Томас Ман, английский экономист, меркантилист

Краткие биографические сведения

Томас Ман (1571-1641) – английский экономист, сторонник идей меркантилизма – родился в Лондоне в семье ремесленников и торговцев (дед занимался чеканкой монет на лондонском монетном дворе, а отец торговал шелком и бархатом). Ман рано потерял отца и воспитывался отчимом – богатым купцом и одним из основателей Ост-Индской торговой компании, возникшей в 1600 году.

Ост-Индская компания является ответвлением более старой Левантской компании, которая торговала со средиземноморскими странами. Ман начинал свою профессиональную деятельность со службы именно в Левантской компании и за годы работы посетил множество стран. В 1615 г. он стал членом совета директоров Ост-Индской компании и вскоре искусно и активно защищал ее интересы в парламенте и в печати.

Томас Ман быстро разбогател и приобрел солидную репутацию. Он стал влиятельным членом английского буржуазного сообщества – Лондонского Сити.

Английская буржуазия имела очень большую власть, и короли чувствовали свою зависимость от нее и стремились жить с ней в согласии. Финансовые и торговые затруднения, возникшие в начале 20-х годов XVII века, заставили королевскую власть собрать совет экспертов из Сити, которые вошли в специальную государственную комиссию по торговле. В 1622 году в нее вошел Томас Ман.

Комиссия по торговле выработала основные принципы экономической политики английского меркантилизма, которые применялись вплоть до конца столетия: запрет на вывоз сырья (особенно овечьей шерсти), поощрение вывоза готовых изделий, государственное субсидирование экспорта, высокие ввозные пошлины на импортные промышленные товары и т.д. Данные меры ослабляли конкуренцию и содействовали росту отечественных мануфактур. Кроме того, захват новых колоний обеспечивал промышленникам доступ к дешевому сырью, а купцам – прибыль от транзитных и посреднических торговых операций.

Замечание 1

В 1640 году, за год до смерти Мана, началась английская буржуазная революция, принявшая форму конфликта между парламентом и королем. Ман не дожил до разворота революционных событий, и ученым неизвестны его политические взгляды, однако есть данные о том, что он был противником полного абсолютизма и выступал за ограничение власти короля, в частности в области налогообложения.

За всю свою жизнь Ман накопил значительное состояние. Он вкладывал средства в покупку земельных поместий, а также был известен как ростовщик.

Вклад в экономику

Вклад Томаса Мана в экономику заключается в развитии идей меркантилизма, в частности в выдвижении идеи, положенной в основу количественной теории денег: увеличение богатства страны находится в зависимости от торговли.

Главным видом капитала Ман считал торговый капитал, а богатство отождествлялось им с денежной формой капитала. Таким образом, источником обогащения Ман признавал лишь торговлю, в которой экспорт товаров преобладает над импортом, что приносило приращение капитала и богатство страны. Производство при этом рассматривалось меркантилистом лишь как средство расширения торговли.

Замечание 2

Под богатством в его денежной форме Томас Ман рассматривал запасы драгоценного металла.

Экономическая политика, предлагаемая Томасом Маном, впоследствии была названа протекционизмом, или политикой защиты национального рынка, меры которой остаются актуальными и в настоящее время: протекционистские тарифы на импорт, квоты, экспортные субсидии, налоговые льготы экспортерам и т.д.

От Томаса Мана осталось два небольших сочинения, в которых меркантилист раскрыл свои основные идеи:

1. «Рассуждение о торговле Англии с Ост-Индией»;
2. «Богатство Англии во внешней торговле, или Баланс нашей внешней торговли как регулятор нашего богатства».

Список книг и других произведений Томас Манн (Thomas Mann) Сортировка по году написания

Томас Манн — немецкий писатель, эссеист, мастер эпического романа, лауреат Нобелевской премии по литературе (1929), брат Генриха Манна, отец Клауса Манна, Голо Манна и Эрики Манн.  

Томас, самый знаменитый представитель своего семейства, богатого известными писателями, родился 6 июня 1875 года в семье состоятельного любекского купца Томаса Иоганна Генриха Манна, занимавшего должность городского сенатора. Мать Томаса, Юлия Манн, урождённая да Сильва-Брунс, происходила из семьи с бразильскими корнями. Семья Манн была довольно многочисленной. У Томаса было два брата и две сестры: старший брат Генрих (1871-1950), младший брат Виктор (1890-1949) и две сестры — Юлия (1877-1927) и Карла (1881-1910). 

Семья Манн была зажиточной, а детство Томаса было беззаботным и почти безоблачным. В 1891 году умирает от рака отец Томаса. Согласно его завещанию продаётся фирма семьи и дом Маннов в Любеке. Детям и жене пришлось довольствоваться процентами от вырученной суммы денег. Семья переехала в Мюнхен, где Томас прожил (с небольшими перерывами) до 1933 года. В середине 1890-х Томас и Генрих на время уехали в Италию. Однако ещё в Любеке Томас начал проявлять себя на литературном поприще в качестве создателя и автора литературно-философского журнала «Весенняя гроза», а в дальнейшем писал статьи для издаваемого его братом Генрихом журнала «XX век».

 

По возвращении из Италии Томас недолго (1898-1899) проработал редактором популярного немецкого сатирического журнала «Симплициссимус», прошёл годовую армейскую службу и опубликовал первые новеллы. 

Однако известность к Томасу Манну приходит тогда, когда в 1901 году выходит его первый роман, «Будденброки». В этом романе, за основу которого была взята история его собственного рода, Томас описывает историю упадка и вырождения купеческой династии из Любека. Каждое новое поколение этой семьи всё менее и менее способно продолжать дело своих отцов в силу отсутствия присущих им бюргерских качеств, как то: бережливость, усердие и обязательность — и всё больше и больше уходит от реального мира в религию, философию, музыку, пороки, роскошь и разврат. Итогом этого становится не только постепенная утрата интереса к коммерции и престижу рода Будденброкков, но и утрата смысла жизни, воли к жизни, оборачивающаяся нелепыми и трагическими смертями последних представителей этого рода. 

Вслед за «Будденброкками» последовало издание не менее успешного сборника новелл под названием «Тристан», лучшей из которых была новелла «Тонио Крёгер». Главный герой этой новеллы отрекается от любви как от того, что приносит ему боль, и посвящает себя искусству, однако встретив случайно Ганса Гансена и Ингеборг Хольм — двух разнополых объектов своих неразделенных чувст — он снова переживает то самое смятение, которое когда-то охватывало его при взгляде на них. 

В 1905 году Томас женится на профессорской дочери Кате Прингсхайм. От этого брака у них появилось шестеро детей, трое из которых — Клаус, Голо и Эрика — проявили себя впоследствии на литературном поприще. Согласно свидетельству Голо Манна, еврейское происхождение матери тщательно скрывалось от детей. Брак поспособствовал вхождению Томаса в круги крупной буржуазии, и это во многом укрепляло его политический консерватизм, который до поры до времени не проявлялся на публике. 

В 1911 году на свет появляется новелла «Смерть в Венеции» — о вожделении пожилого мюнхенского писателя Густава Ашенбаха, отправившегося на отдых в Венецию, к увиденному там неизвестному мальчику по имени Тадзио, оканчивающийся смертью художника в Венеции.

 

В годы Первой мировой войны Томас Манн выступал в её поддержку, а также против пацифизма и общественных реформ, свидетельством чего стали его статьи, вошедшие впоследствии в сборник «Размышления аполитичного». Эта позиция приводит к разрыву с братом Генрихом, имевшим противоположные взгляды. Примирение между братьями наступило лишь тогда, когда после убийства националистами министра иностранных дел Веймарской республики Вальтера Ратенау 

Томас пересмотрел свои взгляды и стал выступать за демократию и даже социализм. В 1924 году выходит новое после «Будденброкков» крупное и успешное произведение Томаса Манна — «Волшебная гора». Главный герой — молодой инженер Ганс Касторп — приезжает на три недели навестить своего больного туберкулёзом двоюродного брата Иоахима Цимсена и сам становится пациентом этого санатория, где проводит семь лет духовного ученичества и созревания. 

В 1933 году Томас Манн вместе с семьёй эмигрирует из нацистской Германии и поселяется в Цюрихе. В том же году выходит первый том его романа-тетралогии «Иосиф и его братья», где он по-своему интерпретирует историю библейского Иосифа. В 1936 году после безуспешных попыток уговорить Томаса вернуться в Германию, нацистские власти лишают его и его семью немецкого гражданства, и он становится подданным Чехословакии, а в 1938 году уезжает в США, где зарабатывает на жизнь преподаванием в Принстонском университете. 

В 1939 году выходит роман «Лотта в Веймаре», описывающий взаимоотношения постаревшего Иоганна Вольфганга Гёте и его юношеской любви Шарлотты Кестнер, ставшей прототипом героини «Страданий юного Вертера», встретившейся с поэтом снова спустя много лет. 

В 1942 году Томас переезжает в Пасифик-Палисейдз и ведёт антифашистские передачи для немецких радиослушателей. В 1947 году появляется на свет его роман «Доктор Фаустус», главный герой которого во многом повторяет путь Фауста, несмотря на то, что действие романа происходит в XX веке. Нет двух Германий, доброй и злой… Злая Германия — это и есть добрая, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду, погрязшая в преступлениях и стоящая теперь перед катастрофой.

Вот почему для человека, родившегося немцем, невозможно начисто отречься от злой Германии, отягощённой исторической виной, и заявить: «Я — добрая, благородная, справедливая Германия; смотрите, на мне белоснежное платье. А злую я отдаю вам на растерзание». 

После Второй мировой войны ситуация в США принимает всё менее благоприятный для Томаса Манна характер: писателя начинают обвинять в пособничестве СССР. В июне 1952 года семья Томаса возвращается в Швейцарию. Несмотря на нежелание переселяться в расколотую страну насовсем, он тем не менее охотно бывает в Германии (в 1949 году в рамках празднования юбилея Гёте ему удаётся побывать и в ФРГ, и в ГДР). 

В последние годы жизни он активно публикуется: в 1951 году появляется роман «Избранник», в 1954 году — последняя его новелла «Чёрный лебедь». И тогда же Томас продолжает работать над начатым ещё до Первой мировой романом «Признания авантюриста Феликса Круля» — о современном Дориане Грее, который, обладая талантом, умом и красотой, предпочёл стать мошенником и с помощью своих афер начал стремительно подниматься по общественной лестнице, теряя человеческий облик и превращаясь в чудовище. Томас Манн скончался 12 августа 1955 года в Цюрихе от атеросклероза. 

Томас Манн – биография, фото, личная жизнь, книги

Биография

Томас Манн – бессмертный немецкий писатель. В 1929 году стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Манн – один из членов династии знаменитых авторов.

Будущий мастер-романист родился летом, 6 июня 1875 года, в Любеке. Семья мальчика была богатой и ни в чем не нуждалась. Дети росли в достатке, не знали забот. Глава семейства — Томас Йоханн Генрих Манн – работал в сенате. Мать звали Юлия Манн. Она была музыкально образованна. У женщины в предках значились бразильцы.

Томас Манн в детстве

Помимо Томаса, в семействе воспитывались два брата и две сестры. Старший Генрих Манн также стал почетным писателем. В 1891 году ушел из жизни Томас-старший. Ферму продали.

В том же году мать с детьми перебралась в Мюнхен. Некоторое время Томас с Генрихом жили в Италии, но затем вновь вернулись в Мюнхен. Там эссеист пробыл вплоть до 1933 года.

Литература

Интерес к сочинительству Манн проявил еще в Любеке. Тогда он создал журнал «Весенняя гроза», куда публиковал ранние зарисовки. Затем писал публикации в журнал Генриха «Двадцатый век». С 1898 по 1899 годы занимался редакторством в журнале «Симплициссимус». Потом прошел военную службу и, вернувшись, опубликовал дебютные новеллы. С этого момента настала литературная биография Томаса Манна.

Томас Манн в молодости

В 1901 году литератор представил первый полноценный роман «Будденброки», принесший славу. В книге центром сюжета стала история зажиточного рода. Действия членов семьи привели к упадку и исчезновению славной династии. Современное поколение не придавало значения старым традициям и не продолжило дело своих отцов. В итоге произошла потеря смысла жизни и череда смертей в семье.

Вслед за «Будденброками» Томас опубликовал собрание новелл под названием «Тристан». Лучшим сочинением сборника стало «Тонио Крёгер». Герой истории отказался от романтических чувств, некогда принесших ему боль и смятение, и посвятил себя служению искусству. Но, когда на жизненном пути молодого человека появились Ганс Гансен и Ингерборг Хольм, к которым у Тонио возникли чувства, он вновь окунулся в водоворот переживаний.

Писатель Томас Манн

В 1905 году Томас женился на девушке из семьи профессора. Это поспособствовало вхождению писателя в круг буржуазии. В это же время укрепились консерваторские взгляды литератора. Последующий роман «Королевское Высочество» эссеист начал в 1906 году и закончил в 1909.

В 1911 году он выпустил новеллу «Смерть в Венеции». В сочинении описывалась история о литераторе Густаве Ашенбахе, внезапно влюбившемся в юношу четырнадцати лет. В период Первой мировой войны автор поддержал боевые действия.

Альберт Эйнштейн и Томас Манн

Подобная позиция привела к ссоре со старшим братом, который придерживался абсолютно противоположных политических аспектов. Помирились они только в 1922 году. Томас поменял политическое мировоззрение и выступил против фашизма.

В 1924 году опубликовали сочинение автора «Волшебная гора». Герой книги Ганс Касторп приехал проведать кузена, заболевшего туберкулезом, в санаторий. Так вышло, что Ганс тоже оказался болен. Люди на вершине заворожили молодого человека интеллигентностью и жизнью интеллектуалов. В итоге Ганс задержался в лечебном учреждении на несколько лет. Там он развил свою философию и стал центром духовности.

Книга Томаса Манна «Волшебная гора»

В 1929 году дебютное произведение Манна «Будденброки» было по достоинству оценено и заслужило Нобелевскую премию. В 1930 году Томас Манн произнес чувственную речь, призывая объединиться против нацизма. Он проникся идеями левых.

В 1933 году писатель с женой и детьми иммигрировал в Цюрих. Там он работал над собранием сочинений об Иосифе. Писатель по-своему интерпретировал жизненный путь персонажа Пятикнижия. Для сбора данных он даже отправлялся в Палестину и Египет.

Томас Манн

В 1936 году у Манна отобрали немецкое гражданство. В итоге он стал жителем и гражданином Чехословакии. Через два года творец переехал в США и занимался со студентами в Принстоне. В 1939 году опубликовал книгу «Лотта в Веймаре», где описал отношения Гёте с Шарлоттой Кестнер.

В 1942 году Манн перебрался в Пасифик-Палисейдз. Там он вел антифашистские передачи для немецких слушателей. В 1947 году читатели увидели роман Томаса «Доктор Фаустус». Герой издания проживал судьбу Фауста, но в XX веке.

Книга Томаса Манна «Доктор Фаустус»

После окончания Второй мировой войны на Манна обрушились с обвинениями в помощи Советскому союзу. В 1952 году сочинитель вернулся в Швейцарию. Параллельно он посещал Германию, но отправляться на постоянное жительство туда не хотел.

В 1951 году он издал роман «Избранник», в 1954 – новеллу «Чёрный лебедь». В то же время продолжил работу над «Признаниями авантюриста Феликса Круля», которую начал еще до событий Первой мировой войны.

Книга Томаса Манна «Смерть в Венеции»

Роман выпустили неоконченным. В книге героем стал современный Дориан Грей, который, несмотря на привлекательность и сообразительность, увлекся аферами и превратился в чудовище.

По некотором книгам литератора сняты фильмы. В 1971 году вышла лента «Смерть в Венеции». В 1982 году зрители увидели сразу две картины: «Доктор Фаустус» и «Волшебная гора». А в 2008 году Генри Брелор экранизировал «Будденброков».

Личная жизнь

В 1905 году Манн женился на Кате Прингсхайм. Супруга подарила любимому мужу шестерых детей. Трое — Эрика, Клаус и Голо – пошли по стопам отца и стали писателями.

Томас Манн и его жена Катя

У Кати были еврейские корни. Данные об этом тщательно скрывались от детей. Это стало известно из воспоминаний второго сына Голо.

Смерть

Литератор скончался 12 августа 1955 года. Причиной смерти врачи диагностировали расслоение брюшной аорты. Похоронен в Кильхберге.

Могила Томаса Манна

После кончины романиста были найдены дневники, в которых литератор излагал мысли о романтическом отношении к мужчинам. Из записей следовало, что Манн интересовался мужчинами. Он даже был в отношениях с художником Паулем Эренбергом. Связь мужчин прекратилась после вступления Томаса в брак с Катей Манн.

Супругу Манна похоронили рядом с мужем.

