системой землевладения, способна была удержать господствующие позиции лишь при условии сохранения натурального хозяйства, «умеренной», или «средней», собственности и патриархальных полисных традиций и обычаев в сфере управления. Аристотель не случайно повторял за Платоном, что для аристократии, обладающей «избытком добродетели», законы не нужны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

С.Ф. Кечекьян. Учение Аристотеля о государстве и праве : Оглавление

Степан Федорович Кечекьян

Учение Аристотеля о государстве и праве
М. — Л., 1947.

Оглавление

Введение. О методе изучения политического учения Аристотеля . . . . . . . . . . 3
Глава I. Вводные замечания о “Политике” Аристотеля . . . . . . . . . . . . . . .9
1. Судьба аристотелевой “Политики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .10
2. О подлинности аристотелевой “Политики” . . . . . . . . . . . . . . . . . . .11
3. О пробелах в “Политике” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
4. О порядке книг “Политики” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 17

Глава II. Афины во времена Аристотеля . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23
1. Кризис греческого рабовладельческого общества в IV веке . . . . . . . . . . 23
2.Обострение классовых противоречий в Афинах. Рост бедности и богатства . . . .26
3. Внешнеполитическая обстановка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34

Глава III. Аристотель и Платон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37
1. Критика платоновского учения об идеях . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37
2. Учение Аристотеля о форме и материи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41
3. Расхождение Платона и Аристотеля в их политических учениях . . . . . . . . .48
4. Критика платоновского учения об идеальном государстве . . . . . . . . . . . 51
5. Критика платоновских “Законов” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .59

Глава IV. Социально-политическая теория Аристотеля и античная собственность . .63
1. Особенности античной собственности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63
2. Воззрения Аристотеля на собственность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71
3. Защита рабства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .74

Глава V. Учение Аристотеля о сущности государства и права . . . . . . . . . . .81
1. Учение о сущности государства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 81
2. Учение о сущности права . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90
3. Учение о преступлении и наказании . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 97

Глава VI. Учение Аристотеля о формах государственного строя и о
государственных переворотах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103
1. Классификация форм государственного строя . . . . . . . . . . . . . . . . .106
3. Особенности аристотелевой классификации форм государственного строя . . . .109
5. Меры предотвращения государственных переворотов . . . . . . . . . . . . . .118

Глава VII. Защита “среднего” класса и “среднего” государственного строя.
Политическая теория и учение о справедливости и дружбе . . . . . . . . . . . .122
1. Защита “среднего” класса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 122
2. “Средний” государственный строй . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .125
3. Справедливость как “среднее” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132
4. Учение о дружбе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .138

Глава VIII. Отношение Аристотеля к афинской демократии . . . . . . . . . . . .141
1. Сущность демократии и ее виды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .141
2. “Крайняя” демократия. Роль “демагогов” . . . . . . . . . . . . . . . . . . 145
3. Меры придания устойчивости демократии . . . . . . . . . . . . . . . . . . .148
4. Органы демократии и их устройство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .149
5. Аристотель и афинская демократия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 152

Глава IX. Аристотель и Спарта . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
1. Отношение Аристотеля к Спарте . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .159
2. Общественное устройство Спарты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 164
3. государственный строй Спарты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 169
4. Критика общественного строя Спарты у Аристотеля . . . . . . . . . . . . . .178
5. Критика государственного строя Спарты у Аристотеля . . . . . . . . . . . . 185

Глава X. Аристотель и македонская монархия . . . . . . . . . . . . . . . . . .189
1. Отношение Аристотеля к монархии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .189
2. Монархия и тирания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 196
3. Аристотель и монархия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .198

Глава XI. Изображение “наилучшего” государства у Аристотеля . . . . . . . . . 203
1. Цель и внешние условия “наилучшего” государства . . . . . . . . . . . . . .203
2. общественный и политический строй . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .207
3. Брак и семья. Воспитание в “наилучшем” государстве . . . . . . . . . . . . 210
Заключение. Учение Аристотеля как морфология рабовладельческого
государства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 218

Скачать

Подготовлено по изданию:

Кечекьян С. Ф.
Учение Аристотеля о государстве и праве. М. — Л., 1947.

Учение Аристотеля о государстве и праве

      Поэтому человек, лишенный добродетели, оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых позывах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения. 7

     Первым  результатом социальной жизни он считал образование семьи — муж и жена, родители и дети… Потребность во взаимном обмене привела к общению семей и селений. По мысли Аристотеля, бедные и богатые «оказываются в государстве элементами, диаметрально противоположными друг другу, так что в зависимости от перевеса того или иного из элементов устанавливается и соответствующая форма государственного строя». Он выделил три главных слоя граждан: очень зажиточных, крайне неимущих и средних, стоящих между теми и другими.

     Аристотель  враждебно относился к первым двум социальным группам. Он считал, что  в основе жизни людей, обладающих чрезмерным богатством, лежит противоестественный  род наживы имущества. В этом, по Аристотелю, проявляется не стремление к «благой жизни», а лишь стремление к жизни вообще.

     Поскольку жажда жизни неуемна, то неуемно  и стремление к средствам утоления этой жажды. Ставя все на службу чрезмерной личной наживы, «люди первой категории» попирают ногами общественные традиции и законы. Стремясь к власти, они сами не могут подчиняться, нарушая этим спокойствие государственной жизни. Почти все они высокомерны и надменны, склонны к роскоши и хвастовству. Государство же создается не ради того, чтобы жить вообще, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо.

     Согласно Аристотелю, государство возникает только тогда, когда создается общение ради благой жизни между семействами и родами, ради совершенной и достаточной для самой себя жизни. Совершенством же человека предполагается совершенный гражданин, а совершенством гражданина в свою очередь — совершенность государства. При этом природа государства стоит «впереди» семьи и индивида. Эта глубокая идея характеризуется так: совершенство гражданина обусловливается качеством общества, которому он принадлежит: кто желает создать совершенных людей, должен создать совершенных граждан, а кто хочет создать совершенных граждан, должен создать совершенное государство. 8 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

  1. Гражданин в государстве
 

     Необходимо  рассмотреть, кого следует называть гражданином и что такое гражданин. Ведь часто мы встречаем разногласие  в определении понятия гражданина: не все согласны считать гражданином одного и того же; тот, кто в демократии гражданин, в олигархии часто уже не гражданин.

     Аристотель  считал, тех, которые получили название граждан в каком — либо исключительном смысле, например принятых в число  граждан, следует оставить без вниманиях. Гражданин является таковым также не в силу того, что он живет в том или ином месте: ведь и метеки и рабы также имеют свое местожительство наряду с гражданами, а равным образом не граждане и те, кто имеет право быть истцом и ответчиком, так как этим правом пользуются и иноземцы на основании заключенных с ними соглашений (таким именно правом они пользуются). Что касается метеков, то во многих местах они этого права в полном объеме не имеют, но должны выбирать себе простата. [2]

     Таким образом, они не в полной мере участвуют  в этого рода общении.

       И о детях, не достигших совершеннолетия  и потому не внесенных в  гражданские списки, и о старцах,  освобожденных от исполнения  гражданских обязанностей, приходится  сказать, что и те и другие  — граждане лишь в относительном  смысле, а не безусловно; и к первым придется прибавить «свободные от повинностей» граждане, а ко вторым — «перешедшие предельный возраст».  Мы же ставим своей задачей определить понятие гражданина в безусловном смысле этого слова, в таком значении, которое не имело бы никакого  недостатка, требующего исправления; иначе пришлось бы задаваться вопросами и разрешать их и по поводу лиц, утративших гражданские права, и по поводу изгнанников.

     Лучше всего безусловное понятие гражданина может быть определено через участие  в суде и власти. Некоторые из должностей бывают временными: один и  тот же человек либо вообще не может  занимать их вторично, либо может занимать, но лишь по истечении определенного  времени; относительно же других ограничения  во времени нет — сюда относится  участие в суде и в народном собрании.  Однако, пожалуй, кто-нибудь заметит, что судьи и участники  народного собрания не являются должностными лицами и что в силу этого они  не принимают участия в государственном  управлении, хотя, с другой стороны, было бы смешно считать лишенными  власти именно тех, кто выносит важнейшие  решения. Но это не имеет никакого значения, так как речь идет только о названии. В самом деле, общего обозначения для судей и участников народного собрания не существует; пусть эти должности и останутся  без более точного определения, лишь бы были разграничены понятия. Мы же считаем гражданами тех, кто участвует  в суде и в народном собрании. Примерно такое определение понятия  гражданина лучше всего подходит ко всем тем, кто именуется гражданами.

     Между тем государственные устройства представляют собой видовые различия, и одни из них заслуживают этого  наименования в меньшей, другие —  а большей степени; ведь основанные на ошибочных началах и отклоняющиеся  от правильных государственные устройства неизбежно стоят ниже тех, которые  свободны от этих недостатков (что мы разумеем под отклоняющимися видами, выяснится впоследствии).

     Таким образом, и гражданин должен быть тем или иным в зависимости  от того или иного вида государственного устройства. Тот гражданин, о котором  сказано выше, соответствует преимущественно  гражданину демократического устройства; к остальным видам государственного устройства это определение подходить  может, но не обязательно.

     При некоторых видах государственного устройства демоса нет, нет и обыкновения  созывать народные собрания, за исключением  чрезвычайных случаев, и судебные полномочия поделены между разными должностными лицами; так, например, в Лакедемоне (Спарта) различного рода гражданские  дела разбирает тот или иной из эфоров[3], уголовные — геронты[4], другие дела — также какие-нибудь другие должностные лица. То же самое в Карфагене, где всем судебным делам выносят решения определенные должностные лица. Значит, паше определение понятия гражданина нуждается в поправке: при других государственных устройствах участником народного собрания и судьей является не поддающееся определению должностное лицо, а лицо, наделенное определенными полномочиями: из них или всем, или некоторым предоставляется право быть членами совета и разбирать либо все судебные дела, либо некоторые из них. Что такое гражданин, отсюда ясно. О том, кто имеет участие в законосовещательной или судебной власти, мы можем утверждать, что он и является гражданином данного государства. Государством же мы и называем совокупность таких граждан, достаточную, вообще говоря, для самодовлеющего существования.

     На  практике гражданином считается  тот, у кого родители — и отец и мать — граждане, а не кто-либо один из них. Другие идут еще дальше в этом отношении и требуют, например, чтобы предки гражданина во втором, третьем и даже более отдаленном колене были также гражданами. Но при таком необходимом в государственных целях и поспешном определении иногда возникает затруднение, как удостовериться в гражданском происхождении предка в третьем пли в четвертом колене.9 
 
 
 
 
 
 
 
 

  1. Рабовладельческий универсализм Аристотеля
 

     Институт  рабства привлекает пристальнейшее внимание Аристотеля. Сама пристальность  этого внимания доказывает, что в  эпоху Аристотеля отношения рабовладения становятся большим вопросом общественной мысли. Уже некоторые софисты, не только высказали сомнение в правомерности отношений рабовладения, но прямо утверждали, что по природе все люди рождаются равно свободными. Аристотель — решительный противник этого взгляда и сторонник рабовладельческой системы. Он сознательно противопоставляет свое учение о рабовладении взглядам тех, кто отрицал естественное происхождение и согласный с природой характер рабовладения.

     Для Аристотеля очень характерно, что  вопрос о рабстве он рассматривает  не столько в пределах вопроса  о государстве, сколько, в пределах вопроса об экономике семьи (ойкоса). Рабство тесно связано у Аристотеля с вопросом о собственности. Собственность  — часть семейной организации: без  предметов первой необходимости  не только нельзя жить хорошо, но вообще нельзя жить. Для домохозяина приобретение собственности — орудие для существования. Если бы каждый инструмент мог выполнять  свойственную ему работу сам, или  по данному ему приказанию, либо даже его, предвосхищая, если бы, например, ткацкие челноки сами ткали, а  плектры сами играли на кифаре, то тогда  архитекторы не нуждались бы в  «рабочих», а господам не были бы нужны  рабы.

     Действительность, однако, не такова. Приобретение собственности, необходимой для существования  ойкосного (домашнего) хозяйства, требует  для себя массу орудий, а раб  — некая одушевленная часть собственности. К тому же в самой сути вещей  коренится порядок, в силу которого уже с момента рождения некоторые  существа предназначены к подчинению, другие — к властвованию.

     В обществе, во всех его элементах, связанных  между собой и составляющих некоторое  целое, элемент властвования и элемент  подчинения сказываются во всем. Это  «общий закон природы, и как таковому ему и подчинены одушевленные существа».

     Отсюда  Аристотель выводит и природу, и  назначение рабства. Согласно его разъяснению, «кто, по природе, принадлежит не самому себе, а другому, и при этом все-таки человек, тот по своей природе  раб».  Деятельность рабов состоит  в применении их физических сил, это  наилучшее, что они могут дать. Они в такой сильной степени  отличаются от других людей, в какой  душа отличается от тела, а человек  — от животного. Именно такие люди по своей природе — рабы, и  для них лучший удел быть в подчинении у господина. И Аристотель поясняет, что рабом по природе бывает тот, кто может принадлежать другому, и кто одарен рассудком лишь настолько, что воспринимает приказания другого лица, но сам рассудка не имеет.

     По  Аристотелю, природа устроена так, что  сама физическая организация людей  свободных отличается от физической организации рабской части общества: у рабов тело мощное, пригодное  для выполнения необходимых физических работ; напротив, люди свободные не способны для выполнения подобного  рода работ, зато пригодны для политической жизни. Впрочем, высказав это утверждение, Аристотель делает оговорку: часто бывает и так, что свободные люди свободны не по физической, а только по интеллектуальной своей организации. И хотя красоту души не так легко охватить взором как красоту тела, во всяком случае, остается очевидным, что одни люди по своей природе свободны, другие же — рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо.

     От  проницательного взгляда Аристотеля не укрылась трудность, заключающаяся  в таком понимании природы  рабства и свободного состояния. Исторически кадры рабов пополнялись  и создавались в Греции путем  захвата пленных на войне. Если эти  пленные были не греки, или, как их называли, «варвары», то выход был  относительно прост: «варвары» рассматривались  как худшая порода людей, а отсюда было уже недалеко до мысли, что обращение  пленных «варваров» в рабство  согласуется с природой вещей, с  природой самих «варваров» и потому справедливо.

     Аристотель  отмечает существование такой точки  зрения в греческой политической литературе. Представители этой точки  зрения утверждают, что рабство как  результат войны покоится на основах  права. Однако в этом утверждении, по Аристотелю, таится противоречие. Сам  принцип войн, говорит он, «можно считать противным идее права». Никоим образом нельзя было бы утверждать, что человек, недостойный быть рабом, все-таки должен стать таковым. Иначе  окажется, что люди заведомо очень  высокого происхождения могут стать  рабами и потомками рабов только потому, что они, будучи взяты в  плен на войне, были проданы в рабство. Именно поэтому и было выдвинуто  требование, чтобы рабами назывались не греки, а только варвары.

