Вздорная барыня. Мать Ивана Тургенева
Иван Сергеевич Тургенев кричал: «Да кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? Ты боишься нам дать что-нибудь, ты этим боишься утратить свою власть над нами. Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет, да и ни в кого и ни во что в тебе веры нет. Ты только веришь в свою власть. А что она тебе дала? Право мучить всех!» Любимый сын бросал в лицо обвинения своей матери.
Варвара Петровна Тургенева. Вздорная некрасивая барыня, прозванная Салтычихой за жестокость по отношению к крепостным.
При этом — личность, несомненно, незаурядная, талантливая, образованная… Первой разглядевшая литературный талант своего среднего сына, Ивана Сергеевича. При этом — нещадно наказывающая всех, кто нарушил ее правила: прислугу, сыновей… Знавшая языки, любившая театр, всю жизнь ведущая дневниковые записи. Иван Сергеевич прочитал их уже после смерти матери и воскликнул: «Какая женщина!.. Да простит ей Бог все… Но какая жизнь!»
Писатель Иван Тургенев, с которым мать была в непростых отношениях Фото: Википедия
Богатая невеста
Варвара Петровна Лутовинова родилась в 1788 году в состоятельной семье через месяц после смерти своего отца. Когда Вареньке исполнилось восемь лет, ее мать вышла замуж за Сомова — человека грубого и жестокого. Он унижал падчерицу, избивал.
После смерти матери шестнадцатилетняя Варя просто сбежала в страшную непогоду и шестьдесят верст прошла пешком до усадьбы Спасское-Лутовиново. Там жил ее дядя, Иван Иванович Лутовинов. Он прохладно принял сиротку, но не пожалел средств на ее образование. Смерть дяди была нелепа и неожиданна — он умер, подавившись персиковой косточкой. А Варенька Лутовинова сделалась хозяйкой огромного состояния и богатейшей невестой Орловской губернии. Только — вот беда — жениться на Варваре Петровне желающих все равно не находилось. Дело в том, что она была некрасива. Невысокая, сутуловатая, большеносая и резкая, смуглая, с волосами цвета воронова крыла, она прекрасно держалась в седле, играла с мужчинами в бильярд вместо того, чтобы вышивать цветы, и без промаха стреляла из карабина.
Варвара Петровна была не из тех, кто пускает ситуацию на самотек. В 1815 году в Орле расквартировался гусарский полк. Среди бравых гусар был молодой красавец Матвей Муромцев — будущий владимирский вице-губернатор. Он оставил воспоминания о том, как его чуть не взяла в плен Варя Лутовинова: «В Орле я познакомился с Варварой Петровной, она была мне родней, очень богата и совершенно свободна. Ей вздумалось в меня влюбиться. Из Орла она переманила меня в свое село Спасское, где в мою честь давала праздники, иллюминацию, у нее были домашней театр и музыка. Все с ее стороны были ухищрения, чтобы за меня выйти замуж. На мои именины, 9 августа, она преподнесла мне в подарок купчую на Елецкое имение в 500 душ. Но я был молод и потому отверг подарок, изорвав купчую. Я уехал от нее ночью тихонько».
Какое унижение для Варвары Петровны! Ей уже исполнилось тридцать, когда, совершенно случайно, в Спасское заехал сын помещика-соседа, поручик кавалергард Сергей Николаевич Тургенев. Он приехал закупить лошадей ее завода. Варвара страстно влюбилась: Сергей Николаевич был удивительно хорош собой. С тонкими, нежными чертами лица, синими глазами с поволокой. Род Тургеневых почти разорился, и красавец-кавалергард был на пять лет моложе помещицы, но она с радостью приняла его предложение. Женившись, Сергей Николаевич вышел в отставку и обосновался в богатой усадьбе Спасское-Лутовиново. У Тургеневых родились подряд три сына: Николай, Иван и Сергей.
Письма, которые мать неизменно писала из усадьбы Спасское-Лутовиново, находили Тургенева даже за границей Фото: Юрий Абрамочкин/РИА Новости
«Печальная жизнь»
И вот, казалось бы, должно наступить семейное счастье… Но — вот что напишет через несколько десятилетий средний сын, Иван Сергеевич, в одной из самых пронзительных своих повестей: «Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету: она была старше его десятью…
годами. Матушка моя вела печальную жизнь». «Первая любовь» — автобиографическая повесть о том, как юноша влюбился в обворожительную соседку, а оказалось, что у нее уже есть любовник: отец юноши. Да, Сергей Николаевич не любил свою жену и изменял ей.
А она научилась вымещать свою боль на других, тех, кто слабее. Могла пороть подряд всех садовников за сломанный тюльпан, приговаривая: «Хочу — казню, хочу — милую». И послушания требовала беспрекословного.
«Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день, — рассказывал в старости Тургенев поэту Полонскому. — Мать без всякого суда и расправы секла собственными руками и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: «Сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя!» Маленький Ваня Тургенев мечтал о родительской любви и хотел укрыться от ярости матери за спиной отца, но Сергей Николаевич относился к сыновьям безразлично.
«Странное влияние имел на меня отец… Он никогда не оскорблял меня, он уважал мою свободу — он даже был, если так можно выразиться, вежлив со мною… только он не допускал меня к себе. Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом мужчины, и, боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если бы я постоянно не чувствовал его отклоняющие руки!..» — писал позже Иван Сергеевич.
Но — внешне жизнь в усадьбе Спасское-Лутовиново была блистательна и вызывала зависть соседей.
В доме устраивались балы, маскарады и театрализованные представления. Варвара Петровна, несомненно, сама наделенная литературными способностями, не жалела средств на образование детей. Тургеневы вывозили сыновей за границу, нанимали лучших педагогов.
В 1833 году Иван Сергеевич поступил на словесное отделение философского факультета Московского университета, потом получил хорошее образование за рубежом.
Сама же барыня в семейной жизни разочаровалась и еще при жизни мужа родила от домашнего врача Андрея Берса внебрачную дочь Варвару Богданович-Лутовинову. И вот как «причудливо тасуется колода» — доктор Берс был женат и имел в законном браке дочерей, одна из которых, Сонечка, станет позже женой великого Льва Толстого… Но — вернемся к Варваре Петровне: она уехала рожать «незаконную» дочь за границу, и 30 октября 1834 года овдовела. На похороны обожаемого некогда супруга не приехала, а вернулась только через полгода, когда умер болезненный младший сын, шестнадцатилетний Сергей.
Дочь Вареньку барыня оставила жить в усадьбе как «воспитанницу», баловала и наряжала. А вот надгробие покойному мужу Варвара Петровна решила не ставить.
«Отцу в могиле ничего не надо, даже памятник не делаю для того, чтобы заодно хлопоты и убытки», — объяснила она свое решение Ивану Сергеевичу.
«Ты мне особенно болен…»
Варвара Петровна безумно любила Ивана.
Правда, любовь эта была тиранической, яростной и какой-то устрашающей.
«Иван — мое солнце. Когда оно закатывается, я ничего больше не вижу, я не знаю, где нахожусь», — писала Варвара Петровна. И… тут же угрожала любимому сыну: если не напишешь мне сейчас же письма, я буду пороть слуг.
Шантаж, да и только.
Иван Сергеевич сердился.
Мать он по-своему очень любил, но страдал от ее жестокости. И сам — в ответ — вел себя с ней порой жестоко. Как-то поехал в Спасское: его там ждали уже несколько дней. Как только кибитка с Иваном Сергеевичем подъехала к дому, барыня в окружении слуг стали кричать с балкона: «Иван Тургенев — ура!» Иван рассвирепел и велел кучеру развернуться и ехать обратно.
Но сколько же было радости, когда «молодой барин» гостил в усадьбе! Бесконечно готовились изысканные кушанья, во флигель, где останавливался Ванечка, отправлялись пироги и особо любимое им крыжовенное варенье. Мать и сын подолгу беседовали на самые разные темы, и с радостью и волнением он показал ей свою первую напечатанную поэму, которую Варвара Петровна высоко оценила.
«Поэма твоя пахнет земляникой», — сказала Варвара Петровна. Характеристика тонкая и незаурядная… А вот что писала помещица сыновьям за границу о русском языке: «Вы все мне пишете по-французски или по-немецки — а за что пренебрегаете наш природный — если вы в оном очень слабы, это меня очень удивляет. Пора! Пора! Уметь хорошо не только на словах, но и на письме объясняться по-русски — это необходимо».
«Я вас обоих люблю страстно, но — различно, — писала Варвара Петровна Ивану о том, как дороги ей оба сына. — Ты мне особенно болен… Ежели я могу объяснить примером. Ежели бы мне сжали руку — больно, а ежели бы мне наступили на мозоль — нестерпимо».
Характером своей матери Тургенев наделил и барыню из рассказа «Муму» Фото: Иллюстрация к рассказу И. С. Тургенева «Муму»
Флеромания
Варвара Петровна жила на широкую ногу.
У нее был дом в Москве, она часто путешествовала по Европе, заразившись там, по собственным словам, «флероманией». В родном Спасском-Лутовинове она развела дивный сад, где буйствовали тюльпаны, потом — розы; пронзительно пахла резеда, щебетали в зимнем саду птицы… Барыню за глаза звали Салтычихой за суровый и вздорный нрав. Чуть что — пороли, порой за «неправильный» взгляд. Подданные боялись ее до дрожи. Как-то она отменила пасхальный звон и празднование Пасхи в Спасском-Лутовинове, а однажды даже заставила священника прилюдно исповедовать себя публично.
А как-то, во время эпидемии холеры, велела сделать для себя сооружение наподобие прозрачного шатра, где сидела внутри на мягких креслах, а слуги носили ее по улице.
Барыня была жестока, но и сентиментальна, и порой — неожиданно для самой себя — щедра. Как-то заметила в одном из крепостных мальчишек талант художника и отправила его учиться живописи аж в Москву. Он выучился и вернулся потом в родное село, и с утра до ночи рисовал, по приказу Тургеневой, одни только цветы. Как же он их ненавидел, эти цветы! Показав ему удивительный большой мир, развив талант, Салтычиха так же легко и погубила художника: он запил и умер.