Библиография

• 1901 — «Будденброки»
• 1903 — «Тонио Крегер»
• 1909 — «Королевское высочество»
• 1912 — «Смерть в Венеции»
• 1922-1954 — «Признания авантюриста Феликса Круля»
• 1924 — «Волшебная гора»
• 1930 — «Марио и волшебник»
• 1933 — «Страдания и величие Рихарда Вагнера»
• 1933-1943 — «Иосиф и его братья»
• 1937 — «Проблема свободы»
• 1939 — «Лотта в Веймаре»
• 1940 — «Обмененные головы. Индийская легенда»
• 1947 — «Доктор Фаустус»
• 1951 — «Избранник»
• 1954 — «Чёрный лебедь»

ТЕОРИЯ ВНЕШНЕЙ ТОРГОВЛИ В РАБОТЕ АНГЛИЙСКОГО ЭКОНОМИСТА ТОМАСА МАНА — NovaUm.Ru

УДК 330.812.4

ТЕОРИЯ ВНЕШНЕЙ ТОРГОВЛИ В РАБОТЕ АНГЛИЙСКОГО ЭКОНОМИСТА ТОМАСА МАНА

Экономические науки

Курихин Сергей Валерьевич (Кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории, доцент кафедры управления)

---

Ключевые слова: ТЕОРИЯ ВНЕШНЕЙ ТОРГОВЛИ; МЕРКАНТЕЛИЗМ; ТОМАС МАН; БЛАГОСОСТОЯНИЕ СТРАНЫ; ВНЕШНЯЯ ТОРГОВЛЯ; МЕРКАНТЕЛИСТ; ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ; FOREIGN TRADE THEORY; MERCANTILISM; THOMAS MANS; COUNTRY’S WELFARE; FOREIGN TRADE; MERCANTILIST; ECONOMIC THEORY.

---

Аннотация: Статья посвящена изучению основных положений теории внешней торговли, изложенных английским экономистом 17 века Томасом Маном в работе «Богатство Англии во внешней торговле, или Баланс нашей внешней торговли как регулятор нашего богатства». Выделены способы обогащения государства. Охарактеризованы пути повышения благосостояния страны посредством внешней торговли. Сформулированы выводы о роли и месте идей Томаса Мана в экономической теории.

В настоящее время в мировой экономике происходят существенные изменения, вызванные усилением конкуренции стран в борьбе за рынки сбыта, что выражается в применении целым рядом государств мер таможенно-тарифного и нетарифного регулирования в рамках политики протекционизма и противоречит тенденции либерализации внешней торговли, преобладавшей в сфере внешней политики абсолютного большинства стран мира в последние десятилетия. Вследствие этих событий можно наблюдать перераспределение товарных потоков, сформировавшихся в международной торговле, и связанных с ними финансовых потоков. Все вышеуказанное приводит к росту неопределенности при прогнозировании развития экономической ситуации в мире и не способствует планированию деятельности как отдельных экономических субъектов (предпринимателей), так и государств в целом во внешнеэкономической сфере. Также усложняется принятие решений в международной торговле при возможности заключения альтернативных сделок.

В этих условиях очевидной становится необходимость изучения и дальнейшего развития такой науки, как экономическая теория. С помощью этой системы знаний, и, прежде всего, выделенных в рамках нее экономических законов и закономерностей, предоставляется возможность наиболее полно изучить природу современных изменений в мировой экономике и определить направление развития соответствующих экономических процессов. Несомненно, страны, которые первыми используют наиболее актуальные научные достижения экономической теории в сфере международной торговли, получат значительные конкурентные преимущества перед остальными. При этом следует не забывать, что «экономическая теория… представляет собой мириаду различных, одновременно существующих учений, каждое из которых находится на своем этапе развития…» [1, С. 57].

Необходимо отметить, что экономической теории как науке особенно сильно присущ целостно-эволюционный подход к формированию знаний. Процесс исследования в рамках нее отличается в большей мере последовательностью и базируется на законах диалектики, а не на прорывных достижениях и революционном характере его осуществления. В связи с этим, для наиболее полного понимания современной экономической ситуации и, следовательно, формирования наиболее адекватных выводов, следует изучить результаты исследований, полученных учеными ранее.

Одним из наиболее известных и выдающихся экономистов, чьи исследования в сфере внешней торговли легли в основу трудов многих последующих теоретиков, является Томас Ман (17.06.1571 – 21.07.1641). Этот английский экономист был представителем научной школы меркантелистов и наиболее продуктивно работал с 1620 до 1641 года. Свои идеи исследователь раскрыл в следующих трудах: «Рассуждения о торговле Англии с Ост-Индией» и «Богатство Англии во внешней торговле, или Баланс нашей внешней торговли как регулятор нашего богатства». Первое сочинение увидело свет в 1621 году, второе было написано в 1628 году, но издано лишь только в 1664 году, уже после смерти автора. «Богатство Англии во внешней торговле…» является результатом переработки и развития идей, изложенных в «Рассуждениях о торговле Англии с Ост-Индией» и содержит последние выводы, сделанные Томасом Маном, поэтому дальнейшее исследование в рамках настоящей статьи будет основываться именно на этом произведении.

«Представители школы меркантелизма обосновывали необходимость активной государственной экономической политики, а также предлагали перечень конкретных мер со стороны государства, направленных на удержание денег в стране» [2, С. 20]. В своем сочинении Томас Ман выделяет три способа обогащения государства [3]:
1) получение даров от других стран;
2) грабеж других стран;
3) внешняя торговля.

Последний способ автор называет наиболее привычным средством обогащения государства и приводит основное правило, которое должно соблюдаться во внешней торговле: стоимость вывозимых товаров должна превышать стоимость ввозимых товаров. Все возможные пути обогащения страны посредством внешней торговли Ман разделяет на две группы:
1) уменьшение потребления иностранных товаров;
2) увеличение стоимости вывозимых отечественных товаров.

На следующем далее рисунке представлены выделенные Маном пути обогащения в рамках обеих групп.

Рис. Пути обогащения страны посредством внешней торговли

1. Развитие отечественного сельского хозяйства.
По мнению Томаса Мана, этот путь обогащения страны позволит избавиться от ввоза сельскохозяйственной продукции посредством импортозамещения. Необходимо отметить, что это положение будет поддержано и развито в 18 веке исследователями научной школы физиократов, которые противопоставили, с одной стороны, торговлю и обрабатывающую промышленность, а с другой – сельское хозяйство «как единственное занятие, дающее излишек валового дохода над издержками производства, а потому и единственно производительное» [4].

2. Отказ от чрезмерного потребления иностранных товаров в питании и одежде.
Ман дает достаточно негативную оценку потреблению иностранных товаров свыше необходимого уровня, называя это «излишествами» и «пороками», приводящими к расточительству и разорению населения страны. Исправить ситуацию он предлагает на законодательном уровне, посредством издания приказов, обязывающих приобретать товары отечественного производства.

3. Установление цены на основе потребности в товаре за рубежом.
В своем сочинении экономист рассматривает возможность применения монопольной власти при установлении цены на сырье и продукты его переработки. При этом он предполагает продажу изделий по столь высоким ценам, насколько это только возможно без уменьшения сбыта товаров на зарубежных рынках. Фактически, Ман обосновывает целесообразность проведения политики ценовой дискриминации.

4. Вывоз товаров на отечественных судах.
Экспорт товаров на отечественных судах способствует существенному росту благосостояния страны, так как не только приводит к повышению стоимости вывозимых товаров, но и приносит выгоду государству в виде налоговых поступлений за страховку и фрахт за перевозку товаров по морю. Особенно желательно, по мнению английского экономиста, применять данный порядок в отношении внешней торговли такими товарами, как провиант и военные припасы.

5. Экономное потребление внутри страны.
Вследствие экономного потребления населением отечественных товаров в стране образуется их излишек, который может быть направлен на экспорт. Поэтому этот путь обогащения страны отнесен ко второй группе, увеличению стоимости вывозимых товаров, а не к первой, которая предполагает уменьшение потребления иностранных товаров.

6. Использование преимуществ обеспеченности ресурсом.
В качестве примера Ман приводит высокую обеспеченность Великобритании рыбными ресурсами, которые, тем не менее, с большой прибылью добывают голландцы. При этом экономист отмечает, что для добычи рыбы не требуется ничего, кроме труда. Можно сказать, что в своем исследовании автор заложил основы теории абсолютных преимуществ Адама Смита, а вследствие этого, и теории сравнительных преимуществ Давида Рикардо, и даже теории Хекшера – Олина, которая утверждает, что страна экспортирует товар, для производства которого используется относительно избыточный фактор производства.

7. Использование преимуществ географического положения.
Подразумевается получение страной выгоды от международной торговли за счет максимального участия в логистических цепях, то есть предоставление складских помещений для товаров, следующих через территорию страны транзитом. Как пример стран, успешно использующих преимущество своего положения относительно других стран, Ман называл Венецию, Геную и Нидерланды.

8. Развитие торговли с отдаленными странами.
Большое внимание Ман уделяет торговле с отдаленными странами. Помимо развития судоходства, такая торговля способствует повышению благосостояния страны за счет последующей перепродажи товаров в ближайшие страны. Также, это уменьшает стоимость импорта, поскольку позволяет не обращаться к посредникам из других стран для приобретения этих товаров.

9. Вывоз не только товаров, но и денег.
Можно сделать вывод, что деньги Томас Ман рассматривает в своей работе как некий товар, поскольку советует их также вывозить из страны и утверждает, что, если это делается в целях торговли, то только увеличивает отечественное богатство.

10. Беспошлинный вывоз продуктов переработки из иностранного сырья.
Установление нулевых ставок таможенных пошлин на вывоз продуктов переработки, как утверждает Ман, способствует увеличению ввоза сырья из других стран. В результате произойдет рост отечественного промышленного производства, а также уменьшение безработицы, то есть этот путь обогащения страны особенно эффективен в том случае, если имеется в наличии избыток трудовых ресурсов.

11. Не применять большие пошлины к отечественным товарам.
Необходимо поддерживать конкурентоспособность отечественных товаров на зарубежных рынках, что возможно лишь в том случае, если экспорт не будет облагаться слишком большими ставками таможенных пошлин. Особенно это важно для товаров, полученных в результате переработки иностранного сырья.

12. Необходимо стараться произвести как можно больше товаров.
Завершает перечисление путей обогащения страны посредством увеличения стоимости вывозимых товаров Томас Ман указанием на то, что нужно стремиться произвести как можно больше отечественных товаров. Вследствие этого образуется их излишек, который будет продан за рубеж.

Выгоды от внешней торговли Томас Ман подразделяет в зависимости от того, кто их получает, на три вида:
1) польза государству;
2) прибыль купца;
3) доходы короля.

Как отмечает автор, купец может как получить прибыль, так и понести убытки в результате своей деятельности. Вне зависимости от этого, государство также может не только получить пользу, но и обеднеть вследствие беспорядков и потребления зарубежных товаров на сумму, существенно превышающую сумму вывоза отечественных товаров. При этом король получает доход от внешней торговли даже в том случае, если купец и государство несут потери. Однако длительное потребление зарубежных товаров приведет к разорению подданных, убыткам отечественных купцов и, в конце концов, существенным потерям самого короля.

Работа Томаса Мана «Богатство Англии во внешней торговле…» является одним из важнейших трудов, сформировавших взгляды меркантелистов, и определила внешнеторговую политику Великобритании в 17 веке. «Англия в середине века взяла курс на меркантелизм как главенствующую государственно-экономическую доктрину…» [5, С. 208].

Несмотря на то, что основные положения теории Мана были позднее подвергнуты критике шотландским экономистом Адамом Смитом в работе «Исследование о природе и причинах богатства народов», они являются несомненно важным и неотъемлемым вкладом в развитие экономической теории в целом и теории внешней торговли в частности. «Зародившийся в недрах натурального хозяйства меркантелизм стал этапом широкомасштабной апробации протекционистских мер в сфере промышленности и внешней торговли и осмысления развития экономики в условиях зарождающейся рыночной системы хозяйствования» [6, С. 117].

Таким образом, в сочинении «Богатство Англии во внешней торговле…» Томас Ман сформировал целостную систему знаний, объединенную идеей обогащения государства посредством внешней торговли. Автор указал способы и пути такого обогащения, а также выгоды от этой деятельности. В своей работе английский экономист изложил идеи, опережающие уровень развития экономической теории на момент их опубликования и послужившие основой для исследований более поздних научных школ.

---

Список литературы

1. Романенко И.В. История экономических учений // Экономика. Бизнес. Право. 2014. — № 2.- С. 56 – 94.
2. Звягинцева Н.А. Актуальные вопросы периодизации развития процессов регулирования экономических систем // Известия Иркутской государственной экономической академии. 2013. — № 1. – С. 18 – 23.
3. Томас Ман. Богатство Англии во внешней торговле или баланс нашей внешней торговли как регулятор нашего богатства // Галерея экономистов. Economicus.ru. Режим доступа: World Wide Web. URL: http://gallery.economicus.ru/cgi-bin/frame_rightn_newlife.pl?type=in&links=. /school/mercantilism/works/mun_w1.txt&img=works_small.jpg&name=mun (дата обращения: 22.01.2019).
4. Физиократы // Википедия. Свободная энциклопедия. Режим доступа: World Wide Web. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Физиократия (дата обращения: 22.01.2019).
5. Хисамов Э.И. Складывание доктрины меркантелизма в Англии XVII в // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. — № 3-2 (17). – С. 207 – 209.
6. Остроумов В.В., Шапкин И.Н., Ядгаров Я.С. Теоретико-методологические и компетентностные основания истории экономических учений // Вестник Финансового университета. 2013. — № 4 (76). – С. 108 – 119.

Вконтакте

Facebook

Twitter

Манн, Томас

 XPOHOC ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ ФОРУМ ХРОНОСА НОВОСТИ ХРОНОСА БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА ЭТНОНИМЫ РЕЛИГИИ МИРА СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ КАРТА САЙТА АВТОРЫ ХРОНОСА Родственные проекты: РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПРАВИТЕЛИ МИРА ВОЙНА 1812 ГОДА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ СЛАВЯНСТВО ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ АПСУАРА РУССКОЕ ПОЛЕ

