Михаил Лермонтов — Странный человек читать онлайн
12 3 4 5 6 7 …22
Михаил Юрьевич Лермонтов
Странный человек
романтическая драма
Я решился изложить драматически происшествие истинное, которое долго беспокоило меня и всю жизнь, может быть, занимать не перестанет.
Лица, изображенные мною, все взяты с природы; и я желал бы, чтоб они были узнаны, тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей… Но пускай они не обвиняют меня: я хотел, я должен был оправдать тень несчастного!..
Справедливо ли описано у меня общество? – не знаю! По крайней мере оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня!..
И этому обществу я отдаю себя на суд.
The Lady of his love was wed with one.
Who did not love better. . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
…And this the world calls phrensy, but the wise
Have a far deeper madness, and the glance
Of melancoly is a fearful gift;
What is it but the telescope of truth?
Which strips the distance of its phantasies,
And brings life near in utter nakedness,
Making the cold reality too real!. .
(The Dream. Lord Byron).[1]Сцена I
Утром. 26 августа.
(Комната в доме Павла Григорьевича Арбенина. Шкаф с книгами и бюро.)
(Действие происходит в Москве.)
(Павел Григорич запечатывает письмо.)
Павел Григорич. Говорят, что дети в тягость нам, пока они молоды; но я думаю совсем противное. За ребенком надобно ухаживать, учить и нянчить его, а 20-летнего определяй в службу да каждую минуту трепещи, чтобы он какою-нибудь шалостью не погубил навеки себя и честное имя. Признаться: мое положение теперь самое критическое. Владимир нейдет в военную службу, во-первых, потому что его характер, как он сам говорит, слишком своеволен, а во-вторых, потому что он не силен в математике: куда же определиться? в штатскую? Все лучшие места заняты, к тому же… нехорошо!.. Воспитывать теперь самая трудная вещь; думаешь: ну, всё теперь кончилось! Не тут-то было: только начинается!.. Я боюсь, чтобы Владимир не потерял добрую славу в большом свете, где я столькими трудами достиг до некоторой значительности.
Тогда я же буду виноват; про меня же скажут, как намедни, что я не воспитывал его сообразно характеру. Какой же в его лета характер? Самый его характер есть бесхарактерность. Так: я вижу, что не довольно строго держал сына моего. Какая польза, что так рано развились его чувства и мысли?.. Однако же я не отстану от своих планов. Велю ему выйти в отставку года через четыре, а там женю на богатой невесте и поправлю тем его состояние. Оно по милости моей любезной супруги совсем расстроено; не могу вспомнить без бешенства, как она меня обманывала. О! коварная женщина! Ты испытаешь всю тягость моего мщения; в бедности, с раскаяньем в душе и без надежды на будущее, ты умрешь далёко от глаз моих. Я никогда не решусь увидать тебя снова. Не делал ли я всё, чего ей хотелось? И обесчестить такого мужа! Я очень рад, что у нее нет близких родных, которые бы помогали.(Входит Владимир Арбенин.)
Владимир. Батюшка! здравствуйте…
Павел Григорич. Я очень рад, что ты пришел теперь. Мы кой об чем поговорим: это касается до будущей твоей участи…
Но ты что-то невесел, друг мой! Где был ты?
Владимир (бросает на отца быстрый и мрачный взор). Где я был, батюшка?
Павел Григ<орич>. Что значит этот пасмурный вид? Так ли встречают ласки отца?
Владимир.
Отгадайте, где я был?..Павел Григ<орич>. У какого-нибудь тебе подобного шалуна, где ты проиграл свои деньги, или у какой-нибудь прекрасной, которая огорчила тебя своим отказом. Какие другие приключения могут беспокоить тебя? Кажется, я отгадал…
Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую, больную, которая за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она – почти нищая; весь мир смеется над ней, и никто об ней не жалеет… О! батюшка! эта душа заслуживала прощение и другую участь! Батюшка! я видел горькие слезы раскаяния, я молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я… я был у моей матери… чего вам больше?
Павел Григ<орич>. Ты?..
Владимир. О, если б вы знали, если б видели… отец мой! Вы не поняли эту нежную, божественную душу; или вы несправедливы, несправедливы… я повторю это перед целым миром, и так громко, что ангелы услышат и ужаснутся человеческой жестокости…
Павел Григ<орич> (его лицо пылает). Ты смеешь!.. Меня обвинять, неблагодар…
Владимир. Нет! вы мне простите!.. Я себя не помню… Но посудите сами: как мог я остаться хладнокровным? Я согласен, она вас оскорбила, непростительно оскорбила; но что она мне сделала? На ее коленах протекли первые годы моего младенчества, ее имя вместе с вашим было первою моею речью, ее ласки облегчали мои первые болезни… и теперь, когда она в нищете, приехала сюда, мог ли я не упасть к ее ногам… Батюшка! она хочет вас видеть… я умоляю… если мое счастье для вас что-нибудь значит… Одна ее чистая слеза смоет черное подозрение с вашего сердца и удалит предрассудки!..
Павел Григ<орич>. Слушай, дерзкий! я на нее не сердит; но не хочу, не должен более с нею видеться! Что скажут в свете?..
Владимир (кусая губы). Что скажут в свете!..
Павел Григ<орич>. И ты очень дурно сделал, сын мой, что не сказал мне, когда поехал к Анне Дмитревне; я бы дал тебе препорученье…
Владимир. Которое бы убило последнюю ее надежду? Не так ли?..