Задыхаясь от гнева, Иван Сергеевич ругался с матерью. И при этом — обожал ее, такую необычную, странную, ни на кого не похожую. В каждой «тургеневской» девушке нет-нет да и проскользнет какая-то черта Варвары Петровны.
Блеснет лукаво черным глазом, уберет с лица черную прядь. Порывистая Ася, властная Одинцова… Перебирающая влажные розы Фенечка из «Отцов и детей» тоже в некотором роде Варвара Тургенева — такая, может быть, какой она была в свои шестнадцать лет, сбежав от тирана-отчима. «Вздорной барыней» вывел писатель мать в «Муму», описав и несколько усугубив реальную историю, произошедшую в Спасском-Лутовинове.
Жалел до слез — в «Первой любви». Даже властная Полина Виардо, скорее всего, не случайно стала его главной музой.
«Они вернутся»
Ей было уже за пятьдесят, жестокой Салтычихе, когда она вдруг поняла, что осталась совсем одна.
Сыновья в основном жили за границей, она — в Спасском-Лутовинове. На входе в усадьбу Варвара Петровна велела повесить табличку: «Они вернутся».
Горькое письмо датировано 28 марта 1843 года: «Христос Воскрес. Милые дети, Коля и Ваня. Вы получите это мое письмо в праздник, потому я с вами и христосуюсь. На Страстной буду я исповедоваться и причащаться. Должна простить виноватых и признаться в вине своей. Нет! Я ничего не имею, в чем бы я могла признать себя виновною. Ежели совесть ваша так же передо мной покойна, поздравляю вас и только того и желаю, чтобы ваша совесть вам ни в чем не упрекала. В противном случае примите мое прощенье и благословение.
…Я пишу к вам из села Тургенева. Признаться, я не очень-то здорова. Такие спазмы, что иногда потрушиваю; схватит тяжело — и не увижу вас, думаю. Мои милые, гнев матери — дым; малейший ветерок, и пронес его. А любовь родительская неограниченна. Сквозь этот дым, как бы он ни ел глаза, надо видеть любовь, которая с колыбели вкоренилась в сердце.
Однако простите еще раз. Похристосуйтесь между собою вместо меня еще раз.
…Благословляю вас от сердца.
Мать и друг ваш В. Тургенева».
Умерла Варвара Петровна 16 ноября 1850 года в Москве в возрасте 62 лет. (Однако на могильном камне ее написано: «Житiя ея было 70 лѣтъ». — «ВМ»).
Похоронена в некрополе Донского монастыря.
vm.ru
Мать Ивана Сергеевича Тургенева || Книга || Семья Ивана Сергеевича Тургенева || Родовое дерево
Мать Ивана Сергеевича — женщина властная, умная и достаточно образованная, красотой не блистала. Была она небольшого роста, приземистой, с широким лицом, попорченной оспой. И лишь глаза были хороши: большие, темные и блестящие.
Рано потеряв отца, Варвара Петровна воспитывалась в семье отчима, где чувствовала себя чужой и бесправной. Не выдержав притеснений, она вынуждена была сбежать из дома и нашла приют у своего дяди, Ивана Ивановича Лутовинова, человека сурового и нелюдимого. На свою племянницу он мало обращал внимания, однако держал ее в строгости и за малейшее ослушание грозил выгнать из дома.
Внезапная смерть дяди неожиданно превратила забитую приживалку в одну из богатых невест в округе, владелицу огромных поместий и почти пяти тысяч крепостных крестьян.
Варваре Петровне было уже тридцать лет, когда она познакомилась с молодым офицером Сергеем Николаевичем Тургеневым, который произвел на нее неотразимое впечатление.
В начале 1816 года состоялось бракосочетание, и молодые поселились в Орле. Своего мужа Варвара Петровна боготворила и побаивалась. Она предоставила ему полную свободу и ни в чем не ограничивала. Варвара Петровна, в основном, занималась воспитанием детей. Перенесенные в свое время в доме отчима и дяди страдания не лучшим образом отразились на ее характере. Своенравная, капризная, истеричная, к детям своим она относилась неровно. Порывы заботливости, внимания и нежности сменялись приступами ожесточения и мелкого тиранства. По ее приказу детей наказывали за малейшие проступки, а иногда и без всякой причины.
Став богатой и полновластной помещицей, Варвара Петровна дала волю своему «нраву». О ее причудах ходили легенды: то она наряжала слуг в специальную форму, имитирующую костюмы служащих государственных департаментов, называла их по фамилиям министров. А чего стоит стеклянный ящик, в котором барыня требовала выносить себя на улицу во время эпидемии холеры, дабы не заразиться! Говорят, над ее усадебным домом висели два вымпела с гербами Тургеневых и Лутовиновых. Если Варвара Петровна была не в духе, она приказывала спустить вымпелы. И гости, подъезжавшие к усадьбе, видя столь зловещий знак, считали за благо тут же поворачивать восвояси. Позже она рассорилась со всеми своими детьми. Уже на смертном одре сказала сыну Николаю, примчавшемуся к ней попрощаться: «Ты еще не знаешь, простила ли я тебя. Поезжай в Петербург и открой высланный тебе сундук. Коли в нем икона — значит, простила». Сын не осмелился перечить и уехал. В сундуке он нашел икону. Но проститься с матерью уже не успел…
«Мне нечем помянуть моего детства, — говорил много лет спустя Тургенев. — Ни одного светлого воспоминания. Матери я боялся, как огня. Меня наказывали за всякий пустяк — одним словом, муштровали, как рекрута. Редкий день проходил без розг; когда я отважился спросить, за что меня наказали, мать категорически заявляла: «Тебе об этом лучше знать, догадайся».
Когда Тургенев подрос, его ужаснули картины насилия и несправедливости, с которыми он сталкивался на каждом шагу. Мальчик видел жестокость своей матери по отношению к дворовым людям. Она не выносила, когда кто-нибудь ей осмеливался перечить . И гнев ее был страшен. Редкий день проходил без того, чтобы со стороны конюшни не раздавались крики наказываемых плетьми людей.
Не получив систематического образования, Варвара Петровна тем не менее хорошо разбиралась в искусствах, общалась с лучшими представителями русской культуры того времени. А это был «золотой век» русской поэзии, когда творили Пушкин, Баратынский, Жуковский! Последний считался ее конфиденциатом.
В пятьдесят лет, пережив боль разрыва с любимым мужем, Варвара Петровна родила еще одного ребенка, дочь Варвару — для себя.
Хотя до конца своих дней Варвара Петровна писала против всяких правил, ее язык отличался образностью и энергией. Так что литературный талант ее сына возник не на «пустом месте».
www.rodovoederevo.ru
ТУРГЕНЕВА ВАРВАРА ПЕТРОВНА. 50 знаменитых чудаков
ТУРГЕНЕВА ВАРВАРА ПЕТРОВНА
(род. в 1788 г. – ум. в 1850 г.)
Мать писателя Ивана Сергеевича Тургенева, за жестокость прозванная «Салтычихой».
Это была довольно колоритная фигура! С одной стороны, Варвара Петровна любила театр, свободно говорила и писала по-французски, читала Вольтера и Руссо, дружила с великим поэтом В. Жуковским, разводила цветы… С другой – за исчезновение лишь одного тюльпана с клумбы она отдавала приказ пороть садовников поголовно… Помещица надышаться не могла на своих сыновей, в особенности на среднего, Ивана, не жалела ни сил, ни средств, чтобы дать им хорошее образование. В то же время в доме Тургеневых детей частенько секли!
«Редкий день проходил без розог, – вспоминал Иван Сергеевич, – когда я отваживался спросить, за что меня наказывали, мать категорически заявляла: «Тебе об этом лучше знать, догадайся».
Варвара Петровна была примером своему сыну – впечатляющим примером того, как не надо обращаться с людьми.
Родилась она в 1788 году в богатом роду Лутовиновых, восходящему к XVII столетию. Девочка появилась на свет через два месяца (по другим источникам – через месяц) после смерти отца, Петра Лутовинова. Ее мать, овдовев, вышла замуж за некоего Сомова. Отчим пил водку, тиранил падчерицу, избивал ее и мать, заставлял подчиняться своим капризам и прихотям своих дочерей, всячески унижал Варю. И в конце концов даже попытался изнасиловать 16-летнюю падчерицу. Она, не снеся положения Золушки и издевательств над собой, полуодетая убежала из дома, под дождем и снегом прошла 60 верст до Спасского, где укрылась у родного дяди Ивана Ивановича – основателя имения и усадьбы Спасское-Лутовиново близ города Мценска Орловской губернии.
Дядя тоже был человеком с фокусами: держал племянницу почти всегда взаперти. Возможно, он боялся, как бы девушка до замужества не лишилась невинности. Но его опасения были напрасны: Варенька, выражаясь деликатно, не отличалась красотой.
Однако когда Иван Иванович в 1813 году умер, подавившись косточкой от персика, она, его 25-летняя наследница, стала богатейшей невестой Орловской губернии. Варя получила в наследство несколько имений и пять тысяч крепостных. Теперь остановка была за женихом. Правда, богатые кавалеры не очень-то спешили предложить некрасивой Варе свою руку и сердце. Вот как описывали современники ее наружность: «Некрасивая собою, небольшого роста, немного сутуловатая, она имела длинный и вместе с тем широкий нос, с глубокими порами в коже, отчего он казался как бы изрытым оспой. Глаза у нее были черные, злые, неприятные, лицо смуглое, волосы черные как смоль; осанку она имела гордую, надменную, величавую, тяжелую; характер мстительный, властный, жестокий».