Томас Манн Манн (Mann), Томас (1875-1955) — немецкий писатель, работавший в жанре философского романа. За роман «Волшебная гора» М. в 1929 г. была присуждена Нобелевская премия. Философский словарь / авт.-сост. С. Я. Подопригора, А. С. Подопригора. — Изд. 2-е, стер. — Ростов н/Д : Феникс, 2013, с 216. Манн Томас (1875/1955) — немецкий, писатель, публицист, Нобелевский лауреат (1929). Все литературные труды Манна отличаются интеллектуализмом и широким культурологическим контекстом («Волшебная гора», «Иосиф и его братья», «Доктор Фаустус», «Приключения авантюриста Феликса Круля»). Нередко обращается к интерпретации известных мифов, историй, древних легенд. Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 165. Манн, Томас (Mann), (1875-1955), немецкий писатель, брат Генриха Манна. Родился в старинной бюргерской семье. Известность Манну принес уже первый роман «Будденброки» (1901) — обширное повествование о судьбе четырех поколений любекского патрицианского рода. В 1924 вышел роман «Волшебная гора» — панорама буржуазного общества накануне Первой мировой войны. В 1929 Томасу Манну была присуждена Нобелевская премия. В конце 20-х гг. выступал как критик и публицист. В 1933-43 Томас Манн создает историческую тетралогию на библейскую тему — «Иосиф и его братья». После прихода нацистов к власти Манн жил в эмиграции в Швейцарии, а с 1938 в США. В 1939 вышел роман «Лотта в Веймаре» — итог многолетних раздумий Манна над творчеством Гёте. В 1943 он начал работу над романом «Доктор Фаустус» (1947) — самым значительным произведением последнего периода. Томас Манн умер в Цюрихе 12 августа 1955. Использован материал Энциклопедии Третьего рейха. Манн (Mann) Томас (6.6.1875, Любек,— 12;8.1955, Цюрих), немецкий писатель и мыслитель. Путь Манна как мыслителя, начавшийся в 1890-х годах под сильным влиянием Шопенгауэра; Ницше, Р. Вагнера и общей культурной ситуации немецкого «конца века», весь стоит под знаком движения к более рационалистическому и гуманистическому мировоззрению. В себе самом Манн видит орудие критического самоочищения немецкого «бюргерской» культурной традиции, а в своём творчестве — инструмент «самопреодоления» (понимаемого в духе этики позднего Гёте) через самопознание. Мысль Манна, как правило, идёт путями параллельного развёртывания различных интеллектуальных позиций, в процессе которого они уточняются и выявляется их общность или, напротив, несовместимость. Эта черта отмечает не только романы и новеллы Манна (где каждый герой, как в традиционном философском диалоге, персонифицирует определенную мировоззренческую установку), но и его многочисленные эссе: последние строятся как обсуждение, в котором окончательная позиция Манна не всегда поддаётся вполне однозначному выявлению. Художественный метод Манна характеризуется повышенно сознательным отношением к творчеству и творческому процессу: 1) в его произведения вводятся прямые рассуждения о сущности творчества; 2) содержанием произведений становится проблематика искусства и творчества, которая выполняет у Манна роль универсального символа. Бытие и психология художника, творящего свою жизнь как произведение искусства, выступают у Манна как аналог самых различных социальных явлений. Первоначально отношение к действительности у Манна близко эстетству 90-х годов, но очень скоро над эстетическим критерием надстраивается этический принцип. В центре этики Манна стоит проблема взаимоотношения духовной культуры и действительности, выражаемая противоположением двух групп понятий: дух, созерцание, творчество, болезнь — жизнь, действие, здоровье, счастье. Ранний Манн понимает эти антитезы дуалистически: дух рассматривается как начало противоречивое, неполноценное, жизнеспособность отождествляется с антидуховностью. Существенно, однако, что уже в этот период критическая оценка как «жизни», так и «духа» в их разобщённости («Тристан») косвенно выражает потребность преодоления этой разобщённости, хотя такая потребность осмысляется как неосуществимое «томление» («Тонио Крегер», «Фьоренца»): Перелом осуществляется только после 1-й мировой войны (роман «Волшебная гора», 1924, эссе «Гёте и Толстой», 1923), выливаясь в требование гармонизации двух начал: противопоставление «жизни» — «духу» уже не понимается как альтернатива. Олицетворение этого идеала Манн видит в Гёте (роман «Лотта в Веймаре», 1939, ряд статей и выступлений). С этой концепцией связана и тетралогия «Иосиф и его братья» (1933—1943), где противоречия «достоинства» и «счастья», «чистоты» и «жизни» снимаются в гармоническом образе мудрого и деятельно-жизнеспособного Иосифа. Пройдя через период консерватизма и национализма («Размышления аполитичного», 1918), Манн приходит к утопии справедливого общества, где реализуется искомое слияние духа Π деятельности, к историческому оптимизму. В статье «Философия Ницше в свете нашего опыта» (1948) Манн подвергает Ницше критике за противопоставление духовного — жизненному и жизни — этике. Испытав сильное влияние романтического мировоззренческого» стиля, Манн критически переоценивает его. Как крайнюю степень его вульгаризации Манн воспринимает «романтическое, варварство» — фашизм. Анализу мировоззренческих предпосылок фашизма посвящён роман «Доктор Фаустус» (1947). Манн интенсивно работает над проблемой взаимоотношения между рациональной и интуитивно-алогической, «олимпийской» и «хтонической» сферами человеческой психики, выступая против иррационалистической оценки интеллекта как разрушителя творческой потенции «души» (полемика против Клагеса). Особый интерес Манна вызывает рационалистическое осмысление мифа (работа на материале мифа в романах «Иосиф и его братья» и «Избранник», мифологические мотивы в других произведениях, изучение специфических работ по теории мифа — Кереньи, Юнга и др.). Полемически заострены против иррационалистических идеализации архаических форм мировосприятия центрального понятия философии культуры позднего Манна — понятия иронии и пародии. С. .С. Аверинцев, Ал., В, Михайлов. Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983. Сочинения: Gesammelte Werke, Bd .1—12. В.,.1955; в рус. пер.— Собр. соч., т. 1 — 10, М., 1959—61; Иосиф и его братья, т. 1—2, М., 1968- Письма, М:, 1975. Литература: Апт C.E., Над страницами Т. М., Очерки, М., 1980; Д и р-зен И., Эпич. искусство Т.М. Мировоззрение и жизнь, пер. с нем. М., 1981; К a u f m a n n F., Th. Mann: the world as will and representation, Boston, [1957]; Feuerlicht J., Th. Mann und die Grenzen des Ich, Hdib., 1966; Υ u n g Ute, Die Musik-philosophie Th. .Manns; 1969; M. a t t e r H., Literatur über Tho-mas Man, Bd. 1—2, B,— Weimar, 1972. Манн (Mann) Томас (1875-1955) — немецкий писатель, работавший в жанре философского романа. За «Волшебную гору» М. в 1929 была присуждена Нобелевская премия. В 1933 М. был вынужден эмигрировать из Германии в Швейцарию, а в 1938 — в США. Основные произведения: «Будденброки» (т. 1- 2, 1901), «Тристан» (1903), «Волшебная гора» (1924), «Марио и волшебник» (1930), «Иосиф и его братья» (1933-1943), «Лотта в Веймаре» (1939), «Доктор Фаустус» (1947) и др. Вместе с Гессе М. является крупнейшим представителем немецкого философского романа, в котором тесно переплетается литература с философией. [Единственное отличие философии, как литературного жанра, от такого романа состоит в форме изображения «истории идеи». Если в философском трактате экспликация и разворачивание идеи всецело подчинены форме выражения абстрактной мысли, то в немецком философском романе раскрытие идеи отображается человеческим характером, его судьбой, его конкретными экзистенциальными переживаниями и размышлениями. Первой переходной ступенью между чистой литературой и чистой философией можно назвать произведения Ницше. Он первым стал рассматривать идею как своеобразную коммуникативную ситуацию, например, в «Так говорил Заратустра» идеи («старые ценности», «новые ценности», «вечное возвращение», «сверхчеловек», «последний человек» и т.д.) — это конкретные встречи, диалог с вещами и людьми Заратустры. В соответствии уже только с этим, основоположником жанра немецкого философского романа, его провозвестником можно смело считать Ницше.] Именно поэтому М. и Гессе непосредственно обращаются к творческому наследию этого философа, хотя идейное наследие, имплицитно отразившееся у М., скорее принадлежит Канту, а у Гессе — Гегелю. Как же оказалось возможным такое совпадение мыслительного содержания литературы и философии? В свое время Гейне писал о том, что в Германии «философия стала национальным делом», при этом произошло совмещение теологического и философского знания: «со времен Лютера перестали различать истину теологическую и философскую». На выходе этого процесса, некогда заложенного протестантским движением, немецкая культура стала на удивление симметричной: одни феномены культуры могли быть с легкостью переведены на язык других феноменов. Представителем же, атомом этой культуры явился «немецкий человек», или, по словам того же Гейне, «абсолютный человек, в котором нераздельны дух и материя». Итак, своеобразие немецкого философского романа обусловлено уже самой возможностью перевода философии на язык литературы, которую предоставила постлютеровская культура. Принципиально общее мыслительное содержание с содержанием философии, такая же, по содержанию, экспликация и такое же разворачивание идей — это и есть узкий критерий выделения жанра чисто немецкого философского романа. Правомерность данного определения жанра можно подтвердить на примере интерпретации «Доктора Фаустуса» — центрального произведения М. В качестве поворотных моментов сюжета данного произведения автор использует, как прототип, действительно имевшие место события из биографии Ницше, даже выбор автором для главного героя, Адриана Леверкюна, призвания музыканта, а также связываемый М. с этим трагический конец героя, детерминированный философскими идеями Ницше. Под воздействием этих идей складывается общий характер произведения. Следуя утверждению Ницше, Манн соглашается с тем, что трагическая судьба есть оплотнившаяся в мифе музыка. «Способность музыки рождать миф… это как раз миф трагический, миф, говорящий языком аллегории о дионисийском познании, т.е. о таком познании эстетического закона, которое, уничтожая конкретных индивидов, растворяет нас в единой природе». Отсюда трагический конец Леверкюна, с учетом процитированной выше идеи, изначально закладывается в самом факте его призвания. Поэтапное раскрытие в нем музыкального таланта должно было сопровождаться становлением трагического мифа. Трагический характер мифа определяется тем, что в его истории фиксируется изоморфным образом замена старой «аполлоновской меры» (старого эстетического закона) на новую, — в итоге изображается «распад естества». Данная идея «самораспада естества», его самоизменения, идея перехода от одной «аполлоновской меры» через «дионисийское начало» к другой у позднего Ницше получила название «вечное возвращение». Итак, общее философско-эстетическое положение о единстве музыки, мифа и трагедии, почерпнутое из идей молодого Ницше, явилось основным мировоззренческим принципом «Доктора Фаустуса». Однако своеобразие немецкого философского романа заключается как раз в поверхностном значении произвольно выбранного общего положения, им детерминируется скорее литературная форма. Идеи Ницше — только внешний контекст произведения, повлиявший исключительно на формальный характер сюжетной линии. Развитие основного ментального содержания образа главного героя увязывается Манном с тезисом, что «музыка» и «богословие» (в немецкой культуре богословием называлась философия, а философией — богословие), являются «родственными сферами». Этот тезис коррелирует с признанием ранним Ницше «таинственного единства немецкой музыки и немецкой философии». Музыкальное «образование» Леверкюна сопровождалось «образованием» философским, начала которого были посеяны еще его отцом. Прямая же связь леверкюновской музыки (ее реальный прототип — музыка Шенберга) и его теологических убеждений, его особой моральной позиции обнаруживается в университете, когда Леверкюн с особым интересом слушает лекции приват-доцента Шлепфуса. «Богословие этого мэтра больше напоминало «демонологию»… Он, если можно так выразиться, диалектически включал кощунственное отрицание в самое понятие божественного, преисподнюю — в эмпиреи, и признавал нечестивость неотъемлемым спутником святости, а святость — предметом неустанного сатанинского искушения, почти непреодолимым призывом к осквернению святыни». На этом этапе Леверкюн воплощает в себе идеал чистого разума (см. Трансцендентальный субъект), лекции Шлепфуса — пока только пример интеллектуальной игры; такая же игра — изучение, под руководством Кречмара, бетховенской композиции. Однако любое чистое сверхчеловеческое знание напоминает мудрость змеи-искусительницы, мудрость «маленькой приват-доцентки, за 6 тысяч лет до рождения Гегеля излагавшей всю гегелеву философию» (Гейне). В чем же заключается получившее впоследствии свое развитие особое теологическое убеждение Леверкюна? Для ответа на вопрос необходимо вспомнить одно противоречие этической системы Канта, вспомнить понятие радикального зла. Моральный закон выводится не из какого-либо предмета воли, а — в соответствии с кантовским требованием автономии морали — из самой «воли», т.е. из чистого сверхчеловеческого разума. По причине нравственной самотождественности идеального субъекта, все моральное поведение сводится исключительно к императиву, согласно которому необходимо поступать из максимы своей чистой воли так, чтобы она мыслилась для себя вечным законом. Ницше развивает мысль Канта следующим образом. — Всяческое долженствование, прививаемое от чего-то внешнего по отношению к воле, иначе говоря, как бы наследуемое от «Духа Тяжести», запечатлевает себя в тяжелых словах «добро» и «зло» и, отныне, должно быть заменено на положительное «хотение» идеального субъекта, который только и обладает действительным знанием (волением) добра и зла. Свобода «сверхчеловека» продуцирует из себя любую мораль и тем самым делает (благодаря императиву) из субъективного поступок необходимый. Данная свобода заключается в любви к самому себе, но эта любовь открывается перед миром лишь в качестве голого разума чистого субъекта, который принуждает быть «мыслимым всему сущему». Итак, тотальное доверие чистому разуму, чистой интеллектуальной игре таит в себе семя радикального зла, на что обратил внимание Кант. Ведь добродетель (следование императивам чистого разума) практически никогда не совпадает со счастьем. Между ощущением счастья и состоянием внутреннего бытия, достойным того, чтобы его испытать, зияет тьма, вдыхающая в мир всякое зло, поэтому выполнение требований долга всегда соприкасается с прямой зависимостью от природного стремления к счастью (от неморального мотива). Так изначальное отчуждение заслуженного воздаяния от морального поведения обращает автономию морали в автономию зла. Отсюда любое знание (от рождения несчастное) произрастает лишь в союзе со злой совестью (нежеланием быть счастливым): по словам Ницше, «для лучшего в Сверхчеловеке необходимо самое злое», ибо только «последние люди» могут лепетать о том, что они «открыли счастье». Леверкюн впервые «напустил» на себя радикальное зло, посетив публичный дом, куда его завел рассыльный, «здорово похожий на Шлепфуса». Этап интеллектуальных игр только подготовил Адриана, очистив его от всего человеческого. «Высокомерие духа болезненно столкнулось с бездушным инстинктом. Адриан не мог не вернуться туда, куда звал его обманщик». Другими словами, идеальный субъект (Цейтблом, автор повествования, называет Леверкюна чуть ли не святым) сталкивается с животным желанием быть счастливым, впервые он сталкивается с неморальным мотивом, чтобы навсегда затем оттолкнуть его от себя. Но теперь, идя на поводу этого мотива, он разыскивает «Эсмеральду» и, отклоняя ее же предостережения, заболевает венерическим менингитом. Так Леверкюн получает «хмельную инъекцию», нарушая субординацию между моральными и неморальными мотивами, радикальное зло («союз с дьяволом») полностью овладевает душой и телом Адриана. По определению Канта, если субъект принимает неморальные мотивы («мотивы чувственности») в свою максиму как сами по себе достаточные для определения произвола (позитивного хотения чистой воли), не обращая внимания на моральный закон, существующей в нем, то он будет радикально злым. Нарушение субординации мотивов, при котором неморальный мотив делается условием мотива морального и выражает состояние такого радикального зла. Отныне у Леверкюна переворачиваются все ценности, «целомудрие теперь идет не от этики чистоты, а от патетики скверны». — «Тот, кому от природы дано якшаться с искусителем, всегда не в ладу с людскими чувствами, его всегда подмывает смеяться, когда другие плачут, и плакать, когда они смеются». Дьявол запретил Леверкюну то, что не является ни моральным, ни неморальным мотивом. Благодаря этому чувству Адриан мог бы из ледяного чистого субъекта вновь стать человеком, в этом случае радикальное зло должно было бы его оставить. Итак, по М., радикальное зло пребывает там, где действует идеальный субъект. Осознание этого тезиса и явилось теологическим убеждением Леверкюна. Именно этот тезис оказался ключевым для понимания феномена леверкюновской музыки, ее «квазицерковный», «культовый» характер — специфическое отражение извращенной субординации радикально злой воли. Музыкальные произведения «Чудеса Вселенной», «Apocalypsis cum figurus», «Плач доктора Фаустуса» — все это яркие свидетельства «союза с дьяволом». Например, в «Апокалипсисе» диссонанс выражает все высшее, благочестивое, духовное, тогда как гармоническое — мир ада, толкуемый как мир банальности и общепринятости (такое же толкование добра и зла как «тяжелых слов» у Ницше). Музыка Леверкюна соединяет «кровавое варварство» с «бескровной интеллектуальностью», т.е. постоянно вводит в горизонт чистого субъекта неправильно субординированные неморальные мотивы. Жизнь Леверкюна М., устами Цейтблома, называет «обобщением отечественного национального опыта». Любопытно, что дьявол говорит о себе как о «природном немце» с характером космополита. Только немцы обладают божественно глубоким содержанием и дьявольски точной формой одновременно. «У европейцев есть форма, у русских — содержание, а у немцев — и то, и другое», — говорит один из героев произведения. Особый параллелизм судьбы Германии в период Второй мировой войны и творческой жизни Леверкюна не случаен. («Фаустовская воля к власти», т.е. радикальное зло немецкой культуры, — это, по Шпенглеру, страшная «воля к мировому господству в военном, хозяйственном и интеллектуальном смысле».) Идея «немецкой Европы», проистекающая из лекверкюнова «одиночества», сверхчеловеческого интеллектуализма немецкого духа, есть особым образом трактуемый «космополитизм», а именно — желание слиться с Европой через ее подчинение — это как раз тот «космополитизм», который приписывает себе с долей иронии дьявол и который относится к Леверкюну. Трагический конец Адриана следует интерпретировать, исходя из параллели, — с точки зрения поражения Германии в войне. «Все, что жило на немецкой земле, отныне вызывает дрожь отвращения, служит примером беспросветного зла». Рациональное утверждение, что власть должна принадлежать «целому» или, другими словами, что противоположностью буржуазной культуре и ее сменой является коллектив, не способно приносить плоды, т.к. в одночасье рожденный радикально злой идеальный субъект обречен на исчезновение. В «Докторе Фаустусе», кстати, идею о высшей миссии «коллектива» с явно национал-социалистическим смыслом поддерживают, помимо Леверкюна, также Фоглер, Унруэ, Хольцшуэр, Брейзахер и др. — «люди науки, ученые, профессора». Итак, фаустовская тема как тема радикального зла представляет собой основную идею, которую эксплицирует и разворачивает М. в «Докторе Фаустусе». Вся постлютеровская немецкая культура — это монолит трансцендентальной сверхфилософии и трансцендентальной сверхкультуры, необозримое сооружение которого открывается в фаустовской теме М. А.Н. Шуман Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998. Далее читайте: Евгений БЕРКОВИЧ. Неизвестный Томас Манн. Предисловие автора к ещё не написанной книге. Шрайбер Герхард. Международная система, Германский рейх и развязывание Второй мировой войны. Вторая мировая война в международных исследованиях. Концепции, тезисы, разногласия. Германия в XX веке (хронологическая таблица). Исторические лица Германии (биографический указатель).

«Самое лучшее: любовь художника к человеку…». Вступительная статья, перевод и комментарий С. Апта.