Павел Григ<орич>. Да, да! Она еще недовольно наказана… эта сирена, эта скверная женщина…
Владимир. Она моя мать.
Павел Григ<орич>. Если опять ее увидишь, то посоветуй ей не являться ко мне и не стараться выпросить прощенья, чтобы мне и ей не было еще стыднее встретиться, чем было расставаться.
Владимир. Отец мой! Я не сотворен для таких препоручений.
Павел Григ<орич> (с холодной улыбкой). Довольно об этом. Кто из нас прав или виноват, не тебе судить.
Владимир. Как рад он, что имеет право мне приказывать! Боже! Никогда тебе не докучал я лишними мольбами; теперь прошу: прекрати эту распрю! Смешны для меня люди! Ссорятся из пустяков и отлагают час примиренья, как будто это вещь, которую всегда успеют сделать! Нет, вижу, должно быть жестоким, чтобы жить с людьми; они думают, что я создан для удовлетворенья их прихотей, что я средство для достижения их глупых целей! Никто меня не понимает, никто не умеет обходиться с этим сердцем, которое полно любовью и принуждено расточать ее напрасно!..
Читать дальше12 3 4 5 6 7 …22
Книга: Странный человек — Михаил Юрьевич Лермонтов Главная страница.
— КнигаГоСтранный человек
На сайте КнигаГо можно читать онлайн выбранную книгу: Михаил Юрьевич Лермонтов — Странный человек — бесплатно (полную версию книги). Жанр книги: Драматургия. На странице можно прочесть аннотацию, краткое содержание и ознакомиться с комментариями и впечатлениями о выбранном произведении. Приятного чтения, и не забывайте писать отзывы о прочитанных книгах.
Название: | Странный человек | |
Автор: | Михаил Юрьевич Лермонтов | |
Жанр: | Драматургия | |
Изадано в серии: | Драматургия | |
Издательство: | неизвестно | |
Год издания: | — | |
ISBN: | неизвестно | |
Отзывы: | Комментировать | |
Рейтинг: | ||
Поделись книгой с друзьями! |
Краткое содержание книги «Странный человек»
Аннотация к этой книге отсутствует.
Читаем онлайн «Странный человек». Главная страница.
Михаил Юрьевич Лермонтов Странный человек романтическая драма
Я решился изложить драматически происшествие истинное, которое долго беспокоило меня и всю жизнь, может быть, занимать не перестанет.Лица, изображенные мною, все взяты с природы; и я желал бы, чтоб они были узнаны, тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей… Но пускай они не обвиняют меня: я хотел, я должен был оправдать тень несчастного!..
Справедливо ли описано у меня общество? – не знаю! По крайней мере оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня!..
И этому обществу я отдаю себя на суд.
The Lady of his love was wed with one.Who did not love better. . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
…And this the world calls phrensy, but the wise
Have a far deeper madness, and the glance
Of melancoly is a fearful gift;
What is it but the telescope of truth?
Which strips the distance of its phantasies,
And brings life near in utter nakedness,
Making the cold reality too real!. .
(The Dream. Lord Byron).[1]
Сцена I
Утром. 26 августа.(Комната в доме Павла Григорьевича Арбенина. Шкаф с книгами и бюро.)
(Действие происходит в Москве.)
(Павел Григорич запечатывает письмо.)
Павел Григорич. Говорят, что дети в тягость нам, пока они молоды; но я думаю совсем противное. За ребенком надобно ухаживать, учить и нянчить его, а 20-летнего определяй в службу да каждую минуту трепещи, чтобы он какою-нибудь шалостью не погубил навеки себя и честное имя. Признаться: мое положение теперь самое критическое. Владимир нейдет в военную службу, во-первых, потому что его характер, как он сам говорит, слишком своеволен, а во-вторых, потому что он не силен в математике: куда же определиться? в штатскую? Все лучшие места заняты, к тому же… нехорошо!.. Воспитывать теперь самая трудная вещь; думаешь: ну, всё теперь кончилось! Не тут-то было: только начинается!.. Я боюсь, чтобы Владимир не потерял добрую славу в большом свете, где я столькими трудами достиг до некоторой значительности.
(Входит Владимир Арбенин.)
Владимир. Батюшка! здравствуйте…
Павел Григорич. Я очень рад, что ты пришел теперь. Мы кой об чем поговорим: это касается до будущей твоей участи…
Но ты что-то невесел, друг мой! Где был ты?
Владимир (бросает на отца быстрый и мрачный взор). Где я был, батюшка?
Павел Григ<орич>. Что значит этот пасмурный вид? Так ли встречают ласки отца?
Владимир. Отгадайте, где я был?..
Павел Григ<орич>. У какого-нибудь тебе подобного шалуна, где ты проиграл свои деньги, или у какой-нибудь прекрасной, которая огорчила тебя своим отказом. Какие другие приключения могут беспокоить тебя? Кажется, я отгадал…
Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую, больную, которая за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она – почти нищая; весь мир смеется над ней, и никто об ней не жалеет… О! батюшка! эта душа заслуживала прощение и другую участь! Батюшка! я видел горькие слезы раскаяния, я молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я… я был у моей матери… чего вам больше?
Павел Григ<орич>. Ты?..