Молодой помещице было уже около 30 лет, когда ей на глаза попался сын помещика-соседа, поручик кавалергард Сергей Николаевич Тургенев. Он заехал в Спасское для закупки лошадей ее завода, и они познакомились. Сергей был выходцем из почти разорившегося дворянского рода и славился тем, что не пропускал ни одной юбки. Дед его некогда служил пажом у императрицы Анны Иоанновны столь успешно, что был из ревности услан Бироном на турецкую войну, где попал в плен и оказался в гареме. Возможно, пленник до конца дней раскуривал бы трубку и подавал кофе султану, если б не соблазнилась его красотой сама султанша. Она всего за одну (но какую!) ночь любви озолотила симпатичного русского и устроила ему побег из гарема.
Его внук поручик был «редкой красоты молодым человеком с тонким и нежным, как у девушки, лицом, с “лебединою” шеей и синими “русалочьими” глазами». У кавалергарда было одно имение и всего 130 крепостных. Но для богачки Лутовиновой относительная бедность красавца кавалергарда, который был на пять лет младше ее, не имела значения. Поэтому, когда Сергей сделал Варе предложение, она с радостью согласилась.
Махнув рукой на военную карьеру, молодой супруг вскоре вышел в отставку и поселился в Спасском-Лутовинове. Он, как и прежде, заводил один роман за другим, предавался кутежам (как правило, на стороне), карточной игре, охоте. Варвара Петровна знала обо всех похождениях красавца-супруга (услужливых по этой части людей всегда хватало), но терпела. А свою злость обращала в изощренные издевательства над людьми.
Эта жестокая, властная женщина многими чертами своего характера напоминала знаменитую Салтыкову. Ее любимым изречением было: «Хочу – казню, хочу – милую». Например, Варвара Петровна любила своих трех сыновей – Николая, Ивана и Сергея. И в то же время она была для них грозным судьей и безжалостно наказывала за любую провинность.
«Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день, – рассказывал в старости Тургенев поэту Полонскому. – Мать без всякого суда и расправы секла собственными руками и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя!»
Однажды, не зная за собой никакой вины, Ваня совсем отчаялся и решил темной ночью бежать из дома. Но его случайно встретил учитель-немец. Со слезами на глазах мальчик поведал доброму старику, что не знает, за что его наказывают и что может спасти свою жизнь только бегством. Учитель успокоил мальчика, а утром пошел к барыне. После долгого разговора учителя с помещицей ребенка наказывать прекратили.
В доме было много гувернеров, учителей-немцев, швейцаров, приживалок и прочих слуг, среди которых царила атмосфера наушничества. Вот они, стараясь выслужиться перед своими хозяевами, и ябедничали на всех без разбора, даже супруге на своего мужа и наоборот.
«Да, в ежовых рукавицах держали меня в детстве, – делился с друзьями воспоминаниями Иван Сергеевич, – и матери моей я боялся как огня. Взыскивали с меня за все, точно с рекрута николаевской эпохи, и только раз, помню, одна моя выходка совершенно непостижимым образом прошла для меня безнаказанно.
Сидело за столом большое общество, и зашел разговор, как зовут черта – Вельзевулом ли, Сатаной ли или как-нибудь иначе. Все недоумевали. «А я знаю!» – вырвалось у меня. «Ты?» – строго посмотрев на меня, спросила мать. – «Я». – «Как же? Говори!» – «Мем». – «Мем? Почему же?» – «А когда в церкви изгоняют черта, всегда говорят: «Вон – Мем!» (На самом деле – «вонлем»). Все рассмеялись, и я счастливо выбрался из беды».
Вместе с тем Варвара Петровна была женщиной образованной и не чуждой литературным и театральным интересам. Домашняя библиотека Тургеневых постоянно пополнялась, в доме устраивала балы, маскарады, театрализованные представления. В одном из залов были устроены сцена и хоры. В спектаклях участвовали крепостные актеры, музыканты, танцоры. Не скупилась Варвара Петровна и на наставников для сыновей, особенно для среднего, Ивана, ставшего впоследствии писателем.
Его отец – Сергей Николаевич – вел себя более уравновешенно, менее жестоко и привередливо, чем его сумасбродная супруга. Но рука у него тоже была тяжелая, и на расправу он тоже был скор. Сергей Николаевич мог, например, чем-то не понравившегося ему домашнего учителя сбросить прямо в лестничный пролет. И к детям он относится без излишних сантиментов, не принимая почти никакого участия в их воспитании.
«Странное влияние имел на меня отец… – писал Тургенев. – Он… никогда не оскорблял меня, он уважал мою свободу – он даже был, если так можно выразиться, вежлив со мною… только он не допускал меня к себе. Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом мужчины, и, Боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если бы я постоянно не чувствовал его отклоняющие руки!..»
К сожалению, между его отцом и матерью были сложные отношения: их союз основывался на деньгах, а не на любви, поэтому частые ссоры и сцены нарушали покой в семье.
С малых лет родители вывозили Тургенева за границу, после переезда семейства в Москву в 1827 году его обучали лучшие педагоги (среди них – литератор Д. Н. Дубенский, автор исследования «Слова о полку Игореве», и поэт И. П. Клюшников). К моменту поступления на словесное отделение философского факультета Московского университета в 1833 году будущий поэт уже говорил на французском, немецком, английском языках и сочинял стихи. Затем получил блестящее образование за рубежом, причем долгое время, пока искал свое призвание, жил на деньги, высылаемые матерью. (Отец Тургенева умер в 41 год.)
После смерти супруга в 1834 году Варвара Петровна еще больше полюбила среднего сына. («Иван – мое солнце. Когда оно закатывается, я ничего больше не вижу, я не знаю, где нахожусь».)
Варвара Петровна неспроста числила Ивана в любимчиках – ей не откажешь в проницательности. «Я вас обоих люблю страстно, но – различно, – пишет она «любимой Ванечке», слегка противопоставляя его Николаю, своему старшему сыну. – Ты мне особенно болен… Ежели я могу объяснить примером. Ежели бы мне сжали руку – больно, а ежели бы мне наступили на мозоль – нестерпимо». Она раньше многих литературных критиков поняла, что ее сын отмечен высоким даром писательства. (Проявляя тонкий литературный вкус, мать писала сыну в письме, что его первая напечатанная поэма «пахнет земляникой».)
В то же время Варвара Петровна будто отыгрывалась на окружающих за свое тяжкое детство и некрасивую внешность. Она правила своими «подданными» на манер самодержавной государыни – с «полицией» и «министрами», заседавшими в особых «учреждениях» и каждое утро церемонно являвшимися к ней на доклад. (Об этом – в рассказе И. С. Тургенева «Собственная господская контора», 1881.)
Многочисленную дворовую челядь «Салтычиха» распределила по классам и чинам, как при дворе; дворецкий назывался министром двора, и фамилию ему придали такую, какую носил тогдашний шеф жандармов – Бенкендорф; мальчик, заведовавший получением и отправкой писем, именовался «министром почт», компаньонки и женская прислуга – гофмейстринами, камер-фрейлинами и т. п.
Этикет соблюдался строгий. Сумасбродная и жестокая помещица редко показывалась на глаза; без ее разрешения никто не смел с нею заговорить – иначе виновному грозило жестокое наказание.
«Является, например, кто-нибудь из ее «министров» с докладом, останавливается подобострастно у дверей и терпеливо ждет разрешительного жеста повелительницы говорить; если Варвара Петровна минуты с две знака не подавала, значило, что доклад она выслушивать теперь не может, – и «министр» робко удалялся прочь.
Приход почты возвещался обыкновенно большим колоколом, затем почтальоны с колокольчиками бегали по коридорам обширного дома, а «министр почт», одетый по форме, преподносил на серебряном подносе газеты и письма, адресованные на имя госпожи…»
Этого 14-летнего мальчишку ежедневно посылали за почтой в Мценск. Но не сразу можно было отдать письма Варваре Петровне, до того нервной, что стук оконной рамы или падение ножниц доводили ее до истерики. «Министр двора» (дворецкий) просматривал почту, отсеивая письма глупые или с траурной печатью, а дворовый флейтист, подготавливая барыню, играл веселую или печальную мелодию.
Чудачка-барыня даже велела сделать себе особенные носилки со стеклянным колпаком в виде кареты, так как ходить на открытом воздухе она не решалась, боясь свирепствовавшей в то время холеры. Под этим колпаком помещица садилась в мягкое кресло, и ее носили по улицам специально назначенные крепостные.
Несколько фактов прекрасно характеризуют жестокость матери Тургенева. Скажем, в его произведении «Муму» передано истинное происшествие, и фигурирующая в нем помещица – сама Варвара Петровна.
А однажды в гости к Тургеневым приехал известный в то время баснописец И. И. Дмитриев. Маленький Ваня прочел вслух одну из его басен, а потом не удержался и сказал:
– Твои басни хороши, а Ивана Андреевича Крылова – гораздо лучше.
За такую бестактность мать немедленно наказала сына.
Если так беспощадна была Варвара Петровна к своим собственным детям, то можно себе представить, как она относилась к крепостным! Например, за разбитую посуду или пыль на полке горничных секли, а затем ссылали на скотный двор или в дальние деревни на самую черную работу. Садовников наказывали розгами за сорняк на клумбе или сорванный тюльпан. За «непочтительный» поклон барыне можно было угодить в солдаты на много лет или в Сибирь на каторгу. Жестокая помещица наводила ужас также на старост и крестьян во время поездок по своим владениям. Порой чудачка-барыня отменяла даже пасхальный колокольный звон и саму Пасху в Спасском-Лутовиново, а однажды заставила священника исповедовать себя публично, при народе.
Когда Иван, учась в Москве или за границей, долго не писал ей писем, мать грозила ему за это… выпороть кого-нибудь из прислуги. С добродушным от природы и мечтательным сыном она обходилась сурово, желая воспитать в нем «настоящего Лутовинова», но напрасно. Варвара Петровна лишь ранила сердце мальчика, чиня обиды тем из своих «подданных», к кому он успел в детстве привязаться.