Точное число писем, написанных Томасом Манном за его долгую (1875 – 1955) жизнь, назвать невозможно. Какая-то их часть по тем или иным причинам вообще не сохранилась, и если принять во внимание, что среди этих причин были такие, как превратившийся затем в эмиграцию отъезд писателя в 1933 году из Мюнхена, где хранился архив с копиями и черновиками писем, как гибель не только архивов его адресатов, но и ряда самих адресатов в годы фашистской диктатуры в Европе и второй мировой войны, то можно предположить, что эта безвозвратно пропавшая часть достаточно велика. Но тысячи писем все-таки сохранились и около полутора тысяч уже опубликовано. Наиболее представительным их собранием остается покамест трехтомник, подготовленный старшей дочерью писателя Эрикой, умершей в 1969 году. Он вышел в 60-е годы в ФРГ и затем, вторым изданием, в ГДР (Thomas Mann, Briefe, Bd. I, 1889 – 1936; Bd. II, 1937 – 1947; Bd. III, 1948 – 1955; Herausgegeben von Erika Mann, Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar, 1965 – 1968).

Публикуемые здесь письма взяты из этого сборника. Кроме того, существуют особые издания переписки Томаса Манна с каким-либо одним корреспондентом – с Германом Гессе, с братом – Генрихом Манном, с немецким литератором Эрнстом Бертрамом, с австрийским филологом Паулем Аманном, с венгерским историком культуры Каролем Кереньи. Совсем недавно, в 1973 году, в ФРГ вышел объемистый том переписки с издателем Берманом-Фишером.

Список адресатов Томаса Манна очень длинен, в нем есть лица эпизодические, например незнакомые и безвестные читатели, которым «исправный корреспондент» – так он себя называл – отвечает на вопросы, касающиеся его особы или каких-либо политических и литературных проблем, и наоборот, люди очень известные, облеченные авторитетом или властью, деятели, к которым Томас Манн, будучи или не будучи знаком с ними, лично обращается по собственной инициативе, когда надо кому-то помочь, за кого-то похлопотать, поддержать или отвергнуть какое-либо общественное начинание. Есть среди этих эпизодических адресатов и корреспонденты газет, интервьюеры, писатели, присылавшие Томасу Манну на отзыв свои труды, есть знакомые юбиляры, литературные предприниматели, редакторы. По внушительному количеству адресатов такого рода и возрастанию их числа во второй половине жизни писателя можно судить о его широких и все расширявшихся общественных связях, о той роли «властителя дум» и одного из духовных центров антифашизма, которую он играл.

Наиболее, однако, полное и яркое представление о делах и проблемах, занимающих отправителя, дают письма к адресатам более или менее постоянным – прежде всего как раз в силу постоянства этих корреспондентов и вытекающей хотя бы уже отсюда их посвященности в интересы Томаса Манна. Здесь адресат сразу вводится в подробности обстоятельств пишущего, а такие подробности говорят о нем больше, свидетельствуют о нем объективнее, чем любое его общее заявление, они подобны по своей непосредственной, наглядной убедительности детали в художественном произведении. Кроме того, постоянные адресаты Томаса Майна – это либо писатели-художники, работа которых была особенно близка ему и духовное родство с которыми он всегда ощущал (Генрих Манн, Герман Гессе}, либо критики и исследователи его творчества (Курт Мартенс, Агнес Э. Мейер), либо ученые, чьи интересы соприкасались со сферой его эстетических интересов (Бертрам) и чьи исследования, например мифологические Кереньи, музыковедческие Адорно, давали пищу его художественному воображению, либо писатели, литературоведы, музыканты, деятели театра (Шикеле, Фердинанд Лион, Шенберг, Бруно Вальтер, Фейхтвангер и др.), связанные с ним личным знакомством.

Таким образом, люди эти, как правило, профессионалы искусства, коллеги Томаса Манна в широком значении слова, и естественно, что делиться с ними своими проблемами – а все его проблемы в конечном счете сводятся к творческим – ему проще и интереснее, чем с кем бы то ни было. Этим же, собственно, объясняется и большее или меньшее постоянство почтовой связи с ними.

Наше замечание, что все его проблемы в конечном счете сводятся к творческим! нуждается в пояснении и уточнении. «Творческие проблемы Томаса Манна» – понятие очень широкое, включающее в себя и общественно-политические вопросы.

«Плохо Вы знаете… меня, – писал он еще в 30-е годы, – если, восхищаясь эстетической стороной моего творчества, пренебрегаете нравственными его предпосылками, без которых оно немыслимо, и считаете меня способным отречься от них из снобизма в такое время, как наше, когда дело идет… о человеке и его духовной чести. Я открыто прошу избавить меня от всякого почитания, не видящего и не учитывающего органической связи между всем, что я делал как художник, и нынешней моей позицией в борьбе против «третьей империи». Такая же, добавим, «органическая связь» существовала между тем, что он «делал как художник», и его политической позицией в годы, предшествовавшие «третьей империи», и в послевоенные годы «холодной войны» и разгула «маккартизма» в Америке, оживления реваншистских и антидемократических настроений в Западной Германии.

Эрика Манн выделяет две тематические доминанты писем отца: «литература» (собственная, вызывающая восхищение, дружественная и чужая) и «Германия». В уточнение ее слов мы бы сказали, что Германия, как естественный объект особенно пристального интереса писателя-немца, была лишь той призмой, через которую чаще всего преломлялись его размышления о современном мире вообще, а главное, что литература, то есть искусство, творчество собственное и чужое, тема, особенно волнующая художника, никогда в его письмах от этих размышлений не изолируется, с тех пор как он в годы первой мировой войны раз навсегда переболел болезнью «аполитизма».

Мы публикуем переводы нескольких писем, написанных в разные годы и посвященных в основном вопросам литературы и искусства. Купюры сделаны Эрикой Манн.

 

ТОМАС МАНН – ХИЛЬДЕ ДИСТЕЛЬ

Мюнхен, 14.111.1902,

Унтерштрассе, 241

Дорогая, глубокоуважаемая фрейлейн Хильда!

Позвольте и мне скромно присоединиться к необозримой веренице поздравителей. Как это меня осенило? Ах, ведь под влиянием Ваших братьев ^{(которые теперь почти и мои) я уже стал наполовину дрезденцем, знаю вас всех с внешней и с внутренней стороны, всегда в курсе всех важных событий; Вас касающихся, и считаю своим правом и долгом участвовать в них. И раньше или позже я безусловно приеду в Дрезден, хотя бы для того, чтобы пережить наконец постановку «Тристана» в вашей придворной опере. Еще лучше было бы, правда, если бы Вы, со своей стороны, опять навестили нас здесь, в Мюнхене, – серьезно, Вы должны это сделать! Уверяю Вас, мы бы прекрасно поладили, тем более что со времени нашей последней встречи я как человек несколько выправился: например, на людях я уже не всегда бываю меланхоличен, – помните мое тогдашнее признание? И в этом тоже, несомненно, сказывается влияние Ваших братьев, главным образом Пауля. Я сделал его немного литературнее, а он меня – немного человечнее. То и другое было необходимо!}

Итак, еще раз сердечно поздравляю с 16-м марта! И не откажите в любезности принять от меня по этому поводу прилагаемый экземпляр моего романа^{. Не то чтобы Вы должны были его читать, Боже упаси! Первый том скучный, а второй нездоровый. Но я не знаю, как иначе к Вам подольститься, а у меня есть к Вам (ну вот) одна большая просьба, та самая, к которой я Вас однажды уже подготавливал в какой-то приветственной открытке. Короче и начистоту, мадам, как говаривал король Филипп!}

Недавно газеты писали об одной мрачной истории^{, разыгравшейся в Дрездене между неким молодым музыкантом из придворного оркестра и некоей светской дамой. Речь шла о многолетней несчастной любви со стороны женщины, и однажды вечером, после театра, в трамвайном вагоне, дело кончилось роковым образом. Вы уже поняли, что я имею в виду, тем более что Вы знали обоих лично и принимали тогда живое участие в этом деле. На меня оно, по причинам отчасти технического, отчасти психологического характера, произвело необычайно сильное впечатление, и вполне возможно, что я воспользуюсь им как сюжетно-фактическим костяком для одной на редкость меланхоличной любовной истории, («Сюжет» ведь бесконечно безразличен, но какой-то все-таки нужен, правда?)}

Одним словом: не окажете ли Вы мне услугу, довольно точно, довольно подробно и обстоятельно изложив мне как-нибудь на досуге всю эту историю от самого самого ее начала и до окончательной, огнестрельной развязки?! Замечу, что главное для меня – детали. Они так увлекательны! Какова была «ее», какова «его» предыстория? Какова была «ее» внешность? Кто был «ее» муж и при каких обстоятельствах «она» за него вышла? Каковы были взаимоотношения супругов и отношение мужа к «нему»? Каков был характер дамы вообще? Были ли у нее дети? Не длилась ли ее несчастная страсть десять лет? Случалось ли за эти десять лет что-либо особенное? Разлучались ли они время от времени или всегда были, в Дрездене вместе? Как вел «он» себя с «ней» и наоборот? Как смотрел «он» на подарки, которые, наверно, умышленно или неумышленно, от «нее» получал? Какого рода было их общение? Музыкальное? Светское? Что привело в конце к катастрофе? Роман или помолвка с его стороны? Как в точности происходило случившееся в трамвае и предшествовали ли этому какие-либо примечательные обстоятельства? И так далее… Все это я мог бы, конечно, и сам прекрасно придумать, и возможно, что, располагая действительностью, я вопреки ей придумаю это иначе. Я рассчитываю только на стимулирующее действие фактов и на применимость некоторых живых деталей, Если я в самом деле сделаю что-либо из этой истории, то ее, может быть, потом и узнать нельзя будет…

Мне любопытно; хватит ли Вашего альтруизма настолько, чтобы выполнить мою просьбу. Я знаю, что требую многого и очень смело посягаю на Ваше время, заполненное, конечно, сплошь занятиями, прекрасными и возвышенными. Но мы, артисты, все одного поля ягоды: когда дело касается «произведения», мы становимся ренессансно бесцеремонны. Итак, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! И еще раз: детали!

…У нас позади очень богатая переживаниями зима, вернее, мы еще в ней. Не раз впечатления так же быстро вытесняли друг друга, как в эти дни, когда позавчера в «Баварском подворье» играл скрипач Бурмейстер ^{(феноменально, просто жуть брала), когда сегодня в «Одеоне» состоится академический концерт, где гвоздь программы «Заратустра» и дирижирует Цумпе, а завтра в Доме художников даст один из своих вагнеровских фортепьянных вечеров Фишер; среди прочего весь второй акт «Тристана»! Это, пожалуй, чересчур; но ничего не хочется упускать.}

А теперь позвольте проститься, милая фрейлейн Хильда, – я к так слишком долго задерживал Вас. Не объедайтесь пирожными в свой день рождения, мне это знакомо, последствия бывают очень неприятные, и дружески вспоминайте – искренне преданного Вам Томаса Манна.

 

ТОМАС МАНН – ВОЛЬФГАНГУ БОРНУ

Мюнхен, 18 марта 1921

Дорогой господин Борн,

с удовольствием рассматриваю Ваши графические фантазии к моему рассказу «Смерть в Венеции». Это всегда лестное и трогательное событие для писателя – увидеть, как произведение его духа принято, воссоздано, почтено, прославлено искусством или театром. Но в данном случае мне кажется даже, что наглядность стала одновременно и скорее одухотворением предмета или, если угодно, сильно подчеркнула и выпятила его духовные элементы, чем, без сомнения, сказано самое благоприятное, что может быть сказано об иллюстративном произведении или о театральной постановке. Было бы, право, неблагодарностью, если бы я вздумал жаловаться на ту меру участия, которую нашел и все еще находит мой рассказ у немецкой публики. И тем не менее меня не раз коробило от привкуса сенсации, сказывавшегося в этом участии и связанного с патологическим характером материала. Не отрицаю, что патология обладает и всегда обладала для меня большой духовной притягательностью. Но мне всегда было неприятно, когда в суждениях о моем творчестве слишком уж сильно за это цеплялись, слишком уж односторонне с этой точки зрения смотрели на вещи: не далее как вчера я прочел, например, что мои «Будденброки» – это, собственно, история мочекислого диатеза в четырех поколениях, – вот так. Ведь именно потому, что притягательность для меня явлений болезненных была духовного свойства, я инстинктивно стремился к их одухотворению, прекрасно зная, что только скверный натурализм делает культ из патологии ради нее самой и что она может войти в художественное изображение только как средство для духовных, поэтических, символических целей. Ваши рисунки отрадны для меня, прежде всего тем, что они совершенно высвобождают новеллу из патологической перспективы, очищают ее от патологической сенсационности материала и оставляют от нее только поэзию. Это происходит уже благодаря остроумному выбору ситуаций или внутренних моментов, – не каждому «иллюстратору», например, пришло бы в голову сделать предметом особого листа образ прелестного мученика^{, появляющийся в, рассказе как и вроде бы мимолетная ассоциация. Происходит это, однако, и благодаря отвлеченной и символической манере самих рисунков, благодаря какой-то их атмосфере, которую я смею одобрить и признать верной, хотя вообще-то предоставляю специалистам критически оценивать художественные достоинства таких работ.}

Еще два слова о последнем рисунке, озаглавленном «Смерть», который кажется мне странным и чуть ли не таинственным из-за некоего сходства, В замысел моего рассказа вторглось, в начале лета 1911 года, известие о смерти Густава Малера, с которым мне незадолго до того довелось познакомиться в Мюнхене и чья изнуряюще яркая индивидуальность произвела на меня сильнейшее впечатление. Находясь в те дни, когда он умирал, на острове Бриони, я следил за печатавшимися в «Винер прессе» велеречивыми бюллетенями о его последних часах, и когда потом эти потрясения смешались с впечатлениями и идеями, из которых рождалась моя новелла, я не только дал своему охваченному вакханалией распада герою имя этого великого музыканта, но и наделил его при описании его внешности чертами Малера в полной уверенности, что при такой зыбкой и скрытой связи вещей об узнавании со стороны читающей публики не может быть и речи, И в Вашем, иллюстратора, случае тоже не было речи об этом. Ведь и Малера Вы не знали, и относительно той тайно-личной связи я ничего Вам не говорил. Тем не менее – и это-то при первом взгляде почти испугало меня – голова Ашенбаха на Вашем рисунке несомненно малеровского типа. Это ведь поразительно. Разве не считают (так считает Гёте), что язык совершенно не способен выразить нечто индивидуально-специфическое и что поэтому невозможно быть понятым, если у слушателя нет такого же зрительного восприятия? Слушатель, считают, должен обращать внимание больше на внутреннее состояние говорящего, чем на его слова. Но коль скоро Вы, художник, так точно схватили индивидуальные черты на основании моего слова, значит, язык обладает той силой «внутреннего состояния», той силой внушения, которая делает возможной передачу зрительного восприятия не только при непосредственном общении человека с человеком, но и как художественное средство литературы. Это кажется мне настолько интересным, что совсем умолчать об этом я в данном случае не смог. Счастливого пути Вашему труду и спасибо за высокую заботу о моем!

Преданный Вам Томас Манн.

 

ТОМАС МАНН – ГЕРБЕРТУ ЭЙЛЕНБЕРГУ

Мюнхен, 6 января 1925

Многоуважаемый господин Эйленберг,

что Вы хотите сделать – написать о случае Пеперкорна? ^{раструбить о нем? ткнуть в него публику носом? вызвать скандал? Кому на радость? Гауптману на радость? Никак не получится! Общественности на радость? Но Вы же уготовите ей только сенсацию, ложную, возмутительную сенсацию, и мне пришлось бы с негодованием отвергнуть обвинение, будто в образе голландца я дал портрет Г. Гауптмана. Это неправда! Но, объявляя это неправдой, я готов отдать должное правде. В момент, когда образ стал актуален, – дело было в Больцано, позапрошлой осенью, – я находился под впечатлением могучей и трогательной фигуры этого писателя, что и повлияло на изображение Пеперкорна в отдельных внешних чертах. Этого я не могу и не хочу отрицать, Но ни на шаг дальше в своих уступках я не пойду, Да и что, сверх этого, может быть общего у Гауптмана с бывшим яванским кофеторговцем, который является в Давос со своей малярией и со своей ищущей приключений возлюбленной и намеренно убивает себя азиатскими снадобьями? Ничего, и воспоминания, может быть и мелькнувшие у посвященных в начале этого эпизода, непременно должны уйти и исчезнуть по мере дальнейшего чтения. Роман прочитало теперь, вероятно, 50 тысяч человек. Из них самое большее два десятка, поскольку они разделяют эти впечатления со мной, вообще в состоянии о чем-то вспомнить. Все остальные ни о чем не подозревают, как то и требуется. И Вы хотите их просветить? Горячо и настойчиво прошу Вас отказаться от своего намерения!}

Как и в других городах, я недавно читал начало пеперкорнского эпизода в Штутгарте, через несколько дней после того, как там выступал Гауптман. О публике я уж не говорю, но даже из тех, кто после выступления мэтра общался с ним в узком кругу, никто и глазом не моргнул, – ясно было, что никаких воспоминаний ни у кого не возникло. Близкие знакомые и друзья Г. – Лерке^{, Райзигер, его «Эккерман» Шапиро, написавший чуть ли не восторженную статью о «Волшебной горе», д-р Элессер, которому я тоже обязан весьма положительной рецензией, приняли этот персонаж если и не совсем без ассоциаций, то, во всяком случае, без всяких опасений. Вассерман, который тоже знает Г., написал мне по этому поводу следующее: «Если резонерствующие голоса Вашего оркестра выносят в конце концов наверх такой образ, как Пеперкорн (портрет завидно точный и на зависть искусный), то это уже нечто иррациональное, это уже грандиозный плод фантазии», – да, именно плод фантазии, непроизвольно и почти бессознательна окрашенный неким сильным, недлинным впечатлением, перестаж, который по идее, в существенных своих чертах, как противоположность «болтунам», превращающимся рядом с ним в карликов, определился, конечно, задолго до того, как я встретился с Гауптманом, и который обязан этой встрече, этому двухнедельному соседству кое какими живыми чертами. И это означает, что я окарикатурил первого писателя Германии? Разве Вам как поэту, разве Г. Г. не знаком процесс, о котором я говорю? Михаэль Крамер, по слухам, жил на свете. Жил на свете пьяница, коллега Крамптон. История Габриэля Шиллинга – «подлинная» история, А история Питера Пеперкорна – не подлинная, и от действительности ей досталось лишь несколько морщинок на лбу.}

Излишне говорить, что ни в одной из множества печатных рецензий нет ни малейшего намека на какую-либо связь. Сдержанность ли тому причиной? Нет, вынужденная неосведомленность, нарушать которую было бы делом вредным для всех сторон. Но не совсем излишне отметить, что нет ни одного печатного или письменного отзыва, где бы этот Пеперкорн, наряду с Иоахимом Цимсеном, не был признан самой удачной и самой симпатичной фигурой моей книги. «Ему, – продолжает Вассерман, – этому Пеперкорну, принадлежит ведь Ваша тайная любовь…» Ваша тайная любовь! Я не думал, что она такая уж тайная. А теперь я должен защищаться от упрека в холодном предательстве!