     Завершая  рассмотрение этого вопроса, Аристотель находит, что колебание во взглядах на природу рабства имеет некоторое  основание, что природа не создает  одних людей рабами, других свободными. Впрочем, он тут же, даже в продолжении той же фразы, соглашается и с тем, что «для некоторых классов людей такое разделение на рабов и свободных вполне естественно, причем для одного человека полезно и справедливо быть рабом, для другого — господином, — так же, как необходимо, чтобы один элемент подчинялся, другой властвовал…».

Аристотель о праве и справедливости


Подборка по базе: Договорная ответственность в гражданском праве России.rtf, Кур Сроки в гражданском праве.doc, Корпорации в Римском праве.doc, Рубежное тестирование по правеведению 2.docx, Саховская. Сроки в гражданском праве.docx, решение Задач по теме Общие положения о праве собственности и др, филас аристотель.pdf, Окко_9132к_Правоспособность и дееспособность в римском праве. ppt, Плагиат в авторском праве — StudentLib.rtf

Министерство образования и науки Российской Федерации

(МИНОБРНАУКИ РОССИИ)

ТОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ (ТГУ)

Юридический институт

РЕФЕРАТ
по дисциплине «Философия»

на тему «Аристотель о праве и справедливости»
Выполнил

студент группы № 062050

_________Волосатова Е.Е.

Проверил

Д-р фил. Наук, профессор

____________В.А. Суровцев

________________________

зачтено/незачтено

Томск 2020
ОГЛАВЛЕНИЕ


  1. Кто же такой Аристотель?

  1. Учения Аристотеля о справедливости

  1. Учения Аристотеля о праве

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

КТО ЖЕ ТАКОЙ АРИСТОТЕЛЬ?

Согласно википедии — Аристотель (др. -греч. Ἀριστοτέλης; 384 до н.э., Стагира, Фракия — 322 до н.э., Халкида, остров Эвбея) — древнегреческий философ. Ученик Платона. С 343 до н.э. — его воспитанником был Александр Македонский. В 335/4 г. до н.э. основал Ликей (др.-греч. Лэкейпн Лицей, или перипатетическую школу). Натуралист классической эпохи. Наиболее влиятельный из философов древности; основоположник формальной логики. Первооткрыватель понятийного аппарата, мысли которого даже сегодня проникают в философский лексикон и стиль научного мышления.

Аристотель создал всестороннюю систему философии, которая отражалась во всех сферах человеческого развития, таких как политика, философия, социология, логика и даже физика. Его взгляды на онтологию сильно повлияли на последующее развитие человеческой мысли. Карл Маркс считал Аристотеля самым великим мыслителем древности, а его метафизическое учение было принято Фомой Аквинским.

Аристотель родился он приблизительно между июлем и октябрем 384-383 года до нашей эры, по древнему летоисчислению в первый год 99 олимпиады в Стагире, греческой колонии в Халкидиках, недалеко от Афонской горы. Некоторые исследователи считали, что Стагира была частью Македонии, а сам Аристотель был Македонянином. Исходя из этого они пришли к заключению, что именно национальность Аристотеля помогала ему беспристрастно рассмотреть и проанализировать разнообразие греческих политических устройств. Но на самом деле, это не совсем верно, так как Стагира присоеденилась к Македонии лишь с началом экспансии Филиппа II который вторгся в Халкидики в конце сороковых IV века до н.э. В этот промежуток времени, около 349-348 г. до н.э., он подчинил и уничтожил Старгиру и многие другие города. Аристотель, тем временем, находился в Афинах, в школе Платона, а сам основатель академии был уже близок к смерти. В последующем Аристотель попросит Филиппа восстановить Стагиру и сам напишет для её граждан законы. Принадлежность Стагиры к Македонии встречается у Стефана Византийского в его «Этнике», где он пишет: «Стагира город Македонский».

По свидетельству некоторых других источников Стагира находилась во Фракии. Исихий Мелетский в «Компендиуме жизнеописаний философов» пишет, что Аристотель «из Стагир города Фракии». Точно такое же упоминание встречается в византийском словаре Суды X века: «Аристотель сын Никомаха и Фестиды из Стагир города Фракии». Отец Аристотеля — Никомах был родом с острова Андрос. Мать Фестида происходила из Халкиды Эвбейской, как раз туда Аристотель направится во время своего изгнания из Афин, скорее всего у него там оставались родственники. Основываясь на вышеперечисленном, можно предположить, что Аристотель был чистокровным греком по отцовской линии и по материнской.

Отец Аристотеля был врачом при дворе и другом Аминты III, отца Филиппа II и деда Александра Македонского. Если верить словарю Суды, отец Аристотеля написал шесть книг по медицине и одно сочинения по натурфилософии. Именно отец философа был его первым наставником, у асклепиадов была традиция обучать своих детей с раннего детства, исходя из этого можно предположить, что Аристотель помогал своему отцу еще в раннем детстве, возможно это и повлияло на интерес философа к биологии.

Но все же родители Аристотеля умерли еще до его совершеннолетия. И его на воспитание взял Проксен — муж старшей сестры философа, Аримнесты, который происходил с Атарнеи — малоазийского города. Проксен взял на себя обучение молодого Аристотеля.

В возрасте семнадцати лет Аристотель отправился в Афины. Некоторые источники утверждают, что до академии Аристотель обучался ораторскому искусству у ритора Исократа. Так это или нет все же достоверно не известно.

В Академии Аристотель проучился до самой смерти Платона-своего учителя, а это, без малого 20 лет. В отношениях философа и его учителя были как хорошие, так и плохие моменты. Аристотель уважительно относился к своему учителю, хоть и не соглашался с некоторыми его учениями. После смерти Платона (347 г. До н.э.) Аристотель отправляется в прибрежный город Малой Азии – Ассос. Там он взял в жены приемную дочь и племянницу Гермиема –тирана города Антарея Пифиаду, которая вскоре родила ему дочь. После смерти Пифиады филосов незаконно женился на ее служанке Герпеллиде, которая родила ему сына.

В 335-334 году Аристотель отправляется в Афины где открывает свою школу, недалеко от храма Аполлона Ликейского, из названия храма позже и формируется название философской школы – Ликей. Еще школу Аристотеля именовали перипатетической – это название присудствует еще у Диагена Лаэртского, который считал, что школа Аристотеля получила свое название из-за прогулок во время бесед. И если, прогулка во время преподавания практиковалась многими философами, за последователями Аристотеля закрепилось название «перипатетиков».

Вовремя антимакедонского восстания в Афинах, Аристотель, обвиняемый в безбожии из-за «Добродетели», написанной философом 20 лет назад, в честь тирана Гермия. Некоторые верили в то, что «Добродетель» была написана в стиле гимнов Аполлону , а тиран Атарнеи не достоин такого прочтения. Хотя есть мнение, что гимн философа был всего лишь предлогом для возбуждения против Аристотеля политического преследования, на самом же деле главной причиной были тесные связи философа с Александром Македонским. Ко всему прочему Аристотель не обладал Афинским гражданством, он был метеком. Даже школа Ликей юридически не принадлежала философу, он даже не упоминает ее в своем завещании.

Как следствие, Аристотель побоялся повторить судьбу Сократа и переезжает в Халкиду Эвбейскую. Там он проживает со своей второй женой и двумя детьми.

Но своего воспитанника Александра Македонского философ пережил всего лишь на один год, и в 322 г. до н.э. Аристотель умирает от болезни желудка. Его тело переносят в Стагиры, где почитающие его горожане, воздвигают ему склеп. В честь Аристотеля было много празднеств, которые назывались «Аристотели», а месяц, в который они проводились называли «Аристотелий»

УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ О СПРАВЕДЛИВОСТИ.

В теории основы добродетели, как самой важной человеческой добродетели, наивысшему благу, были заложены Аристотелем. Если верить его суждениям чувство справедливости не может быть врожденным, оно приобретается, воспитывается в себе человеком. Чувство справедливости обитает во внеразумной части души человека, которая отвечает за нравственные добродетели, которые «возглавляет» чувство справедливости. Справедливость по Аристотелю ничто иное как эталонная добродетель. Разумная часть души завершает внеразумную и тоже несет влияние на формирование справедливости. Учения Аристотеля о справедливости основывается на базовых положениях его философии, прежде всего о человеке, душе, благе и добродетели. Основываясь на суждениях Аристотеля-справедливость – одна из незаменимых человеческих добродетелей, благо которому шеобходимо отдавать предпочтение. Добродетели по Аристотелю-это все что вызывает у людей похвалую «…Добродетель — это способность поступать лучшим образом…» «…Выше добродетели нет ничего…». Следование добродетели ведет к счастью. Ведь «…счастье в том, чтобы жить согласно добродетели». Несмотря на это мысли Аристотеля о природе нравственных добродетелей , в том числе справедливости носят противоречивый характер. Основная часть его суждений сводится к тому, что добродетели есть результат формирования человека, его воспитания. В «Большой этике» Аристотель высказывается о том, что добродетель не рождается в нас от природы. Но через тридцать лет он утверждает противоположное, что любой человек уже рождается с добродетелями. В тех же трудах Аристотель намеренно выделяет социальный характер справедливости, он употребляет термин «гражданская справедливость», та что реализуется в отношениях между людьми. Так же философ говорит о другой справедливости, установленной самой природой, то есть. о том, что есть справедливым от природы. Но понять в чем специфика врожденной справедливости из трудов философа невозможно. Можно попробовать предположить, что он имеет ввиду природную обусловленность бытия мира и человека в нем, способность выживания в живой и не живой природе. Естественно почему Аристотель среди всех добродетелей выделяет именно справедливость , отсутствие этого качества человека сразу будет заметно во всех его поступках и негативно сказывается на всех с кем он общается. Аристотель говорит, что справедливость это та добродетель, которая обязательна в жизни общества, а за справедливостью всегда следуют остальные добродетели. Справедливость полезна обществу. Аристотель акцентирует на том, что наивысшим уважением в обществе пользуются те, кто мудры и справедливы. Философ превозносит справедливость к тем благам, которые достойны избраия, то есть принятые людьми и повсеместно распространены. Но такие бага, как власть, богатства и сила, такого блага по версии Аристотеля не достойны. Под термином блага философ понимает то что достойно предпочтения, что желанно само по себе, а не для чего-нибудь другого. Исходя из суждений мыслителя справедливость – это та добродетель, в силу которой каждый имеет то, что ему принадлежит, и так, как повелевает закон, а несправедливость – это ничто иное, как зло, из-за которого люди получают то, что им не принадлежит, и поступают не по закону. Аристотель рассматривает это учение как соотношения между личностями некой пропорции добра и зла. Термин «Пропорция» Аристотель использует не только в математическом значении, но и в философском. Аристотель акцентирует на двух родах справедливого:


  1. Все что идентично закону.

2. То что справедливо по отношению к другому человеку.

Тем самым он заложил основы различия справедливости в широком и узком смысле слова, другими словами, понимание об общем и частном проявлениях справедливости. В первом случае характеристики справедливости задаются извне. Мораль и право в основных положениях тут совпадают. Задача человека- неотступно следовать букве закона, делая это он априори поступает справедливо, не позволяя тем самым найти поводы для обвинений в свой адрес и имея возможность быть справедливым по отношению к себе.

Аристотеля больше интересует второй род справедливости, как это применяется в отношениях в обществе. Аристотель считает, что в вещах справедливых по отношению к другому человеку невозможно быть справедливым к самому себе. Важно помнить, что терпеть несправедливость никто не хочет. Исходя из анализа этого рода справедливости мыслитель делает вывод, что данное образование проявляет себя в виде равенства обязательств субъектов. Используя метод формулировок, заключающемуся в поиске доступной середины, философов трактует справедливость, как некую середину между недостатком и излишеством, малым и многим. Серединой по отношению к людям философ называет то что не недостаточно, но в то же время и не избыточно, при этом эта середина не может быть одинаковой для всех. Справедливостью по Аристотелю и есть следование этой середине, как принципу в оценке поступков людей. Эта формулировка является в высшей степени абстрактной и уязвимой для критик. Скорее всего по этой причине Аристотель и конкретизирует ее с помощью понятия «пропорционально равное». Справедливость может существовать только там и когда где каждый человек получает награду пропорционально своей активности, то есть ровно столько сколько он заслужил, не больше не меньше. Основываясь на этом можно сделать вывод, что справедливый человек – это тот человек, который стремиться иметь равное. Это стремление и есть важнейшее условие бытия справедливости как на уровне каждого индивида, так и общества в целом.

Аристотель использует понятия родственные по содержанию к понятиям «справедливость» и «несправедливость». Это термины «правосудное» и «неправосудное».

Первый означает законопослушный субъект, то есть субъект действия и поступки которого становятся заметными в русле закона. Это поведение «правое», правильное, такое, каким оно и должно быть в соответствии с требованиями закона, т.е. поведение справедливое. Субъект же, который пренебрегает законом есть «неправосудный», то есть несправедливый. Тему о несправедливости, древнегреческий философ подчеркивает, что она означает присвоение себе чужого блага и отказ от «своего» зла. При этом правосудное еще не значит справедливое, а неправосудное не значит несправедливое. Философ считает, что эти понятия различаются как часть по отношению к целому. Справедливость и есть тот составной элемент, часть правосудного, несправедливость – это то же часть, но уже неправосудного.

Философ интересуется не только правосудным и неправосудным в целом, сколько проявлением этих явлений – частная правосудность и частная неправосудность. С помощью этих и других, схожих по содержанию понятий, мыслитель пытается описать существующие в обществе методы, пути распределения между людьми духовных и материальных благ, то есть используемые на практике обществом формы и виды справедливости. Аристотель делает акцент на двух видах частной правосудности:


  1. Распределительный. Этот вид занимает место осуществления более или менее аргументированное распределение благ между членами социума, в том числе и с учетом их личного вклада в формирования того что распределяется. К сожалению этот вид справедливости всегда страдал, страдает и по сей день, множеством недоделок. Вероятно, он содержит множество нюансов для злоупотребления властью, информацией, социальным статусом и тому подобным. И при этом делает акцент на том, что каждому положено вознаграждение по достоинству. Но это достоинство каждый человек воспринимает по-разному. Его интерпретация сильно меняется со временем. Известны случаи, когда достоинство резко теряет свою значимость и величие, а его место занимали поступки, человеческие качества и заслуги, которые совсем недавно считались обычными и рядовыми.

Распределительная справедливость очень четко проявляется там, где объективно присутствует задача деления между индивидами благ, которых, в силу неких причин, на всех, к сожалению, не хватает. Более подходящим определением для такой ситуации будет термин «дефицит». Тут хорошо видно, как объект справедливости опосредует отношения между людьми. Отношения будут справедливыми в той мере, в которой каждая сторона получит причитающуюся ей долю благ, при этом никто не будет обделен. Опыт из истории сформулировал три базовых принципа распределительной справедливости:

— Всем поровну

— каждому — по заслугам

— каждому – по потребностям

Основываясь на том, от каких исторических условий и жизненных ситуаций на первый план выдвигается один из них, возможны и варианты, когда все три принципа могут действовать одновременно. В нашей современности преобладает второй принцип.