Все трепетало от взгляда сумасбродки, все преклонялось перед ее упрямой, непреклонной волей. Сколько людей подвергла она истязаниям, скольких сослала в Сибирь, отдала в солдаты – сосчитать невозможно, но сцены разнузданного барского произвола разыгрывались в Спасском ежедневно. Жестокую барыню проклинали и ненавидели все ее крепостные – от мала до велика.
Но и приблизить к себе Варвара Петровна иногда могла. Она любила окружать себя красивыми фаворитками, «фрейлинами». Одной из них чудачка и велела, когда юный барин Иван приехал домой из Москвы на каникулы, отвлечь его от вредных мечтаний.
«Ростом я был в 15 лет не выше семилетнего, – вспоминал И. С. Тургенев. – Затем совершилась удивительная перемена. Я заболел. Со мной сделалась страшная слабость во всем теле, лишился сна, ничего не ел, и когда выздоровел, то сразу вырос на целый аршин. Одновременно с этим совершилось и духовное перерождение. Прежде я знать не знал, что такое поэзия; а тут математику с меня точно что сдуло, я начал мечтать и сочинять стихи».
Фаворитка матери была гораздо старше и опытнее подростка. «Статная и красивая, с глупым видом», и глупость эта, по мнению барыни, придавала ей нечто «величавое». Варвара Петровна направила ее сырым весенним вечером в парк, где задумчиво бродил сын-студент.
Б. Зайцев пишет: «Дрозды перепархивали в яблонях, иволга заливалась. Березы Спасской рощи были в зеленом клейком пуху. Афродита-Пандемос предстала ему со своим «глупо-величавым» видом. Его раба, крепостная. Но и властительница. Она взяла его за волосы на затылке и сказала: «Пойдем».
Вечерами Ваня прокрадывался к ней на свидание в заброшенную избу. Сова кричала в парке. Накрапывал теплый дождик…»
Но куда-то исчезла деревенская богиня с пышной грудью и горячими влажными губами. Даже имени ее история не сохранила. Не исключено, что это была та самая Лукерья, из-за которой в 1835 году мценской полицией было заведено «Дело о буйстве И. С. Тургенева».
А случилось вот что. Варвара Петровна, вдоволь натешившись, продала крепостную девку соседней помещице, которая была известна во всей округе тем, что изощренно мучила горничных и «устраивала театры с мужиками». В то время в Спасское-Лутовиново приехал молодой барин и заступился за Лукерью, хотя сделка уже была оформлена по закону и девушка считалась собственностью новой хозяйки. Когда урядник прибыл, чтобы забрать крепостную, Иван вышел с ружьем и прогнал его прочь. На молодого помещика было заведено уголовное дело в связи с неподчинению властям. Дело, правда, вскоре замяли, очевидно, не без помощи матери Ивана.
Как только сын приезжал в усадьбу, все менялось: ни капризов, ни наказаний. Целыми днями мать придумывала, чем бы угодить Ванюше. Она заказывала его любимые кушанья, а варенье из крыжовника, которое он обожал, посылала банками в его флигель. Продукты привозили пудами.
Но если со временем отношение матери к сыновьям изменилось к лучшему, то с крепостными барыня продолжала обращаться не по-человечески. Даже талантливых людей она не щадила.
Однажды Варвара Петровна обратила внимание на одного крепостного мальчика, у которого были большие способности к рисованию. Она отправила его учиться живописи в Москву – какой, казалось бы, достойный поступок! Но как только талантливый юноша овладел искусством художника, помещица возвратила его назад в деревню, чтобы он рисовал ей цветы. Чудаковатая сумасбродка заставляла с утра до вечера рисовать для себя одни и те же цветы. Бедняга рисовал их с ненавистью, со слезами… А вскоре спился и умер.
Был у Варвары Петровны крепостной мальчик Порфирий Кудряшов, которого она отправила вместе с сыном за границу в качестве казачка. Заметив редкие способности последнего, Иван много работал над его развитием. Овладев немецким языком и подготовившись к экзамену, крепостной поступил на медицинский факультет в один из германских университетов. Тургенев, зная властолюбие своей матери, у которой он напрасно и долго просил для Кудряшова вольную, убеждал его не возвращаться в Россию. Казачок поддался советам своего молодого друга и дал слово остаться в Германии. Но каково же было удивление Тургенева, когда Порфирий вернулся в Спасское, где барыня немедленно обратила его в безотлучного домашнего врача при своей особе. Перейдя на положение дворового, Кудряшов запил горькую…
Возможно, помещице казалось, что всякое проявление жалости, сочувствия и сострадания должно было уменьшить ее власть, которой она упивалась до сладострастия. Не исключено, что все жестокости самодурки-крепостницы объясняются унижениями, вынесенными ею в детстве от отчима.
Лишь после 50 лет жизни Варвара Петровна частично осознала свою вину перед людьми. Сыновьям за границу она писала 28 марта 1843 года:
«Христос Воскрес.
Милые дети, Коля и Ваня.
Вы получите это мое письмо в праздник, потому я с вами и христосуюсь. На Страстной буду я исповедоваться и причащаться. Должна простить виноватых и признаться в вине своей. Нет! Я ничего не имею, в чем бы я могла признать себя виновною. Ежели совесть ваша так же передо мной покойна, поздравляю вас и только того и желаю, чтобы ваша совесть вам ни в чем не упрекала. В противном случае примите мое прощенье и благословение.
…Я пишу к вам из села Тургенева. Признаться, я не очень-то здорова. Такие спазмы, что иногда потрушиваю; схватит тяжело – и не увижу вас, думаю. Мои милые, гнев матери – дым; малейший ветерок, и пронес его. А любовь родительская неограниченна. Сквозь этот дым, как бы он ни ел глаза, надо видеть любовь, которая с колыбели вкоренилась в сердце.
Однако простите еще раз. Похристосуйтесь между собою вместо меня еще раз.
…Благословляю вас от сердца. Мать и друг ваш
В. Тургенева».
В 1850 году 62-летняя помещица скончалась в Москве. Это случилось в доме маркшейдера Н. В. Лошаковского, который Варвара Петровна снимала с 1839 года. Здесь же во время приезда в Белокаменную жил и ее сын, Иван Сергеевич.
Во всех знаменитых «тургеневских барышнях», начиная с Аси, Одинцовой из «Отцов и детей» и заканчивая сумрачной черноволосою «цыганкой» Кларой Милич и Валерией из «Песни торжествующей любви», можно обнаружить черты матери писателя. Варвара Петровна, натура весьма самобытная, реализовать свои природные таланты так и не смогла. Однако ее литературная одаренность, несомненно, передалась Ивану. Недаром именно он был ее любимцем, и старость свою мать хотела провести возле среднего сына. Но писатель не захотел этого, очевидно помня ее жестокость, испытанную на себе в детстве.
Помещица старалась быть достойной старинного дворянского рода Тургеневых (о чем призналась однажды в письме сыну), которых еще и до второй четверти XVTII столетия жаловали цари. Она много читала по-французски, встречалась с поэтами и писателями, бывала в театрах.
В одном из сохранившихся писем к Ивану за 1838 год Варвара Петровна писала: «…B Москве мне хочется кое-что сделать, таков, по крайней мере, мой план. Во-первых, людей посмотреть, себя показать, т. е. со старыми знакомыми и родными повидаться. Театру – хотя дурного посмотреть, но Вольтера на сцене видеть, он мне напоминает отца…»
Но жизнь богатой, жестокой и чудаковатой дамы-барыни так и не сложилась. «Век мой имела я одних врагов, одних завистников», – признавалась она сыну. Обо всем, что В. П. Тургенева пережила и перечувствовала за свою жизнь, он узнал лишь после ее смерти. Прочитав дневники, писатель воскликнул: «Какая женщина!.. Да простит ей Бог все… Но какая жизнь!»
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
biography.wikireading.ru
Мать Варвара Петровна Тургенева, урожденная Лутовинова. Тургенев без глянца
Мать Варвара Петровна Тургенева, урожденная Лутовинова
Варвара Николаевна Житова:
Детство и молодость ее прошли при таких тяжелых, возмутительных условиях, что неудивительно, если все эти несчастия раздражили ее характер и заглушили в ней те хорошие наклонности, которыми ее природа наделила.
В ней текла кровь Лутовиновых, необузданных и в то время почти полновластных бар. Род Лутовиновых был когда-то знаменит в уезде и в губернии помещичьим удальством и самоуправством, отличавшими во время оно и не одних Лутовиновых. <…>
Мать Варвары Петровны, Катерина Ивановна Лутовинова, тоже не отличалась мягкостью характера, и если признавать закон наследственности, что называется, врожденным, то нрав Варвары Петровны мог и по этому одному быть из крутых. Но его нельзя было назвать и злым, так как в Варваре Петровне обнаруживались иногда порывы нежности, доброты и гуманности, свидетельствовавшие о сердце далеко не бесчувственном.
Ее эгоизм, властолюбие, а подчас и злоба развились вследствие жестокого и унизительного обращения с нею в детстве и юности и под влиянием горьких разочарований в старости.
Овдовевши еще почти молодою, мать Варвары Петровны вторично вышла замуж за Сомова, тоже вдовца и отца двух взрослых дочерей. Катерина Ивановна никогда не любила своей дочери от первого брака и сделалась, под влиянием своего второго мужа, мачехой для Варвары Петровны и матерью для девиц Сомовых, ее падчериц. Все детство Варвары Петровны было рядом унижений и оскорблений, были случаи даже жестокого обращения. Я слышала некоторые подробности, но рука отказывается повторять все ужасы, которым подвергалась она. Сомов ее ненавидел, заставлял в детстве подчиняться своим капризам и капризам своих дочерей, бил ее, всячески унижал и, после обильного употребления «ерофеича» и мятной сладкой водки, на Варваре Петровне срывал свой буйный хмель. Когда же ей минуло 16 лет, он начал преследовать ее иначе – это был человек Карамазовского (старика) пошиба. Во избежание позора самого унизительного наказания за несогласие на позор, Варваре Петровне удалось, с помощью преданной ей няни, Натальи Васильевны, бежать из дома отчима.