Поверьте мне, дорогой господин Эйленберг, для меня было бы тяжелым ударом, по-человечески, если бы мысль о предательстве, насмешливом подглядывании, непочтительной эксплуатации, – росток, как я подозреваю, питаемый извне, – пустила корни в душе Гауптмана. Во всяком случае, это было бы дело, улаживать которое должны были бы мы только между собой, – дело, смею думать, не безнадежное; его величие, доброта и веселость позволяют мне рассчитывать на понимание. Но еще раз прошу Вас: ради бога, не «пишите» об этом! Напишите ему, напишите мне, как то велит Вам совесть! Но только не портите всего, передав это дело общественности, о которой Вы, наверное, не хуже моего знаете, что она до него не доросла и недостойна его!

Преданный Вам

Томас Манн.

 

ТОМАС МАНН – АЛЬБЕРТУ ЭЙНШТЕЙНУ

Бандоль (Вар), 15.V.33,

Гранд-Отель

Глубокоуважаемый господин профессор!

Все новые перемены мест виною тому, что лишь сегодня, с таким опозданием, благодарю Вас за Ваше доброе письмо.

Оно было самой большой честью, выпавшей мне не только за эти скверные месяцы, а может быть, за всю мою жизнь вообще; но хвалит оно меня за поведение, которое было для меня естественно и, стало быть, вряд ли заслуживает похвалы. Не очень, правда, естественно для меня положение, в котором я оказался из-за того, что вел себя так; ведь я, в сущности, слишком хороший немец, чтобы мысль о длительном изгнании не была для меня весьма тяжела, и разрыв со своей страной, почти неизбежный, очень угнетает меня и страшит, – а это как раз признак того, что он плохо вяжется с моей природой, для которой традиционное гётеанско-репрезентативное начало характерно настолько, что мученичество не кажется ей истинным ее уделом. Чтобы навязать мне эту роль, должно было, видимо, случиться что-то необыкновенно противоестественное и гнусное, и вся эта «немецкая революция», по глубочайшему моему убеждению, действительно противоестественна и гнусна. У нее нет ни одного из тех свойств, которыми настоящие революции, даже самые кровавые, завоевывали симпатию мира. Она по сути своей не есть «возмущение», что бы ни говорили и ни кричали ее носители, а есть ненависть, месть, подлая страсть к убийству и мещанское убожество души. Ничего хорошего из этого не выйдет, я убежден бесповоротно, ни для Германии, ни для мира, и то, что мы всячески предостерегали от сил, принесших это моральное и духовное бедствие, нам конечно, когда-нибудь, к нашей чести, зачтется, да, нам, которые, может быть, тут и погибнут.

Преданный Вам

Томас Манн.

 

ТОМАС МАНН – ЮЛИУСУ БАБУ

Цюрих – Кюсяахт, Шидхальденштрассе, 33, 25.11.34

Дорогой господин Баб,

сердечное спасибо за Ваше письмо от 20-го. Я особенно рад тому, что и этот второй том увлек Вас. Он идет поначалу несколько тяжело, но зато потом в нем, как и мне кажется, много любопытного и занимательного. Кстати, его никак, в общем-то, нельзя считать вполне самостоятельным томом. Позднее он должен составить одно целое с первым, и весь роман будет двухтомный.

Ваш вопрос насчет Лии^{, конечно, вполне оправдан. Первой обратила мое внимание на этот пробел, производящий впечатление забывчивости, и потребовала, чтобы я заполнил его, моя жена. Последовать ее совету помешала мне какая-то смесь безразличия и убежденности. Молчание относительно Лии основано, в сущности, на некоем художественном намерении; она просто-напросто должна быть забыта. Если же этого не происходит, как в случае с Вами, и возникает вопрос насчет нее, то я, конечно, обязан ответить. У меня было такое чувство, что после того, как эта «неправедная» сыграла свою роль полностью и было к тому же упомянуто, что она «с красными своими глазами, отвергнутая, всегда сидела в шатре», повествование может умалчивать о ней и не касаться ее дальнейшей, уже не имеющей значения судьбы. Сообщать о ее смерти просто не было, чисто повествовательски, никакого интереса, и если читатель воспринимает это как недостаток, то я должен принять этот упрек и могу выдвинуть лишь тот довод, что холодный отчет о смерти Лии показался бы на фоне отчета о кончине Рахили, может быть, более бессердечным, чем полное молчание.}

Бруно Франки ^{еще не выполнили своего плана переселиться в Англию. Как я только недавно узнал, они находятся сейчас в Санари сюр Мер (Вар).}

Я вовсе не доволен, что Вам дали прочесть «Юного Иосифа» в гранках; они, не говоря уж об опечатках, еще отнюдь не давали верной картины книги. Впоследствии была снята целая глава, оказавшаяся ненужной, да и не все было в порядке с заглавиями отдельных кусков, а они для общей картины весьма важны. Если впечатление сложилось все-таки благоприятное, то тем лучше! Я с большой радостью жду Вашей рецензии.

Привет и наилучшие пожелания!

Преданный Вам Томас Манн.

 

ТОМАС МАНН – РЕМЕ ШИКЕЛЕ

Кюснахт – Цх., 2.IV.34

Дорогой Рене Шикеле!

В это прекрасное пасхальное утро (это самая, кажется, лазурная пасха на моей памяти) мне хочется опять послать Вам привет и осведомиться о Вашем и Вашей семьи житье в новом доме, где Вы, надеюсь, хорошо себя чувствуете и который удобен для Вашей работы. Мы часто, про себя и вслух, сожалеем, что не можем его увидеть и что вообще эпизод нашего соседства и частого общения прошлым летом так и остался эпизодом, на повторение которого видов покамест нет. Недавно я писал об этом своему брату, тоже посетовавшему на то, что именно теперь мы живем в разных городах и даже разных странах, и объяснил ему, что удерживает нас здесь. Привязывают нас к Швейцарии, во всяком случае на ближайшие годы, прежде всего дети. Они здесь, в гимназии и консерватории, устроены, они явно счастливы, и было бы несправедливостью снова пересаживать их, притом на иноязычную почву. Особенно для мальчика^{, делающего успехи у своего концертмейстера, новая перемена учителя была бы безусловно вредна. Мы могли бы его, правда, оставить здесь; но мы хотим подождать хотя бы Меди, которая через 1 1/2 года должна сдать экзамены на аттестат зрелости. Дальше мы не загадываем: кто загадывает теперь больше, чем на 1 1/2 года вперед? До тех пор мы будем с помощью божьей платить бешеные деньги за наш дом над озером, а там видно будет. Вообще-то я, признаться, рад был бы сохранить то состояние половинчатой или, вернее, не совсем решительной эмиграции, какое представляет собой жизнь в Восточной Швейцарии, так сказать, у ворот Германии, и рад был бы сделать его со временем еще менее скованным и оседлым. Я откровенно завидую Гессе, который давно за границей, но для которого Германия не закрыта. Мое отвращение к тамошним порядкам и мое горячее желание, чтобы хозяйничающая там банда убралась так или иначе к чертям, нисколько не изменились; но мне все трудней примириться с тем, что из-за этих идиотов я отрезан от Германии или хотя бы только оставил им свое имущество, дом и утварь. Я не отказываюсь от попытки вырвать это из рук мюнхенских мерзавцев; и поскольку меня, к разочарованию этих самых мерзавцев, не лишили подданства и в последний заход, то и правда есть какая-то вероятность, что в обозримом будущем мне это вернут. Если бы мы могли пользоваться своей мебелью, мы сильно сэкономили бы на арендной плате, да и чувствовали бы себя спокойнее в окружении вещей из прежней жизни. Но главное, если бы мы отвоевали ее, это было бы просто торжеством над мюнхенскими властителями, за которым, по человеческому разумению, должно было бы волей-неволей последовать продление моего паспорта. Тогда я мог бы по крайней мере проезжать через Германию, чтобы навещать наш дом в Мемельской области. Я требую такой свободы передвижения, я считаю наглостью, что мне в ней отказывают! Это тоже позиция, разве не так? Скажите, считаете ли Вы ее предательской и бесхарактерной!}

А можете и не говорить, потому что моя позиция, мои планы и решения нетверды и противоречивы. Как только я поднимаю глаза ОТ своего причудливого эпоса, где продвинулся до первой беседы между Иосифом и Потифаром в финиковом саду последнего, я начинаю думать о некоем очень личном и беспощадном разговоре, в форме книги, по поводу немецких дел, разговоре, за который мне когда-нибудь да придется приняться и который будет, конечно, означать полный разрыв с Германией до конца нынешнего режима, то есть, вероятно, до конца моих дней. Или Вы верите, что я или Вы доживем до его краха? Недовольство велико, ропщут вовсю и довольно открыто, экономическое положение скверное (хотя иные отрасли промышленности процветают), есть опасность падения марки я появления суррогатных товаров, не будет недостатка и во внешнеполитических неудачах и т. д. Но немецкий народ терпелив, и так как свободы он не любит, воспринимая ее как беспорядок, отчего она в известной мере и правда приводит его к беспорядку, то, несмотря на тяжелые разочарования, он будет при новом, грубодисциплинарном строе чувствовать себя все-таки лучше и спокойнее, все-таки «счастливее», чем при республике. Добавить нужно неограниченные средства обмана, оглушения и оглупления, которыми располагает этот режим. Интеллектуальный и нравственный уровень давно уже пал так низко, что задора, необходимого для настоящего возмущения, ждать просто не от кого. И, находясь в этом состоянии деградации, они преисполнены торжественного сознания, что представляют собой новый мир, – а нов-то их новый мир именно деградацией. Мы в нем чужие, и нам в конце концов придется смириться. Я лично давно начал смотреть на себя исторически, как на пережиток другой эпохи культуры, эпохи, которую я индивидуально довожу до конца, хотя, по сути, она уже мертва и забыта. Эдуард Корроди^{из «Нойе цюрхер цайтунг» не бог весть какой критик, но когда он в своей рецензии на «Иосифа» назвал его «последней песней немецкой воспитательной поэзии», меня это действительно взволновало. Фердинанд Лион, с которым я тут часто мило беседую, применяет к этой книге еще более торжественное определение. Он называет ее «Les adieux de l’Europe» . Этот грустный, но почетный титул мне нравится, и я думаю, по крайней мере, в пессимистические часы, что все, что мы сегодня делаем, заслуживает такого названия. План Вашего журнала и его заголовок «Защита Запада» показывают мне, что у Вас более боевое настроение. Я отсоветовал Вам браться за это дело, но в глубине души я хочу, чтобы Вы осуществили свой план. Нет ничего прекраснее, чем почетные арьергардные бои, а кроме того, мы, может быть, сами не знаем, как мы еще сильны.}

Я послал бы Вам недавно вышедшего «Юного Иосифа», если бы не был уверен, что Вы его и так получите. Надеюсь, скоро представится случай лично подарить его Вам. Берман выпустил его с несколько странной поспешностью. Тем длиннее будет зато вторая пауза. Веселость, необходимую для творчества, приходится ведь постоянно отвоевывать у обыденной тоски, да и некоторая усталость после первой тысячи страниц неизбежна…

Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

Отзывы о творчестве Томас Манн

И снова времечко бежит,
Его теряем нерадиво,
А жизнь течёт неторопливо,
Весьма похожая на жизнь…
Юрий Лоза, «Резиновые дни»

Всё время, пока я читал «Волшебную гору», мне вспоминалась стародавняя притча о шести слепых мудрецах, которые решили узнать, на что похож слон. Наверное, ее все знают, но на всякий случай уточню: один ощупал бок слона и счел, что слон похож на стену, другой подержал в руках хобот и решил, что слон похож на змею, третьему достался хвост, и он сделал вывод, что слон похож на веревку, и так далее. Слепые спорили до хрипоты целый день, но так и не пришли к согласию.

«Волшебная гора» — это как раз такой слон. Томас Манн велик, многолик, глубок и необъятен, и речь отнюдь не о пресловутом количестве авторских листов, хотя этот роман — произведение весьма объемистое 🙂

«Волшебная гора» — виртуозное изображение мира в миниатюре. Планеты, суженной до размеров небольшого санатория в Альпах. Универсума, существенно деформированного самой средой пребывания и вместе с тем сохранившего все черты и свойства реального мира. Это удивительно глубокий философский роман со множеством причудливых переплетений и напластований, в котором не то что любая из сюжетных линий, но и лирические отступления, и даже отдельные реплики могли бы стать основой для самостоятельного произведения. Конечно, не столь объемного, но тем не менее.

Из-за этой многоплановости мне — лично для себя — было довольно сложно сформулировать, о чем этот роман. В голове прозвучал внутренний диалог — сколь краткий, столь же и невразумительный:

— О чем «Волшебная гора»? Ну, если в двух словах?
— О жизни.
— Хм… Ну, допустим. А жизнь — она о чем?
— …………………………………..

Подобно тем слепцам, которые экспериментальным путем выясняли, на что же похож слон, я нащупал в «Волшебной горе» несколько моментов, которые в наибольшей степени затронули меня лично. Весьма вероятно, что другие читатели этого произведения сочли наиболее значимыми совершенно другие вопросы и проблемы — что ж, тем и прекрасен Томас Манн, что каждый может найти что-то свое, созвучное его душе 🙂
Итак, для меня «Волшебная гора» — это прежде всего роман

о том, что «ко всему-то подлец-человек привыкает».
В какие условия ни помести людей, они непременно найдут способ к ним приспособиться. Пусть даже эти условия будут бесконечно далеки от обычной нормальной жизни, а сам механизм приспособления будет носить несомненные черты патологической адаптации.
Ибо патологическая адаптация — это не только алкоголизм, наркомания и все прочие «-измы» и «-мании», настигающие род человеческий. Это еще и сдвиги мировосприятия, вызывающие сильнейшее, вплоть до идиосинкразии, изумление у людей непосвященных. Иногда эти изменения обратимы, иногда — нет.
Манн описывает быт и нравы обитателей санатория с мягкой иронией. Иногда изображаемые им картины становятся уж совсем карикатурами, но даже в этих случаях преобладает не едкий сарказм, а снисходительность мудреца к неразумным, нестойким, неопытным. Из персонажей романа этот трезвый взгляд более всего присущ Сеттембрини и в какой-то степени — его вечному оппоненту Нафте, но и они оба в немалой степени карикатурны.
Обитатели санатория — небольшого замкнутого мирка, где есть тщательный уход и все необходимое для поддержания жизнедеятельности, — фактически превращаются в особую касту, решительно отличающуюся от внешнего мира. Поэтому-то в романе так часто повторяется рефрен «там внизу, на равнине», как бы проводящий резкую границу между больными, которые на основании одной лишь своей болезни ощущают свою причастность к некоему таинству и высшему знанию, и всеми остальными — «им, гагарам, недоступно» 🙂 Поэтому-то дядя главного героя романа Ганса Касторпа, приехавший навестить племянника, чувствует себя не в своей тарелке при соприкосновении с этим мирком, — он совершенно не в состоянии понять, что случилось с племянником, которого он знал как рассудительного и трезвомыслящего молодого человека абсолютно от мира сего, и что вообще происходит в этом санатории. Недолгий визит дяди заканчивается поспешным и внезапным бегством, и его опасения можно понять — а вдруг это заразно? 🙂 А оно и впрямь заразно, только для этого нужно больше времени.
Кстати, о времени: санаторий кардинально меняет его восприятие. Три недели, на которые Ганс Касторп приехал навестить своего кузена Иоахима Цимсена, воспринимаются самим Иоахимом и другими местными обитателями как один день — это вообще не срок, это ничто. На периоды длительностью меньше шести месяцев здесь не принято обращать внимания, более или менее значимым сроком считается даже не один год, а несколько лет. А ведь это — месяцы и годы полноценной, а не суррогатной ЖИЗНИ…
И для полной наглядности — предостерегающая цитата из беседы либерального интеллигента Лодовико Сеттембрини, носителя идеалов прогресса и гуманистических ценностей, с Гансом Касторпом:

Я мог бы рассказать о сыне и супруге, прожившем здесь одиннадцать месяцев, мы познакомились с ним. Он был, пожалуй, немного старше вас, да, постарше. Его отпустили как выздоровевшего, для пробы, и он вернулся домой, в объятия близких; там были не дяди, там были мать и жена; и вот он лежал целыми днями с градусником во рту и ни о чем другом знать не хотел. «Вы этого не понимаете, — говорил он. — Надо пожить там наверху, тогда узнаешь, что именно нужно. А у вас тут внизу нет основных понятий». Кончилось тем, что мать заявила: «Возвращайся наверх. Тут тебе больше делать нечего». И он сюда вернулся. Возвратился «на родину», — вы же знаете, те, кто здесь пожил, называют эти места своей «родиной». С молодой женой они стали совсем чужими, у нее, видите ли, не было «основных понятий», и ей пришлось от него отказаться. Она увидела, что «на родине» он найдет себе подругу с одинаковыми «основными понятиями» и останется там навсегда.