  1. Направительное право. Это так называемая уравнивающая справедливость. Уравнительная справедливость обладает местом, где при получении благ и наказаний, достоинства и заслуги, личный вклад индивида в общую деятельность общества в расчет не берется. Социальным пространством ее существования является рынок, здесь не имеет значения кто ты – банди, ученый или священник, здесь важно сколько денег у тебя есть, и область наказания. Однако в рамках этой формы справедливости практически невозможно полностью игнорировать субъективный фактор, поскольку эти деньги можно заработать как честным путем, так и получить действиями, не соответствующими нормам морали и права. Даже суд при принятии решения по какому-либо делу берет во внимание личность подсудимого и его заслуги прел обществом.

Эти формы справедливости могут преобладать в жизни общества в зависимости от обстоятельств и времени. Но имеет значение не это, а сам факт существования феномена.

Огромное внимание Аристотель уделяет вопросу соотношения субъективного и объективного в справедливости и механизм функционирования данного явления в различных областях жизнедеятельности субъекта и социума. Рассуждения мыслителя по данному вопросу ошеломляют, но в большинстве своем противоречивы. Иначе говоря, знание того, что в отношении к другим людям нужно быть справедливым, как и знание самой сути данной добродетели, не является гарантией существования последней в человеческом поведении. Очень многое зависит от самого субъекта. Такие блага как богатство, власть, красоту и силу Аристотель определяет, как «Благовозможности», акцентируя на том что добродетельный человек сумеет воспользоваться ими для добра, а плохой для зла. Мыслитель рассматривает точку зрения что именно от человека зависит быть ему добродетельным или дурным. Особую заинтересованность он проявляет к вопросу о соотношении желаний и стремления человека быть справедливым к другим людям и обстоятельств в которых эти желания можно осуществить. Желаемое не всегда может стать действительностью. Обстоятельства часто могут оказаться за гранью возможностей человека. Аристотель саму возможность справедливости рассматривает, как и ее противоположности, он особое внимание обращает на степень информированности человека и реализацию им своего поведения добровольно, на базе свободного выбора. Человека, допустившего проступок по незнанию и совершившего из-за этого несправедливость по отношению к другому индивиду, он не считает несправедливым или нарушителем справедливости, он считает такового несчастным человеком, даже несмотря на то что действия человека являются несправедливыми. Основываясь на его мнении, Аристотель полагает что поступать несправедливо значит применять вред намеренно, против закона. Мыслитель видит проблемы несправедливых поступков людей в их пороках и невоздержании. Аристотель убежден что все то что люди делают по своему усмотрению и есть благо или кажущееся благо, однако сразу же согласится с этим утверждением нельзя. Огромное количество поступков, совершаемых людьми без какого-либо принуждения извне основываются на зле, это и есть воплощение несправедливости, даже тогда, когда человек преследует благие цели. Полагаясь на то что желания и стремления человека, его задачи, можно прийти к выводу о нем, прежде всего по его поступкам и действиям на практике. В этом справедливость, как и ее противоположность, показывают себя наиболее полно. Аристотель очень часто оценивает лишь мотивационную область поведения индивидов и на то, добровольно ли этот индивид действовал или же было принуждение извне. Несправедливость человека заключается в намерение и негодности, считает философ. Однако Аристотель противоречит собственному убеждению в том, что осознанный поступок создается благом, мыслитель говорит и о преднамеренное исполнение человека несправедливости. Делая акцент на условия этих действий на самоуверенность человека, надежду на то, что о поступки никому будет неизвестно, и наказания не последует, что поступок будет более выгоден, чем кара за него и прочее.

По Аристотелю закон делится на общий и частный. Общий это нормы поведения людей, которые признает социум. Философ называет его «неписанным законом», «законом естественным». Если использовать современное определение этот закон можно назвать нормами морали. Частный же закон – это нормы права, прописанные в нормативных актах. Несправедливость означает нарушение каждого из этих видов закона.

Основываясь на мнении Аристотеля проступок, нарушающий частный закон – это большая степень зла, чем тот что нарушает общий закон. При этом филосов утверждает о верховенстве второго закона перед первым — «человеку лучшему свойственно руководствоваться законами неписаными и соблюдать их преимущественно перед законами писаными». В случаях, когда писаные законы противоречат друг другу, нужно следовать тому, который будет соответствовать совести. Философ постоянно делает акцент на преобладание справедливости перед всеми остальными регуляторами человеческого поведения. Делая оценку соответствия, или несоответствия человеческих действий общим и частным законам, мыслитель берёт во внимание то, что необходимо судить о поступках «по совести», беспрекословно следуя справедливым принципам, а не только использовать писаные законы, потому, что справедливость будет всегда и никогда не изменится, как и общий закон, тогда как частные законы часто меняются. По факту Аристотель прав, но также, и неправ в своих рассуждениях, что касаются неизменчивости так называемого общего закона и критериев справедливости. Сохраняя свою суть, это образование прошла в человеческой истории колоссальную эволюцию. Считающее справедливым в одной исторической эпохе и у одних народов необязательно будет таким в другое историческое время и для других объединений людей. Противореча самому себе, философ в «Политике» часто говорит об относительном характере справедливости. Абстрактной справедливости нет. Она всегда предельно конкретна и поэтому всегда относительна.

В связи с этим Аристотель пишет, что все опираются на справедливость, но доходят при этом только до незначительной черты, и то, что они называют справедливостью, не есть собственно справедливость во всей ее совокупности. К примеру, справедливость, как может показаться, есть равенство, и так оно и есть, но только для равных, а не для всех; и неравенство также представляется справедливостью, и так и есть на самом деле, но опять-таки не для всех, а лишь для неравных. Однако, упускается из виду вопрос «для кого?». Потому и очень трудно искать истину в том, что касается справедливости и равенства. Иначе говоря, в понимании того, что такое справедливость, неизбежно существует различие. Справедливость всегда конкретна по временным и пространственным координатам, а также по субъектам воплощения ее на практике. Совершенно разные субъекты могут воспринимать и трактовать ее по-разному. Различая в правовой и нравственный аспект справедливости, Аристотель регулярно выделяет моральную значимость и моральный потенциал данного образования. Мысль философа о том, что если затрудняется в понимании существующих законов, если ему сложно принять решение, как нужно действовать в той или иной жизненной ситуации, поступать следует «по совести», имеет ярко выраженную гуманистическую направленность. Справедливость есть норма человеческого общежития. Все, что противоречит справедливости, содействует возникновению социального напряжения в отношениях между людьми, часто конфликтов, потому что это уже отклонение от нормы. Не маловажную роль чем в морали, справедливость играет в праве. Истинное правосудие, по Аристотелю, без последовательного, беспрекословного соблюдения справедливости крайне трудно. Для судьи превыше всего должно быть то, что более справедливо. Справедливо наложенные наказания и кары и есть акты добродетели. Если вердикты принимаются несправедливо, то суд порочит себя в глазах общественности, при этом разрушается вера людей в возможность защитить свои права, отстоять правду. Тем самым изживается роль правосудия в обществе и государстве. На работоспособность всех социальных институтов наносится катастрофический вред. Аристотель видит закон как некое основание справедливости, он говорит, что тот, кто ищет справедливости, ищет чего-то беспристрастного, а закон это априори беспристрастное. Мыслитель принимает во внимание тот факт, что при ситуации, когда закон сам по себе справедлив, то и это основание вполне сможет работать. Но, к сожалению, это бывает далеко не всегда. Древнегреческий мыслитель отмечает, что законы бывают правильными и неправильными, то есть соответствующие справедливости и ей противоречащие. Аристотель пишет, что какого вида должно быть правильное законодательство ничего ясного сказать нельзя, законы так же, как и виды государственного устройства, могут быть хорошими или плохими, построенными или противоречащим справедливости. Если вдруг закон из-за каких-то обстоятельств перестает соответствовать сущности действительности, в него следует вносить необходимые коррективы или же принимать новый закон. Важное в работе справедливости, не нарушение моральных и правовых мер, в пределах которой осуществляется совместная жизнь людей. Иначе говоря, необходимо чтобы существовали условия, при которых справедливость может реализовать себя всесторонне и максимально полно. Несомненно, важную роль тут играет принадлежность своим основам бытия этого явления. Аристотель делает акцент на трех обстоятельствах:


  1. Причины, определяющие присутствие несправедливости в действиях людей;

  2. Внутреннее состояние субъекта, производящего несправедливость;

  3. В адрес каких людей направлена несправедливость и их состояния после ее совершения.

Основываясь на мнении философа, можно сделать вывод, что в тех случаях, если несправедливость проявляет себя в отношении тех, кто пытается совершить зло или уже совершил, она содержит в себе нечто приятное и прекрасное и уже может не казатся несправедливостью. Исходя из позиции строгой нравственности, не существует полусправедливости или полунесправедливости, основываясь из практической жизни индивидов, полной обид и разочарований из-за несправедливого отношения к ним, с философом, можно отчасти согласится. Аристотель выдвигает еще одну весьма интересную, практически не встречающуюся в литературе, посвященной явлению справедливости, мысль — легко нанести обиду, если ее легко искупить впоследствии множеством добрых дел для обиженных.
УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ О ПРАВЕ

«Не должно ускользнуть от нашего внимания то обстоятельство, что искомое нами понятие состоит как в справедливости вообще, так и в политической справедливости»1

В любой из форм государства, по Аристотелю, имеет место свое соответствующее определение понятия гражданина, свои основания наделения определенный круг лиц совокупностью гражданских прав. Вместе с изменениями понятия гражданина и, таким образом, и государство изменяет и формы его правления. Аристотель детально разбирал формы государства, которые могут существовать, их минусы и причины государственных переворотов. Воплощение в государственной власти, такую форму философ назвал как политической системой. Из этого следует, то что государственную форму определяет, число властвующих. Если сравнивать Платона с Аристотелям, то в своих учениях о формах устройства государства Аристотель не противопоставляет своему учителю другие формы его в ложном качестве.

Он подчёркивает, собственно что формы устройства государства должны определяться характером и желаниями народа, для которого они и предусмотрены. Подводя итог, возможны ситуации, когда даже то, что не идеально, все же может быть лучшем, и этого можно добиться при любых условиях.

Распределение политической власти напрямую влияет на форму государственного устройства. А само распределение зависит от реального значения разных классов народа для государственной жизни, потому, что устройство государства только тогда жизнеспособно, когда его защита сильнее его врагов, и оно только тогда будет справедливо, когда у всех граждан будут равные политические права, даже не смотря на то что они не равны между собой. Философ делит на неправильные и правильные формы государства: при неправильных формах правители трудятся только для своего блага, а при правильных формах они имеют в виду общую пользу.

Можно выделить три правильные формы государства: аристократия, монархия и полития, к неправильным – олигархия, тирания и демократия. Для каждой правильной формы государства соответствует противопоставляющая форма, которая есть ее искажение. Допустим, искажением монархии, когда единоличный правитель руководствуется общим благом, является тирания, при ней этот правитель будет руководствоваться только личной выгодой. Противопоставлением аристократии, когда власть находится в руках немногих лучших граждан полиса и также в интересах общего блага, будет олигархия, когда группа состоятельных граждан, управляя государством, заботятся только о личной выгоде. Так же изменение политии, с помощью которого правят большие количество граждан, выбираемых на основе определенного качества и полагающихся в своих решениях интересами общего блага, будет демократия, когда у власти будет большинство, среди которых основная часть неимущих, править они будут только в своих интересах. Более правильной формой государственного устройства является полития. Именно в политии большинство правит в общих интересах. Все остальные описанные формы будут иметь какое-либо отклонение от политии. А сама полития представляет собой соединение олигархии и демократии. Этот элемент политии доминирует в основной части государств, то есть характерен для государства как политического общения. Политию можно назвать идеальной формой государства, она соединяет в себе лучшие стороны олигархии и демократии, но неподвластна их порокам и крайностям. Полития – это средняя форма государства, и средний элемент в ней преобладает во всем: в нравах — умеренность, в имуществе — средний достаток, во власти — средний слой. Лучшее государство, согласно Аристотелю, должно быть не очень маленьким и не очень большим, потому что, если государство большое в нем сложно установить порядок, у маленького же может не быть необходимых средств для существования. Численность граждан должно быть достаточным для удовлетворения всех потребностей и к тому же быть легко просматриваемым, удобным для надзора. Почва должна приносить все нужное для пропитания жителей, удовлетворять их умеренных потребностей. И наконец, необходимо, чтобы государство состояло из греков, так как именно греки обладают храбростью и разумом, то есть теми качествами, которые делают реальным сочетание свободы с государственным порядком. Если государство совершенно, то его граждане обязаны посвящать себя добродетели и политической жизни. Но права быть гражданином не могут получить ремесленники, торговцы и моряки, чей низкий ранг ведет к узкому образу мыслей. Землю можно разделить на две части: одна часть находится в частном владении горожан, другая — общем пользовании всего государства, Земля предоставляется исключительно горожанам, которым не имеют права заниматься земледелием. Землю в обязательном порядке обрабатывают рабы. Призвание граждан и их обязанность заключается в служении государству. Правитель лучшего государства должен стремиться к тому, чтобы доставить горожанам мир и досуг, потому что целью войны служит мир, а для работы — досуг. Еще, со своим идеальным государством, Аристотель весьма подробно описывает несовершенные формы государства. Мыслитель разделяет разные виды олигархии, демократии, и тирании, которые образуются, с одной стороны, в результате разных свойств властвующих элементов, а с другой, — в результате того, что специфика каждой такой политической формы может осуществляться то более умеренно, то более решительно. Усердно критикуя крайнюю демократию, где верховенствующая власть подчиняется демосу, а не закону, мыслитель вполне спокойно описывает умеренную цензовую демократию, заключающуюся на примирении богатых и бедных и господстве закона. Аристотель решительно относился к демократии, считая иначе, что ее принципами являются нищета, в том числе и духовная. Основываясь на этом, к слову «демократия» более соответствует античный термин «полития».