Владимир. О, если б вы знали, если б видели… отец мой! Вы не поняли эту нежную, божественную душу; или вы несправедливы, несправедливы… я повторю это перед целым миром, и так громко, что ангелы услышат и ужаснутся человеческой жестокости…
Павел Григ<орич> (его лицо пылает). Ты смеешь!.. Меня обвинять, неблагодар…
Владимир. Нет! вы мне простите!.. Я себя не помню…Фаталист. Михаил Лермонтов. Английский перевод.
После смерти дедушки мне подарили его старый экземпляр романа М.Лермонтова Герой нашего времени. Роман имеет интересный формат — это история одного персонажа, Григория Печорина, рассказанная через набор более или менее самостоятельных глав с точки зрения разных рассказчиков. Есть старый казак, знавший Печорина, Максим Максимыч, молодой человек, путешествующий сейчас вместе с Максимом Максимычем, и сам Печорин, говорящий через свой дневник, который молодой человек находит после смерти Печорина. Это тот парень, который называет Печорина «героем нашего времени» — но это звание не честь, как можно было бы ожидать. Время, о котором идет речь, тяжелое, вялое и сомнительное, после войны 1812 года и восстания декабристов, когда политически активное и образованное население России, еще недавно пышущее патриотизмом и революционным духом, потерял из виду свои цели. Печорин, образованный военный человек, способный быть одновременно обаятельным и хамским, скучающим и испытывающим отвращение к жизни и ее бессмысленности, постоянно ищущий чего-то нового, чтобы развлечь себя и мало заботящийся при этом о чужих чувствах, выражает настроения этого периода. Резолютивная часть названия книги не «герой», а «нашего времени» — Печорин одновременно продукт и символ эпохи, в которой он живет.Перелистывая желто-коричневые страницы старой дедушкиной книги, купленной, без сомнения, во время его визита в Советский Союз в 1959 году, я увидел в Печорине частичку себя. Это была любимая книга дедушки; Интересно, он (в молодости 50-х и 60-х, послевоенное поколение) тоже.
Внутри старой книги был еще один набор пожелтевших листов, исписанных дедушкиным почерком. Это оказался перевод последней главы книги, части дневника Печорина, под названием «Фаталист». Мой дедушка изучал русский язык, затем японский и путешествовал по всему миру. В конце концов он стал профессором истории Японии. Я знаю, что подражаю ему. Поэтому я решил, что самое меньшее, что я могу сделать, это закончить перевод, который покрывает около двух третей главы. Я также отредактировал дедушкину часть, чтобы исправить некоторые неточности, особенно в разговорном/диалектическом языке, на котором говорят некоторые казаки, и изменить некоторые формулировки, которые казались устаревшими или неуклюжими. Но я старался сохранить как можно больше и подражать стилю своей части. Я не уверен, является ли конечный продукт «хорошим», потому что я слишком долго смотрел на него, но мне понравилось работать над ним, и я думаю, что дедушка тоже.
Без лишних слов представляю вам последнюю главу Герой нашего времени.
Фаталист
Михаил Лермонтов
Перевод Джорджа Уилсона и Грейс Митчелл
Как-то раз случилось мне остаться на две недели в казачьем городке на левом фланге; там же находился батальон пехоты. Офицеры собирались друг у друга по очереди, а по вечерам играли в карты. Однажды, утомившись от Бостона и бросив карты под стол, мы очень надолго задержались у майора С. Разговор, вопреки обыкновению, был оживленным. Мы говорили о том, что мусульманское суеверие о том, что судьба человека написана звездами, имеет много поклонников даже среди нас; каждый мужчина рассказывал о различных необычных происшествиях, за и против.
— Все это, господа, ничего не доказывает, — сказал старый майор. «Почему никто из вас не был свидетелем этих странных событий, которые вы используете для подтверждения своих взглядов, не так ли?»
«Конечно, никто из нас, — говорили многие, — но мы слышали от заслуживающих доверия людей. . ».
«Это все вздор», — сказал кто-то. «Где эти благонадежные люди, видевшие список, определяющий час нашей смерти? А если действительно есть предопределение, то зачем нам дана воля и разум? Почему мы несем ответственность за свое поведение?»
В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал и, медленно подойдя к столу, окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Он был сербом, как было видно из его имени.
Внешний вид лейтенанта Вулича полностью отражал его характер. Его рост и смуглый цвет лица, его черные волосы, черные проницательные глаза, его большой, но правильный нос, свойственный его нации, и грустная, холодная улыбка, которая всегда блуждала по его губам; все это, казалось, вместе придавало ему вид особого существа, неспособного сообщать свои мысли и страсти тем, кого судьба сделала его товарищами.
Он был смел, говорил мало, но резко; он никому не доверял тайны своей души и семьи; он почти не пил вина и никогда не бегал за молодыми казачками, обаяние которых трудно передать тем, кто их не видел. Говорят, однако, что жену полковника привлекали его выразительные глаза, но он искренне сердился, когда кто-нибудь намекал на это.
Единственной страсти, которую он не скрывал, была страсть к азартным играм. За зеленым столом он все забывал и обычно проигрывал, но постоянные неудачи только возбуждали его упрямство.
Говорят, однажды ночью во время экспедиции он поставил банку на подушку. Ему ужасно повезло. Внезапно раздались выстрелы, кто-то ударил по тревоге, и все вскочили и бросились за оружием. «Ставь все!» — крикнул Вулич, не вставая, одному из самых горячих игроков. «Я на седьмом», — ответил другой, убегая. Несмотря на всеобщий фурор, Вулич сдал следующую пару; семерка была выигрышной картой.