Всех подробностей побега я не слыхала. Известно мне только, что она пешком, полуодетая, прошла верст шестьдесят и нашла убежище в доме родного дяди своего, Ивана Ивановича Лутовинова, тогда владельца села Спасского.
Дядя принял ее под свою защиту и, несмотря на требования матери, не пустил ее обратно в дом отчима.
В. Колонтаева:
Дядя ее, Ив. Ив. Лутовинов, был вполне сыном своего века. Летом в деревне, а зимой в Орле он всегда жил роскошно, богатым барином. Хотя он был скуп, но, желая сделать для своей молодой племянницы жизнь у себя в доме приятною, он ежедневно принимал гостей. Как в деревне, так и в городе устраивались пиры, обеды, псовые охоты и даже театральные представления.
Преобладающей страстью старика Лутовинова была псовая охота. Его псарня состояла из нескольких сотен собак, которые находились в разных деревнях, так что, когда он приезжал в одну из них, то целые своры были к его услугам. <…>
Как ни любил ее Ив. Ив., но его рассеянная и беспорядочная жизнь, а главное, недостаточное умение взяться за дело и всякое отсутствие воспитательной системы не могли не отразиться на характере его племянницы и не наложить некоторой оригинальности и своеобразности; так как в доме старого холостяка, понятно, преобладало мужское общество, то Варвара Петровна невольно и бессознательно усвоила себе некоторые мужские приемы и вкусы. Стрельбу в цель, верховую езду, охоту и игру на бильярде – все это она предпочитала вышиванию по канве и вязанию бисерных кошельков. Особенно любила она игру на бильярде, которую настолько хорошо изучила, что даже в преклонных летах обыгрывала своих сыновей. Всю свою жизнь она как бы чувствовала некоторое стеснение в скромной рамке женской деятельности, что и выражалось в ее многочисленных фантазиях и в излишней для женщины самостоятельности.
Оставшись после смерти дяди полной владелицей огромного состояния, молодая, богатая девушка, понятно, скучала в Спасском, почему и переселилась в Орел, где окружила себя компаньонками и приживалками, от которых не требовалось ничего, кроме подобострастия и беспрекословного повиновения.
Олимпиада Васильевна Аргамакова:
Варвара Петровна была некрасива собой, небольшого роста, немного сутуловатая, имела длинный и вместе с тем широкий нос, с глубокими порами на коже, отчего он казался как бы немного изрытым; под старость нос получил синеву. Глаза у нее были черные, злые, неприятные, лицо смуглое, волосы черные. Она имела осанку гордую, надменную, поступь величавую, тяжелую.
В. Колонтаева:
Хотя она была некрасива, небольшого роста, рябовата и несколько сутуловата, но во всей ее особе было что-то привлекательное, а, главное, ее глаза, при каком-то особенном блеске, были совершенно черны и до такой степени выразительны, что по временам как бы искрились. Если прибавить к этому ее остроумие, любезность, умение одеваться со вкусом и ее эксцентричность, то нетрудно допустить, что брак Тургенева был вызван взаимным расположением молодых людей. Оригинальность и самостоятельность Варвары Петровны, по рассказам людей, помнивших о начале этого сватовства, выразилась и в этом случае особенно своеобразно. Так, подметив к себе расположение молодого Тургенева и его нерешительность просить ее руки, она через своих знакомых передала ему, чтоб он смело приступил к формальному предложению, потому что отказа не получит. Понятно, что Тургенев воспользовался этим случаем, действительно получил согласие Варвары Петровны и скоро стал ее мужем. Свадьба совершилась в Орле, после чего молодые несколько лет сряду жили в этом городе, где имели свой собственный дом. По выходе же Сергея Николаевича из военной службы в отставку, Тургеневы переехали в Спасское.
Всех детей у них было трое. Старший Николай, второй Иван и третий младший Сергей, умерший в очень молодых летах от падучей болезни.
Варвара Николаевна Житова:
Вышедши замуж, Варвара Петровна зажила тою широкою, барскою жизнью, какою живали наши дворяне в былые времена. Богатство, красота ее мужа, ее собственный ум и умение жить привлекли в их дом все, что было только знатного и богатого в Орловской губернии. Свой оркестр, свои певчие, свой театр с крепостными актерами – все было в вековом Спасском для того, чтобы каждый добивался чести быть там гостем.
И настолько была умна и приятна, – скажу даже больше, обаятельна, – Варвара Петровна, что, не будучи ни красивою, ни молодою, даже с лицом, несколько испорченным оспой, она при всем том всегда имела толпу поклонников.
После долгих страданий и продолжительной неволи сознание собственной силы развило в Варваре Петровне тот эгоизм и жажду власти, которые так многих из окружавших ее заставляли страдать.
Но своими помещичьими правами она никогда не пользовалась так грубо, жестоко, как это делали другие.
В. Колонтаева:
Варвара Петровна была женщина далеко не глупая и даже недюженная, но избалованная своим блестящим положением и окружающей ее средой. Ей в жизни все удавалось, а ее материальные средства давали ей возможность достигать того, чего она желала. Вот почему, при никогда не дремлющей фантазии, у ней являлись подчас совершенно причудливые капризы, и малейшее препятствие в их исполнении вызывало у ней слезы, гнев и даже истерические припадки. <…> На вид она казалась деспотичной, но эта деспотичность не была у ней принципом, а результатом ее избалованности. <…> Временами она воображала себя Бальзаковской женщиной, временами усидчиво писала свой дневник, тетрадями которого были наполнены целые сундуки.
Олимпиада Васильевна Аргамакова:
В домашней обстановке своей она старалась подражать коронованным особам. Так, крепостные люди ее, исполнявшие ту или другую обязанность при ней, назывались не только придворными званиями, но даже фамилиями тех министров, которые занимали соответствующие должности при высочайшем дворе. Так, например, дворецкий звался министром двора и ему была придана фамилия тогдашнего шефа жандармов генерала Бенкендорфа. Мальчик лет 14, заведывавший с несколькими помощниками получением и отправкою писем и газет, назывался министром почт. <…>
Без инициативы со стороны самой Варвары Петровны с ней никто не смел заговорить. Например, министр ее двора являлся с докладом, останавливался у дверей и ждал разрешительного знака говорить, и если этого знака Варвара Петровна минуты с две не подавала, то это значило, что доклада она в то время выслушивать не желала, и министр ретировался.
Приход почты возвещал большой колокол. Почтальоны с колокольчиками бегали по коридорам большого дома, а министр почт, одетый по форме, преподносил на серебряном подносе газеты и письма, адресованные на имя Варвары Петровны.
Варвара Николаевна Житова:
Штат ее личной домовой прислуги был многочисленный, человек сорок, но никаких необыкновенных названий никто не носил. Был дворецкий, буфетчик, камердинер, конторщики, кассир, поверенный по делам, были и мальчики – но не «казачки» и без сердец на груди. Обязанность их состояла в том, что они стояли по дежурству у двери и передавали приказания барыни, или были посылаемы позвать кого-нибудь. Из женской прислуги одна только ее главная горничная носила название фрейлины или камер-фрейлины госпожи. Но это было в то время весьма обыкновенное название: у всех помещиц главная горничная называлась так. Остальные были: кастелянша, прачки, швеи, портнихи, пялечницы и просто девушки.
Управляющие были и немцы, и русские, и назывались своими крещеными именами, а одного из греков просто звали Зосимыч. «Позвать Зосимыча», – говаривала Варвара Петровна.
Вся ее прислуга, окружавшая ее, должна была быть грамотною, и одну даже девочку вместе со мной учили по-французски, а именно списывать с книги, потому что Варвара Петровна, читавшая только французские романы, любила делать из них выписки. <…>
По-русски говорила она только с прислугой, и вообще все мы тогда читали, писали, говорили, думали и даже молились на французском языке.
В. Колонтаева:
При доме был дворецкий из крепостных, он же и мажордом, потом домашний секретарь Варвары Петровны; его звали Федором Ивановичем Лобановым. Это была весьма симпатичная личность, постоянно одетая щеголевато в синий безукоризненно чистый фрак с бронзовыми блестящими пуговицами и белый галстук. Лобанов представлял из себя тип слуги хорошего дома. Утро Варвары Петровны начиналось тем, что она в своем рабочем кабинете выслушивала доклады Федора Ивановича и в то же время отдавала ему приказания на весь текущий день относительно приготовления экипажей, если предполагалось катанье, работ и всего прочего. Кроме словесных приказаний были еще и письменные. Ежедневно, часов около 10-ти утра, Федор Иванович являлся к нам в комнату и вручал маленькие билетики, на которых рукой Варвары Петровны было написано: «от 10-ти до 12-ти часов утра – рыбная ловля», «от 12-ти до 2-х – игра в карты» и т. д., а на другой день новый билетик и новое распределение времени. Домашний врач Порфирий Тимофеевич из крепостных ежедневно поутру и даже несколько раз в день должен был осведомляться о здоровье Варвары Петровны, вести бюллетени о состоянии ее здоровья и отсылать их в двух экземплярах: один – к доктору Иноземцеву, а другой к ее домашнему московскому врачу Берсу.
Кроме этих лиц в услужении у Варвары Петровны состояли пажи, красивые мальчики, обязанности которых не были строго определены. Но которые состояли, как говорится, «на побегушках».
При Спасском была своя полиция из отставных гвардейских солдат, которая должна была ведать все могущие произойти беспорядки, требующие вмешательства силы. Женский персонал села Спасского также не был изъят от присмотра женской «тайной полиции», во главе которой стояла старуха Прасковья Ивановна, отвратительной наружности, с вечно трясущейся головой. Ее все, не исключая и нас, ужасно боялись. <…>
Я уже говорила о блестящей фантазии Варвары Петровны, образцы ее проявлялись на каждом шагу. Так, дано было приказание, чтобы при выгоне скота в поле и возвращении его обратно домой пастухи играли на рожках, а человек, отправляющийся в Мценск на почту с корреспонденцией, был одет почтальоном и звонил в колокольчик.