Самая же наихудшая из неправильных форм государственного устройства — это тирания. Первопричину бунтов и переворотов в государстве Философ наблюдает в отсутствии должного равенства. Перевороты происходят в результате нарушения относительного характера равенства и искажения принципа политической справедливости, требующего в одних случаях принимать во внимание количественное равенство, а в других — равенством по достоинству. Поэтому, демократия исходит из принципа, что относительное равенство несёт за собой абсолютное равенство, а олигархия опирается на тот принцип, будто относительное неравенство обусловливает и неравенство абсолютное. Такие ошибки в первичных принципах форм государства и приводит, как итог к междуусобицам и мятежам. Аристотель в своих мыслях разделяет положение Платона и Сократа о совпадении справедливого и законного. Теория права по Аристотелю подчиняется тем же идеологическим целям, что и учение о государстве. Сравнивая право с политической справедливостью, Древнегреческий мыслитель выделяет тем самым его связь с государством как моральным общением между свободными гражданами. Право может быть лишь нормой политических отношений между людьми, вне политического общения права не существует. Это и является причиной того, что право не имеется в отношениях рабов и господ, детей и отцов, при деспотической власти. Политическое право философ делит на условное и естественное и является отчасти естественным, а частично условным. Естественное право- это то право, которое повсюду обладает одинаковым значением и не зависит от его признания или же непризнания. Повеления естественного права мыслитель специально нигде не перечисляет, однако, по смыслу его идеи, к ним относятся все общественные явления, существующие «от природы»: рабство, семья, война греков с варварами, частная собственность, и прочее. Условное право по Аристотелю означает все то, что в последствии словоупотреблении начало обозначаться как положительное право. К условному праву философ относит установления закона и общественных соглашений. Под условным правом он понимает законы, принятые в государстве, учитывая сюда как писаные законы, так и неписаное обычное право. Аристотель считает, что естественное право возвышается над законом; среди законов важнее те, что основаны на обычае, то есть неписанные.

Важным показательным моментом политического качества закона будет его соответствие политической справедливости и праву. Аристотель акцентировал на том, что любой закон, в основе подразумевает своего рода право. Основываясь на вышесказанном, можно предположить, что, это право должно найти свое соблюдение в законе. Отклонение закона от права означало бы то, что, согласно принципам Аристотеля, отход от политических норм к деспотическому насилию, другими словами, это значило что закон загоняется в систему деспотизма.

Политическое правление, по мнению Аристотеля, — это правление закона, а не людей: даже самые лучшие правители, подвластны чувствам и аффектам, закон же ничто иное как «уравновешенный разум». Философ выделял, что решения правителей и народного собрания не могут быть законами в собственном смысле слова и не должны содержать предписаний общего характера. Политико-правовая теория Аристотеля собрала в себе развитие взглядов землевладельческой аристократии в Древней Греции. Эта политика была направлена против учений рабовладельческой демократии, аристотелевская концепция права должна была уменщить значение писаных законов, подчинить их нормам обычного права и предустановленной в природе справедливости. Аристократия, связанная с полисной системой землевладения, способна была удержать господствующие позиции лишь при условии сохранности натурального хозяйства, умеренной, либо средней собственности и патриархальных полисных традиций и обычаев в управленческой сфере. Аристотель намеренно цитировал Платона, что для аристократии, обладающей «избытком добродетели», законы не писаны.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Асмус В.Ф. История античной философии. — М., 1965.

2. Аристотель. Большая этика // Аристотель. Соч. Т. 4. М., 1983

3. Аристотель. Политика. — М.: Изд-во АСТ. — 2002.


1 Аристотель. Большая этика // Аристотель. Соч. Т. 4. М., 1983.

резюме естественного права | Britannica

естественное право , В юриспруденции и политической философии система права или справедливости, общая для всего человечества и вытекающая из природы, а не из правил общества или позитивного права. Эту концепцию можно проследить до Аристотеля, который считал, что то, что было «справедливо по природе», не всегда совпадает с тем, что было «справедливо по закону». В той или иной форме существование естественного права утверждали стоики ( см. стоицизм), Цицерон, римские юристы, св.Павел, святой Августин, Грациан, святой Фома Аквинский, Иоанн Дунс Скот, Уильям Оккам и Франсиско Суарес. В Новое время Гуго Гроций настаивал на действительности закона природы даже при допущении, что бога не существует, а Томас Гоббс определял закон природы как «установленное разумом правило общего правила, по которому человеку запрещается делать то, что разрушает его жизнь». Гоббс пытался построить здание закона путем рационального вывода из гипотетического «естественного состояния» и общественного договора согласия между правителями и подданными.Джон Локк отошел от Гоббса, описывая естественное состояние как раннее общество, в котором свободные и равные люди соблюдали естественный закон. Жан-Жак Руссо постулировал дикаря, который добродетелен в изоляции и руководствуется двумя принципами «до разума»: самосохранением и состраданием. Авторы Декларации независимости США лишь кратко ссылаются на «Законы природы», прежде чем цитировать равенство и другие «неотъемлемые» права как «самоочевидные». Французская Декларация прав человека и гражданина провозглашает свободу, собственность, безопасность и сопротивление угнетению «неотъемлемыми естественными правами».Интерес к концепции естественного права резко снизился в XIX веке, отчасти в результате скептических нападок Джереми Бентама и других сторонников утилитаризма; он был возрожден в середине 20 века в свете преступлений, совершенных нацистским режимом во время Второй мировой войны. Однако скептицизм в отношении естественного права и естественных прав оставался сильным, и более поздние авторы почти всегда говорили о правах человека, а не о естественных правах.

Аристотель и философия права: теория, практика и справедливость

‘) var buybox = документ. querySelector(«[data-id=id_»+ метка времени +»]»).parentNode ;[].slice.call(buybox.querySelectorAll(«.вариант-покупки»)).forEach(initCollapsibles) функция initCollapsibles(подписка, индекс) { var toggle = подписка.querySelector(«.цена-варианта-покупки») подписка.classList.remove(«расширенный») var form = подписка.querySelector(«.форма-варианта-покупки») если (форма) { var formAction = форма.получить атрибут («действие») form.setAttribute(«действие», formAction.replace(«/checkout», «/cart»)) document.querySelector(«#ecommerce-scripts»).addEventListener(«load», bindModal(form, formAction, timestamp, index), false) } var priceInfo = подписка.querySelector(«.Информация о цене») var PurchaseOption = toggle. parentElement если (переключить && форма && priceInfo) { переключать.setAttribute(«роль», «кнопка») toggle.setAttribute(«tabindex», «0») toggle.addEventListener («щелчок», функция (событие) { var expand = toggle.getAttribute(«aria-expanded») === «true» || ложный toggle.setAttribute(«aria-expanded», !expanded) form.hidden = расширенный если (! расширено) { покупкаВариант.classList.add («расширенный») } еще { покупкаOption.classList.remove(«расширенный») } priceInfo.hidden = расширенный }, ложный) } } функция bindModal (форма, formAction, метка времени, индекс) { var weHasBrowserSupport = window. fetch && Array.from функция возврата () { var Buybox = EcommScripts ? EcommScripts.Ящик для покупок: ноль var Modal = EcommScripts ? EcommScripts.Modal : ноль if (weHasBrowserSupport && Buybox && Modal) { var modalID = «ecomm-modal_» + метка времени + «_» + индекс var modal = новый модальный (modalID) modal.domEl.addEventListener («закрыть», закрыть) функция закрыть () { форма.querySelector(«кнопка[тип=отправить]»).фокус() } форма.setAttribute( «действие», formAction.replace(«/checkout», «/cart?messageOnly=1») ) form. addEventListener( «представить», Buybox.interceptFormSubmit( Буйбокс.fetchFormAction(окно.fetch), Buybox.triggerModalAfterAddToCartSuccess(модальный), консоль.лог, ), ложный ) document.body.appendChild(modal.domEl) } } } функция initKeyControls() { документ.addEventListener(«keydown», функция (событие) { if (document.activeElement.classList.contains(«цена-варианта-покупки») && (event.code === «Пробел» || event.code === «Enter»)) { если (document.activeElement) { событие. preventDefault() документ.activeElement.click() } } }, ложный) } функция InitialStateOpen() { var узкаяBuyboxArea = покупная коробка.смещениеШирина -1 ;[].slice.call(buybox.querySelectorAll(«.опция покупки»)).forEach(функция (опция, индекс) { var toggle = option.querySelector(«.цена-варианта-покупки») var form = option.querySelector(«.форма-варианта-покупки») var priceInfo = option.querySelector(«.Информация о цене») если (allOptionsInitiallyCollapsed || узкаяBuyboxArea && индекс > 0) { переключать.setAttribute («ария-расширенная», «ложь») form.hidden = «скрытый» priceInfo.hidden = «скрытый» } еще { переключить. щелчок() } }) } начальное состояниеОткрыть() если (window.buyboxInitialized) вернуть window.buyboxInitialized = истина initKeyControls() })()

Аристотель о непротиворечивости (Стэнфордская философская энциклопедия)

1.Три версии принципа непротиворечия

Возможно, существует три версии принципа непротиворечия у Аристотеля: онтологическое, доксастическое и семантическая версия. Первая версия касается вещей, которые существуют в мире вторая о том, во что мы можем верить, а третья относится к утверждению и истине. Первая версия (далее просто PNC) обычно принимается за основную версию принципа и звучит так: «Невозможно, чтобы одна и та же вещь принадлежала и не принадлежать в то же время к одной и той же вещи и в одном и том же уважение» (с соответствующей квалификацией) ( Метаф IV 3 1005b19–20). Ниже приведены некоторые из них. квалификация: «То же самое», что принадлежит, должно быть одним одно и то же, и это должна быть настоящая вещь, а не только ее языковое выражение. Например, кто-то может быть кувшин, а не кувшин, где «кувшин» в первом экземпляр относится к игроку в бейсбол, а во втором — к кувшину, который может держать пиво. Кроме того, несмотря на то, что x может быть на самом деле F а потенциально не F , это невозможно чтобы что-то было на самом деле F , а не F .Таблица может быть фактически красной и потенциально не красной, но не фактически красный и в то же время не красный.

Вторая версия такова: «Невозможно удержать (предположим) одно и то же быть и не быть ( Metaph IV 3 1005b24 ср. 1005b29–30)». Хотя эта версия двусмыслен в своем нынешнем виде, его лучше всего понимать как утверждение, что невозможно считать одно и то же быть F и не быть F и т.д.

В качестве описания человеческой психологии это может показаться неправдоподобно. У людей наверняка есть противоречивые убеждения; действительно, большинство у нас есть много противоречивых убеждений. Это особенно верно, если мы возьмем во внимание последствия наших убеждений. Должен один, хотя, верить последствиям своих убеждений? Они остаются трудными проблемы современной философии языка и эпистемологии. Можно ли заведомо веришь в прямое противоречие? Гераклит, например, кажется, говорит противоречивые вещи. Здесь Аристотель мог бы возразить, и он возражает в отношении Гераклита, что люди могут произносить такие слова, но не могут на самом деле верьте тому, что они говорят ( Метаф IV 3 1005b23–26).

Альтернативный способ понимания второй формулировки состоит в том, чтобы рассматривать не как описательное утверждение о человеческой психологии, а как нормативное утверждение, утверждение о том, во что рационально верить. На этой точки зрения, дело не в том, что нельзя поверить, что x F , а не F и т. д., но нельзя рационально Сделай так.

Не совсем ясно, как Аристотель понимает второе формулировка. В конце Метафизики IV 3 Аристотель дает плохой аргумент, что доксастическая версия опирается на онтологическую версии, сбивая с толку убеждение, что не р с отсутствием убеждение, что р .

С этой второй формулировкой связана еще одна проблема. Мы должны различать возможность полагать, что x это F а не F в конкретном случае из возможности не веря первой версии PNC в ее полной общности.

Третья версия состоит в том, что «противоположные утверждения не могут быть истинными при в то же время» ( Metaph IV 6 1011b13–20). Как это стоит, эта версия нейтральна в отношении внутренней структуры утверждение, но Аристотель предполагает, что любое утверждение включает в себя предполагая одно о другом.Как и во второй формулировке, один может дать психологическую интерпретацию, относящуюся к тому, что люди на самом деле утверждают и отрицают, но идея о том, что противоположные утверждения не может быть правдой в то же время говорит о том, что эта третья версия лучше трактуется как вариант первой формулировки.

Какую версию намеревается установить Аристотель, зависит от полемика. Он мог установить вторую версию на основе первой, или первой версии на основе второй, или просто вторая версия.

2. Особый статус принципа непротиворечия

Аристотель говорит, что PNC является одной из общих аксиом, аксиом, общих для все специальные науки. Он не имеет конкретной тематики, но относится ко всему, что есть. Это первый принцип, а также самый твердый принцип из всех. Как modus ponens , как Льюис Кэрролл памятно показал, что PNC не функционирует как посылка в любом аргументе. В отличие от modus ponens , PNC не является правилом вывода.Аристотель говорит, что это принцип, который «необходим для любой, кто знает что-либо из того, что есть» ( Метаф IV 3 1005b15). Это не просто гипотеза.

Аристотель объясняет, что, учитывая его особый статус самого твердого первый принцип, PNC не подлежит демонстрации. А доказательство есть дедуктивное рассуждение, вывод которого выводится из более твердых, предшествующих предпосылок. Отсюда следует, что если PNC может быть выводиться из другой посылки, то эта посылка должна быть более твердый и первоначальный принцип, в результате чего PNC не могла был самым твердым первым принципом.Аристотель также говорит, что если PNC можно было бы продемонстрировать, то все было бы подчинено демонстрация, которая привела бы к бесконечному регрессу. Следовательно демонстрация исключена, и следует опасаться реконструкций Обсуждение Аристотеля с точки зрения обычного дедуктивного аргументы. Любой, кто требует дедуктивного аргумента в пользу PNC, как Аристотель, упускает суть или, скорее, требует то, что невозможно без использования PNC. Вы не можете заниматься аргумент, если вы не полагаетесь на PNC.Любой, кто утверждает, что отвергает PNC «Ради аргумента» также ошибочно.

Учитывая невозможность вывести PNC из чего-либо другого, можно было бы ожидать, что Аристотель объяснит своеобразный статус PNC, сравнив его с другими логическими принципами, которые могли бы соперничать за звание самый твердый первый принцип, например, его вариант закона исключенная середина — для любых x и для любых F это необходимо либо утверждать F из x , либо отрицать F из х . Вместо этого Аристотель бросает вызов другим, чтобы найти априорный принцип ( Metaph IV 4 1006a10–11). Для современных философов, до сих пор остается интересным вопрос, является ли PNC первичным к другим принципам логики или даже к понятиям истины, ссылка и личность. PNC предполагает понятие идентичности: это невозможно, чтобы (одна и) одна и та же вещь принадлежала, а не принадлежат (одному и) той же вещи в (одном и) то же время и т.д. PNC предполагается законом Лейбница, в котором говорится, что если x и y различимы (если есть свойство, которое другого не хватает), то х не тождественно с и .

3. Эленктический метод и трансцендентальные аргументы

Хотя PNC не подлежит демонстрации, он подлежит «Эленктическое опровержение» по Аристотелю. То «elenchus» относится к сократовскому методу аргументации. Когда Сократ использует elenchus, он заставляет своего противника опровергнуть себя из собственных уст. Оппонент делает предложение, которое противоречат другим утверждениям, с которыми он согласен. Быть последовательно, противник должен отказаться от одного из этих требований, и он обычно отказывается от первоначального предложения.Это метод reductio ad absurdum знакомо древнегреческим геометрам и современные формальные логики и математики.