Когда он появился на фронте, был сильный перекрестный огонь. Ни чеченские пули, ни сабли Вулича не волновали; он искал своего счастливого игрока.
«Сдана семерка!» — крикнул он, увидев его в строю стрелков, начавших вытеснять из леса неприятельские силы. Подойдя поближе, он достал свой портмоне и бумажник и отдал их счастливчику, несмотря на то, что тот возражал против неуместности платить сейчас. Выполнив эту неприятную обязанность, Вулич бросился вперед, увлекая за собой солдат, и хладнокровно перестрелялся с чеченцами до самого конца дела.
Когда лейтенант Вулич подошел к столу, все замолчали, ожидая от него какой-нибудь оригинальной выходки.
«Господа!» — сказал он (голос его был спокоен, хотя и ниже обычного). «Господа, к чему эти пустые ссоры? Вы хотите доказательств. Предлагаю вам проверить на себе, может ли человек добровольно устроить свою жизнь, или судьбоносный момент для каждого из нас определен заранее. Кто хочет?»
«Не я, не я!» было слышно со всех сторон. «Он чокнутый! Такие вещи приходят ему в голову. . .!»
— Предлагаю пари, — шутя сказал я.
«Какого рода?»
— Я говорю, что предопределения нет, — сказал я, высыпая на стол около двадцати золотых — все, что было у меня в кармане.
«Я возьму!» — ответил Вулич глухим голосом. «Майор, вы будете судьей. Вот пятнадцать золотых. Ты должен мне остальные пять, так будь любезен, прибавь их к этим.
— Хорошо, — сказал майор. «Только я не понимаю, правда, что происходит. Как вы урегулируете пари?
Вулич тихо вышел в спальню майора; мы последовали за ним. Он подошел к стене, где висело оружие, и наугад снял с ее гвоздя один из пистолетов разного калибра. Мы его еще не поняли, но когда он взвел курок и высыпал на полку порох, многие невольно вскрикнули и схватили его за руки.
«Что ты пытаешься сделать? Слушай, это безумие!» они кричали на него.
«Господа!» — медленно сказал он, освобождая руки. «Кто заплатит за меня 20 золотых?»
Все замолчали и отошли.
Вулич ушел в другую комнату и сел за стол; все последовали за ним. Знаком он пригласил нас сесть в круг. Мы молча повиновались ему: в этот момент он приобрел над нами какую-то таинственную власть. Я смотрел ему в глаза, но он встретил мой испытующий взгляд спокойным и неподвижным взглядом, и его бледные губы улыбались; но, несмотря на его хладнокровие, мне казалось, что я читаю печать смерти на его бледном лице. Я заметил, и многие старые солдаты подтвердили мое наблюдение, что часто на лице человека, которому предстоит умереть через несколько часов, видна какая-то странная маска неизбежной судьбы, такая, что опытному глазу трудно разглядеть ее. ошибся.
«Ты скоро умрешь!» Я сказал ему.
«Может и так, а может и нет».
Потом, повернувшись к майору, спросил: «Пистолет заряжен?»
Майор в замешательстве не помнил точно.
«Да хватит, Вулич!» Кто-то крикнул. — Готов поспорить, что он заряжен, раз он висел у изголовья. Что за шутку ты разыгрываешь!»
«Глупая шутка!» — вмешался другой.
— У меня пятьдесят рублей против пяти, что пистолет не заряжен! — кричал третий.
Делались новые ставки.
Эта долгая церемония меня утомила.
— Послушайте, — сказал я. «Либо застрелись, либо клади пистолет на место и давай спать».
«Конечно!» плакали многие. «Идем спать!»
«Господа, прошу вас не двигаться со своих мест!» — сказал Вулич, прикладывая ко лбу дуло пистолета. Все казались окаменевшими. — Господин Печорин, — прибавил он, — возьмите карту и подкиньте.
Я взял со стола, как сейчас помню, червовый туз и подкинул вверх. Все перестали дышать; все глаза, полные страха и какого-то неопределенного любопытства, бегали от пистолета к роковому тузу, который медленно падал, кувыркаясь в воздухе. В момент касания стола Вулич нажал на курок. . . осечка!
«Слава Богу, — восклицали многие, — он не был загружен».
— Посмотри, — сказал Вулич. Он снова взвел пистолет и прицелился в фуражку, висевшую над окном. Раздался выстрел; дым заполнил комнату. Колпачок был пробит прямо посередине, а пуля застряла глубоко в стене.
Три минуты и никто не мог произнести ни слова. Вулич очень спокойно переложил мои червонцы в свой кошелек.
Был разговор о том, почему пистолет не выстрелил с первого раза; одни свидетельствовали, что, вероятно, полка была забита, другие говорили, что сначала порох был сырой, а потом Вулич положил свежий. Но я утверждал, что последнее предположение неверно, потому что я все время не отрывал глаз от пистолета.
— Тебе повезло в азартных играх, — сказал я Вуличу.
— Впервые в жизни, — ответил он, удовлетворенно улыбаясь. «Это было лучше, чем Банк и Фаро».
«Но немного опаснее».
«А теперь? Вы начинаете верить в предопределение?
«Я верю; только я не понимаю, почему мне казалось, что ты непременно должна сегодня умереть».