Сказывается и еще один фактор — дурацкий стереотип, который, однако же, прочно укоренился в общественном сознании. Озвучивает его наш главный герой в разговоре с тем же Сеттембрини:

…не подходят друг к другу болезнь и глупость, несовместимы они! Мы не привыкли представлять их вместе! Принято считать, что глупый человек должен быть здоровым и заурядным, а болезнь делает человека утонченным, умным, особенным. Такова общепринятая точка зрения.

Сеттембрини — умный, ироничный, трезвомыслящий (хотя и несколько излишне восторженный) эрудит — довольно жестко осаживает Ганса Касторпа. Однако расхожее мнение не становится от этого менее расхожим. К тому же оно очень удобно — обывателю, в глубине души сознающему, что он не наделен никакими особенными достоинствами, благодаря такой концепции становится как-то легче и проще уважать себя и возвыситься над теми, живущими «внизу, на равнине». Слаб человек…

о том, что где бы человек ни оказался, иерархизм и кастовость сознания останутся ему имманентны во веки веков, аминь.
Манн очень психологически точно рисует атмосферу, в которой формируются свои сословия и «клубы по интересам», патриции и плебеи, аристократы и дегенераты. Естественно, на характер этой новоиспеченной социальной стратификации накладывает отпечаток место действия и те обстоятельства, которые и привели местных обитателей в этот маленький альпийский санаторий.
Здесь утрачивают актуальность все различия, которые имели место между постояльцами санатория «там внизу, на равнине», сиречь в их прежней жизни. Социальный статус, имущественное положение, род занятий, возраст, уровень образования и интеллекта, национальная принадлежность — всё это и многое другое отходит на второй план. А на первый выходит ее величество Болезнь — отношение общества к тому или иному индивиду определяется прежде всего тем, чем именно и насколько тяжело он болен. Выстраивается четкая иерархия, в которой каждому отводится место в неписаном, но общепринятом табеле о рангах, и поведение большинства по отношению к тому или иному человеку диктуется именно характером и степенью тяжести его заболевания:

На легко больных здесь не очень-то обращают внимание, — он в этом убедился из многих разговоров. О них отзывались с презрением, на них смотрели свысока, ибо здесь были приняты иные масштабы, — и смотрели свысока не только те, кто были в чине тяжело и очень тяжело больных, но и те, кого болезнь затронула лишь слегка; правда, они этим как бы выражали пренебрежение к самим себе, зато, подчиняясь здешним масштабам, становились на защиту более высоких форм самоуважения. Черта вполне человеческая.
— Ах, этот! — говорили они друг о друге. — Да у него, собственно говоря, ничего нет, он, пожалуй, и права не имеет тут находиться: даже ни одной каверны не найдено… — Таков был дух, царивший в «Берггофе», — своего рода аристократизм, который Ганс Касторп приветствовал из врожденного преклонения перед всяким законом и порядком. Таковы были местные нравы.

Сложно не провести аналогию между бытом постояльцев санатория и, например, нравами и обычаями тюрем. И там, и там люди вынужденно отрезаны от внешнего мира, лишены многих знаков различия и возможностей самовыражения. И что же они делают? Правильно, изобретают собственные. И такое изобретение выполняет две важнейшие функции: во-первых, оно позволяет людям воссоздать некое подобие привычного мира (они ведь не родились в «Берггофе» и не свалились в него с Луны, а приехали туда во вполне сознательном возрасте), а во-вторых, дает ощущение полноты жизни. Не саму полноту, но как минимум иллюзию таковой.

о том, что события в романе происходят на рубеже первого и второго десятилетий ХХ века, и до первой мировой войны — рукой подать.
Как я уже упомянул в начале текста, санаторий «Берггоф» — точное изображение мира (ну, пусть главным образом Европы) в миниатюре. А там происходит очень много чего. Бурное техническое развитие и напрямую связанный с ним рост промышленного производства, научные открытия и изобретения, колониальная экспансия и территориальные притязания, поиски рынков сбыта и в конечном счете — потребность одних держав в переделе мира, а других — в его недопущении. И, естественно, постоянно нарастающее напряжение.
Мировые события находят пародийное, словно в кривом зеркале, отражение в жизни обитателей «Берггофа». Эмоции бурлят и ищут выхода; пациенты очертя голову бросаются то в одно, то в другое занятие. Они то самозабвенно участвуют в кутежах, организованных колоритным кофейным плантатором Пепперкорном; то с остервенением слушают пластинки вне зависимости от того, любят ли они музыку; то с жадностью дикарей набрасываются на фотографирование и проявку снимков; то устраивают спиритические сеансы; то раскладывают пасьянсы; то предаются еще какой-нибудь блажи.
И в конечном счете вся эта напряженность выливается в ссоры, скандалы и даже драки, вспыхивающие буквально на ровном месте, по самому ничтожному поводу и даже без такового. Читаешь описание драки между антисемитски настроенным коммерсантом Видеманом и еще одним коммерсантом по фамилии Зонненштейн — и поневоле вспоминаешь фразу о том, что история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, другой — в виде фарса. И этот фарс, учиненный постояльцами «Берггофа», был карикатурным отображением трагических процессов, происходивших «там внизу, на равнине».
У Сальвадора Дали есть известное произведение «Мягкая конструкция с вареными бобами. Предчувствие гражданской войны». Хочется сказать, что заключительные главы «Волшебной горы» — полноценный литературный аналог этой картины.

А затем — война. И мы видим Ганса Касторпа — беззлобного, уравновешенного, не наделенного особыми способностями, но неглупого и склонного к размышлениям человека, — бегущим в атаку с винтовкой в руках под ураганным артиллерийским огнем противника. И что будет дальше с ним и с тысячами ему подобных, решительно неизвестно. «А из этого всемирного пира смерти, из грозного пожарища войны, родится ли из них когда-нибудь любовь?..»

А чтобы не заканчивать на минорной ноте, покажу-ка я картинку. Вот, пожалуйста — те самые слепые мудрецы и слон 🙂

Томас Манн | Биография, книги и факты

Томас Манн , (родился 6 июня 1875 года, Любек, Германия — умер 12 августа 1955 года недалеко от Цюриха, Швейцария), немецкий писатель и эссеист, чьи ранние романы — Buddenbrooks (1900), Der Tod in Venedig (1912; Смерть в Венеции ) и Der Zauberberg (1924; Волшебная гора ) — принесли ему Нобелевскую премию по литературе в 1929 году.

Ранние литературные усилия

Отец Манна умер в 1891 году, и Манн переехал в Мюнхен, центр искусства и литературы, где он жил до 1933 года.После поверхностной работы в страховой конторе и в редакции Simplicissimus, сатирического еженедельника он посвятил себя писательству, как это уже сделал его старший брат Генрих. Его ранние сказки, собранные как Der kleine Herr Friedemann (1898), отражают эстетизм 1890-х годов, но глубину им придает влияние философов Шопенгауэра, Ницше и композитора Вагнера, всем из которых Манн всегда признавался глубокий, хотя и неоднозначный, долг.Большинство первых историй Манна сосредоточено на проблеме творческого художника, который в своем стремлении к форме оспаривает бессмысленность существования, противоположность, которую Манн расширил до противоположности между духом ( Geist ) и жизнью ( Leben ). Но, проявляя сочувствие к описанным им художественным несоответствиям, Манн также осознавал, что мир воображения — это мир выдумки, и близость художника к шарлатану уже становилась темой. При этом в его творчестве проявилась некоторая ностальгия по обычной, беспроблемной жизни.

Эта двойственность нашла полное выражение в его первом романе Buddenbrooks, , который Манн сначала намеревался стать новеллой, в которой переживание трансцендентных реалий музыки Вагнера загасит желание жить в сыне буржуазной семьи. С этого начала роман строит историю семьи и ее бизнес-центра на протяжении четырех поколений, показывая, как творческая жилка не только делает более поздних членов семьи непригодными для практических занятий деловой жизнью, но и подрывает их жизнеспособность.Но почти против своей воли в Buddenbrooks Манн написал нежную элегию старым буржуазным добродетелям.

В 1905 году Манн женился на Кате Прингсхайм. В браке было шестеро детей, и это был счастливый брак. Возможно, именно это счастье привело Манна в Королевское Высочество к сказочному примирению «формы» и «жизни», деградировавшего феодального авторитета и мощи современного американского капитализма. Однако в 1912 году он вернулся к трагической дилемме художника с «Смерть в Венеции», — мрачным шедевром.В этой истории главный герой, выдающийся писатель, чья нервная и «декадентская» чувствительность контролируется дисциплиной стиля и композиции, ищет расслабления от перенапряжения в Венеции, где, когда болезнь ползет по городу, он поддается увлечению и желание смерти. Символы эроса и смерти создают тонкий узор в чувственной роскоши этой сказки, завершающей эпоху в творчестве Манна.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.Подпишитесь сейчас

Первая мировая война и политический кризис

Начало Первой мировой войны пробудило пламенный патриотизм Манна и пробудило осознание социальной приверженности художника. Его брат Генрих был одним из немногих немецких писателей, которые ставили под сомнение цели войны с Германией, и его критика немецкого авторитаризма задела Томаса резкими нападками на космополитических литераторов. В 1918 году он опубликовал большой политический трактат « Размышления о неполитическом человеке», , в котором вся его изобретательность была призвана оправдать авторитарное государство в противовес демократии, творческий иррационализм против «плоского» рационализма и внутреннюю культуру против моралистического. цивилизация.Эта работа принадлежит традиции «революционного консерватизма», ведущей от немецких националистических и антидемократических мыслителей XIX века Пола Антона де Лагарда и Хьюстона Стюарта Чемберлена, апостола превосходства «германской» расы над национал-социализмом; и позже Манн отверг эти идеи.

С учреждением Германской (Веймарской) республики в 1919 году Манн постепенно пересмотрел свои взгляды; эссе «Гете и Толстой» и «Von deutscher Republik» («Немецкая республика») демонстрируют его несколько нерешительную приверженность демократическим принципам.Его новое положение прояснилось в романе «Волшебная гора». Его тема выросла из более раннего мотива: молодой инженер Ганс Касторп, навещающий своего кузена в санатории в Давосе, оставляет практическую жизнь, чтобы подчиниться богатым соблазнам болезней, внутреннего состояния и смерти. Но санаторий становится духовным отражением возможностей и опасностей реального мира. В конце концов, несколько скептически, но гуманно, Касторп принимает решение о жизни и служении своему народу: решение, которое Манн называет «прощанием со многими опасными симпатиями, очарованием и искушениями, к которым была склонна европейская душа».В этой великой работе Манн с поразительной проницательностью формулирует судьбоносный выбор, стоящий перед Европой.

Вторая мировая война и ссылка

С этого времени творческие усилия Манна были направлены на роман, почти не прерываемый очаровательной личной новеллой Ранняя скорбь или Марио и волшебник, а новелла, которая в лице убогого иллюзиониста символизирует характер Фашизм. Его литературные и культурные эссе начали играть все большую роль в разъяснении и передаче его осознания хрупкости гуманности, терпимости и разума перед лицом политического кризиса.Этому посвящены его эссе о Фрейде (1929) и Вагнере (1933), равно как и очерки о Гете (1932), который все больше и больше становился для Манна образцом своей мудрости и уравновешенности. Различные очерки о Ницше с особой остротой отражают борьбу Манна с некогда дорогими ему взглядами. В 1930 году он выступил в Берлине с мужественной речью «Ein Appell an die Vernunft» («Призыв к разуму»), призывая к формированию общего фронта культурной буржуазии и социалистического рабочего класса против бесчеловечного фанатизма национального движения. Социалисты.В эссе и во время лекций в Германии, Париже, Вене, Варшаве, Амстердаме и других местах в течение 1930-х годов Манн, упорно критикуя нацистскую политику, часто выражал сочувствие социалистическим и коммунистическим принципам в самом общем смысле, что они были гарантией гуманизма и свободы.

Когда Гитлер стал канцлером в начале 1933 года, Манн и его жена, отдыхавшие в Швейцарии, были предупреждены их сыном и дочерью в Мюнхене, чтобы они не возвращались. Несколько лет его дом находился в Швейцарии, недалеко от Цюриха, но он много путешествовал, посетил Соединенные Штаты с лекциями и, наконец, в 1938 году поселился там сначала в Принстоне, а с 1941 по 1952 год в южной Калифорнии.В 1936 году он был лишен немецкого гражданства; в том же году Боннский университет лишил его звания почетного доктора, присвоенного им в 1919 г. (восстановлено в 1949 г.). С 1936 по 1944 год Манн был гражданином Чехословакии. В 1944 году он стал гражданином США.

После войны Манн несколько раз посетил Восточную и Западную Германию и получил множество общественных наград, но отказался вернуться в Германию, чтобы жить. В 1952 году он снова поселился недалеко от Цюриха. Его последние крупные эссе — о Гете (1949), Чехове (1954) и Шиллере (1955) — впечатляюще напоминают о моральной и социальной ответственности писателей.

Любек | История, факты и достопримечательности

Любек , полностью Hansestadt Lübeck («Ганзейский город Любек») , город и крупный морской порт, Шлезвиг-Гольштейн Земля (штат), северная Германия. Он расположен на реках Траве и Вакениц, примерно в 9 милях (14 км) от Балтийского моря. В средние века это был один из главных торговых центров Северной Европы и главный город Ганзейского союза (ассоциации городов для защиты торговых интересов).

Любек Британская энциклопедия, Inc.

Более раннее поселение в этом районе называлось Любице; Расположенный в месте слияния рек Швартау и Траве, в 4 милях (6 км) ниже по течению от нынешнего центра города, он был резиденцией славянского княжества и имел замок и гавань. Немецкий город был основан графом Адольфом II Гольштейнским в 1143 году. Это поселение было разрушено пожаром в 1157 году, но в 1159 году Генрих III, герцог Саксонии, построил новый город. Он быстро развивался как главный торговый центр между страны-производители сырья в северной и восточной Европе и производственные центры на западе.

Любек, Германия: Река Траве

Любек, Земля Шлезвиг-Гольштейн, Германия, на реке Траве.

© Visum / Офис прессы и информации Федерального правительства Германии

На короткое время (1201–26) Любек принадлежал Дании, но в 1226 году Фридрих II сделал его свободным имперским городом. В это время Любек разработал форму самоуправления со своими законами и конституцией. Позднее «законы Любека» были предоставлены более чем 100 городам в Прибалтике, и пример Любека сильно повлиял на экономику и внешний вид этих городов.В 1358 году Ганзейский союз сделал Любек своим административным центром. Это событие произошло всего через восемь лет после того, как население города было опустошено Черной смертью. Последующие десятилетия принесли городу рост благосостояния, но были также периоды гражданских волнений (1380–84 и 1408–1616 гг.), Когда гильдии ремесленников и ремесленников активно выступали против городского совета, который контролировался купцами. Открытие канала Штекниц в 1398 году значительно облегчило доставку соли из Люнебурга.К началу 15 века Любек был вторым по величине городом (после Кельна) на севере Германии с населением около 22 000 человек.