Олимпиада Васильевна Аргамакова:
Помню и другой случай. Во время второй холеры в газетах утверждали, что зараза носилась в воздухе, будто бы наполненном ядовитыми микроскопическими мошками. Люди, глотая их, заражались.
– Николай Николаевич, – сказала Варвара Петровна своему деверю (брату ее мужа), бывшему в то время у нее главным управляющим, устрой для меня нечто такое, чтобы я, гуляя, могла видеть все окружающие меня предметы, но не глотала бы зараженного воздуха.
Для нее сделали носилки с стеклянным колпаком в виде не то кареты, не то – киота. Она там сидела в мягких креслах, и ее носили. <…>
Мелкое чиновничество Варвара Петровна не считала за людей. Так, однажды ей доложили о приезде станового в то время, когда она брала ванну. Она немедленно велела позвать его к себе. Когда становой, по естественному чувству, остановился сконфуженный, увидев через полурастворенную камер-фрейлиною дверь Варвару Петровну в виде Сусанны, она на него прикрикнула:
– Да ну! Иди что ли! Что ты для меня? Мужчина что ли?
Афанасий Афанасьевич Фет:
При поездках в другие свои имения и в Москву она, кроме экипажей, высылала целый гардеробный фургон, часть которого была занята дворецким со столовыми принадлежностями. Изба, предназначавшаяся для ее обеденного стола или ночлега, предварительно завешивалась вся свежими простынями, расстилались ковры, раскладывался и накрывался походный стол, и сопровождавшие ее девицы обязательно должны были являться к обеду в вырезных платьях с короткими рукавами.
Варвара Николаевна Житова:
Ее властолюбие и требование поклонения ей простирались не на одну ее семью и не на один ее крепостной люд. Она властвовала над всем, что окружало ее и входило в какие-либо сношения с нею, и при этом она обнаруживала в себе редкую и часто непонятную нравственную силу, покоряющую себе даже людей, не обязанных ей подчиняться. Иногда достаточно было ее взгляда, чтобы на полуслове остановить говорящего при ней то, что ей не угодно было слушать. При ней своего мнения, несогласного с ее, никто высказывать и не смел. Один только Иван Сергеевич, ее любимец, и то в самых мягких, почтительных выражениях, скорее с мольбой, чем с осуждением, высказывал ей свои желания и соболезнования. <…>
В доме и в образе жизни Варвары Петровны соблюдался строгий порядок, все распределялось по часам. Даже голуби, которых она кормила и в Спасском, и в Москве, и те знали свой час: в 12 часов дня раздавался колокольчик, и они слетались получить свою порцию овса.
В. Колонтаева:
Не все же, однако, мы были свидетельницами одних неприятных сцен. Нередко Варвара Петровна бывала в самом веселом настроении, тогда она старалась всеми способами разнообразить жизнь в Спасском. Помимо почти ежедневных гостей, чуть ли не каждый день затевались различные «parties de plaisir», как то: поездки в довольно отдаленные хутора, охоты, а если это было летнее время, то рыбные ловли и пр. Варвара Петровна любила сидеть на балконе и смотреть, как все мы, не исключая, конечно, и сыновей, если они находились в Спасском, качались на качелях, играли в волан, в мяч и проч.; в дождливое время она играла с нами в карты.
Павел Васильевич Анненков:
Это была женщина далеко недюжинная и по-своему образованная: она говорила большею частью и вела свой дневник по-французски. Воспитание, которое она дала обоим сыновьям, показывает, что она понимала цену образования, но понимала очень своеобразно. Ей казалось, что знакомство с литературами Европы и сближение с передовыми людьми всех стран не может изменить коренных понятий русского дворянина, и притом таких, какие господствовали в ее семействе из рода в род. Она изумилась, увидав разрушение, произведенное университетским образованием в одном из ее сыновей, который полагал за честь и долг отрицание именно тех коренных начал, какие казались ей непоколебимыми. При врожденном властолюбии вспыльчивость и быстрота решений развились у нее от противоречий. Она не могла простить своим детям, что они не обменивали полученного ими воспитания на успехи в обществе, на служебные отличия, на житейские выгоды разных видов, в чем тогда и заключались для многих цели образования. Так как наш Тургенев не изменял ни своего образа мыслей, ни своего поведения в угоду ей, то между ними воцарился непримиримый, сознательный, постоянный разлад, чему еще способствовали и подробности ее управления имением.
Е. М., дальняя родственница И. С. Тургенева:
Мать очень гордилась сыном Иваном, рано подававшим надежды, которые таким блестящим образом впоследствии оправдались, и напрасно многие потом утверждали, что г-жа Тургенева никакого внимания не обращала на литературную славу своего сына. По общепринятой старинной системе воспитания и обращения с детьми она холодно и сухо обращалась с сыном, скрывая свою любовь и свои надежды, чем вводила его в заблуждение насчет своих чувств и не умела внушить ему привязанности к себе. <…> Она же, по словам самого Ивана Сергеевича, послала его учиться за границу, что в конце 30-х годов была далеко не общепринятая мера, а исключительная, предпринимаемая только [по отношению] к молодым людям, на которых возлагали особенные надежды.
Варвара Николаевна Житова:
Радость Варвары Петровны при свидании с сыном была великая, хотя, впрочем, при встрече «ура!» никого кричать она не заставляла. <…>
По приезде из Берлина (в 1840 г. – Сост.) он был необыкновенно нежен к матери. Он еще не успел вникнуть во все, творившееся дома, а прежнее, за три года отсутствия, изгладилось в его незлобивой памяти.
Те мелкие заботы друг о друге, выражающие более всего согласие и дружбу в семьях, были обоюдны. Варвара Петровна целые дни придумывала, чем бы угодить сыну. Заказывались и обдумывались его любимые кушанья, варенье, в особенности крыжовенное, любимое его, посылалось большими банками в его флигель. <…>
Кроме того, Варвара Петровна, не терпевшая собак, дозволяла Наплю, предшественнику известной у нас Дианки, постоянно присутствовать на балконе, потому только, что это была Ваничкина собака, и даже удостоивала из своих рук кормить Напля разными сластями.
С своей стороны Иван Сергеевич часто откладывал охоту, которую так любил, чтобы побыть с матерью, и когда она изъявляла желание прокатиться в своем кресле по саду (ходить она не могла), то сын не позволял лакею управлять креслом и всегда исполнял это сам.
Один из вечеров этого лета особенно был замечателен. В этот день Иван Сергеевич еще с утра отправился на охоту, а maman часов в 7 вечера поехала одна в карете осмотреть поля. Ее сопровождал только бурмистр верхом. Часу в девятом разразилась страшная гроза, одна из таких гроз, которых немного приходится кому-либо запомнить. <…>
Ни барыни, ни барина молодого не было, и никто не знал, где они. Первый приехал Иван Сергеевич.
Переодевшись в своем флигеле, он прибежал в дом, не зная еще, что матери нет. <…>
– Где же маменька? – обратился он к кому-то.
– Барыня не возвращались. Они поехали кататься и не вернулись. Верховых по всем дорогам разослали, – было ему отвечено.
Иван Сергеевич бросился из комнаты.
Несмотря ни на дождь, ни на бурю, ничего на себя не накинув, побежал он на конный двор, схватил первую попавшуюся лошадь и выехал уже из ворот, сам не зная куда. Но тут же был встречен бурмистром, которого Варвара Петровна послала домой с приказанием никому ее не искать и с известием, что она в безопасности в сторожке лесника. Осмотрев поля, она вздумала поехать в лес, где ее и застигла гроза.
Долго, очень долго продолжалось наше томительное ожидание. Наконец, услыхали мы стук колес. Иван Сергеевич бросился на балкон и на руках вынес мать из кареты, донес ее до кресла, ощупывал ее платье и ноги.
– Не промокла ли ты, maman? – беспокоился он и беспрестанно целовал ее руки. – Ну, слава богу, слава богу, – твердил он, – с тобой ничего не случилось. Как я боялся за тебя: лошади могли испугаться и понести, это не выходило у меня из головы.
И опять припадал к матери и целовал ее.
Вот каковы были отношения сына к матери. И грустно, и тяжело было видеть, как они изменились впоследствии.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
biography.wikireading.ru
ФАКТЫ ИЗ ЖИЗНИ ТУРГЕНЕВА И ЕГО РОДА
ФАКТЫ ИЗ ЖИЗНИ ТУРГЕНЕВА И ЕГО РОДА
По линии отца, род Тургеневых — старинная дворянская фамилия. Этот род дал многих замечательных людей:
Петр Тургенев — был казнён на лобном месте в Москве за то, что смело обличал Лжедмитрия.
Яков Тургенев — сподвижник реформ Петра Первого, лично рубил бороды боярам.
Иван Петрович Тургенев -литературный деятель.
Александр Иванович Тургенев — писатель. Друг Пушкина.
Николай Иванович Тургенев — автор брошюры «О налогах».
Отец Ивана Сергеевича, Сергей Николаевич Тургенев, ни какими талантами не блистал. Он был военным. Всё его достоинство было во внешней красоте, а нравственно и умственно как человек, он был ничтожен. Ему нравились богатые женщины и вскоре он взял такую в жёны. Это была женщина старше его, Варвара Петровна Лутовина. Это был брак по расчёту. Брак не был счастливым, всем домом командовала Варвара Петровна, Сергей Николаевич ей изменял. У них однако родилось трое детей: Николай, Иван и умерший в детстве от эпилепсии Сергей.
После ранней смерти Сергея Николаевича полноправной хозяйкой дома с детьми стала Варвара Петровна. Женщина она была взболомошенная, бессердечная, дикая и очень жестокая. Своих детей порола до полусмерти, от чего Иван неоднократно убегал из дома. Порола она не только детей, но и крепостных крестьян села Спасское принадлежавших роду Тургеневых.