Тот самый человек, который совсем недавно спокойно целился себе в лоб, теперь вдруг покраснел и смутился.
«Но хватит!» — сказал он, вставая. «Наше пари заключено, и теперь ваши замечания, мне кажется, неуместны». Взял шапку и ушел. Это показалось мне странным — и не без причины.
Вскоре все разошлись по домам, болтая о чудачествах Вулича и, наверное, в один голос называя меня эгоистом за то, что я поставил на человека, который хотел застрелиться. Как будто он не мог найти удобного случая без меня!
Я возвращался домой пустынными переулками города; луна, полная и красная, как зарево костра, начала подниматься из-за зубчатого горизонта домов. Звезды спокойно сияли на темно-синем небосводе, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что в старину жили мудрецы, верившие, что небесные светила участвуют в наших разнообразных ссорах из-за клочка земли или каких-то воображаемых прав. И что из этого? Те светильники, которые, как они думали, были зажжены только для освещения их сражений и побед, горят прежним блеском, но их собственные страсти и надежды давно погасли вместе с ними, как крохотный огонек, зажженный на опушке леса беспечный странник! И все-таки уверенность, что все небо с его бесчисленными обитателями смотрит на них с заботой, может быть, немой, но непоколебимой, давала им такую силу воли! И мы, бедные их потомки, скитаясь по земле без убеждения и гордости, без веселья и беспокойства, кроме того невольного страха, сжимающего сердце при мысли о неизбежном конце, — мы уже не способны на жертвы, во благо человечества или даже для нашего личного счастья, потому что мы знаем его невозможность и томно идем от сомнения к сомнению, как наши предшественники бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, но великого удовольствия, которое приветствует душа в каждой борьбе с людьми или с судьбой.
И много подобных мыслей пронеслось у меня в голове. Я не стал их сдерживать, потому что не люблю останавливаться на какой-то абстрактной идее. К чему бы это привело? В ранней юности я был мечтателем; Я любил обнимать то мрачные, то розовые образы, рисуемые передо мной беспокойным и жадным воображением. Но что из этого осталось мне? Одна только усталость, как после ночной битвы с фантазмами, и спутанные воспоминания, полные страданий. В этой напрасной борьбе я истощил и пыл души своей, и постоянство воли, необходимое для полноценной жизни. Я вступил в эту жизнь, уже прожив ее мысленно, и она показалась мне скучной и противной, как чтение плохой имитации книги, которую давно знаешь и любишь.
События вечера произвели на меня довольно сильное впечатление и подействовали на нервы. Я не знаю точно, верю ли я в предопределение сейчас или нет, но в тот вечер я твердо верил: доказательства были поразительны, и я, несмотря на то, что смеялся над нашими предшественниками и их полезной астрологией, невольно впал в их колея. Но я вовремя остановил себя на этом опасном пути и, следуя своему правилу ничего не отвергать решительно и ничему не верить слепо, отбросил метафизику и стал смотреть себе под ноги. Такая предосторожность была очень кстати. Я чуть не упал, когда наткнулся на что-то толстое и мягкое, но видимо уже не живое. Я нагнулся — луна еще светила прямо на дорогу — и что это было? Передо мной лежала свинья, разрубленная мечом надвое. Как только мне удалось его разобрать, я услышал звук шагов. Из переулка выбежали два казака. Один подошел ко мне и спросил, не видел ли я пьяного казака, который бежал за свиньей. Я объяснил ему, что не встречал этого казака, и указал на несчастную жертву его буйной храбрости.
«Что за бандит!» — сказал второй казак. «Напивается мутным вином и уходит кромсать все, что попадется ему на пути. Пойдем за ним, Еремеич. Нам придется связать его, иначе . . ».
Они двинулись дальше, а я продолжал свой путь с большой осторожностью и, наконец, благополучно добрался до дома.
Я жил в доме старого казачьего урядника, которого любил за его добрый нрав и особенно за его хорошенькую дочь Настю.
Как обычно, она ждала меня у ворот, закутавшись в шубу. Луна освещала ее сладкие губы, посиневшие от холода ночи. Узнав меня, она улыбнулась, но я не обратил на нее внимания. «Пока, Настя!» — сказал я, проходя мимо. Она хотела как-то ответить, но только вздохнула.
Я закрыл за собой дверь своей комнаты, зажег свечу и бросился на кровать; но на этот раз сон заставил меня ждать дольше обычного. Восток уже светлел, когда я заснул, но, ясно, было написано в звездах, что я не должен спать спокойно этой ночью. В четыре утра в мое окно ударили два кулака. я вскочил; что на земле. . . ? — Вставай и одевайся! — кричали мне голоса. Я быстро оделся и вышел. «Ты знаешь, что случилось?» — сказали в унисон трое пришедших за мной офицеров; они были бледны как смерть.
«Что?»
«Вулич умер».
Я замер.
«Да, умер!» они продолжили. «Иди скорей!»
«Но где?»
«По дороге разберешься».