Коренные изменения произошли с протестантской Реформацией (1529–1530 гг.). Городской совет был исключен, а революционер Юрген Вулленвевер стал бургомистром Любека. Вулленвевер вёл безуспешную войну против Дании, Швеции и Нидерландов, что привело к упадку в экономике города и его региональному политическому влиянию. Хотя Ганзейский союз был фактически распущен в 1630 году, Любек оставался самой важной гаванью на Балтийском море.Он был нейтральным во время Тридцатилетней войны, но во время французской революционной и наполеоновской войн (1792–1815) торговля города была полностью разрушена, поскольку находилась в ловушке экономического давления со стороны соперничающих держав. Любек находился под властью Франции с 1811 по 1813 год, а после 1815 года был членом Германской Конфедерации.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

С 1866 г. Любек принадлежал Северо-Германской Конфедерации, а с 1871 г. — Германской империи.Экономика города была восстановлена ​​после строительства канала Эльба-Любек в 1900 году. Его статус отдельной самоуправляющейся единицы, существовавший с 1226 года, закончился в 1937 году, когда нацистский режим сделал его частью прусской провинции Шлезвиг-Гольштейн. . Во время Второй мировой войны большая часть исторического центра города была разрушена британской бомбардировкой (28 марта 1942 г.), но этот район был восстановлен в ходе послевоенной реконструкции. В конце войны население города резко увеличилось с прибытием 100 000 немецких беженцев, бежавших от советского наступления на востоке.

Любек — крупнейшая гавань Германии на Балтике, а также главный работодатель в городе. Бумага и изделия из дерева, фрукты, зерно, автомобили, соль и удобрения входят в число обрабатываемых грузов, и существует значительный объем паромных перевозок. Другие отрасли включают судостроение, металлообработку и пищевую промышленность; услуги, связанные с финансами, коммуникациями и туристической торговлей, становятся все более важными. Город также славится своими кондитерскими изделиями. С 19 века он провозгласил себя «столицей марципана» во многом благодаря усилиям Иоганна Георга Нидереггера, который разработал процесс для ускорения производства смеси на основе миндаля.

Подобно своему брату и коллеге по писателю Генриху Манну (1871–1950), романист Томас Манн (1875–1955) родился в семье аристократов в Любеке, который является декорацией для его романа Buddenbrooks (1900). Внутренний город был внесен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО в 1987 году; он сохраняет характерный средневековый характер в его узких мощеных улочках и тщательно отреставрированных домах и магазинах, а также в церковных и муниципальных структурах. Среди выдающихся памятников Любека — Мариенкирхе (церковь Св.Марии, кирпичное строение 13–14 веков в готическом стиле), романский собор (начатый в 1173 году при Генрихе III) и великолепная ратуша (ратуша), построенные в сочетании стилей готики и ренессанса. Водные пути и парки очерчивают внутренний город, где когда-то рв и валы защищали его от нападений. Две башни с башнями — остатки средневековых укреплений: Бургтор (1444 г.), получивший новую крышу в 1685 г., и знаменитый Хольстентор (1478 г.), в котором с 1950 г. размещался городской музей.На арке Хольстентора находится благословение «Concordia domi foris pax» («Конкорд дома, мир снаружи»). Торжества по случаю 850-летия города прошли в 1993 году. Поп. (2011) 210 305.

Нобелевская премия | Определение, история, победители и факты

Нобелевская премия , любая из премий (пять до 1969 года, когда была добавлена ​​шестая), которые ежегодно присуждаются из фонда, завещанного для этой цели шведским изобретателем и промышленником Альфредом Нобелем.Нобелевские премии широко считаются самой престижной в мире наградой за интеллектуальные достижения. Чтобы просмотреть лауреатов Нобелевской премии в алфавитном порядке, хронологически и по прису, см. Ниже .

Нобелевская премия

Лицевая сторона медалей Нобелевской премии по физике, химии, физиологии или медицине и литературе.

Berndt-Joel Gunnarsso — Nordic Photos / возрастной фотосток

Британская викторина

Нобелевских лауреатов по литературе

Вы всезнайка Нобелевской премии? Сопоставьте нобелевских лауреатов по литературе с годом, в котором они получили эту награду!

В завещании, составленном им в 1895 году, Нобель предписывал выделить большую часть своего состояния в качестве фонда для присуждения пяти ежегодных премий «тем, кто в течение предшествующего года принесет наибольшее благо человечеству.Этими призами, учрежденными его завещанием, являются Нобелевская премия по физике, Нобелевская премия по химии, Нобелевская премия по физиологии и медицине, Нобелевская премия по литературе и Нобелевская премия мира. Первое вручение премий произошло 10 декабря 1901 года, в пятую годовщину смерти Нобеля. Дополнительная награда, Премия Sveriges Riksbank в области экономических наук памяти Альфреда Нобеля, была учреждена в 1968 году Банком Швеции и впервые была присуждена в 1969 году. Хотя технически это не Нобелевская премия, она отождествляется с этой наградой; ее победители объявляются вместе с лауреатами Нобелевской премии, а премия в области экономических наук вручается на церемонии вручения Нобелевской премии.

Обратная сторона медали Нобелевской премии, присуждаемой как по физике, так и по химии.

© The Nobel Foundation

После смерти Нобеля был создан Нобелевский фонд для выполнения положений его воли и управления его фондами. В своем завещании он оговорил, что премии должны присуждать четыре различных учреждения — три шведских и одно норвежское. Из Стокгольма Шведская королевская академия наук присуждает премии по физике, химии и экономике, Каролинский институт присуждает премию по физиологии или медицине, а Шведская академия присуждает премию по литературе.Норвежский Нобелевский комитет, базирующийся в Осло, присуждает премию мира. Нобелевский фонд является законным владельцем и функциональным администратором фондов и служит совместным административным органом учреждений, присуждающих премии, но он не занимается обсуждением или принятием решений по присуждению премии, которые находятся исключительно в ведении четырех учреждений.

Процесс выбора

Престиж Нобелевской премии отчасти обусловлен обширными исследованиями, проводимыми при выборе лауреатов.Хотя победители объявляются в октябре и ноябре, процесс отбора начинается ранней осенью предыдущего года, когда учреждения, присуждающие призы, приглашают более 6000 человек для предложения или номинации кандидатов на призы. На каждую премию выдвигается около 1000 человек, и число номинантов обычно колеблется от 100 до примерно 250. Среди номинантов — лауреаты Нобелевской премии, члены самих учреждений, присуждающих премии; ученые, работающие в области физики, химии, экономики и физиологии или медицины; а также должностные лица и члены различных университетов и академий.Респонденты должны представить письменное предложение, в котором подробно описаны достоинства их кандидатов. Самовыдвижение автоматически дисквалифицирует кандидата. Предложения о присуждении премии должны быть поданы в Нобелевские комитеты не позднее 31 января года присуждения премии.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

1 февраля шесть Нобелевских комитетов — по одному на каждую премиальную категорию — начинают свою работу над полученными номинациями. В ходе процесса часто проводятся консультации со сторонними экспертами, чтобы помочь комитетам определить оригинальность и значимость вклада каждого кандидата.В течение сентября и в начале октября Нобелевские комитеты завершили свою работу и представили свои рекомендации Шведской королевской академии наук и другим учреждениям, присуждающим премии. Рекомендации комитета обычно выполняются, но не всегда. Обсуждения и голосование в этих учреждениях на всех этапах тайны. Окончательное решение лауреатов должно быть принято до 15 ноября. Призы могут быть вручены только физическим лицам, за исключением Премии мира, которая также может быть присуждена учреждению.Человек не может быть номинирован посмертно, но победитель, который умирает до получения премии, может быть награжден посмертно, как в случае с Дагом Хаммаршельдом (за мир; 1961), Эриком Акселем Карлфельдтом (за литературу; 1931) и Ральфом М. Штейнманом ( по физиологии или медицине; 2011). (Стейнман был назван победителем через несколько дней после его смерти, о чем не было известно Нобелевской ассамблее. Было решено, что он останется лауреатом Нобелевской премии, поскольку цель посмертного правила заключалась в предотвращении преднамеренного присуждения премий умершим людям.) Награды не подлежат обжалованию. Официальная поддержка того или иного кандидата, будь то дипломатическая или политическая, не влияет на процесс награждения, поскольку лауреаты премии как таковые независимы от государства.

Томас Манн — Биографические данные — NobelPrize.org

Я родился в Любеке 6 июня 1875 года, был вторым сыном купца и сенатора Свободного города Иоганна Генриха Манна и его жены Джулии да Силва Брунс. Мой отец был внуком и правнуком жителей Любека, но моя мать впервые увидела свет в Рио-де-Жанейро как дочь немецкого владельца плантации и португальско-креольского бразильца.Ее увезли в Германию в возрасте семи лет.

Мне было поручено возглавить зерновую фирму моего отца, которой в детстве отмечалось свое столетие, и я посещал научный отдел «Катаринеума» в Любеке. Я ненавидел школу и до самого конца не соответствовал ее требованиям из-за врожденного парализующего сопротивления любым внешним требованиям, которое я позже научился исправлять с большим трудом.Какое бы образование я ни получил, я получил свободно и самоуправно. Официальная инструкция не привела мне никаких знаний, кроме самых элементарных.

Когда мне было пятнадцать, умер мой отец, сравнительно молодой человек. Фирма была ликвидирована. Чуть позже мама уехала из города с младшими детьми, чтобы поселиться на юге Германии, в Мюнхене.

Бесславно окончив школу, я последовал за ней и на время стал клерком в офисе мюнхенской страховой компании, директором которой был друг моего отца.Позже, готовясь к карьере журналиста, я посещал лекции по истории, экономике, истории искусств и литературе в университете и политехникуме. Между тем я провел год в Италии со своим братом Генрихом, который старше меня на четыре года. В это время был опубликован мой первый сборник рассказов, Der kleine Herr Friedemann (1898) [ Little Herr Friedemann ]. В Риме я также начал писать роман Buddenbrooks , который появился в 1901 году и с тех пор стал настолько любимцем немецкой публики, что сегодня его тираж превышает миллион экземпляров.

Далее последовали более короткие рассказы, собранные в томе Тристан (1903), из которых наиболее характерной считается новелла художника Севера и Юга Тонио Крогер , а также диалоги эпохи Возрождения Fiorenza (1906), шкаф драма, которая, однако, время от времени ставилась.

В 1905 году я женился на дочери Альфреда Прингсхайма, заведующего кафедрой математики в Мюнхенском университете.Со стороны матери моя жена — внучка Эрнста и Хедвиг Дом, известных берлинских журналистов и его жены, которые сыграли ведущую роль в немецком движении за эмансипацию женщин. От нашего брака вышло шестеро детей: три девочки, из которых старшая ушла в театр, и три мальчика, из которых старший тоже посвятил себя литературе.

Первым литературным плодом моего нового статуса стал роман Königliche Hoheit (1909) [ Royal Highness ], судебный рассказ, который обеспечивает основу для психологии формально-репрезентативной жизни и для решения моральных вопросов, таких как примирение аристократического, меланхолического сознания с требованиями общества.Затем последовал еще один романистический проект, Bekenntnisse des Hochstaplers Felix Krull (1922) [ Признания Феликса Крулля, Доверительный человек ]. Он основан на идее пародии, взятия элемента почтенной традиции, гетевского, самостилизационного, автобиографического и аристократического исповедания и перевода его в сферу юмористического и криминального. Роман так и остался фрагментом, но есть ценители, которые считают его опубликованные разделы моим лучшим и самым удачным достижением.Возможно, это самая личная вещь, которую я написал, поскольку она отражает мое отношение к традиции, которая одновременно и любящая, и деструктивная, и доминировала во мне как писателе.

В 1913 году была опубликована повесть Тод в Венедиге [ Смерть в Венеции ], которая, помимо Тонио Крогера , считается моим самым значительным достижением в этом жанре. Пока я писал его заключительные разделы, у меня возникла идея «Bildungsroman» Der Zauberberg (1924) [ The Magic Mountain ], но работа над ним в самом начале была прервана войной.

Хотя война не предъявила мне никаких непосредственных физических требований, пока она длилась, она полностью остановила мою творческую деятельность, потому что заставила меня мучительно переоценить свои фундаментальные предположения, человеческое и интеллектуальное самоисследование, которое нашло свое сгущение in Betrachtungen eines Unpolitischen [ Reflections of an Unpolitical Man ], опубликовано в 1918 году. Его предметом является лично акцентированная проблема немецкого происхождения, политическая проблема , рассматриваемая в духе полемического консерватизма, который претерпел множество пересмотров как жизнь продолжалась.Отчет о развитии моих социально-нравственных идей содержится в томах эссе Rede und Antwort (1922) [Вопрос и ответ], Bemühungen (1925) [Усилия] и Die Forderung des Tages (1930) [ Порядок дня ].

Лекционные туры за границу начались сразу после открытия границ стран, нейтральных или враждебных во время войны. Сначала они привели меня в Голландию, Швейцарию и Данию.Весной 1923 года состоялось путешествие в Испанию. В следующем году я был почетным гостем только что созданного ПЕН-клуба в Лондоне; два года спустя я принял приглашение французского отделения Фонда Карнеги и посетил Варшаву в 1927 году.

Между тем осенью 1924 года после многих длительных задержек вышли в свет два тома Der Zauberberg . Интерес публики, выявленный сотнями тиражей книги за несколько лет, доказал, что я выбрал самый благоприятный момент, чтобы выйти на передний план с этой композицией эпически задуманных идей.Проблемы романа по существу не привлекали массы, но они вызывали огромный интерес у образованных людей, и бедствия времени повысили восприимчивость публики до такой степени, что это благоприятствовало моему произведению, которое так преднамеренно разыгрывалось быстро и быстро. свободно с формой романа.

Вскоре после завершения Betrachtungen я добавил к своим более длинным повествованиям прозу идиллию, рассказ о животных Herr und Hund (1919) [ Bashan and I ]. Der Zauberberg последовала буржуазная новелла периода революции и инфляции, Unordnung und frühes Leid (1926) [ Беспорядок и ранняя печаль ]; Mario und der Zauberer [ Mario and the Magician ], написанное в 1929 году, на данный момент является моей последней попыткой создания композиций такого размера. Он был написан во время моей работы над новым романом, который по сюжету и замыслу далеко отличается от всех более ранних произведений, поскольку оставляет позади индивидуальную буржуазную сферу и входит в сферу прошлого и мифа.Библейский рассказ, для которого запланировано заглавие Joseph und seine Brüder , и отдельные разделы которого стали известны посредством публичных чтений и публикаций в журналах, кажется, примерно наполовину завершенной. Связанная с этим ознакомительная поездка привела меня в Египет и Палестину в феврале-марте-апреле 1930 года.

С первых дней своего существования автор этого биографического очерка воодушевлялся в своих начинаниях добрым интересом своих собратьев, а также официальными почестями.Примером может служить присвоение Боннским университетом в 1919 году степени почетного доктора; и, чтобы удовлетворить немецкое восхищение названием, сенат Любека, моего родного города, добавил звание профессора по случаю годовщины города. Я один из первых членов нового литературного отделения Прусской Академии художеств, назначенных самим государством; мой пятидесятилетний день рождения сопровождался выражениями общественной симпатии, которые я могу вспомнить только эмоционально, и вершиной всех этих отличий стало присуждение Нобелевской премии по литературе Шведской академией в прошлом году.Но я могу сказать, что никакая суматоха успеха никогда не омрачала ясного понимания относительности моих заслуг и даже на мгновение не притупляла остроту моей самокритики. Ценность и значение моей работы для потомков можно смело оставить на будущее; для меня это не что иное, как личные следы осознанной, то есть добросовестной жизни.

Биографическая справка о Томасе Мане

Томас Манн (1875-1955) переехал в Швейцарию в 1933 году, вскоре после того, как нацисты пришли к власти и начали кампанию оскорблений против него.Он был официально выслан в 1936 году. В 1937 году Боннский университет лишил его звания почетного доктора (восстановлено в 1946 году), что вызвало у Манна знаменитый и трогательный ответ, в котором он описал положение немецкого писателя в изгнании. Манн, который предвидел и предупреждал рост фашизма во время Веймарской республики (например, в Марио и Волшебник ), продолжал бороться с ним во многих брошюрах и беседах на протяжении всего периода нацистского режима и Второй мировой войны.Он стал американским гражданином в 1940 году и с 1941 по 1953 год жил в Санта-Монике, штат Калифорния. После войны он часто бывал в Европе: в 1949 году он получил премии Гете Веймара (Восточная Германия) и Франкфурта (Западная Германия), но когда он наконец вернулся в Европу, он поселился недалеко от Цюриха, где и умер в 1955 году.

Среди главных произведений последних лет Манна — романы Lotte in Weimar (1939) [ The Beloved Returns ], в которых вымышленный рассказ о встрече влюбленных Вертера , ставшего старым, обеспечивает основу для гениальный психологически и технически портрет старого Гете; Joseph und seine Brüder (1933-43) [ Joseph and его братья ], версия ветхозаветной истории, в которой переплетаются миф и психология; и Dr.Faustus (1947), история художника, который решил заплатить самоуничтожением за силы гения, судьба, которая перекликается с последними днями Третьего Рейха; сборник эссе Leiden und Grösse der Meister (1935) [Страдания и величие мастеров]; и очерк о Шиллере, Versuch über Schiller (1955). Полное издание его сочинений в двенадцати томах было опубликовано в Берлине (1956) и во Франкфурте (1960).

Из Нобелевских лекций, литература 1901-1967 годов , редактор Хорст Френц, издательство Elsevier Publishing Company, Амстердам, 1969

Эта автобиография / биография была написана на момент награждения и первый опубликована в книжной серии Les Prix Nobel .Позже он был отредактирован и переиздан в Нобелевских лекциях . Чтобы цитировать этот документ, всегда указывайте источник, как показано выше.