Идея использования elenchus на первый взгляд очень озадачивает. То человек, утверждающий, что отвергает PNC, непоследователен и, по-видимому, не хочет быть. Аристотель не пытается поймать оппонента в формальное противоречие. Противнику якобы все равно это, и это будет напрашиваться вопрос. Вместо этого трюк Аристотеля заключается в том, чтобы заставить оппонента что-то сказать, не делая полное заявление, которое показывает, что он действительно согласен с тем, что x F и в то же время не F , несмотря на слова, которые он ранее сказал.Другими словами, Аристотель должен показать, что его оппонент привержен хотя бы одному делу, которое не противоречивый. Сократик метод переворачивается с ног на голову.

Давно замечено, что Аристотель здесь исходит из того, что его противник занимает очень сильную позицию, что для любых x и для любого F F может принадлежать и не принадлежать относятся к x одновременно в том же отношении &c. Позже он говорит, что рад искоренить точку зрения согласно к которым у нас нет ничего определенного в нашем мышлении ( Метаф IV 4 1009a3–5).

«Эленктическое опровержение» Аристотеля было плодотворно по сравнению с кантианским трансцендентальным аргументом. трансцендентный аргументы обычно сводятся к следующему: если определенные аспекты опыта или мышление возможно, мир должен быть определенным образом. С эти аспекты опыта или мышления действительно существуют, мир — это в определенном смысле. Эти аспекты нашего опыта или мышление предполагает, что мир устроен определенным образом. Что мир есть определенным образом объясняет эти аспекты нашего опыта или думать, а не наоборот. В этой интерпретации, Аристотель утверждал бы, что мир соответствует PNC или что PNC верно, потому что оно предполагает и объясняет позицию оппонента. умение сказать что-то важное.

Трансцендентальные аргументы спорны. Одна полемика окружает точное содержание их выводов и то, что именно предполагается. Следует ли сделать вывод, что мир должен быть определенным образом или просто что мы должны думать, что это определенный путь, чтобы есть опыт и мысли по этому вопросу? Современные дебаты находят его аналог в спорах среди ученых о том, кто такой Аристотель стремясь сделать в его elenctic обсуждения.Есть два основных возможности. Аристотель, возможно, стремился показать, что онтологическая версия принципа непротиворечия верна, или он может быть просто с целью показать, что этому нельзя не верить.

4. Призыв Аристотеля к оппоненту обозначить что-то одно

Аристотель призывает оппонента обозначать что-то одно как для себе и другому, например, «человеку». Аристотель объясняет, что слово, выбранное оппонентом, может иметь несколько значений, при условии, что каждому может быть присвоено одно определение и каждому определению присваивается другое слово. Аристотель говорит, что слово не может иметь бесконечно много значений. Возможно, это потому, что иначе оппонент может продолжать говорить, что мы еще не достигли значение, которое она имеет в виду, или, возможно, Аристотель бесконечно ветвящиеся значения, так что мы никогда не придем ни к чему определенный.

Далее Аристотель проводит различие между «означающим» и «означающий о». Противник должен сделать и то, и другое. не просто означает о. Можно обозначить что-то, говоря «бледный (вещь)», но это не говорит вам, кто вы означающее, т.г., человек. Оба «человека» означает о человеке и означает его. Если «человек существо» означает что-то определенное, например, «двуногий животное» (фиктивное определение Аристотеля), то Аристотель вывод, невозможно, чтобы одно и то же было человеком и не быть человеком. (Для параллельного обсуждения см. Posterior Аналитика I 22.)

Таким образом, Аристотель показывает оппоненту, что если она хочет отказаться от PNC, она должна выбрать тот же объект и сказать, что применяются противоречивые предикаты, но если она ничего не означает определено, например, «человеком», то она будет не может выделить предмет предикации, например, человека бытия, и говорят, что применяются противоречивые предикаты. Говоря, что отдельное человеческое существо есть человек, а не человек, где первое означает «двуногое животное», а второе означает другое дело — не отказываться от PNC. Именно поэтому противник нужно подобрать конкретное слово с определенным значением.

С другой стороны, Аристотель просто говорит о видах. «Бледный (вещь)» не означает вид, тогда как «человек» делает. Обозначение одной вещи не предполагает обозначающий человека, который является членом рода, но просто один Добрый.

Детали спора противоречивы. Это должно быть обобщаемый по всем направлениям, чтобы он работал для вещей, которые не являются ли субстанции, например, такими качествами, как краснота? Аристотель в другом месте говорится, что сладкое необходимо так ( Metaph IV 5 1010b24–6). Должен ли противник сказать что-то, что называет естественное Добрый? Что делать, если оппонент говорит «животное», называя род а не вид? Что делать, если оппонент говорит «козья метка», что-то, чего не существует? Есть ли различие между «означающим» и «означающим» о» обязательно ведут к субъектам, являющимся индивидами (для например, отдельные люди или лошади) и их свойства? Здесь мы сталкиваемся с проблемой аристотелевского эссенциализма.

5. Роль аристотелевского эссенциализма

Аристотелевский эссенциализм — это точка зрения, согласно которой существуют современные философы рассматривали бы как естественные виды, например, людей, лошади и акантовые растения. Индивидуумы, принадлежащие к этим видам, имеют сущностные природы, поддающиеся определению. Эти лица не могут пережить изменение сущности, но они могут пережить изменение своего случайные свойства. Есть разница между умиранием и окрашиванием свои волосы. Когда человек перестает быть человеком, она умирает.Напротив, когда ее волосы окрашиваются в другой цвет, она выживает. В более ранней работе Аристотель различает сущность, например необходимое свойство быть рациональным для человека, от случайности, например, во сне, а по отличительным свойствам те необходимые свойства, которые объясняются рациональностью, но не часть человеческой сущности, например, способность учиться язык ( Темы I 5). Это загадочная особенность аргумент Метафизика IV 4, что отличительные свойства прямо не упоминается.

Аристотель говорит, что те, кто отказывается принять вызов означают одно: «покончить с субстанцией и сущностью». Для них должен сказать, что все атрибуты случайны и что такого как «быть по существу человеком» или «быть животное» ( Metaph IV 4 1007a20–23). Таким образом, согласно Аристотелю, те, кто утверждают, что отвергают ПНК, отрицание аристотелевского эссенциализма. Аристотель связывает «просто означающий о» с указанием несчастного случая, и «означающий» с указанием носителя несчастного случая, носитель, являющийся веществом.Если противник отказывается «означает», она остается с авариями.

Затем Аристотель снова пытается собрать Шалтая-Болтая: Несчастные случаи. нельзя предицировать об акциденциях, но они должны предицироваться что-то. Например, если есть несчастные случаи, такие как мюзикл или бледность, они не могут быть связаны друг с другом, поэтому они нуждаются в субъект сущностного характера, о котором можно сказать, например, Сократ, человек. В то время как Сократ бледен и музыкален, бледный не музыкальна, ни музыкальная бледность, если все это не означает, что Сократ бледен и музыкален.Также не является сборником случайности — бледность, музыкальность и т. д. — складываются в одну предметом, подобным Сократу. Он также не говорит нам, кто такой Сократ, человек. существование. Авариям нужны субъекты и субъекты, которые являются веществами и имеют эссенциальную природу, и если это так, то эссенциализм восстановлен и PNC применяется в конце концов.

По Аристотелю, если оппонент отказывается говорить, он не лучше овощ. Хотя это может показаться просто злобная брань, у него есть и серьезная сторона.Если противник отказывается PNC и эссенциализм , то он не может объяснить, почему он не овощ. Аристотелевский эссенциализм, если он верен, применим к самому себе а также к другим вещам в мире. На первый взгляд, это не Понятно, почему PNC-оппоненту ничего не остается. Но возможно, это точка зрения Аристотеля. Аристотель дает противнику PNC мир, в котором случайности могут быть связаны как угодно. В таком мире можно все или ничего, в зависимости от его вкус.С другой стороны, как говорит Аристотель, «все будет один» ( Metaph IV 4 1007a19).

Аристотель утверждает, что отказ от PNC ведет к отказу от аристотелевского эссенциализма и принятие аристотелевского Эссенциализм ведет к принятию ПНК. Спорный вопрос заключается в том, утверждает ли Аристотель, что принятие PNC обязательно идет рука об руку с принятием аристотелевской эссенциализм. Если Аристотель утверждает, что обозначать что-то значит обозначать носителя, имеющего сущностную природу, это привело бы к принятие как PNC, так и некоторой формы эссенциализма.То сам по себе аргумент не исключает платонических форм как носителей, или мгновенные объекты или числа. Тем не менее аргумент может быть дополнен аргументами Аристотеля в другом месте против платонизма. формы, и его различия между различными типами изменений в Мир.

Аристотель отмечает, что даже если противник не может говорить, она должна все еще действует, и если она действует определенным образом, это показывает, что она думает, что в мире все обстоит так, а не иначе, и что одни действия лучше других. Поэтому люди не ходят в колодцы или через пропасти, и это показывает, что люди считают, что лучше не ходить в колодец или в пропасть чем это сделать. Их действия показывают, что их убеждения соответствуют к ПНК.

В ответ на Аристотеля можно задаться вопросом, возможно ли действовать просто так, как будто человек имеет определенные убеждения, не имея их. В эллинистической философии возникает вопрос, скептик может жить своим скептицизмом, и в современной философии параллель возникает вопрос, могут ли моральные антиреалисты действовать в соответствии со своей теорией.Если ответ да, то все, что показал Аристотель, это то, что мы действовать так, как будто мы привержены PNC, ответ, который не соответствует цели Аристотеля в Метафизике IV 4, является ли это интерпретируется как доказательство того, что PNC верно, или как доказательство того, что PNC несомненно.

С этой точки зрения мы остаемся со скептическим юмовским или прагматическим подходом. учетная запись. Взгляд Аристотеля был бы параллелен скептическому взгляду Юма. решение проблемы индукции: мы просто поступаем так, как если бы индукция верна, хотя у нас нет для этого никаких оснований. делает.Или сравните Витгенштейна: «..конец не является необоснованным предположение — это необоснованный образ действий». ( вкл. Определенность , Раздел 110).

Последовательна ли такая точка зрения? Здесь уместно спросить скептика какое оправдание она ищет. Вопрос возвращает нас к проблема PNC является первым принципом, для которого нет обычное доказательство. Можно ли действовать так, как если бы убеждения, даже если никто не делает? Здесь скептик обязан не скептика, некое объяснение «как если бы убеждения», отличающееся от от фактической веры.Если это должно действовать в соответствии с тем, «как обстоят дела кажутся одному», Аристотель вправе спрашивать, может даже казаться F , а не F одному и тому же человеку будучи одновременно. «Вера как будто» может заставить человека PNC так же, как и реальная вера.

Действие — это место, где наши убеждения сталкиваются с миром. Если скептик скептически относится к убеждениям, непонятно, что она может принять, что есть действий , в отличие от рефлексов и другие непроизвольные движения.Такой противник PNC стал бы робот, а не просто овощ.

7. Принцип непротиворечивости и близости к истине или правдоподобности

В конце главы 4 Аристотель говорит, что сколько бы вещей ни «такие и не такие», есть «больше и меньше в природа вещей», для того, кто думает, что четыре вещи пять, менее неправ, чем тот, кто думает, что он тысячи, и поэтому должна быть какая-то истина, к которой более верна ближе. Он добавляет, что даже если нет какой-то истины, к которой вернее ближе, «все же есть уже что-то потверже и правде, и мы избавимся от неквалифицированного учение, которое помешало бы нам иметь что-либо определенное в нашем мысль» ( Metaph IV 4 1009a2–5).Он первым указывает из того, что мы можем делать сравнительные суждения, даже если мы не делаем абсолютные суждения, а сравнительные суждения предполагают некоторые абсолютный стандарт. Но даже если нет абсолютного стандарта, что-то похожее на правду предполагается, и поэтому мы не помешаем от наличия чего-либо определенного в наших мыслях.

Можно задаться вопросом, насколько уступкой эти пункты являются противник Аристотеля. Современный научный реалист настаивал бы на том, что наши взгляды лишь приближаются к истине.Но будет ли этого достаточно есть ли что-то «подобнее правде»? Это было бы интересно разобраться в последствиях этих идей для Эссенциализм Аристотеля. Сочувствовал бы Аристотель «нечеткий эссенциализм» или «нечеткий реализм»? Как сколько неопределенности может допустить аристотелевский реализм? Это вопросы о реализм, который более поздние эллинистические философы и современные философы рассмотреть подробнее.

8. Аргумент из противоречивой внешности

В главе 5 Аристотель различает два типа противников: тех, кто утверждают, что отвергают PNC ради аргумента, и те досократики кто искренне недоумевает.Теперь он обращается ко второму типу. Анаксагор и Демокрит заявляют, что противоречия истинны. в то же время, потому что они сбиты с толку переменами. Они видят противоположности возникают из одного и того же, и делают вывод, что одно и то же должно было иметь противоположные свойства. Аристотель вводит свое различие между потенциальным и актуальным рассеять их замешательство. Объект может быть потенциально F и потенциально не F , но не может быть на самом деле F и на самом деле не F в то же время.

Другие философы руководствуются аргументом от противоречивых появления для принятия выводов, которые нарушают ПНП или приводят к общим скептицизм. Аристотель представляет аргумент следующим образом:

  1. Существует три вида случаев противоречивого внешнего вида:
    1. Вещи кажутся разными для разных представителей одного и того же вида, например, одни и те же вещи одни считают горькими, а другие сладкими ( Метаф IV 5 1009b2–3).
    2. Вещи кажутся разными представителям разных видов (например,г. , к другим животным и нам) ( Metaph IV 5 1009b7–8).
    3. Вещи не всегда кажутся одинаковыми даже для органов чувств тот же человек ( Metaph IV 5 1009b8–9 ).
  2. Неясно, какие явления верны, а какие ложны. ( Метаф IV 5 1009b10).
  3. Выводы:
    1. Ничто не истинно (Демокрит в догматическом настроении, Метаф IV 5 1009b11–12).
    2. (Если что-то верно) нам непонятно (Демокрит в скептическое настроение, Metaph IV 5 1009b12).
    3. Все так же верно, как и все остальное. (Это упоминается как объяснение посылки 2 в Metaph IV 5 1009b10–11. Это точка зрения Протагора, описанная в начало главы.)

В ответ на этот аргумент Аристотель признает большую часть первых помещение. Он согласен с тем, что вещи кажутся разными разным представителям разных видов, разным представителям одного и того же видов и даже одному и тому же индивидууму, хотя и отрицает, что одна и та же вещь может выглядеть по-разному в одном и том же смысле индивидуальное одновременно ( Metaph IV 5 1010b18).