Мы отправляемся. Они рассказали мне все, что произошло, вбросив различные наблюдения о странном предопределении, спасшем его от неминуемой гибели за полчаса до смерти. Вулич шел один по темной улице; пьяный казак, зарубивший свинью, бросился ему навстречу и мог бы пройти мимо, не заметив его, если бы Вулич вдруг не остановился и не сказал: «На кого ты, брат?» Ты !» — ответил казак, ударив его шпагой, и полоснул его от плеча почти до сердца. . . двое встреченных мною казаков, следуя за убийцей, догнали его и подняли раненого, но он уже издыхал и сказал только два слова: «Он прав!» Только я понял темный смысл этих слов: они относились ко мне; Я невольно предсказал судьбу бедняги. Мое чутье не подвело меня: я точно прочитал на его изменившемся лице печать приближающегося конца.
Убийца заперся в пустом доме на окраине города: мы шли туда. Тем же путем бежало множество плачущих женщин; изредка на улицу выскакивал опоздавший казак, спеша пристегнуть нож к поясу и бегом обгоняя нас. Фурор был пугающим.
И вот, наконец, мы приехали и огляделись: толпа окружила дом, двери и окна которого были заперты изнутри. Офицеры и казаки горячо переговаривались между собой; женщины плакали, ругались и причитали. Среди них выделилось мне торжественное лицо одной старухи с выражением безумного отчаяния. Она сидела на толстом бревне, упершись локтями в колени, обхватив голову руками: это была мать убийцы. Ее губы иногда дрожали. . . где они шепчут молитву или проклятие?
В любом случае надо было что-то решать и схватить преступника. Однако никто не решался войти первым.
Я подошел к окну и посмотрел в щель ставни: бледный, он лежал на полу, держа в правой руке пистолет; рядом лежал его окровавленный меч. Его выразительные глаза страшно крутились кругами; иногда он вздрагивал и хватался за голову, как бы смутно вспоминая вчерашний день. Я не увидел большой силы воли в его беспокойном взгляде и сказал майору, что бесполезно мешать казакам выломать дверь и ворваться внутрь, потому что лучше это сделать сейчас, чем потом, когда он полностью придет в себя. .
В этот момент к двери подошел старый казачий есаул и обратился к преступнику по имени; он ответил.
— Ефимыч, брат, ты согрешил, — сказал капитан. «Не за что, сдавайся!»
«Не буду!» — ответил казак.
«Бойся Божий! Ты не проклятый чеченец, ты честный христианин. Ну, и запутался уже грех, так что ничего не остается: от судьбы не убежишь!
«Я не сдамся!» — грозно закричал казак, и до наших ушей донесся звук взводимого пистолета.
«Эй, тетя!» капитан сказал старушке: «Поговори с сыном; Даст Бог, он вас послушает. . . Понимаете, это просто напрашивается на Божий гнев. И смотрите, эти господа уже два часа ждут.
Старуха твердо посмотрела на него и покачала головой.
— Василий Петрович, — сказал капитан, подходя к майору, — он не уступит — я его знаю; а если мы выломаем дверь, он многих из нас прикончит. Не думаешь ли ты, что нам лучше пристрелить его сейчас? У этих ставней большие щели.
Тут же в голове промелькнула странная мысль: я, как и Вулич, решил испытать свою судьбу.
«Подождите, — сказал я майору, — я возьму его живым». Велев есаулу завести с ним разговор и поставив у двери трех казаков, чтобы они вышибали ее и по определенному сигналу бежали мне на помощь, я обошел дом и подошел к роковому окну: сердце мое бешено билось.
«Ах ты дьявол!» — воскликнул капитан. — Вы над нами издеваетесь, что ли? Или вы думаете, что мы вам не подходим? Он стал изо всех сил стучать в дверь; Я прижался глазом к щели в ставнях, следя за движениями казака, не ожидавшего нападения с этой стороны. . . и все сразу сорвал ставни и головой вперед бросился в окно. Рядом с моим ухом раздался выстрел, и пуля сорвала с меня погон. Но дым, заполнивший комнату, мешал моему врагу искать меч, лежавший рядом с ним. Я схватил его за руки; ворвались казаки, и не прошло и трех минут, как преступника связали и увели. Толпа разошлась, и офицеры поздравили меня — и не зря.
После всего этого, кажется, как не стать фаталистом? Но кто на самом деле знает, уверен он в чем-то или нет? И как часто мы принимаем обман наших эмоций или логические ошибки за достоверные факты! Я люблю во всем сомневаться: такая позиция не ослабляет решимости характера; напротив, в моем случае я всегда вернее иду вперед, когда не знаю, что меня ждет. Потому что смерть — это самое худшее, что может случиться, а смерти не избежать!
Вернувшись в крепость, я рассказал Максиму Максимычу обо всем, что со мной произошло и обо всем, что я видел, и спросил его мнение о предназначении. Сначала он не понял значения этого слова, но я объяснил, как мог, а потом он сказал, торжественно покачивая головой:
«Да-с, конечно-с! Это действительно сложная вещь! . . . но в любом случае эти азиатские курки часто дают осечку, если они неправильно смазаны или вы недостаточно сильно нажимаете на спусковой крючок. Признаюсь, я тоже не люблю черкесские винтовки; нашим ребятам они не совсем подходят: приклад маловат, смотри, а то нос прожжешь. . . но те мечи, которые у них есть, теперь я уважаю их!»
Позже, немного подумав, он пробормотал:
«Жаль, бедняга. . . черт заставил его ночью разговаривать с пьяницей! Но, конечно, это должно быть суждено ему от рождения!»
Больше я ничего от него не смог добиться. Он терпеть не может метафизических споров.