Однажды в холерный год Варвара Петровна не пожелала уезжать из поместья боясь расхищения от работников и она приказала смастерить стеклянный шкаф в которой она залезала с верой, что стекло защитит её от холерных больных, приказывала шкаф с ней ставить на носилки и носить её по поместью. В это время один крепостной увидев шествие подумал, что несут чудотворную икону и перекрестившись упал ниц перед процессией. Когда носилки поравнялись с лежащим на земле крестьянином, боясь посмотреть на святость грешными очами, он положил на выступ носилок грошик. Оскорблённая помещица приказала высечь «негодяя» и сдать в солдаты.
Мать писателя, Варвара Петровна считала себя несчастной женщиной, она унаследовала характер своей деспотичной матери. Её отец умер рано. Отчим сильно пил и избивал падчерицу, а когда она подросла стал к ней приставать с интимными домаганиями и избивать, если следовал отказ. В слезах избитая и полуголая от отчима она убегала к своему дяди, практически такому же насильнику, но который проявлял заботу о племяннице будучи очень богатым человеком. В доме дяди она прожила до 30 лет и после его смерти стала наследницей всего его богатства и всех его крепостных. А крепостных было аж 5.000 душ.
Свою горькую судьбу она украшала поркой крестьян и собственных детей.
Иван Сергеевич Тургенев вспоминал, что мать порола его и в 16 летнем возрасте, а до 9 лет житья не было вовсе. До 9 лет Тургенев жил в имении матери в Спасском, потом ради учёбы он переехал в Москву.. При этом он был «маменькиным любимцем». Умственное воспитание его шло под руководством часто сменявшихся французских и немецких гувернеров. Ко всему русскому Варвара Петровна питала глубочайшее презрение; члены семьи говорили между собою исключительно по-французски. Русские книги Иван Сергеевич читал от матери тайком.
Тургенев получил высокое образование в столичных высших учебных заведениях. Потом покинув Россию переехал жить в Берлин сравнивая западную жизнь с Россией, он считал себя западником. В его душу внедрилось убеждение, что только усвоение основных начал общечеловеческой культуры может вывести Россию из того мрака, в который она была погружена.
Тургенев очень хотел учиться и стать учёным. В начале 1842 г. он подал в Московский университет просьбу о допущении его к экзамену на степень магистра философии; но в Москве не было тогда штатного профессора философии, и просьба его была отклонена. Жар желания учится от этого стал угасать и Тургенев начал заниматься литературной деятельностью. Хотя надо сказать, что писатель был почётным доктором Оксфордского Университета.
Причём публиковаться он начал со стихов. «Я чувствую положительную, чуть не физическую антипатию к моим стихотворениям, — говорит он в одном частном письме, — и не только не имею ни одного экземпляра моих поэм — но дорого бы дал, чтобы их вообще не существовало на свете». В ноябре 1843 года Тургенев создал стихотворение «В дороге (Утро туманное)», положенное в разные годы на музыку несколькими композиторами
Интересен и тот факт, что всё окружение Тургенева хорошо знало его мать — богатую и властную помещицу, а потому и Ивана Сергеевича считали человеком очень богатым. Однако его мать ему совершенно не давала денег, а потому Тургенев как когда-то и его отец привязывался к людям не по любви. Он ни когда не был счастлив в личной жизни.
Первым романтическим увлечением юного Тургенева была влюблённость в дочь княгини Шаховской — Екатерину , юную поэтессу . Ему было 15, ей 19. Но всё закончилось тем, что эту девушку соблазнил отец писателя и Екатерина ему ответила взаимностью. Мать Тургенева возненавидела свою юную соперницу и о дальнейшей дружбы не могло быть и речи.
В 1841 году, Иван увлёкся белошвейкой Дуняшей (Авдотья Ермолаевна Иванова). Между молодыми завязался роман, который закончился беременностью девушки. Иван Сергеевич тут же изъявил желание на ней жениться. Однако его мать устроила по этому поводу серьёзный скандал, после чего он отправился в Петербург. Мать Тургенева, узнав о беременности Авдотьи, спешно выслала её в Москву к родителям, где 26 апреля 1842 года и родилась Пелагея . Дуняшу выдали замуж, дочь осталась в двусмысленном положении. Тургенев официально признал ребёнка лишь в 1857 году , когда девочки было уже 15 лет.
Вскоре после эпизода с Авдотьей Ивановой Тургенев познакомился с Татьяной Бакуниной (1815—1871), сестрой будущего революционера-эмигранта М. А. Бакунина. Татьяна была глубоко влюблена в писателя, но ответить тем же он не смог.
В 1850-е годы вспыхнул скоротечный роман с двоюродной сестрой, восемнадцатилетней Ольгой Александровной Тургеневой. Влюблённость была взаимной, и писатель подумывал в 1854 году о женитьбе, перспектива которой одновременно его пугала.
Потом Тургенев влюбился в Марию Николаевну Толстую, родную сестру Льва Толстого. Ей 24, а ему 36 лет. Ради Тургенева она ушла от мужа, но Тургенев руку и сердце ей увы не предложил.
Однако, самая сильная любовь у Тургенева была в 25 лет, он влюбился в 22 летнюю цыганку Полину Виардо. В то время она была великой оперной певицей из Италии и жената на директоре итальянского театра в Париже Луи Виардо. Отношения были странные и интересные. Дело в том, что Тургенев знакомиться и с её мужем и они часто втроём и путешествуют и вместе живут. Тургенев был связан с Полиной 38 лет. За эту странную дружбу мать аж на три года прекращала всякое общение с сыном. Даже сегодня не известно, в каких отношениях был Тургенев с итальянской семейной парой живя вместе с ними.Но муж Полини был старше её на 20 лет. Не могла бросить мужа ради карьеры, но видимо любила она Тургенева и муж это понимал и смирялся. Когда мужа разбил инсульт и он не мог встать с постели, Полина ухаживала за ним сожительствовала с Тургеневым. Но до брака дело не дошло, и муж Полины и Тургенев умерли в один год.
Последней любовью писателя стала актриса Александринского театра Мария Савина. Их встреча произошла в 1879 году, когда молодой актрисе было 25 лет, а Тургеневу 61 год. Актриса в то время играла роль Верочки в пьесе Тургенева «Месяц в деревне». Роль была настолько ярко сыграна, что сам писатель был изумлён. После этого выступления он прошёл к актрисе за кулисы с большим букетом роз. Их отношения продлились 4 года. Однако мария не скрывала, что собирается замуж за другого человека, но когда тот брак не состоялся, она согласна была стать женой Тургенева. Но писатель предпочёл жить в кругу семьи цыганки Полины Вардо где и умер.
В итоге, Тургенев так и не обзавёлся своей семьёй ни разу небыв женат. Писатель чувствовал себя глупо одиноко. Он вспомнил однажды, что у него есть дочь, девочки уже было 8 лет и пожелал сделать её счастливой. Он договорился с возлюбленной цыганкой Полиной Вардо переправить девочку в Париж к её родителям отдав её им на воспитание, обещав скоро переехать во Францию и забрать дочь. Он даже изменил дочери имя, Пелагею стали звать Полиной, как и возлюбленную. . Полина согласилась обеспечить всем необходимым дочь своего любимого человека и отправила девочку в Париж к родителям. Тургенев к дочери приехал только через 6 лет, девочки уже было почти 15 лет, когда она встретилась с папой. Следует заметить, что девочка презирала и не любила Полину Вардо и той пришлось сдать девочку на воспитание в пенсион.
В 17 лет дочь писателя вышла замуж за предпринимателя , но брак быстро разрушился не смотря на двух родившихся детей, Жоржа и Анну. Тургенев в Швейцарии прячет дочь от мужа и содержит её. Однако после смерти Тургенева, всеми деньгами писателя по завещанию распоряжалась возлюбленная Полина Вардо, она отказалась не только помогать, но и общаться с дочерью писателя. Дочь Тургенева умерла в 76 лет от рака в глубокой нищете. Её дети : Жорж умер ещё ребёнком, а Анна прожила 80 лет не выйдя замуж и в 1952 году ветвь Тургеневых оборвалась .
Жизнь Тургенева не была счастливой. Он постоянно занимал деньги у знакомых. Под предлогом потребности в уединении он в полном одиночестве проводил зимние месяцы то в пустой даче Виардо, то в заброшенном замке Жорж Санд, питаясь чем попало. В 1800 г. Тургенев вернулся в Россию, чтобы помириться с мамой, но с матерью, умершей в том же году, он так и не свиделся. Разделив с братом крупное состояние матери, он по возможности облегчил тяготы доставшихся ему крестьян.
Его труды попадали под цензуру. Не публиковались даже «Записки охотника». Власти запрещали ему жить в столице выдворяя в сельскую местность. Ярче всех своих сверстников он уловил тот момент единодушия общественных стремлений, когда все хоронили старое и, не предвидя никаких осложнений, надеялись на лучшее будущее.
К концу жизни слава Тургенв достигла своего апогея как в России, где он опять становится всеобщим любимцем, так и в Европе. Приезды его в Россию в 1878—1881 гг. были истинными триумфами. Тем болезненнее всех поразили вести о тяжелом обороте, который с 1882 г. приняли его обычные подагрические боли. Умирал Тургенев мужественно, с полным сознанием близкого конца, но без всякого страха перед ним. Смерть его от рака (в Буживале под Парижем, 22 авг. 1883 г.) произвела огромное впечатление, выражением которого были грандиозные похороны его. Тело великого писателя было, согласно его желанию, привезено в Петербург и похоронено на Волковом кладбище при таком стечении народа, которого никогда ни до того, ни после того не было на похоронах частного лица.
СЛОЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ТУРГЕНЕВА С ЦЕРКОВЬЮ
3 сентября 1883 года умер русский писатель, автор произведения «Отцы и дети» Иван Сергеевич Тургенев.
Перед смертью те, кто был рядом с Тургеневым , позвали священника, но он отказался причаститься, велел «выгнать попа», да так и умер.