В отличие от современных философов, Аристотель не критикует вывод от посылок 1 и 2 к выводам в 3. Вместо этого он атакует посылка 2. Если атака удалась, он сбил с ног все три вывода одновременно. Атака Аристотеля на предпосылку 2 не основывается на принятии вердикта большинства. Аристотель, кажется, принять аргумент своих оппонентов о том, что в случаях, подобных 1а, когда вещи кажутся разными для разных представителей одного и того же вида, большинство решение не является подходящим критерием истины, потому что если большинство были больны или сумасшедшие, можно было бы подумать, что меньшинство находится в этом условие.Вместо этого он утверждает, что люди на самом деле не сбиты с толку, поскольку того, являются ли величины и цвета такими, какими кажутся тем, расстоянии или близких, или то, что кажется слабому или сильный тяжелее или то, что кажется спящему или бодрствующему, истинный. Проснувшись, человек в Ливии не смущен тем, является ли его сны об Афинах или его переживания наяву верны; он не запускается на одеон. Поэтому, по Аристотелю, люди не на самом деле неясно, какие проявления принять за истину.

Аристотель расширяет свое обсуждение до мнений, утверждая, что не все мнения одинаково авторитетны. Аристотель указывает, что когда приходит к вопросам о нашем будущем здоровье, мнение врач не наравне с обычным человеком. И наши чувства не одинаково авторитетны по одному и тому же вопросу. Каждое чувство авторитетным в отношении своих особых объектов. Например, зрение и не вкус является авторитетом в отношении цвета, но вкус, а не вид, является авторитет по вкусу ( Metaph IV 5 1010b11–17 ).Таким образом, согласно Аристотелю, далеко не ясно, что внешности или чьему мнению следует доверять в случаях конфликт. Те, кто утверждает, что отрицают это, своими действиями показывают, по-видимому, доверяя только своим проявлениям бодрствования, когда они проснуться, и консультируясь с врачом, когда они больны, и так далее, что они верят совсем в обратное. Поэтому, по Аристотелю, вторая посылка аргумента от противоречивых явлений такова false, и поэтому аргумент терпит неудачу.

Аристотель не имел последнего слова.Скептики эллинистического времена делали много аргументов из противоречивой внешности, и современные философы продолжают обсуждать их эффективность, особенно в области этики.

9. Протагор, Гераклит и Платон

Теэтет

В начале Metaphysics IV 5 Аристотель говорит, что PNC стоит и падает с учением Протагора, что каждый человек человек есть мера всех вещей. В его Теэтете 151–183, Платон утверждает, что Теэтет, обладающий этим знанием есть не что иное, как восприятие, привержен взгляду Протагора посредством аргумент от противоречивых явлений.Если ветер кажется холодным ты мне горяч, а знание есть не что иное, как восприятие, тогда мы оба должны быть правильными, как говорит Протагор.

Платон продолжает утверждать, что Протагор придерживается мнения, что ничто не является чем-то само по себе (иначе можно было бы ошибиться в том, как это действительно так) и к «тайной» гераклитовской доктрине поток. Чтобы вместить все больше и больше противоречивых образов, и чтобы избежать нарушения PNC, требуется все больше и больше потока, пока мы прийти к радикальной версии учения Гераклита, согласно которой все «и так и не так» ( Tht 183), с сопутствующие трудности для обычного языка.Расширенный аргумент также содержит мини-аргумент, «самоопровержение», где Платон рисует «изящный» вывод, который Протагор опровергает сам, если он согласен с тем, что другие люди не согласны с его собственной точкой зрения ( Tht 171А-Г). Если они правы, то он должен быть не прав!

Детали аргументации Платона, справедливость и успех его стратегия против Теэтета и Протагора полемика. Недавний спорный вопрос заключается в том, является ли Платон Протагор привержен взгляду на «относительную истину». вместо потока, и насколько аристотелевский Протагор подобен.какой менее спорным является то, что элементы рассуждений Платона вновь появляется в «Метафизике» Аристотеля IV. Аристотеля говорят, что противники верят, что знание есть восприятие, потому что они думают, что то, что они воспринимают, это все, что существует, и они также говорят, что на него произвели впечатление аргументы от противоречивых появления. Тезис о том, что знание есть восприятие и аргумент от противоречивых проявлений приводят к точке зрения Протагора в платоновском Теэтет . В Metaphysics IV 5 Аристотель соглашается с Платоном, что точка зрения Протагора и предположение, что все есть «то и не так» (выражение, повторенное Аристотелем). ранее по адресу Metaph IV 4 1006a30–31) идут рука об руку.Протагор платоновского Теэтета и противник ПНК в Метафизика IV 4, как говорят, привержены тезису, что ничто не есть что-то само по себе, Аристотель понимал это как все случайно.

Хотя Аристотель не обременяет самого Гераклита отрицанием ПНК, он отмечает, что последователи Гераклита думали, что существует настолько столько перемен в мире, что нельзя сказать ничего верного, и поэтому Кратил, один из их числа, был вынужден вилять Палец.Кратил ошибался, по Аристотелю, потому что не является радикальным потоком. Когда что-то меняется, что-то остается, и даже если количество вещи непостоянно, мы знаем каждую вещь по тому, что что-то такое. Предположительно, даже если его вода постоянно течет, мы все еще можем идентифицировать реку. Аристотель указывает, что если произошли радикальные изменения, это было бы равносильно тому, что все в состоянии покоя, поэтому идея радикального потока противоречива.

Один из способов осмысления стратегии Аристотеля в Метафизике IV является противоположностью платоновской.Если противник PNC говорит что-то значительное, например, начало Учение Протагора о мере, «человеке». то она стремится отрицать тезис о том, что ничто не есть что-либо сам по себе и к принятию непротагорейского взгляда. На этом интерпретация стратегии Аристотеля, по крайней мере два загадочных особенности в рассуждениях Аристотеля решены, почему он появляется обращаться к тому, кто утверждает обратное, а не к противоречащий PNC, и как Аристотель может рассуждать со второго вариант принципа непротиворечия первому.С Протагорианец Платона вынужден отвергать ПНК по всем направлениям, Протагорейский ПНК-скептик Аристотеля был бы противником, который утверждает обратное, а не просто противоречивое, PNC. В кроме того, протагоровский ПНК-скептик, который признает, что «как вещи кому-то кажутся такими, какие они есть» должны были бы быть впечатлены аргумент, показывающий, что вещи не могут казаться ему такими, нарушил бы ПНК. По его собственному мнению, показывая, что PNC несомненно также показало бы, что это правда.

В этот момент можно задаться вопросом, сможет ли Протагор перевернуть столы. Аристотель.Конечно, протагорейцу, показывающему, что PNC есть несомненный показал бы, что это правда, но это также предполагает его собственное мнение, что то, как вещи кажутся такими, какие они есть! Аристотель или Победил Протагор? То же самое можно спросить о «изысканном» аргумент Платона Теэтет . Протагора? мнение опровергнуто или подтверждено? Стоик Хрисипп, по-видимому, написал целая книга, ныне утерянная, посвящена таким переворачивающим стол аргументам.

Еще один вопрос связан с формулировкой Протагора. Посмотреть.В «Метафизика IV 6» Аристотель объясняет, как Протагорийскому PNC-скептику следует излагать свою точку зрения так, чтобы избежать нарушающие PNC: «те, кто стремится быть принужденным аргументом и в то же время требовать, чтобы их призвали к ответу за свои взгляды, должны охранять себя, говоря, что истина не в том, что кажется существует, но то, что является, существует для того, кому оно является, и когда и в каких чувствах и при каких условиях кажется. » В противном случае они окажутся противоречащими себя ( Metaph IV 6 1011a20–25 ).Однако Аристотель до сих пор придирается к этому взгляду, потому что он делает все относительным восприятию, включая воспринимающего. Не все может быть относительно к восприятию, по Аристотелю. Как он объясняет в конце предыдущей главе, есть что-то за пределами восприятия, что вызывает восприятие и предшествует. Аристотель использует свое обсуждение PNC и Протагора, чтобы застолбить реалистическую позицию.

10. Заключение Аристотеля

В конце главы 6 Аристотель заключает: «Пусть это, тогда достаточно показать (1), что самое твердое убеждение состоит в том, что противоположное утверждения неверны одновременно, (2) что происходит с теми, кто так говорит и (3) почему люди так говорят» ( Метаф IV 6 1011b13–15).

По первому пункту, как мы видели, спорно, Вывод Аристотеля о том, что самая твердая вера — это вера в PNC несет в себе предположение, что PNC истинно, т. предпосылка, которая необходима для его собственного проекта первого философия. По третьему пункту Аристотель обсуждает взгляды на восприятие и изменение, которые заставляют людей говорить, что они отвергают PNC. На второй пункт, Аристотель показывает, что те, кто говорят , что они отвергают PNC, на самом деле этого не делают, а если и будут, то будут отказ от внятных рассуждений и действий, и — можно было бы добавить — они будут жить в мире чистой софистики и власть.Спорно, насколько эссенциалист или действительно реалистический взгляд, который нужно принять, если принять PNC, но ясно, что PNC необходим для проекта аристотелевской науки. Без это, отмечает Аристотель, новички в философии, интересующиеся истина ушла бы в погоню за дикими гусями ( Метаф IV 5 1009b36–8). Таким образом, принятие PNC также может иметь этическое и политические последствия.

11. Диалетеизм, паранепротиворечивость и Аристотель

Представление Аристотеля о ПНК было вновь оспорено современных диатеистов, которые считают, что есть некоторые истинные противоречия, и что рассуждения Аристотеля не показывают иначе. Один из подходов состоит в том, чтобы утверждать, что некоторые из аристотелевских обсуждение PNC напрашивается вопрос в пользу PNC. (Конечно, Аристотель согласился бы с тем, что любой аргумент в пользу PNC должен быть основан на вопрос.) Другой подход для диалектеистов состоит в том, чтобы не позволять Аристотелевцы переформулируют свои предполагаемые контрпримеры к PNC с помощью добавляя оговорки, чтобы эти предполагаемые контрпримеры не нарушать PNC в конце концов. Аристотелиан может возразить этому без тех квалификации диалетеист не сказал ничего значимого в все.Наконец, диатеист может спросить, как поступил бы Аристотель с парадоксальная фраза лжеца «Я лгу». Почему это не одновременно верно и ложно, как у диалетеиста утверждает?

Помимо диалетеистов, некоторые современные логики, которым не обязательно диатеисты, считают, что логика может быть паранепротиворечивой, т. е. что, вопреки классической логике, одно противоречие не обязательно должно вести к взрыв, где все идет. Хотя Аристотель явно не диатеист, непонятно, на какой позиции он стоит в вопросе о паранепротиворечивость в Metaph IV.Хотя Аристотель и утверждает что, если его противник отвергнет PNC по всем направлениям, она привержена мир, в котором все идет своим чередом, он никогда не утверждает, что если ( за impossibile ) его противник склонен к одному противоречию, она стремится ко всему, и даже считает, что противник точка зрения может применяться к некоторым утверждениям, но не к другим ( Метаф IV 4 1008a10–12). Однако понять эти отрывки, в Prior Analytics , Аристотель берет на себя обязательство мнение, что силлогистика паранепротиворечива ( APr. II 15 64а15).

12.

Апостериорная аналитика I 11

Это интригующий и относительно малоизученный текст. С первого взгляда это выглядит так, как будто Аристотель представляет веский аргумент, который включает в себя противоречия, как некоторые из посылок, что было бы удивительно учитывая его отчет о PNC в Метафизика IV. Однако текст еще более неясный, чем обычно.

Есть две основные интерпретации. Согласно одной интерпретации, Аристотель действительно включает в себя противоречия, но они пусты и бесполезны. не играют реальной логической роли в аргументе, который он представляет.Согласно с другая интерпретация, следующая за комментарием Фомы Аквинского (лекция 20), Аристотель не утверждает, что Каллий и есть, и есть не Каллий или что он есть и не человек, например, но что термин «животное» охватывает Каллия и тех, кто не Каллия, а не людей, как объясняет сам Аристотель, когда говорит, что основной термин («животное») более обширен, чем средний термин («человек»). (В силлогизме Все A являются B s; Все B являются C s; следовательно Все A s являются C s, «A» является основным термином и « B » — средний термин.)

С обеими интерпретациями возникают трудности. Аристотель начинает с говоря, что никакая демонстрация не предполагает PNC, если она не заключает что x это F а не не F . Согласно первая интерпретация, объяснение Аристотеля о главных и средний срок не нужен. Однако, согласно второму интерпретация, связь между основной мыслью Аристотеля и его комментарии о PNC неясны. Текст призывает к дальнейшему разъяснение.

Ответ на критику кельзеновской концепции справедливости Аристотеля

Введение

В своей работе Was istGerechtigkeit (1975) Ганс Кельзен кратко представляет аргумент против аристотелевской концепции справедливости. Кельзен утверждает, что его определение тавтологично и направлено просто на оправдание социальных норм своего времени. В этом эссе я попытаюсь показать, что критика Кельзена отражает ошибочное понимание философии Аристотеля. Я начну с краткой реконструкции аристотелевской концепции справедливости как добродетели.Затем я опишу критику Кельзена по этому поводу. Установив предмет спора, я приведу один аргумент против кельзеновской критики. Затем я подытожу обсуждение и свои выводы.

Теория справедливости Аристотеля

Справедливость является частью этической системы Аристотеля, которая представлена ​​в его Никомаховой этике2. Он описывается как моральная добродетель. Поэтому, чтобы реконструировать аристотелевскую концепцию справедливости, я обрисую в общих чертах его концепцию моральной добродетели, а затем перейду к его концепции справедливости и ее наиболее важным характеристикам.

Моральная добродетель есть, по Аристотелю, «привычка или развитая способность выбора, характеристика которой заключается в умеренности или соблюдении среднего по отношению к заинтересованным лицам, как это определено разумом» (NE II 6 1106b 35-37 и 1107a 1-3).

Под «привычкой или развитой способностью» Аристотель подразумевает, что нравственная добродетель (или просто «добродетель» для целей этого эссе, если не указано иное) не является ни данным природой свойством, ни простым результатом образования. Оно развивается в человеке через повторяющееся осуществление того действия, в котором оно проявляется.Мужество тогда, например, развивалось бы посредством храбрых поступков. Отсюда могут следовать два вывода: (i) одни только добродетельные поступки не делают человека непосредственно добродетельным, ибо добродетельные поступки могут быть случайно (или по ошибке, или без обдумывания3) совершены порочными людьми; и (ii) моральная добродетель является добровольной или, по крайней мере, невозможной без добровольных действий, посредством которых она развивается.

Тот факт, что добродетель является средством (mesotes), является, пожалуй, наиболее примечательным аспектом этой моральной системы.Аристотель показывает4, что в любой человеческой моральной характеристике, которая может быть хорошей (некоторые плохи в любом количестве, например прелюбодеяние), превышение или несоответствие определенной мере являются плохими и, следовательно, порочными. Итак, добродетель — это точка, которая лежит между крайностями данной характеристики. Добродетель храбрости служит хорошим примером этому. Если человек бросается на любое испытание, с которым он сталкивается без страха, он неблагоразумный человек. Если он отказывается от них, даже если столкнуться с ними было бы благородным поступком, он труслив.Сталкиваться с нужными проблемами в нужное время — это характеристика смелого человека. Поэтому храбрость есть добродетель, лежащая между двумя порочными крайностями: неосторожностью и трусостью.