Теги: английский, фаталист, герой нашего времени, лермонтов, литература, михаил лермонтов, россия, перевод
Демон или лишний? – семена и фрукты говорит
Оставить комментарий
Григорий Александрович Печорин: Демон или лишний?
Дафна Ривера
Английский 201
Профессор Гамильтон
15 декабря 2016
Михаил Лермонтов представляет многих персонажей в Герой нашего времени, но главный герой Григорий Александрович Печорин. Само название подразумевает, что в романе есть герой, которого незнакомые с романом считают Печориным. В своем очерке «Бесы Печорина: изображения демонического в лермонтовском «Герое нашего времени». У. Дж. Лезербэрроу говорит о демонических путях Печорина, заявляя: «На этом фоне двусмысленности присутствие Печорина в повествовании о «Беле» привлекает плотное скопление демонических маркеров, взятых, в частности, из русских и грузинских народных верований» (1004). Герой нашего времени находится на Кавказе, что дает основания думать, что Печорин представляет собой демонический образ, но это не тот случай, когда Лермонтов имел в виду. Да действия Печорина были жесткими и совершенно нигилистическими, вряд ли это делает его демоном. Кожаный курган явно не отказывается от своей позиции, заявляя, что отношения Печорина с молодым Бэлой были демоническими, ну, по крайней мере, Печорин был демоническим в своих отношениях с Бэлой, написав: «Демоническая семиотика продолжает сопровождать Печорина позже в этом эпизоде, как дает Максим Максимыч. его рассказ об отношениях с Белой. …Например, когда Печорин и Максим посещают деревню Бэлы, нам рассказывают, как собаки лают на Печорина и женщины прячутся, когда он проходит (iv, 14)» (IV, 14)» (1004).
«Дальнейшее демоническое прочтение Печорина в «Бэле» возможно благодаря введению родственных тем любви как обладания и поглощения чужих жизней в нарратив собственного сочинения. И то и другое проявляется в отношениях Печорина с Бэлой, где он делает ставку на свою способность обладать ею и сокрушить ее самостоятельность…» (1006). Да, Печорин хотел Белу и дошел до того, что заключил для него сделку с Азматом, но в конце концов она предпочла остаться с ним. Он обязательно не принуждал ее любить его, потому что ясно, что она интересовалась им, как указывалось, когда Максим Максимыч говорит, что она мечтала о нем и что ни один мужчина никогда не вызывал у нее таких чувств, как он. Отношения Белы и Печорина были очень недолгими, так как она была ранена и умерла через несколько дней. У Печорина была странная реакция на ее смерть — он смеялся. По словам Лезербэрроу, русские считали смех зловещим, потому что иногда дьявола можно было рассматривать как «шута». Кожаный курган, кажется, забывает, что Печорин сказал, что ему наскучили их отношения. Печорин утверждал Максимычу, что любит ее, но этого явно было недостаточно, чтобы он больше был счастлив в отношениях. Смех Печорина можно рассматривать как неуместный способ оплакивать, но смерть Белы действительно повлияла на него. Максимыч даже доказывает это, когда говорит: «Он долго был не в духе и очень похудел» (Лермонтов, 41).
Сара Дикинсон является автором эссе «Грань империи или центр личности: конечные точки и маршруты в путешествиях по России девятнадцатого века», в котором она утверждает, что Печорин не знает, кто он такой. Ссылаясь на статью, написанную Валерией Соболь, Дикинсон подкрепляет свое согласие с идеей Соболя о том, что у Печорина есть внутренние конфликты, и надеется, что время, проведенное на Тамани, изменит его. Печорин заявил о себе как об офицере, человеке власти, в начале главы, но, согласно Дикинсону, Печорин никогда не обладал властью, заявляя: «Мобильность — это сила» (89).). Печорин, явно новый для Тамани, прикован к району, в котором он находится. Печорин с подозрением относится к местным жителям, увидев, как они на берегу пытаются скрыться. По словам Дикинсон, не в состоянии понять, что происходит, личность Печорина находится под угрозой.
Отношение Печорина не соответствует демоническому в Беле и остальной части романа. Кожаный курган действительно показывает сходство между русскими верованиями и знаниями с Герой нашего времени , особенно через Григория Александровича Печорина, главного героя романа, но он сам заявляет, что на самом деле Лермонтов, возможно, не хотел, чтобы Печорин казался демоническим. Лезербэрроу цепляется за идеологию русских, а Дикинсон цепляется за идею о том, что Печорин жаждет власти и знаний. Правда жизнь Печорину надоела. Все, что у него есть в жизни, — это возможность похвастаться своим положением. У Печорина есть тяга к знаниям, но она ситуативна. Он потакает своим слабостям и сделает все возможное, чтобы получить то, что он хочет, и это не ложь, а просто делает то, что ему нужно, чтобы выжить; это не делает его демоническим. Как писал Владимир Н Порус в статье «Лишний человек», ясно, что аргументы Печорина не в защиту нравственных исканий. Печорин живет своей жизнью, пытаясь понять, по выбору ли это или по воле судьбы. Он выбирает Белу, но это заканчивается трагически. С молодой девушкой в Тамани ему угрожали, и он действовал так, как умел. «Несмотря на то, что он пишет в своем дневнике, мучить других доставляет ему мало удовольствия» (120). Демону было бы приятно мучить других, а Печорину нет, что видно по тому, как легко ему надоедает его окружение. Порус приводит еще одно прекрасное замечание, когда пишет: «Счастливые люди не скучают, а он скучает. Он скучает даже среди собственных интриг, стараясь подбодрить себя сумасбродными речами» (120). Лермонтов ясно показывает, что Печорин на самом деле является байроническим героем, через его отношение к миру и его действия по отношению к Беле и девушке на Тамани.