А ведь было время, когда Тургенев был верующим человеком и высоко ценил веру (бывал он и в Оптиной). В одной своей статье он восставал против нигилизма, говоря, что “ныне новое нашествие на Святую Русь, нашествие гораздо страшнее монгольского. Те, татары, поработили нас политически, а нигилистическое направление старается отнять у нас веру. Необходимо всем писателям сплотиться вместе и встать на защиту святой веры от врагов ея”. Но в последствии Тургенев сам встал в ряды врагов веры и обличал Церковь подобно Толстому.
Вот только Толстого предали анафеме… Но не предавать же анафеме всех русских писателей, иначе что-то с Церковью явно будет не так. А потому Церковь долго искала причину, почему же Тургеньев не стал перед смертью причащаться и наверное к счастью Церковь не нашла ответа. Тургеньев ни с кем не поделился причиной отказа. Вот тут-то РПЦ и пошла делать свои умозаключения подобно этому:
==
Не хочет РПЦ осознать, что такой великий писатель как Тургеньев не верил Русской Православной Церкви.
Тургенев умер своей смертью, от онкологии, был отпет в Париже и торжественно похоронен в Петербурге. Сохранились очень впечатляющие воспоминания о том, как вся Россия провожала в путь своего писателя – пока гроб с телом следовал на поезде в Петербург, на железнодорожных станциях его встречали поклонники Тургенева, служились панихиды… более сотни депутаций сопровождали гроб на кладбище. Среди надписей на венках были очень красноречивые: “Живите и любите людей, как я их любил” (слова, сказанные больным Тургеневым художнику Боголюбову), “Любовь сильнее смерти”, “Незабвенному учителю правды и нравственной красоты». Такая благодарность многих читателей – она ведь тоже дорогого стоит и о многом говорит.
А ВОТ ТАК О ТУРГЕНЕВЕ ГОВОРИЛ ПРОТОИЕРЕЙ АЛЕКСАНДР МЕНЬ:
—
Тургенев был одинокий человек. Был человеком лишённым церковной веры. При этом он сумел написать «Отцов и детей» так, как не всякий писатель-христианин смог бы написать.
У Тургенева конечно есть духовность, но она меланхоличная. Это человек, который не видел будущего, не смотрел вперёд, он цеплялся за то, что вокруг него на данный момент и жил одним днём. Его спасала любовь, любовь в том числе к молодым женщинам почти на 40 лет моложе его. Тургенев безумно боялся смерти. Ему было всего 30 лет, когда он писал письма, что он уже старик, что он завтра наверное умрёт… Вся его душа была изранена. И это его терзание началось с детства от деспотизма матери. Потом та роковая любовь, его влюблённость за рубежом в молодую еврейку, это господствовало над ним и это его так давило, что окружающие его люди сочувствовали ему, как человеку попавшему в беду, а у него кроме неё ни кого не было. Это была трагедия духа Тургенева.
Тургенев был меланхоличен, это постоянная грусть, печаль, тоска его произведений.
filaretuos.livejournal.com
помогите найти биографию мамы тургенева плиз
Мать Ивана Сергеевича — женщина властная, умная и достаточно образованная, красотой не блистала. Бала она небольшого роста, приземистой, с широким лицом, попорченной оспой. И лишь глаза были хороши: большие, темные и блестящие.Рано потеряв отца, Варвара Петровна воспитывалась в семье отчима, где чувствовала себя чужой и бесправной. Не выдержав притеснений, она вынуждена была сбежать из дома и нашла приют у своего дяди, Ивана Ивановича Лутовинова, человека сурового и нелюдимого. На свою племянницу он мало обращал внимания, однако держал ее в строгости и за малейшее ослушание грозил выгнать из дома. Внезапная смерть дяди неожиданно превратила забитую приживалку в одну из богатых невест в округе, владелицу ограмных поместий и почти пяти тысяч крепостных крестьян.
Варваре Петровне было уже тридцать лет, когда она познакомилась с молодым офицером Сергеем Николаевичем Тургеневым, который произвел на нее неотразимое впечатление.
В начале 1816 года состоялось бракосочетание, и молодые поселились в Орле. Своего мужа Варвара Петровна боготворила и побаивалась. Она предоставила ему полную свободу и ни в чем не ограничивала. Варвара Петровна, в основном, занималась воспитанием детей. Перенесенные в свое время в доме отчима и дяди страдания не лучшим образом отразились на ее характере. Своенравная, капризная, истеричная, к детям своим она относилась неровно. Порывы заботливости, внимания и нежности сменялись приступами ожесточения и мелкого тиранства. По ее приказу детей наказывали за малейшие проступки, а иногда и без всякой причины.
«Мне нечем помянуть моего детства, — говорил много лет спустя Тургенев. — Ни одного светлого воспоминания. Матери я боялся, как огня. Меня наказывали за всякий пустяк — одним словом, муштровали, как рекрута. Редкий день проходил без розог; когда я отважился спросить, за что меня наказали, мать категорически заявляла: «Тебе об этом лучше знать, догадайся».
Когда Тургенев подрос, его ужаснули картины насилия и несправедливости, с котрыми он сталкивался на каждом шагу. Мальчик видел жестокость своей матери по отношению к дворовым людям. Она не выносила, когда кто-нибудь ей осмеливался перечить . И гнев ее был страшен. Редкий день проходил без того, чтобы со стороны конюшни не раздавались крики наказываемых плетьми людей.
На всю жизнь сохранились в сознании писателя горечь за несправедливо нанесенные обиды и унижения.
otvet.mail.ru
Варвара Петровна Тургенева — жестокая мать И.С. Тургенева: VIKENT.RU
Варвара Петровна Тургенева — жестокая мать И.С. Тургенева
Питая врождённое отвращение к насилию, получив от природы ненависть к попранию человеческих прав, которое тогда встречалось чуть ли не ежедневно, Тургенев мстил господству крепостничества в нравах и понятиях тем, что объявлял себя противником, без разбора, всех коренных, так называемых, основ русского быта.
Он потешался благоговейными отношениями Москвы к некоторым излюбленным quasi-началам русской истории, но такой дальний, бесполезный протест был уже не у места в помещичьей деревне. Тут он беспрестанно наталкивался на конкретные случаи произвола и беззакония, которые затрагивали его душу и требовали, если не скорой помощи, часто и невозможной, то участия и понимания страданий.
Варвара Петровна Тургенева, мать его, обладала в одной Орловской губернии состоянием, равным, по тогдашнему счёту, силе 5000 душ крепостных работников. Это была женщина далеко недюжинная и по-своему образованная: она говорила большею частью и вела свой дневник по-французски. Воспитание, которое она дала обоим сыновьям, показывает, что она понимала цену образования, но понимала очень своеобразно.
Ей казалось, что знакомство с литературами Европы и сближение с передовыми людьми всех стран не может изменить коренных понятий русского дворянина, и притом таких, какие господствовали в её семействе из рода в род. Она изумилась, увидав разрушение, произведённое университетским образованием в одном из её сыновей, который полагал за честь и долг отрицание именно тех коренных начал, какие казались ей непоколебимыми. При врождённом властолюбии вспыльчивость и быстрота решений развились у неё от противоречий.
Она не могла простить своим детям, что они не обменивали полученного ими воспитания на успехи в обществе, на служебные отличия, на житейские выгоды разных видов, в чем тогда и заключались для многих цели образования. Так как наш Тургенев не изменял ни своего образа мыслей, ни своего поведения в угоду ей, то между ними воцарился непримиримый, сознательный, постоянный разлад, чему ещё способствовали и подробности её управления имением.
Как женщина развитая, она не унижалась до личных расправ, но подверженная гонениям и оскорблениям в молодости, озлобившим её характер, она была совсем не прочь от домашних радикальных мер исправления непокорных или нелюбимых ею подвластных.
Сама она, по изобретательности и дальновидному расчёту злобы, была гораздо опаснее, чем ненавидимые фавориты её, исполнявшие её повеления. Никто не мог равняться с нею в искусстве оскорблять, унижать, сделать несчастным человека, сохраняя приличие, спокойствие и своё достоинство.
Она не затруднилась произнести смертный приговор несчастной собачонке своего дворника Герасима, зная, что приговором своим наносит смертельную рану сердцу её хозяина. И что же? Одно появление Тургенева в деревне водворяло тишину, вселяло уверенность в наступлении спокойной годины существования, облегчало всем жизнь — и это несмотря на его натянутые отношения к матери и в силу только нравственного его влияния, которому подчинялась даже и необузданная, уверенная в себе власть.
Приводим здесь в подтверждение наших слов выдержки из письма В. Н. Житовой, которая воспитывалась в доме Тургенева и видела с малолетства всё, что происходило в нем. Свидетельство её тем ценнее, что написано с одушевлением, которое дает отчасти понятие о впечатлении, порождаемом каждым наездом нашего поэта в деревню или в московский дом между их обитателями.
Как себя помню, так помню своё и всеобщее, в доме матери, обожание к нему. Редко он бывал у нас; но когда его ждали, все крестились, все радовались: Наш ангел едет! Теперь у нас всё будет хорошо, теперь ничего не будет! Вот что слышалось со всех сторон. И действительно, велика была сила его кротости и доброты. Она всё побеждала, всё укрощала… Около него ничто лживое и злое не имело места. Настолько обаятелен он был, настолько сам хорош, что его нравственная, так сказать, красота разливалась на всё окружающее его. Да, его доброты боялись! Читала я отзыв Рольстона о Муму. Не то бы я сказала. Я воочию присутствовала при всей этой драме, я была единственная, допущенная в каморку Герасима, я ласкала, я кормила Муму, когда мне удавалось ускользнуть от зорких глаз приставленных ко мне француженок и англичанок, — и часто, очень часто дитятей прогуливалась на могучих руках Герасима…
Анненков П.В., Литературные воспоминания, М., Правда, 1989 г., с. 362-363.
vikent.ru