Томас Манн умер 12 августа 1955 года.

© Нобелевский фонд, 1929 г.

Для цитирования этого раздела
Стиль MLA: Томас Манн — Биографический. NobelPrize.org. Нобелевская премия AB 2021. Ср. 23 июня 2021 г.

Вернуться наверх Вернуться к началу Возвращает пользователей наверх страницы.

Пять романов Томаса Манна, которые теперь считаются классикой

Известный автор, отмеченный наградами, Томас Манн остается ведущей фигурой в немецком каноне.С 25 лет он занимался политикой и философией, неизгладимо узнавая о его образе жизни рабочего класса в Мюнхене конца 19 века. Следующий список книг — это лишь проблеск величия его ума и вневременной мудрости жизни и смерти, которую Манн привнес на страницу.

Будденбрук Томас Манн | © Clemcal / Flikr

Первый роман, опубликованный молодым Томасом Манном, Buddenbrooks — это увековечивание семейных ценностей XIX века, а также рассмотрение таких тем, как судьба, корысть, естественность самопожертвования и угасающие идеалы буржуазии. Немецкая семья.Созданный под влиянием работ Шопенгауэра и Ницше, а также меркантильного окружения Манна, роман затрагивает сложность современной борьбы за идентичность, которую преследуют, с одной стороны, классовые ожидания, а с другой — тщетность попыток добиться социальных изменений. Он строит свой роман в фаталистической манере, постепенно раскрывая крах тела и души четырех поколений одной и той же семьи, каждое из которых обречено и объединено укоренившимся стремлением увековечить патриархальный статус своего имени.Ему удается нарисовать фреску стремлений как старых, так и молодых поколений в современном немецком обществе, и глубоко погрузиться в психику, чтобы проанализировать психологию деструктивных импульсов, придав форму и чувство социальной иерархии, разбитой ее собственными внутренними слабостями.

Magnum opus Томаса Манна — это роман, который предвещает разрушение европейской цивилизации (разрушение, которое действительно опустошило землю всего за десять лет до публикации в 1924 году) через темное патологическое окошко швейцарского санатория.Главный герой романа, Ганс Касторп, играет классическую роль персонажа Билдунгсромана, сформированного и воспитанного на собственном опыте довоенной Европы и мрачном фоне санатория в Давосе. Повсюду страницы Манна служат платформой для глубоких философских дискуссий и интеллектуальных проблем, а повествование хорошо размышляет о природе времени и общества.

Томас Манн, 1939 год | © WikiCommons / Public Domain

Смерть в Венеции — захватывающий роман, охватывающий темы высокомерия, человечности, желания и страстного желания, не говоря уже об уже архетипических идеях смерти и разложения, общих для Манна.В тексте также присутствует скрытый гомоэротизм, который становится средством для комментариев по поводу возраста, сексуальности и общественных обычаев. Густав фон Ашенбах, главный герой рассказа, решает отправиться в затопленный город Венецию в поисках скорби по своей недавно умершей супруге. Прибыв в отель, он совершенно поражен присутствием молодого подростка, который также гостит со своей семьей. Польского происхождения этот Тадзио вскоре сокрушает чувства Ашенбаха; которые апофеозируют его до художественной красоты.Это желание быстро проявляется в всепоглощающей платонической страсти, как на Симпозиуме ; никогда не материализуясь в настоящее выражение чувств, но навечно задумавшись, глубоко в ткани души.

Томас Манн, 1932 | © Bundesarchiv, Bild 183-R15883 / Unbekannt / CC-BY-SA 3.0 / WikiCommons

Используя библейскую структуру, Joseph and His Brothers представляет собой смесь языческих и монотеистических мифов о сотворении человека и его общественных правилах. Роман представляет собой непрерывное произведение, растянувшееся на 16 объемных лет писательской жизни Манна; время, когда автор был озабочен исследованием западного общества, его парадигм, корней и предсказанной гибели иудео-религий.Несмотря на то, что в то время он был свидетелем трагических международных событий, таких как подъем нацистов (которым Манн оказывал стойкую оппозицию), начало Второй мировой войны и изгнание Манна в Швейцарию, он во всем следует своему обязательству исследовать и поддерживать идеалы. и чаяния всего человечества.

Коллекция Иосифа и его братьев | © Foto H.-P.Haack / WikiCommons

Адриан Леверкюн — выдающийся музыкальный композитор, посвятивший всю свою жизнь поискам блестящих достижений в своей области.Его гений поднимается на совершенно новый уровень после того, как он — как винтик в великой немецкой культурной машине — заключает мефистофелевский пакт с дьяволом. Благодаря многочисленным предложениям Марлоу и Гете, Манн создает глубокую корреляцию между образами немецкого творческого гения и современным политическим государством Германии, отравленных своей близостью к демоническому и анафеме. Между нацистским периодом Германии и нейросифилитическим слабоумием Леверкюна также создана большая аллегория, которая заставляет читателя задуматься о проявлениях зла как в индивидуальных, так и в коллективных обстоятельствах.

Томас Манн Биография | Список произведений, учебных пособий и эссе

Томас Манн получил Нобелевскую премию по литературе в 1929 году и был самым важным прозаиком Германии двадцатого века. Манн родился 6 июля 1875 года в семье высшего среднего класса в морском порту Любек, Германия. После преждевременной смерти отца в 1891 году состояние семьи резко ухудшилось, и они переехали в Мюнхен. После окончания средней школы Манн устроился на работу страховым агентом, но быстро понял, что литература — его страсть.В Мюнхене Манн сблизился со своей матерью бразильского происхождения, которая познакомила его с кругом городских интеллектуалов. Манн переехал в Италию в 1896 году со своим братом Генрихом, чтобы начать работу над своим первым романом Buddenbrooks .

Публикация Buddenbrooks за 1900 год, в которой прослеживается жизнь купеческой семьи на протяжении нескольких поколений, сделала Манна богатым и знаменитым почти в мгновение ока. Его единственный драматический прием, прозаическая пьеса 1905 года под названием Fiorenza , не имел большого успеха.Однако Манн закрепил свою репутацию великого писателя публикацией ряда коротких произведений, в том числе Тода в Венедиге (Смерть в Венеции) в 1912 году. Новелла описывает распад выдающегося писателя, который путешествует в Венецию и падает в нем. любовь с молодым польским мальчиком. Работа была, по крайней мере, частично основана на собственном опыте Манна, и большая часть его будущих работ была сосредоточена на близости гения и безумия и на притяжении гомоэротизма.

Манн боролся со своими гомосексуальными наклонностями в своей литературе и на протяжении всей своей жизни, но в 1905 году женился на Кате Прингсхайм, дочери еврейского профессора.Автор глубоко неоднозначно относился к избранному им типичному буржуазному образу жизни, но остался с решением остаться в гетеросексуальном браке. С женой у него было шестеро детей, трое мальчиков и три девочки.

Манн продолжал создавать художественные произведения, в том числе необычно сатирический роман Royal Highness в 1916 году и более короткую работу под названием Early Sorrow в 1929 году. В 1924 году Манн наконец опубликовал то, что многие считают его величайшим произведением, The Волшебная гора .Действие романа происходит в туберкулезном санатории в Швейцарских Альпах, сообществе, которое представляет собой микрокосм Европы непосредственно перед Первой мировой войной. Главный герой, здоровый молодой человек, приезжает в санаторий с коротким визитом, но в итоге останавливается на семь. годы. В конце концов, он находит удовлетворение, покидая сообщество. Роман олицетворяет стиль, которым Манн известен больше всего: ироничный, мрачный и символичный. Манн получил Нобелевскую премию за этот роман и за Королевское Высочество .

Между 1933 и 1943 годами Манн опубликовал тетрологию под названием Иосиф и его братья , посвященную истории библейского персонажа.В своем знаменитом Докторе Фаусте (1947) Манн пересказал знаменитый миф как композитор, который продает свою душу дьяволу в обмен на славу. Произведение, основанное на его друге, композиторе Арнольде Шенберге, выражает отчаяние Манна по поводу немецкого нацизма. Последние романы Манна включают The Holy Sinner (1951), Confessions of Felix Krull и Confidence Man (1954).

Хотя Манн не был политическим писателем, он был вынужден несколько раз переехать по политическим причинам.В начале Первой мировой войны Манн консервативно верил в монархию и гегемонию Германии, но к концу он был более склонен встать на сторону Франции и идеалов демократии. Манн покинул гитлеровскую Германию в 1933 году и жил во Франции и Швейцарии, прежде чем обосноваться в Соединенных Штатах в 1938 году. Он преподавал в Принстонском университете в Нью-Джерси в течение двух лет, но переехал в Пасифик Палисейдс, Калифорния, чтобы присоединиться к эмигрантскому сообществу немецкой интеллигенции, включая композитор Арнольд Шенберг, драматург Бертольд Брехт и родной брат Манна Генрих.После Второй мировой войны, в эпоху Маккарти, Манн разочаровался в американской политике и вернулся в Европу в 1952 году. Он умер в Цюрихе 12 августа 1955 года.

Томас Манн Биография

Томас Манн биография

Томас Манн родился в 1875 году в очень уважаемой купеческой семье в средневековом городе Любек на Северном море. Он был вторым из пяти детей сенатора Томаса Генриха Манна и его музыкально одаренной жены.Благодаря своей матери и многочисленным музыкантам, которые часто бывают в их доме, Манн в раннем возрасте познакомился с музыкой, особенно с музыкой Рихарда Вагнера.

Культурная, консервативная и искренне протестантская атмосфера дома Манна стала предметом Buddenbrooks (1901), эпопеи значительной сложности с явно автобиографическими элементами. Книга стала первым успехом Томаса Манна и была признана шедевром. Иллюстрируя упадок богатой купеческой семьи на протяжении нескольких поколений, Buddenbrooks использует технику изображения морального разложения через физическое разложение.По сути, это защита традиционных ценностей, но роман уже показывает раннюю тенденцию Манна рассматривать себя как представителя и неумолимого критика той самой среды, которая его сформировала.

Заканчивая Buddenbrooks, Манн начал читать Шопенгауэра и Ницше. Под влиянием их эстетизма он начал опускать защитный щит, который он держал вокруг традиционного социального и политического строя своей собственной среды высшего среднего класса.Их произведения расширили его понимание себя как «заблудшего буржуа», и он сразу же был очарован полярностью между художником и буржуа, духом и природой, смертью и жизнью. Из комментариев и жалоб, нацарапанных на полях рукописи, мы знаем, что под чарами этого дуализма Манн длительное время сомневался в своем искусстве. Два длинных рассказа Тонио Крегера (1903) и Смерть в Венеции (1913) являются наиболее известными трактовками на эту тему.

В 1905 году Манн женился на Кате Прингсхайм, дочери профессора математики из Мюнхена. Катя была не только прекрасной матерью их шестерым детям, но и незаменимым помощником мужу в выполнении его профессиональных обязанностей. Это позволило Манну полностью посвятить себя работе, большая часть которой состояла из трудоемкой практики сбора, казалось бы, незначительных описаний и подробных наблюдений за миром вокруг него.

В соответствии с психологически зрелым реализмом русского писателя Толстого, произведениями которого он полюбил, Манн отказался следовать тому, что он считал преувеличенным пафосом и полетом фантазии экспрессионистов своего времени.В частности, отказ Манна использовать свое искусство в качестве среды для либеральной политической мысли привел к растущему отчуждению между ним и его братом Генрихом, самим известным романистом. В начале Первой мировой войны, когда Томас Манн оправдал расширяющийся милитаризм Германии, назвав его «правом восходящей власти», разрыв между братьями стал полным. Лишь после войны, когда Томас начал менять свои взгляды, наиболее полно изложенные в его автобиографической книге Размышления о неполитическом человеке (1918), они примирились и оставались полными уважения к работе друг друга до тех пор, пока Генрих смерть в 1950 году.

Пытаться минимизировать или игнорировать ультраконсерватизм Томаса Манна того периода, как это неоднократно делали критики, — плохой способ воздать должное его гению, хотя это может быть искренним. Это приводит к серьезной неверной оценке борьбы Манна за освобождение от соблазнов Шопенгауэра и Ницше, которые настаивают на дуализме между искусством и политикой. Под воздействием поражения Германии, а также под влиянием гуманистического евангелия Гете Манн упорно боролся за преодоление этого дуализма.И к тому времени, когда была опубликована его первая крупная попытка синтеза, The Magic Mountain (1924), он мог утверждать, что встал на сторону тех, кто верит в политическую мысль и участие как в неотъемлемый аспект гуманитарных наук. Его лекция Германская Республика (1922) и эссе Гете и Толстой (1923) были важнейшими вехами на пути к этому достижению.

В 1920-х годах Манн начал очень серьезно относиться к своей миссии — заниматься проблемами своего времени.Он даже ездил с политическими лекциями, выступая против правых экстремистов, которые уже начали подрывать новую шаткую Веймарскую республику. Он выступал за посредническую роль демократической Германии между Востоком и Западом. Снова и снова он призывал консервативные и социалистические элементы уладить свои споры и объединиться против их общего врага — нарастающей волны нацизма.

В 1929 году Томас Манн получил Нобелевскую премию за Будденбруков. Это вызвало протест многих либералов, которые считали, что руководящий комитет политически нечувствителен и безответственен, иначе он присудил бы премию на основе «Волшебная гора», , более убедительно излучающей зарождающийся гуманизм Манна.Год спустя был опубликован Марио и Волшебник , яростная атака на фашизм. В 1933 году по случаю пятидесятой годовщины смерти Рихарда Вагнера Манн прочитал блестящую лекцию об агонии и величии Вагнера, великолепно раскрывая метафизику освобождения Шопенгауэра в его сочинениях и описывая его как гениального представителя немецкого культа иррационализма. .

Если до сих пор Манну неоднократно угрожали за его «антинационалистические» взгляды, то после этого выступления началась кампания клеветы в национальном масштабе.Через день после роковой лекции и через двенадцать дней после прихода к власти Гитлера Манн пересек границу со Швейцарией. Официальная Германия ответила лишением его гражданства и звания почетного доктора. Он оставался в Швейцарии до своей эмиграции в США, где в конце концов поселился в Пасифик Палисейдс, Калифорния, в 1938 году.

На протяжении всего своего изгнания Манн считал себя представителем истинного немецкого духа, от имени которого он совершал яростные нападения на нацистский режим.В то же время он не скрывал своего отвращения к западным демократиям, которые так мало сделали для помощи молодой Веймарской республике, в то время как было время отпугнуть Гитлера. Манн боялся умиротворения, и Мюнхенское соглашение 1938 года должно было доказать его правоту.

В политике Франклина Д. Рузвельта Манн увидел то, что он назвал «социал-демократией, которая в экономической и политической сферах должна заменить либеральную демократию». Это послужило духовной основой его антинацизма.Взаимная признательность связала двух мужчин вместе, начиная с 1935 года, когда по предложению Рузвельта Манн был удостоен звания почетного доктора Гарварда. Манн публично поддержал Рузвельта и зашел так далеко, что провел кампанию за его четвертый срок. Если, как уже указывалось, Манн сохранял определенные оговорки в отношении некоторых аспектов традиционной демократии, его антифашизм был бескомпромиссным. Как сказал годы спустя его сын Гоб, историк: «Его приверженность всегда была нерешительной, ослабленной самокритикой; однако его нет, были ясными и сильными.«

Джозеф и его братья (1943), тетралогия о восхождении человечества от мифических истоков к просветленным высотам, было самым известным творением Манна во время его изгнания. Доктор Фауст (1947), полуаллегорическое изображение и попытка объяснения немецкой трагедии во время нацистского правления, получил высокую оценку. Как и все его романы, Доктор Фауст содержит сильные автобиографические элементы; помимо этого, однако, это стоит, по словам самого автора, как признание того, что он никогда не переставал считать своим самым тяжким грехом: его раннего участия в потворстве и даже пропаганде сил политической реакции.

После Второй мировой войны Манн подвергся резкой критике в Германии за то, что он покинул свою страну во время крайней нужды. Если это мнение неоправданно, его, конечно, можно понять. Больше всего его жестокие нападения на нацистский режим — в форме радиопередач из далекой Америки — вызвали недовольство. По сей день они используются для доказательства принципиальной «антинемецкой» позиции Манна. По случаю годовщины Гете его даже заподозрили в симпатиях к коммунистам, потому что он настаивал на посещении как восточной, так и западной оккупационных зон.Он никогда не переезжал в Германию.

Конечно, это новое разочарование в Германии было тяжело вынести. Но что еще больше задело гражданина США (с 1944 года) Томаса Манна, так это приход к политической власти сенатора Джо Маккарти.

Манн, который уже более двух десятилетий с большим энтузиазмом придерживался идеалов американской демократии, был вынужден сенаторским комитетом по антиамериканской деятельности оставить свой пост консультанта по германской литературе в Библиотеке Конгресс.Манну было семьдесят восемь лет, и он, разочаровавшись в Америке, вернулся в Швейцарию.