Байронический герой может считаться лишней личностью. Лишняя личность — нигилист. Нигилизм — это вера в то, что все ценности беспочвенны и что ничего нельзя узнать или сообщить. Истинный нигилист — это тот, кто ни во что не верит, не имеет лояльности и не имеет цели, кроме импульса к разрушению, и это показано Печориным в романе через его поведение по отношению к Бэле. Григорий Александрович Печорин был молодым офицером, который был влюблен в молодую девушку по имени Бэла. Это увлечение заставляет его помочь ее брату украсть лошадь. Сделка между двумя мужчинами заключалась в том, что брат получит лошадь, а Печорин — Белу. Сначала Бэла отвергает попытки Печорина склонить ее на свою сторону. Однажды ночью, когда Максим Максимыч был у него дома, его взбесило то, что Бэла все еще отвергает его и не проявляет к нему никаких признаков любви. Она даже сказала ему: «Я твоя пленница, твоя рабыня, конечно, ты можешь заставить меня делать то, что ты хочешь». Это рассердило его до того, что он пошел к Максимычу и предложил заключить пари, что она будет у него в течение недели. В конце концов, она сдалась и показала ему любовь, которой он жаждал. Его зацикленность на юной Беле заставила его сделать многое, но даже тогда он не был по-настоящему удовлетворен. Хотя он относился к Бэле не так, как к другим женщинам, с которыми сталкивался, он никогда по-настоящему не проявлял лояльности. Однако это продолжалось недолго; в конце концов она ему надоела. Затем пришел хозяин лошади, чтобы отомстить за свою украденную лошадь и ранил Белу. Травмы поддались и унесли ее жизнь. Печорин не выказал никакого волнения, что смущало Максимыча, и рассмеялся после ее смерти. Максимыч был совершенно поражен его реакцией и даже говорит, что у него похолодело. Через некоторое время его перевели в другое место, и он больше никогда не говорил о Беле.
В Тамани Печорин остановился в доме слепого мальчика. Однажды ночью он увидел, как мимо прошла тень, и последовал за слепым мальчиком на берег. Там он увидел слепого мальчика с женщиной, которая вела себя очень подозрительно и ждала Янко, который плыл сквозь шторм. На следующий день Печорин спрашивает слепого мальчика о том, что он видел, но безрезультатно. Затем он видит молодую женщину, поющую на крыше хижины, и очарован ею. Хотя женщина и удивилась, увидев там Печорина, она остается рядом, но не разговаривает с ним. Ее тайна глубоко интригует Печорина, потому что он хочет знать ее и то, что она знает. В конце концов он остановил ее и спросил, что она делает на крыше. Ее расплывчатые ответы заставляют его хотеть развеять тайну, которую она так сильно хочет сохранить, дав ей понять, что он знает, что прошлой ночью это была она на берегу. Молодая девушка велит ему хранить то, что он видел, при себе, но Печорин, у которого есть желание узнать, настаивает на том, что он расскажет коменданту, если она ему не расскажет. На этой ноте девушка уходит от него. Позже они встретились на пляже и уплыли в море без его ведома. Там девушка пытается выбросить его за борт, потому что он слишком много знал, но Печорин побеждает ее. Каким-то образом молодая девушка выжила, что ему нравится, и находится на берегу с Янко, ожидая слепого мальчика. Слепой мальчик успевает проводить Янко и девушку, загипнотизировавшую Печорина.
Печорин знает, чего хочет, и не боится идти на крайние меры, чтобы получить желаемое. С Бэлой он не побоялся заключить с кем-то сделку, чтобы заявить на нее права. В Тамани он не побоялся сбросить женщину с лодки, чтобы узнать правду. Бела была для него вызовом. Она олицетворяла все, что он хотел, и все, чем он еще не обладал. Печорин был заинтригован погоней за сердце Бэлы, и как только он ее заполучил, ему стало скучно, и отношения перестали его волновать. Его отношения с молодой девушкой в Тамани были гораздо менее собственническими в том смысле, что он не хотел девушку, но хотел информацию, которой она располагала. Он интересовался ею, но только потому, что она представляла собой загадку. Григорий Александрович действительно хотел только знать, что происходит, и совсем не интересовался установлением отношений с молодой девушкой, но она его заинтриговала. Это не помешало ему в конечном итоге «уничтожить» ее, зная, что он сделал. Его знание того, что произошло, привело к тому, что Янко покинул Тамань с молодой девушкой и больше никогда не возвращался. Он не стремился изменить себя, как намекал Дикинсон, после того, как все, что произошло на Тамани, не совсем изменило его взгляды на жизнь или поведение. Эти примеры показывают, почему Печорин действительно был байроническим героем, а не демоном, ищущим понимания.
Процитированные работы
ДИКИНСОН, САРА. «Граница империи или центр себя: конечные точки и маршруты в русских путешествиях девятнадцатого века». Российское обозрение 70.1 (2011): 87-94. Академический поиск Премьер . Веб. 14 декабря 2016 г.
Лезербэрроу, В. Дж. «Демоны Печорина: представления о демоническом в лермонтовском «Герое нашего времени».