В качестве последней характеристики предпосылки, изложенные в Книге I Этики, требуют, чтобы это среднее определялось разумом. Разум есть, по Аристотелю, функция (ergon) человека, понимаемая таким образом как его отличительная черта по отношению к другим существам в природе, и его счастье возможно только благодаря упражнению разума5.Он использует эту идею, чтобы прийти к понятию, согласно которому правильное использование разума является целью человеческого действия, что составляет основу его моральной философии. Отсюда следует, что если добродетель хороша, то она должна соответствовать разуму.

Теперь я могу перейти к описанию характеристик справедливости, которая является одной из добродетелей.

Слово «справедливость» в греческом языке имеет два значения. Справедливость вообще означает послушание законам (NE V 3 1129b 11-13). Следует отметить, что Аристотель понимает, что закон предписывает человеку благо и побуждает его быть добродетельным6.Справедливость в общем смысле является добродетелью, потому что она соответствует привычке или развитой способности соблюдать законы. В отличие от простой суммы других добродетелей, она обладает особым свойством проявляться по отношению к другим. То есть, в то время как все остальные добродетели определяются по отношению к тому, кто ими обладает, справедливость имеет значение только по отношению к другим людям, ибо, хотя все порочные действия являются плохими поступками, только несправедливые подразумевают, что делающий больше, чем его доля, тем самым затрагивая других (если человек не может быть храбрым, он впадает в порок, но никому не причиняет вреда просто потому, что он трус; сам факт того, что человек несправедлив, с другой стороны, подразумевает, что кому-то он причиняет боль).Но тем не менее оно охватывает всю моральную добродетель. По этой причине справедливость имеет двоякий аспект: в этом первом значении она соразмерна добродетели, и поэтому справедливый человек также добродетелен или добр7.

Но есть также одно значение, в котором добродетель соразмерна с выгодой, и она имеет отношение к получению выгоды за счет других. Это особый смысл слова справедливость, которую можно назвать особой справедливостью или справедливостью как честностью. Это часть справедливости в общем смысле, относящаяся не к тому ее аспекту, который соразмерен с добродетелью, а к тому аспекту, который соразмерен с приобретением или потерей.В этом смысле справедливое действие является справедливым, поскольку оно не приводит к тому, что делающий получает больше или меньше того, что ему причитается. Такая справедливость также является средством. Он находится между двумя крайностями несправедливости: с одной стороны, брать слишком много хорошего или слишком мало плохого; с другой стороны, брать слишком мало хорошего или слишком много плохого. Это отношение может быть выражено в форме математического равенства, потому что оно всегда включает по крайней мере двух субъектов, которые в каком-то смысле равны.

Это равенство может принимать две формы, во-первых, оно может принимать форму равенства между дробями, например, A/C = B/D. То есть А относится к В в той же пропорции, в какой С относится к D. Это можно назвать справедливостью в распределении, потому что оно выражает распределение определенного блага или бремени по отношению к определенным достоинствам или недостаткам. Например, можно сказать, что справедливо распределять честь пропорционально моральным достоинствам. Предположим, например, что определенное количество чести (H) распределяется между двумя людьми.Пусть А будет моральной ценностью первого человека, а В — второй. Тогда честь будет распределена справедливо, если первый человек получит сумму C, а второй — сумму D, так что A/C = B/D и C+D=H.

Справедливость также может быть выражена в виде равенства между определенными суммами, и в этом случае она применяется к сделкам. В терминологии Аристотеля слово «сделки» выражает способы, которыми люди связаны, либо добровольно (например, посредством договора), либо невольно (например, посредством деликта).Если А и В будут количествами определенного блага, которыми владеют два лица, сделка будет справедливой, если в сделке сохраняется равенство, т. е. А=В. Если плотник обменивает определенное количество стульев на дом у строителя, общая стоимость стульев должна быть равна стоимости дома, чтобы сделка была справедливой. Но о данном количестве стульев можно сказать, что они имеют ту же ценность, что и один дом, только если они измеряются в одном и том же единстве, потому что это вещи разного рода.Поэтому необходимо, чтобы оценить справедливость сделок, придумать способ измерения стоимости вещей разной природы. Деньги имеют именно эту функцию, то есть приводить все вещи к общей мере. Таким образом, в нашем примере, если А — это 10 стульев, а В — дом, сделка будет справедливой только в том случае, если с точки зрения стоимости А = В. Если это равенство неверно, например, потому что А>В, то для восстановления справедливости сторона сделки, имевшая преимущество, должна дать другой стороне сумму стоимости, равную половине суммы, на которую была совершена сделка. несправедливый.Если стулья стоили всего 80 монет, а дом стоил 100, строитель должен отдать плотнику (100-80)/2=10 монет, чтобы сделка была справедливой.

Это можно выразить и геометрически (рис. 1 ниже). Количество благ, которыми обладает каждая сторона в сделке, может быть представлено черной прямой линией. Обе линии изначально равны (рис. 1. А.). Если после транзакции одна строка длиннее другой, сделка является нечестной. В нашем примере мы можем предположить, что транзакция включала обмен между синими и красными сегментами линий, которые не равны, что приводит к двум различным линиям после транзакции (рисунок 1.Б.). Роль судьи в таких ситуациях состоит в том, чтобы снова уравнять суммы, разделив ставшую большей прямой и отдав излишек меньшей (NE V 7 1132a 7-8)8. В нашем примере судья должен взять половину разницы между синей и красной линиями, отнять ее от большей линии и отнести к меньшей. Эта разница представлена ​​зелеными линиями.


Рисунок 1
Справедливость в сделках.
Источник: составлено автором

Справедливость в распределении также может быть представлена ​​графически, но это представление намного сложнее.Простейший способ представления пропорций — с помощью подобных треугольников. В приведенном ниже представлении Кейзера можно предположить, например, что A представляет собой количество общественного блага, присуждаемого данному индивидууму, тогда как ε представляет его моральную ценность. Если B — количество общественного блага, присуждаемого другому индивидууму, моральная ценность которого равна υ, то распределение будет справедливым, поскольку, поскольку треугольник AεΓ подобен треугольнику BυΔ, отсюда следует, что A/B = ε/υ (рис. 2). .


Рисунок 2
Справедливость в распределении.(Кейзер, 1992, стр. 141).

Критика Кельзена

Кельзен интерпретирует этическую теорию Аристотеля как попытку научного «математико-геометрического метода» определения того, что такое добродетели, такие как справедливость (Кельзен, 1975, стр. 34). Таким образом, согласно этой интерпретации, работа Аристотеля достигла бы своей цели только в том случае, если бы ему удалось разработать оперативный метод поиска «справедливости» в конкретных ситуациях. Затем Кельзен продолжает показывать, что эта теория бесполезна на практике, поскольку она тавтологична и предполагает свои выводы.Он делает это в два этапа, атакуя общий аспект теории, а затем конкретный случай справедливости добродетели.

Кельзен начинает с критики геометрической аналогии, использованной Аристотелем для объяснения того, что добродетели — это средства, о которых говорилось выше. Он утверждает, что середину отрезка можно определить только тогда, когда точки, определяющие его, уже известны. Эта точка соответствует данной добродетели, а крайности — пороки. Это означает, что для того, чтобы метод Аристотеля работал, пороки должны быть уже известны.Однако в примерах, описанных в «Нихомаховой этике», пороки даны «традиционной моралью своего времени» (Кельзен, 1975, с. 35), а это означает, что добродетели фактически определяются моралью и правом Древней Греции. , а не научный метод. Если это так, то общий аспект теории Аристотеля несостоятелен.

Применительно к добродетели справедливости это означает, что для определения того, что такое справедливость, Аристотель принимает как само собой разумеющееся то, что несправедливо, потому что справедливость является средней точкой между двумя крайностями: несправедливостью, которую совершают, и несправедливостью, которую терпят. .Другими словами, если несправедливый берет слишком мало того, что плохо, или слишком много того, что хорошо, то справедливость — это середина, лежащая между несправедливым преимуществом и несправедливым недостатком. Но это, по Кельзену, определяется «позитивной моралью и позитивным правом» того времени (Кельзен, 1975, с. 36), так как метод Аристотеля не может определить это сам по себе. Это означает, что так называемая мезотес-формула не может найти то, что справедливо, а только оправдывает и укрепляет данный набор моральных предпосылок.

Аргумент против критики Кельзена

Критику Кельзена можно разделить на две части. Во-первых, он излагает собственную интерпретацию работы Аристотеля. Затем он продолжает указывать на недостатки этой работы (как он ее интерпретировал), пытаясь показать, что (i) она тавтологична и (ii) может только усилить данную моральную систему.

Требуется краткий комментарий о возможных намерениях Кельзена. Вывод его короткой книги, касающейся не только Аристотеля, но и Канта, Платона и Иисуса, состоит в том, что он не может ответить, что такое Справедливость, как и ни один из этих авторов.Поэтому ему, как ученому, должно быть достаточно «относительного» понятия справедливости: «его» понятия справедливости, а не всеобъемлющего, абсолютного понятия (Кельзен, 1975, с. 43).

Это, кажется, согласуется с его довольно парадигмальной теорией права, основанной на чистоте, понимаемой как автономия и отделение от других областей знания, включая мораль. Поэтому очень удобно, что справедливость является пустым понятием, поскольку оно усиливает потребность в теории права, которая существует сама по себе, без необходимости обращаться к непостижимым идеям, таким как справедливость.Таким образом, кажется, что доказательство неправоты Аристотеля помогло бы Кельзену укрепить его теорию права.

Я полагаю, что аргумент Кельзена основан на логической ошибке соломенного чучела, т. е. он неверно истолковывает работу Аристотеля, чтобы критиковать ее. А именно, я считаю, что он неправильно понимает цели теории Аристотеля, которую он ошибочно интерпретирует как развитие научно-математического метода для поиска справедливых решений моральных проблем; затем он показывает, что эта цель (которая никогда не предназначалась) не достигнута; наконец, он логически заключает, что Аристотель терпит неудачу.Поэтому, несмотря на внутреннюю логическую непротиворечивость, критика терпит неудачу, потому что выбирает неправильные предпосылки.

Нет причин предполагать, что Аристотель когда-либо намеревался разработать какой-либо такой метод. Он не утверждает, что сделал это в Никомаховой этике, как утверждает Кельзен. В Книге V Аристотель только заявил, что будет «задаваться вопросом о справедливости и несправедливости» так же, как он делал это с другими добродетелями в предыдущих книгах. Он также заявляет, что попытается внедрить справедливость в систему, которую он обрисовал ранее, выяснив, как она может быть серединой и каковы ее крайности.Прежде чем приступить к изучению (моральных) добродетелей, он также заявляет, что намерен исследовать, «что это такое, и каков его предмет, и как он с этим справляется» (NE III 9 1115a 4-6). Ничто из этого не позволяет сделать вывод о том, что будет предпринята попытка разработки оперативного метода определения добродетели в конкретных случаях.

Книга IV дает еще один ключ к разгадке намерений Аристотеля при описании индивидуальных добродетелей. Исследуя добродетель правдивости, он ненадолго останавливается, чтобы написать, что исследование может быть полезным для (i) лучшего понимания человеческого характера и (ii) демонстрации того, что формула мезотес применима к индивидуальным добродетелям (NE IV 13 1127a 13-18). .

Если, таким образом, Аристотель не делает такого заявления, которое приписывает ему Кельзен, то можно спросить, может ли это намерение быть выведено из других аспектов книги. Это правда, что вся этика по своей природе очень практическая, до такой степени, что чисто теоретическое исследование природы справедливости было бы непригодным для работы. Особо указывается, что целью книги является не просто спекулятивное или теоретическое исследование; она должна показать человеку, как стать хорошим; в противном случае это было бы бесполезно (1103b).Казалось бы, это соответствует интерпретации Кельзена: если, в конце концов, Аристотель хочет разработать полезную теорию, что хорошего в том, что ее нельзя использовать в качестве формулы для поиска правильных решений актуальных проблем?

Но тот же отрывок, процитированный выше, показывает, что научный метод, подобный описанному Кельзеном, не только непреднамерен, но и, по Аристотелю, невозможен: ибо все исследования, касающиеся практики, должны быть «только схематичными, а не научно точными». «, особенно при изучении конкретных дел (типа правосудия) (NE II 2 1104a 1-2).Таким образом, интерпретация Кельзена не только надуманная, но и совершенно несовместима с остальной частью «Этики» Аристотеля.

Одного этого должно быть достаточно, чтобы показать, что критика Кельзена необоснованна, поскольку, как только его посылка оказывается ложной, его линия мысли разваливается. Однако стоит дополнительно изучить этот вопрос. Один аспект аргументации Кельзена до сих пор кажется особенно убедительным: аристотелевская концепция справедливости тавтологична. Если это так, т. е. если его аргументация не допускает выводов, которые уже не могут быть получены из его посылок, то она все же не дает никакого понимания природы справедливости.Затем я попытаюсь показать, что это определение не является тавтологией. То есть утверждение, что справедливость есть моральная добродетель, расположенная между двумя крайностями несправедливости, которая может проявляться в двух формах: справедливости в распределении и справедливости в сделках, приносит новую полезную информацию в область моральной философии.

Во-первых, если справедливость есть нравственная добродетель, то отсюда следует, что она есть привычка или развитая способность, что само по себе очень важно. Из этого следует, например, что, если даже и знать, что справедливо (а это зависит от добродетелей умственного, а не нравственного, рода), то он не сразу и обязательно сможет поступать справедливо, ибо для этого нужна добродетель справедливости, а не просто знание того, что такое справедливость.Хотя этот момент может не иметь большого значения для философии права (которой больше всего интересовался Кельзен), это важный вывод о теории добродетели и человеческом характере. Проще говоря, Аристотель учит нас, что быть добродетельным и знать, что такое добродетели, — две совершенно разные вещи.

Во-вторых, различие между справедливостью в распределении и справедливостью в транзакциях указывает на два различных способа, которыми мы можем думать о правовых отношениях. Определение того, что следует применять к тому или иному типу человеческих отношений, имеет важные последствия9.Например, большинство правоотношений в гражданском праве работают на основе справедливости сделок. Это становится наиболее очевидным в договорном и деликтном праве. Но даже в этих областях распределительная справедливость находит применение. Так обстоит дело, например, с ответственностью государства за правонарушение, причиненное его служащими10. В таких ситуациях, когда агент государства наносит ущерб третьему лицу, это лицо имеет право на возмещение ущерба в отношении самого государства, а не только агента. Такое решение не может быть оправдано справедливостью в сделках и лучше описывается справедливостью в распределении: определенное финансовое бремя возлагается на государство (которое, в конечном счете, превращается в коллективную группу налогоплательщиков) для защиты прав человека.Это оправдано, поскольку в противном случае действие государства (через одного из его агентов) уменьшило бы общую сумму благ одного из его граждан, который, действуя безупречно, не причиняет такого вреда. Чтобы исправить ситуацию, все общество платит за возмещение, уменьшая общую сумму благ, которые будут распределены между ними (или увеличивая общую сумму вреда, который принимает форму налогов), но сохраняя индивидуальные пропорции. Этот пример должен помочь проиллюстрировать, насколько категории, изложенные Аристотелем в его описании справедливости, могут быть использованы для осмысления правовых отношений11.

Далее, в своем описании конкретных добродетелей Аристотель укрепляет то, что кажется традиционной моралью его времени. Он превозносит храбрость воина, погибшего на войне, и великолепие богатого человека, который размещает свои богатства в гробницах и храмах для богов. Он даже говорит такие вещи, которые сегодня кажутся нам отвратительными, например, что господин не может дружить со своим рабом, потому что рабы — всего лишь инструменты, вроде лопаты. Даже его менее абсурдные примеры могут показаться современному читателю наивными или устаревшими.Однако это ни в коем случае не лишает его этической теории права, хотя и может свидетельствовать о том, что он применяет ее довольно консервативно. Другой моральный философ мог бы использовать ту же основу, изложенную им, особенно в книгах I и II, и определить другой набор добродетелей или изменить интерпретацию конкретных добродетелей, описанных им. Все это можно было бы сделать при надежной поддержке таких концепций, как счастье как благо человека, моральная добродетель, средство и воля, которые обеспечивают превосходные инструменты для этой задачи.Более того, вряд ли он мог бы поступить иначе. Если он хотел продемонстрировать, что его теория работает, он должен был показать, что она может эффективно описать то, что его современники воспринимали как моральную добродетель. Если бы он использовал те же самые предпосылки, а затем продолжил и применил их к ценностям, чуждым древним грекам, — скажем, если бы он использовал их для защиты христианских ценностей милосердия или сострадания, — вряд ли это было бы убедительно для его сверстников.

Еще одно свидетельство полезности и актуальности теории Аристотеля носит эмпирический характер.В течение тысячелетий, прошедших после публикации «Никомаховой этики», несколько видных авторов моральной философии на Западе так или иначе использовали его идею справедливости и особенно различие между справедливостью в распределении и справедливостью в сделках. Ицхак (2009, стр. IX) описывает влияние аристотелевского различия на историю западной моральной философии:

Правда, на протяжении многих столетий труды Аристотеля по этике лежали скорее в бездействии, но их возрождение в средние века явилось крупным событием в латинско-христианском мире […]. Неудивительно, что анализ Аристотелем понятия справедливости как одной из главных добродетелей привлек внимание схоластов и вызвал длительные дискуссии и споры. Результатом стала обширная литература.

Очень важным примером применения, к которому привела теория Аристотеля, является Теория справедливости Джона Ролза, в которой идея распределительной справедливости проявляется наиболее заметно (Rawls, 1999, стр. 9-10). Хотя дискуссия, представленная в этом эссе, не является предметом озабоченности Ролза, он предлагает решение проблемы «полезности» аристотелевской теории справедливости, предполагая, что «социальные институты и законные ожидания, которые они порождают» являются материалом, из которого мы получаем права каждого человека на справедливое распределение социальных благ:

Более специфический смысл, который Аристотель придает справедливости и из которого вытекают наиболее известные формулировки, состоит в том, чтобы воздерживаться от pleonexia, т. должности и т. п., или отказом лицу в том, что ему причитается, в выполнении обещания, в уплате долга, в проявлении должного уважения и т. д.Очевидно, что это определение применимо к действиям, и люди считаются справедливыми в той мере, в какой они имеют в качестве одного из постоянных элементов своего характера устойчивое и действенное желание поступать справедливо. Однако определение Аристотеля явно предполагает учет того, что собственно принадлежит человеку и что ему причитается. Я полагаю, что такие права очень часто вытекают из социальных институтов и законных ожиданий, которые они порождают. Нет причин думать, что Аристотель не согласился бы с этим, и, конечно, у него есть концепция социальной справедливости, объясняющая эти утверждения.(Rawls, 1999, стр. 9-10; курсив добавлен автором)

Это показывает, что аристотелевское определение справедливости никоим образом не является тавтологией. Он создает важные различия, которые помогают нам думать о конкретных проблемах, связанных со справедливостью и справедливостью, и которые могут сильно повлиять на решение моральных (и юридических) проблем.

Но одна критика остается без ответа: аргумент, что формула мезотеса сама по себе не помогает нам определить, что справедливо, по-видимому, остается в силе. Действительно верно, что для того, чтобы судья мог найти центр линии, ее крайние точки должны быть заданы заранее, и Аристотель ничего не говорит, чтобы помочь нам найти их.Если этот аргумент верен, это могло бы вернуть некоторые достоинства критике Кельзена (с которой, по-видимому, согласен Ролз): теория Аристотеля ни в коем случае не была бы тавтологичной или пустой, но один из ее пунктов, заслуживающий нескольких абзацев текста, мог бы показаться быть лишенным полезности.

Я считаю, что эту проблему можно решить. Во-первых, Кельзен опустил то, что Аристотель должен сказать о том, как найти «среднее» между крайностями. Это делается с помощью «правильного разума», который в случае справедливости (и действия вообще) является добродетелью благоразумия, как объясняется в Книге VI.

Но и это, кажется, не дает определенного решения. Аристотель никогда не писал формулы, которая позволяла бы нам использовать благоразумие, чтобы найти справедливое решение в случае. Тогда Кельзен мог бы возразить, что это решение по-прежнему тавтологично: оно всего лишь говорит о том, что нужно быть благоразумным, чтобы увидеть справедливость. Но, возможно, проблема заключается в том факте, что чтение аристотелевского изложения мезотес-формулы как способа улучшить его теорию справедливости прямо противоположно ее функции в Книге V.Может быть, скорее, показать, что справедливость является средством, важно для демонстрации того, что она является моральной добродетелью, тем самым укрепляя этику Аристотеля в целом. Возможно, это еще один — хотя и исключительно важный — среди множества случаев, подтверждающих гипотезу, изложенную в Книге II. Справедливость действительно является формой подлости и «ведет себя» как моральная добродетель. Если бы это было не так, то Аристотель был бы вынужден исключить важный аспект своей Этики из одной из наиболее важных ее категорий, а именно из категории моральной добродетели.

Заключение

Пытаясь опровергнуть применимость аристотелевской теории справедливости, Кельзен неверно истолковывает Никомахову этику. Он приписывает Аристотелю намерение создать оперативный метод для определения того, как проявляются добродетели, в том числе и справедливость. Однако это намерение никогда не указывается в его работе. Напротив, по крайней мере один абзац книги убедительно свидетельствует о том, что прочтение Кельзена совершенно несовместимо с моральной философией Аристотеля.Одного этого достаточно, чтобы показать, что мысль Кельзена ошибочна, но нужно больше, чтобы ответить на его (довольно мощный) аргумент, что теория не имеет практических последствий. Для этого мы должны показать, что его описание справедливости может — и влияет — влиять на то, как мы думаем о моральных проблемах, и это дает нам более ясное представление о том, что такое справедливость. Я показываю, например, что справедливость — это добродетель — и, следовательно, нечто большее, чем простое поведение или социальная конструкция, — и что различие между справедливостью в сделках и в распределении может означать разницу между получением или неполучением компенсации за правонарушение, причиненное государством. .Даже если мы признаем, что, как утверждает Кельзен, Аристотель укрепляет мораль своего времени, мы должны отвергнуть то, что он делает «только» это, и что это каким-либо образом противоречило бы его теории. Однако самым сильным моментом в мысли Кельзена является то, что формула мезотеса, тем не менее, мало говорит о том, что такое справедливое решение в данном случае, что остается проблемой даже после того, как мы покажем, что она не предназначена для того, чтобы говорить что-либо о том, как должна быть справедливость. применяемый. Я формулирую одну гипотезу для решения этой проблемы, предполагая, что совместимость между формулой и концепцией справедливости предназначена для укрепления аристотелевской теории моральной добродетели, а не его теории справедливости.

Ссылки

Аристотель [СВ] (1906 г.). Никомахова этика (FH Peters, Trans.). Лондон, Англия: Trench, Trubner & co.

Обенк, П. (1995). Двойственное природное основание справедливости по Аристотелю. У Р. Хайнамана (Орг.), Аристотель и моральный реализм (стр. 35 — 47). Лондон, Англия: UCL Press.

Бамбро, Р. (1979). Аристотель о справедливости: парадигма философии. В Р. Бэмбро (ред.), Новые очерки Платона и Аристотеля (стр. 159–174).Лондон, Англия: Рутледж и Кеган Пол.

Бьен, Г. (1995). Gerechtigkeit bei Aristoteles (V). В O. Höffe (Org.), Die Nikomachische Ethik (стр. 135–164). Берлин, Германия: Akademie Verlag.

Кельзен, Х. (1975). Was ist Gerechtigkeit, 2 и изд. Вена, Австрия: Франц Дойтик.

Кейзер, П. (1992). Предлагаемая схема в Аристотеле EN V 3, 1131a24-b20 для распределительной справедливости в пропорции. Апейрон, 25(2), 135-144.

Ижак, Э. (2009). Корректирующее и распределительное правосудие: от Аристотеля до наших дней.Нью-Йорк, США: Издательство Оксфордского университета.

Weinrib, EJ (1992). Исправительное правосудие. Обзор законов Айовы, 77(2), 403-425.

Ролз, Дж. (1999). Теория справедливости. Кембридж, Англия: Издательство Гарвардского университета.

Примечания

1 Abogado e Investigador que realiza su maestría en el Departamento de Philosofía y Teoría General del Derecho en la Facultad de Derecho de la Universidad de São Paulo, de la cual se graduó en Derecho (2015), con un un semestre en la Free Universität Berlin ( 2013/14).Trabaja Como фискальный дель estado федеральный Desde Enero де 2015, y Actualmente asiste al Fiscal General ан ла представительство а-ля Unión Federal анте эль Трибунал Верховного суда Бразилии. Сус главные лагеря интересов сын ла filosofía politica, ла teoría де ла правосудие, ла filosofía дель derecho, ла filosofía де ла tributación, эль derecho де sucesiones, лос derechos humanos y los tribunales supremos. Ha publicado capítulos de libros como (2017) Sistema y Topica en la Aplicação da Boa-Fé Objetiva. Эн А. А.Родригес, AC Prado, EC de Antonio Faria (Org.), Lições de Direito Público (стр. 1–190). Para de Minas: VirtualBooks Editora, y (2017) Рассмотрение исторических фактов о Boa-Fé для Direito Público. En D. Soares França, G. Pereira Barbosa, LR Freitas de Souza (Orgs.), Contribuições Contemporâneas ao Debate Publicista (стр. 1–185). Пара де Минас: Редактор VirtualBooks.

2 В этом разделе и в оставшейся части этой работы при цитировании «Этики» Аристотеля я буду использовать нумерацию Беккера, поскольку это стандартная система обозначений для цитирования работ Аристотеля.

3 Аристотель прямо признает, что это применимо к случаю справедливости (1134а).

4 По аналогии с результатом слишком малого или слишком большого упражнения на физическую силу на 1004а, а затем по индукции, применяя этот метод к конкретным добродетелям в книгах III, IV и V.

5 Параграф, в котором сформулирована эта идея, является вехой моральной философии: «Должны ли мы тогда предположить, что в то время как плотник и сапожник имеют определенные функции или виды деятельности, принадлежащие им, человек как таковой не имеет их и не создан природы для выполнения какой-либо функции? Не должны ли мы скорее предположить, что подобно тому, как глаз, рука, нога и каждый из различных членов тела явно имеют определенную функцию, так и человек имеет определенную функцию сверх всех функций. отдельных его членов? Какой же именно может быть эта функция? Простой акт жизни, по-видимому, присущ даже растениям, тогда как мы ищем функцию, свойственную человеку; поэтому мы должны отложить в сторону жизненную деятельность питания и роста.Следующей по шкале будет какая-то форма разумной жизни; но это также, по-видимому, присуще лошадям, быкам и вообще животным. Таким образом, остается то, что можно назвать практической жизнью разумной части человека. (Эта часть имеет два подразделения: одно рациональное, как послушное принципу, другое обладающее принципом и осуществляющее разум). Рациональная жизнь снова имеет два значения; предположим, что здесь речь идет об активном упражнении рациональной способности, поскольку это кажется более подходящим смыслом этого термина.Если, следовательно, функция человека есть активное применение душевных способностей в соответствии с принципом разума или, во всяком случае, не в отрыве от принципа разума, и если мы признаем функцию индивидуума и хорошего индивидуума того же класса ( например, арфист и хороший арфист, и так вообще для всех классов) должны быть в общем одинаковыми, квалификация превосходства последнего в мастерстве добавляется к функции в его случае (я имею в виду, что если функция арфиста играть на арфе, то хороший арфист должен хорошо играть на арфе); способности и деятельность души в связи с рациональным принципом, и говорят, что функция хорошего человека состоит в том, чтобы выполнять эту деятельность хорошо и правильно, и если функция хорошо выполняется, когда она выполняется в соответствии с собственным совершенством, — из этих p Отсюда следует, что благо человека есть активное применение его душевных способностей в соответствии с совершенством или добродетелью, или, если имеется несколько человеческих достоинств или добродетелей, в соответствии с лучшими и наиболее совершенными из них.(NE I 6 1097б 28-34 и 1098а 1-18) 6 Остается неясным, сохраняется ли это определение в ситуации, когда люди подчиняются дурным законам, т. е. законам, не предписывающим добродетельного поведения. Можно было бы понять, и некоторые авторы так и сделали (Bien, 1995, p. 143), что только в «наилучшем государстве» законы действительно обладают такими характеристиками. 7 Бэмбро, подробно исследуя это различие, предполагает, что значение справедливости, которое приводит Аристотеля к разговору о справедливости вообще, ближе к английскому слову «честность».Честный человек — это человек полной честности, необходимо и справедливый (так как справедливость в особом смысле есть одна из добродетелей, а вполне добродетельный человек необходимо должен быть и в этом смысле справедливым), но человек может быть справедливым и без быть «честным» (1979, стр. 159-174, особенно стр. 159).

8 Аристотель приписывает этому факту сходство между словами «судить» и «делить поровну» и «справедливость» в греческом языке.

9 Но даже определения сами по себе содержат соответствующую информацию.Как указывает Обенк, сама по себе идея, содержащаяся в исправительном правосудии, о том, что существует некая форма формального равенства между сторонами в сделках, отрицающая, что к лицам разного ранга следует относиться по-разному в суде, является революционной для своего времени (Aubenque, 1995, стр. 45-46).

10 См., например, ст. 34 Основного закона Германии или ст. 37, § 6 Конституции Бразилии.

11 Weinrib (1992, pp. 403-425) далее объясняет значение различия между категориями справедливости в транзакциях и справедливости в распределениях.

Перейти к основному содержанию Поиск